- I -
После того как Эльма вышла за калитку, Деян просидел некоторое время неподвижно, собираясь с силами. Потом доковылял до крыльца и со вздохом облегчения опустился на лавку. Обе ноги будто превратились в деревяшки - и все же он дошел, не упав и даже не споткнувшись.
"Герой!" - Деян криво ухмыльнулся своей маленькой и бесполезной победе.
Никто не обращал на него внимания, ни великан, ни односельчане, чему он был почти в равной степени рад. Людей во дворе Беона убавилось втрое, но оставшиеся, слишком ошарашенные и встревоженные, чтобы вернуться к обычным делам или спрятаться - а может, тоже страшащиеся ожидания в четырех стенах, - расходиться не спешили; тем паче распогодилось и выглянуло солнце. Некоторые, осмелев, попытались поговорить с великаном: далеко ли войска, не знает ли случайно "господин Джибанд" чего-нибудь о судьбе орыжских и волковских рекрутов, что господа бергичевцы намерены делать с пленными, с жителями захваченных земель? От этих расспросов грубое лицо гиганта принимало выражение растеряное и даже виноватое. "Не знаю. Не понимаю, о чем вы", - гундосил он, чем еще больше убеждал людей, что все произошедшее - не иначе как какая-то хитрость, которая не сулит им ничего хорошего. Они отходили, переглядываясь и перешептываясь. Деян чутким слухом улавливал обрывки их разговоров: более всего людей занимал вопрос, возможно ли как-нибудь откупиться от чужаков, чтоб солдаты не порушили тут все, и хватит ли добра одновременно на откуп и на то, чтоб пережить зиму. Орыжцы твердо убедили себя, что имеют дело с бергичевскими разведчиками, и разуверить их не могло уже ничего. Пожалуй, даже если б сам Голем прямо заявил, что понятия не имеет, кто такой барон Бергич, - они точно так же переглянулись бы и пошли шептаться промеж собой, чего он пытается эти добиться.
Деян сокрушенно вздохнул: в голове не было ни единой мысли о том, что делать дальше, кроме как надеяться, что чародей уйдет на тракт - хорошо бы не заглянув перед тем в Волковку - и где-нибудь в большом мире сгинет в омуте войны.
"Который немногим позже затянет и нас. В самую пору позавидовать... этому...", - Деян взглянул на Джибанда. Стоять столбом посреди двора великану наконец наскучило, но никакого занятия он себе так и не придумал, потому прошел к дому и сел на полоску сухой земли у стены, прикрыв глаза - словно задремал. Судя по его поведению, какие-то чувства он испытывал, хоть и не был человеком, но соображал туго и плохо понимал, что происходит.
Деян попытался припомнить все, что когда-либо слышал и читал о чародеях: сказки, доходившие из большого мира слухи, книги и рассказы Тероша Хадема... Ничего утешительного в памяти не нашлось. Одни чародеи вели дела с мирскими правителями, другие жили сами по себе, и многие из них служили Владыке Мрака, - с ними боролись остальные, но, прежде всего, - святая церковь Господина Великого Судии. Возможности чародеев в церковных преданиях описывались как "превосходящие людское разумение": Дернан Лютый мог убивать взглядом и летать, Зеленый Чудак умел управлять погодой и мог за ночь вырастить цветущий сад на каменной пустоши, Норк Подлый - подчинял мысли всякого человека, кто к нему приближался, Верему Странному служили звери и птицы, Сарам Легкий Шаг исчезал в одном месте и тотчас появлялся в другом... Как будто не существовало ничего, что было бы невозможно для чародеев! Среди простых людей равных им не было, а разума какой-нибудь колдун лишался едва ли не в каждом сказании... Иногда описывалось, как чародеи погибали в войнах, сраженные стрелой или мечом, но до того они забирали с собой в могилу сотни и тысячи противников. Сказки навряд ли были слишком уж правдивы, но даже в них не упоминалось никакой слабости, не было никакой указки на то, как можно справиться с Големом прежде, чем тот начнет крушить все вокруг.
"Наобум нападать рискованно - костей не соберем... Ничего не поделать: лучше всего нам ждать, что будет, и надеяться, что он уберется из Спокоища. - Деян откинулся на лавке. - Так-то, чародей по прозвищу Цапля: сиди и не высовывайся!".
В голову совсем уж некстати полезли растревоженные Эльмой воспоминания о давно прошедшем, о беспечных и безобидных детских забавах: до злосчастного падения и даже после - в быстротечный год до смерти родителей. Детей бремя увечья Деяна никак не касалось, и старые приятели еще не сторонились его, а уж ролей, за которые не хотелось браться никому другому, в их играх всегда хватало.
По зиме злой Ледяной Чародей мерз в снежной крепости и метал в нападающих Героев заклинания-снежки; чтобы победить подлеца, достаточно было прочертить вокруг крепости по снегу волшебный круг. И колдовство, и смерть - все тогда было не взаправду...
Прозвище "Цапля" к Деяну, одноногому и долговязому, пристало как влитое, и даже то, что насколько оно нелепо для злого колдуна, не могло этого изменить. Чтобы забава не заканчивалась слишком быстро, Эльма Догжон обычно играла за волчицу и помогала "чародею", забрасывая "героев" снежками из кустов вокруг. Сама она оставалась для "героев" уязвима, и Деян старался прикрывать ее, отвлекая внимание на себя, а Эльма иногда подолгу выжидала, заготавливая снаряды, и нападала на героев из засады в нужный момент... С такой тактикой им случалось временами и побеждать, на что "герои" досадовали и злились: Барм и Кенек Пабалы, сыновья кровельщика, Малиша, дочь печника Вакира, Халек Сторгич, сын старосты... И Петер Догжон, брат Эльмы: самый старший и сильный из всех, он на проигрыши злился особенно, но никаких грубостей себе не позволял.
Теперь, даже если б такая глупость, как волшебный круг, могла помочь, чертить его было некому. Никого из героев - кроме Малиши, превратившейся к двадцати годам в обрюзгшую и крикливую, вечно всем недовольную тетку - в Орыжи не осталось. Все ушли с вербовщиками в большой мир.
"Если по возвращении обнаружат вместо села развалины - будут так же бросаться на каждого встречного-поперечного с кулаками и расспросами, как Голем? Если вообще вернутся... Забери меня мрак! Почему я всегда загодя думаю о самом худшем?! - одернул себя Деян. - С Петером, Халом и остальными уж точно все должно быть в порядке. Не такие они люди, чтоб пропасть".
- II -
Киан-Лесоруб на несколько мгновений показался на крыльце, бросил взгляд на дремлющего Джибанда и, удовлетворенно хмыкнув, снова исчез в доме. Вскоре Киан вновь вышел, но уже не один, а вместе с Вакиром.
"Жаль, ружжо поломалось: уже б управились..." - разобрал Деяна шепот печника. Быстрым шагом они направились к сараю, и глаза у обоих были очень недобрые. Печник то и дело трогал разбитый подбородок, а Киан вполоборота поглядывал на Джибанда. Вернее сказать, на топор на его поясе.
