Немного слов. Книга Третья

Годованец Юрий Анатольевич

Годованец Юрий Анатольевич родился в 1957 году. Окончил Истфак МГУ по специальности «история искусства». Посещал Литературную студию Игоря Волгина «Луч» на Филфаке МГУ, поэтический семинар Кирилла Ковальджи в журнале «Юность», семинар Владимира Микушевича по креациологии в ЦДЛ, «Эссе-Клуб» Рустама Рахматуллина в РИК.

Член Союза российских писателей. Участник Фестиваля верлибров, организатор мультимедийных перфомансов, эксперт конкурса БЛК «Стихи. ру», примыкает к движению дикороссов.

Автор поэтических книг: «Блаженный бумеранг» [М.: Компания Спутник+, 2005], «Медовый век» [Спб.: Издательский дом «Коло», 2009], «Свежая жесть» [М.: Interunity, 2010], «Немного слов. Книга Первая» [М.: «АВИГЕЯ», «ПРОБЕЛ-2000», 2016], «Немного слов. Книга Вторая» [М.: «АВИГЕЯ», «ПРОБЕЛ-2000», 2017]. Публиковался в журналах «Театр», «Памир», «Новая Юность», «Эстет», «ИТОГИ», «Иностранная литература», «День и Ночь», «TextOnly.ru», «Знамя».

Девиз триптиха «Немного слов»: «Не отнимать у читателя, а дарить ему время».

…Иногда врезаясь в землю, достигаешь ты небес!.

На истребителе…

На истребителе стареньком доброго лунного тела Вышла душа поискать себе к ужину дела… Глаз озорными белками она прошмыгнула столетия; Тело неслось, пожирая пространство, как слепень. Как неумело оно в управлении смелом И, как ребенок, соскучилось начатым делом. Мышью летучей себе залетая навстречу, Я уговаривал: Тише, не надо раскачивать вечер! Как мастерком, что взвивает тяжелую известь, Гибким плечом вся вселенная перекосилась. В перегрузках болтались тяжелого тела излишки. Плоть на вырост – как всякие чёрные списки. Джонатан Ливингстон, бодхисатва, свернувший над веком. Я Его ревновал и до похоти был человеком И, блик скоротечный в сервизе высоком, Лишь только висками свистел – как осока. А колокол выл, чтоб в язык его – ниткой в иголку, Но за скатерть задев, я смахнул со стола сервировку, Оперение смято, я понял, сместившись за контур, Но уже на лету я Луну подхватил – как солонку; Брынзу ужаса сжал, и рябины в пах брызнула ветвь, Рябое небо – как рядно – и рядом рондо: планер, пламя, смерть. И уже впопыхах, не найдя под рукою отвеса, Серебра не жалея, освобождался от веса. Моим парашютом был клуб еще тёплого дыма. Я падал на землю и всё мне казалось, что мимо… Артезианский орнамент, оставленный в гибнущем небе, — Путь слезинки, покинувшей мыслящий стебель. Да набухает душа обертонами бессмертия: Мой самолётик – высокого неба предсердие.

Сфера эйфории

Всё движет любопытство или слава! Боюсь, судьба связала их узлом; Смотри, не попади под колесо состава — Свод неба только с виду невесом.

Негромкая Тишинка

Пространство свободы – как та же тюрьма; Хоть правду принять нелегко! Ведь свет – это лишь разрежённая тьма. Так наши дома далеко… Вдруг ты, погружаясь в безбашенный мёд, – Когда будешь в Москве? – на прощанье спросил… Всё знали мы задним умом наперёд. Москва – имя сотов у Слова – для сил. А в сотах – нетленная сущность ума, Хоть образ у каждого свой. И вновь собирается светлая тьма Срывать облака над Москвой.

«Плач – не на ветер…»

Плач – не на ветер, собраны мы ведь реветь и верить, верить и реветь!

«Как буквально Духа сила…»

Как буквально Духа сила смысл молитвы поняла. Поднимая, опустила. Опуская, подняла.

Ночь Ксении

Нельзя нам быть наедине. Ты Всемогущ, а я ничтожен, Товар с тавром среди таможен; Ты в небесах, а я на дне! Нельзя, такие лезут мысли В постели, ступе иль посте… Ты держишь мир на коромысле, Я – на Твоём теперь кресте, — Цепляясь, падая, скользя, Свои теряя половины… Наедине быть нам нельзя. Мы и без этого едины.

Ликующий плач

Покружил я над гнездовьем, над ключом колючих жил, неприкаянным и вдовьим, над крестами покружил. С песней пепел восприемлю, только вечности – в обрез… Иногда врезаясь в землю, достигаешь ты небес!

В каменном колесе

Весь циферблат зодиака мы обошли и не раз, такие уж разные, в сущности, звери. И, наконец, обнажился ясный прекрасный каркас, что арок вращал колесо – до потери. Летняя всласть зимовала поэзия в нас, отложенный спрос – на таблице умножения (или деления), он-то и спас! Не устаёт продолжение литься…

Солнце, как лунатик…

Солнце, как лунатик, ходит по карнизу, и ощущаешь – сквозь пустоты – ты: источник высшей чистоты, пронизывая снизу, выращивает швейные цветы!

Зеркало зигзага

Здоровья крепкого полезней — из ветхих сложенная вех — крутая лестница болезни, твой дух ведущая наверх. Но иногда – едва забрезжит колодца звёздное окно — в него посмотришь ты небрежно, как будто выздоровел давно…

Звёздная воронка

Ты постоянно делаешь финты — даёшь воображению свободу. И, несвободна, вновь свободна ты судить о небе по земному плоду. Игра… Без правил… Огненный Грааль… Диагональ активная — в картине… Мы – по спирали — вынули спираль и врезались в зенит на серпантине.

«Листопадный велосипед…»

Листопадный велосипед высоко задирает коленки лет. Едет в небо, вращая надежду над, велосипедный листопад.

Смена состояния

Почему, может, то впереди, Сам не знаю я этого точно, Сердце точно летает в груди, Воспаряя в потоке проточном? Кмети вскормлены светом с конца Не копья, а сраженья, открыл я, И теперь понимаю сердца, У которых вдруг выросли крылья!

…Вели, Господь, небесным силам снежинки складывать в слова!.

Стихи о стихии

Иногда на краю океана Накрывается светом поляна, Где встречается бездна с горой, Потому океан – Мировой. Скатерть образа так самобранна — Воплощая покой и покрой! Как мы редко встречаемся, странно… Встреча с Богом была б не игрой. Встреча с Богом бывает порой, И она – как открытая рана. Сказку зеркала, правду экрана Я открою – и ты мне – открой!

Надпись на клинке

Стих отточен как персидский нож, Нужно только осторожно брать; Он по – настоящему хорош — Подержи его за рукоять! Для стиха такого и нужны, Чтобы в сердце не оставил ран, Нежные, как женщина, ножны — В неге можно выносить роман. Тема посягает на сакрал, Как твоё дыхание – на сталь; Для тебя, что в небесах украл, Автор мог бы развернуть спираль… Но, боюсь, поэмы больше нет! Стих отточен так, что не игрив. Словно криминальный мой сюжет, Жизнь имеет собственный мотив.

Кайма окоёма

Вайфай благоухания и камня. И сами закрываются гештальты, Когда стоишь с открытыми глазами Над пропастью, куда нельзя упасть. Я промолчал, а горлица сказала, Аминь и амен, – повторило эхо! Свет всколыхнулся, мир над нами замер, И выхватил невидимую часть.

Шафрановые шифры

Диск солнечный и лунная дискета Хлебали крохи с нашего стола. Ведь ты ещё не тискала аскета, А текст – стоял над нами – как скала! И я ещё твоих полей не трогал Вокруг невесты Божией – Москвы; У нас, поэтов, очень с этим строго — С молниеносной лаской синевы. В калейдоскопе золота литого Ко мне ползёт сокровище опять… Давай трясти его копилку долго И вербными дарами наполнять.

Иконное окно

Я могу командовать и ротой, Подымать дивизии на бой! Поворотный май – бесповоротный… Надо только овладеть собой. Мышцами поэзии и прозы, Посохом религии босой. Жизнь такие заплетает косы И срезает острой их косой. Взять могу – непраздную – на руки Бомбу, источающую мёд. Месяц май – предмет какой науки — Нам сегодня Сам преподаёт?

Мантия хрестоматии 14

Презентация прозы в танце – это поэзия. Вот и бездна зияет, восхитительно облизываясь… И никто уже не сможет остановиться, спрашивая себя: зачем я это делаю? Мир умирает под камеру, из которой идёт дымок эфира, мы же будем под камеру жить, меряясь силами, да?

Знаки бесконечности

По ДЖИПИЭС или ГЛОНАСС Сил формируется основа? Бушует будущее в нас, Качая Неваляшку снова. Но удивительный формат — Любви весенняя атака! И мы запомним этот март До судорог восьмого знака.

Рождается, конечно, стих, Когда встаёт во всей красе Знак вертикальной бесконечности — С восьмёркой в каждом колесе!

Июльские ливни

Я вкатывал Солнце до полдня… Ветер носил паруса белья с прищепками на верёвке, быстро полоща в густых облаках и снова сгибаясь под пестрым грузом семейной истории. Ходили, перекладывая клады, над нами радуги, а мы – под ними, переваливаясь спелыми половинками. Начинают нервы сдавать контурные карты… Чин странных странствий: обе обочины – он и она – ошпарены парой! Прямо на лавочке – той или этой. Да и как отстирать вишню, черешню, смородину, когда еще малина не сошла и приближаются абрикосы в родимых пятнышках? Разрешение точек на дюйм – можно сойти с ума! Везде слезает огненная шкура с пеленами. И виноградный град не за горами. Ворвался – откуда и вырвался! Матрица, она же матрёшка: нашёл, голый, то, что искал, — себя, ищущего, в чем мать родила. Я и есть свой дедушка! Я и есть свой папа! У дедушки никогда не было телевизора. У папы он никогда не работал. А мне приходят отчёты о доставке сообщений, которых я никогда не отправлял, но, может быть, ещё отправлю: вид небывалого неба и моря, что было здесь миллионы лет назад. Легенды местные есть, но лучше их никому не знать. Но я, освежёванный, вышел из тени, чтобы меня увидели. Блокировка клавиатуры опять включена. Дождливо-осторожный шорох звёзд… Они тоже когда-то хотели быть съедены мной. Каменное Солнце валяется в ногах у Создателя авторских прав.

Союзу читателей

Погоня за рифмой и бегство от прозы — всё это твои непростые вопросы, что в поисках истины тянут из тины — при помощи пряника и хворостины!

Полнота полночи

Вчера я всё-таки перетёк В новую форму удовлетворения — Твою – хищную, хитрую, откровенную, Восхитительно-стихотворительную, Без всяких покровов – весна! Вот ростовая кукла верлибра, Осторожно закрашенная по горизонтали Красной зеленью – так, Что вышла садовая лесенка. Вчера я всё-таки перетёк — Вверх по активной диагонали.

Заказное письмо

Осталось поставить клеймо из лилии — мои выходные — на небо – данные, чтобы читателей разозлили стонов издания первозданные.

Ночь пятого января

Я просто пишу; я не написал: записываю. Мне трудно составлять избранное: это не мой выбор! Разным людям нравится разное, у каждого – своя авторская подборка; любое следующее стихотворение написано другим, оно уже живёт самостоятельной жизнью. Письма, написанные на моё имя, кружатся рядом. Наступит бессмертие, оно обязательно придёт за нами, и мы сможем послушать шум этого дождя, в котором столько неравнодушия Господак нам…

Солярное ожерелье

Источник вин – сухих или промоклых — без косточек арбуз земного лона. Слезится солнце в каменных моноклях и никогда не сходит с небосклона. Под тем платаном, где, прозрев, как Будда, туда ушли, кто нынче соли чище, смотреть на свет и добывать оттуда колючей соли сладкие лучища.

Снежное письмо

Жить с образом неотразимым Не может больше голова… Вели, Господь, небесным силам Снежинки складывать в слова! От слов – как вечности рассада — Идёт на небо белый дым. Библиотеку снегопада Весной мы людям раздадим.

…Переулки, арки, проходные дворы, лестничные марши, гаражи, цветники с крапивой, стрелки и указатели…

Переломное пламя

Когда нагоним огонь, наверстаем версию? Переулки, арки, проходные дворы, лестничные марши, гаражи, цветники с крапивой, стрелки и указатели… Мне захотелось пройти маршрутами памяти по местам боевой славы, где на верёвках с прищепками сохнет невидимое бельё. Снежная одержимость, непролазная чистота!

Нестёртые грани

Завтра дата, а далее пост, и, впадая из крайности в крайность, то стою, то иду через мост и о ранние сумерки ранюсь. Хорошо, что черешня сошла, хорошо, что нагрянула вишня! Знать, ещё не остыла зола и молитва о дате не лишня. Позади палисады села, впереди ещё большая глупость… Нас доступность куда завела, а уж как завела недоступность!

Мантия хрестоматии 26

Застыли вместе на краю воронки, Куда-то снег идёт, но очень тёплый, А кто-то прямо смотрит в стороне. И ты уже раскрыла перепонки, Моя рука сама в тебе утопла, Мы в ширину растягиваем не… Сначала тыльной стороной ладони, Затем чуть-чуть подушечками пальцев Проверили хватательный рефлекс; Так мысль твоя в меня всё время тонет, Чернилами охота ей мараться, Что сам в себя я словно в нору влез. Там зеркало, храня твою осанку Навязчиво, настойчиво как вето На акт искусства от искусствоведа, До слизистой слезится наизнанку, Что нет на свете никакого Нета, А в Нете никакого света нет. Себе, конечно, я тебя придумал, Лишь похоти духовной потакая, Увы, отнюдь не пряничной доской, А уймой стройной молодости – с дулом. А ты действительно какая-то такая, Что я с тобой какой-то не такой.

Игры игрека с иксом

что подоплёка – с мягкими гантелями — как ты проникла в пойму – не пойму я бредил Модильяни и моделями а делаю зарядку – на дому все развелись – друзья враги и роботы материки и страны и цари лишь по мостам стучат копыта пыток опыта а на душе всплывают волдыри но где-то тлеет – избегая тления — мой собственный оазис на песке вдали от удалого удаления с игрушками лаврушек на виске он задаёт мне новые задания и тишину – гармошкой – тормошит — ещё губной – как завязь мироздания — и розой ставит лилию на щит что подоплёка – с мягкими гантелями — как ты проникла в пойму – не пойму я бредил Модильяни и моделями а делаю зарядку – на дому

«Страдает от одышки гений…»

Страдает от одышки гений, но, обретённый на пути, весомый сонм моих сомнений подвигнул ходики идти.

Бездонное дуновение

Зайду на сто грамм в чебуречную, Потом к Мандельштаму на точку, Чтоб каждую первую встречную Вести по речному песочку — До перекрёстка-распятия, А вот и церковная кружка, Наедине с голубятнями, Как внутренняя наружка — Среди переулков с кувшинками Из первозданного снега, Где малые стали великими, Какая жестокая нега, Когда обнимают черёмухи И кисти сирени с крестами, Видны мне все меткие промахи, Хранимые образы – в храме, Ведь это не книжка с картинками, А город, раскрытый как книга; Бывают ли иноки инками? Но это другая интрига…

Художественный жест

Не поможет копирка — Вот мы и стали свободными! Я – под куполом цирка, Ты – под церковными сводами. Опыт я приобрёл, Все тобою грехи перебороны. Мы опять, как двуглавый орёл, Смотрим в самые разные стороны. Снова бегство в Египет — С апокрифами неслабыми… Но державу и скипетр Сжимаем – хоть разными – лапами.

Предшественник звука

Никакая звукоизоляция не может унять тишину! Она просачивается, доставляя мучительное наслаждение. Ещё бы, тишина – это мощный стон, с помощью которого вечность излечивает самоё себя.

Нива поведения

Весь улей вновь гудит от гула и узел, и лоза, и луза! И ты меня не обманула, и я в тебе не обманулся. Ушко тугое взял за ушко, что и задумал спозаранку… И счастья маленькая сушка баранкой стала за баранкой. Пошла и обогнула пробки, и завершила полмаршрута. А то, что долго были робки, так нынче это даже круто.

Место для курения…

Пух, сверкая, воздух чистит, ёлки хвоей ловят пух. Вечер близится душистый тени сосчитать до двух…

«И кто кому подарил вино…»

И кто кому подарил вино или хлеб – из массива небова? Немного буднично было, но Просто так ничего ведь не было…

Лаская зеркала

От чего же сердце сжалось, как наклон кнута ни крут? Шелковистость и шершавость мне ладонь – на пальцы – рвут! Лезвие ножа стреножа, вынимает боль из рук жизни яблочная кожа — обожаемый мой фрукт.

Ликующие Кулишки

Бой с тенью шёл по городу-Китаю и – с длинной — становился всё короче. Я больше дни до встречи не считаю, а только лишь — просроченные ночи. И потому, всё более спокоен, воздушной, – путник, — в сумерках рад – яме… В краю краеугольных колоколен ввысь тишина идёт очередями.

…С этим не спят – просыпаются снова и снова видят – тебя – ту, что гладила волосы Слова

«Сошёл Благодатный огонь…»

Сошёл Благодатный огонь в Храме на Гробе Господнем дать каждому прямо в ладонь луч к очевидной свободе.

Мама Мария

беспробудный оптический ужас бесподобный по ритму обман моя мама тоже Мария я любил повторять и однажды был разбужен как в храме свеча и нечаянным пламенем вскружен и на фокус лучом наведён потекла истомлённая сила обоняние стало алмазным и ни «орвы» ни «свемы» ни «тасмы» мне конечно уже не хватило и душа что была негативом в свой черед проявилась до плазмы и совпала с палитрами воска светосила фаюмского лета как тоскливо быть гностиком Боже как чудесно быть сыном Марии в первый раз я рожден человеком чьей души светозарные крылья изнутри диафрагму открыли

Место пустоты

В растущих чистых сотах.

Волосы Слова

С этим не спят — Просыпаются снова И снова Видят – Тебя — Ту, что гладила Волосы Слова. Косы – до пят — И ни капли – косого Иль злого… Слёзы дробят, Как ты гладила Волосы Слова! Он был распят; И теперь это — Жизни основа. Гладят ребят Оголённые Волосы Слова.

Зарисовка

Знаешь, как возникает объём Необъятный, играя с огнём, Выкресающим пламя? Фото – света фата! А на нём — От пещеры отваленный камень.

Светописьмена

Фото как фата фатально. Фатально фото как фата. Как фата фатально фото.

«Из касаний сотканы…»

Из касаний сотканы, сот медовых коло; заколола локоны — так, что закололо!

Песня

Мне от тебя осталось много слов, и сны твои не спутаешь с другими, но самый удивительный улов — пустые промежутки между ними. За каждый – ты отчаянно дралась и не пускала – справа или слева… Слова и ныне сохраняют власть молитвы, приказанья иль припева.

Угол гула

Аварийная возникла ария решительного таинства — из полушария в полушарие словно шары катаются.

«Нимбы непоколебимы…»

Нимбы непоколебимы — солнцелунные блины!

Строчки для стиха

Одна горизонтальная, другая по вертикали — две восьмёрки: настойчивая и неустойчивая — мама и дочь. Без меня они были бы несовместимы, моя мамочка, моя дочка.

Новая валентность

Вышло так, что не прошло, лишь теперь живёт на вишне вешнее твоё тепло выше. Стань – внутри черты иль вне — и с молитвенною силою отпусти себя — ко мне! Милая…

По улицам Вселенной не спеша идёт снежок, а по нему – Душа.

«Слышу, как дышит согласие…»

Слышу, как дышит согласие, совершая молитвенный труд. Матрица смотрится в царствие, словно ивы плакучие – в пруд.

Шторма за шторами

Не снега зимнего роение, А чувство образа святое: Как обустроить настроение, Когда во тьме струятся Трое?

«Понял в страсе я…»

Понял в страсе я, только ты не смейся, полная семья — два святых семейства. Сохрани нас, Боже, всех в черёд спаси, раньше или позже, на одной оси!

…Иные были шестикрылыми, другие прятали лицо…

Глядельные доски

Гляди, в какой ужасной спешке Навстречу безвоздушной яме За край доски уходят пешки, Так и не ставшие ферзями. И вновь, как пешка иль изгой, Переворачивая конус, Одна уходит за другой — Как будто бы в открытый космос! Идут, не открывая глаз, Как словно знают тайный лаз… Но иногда – в жемчужных росах — Из-под тяжёлого оклада Они в окно иконных досок На нас глядят и души гладят!

Пленная вселенная

Много – сосен, берёзок и лип, яблонь, ёлок, черешен и вишен; долго клеился он, да не влип, не обидел, и сам не обижен. Иногда забываю, о ком говорю я – под сводами сада. С этим деревом я не знаком, вспомнить не о чём, да и не надо…

Памяти Андрея

Ослепляющий луч пронизал тучи, Не оставил нам никакого шанса. Из рядов – небо вновь выбирает лучших, На ком и будет потом держаться. Вырван вдруг из наземных границ искусства, Из небесных российско-французских связей; Слишком много другу досталось чувства, Что стоит на старинной дворянской базе. И, поминальный канон нарушив, Готов кощунствовать я из ряда, Выговаривая Богу: Зачем – Андрюша? Вход – под землю, а выход – на небо, правда.

Старая квартира

Ходил в подъезд. Скрипел перилами… Встречал и провожал жильцов. Иные были шестикрылыми, другие прятали лицо. И постепенно день убавился, и вскоре наступила ночь. Но я с собой так и не справился… А ты чем можешь мне помочь?

Мантия хрестоматии 17

Сама сняла через голову платье вместе с головой и осталась совершенно голой, демонстрируя готовность оценить ситуацию с литературной точки зрения. В очередной раз повеяло бывалым небывалым опытом, как унять сердечную боль внутри. Укол впечатлительного читателя действительностью всей плоти получился очень талантлив. Можно закрыть компьютер, можно нажать на делит, можно изменить обстоятельства места и времени, но содержимое бесчувственного чувствительного укола уже клокочет в крови! Её волнует только незнакомец, его волнует только незнакомка, извращенцы, они доверяют только неизвестности, всё остальное, как и все остальные – не про это.

Сложная застёжка

Остался только тихий промежуток, где воздух от дыхания распух… Я взял твой микрофон, а он, включённый, чуток и в глубине его клубится звук. О том уже нельзя молчать всё дольше, плести не получается без рук… Что ощущаешь ты, пожалуйста, продолжи, переходя с шипения на стук!

Праздничное дежурство

Вышел за цветочком аленьким, да насилу отыскал… Море красит берег валиком — нескончаемым, немаленьким — посреди небес и скал. Взял бы я иной цветочек за пугливый фитилёк… Столько тонет в море точек злых, охотничьих, охочих, что и мой там свиток лёг.

Натуральный вирт

Тебе не тесно в тесте сети, в старинном словно бы корсете? Хотя твой сохраняет опыт, увы, не ангел здесь, а робот! Когда, земной теряя облик, ты обретаешь рай без боли. А мне всё время сносит крышу, когда живу тем, что не вижу…

Международный день сна

Знать хочешь, силой чьей был сужен разнобой? Пойди за мной по ссылочке, я следом – за тобой. Исполнены напалмами, как знаками примет, путями виртуальными — в реальный – выйдем свет!

Тема

Свет вышел и пророс, И нам, пока – ничей, Пора решать вопрос О встрече двух лучей! Двух молний и молитв, Где притаился гром… Ток грозовой разлит В углу и под углом!

Эссемесса

Пас и спас – души запасники, наложив на гибель вето. Шаг – и мир утонет в празднике — в нас – божественного света!

Бессрочный подстрочник

Дозреваешь – как овощ иль словно бы фрукт — будто тайное слово, которым не врут. Ты здорова собой, я болею повтором; не даёт оно сбой, говорим о котором умолчанием лишь, да и то не при всех… Вот и ты говоришь — чтобы я опроверг.

На старый Новый год…

Там, где-то, за высокою стеною на ангелов охотится во сне животное, начитанное мною, натаскано их пестовать на мне. Оно – моя единственная паства… И, как я от охоты ни ослаб, приходится мне часто просыпаться, чтоб срочно вынуть ангела из лап.

Градус равноденствия

Входит и выходит в ухо бриз, Проводник Бессонницы и Сна. Что такое тело? Чисто рукопись! Будет в очищенье сожжена. Но уже пошли цветы весенние, И танцует Солнце у крыльца… Знать, и пепел, в сеточку просеянный, Будет собран в образ – как пыльца.

…Как называются, не знаю, ночные белые цветы…

Точки между дат

Бокалом я тесто делил на кружки для пельменей, конусом юбки ты резала ломти земли, где ливень и дождь играли в ножички молний! Росли из тьмы лучи и приседали свечи… Мы стали так близки, что ощутили сокровенные силы отталкивания: голени, локти, колени, скрипучий рычаг плеча, певучее плечо рычага… Сумма ума и безумия.

«Сегодня я как во сне…»

Сегодня я как во сне и вижу чужие сны на внутренней стороне обратной своей стороны.

Мантия хрестоматии

На расстоянии из микрон, Удерживая веками, Прижались мы к бабочке с двух сторон — Нижними и верхними. Бесконечны её концы В завязях осязания… Цепенеешь ли от пыльцы, Казна ты несказанная?

Узловая пауза

Метут пески вокруг оазиса и так напоминают снег всем нам, оторванным от базиса, как от верблюдов – туарег. В шелках мелькает фотосессия, пока до дна не истомит. Безусый радиус бездействия — динамо или динамит? Им – никогда – не будет времени, лишь только вечность – на корню. Молчит – как амфора – на темени твоё задумчивое – ню.

Майское восстание

Раскаты грохота! И тихих молний плеть! Мы обретаем рай, на миг теряя память. А как ещё свой страх преодолеть, входя вдвоём в одно распахнутое пламя?

Мантия хрестоматии 19

От горла до донышка скатана шина, И больше не нужно бояться мужчин… Осталась стоять пустота от кувшина — Вслух голые гимны – поющий кувшин. Как опыт наш чист на краю дефицита, Где благодать переходит в офшор. Так пой же, боязнь, по пустотам разлита, Сняв все доспехи твои, кроме шор! А, можно, явление света размножу И, делая звук подноготной – сильней, Я буду снимать твою белую кожу Прямо на камеру красной – своей?

Предвечное селфи

На серебряных отпечатках Лунный полощется флаг. Только я в разных перчатках — Там, где ты в разных чулках.

Ранняя рассылка

Хочется столько сказать и отвязать – от земли. На запредельную гладь кегли красиво легли…

Осколок целого

Волокно ли, волок, поволока, если все сомнения разъять, то наступит молнией с востока состоянье эстетического шока — точка движения вспять.

Сухое полыхание

Я сегодня, как денди, побрит, как апостол, кропаю послания… Нет мобильной антенны – стоит лишь обильное пламя желания.

На всех святых

Ночные белые цветы, как называются, не знаю, держали знамя темноты за бахрому его по краю; как иереи в алтаре — трусили воздуха пелёнки. Катайся, таинство, в дыре на барабанной перепонке. И вновь, по кругу семеня, зарницы света спелые, хватали за сердце меня цветы ночные белые; сажали заживо на сваю, простосердечны и чисты, как называются, не знаю, ночные белые цветы, что днём, блистая сотами, вдруг оказались – жёлтыми.

Рифлёные эфирной рифмой

иди ко мне вместе с гауди мы будем вращаться в свободном ауте земля с несметным небом на груди в бантиках пальмы баунти иди и каждую дай деталь шара цилиндра конуса с тобою скачет даже и москаль в кусках летающего космоса превозмогая перекос над строками подстрочника переплетение острых кос сосулька света из источника

«Как охапка голых па…»

Как охапка голых па, плещет смехом полынья. Пара ястреба и голубя — из огня да в полымя.

Мантия хрестоматии 5

Позвонки ломая книг Иль вдруг читая лекции, Вы ходите, как маятник, Внутри одной коллекции. Недаром чуткой плоти плат Медленно, но верно Был разделен на циферблат И вспять бежала скверна!

Пустынное блюдо

Увези мою голову — как была на коленях — словно фото – на память, а тело оставь догорать вместе с аурой светлой любви в чистом поле, где от наших объятий осталась гора. Не горюй, ведь горючего только прибудет, и, куда заблудить, говорит голова, что лежит на тебе, будто спелая грядка на блюде, и мои прямо в рот плодоносит сырые слова. Позвонила сама, за рулем рисковала. Разве можно так нимбом беспечно играть? Я достану французский язык и свяжу твое русское жало, и в коралловом звуке — московский хорал. А если приблизится утренний холод и в поле закружится песенный крен, возьми на заре мою беглую голову в город — как лежит — просто так — на разверстых скрижалях колен.

…Отряхивает хвою снежный ветер и в сумерки уходит по следам…

Форматная гроза

Всегда – живём – в противофазе: ты мимо – с лентами – летишь (большого стиля – смысл-оазис) стрижешь – мальчишек – точно стриж! Лети себе – куда не надо — так безмятежно и легко кипит внутри одна отрада а сколько – писем – повлекло… Белки сверкают в шоколаде скрепив похмелье на пиру где – словно собираясь гладить — в рот светлой влаги наберу.

Опытная попытка

Я думал, расстояние снимает все преграды, Но разве не в них заключается все очарование? Остался только один чистоплотный облик, Срываешь с ветки, а это – блик.

Наглые сигналы

Из отражений в зеркале вышла другая женщина – моложе, выше; она холёная, дорогая и строгая очень, смотри, строгая её глазами и в фас, и в профиль; вошла нагая, а вышла профи, — несёт, сверкая, свою камею, не вздумай только пойти за нею!

Путешествие с путти

В составе Библии есть разные суставы, как на ковчеге — овны или волки, но, разнополые, в обложке твёрдой лавы мы на одной с тобой вагонной полке.

Как хорошо

Как хорошо ты проходишься по свежевыжатым болевым точкам… На шпильке высокой крылатый сапог, мы его нипочём не затопчем! Но видим аккорды и слышим картины — благовестные – всё откровеннее; и тронные руны встают из рутины. Так рождается стихотворение.

Насельники карусели

Заснул, когда кругом такое метео, и ты меня – во сне своём – заметила… Заметила – сквозь море сизой мороси, и я тебя – в каком-то новом образе! Заметил, что под действием затмения и ты предпочитаешь сновидения. Привычка сниться, ангельская ль, птичья, основой стала нового обычая. Что петь пора, раскачивая медиа, ты тоже это первая заметила. Так пусть поёт, на Божьей фене ботая, во сне моём твоя душа дремотная! Пройдя сквозь наваждение настойчиво, теперь мы точно метеоустойчивы. Ведь сна призы и приза сны реальны очень, хоть и призрачны. Не зря вокруг, как снадобье от старости, вдруг выросли из снов густые заросли. И мы заметили, столкнувшись спинами, что сновиденье заросло люпинами. Тут праведник иль первый вор, дыши, к истоку обращая перевёртыши. Забывшись лишь в опасной зоне сном, увидимся мы тайно в чём-то солнечном. И скоро, коли тема злободневная, появятся на рынке сновидения! Заснул, когда кругом такое метео, и ты меня – во сне своём – заметила…

Вечерняя прогулка

Отряхивает хвою снежный ветер И в сумерки уходит по следам… Держава воздержания ржавеет, Как яблоко, что надкусил Адам.

Шифротелеграмма

Перечитывай время от времени и мне пиши про стихи или ссылки, продевай единицей двойные нули — в поколенья, герданы и циклы! У тебя есть неслыханный дар и талант просекать и поляну, и фишку… Сколько уж он поставил на душу заплат, заменяя кувшинками вышку. Допишу ли я тихо поэму под шум накрахмаленной крови и ливня, если столько весьма целомудренных дум подбивают к сомнениям клинья? Перечитывай время от времени и мне пиши про стихи или ссылки, продевай единицей двойные нули — в поколенья, герданы и циклы!

Монолог

Из ушей потекла тишина в эфире… Режим становится решительней и шире! Кто кого пере — безумствует в этом мире? Те исполняются таинства не на лире.

Из ленты

Последние лимиты на любовь расхватаны сегодня утром рано. Без милости моя свернётся кровь, и я смотрю, как заживает рана…

Телеграмма

В СИТУАЦИИ ШАТКОЙ, ТОЧНО ВЫТЕКЛИ ВСЕ ЧЕРНИЛА, ЧУВСТВУЮ СЕБЯ Я ПЕРЧАТКОЙ КОТОРУЮ ТЫ ОБРОНИЛА… ДЕНЬ ОДАРИЛ ПОГОДОЙ ДЕТАЛЬ – ИЗ КОМПЛЕКТА СТРАСТИ! ОДНА, ОСТАВАЯСЬ ГОДНОЙ, СВОБОДА НЕ В НАШЕЙ ВЛАСТИ.

Текущие кущи

Ощущает и мимоза, и волхвы — путями разными: сотрясение — не мозга, а космического разума!

И содержание, и формы, и оправа, и стелешь мягче, а сердце вновь запрыгало направо — как детский мячик.

III

Слово за слово – в сказку вошли — поднимая воззвание выше. Вырываясь из гущи земли, за пределы молчания вышли.

Болтовня на лобном месте

Гроза прошла а дождь остался Зажигать очень медленный джаз Особенно мне понравились кошки Они произносили хэллоу с закрытым ртом И моль такая породистая пародия на молнию Капелька сухости в мире влаги

Время ЭМЭРТЭ

Я тварь только в трёх поколеньях, а мне все две тысячи лет. Сидит у себя на коленях в шкафу мой шикарный скелет. Отец нерушимой разрухи и сын необузданных сил, сносил я и ноги, и руки и лишь головы не сносил. Былого воззвания лиры не слышу и сам ни гу-гу, а уж на любовные игры я даже смотреть не могу. Но часто проходит и это, порой заходя за межу, над высохшим прахом поэта я в тихом шкафу не сижу. Родители, дети, супруга, что гению тоже жена, пусть все отрицают друг друга, да жизни матрёшка одна. И пусть я скажу это сухо и только от этих до сих, растёт от дыхания Духа Трёхгорка рулонов морских.

Предрассказные сказки

Все уже на место сели, жить осталось – для души; отошёл от карусели: подымайтесь, мятежи! Скачут овцы и лошадки, головой трясёт жираф, я остался на площадке, ездить не имею прав. Сам привык давно к веселью, лейся полосатый стяг. Я под этой каруселью задержался просто так. Всё идёт по амплитуде, небеса бодает лось. Мне же здесь, где ходят люди, задержаться довелось…

…По лезвию сумеречного скандала едет солнце на самокате…»

Фиеста акафиста

Тебя я ещё не ударил в торец, А только легонько – по краю бокала, Плоть вдруг загудела иль духа искала Небьющихся бьющихся наших сердец? От ласки не только бокалы поют, Сухое вино закипает от ласки! Мы слушаем внутренний голос огласки Две тысячи лет на пороге минут. Скрестив олимпийскую пару колец, Волнуется образ в румянцевой краске; Подвижны уже неподвижные пляски, Я вижу – живой звуковой изразец. И руки незамкнутый контур замкнут, И вновь на кресте силового кристалла Нам тонкого горла становится мало, Ломается пряник и щёлкает кнут…

Стрёмная стремнина

Зависли обе половины завесы в храме, Вынут отвес, разошлись зависы, Лишь хлещет, изъясняясь обиняками, Бисер по линии биссектрисы. Тепло могучее вспоминала Ты – первобытной прохлады катет… По лезвию сумеречного скандала Едет солнце на самокате.

Явь уявы

Мир поры весенней очень зыбок, Зеленью кровоточит покров. Швейная машинка без ошибок Нервно оставляет ровный шов. Крылья ног, бегущие от шеи, Держат вещества двойной клубок. Лишние соединяют щели Намертво мужской и женский бок.

Обмен существ

Писатель, культуролог, референт, моя жена – красавица при муже, попробовал заразу из анкет, прошел по ссылке – стало только хуже. Зарин, зоман и, кажется, иприт в синильной кислоте и жизнь в аджике… И что ещё мне ближний воспретит, коль самый шик – нетерпеливо шикать. Сегодня я перевернул инет и снова очутился на отшибе. А знаете, меня в рассылках нет, мне даже спам приходит по ошибке! Когда-нибудь Вселенная сгорит, и коридор становится всё уже… Как много этот мусор говорит тому, кто тоже никому не нужен.

