Шикуя в райских кущах, я, не вытерпев лишения, вкушаю, да не кушанья, а чувство предвкушения.

Что ни попросишь, Бог даёт: Насущный хлеб и сыть — И кажется, что наперёд Уж можно не просить! Не прикасаться к небесам, Не беспокоить их; Что нужно, лучше знает Сам, Какой навеять стих, Каких послать попутных сил — Из всех Господних щёк! Но тот, кто жернов свой крутил, Вновь молится – ещё.

Ты одна на одну с чёрной ночью, Я один на один с белым днём; Обменяем ли ношу на ношу, Мысль на мысль и объём на объём? Вечер начался велеречиво, Утро кофе не носит в кровать, Щепки лишь от щипков, что за нива, Не осталось – кого отбривать! Но письмо за письмом, и, номады, Мы следами сплетаем мосты… Два родимых пятна, две громады, Я ни к месту, ко времени ты.

Нерукотворное творя рукомесло, одно и то же слово нам голову снесло! Всего одно, не боле, впрок снесено в гнезде. Ты скажешь: Это – поле… Теперь Оно везде.

Образ обманчив, лукавы идеи чучхе. Каждый тюльпанчик сжимает себя в кулачке. За это ли стадо – под сводами — зелёное – с плазмой во зле — растения – это животные, привязанные к земле?

Велят высокие уста нам задушевно и вельможно приземистые знать места, где можно то, что невозможно. Так – словно бьют в колокола непререкаемым набатом! Не потому ль душа смела стать рядом с Образом Распятым?

Едет ночь на лимонных колесах в колеснице из тысячи солнц. Я сегодня, наверно, философ, вижу: всё с красоты началось! Буквы красные Божьего слова — книги Библии, космос и мы. Каждый день повторяется снова сотворение света и тьмы. Страх проходит по нервам и венам, наполняется плоти ушат, и с ликующим благоговеньем в сердце певчие струны дрожат.

Ты тоже на склоне последнего дня ходила на встречу со мной без меня? По этой тропинке, знакомой и мне, где рёбра на спинке белеют во тьме… Пошла и застыла, да так и стоишь ты – фронта и тыла — гремучая тишь!

Новизна знания пронизала! В невесомости висит ось. Невзирая на помощь зала, Какое сокровище – независимость.

Бога нет? Ну, это временно. До сошествия Молитвы…

Ласкаю мускулы в мускате, лакаю скальпелем токай; на скатерти – не отпускает — пускай по скайпу – снятый скальп… Иль это провозвестник нимба, или инопланетный шлем? Настал мой час молиться, ибо кругом я должен всё и всем. Союз наливки и настойки, наш мир от крайних мер избавь. Господь, войди в мои настройки, пока не сорвана резьба.

У Бога нет обочин, вместе с тем, Всевышний страшно ими озабочен. Коль на Своём, божественном, рабочем — Там держит тьму и свет побочных тем. За бремя непокорных теорем Отдал Себя всего, но, между прочим, И я имею чин ночных обочин — С конца копья начало жизни ем.

И я любви просил, и у меня – просили… И не осталось сил; и всё осталось в силе! И слива, и кизил — на месте – до мизинца, где колос голосил и голос колосился… И вновь несла в покой воздушная тревога разорванный рекой круг треугольный Бога.

Он сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана; он показал на блюде студня косые скулы океана. На чешуе жестяной рыбы прочел он зовы новых губ. А мы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб!