1. Гитлер о России и коммунизме в «Моей борьбе»

Гитлер написал книгу «Моя борьба», находясь в тюрьме в 1923-1924 годах. Это одна из немногих «работ» нацистских деятелей, которая может быть отнесена к идеологическому «наследию» НСДАП, хотя, учитывая значительную зависимость политики НСДАП от обстоятельств и часто меняющуюся тактику нацистов, в полной мере и «Моя борьба» не являлась их программным документом.

«Ближайший геббельсовский приспешник Ганс Фриче не лгал, когда заверял судей на Нюрнбергском процессе, что „НСДАП не имела партийной теории, подобной теориям марксистских партий, которые имели развитую и зрелую теорию; все теоретики партии оспаривались. На теорические писания Готфрида Федера (одного из главных редакторов газеты „Фёлькишер беобахтер“. – Ю.О.) был наложен запрет. Теоретик Розенберг оспаривался в партии до самого конца. Несовершенство партийной теории было столь велико, что немецким газетам запрещалось воспроизводить печатно хотя бы просто программу партии. После 1933 г. немецким газетам было даже запрещено самовольно цитировать „Майн кампф“ Гитлера».

Источник: Гитлер А. Моя борьба. (Перевод с немецкого) С комментариями редакции. – М.: «Витязь», 2000. С. 130-131,556-558, 560-565.

1.

«В Германии перед войной самым широким образом была распространена вера в то, что именно через торговую и колониальную политику удастся открыть Германии путь во все страны мира или даже просто завоевать весь мир. Само возникновение такой веры было классическим симптомом того, что в Германии потеряно понимание значения истинных государственных добродетелей, потеряна волевая сила и решимость к действию. Единственной расплатой за это была мировая война со всеми ее результатами.

Такие настроения в немецкой нации – а они были перед войной почти всеобщими – должны были казаться необъяснимой загадкой для тех, кто не умел глубже вдумываться в обстановку. Ведь именно Германия представляла собою изумительный пример государства, возникшего на базе чисто политических факторов силы. Основное ядро Германии – Пруссия – возникло благодаря чудесному героизму ее сынов, а вовсе не благодаря финансовым операциям или торговым сделкам. Возникновение самой германской империи явилось чудесной наградой за воинское бесстрашие и крепкое политическое руководство. Спрашивается, как же могло случиться, что именно немецкий народ допустил до такого заболевания свои политические инстинкты, ибо здесь дело идет не об отдельных разрозненных явлениях, а именно о чем-то повальном. Болотные огоньки манили весь народ, болезнь принимала форму недоброкачественных нарывов, выскакивавших то тут, то там и разъедавших весь организм нации. Можно было подумать, что какой-то непрерывный поток яда таинственными путями проникает в организм нации и отравляет всю ее систему кровообращения. Только так можно было объяснить и тот факт, что этот некогда героический организм теперь все больше подвергался параличу. Народ все больше терял ясность взгляда. Слабели даже инстинкты простого самосохранения.

Все эти вопросы я в течение 1912-1914 гг. непрестанно обдумывал в связи со своим отрицательным отношением к политике союза Германии с Австрией. Чем глубже задумывался я над всеми этими вопросами, тем больше приходил я все к тому же выводу, что разгадка всех бед одна: марксистское учение и его миросозерцание со всеми вытекающими из них органическими последствиями.

Теперь я во второй раз в моей жизни вновь углубился в ознакомление с этим разрушительным учением. На этот раз к марксистским книгам меня толкали не впечатления повседневного бытия, а размышления над общими вопросами политической жизни. Я опять погрузился в теоретическую литературу этого нового мира и стал систематически сравнивать возможные результаты марксистской проповеди с той реальной обстановкой и теми конкретными событиями, которые теперь приходилось наблюдать как результат марксизма в области политической, культурной и хозяйственной жизни страны.

В первый раз в своей жизни я стал теперь систематически интересоваться теми попытками покончить с этой мировой чумой, какие уже были в нашей предыдущей истории.

Я стал штудировать эпоху бисмарковского исключительного закона против социалистов, я стал подробно изучать, какие планы поставил себе Бисмарк, как именно он вел борьбу и какие получились результаты. Постепенно я выработал себе по всем этим вопросам совершенно законченный взгляд. Мне лично в течение всей своей дальнейшей жизни не пришлось эти взгляды менять ни на йоту. В это же время я еще раз точнее уяснил себе связь, существующую между марксизмом и еврейством.

Ранее в Вене Германия казалась мне непоколебимым колоссом. Теперь во мне иногда, увы, возникали уже известные сомнения. В небольших кружках своих друзей я бунтовал против немецкой внешней политики, а также и против того невероятного легкомыслия, с которым, по моему мнению, тогда относились к важнейшей проблеме – к марксизму. Я совершенно не мог понять, как можно столь слепо идти навстречу гигантским опасностям – сам марксизм не делал из них тайны. Уже тогда я в небольших кружках предостерегал с той же настойчивостью, как я делаю это теперь перед большой аудиторией, против «успокоительного лозунга дурачков и трусов, что-де «нам бояться нечего». Этакая умственная чума уже однажды разрушила гигантское государство. Германия не может составить исключения, она подвластна тем же самым законам, что и все человеческое общество.

В течение 1913-1914 гг. мне пришлось в различных кругах (многие из этих людей и теперь остались верны национал-социалистическому движению) впервые высказать убеждение, что главным вопросом, имеющим решающее значение для судеб всей германской нации, является вопрос об уничтожении марксизма.

В несчастной политике Тройственного союза я видел только одно из следствий разрушительной работы марксизма. Самое ужасное было то, что яд этот проникал совершенно незаметно и отравлял всю базу здорового хозяйственного и государственного развития. Люди, подвергавшиеся действию этого яда, зачастую сами даже не замечали, насколько их воля и их действия являлись прямым результатом марксистской проповеди, которую все они на словах резко осуждали.

В ту пору внутренняя деградация немецкого народа давно уже началась. Но как это часто бывает в жизни, люди совершенно не отдавали себе отчета в том, кто же является действительным виновником разрушения их благополучия. Время от времени ставились всевозможные диагнозы болезни, но при этом систематически смешивали формы проявления болезни с возбудителями ее. Поскольку люди не хотели или не умели понять действительных причин болезни, постольку вся так называемая борьба против марксизма превращалась только в знахарство и шарлатанство».

2.

«Дело обстоит так, что Германия либо будет мировой державой, либо этой страны не будет вовсе. Для того же, чтобы стать мировой державой, Германия непременно должна приобрести те размеры, которые одни только могут обеспечить ей должную роль при современных условиях и гарантировать всем жителям Германии жизнь.

Мы, национал-социалисты, совершенно сознательно ставим крест на всей немецкой иностранной политике довоенного времени. Мы хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше старое развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и на запад Европы, и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке. Мы окончательно рвем с колониальной и торговой политикой довоенного времени и сознательно переходим к политике завоевания новых земель в Европе.

Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены.

Сама судьба указывает нам перстом. Выдав Россию в руки большевизма, судьба лишила русский народ той интеллигенции, на которой до сих пор держалось ее государственное существование, и которая одна только служила залогом известной прочности государства. Не государственные дарования славянства дали силу и крепость русскому государству. Всем этим Россия обязана была германским элементам – превосходнейший пример той громадной государственной роли, которую способны играть германские элементы, действуя внутри более низкой расы. Именно так были созданы многие могущественные государства на земле. Не раз в истории мы видели, как народы более низкой культуры, во главе которых в качестве организаторов стояли германцы, превращались в могущественные государства и затем держались прочно на ногах, пока сохранялось расовое ядро германцев. В течение столетий Россия жила за счет именно германского ядра в ее высших слоях населения. Теперь это ядро истреблено полностью и до конца. Место германцев заняли евреи. Но как русские не могут своими собственными силами скинуть ярмо евреев, так и одни евреи не в силах надолго держать в своем подчинении это громадное государство. Сами евреи отнюдь не являются элементом организации, а скорее ферментом дезорганизации. Это гигантское восточное государство неизбежно обречено на гибель. К этому созрели уже все предпосылки. Конец еврейского господства в России будет также концом России как государства. Судьба предназначила нам быть свидетелем такой катастрофы, которая лучше, чем что бы то ни было, подтвердит, безусловно, правильность нашей расовой теории.

Наша задача, наша миссия должна заключаться прежде всего в том, чтобы убедить наш народ: наши будущие цели состоят не в повторении какого-либо эффективного похода Александра, а в том, чтобы открыть себе возможности прилежного труда на новых землях, которые завоюет нам немецкий меч.

Само собою, разумеется, что еврейство оказывает и будет оказывать такой политике самое решительное сопротивление. Евреи лучше, чем кто бы то ни было, отдают себе отчет в том, какое значение для них имела бы такая наша политика. Казалось бы, уже одного этого факта достаточно, чтобы все действительно национально настроенные немцы поняли всю правильность предлагаемой нами новой ориентации. К сожалению, на деле мы видим обратное. Не только в кругах дейч-национале, но и в кругах фелькише идея такой восточной политики встречает самое упорное сопротивление. При этом обычно любят ссылаться на Бисмарка. Дух Бисмарка тревожат для того, чтобы защитить политику, которая совершенно нелепа и крайне вредна для судеб немецкого народа. Бисмарк, говорят нам, в свое время придавал очень большое значение сохранению хороших отношений с Россией. Это до известной степени верно. При этом, однако, забывают, что столь же большое значение Бисмарк придавал хорошим отношениям, например, и с Италией; что этот самый Бисмарк, в свое время, даже вступил в союз с Италией, дабы покрепче прижать Австрию. Из этого, однако, ведь не делают того вывода, что и мы должны продолжать теперь такую политику.

Да, скажут нам на это, мы не можем повторять такую политику, «потому что современная Италия не является Италией эпохи Бисмарка». Верно! Но, почтенные господа, позвольте мне напомнить вам тогда тот факт, что и современная Россия тоже уже не та, какой была Россия в эпоху Бисмарка! Бисмарку никогда и в голову не приходило тот или другой тактический ход увековечить на все времена. Бисмарк для этого был слишком большим мастером в использовании быстро меняющихся ситуаций. Вопрос поэтому должен быть поставлен не так: «как поступил тогда Бисмарк ?», а так: «как поступил бы Бисмарк теперь?» При такой формулировке проблемы на нее будет легко ответить. Бисмарк при его политической дальнозоркости никогда не стал бы связывать судьбу Германии с судьбой такого государства, которое неизбежно обречено на гибель.

Не забудем и того, что Бисмарк, в свое время, относился с очень смешанными чувствами к первым шагам Германии на путях колониальной и торговой политики. Ближе всего к сердцу Бисмарк принимал интересы консолидации и внутреннего упрочения созданной им империи. Только из этого последнего он и исходил, когда приветствовал сближение с Россией, долженствовавшее обеспечить ему тыл и развязать руки по отношению к западу. То, что тогда было полезно Германии, теперь принесло бы ей только вред».

3.

«Не будем говорить о подлинных намерениях новых владык России. Нам достаточно того факта, что Россия, лишившаяся своего верховного германского слоя, уже тем самым перестала иметь какое бы то ни было значение как возможный союзник немецкой нации в освободительной борьбе. С чисто военной точки зрения война Германии – России против Западной Европы (а вернее сказать, в этом случае – против всего остального мира) была бы настоящей катастрофой для нас. Ведь вся борьба разыгралась бы не на русской, а на германской территории, причем Германия не могла бы даже рассчитывать на сколько-нибудь серьезную поддержку со стороны России.

Вооруженные силы немецкого государства ныне столь ничтожны и настолько непригодны для внешней борьбы, что мы не смогли бы сорганизовать даже сколько-нибудь солидной охраны наших западных границ, включая сюда защиту от Англии. Как раз наши наиболее индустриальные области подверглись бы концентрированному нападению со стороны наших противников, а мы были бы бессильны их защитить. Прибавьте к этому еще тот факт, что между Германией и Россией расположено польское государство, целиком находящееся в руках Франции. В случае войны Германии-России против Западной Европы, Россия, раньше, чем отправить хоть одного солдата на немецкий фронт, должна была бы выдержать победоносную борьбу с Польшей. В такой войне дело вообще было бы не столько в солдатах, сколько в техническом вооружении. В этом отношении ужасные обстоятельства, свидетелями которых мы были во время мировой войны, повторились бы с еще большей силой. Уже в 1914-1918 гг. германской индустрии приходилось ведь своими боками отдуваться за славных союзников, ибо техническая сторона вооружений целиком падала в мировой войне на нас, а не на этих союзников. Ну, а говорить о России, как о серьезном техническом факторе в войне, совершенно не приходится. Всеобщей моторизации мира, которая в ближайшей войне сыграет колоссальную и решающую роль, мы не могли бы противопоставить почти ничего. Сама Германия в этой важной области позорно отстала. Но в случае такой войны она из своего немногого должна была бы еще содержать Россию, ибо Россия не имеет еще ни одного своего собственного завода, который сумел бы действительно сделать, скажем, настоящий живой грузовик. Что же это была бы за война? Мы подверглись бы простому избиению. Германская молодежь изошла бы кровью еще больше, чем в прежних войнах, ибо, как всегда, вся тяжесть борьбы легла бы на нас, а в результате – неотвратимое поражение.

Но если бы даже предположить, что совершилось чудо, и что такая война не окончилась полным уничтожением Германии, – в последнем счете обескровленный немецкий народ все равно был бы окружен по-прежнему громадными военными державами, а стало быть, наше нынешнее положение ни в чем существенном не изменилось бы.

Обыкновенно на это возражают, что союз с Россией вовсе не должен еще означать немедленной войны, или что к такой войне мы можем предварительно, как следует подготовиться. Нет, это не так! Союз, который не ставит себе целью войну, бессмыслен и бесполезен. Союзы создаются только в целях борьбы. Если даже в момент заключения союза война является еще вопросом отдаленного будущего, все равно, стороны непременно будут иметь в виду, прежде всего, перспективу военных осложнений. Глупо было бы думать, что какая бы то ни было держава, заключая союз, будет думать иначе. Одно из двух: либо германско-русская коалиция осталась бы только на бумаге, а тем самым потеряла бы для нас всякую ценность и значение; либо такой союз перестал бы быть только бумажкой, и был бы реализован, и тогда весь остальной мир неизбежно увидел бы в этом предостережение для себя. Совершенно наивно думать, будто Англия и Франция в таком случае стали бы спокойно ждать, скажем, десяток лет, пока немецко-русский союз сделает все необходимые технические приготовления для войны. Нет, в этом случае гроза разразилась бы над Германией с невероятной быстротой.

Уже один факт заключения союза между Германией и Россией означал бы неизбежность будущей войны, исход которой заранее предрешен. Такая война могла бы означать только конец Германии.

К этому, однако, надо еще прибавить следующее.

1. Современные владыки России совершенно не помышляют о заключении честного союза с Германией, а, тем более, о его выполнении, если бы они его заключили.

Нельзя ведь забывать и того факта, что правители современной России, это – запятнавшие себя кровью низкие преступники, это – накипь человеческая, которая воспользовалась благоприятным для нее стечением трагических обстоятельств, захватила врасплох громадное государство, произвела дикую кровавую расправу над миллионами передовых интеллигентных людей, фактически истребила интеллигенцию и теперь, вот уже скоро десять лет, осуществляет самую жестокую тиранию, какую когда-либо только знала история. Нельзя далее забывать и то обстоятельство, что эти владыки являются выходцами из того народа, черты которого представляют смесь зверской жестокости и непостижимой лживости, и что эти господа ныне, больше чем когда бы то ни было, считают себя призванными осчастливить весь мир своим кровавым господством. Ни на минуту нельзя забыть того, что интернациональное еврейство, ныне полностью держащее в своих руках всю Россию, видит в Германии не союзника, а страну, предназначенную понести тот же жребий. Кто же заключает союз с таким партнером, единственный интерес которого сводится только к тому, чтобы уничтожить другого партнера? \\ кто, прежде всего, спрашиваем мы, заключает союз с субъектами, для которых святость договоров – пустой звук, ибо субъекты эти ничего общего не имеют с честью и истиной, а являются на этом свете только представителями лжи, обмана, воровства, грабежа, разбоя. Тот человек, который вздумал бы заключить союзы с паразитами, был бы похож на дерево, которое заключает «союз» с сухоткой.

2. Германия также не избавлена от той опасности, жертвой которой пала в свое время Россия. Только буржуазные простаки способны думать, будто большевизм в Германии уже сокрушен.

Эти поверхностные люди совершенно не понимают того, что тут дело идет о напоре со стороны евреев, стремящихся к мировому господству, и что этот натиск евреев столь же натурален, как натиск англосаксонской нации, которая в свою очередь тоже стремится к полному господству на земле. Англосаксонцы ведут эту борьбу на тех путях и теми средствами, которые свойственны им, а еврей ведет эту борьбу тем оружием, которое свойственно ему. Евреи идут своей дорогой. Они втираются в среду других народов, разлагают их изнутри; евреи борются ложью, клеветой, ядом и разложением, а когда наступит момент, они поднимают свою борьбу на «высшую» ступень и переходят к прямому кровавому истреблению ненавистного противника. Русский большевизм есть только новая, свойственная XX веку попытка евреев достигнуть мирового господства. В другие исторические периоды то же стремление евреев облекалось только в другую форму.

Стремления евреев слишком тесно связаны со всем характером этого народа. Никакой другой народ тоже добровольно не откажется от своего распространения на земле и от увеличения своей власти; только внешние обстоятельства могут его к этому принудить, или только вследствие импотентности, появляющейся, когда данный народ устареет, бывают такие явления. Ну, а тем более евреи никогда добровольно не откажутся от своих стремлений к мировой диктатуре, и никогда они не пойдут в этом отношении на самоограничение. С евреями тоже будет так, что, либо их отбросит назад какая-нибудь сила, лежащая вне их, либо они сами начнут вымирать, а тем самым отомрут и их стремления к мировому господству.

Мы, как сторонники расовой теории, знаем, что впадение того или другого народа в импотентность является вопросом чистоты крови; но чистоту своей собственной крови еврейский народ как раз соблюдает больше, чем какой-либо другой народ. Вот почему несомненно, что евреи пойдут по своему ужасному пути и дальше – вплоть до того момента, когда найдется другая достаточно большая сила, которая сумеет схватиться в жестокой борьбе с еврейством и раз навсегда отправить этих богоборцев в преисподнюю.

Ближайшей приманкой для большевизма в нынешнее время как раз и является Германия. Чтобы еще раз вырвать наш народ из змеиных объятий интернационального еврейства, нужно, чтобы наша молодая идея сумела разбудить все силы нации и внушить ей сознание великой миссии, ожидающей нас. Только в этом случае мы сможем спасти свой народ от окончательного заражения нашей крови. Только тогда мы сумеем пробудить те силы, которые надолго дадут нам гарантию против повторения постигших нас катастроф. В свете таких целей чистейшим безумием было бы вступать в союз с державой, во главе которой стоят смертельные враги всей нашей будущности. Как, в самом деле, можем мы освободить наш собственный народ от этих ядовитых объятий, если мы сами полезем в эти объятия. Как, в самом деле, можем мы освободить немецких рабочих от большевистских влияний, как можем мы убедить их в том, что большевизм есть проклятие и преступление против всего человечества, если бы мы сами стали вступать в союз с большевистскими организациями, этим исчадием ада, и тем самым, в основном, признали бы эти организации. Как, в самом деле, стали бы мы потом осуждать рядового человека из массы за его симпатии к большевистским взглядам, если бы руководители нашего государства сами избрали себе в качестве союзников представителей большевистского мировоззрения.

Чтобы провести успешную борьбу против еврейских попыток большевизации всего мира, мы должны прежде всего занять ясную позицию по отношению к Советской России. Нельзя побороть дьявола с помощью Вельзевула.

Если даже в кругах фелькише все еще находятся люди, мечтающие о союзе с Россией, то мы просим их, прежде всего, оглянуться вокруг себя самих и отдать себе отчет в том, какие же именно силы внутри самой Германии поддерживают такой план. Разве не видят они, что именно интернациональная марксистская пресса рекомендует и поддерживает план союза с Россией? Кажется, одного этого было бы достаточно, чтобы понять, куда это ведет. С каких это пор, в самом деле, лагерь фелькише готов бороться тем оружием, которое подсовывают ему евреи?

Старой Германии мы делаем один упрек: в области иностранной политики она все время колебалась как маятник, стараясь, во что бы то ни стало и какой угодно ценой, сохранить мир, причем на деле только испортила отношения со всеми. Но никогда мы не делали старой Германии упрека за то, что она отказалась продолжать хорошие отношения с Россией.

Я признаюсь открыто, что уже в довоенное время я считал, что Германия поступила бы гораздо более правильно, если бы, отказавшись от бессмысленной колониальной политики, от создания военного флота и усиления своей мировой торговли, она вступила в союз с Англией против России. Если бы мы вовремя сумели отказаться от попыток завоевать себе универсальное влияние и сосредоточились на энергичной политике завоевания новых земель на европейском континенте, это принесло бы нам только пользу.

Я не забываю всех наглых угроз, которыми смела систематически осыпать Германию панславистская Россия. Я не забываю многократных пробных мобилизаций, к которым Россия прибегала с единственной целью ущемления Германии. Я не могу забыть настроений, которые господствовали в России уже до войны, и тех ожесточенных нападок на наш народ, в которых изощрялась русская большая пресса, восторженно относившаяся к Франции.

Однако перед самым началом войны у нас все-таки была еще вторая дорога: можно было опереться на Россию против Англии.

Ныне же положение вещей в корне изменилось. Если перед мировой войной мы могли подавить в себе чувство обиды против России и все же пойти с ней против Англии, то теперь об этом не может быть и речи. Стрелка на циферблате истории продвинулась уже куда дальше. Близится час, когда судьбы нашего народа так или иначе должны окончательно разрешиться. Все большие государства земли переживают сейчас процесс консолидации. Это должно послужить для нас предостережением. Мы должны, наконец, как следует призадуматься над всем происходящим, распроститься с миром мечтаний и встать на путь суровой действительности, который один только может вывести нас на новую широкую дорогу.

Если национал-социалистическому движению удастся полностью освободиться от всех иллюзий и взять себе в руководители одни только доводы разума, то дело может еще обернуться так, что катастрофа, постигшая нас в 1918 г., в последнем счете станет поворотным пунктом к новому возрождению нашего народа. Из уроков этого тяжкого поражения народ наш может извлечь новую ориентацию всей своей иностранной политики. Укрепив свое внутреннее положение на путях нового миросозерцания, Германия может придти и к окончательной стабилизации новой иностранной политики. Тогда в наших руках окажется, наконец, определенная заветная политическая цель и программа, т.е. то, что дает силу Англии, то, что давало в свое время силу даже России, то, что давало и дает силу Франции неизменно добиваться тех целей, которые с ее точки зрения правильны.

Этот неизменный политический завет в области внешней политики можно сформулировать для немецкой нации в следующих словах:

– Никогда не миритесь с существованием двух континентальных держав в Европе! В любой попытке на границах Германии создать вторую военную державу или даже только государство, способное впоследствии стать крупной военной державой, вы должны видеть прямое нападение на Германию. Раз создается такое положение, вы не только имеете право, но вы обязаны бороться против него всеми средствами, вплоть до применения оружия. И вы не имеете права успокоиться, пока вам не удастся помешать возникновению такого государства или же пока вам не удастся его уничтожить, если оно успело уже возникнуть. Позаботьтесь о том, чтобы наш народ завоевал себе новые земли здесь, в Европе, а не видел основы своего существования в колониях. Пока нашему государству не удалось обеспечить каждого своего сына на столетия вперед достаточным количеством земли, вы не должны считать, что положение наше прочно. Никогда не забывайте, что самым священным правом является право владеть достаточным количеством земли, которую мы сами будем обрабатывать. Не забывайте никогда, что самой священной является та кровь, которую мы проливаем в борьбе за землю.

Перед тем как закончить эту главу, я хочу еще и еще раз остановиться на доказательстве той мысли, что в деле заключения союзов для нас существует только одна единственная возможность. Уже в предыдущей главе я доказал, что действительно полезным и открывающим нам крупные перспективы союзом был бы только союз с Англией и Италией. Здесь я хочу остановиться еще вкратце на военном значении, какое может получить такой союз.

 

2. Демократия и большевизм: речи Адольфа Гитлера, Альфреда Розенберга и Германа Геринга на Нюрнбергском съезде НСДАП 5-12 сентября 1938 г.

Данный текст опубликован в брошюре, напечатанной берлинским издательством «Новое Слово», выпускавшем также одноимённую газету. «Новое слово» контролировалось совместно Внешнеполитическим департаментом НСДАП и Министерством просвещения и пропаганды и служило идеологическому воздействию на русскую эмиграцию. В газете «Новое Слово» сотрудничали многие известные деятели культуры, например философ Иван Ильин. Предлагаемая брошюра – одна из цикла подобных материалов, опубликованных издательством.

Поскольку в НСДАП к 1934 году вместо «внутрипартийной демократии» и «демократического централизма» установился режим личной власти и культ личности Фюрера, съезды в Нюрнберге после 1933 года не являлись чем-либо определяющим для политики нацистов. Скорее, эти масштабные театрализованные представления служили возможностью для руководства Рейха высказаться по тем или иным вопросам текущего момента и указать основные направления движения к сияющим вершинам.

Источник: Демократия и большевизм: речи Адольфа Гитлера, Альфреда Розенберга и Германа Геринга на Нюрнбергском конгрессе Национал-социалистической германской рабочей партии 5-12 сентября 1938 года. – Берлин: «Новое Слово», 1938. – 78 с.

От издательства

Со времени окончания мировой войны две политических системы утвердились на развалинах старого мира: республиканско-демократическая в Западной Европе и советско-большевистская на Востоке. Одна со всеми атрибутами либерализма: парламентами, всеобщим избирательным правом, политическими партиями, экономической свободой, биржей и контролируемой евреями печатью. Другая – с диктатурой маньяков и отбросов, всеобщим угнетением, запретом политической самодеятельности, повальным грабежом, пытками и казнями, зубовным скрежетом застенка и тишиною кладбища, простирающегося от Балтийского моря до Тихого океана.

Эти два внешним образом столь различных государственных строя имели, однако, то основное общее свойство, что во главе западных демократий, с одной стороны, и правительства СССР, с другой – стояли чистопородные евреи, абсолютно ничем не стеснявшиеся в проведении своей расовой политики.

Но вот свершилось великое. Могучим порывом два великих европейских народа, германский и итальянский, сбросили с себя позорное ярмо иудо-демократической лжи. И тотчас вся неописуемая злоба демократий и большевизма и вся ненависть, на которую только способна среда политических интриганов и поджигателей, обрушились на Германию и Италию, которые, подобно несокрушимым твердыням, стоят в Европе на страже вечных ценностей арийской культуры.

Но злоба эта достигла ни с чем не сравнимых размеров, когда Германия, под мудрым водительством ее вождя Адольфа Гитлера, подняла голос в защиту своих угнетаемых братьев в Чехо-германо-венгро-полоно-руссо-словацкой республике.

Этой теме, т.е. объединенному фронту демократий и большевизма против фашистских государств, был посвящен десятый съезд Национал-социалистической партии в Нюрнберге с 5 по 12 сентября 1938 года, сплотивший вокруг вождя и партии весь германский народ и пред лицом всего мира показавший, что этот союз и в переживаемое время ответственных решений более прочен, чем когда-либо.

Официальным лозунгом съезда была Великогермания, почти достигшая, после присоединения к составу III Империи территории бывшей Австрии, своих исторических рубежей. Но III Империи и ее вождю предстояло подойти к разрешению еще одной исторической проблемы, а именно вопроса о судьбе судетских немцев, и эта тема неизбежно также нашла свое отражение в речах, произнесенных на съезде в Нюрнберге.

Учитывая, что, ввиду тенденциозной информации и искажения произнесенных в Нюрнберге речей мировой, т.е. еврейской печатью, речи эти не могли своевременно сделаться достоянием широких кругов читателей, понимающих русский язык, – издательство „Новое Слово“ сочло своим долгом выпустить отдельной брошюрой русский текст: 1) прокламации Адольфа Гитлера к участникам съезда; 2) речи имперского руководителя А. Розенберга; 3) речи фельдмаршала Г. Геринга и 4) заключительной речи А. Гитлера, которою закрылся Нюрнбергский съезд.

„НОВОЕ СЛОВО“.

 

Прокламация Адольфа Гитлера

(Оглашена в Нюрнберге, 6 сентября 1933 года, в день открытия „Конгресса Великогермании“ Национал-социалистической германской рабочей партии)

Мы собрались сегодня в Нюрнберге, более глубоко взволнованные, чем когда-либо до сих пор. Уже много лет, как имперские партийные съезды являются не только праздниками нашей национальной радости и гордости, но и таинством внутреннего озарения. Старые бойцы стекаются сюда в надежде встретить столь многих прежних друзей, с которыми их связала долгая борьба за овладение властью. Таким образом, в этом городе приветствуют друг друга ежегодно товарищи по оружию величайшей германской революции. Но в этом году в первый раз наш круг значительно расширился. Национал-социалистическое государство приняло в свое лоно новых немецких соплеменников. Многие из них находятся в эту торжественную минуту в нашей среде в первый: раз. Другие будут, в качестве сочленов боевых организаций, шествовать также в первый раз плечо о плечо со своими германскими собратьями, возобновляя в глубине своей души завет: свято блюсти всегерманское единство.

Какие воспоминания пробуждает в каждом из нас сегодняшний день! Как раз в эти месяцы, двадцать лет тому назад, началось внутреннее разложение нашей родины. Не внешний враг прорвал наш фронт, но коварный яд внутреннего разложения. Слабость и половинчатость нашего государственного управления во время войны сделались причиной неслыханной в истории катастрофы народа и государства. И в ближайшие месяцы после этого казалось, что Германия уже не встанет. Началась пора глубочайшего унижения и позорного упадка духа целого народа. Но через год после этой катастрофы из хаоса бедствий и отчаяния вырос новый символ. Провидению было угодно, чтобы носителем его был я. А четыре года спустя произошел первый имперский партийный съезд национал-социалистического движения. Тогда, значит, пятнадцать лет тому назад, в Мюнхене собрались из многих областей германского государства мужчины и женщины партии, знамени которой через десять лет ровно было суждено сделаться государственным флагом Германии. Эти доказательства пробуждения нации повторились во время девяти последовавших затем партийных съездов. И вот теперь мы встречаемся в десятый раз!

Но что произошло с тех пор с Германией! Не кажется ли вам теперь, что судьбе было угодно провести германский народ и наше отечество чрез все эти испытания для того, чтобы наше сознание прояснилось бы и мы созрели бы для того великого всегерманского единства, которое одно является предпосылкой для бытия нашего народа в будущем!

Оглядываясь на пережитое, путь, который проделало национал-социалистическое движение, и последовавший затем подъем нашей страны могут показаться сказочными и малоправдоподобными. Быть может, когда-нибудь об этом пути будут говорить как о чуде, которое нам даровало Провидение. Но как бы мы все это ни объясняли, мы должны признать, что в основе этого чуда лежала вера, вера в бессмертие германского народа!

И если в то время я, в качестве никому неизвестного солдата мировой войны, начал тот путь, который поставил меня во главе германского народа и теперь ведет впереди вас, то я своей смелостью обязан лишь несокрушимой вере в ценность моего народа. Было великим счастьем – я должен это высказать сегодня – что я, во время моей юности и военной службы, имел возможность познакомиться лишь с широкими слоями нашего народа, ибо только это наделило меня несокрушимой верой. И под влиянием этих впечатлений я сохранил свою веру, пройдя через все испытания и трудности. Если бы я в то время, вместо знакомства с народными низами, познал бы среду верхов его интеллигенции и политических вождей, (что произошло со мною несколько позже) освоившись с их общественной моралью и их политическими и человеческими недостатками, я бы тоже начал сомневаться в будущем германского народа. Что меня в те горькие дни и недели распада ободряло, было не знакомство с кругами политических или военных вождей или же интеллигентных слоев Германии, но близость к германским фронтовым бойцам и к миллионным массам немецких рабочих и крестьян, из которых впоследствии образовалось это стальное ядро нашего народа. Только этому обязан я мужеством решиться на титаническую борьбу и с первого дня верить в ее конечный успех. Но, если вся храбрость и мужество германского народа выявились в подвигах фронтового солдата, то этого ни в коем случае нельзя было сказать относительно тогдашних вождей Германии.

Вот почему я принял решение дать Германии новое водительство, заключавшее те же ценности, которые мы требовали от широких народных масс и которые, как показала история, мы, вне всякого сомнения, сохранили. Высший слой германского народа поставил на пробу в ноябре 1918 года свои способности руководить нацией. С полной ясностью предстал передо мной вопрос, который надлежало разрешить. Надо было создать новую организацию руководителей. Каждая мысль спасти нацию при помощи старых политических форм заставляла верить, что наблюдавшийся повсюду упадок духа должен был, благодаря случаю и наперекор всем законам логики и опыта, претвориться в новую силу. В течение четырех лет германский народ дал еще неведомые в прошлом доказательства своей духовной ценности. Полки шли в огонь, не колеблясь, и истекали кровью. Батареи стреляли до последнего офицера и солдата. Экипажи кораблей сжимали в руках разорванные флаги и шли ко дну с германским народным гимном на устах. И этому проявлению вечного героизма на фронте была противопоставлена потрясающая трусость в руководстве империей и нацией. В то время, как в течение четырех лет геройский фронт в бесчисленных жертвах доказал свою ценность, германское правительство ни разу не нашло в себе силы к какому-либо решению подобного же величия и смелости. Все мужество было у фронта, а вся трусость концентрировалась в тылу, в организованном политическом руководстве страною. Все попытки спасти Германию могли при таких условиях удаться лишь в том случае, если бы эта политическая головка была бы вырвана и устранена. Для этой цели надо было найти путь к отбору новых политических вождей. Но это исключало всякую возможность творить грядущую историю Германии в рамках старых политических партий. В те ночи, когда я когда-то решил сделаться политическим деятелем, решилась также судьба немецкого партийного мира.

Если я сегодня, перед лицом всеобщего подъема нашей страны, счел нужным это сказать, то я могу согласиться с теми, которые, заглядывая в наше будущее, видят повсюду одни затруднения и не хотят примириться с тем, что к прошлому возврата нет. В эту торжественную минуту я бы хотел самым категорическим образом заявить, что в долгие годы роста нашего движения и его борьбы за овладение властью и тем самым за Германию, я не видел со стороны того, другого мира – ни понимания, ни поддержки. Эти люди прошлого видели в моей попытке пробудить в Германии дух мужества и радостной ответственности не более, чем вредную инициативу, потому что в их глазах мужество было равносильно безрассудству, а трусость представлялась величайшей мудростью. Они, конечно, допускали для нашего прошлого необходимость гражданских доблестей, но, тем не менее, считали, что переживаемое время эти сентиментальности уже переросло. Они, правда, говорили о прусском духе» но забывали, однако, что прусское происхождение не закреплено ни в каких документах, но заключается лишь в безукоризненной выдержке. У них на устах всегда были имена великих прусских героев, и они охотно ссылались на них при каждом подходящем случае, но не допускали, что весь их собственный духовный багаж подпадал под ту категорию, которую пруссак Клаузевиц в своих воспоминаниях охарактеризовал словом „трусость“. Ввиду этого, они, конечно, не могли понять неизвестного бойца, попробовавшего дать право голоса в области политики германскому фронтовику и создавшего для этой цели партию, в которой этот самый немецкий фронтовой солдат получил впервые политическое представительство.

Они не поняли или же не хотели понять, что и для политического вождя и политического руководства нацией сильный характер, верное сердце, мужество, отсутствие боязни ответственности, ни пред чем не отступающая решимость и непоколебимая твердость гораздо важнее, чем отвлеченное знание. Но так как они это считали несущественным, их собственные организации, также зараженные этим духом, не были в состоянии разрешить ни одной серьезной задачи.

То, что они создание Национал-социалистической партии рассматривали как дробление национальных сил, было лишь первым шагом к большому оздоровлению и тем самым объединению германского народа. Начался новый процесс политического отбора. Из-за провозглашения непримиримых пунктов нашей программы колеблющиеся от нас отшатнулись. Но, благодаря выявлению нашей партией постоянной готовности к действию, нам удалось привлечь в наши ряды подлинных борцов.

Так начал я собирать мою старую гвардию, которая – за незначительными исключениями – меня не покинула. И когда я пятнадцать лет тому назад в Мюнхене делал этой гвардии смотр, она не отличалась большой численностью, но зато по своим моральным качествам отражала все наши национальные добродетели.

Это было первое политическое движение, которое было отрешено от интересов каких-либо классов, профессий, промышленных кругов или же иных группировок и которое не боролось за определенную политическую систему или же форму правления. У этого движения был только один лозунг, и этим лозунгом была – Германия.

Если мы после стольких лет оглянемся на первые годы нашей нечеловеческой борьбы, то мысль об этом должна нас заставить содрогнуться: какой гигантский поворот судьбы! Как выглядела Германия во время этого первого партийного конгресса? Униженной, презираемой и обесчещенной, экономически обессиленной и ограбленной, во внутренних своих делах предавшейся безумию, во внешних делах – попираемой пятой неумолимого врага.

А сегодня? Мы все невольно трепещем от внутреннего удовлетворения, когда нам ставят этот вопрос. Но вместе с тем мы не должны забывать, что все это время германский народ оставался все тем же. Народ 1918 года был тем же самым, каким он был в 1914 году, народ 1913 года был тем же самым, каким был в 1918 и стал в 1933 году. Это те же мужчины и женщины. Как же объяснить загадку нашего воскресения ?

Только одно с тех пор изменилось. Водительство германского народа стало другим. Его создал, путем безжалостного отбора, национал-социализм. Но, поскольку этот отбор относится к годам нашей борьбы, он представляет собою высшую ценность, которая не может быть заменена какой-либо иной внешней силой военного или политического значения. И это водительство стало символом германского воскресения. Чудо, которое произошло в Германии с 1805 по 1813 г. г., не представляло собою ничего другого. Прусскиемужчины и женщины во времена битвы народов при Лейпциге были теми же пруссаками, что и в дни Иены и Ауерштедта. Но и в ту эпоху слабая государственная и военная власть была заменена через несколько лет личностями героического типа, и их имена, имена Штейна и Блюхера, Шарнхорста и Гнейзенау, Йорка и Клаузевица, объясняют нам чудо великого воскресения Пруссии. И в двадцатых годах нашего века чудо германского воскресения обгоняется теми же причинами. Заслуга этого воскресения лежит на Национал-социалистической партии, которая проделала гигантскую работу, чтобы Германия нашла в себе силы вернуть свое прежнее значение среди народов.

Эта партия должна была разрушить и вырвать с корнем тот, другой партийный мир. Она должна была объявить безжалостную войну классовым и сословным предрассудкам. Она должна была позаботиться о том, чтобы, независимо от рождения и происхождения, сильный волей и талантливый немец мог бы найти доступ к высшим ступеням социальной лестницы. Она должна была очистить Германию от всех тех паразитов, для которых бедствия родины и нашего народа явились источником самообогащения. Она должна была провозгласить вечную ценность крови и почвы и поднять уважение к предвечным законам нашего национального бытия. Она должна была, наконец, объявить беспощадную войну самому злейшему врагу, который угрожал основе существования нашего народа: интернациональному еврейскому врагу человечества.

В нашу задачу входило очистить тело германского народа, его расу и его культуру от этого паразита. Партия должна была положить конец разброду, который царил в так называемом общественном мнении. Для достижения этого она должна была взять в свои руки все средства пропаганды, печать, театр, фильм и направить все это к одной цели.

Но она должна была также обеспечить социальную базу нового народного единения, поставить народное хозяйство в зависимость от пользы государства и, в первую очередь, утвердить авторитет центральной власти. Ибо, если мы глубоко верили в спасение Германии, то это, конечно, не могло произойти путем столкновения различных мнений и словоблудия умников или же злословия желчных критиков. Партия должна была взять также авторитет государства под свою защиту не только от покушений отдельных лиц, но еще более от губительного материалистического миросозерцания широких общественных кругов, всех этих патентованных политиков и мудрецов, для которых их духовная свобода была лишь средством для достижения личных целей, хотя бы от этого свобода остальных их сограждан стала бы фикцией. Наше движение не могло отступить в этих вопросах пред широким фронтом общего фронта буржуа и марксистов. Но оно также не могло уступить и тем веяниям, которые надеялись, что новое движение приведет нашу страну к политической или экономической реставрации.

Наша партия должна была осуществить громадную программу. И сегодня, через пять лет работы, мы должны признать не без горделивого чувства, что Национал-социалистическая партия вполне оправдала возложенные на нее надежды. Пункт за пунктом она выполнила все свои обещания. Государственная власть пользуется снова авторитетом, сильная армия защищает пределы нашей страны на суше, яа воде и в воздухе, развитие народного хозяйства обеспечивает нам экономическую свободу и независимость, наша культура снова служит красоте и величию нации.

В борьбе, не имеющей прецедентов в истории, она добивалась нашей внешней свободы. И так как германский народ, благодаря своей все усиливавшейся внутренней сплоченности, стал более достоин этой свободы, удалось сбросить, звено за звеном, цепи того договора, который был задуман для того, чтобы нас окончательно погубить. Вам всем, конечно, знакомы все эти великие исторические даты. Когда-нибудь они будут торжественно внесены в историю германского народа. Они представляют собою совершенно неоспоримое доказательство того, что ум и сила вовсе не являются двумя взаимно исключающими понятиями.

Несколько недель тому назад одна английская газета писала о том, что я испытываю живейшее желание заключить с некоторыми государствами договор, касающийся многих вопросов, ибо иначе я не смогу выступить на предстоящем партийном съезде. Но я вовсе не имел и не имею этого намерения.

Я выступаю пред вами, мои старые соратники, не с договорами, но с семью новыми германскими областями, представляющими мою родину.

В эти дни в первый раз на арену истории в Нюрнберге выступает Великогермания. Если старые драгоценности имперской короны возвратились сегодня в Нюрнберг, то их несут и сопровождают шесть с половиной миллионов немцев, которые теперь духовно объединились с нами. Всеми ими владеет в эти дни более сильно, чем когда-либо, счастливое сознание принадлежности к большому и неразрывному целому. То, что несет один, несут все. Но то, что нести обязаны все, облегчает ношу каждого в отдельности.

Это возвращение Остмарки в состав Великогермании ставит в предстоящем году пред нами новые задачи. Политическую организацию нашей партии в Остмарке можно признать в значительной мере законченной. В экономическом отношении освоение этой области Германией и приобщение ее к гигантскому ритму немецкой хозяйственной жизни будет с каждым днем делать все большие успехи.

Еще несколько месяцев тому назад я высказал уверенность, что нам удастся устранить безработицу через три-четыре года в Остмарке (бывшей Австрии). Сегодня это предположение я могу уяснить более точно: уже в конце будущего года кризис безработицы будет окончательно побежден также и в Остмарке.

В настоящее время мы страдаем лишь от двух серьезных экономических затруднений:

а) от недостатка рабочих рук, в особенности от недостатка квалифицированных рабочих для нашей промышленности и

б) от недостатка полевых рабочих.

Если в других государствах в этом желательно видеть доказательство экономической слабости немецкого народа, то мы охотно примиримся с этим наблюдаемым у нас недостатком рабочих рук, а демократиям уступаем силу безработицы.

Если в недостатке рабочих рук я усматриваю единственную причину экономических затруднений в Германии, то этим обстоятельством мы обязаны лишь двум фактам:

1. Милостью Всевышнего нам дарован, наконец, в этом году небывалый по своему богатству урожай. Благодаря энергичным мерам нашего сотоварища по партии Геринга, нам удалось, несмотря на неурожаи предшествующих лет, перейти в новый год со значительными хлебными запасами. С этими запасами и благодаря щедрым дарам урожая этого года, мы будем обеспечены продовольствием на долгие годы. И, несмотря на это, мы должны быть бережливыми. Мы хотим заготовить такие запасы хлеба, которые страховали бы нас от всех неожиданностей.

2. Мало-помалу начинают сказываться результаты четырехлетнего плана. То, что я однажды предполагал, получило свое полное подтверждение. Как только германскому народному хозяйству и немецким изобретателям были поставлены совершенно определенные экономические цели, талантливости и гениальности наших химиков, физиков, машиностроителей и техников, а также руководителей предприятий и организаторов производства удалось добиться совершенно неожиданных успехов.

Если в начале нашей борьбы в 1933 году требовалось поставить как можно больше немцев на любую работу, то в настоящий момент необходимо делать как можно больше примитивной работы при помощи машин. Этим путем наш квалифицированный рабочий, стоящий в качественном отношении так высоко, будет мало-помалу освобождаться от простейшей работы и переходить к работе более сложной и более соответствующей его духовным качествам. Замена живой рабочей силы машинами позволит также преодолеть недостаток рабочих рук и в сельском хозяйстве. Мы видим, что благодаря мероприятиям четырехлетнего плана, производительность нашей промышленности поднялась снова, а это имеет для нас, я особенно подчеркиваю это, решающее значение. Если в Германской империи, вместе с Остмаркой, в процесс работы были вовлечены 7 1/2 миллионов рабочих, то, в соответствии с увеличением от этого общей суммы заработной платы, этим 7 1/2 миллионам должна была быть обеспечена вполне реальная дополнительная производительность. Ибо вопрос о преодолении безработицы не есть проблема выплаты заработной платы, но, в гораздо большей степени, заказ на изготовление в соответствующем количестве продуктов первой необходимости. Германский народ не имеет золотой валюты, т.е. он, благодаря нашим врагам и ценою тяжелых уроков, освобожден от безумия золотой валюты и золотого покрытия. Но в силу этого тем более важно обеспечить за германской монетной единицей то единственно реальное покрытие, которое поддерживает, в качестве основной предпосылки для ее устойчивости, эту монетную единицу всегда на определенной высоте. Именно на каждую марку увеличенного производства, на которую в Германии выплачивается более заработной платы, на ту же марку должно быть увеличено производство. В противном случае эта выплаченная марка явится ничего не стоящей бумагой, ибо на нее, за отсутствием соответствующего количества ценностей, ничего не может быть приобретено. Эта элементарная национал-социалистическая хозяйственная и денежная политика позволила нам в эпоху повсеместного надувательства в области монетной системы поддерживать стоимость, т.е. покупную способность германской марки на одном и том же уровне. Это важно для каждого немца в отдельности, как для горожанина, так и для крестьянина. Ибо для горожанина заработная плата и жалованье сохраняют свое значение постольку, поскольку он может приобрести от крестьянина соответствующие жизненные припасы, а для крестьянина – если он, в обмен на вырабатываемые им продукты, может купить соответствующее количество промышленных товаров. В силу этого основным заветом национал-социалистического экономического мировоззрения является принцип, что единственное реальное повышение заработной платы есть повышение производительности, другими словами – повышение в силу этого количества жизненных благ, а не выпуск не имеющих никакой цены бумажек. И, быть может, наибольшей заслугой национал-социалистического движения является широкое распространение в народных массах этих простейших, естественных, но не слишком популярных экономических положений. И в то время, как в переживаемую эпоху в демократических странах заработная плата и товарные цены в дикой скачке стараются перегнать друг друга, и общая производительность постоянно понижается, национал-социалистическая экономическая система являет собою картину постоянно возрастающего производства и связанного с ним постоянного роста потребления при совершенно устойчивой монетной единице.

Больше, чем мы работаем, нельзя работать. Но, если в такой большой стране, как Германия, все население производит, то вполне естественно, что это гигантское количество продуктов труда народом и потребляется без остатка. Ибо можно тезауризироватъ известный срок денежные знаки, но накоплять продукты не представляется возможным. Безразлично, чем бы они ни были: съестными припасами или же товарами. Продукты требуют потребителя. И в то время, как мы призываем немецкий народ к постоянному повышению производительности, сама собою возникает необходимость отдавать эти предметы потребления снова народу. Цель национал-социалистической экономической политики отнюдь не заключается в том, чтобы приучать народ к лени и к ограниченному стандарту жизни. Мы хотим сделать народ наш трудолюбивым и всячески повысить его жизненные потребности. Иначе говоря, мы хотим, посредством нашей трудоспособности, производить столько ценностей, чтобы каждый немец в отдельности имел бы от роста производительности всегда увеличивающуюся выгоду. Этот процесс требует от нас большой политической рассудительности. Он может удаться только в том случае, если весь народ, в своем единстве и полном согласии, принимает в расчет интересы каждого, чтобы тем самым служить целому. Если бы национал-социалистическое государство позволило бы нашему хозяйству идти тем путем, каким оно шло когда-то, то мы бы теперь имели непрекращающиеся беспорядки, забастовки и локауты, связанное со всем этим падение производительности и, взамен, повышение заработной платы, которое имело бы своим последствием обесценение монетной единицы и понижение условий жизни. То обстоятельство, что наш народ понимает смысл экономической политики партий и радостно выполняет ее предначертания, свидетельствует о высокой интеллигентности и рассудительности германского народа. В остальном же я вас прошу иметь в виду следующее: как сложатся в будущем международные экономические отношения, трудно предугадать. Ибо если другим народам придет в голову, вместо того, чтобы повышать производительность, таковую разрушать, то неизбежным последствием этого рано или поздно явится гибель так называемой мировой торговли. Поэтому так важно поддерживать на надлежащем уровне наше национальное хозяйство, чтобы тем самым наилучшим образом способствовать улучшению хозяйства мирового. Ибо оно отнюдь не улучшится от внешне весьма поучительных, но внутренне совершенно бессодержательных речей демократических государственных деятелей. Путь к этому лежит в другом: демократии должны привести в порядок свое собственное, находящееся в полном упадке хозяйство.

До тех пор, пока эти государственные люди, вместо того, чтобы позаботиться о производстве у себя дома и привести в порядок экономику своих же собственных стран, предпочитают вести полемику с авторитарными государствами посредством общих фраз частью нравоучительного, частью укоризненного характера, – они не ударят палец о палец для того, чтобы поднять так называемое мировое хозяйство и, в особенности, мировую торговлю, но приносят им только неизгладимый вред. Германия, во всяком случае, может сказать о себе, что она, благодаря своей постоянно возрастающей продукции, сделалась не только все более значительным продавцом своих, но и все более богатым покупателем иностранных товаров. Но с одной оговоркой: в своем общем и целом германское народное хозяйство строится так, чтобы оно в любую минуту могло бы стоять совершенно самостоятельно на своих собственных ногах.

Замысел окружить блокадой Германию можно в настоящее время признать совершенно неудавшимся. Национал-социалистическое государство, со всей свойственной ему энергией, сделало в этом отношении надлежащие выводы из уроков мировой войны. И мы продолжаем утверждать, что мы предпочитаем некоторые ограничения в той или иной области экономической зависимости от заграницы.

Во главу угла нашей экономической политики должен быть поставлен следующий принцип: интересы нации должны быть превыше всего. Поэтому ее экономическая жизнь строится материально целиком на жизненных потребностях нашего народа и нашей территории. Ибо только при таких условиях немецкие вооруженные силы всегда будут в состоянии защищать свободу и жизненные интересы Германии. И тогда Германия будет для других народов чрезвычайно ценным другом и союзником. Если я об этом заявляю по случаю нашего десятого партийного съезда, то я это делаю с чувством удовлетворенного сознания, что время, как политической, так и экономической изоляции Германии миновало безвозвратно. Империя приобрела в виде союзников великие и сильные державы.

Более грозной, чем когда-либо, нависла над миром большевистская опасность уничтожения народов. Мы видим повсюду еврейских возбудителей этой мировой чумы. Я полагаю, что могу объявить от своего имени и от вашего, как радуемся мы тому факту, что еще одна великая европейская держава, основываясь на данных собственного опыта, по собственному почину, и, следуя своими путями, исповедует то же мировоззрение, что и мы, и с удивительной решимостью сделала из всего этого надлежащие выводы. Как бы фашистская и национал-социалистическая революции не были обусловлены собственными потребностями наших стран, и как бы различны не были характеры происшедших в них переворотов и их дальнейшего развития, мы счастливы засвидетельствовать, что во всех кардинальных вопросах современности между нами наблюдается то духовное единение, которое в этом мире распада и безумия сближает нас и в повседневной жизни. Этот новый дух является залогом внутреннего единения наших обоих народов.

Мы будем здесь опять любоваться нашей счастливой, сияющей молодежью. Мы увидим здесь опять сотни тысяч молодых немцев, загорелых и здоровых! И тогда мы опять поймем, что, быть может, все это является величайшим достижением нашей революции. У нас воспитывается новое, здоровое поколение, воспитывается не фразами, а поучительным примером действительности. У миллионов германских женщин снова пробудилась любовь к ребенку и желание его взрастить, любовь к той удивительной молодежи, которая проходит в эти дни пред нами, не скрывая своей бурной, пенящейся радости.

Тот, кто всем этим проникнется, должен признать, что каждый немец понял снова смысл жизни на земле. Здоровый народ, политически разумное руководство, сильная армия, развивающееся народное хозяйство и, вокруг, – цветущая культурная жизнь. В этих моих словах заключается благодарность всем тем борцам, которые в эти дни здесь собрались и которые, отделенные от нас временем и пространством, незримо присутствуют здесь, благодарность мужчинам и женщинам нашего движения и благодарность солдатам армии национал-социалистического государства.

Но самую горячую благодарность должны мы вознести Всевышнему за то, что Он способствовал присоединению старой Остмарки к нашей новой Империи.

Ему было угодно подарить германской нации большую радость, а новой Империи успех в том, что это все произошло без пролития хотя бы одной капли братской крови. Пусть немцы никогда не забывают, что без содействия выкристаллизовавшейся в национал-социалистическом движении силы всей нации это было бы совершенно невозможно. Ибо, когда утром 12 марта знамя новой Империи было вынесено за его границу, оно уже не было, как прежде, символом завоевания, но стало символом единения, сомкнувшего всех немцев.

Военный флаг, который тогда наши войска несли в новые области в тяжелой борьбе, сделался для наших братьев знамением веры в победу.

Так на этот раз впервые идея завоевала и объединила целый народ!

Для нас же, как и для наших последующих поколений, империя германцев будет отныне и вовеки Великогерманией!

 

Речь Альфреда Розенберга

Мы всегда указывали на праздниках национал-социалистического движения, что глубокие социальные и политические потрясения, которые в настоящий момент происходят по всему миру, не есть случайные явления. И это даже не внешние последствия мировой войны. Эти потрясения потребовали от нас, чтобы мы исследовали их причины и следствия и с самого начала нашей работы мужественно ответили на вопросы нашей эпохи, даже если этот ответ стоял бы в остром противоречии с мировоззрением и политическими убеждениями людей нашего ближайшего прошлого. Прежде всего, европейские народы, непосредственно затронутые веком технического прогресса и вытекающими из него социальными проблемами, стоят лицом к лицу пред тем историческим фактом, что внешние политические формы разлагаются или уже разложились и что эта гибель старых понятий и форм является следствием наблюдаемого почти во всех странах внутреннего безверия. То, что прежде считали авторитетом и были готовы признать его в тайниках души, уже обветшало не только в течение последних десятилетий, но во время происходящего за последние столетия непрерывного процесса распада, и если мы искали бы виновников этого исторического явления, то таковыми следует признать как сторонников традиции, так и революционные силы.

В основе всякого рода авторитетов человечества лежит вера в определенные идеалы. Каждая значительная господствующая система и каждая человеческая, отражающая известный тип личность, представляет собою олицетворение, безусловно, идейных и духовных учений и принципов. В центре каждой исторической возможности, обусловленной многими привходящими явлениями, возбуждает к борьбе, конечно, только идеал, который и победоносно поднимается из сердец народов для того, чтобы выковать творческую силу.

Тогда выясняется, прежде всего, насколько сильна вера у руководящего слоя в возможность пройти через испытания борьбы и времени, способна ли система, построенная на этих принципах, к дальнейшему развитию, или же она, связанная с другими научными и социальными системами, более не соответствует духу времени и его требованиям, так как не нашла творческого ответа на запросы новой эпохи. В результате системы духовных ценностей и политические порядки гибнут, если вожди уже не обладают силой воплощать в себе ценности известной системы, если кричащие противоречия-между провозглашенными лозунгами и действительностью превращаются из отдельных явлений в симптомы, потому что новая эпоха уже не считает прежде провозглашенные ценности и идеи творческими и последние, в качестве руководящих принципов, решительно отвергает.

Если мы наблюдаем подобные явления, народы переживают глубокий религиозный, идейный, духовный, социальный и политический кризис. Авторитет, который владел когда-то умами, падает, сложившееся целое разлагается на составные части, и наступает момент, когда решается, пойдет ли народ по гибельному пути отрицания каких бы то ни было авторитетов, или же он располагает еще достаточными силами создать новый авторитет, т.е. новый идеал как отражение нового комплекса идей и ценностей.

С этой точки зрения многие монархи являются непосредственными создателями революционных республик, а многие римские первосвященники – законными отцами еретически-протестантских учений.

Нет никакого сомнения в том, что мы после небывалых катастроф мировой войны, которые еще ныне продолжают потрясать все народы, переживаем ту решительную эпоху, когда некогда господствующие философские, социальные и политические идеалы частью разлагаются, частью уже окончательно разложились, и что это явление наблюдается не первый год, а мировая война, со всеми ее последствиями, является уже концом отмеченного процесса, именно крушением идей и доктрин, которые некогда предлагались в качестве якобы прогрессивного процесса развития человечеству, лишенному посредством гипноза универсализма способности критического суждения. В эти минувшие десятилетия не было недостатка во многих искусственных построениях и формулах, но в них отсутствовал какой-либо стиль. У нас было много церквей и сект, но не было подлинной религии. У нас не было недостатка в философах и философских школах, но мы не располагали каким-либо определенным мировоззрением. И потому что это было так, у нас имелись парламенты 500 различных мнений, но не было подлинного вождя народа и государства. Мы могли похвастаться гигантскими банками и концернами, но у нас не было подлинного народного хозяйства. В конце концов, из-за общего разброда мыслей был глубоко потрясен во всех областях инстинкт жизни, и немец мог сделаться игрушкой в руках директоров больших телеграфных агентств, биржевых спекулянтов и политических режиссеров мира, обреченного на гибель.

Авторитет средневековья, который установил, несмотря на органический протест вновь образовавшихся европейских народов, тиранические жизненные формы, возник тогда, когда мифологической эпохе германских племен в периоде отмирания удалось создать новую метафизическую веру, основанную на историческом факте. Эта вера в новый посю- и потусторонний порядок победила несомненно потому, что она была поставлена в связь с определенной новой системой ценностей. Эта система ценностей, которая ныне находится в борьбе как с либерализмом, так и еще с новой органической жизнью, может быть охарактеризована следующим образом:

Средневековье было славно победою учения о высоком значении бедности, смирения и аскетизма. Высшей моральной ценностью было объявлено воздержание от жизни, а не ее утверждение, и жертва этой системы ценностей создала ту широкую базу для философского и затем и политического господства церковного средневековья, которое указало путь европейской эволюции на многие столетия. Аскетический идеал, служивший светской власти, явился в глазах народов мерилом для суждения об историческом учреждении, и снова и снова, когда носитель средневекового философского авторитета явно нарушал систему провозглашенных им новых ценностей, появлялись ереси, которые нередко принимали размеры, угрожавшие европейскому порядку. Эти ценности были к тому же ценностями общечеловеческого значения, другими словами, они стирали все зарождавшиеся органические разделения между расами и народами, и через всю историю европейских народов красной нитью тянется борьба между окостенелой религиозной догматикой и вновь зарождавшейся волей к обновлению, черпавшей свои силы в доисторическом расовом инстинкте.

После протестантской, наполовину подавленной революции-европейских народов, которая стремилась еще раз, и к тому же тщетно, вызвать к жизни обновляющий синтез на религиозной основе, философия XVIII века и, вместе с тем, государственное миросозерцание XIX столетия делает опыт создать новую идеологию. Уставшие от религиозных споров люди полагают, что им надо искать спасения в идеале всечеловечества и, вне всякого сомнения, эта вера выдвинула на первый план благороднейшие личности. В настоящий момент, когда с исторической точки зрения век либерализма близится к закату, мы можем это политическое явление рассматривать совершенно беспристрастно. В борьбе за овладение властью мы повели открытое наступление по всему фронту против возникшей в Германии поздней формы демократии и победили ее. Поэтому мы свободны в наших суждениях о демократии от какой-либо порожденной злобой дня или же заранее имевшейся у нас предвзятости.

Мы видим в веке либерализма вполне понятный протест против ставшего невыносимым гнета средневекового авторитета. Мы видим в веке свободомыслия рост влияния разнообразнейших личностей, которые не подходят под одну и ту же категорию, но которые нашли, так или иначе, признание своей ценности в XIX столетии. Многие народы воодушевились новыми идеями XVIII века, национальные стремления усвоили для своих целей просветительную философию, и в этом смешении общечеловеческого идеала с национальной культурой политическая борьба в XIX веке тянулась до начала мировой войны. Но никто не сможет отрицать, что в течение этих 150 лет это был процесс духовного упадка, а не прогресса. То, что Вашингтон создал в виде американской конституции, уже содержалось в пышных фразах французской Декларации человека и гражданина.

Возникшая из долгой и мучительной борьбы английская демократия не имела ничего общего с безобразиями так называемых демократических парламентов и делячеством германской демократии после войны. Она некогда представляла собою в Англии совместный англо-германский протест против суровости завоевателей-норманнов, а также органический синтез между властью и свободой, и островное положение Англии позволило ей спокойно заниматься своими внутренними политическими делами, что для нее является столь характерным. Это положение Англии нашло отражение в меланхолической прощальной речи британского премьера Болдвина, носившей по человечеству чрезвычайно симпатичный характер. Обращаясь к британской молодежи он заявил, что она в жизни должна, прежде всего, думать о своих обязанностях, а затем уже о правах – мысль нам вполне родственная, но довольно далекая от демагогических выкриков современной демократии. Болдвин добавил к этому, что в будущем демократии должны спастись от себя самих. Он требовал „управляемой свободы в рамках закона, с властью на заднем, а не на переднем плане“.

Эта чисто германская концепция должна была, казалось бы, сделать возможным более близкое понимание нынешних стремлений нашего народа, если бы этому не препятствовала агитация из враждебных кругов. Английская „свобода“ также связана, но не столько государственным принуждением, сколько условными формами английской жизни. И в отношении более строгих государственных форм открытой со всех сторон Германии безответственные иностранные элементы проливают чернила об отсутствии у нас свободы, чтобы отвлечь нас от, по необходимости, стеснительных форм государственной жизни. И при этом забывают, что основной предпосылкой английской политической свободы явилось не только лишение свободы многих других колониальных народов, но и использование плодов богатейших стран земли.