Свидание в Интернете

вкушая предвкушение без памяти смущён зачем я белой женщине дал чёрный слушать стон и сам за ним ухаживал растил в её груди увековечил заживо засады впереди весёлая обочина нет просто кровь взболтать разлукой пропесочена летает в стае стать рабочие мозольчики колечки и куски не стою их нисколечко до гробовой доски

Новый возлюбленный

Ты подбираешь меня, монету, потерянную другой, и трешь между большим и указательным. Я пытаюсь быть новым, даже блестеть. Ты смотришь – сколько я стою, изучаешь лицо, выдавленное на мне. Я делаюсь почти настоящим монархом. Но мало тебе. Ты наклоняешься, ударяешь по мне и слушаешь. Я звеню для тебя самым чистым звуком, почти без изъяна. Наконец, словно опытный меняла, ты надкусываешь меня: может быть, я изогнусь, как фальшивый червонец. Но я твёрд, я прохожу испытания: пусть не золото, все же приличный сплав. Успокоенная, ты можешь теперь тратить меня, как угодно.

Сумма умножения

От самого низу до самого верху прошла ты суровую ныне проверку. А я не прошёл, как меня ни вини, проверку невинной твоей болтовни. Я – два человека, а ты – все четыре, знать, восемь поэм — о войне и о мире.

Логос аналогии

Когда ты взяла себя за яблоко, я схватился за сердце. Дети вышли, оставив сосуд наполняться жаждой. Непроницаемые прежде, зрачки стали прозрачными… Ты спустилась – и мне захотелось подняться.

Мантия хрестоматии 16

Ждали кто первым перестанет притворяться что спит На полосе отчуждения в мелкую косую полоску И смотрели общий сон во всю ширь сообщающихся сосудов У моего шеста стая твоего шестого чувства описывает восьмёрку Опоясанная бегущей строкой Добро пожаловать пишет Сжимаем скрижали как ужаленные двусторонней поверхностью кожи И невозможно поставить точку потому что она стоит во весь рост А когда я закрыл глаза мне открылось твоё лицо

Трёхмерные меры

Небосвод расколот, Треснула земля. Ты сломала холод, Не ломай тепла! Из сосудов джины Вышли и дрожат… Не губи мужчины, Пожалей стишат.

Расхристанная сахаристость

А ты ещё не выскочила за Манекен из скотча – глаза в глаза — Иголку в стоге сена вознеся? Если хочется, То нельзя! Меры голые принимали с голоса, Проводили до сердца сырые полосы, Инкассация санкций Касается космоса; Был на волоске я, А взял за волосы. Мир изменился в своей основе За две недели. И благодать Ударных яблок Нас дарит в слове! Ты же просила Не пропадать.

Пока накрапывает…

Нет вешнего тепла для нас бездонней, волшебней, шире, выше и милей. Я – в сетке линий на твоей ладони, а ты – в буграх свободы — на моей!

Телетайпограмма

Шумел камыш и ухал филин, В лесу метались факела. Мы изливали суть извилин От первой яблони дотла. Мурашки бегали по кругу И собирали мне в ладонь Ткань, выточки, меха, подпругу И вербы верховой огонь. А как сказали, так и будет, Верну я ткани и меха, Повешу жёлуди на дубе И разодену шалью мха… Но не расстанусь лишь с осенней Мечтою раскачать камыш И жить под сенью сотрясений, Так ты волнуешь и томишь.

Светосостояние

Создан из эмоций наш консорциум И сулит безумное сияние. Почему не иссякает солнце? Потому и сердце не иссякнет!

Красивая вакансия

В объятиях гипюровой пурги Пируют тупики и переулки. Мы выставили душу на торги И тело плоти – до последней втулки. И кормим тут не клавиши с руки, Пока от сотрясений не померкли… А кто-то поднимает номерки, Как рукава распятий – на примерке. В цепную канут перемену блюд — Кто видел лот на блюде, зрящий мило; Не наступил ещё последний суд, Как душу пред молитвой защемило! Короткое дыхание моё Идёт насквозь, не оставляя стружки… А небо рвёт постельное бельё И вспарывает – снежные подушки.

Нешуточная шутка

Во тьме седых веков и в этот самый миг, когда ещё едва взбивается сметана, мы – тайна даже для себя самих, и это — государственная тайна!

…Здесь и мёртвые встали в двойное живое кольцо, словно молнии выбиты на обелиске…

Идея видео

Вся коллекция взрослых игрушек — для подвижных игр – состоит из единственного экземпляра в заводской упаковке, с которым некому играть. Неизвестно, кому она принадлежит, нет сведений, из чего она состоит и для чего была так старательно подобрана… Упаковка скрывает содержимое в неподвижности. Загадка это или тайна, но мандариновый запах хвои — всегда поразительно новый! Значит, кто-то стал взрослым, оставаясь ребёнком.

Снимок на камине

Ещё живут глаза на фото, А сердце, неживое, ноет… И некому спросить кого-то — Уже никто их не закроет. Не вдруг откроем это сами, Но после долгого испуга… И мы – с открытыми глазами — Стоим и смотрим друг на друга.

Чистый понедельник

Вблизи надежды прозревая дали И гребешками проводя полозья По нежной коже снежистой берёзы, Весь мир сегодня – крашенка, не так ли? Зелёные его омоют слёзы До твёрдой сути лакомой эмали! Невидимое солнце увидали, Себя переливающее в лозы. Свет вьёт себя в весеннем пьедестале, Где винт креста вращал шипами розы. Христос воскресе, вырвав жало прозы, Воистину – из адовой скрижали. И как бы жернова ни скрежетали, Разрешена поэзия, не так ли?

Исцеление лет

Здесь и мёртвые встали в двойное живое кольцо, Словно молнии выбиты на обелиске. В том подъезде мой дедушка значится в списке жильцов, В этом – папа, такие посмертные списки… Я куда-то иду, а в глазах моих – дождь, Пятьдесят уже лет, как приехал я в каменный город, Тридцать лет, как ушёл, и куда ни придёшь, Ржавое время на месте вращает колодезный ворот.

Прямые косяки

Во мраке есть внутренний свет — Мой белок и твои белки, Мы же с дальних пришли планет, Полок пустых полки. Полны содержанья лишь очи ведь, Поди, две тысячи лет тому; Давай же и мы поиграем в очередь, Ты – за мной, а я за тобой займу! Не зря нас тянет на поиск сана, Ты, кенгуру, скоро станешь гуру. Но за тобой уже кто-то занял — И с плеч снимает земную шкуру…

Клейма смальты

Я бабочек, тех, что Набоков сам посадил на массу игл, всю сумму образов, до сроков неосторожно отпустил. И вот взошла косая стая, и краски выстроились в клин. Лети, мозаика святая, над чистым зеркалом долин! Над Новым Иерусалимом — на Старый Иерусалим в стремлении неумолимом и в Истру возвращайся с ним! Я игл тебе не обещаю, хоть стал и до свободы злей. Увещевать нельзя пищалью блажь разделения долей.

Местное знамение

Бывает, если мы солдаты Любви и службы на постах, Припадок памяти вне даты И без причины – просто так! Припадок – низкий, подлый, сучий — Познать хотя кого-нибудь, Когда тебя трясёт в падучей И звёзды поднимает в путь.

