Ян Янович, директор завода резиновых изделий, был незаурядным человеком: в старые времена его назвали бы кровопийцей трудового народа или просто жуликом, а сейчас, во времена дикого капитализма, он считался весьма уважаемым бизнесменом. Кроме обычных резиновых калош и сапог он умудрился наладить производство презервативов, что приносило существенную прибыль.

В свои сорок лет он добился очень многого, отдоив, как любимую корову, государственное предприятие. К сожалению, эти деньги ему особенного счастья не принесли, но зато появились другие возможности. Брак с женой-альпинисткой позволял ему вести свободный образ жизни (она большую часть года проводила в горах), маленькую дочь воспитывала няня, и его все это устраивало.

Он был человеком образованным и любопытным, его душа требовала нового. И тут как раз в прессе появились статьи известного журналиста Мухортова о необычных явлениях в глухой уральской деревушке со странным названием Молебка. Якобы местные жители видят пролетающие над ней неизвестные объекты и были случаи контактов с инопланетянами. Фотографии на первых полосах газет поразили его в самое сердце, уж очень хотелось спросить у кого-то наверху, зачем мы тут на Земле и какой в этом смысл.

От желающих попасть в экспедицию не было отбоя, для более верного отбора была приглашена женщина-экстрасенс с меткой на левом виске в виде треугольника. Поэтому заветное место на Урале и окрестили М-ским треугольником.

Экстрасенс строгим взглядом сверлила насквозь черепные коробки будущих исследователей и задавала каверзные вопросы: «А вы зачем туда хотите поехать, а какие вам снятся сны, веруете ли вы в Бога?» Ответы были разные: «Деньжат маловато, надо это как-то подправить! В Бога? Ну, если надо! Деньги снятся!» или «Хочу, чтоб меня отсюда забрали! Ко мне по ночам иногда приходят поговорить из космоса!» Тут верили всем и предлагали позвонить через пару дней, чтобы получить ответ, прошли они тест или нет.

Вскоре определились все восемь участников экспедиции. Это были два врача, один из них нейрохирург, второй врач была девушка-терапевт двадцати двух лет, один психолог, два астронома, один самый обычный, но очень любопытный официант, ну и сам организатор путешествия вместе с уже бывшей женой-альпинисткой. Был также еще водитель красно-белой машины под цвет автомобиля скорой помощи, которому поручили доставить вещи экспедиции из Риги до самого Урала.

Экспедиция в полном составе прилетела в город Свердловск. Переночевав на пришвартованном у пирса пароходе, переделанном в гостиницу, утром на двух джипах путешественники отправились за двести с лишним километров к заветному месту.

А в это время, там, высоко в синей бездне, Рагон стоял перед троном Властелина Вселенной, и если бы он мог, то молил бы Властелина, чтобы его не отправляли, как Фарбуса, на Землю, в этот вертеп чувств и страданий. Но все уже было решено, и здесь каждый понимал, что в бесконечности ничто не делается просто так, как это думают люди на Земле.

– Тебе лететь туда, вниз, выбрать себе тело по твоему усмотрению и прожить его век! Ты будешь знать, кем он был на Земле, и будешь стараться жить, уподобляясь ему! Занимайся там своим делом. Испытывай род человеческий на низменные устремления. Возвратишься, когда придет срок! А сейчас в путь!

Конечно, ему хотелось куда-нибудь в Париж, поближе к Елисейским полям и Эйфелевой башне, можно в Лондон или Нью-Йорк, ну, в крайнем случае, в Москву. Но, к сожалению, ему только казалось, что он может выбирать сам…

Рагон долго искал себе на Земле кожаную одежду в виде человеческого тела, и вот однажды, пролетая с Азуром над темным лесом, заметил тонкие струйки дыма от нескольких костров и белесые выцветшие крыши палаток. С интересом он опустился вниз и заглянул в одну из них. Там похрапывая, лежали трое: двое одетых в ватные штаны и телогрейки мужчин и посреди них в спальном мешке женщина. Он заглянул в другую…

Яну Яновичу казалось, что ему снится сон. В палатку заглядывает тень, долго всматривается ему в лицо, и не просто всматривается – было такое ощущение, словно внутри черепа просматривает его мысли. А потом вдруг наваливается на него. Он с ужасом ощущает, как она своей тяжестью выдавливает его из собственного тела. Через несколько мгновений он видит себя со стороны, а та тень смотрит на него из его бывшей плоти и, усмехаясь, говорит, беззвучно шевеля губами: «Убирайся! Ты здесь уже все закончил!» Ян Янович вылетает из палатки сквозь стену, не понимая, что происходит, успокаивая себя, что все это просто сон…

Он долго бродил тенью между палаток, потом подошел к дежурному возле костра и попытался с ним заговорить, размахивал перед его лицом руками, но тот его не только не слышал, но и не видел. Убедившись, что с ним произошло что-то непоправимое, Ян Янович в смятении пошел через бурелом в тайгу неслышными призрачными шагами. Не один год потом ходили охотничьи рассказы о странном привидении далеко в тайге. Стоит разжечь костер на биваке, подвесить над огнем котелок с водой, как в дымке появляется призрачная тень и пытается что-то рассказать. Конечно, многие связывали это с лишней дозой крепкой охотничьей настойки на кедровых орехах, а непьющие считали – эти миражи от усталости.

В тайге изменился безрадостный осенний пейзаж, на еловых и сосновых ветках лежал первый белый снег, предвещая долгую и холодную зиму. На берегу Сылвы, быстрой таежной речки, отпечатались следы бурых медведей, которые из любопытства приходили сюда ночью, привлеченные дымом костров и запахом мясных консервов.

Исследователи группами по два-три человека прочесывали лес в надежде увидеть гостей из космоса. В одной из таких групп ходил и обновленный Ян Янович, или просто Рагон, в новой для него одежде, и с нескрываемым интересом поглядывал на молоденькую врачиху, изучающую через окуляры бинокля низкое серое небо.

Он знал, что эта девица, получив диплом врача, на самом деле не жаждала посвятить свою жизнь людям. Ее мечтой было повыгодней выйти замуж, можно и без всякой любви, лишь бы вырваться из маленького деревянного полусгнившего домика на берегу Рижского залива. Так как тут не было жгучих стрел Амура, она казалась самой подходящей кандидатурой, чтобы связать с ней земную жизнь на небольшой срок. Старая жена предыдущего хозяина этого тела, бывшая альпинистка, поджарая, как скаковая лошадь, с выступающей вперед челюстью, что еще больше делало ее похожей на маленькую кобылку, была ему неинтересна и скучна.

В течение двух недель он вместе со всеми прочесывал местность вокруг лагеря, заранее зная, что ничего особенного они здесь не найдут. Но чтобы всем от этого не стало скучно, устроил так, что несколько человек увидели что-то необычное, а у одного из них на пленке проявилось НЛО. Все были довольны – и в восторге от удавшейся поездки.

Врач-нейрохирург, копавшийся с утра до вечера в человеческих черепах, пытаясь продлить жизнь своих пациентов, под влиянием действия НЛО (так думали окружающие, на самом деле это было делом рук Рагона, пребывающего в плоти Яна Яновича и предложившего врачу невиданные заработки на спекулятивном поприще), бросил свою работу, не закончив почти готовую диссертацию о влиянии среды обитания на психику человека. И стал пытаться продавать противогазы куда-то на Дальний Восток. Из этого ничего не вышло, и он переключился на специальный корм для крупного рогатого скота.

Психолог в своей практике прибавил новые выражения: «Если будет на то воля свыше! Ничего не бывает без воли Всевышнего!» и еще несколько в таком же духе.

Астрономы практически не изменились, за исключением того, что стали чаще посещать церковь.

Неприметному официанту поездка почти испортила карьеру – он перестал обсчитывать, что сразу сказалось на материальном благосостоянии его семьи. Его коллеги отнеслись к этому с пониманием, предложив ему либо уволиться, либо работать, как все. Вняв условию братьев по общепиту и сопротивляясь внутренним порывам, он стал обсчитывать через силу.

Альпинистка же, вернувшись домой, уже через неделю снова уехала в горы, навсегда распрощавшись со своим бывшим мужем, и забрала с собой дочь.

А Рагон предложил молодой врачевательнице руку, обеспеченную жизнь и много детей. О сердце тут речи не шло, все было просто и взаимовыгодно. Отказаться она не смогла и вскоре переехала в шикарную квартиру на третьем этаже в самом центре Риги, на улице Лачплеша, 35.

* * *

Фарбус сидел на деревянной скамейке у берега моря и тихо, чтобы никто не заметил, разговаривал с прилетевшим к нему Амуром.

– Ты ее видел?

– Да.

– Она все так же прекрасна?

– Ты не сможешь ее узнать, люди сверху кажутся нам другими.

– А ты мне ее покажешь?

– Не могу, Он сказал, что вы должны найти друг друга сами.

Красное око солнца клонилось все ближе к воде, от него по ряби побежала тонкая сверкающая дорожка вдаль за горизонт. Чайки черными точками скользили по небесам на фоне огромного светила. Наступил вечер, вскоре и ночь навалилась ему на плечи, раскинув над головой такие далекие сейчас от него звезды. Фарбус никогда ни о чем не мечтал, все было предначертано Великим, а ему захотелось вернуться в эфир и воспарить к звездам или, еще лучше, к заветному окошку в доме возле собора.

Амур уже давно улетел по своим любовным делам, оставив друга в одиночестве. Фарбуса угнетала эта кожано-мясная оболочка, сковавшая его эфирное тело. Угнетали эти потребности в питье, еде и многом другом, совершенно ненужном в его прежнем мире. Он вспомнил прошлую ночь, когда «супруга» стала нежно поглаживать его по животу. Тело возбудилось, напряглось и, совершенно не поддаваясь контролю, залезло на «супружницу», потом наступило большое облегчение. Сейчас же стало противно и это тело, и все остальное, как будто запачкал саму душу…

– Нет, – думал Фарбус, – я, наверное, не смогу стать человеком, слишком для меня это сложно.

Из ночи к скамейке вышел кто-то, присел рядом, достал из кармана бутылку темного, как сама ночь, португальского портвейна, вытащил пару пластмассовых белых стаканчиков и поставил на скамейку между собой и Фарбусом. Потом аккуратно расшнуровал лакированную туфлю, взял ее крепко в одну руку, в другую взял бутылку и в несколько сильных ударов по донышку выбил пробку. Вино радостно забулькало, наполняя посуду. Незнакомец протянул наполненный стакан Фарбусу:

– Давай за хорошую ночь.

Измотанный невероятными приключениями, тот согласился:

– Что ж, давай.

– Вот сволочь, ничего не помнит, а вот где собутыльников найти – у него просто в крови! Надоело мне все это, иди откуда пришел! – сквозь полуоткрытую дверь на всю округу проревела, как недоеная корова, Зинка. Фарбусу было все равно, на душе от выпитого портвейна стало ровно и спокойно, он развернулся и пошел к калитке. Тут дверь распахнулась, и рев Зинки вырвался на простор, поднимаясь вверх, пробивая стены соседских домов и разносясь далеко за пределы их улицы, отчего проснулись домашние птицы и захлопали крыльями, отгоняя невидимого врага.

– Скотина подлая, ты это куда? Вишь, обрадовался сразу! Домой давай, сволочь! – ей почему-то стало страшно, а вдруг и вправду уйдет, хотя еще задолго до его прихода она решила: «С этим дуриком надо рвать, сам нормально не живет и мне не дает. Вон монтер Мишка который год слюни пускает, да и зарабатывает неплохо».

Но Фарбус молча закрыл за собой калитку и ушел в ночь.

Со студентами Академии художеств он познакомился, рисуя портреты прохожих в Старом городе, на площади Ливов. Парень лет восемнадцати стоял за его спиной и не мог налюбоваться, как под его карандашом на бумаге буквально оживала девушка, которая за пару монет попросила ее увековечить. Юноша был поражен: их преподаватель, великий профессор Брастиньш, по сравнению с этим мастером был просто маляром. На следующий день он привел с собой друзей-студентов, и они уже все вместе наблюдали за работой незнакомого мастера. Когда тот свернул бумагу и взял под мышку складной стульчик, ребята спросили:

– Простите, а что вы заканчивали?

Художник на минуту задумался:

– Ничего.

– Но это невозможно! Так, как вы, у нас не рисует никто! А маслом вы тоже можете?

Фарбус улыбнулся:

– Могу чем угодно.

Так, слово за слово, он оказался в небольшой двухкомнатной квартирке с печным отоплением, принадлежавшей одному из студентов. Стены комнат были исписаны мелками – каждый гость оставлял здесь автограф. Новое жилье было намного лучше его прежнего пристанища – чердака, за который он платил дворнику десятку в месяц, чтобы тот его не прогнал.

Вскоре у всех студентов, проживавших в этой коммуналке, значительно повысился рейтинг в Академии художеств. Преподаватели не могли надивиться их успехам, но однажды был открыт секрет их художественного вдохновителя: они не могли сдержаться и рассказали про своего тайного учителя. Худсовет внимательно посмотрел работы загадочного самородка и вынес свой вердикт: «Талант, безусловно, имеется, но ему надо еще много работать над собой, чтобы получить художественное образование». С такими авторитетами Фарбус спорить не намеревался, он и в самом деле плохо разбирался в современной живописи, и тем более в критике. Когда-то давно, еще в поднебесные времена, он помогал одному художнику. Однажды тот писал необычайно красивый пейзаж, но тут пробежавшая мимо кошка опрокинула на холст банку с кистями, и на холсте образовалось большое грязное пятно. В сердцах художник взял кисть и черной краской замалевал все. Полотно он назвал «Черный круг» и выставил на торги. К его удивлению, оно было продано за громадные деньги, а он после этого бросил живопись.

Картины из-под кисти Фарбуса появлялись одна за другой, они не залеживались в запасниках галерей, и поклонников его живописи было хоть отбавляй. Места в студенческой квартирке явно не хватало, поэтому он сердечно распрощался с замечательными ребятами и переместился ближе к небу, то есть снял небольшую мастерскую под крышей шестиэтажного дома на улице Художников – так ее назвали так еще в четырнадцатом веке, когда там жили семьи маляров.

Он искал свою любовь каждый день и пытался найти в каждой женщине, которую рисовал на площади. Как вы догадались, Фарбус специально поселился в центре Старого города, надеясь встретить ее. Он не помнил, где находилось то маленькое заветное окно, ему не давали этого вспомнить, иначе все было бы слишком просто. Иногда он рисовал ее так, как помнил, а прохожие смотрели на этот набросок и восторгались красотой незнакомки.