Всегда – живём – в противофазе: ты мимо – с лентами – летишь (большого стиля – смысл-оазис) стрижешь – мальчишек – точно стриж! Лети себе – куда не надо — так безмятежно и легко кипит внутри одна отрада а сколько – писем – повлекло… Белки сверкают в шоколаде скрепив похмелье на пиру где – словно собираясь гладить — в рот светлой влаги наберу.

Я думал, расстояние снимает все преграды, Но разве не в них заключается все очарование? Остался только один чистоплотный облик, Срываешь с ветки, а это – блик.

Из отражений в зеркале вышла другая женщина – моложе, выше; она холёная, дорогая и строгая очень, смотри, строгая её глазами и в фас, и в профиль; вошла нагая, а вышла профи, — несёт, сверкая, свою камею, не вздумай только пойти за нею!

В составе Библии есть разные суставы, как на ковчеге — овны или волки, но, разнополые, в обложке твёрдой лавы мы на одной с тобой вагонной полке.

Как хорошо ты проходишься по свежевыжатым болевым точкам… На шпильке высокой крылатый сапог, мы его нипочём не затопчем! Но видим аккорды и слышим картины — благовестные – всё откровеннее; и тронные руны встают из рутины. Так рождается стихотворение.

Заснул, когда кругом такое метео, и ты меня – во сне своём – заметила… Заметила – сквозь море сизой мороси, и я тебя – в каком-то новом образе! Заметил, что под действием затмения и ты предпочитаешь сновидения. Привычка сниться, ангельская ль, птичья, основой стала нового обычая. Что петь пора, раскачивая медиа, ты тоже это первая заметила. Так пусть поёт, на Божьей фене ботая, во сне моём твоя душа дремотная! Пройдя сквозь наваждение настойчиво, теперь мы точно метеоустойчивы. Ведь сна призы и приза сны реальны очень, хоть и призрачны. Не зря вокруг, как снадобье от старости, вдруг выросли из снов густые заросли. И мы заметили, столкнувшись спинами, что сновиденье заросло люпинами. Тут праведник иль первый вор, дыши, к истоку обращая перевёртыши. Забывшись лишь в опасной зоне сном, увидимся мы тайно в чём-то солнечном. И скоро, коли тема злободневная, появятся на рынке сновидения! Заснул, когда кругом такое метео, и ты меня – во сне своём – заметила…

Отряхивает хвою снежный ветер И в сумерки уходит по следам… Держава воздержания ржавеет, Как яблоко, что надкусил Адам.

Перечитывай время от времени и мне пиши про стихи или ссылки, продевай единицей двойные нули — в поколенья, герданы и циклы! У тебя есть неслыханный дар и талант просекать и поляну, и фишку… Сколько уж он поставил на душу заплат, заменяя кувшинками вышку. Допишу ли я тихо поэму под шум накрахмаленной крови и ливня, если столько весьма целомудренных дум подбивают к сомнениям клинья? Перечитывай время от времени и мне пиши про стихи или ссылки, продевай единицей двойные нули — в поколенья, герданы и циклы!

Из ушей потекла тишина в эфире… Режим становится решительней и шире! Кто кого пере — безумствует в этом мире? Те исполняются таинства не на лире.

Последние лимиты на любовь расхватаны сегодня утром рано. Без милости моя свернётся кровь, и я смотрю, как заживает рана…

В СИТУАЦИИ ШАТКОЙ, ТОЧНО ВЫТЕКЛИ ВСЕ ЧЕРНИЛА, ЧУВСТВУЮ СЕБЯ Я ПЕРЧАТКОЙ КОТОРУЮ ТЫ ОБРОНИЛА… ДЕНЬ ОДАРИЛ ПОГОДОЙ ДЕТАЛЬ – ИЗ КОМПЛЕКТА СТРАСТИ! ОДНА, ОСТАВАЯСЬ ГОДНОЙ, СВОБОДА НЕ В НАШЕЙ ВЛАСТИ.

Ощущает и мимоза, и волхвы — путями разными: сотрясение — не мозга, а космического разума!

И содержание, и формы, и оправа, и стелешь мягче, а сердце вновь запрыгало направо — как детский мячик.

Слово за слово – в сказку вошли — поднимая воззвание выше. Вырываясь из гущи земли, за пределы молчания вышли.

Гроза прошла а дождь остался Зажигать очень медленный джаз Особенно мне понравились кошки Они произносили хэллоу с закрытым ртом И моль такая породистая пародия на молнию Капелька сухости в мире влаги

Я тварь только в трёх поколеньях, а мне все две тысячи лет. Сидит у себя на коленях в шкафу мой шикарный скелет. Отец нерушимой разрухи и сын необузданных сил, сносил я и ноги, и руки и лишь головы не сносил. Былого воззвания лиры не слышу и сам ни гу-гу, а уж на любовные игры я даже смотреть не могу. Но часто проходит и это, порой заходя за межу, над высохшим прахом поэта я в тихом шкафу не сижу. Родители, дети, супруга, что гению тоже жена, пусть все отрицают друг друга, да жизни матрёшка одна. И пусть я скажу это сухо и только от этих до сих, растёт от дыхания Духа Трёхгорка рулонов морских.

Все уже на место сели, жить осталось – для души; отошёл от карусели: подымайтесь, мятежи! Скачут овцы и лошадки, головой трясёт жираф, я остался на площадке, ездить не имею прав. Сам привык давно к веселью, лейся полосатый стяг. Я под этой каруселью задержался просто так. Всё идёт по амплитуде, небеса бодает лось. Мне же здесь, где ходят люди, задержаться довелось…