Приложение № 1.

Рассказ Евгения Стахова об украинской революции в Закарпатье 1939 года

Евгений Стахов родился в 1918 году в польско-украинском городе Перемышле (Австро-Венгрия)> после окончания Гражданской войны жил в Чехословакии, Польше. Член Юнацтва ОУН с середины 1930-х годов. В 1942 году возглавлял бандеровское подполье на Донбассе. После войны был политическом противником Степана Бандеры, примыкая к демократическому крылу — ОУНз. Эмигрировал в США, где прожил до начала 2014 г., периодически посещая Украину.

Интервью было проведено в Киеве в апреле 2003 года и позже заверено Евгением Стаховым.

«Как Вы оказались на территории Закарпатья, вы же проживали в 1938 г. во Львове?

— В октябре-ноябре я участвовал в демонстрациях в поддержку Закарпатской Украины, и последовавших после этого столкновениях польской шовинистической молодежи с украинскими националистами. За это меня искала польская полиция, о чем мне сообщил Роман Шухевич, — да и дома у меня были следы обыска. Я переночевал у товарищей и решил убежать в Карпатскую Украину, так как туда бежало много украинских националистов. Попытался с группой перейти польско-немецкую границу, но неудачно. Второй раз переходили кордон уже чехословацкий, чтобы попасть прямо в Закарпатье. 27 декабря 1938 г. я со случайно найденным напарником, такого же возраста, как и я, перешел границу — он меня вел. Я все спрашивал — «Скоро ли граница?» «Скоро уже». Идем дальше, из какой-то хаты начали лаять псы, уже давно ее прошли, а он и говорит: «Там была полиция». — «Что же ты молчал?» — «Сказал бы, так вы бы в штаны наложили».

По ту сторону границы пограничник, охранявший чехословацко-польскую границу, был украинцем. Мы ему сказали, что идем в Карпатскую Сечь (КС — военизированная полуофициальная организация, созданная в конце 1938 г. при администрации Волошина, в состав КС входили также и украинские добровольцы не из Закарпатья — А. Г.). Он, несмотря на наши протесты, отвел нас в чешскую жандармерию, чехи нас там допросили, чтобы выяснить, не являемся ли мы польскими разведчиками или диверсантами (Польша и Венгрия в конце 1938 — начале 1939 гг. высылали в Закарпатье агентуру — А. Г.). Полякам нас не выдали, разрешили переночевать в тюрьме, а утром жандарм даже дал нам билеты до городка Перечина, сказав, что там находится Карпатская Сечь.

— Была ли это военизированная организация наподобие чернорубашечников в Италии или штурмовиков в Германии?

— Сами решайте, расскажу, что видел.

Приехали в Перечин, нашли здание, в котором размещалась Карпатская Сечь, комендантом ее был Романченко, бывший сотник петлюровской армии, в Сечи — сами добровольцы. У коменданта была только одна комната, даже канцелярии не было. Никто не дежурил.

Нам объяснили, что надо ехать в Хуст — поезда туда не ходили, так как венгры уже заняли часть Закарпатья (включая город Ужгород — А.Г.) и железнодорожное сообщение было прервано. Два дня мы ждали чешскую военную колонну, и с ней приехали в Хуст в аккурат к Новому Году.

На следующий день меня привели в канцелярию Главной команды КС, в помещение, где на двери висела табличка «Архив» — в разведывательный отдел. После разговора я был назначен в штаб КС, позже я с другими сечевиками проводил инспекцию отряда, который стоял на границе с Польшей и пытался не допустить проникновения на нашу территорию агентов из Польши. Главой этого отряда, насчитывавшего человек 35–40, был галичанин Степан Гинилевич. Он был также и старостой в округе, судьей и полицейским. Его хвалило начальство за дисциплину в его отряде и справедливое отношение к местным жителям.

— Каким образом руководство КС готовило кадры?

— Была создана подстаршинская школа (по советской терминологии — младшего начальствующего состава — для сержантов и прапорщиков — А. Г.), которая насчитывала около сорока человек. Преподавали там украинцы, бывшие или действующие офицеры и поручики австро-венгерской, польской и чешской армий. По окончании этих двухмесячных курсов (январь-февраль) мы получили звание подхорунжий-вестник (вістун).

А 1 марта меня назначили редактором отдела спорта ежедневной хустской газеты «Новая свобода». 12 марта решено было создать Украинский олимпийский комитет, так как в 194Q году должна была пройти Олимпиада, а я был легкоатлетом-бегуном. Но все наши старания оказались бессмысленными, так как Закарпатье захватили венгры.

— Карпатская Сечь и была создана вроде бы для защиты от Венгрии.

— Численность Карпатской Сечи была невелика. Часть сидела дома — резерв, может их было тысячи четыре, а на казарменном положении были в основном те, кто приехал в Закарпатье из Галиции и Волыни — человек 500. Реально 14–16 марта воевало несколько сотен человек.

У Карпатской Сечи не было оружия, только некоторые офицеры, да и то не совсем легально, носили оружие. У всей КС было всего три автомобиля!

Помните, что до 14 марта Закарпатье входило в состав Чехословакии, и внешняя защита была обязанностью Праги — в Хусте стоял чешский полк, а во всем Закарпатье — дивизия. Внутренний порядок обеспечивала чешская жандармерия и полиция. Тем не менее, КС пыталась получить оружие в свои руки.

12 февраля были провозглашены выборы в Сейм, куда должно было войти 30 депутатов. Украинское национальное объединение (УНО включало представителей тех партий, которые считали Закарпатье частью Украины, а русинов — ветвью украинского народа — А. Г.) выставило список своих кандидатов. Русофилы же накануне выборов собрались на тайный совет. Карпатская Сечь узнала про это, окружила дом и арестовала всех участников, среди которых были много и священников. Когда глава администрации Волошин про это узнал, он приказал их выпустить. И как его ни убеждали, что это — русофилы, он стоял на своем, поскольку был либерал. В конце концов переговоры между ним и КС закончились тем, что он разрешил выдать со склада чешской жандармерии сто ружей для Сечи в обмен на арестованных!

На выборах примерно 75 процентов проголосовало за УНО и Августина Волошина, около четверти — за русофилов. Должен был быть созван Сейм, но чехи его запретили, так как начались украинско-чешские стычки.

Должен сказать, что некоторые ошибочные действия руководства ОУН привели к этим столкновениям. Это руководство дирижировало за кулисами своими активистами в Закарпатье, и выдвинуло такие лозунги, как: «Отец Волошин, дядюшка Гитлер».

Хорошо помню, как на одном из праздников 22 января 1939 г. народ пел:

Нам поможе вуйко Гітлер І батько Волошин Чехів воювати…

Было действительно неудобно за подобную пропаганду руководства ОУН.

— Это была только пропаганда?

— Нет, не только.

В любом случае, чехи хорошо относились к украинцам и хотели только, чтобы ОУН не проводила в Карпатской Украине подрывной работы. И ее не было, поэтому не понятно, почему ее повели в 1939 г. Тем более, что руководство ОУН было частично осведомлено, что Гитлер отдал Закарпатье Венгрии — то есть обманывали своих же людей. Античешская акция ОУН была на руку немцам, но никак не украинцам.

В конце 1938 г. у украинцев Закарпатья уже была культурная автономия, свой министр образования, но националисты хотели и свою отдельную армию — это было противозаконно. На этой основе Карпатская Сечь постоянно ссорилась с Августином Волошиным.

Кроме того, Карпатская Украина была частью федеративной Чехословакии, и Польша раз за разом протестовала, что украинцы идут в Закарпатье из Польши и требовала их интернировать. Поэтому руководство ОУН дало инструкцию в Галицию, что в Закарпатье можно идти только с особым разрешением (это решение вызвало недовольство части молодежи ОУН Андреем Мельником, что в будущем послужило одной из причин раскола Организации на ОУН(м) и ОУН(б) — А. Г.).

— Известно, что одним из первых мероприятий новой, украинской власти было создание концлагеря в Карпатах.

— После упадка Карпатской Украины очень много говорили про террор, но все это за редкими исключениями неправда.

Вот был случай, когда сечевики избили директора школы, который ранее был в УВО, а после создания ОУН перешел к социалистам. Волошин приказал виновных в избиении выслать, но оуновцы сумели обойти этот приказ.

Карали некоторых мадьярофилов, русофилов, которые шли на провокации. Например, когда были выборы, в селе Иза в 7 километрах от Хуста, которое целиком было под влиянием москво-филов, все предвыборные плакаты посрывали. То же самое на Румынской улице в Хусте, где жило несколько русофилов. И сечевики делали засады и когда кого ловили, то, понятно, давали несколько пинков. Но это никакой не террор.

А лагерь создали в горах около Рахова для советских, польских, венгерских и чешских агентов, которые валом валили в Закарпатье в период кризиса. Из-за попыток ОУН получить оружие одно время у Волошина была мысль: совсем разоружить Карпатскую Сечь и выслать всех сечевиков в этот лагерь.

Но хоть террора и не было, не было и никакой альтернативы на выборах. Выборы были проведены не полностью демократичным способом.

— Вы принимали непосредственное участие в боях?

— Сложно ответить на вопрос.

Когда ОУН начала выступать с античешскими лозунгами, начались недоразумения между чехами и украинцами. Жандармерия в Закарпатье насчитывала 1000 чехов и ни одного украинца. Мы требовали, чтобы в автономной Карпатской Украине хоть половина жандармов была украинцами — взяли десятка два.

Также мы хотели иметь оружие — нам его также не давали. Итак, один из наших офицеров — Колодзинский, в ночь с 13 на 14 марта пошел брать его силой. Началась стрельба, одного чеха застрелили, у одного сечевика забрали оружие. Чешская армия решила разоружить Сечь. Мы этого не предвидели, и не готовились — силы были неравные. Меня с еще тремя бойцами поставили охранять гостиницу Сечи. С утра мы увидели беготню, вероятно, каких-то курьеров, сновавших туда-сюда, сильное движение войск. Втроем пошли на разведку. На одной из улиц навстречу нам шел небольшой отряд — человек 30 чешских солдат. Мы уже их прошли, но внезапно меня кто-то ударил прикладом по голове: «Руки вверх!» Мои товарищи попытались убежать, одному удалось, другого застрелили на месте.

Привели меня в командный пункт армии, обыскали, нашли львовский студенческий билет. «О, да ты из Галиции!» И начали жестоко бить по лицу, пинать. После отвели в то самое здание, где находилось правительство Карпатской Украины и кинули в подвал!

— То есть Волошин заседал этажом выше, а вы под ним сидели в тюрьме?

— Да! Чехи не имели ничего против Волошина, только против Сечи! Нас там было набито, как селедок в бочке — стояли ровно сутки. Вечером 14 марта мы слышали демонстрацию, что за диво, мы сидим, а люди кричат: «Да здравствует Украина! Да здравствует отец Волошин!». Слышали взрывы, стрельбу. Потом узнали, что это были бои между чешской армией и Карпатской Се-чью — обороняли Главную команду Сечи.

Утром 15 марта нас выпустил наш сечевик: «Бегите в здание полиции, там получите оружие. Война — венгры напали на Карпатскую Украину, нужно обороняться!»

Мы и пошли — рядами и с песнями. В полицейском участке оружия уже не было, я побежал в штаб Карпатской Сечи, — он был немного разрушенный после чешской атаки, — нашел там спрятанный мной заранее револьвер.

Побежал в здание государственного управления, где я сидел. Узнал, что 14 марта была созвана чрезвычайная сессия Сейма, и на ней провозгласили независимость Закарпатской Украины.

Когда вернулся назад в штаб Карпатской Сечи, то стоявший около него солдат — украинец в чешской форме, рассказал, что чешская армия из Хуста убегает. Чехи нагрузили 50 грузовых машин с офицерами, местные служаки разбежались, а в казармах полно оружия.

Я доложил это командованию, оно приказало мне, и еще двоим хлопцам, оружие забрать. Ну, мы на военной «Шкоде» подъезжаем к казарме — сторожа на воротах не хотят нас пускать! Тогда один из нас заговорил по-чешски с ними, те пустили и даже показали, где оружие. Целая груда пулеметов — и легких и тяжелых. Они были разобраны и все в смазке. А мы смотрим на это хозяйство и не понимаем, как их собирать, с какой стороны к ним подходить! Ну, забрали запчасти все эти.

Загрузили в авто, сколько можно, и вернулись назад. А в команде Карпатской Сечи были те, которые в оружии знали толк. «Хлопцы, вы взяли не те запчасти! Магазины вы взяли с патронами нормальными, а стволы — для стрельбы резиновыми пулями!» Мы поехали назад. Снова набрали частей пулемета. А нам говорят: «Где машина для набивания патронов! Ствол пулемета забьет!». Снова пришлось возвращаться.

Это только маленький эпизод, но он очень показательный.

— Пыталась ли Сечь получить какую-то международную поддержку?

— Да, но от кого? От Польши, Румынии или Советов, которые выступали против Закарпатья? От венгров, которые шли на нас войной? ОУН хорошо контактировала с Гитлером. И делегация Сечи пошла в немецкое консульство в Хусте. А консул сказал: «Мы вам советуем капитулировать». Все были шокированы. Решили воевать сами. Мы не верили и не знали, что Гитлер отдал Закарпатье мадьярам. Может быть, Гитлер не хотел злить Сталина независимой Украиной.

Но возвращаясь к боям за Закарпатье.

Что можно упомянуть — один чотар (командир взвода — А. Г.) — подпоручик чешской армии, организовал отряд, чтобы ехать в Севлюш — помочь держать бой с венграми добровольцам из педагогического училища, бившихся под руководством преподавателя с Приднепровья Голоты. Все они там погибли. Но этот бой задержал венгров и они подошли к Хусту только с утра 16 марта. Там им сечевики дали бой у моста при входе в город. А долго сопротивляться мы не могли — силы были слишком неравными, венгерских солдат было десятки тысяч…

У меня было другое задание — надо остановить чешскую колонну, про которую я уже говорил. Она убегала из Хуста в Румынию, и у них было 62 грузовые машины, 5 цистерн с топливом. Дали нам другую машину, личную машину министра Ревая, с номером R-1, черный элегантный лимузин.

Чехи бежали в Тячив — приграничное село, чтобы оттуда через мост уйти в Румынию. А от Хуста до Тячива — километров 25–30. Я и еще трое бешеных хлопцев быстро перегнали чешскую колонну и остановились в селе Буштино — недалеко от Тячива. В Буштино тоже был отрядик Карпатской Сечи. По дороге стояли хлопцы с сине-желтыми повязками и ружьями на плечах. Мы им говорим: «За нами идет чешская колонна, надо ее задержать. Свалите деревья, которые стоят по сторонам дороги, чтобы чехи провозились, пока мы в Тячиве будем налаживать оборону». Не успели мы усесться в машину, как ребята уже побежали за пилами…

— В Тячиве какая на тот момент была власть?

— Там была небольшая команда Сечи, — несколько ребят в чешской форме, но с сине-желтыми лентами на мундирах. Украинцы из чешской армии добровольно взяли на себя охрану городка. Но власть была еще чешская.

Нашли канцелярию Сечи, там был комендант — сотник Клименко, человек лет 45-ти. Он был в панике, думал, как бы быстрее сбежать. А мы, ребята от 20 до 23 лет, напористые, дерзкие, думали, что нам все под силу.