Этот характер английского парламентаризма отнюдь не является последствием якобы универсалистской и пацифистской демократии, но результатом многовекового военно-политического, лишенного каких-либо моральных стеснений овладения миром. И в то время как, ни один сын британского народа не подчиняется какой-либо иноземной силе, в Лондоне забывают, что миллионы немцев, любящих свободу не менее, чем англичане, живут под властью чужестранной тирании, созданной в Европе при помощи той же Англии.

Островное положение Великобритании помогло этой стране жить своеобразной и упорядоченной политической жизнью, пока это равновесие не было нарушено чуждыми, главным образом, еврейскими денежными интересами, приблизив английское мышление к компрометирующему его французско-еврейскому. Еврейство, явившееся на почве Великобритании вторым после норманнов иноземным нашествием, уже не раз делало политику Лондона антианглийской, как об этом свидетельствуют последние двадцать лет события в Палестине. И тем не менее, слово „демократия“ обозначает в Англии, Франции и США очень различные формы жизни. Во всяком случае, отмеченное выше утверждение Болдвина о том, что демократия должна спастись собственными силами, представляет собою лучшее доказательство глубокого кризиса этой политической системы.

Был момент, когда мировоззрение XVIII века в его реальном воплощении стояло на гребне победы, сосредоточив в своих руках власть над миром, и имело возможность осуществить идеалы о братстве и дать поверившим в них миллионным массам обещанный мирный порядок. Это было в ноябре 1918 года. Германская монархия, в качестве последнего серьезного противодействия философии и государственной мудрости XIX века, сложила свое оружие.

И тогда была дана возможность осуществить три идеи, в которые народы мира верили в течение полутора веков. Это были идеи мировой культуры, мирового хозяйства и всеобщего мира.

Ни один даже самый ловкий софист не мог бы сегодня отрицать, что переживаемый нами идейный перелом выдвинул на первый план современной политической жизни посредственные умы и характеры. Демократия, занимающая командные высоты в мировом порядке, показала себя совершенно неспособной к подлинному государственному мышлению и, вместо того, чтобы дать народам новый, обещанный ею порядок, так называемые „версальские мудрецы“ приняли на себя задачу разложения мира. Они не сумели поддержать мировой культуры, но вызвали к жизни почти во всех странах ужасное варварство и разрушение культуры. И если большевистский хаос еще не воцарился повсюду, то этим мир обязан сильным противодействующим силам, которые восстали против навязанного им в Версале договора. Они некогда посылали христианских миссионеров вместе с торговцами опиумом в страны старой культуры, называя это насаждением европейской культуры. Они уже этим доказали, что их представление о мировой культуре было связано с отрицанием подлинного национального миросозерцания. Они допустили к духовному водительству евреев и этим опять-таки доказали, что их собственная органическая воля к культуре сломалась тогда, когда они разглагольствовали об универсальной культуре и еще не успели показать пред лицом мира своей неспособности. Они впустили в европейские столицы негров. Так, в первый раз после войны, чернокожий мог судить о европейских делах в Париже в качестве члена французского правительства. И поэтому вполне последовательно, если большевизм уже называет себя сегодня демократическим, ибо он, в связи со всеми беспочвенными элементами под еврейским руководством, практически осуществляет лишь то, что в вырождении либеральной эпохи сделалось посредством системы продажности совершившимся фактом социальной жизни.

Под мировым хозяйством доверчивые народы понимали внесение известного порядка в международные экономические отношения, окончательно запутанные эгоистическими стремлениями отдельных государств. Но г.г. финансисты мировых столиц, стоявшие позади Версаля, понимали под „мировым хозяйством“ лишь открывавшуюся им возможность создать колоссальное, еще небывалое по своим размерам деловое предприятие. Они понимали под мировым хозяйством и осуществили на земле финансовое порабощение творческих сил отдельных наций. И тогда гигантские тресты и концерны при помощи так называемых займов начали выкачивать плоды усилий миллионов трудящихся в Европе и в других странах.

Годы, последовавшие за подписанием Версальского договора, показали, как беспомощны были силы, на долю которых выпало создать в экономической жизни Европы действительно порядок. И если социальная нужда, вызванная безработицей, не всюду привела к хаосу, то это произошло только благодаря вновь народившимся силам, которые решительно восстали против мысли о создании мирового хозяйства, управляемого несколькими центрами рвачей, и обратились к вечным истокам народного творчества – к крестьянам и к земле, на которой творчество народа являлось предпосылкой естественного содружества всех органических элементов жизни.

Последствием этого заблуждения демократий и испытания, выпавшего на их долю, был не всеобщий мир, но потрясение всех мирно настроенных народов. Без всяких познаний в области истории, щеголяя прямо своим преступным невежеством, решали господа из Версаля, Сен-Жер-мена, Трианона и Севра судьбу народов, разрывая их тело, отсекая, подобно мясникам, самые жизненные части территорий. Лига наций же, которая должна была играть роль примирительницы между народами, была совершенно глуха к доносившимся до нее жалобным крикам несправедливо обираемых народов.

Здесь обнаружилось, что уже более нельзя было говорить о каком-либо искреннем исповедании народами-победителями обоих экономических принципов, ибо нигде в эти двадцать послевоенных лет так называемыми победителями не было предпринято ни одной попытки посредством лечения вызванных ими же самими источников болезней построить камень за камнем здание мира. На них навсегда останется исторический упрек, что они даже сознательно поддерживали очаги болезней, чтобы не дать утвердиться миру и извлечь для себя из яростной, угрожавшей миру войны всех против каждого, политическую и деловую выгоду.

Если сегодня говорят о государственных, социальных и, в конце концов, философских кризисах, то это надо объяснять тем фактом, что народы, которые некогда верили в либерализм и демократию, и отдали все свои силы идее мировой культуры, мирового хозяйства и всеобщего мира, уже начали терять веру в эти идеалы. И отсюда для мира возникла политическая опасность, что те силы, которые находились на высоте своего могущества, оказались совершенно неспособными создать новый порядок вещей. И подобно тому, как в частной жизни банкрот пробует спасти последнее достояние посредством самоуправных действий, некоторые круги, а, конечно, не целые народы, хотят путем совершенно недопустимых провокаций по адресу вновь созданного в Европе порядка вещей отвести внимание народов от своей вызывающей всеобщий хаос неспособности.

То, что пред вами происходит во второй раз в течение пятисот лет, есть ничто иное, как крушение когда-то сильных авторитетов. Дикие драки в парламентах, непрекращающиеся социальные кризисы, неспособность, даже при наличии огромных естественных богатств, преодолеть безработицу – все это лишь доказательства, что старый мир поет свою лебединую песню, и что народы, повинующиеся внутреннему инстинкту и творческой воле, должны против такого разложения бороться и искать новых авторитетов.

В этом заключается секрет успеха национал-социалистического движения, фашистской революции и многих других политических явлений нашего времени. Но только германский народ, у которого всякого рода осложнения были неизмеримо более острыми, чем у других народов, должен был решиться на тот или иной путь гораздо скорее других наций. И так как Германия в один из наиболее грозных часов своего существования выдвинула большого человека и нашла людей, которые без всяких условий принесли все свои силы новой эпохе, то в этом и заключался ответ на вопросы нашего времени, когда надо было окончательно порвать со всем тем, что уже не было способно вести большой народ к светлому будущему. Германский народ отвернулся от наглых попыток втиснуть его как в средневековое искажение жизни, так и в беспочвенность либерализма, потому что убедился, что идеи и ценности, которые находятся в органической связи с расой и народом, еще далеко не подходят для жизненной структуры других рас и наций. И, если для нас превыше всего стоит идея народной свободы, то и национал-социалистическое движение создалось его учением об иерархическом порядке ценностей, с этим постулатом победило и приняло на себя задачу доказать в будущем жизненность этого идеала.

Таким образом, мы можем формулировать окончания исторических эпох, в силу падения их идеальных ценностей, следующим образом:

Авторитет средневековья возник из победы учения о бедности, смирении и подвижничестве.

Авторитет либерализма возник из веры народов в возможность создания мировой культуры, мирового хозяйства и универсального мира.

Авторитет национал-социализма был построен на идее национальной чести как наивысшей ценности, социальной справедливости, как выражения равноценности всех немцев, и народного содружества как результата жертвенной борьбы за новую идею и как формующей силы для осуществления нашего великого будущего.

Идеи XVIII и XIX столетий являлись чересчур абстрактными, не были одухотворены волевой цельностью, а потому оказались и нежизнеспособными. Наоборот, идеи национал-социализма опираются на национальные ценности, и, как таковые, не расторжимы с сущностью германского характера. Правда, старая идея свободы освобождала от пут немало индивидуальных творческих сил, но на этом процесс этот не остановился, и впоследствии на смену творческих сил явились силы хаоса и разрушения. То было учение о свободе от каких-либо обязательств. Идея же национал-социализма является учением о свободе для разрешения определенной задачи. Первое учение должно было раствориться во множестве субъективных желаний, второе имеет своей высшей задачей, преобладающей над бесформенным всечеловечеством, осознание своих обязанностей в отношении огромной нации, связанной общей судьбой и черпающей силы в своем единстве.

Германская история учит нас, что инстинкт нашего народа всегда стремился, несмотря на пережитые им политические и военные катастрофы, создать связь между вождем и его приверженцами, между народом и государством. Так, в маленьком масштабе, во время решительной борьбы герцог и его дружина, которая ему присягнула на время всей борьбы, олицетворяли собою символ немецкого понимания свободы и авторитета. Герцог был избран свободно за свои личные заслуги, и, как только это происходило, то он уже являлся источником всех приказов, которым его люди отныне слепо подчинялись. Принцип более поздних гильдий На социальной основе, цехов или Ганзы были выражением тех же стремлений, которые должны были сочетать свободу с повиновением и которые одновременно проводили глубокую разницу между авторитетом вождя и деспотизмом тирана. Во время кровопролитной тридцатилетней войны, решавшей судьбы Германии на целое столетие, в Пруссии, для того, чтобы вообще сделать спасение Германии осуществимым, была введена строгая дисциплина, которая, быть может, некоторым и могла казаться слишком суровой, но которая только и спасла судьбы Германии. Так, в эпоху общего упадка духа, Пруссия сделалась оплотом и учителем всего германского народа и создала для формовки немецкого характера вызывавшую насмешки, но преисполненную высших нравственных идеалов прусско-германскую армию в качестве залога германского будущего.

Судьбе было угодно, чтобы Остмарка, находясь под другим водительством, испытала иную судьбу, но в настоящее время мы можем установить без всякой горечи, что и эта немецкая область, может быть, другими путями, была в течение столетий оплотом европейского порядка, и что даже самые острые соперничества между князьями не смогли подавить в народе Остмарки живое чувство своей принадлежности к германскому целому. Прусская муштра оковала Северную Германию и подвела во время Бисмарка под здание Второй империи прочный фундамент. В Остмарке же в это время великая идея всегерманского единства продолжала жить в борьбе многих мыслителей и политических деятелей дальше. И даже за последнее время, вопреки жалким и мелочным попыткам поколебать естественный ход германской истории, путем решительного действия в марте 1938 года в нашей судьбе наступил поворот, и мы являемся свидетелями того, что вслед за германским герцогом, немецким рыцарем и прусской муштрой подвигом Адольфа Гитлера осуществлено по своей глубине вряд ли еще до сих пор осознанное воплощение нового авторитета, которое обеспечивает нам на долгие годы возможность дальнейшего развития. Мы все являемся свидетелями этого события и с глубокой, невыразимой радостью ощущаем, что национал-социалистическое государство в немногие годы пожало плоды усилий тысячи лет.

С созданием Третьей империи все силы прошлого, которые раньше претендовали на всеобщность, были поставлены на подобающее им место. Сословные различия исчезли, и их заменило благородное соревнование людей труда. Раздоры прежних князей относятся также к прошлому. Вероисповедные несогласия, которые прежде так часто волновали Германию, угрожая ее существованию, превратились давным-давно в народном представлении в чисто личные и притом частные суждения второстепенного значения. Эти силы прошлого уже не могут изменить предначертанного судьбой, не могут воспрепятствовать возникновению новой системы моральных ценностей и связанных с нею исторических авторитетов. То, что немецкая философия, в лице Лютера, Канта и Гёте, говоривших о необходимости вовне и свободе внутри государства, провозглашала типично германским пониманием жизни – все это сделалось политической основой нашего движения и нашего государства. Мы понимаем, что свобода без необходимости не есть свобода. Истинная свобода может быть осуществлена лишь одним типом, иначе она делается слишком абстрактной и превращается, именно под еврейским руководством, в разрушительную силу. И национал-социалистическое движение создалось для того, чтобы формировать тип немца XX и последующих столетий.

Поэтому попытка так называемых мировых демократий бороться в защиту свободы против якобы навязанных сверху авторитетов является историческим обманом, ибо эти демократии пользуются сами силой, покоящейся отнюдь не на высоких идеалах, но на хозяйственном порабощении миллионов человечества. Вторичная победа этих демократий имела бы своим последствием лишь новый Версаль, но еще более худшего сорта, чем первый, и, уж, конечно, не торжество всеобщего мира, как это облыжно утверждает еврейская и зависимая от евреев печать. Тот, кто однажды упускает открывшуюся ему историческую возможность, это никогда не делает случайно. Или он уже не верит в то, что когда-то проповедовал, или, быть может, никогда не верил, или же у него более нет мужества и решимости, чтобы утвердить свои идеалы соответствующим действием. Совершенно безразлично, чем бы мы все это ни объясняли, но, если мировая демократия в ее решительную историческую минуту в Версале упустила шанс истории, то нечего удивляться, что вера народов в нее исчезла, и она не имеет никакого морального основания присваивать себе решающее слово в вопросах установления мировой гармонии. Дело рук версальских мудрецов принесло именно не мир и не свободу, но сделалось самым убийственным орудием угнетения, какое когда-либо было направлено против мира и свободы.

Однако ввиду того, что национал-социалистическое движение не собирается бросать на ветер возбуждающих фраз, но лишь призывает в свои ряды силы порядка и долга, оно не может ограничиваться провозглашением связанной с высокими идеалами свободы, а должно дать людям и вполне реальный образ, который представляет собою неразрывную связь между свободой и авторитетом. Авторитет вождя, избранного в решительный исторический час за выдающиеся заслуги перед народом, и свободу, которая имеет мужество давать на основании научной работы и новой дисциплины ответы на вопросы, которые кажутся якобы свободному, но фактически, в силу устарелых условностей и экономической эксплуатации, порабощенному человечеству неразрешимыми.

Но, подобно авторитетам прошлого, национал-социалистическое движение отдает себе вполне отчет в том, что оно одержало свою победу благодаря тесной связи между идеями и ценностями, и что оно логикой вещей поставлено в центре процесса отбора личностей, чтобы оправдать свое существование на земле. То, что национал-социалистическое движение уже сделало для национальной чести и свободы германского народа, занимает особую страницу нашей истории. Это изобразил наш вождь в своих больших речах, и это понял германский народ и все остальное человечество. Мы можем гордиться не только тем, что Германия в грозный час своей истории выдвинула великого человека, но что этот человек мог вывести большой, полный веры народ из оцепенения к сознанию своей национальной гордости.

Окончательное осуществление социальной справедливости является для нас важнейшей задачей, стоящей непосредственно вслед за обеспечением германского равноправия среди других народов. Наше движение начало свою деятельность с борьбы против марксистской продажности и капиталистической алчности, и свое последнее утверждение оно найдет в том, что-то авторитарное поравнение, которое обеспечивает каждому немцу уважение к его труду, закрепленное в соответствующем законодательстве, сделается краеугольным камнем его мышления и будет передаваться последующим поколениям в качестве неискоренимой традиции. Равным образам и содружество по оружию, которое в качестве завета Великой войны воспринято в III империи от поколения национал-социалистов-фронтовиков, также выдержит в будничной работе и в могущих возникнуть среди нас разногласиях любое испытание. Это содружество явится тем связующим средством, которое придаст каждому выступлению Германии вовне и каждому мероприятию внутри настоящую силу и обеспечивающую среди нас творческое соревнование и смягчающую проявления мелких самолюбий твердость.

Германская нация будет признавать авторитет национал-социализма подобно авторитетам прошлого постольку, поскольку руководство движением и государством сумеет эту новую систему ценностей осуществить на деле. Поэтому первой обязанностью движения на наших ежегодных партийных съездах является внутренняя проверка поведения каждого из нас за истекший год и возложение на него новых задач для работы предстоящего года. К этой железной решимости и сознанию долга, которые мы проявили в период борьбы за овладение властью, должна присоединиться также нерушимая связь между сознанием национальной чести, социальным мышлением и народным содружеством, которые обеспечат движению все преодолевающее единение и крепость организации.

Каждый, кто нарушит наши заветы, будет виноват не только пред самим собою. Он будет виноват пред партией, народом, всей нацией, пред разумом истории, который нами руководит, и пред приговором наших поколений, которым все мы должны дать ответ.

Новые идеалы германской истории и новый порядок в содружестве между народами Европы сегодня возвещены Адольфом Гитлером, и нашей обязанностью является быть достойными этих идеалов и стоящих пред нами задач.

 

Речь Германа Геринга

Прежде всего, позвольте мне, как и в прошлом году, передать привет нашего вождя, в особенности тем нашим товарищам трудового фронта из Остмарки, которые сегодня присутствуют на нашем партийном съезде в первый раз. До сих пор трудящиеся Остмарки сжимали кулаки против системы угнетения, нужды и террора, против системы, которая надевала на себя личину германского государства, но которая на самом деле безжалостно подавляла все, что действительно думало, чувствовало и поступало по-немецки. Теперь, трудящиеся Остмарки, вы можете опять сжимать кулаки, но на этот раз для того, чтобы крепче держать в руках лопату, топор или отвертку, работая на пользу нашему народу и его вождю. Вы не вошли только в великую германскую народность, но и в ряды немецкого трудового фронта. Призрак безработицы исчез также и в Остмарке. Мускулы напрягаются, повсюду кипит работа, исполненные надежды, когда-то опущенные и грустные взоры радостно смотрят в будущее. Борьба, которую вы вели, была не напрасной. Ваша вера в помощь германских братьев теперь вполне оправдалась. Остмарка снова в составе Германской империи.

Но мы в старой Германии часто забываем, что и у нас имелась безработица, мы слишком легко забываем то ужасное время, когда мы обивали пороги в поисках работы, и когда эта национальная катастрофа превратилась у нас в повседневное явление. Мы слишком легко забываем, что к моменту овладения нами властью в Германии был еще неслыханный недостаток работы. Сегодня же мы можем с гордостью заявить, что это бедствие ушло от нас безвозвратно, и у нас теперь наблюдается недостаток не работы, а рабочих рук.

Я думаю, что, если вы, немецкие труженики, сопоставите то, как никто из вас не мог надеяться получить работу, с тем, что в настоящее время мы заняты только одной проблемой, где бы достать рабочих рук, то невольно вам придет в голову вопрос: где в мире можно наблюдать что-либо подобное?

Где вы увидите еще такой большой народ в 75 миллионов жителей, который не располагал бы достаточным количеством рабочих рук, чтобы осуществить все мероприятия, которые задумало провести в жизнь наше движение? Я полагаю – и наш вождь недаром упомянул об этом в своей прокламации – что это нечто совершенно поразительное, если иностранцы ставят нам это все в вину! Страны, нас окружающие, имеют избыток рабочих рук и страдают от недостатка, работы, который мы в свое время так ужасно переживали. В эти годы, которые нас теперь отделяют от того грозного времени, в Германии была произведена гигантская созидательная работа такого огромного масштаба, которая еще неизвестна истории. Мы можем с гордостью говорить об этой гигантской работе, ибо каждый из нас вложил в нее свою лепту. Но, вместе с тем, никто из нас не может приписать чего-либо исключительно себе самому. Нет, заслугу в этом имеет весь германский народ во всей его совокупности. Она пошла всем нам на пользу. Когда мы, национал-социалисты, приступили к работе по восстановлению германского народного хозяйства, многие отнеслись к нам с недоверием. За границей по этому поводу говорили: „Это не может долго продолжаться. Конечно, они недурные политики, ибо иначе они не могли бы приобрести доверия германских народных масс. Они, прежде всего, агитаторы, ораторы и ловкие пропагандисты. Но кое на чем они споткнутся. О хозяйственных вопросах они не имеют ни малейшего представления. В этой области они предаются фантазиям. Достаточно того, что они хотят в несколько лет разрешить проблему безработицы, кажется в четыре года, проблему, над которой тщетно ломали голову лучшие экономические авторитеты нашего времени. Как же хотят эти молокососы, которые никогда не управляли ни одной фабрикой, разрешить эту проблему?“

Я согласен с этими господами в одном отношении. Да, действительно, о том развалившемся и гнилом хозяйстве, которое они вели, мы действительно не имели представления. Это совершенно верно. Они втирали нам очки, что народное хозяйство – это совершенно недосягаемая наука. Однако, все это нагромождение биржевых курсов, тарифов, дивидендов, калькуляций, процентов и тантьем было лишь фасадом, за которым скрывалось бесстыдное стремление к самообогащению. И все это вместе взятое называлось высшей экономической наукой!

Этому мировоззрению экономического либерализма мы, национал-социалисты, противопоставляем свое экономическое мировоззрение, которое можно кратко сформулировать следующим образом: в центре народного хозяйства стоит народ, нация, а не единичная личность со своей выгодой. Труд и народное хозяйство должны служить исключительно на благо всего народа.

К тому же было и совершенно невозможно спасти германское народное хозяйство мерами, рекомендуемыми общепризнанными экономическими авторитетами. Но, поскольку мы видели в нашей хозяйственной жизни отражение и благосостояние германского народа, мы должны были придти к заключению, что наше народное хозяйство могло быть спасено лишь твердой решимостью к действию. Как же это произошло? И вот для того, чтобы привести в.порядок германское хозяйство и оздоровить нацию, водительство партии, прежде всего, должно было получить доверие созидательных сил народа, доверие германского рабочего. Ибо только с помощью рабочего наше хозяйство могло быть восстановлено. Только через доверие того, кто создает и трудится, и при помощи того, кто работает в поте лица своего, мы могли придти к оздоровлению нашей хозяйственной жизни. Но, с другой стороны, мы должны были заручиться пониманием и предпринимателя и его созвучностью с духом нового времени, и, в особенности, молодого поколения предпринимателей. Мы должны были освободить их от старых предрассудков, возвратить их народу и заставить их усвоить ту истину, что при постоянном противопоставлении интересов работодателя и работопринимателя – никакое развитие народного хозяйства невозможно. Ибо если мы в нашей экономической жизни хотим создать что-нибудь действительно значительное, основной предпосылкой к этому должно быть полное единение всех хозяйственных сил. Только сосредоточение всех воль может привести к великим делам. Все это вполне применимо к народному хозяйству.

Итак, предпосылками для всего этого были доверие рабочих и понимание предпринимателей. Так в экономической жизни Германии должны были найти свое отражение те великие события, которые изменили до неузнаваемости лицо нашей страны. И подобно тому, как в национальном целом мы создали единение всех слоев населения, в области хозяйственных отношений должно было создаться единение между предпринимателями и рабочими. И если когда-нибудь будут писать историю германского трудового фронта, то эта история установит, что создание единения в области труда и производства явилось и будет, прежде всего, заслугой этого фронта.

Но, прежде всего, представлялось необходимым открыть повсеместную борьбу с натравливанием рабочих на предпринимателей. Я не буду вам напоминать, в какой степени немецкий рабочий был против них восстановлен. Ведь наши рабочие прошли многолетний путь агитации марксистов и коммунистов. Создать правильное водительство в рабочем фронте явилось тяжелым трудом для нашего сотоварища по партии д-ра Лея и его людей. Конечно, они не могли считаться с бонзами профсоюзов, которые прежде ими руководили. Их должны были заменить новые люди и, прежде всего, убежденные национал-социалисты. Ибо немецкого рабочего можно было вернуть народу и государству лишь под знаком национал-социализма. Все предшествовавшие доктрины ему уже более не импонировали. С усвоением круга идей национал-социализма началась также практическая работа партии и государства с целью восстановления народного хозяйства. Несомненно, это была трудная работа, и путь этот был проделан благодаря упорству партии, хоть и сопровождался в среде наших противников безмолвной надеждой на близкую катастрофу. И когда уже ни на что более надеяться было нельзя, когда не помогло даже и предательство, и народное единение уже не могло быть нарушено, и тогда в среде наших противников еще не угасала надежда на хозяйственную катастрофу. И так как мыслительные способности у глупых людей замедлены, эта надежда живет в них и по сей час. Но, конечно, если приложить принципы экономической науки в том виде, как она предлагается нам либерализмом, к тому, что делается у нас, тогда в наших хозяйственных мероприятиях как будто действительно не имеется взаимной связи. Тогда все, что у нас делается, выглядит хаосом. Но, если подумать о том, что позади германского хозяйства стоит непреклонная воля, вера и сила нашего вождя, и что это хозяйство создано нашей партией, то наши противники должны будут признать, что германское хозяйство никогда еще не было таким сильным и упорядоченным, как в настоящий момент.

Если же теперь обратиться к народному хозяйству соседних с нами государств, и в особенности к странам так называемых великих демократий, которые монополизировали все экономическое знание, и сравнить его с нашим народным хозяйством, то вы убедитесь, как наши противники не правы. По их мнению, все, что у нас происходит, это, конечно, фантасмагории, которые должны привести нас к катастрофе. Ибо, с одной стороны, они видят народ, который, к всеобщему изумлению, для того, чтобы выполнить то, что задумано, должен чуть ли не выписывать рабочих из-за границы, а с другой – страны, в которых число безработных неуклонно растет. Как же все это можно согласовать? Говорят, что Германия направила всю свою хозяйственную мощь на вооружения. Но наши соседи забывают, что инициатива этой безумной гонки в вооружениях принадлежит не нам. Нельзя все объяснять работой для военных надобностей. По-видимому, наша безработица преодолена также какими-то другими мерами. До нас постоянно доходят известия из-за границы, что когда там растет безработица, экономический кризис обостряется. И дело этим не ограничивается. Растут также и цены на предметы первой необходимости, и заработная плата, и потом снова цены. Но я замечу, что это славное время экономической мудрости мы уже однажды проделали. Когда Германией управляли марксисты, мы все это попробовали.

Потом, наконец, наступил момент, когда этим великим экономистам пришлось как можно скорее выбраться за границу. Быть может, они теперь занимают за границей должности экономических экспертов, а потому там повторяется то же, что происходило у нас.

Наблюдаем мы также за границей и столь любезные сердцу некоторых забастовки рабочих, вспыхивающие ежеминутно.

Это тоже нам знакомо. Конечно, каждая забастовка ведет к увеличению промышленного производства и укрепляет народное хозяйство! Нет, друзья мои, секрет нашего успеха заключается в том, что мы, прежде всего, восстановили нарушенный порядок. Мы поставили предел борьбе эгоистических интересов. Ибо существует только один интерес, пред которым все должно склониться – это интерес германского народа и его будущего.

Конечно, мы переживали тяжелые затруднения, которые надо было преодолеть. Но я никогда не претендовал на роль экономического гения. Я только обещал, что я отдам все мои силы, лучшее, что я имею, и сосредоточу всю мою волю, чтобы привести в порядок то, что вне этого порядка вообще не может существовать. Ибо порядок – это всеобъемлющее понятие, которого мы добились во всех областях нашей деятельности. В настоящее время, как я уже вам указал, мы стоим перед серьезной проблемой: как разрешить вопрос о недостатке рабочих рук? Ибо рабочие руки и производительность труда являются в настоящее время теми двумя основными вопросами, от разрешения которых зависит успех четырехлетнего плана. Обеспечение обороны страны поставило меня перед необходимостью издать распоряжение, которое мне далось нелегко. Но, когда речь шла о том, чтобы обеспечить безопасность Германии, когда было необходимо воздвигнуть на западе непереходимые барьеры, то я тогда уже не колебался и ввел обязательную рабочую повинность, и германские рабочие откликнулись на мой призыв с большой охотой и даже радостно. Сотни тысяч немецких рабочих были сняты с заводов. Почему? Потому что так было нужно для государственных интересов. Я только хотел бы указать на одно обстоятельство, чтобы устранить все могущие возникнуть сомнения. Введение обязательной работы может иметь место лишь в том случае, если речь идет о защите государства. Право решать этот вопрос я оставил исключительно за собою. Если я буду убежден, что необходимые для обороны страны работы могут быть выполнены нормальным путем, я никогда не допущу, чтобы обязательная рабочая служба оставалась и в будущем. Поэтому не может быть никакого сомнения, что эта мера является мерой исключительной, преследующей определенные цели – возведение сооружений, от которых зависит судьба страны. Согласно же общему правилу, пополнение потребности в рабочих руках будет производиться нормальным путем.

Я пользуюсь этой возможностью, чтобы опровергнуть еще одну ложь, которая распространяется за границей по нашему адресу, будто бы в Германии введены принудительные работы. Эти господа смешивают понятие принуждения с понятием долга. То, что для них является принуждением, нам представляется долгом. Они, однако, забывают, что германский рабочий теперь освоился с категорическим императивом долга и что он теперь готов также исполнить его до конца. И высший-долг каждого немца – это обеспечить безопасность Германии. Об этом мы ни с кем на свете не будем спорить.

Я знаю совершенно твердо, что принуждением немногого добьешься. Принуждение убивает радость. Когда правители злоупотребляют принуждением, они многого не добиваются. Но знал я также и то, к кому я обращался, когда апеллировал к немецким рабочим. Я бы очень хотел, чтобы иностранные журналисты видели поезда, в которых немецкие рабочие отправлялись на запад на эти самые „принудительные работы“!

Это не было „принудительными работами“! Рабочие ехали туда с ликованием, ибо они знали, что они обеспечивают своим трудом границы нашей Родины. Слава Богу, у нас в Германии защита Родины, будь то топором или лопатой, мечом или же винтовкой, еще принадлежит к самым почетным обязанностям.

Я полагаю, что у здесь присутствующих слишком возвышенное настроение, чтобы я должен был останавливаться теперь на мелочах. Конечно, еще могут случиться известные затруднения переходного времени. Один должен подождать, пока будет выстроен какой-нибудь барак, иному не хватает клецок, другому мяса, третьему зелени. Все это вопросы, которые будут разрешены попутно. Вся суть лишь в следующем: что именно надо сделать прежде всего? И я должен сказать, что сила воли и радостная готовность сотен тысяч немцев приложить свои усилия была столь удивительна, что остается лишь задать себе вопрос: что есть невозможного для этого народа? Я бы хотел посмотреть, чтобы какой-нибудь другой народ мог бы в несколько дней и недель собрать в одном месте целую рабочую армию и выполнить работу в размерах, которых, надо надеяться, другие вряд ли получат возможность убедиться!

В остальном же, мы признаем совершенно открыто: Германия сделалась теперь страной труда. Если же нам теперь не хватает рабочих рук, то я не могу сказать: нам не хватает рабочих рук, а потому работа не может быть выполнена. Я должен подумать, чем делу подсобить. Вы это сами знаете. Если ставится крупная задача, и я не в состоянии осуществить ее при помощи значительного количества рабочих, то я могу с нею справиться лишь посредством увеличения производства и увеличения производительности каждого в отдельности. Здесь качество должно заменить количество. И в силу этого совершенно необходимо, чтобы мы все свое внимание сосредоточили на подготовке молодых кадров, специалистов.

Равным образом необходимо позаботиться о подготовке высококвалифицированных технических сил во всех областях, т.е. не только специалистов-рабочих, но и молодых людей, окончивших высшие технические школы, университеты и т.д. Наши высшие учебные заведения должны напрячь все силы, чтобы быть в настоящее время на высоте поставленных им задач. В области научных изысканий и специальной подготовки молодых людей мы идем впереди. Но и высшие школы должны понять, что в данный момент времяпрепровождение в романтическом стиле старого Гейдельберга миновало безвозвратно. Переживаемая эпоха требует от нас работы.

Немец должен теперь – и я бы хотел обратиться по этому поводу к немецкой молодежи с горячим призывом – перед выбором жизненной профессии серьезно подумать, какие профессии родине требуются более всего. Ибо высшим назначением каждой профессии является уверенность каждого труженика, что он, выполняя эту профессию, приносит родине наивысшую пользу.

Этот напряженный темп работы в Германии отражается также и на продолжительности рабочего времени. И вот выясняется, что уже необходимо, чтобы рабочие работали по десять и более часов в день. И я должен заверить наших трудящихся, что такая продолжительность труда имеет место не только у них одних. Если прежде в наших министерствах и канцеляриях работали с прохладцей, и ровно в шесть часов вечера перо откладывалось в сторону, то это время теперь миновало безвозвратно. Вы можете видеть даже в полночь, что окна центральных правительственных учреждений ярко освещены. Еще в полночь там работают и создают центральные органы нашей партии, чтобы обеспечить народу предпосылки его существования. В данный момент чиновник находится при исполнении своих служебных обязанностей всегда, а потому каждый немец в отдельности должен делать то же самое, куда бы ни забросила его судьба. Но я никогда не потерплю, чтобы сверхурочная работа и чрезмерное напряжение труженика использовались бы для личной выгоды. Там, где происходят сверхурочные работы, это делается лишь для пользы родины. Иностранцам легко по этому поводу вдаваться в комментарии. Ведь многие европейские государства заставляют работать на себя в своих заокеанских владениях миллионы цветнокожих. Мы знаем, что в колониях постоянно прибегают к физическому воздействию. Ваше же благосостояние базируется лишь на природных силах вашей собственной страны. Иностранцы располагают громадными колониями. Германский же народ, занимающий густонаселенную территорию, должен рассчитывать только на свои собственные силы. Ибо у нас отняли все средства борьбы, принудив подписать позорный мир. Если бы мы сохранили наши колонии, то вы, господа, не должны были бы размышлять на тему о том, выполняет ли теперь германский народ принудительные работы или же нет. Мы должны, мы можем существовать только от трудов наших собственных рук. Мы ничего не можем потребить, чего не было бы нами произведено. Страшные бреши, происшедшие от Веймарской системы, могут быть заполнены лишь постепенно. И, несмотря на это, я должен заметить, что здесь за эти годы было проделано невозможное. Мы, т.е. наше поколение, хотим ощутить нашу особую ответственность. Мы не хотим трусливо уклоняться от этой ответственности и предоставить нашим детям и последующим поколениям доделывать то, что мы могли бы сделать сами. Мы должны быть готовы пустить в ход все средства технического и организационного порядка для нашего народного хозяйства, чтобы оно могло удовлетворить все наши основные потребности.

Заработная плата и высота жизненного уровня находятся между собою в теснейшей зависимости. Но высшее напряжение сил трудящихся требует, согласно основам миросозерцания национал-социалистов, и соответствующей социальной политики. Социальный прогресс должен быть обеспечен на долгое время. Только в том случае, если мы в состоянии дать максимум в области социальной политики, я могу требовать от вас максимума производительности и исполнения вашего гражданского долга. В связи с этим я напомню вам только распоряжение относительно оплаты праздничных дней и успешные мероприятия Трудового фронта и, в особенности, соревнование между различными предприятиями. Я хотел бы также сослаться на расширение мною полномочий в области примирительных камер для улаживания конфликтов между предпринимателями и рабочими. Наши уполномоченные теперь могут входить во все условия труда на фабриках и заводах. На основании этого распоряжения на обязанности руководителя предприятия возлагается сообщать о каждом изменении в условиях производства.

Однако я должен особо подчеркнуть, что все эти меры не должны ни в коем случае означать шаг назад в области социальной политики. Если я возложил на уполномоченных обязанность интересоваться не только условиями оплаты труда, но и другими отраслями производства, и в необходимых случаях в него вмешиваться, (естественно, только там, где это вызывается государственными интересами) то это не означает, что в области социальной политики это может привести к застою. Еще меньше хотели бы мы, чтобы искусственно задерживался огромный экономический подъем, который наша социальная жизнь достигла за последние годы. Только одно должно быть, во всяком случае, достигнуто: переживаемый недостаток квалифицированных рабочих не может привести к тому, чтобы руководители предприятий переманивали бы друг у друга рабочих посредством необычайных обещаний чрезмерных ставок заработной платы или же неисполнимых социальных обещаний. Вот в чем заключается смысл этого распоряжения.

Вы знаете отлично сами, что, если я буду терпеть подобное сманивание рабочих или же подобные нарушения рабочих контрактов, то тогда у нас в ближайшем времени был бы в области труда невероятный хаос, и проведение в жизнь всех наших государственно-политических и экономических мероприятий было бы поставлено под серьезнейшую угрозу. Такие вещи приносят больше вреда, чем пользы, а потому я их не могу терпеть. Но что общий стандарт жизни повысился за последние годы, вы можете в этом убедиться во всех областях. Возможно, что здесь или там еще можно чего-либо желать – надо всегда чего-то желать – тем не менее, сделано очень многое, и результаты этого мы видим повсюду. Совершенно независимо от сокращения безработицы, мы видим повышение хозяйственного оборота во всех областях. Мы наблюдаем увеличение всякого рода передвижения, посещаемости ресторанов, театров и кинематографов, купаний и курортов.

Какими ничтожными кажутся, если сопоставить со всем изложенным, маленькие неудобства, возникающие то здесь, то там. Иной возвращается домой и говорит: „Я получил сегодня вместо полфунта масла всего только четверть!“ Может также случиться, что вместо свинины вы получите у вашего мясника говядины, или же наоборот. Другой как раз хочет свинины тогда, когда в лавке имеется говядина, а его сосед хочет как раз говядины. Но ведь все это, в конце концов, пустяки! Пусть здесь поднимется тот, кто может сказать: „Я не могу в Третьей империи наесться досыта“. Я бы хотел с таким господином поговорить! Во всяком случае, я счастлив, что могу сказать: „Германский народ живет в настоящее время гораздо лучше, чем пять лет тому назад и гораздо лучше, чем во времена позорной демократической системы“.

Теперь я хочу перейти к вопросу о продовольственном положении Германии и именно потому, что как раз на эту тему за границей распространяется по нашему адресу наибольшая ложь. Но многое, конечно, объясняется и невежеством.

Я хочу сегодня говорить на эту тему совершенно откровенно. За границей утверждают, что продовольственное положение Германии является ее ахиллесовой пятой. При этом невольно сопоставляют переживаемое время с периодом блокады Германии во время мировой войны. Вспоминают голодающих людей, когда посредством этой гнусной системы заставляли голодать не только германских мужчин, но женщин и детей. Мы знаем, что тогда это было самым уязвимым местом Германии. И вот воспоминания об этой блокаде встречаются то здесь, то там в газетах, когда иностранцы, собираются прочесть немецкому народу нравоучение или же послать решительное предостережение. И постоянно повторяется напоминание: „Германский народ должен всегда помнить, что он не является самостоятельным в области продовольствия, ибо мы, в качестве великих держав, располагаем всеми средствами, чтобы прекратить в Германию его подвоз“. И все в том же роде. Я могу заверить этих господ лишь в следующем: не только они помнят о блокаде, но и мы помним о ней. И если бы мы о ней даже немного забыли, то я от всей души благодарю этих господ за то, что они постоянно о ней напоминают.

И как раз теперь, в переживаемый период политического напряжения эти разговоры о слабости Германии в продовольственном отношении становятся все более распространенными. Смею вас заверить, что когда наш вождь возложил на меня сперва обязанности по накоплению сырья и иностранной валюты, а потом – по выполнению четырехлетнего плана, мне было тогда ясно одно: снабжение продовольствием германского народа должно быть поставлено так, что, что бы ни случилось, и германский народ был бы окружен сплошной стеной врагов – мы, немцы, не голодали бы. И даже в том случае, если война тянулась бы целых тридцать лет. На достижение этой цели с самого начала были направлены все мои усилия, и моя задача облегчалась тем, что наш товарищ по партии, Даррэ, с первых же шагов по руководству германским сельским хозяйством думал совершенно так же как я, следовательно, проделал ту же работу. Мы соединили с ним наши усилия. Я сегодня в состоянии как раз об этом говорить и особенно счастлив – вы можете мне поверить – что могу это сделать как раз в момент, когда небо снова заволакивается тучами. Вождь возвестил об этом в своей прокламации, а вчера на ту же тему говорил подробно Даррэ.

Я хочу сделать вам совершенно откровенный отчет не для того – это я решительно подчеркивал – чтобы вас напрасно запугивать, ибо для этого нет никакого повода. Вы знаете, что если я что-нибудь обещаю, я это выполняю. Я теперь вам иногда говорю неприятную правду, но это так должно быть. Я знаю, как ужасно, когда правительство держит народ в неведении относительно истинного положения вещей, и вдруг наступает момент, когда у народа раскрываются на все глаза. Я убежден, что германский народ не потерял бы тогда присутствия духа и не пошел бы за злостными подстрекателями, если бы наше правительство сразу же призвало на помощь наиболее стойкие слои нашего народа, осведомляя его о нашем тяжелом положении и призывая к единению и выдержке вместо того, чтобы водить его за нос и потом ввергнуть в пучину гибели.

Я обещаю вам, что никогда не буду вас обманывать, вводить в заблуждение и успокаивать в том случае, если спокойствию не должно быть места. Германский народ достаточно мужественен, чтобы потребовать также свою долю тяжелой ноши. Конечно, мы, вожди, сделаем все, что от нас зависит. Вся наша работа посвящена только вашему благополучию, вашему счастью. Но когда наступят тяжелые времена, германский народ должен также возложить на плечи свою долю тяжести. Если приучиться смотреть любой опасности в глаза, можно преодолеть много самых тяжких затруднений. Надо только знать всю правду, чтобы сейчас же приняться за дело.

Тем более счастлив я иметь возможность сообщить вам действительно что-нибудь отрадное. Об этом уже говорилось в прокламации нашего вождя. Смысл всего четырехлетнего плана заключается, в конце концов, в том, чтобы принять все необходимые меры, способные поднять независимость нашей страны от заграницы во всех областях. Ибо тот, кто независим, тот никогда не должен будет поступиться своей честью.

Мы, немцы, знаем по собственному опыту, что нет ничего тяжелее, чем пожертвовать честью. И вот для того, чтобы этого с нами никогда не было, мы проделали всю эту гигантскую работу и будем ее продолжать и впредь. Теперь уже более не представится возможным сперва заморить нас голодом, затем посредством лжи перессорить и, наконец, привести к катастрофе. Это время прошло! Мы слишком многому научились в то ужасное время!

Параллельно с той работой, которая происходит у нас в государстве, параллельно с борьбой за производство сельскохозяйственных продуктов, которую ведет наш товарищ по партии Даррэ, и пользуясь тем, что мы собрали в этом году прекрасный урожай, я приложил все усилия, чтобы заготовить во всех отраслях нашего хозяйства значительные запасы. Кроме того, было доведено до максимума производство всех предметов первой необходимости. Мы изготовляем сами большую часть продуктов сырья, а то, что мы не можем заготовить, заменяем полноценными суррогатами. Как это было возможно? Целый ряд изданных мною и вам уже известных распоряжений коснулся, прежде всего, продовольственной области и, в первую очередь, задел немецкого крестьянина, который, например, уже не может кормить скот хлебными злаками, провозглашенными высшим достоянием нации. Я должен был возложить на ваши плечи известные тяготы, и вы вынуждены были питаться хлебом худшего сорта. К этому присоединились еще некоторые неудобства.

Зато теперь, вы видите, мы имеем эти запасы. Урожай этого года очень хорош. Нам помог Всемогущий Бог. И теперь дело обстоит так, что к тем запасам, которые здесь были перечислены вчера, и которые находятся в ведении нашего товарища по партии Даррэ, присоединяются еще те запасы, которые я собрал и заготовил в порядке четырехлетнего плана. И если я всегда боролся с припрятыванием съестных припасов, то вы могли убедиться, что здесь я припрятывал сам.

Если гигантский урожай в этом году дал нам запасов хлеба более чем на два года, то закупки, которые мы произвели за это время, обеспечивают нам питание на многие годы, я бы сказал, на очень долгий срок. Это значит, что, если мы теперь получим плохой урожай, и не только в следующем, но и в третьем году, то те запасы, которыми мы располагаем, позволят нам продержаться неопределенно долгий срок. Но я надеюсь на Всемогущего, что урожайный год, который мы переживаем, явится лишь первым годом предстоящих семи тучных лет. Во всяком случае, хранение собранного нами в этом году урожая поставило нас перед новыми трудностями. Однако я вам уже говорил, что с затруднениями мы не разделаемся всю нашу жизнь. Каждый раз, когда достигается какая-нибудь победа, возникают новые затруднения. На этот раз трудности будут и для меня, и для вас. Они будут заключаться для меня в том, что мне будет трудно обеспечить хранение всех этих запасов. Вы уже знаете, что наши зернохранилища забиты зерном до самых крыш. Но мы будем строить еще зернохранилища, чтобы иметь возможность сохранить все это золото, которое мы в виде хлеба имеем.

Я должен буду теперь реквизировать склады, находящиеся в частных руках, и я буду вынужден наполнить хлебом и гимнастические залы. Тогда мы будем заниматься гимнастикой на воздухе. Я наполню хлебом даже и танцевальные залы, потому что вы можете танцевать также на открытом воздухе. Но все это не так важно.

В дальнейшем я могу вам сообщить и нечто приятное, так как я собираюсь отменить целый ряд распоряжений, которые я издал ранее, чтобы собрать эти колоссальные запасы. Из отмены этих распоряжений, из хранения хлеба, как я говорил, повсюду, даже в танцевальных залах, вы убедитесь, что это лучшая иллюстрация ко всем моим предыдущим утверждениям.

Во-первых: с 1 октября этого года отменяется примешивание кукурузной муки при выпечке белого хлеба, и вы будете есть чисто белый хлеб, как прежде. Я сделал это, в особенности, чтобы угодить нашим лакомкам из Остмарки.

Во-вторых: будет разрешена продажа свежего хлеба.

В-третьих: высокий процент отрубей в ржаном хлебе понижается, и вы будете опять есть наш старый ржаной хлеб.

В-четвертых: благодаря этому наше сельское хозяйство получит больше кормов в виде отрубей.

В-пятых: несмотря на улучшение качества хлеба, цена на хлеб ни в коем случае повышена не будет.

И в-шестых: если я только что мог подарить конфетку жителям Остмарки, то я то же самое хочу сделать и в отношении моих баварских земляков. Производство пива будет также значительно повышено.

Я думаю, что вы от меня теперь не можете требовать большего. Но мы обратили внимание не только на хлеб и зерновые продукты, но также и на мясо и жиры. В этом отношении равным образом к тем запасам, которые собрал имперский министр земледелия Даррэ, следует присоединить еще запасы, приобретенные и собранные на складах в порядке четырехлетнего плана. Если вчера говорилось о том, что мы располагаем запасами жиров на семь с половиной месяцев, то я бы хотел вам объяснить, что это значит. Это не значит, что мы имеем запас жиров, который через семь с половиной месяцев кончится, но это означает, что к общему количеству жиров, которые вырабатываются в Германии, надо добавить жиры, приобретенные нами посредством покупок за границей, и которых хватит на семь с половиной месяцев, если бы производство жиров в Германии вдруг по каким-либо причинам повсеместно прекратилось бы. Это количество жиров на семь с половиной месяцев, которое накоплено в виде запасов, позволит нам, прибавляя ежегодно известную часть этого запаса к тому количеству, которое мы вырабатываем сами, быть обеспеченными жирами в течение нескольких лет. Это самое важное. Об этом именно я хотел вам сказать, чтобы здесь не было каких-либо ложных представлений.

Теперь перейдем к картофелю. У нас в прошлом году был рекордный урожай картофеля, и урожай этого года не уступит прошлогоднему. У нас от прошлого года остались даже запасы, и теперь мы к ним присоединим новые запасы, которые нам, в смысле хранения, доставят даже известные затруднения. Картофель родится у нас всегда хорошо.

Сахар у нас имеется также в таком количестве, что мы почти что можем его вывозить.

Кроме того, мы заготовили консервы различных сортов, и в особенности рыбные консервы. Мы построили целый рыбачий флот, который недавно ходил на ловлю рыбы. Мы уже не маленький народ, который плетется в хвосте. Мы в этом году в первый раз послали на ловлю нашу китобойную флотилию, которая вернулась домой с огромной добычей. Таким образом, случилось все, что должно было случиться, и я могу вас заверить, что наши склады набиты до отказа. Германскому народу нечего бояться. И, тем не менее, я напоминаю вам то, что сказал вождь: будьте бережливыми.

Я собрал эти запасы не для того, чтобы они были растрачены, но для того, чтобы в период нужды германский народ был бы обеспечен насущным хлебом. Эти перспективы не должны, однако, побуждать сельскохозяйственных рабочих думать, что они могут теперь оставить свою профессию и отправиться на заработки на фабрики, чтобы там больше зарабатывать. Нет, как раз именно теперь они должны остаться в деревне и там работать. Следующий урожай будет лучше предыдущего, и тогда мы будем окончательно непобедимы.

Рука об руку с накоплением запасов в области нашего продовольствия шло накопление таковых же и для промышленности. Здесь также накапливались запасы, и в первую очередь, в отношении тех предметов, которые мы ничем не можем заменить сами, и которые, в случае возможной блокады, могли бы нам доставить крупные затруднения. Нам удалось накопить в очень большом количестве и эти предметы. Кроме того, мы заготовили запасы и таких предметов, которые нам были бы необходимы и в случае войны.

Но, в неизмеримо большей степени, чем мы накопили всякого рода запасы, мы позаботились о том, чтобы в Германии было бы создано гигантское промышленное производство. В порядке четырехлетнего плана были выстроены многие новые мастерские, сотни и тысячи заводов, в которых сложены запасы железа, неблагородных металлов, меди, резины, горючего, одежды и т.д. У нас нет более пустых бочек для наполнения бензином или бензолом. Мы значительно повысили наше производство, а также число производственных предприятий, и собрали запасы, которые нас обеспечивают на долгое время. Это уже дает себя знать четырехлетний план. Прошло всего только два года, когда были закончены постройки, а уже первые заводы достигли наивысшего уровня производства и, подобно тому, как корабль спускается за кораблем в воду, как за одной фабрикой вырастает другая, также будет повышаться и наша производительность. Германия не становится с каждым годом слабее, она становится с каждым годом сильнее. Ее потенциал растет, будет ли это во время мира или войны. И это никто остановить не сумеет, уверяю вас. То, что необходимо для жизни нации, производится день и ночь, и это производство никогда не остановится. Так на наших глазах происходит титаническая работа по восстановлению германского народного хозяйства. Я напомню вам лишь о заводах имени Германа Геринга в Зальцгиттере и в Линце. Это самые большие заводы в мире. На свете не существует ни одного предприятия, которое могло бы по своим размерам и объему производства, хотя отдаленно, напоминать эти новые заводы. Повсюду производятся изыскания. Там, где в недрах земли могут быть руда, медь, олово, цинк и свинец, даже в самом незначительном количестве, их разрабатывают. Там, где имеется нефть, делаются буровые скважины, строятся вышки. Мне стоит только начать бурить, и драгоценное черное золото к нашим услугам.

Мы не спали. Это должен знать весь свет. Мы работали, как никто никогда еще не работал.

Мы располагаем самыми большими заводами в мире, вырабатывающими буну, горючее, целлюлозу, искусственные волокна. И, тем не менее, я еще раз вам напоминаю: будьте бережливы! Надо всегда помнить, что все, что мы производим – огромное богатство, которое было получено ценой неимоверного труда на благо нашей страны и нашего народа. Поэтому надо и впредь собирать даже самые незначительные отбросы. Тот, кто бросает без пользы серебряную бумагу от шоколада, совершает преступление! Мне нужна каждая старая пробка, и если вы откупориваете бутылку сельтерской воды, то не забудьте отдать обратно капсюль. Я беру все, потому что я все могу использовать.

Надо мною из-за этого смеялись. Про это говорили, что ребячество полагать, что такими способами можно упорядочить хозяйство большого народа. Продолжайте, пожалуйста, смеяться! Успех говорит за себя, и мы его заслужили. Ко всему этому надо прибавить гигантскую промышленность, изготовляющую вооружения, которая все более расширяется. Мы располагаем очень большим числом заводов для изготовления аэропланов и моторов, обладающих очень большой продуктивностью. Артиллерийские орудия и пулеметы поступают в военные части в количестве. Пароходы спускаются на воду к сроку. В области обороны страны сделано также все, что должно было быть сделано. Да, нам в этом отношении повезло. Мы первые пошли со старта и теперь на две головы ближе к финишу, чем наши соперники.

Я коснусь теперь области, которая – я должен в этом признаться – меня интересует менее всего. И все-таки это очень важные области: биржа и финансы. Биржевые курсы нередко давали повод за границей провозглашать близкую гибель германского денежного хозяйства, которая неизбежно приведет к приостановке вооружений и т.п. При этом, как это обычно бывает в таких случаях, у наших недоброжелателей желание было отцом мысли. Конечно, в государствах либерального типа падение биржевых курсов может привести к весьма тяжелым последствиям. Достаточно только вспомнить всевозможные черные четверги и пятницы, которые стали за последнее время в Америке заурядным явлением. Однако для национал-социалистического управляемого хозяйства все это ровно ничего не значит. Биржа у нас уже не имеет более господствующего положения. Это время прошло. Она, конечно, имеет определенные функции, служа посредницей в деле покупки и продажи ценных бумаг и являясь инструментом для направления капиталов в то или иное русло. И все-таки ценность акций заключается совсем не в них самих – это бумага, быть может, немного более прочная, чем обыкновенная бумага, но все-таки бумага – а в производительности труда, которая за нею стоит. Каждая акция лишь отражает ценность стоящих за ней предприятий и заводов качество труда работающих в них, от самого юного ученика до генерального директора. Она стоит ровно столько, сколько на ней написано, и больше ничего. Когда предприятие работает полным ходом, имеет заказы, сдает их в срок, и его управление стоит на здоровой основе, ценность акции не может колебаться.

Но еще более применимы все эти соображения в отношении государственных займов. За этими займами стоит гигантская производительность всего германского народа и гарантия Третьей империи, и я полагаю, что мир уже понял, что означает гарантия Третьей империи. Конечно, могут иметь место колебания курса. Как я вам уже говорил: я в этой области не специалист. Но если известные круги начнут продавать эти бумаги и устраивать с ними различные махинации, то естественно они – сперва искусственно, потом опять невольно и потом опять преднамеренно – понизятся в цене. Но это всего лишь хитрая игра, которой эти биржевики занимаются между собою, без всяких неприятных последствий для предприятия или рабочих, в нем занятых. Вас совершенно не должны интересовать манипуляции держателей акций. Если они обмениваются между собою ударами или стараются друг друга разорить, это для германского народного хозяйства ровно никакого значения не имеет.

Если в настоящее время кто-нибудь набил себе полный карман акциями и затем нуждается в средствах на строительные работы, тогда он продает свои акции на бирже. Если же эта продажа достигает слишком внушительных размеров, тогда его сосед говорит: „У такого-то что-то неблагополучно. Он слишком много продает. Теперь я должен за акции предложить не так много, как прежде“. И это дает колебания на бирже. Ну, скажите, чем все это может интересовать германское народное хозяйство?

Совершенно другие последствия может иметь продажа займов и совсем по другим причинам.

До тех пор, пока они играют в жмурки с биржевыми курсами и акциями, это еще допустимо. Если же люди получают такие большие заказы от государства, которых они прежде еще не видели, и они не знают, куда девать заработанные деньги, то самое меньшее, что от них можно потребовать – это, чтобы они обращали свои деньги на покупку государственных займов. Ведь они не могут подложить эти деньги под себя или же их съесть!

Если теперь появляются слухи: „Будет война“ или же „Войны не будет“, или если кто-нибудь думает, что что-нибудь может измениться, тогда эти господа слоняются взад и вперед и говорят: „Дело плохо! Мы уж это раз проделали с займами!“ И тогда они продают государственные займы. Это означает, что этот человек готов взять от государства все хорошее и не имеет к этому же государству и тени доверия.

Но уже совсем некрасиво со стороны этих господ, если они начинают накоплять денежные знаки и движимое имущество. Я за этим буду следить особенно строго и, благодарение Господу, у нас в Германии теперь достаточно средств и способов, чтобы нашей дорогой родине от этого не приключилось никакого вреда. В конце концов, все эти махинации всплывают наружу. Но, кроме того, я бы хотел предупредить этих господ, что подобная игра и очень опасна. Опасно тезауризировать денежные знаки, ибо если их будет тезауризировано слишком много, то легко может случиться, что в один прекрасный день припрятанные деньги потеряют всякую ценность.

Никто не может уклониться от участия в общегерманском целом. Каждый должен будет разделить общую судьбу. Если эти господа хотят пользоваться всеми благами от принадлежности к этому единству, они не смогут уклониться от того, чтобы служить Германии и тогда, когда она будет переживать тяжелые времена. От этого никто не уйдет: ни крестьянин, ни рабочий, ни главный директор, ни ученик, а также ни акционер или же какой-нибудь там собиратель денежных знаков. Никто не должен думать, что он какими-нибудь окольными путями сможет уклониться от исполнения своих обязанностей в отношении всего национального целого и, таким образом, избежать общей судьбы. Мы уже на собственном опыте проанализировали этот вопрос. Как часто нам говорили прежде, что гибель Германии не затронет немецкого рабочего. От этого пострадают только крупные капиталисты и помещики. Но на деле оказалось, что немецкий рабочий пострадал от кризиса в первую очередь. Это, я думаю, теперь может понять даже дурак. Мы не уйдем от судьбы всего нашего народа. Вот почему нам надо сосредоточить все наши усилия на достижении нашей цели – это теперь решающий вопрос. Мы, вожди, всегда помним о том, что мы ничего не можем потребовать от вас, чего бы мы сами не могли выполнить в любую минуту.

Но и в нашей среде имеются колеблющиеся. Я должен признать, что тот, кто очень много думает, много читает и считает себя особенно умным – тот более всего колеблется принять какое-либо решение. Быть может, это происходит оттого, что в его воображении возникает слишком много ответов на один и тот же вопрос. Простой немец верит нашему вождю, и это самое правильное, а потому ему нечего колебаться.

Я не могу отрицать, что вокруг Германии собрались грозовые тучи. Европа и весь мир переживают невиданное политическое напряжение. Дело в том, что незначительный европейский народ угнетал национальные меньшинства, которые ему доверяли, и, вследствие этого, сделался очагом общеевропейского пожара. К сожалению, окружающий мир не замечает самого очага пожара, а ходит все вокруг да около и пробует искать его причины на периферии, вместо того, чтобы это делать в центре. Мы знаем, что там происходит. Мы знаем, что более нельзя вытерпеть, чтобы этот этнографический осколок, неизвестно откуда взявшийся, угнетал и преследовал культурный народ. Но мы отлично знаем, что виновники всего этого не эти забавные забияки. Позади их стоит Москва, прячется эта отвратительная большевистско-еврейская образина. Это оттуда идет натравливание и поощрение. Оттуда обещают то, что никогда исполнено не будет. Оттуда ползут слухи, ложь и клевета. Все натравливаются друг против друга, и демократические страны на это попадаются. Конечно, это не могло быть иначе. Итак, мир опять содрогается от воинственных криков. И, если все это так происходит, то, конечно, демократы уже успели найти и виновников войны. Виновниками войны, конечно, будут объявлены сильные государства порядка, т.е. Германия и Италия. В этом виноваты только мы. Как раз именно два народа, которые были готовы и доказали это на деле, что они первые сумели прежде всего утвердить внутренний мир в своих собственных странах!

Во главе эти двух народов стоят, в противоположность безответственности в демократических странах, два человека, которые несут наивысшую ответственность. Это нечто другое, чем анонимное понятие о большинстве и парламенте, который никогда не хочет и не может принять на себя ответственности. Эти государства, создав в своих внутренних делах дисциплину и порядок, мир и счастье для всего народа, конечно, ничего не сделали для того, чтобы зажечь кровавый факел и выпустить на человечество страшные фурии войны. Но ведь вопрос заключается не в том, кто о мире больше всего говорит, а в том, кто для мира больше делает.

Оба эти народа образуют в настоящий момент в Европе вместе с Японией на Дальнем Востоке единственную реальную силу против страшной мировой чумы большевизма, которая хочет превратить мир в развалины. Мы сделали также все от нас зависевшее, чтобы построить защиту нашей чести и безопасности на прочном фундаменте. Располагающее огромными запасами упорядоченное народное хозяйство, создание целой промышленности, вырабатывающей сырье, и разработка недр – все это сводит на нет все эффекты возможной блокады, независимо от того, будет ли она произведена мирными или же военными мерами. Создание гигантской военной промышленности обеспечивает боеспособность нашей славной армии, за которой стоит семидесятипятимиллионный народ, обеспечивает создание и снабжение нового, постоянно растущего, совершенно современного флота, обеспечивает, наконец, постройку и снабжение воздушного флота, который я, без всякого преувеличения и бахвальства, могу назвать технически самым современным, самым подготовленным, самым многочисленным воздушным флотом в мире! Подобно армии и флоту, наш воздушный флот преисполнен неукротимой отваги и непреклонной уверенности в победе.

Еще никогда в прошлом Германия не была такой сильной, такой обеспеченной, такой единой! Многоярусная линия укреплений, построенная одним единодушным порывом на основании данных новейшего военного опыта, обеспечивает империю с запада против всякого нападения. Здесь никакая сила на земле не пройдет на германскую территорию. Закаленная в борьбе и исполненная высшим идеализмом партия обеспечивает единение германского народа, которое нельзя разрушить никакими лживыми утверждениями, никакими призывами к ненависти, и в котором рабочие и крестьяне образуют гранитный фундамент.

Так стоит народ Великогермании твердым и единым. Нас не сможет смутить никакая ложь, ни обмануть никакая лесть, ни запугать никакая угроза! Я знаю, что как раз в данный момент нас пробуют запугать. Но по поводу этих запугиваний я хотел бы ответить за всю Германию, и в особенности за Национал-социалистическую партию, словами нашего покойного военного министра фельдмаршала Роона: „Мы всегда были стрелками, но никогда не были трусами“ (непереводимая игра слов).

Мы не собираемся никому причинить зла. Но мы не хотим терпеть, чтобы наши судетские братья страдали долее. Никто в мире, я думаю, ни один народ более горячо не желает мира, чем мы, ибо мы так долго должны были жить вне мирного общения. Пускай народы мира не забывают, что Версаль уничтожил мир на земле. И теперь вы, жалкие творцы Версаля, стоите пред этим злополучным произведением и не знаете, как с ним разделаться!

Мир возвратили народам государства порядка: Германия и Италия. Эти два народа хотят создать на земле новый справедливый мир. Теперь должно будет выясниться, господствует ли в мире разум или же ненависть?

Уверенные в своей силе, мы готовы выступить в защиту здравого смысла когда угодно. Если же ненависть должна все же взять верх над здравым смыслом, то мы тогда готовы, с высшим мужеством и последней решимостью, выполнить приказ нашего вождя, куда бы он нас ни призвал.

Мы знаем, что наш вождь все эти годы, именно потому, что он наш вождь, поступал везде и во всем совершенно правильно. Но мы знаем также, что ничто не делает нас более сильными, чем слепое к нему доверие, ибо его несокрушимая вера двигает горами. Его вера титана в силы Германии вывела наш народ из царства тьмы, нужды, голода, отчаяния, унижения и слабости к лучезарному свету и поставила снова Германию в положение великой державы. Все эти годы Всемогущий озарял его путь и путь нашего народа своей благословляющей рукой. В лице нашего вождя Бог послал нам спасителя. Бестрепетно шел вождь своим путем, и мы следовали за ним так же бестрепетно. Путь был крут, но цель прекрасна. Это наша Великогермания.

В эти же часы и дни, в которые из-за границы снова пробуют посеять в среде немецкого народа малодушие, сомнение в его вождях, нас обольстить и запугать, я могу сказать только каждому в отдельности и всему народу следующее:

Германский народ, сохрани в себе железный завет: до тех пор, пока вождь и народ едины, никакая сила нас не сломит! Господь послал нам вождя не для того, чтобы мы погибли, но для того, чтобы Германия воскресла!

 

Речь Адольфа Шглера

2 сентября 1923 года, т.е. пятнадцать лет тому назад, в Нюрнберге имел место первый „Германский день“, первый, потому что, несмотря на попытки созвать подобный день ранее, день 2 сентября 1923 года получил большее значение, чем все его предшественники. На этом дне 2 сентября 1923 года боевые союзы Национал-социалистической партии впервые заняли руководящее положение. Они придали всей этой манифестации свой особый отпечаток. Над Нюрнбергом впервые развивалось знамя со свастикой. С этого момента уже нельзя было скрыть, что на политическую арену Германии выступила новая сила. В этой партии все было ново и чуждо для окружавшей ее среды: манера держаться, состав, способы пропаганды и внешность национал-социалистов. И в то время, как остальные, так называемые патриотические союзы и объединения вербовали своих сторонников в значительной степени в буржуазных кругах, Национал-социалистическая партия уже в то время была ярко выраженным народным движением, другими словами, большая часть ее сторонников принадлежала к самым широким народным массам.

Ряды SA пополнялись из рабочих, крестьян, ремесленников и служащих. Они образовали первые ячейки новой политической партии и позднее вошли в состав ее провинциальных отделов.

В силу этого многие наши буржуа, уже восстановленные против партии ее наименованием „рабочая“, были крайне озабочены, когда увидели простые суровые лица, которые в качестве гвардии сплотились вокруг движения.

Национальное движение из рабочих! Однако наше движение понимало слово „рабочий“ отнюдь не в том ограничительном смысле, как это практиковалось у буржуазных партий и у марксистов. Для Национал-социалистической партии с первого же дня ее существования наименование „рабочая“ было наиболее почетным званием всех тех, которые честно трудились – будь то в области физического или же умственного труда – на благо своей страны. Но, так как наша партия была еще к тому же народной партией, то совершенно естественно, что в ее рядах, соответственно распределению профессий в народе, было больше физических, чем интеллектуальных тружеников. Это в дальнейшем привело к ряду недоразумений. Некоторые полагали, что такая партия, которая в большинстве своем состояла из представителей физического труда, вообще не была призвана к разрешению государственных задач высшего порядка, ибо для этого, по мнению нашей буржуазии, была предназначена лишь та духовная элита, которая блуждала в потемках буржуазных партий. Что же касается марксизма, то он, с первых же дней возникновения нашей партии, видел в ней ненавистного конкурента и полагал, что нанесет ему самый сокрушающий удар тем, что будет внушать народным массам, что понятие „рабочий“, обнимающее всех трудящихся, находится в резком противоречии с понятием пролетариата. Это имело отчасти под собою почву, потому что пролетариат или, вернее, пролетарские партии, по мере возможности, всегда исключали из своих рядов представителей интеллигентных профессий. Конечно, немецкие труженики не могли оставаться без духовного руководства, но так этого требовало уже десятилетиями еврейство.

Целью марксистско-коммунистических и социал-демократических партий было вовсе не стремление подарить немецкому народу национальное единство, или же воспитать его в этом духе, но в гораздо большей степени – это единение разрушить и создать между национальным духовным руководством и народом непереходимую пропасть.

Рабочий должен был играть роль тарана против собственной интеллигенции, чтобы, посредством ее отрицания, передать руководство народными массами имевшемуся в наличности чрезмерному количеству литераторов и адвокатов. Идеалом для этих господ являлся приблизительно тот строй, который мы в настоящее время видим в советской России: 98% арийских физических работников и 2% еврейских комиссаров. И все это вместе взятое присваивало себе право называться „диктатурой пролетариата“.

Что вновь созданная партия нового народного единения не могла в силу этого вызвать особых симпатий в среде поджигателей мировой пролетарской революции, вполне понятно. Но второй причиной, по которой они с ненавистью отвергли нас, было то, что наша партия поняла губительную роль в судьбе немецкого народа еврейства и основным пунктом своей программы выставила устранение евреев из народной жизни.

Как уже было отмечено ранее, буржуазные партии не могли понять смысла и необходимости новой партии. В начале они не усматривали в национальной организации рабочих чего-либо отрадного, а видели в этом нечто весьма подозрительное. К этому времени оба мира буржуа и рабочих уже слишком взаимно отдалились, чтобы они могли друг друга понимать. И так как буржуазный партийный мир пополнялся исключительно из интеллигентских слоев, он жил в атмосфере, которая была совершенно чужда тем слоям народа, из которых состояли партии пролетариата. Уже суровая внешняя манера обращения и далеко не слишком элегантная экипировка первых национал-социалистов вызывала отрицательное отношение и недоверие в среде сторонников ноябрьской революции 1918 года. Мы с нашими товарищами по партии не без удовольствия вспоминаем о том времени, когда представители партии по своему внешнему виду отнюдь не могли быть допущены в какой-либо всеми уважаемый политический салон. Лоэтому нечего удивляться, что в буржуазных кругах пробудилось и укрепилось подозрение, что под личиной Национал-социалистической партии скрывалась какая-нибудь особая разновидность социалистического грабежа.

Это казалось тем более опасным, что под прикрытием национальных лозунгов соблазнительные социалистические тенденции гораздо легче могли проникнуть через троянскую стену нашего буржуазного и классового государства. Название движения казалось подозрительным не менее, чем его форма, манеры обращения заставляли призадуматься, а если к этому прибавить то, что приходилось читать в печати, то все это лишь дополняло общую картину.

Позже, когда партия отвоевала себе в политической жизни соответствующее место, т.е. ее нельзя было уже уничтожить, вместо огульного отрицания нашей партии родилась упорная, но тихая надежда нового порядка. Конечно, возникла новая партия, конечно, она завоевала себе в политической жизни почетное место, но, будучи чисто рабочей партией, она, конечно, ни по своему наименованию, ни по внешнему виду, не могла иметь решающего влияния в политических вопросах. Для таких вещей необходимо особое руководство. Раз она была „рабочей“ партией, то в ее среде, конечно, было недостаточно интеллигентных сил. Но без духовных вождей нельзя управлять большим народом. Так возникло чисто ребяческое намерение овладеть вновь возникшим народным движением, чтобы с его помощью иметь возможность вести далее ту политику, которая буржуазией, по причине ее духовной немощи, уже давным-давно должна была быть оставлена. В силу этого буржуазия страстно желала наступления того часа, когда барабанщик (это был я!) мог бы быть заменен подлинными государственными мужами. Что же удивительного было в том, что упорство, с которым Национал-социалистическая рабочая партия преследовала свою цель, отметая все компромиссы, привело, наконец, к ненависти, гнездившейся столь глубоко, что наш партийный буржуазный мир предпочел бы заключить союз с марксистами, чем признать за партией хотя бы ее малейшие заслуги или же в чем-либо ей помочь. Мы являлись свидетелями того, как германский Рейхстаг выступал от своего правого фланга до левого не раз сомкнутым фронтом против нас. Тогда там говорили о необходимости защитить интересы немецкого народа и о борьбе за свободу, и, вместе с тем, там велась борьба против единственного политического движения, которое действительно было в состоянии бороться за эти идеалы и, если бы это было нужно, их осуществить, и которое вело эту борьбу на деле и с неослабной энергией, и с невероятным напряжением.

Мыс гордостью вспоминаем и теперь о том времени. Ведь тогда все было против нас.

Быть национал-социалистом означало быть преследуемым и покинутым всеми. Все нас ненавидели и все нас травили. Из десяти вождей партии того времени, пожалуй, только один или два не заплатили тюремным заключением за свою веру в воскресение Германии. Число членов SA и SS, подвергшихся преследованиям со стороны властей, достигало ста тысяч человек. То, что, кроме всего этого, наше движение преследовали еще и кровавым террором, доказывает бесконечное число наших убитых, раненых и увечных. Об этом времени мы всегда вспоминаем с горделивым чувством.

Это время стало нам вдвое ближе, во-первых, потому, что мы видим сегодня среди нас, в качестве соплеменников и сограждан германской империи, бойцов из самой древней германской Остмарки, которых еще совсем недавно преследовали совершенно так же, как и нас. Чего им только не пришлось испытать? Сколько из сотоварищей убито, пострадало физически, голодало целыми годами, сколько десятков тысяч из них были в заключении, каторжных тюрьмах, концентрационных лагерях!

Вторым, что заставляет нас с особым чувством вспоминать об этом времени, является тот факт, что в настоящее время в мировой истории повторяется в большем масштабе как раз все то, что мы некогда переживали и выстрадали внутри Германии. И, прежде всего, я должен заметить, что наши теперешние враги, рассматривая их с точки зрения их мировоззрения, те же самые, что были прежде.

Как я уже говорил, с первого Германского дня в Нюрнберге прошло пятнадцать лет. Тогдашняя, еще только пробивавшая себе дорогу организация нашей партии вознеслась сегодня на положение водительницы и представительницы германской нации. Она – общепризнанное представительство нашего народа. И она в эти немногие годы – ибо, что представляет собою пятнадцать лет в жизни народов и в мировой истории? – совершила чудо.

Тот, кто представит своему духовному взору день 2 сентября 1923 года и затем обратится снова к лицезрению открывающейся пред нами картины Нюрнбергского съезда, тому покажется, что он грезит. Тогда через город прошла кучка бойцов. Она превратилась сегодня в нацию, готовую к борьбе. Тот флаг, который был боевым знаменем рот и батальонов, превратился сегодня в национальный флаг 75 миллионов только внутри нашей империи. Вот уже целая неделя, как в этом городе перебывала вся Германия. Это является самым наглядным доказательством того, что разъединение нации окончилось, и в первый раз в нашей истории мы стоим перед подлинным объединением всей империи.

Если пятнадцать лет тому назад посторонние смотрели на марширующих национал-социалистов частью с радостным, частью с озабоченным изумлением, то в настоящее время участники движения и зрители слились воедино вполне. Только одно не изменилось. Если в то время национал-социалистическое движение было задумано как движение широких народных масс, то в настоящее время национал-социалистическое государство сделалось школой государственных знаний и организации для тех же широких народных масс.

Эта партия не хотела взять под свою защиту те или другие слои германского народа.

Она отбросила немецкий народ от пропасти, в которую он должен был упасть. Ибо, когда нам в 1933 году передали власть, то спасать надо было не какой-нибудь отдельный общественный слой, но – и это осознали даже наши противники из буржуазного лагеря – весь германский народ в его совокупности. В помощи нуждались не какие-нибудь отдельные группы, но миллионные массы безработных, рабочих и крестьян, которые стояли перед продажей своих дворов с молотка, нашего среднего сословия, которое было на пороге разорения, и, конечно, наших умственных работников, для которых уже не открывалось возможности применить свои способности и знания.

Если политическое движение силою обстоятельств вынуждено разрешать подобные проблемы, оно должно, прежде всего, позаботиться о том, чтобы создать в нашем народе внутреннее единство. Ибо было совершенно бесспорно, что пред нами стояла гигантская задача, и все зависело от успеха ее выполнения. Наши предшественники на этом споткнулись.

Но и мы могли разрешить эту задачу ценою страшного напряжения сил, которое потребовало сосредоточенного усилия всех немцев. Но, чтобы этого достичь, надо было достойным образом подготовить наш народ к этой работе. Другими словами, надо было создать единение между представителями умственного и физического труда, и, прежде всего, между политическим и экономическим руководством нации и широкими массами народа. Но это единство настоятельно требовало исключения чужеродного тела, которого никогда к нам не надо было допускать.

Когда в настоящее время ставится вопрос, почему национал-социализм так фанатически преследует еврейский элемент в Германии и настаивает и продолжает настаивать на его полном удалении, то на это можно дать только один ответ: потому что национал-социализм действительно хочет создать подлинную национальную солидарность. И потому, что эта солидарность имеет только в том случае моральное оправдание, если созидательная работа производится на основании принципов, совершенно бесспорных, как в смысле национальном, так и техническом. Вот почему мы, национал-социалисты, не можем допустить, чтобы руководящее положение среди наших трудящихся занимала чуждая, ничего с нами не имеющая раса. Мы знаем, что громадные задачи, нам поставленные, могут быть разрешены только путем страшного напряжения сил и сильнейшей дисциплины, т.е. посредством готовой на крайнюю решимость национальной солидарности. Это, однако, обуславливает наличие безусловного авторитета вождей. Создание такого авторитетного водительства морально обосновано и приемлемо для гордого народа, если к нему привлекаются самые способные дети народа, вне всякой зависимости от их происхождения или звания. Высшей задачей национал-социалистического государства является отыскать средства и пути для того, чтобы открыть доступ к верхним ступеням социальной лестницы труду, энергии, активности, уму, мужеству и упорству, поскольку все это выявляется в человеческой личности. В этом государстве даже самое бедное дитя, поскольку оно достойно выдвинуться из общей массы, должно иметь возможность занять в жизни высшее положение. Тогда между вождем и народом никогда не будет противоречий. Ибо тогда каждый крестьянин, каждый рабочий будет знать, что власть других является также его собственной властью, ибо она кровью и плотью ему сродни.

Вследствие этого самым бесспорным доказательством социалистической сущности национал-социалистического движения является его борьба против чуждого, не выросшего из народной толщи водительства. Отныне в новой Германии каждое дитя крестьянина или рабочего, наделенное от Бога способностями, может при помощи нашей организации и посредством целесообразного отбора достигнуть высших ступеней водительства нации. И наоборот, никакие миллионы не могут открыть чужестранцу дорогу на верхи социальной лестницы нашего государства.

Это первое условие, чтобы создать действительно настоящую национальную солидарность, которая имеет гораздо большее значение, чем громкие фразы.

И только на основе организованного единения всех слоев германского народа, нам удалось достигнуть того, на чем споткнулись все наши прежние противники. Благодаря доверию и поддержке этих миллионных масс германского народа, мне и моим сотрудникам удалось не только устранить экономическую нужду, но и сбросить те ужасные политические путы, которые были предназначены для того, чтобы обратить немецкий народ в рабство.

Таким образом, эта германская национальная солидарность совсем не явление теоретического свойства, но она корнями уходит вглубь, в организацию наших национальных сил. Были маловерные, которые в 1933 году возбуждали вопрос, почему Национал-социалистическая партия продолжает еще существовать и после овладения в Германии властью. Этот вопрос равносилен тому вопросу, почему, после введения всеобщей воинской повинности, еще сохраняется постоянная армия, когда сознание необходимости защищать свое отечество стало уже всеобщим достоянием?

Создание и поддержание немецкого единения обуславливается наличием несущей ответственности и воспитывающей организации такой солидарности.

И ее крепким ядром является Национал-социалистическая партия. Она олицетворяет собою силу сопротивления национальной солидарности. Она не только создает отдельные организации этой солидарности и дает им вождей, но она год за годом воспитывает миллионную массу молодежи для этого единения и создает связь между собою и массами. Как раз самая организация этого народного единения является чем-то гигантским и неповторимым. В настоящий момент нет ни одного немца, который не состоял бы в какой-либо организации партии и в ней бы не работал. Она проникает в каждый дом, в каждую мастерскую, на каждый завод, в каждый город или село. Она обнимает также и немцев, находящихся за границей, и заключает их во все то же национал-социалистическое единство.

Так строится громадная организация, которая в своих разветвлениях начинается в семье и заканчивается на вершине нации. Все, к чему эта организация стремилась за эти шесть лет, что она сделала и чего добилась – все это находилось в строгом соответствии с интересами германского народа, и именно всего народа. Ибо первый раз в нашей истории удалось организовать движение, которое черпало свои корни и идеи в народной толще. Оно не опиралось на интересы отдельных групп представителей умственного или физического труда, на горожан или крестьян, католиков или протестантов, буржуа или рабочих. Оно опиралось на всю нацию.

В силу этого, положение этой организации водительства народом, безусловно, суверенно.

Наша партия может себе позволить ввести самые непопулярные меры, если они соответствуют интересам народной солидарности, ибо по сравнению с ними интересы отдельных лиц кажутся маловажными. Поэтому и является возможным, что это движение, ответственное лишь перед народом, одинаково является полезным как для рабочего, так и для крестьянина. Оно оказывает покровительство науке и искусствам и осуществляет самые грандиозные социальные мероприятия. Оно обеспечивает высшим духовным интересам возможность практического осуществления. Но оно, с другой стороны, борется и с вредными влияниями.

Перед ним, как его единственная цель, будет всегда народ во всей его совокупности. Народ, как таковой, который оно всегда хочет видеть пред собою в качестве единого целого, здоровым, сильным и процветающим.

И кто же возьмется отрицать, что последние шесть лет были разительным доказательством жизненности новой организации государства, народа и его водительства?

Мы все могли со спокойной совестью почти каждый год обращаться к нашему народу с вопросом и ждать его приговора. Подавляющее большинство, какое только может быть при народоправстве, мы получили и 10 апреля. Народ признал и подтвердил, что он видит в новом государственном устройстве и политическом руководстве систему, которая преисполнена желания и готовности быть полезной народу и привести его снова не только к свободе и величию, но и к хозяйственному преуспеванию.

И, несмотря на все это, в отношении к нам внешнего мира мы переживаем то же самое, что мы в течение десятилетней борьбы переживали внутри. С того самого дня, как мы овладели властью, пред нами стояли сомкнутые ряды наших врагов. И подобно тому, как внутри Германии денежная и капиталистическая демократия наших парламентских партий шла против нас рука об руку с марксистами, мы и в настоящее время наблюдаем тот же заговор демократии и большевизма для борьбы с национал-социалистическим государством.

Во время борьбы национал-социалистического движения характерно было то, что наши враги, будь то буржуазные националисты, капиталистические демократы или же марксистские интернационалисты, при всех решительно обстоятельствах образовывали против нас сомкнутый фронт. Тогда еще многим национал-социалистам стало понятно, как отвратительна мораль политической борьбы. Иной боролся с нами, руководствуясь национальными побуждениями, но не останавливался перед тем, чтобы для достижения своей цели вступать в союз с марксистами. Мы убедились тогда же, какую лицемерную роль играли партии, которые преследовали нас по социалистическим побуждениям, но не стеснялись для успеха этой борьбы объединяться против нас с матерыми капиталистами, и как коммунисты, приписывавшие нам реакционные побуждения, не стеснялись блокироваться с представителями подлинной реакции для борьбы с национал-социалистической фракцией рейхстага.

Подобное зрелище могло производить лишь отталкивающее впечатление. Но то же чувство испытываем мы и теперь, когда видим, как так называемые мировые демократии, начертавшие на своих знаменах лозунг „Свобода, Равенство, Братство“ и „самоопределение народов“, заключают союзы с московским большевизмом. Быть может, возникнет вопрос, почему мы так часто заводим разговоры о демократии и относимся к ней отрицательно? Это мы делаем потому, что, во-первых, демократия на нас постоянно нападает и, во-вторых, потому, что ее поведение вызывает в нас чувство крайнего возмущения.

Ложь начинается уже тогда, когда демократии выставляют себя как систему народоправства, а авторитарные государства – как диктатуру.

Я полагаю, что могу заявить совершенно открыто: в настоящее время на свете существуют лишь два великих государства, обладающих правительством, за которым стоит 99% всего народа.

То, что в других странах называется демократией, в большинстве случаев ничто иное, как система введения при помощи печати и финансовых манипуляций в заблуждение общественного мнения и ловкое использование ее результатов. Однако, насколько призрачно внутреннее содержание этих демократий, нагляднее всего вытекает из той позиции, которую демократии занимают по отношению к внешним политическим явлениям. Так, например, демократии с особым удовольствием восхваляют, когда это им выгодно, большевистскую государственную систему, хотя последняя себя официально называет диктатурой пролетариата. Но это не мешает тем же демократиям называть государства, в которых их правительства поддерживаются 99% народа, диктатурами. Неужели это действительно не циничное издевательство над историей, что в среде представителей патентованных демократов в Женевском учреждении занимает почетное место кровавый представитель самой ужасной тирании, которую когда-либо видел мир? Так убедились мы в Германии, что еврейский капитализм и теоретический коммунистический антикапитализм действуют рука об руку и что, подобно тому, как в Германии „Роте Фане“ и „Форвертс“ всегда выступали совместно, так же поступают демократические и марксистские органы печати во всем мире.

Московский большевизм – самый уважаемый сотрудник капиталистических демократий.

Следует ли удивляться, что если государственные режимы подобным образом сами себя отрицают, они во всех других областях своей деятельности должны прибегать к помощи фраз?

Так, например, конгресс какой-нибудь демократической партии, на котором вожди, боясь быть освистанными, не без страха появляются перед своими избирателями, и который обычно кончается всеобщей дракой, выставляется всегда в высшей степени внушительной демонстрацией силы демократического миросозерцания. Наоборот, национал-социалистический или же фашистский конгресс, в котором в необыкновенном единодушии принимают участие миллионы, выставляется лишь как доказательство грубости диктатур и как отрицание свободы. Демократии борются за права маленьких народностей, но сами у себя их со спокойной совестью уничтожают. Они же с особым удовольствием выступают за равноправие народов, но это не мешает им отказывать семидесятипятимиллионному народу в самых элементарных правах. Германия должна была бороться за самые естественные и простые права в течение пятнадцати лет.

Эти права не признавались за германским народом тогда, когда во главе его стояли не национал-социалисты, но демократы и марксисты. Когда же национал-социалистическое государство, которому это непрекращающееся угнетение и третирование сделалось нестерпимым, восстановило права германского народа собственными средствами, демократы нас обвиняют в том, что мы поторопились, и всего этого можно было добиться путем соглашения.

В течение пятнадцати лет они наиболее грубым образом нарушали самые естественные народные интересы и оскорбляли наше человеческое достоинство. Навязывали нам договоры и заставляли их нас принимать под наведенным на нас дулом револьвера, чтобы вслед за тем лицемерно обвинять нас в одностороннем нарушении принятых на себя обязательств. Совершенно не интересуясь мнением туземцев, они завоевывали путем пролития крови целые континенты.

Но, когда Германия требует обратно свои колонии, демократии начинают беспокоиться о судьбе туземцев, не желая подвергать их столь тяжкой участи? В то же самое время они не стесняются восстанавливать порядок в собственных колониях путем бомб, сбрасываемых с аэропланов. Туземцы должны безропотно переносить иноземное господство. Это ведь „бомбы цивилизации“ в отличие от других, „деспотических“, которые сбрасывались в Абиссинии во время войны итальянцами.

В демократических странах жалуются на чрезмерную жестокость, с которой Германия, а теперь и Италия, пробуют освободиться от еврейских элементов. Все эти демократические страны не могут пожаловаться на перенаселение. В Италии же и в Германии на квадратный километр приходится 140 человек. И, несмотря на это, Германия в течение десятилетий, не моргнув глазом, постоянно допускала на свою территорию все новых и новых евреев.

В настоящее же время, когда долее терпеть было уже не под силу, и германский народ уже более не хочет выносить этих паразитов, со всех сторон начинаются жалобы. Но можно было бы думать, что демократии не ограничатся только словами протеста и предоставят у себя место бедным евреям! – Ничего подобного! – В этих демократических странах для немецких евреев места нет. Они, значит, надеются, что Германия, с населением в 140 человек на квадратный километр, будет и впредь давать у себя место евреям, в то время, как в демократических странах с их менее густым населением евреи были бы в тягость! Помощи никакой, но нравоучений – сколько угодно.

Так убеждаемся мы, что национал-социалистическое государство имеет тех же внешних врагов, которых до прихода партии к власти оно в течение пятнадцати лет имело внутри Германии.

Однако, я должен заявить во всеуслышание: гораздо легче подвергаться оскорблениям того, кто нас не может грабить, чем подвергаться грабежу со стороны того, кто нас за это хвалит. Нас сегодня ругают. Но мы, слава Богу, теперь в силах положить предел каждой попытке эксплуатации и угнетения Германии! То государство, которое было до нашего прихода к власти, угнеталось в течение пятнадцати лет. И оно за это получило в награду репутацию вполне послушного демократического государства!

Для нас подобная позиция делается невыносимой в тот момент, когда значительное количество наших собратьев по крови должно выносить безропотно треск демократических фраз. Я буду говорить о Чехословакии.

Это государство – демократия, т.е. оно было создано на основании демократических принципов после того, как значительное большинство народонаселения этого государства просто-напросто принудили принять сфабрикованную в Версале конструкцию и в нее войти. На правах подлинной демократии господствующее меньшинство этой страны начало после этого угнетать большинство населения, всячески преследовать его и лишать его возможности достойного человеческого существования. А в это время остальному миру мало-помалу навязывали убеждение, что это государство должно выполнить совершенно особую политическую и военную миссию.

Эту миссию бывший французский министр воздухоплавания нам недавно разъяснил. Чехия, по его мнению, существует для того, чтобы забрасывать в случае войны немецкие города и промышленные центры бомбами. По-видимому, речь в данном случае шла о нам уже известных „культурных бомбах“!

Эта задача, однако, стоит в непримиримом противоречии с мировоззрением, жизненными интересами и стремлениями большинства жителей этой страны. Поэтому это большинство должно безмолвствовать. Каждый протест против поползновений этого государства есть покушение на его интересы и противоречит его конституции. Но, так как эта конституция была составлена демократами, она преследовала цель не столько защитить интересы угнетаемых, сколько обеспечить осуществление политической программы угнетателей. Эта политическая целесообразность требовала также найти такую конструкцию, которая обеспечивала бы чешскому народу суверенное преобладание над другими народами. Тот, кто протестовал против подобного порядка вещей, тот объявлялся врагом государства и ставился, согласно демократическим принципам, вне закона. Так называемый „государственный“ народ чехов наделялся прерогативой строго следить за тем, чтобы никто из остальных народов не посмел и не пробовал бы бороться с подобной „целесообразностью“.

Если же, однако, кто-либо из большинства угнетенных народов позволил бы себе протестовать, того можно подвергнуть физическому воздействию, а при желании или необходимости даже отправить на тот свет.

Если бы дело шло о чем-либо, нас не касающемся, мы могли бы рассматривать этот случай, подобно многим другим, лишь как интересную иллюстрацию демократических представлений о правах народов на самоопределение, и принять все это к сведению. Но дело в том, что среди большинства народов Чехословакии, угнетаемых этим государством, находится также 31/2 миллиона немцев, другими словами приблизительно столько же людей нашей расы, сколько насчитывается, например, в Дании. Эти немцы также творения Бога. Всемогущий создал их не для того, чтобы они были выданы с головой чуждой, ненавистной им власти. И Он также не создал семь миллионов чехов для того, чтобы они выслеживали бы, опекали бы, а тем более физически преследовали и мучили три с половиной миллиона немцев.

Как известно, условия жизни в этом государстве совершенно невыносимы. В политическом отношении здесь семь с половиной миллионов людей, во имя прав на самоопределение некоего г. Вильсона, лишены всякого права на самоопределение. Экономически эти люди планомерно разоряются и обрекаются на медленное вымирание. Эти страдания судетских немцев совершенно беспримерны. Их хотят просто стереть с лица земли.

Если три с половиной миллиона людей не смеют петь песни о восьмидесяти миллионах своих собратий только потому, что это не нравится чехам; или если их избивают до крови за то, что они носят чулки, цвет которых чехам не подходит; или если их терроризируют и мучают за то, что они обмениваются приветствием, которое неприятно чехам, хотя они так приветствуют только друг друга; если их по поводу каждого проявления национальных чувств травят, точно животных, тогда возможно, что все это нашим достопочтенным представителям демократии безразлично или даже приятно именно потому, что в данном случае речь идет о трех с половиной миллионах немцев.

Я могу только сказать представителям этих демократий, что для нас это не безразлично и что, если эти преследуемые люди не смогут постоять за себя, мы им поможем. Бесправию этих людей должен быть поставлен предел.

Я об этом уже исчерпывающим образом заявил в своей речи от 22 февраля. Со стороны версальских дипломатов было в высшей степени близоруко вызвать к жизни совершенно нежизненное государственное образование под видом Чехословакии. В своей речи, произнесенной 22 февраля в рейхстаге, я заявил, что Германия более не будет терпеть угнетения и преследования трех с половиной миллионов немцев, и я прошу иностранных государственных деятелей поверить, что это были не пустые слова.

Национал-социалистическое государство принесло для сохранения мира слишком тяжелые жертвы, затрагивающие его национальные интересы. Оно не только не культивировало стремлений к так называемому реваншу, но, наоборот, устранило мысль о нем из своей официальной и частной жизни. В XVII столетии Франция аннексировала у старой Германской империи в мирное время Эльзас и Лотарингию. В 1870/71 гг. Германия после тяжелой войны, которая ей была навязана, потребовала эти две области себе обратно и их получила. После мировой войны мы их потеряли снова. Для нас, немцев, Страсбургский собор представляет большую ценность. Если мы предали пережитое нами прошлое забвению, то мы сделали это, чтобы оказать услугу делу европейского мира. Нас бы никто не мог к этому принудить, если бы мы этого не захотели.

Но мы это, тем не менее, сделали, чтобы раз навсегда положить конец непрекращающейся распре между Францией и Германией. Равным образом и на других границах Германия заняла ту же позицию. В этом вопросе национал-социализм преисполнен сознания самой серьезной ответственности. Мы согласились на все эти тяжкие жертвы, чтобы обеспечить Европе в будущем мир и, прежде всего, не быть помехой примирению между народами. Здесь мы были более, чем лояльны.

Таким образом, Германия окружена со всех сторон границами, которые обеспечивают европейский мир вполне, и она готова эти границы уважать, чтобы дать Европе чувство уверенности и мира. Однако, эти самопожертвования и самоограничения, по-видимому, были сочтены в некоторых странах как признак слабости Германии. Поэтому сегодня я бы хотел эти заблуждения рассеять.

Я полагаю, что это принесет делу европейского мира мало пользы, если возникает сомнение, что Германия намерена проявить не заинтересованность ко всем вопросам европейской политики, и в особенности, что Германия будет безразлична к судьбе и страданиям трех с половиной миллионов немцев. Мы очень хорошо понимаем, когда Англия или Франция защищает интересы своих соплеменников во всех уголках земного шара.

Но я хочу здесь заверить государственных людей Парижа и Лондона, что существуют также германские интересы, которые мы решили защищать при каких бы то ни было обстоятельствах. Я хочу лишь напомнить вам об одной из моих речей в рейхстаге, произнесенной в 1933 году, в которой я прежде всего установил, что есть национальные вопросы, в которых наш путь намечен совершенно определенно, и что если дело дойдет до их разрешения, то я лучше приму на себя все муки ада, чем откажусь от выполнения своего долга.

Ни одно европейское государство не сделало для мира более чем Германия! Ни одно не пошло на такие жертвы!

Однако надо понимать, что и эти жертвы имеют свои границы, и что национал-социалистическое государство не надо смешиватьс Германией времен Бетмана-Гольвега или же Герглинга.

Если я об этом говорю, то это происходит потому, что в течение последних лет произошло событие, заставляющее нас внести в нашу позицию некоторые коррективы. Как вам известно, в этом году в Чехословакии, после многократных отсрочек всякого рода выборов, должны были состояться общинные выборы. Даже в Праге признавали несостоятельность подобного поведения. Но здесь опасались, что на выборах немцы объединятся с другими национальностями и будут, таким образом, иметь перевес.

В силу этого в Праге прибегли к другим мероприятиям, дабы посредством давления на выборы повлиять на их результаты. При этом чешское правительство не могло придумать ничего лучшего, как прибегнуть к самому грубому запугиванию. Ему казалось, что самым подходящим средством для этого явится демонстрация чешских вооруженных сил. В особенности надо было показать грубую чешскую силу судетским немцам, чтобы они не осмелились защищать свои национальные интересы и, соответственно этому, голосовать. Однако, для того, чтобы подыскать оправдание подобным демонстрациям, чешское правительство в лице господина Бенеша выдумало ложь о том, что Германия мобилизовала свои вооруженные силы и готова вступить в пределы Чехословакии.

По этому поводу я должен заявить следующее: в распространении подобных лживых утверждений нет ничего нового. Не далее, как в прошлом году, печать другого европейского государства пустила ложный слух о том, что.20 000 германских солдат высадились в Марокко. Еврейский изобретатель этой лжи думал, что ее распространением он вызовет общеевропейскую войну. Тогда было достаточно послать французскому послу в Берлине коротенькое разъяснение, чтобы разоблачить эту гнусную ложь. Равным образом и теперь послу одной великой державы было заявлено, что в этом чешском утверждении нет ни одного слова правды. Это разъяснение было немедленно передано и в Прагу.

Но этот обман был нужен пражскому правительству, как предлог для дальнейшего угнетения и фальсификации выборов.

Я могу только заявить, что:

во-первых, к этому времени ни один германский солдат, кроме тех, которые уже находились на военной службе, не был призван под знамена и

во-вторых, что ни один германский полк или же какой-либо иной военный союз не был придвинут к границе, и что за это время ни один солдат не находился вне расположения своего обычного гарнизона, и что, наоборот, был отдан приказ избегать самого малейшего военного давления на Чехословакию.

Несмотря на это, началась гнусная кампания лжи, посредством которой вся Европа была организована для осуществления преступных целей правительства, намеревавшегося произвести выборы под давлением военной силы, чтобы запугать избирателей и фальсифицировать выборы. Но для этой цели правительство Праги искало какое-либо моральное оправдание и в своей неразборчивости в средствах дошло до того, что заподозрило в военных намерениях великую державу, вызвало тревогу во всей Европе и теперь готово ввергнуть ее в кровавую войну.

Так как Германия не имела ни малейших намерений саботировать эти выборы, а наоборот, была убеждена в том, что общинные выборы в Чехословакии лишь подтвердят все права судетских немцев, то со стороны имперского правительства ничего не последовало. Это, однако, было использовано для того, чтобы утверждать, что Германия будто бы отступила перед единым фронтом Чехии, Франции и Англии. Вы должны понять, что великая держава не может терпеть подобной вторичной передержки. Вот почему я сделал из всего этого надлежащие выводы.

Я национал-социалист и, как таковой, привык отвечать на удары ударами. Я знаю также совершенно определенно, что перед лицом уступчивости аппетит такого непримиримого врага, как Чехословакия, еще больше разгорается. Для этого достаточно примеров в нашем прошлом. Перед мировой войной, в своей любви к миру Германия пошла на большое самопожертвование, и все-таки не могла предотвратить войны.

Имея все это в виду, я принял 28 мая решительные меры. Во-первых, уже объявленные мероприятия по усилению армии и воздушного флота были по моему приказанию значительно расширены и в настоящее время выполнены. Во-вторых, я приказал немедленно приступить к укреплению нашей западной границы.

Я могу вас заверить, что с 28 мая на нашей западной границе строятся самые гигантские укрепления, которые когда-либо были известны миру. С этой целью я возложил на германского генерального инспектора по постройке автострад д-ра Тодта новое поручение. Благодаря его организаторскому гению, ему удалось выполнить в рамках, предусмотренных инспекцией по постройке крепостных сооружений, совершенно до сих пор неслыханную работу. Я назову вам только несколько цифр:

В организации д-ра Тодта числится 278 000 рабочих. К этому числу надо еще прибавить 84 000 рабочих, 100 000 человек Трудовой повинности и многочисленные саперные и пехотные части.

Не считая материала, который доставляется другими транспортными средствами, имперская железнодорожная сеть подвозит к месту постройки ежедневно 8 000 вагонов.

Ежедневное потребление песка превышает 100 000 тонн. Германская линия укреплений на западной границе будет окончательно готова еще до наступления зимы. Но ее неприступность уже вполне обеспечена и в данный момент. Когда она будет закончена, она будет заключать в себе всего 17 000 бронированных и бетонированных опорных пунктов. И позади этой сплошной стены из стали и бетона, состоящей частью из трех линий, частью же из четырех, и уходящей в тыл на 50 километров, боеспособность германского народа ныне обеспечена.

Я проделал все это, еще до сих пор неслыханное напряжение, чтобы послужить делу мира. Но я ни в коем случае отныне не намерен спокойно созерцать дальнейшее угнетение наших собратьев по крови в Чехословакии.

Господин Бенеш занимается тактическими маневрами, произносит речи, собирается открыть переговоры по образцу женевских и давать время от времени небольшие подачки для нашего успокоения. Так дальше продолжаться не может. Здесь речь идет не о формах красноречия, а о праве и, при том, о нарушенном праве.

Немцы требуют права самоопределения, т.е. того, чем обладают все остальные народы, а не обещания.

Господину Бенешу не приходится делать подарков судетским немцам. Они вправе распоряжаться своей судьбой сами совершенно так же, как всякий другой народ.

Если же демократии придерживаются того мнения, что они в этом случае, если понадобится, должны всеми средствами защищать угнетение немцев, то это будет иметь тяжкие последствия.

Я полагаю, что принесу более пользы делу мира, если не оставлю по этому поводу ни в ком сомнений.

Я не требую, чтобы Германия угнетала три с половиной миллиона французов или, чтобы нам было предоставлено [право] угнетать такое же количество англичан. Но я требую, чтобы угнетение трех с половиной миллионов немцев в Чехословакии прекратилось, и, вместо этого, им была бы предоставлена возможность самоопределения.

Нам было бы очень горестно, если бы из-за этого наши отношения с другими европейскими народами были бы омрачены или же им был бы нанесен какой-либо ущерб. Но в таком случае вина лежала бы не на нас. Дело чехословацкого правительства – вступить в переговоры с соответствующими представителями судетских немцев, чтобы придти с ними к соглашению.

Мое дело и наше общее дело заключается в том, чтобы следить, дабы право не было попрано. Ведь речь идет о наших собратьях по крови.

Я вовсе не намерен допустить, чтобы здесь, в сердце Германии, благодаря прозорливости других государственных людей, возникла бы вторая Палестина.

Бедные арабы безоружны, и за них некому заступиться. Но ни того, ни другого про немцев Судетской области сказать нельзя. Это надо усвоить себе твердо!

Я полагаю, что все это должен высказать на нашем партийном конгрессе, на котором в первый раз присутствуют представители партии из немецкой Австрии. Они знают лучше всего, как тяжело быть оторванными от родины. Они лучше всего поймут смысл моих сегодняшних заявлений.

Если мы вспомним о тех неслыханных провокациях, которые маленькое государство могло себе позволить в отношении Германии, то это можно объяснить лишь нежеланием признать в Германской империи государство, представляющее собою нечто большее, чем политического выскочку.

Когда я этой весною был в Риме, я понял, насколько история сгущает время и события. Тысячелетия обнимают лишь незначительное количество успехов народов. Усталость народов сменяется быстрым подъемом. Современная Италия и современная Германия – лучшие тому доказательства. Это возродившиеся народы, которые в этом смысле, быть может, следует признать совершенно новыми. Но их молодость покоится не на девственной почве, а на старой, политой кровью поколений земле. Римская империя возродилась к новой жизни. Но и Германия, будучи по возрасту значительно моложе Рима, как государственное образование, также не представляет собою чего-то нового.

Я приказал перевести в Нюрнберг регалии старой Германской империи, чтобы напомнить не только германскому народу, но и всему миру, что полторы тысячи лет тому назад, значит еще задолго до открытия Нового Света, громадная Германская империя уже существовала.

Династии появлялись и исчезали, изменялись внешние формы. Народ омолаживался, но в своем внутреннем существе оставался прежним. Германская империя пребывала в продолжительной дремоте.

Но вот теперь германский народ пробудился и сам сделался носителем своей тысячелетней короны. Мы, ставшие историческими свидетелями этого чудесного воскресения, должны по этому поводу преисполниться чувством счастливой гордости и глубокой благодарности Всевышнему.

Для других же народов это должно быть примером и поучением. Это должно побудить их, поднявшись на высоту, пересмотреть свою историю и не повторять уже раз сделанных ошибок.

Новая итало-римская империя, равно как и новая германо-немецкая – чрезвычайно старые явления. Они могут не нравиться, но нет такой силы на земле, которая их могла бы уничтожить.

Мы подходим к концу партийного съезда Великогермании. Вы еще захвачены громадностью пережитых исторических впечатлений. Перед лицом этого проявления могущества и единения нашего народа ваша национальная гордость и уверенность здесь почерпнули новые силы. Возвратитесь же теперь домой с той благочестивой верой, которую вы в течение двух десятилетий в качестве немцев и национал-социалистов уже несете в своих сердцах.

Вы имеете право отныне гордо поднять голову. Мы же несем обязанность никогда не склонить ее перед чужой волей. Это наш завет! Да будет так и да поможет нам Бог!»