Неровное творение

Меня догадки поразили, Что здесь другого не дано: В какой-то допотопной силе Подолье сделано в России — С любовью — навсегда — давно! Да не горами иль равниной — Иное, в камне, как одно Небесное морское дно, Что тоже стало Украиной, А не окраиной оно.

Памяти папы

После тёплого ливня монеты растут – как грибы — царские, польские, римские… От патины, грязи и окислов шляпки рябы этих гвоздиков времени — с тусклыми рисками. Стопка монет, изгибаясь, стоит, как змея, качая под музыку узкими бёдрами! Империи, царства, республики снова рожает земля подольская — только ручными и добрыми.

Новая концепция

Ходит с музыкой призрак весны по музею, каждому он говорит экспонату: Держись! Делай ты жизнь, наслаждаясь лишь ею, и наслаждайся, лишь делая жизнь.

Исключив случайности, ошибки и авось, радость благодарности крепко держит ось!

Загадка времени

Нашла – и на меня нашла, прости, Гравитации дар предо мною есть выну — Силлабо-тоническая сила слабости: Отец ушёл к Отцу, оставил сына Сыну. Здесь мы лизать пустышки разошлись, А там срослись в обнимку две могилы… Из глаза лезет ледяная слизь: И в этом – атомная слабость силы.

Шевченко 18

Тридцать лет горит окно, Занавешенное тюлем, Я смотрю в него давно, Правда, только по июлям. Приезжая каждый год, Занимаю пост под кленом, А куда оно ведет, Размышляю в сне бессонном. Вновь гляжу на яркий свет В ожидании чего-то, Только никогда там нет Никого – одна свобода! Не от быта или жён! В этом мире – несогретом — Для меня там был зажжён Свет неведомым поэтом. Не разматывайте нить В мой прямоугольный свиток! Да и некого спросить — Этот свет никто не видит.

Эсэмэсная месса

Всё хлеще и хлеще… С нахлёстом гула… Благодатью — кругом разлитой! Хлещет… Захлёстывает… Захлестнуло… Молниеносно — одной молитвой!

Иное измерение

Боюсь, что здесь не строчек намолю — И не для басни, песни или оды… Я снял твою колоду, ты – мою; Так были перемешаны колоды! И стол был чист до лаковой блесны, дверной проем скрипел вратами рая… Чужие жизнь показывали сны, Родные бездны мне приоткрывая. Дом справился с эффектом домино И вековым нашествием крапивы… А вот и виноградное окно: Горят – слезами смыты – негативы.

Стих на бастионе

Нашёл во рту фитиль от жала — Нетленный корень слова – в знак, Что я узнал, куда бежала Во тьме старинного подвала Собака с факелом в зубах.

…Скажи, о чём со мной молчит незамерзающий колодец?.

Заповедная бездна

Улей или муравейник, птичий рынок, рыб косяк снов полны благоговейных после яви – так и сяк. Солнца жизни преогромны явью разгорячены, мечут молнии и громы у подножья тишины… Утром будет перекличка и косяк затянет грусть! Может, вредная привычка, я от счастья не проснусь. Что я здесь не видел, Боже? Полыхает звёздный путь… Можно и на Млечном ложе Иго свергнуть иль вернуть.

Видение Вторпая

Я оступился и упал на рельсы в неизвестной позе, и, ощущая пляску шпал, слышал, как проходит поезд. А в нём кого лишь только нет, какой разнообразной клади, и захотелось мне конфет страшно – в белом шоколаде… И, знаешь, больше ничего так не хотелось… Только знай-ка, моё разбитое чело видела конфет хозяйка.

Промежуток между сумерек

Кругом уже достаточно стемнело… Иная ширма поуже, другая – на раму шире, но именно тебя я смело облекаю в тёмное зеркало плоти; ты будешь в моём мундире, я – в твоей солнечной позолоте!

Без прелюдии

Солнечная алыча освещает ночь, которую мне предстоит разделить на двадцать четыре части. Я так долго стоял под звёздами, что мне кажется, меня заметили. Кто-то назначил их моей совестью. Это я сам, окантованный Кантом, наверное, ещё в девятом классе. Делить на части невозможно, но и не разделить нельзя. Остаётся двадцать четыре раза быть самим собой, помогая звёздам исполнить предназначение.

Петрушка и укроп

Пил по чуть-чуть, но столько повторял, Что сам не знаю, где кровать, где стол… Я голову с тобою потерял, Да только так всё тело приобрёл! Пусть все мне скажут: – Юра, это пост! И ты не интересен СБУ… – Кто, я не интересен? Я же мост Из хаты – стратегический – в избу! Эпоха, правда, на ухо туга, И ум суетомудрия в дыму. Но – папы-мамы вольтова дуга — Я радугой всё небо подыму. И прямо в грядке посреди европ Из грозного грядущего и впрок Взойдут вдвоём петрушка и укроп, Посаженные року поперёк.

Базовый оазис

Душа светает перед вечной ночью И постепенно входит в пелену — Овечью, человечью или волчью — У мрака предрассветного в плену. Кладёт ладошку солнце на макушку, Как в детстве мама… Я же был ершист И никогда не слушался кукушку! Решится ль сердце на другую жисть? Откажет ли себе в любимом пепле И в липких карамельках натощак? Душа светает… Жарко в новом пекле, Стоит, как ложка, овощ мой – во щах. Меня своею омывая кровью, Ты, как Господь, приходишь во плоти… Толпа рифмует плотника с любовью — Распни топор и ропот воплоти!

Предощущение чувств

Кровь моря земли из простого стекла, долина вдали и рука затекла… Ведь житель широт до конца одинок, зажмурившись от — и сжимая бинокль.

Диалоговое окно

Как трудно одному в ночи, где льда лишь вечный только плод есть… Скажи, о чём со мной молчит незамерзающий колодец?

Движение слов

Солёный Сахаров и сладкий Солженицын; И в Кисловодске тоже город Горький… На бомбе иль на родине жениться, Чтоб на равнине выросли пригорки? Куда мы – на космических качелях? Как журавлю тоскливо без синицы… Дробей подробных много, нет лишь целых! Солёный Сахаров и сладкий Солженицын.

Глаза в глаза

Смотри на мир, насколько хватит духу, невидимый простор необозрим, где все – в затылок стриженный — по кругу мы друг за другом в очередь стоим.

Музыка с пузырьками

Каким кровавым разит винищем и нам дремучим грозит поленом! Но свет моего восхищения не похищен, а тёплым мёдом течёт по членам. Чу, недоверчивого ворчанья всхлипы тоскуют ночью о дне весёлом. Осталось только дожить до липы и сквозь дурман улыбаться пчёлам.

И так бывает

Я не грущу. Я ликую. Моя миссия исполнена сполна. Буду обустраивать пенсионные соты на шести сотках, то есть пить за помин воспоминаний. Молитвенно. Неумолимо. Считая копейки копий. Копий непропитого копья.

Солнечная Соната

Такая радиация от солнца, что полнолуние имеет больше прав. На счастье всё срастается и рвётся и взрыв преобразуется в сустав.

Синхронные хроники

Подан был тайный знак, Но, станет нам ясно позже, Что-то пошло не так И не туда, и пошло… Точно чего-то ждём, Мы, сетевые маги, Вымокли под дождём Собственной тёмной влаги. Словно попали в мёд, Нижнего – непролазней, Но – всё-таки же – идёт Утро стрелецкой казни!