"Эй, вы же не собираетесь!.."
Деян вскочил, разом забыв обо всем, даже о своем увечье, за что едва не поплатился, в последний миг сумев удержаться на ногах. Весь вид Киана и Вакира говорил: они собирались, и еще как.
Пока Киан что-то искал в сарае, печник вытащил оттуда приставную лестницу и поволок на задний двор, куда Халек прошлой весной натащил кучу больших камней. Собирался справить фундамент для новой бани и двор подравнять, да не успел.
- Вы что задумали?!
Деян догнал Киана уже за углом дома и ухватил за локоть. Через левое плечо Киана была перекинута смотанная веревки и мешок.
- Соображаешь, парень! - Киан, ухмыльнувшись, поднес палец к губам. - Соображай, да не мешай.
Печник уже прилаживал лестницу к крыше. Джибанд уселся неудачно, у самой кромки крыши, потому раскроить ему затылок валуном побольше было, казалось, проще простого.
- Нельзя, дед Киан! - прошептал Деян, стараясь придать голосу убедительности. - Никак нельзя. Ничего у вас не выйдет.
Деян знал, что Киан его не жалует - очевидно, за то, что одним своим видом он напоминал старику о непривычной и не слишком удачно проделанной когда-то работенке. Сам он недолюбливал старика ровно по той же причине. Киан-Лесоруб был предпоследним, с кем ему хотелось бы объясняться; а последним был печник, чей тяжелый нрав все орыжцы хотя бы единожды испытали на себе.
Однако выбора не было.
- Это еще почему? - Ухмылка исчезла с морщинистого лица Киана. Теперь он смотрел на удерживавшего его Деяна пристально и зло.
- Тот, который назвался князем, - чародей. И этот, второй... его так просто не убить.
- Может, насчет князька ты и прав. - Киан нахмурился. - Но его тут нет! И вернуться мы ему не дадим. И помешать нам никому не дадим! - сказал он с плохо скрытой угрозой в голосе и, высвободив руку, подошел к печнику, отдал тому мешок и веревку.
Деян снова догнал его:
- Дед! Джибанд не из плоти и крови. Он колдовская кукла. Голем. Камнем ты его не убьешь...
- Бессмертный, что ль? Надо же - бессмертный получеловек, и где - в нашей Орыжи! - Киан насмешливо присвистнул. - У страха глаза велики, Деян. И вот что я тебе скажу: будь они хоть трижды чародеи - мы им наглости не спустим и расхаживать у нас не дадим. Поплатятся, сволочи, за Беона. За все поплатятся!
Киан, больше не удостаивая Деяна вниманием, взялся за обвязанный веревкой мешок. Большой камень Вакир уже устроил внутри, а сам с другим концом веревки забрался на крышу. Он должен был тянуть мешок наверх за веревку, Киан - подталкивать снизу.
- Но...
- Трусишь - так сиди смирно, ущербный, - отозвался с крыши Вакир. Ссадина на его побагровевшей от натуги физиономии сочилась кровью. - Хватит болтать, Лесоруб. Толкай!
"Сам ты... ущербный на голову!"
Деян посторонился, в последний миг удержавшись от того, чтобы обругать Вакира вслух. Старикам уязвленная гордость затмила разум: без толку было переубеждать их или стращать последствиями неудачи. Вакир и Киан теперь думали только о том, как бы поквитаться с чужаками...
У него, в их понимании, гордости не было вовсе. Сейчас Деян даже готов был с этим согласиться.
"Не время между собой собачиться".
Под скрип теса на крыше он поковылял обратно, раздумывая, что еще можно сделать. Ничего не оставалось, кроме как привлечь внимание Джибанда, чтоб тот ушел из-под крыши.
От страха все сжималось внутри и подгибались колени - но нельзя было допустить непоправимого.
"Лесоруб потом жизни не даст. А все же лучше уж так, чем..." - Деян заторопился.
И все равно опоздал.
Опасаясь, что великан сам возьмет и уйдет - или догадавшись, что сейчас их замысел намерено расстроят, - Киан и Вакир проявили удивительную для своих лет расторопность. Когда Деян вывернул за угол, пышнотелая жена печника, стоявшая у забора напротив Джибанда, взмахнула рукой, давая мужу сигнал. Камень перевалился через край и мгновением позже с жутким треском раскололся о маковку великана.
"Мрак небесный!!!" - Деян отшатнулся, зажмурившись. - "Храни вас Господь, дураков...".
Когда Деян решился вновь открыть глаза, Джибанд, выпрямившись во весь свой огромный рост, почесывал в затылке и разглядывал заговорщиков на крыше. Он - кто бы сомневался! - остался совершенно невредим.
- Зачем? - неразборчиво прогундосил великан. - Это упало... зачем?
Киан и Вакир пучили на него глаза, замерев у кромки крыши. Раздосадованные гримасы стариков были настолько красноречивы, что Джибанд, насколько б он ни был глуп, начал понимать, что к чему. Грубо очерченные полные губы сложились в обиженную гримасу, глаза округлилис: точь-в-точь мальчишка, в которого со спины подло запустили снежком с ледышкой.
- Это игра такая, господин Джибанд, - сказал Деян первое, что пришло в голову. - Кто ловчее расколет камень.
Великан повернулся к нему.
- Это игра, - повторил Деян, глядя в неживые - сейчас это чувствовалось особенно ясно, - но внимательные глаза Джибанда с алракцитовой рыжиной в глубине. - Побеждает в игре тот, у кого получатся мельче осколки, господин Джибанд. Но ты уже победил: ни у кого из нас так много не выйдет.
- А... - Лицо великана чуть посветлело, но все еще сохраняло обиженное выражение. - Нужно сказать... раньше было. Лучше можно. Если рукой.
Великан хмуро взглянул на крупный обломок камня у себя под ногами. Затем, развернувшись ко двору, показал огромный кулак.
- А вы, энто, давайте еще раз, господин Джибанд, - затараторила жена печника, воспринявшая его жест по-своему. - Все равно камни энти девать некуда, хоть дорогу присыпать сгодятся. Подсобите, добрый господин, а мы поглядим. Камни вам подать - за тем дело не станет...
Она наградила мужа и Киана таким взглядом, что оставалось только удивляться, как те тотчас не свалились замертво. Хотя еще недавно она наверняка сама же и подбивала их разобраться с чужаками.
- Еще раз? - На лице Джибанда появилась неуверенная улыбка. - Это можно, еще раз. Это хорошо.
- III -
Киан и Вакир сбросили перед Джибандом второй камень. Затем - третий, четвертый, пятый...
На шестом вернулась Эльма и присоединилась к зрителям на лавке.
"Ох, мрак! Мог бы сразу это предвидеть", - с досадой подумал Деян, пододвигаясь, чтобы освободить ей место. Девушка села рядом, очевидно, обрадованная тем, что он сдался без боя; на губах ее на миг проступила удовлетворенная улыбка.
Когда Эльма показалась у калитки, первым его желанием было крикнуть, чтобы она уходила - сейчас же, немедленно! - и крепко обругать вдогонку. Но злость, полыхнув, погасла. Ничего хорошего из ругани бы не вышло, даже не привлеки перепалка внимания Джибанда: Эльму редко когда удавалось переспорить, если она что-то вбивала себе в голову... И тем более Деян не смог бы ни в чем убедить ее сейчас. Выдержать стеклянный взгляд великана было делом трех мгновений, но и за эти мгновения он трижды умер и трижды родился заново, растратив все неведомо откуда взявшиеся силы на то, чтобы не развернуться и не броситься прочь - как угодно, куда угодно, только бы оказаться от Джибанда подальше!
- Много там у Беона камней? - спросила Эльма шепотом.
- На наш век хватит, - так же тихо сказал Деян. - Зря ты пришла. Надо было меня послушать.
Эльма пренебрежительно фыркнула в ответ. Но, хотя держалась она с обычной своей самоуверенностью, чувствовалось - ей тоже не по себе.
Джибанд расколотил очередной камень, и орыжцы вновь рьяно принялись выражать одобрение: чем яснее они убеждались в нечеловеческой силе великана, тем больше опасались ненароком его рассердить. Джибанд не замечал неискренности и наслаждался вниманием.
"Бах!" - обратился в крошево под кулаком великана следующий камень. - "Бах! Бах!".
Грохот и крики разносились над всей Орыжью.
"Бах!"
- Здорово! Браво!
- Еще, еще!
"Бах!"
"Бах!"
Жизнь рассыпалась каменной крошкой.
"Бах!"
Крыша трещала под сапогами Киана и Вакира: если б старый кровельщик, Матак Пабал, все еще был во дворе, а не отлеживался дома после великанова броска, его наверняка хватил бы удар.
Оставалось надеяться, что забава надоест Джибанду раньше, чем Киан и Вакир вконец обессилят. Помочь им никто так не вызвался; а если б и нашлись добровольцы, толку с того все равно было бы чуть: все были не здоровее и ненамного моложе их.
В происходящем просматривалось лишь одно хорошее обстоятельство: желающих лезть на рожон явно поубавилось...
- IV -
Деян, погруженный в невеселые мысли, давно уже потерял счет камням и почти не следил за Джибандом, но вдруг что-то привлекло его внимание.
Необычная интонация, возглас или еще что-то: он и сам не понял, - но, насторожившись, присмотрелся к Джибанду...
Занеся руку над камнем, великан прищурился и чуть отвернулся. Прежде он так не делал.
"К чему ему?"
Деян нахмурился. Не могли осколки повредить неживому лицу, но теперь неуязвимый гигант повел себя как человек из плоти и крови, привыкший беречься.
"И умел со своими созданиями душами меняться..." - пронеслись в памяти слова старой Вильмы.
Чародей вернулся и теперь тайком наблюдал за людьми глазами своей куклы; он не мог не догадаться, отчего возникла такая "игра".
"Господи, храни этих дураков на крыше!"
Деян незаметно толкнул Эльму, пытаясь предупредить. Вряд ли она поняла, в чем дело, но подобралась, насторожившись.
"Бах!"
Камень Джибанд-чародей расколотил куда с меньшей ловкостью, чем Джибанд-кукла. Но расколотил.
- Браво! Еще! - продолжали выкрикивать не подозревавшие об опасности орыжцы. Великан сел на пятки и уставился на зрителей, переводя взгляд с одного на другого. Выкрики стихли: теперь уже все почувствовали неладное.
Эльма обворожительно улыбнулась великану:
- Спасибо за работу, господин Джибанд. Теперь есть чем ямы на проезде заровнять.
Тот сморгнул с такой неподдельной растерянностью на лице, что Деян едва не рассмеялся, но тут великан взглянул на него, и сразу стало совсем не до смеха.
Взгляд Джибанда-чародея пронизывал насквозь, и взгляд этот был очень недобрым.
"Он не может... не может знать, что я знаю, если я только сам себя не выдам. Мрак, да ведь это я выдумал эту глупость насчет игры! - Деян вцепился в лавку. Чародей все не отводил взгляда. - Но этого он тоже знать не должен! Да чего ему от меня надо, Господи?!" В груди жгло, накатывавший волнами ужас отдавался болезненной слабостью в кишках. Перед тем, как Джибанд-чародей все-таки отвернулся, грубое лицо его на миг скривилось в странной гримасе; больше всего это напоминало брезгливую ухмылку.
"Он прав. Жалкое зрелище, - Деян наклонился вперед и замер не дыша, в надежде, что скрутивший внутренности спазм ослабнет. По лицу градом катился пот. - Господи, пусть этот древний выродок уберется отсюда, хотя бы ненадолго!"
Смилостивился ли Господь, или же чародей нашел для своей куклы лучшую работенку, - но великан встал, смерил напоследок взглядом застывшего у кромки крыши Киана и ушел со двора, так и не проронив ни слова.
На этот раз он не исчез: огромная фигура Джибанда еще долго мелькала среди домов.
- Вот ведь... Послал Господь силушку дураку! - Старуха, приходившаяся двоюродной сестрой Беону, восхищенно поцокала языком, разглядывая кучу битого камня. - Ты-то, болезный, поди, и киркой так бы не смог. - Она с упреком взглянула на старшего сына, высокого и худого мужика, всегда ходившего с понуро склоненной головой, как будто длинные седые усы тянули ее вниз.
- Куда уж мне, да не больно-то и надо, - промычал он в ответ. - Пойдем домой, мать. Вечереет ужо. Утро вечера мудренее.
- К утру, небось, эти вернутся, да, небось, не одни. А мож и раньше. Надо б запасец хоть какой припрятать, - заметил кто-то из мужчин.
- А мож не вернутся.
- На кой им возвращаться? До тракта далече, а добра у нас кот наплакал.
- Теперь-то, небось, волковских стращать пошли?
- Дык вроде нет, в другую сторону.
- Дык это они для отводу глаз!
Заорала жена печника, требуя от мужа немедленно - "чего встал, олух!" - спуститься с крыши и отнести до двора мешок щебня, "пока соседушки все не растащили": то, что муж едва держится на ногах, ее ничуть не заботило. Из-за дома, пошатываясь, вышел Киан и скрылся за калиткой, так зыркнув на бросившуюся его поддержать дочь, что та, потупив взгляд, поплелась следом в десяти шагах от него.
"Ловко", - с горечью подумал Деян. Чародей, случайно или с умыслом, оставил село без вожаков. С волковчанами, с их постоянными "сходами" и несчетным числом старост, так бы не вышло; но в Орыжи, где последние двадцать лет всем заправлял Беон с ближайшими друзьями...
Люди, точно всполошенные куры, кудахтали каждый о своем и беспокоились каждый о себе, безо всякого порядка.
- И что им коровник тот в лесу дался? Мой Валек покойный, земля ему пухом, три дня там с дружками дневал-ночевал, клад выискивал, да так ни одной монеты и не нашел, только инструмент зря затупили.
- Дык про развалины - это они для отводу расспрашивали, чтоб нас запутать, значит.
- Ты не серчай, но Валек твой, мир его праху, тот еще был ходок. Наврал он тебе, небось, про клад с три короба. А сам с дружками в Волковке баб тискал.
- Как там дед Беон-то?
- Живой. Но крепко ему досталось, нескоро встанет, ох, дай ему Господь здоровья...
- Тайник какой-никакой надо б сообразить да припрятать запас, дело люди говорят.
- Господи, где ж теперь наши-то мужики? - всхлипнула вышедшая из дому на крыльцо Пима, жена Халека Сторгича, обнимавшая огромный живот, - ей подходил срок рожать. - На чужой земле ведь и не схоронят по-людски.
- Вот еще выдумала, "схоронят"! - с горячностью возразила ей Эльма. - У костра твой Хал брагу пьет и тебя вспоминает. Или, - она лукаво прищурилась, - отхожую яму копает за то, что, как дома, старшим перечил. Все с ним хорошо. И с остальными. Не болтай глупостей.
Пима несмело улыбнулась:
- Старшим перечить - это он может.
От бессмысленного гомона стало совсем худо.
Деян предпочел бы не веселить соседей, но понял, что до дома не дойдет: кишки скрутило так, что потемнело в глазах. Кто-то за спиной многозначительно хмыкнул, глядя, как он, держась за живот, поспешно ковыляет к нужнику.
"Смейтесь, смейтесь: отчего б не посмеяться, пока можете?" - беззлобно подумал Деян, закрыв дверь. За десять лет он привык к таким хмыкам и смешкам и давно перестал оправдываться тем, что снадобья старухи Вильмы в детстве повредили ему нутро; кое-кто из знакомых считал его просто-напросто трусом - и сейчас он готов был с ними согласиться.
- V -
"Не глупи, Серая, - туже затянув пояс, Деян привалился лбом к двери нужника. - Тебе от меня всегда одни неприятности, а сейчас - тем более. Единственное, что я могу для тебя сделать - это держаться от тебя подальше..."
Сквозь щель между досками он мог видеть часть двора и крыльцо. Ему уже давно полегчало, но выходить он не спешил - думал потянуть время до того, как люди разойдутся со двора. Более всего он надеялся, что вместе с другими уйдет Эльма.
Все равно вскорости пришлось бы с ней поговорить, но хотелось отложить объяснение хотя бы ненадолго. Однако девушка сидела на лавке, точно приклеенная, со всей очевидностью намереваясь его дождаться.
- Я должен уйти от вас. Должен, - прошептал Деян. От досок слабо тянуло гнилью. Он понимал, что ход его рассуждений профессор Фил Вуковский вряд ли бы одобрил, но в треске крошащейся жизни было не до Вуковского.
"Даже в сказках дерево гниет, - подумалось ему вдруг. - Но сказитель не говорит об этом, иначе кто станет его слушать? Перед тем как появляется Герой, Зло разрушает города и села, иначе кто поверит, что это Зло? Но ни один сказитель не придумает тем поселениям названий, чтоб не отвадить случайно слушателя ... Всякому нравится мнить себя Героем или, на худой конец, его соседом, - но не жителем такой вот безыменной деревеньки; тогда как их, безыменных, отданных на потеху Злу, десятки и сотни, а та, откуда родом Герой, - всего одна. Десятки и сотни, чья участь - безропотно принять смерть от Зла, которому нечего противопоставить: иначе не получится сказки. Я был неправ. Все у нас как раз таки очень по-сказочному складывается, только место наше в этой сказке совсем не там, где хотелось бы...".
На крыльце показалась Пима, обменялась парой фраз с Эльмой, и вскоре обе девушки скрылись внутри.
Деян воспользовался возможностью сбежать.
Однако радоваться пришлось недолго: не успел он пройти и половины пути до дома, как сзади послышались торопливые шаги. Эльма догнала его и решительно взяла под локоть.
- Не надо. - Он неловко высвободил руку. - Я в порядке. Правда.
Эльма смерила его долгим взглядом, обеспокоенным и сердитым. Деян уже приготовился к выволочке, но она вдруг отвела глаза. Вздохнула и, больше не глядя на него, молча пошла рядом.
Деян уставился в землю. На душе стало еще паскуднее, чем прежде. Заговорить первым он никак не мог решиться, но впереди уже виднелась калитка двора Химжичей. Дальше откладывать неизбежное было некуда.
- Эльма. - Деян остановился рядом с калиткой. - Послушай, я... - Он запнулся, спешно подбирая слова.
- Я тебя слушаю, - сказала она нарочито спокойным тоном.
- Я должен вернуться в отцовский дом.
Если она и удивилась, то ничем этого не выдала.
- Ясно. И почему же?
- Так будет лучше. Так колдун вернее вас не тронет, если будет... выпытывать у меня про замок, - выдохнул Деян. - Он что-то чует... Ты видела, как он на меня смотрит каждый раз?
- Так же, как на всех, - возразила Эльма.
- Нет.
- Тебе показалось.
- Нет, Серая, не показалось... Сейчас он ушел, но нельзя надеяться, что он не вернется.
- Он может вернуться завтра, Деян, а может вернуться через год, - сердито сказала она. - Может вообще не вернуться. Сколько ты собираешься его ждать?
- Не знаю... Сколько потребуется.
- Пока крыша не рухнет на голову?
- Я не грудной младенец. Справлюсь как-нибудь.
- Как-нибудь справишься. Но зачем, все же?
- Затем, что если Голем...
- "Если", - перебила Эльма со вздохом. - Это всегдашнее твое "если". А как по мне, ты просто чушь городишь! Но ладно: попробуем рассуждать по-твоему. Если Голем, будь он неладен, не в своем уме, он может изувечить или истребить нас всех по причине, которой мы даже не поймем. Но если он в здравом рассудке - он дал слово. Своим уходом ты ничего не выгадаешь.
- Ну да, ведь его слово тверже камня. - Деян криво усмехнулся. - Ты в это веришь? Кто из нас городит чушь, подруга?
Эльма молча разглядывала его. Лицо ее оставалось непроницаемо.
- Ну так... тогда... - под этим взглядом он совсем растерялся.
- Я не понимаю, - наконец, заговорила она. - Правда, не понимаю. Все последнее время ты ведешь себя, как... как чужой. А теперь еще это! Что на тебя нашло, Деян? Ты можешь объяснить честно, зачем тебе уходить?
Со двора слышался запах шаровика. Золотые бутоны подрагивали на ветру, точно кивали головами.
"Как чужой!"
Деяна перекосило. Упрек больно резанул по сердцу, отняв те крохи самообладания, что еще оставались.