Он нам говорит: «В селе полиция, чешские жандармы». А я говорю: «Надо брать власть в свои руки, их разоружить».

Он боится.

А мы втроем идем к зданию жандармерии. Представьте, нас трое ребят, мне — 20 лет, хлопцу с Волыни — 22, хлопцу с Буковины — 23. И у меня все лицо разбитое и опухшее — революционер.

Подходим к взрослым жандармам. Я не могу от страха открыть рот, сказать: «Сдавайте оружие и власть!». Что-то из себя выдавливаю, а они на нас смотрят…

— Как на сумасшедших…

— Нет! Они больше нашего боялись. Им недавно по радио сказали — власть взяла Карпатская Украина! И они говорят: «Вот вам оружие, вот ключи от тюрьмы, от здания жандармерии, наши шлемы и мы уходим!». Так втроем разоружили шестерых жандармов. Так же разоружили и пограничную стражу, перед мостом поставили двух хлопцев с пулеметами.

Объявили набор добровольцев в Карпатскую Сечь.

Первым, кто на «призывные пункты» пришел, были 12 местных цыган — записываться в армию независимой Карпатской Украины.

Я почесал голову: они конокрады, возьмут у нас винтовки, что-нибудь сопрут, и поминай, как звали. Ну, цыгане все же лучше, чем ничего. Дали мы им шлемы, ружья — они стоят, боятся бежать, а мы их боимся.

С цыганами набралось у нас вооруженных человек 25.

А чешская колонна едет.

На главной улице мы начали строить баррикаду. Потом подумали: подъедут чехи к баррикаде, мы и убежим — ничего ж не понимали в военном деле. Надо одну баррикаду подальше построить, чтобы чехи остановились там, — мы уже будем герои! А мы пока убежим подальше, к другой баррикаде. Оттуда, может, постреляем.

Мелкой торговлей в Закарпатье занимались евреи. Мы приказали цыганам: «Переворачивайте для строительства баррикад лавки!» Никто из евреев не кричал, не протестовал, относились с пониманием — революция!

А цыган мы при первом случае на автомашине отправили в Хуст к главному командованию — пусть оно ломает голову, что с ними делать.

— Так вы принимали участие в боях?

— Чехи посмотрели издалека, — баррикады, есть какая-то власть. Идет делегация с переговорами:

— Пустите нас в Румынию!

— Нет, отдайте все оружие!

— Мы должны посоветоваться!

А мы их пустить назад не можем, ведь они расскажут своим о нашем «войске». Вышли вместе с ними на улицу, вдалеке какая-то стрельба началась. Делегаты испугались и согласились на наши условия.

Мы взяли грузовую машину, подъехали к тому месту, где стояли чехи, они накидали полный грузовик — все, что у них было. Им все равно — бежали в Румынию вместе с женщинами, детьми.

На машинах они приехали на базарную площадь в Тячив. Мы им говорим: «Все машины оставляйте, и пешочком через мост — в Румынию!» Сначала отказывались, но были уже без оружия. Потом договорились — десять машин оставляют себе, остальные, и цистерны с бензином — оставляют нам.

— Вы описываете, извините, какой-то маразм. Их же был целый полк! И вообще, в Закарпатье на март 1939 г. стояла целая чешская дивизия. Вас могли бы за пару часов всех разогнать!

— Почитайте «Приключения бравого солдата Швейка».

В Первую мировую войну чехословаки сдавались десятками тысяч в русский плен.

А в 1938 году чехи воевали, когда их земли хотел забрать Гитлер? В марте 1939 г. немцы брали Прагу, чехи воевали? В 1968 г. у нас ходил анекдот:

«Чехов спрашивают: начнется завтра война, вы за кого будете воевать — за Советы или Америку?

— За Советы!

— Вы идиоты?

— В американском плену лучше!»

Ну, далее, я с коллегами иду договариваться на мост с румынскими пограничниками о переходе пленных. Мы говорим по-польски, по-украински и совсем немного — по-немецки. А они к нам по-французски. Не можем найти общий язык. Но кое-как друг друга поняли. Они подходят, козыряют: «Именем королевской Румынии..». А мы ничего не знаем, что говорить, чьим мы тут именем. Но, пожали руки, договорились, как мы пропускаем чехов.

Я стою на страже, пропускаю чехов. Подходит молодая чешка, улыбается, говорит: «Пойдем со мной в кусты!». «Я бы пошел, но должен тут стоять!». Вероятно, ее подослал отец, чтобы я оставил пост, и они бы быстрее перешли через границу и перенесли туда мебель.

Вместе с чехами бежали и украинцы, но в тех машинах был и тот полковник бывшей петлюровской армии Ефремов, которого Волошин поставил командовать всей Закарпатской армией — первый убежал. И Клименко, командир Сечи в Тячи-ве — тоже убежал. Армия воюет, а командир бежит.

Ладно, ушли чехи вместе с нашим командованием.

А что дальше?

Звоним в Хуст. У нас сорок машин, 5 цистерн с бензином, но у нас был только один шофер! Команда отвечает: «К нам присоединился чешский подполковник Земан. Он собирает чешских добровольцев, чтобы вместе с нами биться против венгров. Он скоро приедет с чешскими шоферами к вам, и потом вы вместе с ними езжайте к нам».

— Он был подполковник и подчинялся вам?

— Мы были равными, несмотря на то, что я был сержант, а чех — подполковник.

Он приезжает с шоферами к нам, все — с сине-желтыми повязками. Говорят: «Чешский батальон, который находится в Ху-сте, воюет с вами против венгров».

Хорошо!

Едем колонной в Хуст — наша машина впереди колонны, сзади машин 20–25 ведут чехи, а в Тячиве мы оставили несколько ребят.

Но в тылу — в Тячиве, мы взяли власть, да не всю. Там еще в некоторых помещениях пограничников были сами пограничники и жандармы. Может 10, может 15 — мы их не разоружили. Я думаю, что они оттуда позвонили в Хуст и оставшимся чехам сообщили, что тут десять-пятнадцать головорезов их разоружают.

Мы едем, заезжаем в Хуст, во двор главной команды Сечи. Оборачиваемся — а где же колонна? Чехи нас обманули и использовали те машины, на которых приехали, чтобы вывезти оставшихся чехов из Хуста в Румынию.

Колодзинский, который стал главкомом после бегства Ефремова, приказал мне ехать с ранеными на машине в Великий Бич-ков — это село тоже на румынской границе, чуть дальше Тячива, через который пришлось ехать. Подъезжаем с 5-ю ранеными и медсестрой к Тячиву, а там нас пулемет из танкетки поливает — мы четыре часа были командирами, а после чехи обратно забрали власть.

Чуть было мы не попали в плен!

Бросили машину, пошли обходить Тячив пешком через горы. Заиндевели. Везде над селами весели белые флаги, а на мостах стояли вооруженные хлопцы с венгерскими или белыми повязками. Они в течение недели сначала были сперва в чешской армии или жандармерии, потом стали Карпатской Сечью — украинской армией, а ещё через день оказались в венгерской армии или жандармерии. Почти все сечевики, которые были родом из Закарпатья, пошли по домам. В Румынию бежали только хлопцы из диаспоры, Галиции, Волыни или Буковины.

У нас были револьверы — еле уговорили этих вооруженных ребят нас пропустить.

Нашли уносящих ноги сечевиков, и утром часов в пять 19-го марта вместе с ними перешли пограничную речку Тису. Течение реки сбивало с ног, вода была ледяная, вышли на берег — одежда покрылась льдом. Нас встретила румынская пограничная стража — несколько человек. Испугались, увидев несколько сот сечевиков. Мы им отдаем оружие — они боятся брать. Такие же, как чехи, вояки были.

На этом мое участие в Карпатской революции завершилось».

 

Приложение № 2. Описание последствий правления Э. Коха на территории Украины

Автор приводимого ниже свидетельства эпохи — немецкий дипломат Отто Бройтигам, в межвоенный период служивший в Иране, немецких диппредставительствах в УССР и Франции. В годы советско-германской войны он возглавил общий отдел первого управления (оно же управление политики) Министерства по делам оккупированных восточных областей, сокращённо — Восточного министерства (Ostministerium — OMi). Возглавлял эту массивную и неэффективную бюрократическую машину теоретик Национал-социалистической германской рабочей партии, прибалтийский немец Альфред Розенберг, известный своими антисемитскими, а также русо- и полонофобскими взгядами. Несмотря на столь высокий пост, полномочия Розенберга были весьма ограниченными. В частности, его непосредственный подчинённый, рейхскомиссар Украины Эрих Кох постоянно аппели-ровал лично к Гитлеру, и поэтому саботировал приказы Розенберга, который выступал за создание украинского государства под немецким протекторатом, и призывал его быть с украинцами не таким изувером. Розенберг открыто критиковал Коха, а также безуспешно пытался интриговать против своего подчинённого, последовательно проводившего украинскую политику самого фюрера, считавшего восточных славян недочеловеками.

Приводимый документ составлен Бройтигамом в начале января 1944 года и перенаправлен руководству Восточного Министерства именно для того, чтобы Розенберг использовал изложенную в нём информацию в борьбе против «коричневого короля Украины» Коха, и с фактами в руках мог как-то воздействовать на Гитлера в отношении корректировки его «восточной политики». Документ, составленный на немецком языке, находится в Федеральном архиве ФРГ в Берлине, фонд Р-6 (Восточное министерство), дело 244, листы 52–53 (Bundesarchiv, Berlin. R 6 / 244, Bl. 52–53).

* * *

«Управление общей политики Берлин, 15.1.1944.

P/56/44g

Секретно!

Докладная записка

Главным заданием гражданской администрации в тылу борющихся войск было установление порядка, обеспечение безопасности путей снабжения и, по возможности, максимальное использование хозяйственных сил страны. Рейскомиссар Украины оправдывает свою подвергаемую сильной критике политику притеснений тем, что она вызвана необходимостью наиболее эффективного хозяйственного использования.

Руководитель особого штаба аграрного порядка, который в эти дни через Галицию возвращался из Украины, сообщил мне следующее:

Волынь и Галиция обе находились до начала этой войны под польским господством и были обе оккупированы советами. Хозяйственная структура обеих областей в общем одинаковая. После ухода Красной армии Галиция перешла в административное управление Генерал-губернаторства, Волынь — к Рейхскомиссариату Украина. Работа началась при одинаковых условиях. Результаты были следующие:

В Галиции в 1943 году было собрано 470 000 тонн зерна, на Волыни — 7 000 тонн. Галиция — совершенно замиренная область, в которой только в последнее время из-за приближения фронта стали заметны некоторые полностью войсковые партизанские группы. На Волыни, напротив, господствует всеобщее народное восстание. Разница последствий управления проявляется точно на границе обеих областей.

В то время, как даже сейчас через Галицию можно просто проехать, проезд по дорогам Водыни возможен только под охраной. О народном восстании на Волыни сообщал уже летом этого года генерал-комиссар Шёне.

Поэтому выводы следующие:

1. Цель, — покой и порядок в тылу борющихся войск и обеспечение безопасности снабжения, — в Галиции достигнута, на Волыни не достигнута совершенно.

2. Хозяйственное использование Галиции полностью и совершенно удалось, хозяйственное использование Волыни провалилось.

Утверждение, что в Рейхскомиссариате Украина проводимая политика успешна для выполнения хозяйственных заданий, неверно. Это было также подчёркнуто в недавно появившейся статье руководителя отдела военной администрации доктора Штока в национал-социалистическом [бюллетене] “Ландпост”, в которой напечатано, что необходимо “согласовать требования общей политики и аграрной политики”. Если бы проводимая до настоящего момента политика, которую отстаивает рейхскомиссар Украины, послужила интересам экономики, высокопоставленный чиновник нашей сельскохозяйственной администрации не мог бы выссказать эти претензии.

С этим,

Господину рейхсминистру [Альфреду Розенбергу] Подпись

(неразборчиво), 19/1

Господину постоянному представителю рейхсминистра Господину начальнику управления политического штаба, второй главный отдел

[В] главный отдел прессы и пропаганды Для тек[ущего] ознакомления.

Бройтигам (от руки)

 

Приложение № 3. Спецсообщение НКВД УССР о положении в Восточной Украине

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

СЕКРЕТАРЮ ЦК КП(б)У — тов. ХРУЩЁВУ Н.С.

НАЧАЛЬНИКУ 3 УПРАВЛЕНИЯ НКВД СССР

Старшему майору государственной безопасности.

тов. БЛИНОВУ

г. Москва

ЗАМ НАРКОМА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР — т. КОБУЛОВУ

СПЕЦИАЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ

о положении в освобождённых от немецко-фашистских оккупантов населённых пунктах Ворошиловградской области УССР

В процессе агентурно-оперативной работы в первых освобождённых от немецких оккупантов населённых пунктах Ворошиловградской области УССР выявляется ряд новых данных, касающихся политики оккупантов на захваченных территории.

В отличие от грабительской политики, проводимой фашистскими властями в тыловых местностях оккупированной территории, последние, чтобы завоевать симпатии населения, проживающего в непосредственной близости к линии фронта, в так называемой «военной зоне», проводят более мягкий режим.

A) — натуральные и денежные налоги в прифронтовой полосе взимались в значительно меньших размерах, чем в глубоком тылу.

Ряд налогов, взимаемых оккупантами в тылу, в прифронтовой полосе совершенно не налагались.

Б) Изъятие у населения продуктов, скота и в отдельных случаях имущества, оккупанты производили через старост и местную полицию, скрывая своё грабительское лицо за спиной своих пособников.

B) Работающим на полевых и других работах в сельском хозяйстве выдавали по 10–16 кгр. зерна на месяц, чего не делается в тыловых областях.

Г) Для создания видимости борьбы с грабежами и «незаконными» изъятиями со стороны немецких, итальянских и венгерских солдат, оккупанты проводят по фактам грабежей «расследование», выступая таким образом перед населением в роли защитников и благодетелей.

Д) Разрешено населению праздновать религиозные праздники и в эти дни не работать, чего не делается в глубоком тылу, особенно в разгар полевых работ.

Такой режим оккупантами проводится, примерно, на территории 100 километров от линии фронта, названной им «военной зоной».

В результате проводимой политики оккупантов, часть населения прифронтовых и расположенных в непосредственной близости к фронту населённых пунктах, относится лояльно к оккупантам и в отдельных случаях встретили враждебно приход Красной Армии.

Части Красной Армии, вступившие в Ново-Марковку и Кан-темировку, были встречены недружелюбно местным населением, некоторые жители с. Кантемировки заявляли:

«Чего вы пришли? Нам с итальянцами жилось хорошо, она нас не трогали».

В Ново-Марковке, Ворошиловградской области, некоторые жители, встретив отрицательно приход Красной Армии, отказывались давать питьевую воду красноармейцам.

В связи с такой политикой немцев, значительная часть населения, так называемой «военной зоны», оказывает активную помощь оккупантам, затрудняя прохождение по этой зоне нашей агентуры, бежавших из плена военнослужащих Красной Армии, выходящих из окружения, помогая немцам вылавливать партизан и советских патриотов, ведущих в тылу противника борьбу с немецкими оккупантами и их активными пособниками.

При прохождении в так называемой «военной зоне», жители учинили целый допрос всем посторонним лицам, примерно их рассуждения и распросы сводились к следующему:

«Почему здесь ходите, к своим хотите попасть? Даст господь, что Красную Армию скоро отгонят, разобъют, тогда-то нам хорошо заживётся, мы избавимся от этих большевиков, заберём землю и будем хозяйничать.

Нас немцы избавили от большевистских налогов и поборов и мы вздохнули свободнее.

До прибытия немцев нас пугали, что они будут грабить и обижать нас, а в действительности они нас не обижают и не грабят».

В с. Каськовка, Кантемировского района, 13.12.42 г. местные женщины задержали двух идущих из окружения и, как не имеющих документов, доставили к старосте.

Настроения населения оккупированной территории Харьковской, Киевской, Днепропетровской и тыловых районов Воро-шиловградской областей в силу жестокой и грабительской политики немцев, отличаются резкой враждебностью к оккупантам^ Население с нетерпением ожидает прихода Красной Армии и восстановления Советской власти

(…)

НАЧАЛЬНИК 3 УПРАВЛЕНИЯ НКВД УССР Капитан государственной безопасности (МЕДВЕДЕВ)

24 января 1943 года».

Источник: ДА СБУ, Ф. 16, оп. 2. (1948), том № 4, арк. 1–4.

 

Приложение № 4. Тезисы Украинского центрального комитета об акции поддержания украинского правопорядка в Галиции

Документ, составленный на украинском языке, находится в Центральном государственном архиве органов высшей власти и управления Украины (ЦДАВО, ф. 3959, on. I, спр. 5, арк. 1–6), и публикуется с незначительными сокращениями, отмеченными отточиями (если удалена часть предложения) или многоточиями в скобках (если предложение удалено целиком). Время составления и публикации приводимого материала — начало октября 1943 года:

ТЕЗИСЫ УЦК ОБ АКЦИИ ПОДДЕРЖАНИЯ УКРАИНСКОГО ПРАВОПОРЯДКА В ГАЛИЦИИ

…Галиция, которая до настоящего момента была образцом порядка и покоя, несколько недель назад вошла в очень критический период. (Существует угроза, что наш край может скатиться в провал анархии и беспорядка. (…)

Рейд большевицких партизан потряс спокойную жизнь Галиции, недобитки Большевицкой банды разбрелись по всему краю, они разворошили разные преступные элементы…

Плановое отступление немецких войск на Восточном Фронте создало панику среди части нашего общества, а это совсем облегчило врагам их разлагающую работу.

Формирование Галицкой Дивизии поставило в один фронт против творческой работы позитивного лагеря украинства всех его врагов — большевиков, поляков и украинский лагерь уничтожения и анархии (к таковому УЦК относил бандеровцев. — А.Г.). Все эти силы на свой лад повели бешеную агитацию против дивизии и её добровольцев. Для противовеса дивизии украинский лагерь уничтожения начал звать украинскую молодёжь в лес, будто бы для военного обучения.

Следствие всего этого — дошло до массового дезертирства из Украинской Службы Родины (организация, проводившая стратегически значимые работы. — А.Е), около 30 000 украинских юношей недостаёт в трудовых лагерях, это вызвало сильное осложнение в строительстве военно-значимых объектов на территории Галиции. Массовое дезертирство привело к сильному обострению административных отношений в этом регионе.

Всё чаще становятся убийства, как украинцев, так и поляков.

Какие-то тёмные силы и отщепенцы общества жируют на низменных инстинктах и науськивают людей к межнациональной войне и резне.

Под влиянием непрекращающейся агитации вражеских агентов — всё чаще происходят случаи, когда крестьянские низы утрачивают здоровое отношение к необходимости повинностей военного времени. (…)

Всё чаще происходят вооружённые выступления против украинской полиции, как одного из носителей порядка.

Наконец, в Галиции появились украинские партизанские отряды, которые пришли с Востока, они осознанно пытаются «во-лынизировать» Галицию, т. е., хотят довести до такой ситуации, которая сегодня есть на Волыни, ситуации полного хаоса, уничтожения и разрухи всей украинской жизни. (…)

Источник анархии есть в обоих народах — как среди поляков, так и украинцев. (…)

Кто зовёт украинскую молодёжь в лес, тот осознанно или неосознанно работает на её уничтожение. Заслуживающее внимания военное обучение, при современном положении военного дела, [в лесу] невозможно. Кто… зовёт нашу молодёжь — лучший цвет народа — в лес, тот, даже если он и великий идеалист, даже если имеет добрые намерения — в своей политической недальновидности — делает неминуемой гибель той молодёжи. (…)

Кто посягает на жизнь, или имущество кого-то из жителей нашего края — вне зависимости от их национальной принадлежности — тот враг украинского народа. (…)

Кто обостряет и распаляет межнациональную польско-украинскую борьбу, тот вредит украинскому делу, помогает большевизму. (…)

Волынь — пугающий пример того, как через недальновидность разных деятелей, в том числе и украинского подполья — создаются хорошие условия для большевистской работы…

Сегодня на Волыни — одна большая руина, сотни сожжённых сёл, тысячи-тысячи людских жертв, уничтожен весь национальный доход долгих лет, уничтожена вся украинская интеллигенция, пропали все возможности национальной работы. Вот ужасный баланс работы безответственных людей…

Кто хочет использовать патриотический запал нашей молодёжи и её политическую неподготовленность для того, чтобы печальный волынский эксперимент повторить в Галиции, того осудит украинская история и весь украинский народ. (…)

В области школьной работы [в Галиции]: всё народное школьное образование — украинизировано, отстроены гимназии, семинарии, как никогда до настоящего времени развёрнуто профессиональное образование, созданы университетские институты с наиважнейшими факультетами, создана могучая организация украинских учителей.

В государственной администрации: украинизировано самоуправление, создана украинская полиция, тысячи наших людей заняло государственные посты, украинизированы суды, несколько тысяч наших людей работает на железной дороге и почте.

Широко, — как никогда ранее — развёрнуты организации общественной опеки и взаимопомощи наиболее нуждающимся. Десятки миллионов [злотых] выделено на эту цель.

Весь край покрыт густой сетью образовательных и культурных центров. Всюду воссоздана культурная жизнь, а в самом Львове — как никогда перед этим (…).

Создан целый ряд общенациональных организаций, все они работают для строительства национальной жизни.

А всё это добыто среди наитруднейших условий военного времени. Все те достижения, которые являются необходимым фундаментом для дальнейшего национального строительства.

Сегодня — всё это под угрозой анархии и хаоса…

 

Приложение № 5.

Описание действий УПА-Запад против 16-й дивизии VII венгерского корпуса весной 1944 года

Автор публикуемой рукописи — Дмитрий Кандауров, (подписан документ псевдонимом «Дмитрий Каров»). По некоторым данным, Кандауров имел отношение к деятельности Абвера на оккупированной территории СССР, вероятнее всего, в РСФСР После войны жил в Германии, сотрудничал с американскими разведывательными органами. В 1950-е гг. издал брошюру «Партизанское движение в СССР в 1941–1945 гг.».

Возможно, что рукопись составлена на основании свидетельских показаний или интервью с участниками событий.

Документ находится в США, в городе Пало-Альто, штат Калифорния, в Архиве Гуверовского института войны революции и мира Стэнфордского университета (АГИВРМ), коллекция Дмитрия Карова, коробка 88075 — 10.V, и был скопирован и любезно предоставлен автору историком Кириллом Александровым.

Рукопись представляет собой 6 пронумерованных машинописных страниц формата А-4. При перепечатке сохранены орфография и пунктуация исходного текста, а также авторские подчеркивания.

В конце документа стоят две подписи: «Д. Каров» и «D. Kandauroff».

* * *

«Д. Каров.

Действия Украинской Повстанческой армии против 16-ой пехотной, венгерской дивизии,

Предисловие. Эти действия происходили вне пределов СССР, почему и не были включены в книгу автора «Партизанское движение в СССР в 1941-45 г.г.».

В конце 1943 г. 16-я венгерская дивизия, входившая в состав VII венгерского корпуса, отступая из пределов СССР, остановилась и начала укрепляться в местности Станиславов-Долина. Огромный массив «Черного леса», находящийся между этими населенными пунктами был венгерскими войсками поверхностно «прочесан», причем последние были несколько раз обстреляны «неизвестными отрядами». Так-как венгерское командование не располагало достаточными силами и в его планы не входило начинать борьбу с партизанами, войскам было приказано укрепиться в занятых ими деревнях и населенных пунктах и обеспечить пути сообщения между Долиной и Станиславовым, в которых были расположены главные силы дивизии, избегая по возможности столкновений с неизвестными партизанами.

Отношение местного населения к войскам было нейтральновраждебное; оно явно выжидало того, как поведут себя в дальнейшем пришельцы. Немецкие административные и полицейские отряды, на смену которым пришли венгры, оставили среди населения плохия воспоминания. Отсюда было насильно вывезено не мало мужчин и женщин на работы в Германию; тыловые немцы относились к жителям, особенно к интеллигенции, свысока; обещанная вначале самостоятельность, к которой стремилось издавна все население, так и осталось обещанием. Вожди украинского движения были часю арестованы Гестапо, частью расстреляны; остальные принуждены были скрываться.

В середине января командование дивизии получило сообщение, вызвавшее большое удивление среди офицеров штаба. В сообщении говорилось, что если солдаты дивизии будут притеснять население, реквизировать продовольствие, заставлять жителей производить для них работы и т. д., то «Партизанская Карпатская Армия» принуждена будет начать против дивизии враждебные действия, хотя ее командование и предпочло бы этой крайности избежать, т. к. армия воюет только против коммунистов и немцев, чтобы защитить население от их посягательств.

Содержание послания, прекрасный немецкий язык, на котором оно было написано, наконец то, что оно было подписано представителями «Украинской Карпатской Армии», о которой командование дивизией до сих пор не слышало, заставило офицеров штаба задуматься. В таком стиле и так партизаны, с которыми дивизия несколько раз до этого времени сталкивалась, не писали.

Вскоре командование дивизии, сообщившее о послании в штаб своего корпуса, получило от него распоряжение очистить местность от партизан «как бы они себя не именовали». Несколько батальонов дивизии, следуя этому распоряжению, попытались в конце января «прочесать» более основательно чем в первый раз «Черный лес». Однако, встреченная ими упорное и умелое сопротивление очень скоро заставило их отойти и остановить эти попытки. Вместо прочесывания леса венгерские войска, в виде репрессии, реквизировали запасы продовольствия и скот в нескольких деревнях, расположенных на окраине леса, ообъявив, что если партизаны не прекратят сопротивление, репрессии будут усилены и распространены на другие деревни. В ответ командование дивизии получило новое послание, в котором было сказано, в таком случае «Карпатская Партизанская Армия» будет принуждена принять серьезные меры против венгров, и что вина за это ляжет всецело на них самих. Командованию дивизией предлагалось поэтому ответить /способ как доставить ответ точно указывался/: согласно ли оно впредь оставить население в покое и не предпринимать больше враждебных действий к «Карпатской Партизанской Армии», ведущей тяжелую борьбу с общим врагом — коммунистами.

На Запрос дивизии штаб VII корпуса приказал партизанам не отвечать, усилить меры охраны, и особенно следить за тем, чтобы сообщение между Долиной и Станиславовым не было прервано.

Однако, уже к моменту получения этого приказа сообщение между этими пунктами было фактически прервано. Дорога была взорвана во многих местах одновременно; пытавшиеся по ней проехать подвергались сильнейшему обстрелу из леса. Попытки венгров восстановить сообщение, пользуясь дорогами не проходящими через «Черный лес» вскоре также должны были прекратиться, т. к. как они оказались тщательно заминированы. Ранней весной 1944 г. дивизия оказалась разделенной на две части, фактически осажденных, одна в Станиславове — другая в Долине и ее ближайших окрестностях. К этом времени, в ответ на репрессии несколько раз предпринятые венгерскими войсками против населения, партизаны перешли к активным действиям. Потери дивизии достигли в среднем 30 человек в сутки. Удаление от укрепленных пунктов даже на несколько сот метров грозило венграм смертью или пленом. Все сообщения даже между близко расположенными стоянками венгерских войск были окончательно прерваны. Штаб дивизии мог переговариваться с отдельными частями своей дивизии только при помощи радио-связи. Подвоз продовольствия стал невозможен; о реквизициях продовольствия у населения говорить не приходилось; подступы к деревням охранялись, деревни были укреплены, население их вооружено, и явно обучено владеть оружием и действовать строго дисциплинированно. Положение осложнялось еще и тем, что в дивизии служило много уроженцев из Карпат, относившихся с большой симпатией к партизанам и начавших переходить к ним все в большем числе. Партизаны начали действовать все смелее. Например, несколько раз были обнаружены следы партизан, являвшихся в подразделения дивизии и уговаривавших солдат не воевать с ними, т. к. все они имеют более страшного врага — наступающую советскую армию.

В начале мая в штаб дивизии были доставлены немецкие летчики, обнаруженные венгерским патрулем около горного ущелья Торониа. Летчики сообщили, что их самолет Ю-52 был поврежден зенитной артиллерией, когда они пролетали над деревней Сенегев в «Черном лесу». Это известие сильно обеспокоило венгерское командование, т. к. ясно показало, что партизаны имеют зенитную артиллерию и умеют ею пользоваться. В конце мая, видя все более ухудшающееся положение на фронте, командование дивизии при молчаливом согласии штаба корпуса решило начать переговоры с «Карпатской Партизанской Армией». Через несколько дне после этого в штаб 16-й дивизии явился уполномоченный партизан, предъявивший свои полномочия и назвавший себя капитаном Юрием. Капитан был человек лет 30, прекрасно говорившим на нескольких языках, очень хорошо воспитанным (последнее особенно поразило венгерских офицеров, т. к. капитан пришел от партизан) знавшим военное дело.

Штаб дивизии начал немедленно вырабатывать с представителем Карпатских партизан условия соглашения. На время переговоров между обоими сторонами было заключено перемирие. Венгерские части получили возможность сообщаться друг с другом и подвозить продовольствие. Солдатам дивизии, отлучавшимся из своих гарнизонов по служебным надобностям, партизаны давали пароль, по которому их дозоры беспрепятственно пропускали венгров. Одним из первых паролей было слово «Гонта». В начале июля 1944 г. соглашение было достигнуто и несколько офицеров штаба дивизии, в сопровождении капитана Юрия, выехали для встречи с представителями партизан.

Встреча состоялась в лесу, около селения Коростов — Хута, рано утром. Обе стороны быстро договорились и подписали соглашение, согласно которому венграм был обещан свободный проход с обозами на родину. «Карпатская армия» соглашалась в случае надобности задержать своими силами наступающие советские войска, чтобы облегчить отход венгров.

После подписания этого соглашения представители обоих сторон начали дружелюбный разговор, во время которого венгерские офицеры узнали, по их словам, много интересных вещей о «Карпатской Партизанской армии». Армия насчитывала около 15 тыс. бойцов и являлась частью Украинской Повстанческой армии (УПА). Украинские офицеры — парламентеры подчеркнули, что эта армия, хотя и принуждена временно действовать партизанскими методами, т. к. дерется на два фронта, с немцами и коммунистами, по существу является регулярной армией и подчиняется общему командованию. На вопрос венгерских офицеров: что собирается делать Украинская армия после того, как придут советские войска, — им было отвечено, что войска уйдут в леса и горы, откуда и будут продолжать борьбу. «На запад никто из нас не уйдет, т. к. своей Родины мы покинуть, в тяжелый для нее момент, не желаем», закончил беседу полковник, руководивший украинскими парламентерами.

Вскоре после этого 16-я пехотная венгерская дивизия ушла на Запад. «Карпатская Партизанская армия» исполнила свое обещание прикрыть ее отступление».

 

Приложение № 6.

Описание разгрома украинскими повстанцами лагеря партизанского соединения Антона Одухи 22–24 июля 1943 года

Описание принадлежит Максиму Скорупскому (куренному УПА «Максу»), не входившему в ОУН, но бывшего идейно близким мельниковцам. В 1944 году он по приказанию командования ушёл в эмиграцию, где и написал мемуары: «Туда, где бой за свободу», отрывки которых и публикуются ниже.

Когда я пришел в лес к лагерю, там царило живое движение. Курень “Осипа” выбирался на операцию против советских партизан. Более точных данных об операции у меня не было, потому что сотня была готова к маршу, и не было времени об этом расспрашивать. Я знал, что одновременно с куренем “Осипа” выбирается на общую операцию также курень “Ворона”. Значит, должна была быть большая расправа над советскими партизанами. У меня не было оружия, и наскоро сотник “Юрий” дал мне какую- то старую винтовку, а ребята его сотни дали патронов и одну гранату. Досадно было мне без пистолета, еще хуже, что винтовка такая плохая, но не было выбора.

Четами руководили четовые, которые были и раньше. Сотник “Юрий” присоединил меня пока что к своему отряду. Бурлачен-ко, как никуда еще не определенный, встретив меня, просил его также взять на операцию. “Юрий” дал свое согласие и, таким образом, у меня был старый товарищ и мы, разговаривая, тянулись в хвосте колонны в походе на Сурожский лес. Это было 22 июля после обеда.

Вечером наш курень прибыл к селу Переморивка и расположился на ночь. В новой сотне, среди незнакомых бойцов и командиров, я чувствовал себя немного не “по-своему”. На квартире с куренным “Осипом” и сотником «Юрием» сначала было тяжело завязать разговор, но позже мы разговорились. Оказалось, что и тот и тот — бывшие члены организации ОУН “М”, очень трезво смотрели на борьбу УПА. С самого начала, когда весной началось партизанское движение, они присоединились к своим односельчанам, которые были в организации ОУН “Б”, и так остались и до сих пор. Они были против “спонтанных” выступлений бандеровцев, но откровенно они не могли выступить против. О разоружении (мельниковцев бандеровцами — А. Г.) куренной “Осип” высказался, что болезненных тем не следует задевать, и перевел разговор на события завтрашнего дня.

По ужину созваны были сотенные и чотовые на командное совещание. Куренной “Осип” разложил на столе подробную карту местности и начал объяснять намеченный план военной операции на завтра. Там узнал я о точных данных. На одной из высоток Сурожского леса, недалеко от села Теремное (Шумского района) находится лагерь советских партизан. Сила лагеря состоит из 200 мужчин большевиков и около 300 поляков с семьями, которые убежали из окружающих сел. Советы и часть поляков были хорошо вооружены и вокруг лагеря были выкопаны позиции для стрелков. Своим пребыванием в той местности советские партизаны парализовали связи УПА и досаждали окружающим селам постоянными грабежами продовольствия, одежды и других домашних вещей. Командование УПА дало приказ любой ценой ликвидировать большевистское бандитское гнездо.

В соответствии с планом, курень “Осипа” с востока, а курень “Крапивы” (он был назначен куренным на время операции) с запада должны были приблизиться к советскому лагерю и, соединив фланги, замкнуть кольцо окружения. Главными командирами операции должны были быть “Ворон” и майор Голубенко.

Наши силы были такие: Дубенский курень “Осипа” состоял из трех сотен: первая сотня “Юрия”, вторая сотня “Борсука”. Третья сотня “Беркута” оставалась на охрану лагеря в лесу.

Вооружение: кроме нормального, то есть — винтовки, автоматы и по три ручных пулемета на чету, сотня “Юрия” маленький расчет тяжелого пулемета “максима” и два минометных расчета: один 50 мм и один 82 мм. Кременецкий курень “Крапивы” состоял из трех сотен: первая — “Гамалии”, вторая — “Камня”, третья — “Петра”. Вооружения было точно такое же, как в Дубенском курене, за исключением одного миномета 82 мм. Операция должна была начаться на второй день в 3 часа утра, то есть 23 июля. Случайной базой Кременецкого куреня было село Сошицы.

Определив задачи отдельным командирам, куренной “Осип” назначил меня заместителем сотника “Юрия”. Совещание закончилось. Командиры сотен должны были провести последние приготовления по сотням, проверить запасы амуниции, наполнить все пулеметные диски и держать хорошо дежурную службу (чтобы никто из гражданского населения не отдалялся из села). Во время тех приготовлений случился досадный случай в сотне “Барсука”. Пулеметчик, чистя свой пулемет, из-за неосторожности оставил один патрон в стволе. Второй стрелок, видев, что диск от пулемета отложен, потянул за спусковой прибор и убил своего товарища, сидевшего возле стола.

Этот случай предвещал на завтра, вероятно, какую-то неудачу, какой-то плохой знак. Целую ночь в нашу квартиру прибывали связные и разведчики, принося разные сообщения и доклады — в основном о положении советов, а потому и в плане операции изменений не было.

Утром стоял тяжелый туман, а даже было холодно. Две сотни нашего куреня без какого-либо звона и шума вошли на край села Теремное, со стороны леса. Потому, что было темно и плохо видно, мы решили подождать, пока подойдет высшее солнце и ветер развеет туман. Выставив посты, войско раскинулось по обе стороны дороги. За пол часа нашего постоя черт принес из леса воз с советскими партизанами. Как мы позднее узнали, они ехали в село за хлебом, — и просто наехали на выставленный нами пост.

Наши часовые открыли стрельбу и советские партизаны, оставив подводу, убежали. Преждевременное рассекречивание могло повредить намеченному плану, поэтому мы силой факта немедленно отправились гуськом, сотня за сотней, в направлении высотки.

Наши проводники (крестьяне) не очень хорошо ориентировались, в каком месте находится советский лагерь, и начали водить нас по лесу.

Первая шла сотня “Барсука” и должна была занять левый фланг окружения, а сотня “Юрия” — правый. Когда мы еще не вошли совсем вглубь лесного комплекса, позади нас на лужайке появилась группа всадников, советских партизан (мужчин 15) и начали кричать к нам, чтобы мы шли на переговоры. В ответ наш пулеметчик послали несколько пулеметных очередей, стреляли тоже и стрелки, бывшие возле леса. Всадники соскочили с коней и, отстреливаясь, залегли. Несколько из них быстро начали отводить коней за бугорок. За пару минут на поле не было видно ни одного “совета”: исчезли, как камфара. Куренной “Осип” очень сердилась, что советские партизаны теперь знают, что мы идем на них наступлением, и будут нас ждать уже приготовленные.

Так оно и было. Когда мы немного задержались со своей сотней, “Барсук” первый подошел к высотке, где помещался лагерь советско-польских партизан. Они подпустили его на расстояние 50, а местами даже на 25 метров и приветствовали огнем. Одним махом сотня “Барсука” понесла большие потери: 8 ребят было убитых, а 7 раненных. Сам “Барсук” был ранен в голову (пуля чиркнула его по черепу). Когда мы подошли с сотней “Юрия” на место, то увидели, что высотку, где окопались советско-польские партизаны, защищает глубокий ров, который окружает подковой полуостров высотки. Во рве протекает родниковая вода. Чтобы идти в наступление, надо переходить ров без какого-либо прикрытия. В самом рве была сотня “Барсука”, не имея ни малейшей возможности двигаться ни назад, ни вперед: “советы” пришпилили ее к месту. От нее мы слышали вопли о помощи. По правую сторону ров был все мельче, а на расстоянии 200 метров под гору даже сравнивался с поверхностью высотки, которая примыкала к склону соседней горы.

Куренной “Осип” дал приказ сотне “Юрия” сломить советское сопротивление и прорваться по равнине к вражескому лагерю. Сотня пошла в наступление. Советские “кукушки” с деревьев начали прореживать наши ряды. Хуже всего было то, что “советы” нас видели, как на ладони, а мы их не видели. Сила огня была такова, что мы были вынуждены отступить на исходные положения, тоже на бугорке, который сравнивался с высотой советов, только между нами была долина. По воздуху отделяло нас от советов 100–150 метров. Сотня начала окапываться, а я получил приказ доставить из села Теремное (где мы оставили обоз и санитарную часть сотни) тачанку с “Максимом” и воз с минометами. Тяжело было, не зная дорог в лесу, проехать с расчетами к передовой наших сотен. Оставляя детали возов между деревьями, в час пришли мы на место назначения.

Сотня “Барсука” находилась во рве. Немедленно наши “мак-симовцы”, окопавшись, открыли сильный огонь по врагу. Советские партизаны притихли, слышно было лишь по их стороне проклятия. “Сыч”, участник операции под Стожком, отмечался на одном и том же “максиме”. Расчеты минометчиков, составленные в большинстве своем из грузин (8 мужчин бывшей банды с “Алешей” вступили в УПА в сотню “Юрия”), искали для себя место. В лесу не легко было найти такого места для миномета, но, наконец, использовали пробел в кронах деревьев и окопались.

Первая мина с 82-миллиметрового миномета вылетела, и сравнявшись с вершиной деревьев, возвратилась просто на землю и упала недалеко от минометного расчета, не разорвавшись. Вторая засвистела в воздухе и разорвалась где-то по другой стороне советского лагеря (там, где наступал Кременецкий курень). Третья мина только вылетела из миномета и так и застряла в земле. Причиной этого были испорченные запальники мин. Я дал приказ отставить миномет. Та же самая история была и со вторым минометом. Тогда сотенный “Юрий” приказал минометы оставить, а из расчета минометчиков сделать стрелковое отделение и выслать на один из участков “фронта”. После сильного огня нашего “максима” и всей нашей сотни, сотня “Барсука” вышла изо рва и выровняла фронт, залегая возле нашей линии на левом фланге. Раненных и убитых вынести изо рва было нельзя; надо ждать, когда смеркается.

Из тяжелого оружия с нашей стороны действовал только “максим”. Кременецкий курень усилил огонь, и одна из его сотен соединилась с нашим левым крылом. Направо от нас колесо окружения не было замкнутое, мало было войска для того, чтобы восполнить такое большое кольцо. Куренной “Осип” выслал к штабу гонца, чтобы дали нам помощь.

Ребята во время перерыва в стрельбе перекликались с советскими партизанами. Наши кричали:

— Сдавайтесь, дарим вам жизнь, лишь вашим командирам горе.

Советы отвечали:

— Вы нас все равно не возьмете, лучше отступите!

Тогда заново усиливался огонь и позиционный бой затягивался. До вечера на всей линии нашего фронта были выкопаны стрелковые расчеты и пулеметы были подготовлены к ночной обороне. Мы думали, что советские партизаны будут прорываться ночью.

Как только смеркалось, мы выслали один рой во главе с Бур-лаченко, чтобы подобрать наш раненных и убитых. Хруст веток под ногами выдавал намерение наших бойцов — советы усиливали огонь. Наши выстрелы также не заглушали выкрикиваний нашего роя, который в темноте искал раненных. Однако, спустя какое-то время удалось вынести обессиленных раненных, которые целый день без воды и пищи и без перевязки лежали во рве. Это было тем тяжче, что они должны были притворяться убитыми и лежать без движения, так как иначе советы бы их достреляли. Несколько убитых не было найдено, они так и остались. После нашей акции советы хотели также использовать тьму ночи и подойти к источнику воды, который был в том же рве, где лежали наш раненные и убитые. Мы еще больше усилили огонь и отрезали им доступ к воде. Они несколько раз на протяжении ночи старались прорваться, но на каждом участке наши их отбивали.

Поздно вечером прибыла нам на помощь сотня «Острого» (с Острожчины). Она оказалась как нельзя кстати, так как уменьшилось расстояние между нашими сотнями и чотами. Красивейшей картиной ночного боя был момент, когда по всей линии открывался плотный огонь, и было видно полукругом сверкание стреляющего оружия. Те маленькие и большие огоньки выразительно вырисовывали наши позиции и показывали, что мы советов довольно плотно окружили. В ночной тишине гремел гул выстрелов, сливался с отголосками Суражского леса.

Телеги повезли раненных к штабу в Антоновцах, а оттуда должны были привезти на завтра свежий запас боеприпасов, так как они с каждым часом уменьшались. Мы провели ночь не закрыв глаз. Утром, где-то около 10-го часа, куренной “Осип” собрал почти весь командный состав нашего куреня, и начал давать приказы и инструкции на сегодня. Советовал осторожно входить в советский лагерь, могут быть заминированные места. Нам надо сегодня окончательно запереть кольцо окружения. Итак, предложил нам:

— Идите на правый фланг и с высотки рассмотрим территорию.

Последние наши позиции кончались возле дороги, которая выходила на гору и острым изгибом возвращалась с востока на запад, перерезая не окруженный отрезок высотки, где находился советский лагерь. Наши пулеметчики сильно следили за этой дорогой так, что советы массово прорваться не могли.

Разговаривая, вышли мы с наших позиций на дорогую. Куренной “Осип” зацепил легко ногою за шнурок, который, присыпанный песком, тянулся вдоль дороги. Шутя, заметил:

— Это мина или шнур, проведенный к звонку тревоги от поста к штабу (точно в том месте вчера стоял советский пост). У кого есть нож — дайте, я его перережу.

Кто-то из товарищей подал нож, куренной “Осип” нагнулся резать — и… сильный взрыв изодрал воздух. Песок засыпал нам глаза, кто упал, кто отбежал от того места. Осматриваюсь… в пяти метрах от меня лежит изорванное миной тело куренного. Все пришли в смятение, бросились к телу, и на руках понесли его к нашим позициям. Мне песок въелся в лицо, у Бурлаченко выступила кровь на лице, и он не мог смотреть — глаза были полны песка и также залиты кровью; больше никто не был поврежден. Счастье, что куренной нагнулся и своим телом принял сосредоточенную силу фугасной мины, в противном случае было бы еще больше жертв. Как мы позже узнали, в нескольких метрах от того места была закопана огромная мина из большого артиллерийского снаряда. Если бы куренной на нее натолкнулся, погиб бы весь командный состав.

Тело куренного “Осипа” отправили к штабу. Бойцы и командиры потерей куренного были очень угнетены. Невольно надвигались темные мысли и чувство страха перед коварным оружием. Подали по линии весть, пришел “Ворон”. Взволнованно сказал:

— Тяжело, жаль, но такая его судьба… А борьбу надо продолжать.

Куренного “Осипа” заменил сотник “Юрий”, а мне поручили командование сотней “Юрия”.

Перед обедом привезли свежий запас боеприпасов и мины к миномету куренного “Крапивы”. На всем отрезке пошел огонь. Сто восемьдесят мин одна за другой начали метко взрываться в советском лагере. Бойцы молча мстили за смерть куренного. У советов послышались крики, стон и проклятия. Вопли указывали, что у них поднялась паника.

По нашей линии подали: “Вперед, к наступлению”. Раздалось: “Слава!” и выкопанные нами позиции остались позади.

Советы напряжением своих последних сил отразили наше наступление. Мы были вынуждены залечь, тем самым сузив кольцо окружения. Дали приказ окапываться. От советов местами делила нас расстояние тридцать метров; счастье, что у них не было гранат, иначе наступление стоило бы нам очень дорого.

Когда выкопаны опорные окопы, на нашей стороне раздалась команда: “Гранаты!”. Бросили несколько гранат (так как все не имели, и у нас также их не хватало). Снова стабилизировался фронт, и пошла дальнейшая перестрелка. Советы уже второй день без воды. Со вчерашней ночи их смельчаки, которые спускалось в ров за водой, лежат там мертвые еще и сегодня. Наше командование задержало наступление, так как считало, что советы должны показаться; будут прорываться, тогда мы их получим без собственных потерь.

Миномет куренного Крапивы дальше сеял смерть в советском лагере. Так продолжался бой целый день и целую ночь. Советы под утро на третью пору осады начали единицами вырываться через не окруженный нами участок. (Мы его не блокировали, так как боялись, по случаю с куренным “Осипом”, что вся дорогая заминирована; так оно фактически и было.) Когда стало светать, повели мы общее наступление и получили советский партизанский лагерь. Место лагеря было покрытое трупами. Отравленный воздух бил в нос. Ямы от наших мин и жертвы указывали, что мы действительно метко стреляли. Деревья были повреждены нашими выстрелами. Двадцать пленных мы захватили в лагере. Они рассказали, что у них в конце было очень тяжело с оружием и продовольствием. В окопах были разбросаны сухари из хлеба. Из-за недостатка воды жевали зеленую листву и зелье.

На месте лагеря было 54 убитых (вместе с поляками), а остатки советов, преимущественно начальство с главным их командиром майором Бегмой (ошибка, командовал соединением А. Оду-ха. — А. Г.), благодаря полякам, которые хорошо знали местность, в последнюю ночь прокрались из окружения. Некоторых из них поймала наша санитарная охрана, которая стояла в селе Теремном. Среди пленных был главный минер, старший лейтенант и лейтенант ВВС. В лагере, кроме оружия, мы обнаружили документы советского штаба и портреты командиров (выполненные цветным карандашом художником, который был у них в лагере). Одна из телег лагеря, нагруженная вещами, награбленными у украинского крестьянства, была заминирована. Наших четверых стрелков, которые там рылись, вынимая автомат, убил взрыв мины. Мина разнесла телегу» лишь перья из перин летали на месте происшествия.

Последний случай указывал на опыт советов и на то, что мы первый раз имеем дело с минами. Напрасно предостерегали бойцов от мин, даже смерть куренного «Осипа» не послужила им наукой. Несмотря на то, что мы победили и добыли лагерь врага, веселого расположения духа не было. На два куреня было девятнадцать убитых и свыше пятнадцати раненных (в число девятнадцать входило несколько тяжело раненных, которые в госпиталях умерли).

На кладбище села Теремное похоронили девять бойцов, между ними один чотовой. Надо отдать должное окружающему украинскому населению, которое во время того боя без какого-либо приказа или призыва со стороны УПЛ приносило нам к окопам продовольствие и воду. На всем отрезке фронта возле стрелецких рвов стояли принесенные кушанья в крестьянских горшках и мисках. Был даже теплый борщ и вареники со сметаной.

Невзирая на дождь, на похороны собралась масса народу и с большим сожалением и сочувствием все оплакивали смерть, как они говорили — “своих защитников перед советской голытьбой”. Крестьяне своим отношением к нам и внимательностью не у одного бойца и командира вызвали слезы признательности и национальной гордости за свой народ. Все вещи, которые были награблены советами, мы возвратили пострадавшим крестьянам.

Очистив от трупов лагерь и разминировав дорогу (мины повынимал тот самый человек, который их закладывал, пойманный нами минер — старший лейтенант) и, завершив похороны, курень и сотни возвратились к своим лагерям.

26-го июля (в понедельник) в селе Антоновцы состоялись большие похороны куренного “Осипа”. Почетную охрану нес его курень в полном вооружении. На похоронах присутствовал «Максим Рубан» (Лебедь) и командир группы УПА “Эней”. Командиром парада была куренной “Крапива”. На кладбище возле самой церкви, рядом с похороненным настоятелем церкви, нашел вечный покой куренной УПА “Осип”».

Публикуется по: Скорупський М. Туди, де бій за волю //

 

Приложение № 7.

Описание комиссаром Каменец-Подольского партизанского соединения им. Михайлова И. Кузовковым боевых действий против УПА 25–27 июля 1943 года

«Стенограмма беседы с командиром партизанского соединения Каменец-Подольской области тов. ОДУХА Антоном Захаровичем и комиссаром тов. КУЗОВКОВЫМ Игнатом Васильевичем

Беседу проводил зав. сектором информации отдела пропаганды и агитации ЦК КП(б)У тов. СЛИНЬКО И.И.

Стенографировала ЖДАН Н.А.

Киев. 12 июня 1944 года

(…)

Говорит Игнат Кузовков:

«Мы стояли в районе, который мешал националистам продвигаться с запада на восток до старой советско-польской границы. Мы стояли в зоне их коммуникаций и ни один их связной не мог пройти, чтобы не быть задержанным. Мы, кроме этого, старались все карательные мероприятия немцев, направленные против нас, отводить на их сторону. Крупные карательные экспедиции заканчивались, как правило, боями с националистами и частично только, почти не задевали нас.

Когда они начали активную борьбу с немцами, на первых порах у них было ещё мало обученных и вооружённых сил. Они намерены были захватить районный центр Мизоч Ровенской области. Они решили, имея о нас представление, как об очень большой силе в Суражских лесах, предложить нам перейти к ним для совместной борьбы с немцами. Но, как потом выяснилось, переговоры в этом направлении преследовали целью использовать наш отряд в качестве заслона от нападения немцев на националистов, по окончании операции прибыть в отряд и отобрать оружие. Мы разгадали это дело через пойманную агентуру и нашу, которая находилась в их отрядах. Но отказываться от переговоров во имя общей борьбы с немцами мы не могли.

Начались переговоры. Переговоры происходили с второстепенными лицами в районе Мизера в селе Большие и Малое Ступ-но. В общем эти переговоры имели целью с их стороны прощупать почву, насколько мы сильны, насколько мы намерены вести переговоры, что мы намерены делать.

Переговоры кончились вничью. Они потребовали выхода с этой территории, сказали нам, что мы не в своей хате помещаемся, а для того, чтобы более детально в этом вопросе разобраться, они сказали, — мы постараемся ещё раз вести переговоры. Среди представителей был студент бывшего Львовского университета, молодой, неважно одетый, худощавый юноша, который агитировал за Украину Владимира. С нашей стороны переговоры вёл Одух, который старался на их нотках сыграть, выдал себя за командира разведки.

Таким образом, из переговоров ничего не вышло. Они терпели нас до июля 1943 года, а когда почувствовали в нас солидную силу, решили покончить с нашим отрядом в тех лесах.

Предварительно мы узнали о готовящейся на нас операции. В соседнем с нашим лагерем селе Андрушовка был получен приказ от командования повстанческой армии — больше половины села, прилегавшей к лесу — очистить от населения. Какой был смысл этого приказа? Немцев пока поблизости не было. Вывод один: чтобы от перестрелки не пострадало местное население. Мы, видя такую штуку, моментально переменили место лагеря, отошли на 1 1/2 клм. но в район, очень удобный для обороны. Мы знали, что их силы значительно превышают наши, у нас было 400 человек, силы националистов доходили до 10 тыс., и если они мобилизуют против нас все свои силы, они могут разбить отряд. Боя принять нельзя, а без боя уходить тоже нельзя, поскольку мы зарекомендовали себя как защитники народа.

25 июля рано утром наш патруль в селе Теремны обнаружил передвижение со стороны села Андрушовка большого обоза и пехоты, причём одетой в немецкие и мадьярские военные и гражданские формы, но с белыми повязками, как у полицейских.

Мы сделали предупредительные выстрелы, показать, что в лагере тревога. Моментально была занята круговая оборона в заранее подготовленных окопах и послана конная разведка для расследования этого дела.

Но события развивались очень быстро. Буквально через 20 минут целая орава националистов, непонятно что-то кричащих, напала на соседний лагерь польского мирного населения, которое скрывалось от националистического террора. Их лагерь находился вблизи нашего. После нападения на польский лагерь, националисты штурмом пошли на наши позиции. Мы находились в более выгодном положении, мы находились на высотке размером 200 х 300 мтр., кругом овраги и заболоченные речушки. Единственный сухопутный подход к нам был со стороны центральной дороги не по весьма густому кустарнику до 10 мтр. иногда, ничего не было видно.

Мы этот участок больше всего укрепили, одновременно заняли оборону тремя ротами. Но оказалось, что они шли не только со стороны села Теремны, но со всех сторон, со стороны Андрушовки, Суража, Закто-Вили, закольцевали лагерь полностью силами до 8 тыс. солдат, причём предварительно они захватили все автомашины в гебитскомиссариате гор. Ровно, боеприпасы через свою агентуру.

Началась атака. Атака с криками “ура” со специфическим украинским командованием. Сначала пытались по-немецки командовать, но когда увидели, что мы их разоблачили, стали командовать “другий рий ливы”, “крылом атакуй”.

Первая их атака закончилась неудачно. Ураганным пулемётным огнём и автоматами мы эту атаку отбили, положили их, примерно, 50 человек. Попытка их подойти с заболоченной стороны тоже не увенчалась успехом. Наш заслуженный пулемётчик Золотарёв спустил на кладке сразу 15 человек.

Атаки повторялись через каждые 20 минут и очень интенсивные, с криками “ура”. Дело доходило чуть ли не до рукопашных схваток. Невзирая на жертвы, которые наносили наши бойцы из укрытых позиций, они бились и бились, желая закончить операцию. Надо сказать, что за всё время я не встречал такого фетишизма (так в документе, вероятно, имеется в виду «фанатизма». — А. П) в борьбе. Они дерутся лучше немцев.

После десяти атак у них отпала охота к атакам. Они подняли шум и крик, но не двигались с места.

Так прошёл день. К вечеру прибыли три батальонных миномёта с их стороны. По-видимому, мин было неограниченное количество, посокльку был интенсивный огонь. Мины перелетали с одной стороны на другую, а потом они пристрелялись и стали бить на площадку. На основной площадке никого не было, был только обоз, а командный состав находился или в укрытии, или на передовой линии. В передовую линию они не попадали, а по центру били.

С наступлением темноты, вечером, когда кругом стало более или менее спокойно, была только перестрелка, но наши экономили боеприпасы, которых у нас было в ограниченном количестве, били по цели, «на ура» не стреляли. Националисты, не сумевшие взять нас штурмом и понёсшие большие потери, начали роптать на командный состав, их ропот был слышен нашим бойцам. Решили перейти к длительной блокаде.

Ночью начал раздаваться стук топоров и лопат перед нашей высоткой, стали образовываться дзоты, одновременно была посажена кукушка. Расчёт был такой, чтобы с трёх сторон непрерывными атаками навести панику в наши ряды, заставить нас отойти на сухопутные участки, более благоприятные для отхода, а по дороге, которая проходила за 300 мтр. за кустарниками, были миномёты и кукушки. Если бы действительно мы последовали их замыслу, который они намечали, мы могли бы быть уничтожены, или понесли бы колоссальные потери.

Но у нас были головы на плечах. В первую же ночь мы сделали прорыв из окружения. Обоз наш пострадал, всего у нас было до 50 подвод, но особенно ценных запасов у нас не было. Оружие было на руках. В повозках находилось частично продовольствие и одежонка, хорошие были кони.

Когда мы решили в первую же ночь пробраться, встал вопрос об обозе, его решили оставить. Наметили план — прорваться в ту сторону, с которой мы лучше всего были ограждены, но мы рассчитывали так, что ночь тёмная, мы выйдем незаметно, они ничего нам не сделают. Практика показала, что выйти возможно, построив роту в боевом порядке, но необходимы звуковые сигналы или сигнальных поставить не менее двух человек.

Летняя ночь длится недолго, всего четыре, пять часов, и, пока мы раздумывали, как это дело сделать, звуковые сигналы нельзя было применить, время прошло и начался рассвет.

Пришлось это дело отставить, занять оборону и драться ещё целый день.

На второй день атаки начались с раннего утра миномётным огнём значительной силы. Они стали попадать в цель, у нас появились раненые и убитые, часть коней была ранена. В отношении продовольствия, конечно, было неплохо, у нас были кое-какие запасы в лагере, воды как на счастье две бочки было завезено в лагерь. У нас было до двух десятков женщин, которые регулярно приносили бойцам кушать на предовую — кусок хлеба с маслом. Женщины работали замечательно, санчасть тоже работала очень хорошо, раненых моментально выносили, оказывали им первую помощь и укладывали, подготавливали к эвакуации.

Так прошёл второй день. Наши мало стреляли, националисты также стреляли мало, в атаки шли реже, хотя крику было сколько угодно. Попытка их обойти нас с левой стороны не увенчалась успехом. К тому же мы решили сделать прорыв перед вечером с таким рассчётом, чтобы заранее построиться в боевом порядке, а вечером, не растерявшись, пойти с проводником. Проводник был свой.

Задача была такова: прорваться в сторону леса, к сёлам прорываться мы считали опасным, поскольку там было до пяти националистических штабов, а из лесу пройти за советскую границу, где националистов совершенно не было, в Славутские леса.

Как решили, так и сделали. Порядок был такой: впереди идёт только подрывная группа автоматчиков 20 человек под моим руководством; она должна была в случае какого-либо сопротивления со стороны противника, сломить его огнём автоматов. Патронов было достаточно.

Автоматчики все пошли на прорыв. Задачей автоматчиков было обеспечить прохождение всей группы. Следом за автоматчиками должна была идти стрелковая рота. В самом конце снимется с обороны третья стрелковая рота, вместе с ней командир отряда. Перед самым отходом командир отряда вышел с разведкой, подрезали они кустарники, сделали стежку, чтобы не было слышно шелеста, чтобы пройти незаметно. Это было сделано настолько хорошо, что националисты только по последним людям сумели открыть огонь, была ранена только одна женщина в это время в нашем лагере. Раненых выносили на самодельных носилках. Построились в боевом порядке и вышли.

Для националистов был неясен наш манёвр. Они считали, что только небольшой группе противника удалось пройти, а остальные, как они предполагали, в количестве 500 человек, находятся в лагере.

И они начали обстрел лагеря. Они стреляли с двух или даже с трёх сторон. Когда они стреляли с одной стороны, их группам с другой стороны казалось, что стреляем мы, — этим они были введены в заблуждение.

Мы вышли в ночь с 26 на 27 июля и пошли на советскую сторону и слышали, что бой продолжается, ожесточённый бой, с миномётами, станковыми пулемётами, ракеты вылетали. У нас даже естественно подозрение возникло, что подошли немцы и бьются с националистами. Целые сутки продолжался этот бой, до рассвета 28 июля.

Оказывается, они нашего ухода не обнаружили. В лагере мы оставили обоз, оставили лошадей, лошади, бродя в кустах, производили шорох, им казалось, что мы в лагере.

Два раза они обстреливали лагерь, но в 12 часов дня, не слыша ответных выстрелов, командование решило, что большевики должны быть все перебиты. И вот, командующий этим наступлением Крук (молодой человек лет 27, худощавый, высокого роста, очень весёлый, общительный с бойцами, пользовавшися большим авторитетом со стороны своей свиты) решил выехать трибуном в лагерь осаждённого противника.

Что же получилось? Был дан сигнал командованием и с криками «ура!» они бросились одновременно со всех сторон. С одной стороны вооружённые люди, и с другой. Началась стрельба и свалка между ними, до тех пор, пока они не разобрались в том, что мы уже выехали, что лагерь пустой. Они были очень удивлены, куда же мы могли уйти. Все убитые были похоронены, даже их двух разведчиков мы похоронили.

Затем, перед уходом мы наши повозки со всем имуществом заминировали, а там были носильные вещи. Один из них подскочил к повозке, видимо большой мародёр, схватил вещи, а там были два 150-мм. снаряда — взорвались, 30 человек выбыло из строя и это отбило у других охоту обыскивать повозки. В течение месяца они разминировали эти повозки.

Результаты боя были просто для нас неожиданными. Количество раненых и убитых националистов превышало 800 человек, за эти трое суток только убитыми они потеряли 250 человек. Наши потери были: 6 убитых, 6 чел. раненых, все они выздоровели, ни один не умер.

Это, конечно, не помешало националистам после создавать версию, что наш отряд разбит. Но как показать это населению? Они стали возить трупы своих убитых, делая вид, что свозят их на свалку. Частично похороны националистов производились мелкими группами на 13 кладбищах в радиусе 20 клм. В Теремно и друг. Сёлах были открыты госпиталя, где были раненые, часть из них разошлась по домам.

Но как показать полнейший разгром отряда? Они разоружили пару рот своих бойцов, на повозки наложили их оружие с тем, чтобы показать, что ими захвачены трофеи. Рассказывали, что они убили «батю», комиссара, мою шапку, как трофей, показывали (я потерял свою чёрную папаху и они везли её на повозке).

Началась агитация, что отныне в этом районе устанавливается полностью националистическая власть и даже их официальный орган «До зброй» поместил статейку в 1943 году по этому вопросу.

Мы уже передислоцировались в Славутский район, а на территории прилегающих западных районов установилась националистическая власть.

Источник: ЦДАГО> ф. 166, on. 2, спр. 74, арк. 42 зв.- 45.

 

Приложение № 8. Описание действий УПА против Красной армии в Западной Украине (окраина города Черткова)

Автор мемуаров — Николай Попель, на момент описываемых событий (1944 г.) занимавший должность Члена Военного Совета 1-й танковой армии.

«Прежде чем наступил рассвет, нам пришлось убедиться в обоснованности предупреждений старого попа. У околицы одной из деревень машину остановили. Лейтенант в короткой шинели и больших сапогах возбужденно выкрикивал:

— Вон, поглядите, что делают… Топорами…

У дороги на плащ-палатке лежали два тела. Головы были укрыты белыми тряпками, на которых уже выступили темные пятна.

Накануне вечером в деревню вступил наш мотострелковый батальон.

Бойцы обратили внимание: на улицах почти не видно крестьян. Когда спрашивали у женщин, где мужья, те отвечали: немец угнал.

Вскоре батальон двинулся вперед, оставив в деревне хозвзвод. Старшина должен был получить продукты, приготовить завтрак и догнать своих.

Едва батальон скрылся из виду и в деревне осталось лишь несколько красноармейцев, улицы ожили. Неизвестно откуда появились «угнанные немцами» мужики. А среди ночи в хату, где остановился хозвзвод, ворвалось несколько человек в масках с топорами в руках. Двое бойцов сумели уйти через окно, а командир взвода и повар так и не проснулись…

Возбужденный лейтенант, от которого я все это узнал, случайно со своим взводом проходил мимо.

— Вы давно здесь? — спросил я лейтенанта.

— Да минут тридцать.

— Что сделали?

Лейтенант неопределенно развел руками:

— А что сделаешь? Мы с фрицами привыкли воевать, а с этими… черт знает, как тут действовать.

— Немедленно прочесать деревню, обыскать дома, задержать всех мужчин.

— Слушаюсь!

Но я видел, что лейтенант не совсем ясно представляет себе, как это «прочесывают деревню» и «обыскивают дома» Да и я вряд ли мог обстоятельно разъяснить ему это.

Плоды нашей неумелости не замедлили сказаться Прочесывание и обыски ничего не дали. Лейтенант задержал лишь нескольких стариков, которых я велел тут же отпустить.

Новый враг показывал хищные зубы.

Назавтра вечером Журавлев нагнал толпу крестьян полушубках и зипунах, накинутых на плечи, с пилами за спиной. Люди жались в сторону от машины, пропуская ее. Потом снова сбивались на шоссе. Толпа была большая, и Журавлев поинтересовался, куда она направляется.

Мужики, сняв шапки, охотно объяснили: их мобилизовали заготавливать лес. Журавлеву и в голову не пришло усомниться — заготавливать так заготавливать…

А ночью донесение: группа бандитов в гражданском, вооруженная немецкими автоматами и парабеллумами, напала на батальонную кухню. Находившаяся поблизости рота рассеяла банду, взяв в плен четверых раненых.

Оказывается, это были те самые «мирные лесорубы», которых обогнал Журавлев. Почтительно расступившаяся перед машиной толпа — один из полков, созданных бандеровцами. Полк этот, как и некоторые другие «стрелецкие» части, пользуясь нашей беспечностью, совершал передислокацию, выполняя приказ своего командования…

…Вечером в мое окно кто-то постучал. За окном стояла темень, я ничего не мог разглядеть и попросил Балыкова узнать, кто там. Михаил Михайлович вернулся с нищей старухой… Но заговорила она неожиданно звонким голосом. И по мере рассказа глаза, казавшиеся вначале тусклыми, безжизненными, все сильнее разгорались…

Кто она? Никто. Была раньше хозяйкой. Хоть бедной, да хозяйкой. Имела дом, семью. А сейчас — ниц нема. В 1939 г. «за Советами» дочь вступила в комсомол, а муж стал председателем сельрады. Потом — война. Бандеровцы убили дочь и мужа за то, что те «продались москалям», сожгли хату. С тех пор старая бродит по деревням…

И я услышал то, ради чего поздней ночью пришла ко мне эта согбенная горем женщина.

Неподалеку на хуторе собираются бандеровские вожаки. Там какой-то их главный хоронится. Откуда она знает? Ее дело. Хочешь — верь, хочешь — нет…

Наши бойцы по всем правилам разведывательного искусства обложили хутор, стали сжимать кольцо, прощупывая каждый кустик, каждую балку. Ничего подозрительного. Подобрались ближе. Залаяла собака, залязгала цепью. Постучали. Вышел сонный, хмурый хозяин со свечой в руках, которую накрывал полой сверху, прятал от ветра.

— Кто дома?

— Жена больная, работник, наймичка, дети малые.

Разведчики обшарили комнаты. Хозяин сидел у стола, курил глиняную трубку, равнодушно следил за солдатами.

Но у разведчиков уже был кое-какой опыт вылавливания бан-деровцев, они уже кое-что слышали о знаменитых «схронах» и бункерах. Заглянули в подпол в доме - я в погреб во дворе. Подпол как подпол, погреб как погреб.

И все же уходить не спешили.

— Зачем тебе, пан, два колодца?

— Той, у забора, юш завалился.

Два разведчика спустились в завалившийся сруб. Едва ослабла веревка, из глубины донеслись автоматные очереди. Разведчики один за другим, держась за канат, стали спускаться вниз.

Мы, наверху, напряженно прислушивались к подземной пальбе. Когда она затихла, снизу донеслось: «Поднимай!»

Мы осторожно повернули ворот. К концу каната был привязан под мышки убитый разведчик.

Потом стали подниматься живые. Они сказали, что из подполья есть второй выход, прямо под хозяйкину кровать.

Вернулись в дом. На полу лицом вниз лежал белоголовый парень в немецком френче без погон, в кожаных брюках, заправленных в новые валенки. На левой руке синел татуировкой трезубец. Над парнем стоял высокий худой человек и не отрывал глаз от убитого. Из порезанной щеки на не заправленную с вышитым воротником рубаху капала кровь. Он даже не повернул голову в нашу сторону.

— Который стоит, главарь у них, наверное, — почему-то шепотом докладывал мне капитан, руководивший облавой. — Там у него приемопередатчик, пишущая машинка… А этот, — капитан кивнул на убитого, — адъютант, либо телохранитель, либо секретарь… Как зверь дрался. Да и начальничек тоже…

«Главарь» безучастно огляделся и, ни к кому не обращаясь, произнес:

— Боитесь, что ли, руки-то связали? Говорил он по-русски совершенно чисто, как редко кто говорил в здешних местах.

— Развяжите, — сказал я.

Худощавый сжал и разжал затекшие пальцы и вдруг сунул руку в задний карман брюк, что-то достал оттуда, отправил в рот, давясь, проглотил…

Андрей Дорошенко не желал сдаваться живым, он предпочел яд».

Публикуется по: Попель Н.К. В тяжкую пору. М. — СПб., 2001. С. 347–351

 

Приложение № 9. Описание повстанческой зимовки в бункере

Описание повстанческой зимовки в бункере в 1947/1948 в годах Дрогобычской области УССР (сейчас эта территория входит во Львовскую область Украинской Республики) сотником «Хреном» (Степаном Стебельским).

Входя в бункер, я перекрестился. Бункер мне показался живым гробом. Впервые в своей жизни иду зимовать под землю.

Приветствуем присутствующих. Глаза всех обращены к нам с любопытством — какие новости мы принесли, какие приключения случались с нами в дороге, с кем встречались, засыпались ли какие бункеры, кто погиб и что нового в мире. Мы были утомлены, желали поспать. Но можно ли отдыхать тогда, когда все друзья интересуются? И так, вопрос за вопросами, пошел разговор вплоть до вечера.

Бункер наш небольшой: длинной 4 метра, шириной 3 и, с одного стороны высотой 2 с половиной метра, с другой стороны — полтора, так, чтобы потолок, покрытый грубыми досками, имел сток для воды. Стены выложены сухими калеными бревнами. Вдоль высокой стены стояла полка из досок, которую мы накрывали палатками. Под голову не было ничего…. Ложе твердое, как во времена князя Мономаха. Оно было такое, чтобы в сенниках, подушках, соломе, сене не множились насекомые, прозванные “приятелями партизана”, и чтобы не было “национального трения”. Под полкой были составлены картошка, в небольшом мешке свекла, лук и чеснок. В одном конце помещения был построен столик для пишущей машинки, прозванный нами “канцелярский уголок”. Чтобы был яснее свет, вистун Татьяна покрыла стены белой бумагой. Выше на полочке стояла воинская литература, политические книжки, бумага, калька и ленты к машинке. Вдоль и выше полки была еще одна, главная полка, на которой стрельцы составляли свои книжки, тетради, предметы личного пользования. Под полкой была еще одна полочка, а там всяческие вещи, необходимые в партизанской зимней жизни, закупленные вистуном Татьяной и приобретенные стрельцами. Там были: мыло, нити, пуговицы, иглы, шилья, щетки, зубная паста, паста для обуви, одеколон, порошок от насекомых, крем для бритья, карандаши, перья и небольшая аптечка… Эту лавочку мы называли “кооператив Татьяны”.

Над полкой стоял образ Божьей Матери, убранный вышитым полотенцем и цветками из бумаги, под ним трезубец Владимира и портрет полковника Коновальца.

В противоположном уголке от нашего “бюро” были составленные мешки с ржаной мукой, крупами, фасолью и бобами, а сверху стояли в мешках сухари, чтобы не заплесневели.

На второй, низшей стороне, возле входа, стояла кухня, сложенная из камешков из ручья. Камин — две трубы, которые на поверхности были равны с землей. На конце они сужались, чтобы в случае нападения враг не мог бросать туда гранаты. Днем трубы маскировалось мхом. Один метр от кухни была умывальная, в которой ежедневно каждый стрелец должен был обязательно мыться холодной водой по пояс… Каждый стрелец имел свой гвоздь, на котором вешал шинель, шапку и оружие. Над вешалкой лежали щетки, мыло, предназначенные любому, мыла должно было нам хватить до середины апреля. Когда делили между стрельцами, любой брал столько, сколько нему нужно.

Ниже вешалки стояли два ведра для питьевой воды для и одно для помоев. На полу было покрытие. Под полом — яма, в которой на случай “протечки” будет сборник для воды.

С противоположной от входа стороны был подземный туннель 20 метров длинной вплоть до ручья. В ручье он был прикрыт бревном. Там… мы брали воду. В том туннеле стояли бочонки с мясом. Не хватало еще добрых бочек с салом, солониной, медом и творогом, тогда был бы у нас рай. К сожалению, мы этого не имели. Несколько бутылок масла мы запрятали на праздники. Туннель нужен нам на случай нападения врага, если он будет обстреливать выход: несколько выскочит тогда к потоку, бросит несколько гранат, а если все выйдут — будут огнем пробиваться. Обычно при таком нападении половина повстанцев погибала. Притом такие последствия были только тогда, когда вражеская спецгруппа случайно вышла на бункер. Если же была точная “засыпка”, тогда обычно из бункера никто не выходил живой.

Посередине бункера на проводе висела лампа.

Занятие проводили стрельцы на полке… Для большего удобства в уголке, где стояла мука, над полкой для двух стрельцов сделан дополнительный лежак вроде… колыбели из досок, званый нами “банты”. Там было тепло спать, вместе с тем воздух был нездоровый. Это было место наших музыкантов: вистуна Вихора и вистуна Серого.

Так как мы держали постового наверху, на бункере, это уже не была крыивка, а бункер под землей. Крыивка — полностью замаскированная, и из нее не выходят почти всю зиму. В связи с тем, что постовой стоит наверху недалеко от бункера, в недоступных кустах мы выстроили клозет, где заодно кидали мусор… Также недалеко от бункера были закопаны в землю бочки с мясом и капустой. В густой чаще висели замаскированные кости и мясо, чтобы всегда иметь свежую солонину. Бочка с нефтью была тоже закопана в землю, нефть добывали мы с помощью ремешка.

На случай нападения врага ночью или днем, если бы погиб наш постовой, а мы об этом не знали, и враг через вход крикнул бы нам: “Бандит, выходи, сдавайся, тебе ничего не будет, вот смотри, какая твоя жизнь, какой хороший свет, надо только жить”, мы заминировали себя… минометными минами……Заминировали мы себя с четырех сторон, пятый снаряд повесили над бункером, на дереве. Делали это стрельцы очень осторожно, так как минер может только раз в жизни ошибиться. Провода были проведены поверхностью земли, пригнутые крючками к земле, замаскированные. В случае нападения врага такой провод натягивался, и снаряды 700-1000 осколками уничтожали кругом все. Отмечу, что это мы могли практиковать только тогда, когда враг был бы над входом. Можно было бы пользоваться и одной миной, если враг направлялся бы с одного направления. Но тогда мы все должны были б сидеть в бункере, чтобы осколки нас не поранили, и лишь после взрыва — отступать. Это было, однако, довольно рискованно, так как снаряд мог не взорваться, и тогда враг подошел бы близко и нанес бы нам большие потери.

Постовой в полном боевом снаряжении и готовности смотрел и слушал. Он должен был обращать внимание на выстрелы в лесу, лай собак, говор, свист, подозрительные рубки топором, гиканье на коней, перекрикивание, любой треск, шуршание палатки, бренчание оружия, визгливый вопль соек… и т. п. Все это могло бы дать догадку, что враг близко. На тревожные наблюдения он наклонялся к люку и, изображая птичку, чирикал. На более тревожные наблюдения — легенько стучал по люку, а на тревогу — звонил звонком, который был соединен с ним проводом. Тогда его задачей было занять положение и, если враг направлялся на бункер, отбивать его, чтобы мы имели время забрать оружие, важные материалы и выйти на бункер. Во время вахты нельзя ни с кем разговаривать, курить, есть, кашлять, чихать, громко говорить, откладывать оружие, отдаляться от бункеру свыше десяти метров. Во время тревоги из бункера все выходят тихо, так как бывает так, что враг пройдет возле бункера на расстоянии нескольких метров и не заприметит постового. Бывает и так, что, заприметив постового, враг притворяется, что его не видит, а бункер обходит. Временами прибежит большевистский пес, забрешет и даст знак врагу или подбежит, взглянет, что это военные, и пойдет дальше.

Конспирация — залог нашего существования и успеха, Поэтому постоянно обращаем на нее строгое внимание, и это на каждом шагу и в любую пору. Самое строительство бункера, добыча продовольствия и жизнь в лесу должны происходить в очень строгой конспирации. Постовой напряженно следил, а другие тем временем строили. Очень часто бывало так, что на такую работу “натыкались” гражданские, и тогда приходилось ее оставить. Вдруг наскочит враг — тогда ситуация очень грозная, так как стрельцам тяжело выскакивать из глубокой ямы. Бывает и так, что вдруг пройдет вражеский разведчик, а даже группа большевиков, заприметят, где идет стройка, но сразу не нападают. Но если стрельцы замешкают, ночью окружат, утром прикончат. Бывает, что враг знает о месте крыивки стрельцов, которые, скажем, ему меньше интересны, держит ее вплоть до ранней весны, притом проводит тщательную разведку, выжидая, что к бункеру выйдет кто-то поважнее. Если так, тогда нападают. У большевиков есть болезнь — орденомания. Вот такой орденоман-опе-ративник бывает держит найденную крыивку до поздней весны, чтобы повстанцы ослабли, тогда нападает, так как знает, что никто живым не вырвется. Так как повстанцы хорошо ориентируются во вражеской тактике, имеют свою разведку… бывает и так, что повстанцы выходят из бункера, а враг, наскочив, бросает гранаты в пустую яму. Таких случаев было в нашей практике много. Об этом, конечно, оперативник не докладывает своему начальнику, так как был бы строго наказан. Порой бывает и такое, что враг знает о каком-либо бункере и на него не нападает. Стрелки, счастливо перезимовав одну зиму, строят на друге зиму очередной бункер, враг об этом знает и тоже не нападает. Тогда повстанцы приходят к убеждению, что между ними есть агенты. Задание такого агента разведать соседние бункеры, и то, куда идет продовольствие, на какой адрес, какие продукты. Агент информирует врага, который ищет те бункеры, а того, где находится агент, упрямо не трогает.

Доставка продовольствия к нашего бункеру шла очень конспиративно. Стрелки носили продукты на плечах из сел, расположенных не близко, и ничего не брали из тех сел, возле которых мы зимовали. В период бункеровки на зиму враг реже показывается на селах, не делает облав на леса, зато проводит очень интенсивную разведку. Он высылает тогда “голодающих бессарабцев”, переодетых большевиков, которые крутятся днем и ночью по одиночке или маленькими группами по лесам и полям, и слушают, высматривают, следят, кто откуда выходит, куда идет, что делает и т. п. Примеров агентурной работы можно привести тысячи. Чтобы все записать, надо бы посидеть над этим год, если не большее, Над тем когда-то будут работать профессионалы. У них будет большое количество отчетов, протоколов, а если это не сохранится, то останутся участники освободительной борьбы и население, которое обо всем расскажет. Это все обнаружится также во вражеских архивах.

Каждый наш найденный бункер враг подробно обследует, описывает, как он построен, на какой территории, как замаскирован. Кругом обследует землю, чтобы найти архив. Подробно изучает нашу тактику на основании своего опыта, по сообщениям разведчиков, сексотов и засланных в нашу среду агентов. Враг любой ценой старается поймать повстанца живым. С этого ему много выгоды. Во-первых, разведает, какое количество людей находится на данной территории, кто руководит, какие новые инструкции, приказы, внешний вид, оружие, псевдонимы. Подробно изучает примененную нами тактику, наши приемы борьбы, изучает способ проведения рейдов. После переходов, встреч, связей собирает материалы о гражданском населении, которое сотрудничает с повстанцами. Во-вторых, принуждает арестованного страшными пытками к провокации гражданского населения, как повстанцев. Таким образом, хочет враг любой ценой отмежевать население от нас, доказывает, что любой, кто попадет в его руки, покажет, кто из гражданского населения с нами сотрудничает. Так не только провоцирует, но и берет на испуг. В-третьих, отрицательно влияет на повстанцев, если кто-то из них показался живым. Большевики некоторое время такого используют, даже ведут себя с ним хорошо, дают оружие, а, использовав, ликвидируют. Обычно, после нападения на бункер повстанцев, большевики перебираются группами по два-три человека, направляются по селам, просят людей, чтобы их перепрятали, так как их бункер пал. При той возможности узнаются все, что им нужно, о повстанцах и населении. (…)

Дни в бункере мы проводили так, чтобы они были как можно больше использованы. Для этого было необходимое планирование времени суток. Порядок дня был такой: в 6 утра — подъем, с 6 до 7 — зарядка, мытье и наведение порядка, 07.05 — молитва, 7.15 — завтрак, 8-12 — занятия, 12–14 — обеденный перерыв, 14–17 — занятия пополудни, 17–18 — ужин, после чистка оружия, 20.05 — молитва. План работы мы часто меняли, в зависимости от обстоятельств. Воскресенье и праздники были свободны от занятий». (…)

«С какого-то времени начали посещать нас собаки. Унюхали в яме кости и каждый день наведываются к нашему бункеру. Протоптали уже такой след, что может обратить внимание враг. Хорунжий Мирон печет шницели, смешанные со стеклом, но это не помогло. Псы перестали лаять чистым голосом, охрипли, как свахи на веселье. Бойцы по этому поводу шутили над командиром Мироном, что, угощая собак шницелями, еще больше их приманил. Вистун Вихор из проволоки делает силок, которым действительно раз поймал пса, но вместе с силком и бочонком, к которому был привязан силок, пес убежал аж в «Сицилию». За собой оставил только след, как будто ехал трактор. Бочка ударяла пса и шумела, еще больше его пугая.

Вслед за собаками начали приходить к нам волки. Стоит дозорный на посту, а тут несколько волков пришли и пялятся на него. Стрелять нельзя, кричать — тоже. Пошел он к ним, а они только зубами клацают. Блеснули глазами и пошли в лес.

Но наиболее нежелательными соседками стали для нас крикливые сойки. Только кто выйдет из бункера, а они и репетируют на разные голоса. Если услышат большевики этот крик, то и без следов придут прямо к нам. Кинете в них поленом, а они отлетят на несколько деревьев дальше и кричат часами. Чтобы их успокоить, мы насыпали им бобов, и они, наедавшись досыта, сидели тихо.

Один раз вечером, когда мы сидели за своей работой, на бункере что-то так зашумело, что аж глина посыпалась со стен. “Большевики”, — подумали мы и схватили оружие. Одни — к выходу, другие — ко входу.

Слышим: на бункере еще больше шумит. При этом слышен писк, хрюканье и визг. Это не большевики, а кабаны. Они в сильную метель забрались на наш бункер, дорвались до спрятанной воловий ветчины и ну разрывать, дерясь друг с другом. Вистун Тетяна первая выскочила к ним с пистолетом, но они неохотно оставили свою добычу».

Источник: Хрін С. (С. Стебельский) Крізь сміх заліза; Зимою в бункері. Спогади; Островерх (Конопадський OJ Спогади чотового УПА Островерха. Літопис УПА. Т. ЗО. — Торонто-Львів, 2000. С. 382–387. С. 392 С. 430–431.

 

Приложение № 10. Описание чекистско-войсковой операции против УПА в августе 1944 года

Автор мемуаров — капитан Михаил Паджев, командир 1-го батальона 92-го погранполка

Наибольшую активность ОУН стала проявлять с момента объявления призыва в Красную Армию граждан освобожденных западных областей Украины в начале августа 1944 г. Поэтому начальнику войск охраны тыла 4-го Украинского фронта пришлось оставить по одному батальону для охраны тыла 18-й и 38-й армии, а остальные силы сосредоточить для уничтожения банд УПА.

92-й пограничный полк был введен в город Надворная. Туда прибыл и наш батальон. Лейтенанты Палагин, Лобанов, Озорное, Чайка, Застрожин, Ткаченко вместе с капитаном Васильченко принялись собирать сведения о бандах. Вскоре удалось задержать двух связных, которые шли с донесением от районного «провода» к станичному.

В донесении сообщалось: «В Надворную прибыл пограничный полк и расположился по всему городу небольшими подразделениями. Бойцы и командиры ведут себя в высшей степени бдительно. Службу несут так, что из города в город пройти нет никакой возможности. В каждой группе имеется радиостанция. Что намерен делать этот полк, пока неизвестно».

А намерен был этот полк вместе с привлекавшимися для операции в масштабе всего фронта частями Красной Армии ликвидировать в так называемом Черном лесу в 15 километрах северо-восточнее Станислава центр бандитских формирований ОУН.

Были также получены данные, что помимо Черного леса банда орудует в районе села Густов, выполняя роль как бы боевого охранения на пути к центру основного формирования.

По приказу штаба полка наш батальон выступил к Густову с задачей ликвидировать эту банду. Мы совершали марш. На привале к нам подошел молодой человек в потрепанной красноармейской форме с орденом Красного Знамени на груди. На правой руке у него виднелись следы тяжелого ранения. Молодой человек рассказал, что после ранения на фронте его признали негодным к военной службе. Спустя немного времени к нему пришли трое вооруженных людей и отвели в лес. Бандитский главарь сказал ему: «Ты воевал за Советы, так вот теперь будешь обучать наших бойцов тактике боя красных».

— Я понял, что могу вырваться от бандитов только хитростью. Для вида согласился и отпросился домой повидаться с родными. По пути узнал, что в Надворную пришли пограничники, вот и направлялся туда, чтобы сообщить, где скрывается банда.

По словам встреченного нами местного жителя, в плавнях реки Стрый и ее притока Дубе базировалась школа младших командиров, о которой нам ничего не было известно. Верить назвавшемуся бывшим красноармейцем или нет? Красноармейская форма и орден не обо всем еще говорят. Было известно, что бандиты целые подразделения переодевали в красноармейскую форму (для того, чтобы ввести противника в заблуждение и использовать фактор внезапности — А. Г.). Если это неправда, то батальон не выйдет вовремя на исходный рубеж и сорвется операция по ликвидации банды у села Густов, куда следовали и другие подразделения полка. А если сообщение правдиво? Тогда в тылу у нас окажется бандитская школа, которая может ударить в спину. Раздумывать долго не позволяло время.

— Ночью поведете нас в плавни, — сказал я.

— Хорошо, — отозвался он.

О полученных данных сообщили командиру полка и попросили прикрыть опушку леса за рекой.

Стояла теплая августовская ночь. Наш добровольный помощник вел нас в плавни. Прошли село. Началось поле ржи. Батальон развернулся цепью. Неожиданно на левом фланге послышались выстрелы. Лейтенант Иванов доложил:

— Встретил боевое охранение бандитов, веду бой.

Прикрыв село взводом станковых пулеметов лейтенанта Мамукова, остальными подразделениями мы решили охватить плавни справа и слева. Кольцо вокруг бандитов сжималось. Они устремились к реке. Но из-за реки с опушки леса по ним ударили бойцы маневренной группы, которых предусмотрительно направил туда полковник Блюмин. Бандиты бросились в разные стороны. Неожиданно они навалились на пулеметчиков лейтенанта Мамукова. Положение тут создалось серьезное. Бандиты едва не прорвались в село. Мамукова выручили автоматчики лейтенанта Иванищева и старшего лейтенанта Охремчука, ударившие с флангов и с тыла. Сопротивление националистов было сломлено. Только где-то в центре плавней еще продолжали раздаваться одиночные выстрелы. Вскоре и там все стихло.

Решили провести контрольную проческу. Лейтенант Бури-нов, связист Кириллов и я верхом на лошадях продвигались за цепью бойцов. Мы приближались к берегу реки. И тут доложили, что нашли генеральский мундир и радиостанцию. Поспешили туда. Бойцы держали черный эсэсовский мундир (возможно, трофейный — А. Г.), на рукаве которого виднелась надпись «Генерал-губернатор». Поодаль валялась радиостанция.

В этот момент лейтенант Буринов крикнул:

— Товарищ капитан, берегитесь!

Прямо на меня из кустов поднялся здоровенный детина. У него взъерошенные волосы, глаза горят ненавистью. Он целится в меня. Даю коню шпоры и сбиваю бандита с ног. Кто-то из бойцов стреляет. Бандит падает навзничь.

Подъехал старший лейтенант Главизнин, посмотрел на генеральский мундир.

— А где владелец?

Владелец пока не обнаружен. Зато нашлась генеральская фуражка. Вместо эсэсовской кокарды — черепа со скрещенными костями — на тулье трезубец — символ украинских националистов.

На берегу реки мы обнаружили девять трупов. Семь лежали рядком, а два — поодаль. Семеро убиты выстрелом в затылок, двое — в висок. Похоже было, что командный состав школы был расстрелян, а какие-то руководители покончили жизнь самоубийством.

— Погибли, как погибают в банке скорпионы от укуса других скорпионов, — сказал кто-то.

Один из тех, кто лежал поодаль, был без мундира, в белой шелковой нательной рубахе и без головного убора. Привели нескольких задержанных. В трупе без мундира они опознали «генерал-губернатора» (такой должности, чина или звания в ОУН-УПА не было — А. Г.), прибывшего в школу с инспекцией. Ни имени его, ни должности задержанные не знали. Доложили о результатах боя в штаб полка и получили указание отправить тело человека, которому принадлежал мундир, а также сам мундир и генеральскую фуражку под охраной в штаб фронта генералу Фадееву.

Группу конвоя возглавил старший лейтенант Главизнин. Пограничники вернулись на следующее утро.

— Ну что, — спросил я Главизнина, — опознали «генерал-губернатора»?

— Не знаю, — ответил мой помощник, — сказали, чтобы возвращались обратно, а кто это и что — разберутся.

С бандитской школой покончено.

Вскоре такая же участь постигла и банду, скрывавшуюся у села Густова. В донесении штаба полка на имя начальника войск по охране тыла 4-го Украинского фронта генерал-майора Фадеева говорилось: «Силами 2 и 3 сб и мангруппы при проведении операции у с. Густов уничтожена бандитская школа и ликвидирована банда «Лесовой». Убито 77 бандитов, подобрано пулеметов — 2, минометов — 1, винтовок — 18, автоматов — 7, патронов 5800».

Оставалась основная бандитская группировка, сосредоточенная в Черном лесу. По данным нашей разведки, бандиты имели все виды стрелкового оружия, а также минометы. В банде находилось значительное количество солдат и офицеров из разбитых немецких частей. Общая численность формирования достигала нескольких тысяч человек. В ликвидации банды помимо нашего полка участвовали 90-й пограничный полк, 112-я отдельная маневренная группа управления войск, а также приданные нам в помощь 318-я стрелковая дивизия и фронтовые курсы политсостава.

Полк выступил в район села Пацыкув, в сторону Станислава. Начальник войск охраны тыла генерал-майор Фадеев доносил: «Военному совету 4-го Украинского фронта. Во исполнение приказа от 17.8.44 г. для уточнения местоположения и ликвидации контрреволюционных групп ОУН, оперирующих в районе «Черного леса», отдал приказ 92-му Краснознаменному пограничному полку (без одного батальона) к 12.0018.8.44 г. сосредоточиться в с. Пацыкув и в 16.00 18.8.44 г. приступить к ликвидации бандитской группы. Результат операции донесу».

У села Майдан наш батальон занял исходный рубеж. Началась проческа леса. Находившийся рядом со мной старший лейтенант Павел Главизнин заметил:

— Ну и лес. И впрямь черный. День солнечный, на небе ни облачка, а тут темно, точно в сумерках. А ели какие, как у нас в Сибири. И тишина, словно в тайге.

— Смотри, Павел, как бы эта таежная тишина боком нам не вышла, — отозвался капитан Илья Васильченко.

Впереди и правее послышался приглушенный стон. Что-то с шумом проскочило мимо по кустарнику. Начальник заставы Ох-ремчук доложил:

— В густом ельнике коза ударила в живот рядового Цыплен-кова.

И снова тихо, будто все вымерло.

Уже около двух часов батальон прочесывал лес, но, кроме нескольких спугнутых коз, мы ничего не обнаружили. Лес безмолвствовал. Вот и первый уравнительный рубеж — просека. Одна за другой на нее выходят заставы батальона. И тут лейтенант Губарь и сержант Шкуро привели двух задержанных. Они были одеты в галифе, гимнастерки грязно-зеленого цвета из самотканой материи, пилотки, за плечи закинуты самодельные рюкзаки.

— Товарищ капитан, задержали с ручным пулеметом.

— Как удалось это сделать?

— Видно, пригрелись на солнце, задремали, мы их и накрыли.

— Кто такие? — спросил я задержанных. — Почему в лесу? Откуда пулемет?

Молчат, словно воды в рот набрали. Допрашивать их некогда. Наше движение точно рассчитано по месту и времени. Доложил о задержанных в штаб полка и о том, что на вопросы они не отвечают. Но и так было ясно, что эти люди из сторожевого охранения. Надо ждать скорой встречи с основными силами. Так оно и случилось. Впереди послышалась стрельба. Потом застучали автоматы левее — на участке соседнего батальона. Лес наполнился треском очередей и винтовочных выстрелов.

Генерал Фадеев доносил в Военный совет 4-го Украинского фронта: «Проведенной разведкой 18.8.44 г. в районе Новая Гута, Рыбно, Майдан, Палочь, Завуй, Яворов выявлена бандгруппа численностью 250 человек. В ночь с 18 на 19 августа силами 100 человек курсантов политсостава фронтовых курсов выставлены заслоны на вероятных путях выхода бандитов из леса в села. Силами 92-го Краснознаменного пограничного полка произведена проческа, в результате которой задержано 187 бандитов, убито — 3, ранен — 1. Из числа задержанных два курьера от районного «провода» к станичному. Изъято 4 экземпляра приказов, напечатанных на машинке, и сведения разведывательного характера. Продолжая операцию по проческе “Черного леса”, 92-й Краснознаменный пограничный полк и фронтовые курсы политсостава имели два боевых столкновения с бандитскими группами. В результате боя убито 27 бандитов, захвачено 77 бандитов, пулеметов — 2, винтовок — 2, пистолетов — 2, гранат — 7, патронов — 540. Наши потери: 92-й КПП (Краснознаменный пограничный полк — А. Г.) — убит — 1, курсы политсостава убито — 2».

Операция продолжалась. Прочесывая Черный лес, мы наткнулись на лагерь оуновцев. Завязалась перестрелка. Впереди глухо били пулеметы и автоматы. Лесное эхо множило очереди, так что казалось — стреляет каждое дерево. Вначале трудно было установить, где огневые позиции националистов. Потом, присмотревшись, увидели, что они укрылись с немецкими пулеметами за толстыми стволами буков. Из-за таких укрытий выбить их непросто. Пришлось подтянуть взвод противотанковых ружей. Один за другим пулеметы замолчали.

Преодолев лесной завал, пограничники стремительно ворвались в бандитский лагерь. Завидев бойцов, это пестро одетое скопище людей, беспорядочно отстреливаясь, бросилось бежать. Среди бандитов мелькали фигуры, одетые в форму немецких солдат и офицеров, среди них кто-то в черной эсэсовской форме. В лесу догнать бандитов трудно. Банде удалось отойти. Мы вышли на опушку. В глаза ударили яркие лучи солнца. Здесь начиналось мелколесье, изрезанное лощинами, ручьями, оврагами. Старшие лейтенанты Охремчук и Дударенко со своими бойцами осматривали кустарник и овраги. Обнаружили большое количество немецких мин. Подходы к лагерю оказались минированными. Приходилось продвигаться с предосторожностями. Первым шел сержант Шкуро с четвероногими помощниками. Нет, это были не овчарки, столь привычные на границе. Мины отыскивали небольшие собачки-дворняжки, обученные этому делу.

Неожиданно сержант крикнул:

— Стой, стрелять буду!

Прогремел выстрел. Дударенко доложил, что задержали бандита, другого убили. Что они тут делали? Неожиданно один из песиков, маленький, желтенький, визжа, прыгнул к обрывистому берегу ручья и стал лапами царапать дерн. Шкуро поспешил собаке на помощь — отвернул пласт срезанной земли. Показалась деревянная дверь. Набросив “кошку” на нее, сержант рванул дверь на себя. Дворняжка стремглав бросилась в открывшийся ход. В схроне оказался бандитский склад.

Генерал Фадеев доносил в Военный совет фронта: «По состоянию на 24.00 26 августа 1944 г. 92-й КПП, продолжая проческу “Черного леса”, обнаружил склад с оружием и боеприпасами. Охранявшие склад бандиты убит — 1, захвачен — 1. В складе обнаружено пулеметов — 5, запасных стволов — 2, магазинов с патронами — 19, винтовок — 7, гранат, патронов — 15 000. Операция по ликвидации банды “Гамалея” в “Черном лесу” продолжается».

28 августа поздним вечером наш батальон вышел на очередной рубеж в село Богородчаны. Было тихо, безветренно. Мы поднимались по проселку в гору. Потом подъем кончился. Батальон вышел на пологое плато. Взошла луна. Она осветила все вокруг зеленоватым призрачным светом. Впереди, где кончалось плато, виднелись огромные буки. От их густых крон падали сумрачные тени. Вдруг сержант Шкуро тронул меня за рукав и прошептал:

— Товарищ капитан, смотрите, вон у того крайнего бука что-то белеет.

Я присмотрелся и увидел у дороги, подле которой стояли буки, два белых пятна.

Подал сигнал батальону остановиться. Капитан Васильченко с группой бойцов незаметно приблизились к деревьям. Послышался легкий шум. Затем две зеленые вспышки электрического фонаря — сигнал «все в порядке».

На земле лежали двое связанных мужчин в постолах из сыромятной кожи. Сержант Шкуро держал в руках две винтовки немецкого образца. Оказалось, что бойцы прихватили неизвестных спящими.

— Из какого села? — спросил я задержанных.

— Из Богородчан, — ответили они.

— Что тут делали? Дома у вас нет, что спите в лесу, под буками?

— Нет, товарищи, у нас ушла корова. Весь день шукали, заблудились, легли отдохнуть и заснули.

— А винтовки зачем, где их взяли?

— В лесу нашли. Боялись зверя, чтобы ночью на нас не напал.

— Да вы, оказывается, стрелять умеете?

— Нет, товарищ.

— А тогда винтовки зачем, если стрелять не умеете, вылома* ли б дубины?

Они еще некоторое время морочили нам голову. Затем тот, что был постарше, признался, что они часовые от бандитского караула. Уточнив место расположения караула, мы решили обезоружить его. Группа пограничников во главе с сержантом Шкуро поползла к окопу, где отдыхали бандиты. Все прошло без сучка и задоринки. Караул из восьми человек был обезоружен.

Наутро мы оказались у высоты с отметкой «403». И тут нас обстреляли из села. Бандитские пулеметчики строчили с чердаков домов и с колокольни на церкви. Но это были их последние выстрелы. Итог этого боя хорошо изложен в донесении: «В дополнении к № 10/00384 от 29.8.44 г. 29 августа подразделения 92-го КПП и фронтовые курсы политсостава продолжали бой с окруженной бандой «Гамалея». К исходу дня банду полностью ликвидировали. В результате боя убито — 166 бандитов, из них немцев — 19; захвачено в плен — 88 бандитов. Изъято оружия: пулеметов — 2, минометов — 1, винтовок — 18, автоматов — 7, гранат — 77, патронов — 53 000. Кроме того, в ходе боя уничтожено: пулеметов — 6, винтовок — 37, автоматов — 12. Наши потери: 92 КПП — убит — 1, ранено — 2.

Начальник охраны тыла 4-го Украинского фронта генерал-майор Фадеев».

Вот так действовали в Черном лесу наш батальон, другие подразделения 92-го полка, курсы политсостава. Подобное было и на других участках, где находились 90-й погранполк, 112-я маневренная группа и 318-я стрелковая дивизия. В это. время операции по ликвидации националистических банд проводились также в тылу 1-го Украинского, 2-го Белорусского, 2-го Прибалтийского и ряда других фронтов. В них принимали участие пограничные части, охранявшие тыл действующих армий, и вышедшие к тому времени на охрану государственной границы пограничные отряды, им помогали части Красной Армии. В итоге бандитским формированиям в тылу фронтов был нанесен серьезный удар. Это заставило ОУН уйти в глубокое подполье и на некоторое время прекратить активные действия.

Источник: Паджев M.Г. Через всю войну. М., 1983. С. 256–262.

 

Приложение № 11.

Сравнительные данные о масштабах Сопротивления в Прибалтике, Западных областях УССР и БССР в 1944–1946 годах

Данное приложение составлено на основе статистики Главного управления по борьбе с бандитизмом НКВД-МВД СССР, хранящейся в Государственном архиве Российской Федерации (ф. 9478, on. 1, д. 764): «Сведения о результатах борьбы с антисоветским националистическим подпольем и бандитизмом на территории западных областей Украинской и Белорусской ССР, Литовской, Латвийской и Эстонской ССР с 1944 года по январь 1947 г.». То есть за время самой напряжённой борьбы.

В архивном деле содержится 34 листа. Всё это однотипные сводки, на которых стоит дата — 15 февраля 1947 года — и подписаны они начальником Главного управления по борьбе с бандитизмом НКВД-МВД СССР генерал-лейтенантом Андреем Леонтьевым. Ценность этих справок для сравнительного анализа антисоветского Сопротивления в западных районах СССР столь велика, что они, безусловно, должны быть опубликованы полностью. Однако, из-за их громоздкости в данном материале это, к сожалению, невозможно — зато на их основе вполне можно составить сводные таблицы.

Начнём с основных видов оружия, которым пользовались повстанцы в борьбе против коммунизма, и которое было захвачено чекистами и теми, кто им помогал в подавлении Сопротивления — очевидно, что здесь собраны данные как о том, что было собрано на полях сражений с повстанцами, так и о найденных в схронах и тайниках.

К сожалению, характер исходных справок таков, что при подсчёте в эту таблицу пришлось внести данные об оружии, захваченном за 1944 год на всей территории УССР и БССР, а не только в западных областях. Однако, как показывают те же сведения за 1945 и 1946 года, соотношение оружия, найденного в западных областях УССР и в остальных регионах Сопротивления, оставалось примерно таким же, как и в 1944 году. То есть в целом представленная в этой таблице статистика свидетельствует, что Украинская повстанческая армия на вооружении имела больший арсенал, нежели чем аналогичные структуры Сопротивления в Белоруссии и Прибалтике. Более того, её арсенал по всем основным видам оружия превосходил все остальные повстанческие движения, вместе взятые.

  

Примерно то же самое мы видим и в отношении потерь, применённых повстанцами советской стороне (включая убитых, раненых и взятых в плен чекистов, милиционеров, военнослужащих, бойцов истребительных отрядов, гражданское население и т. д.). Очевидно, что статистика неполная — она не учитывает, например, пропавших без вести в районе боевых действий, которые также зачастую были убиты повстанцами и подпольщиками. К тому же данные, позднее составленные на основании статистики НКГБ-КГБ, существенно увеличивают потери в большую сторону от представленных в записке. Однако, умолчание о результатах повстанческих операций (по терминологии составителей документов — «бандпроявлений») шло по одной и той же схеме во всех республиканских аппаратах НКВД, поэтому сравнение масштаба Сопротивления по приведённым ниже данным вполне обосновано.

К сожалению, точно также, как и в прошлом случае, данные о потерях в 1944 году в исходных документах, на основании которых составлена эта таблица, показаны не исключительно по западным областям Украины и Белоруссии, а по УССР и БССР в целом. Однако, общую картину это не меняет, так как в центральных и восточных областях УССР и БССР Сопротивление коммунизму проявлялось в крайне незначительных масштабах.

Как видим, и по «результативности» УПА превосходила прибалтийских лесных братьев, действовавшее в Белоруссии и Виленском крае польское подполье и разрозненные группы вооружённых белорусских националистов вместе взытых.

Но, как показывает следующая таблица, и потери украинские повстанцы несли самые большие. В строках 1,2,3 суммирование количество указанных в справке ГУББ НКВД-МВД убитых «участников антисоветских организаций и групп», «бандодино-чек, связанных с антисоветским подпольем», «участников банд, связанные с антисоветским подпольем» и «пособников и укрывателей антисоветского и бандитского элемента». В строке 5 под словом «ликвидированные» имеются в виду не только убитые, но и арестованные, легализованные, а также переданные сотрудниками НКВД-МВД в другие органы.

  

  

Разумеется, приведённая статистика не отличается правдивостью, особенно в отношении количества убитых повстанцев и подпольщиков, которое можно смело занижать. Однако, приписки (туфта) в отчётах милиционеров и чекистов встречались и в Эстонии, и в Украине, поэтому можно предполагать, что не абслютные цифры, а соотношение убитых в разных республиках СССР является более-менее верным.

При учёте ликвидированного «антисоветского элемента» в 1944 г. в этой таблице представлены данные по БССР в целом, что, как хорошо видно по данным по 1945 и 1946 гг., принципиально и даже существенно картины борьбы с Сопротивлением не меняет.

Как видно по потерям, и количество участников повстанческой борьбы в западных областях УССР в 1944–1946 гг. было на порядок выше, чем во всех остальных западных республиках СССР, вместе взятых.

Схема 1. Военно-административное деление и руководство УПА и тыла на территории Генерального округа Северо-западные украинские земли, вторая половина 1943 г.

Схема 2. Структура УПА в 1945 году.

Данная таблица описывает строение УПА не столь подробно, как предыдущая, но даёт полное представление о всей структуре подчинения-соподчинения и составе важнейших военно-оперативных единиц.

В этой схеме структурные единицы ниже Генерального округа описаны на примере ГО «УПА-Запад», ниже Военной округи — на примере ВО № 4 «Говерла», ниже Тактического участка — на примере ТУ 22 «Чёрный лес», сотни (они же отделы) — на примере куреня «Подкарпатского».