Бокалом я тесто делил на кружки для пельменей, конусом юбки ты резала ломти земли, где ливень и дождь играли в ножички молний! Росли из тьмы лучи и приседали свечи… Мы стали так близки, что ощутили сокровенные силы отталкивания: голени, локти, колени, скрипучий рычаг плеча, певучее плечо рычага… Сумма ума и безумия.

Сегодня я как во сне и вижу чужие сны на внутренней стороне обратной своей стороны.

На расстоянии из микрон, Удерживая веками, Прижались мы к бабочке с двух сторон — Нижними и верхними. Бесконечны её концы В завязях осязания… Цепенеешь ли от пыльцы, Казна ты несказанная?

Метут пески вокруг оазиса и так напоминают снег всем нам, оторванным от базиса, как от верблюдов – туарег. В шелках мелькает фотосессия, пока до дна не истомит. Безусый радиус бездействия — динамо или динамит? Им – никогда – не будет времени, лишь только вечность – на корню. Молчит – как амфора – на темени твоё задумчивое – ню.

Раскаты грохота! И тихих молний плеть! Мы обретаем рай, на миг теряя память. А как ещё свой страх преодолеть, входя вдвоём в одно распахнутое пламя?

От горла до донышка скатана шина, И больше не нужно бояться мужчин… Осталась стоять пустота от кувшина — Вслух голые гимны – поющий кувшин. Как опыт наш чист на краю дефицита, Где благодать переходит в офшор. Так пой же, боязнь, по пустотам разлита, Сняв все доспехи твои, кроме шор! А, можно, явление света размножу И, делая звук подноготной – сильней, Я буду снимать твою белую кожу Прямо на камеру красной – своей?

На серебряных отпечатках Лунный полощется флаг. Только я в разных перчатках — Там, где ты в разных чулках.

Хочется столько сказать и отвязать – от земли. На запредельную гладь кегли красиво легли…

Волокно ли, волок, поволока, если все сомнения разъять, то наступит молнией с востока состоянье эстетического шока — точка движения вспять.

Я сегодня, как денди, побрит, как апостол, кропаю послания… Нет мобильной антенны – стоит лишь обильное пламя желания.

Ночные белые цветы, как называются, не знаю, держали знамя темноты за бахрому его по краю; как иереи в алтаре — трусили воздуха пелёнки. Катайся, таинство, в дыре на барабанной перепонке. И вновь, по кругу семеня, зарницы света спелые, хватали за сердце меня цветы ночные белые; сажали заживо на сваю, простосердечны и чисты, как называются, не знаю, ночные белые цветы, что днём, блистая сотами, вдруг оказались – жёлтыми.

иди ко мне вместе с гауди мы будем вращаться в свободном ауте земля с несметным небом на груди в бантиках пальмы баунти иди и каждую дай деталь шара цилиндра конуса с тобою скачет даже и москаль в кусках летающего космоса превозмогая перекос над строками подстрочника переплетение острых кос сосулька света из источника

Как охапка голых па, плещет смехом полынья. Пара ястреба и голубя — из огня да в полымя.

Позвонки ломая книг Иль вдруг читая лекции, Вы ходите, как маятник, Внутри одной коллекции. Недаром чуткой плоти плат Медленно, но верно Был разделен на циферблат И вспять бежала скверна!

Увези мою голову — как была на коленях — словно фото – на память, а тело оставь догорать вместе с аурой светлой любви в чистом поле, где от наших объятий осталась гора. Не горюй, ведь горючего только прибудет, и, куда заблудить, говорит голова, что лежит на тебе, будто спелая грядка на блюде, и мои прямо в рот плодоносит сырые слова. Позвонила сама, за рулем рисковала. Разве можно так нимбом беспечно играть? Я достану французский язык и свяжу твое русское жало, и в коралловом звуке — московский хорал. А если приблизится утренний холод и в поле закружится песенный крен, возьми на заре мою беглую голову в город — как лежит — просто так — на разверстых скрижалях колен.