…Сердцем сжимаются дни… скоро, я думаю, лето закончится, слово моё помяни…

Лестница лет

Мне этот день прибавил году, Когда, петляя за рекой, Ходил и выходил погоду, Свободу, сумерки, покой. Мой корень – до седьмого знака — Отмыла быстрая река И, как охотничья собака, На отмель носит облака.

Свиток пустоты

И ряды трибун, и таинства, Как и запасные части, Всё когда-нибудь кончается, В том числе – вино и счастье. Но пока кричат болельщики И пищит на спинке устрица, К нам, в зиндан, по шаткой лесенке Ненадолго солнце спустится…

Воспоминание из детства

Миллиарды прошлых лет И существ разумных Про себя считает свет — В солнцах или лунах. Мы пройдём, теряя страх, Прямо к вечной славе На базальтовых плотах По горящей лаве.

«Ни состояния, ни танца…»

Ни состояния, ни танца, а только истина проста: с кем никогда нельзя расстаться — нельзя сходиться навсегда!

Неодолимая мелодия

Снова будем сновать мы мимо основного своего интереса, соблюдая неутомимо закон сохранения общего веса, когда я всё толще, а ты – худышка, соблюдая общий закон о стаже: ты – всё моложе, а я – всё старше.

«Мыслей ночная…»

Мыслей ночная пошла пересортица, сердцем сжимаются дни… Скоро, я думаю, лето закончится, слово моё помяни.

Без называния

Когда они расчёсывают друг друга, Белое – яростно становится Красным, а Чёрное – по-весеннему Зелёным; но если они находятся в покое, то светятся ровным золотистым светом, под которым можно, читая про себя, напевать вслух, поэтому я накрываю их — как клетку с волнистыми попугайчиками, пусть набираются сил, ведь скоро – последний рыцарский турнир название Подлежащего и Сказуемого.

Первая неделя

Не помогает страх И не спасает милость. Что-то пошло не так, А что-то – остановилось. Как тянется зимний мёд… Слыша, как я тоскую, Сердце ещё идёт, Только уже – в другую.

Перед новолетием

Живу сегодняшним я днём — как бабочка, как вереск — на дне – давно — лишь об одном — ещё не разуверясь!

Мобильное письмо

Всё будет буднично и очень прозаично: Когда-то, где-то, с кем-то – как-то так… Мозаика одежд в желтке яичном И праздничная пена – на устах. Какая в скорлупе таится бездна! А избежать падения нельзя. И длань реальности, шершавая как пемза, Откроет со слезами нам глаза.

«Весна – начало…»

Весна – начало солнечного танца: облезет зелень, золото останется.

Всепрощающее вопрошение

На текущий положены счёт, как живая вода, загустеем мы вместе ещё, только где и когда? Горечь вскладчину, сладости рой, утоление воль… От ударов десницы тройной упорхнём ли – как моль?

Лоскутная строка

Да, растянули мы строку! Нет книг таких и нет экранов, Дворцов, дорог, хранилищ, кранов И храмов в нынешнем веку. Как бесконечную тоску, В черёд таская по куску, За рану сердца, за страну ли, Так радость в небе растянули, Что растянули мы строку.

Предсказание

Здесь просто надо знать места, Смотри: горит, не отпуская, На срезе яблока звезда Пятиконечная морская. Двух половинок не сложить, И не разъять их втихомолку, Но если истине служить, Вернётся яблоко на ёлку.

Вы́светается

Притулил кувшин с кувшинками к себе я и сам притулился к нему, слабея… Звёзды в сердце мерцали на дне колодца, где найден был крест на закате солнца. Но вот заря сварилась за кромкой небес и чёрные тучи надвое пилит лес. Свои половинки воссоединяя, встаёт из мрака страна иная…

…У Бога нет обочин, вместе с тем, всевышний страшно ими озабочен…

«Шикуя в райских кущах, я…»

Шикуя в райских кущах, я, не вытерпев лишения, вкушаю, да не кушанья, а чувство предвкушения.

Вечернее правило

Что ни попросишь, Бог даёт: Насущный хлеб и сыть — И кажется, что наперёд Уж можно не просить! Не прикасаться к небесам, Не беспокоить их; Что нужно, лучше знает Сам, Какой навеять стих, Каких послать попутных сил — Из всех Господних щёк! Но тот, кто жернов свой крутил, Вновь молится – ещё.

Первичная ячейка

Ты одна на одну с чёрной ночью, Я один на один с белым днём; Обменяем ли ношу на ношу, Мысль на мысль и объём на объём? Вечер начался велеречиво, Утро кофе не носит в кровать, Щепки лишь от щипков, что за нива, Не осталось – кого отбривать! Но письмо за письмом, и, номады, Мы следами сплетаем мосты… Два родимых пятна, две громады, Я ни к месту, ко времени ты.

Оттенки бисера

Нерукотворное творя рукомесло, одно и то же слово нам голову снесло! Всего одно, не боле, впрок снесено в гнезде. Ты скажешь: Это – поле… Теперь Оно везде.

Формы формы

Образ обманчив, лукавы идеи чучхе. Каждый тюльпанчик сжимает себя в кулачке. За это ли стадо – под сводами — зелёное – с плазмой во зле — растения – это животные, привязанные к земле?

Ночное пророчество

Велят высокие уста нам задушевно и вельможно приземистые знать места, где можно то, что невозможно. Так – словно бьют в колокола непререкаемым набатом! Не потому ль душа смела стать рядом с Образом Распятым?

Возвращение отшельника

Едет ночь на лимонных колесах в колеснице из тысячи солнц. Я сегодня, наверно, философ, вижу: всё с красоты началось! Буквы красные Божьего слова — книги Библии, космос и мы. Каждый день повторяется снова сотворение света и тьмы. Страх проходит по нервам и венам, наполняется плоти ушат, и с ликующим благоговеньем в сердце певчие струны дрожат.

Немая смена

Ты тоже на склоне последнего дня ходила на встречу со мной без меня? По этой тропинке, знакомой и мне, где рёбра на спинке белеют во тьме… Пошла и застыла, да так и стоишь ты – фронта и тыла — гремучая тишь!

Записки

Новизна знания пронизала! В невесомости висит ось. Невзирая на помощь зала, Какое сокровище – независимость.

Бога нет? Ну, это временно. До сошествия Молитвы…

Утешительное путешествие

Ласкаю мускулы в мускате, лакаю скальпелем токай; на скатерти – не отпускает — пускай по скайпу – снятый скальп… Иль это провозвестник нимба, или инопланетный шлем? Настал мой час молиться, ибо кругом я должен всё и всем. Союз наливки и настойки, наш мир от крайних мер избавь. Господь, войди в мои настройки, пока не сорвана резьба.

Проходные дворы

У Бога нет обочин, вместе с тем, Всевышний страшно ими озабочен. Коль на Своём, божественном, рабочем — Там держит тьму и свет побочных тем. За бремя непокорных теорем Отдал Себя всего, но, между прочим, И я имею чин ночных обочин — С конца копья начало жизни ем.

Встреча со Смотричем

И я любви просил, и у меня – просили… И не осталось сил; и всё осталось в силе! И слива, и кизил — на месте – до мизинца, где колос голосил и голос колосился… И вновь несла в покой воздушная тревога разорванный рекой круг треугольный Бога.

Футуризм

Он сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана; он показал на блюде студня косые скулы океана. На чешуе жестяной рыбы прочел он зовы новых губ. А мы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб!