«Что я наделал?»

Громкий голос кричал внутри тела, агония поглощала каждую клетку, разрывая ее на части.

Дым и жар заполнили комнату до самого потолка, человеческие стоны застыли в голове, когда барабанные перепонки лопнули от ударной волны. Владимир чувствовал, как сила вырывается наружу, разрушая комнату за комнатой. Испуганный взгляд девушки замер перед его глазами, по ее нежным щечкам лились слезы. Больше не существующие слезы.

Гости, еще несколько мгновений назад наблюдавшие за чужим скандалом, превратились в кучу костей и пепла. Кровавые следы окрасили стены запахом смерти и гнева. Голоса умолкли в одно мгновение. Больше некому было издавать их.

Анна, точнее то, что от нее осталось, было выброшено прочь из тесной библиотеки. Обгоревшее тело, лишенное человечности, издавало мерзкий приторный запах полного отсутствия души.

«Что я наделал?!» – вновь мысленно прокричал отчаявшийся парень, вспоминая ту невероятную ярость, которая охватила его разум при взгляде на друзей: Анна стыдливо прикрывала оголенную грудь, Адам спокойно наблюдал за своим другом.

Даже когда Владимир застукал Анну в объятиях другого, ее взгляд был совершенно невинным.

Владимир не мог подняться с колен, тело дрожало, не слушалось, а силы, которые появлялись из ниоткуда, грозили вновь выплеснуться.

Тело лучшего друга лежало под грудой поломанных стульев, пламя уже набросилось на нее. Потребовалась сила воли, помноженная на чувство вины и ненависть к себе, чтобы Владимир сделал несколько движений навстречу. Его бесчувственные пальцы ухватились за край опрокинутого стола, тянули его изо всех сил, чтобы избавиться от огня. Избавить от опасности хотя бы Адама. Тот был без сознания, но крепко зажмурившись на мгновение, Владимир увидел, что его друг жив. К тому же крошечные, тонкие, словно паутина, щупальца тянулись во все стороны от его тела, ухватившись за самого Владимира и за то, что осталось от Анны. Но девушка была неподвижна. В ее теле теплился какой-то свет, но он медленно затухал, ускользая сквозь ее пальцы, стремясь покинуть ее.

«Аня? Неужели я…»

Боль сверкнула где-то глубоко внутри, но слез не было, разум подавлял их, мешая тратить жизненно необходимую энергию. Владимир не мог не смотреть на девушку. Его сердце сжалось, он ненавидел себя теперь еще больше, чем обычно.

Откуда-то с улицы раздались громкие крики людей, лай собак и звон колокола, оповещавший о пожаре. Люди сбегались со всей округи: кто поглазеть, кто помочь, кто искренне позлорадствовать. Еще бы, не каждый день удавалось посмотреть на то, как гибнет полсотни богачей, живущих в свое удовольствие, в то время как народ голодает.

Владимир ощущал, как вся его суть вновь готовится к атаке. Энергия, похищенная из тел тех, кто не умер от ударной волны, заполняла его до краев. Раны затягивались моментально, клетки делились так стремительно, что разум на несколько долгих секунд погрузился в густой туман неосознанности. Кровь бежала все быстрее, разогревая мышцы, возвращая им жизнь. И когда она полностью восстановила разрушения, причиненные Владимиром самому себе, парень шагнул вперед, неуверенно, не веря в то, что действительно до сих пор жив.

Владимир выбрался из разрушенного дома, где провел самые лучшие мгновения жизни, оставив позади тех, кого считал своими друзьями. Он знал, что если не уйдет, погибнут другие. Все, но только не он. Голос любимой девушки звучал в голове, ее смех вырывался из далеких уголков сознания, давя на болевые точки его разума, испещряя чувства глубокими ранами вины.

Нежный шепот девичьего голоса наполнял все кругом. Пытаясь избавиться от наваждения, Владимир закрыл уши, но почувствовал теплоту крови на своих руках и то, как стремительно она сворачивалась под жаром пламени. Анна все так же преследовала его, пока он пробирался сквозь осколки прошлой жизни в поисках выхода.

Огромные языки пламени закрыли собой целый мир. Любопытные зеваки проводили взглядом единственного выжившего: женщины охали, прячась за спинами мужей, мужчины с ужасом смотрели на виновника взрыва.

Никто точно не знал, что именно молодой наследник известной всей округе княжеской семьи виноват в случившемся. Но он стал для всех в одно мгновение не иначе, как дьяволом. Ведь кто еще мог выжить после такого?

«Убирайтесь к черту…» – шептал он тихо про себя. Даже в своих мыслях Владимир не мог кричать. Ужас сковал его.

И тут…

Новая волна захлестнула его, парень согнулся пополам, пытаясь сдержать ее, но у силы были свои планы.

«Прочь отсюда!» – кричал он.

«Я не могу больше…» – взывал он.

Но никто не слышал этих слов, безмолвие повисло в воздухе, как затишье перед бурей.

Волна вырвалась наружу, ледяная и острая, под ее натиском земля замерла, а все живое застыло на месте. Цветы, несколько минут назад забросанные осколками стекла, превратились в ледышки.

Люди в оцепенении наблюдали за происходящим. Никто не пытался бежать, никто не отвернулся, словно порабощенный видением прекрасной волны. Смерти. Все эти глупцы остались стоять на месте. И их тела еще долго пребывали в таком состоянии, даже когда Владимир был уже далеко отсюда, а замерзшие выражения лиц остались такими навсегда.

Слухи разносились как чума. Они распространились далеко за пределы губернии, где располагалась разрушенная усадьба семьи Владимира, и обрастали все новыми подробностями.

Народ был напуган небылицей, никто не подходил больше к старому полусгоревшему дому, навсегда похоронившему под своими обломками тела несчастных жертв. Адам выбрался довольно быстро, пришел в себя немногим больше, чем через пятнадцать минут после исчезновения Владимира. Ему повезло – пламя двигалось в другом направлении, к Адаму его не пускал поток воды, лившийся из кожаного рукава, прикрепленного к медной пожарной трубе. Парень кашлял без остановки, лишь изредка находя силы, чтобы сделать вдох. Ужасный запах гари и мельчайшие частицы все еще горячего пепла проникали в легкие, разрушая их изнутри. Несколько человек в темно-зеленых кафтанах пробрались внутрь через выбитое окно. Они кричали что-то друг другу, и, заметив юношу, вытащили его из горящего здания, оттащив в сторону прямо по кровавой траве и осколкам стекла. Адам не понимал, что происходит. Он запомнил лишь то, как вошел Владимир. Анны не было рядом.

– Там внутри… спасите, она внутри… – прохрипел парень, давясь кашлем.

– Нет там уже никого. Все сгорели, – грозно оборвал его человек. Его руки были в крови и саже, он вытер их о кафтан. – Нет никого там.

Анна все так же лежала под обломками. Почти неживая, но силы ее не сдавались, они боролись за жизнь до тех самых пор, пока спустя несколько часов, когда зеваки разошлись по домам, огонь уже погас, и на город опустилась безлунная ночь, кто-то все же не вернулся за девушкой. Сильные мужские руки бросали в стороны обломки, не чураясь чужой крови и тел в поисках Анны. Ее кожа полопалась, а дыхание было таким слабым, что девушку можно было принять за неживую. Мозг запрещал телу пробуждаться, осознавая ту боль, которая непременно последует за этим. И девушка спала, видя в своем сознании яркие картины природы: красные маки на лугу, пестрые крылья летящих мимо птиц, крики чаек на берегу моря, такие, какими она представляла их, когда отец рассказывал о своих выходах в море в славные деньки былой молодости. Все то, чего Анна никогда не видела. Прекрасные видения сменялись чудовищной болью, источник которой девушка так и не могла отыскать. Эта боль выглядела как буря. Словно сильнейший ветер, она закручивала девушку в свой вихрь, бросая ее из стороны в сторону, клоня ее к земле. Шум воды, треск огня, свист ветра появлялись и исчезали, как обрывки чьих-то слов, доносившихся из настоящего мира. Анна провела в полном забытье тридцать долгих мучительных дней, питаясь чужими силами и восстанавливая собственные. Прежде чем смогла открыть глаза, оказавшись в крошечной комнате с завешенным окном. И шаги ее матери были первым, что девушка услышала.

 

***

«Раньше ты умел улыбаться».

Именно с этой мыслью Юнна взглянула на Пашу, который сидел неподвижно, с крепко зажмуренными глазами. Его веки слегка подрагивали, но это было заметно, лишь когда солнце выходило из-за тяжелых грозовых туч. В тени же лицо парня казалось безжизненным, с отраженной на нем мукой.

Уже несколько дней они пытались отыскать ответ. Подсмотреть его в сознании Вилены, но всякий раз наталкивались на незримые преграды и ловушки подсознания, загонявшие Пашу в дебри чужого разума, заставляя его испытывать чуждое.

Юнна терпеливо ждала рядом, долгое молчание заставило ее разум погрузиться в воспоминания, от которых душевные раны становились лишь глубже.

Стоило услышать о школе экспериментального изучения энергии, как Анна поняла: ей необходимо попасть туда. Столько лет девушка скрывала собственные способности, и вдруг ей выпал шанс познакомиться с другими обладателями гибкой энергии. Шанс жить в окружении людей, которые ее понимают. Невзрачное объявление в газете сразу же бросилось в глаза. Точнее одна деталь, в самом низу колонки: номер телефона для записи на собеседование и имя рядом с ним.

Адам Кравец.

Какова была вероятность, что это просто совпадение? Чудовищно мала. Стоило девушке увидеть это имя, как внутри всплыло целое море воспоминаний и чувств.

Надежда на встречу, копившаяся годами, вдруг загорелась с новой силой.

«Ведь если Адам там…» – слезы брызнули из красивых глаз, принадлежавших когда-то другому человеку.

Эта надежда жгла грудь, разрывая сердце, заставляя колени подгибаться от волнения и страха. От давящего чувства вины.

«Мы встретимся, мы вновь встретимся… – грезила Анна, проходя город за городом, прячась от посторонних глаз под маской неизвестной девушки.

Воспоминания о том, как Анна получила это лицо, никогда не посещали ее с того момента, как это случилось. Не было ни тревог, ни чувства благодарности или стыда. Только сейчас в ее разуме пробежала холодная и острая мысль, что это лицо Адам никогда не видел. Как объяснить ему все это? Поверит ли он ее словам?

«А как же здесь не поверить?»

Увидев издалека хорошо знакомую водонапорную башню, Анна затаила дыхание: этот путь вел прямо к дому ее страданий, ее лучших воспоминаний и сильнейших чувств. Теперь эта тропа казалась запретной и чуждой. Опасной. Поэтому девушка, несмотря на сильную усталость и предвкушение возможной встречи с Адамом, все же решила пройти в город другой дорогой.

Слишком многое изменилось в облике города: дома казались просторнее и выше, улицы – ярче и свободнее, люди – счастливее и доступнее. Не было ни одного лица, которое взглянуло бы на незнакомку с тревогой и недоверием. Нет, все были очень милы, так милы, что Анна почувствовала себя лишней, но цель по-прежнему вела ее к школе, к Адаму.

Это был яркий весенний день, стремившийся к закату. Теплый воздух разносил по улицам аромат цветущего жасмина и люпинов, а пение птиц заполняло округу уютом и спокойствием. Все изменилось. И это ощущение хороших перемен кружило в воздухе, вселяя в Анну уверенность и почти запредельную радость.

На площади у школы было людно: студенты, прибывшие всего несколько часов назад, толпились у входа в ожидании результатов проверки. Адам отнесся к своей идее со всем вниманием: сюда не должны были попасть обычные люди. В итоге за неделю он одобрил лишь пять человек: энергия кипела в каждом из них, яркая и живая, и все сомнения новоиспеченного директора рассеялись моментально. Те, кто не прошел тест, перемывали Адаму кости, а возмущенные родители продолжали оскорблять совсем неизвестных им людей. Анна наблюдала за этим фарсом несколько долгих минут, прежде чем ее внимание привлек ребенок.

Его темные волосы были растрепаны, а руки по локоть оказались в воде. Новенький фонтан работал весь день, радуя, пожалуй, только этого самого мальчика. Девушка незаметно для самой себя улыбнулась, не часто ей удавалось самой так радоваться жизни. Этот ребенок казался ей напоминанием того, что было в ее жизни хорошего. О чем Анна давно привыкла не думать, крутя в голове лишь только мысли о прошлых событиях, полных ужаса и отчаяния.

– В такой суматохе только дети чувствуют себя, как рыба в воде, Вы согласны? – голос отвлек внимание Анны на себя, отчего девушка даже вздрогнула.

И когда ее взгляд встретился с глазами другого человека, тело сковалось, дыхание замерло, и сильнейшее чувство радости закипело внутри.

Адам был неотразим, как и в тот день, когда Анна видела его в последний раз: его яркие глаза смотрели с той же добротой, что и раньше. На мгновение Анне показалось, что она слышит, как бьется его сердце, как в те моменты, когда он обнимал ее. И тот же запах, именно его запах, заполнил ее легкие.

– Адам!

Мужчина обернулся, смотря в сторону мальчика. Мама держала его за руку, мешая пускать бумажные кораблики на воду.

– Прошу прощения, – Адам слегка поклонился незнакомке, все так же приветливо улыбаясь, – дела зовут.

Быстрыми шагами он отдалился, весело выкрикивая что-то своему сыну, затем подбросил его в воздух, а мальчик заверещал от восторга. Хрупкая девушка приобняла Адама, настойчиво ведя его в сторону парадной двери. Мальчик, теперь уже сидевший на руках отца, обернулся, устремив взгляд прямо на притаившуюся у ворот девушку. Его губы растянулись в улыбке, а маленькая ручка махнула на прощание.

– Он счастлив, – шепнула Анна, и сердце ее наполнилось глубокой печалью и высочайшей радостью. – Он счастлив и без меня.

Теперь то, как же сильно изменился тот самый мальчик, стало очевидным. Смерть матери сломила его, лишила детства и той радости, которую Анна видела в глазах маленького Паши в тот самый день у фонтана.

Их вторая встреча оказалась совсем иной. И Паша, и Адам были другими: мрачными, немного грубыми и неразговорчивыми.

Когда Анна вновь вернулась в школу, спустя почти шесть лет, Адам вновь не смог узнать ее. А девушка не смогла рассказать ему правды. Она сбивчиво проговорила собственное придуманное на ходу имя, старалась дружелюбно улыбаться и быть милой, но внутри все кипело. Девушка предпочла не ворошить прошлое, ее пугала вероятность того, что Адам не захочет больше ее видеть, что он не позволит ей остаться в школе. Поэтому она все скрыла. Ее успокаивало то, что Адам был жив и был рядом с ней, остальное больше не имело значения.

Паша был всего лишь ребенком десяти лет, но его глаза уже наполнились ненавистью и глубокой скорбью. Его сила росла день ото дня, но Адам, отчего-то не хотел доверять его обучение кому-либо, кроме самого себя. Юнна наблюдала за всем со стороны, временами присматривая за мальчиком, даже когда это не требовалось. Когда девушка стала достаточно подготовленной к такой важной роли, как наставничество, когда вся ее прошлая жизнь растаяла в бесконечном потоке реальности сегодняшнего дня, на церемонии первокурсников Адам поручил ей наставничество над собственным сыном.

В тот вечер Юнна вышла на сцену, дрожа от волнения, а в ее сознании всплывали осколки из прошлой жизни, когда день ее восемнадцатилетия превратился в настоящий кошмар. Паша не особо жаловал эту навязчивую девушку, а она все не отступала от своей идеи сделать что-то хорошее для него, не дать ему превратиться в того, кем когда-то стал Владимир. И это противостояние между ними длилось довольно долго, но по воле случая все изменилось в один миг.

Когда очередная тренировка вдали от школы на берегу озера подходила к концу, борьба между напарниками разгорелась не на шутку. Все приемы были разучены, все энергетические техники отточились до полного автоматизма, но поддавшись эмоциям Юнна и Паша выплескивали друг на друга всю скопившуюся ярость и гнев. И продолжалось долго, пока, в конце концов, не осталось сил даже просто держаться на ногах. Одежда была изодрана, руки их обоих тряслись от напряжения, разрываясь от чудовищной боли. Ссадины и раны кровоточили, распространяя в воздухе сильный запах железа. Мальчишка упал на землю и даже не смог оттолкнуть Юнну, когда та придвинулась чуть ближе, чтобы осмотреть его раны. Он был всего лишь упертым гордым подростком, а Юнна несла за него полную ответственность. Кроме того, со дня их первой встречи у фонтана девушку не покидало желание вновь заставить Пашу испытывать что-то, кроме боли и ненависти.

– Отвали от меня! – крикнул он, бросая руками воздух. Юнна лишь сморщилась от его вопля и настойчиво приближалась.

– Мне все равно, что ты гордый, если ты сейчас здесь умрешь, меня посадят. Ты думаешь, мне это нужно? Кроме того, Адам… то есть твой отец будет явно не в восторге, если ты вернешься к нему в таком виде…

– Не приплетай его сюда, мне наплевать, что он там подумает или сделает!

Девушка злобно фыркнула.

– Сними футболку, нужно обработать раны.

– Еще чего! – недовольно отмахнулся Паша. – И так заживет, отстань.

– Не вынуждай меня идти на крайние меры, – предостерегающе парировала Юнна, сверля мальчишку серьезным взглядом. – Ты ведь знаешь, что для участия в турнире нужно разрешение наставника… А ты в плохой форме, даже не знаю, как…

– Ну ладно, ладно! – торопливо согласился Паша и тут же снял футболку. Она была безнадежно испорчена кровью, пылью и потом, но вряд ли мальчишку это волновало.

Юнна достала из походного рюкзака перекись водорода, бинты и пластыри, готовясь обрабатывать чужие раны.

– Не думала, что у тебя есть татуировка.

– Что? – Паша произнес это как-то встревоженно. – А, ты про это… Это лабиринт.

– Давно сделал?

Мальчишка не подал виду, что ему больно, когда раны стали покрываться шипящей розовой пеной.

– Ты даже не представляешь насколько давно…

– Не замечала раньше.

– Просто его не всегда видно, – уклончиво ответил Паша и оглянулся. От недавней злобы не осталось и следа. Юнна не ожидала, что ее подопечный вдруг станет таким спокойным. – Это моя печать силы. Ее видно, только когда силы на исходе… или когда я поглощаю чужую энергию.

– Никогда не слышала о подобных печатях, – девушка улыбнулась, пытаясь скрыть свое недоверие. – А твой отец знает? Не обижайся, но он точно не тот человек, который приветствовал бы подобные вещи…

– Не приветствовал бы, если б сам не сделал.

Девушка замерла в изумлении.

– Что ты имеешь в виду?

Это был тот самый момент, о котором Паша, этот ребенок, мечтал уже очень давно. Рассказать правду о том, что с ним сделали. Мальчишка резко повернулся, не обращая внимания на боль. В глазах наставницы он искал какой-то знак доверия, поддержки. Он хотел убедиться, что Юнне можно доверять.

– Это все он… сделал меня таким. Когда мама умерла, он помешался на идее, что я должен быть как все, как он. Я обычный, видимо папаша не мог смириться с этой мыслью, поэтому и сделал меня таким. Я уже не помню, как это произошло, но с тех самых пор печать заставляет меня питаться энергией других людей. Я… никак это не контролирую.

– Адам отдал тебе свои силы, – девушка говорила вкрадчиво, чтобы не разрушить обстановку доверия. Она вспомнила, как сама проснулась однажды утром после тяжелого запутанного сна. В нем Юнна встретила маленькую озорную девчонку и отдала ей свои силы, став обычным человеком. Щемящее чувство в груди, преследовавшее девушку на протяжении нескольких столетий, вдруг стало едва ощутимым. Юнна поняла, что действительно может разделить с кем-то свой дар. Или проклятие, но она не сделала этого. Просто боялась кому-либо навредить.

– Он любит говорить про энергию и прочую чушь, – Паша наклонился к наставнице чуть ближе, словно боясь, что его слова кто-то услышит. – Он чокнутый, говорит, что ему больше трехсот лет. Только никому не рассказывай про это, иначе…

– Не волнуйся, Паш, я никому не скажу. Обещаю, – она понимающе кивнула головой. – «Вот, почему Адам не узнал меня, у него нет больше способности различать нас и других».

Паша облегченно выдохнул. Его собственная тайна, наконец, перестала быть таковой. Он разделил ее с другим человеком и от этого, даже при таких ужасных обстоятельствах разбитый и духовно и физически, в душе мальчик улыбнулся.

Юнна и Паша очень сблизились. Адам радовался, что его сын наконец-то смог подружиться с наставницей, Паша все больше походил на истинного поглотителя, перестал чувствовать себя чужим в окружении других учеников. Только директор школы не имел даже отдаленного представления, как больно было Паше осознавать, что Юнна, всеобщая любимица, заботливая, чуткая и такая притягательная девушка, никогда не ответит на его чувства. Мальчишка не мог отказаться от глупых надежд, а Юнна в свою очередь испытывала ужасное чувство вины за то, что не могла ни оттолкнуть Пашу от себя, ни ответить ему взаимностью.

Юнна боялась вновь сблизиться с кем-то. За годы, проведенные в одиночестве, девушка привыкла во всем полагаться только на себя. Она никому не могла доверять. Но чувства Паши были так искренни, так светлы, что даже черствое сердце Юнны не могло не поддаться на соблазн. И именно в тот момент судьба ввела в игру еще одному фигуру – Вилену, мысли о которой поглотили Пашу с головой практически сразу же, пусть он старательно пытался это скрыть даже от самого себя.

Вилена была совершенно невыносимой: взбалмошной, непослушной, упертой и грубой. Но именно эти черты ее характера заставили Пашу выйти из зоны комфорта. Парень привык, что ему никто никогда не перечит (не считая Ванили, которая пыталась привлечь к себе внимание друга, постоянно делая все ему наперекор), другие ученики относились к Паше с уважением, а фанаты турниров вообще боготворили его. И тут эта девчонка: неуклюжая, беспечная и такая… вредина!

Но почему-то только рядом с ней Паше захотелось чего-то нового. Он не хотел подчинить ее, как наставник, он хотел уберечь ее от глупых ошибок, хотел научить ее быть сильной, чтобы всегда быть уверенным в ее безопасности. Паша хотел быть рядом с Виленой, чтобы видеть ее возмущенное, но такое милое выражение лица, когда у нее что-то не получается, чтобы смеяться над ее неуклюжестью, злить ее, подтрунивать над ее неудачами лишь с одной целью – вызвать у этой девчонки хотя бы какие-то чувства, адресованные именно ему.

Но вот ее нет.

Паша отмахнулся от навязчивых плохих мыслей, вновь сконцентрировался на том лучике воспоминаний, ведущих его разум к разуму Вилены. А Юнна натянуто улыбнулась, вдруг осознав, что, возможно, больше не увидит Пашу по-настоящему счастливым.