- Да что я еще могу сделать?! - Его голос сорвался на крик. - Положим, ты права, от моего ухода мало пользы. Но что мне еще остается?! Не могу же я сидеть на месте и молиться, что все как-нибудь само обойдется! Не обойдется, мрак небесный! - Он с размаху ударил кулаком о калитку. - Не обойдется. Не одно, так другое, не война, так чародей. Должен же я хоть что-то сделать для вас, хотя бы попытаться. Хоть что-то. Все лучше, чем ничего... Лучше, чем...
"Что я несу, Господи? Что я творю?" - Гнев схлынул, и Деян с удивлением уставился на свою руку. Костяшки пальцев саднили, из-под крупной занозы сочилась кровь. Верхняя рейка на калитке треснула.
- Делать глупости, лишь бы делать хоть что-нибудь? Ты серьезно? - Эльма недоверчиво покачала головой. - И совсем это на тебя не похоже...
- Как уж есть. Каким уж уродился... каким уж стал, - слабо пробормотал он. Пришлось опереться разбитой рукой на забор, чтобы не упасть. Ноги не держали, от приторного запаха цветов снова схватило живот. - Может, лучше мне подкараулить Голема за околицей и самому ему все выложить. Авось успокоится чуть, пока дойдет до вас... А мне все одно. Верно говорят - у труса смертей без счету.
Две старухи из дома напротив с интересом поглядывали в их сторону.
- Ты до околицы-то дойдешь, храбрец? - огрызнулась Эльма и, отвернувшись, пошла дальше по улице. - Давай домой: там договорим.
"Господь всемогущий! Должен же быть хоть какой-нибудь путь..." - скорчившись на сиденье отхожей ямы, Деян обхватил лицо руками. Телесную боль можно было терпеть, сцепив зубы; к ней можно было привыкнуть. Еще год назад ему казалось, что он приспособился и к тому, что он тот, кто есть.
"У всякого за душой есть то, чего хочется, да не можется, - говорила когда-то, утешая его, старая Вильма. - Испокон веков так. Кто выучится плавать ловчее рыбы, бегать быстрее зайца, тот захочет однажды птицей взлететь и зачахнет, в небо глядючи, или в пропасть шагнет - и не соберут потом его костей". Деян цеплялся за эти слова, точно увязший в топи за веревку. Всюду выискивал им подтверждение - и часто находил. Киан-Лесоруб, способный не вспотев свалить любое дерево на дюжину верст окрест, тайком на заднем дворе вырезал безделушки, которые потом сам же бросал в печь: огрубевшие руки не справлялись с тонкой работой. По младшему сыну кровельщика Пабала, красавцу Кенеку, вздыхали девицы во всем Спокоище, но Кен с детства заглядывался на Эльму, а та видела в нем только вчерашнего приятеля-мальчишку. Солша Свирка, добродушная "тетушка Со", более всего на свете любила петь, но от ее голоса, когда она решалась затянуть какой-нибудь простенький мотив, даже псы прятались в будки.
Однажды Деян спросил у знахарки, есть ли такое, чего она сама "хочет, но не может". Вильма отмахнулась, но к вечеру с ней случился приступ помешательства: старуха полночи кружилась по хижине и бормотала что-то себе под нос, а в глазах у нее стояли слезы... Больше с ней этого разговора Деян не начинал; свидетельств ее правоты было и без того достаточно.
Однако вся нехитрая житейская мудрость оказалась беспомощна перед нависшей над будущим грозой, а появление чародея стало последней каплей. Осознание собственного бессилия сводило с ума, жгло, - и от него никуда было не деться.
"Как я сказал: молиться, что все само обойдется? Дурак!" - Деян скривился. Ни одной молитвы из тех, которые читал Терош Хадем, он до конца наизусть не помнил. Вряд ли молитвы могли помочь, но и это было бы больше, чем ничего; однако и тут он оплошал.
- VI -
Деян вышел во двор, на ходу оправляя одежду и проговаривая в голове предстоящее объяснение с Эльмой; важно было суметь взять разговор в свои руки - иначе с нее сталось бы расспрашивать и спорить до следующего утра.
У крыльца так и стояло оставленное ведро с помоями. Дождь наполнил его почти до краев.
"Мрак бы все это побрал! Скотина ведь не виновата, что у нас тут... такое творится". - Деян потащил помои в хлев, ругаясь сквозь зубы: вес был не так уж и велик, но опираться с ним на протез оказалось точно зажимать культю в кузнечные клещи. Из переполненного ведра плескало на сапог.
- Нате, ешьте... Да вот так уж вышло - не до вас оказалось, и то ли еще будет... Тьфу на все это! - вылив ведро в корыто, Деян поспешно вышел из хлева. Хотя свиньи набросились на прикорм с довольным бурчанием, в их глазах ему чудилась укоризна.
"Так недолго самому умом повредиться".
Деян оставил ведро под стоком крыши и прошел в дом.
На полатях похрапывала Шалфана Догжон - восьмидесятилетняя старуха, бабка Эльмы и Петера. Дверь в заднюю комнатушку, которую занимали девчонки с матерью, была распахнута настежь: внутри никого не было.
- Я посоветовала Малухе погостить день-другой с детьми у Солши, - сдавленно сказала Эльма откуда-то из-за спины. - Та только рада.
Деян обернулся на голос и обмер; все заготовленные фразы разом выветрились из головы. Эльма, сгорбившись, сидела за столом, уронив голову на сложенные руки рядом с разворошенным ящичком с лекарствами.
- Что еще стряслось?! - Деян сам не понял, как в тот же миг оказался у стола. Грохнул о половицы оброненный костыль. - Господь всемогущий, Эл!
Хотя в доме было жарко натоплено, плечи ее вздрагивали, будто от холода. Он мог по пальцам пересчитать случаи, когда видел ее плачущей: последний раз был пять лет назад, в день, когда ее мать скончалась от лихорадки; даже когда ушел Петер, глаза ее оставались сухими.
- Ничего такого, о чем бы ты не знал, Деян Химжич. - Эльма искоса взглянула на него, выпрямившись. Лицо опухло от недавних слез, но голос уже снова звучал твердо. - Покажи, что с рукой.
- Да только кожу рассадил, пустяк, - растерянно пробормотал он, но руку протянул, не решаясь перечить. - Если "ничего", то почему тогда?..
- От всяких пустяков недолго оказаться с двумя деревяшками.
Деян вздрогнул.
- Я чем-то тебя обидел?
- Нет.
- Прости.
- За что? - Эльма пожала плечами. - Сядь и помолчи.
- Эл...
- Что "Эл"?! - Лицо ее вдруг исказилось, словно от боли. - От наших мужчин полгода нет вестей. Война на подступах. По селу бродит взбешенный чародей. Дела идут лучше некуда! - Голос ее дрогнул. - А тут еще ты собираешься нас бросить - и спрашиваешь, что стряслось?
- Я...
- Ты бесхребетный трус: не можешь сказать прямо и выдумываешь дурацкие отговорки! Стоило бы самой наподдать тебе метлой, Деян Химжич! Но я не могу. Только представлю, что этот колдун в самом деле может что-то сделать... Уходи, раз ты того хочешь, Деян. - Она, всхлипнув, до боли стиснула его запястье и вдруг, порывисто вскочив с лавки, уткнулась лицом ему в грудь. - Уходи. Хоть на край света! Уходи, если так будет для тебя лучше.
- Ты думаешь, я... сам хочу вас тут оставить? - растеряно пробормотал Деян, обнимая ее. Все это походило на сон, муторный и нелепый. - Нет, Господи, Эл, нет, конечно! Так для тебя... для вас... Тебе же первой и станет проще...
- Замолчи! Хотя бы не лги. И без того тошно. Уходи, пока я не начала уговаривать тебя остаться. Пусти! - Теперь она наоброт пыталась его оттолкнуть.
- Перестань, Эл! Пожалуйста. Ну же, успокойся. Ты все неверно поняла. - Он едва удержал ее силой, но в следующее мгновение она вновь сама прижалась к нему, содрогаясь от рыданий. - Да что же такое с тобой!
- Со мной?!
- С тобой, со мной, со всеми нами... - прошептал Деян.
Видеть ее, всегда сдержанную и рассудительную, в таком состоянии было невыносимо. Осознавать, что он сам невольно послужил тому причиной, и того хуже.
Деян понял, что сегодня точно никуда уже не уйдет; не сегодня, не сейчас. Сейчас, даже покажись в дверях Голем, - он бы скорее бросился на чародея с голыми руками, чем ушел бы.
- Прошу, выслушай, Эльма! - быстро, словно несказанные слова обжигали горло, заговорил он. - Я не хотел тебя обидеть. Не хотел! И уходить никуда не хочу. По правде...
- Что? - Она подняла на него заплаканные глаза.
- Мне очень страшно, Серая, - выдохнул он. - За себя, за вас. Я должен - должен! - найти способ защитить вас, а что я могу? Подумал, уйду - и без меня будет безопаснее и легче; но если ты хочешь, чтоб я остался, - я останусь. Ты все верно сказала там, на улице: в моем уходе мало прока, это ничего не решит. Нужно придумать способ отделаться от чародея, сделать так, чтоб ушел он.
- Не надо оставаться. - Она всхлипнула. - Раз тебе это в тягость. Раз ты думаешь, что я стала бы спокойно смотреть в окно, как Голем тебя убивает.
- Но это ведь лучше, чем если... - Деян, едва осознавая, что делает, крепче прижал ее к себе. - Эл, прости дурака. Скажи, что ты хочешь, чтоб я сделал, - я сделаю! Я подумать не мог, что мое намерение тебя обидит. Если б я знал, я бы никогда... Я ведь люблю тебя, Серая... - вырвалось у него будто само собой.
- Я же просила мне не лгать!
Только когда она, запрокинув голову, вперила ему в лицо мутный от слез взгляд, он понял, что сейчас сказал.
- Я просила не лгать, - глухо повторила она. - Но ты даже такой малости не можешь.
"Теперь мне точно не жить, - Деян вдруг почувствовал, что улыбается. - Напрасно ты выучилась от меня недоверчивости, милая. Ох, напрасно!".
- Я и не думал лгать. Уж точно не в этом.
Не давая ей опомниться, он наклонился к ней и поцеловал.
Она не противилась: замерла, широко распахнув глаза и чуть разомкнув губы ему навстречу, - словно не вполне понимая, что происходит; возможно, что так оно и было. Он чувствовал соленую горечь ее слез на своих губах, целовал ее, пока не кончилось дыхание.
- Непозволительная вольность с моей стороны. - Деян выпрямился, не разжимая объятий, и поймал ее застывший взгляд. - Но если ты все еще мне не веришь - я могу повторить.
- Дурак. Какой же ты дурак... - прошептала Эльма.
- Это давно известно: Цапля - глупая птица.
Она плакала, уткнувшись ему в плечо, прижимаясь к нему всем телом, совсем не с сестринской целомудренностью принимая его осторожные ласки.
Еще меньше, чем думать о Големе или о том, что сделал бы Петер Догжон, если б каким-то чудом оказался в этот миг дома, Деяну хотелось гадать, что кроется за ее нежностью: мимолетная слабость, накопившаяся усталость, одиночество - или же что-то большее?
Он был нужен ей сейчас: остальное не имело значения.
Если б только был способ уберечь ее от опасности, избавиться от чародея до того, как тот натворит бед! "Я сам сдеру с него кожу, если он хоть пальцем тебя тронет", - если бы он только мог сказать чего-то подобное!
- Береги себя, - прошептал Деян, зарывшись лицом ей в волосы, чувствуя, что и сам близок к тому, чтобы разрыдаться.- Что бы ни случилось, что бы он ни делал со мной, с кем угодно, держись от этого мерзавца подальше! Обещай мне, Серая.
- Не раньше, чем ты объяснишь мне, что все-таки не так с ним и откуда он взялся. - Эльма, отстранившись, утерла глаза. - На дворе Беона ты мало что сказал, но даже из того я не поняла и половины. Или это тайна, которую нужно хранить за семью замками?
Деян вздохнул:
- Самую суть я со страху все равно уже выболтал, так что слушай...
- VII -
Объяснять оказалось почти нечего. За то недолгое время, пока Эльма, проигнорировав его нерешительные возражения, вытаскивала из кисти занозы и промывала ранки, Деян пересказал все, что слышал от Вильмы и то, что поначалу происходило во дворе Беона.
- Сейчас самое время усомниться в моих словах, - мрачно закончил он. - Камни кулаком долбить - мало ли в мире силачей. Я уверен, этот господин Ригич - тот, за кого себя выдает: тот самый "Голем", о котором рассказывала Вильма. Он чудовище! Но доказать мне нечем.
- И не надо. Этот человек - он точно не с большака пришел, по всему видно. Только, как бы объяснить... - Эльма в задумчивости закусила губу. - Я видела его взгляд, Деян. Ему очень хочется узнать про то место, которое он называет "замком", это правда, но, понимаешь, он... он бранится крепче старого Киана, Деян, но мне кажется - он в таком же замешательстве, что и мы. Огорошен, растерян. Может быть, даже напуган.
- Он, напуган?! Шутишь?
Эльма покачала головой.
- Нисколько. Он сам назвался Големом - пусть будет "Голем"; но вот кто он - вопрос иной... Тот ли он Голем, о котором тебе рассказывала сумасшедшая Вильма, Деян? Ты изменил сказку для девчонок, а старуха наверняка переделала ее для тебя. А для самой Вильмы - ее мать или бабка... Вот и получается, что чародей вроде и тот, да не тот самый.
- Вследствие неполной достоверности и взаимовлияния исходных суждений получаем неопределенность вывода, - усмехнулся Деян; не в первый раз он пожалел, что Эльма почти не владеет грамотой: сочинение профессора Вуковского наверняка пришлось бы ей по вкусу. - Интересно рассуждаешь. И что, по-твоему, из этого всего следует?
- Одним Небесам ведомо, что он за человек и почему сейчас явился нам, - сказала она. - Безумен ли он, силен ли он, он ли обратил свой дом в развалины, - мы знать не можем. Кто как, а я больше верю своим глазам, чем Вильме, мир ее праху. Если он силен, как сам Господь, зачем ему старая Беонова куртка? Сотворил бы себе нормальную одежду.
- Мало ли, почему так. Он безумец.
- Не знаю, Деян. Он поколотил Беона, да, но если ты не преувеличил - наш старик себя так вел, будто того и добивался; кто угодно ему вдарил бы за грубость. Пока этот Голем никого не убил, ничего пока не разрушил, Киана с Вакиром не тронул, хотя те дали повод. Все вмиг может измениться, но пока, если судить без домыслов, по делам, - выходит, что не так уж он и страшен, твой Голем. Ты согласен?
- Нет. - Деян упрямо мотнул головой. От одного воспоминания о гримасе на лице чародея передергивало. - Но признаю: доказать не могу.
- В любом случае, прежде чем что-то делать, нам обоим стоит успокоиться, как думаешь?
Эльма убрала ящичек с лекарствами на место и достала из резного настенного шкафа, сделанного еще ее прадедом, большую бутыль зеленого стекла: Петер Догжон любил пропустить глоток-другой крепкой, до жжения в горле, облепиховой настойки.
- Брат не обидится, - вытирая покрывшееся пылью стекло, Эльма вздохнула. - Хотела бы я сама хоть вполовину верить в то, в чем день через день убеждаю Пиму и девочек... И теперь еще этот чародей, сожри его волки! - Она грохнула дном бутыли об стол. - Нет, ты как хочешь, Деян, а я хочу и намерена сегодня напиться. Вдруг с этой отравы прояснится в голове; брат говорил - ему помогает... Эй! Я разве сказала что-то смешное? По какому поводу веселье, Деян Химжич?!
Прежде, чем он нашелся, что ответить, рвущийся наружу смех застрял у него в горле.
- Мне тоже накапай, - слезая с полатей, проскрипела Шалфана Догжон, о присутствии которой он умудрился совершенно забыть.
- Ох-хо... По такой-то погодке всяко польза. - Старуха, ворча и кряхтя, устроилась за столом. - Ну, чего встала, малая? Жаль старую уважить?
- Нет, что ты, сейчас, бабушка!
Эльма, выйдя из оцепенения, засуетилась, выставляя на стол кружки, тарелки и котел с оставшейся с завтрака кашей, который, по уму, давно стоило поставить греться.
- Чего удумала, с облепиховкой стылую кашу подавать?! - Старуха недовольно зыркнула на внучку. - Пошарь в погребе, принеси хоть солений каких! А ты чего молчишь, сосед? - Она пристально уставилась на Деяна, подслеповато щурясь. - Смелости, что ль, нет - на девку прикрикнуть? Но, - тон ее смягчился, - ты не думай плохого. Так-то малая у меня умница.
Деян сглотнул, когда старуха подмигнула ему, лукаво и по-свойски, и улыбнулась во всю ширь морщинистого лица, показав желтые, но удивительно ровные и крепкие зубы. Часто Шалфана Догжон принимала его за Петера или за своего покойного сына, но сегодня у нее был один из редких светлых дней: она узнавала и его, и Эльму. Давно ли старуха проснулась, что из их разговора успела услышать - или, хуже того, увидеть, - оставалось только гадать. Прежде в здравом уме Шалфана всегда относилась к нему по-доброму, но... Но насколько далеко простиралась ее доброжелательность, он не знал и предпочел бы не проверять.
Хотя то, что она проснулась в ясном сознании, все равно радовало.
- VIII -
- Гулять так гулять! - Эльма вернулась из погреба со шматом сала, припасенным к праздникам. - Денек сегодня... слов нет.
- Ажно на печи - и то кости ломит, - покивала старуха. - Что сидишь, как кол проглотил, Деян? Накапай пока для аппетита. Молодежь, ум цыплячий, всему-то вас учить... И что за беда у вас с чародеями приключилась?
- Да ничего такого пока вроде... Но ходил тут один по округе. Ты не беспокойся, бабуль, - ответила Эльма, мелко кромсая закуску.
- Было бы о чем. - Старуха по-кошачьи фыркнула, принюхиваясь к салу. - Слыхала я о чародеях. Ветерок шальной энти чародеи: сегодня здесь, завтра там. Небось уже и не сыщешь энтого, вашего, ищи ветра в поле. Но коли что надо - так вы Вильму старую спросите, нехай подскажет что. Волковские ее ажно саму ведьмой кликали, да какая из нее ведьма? Но баба ученая, грамотная, поспрошайте, коли надо вам.
- Бабуль, Вильма десять лет как померла, - переглянувшись с Деяном, мягко сказала Эльма.
- Ох, верно. А я и забыла. Упокой Господь ее душу...
Старуха хлебнула настойки, закашлялась.
- Мир праху, добрая баба была, хоть и чудная. Чародея энтого вашего - выкиньте из головы. Коль ушел, так уж не вернется. А то, вишь, ходите смурные, сил нет глядеть.
- Спасибо, бабуль, - Эльма улыбнулась старухе. - Твои бы слова да Господу в уши.
- Чем Господа поминать, лучше б сами старую послушали.
- Так мы и слушаем.
- Вижу я, как вы слушаете, - проворчала старуха, посасывая сало.
- Уж как умеем: сама говоришь, молодежь - ум цыплячий. - Эльма со смехом пододвинула ей тарелку. - Ешь, бабуль, а то вперед тебя все склюем.
- На здоровье, малая: будешь есть вдосталь - глядишь, ума и прибавится. Откуда ж уму взяться, если в теле кости одни?
"Если вот так судить по сложению - Джибанд из всех самый умный. - Деян, выдохнув, в один глоток ополовинил кружку. Облепиховку он не очень-то жаловал, но погода и все другие обстоятельства и впрямь располагали. - Эх, бабуль... Хоть что-то хорошее за сегодня. Не так уж и мало!"
Иногда Шалфана Догжон спала целыми днями, иногда без смысла и порядка начинала суетиться, воображая себя "молодой хозяйкой", иногда принималась капризничать или скандалить из-за каких-то несущественных - или вовсе не существующих - мелочей. А временами, принимая Деяна и Эльму за покойных сына и невестку, требовала объяснить, куда подевался внучек Петер; жена Петера тогда забирала дочерей и уходила из дома или запиралась в малой комнате.
Деян переносил эти старческие капризы и расспросы почти спокойно - так же, как когда-то припадки старой знахарки. Но Эльме Шалфана приходилась родной бабкой, и она была привязана к ней не меньше, чем к матери.
Спокойные дни, когда Шалфана пребывала в ясном сознании и добродушном настроении, с весны были наперечет, а часы, когда с ней становилось возможно, как прежде, поболтать за столом, выдавались и того реже. Поэтому сейчас Эльма буквально светлела лицом, глядя на старуху. Даже смеялась искренне, от души, что в минувший с отъезда Петера год случалось редко... Если случалось вообще.
Деян, как ни старался, не смог припомнить, когда слышал ее смех последний раз.
"Прости, Серая. Я не задумывался... не замечал, чего тебе стоит держаться, да еще поддерживать всех нас".
Он перевел взгляд на ее руки, мелькавшие над столом, - шершавые от мозолей, с въевшейся рыжиной у ногтей из-за алракцита. Про эти руки, эти мозоли он думал много, думал едва ли не каждый день, корил себя, что не может помочь, делать больше, чем делает; а настоящая беда тем временем подкрадывалась с другой стороны. Для Эльмы, казалось, не существовало и не могло существовать непосильной ноши, однако впечатление это было обманчиво... Она не боялась никакой работы, никаких тягот, но груз на душе давно уже сделался для нее одной невозможно велик.
- Деян, чего приуныл, а? - Старуха зыркнула на него из-под седых бровей. - Деревяшка на погоду ноет?
- Нет. Задумался, бабушка Шалфана.
- Будешь думать за столом - облысеешь до срока. Ешь-ка лучше, пей. Напьешься, так не беда, токмо дом не круши - кому его чинить потом, если ты день-деньской сидишь, да думаешь?
- Не буду. Спасибо, бабушка. - Деян благодарно улыбнулся старухе.
Вряд ли она многое поняла из того, что слышала, но чуяла висящую в воздухе тревогу и на свой грубоватый лад старалась развеселить их - не только родную внучку, но и его, хотя какое ей, казалось бы, дело до его напастей?
Деян выпил еще; по телу разливалось тепло. Только сейчас он понял, что за день на ветру и в сырости продрог до костей. Устал и проголодался, как волк, - хотя еще недавно о еде не мог и думать. Душащий, сдавливавший все внутри ком напряжения рассосался. Он - здесь и сейчас - чувствовал себя дома...
"Дома?" - Деян по привычке бросил взгляд наверх.
Строились Химжичи и Догжоны когда-то в один год, потому стыки балок и резные рейки-украшения здесь были почти такими же по виду, как в его родном доме; едва заметные отличия поначалу, когда он только переехал к Догжонам, буквально сводили с ума. В бессонные ночи он вглядывался в них до рези в глазах, и в темноте чудилось, как углы дрожат, расплываются тенями, обретают привычный вид...
С той поры минул год. Деян по-прежнему ночами вглядывался в потолок, но узор стыков и трещин больше не тревожил, не казался неправильным. Был другим - но и только.
"И я не чужой здесь. - Он обвел взглядом комнату. - Пусть Петер потом вышвырнет меня за шкирку; но сейчас - здесь мой дом, моя семья. И даже десяти чародеям этого не изменить".
- Я привыкла, что ты молчишь и хмуришься. Молчать и улыбаться - это что-то новое. - Эльма, подливая ему облепиховки, взглянула с подозрением.
- Да, новое. Но почему бы и нет? - Он картинно развел руками.
- IX -
Деян уже задал корма курам и прибирал стол, когда вернулась Эльма, выходившая проведать Малуху с девочками у Солши. Старуха Шалфана снова посапывала на печи.
- Порядок: компот пьют, на ночь обещали запереться наглухо, - не дожидаясь вопроса, сказала Эльма с порога.
- Хорошо.
- И еще одно: на улице встретила внучку Лесоруба - она как раз сюда шла.
- Киан послал? - Деян насторожился. Внучка Киана, миниатюрная веснушчатая девчушка, была тихой и стеснительной, и ей самой никакой надобности идти под ночь к Догжонам быть не могло. - С чем?
- Она долго мялась, но передала дословно. - Эльма подбоченилась и проговорила с выражением:
- "Сказать этому грамотею, чтоб не высовывался больше и писульки свои в печь сунул, пока энти пришлые по домам шариться не начали. А то голова - не нога, деревянную не приделаешь!" - Она улыбнулась. - Вот так вот. Старик без грубости и доброго дела сделать не может. А ты, никак, думал, что Лесоруб с досады тебя под руку Голему подставить захочет? Да? Ох, Деян. По лицу вижу - так и думал...
Деян отвел взгляд. О чем он точно не думал, так это что Киан-Лесоруб начнет давать советы, как ему выкрутиться.
- Эх ты! - Эльма взглянула с укоризной. - Нельзя так о людях... Но разве в твоих записках есть что-то о развалинах?
- Нет, ни словом не упоминаются, если я сам чего не забыл. - Деян в задумчивости поскреб подбородок. В коротких записях, которые он начал вести девять лет назад, чтобы не разучиться писать, ничего интересного для чародея не было. - Но, может, лучше все-таки поберечься лишний раз. К тому же, если я его не послушаю, Киан точно обидится...
В маленькой комнате стоял невысокий столик для рукоделия: Деян иногда использовал его как письменный. В нижнем ящике хранилась стопка сшитых ниткой листов серой бумаги, пузырек со сделанными из алракцита чернилами, железное перо и подставка под него, хорошие восковые свечи с подсвечником. Все - подарки от друзей и соседей.
"Верно: нельзя так о людях. Пустая моя голова".
Деян сел за стол, запалил свечу и, раскрыв тетрадь, стал листать страницы. Заметки о рождениях и смертях, об урожае и погоде, о происшествиях: ничего особенного - повседневная орыжская жизнь. Строчка о рождении старшей дочери Петера. Строчка о рождении младшей. Размер подати на будущий год. Зимние бури и летняя засуха, погубившая клубнику; куриный мор. Ничего особенного: девять лет - двенадцать страниц убористым почерком...
Длинный список знакомых имен - мужчины и юноши, ушедшие с вербовщиками: братья, старые друзья, соседи.
Деян бережно провел рукой по странице.
- Завтра будет год.
- Как наши ушли?
- Да. Рано нынче дожди зарядили.
- Если большой нужды нет, то, может, и не стоит сжигать? - Эльма, уловив его настроение, подошла сзади и положила руки ему на плечи.
- Ну, в конце концов, я ведь хотел "хоть что-нибудь" сделать. А эти бумаги... Не в них счастье.
- Но они - свидетельство нашего существования, так?
- В каком-то смысле, так.
- Тогда - оставь, - решительно сказала Эльма.
- Оставлю.
Помолчали немного. Тихо было, только бился в стекло припозднившийся, опоздавший к солнцу мотылек.
Деян откупорил чернильницу. Пустого места на последнем начатом листе, к добру или к худу, но оставалось только на дату да на одну строку:
"Сего дня, в два часа пополудни, в Орыжь явились двое. Виду странного. Именуют себя Големом..."