Уже около месяца мы с женой колесили по Европе на своём родстере, любуясь старинными городами, неприступными крепостями, которые раньше представляли в своих воображениях только по книгам Александра Дюма, наслаждались местными винами в маленьких загородных отелях под сенью деревьев. Май – это, наверное, лучшее время для путешествия по Европе на машине.

От Рижского залива, где по календарю уже тоже началась весна, но в тёмных углах леса и дворах, куда не добирается солнце, ещё запросто может лежать снег, ты постепенно попадаешь почти в лето. Вдоль дороги прямо у тебя на глазах, как в сказке, на кустах набухают почки, перед границей с Германией они уже начинают зеленеть, под Франкфуртом-на-Майне превращаются в сочные листочки, а во Франции всё вокруг уже покрыто яркой праздничной зеленью.

Желание уехать навсегда куда-то в эти края возникало у меня не раз, я даже стал присматривать какую-нибудь недвижимость на берегу Бискайского залива. Но меня еле отговорил мой хороший приятель, который поселился в Монако и, прожив там где-то лет десять, вернулся на родные латвийские берега.

Его формулировка была проста: «Хорошо там, где нас нет! Все, во всём мире или друг друга ненавидят, или просто не переносят на дух. Тут всё то же самое, что и у нас: французов, да и всех других европейцев, жёстко сдерживает только закон, а так бы они давно перерезали друг друга. Они тут мечтают о Варфоломеевской ночи! Даже если ты будешь глухонемым, к тебе всё равно будут относиться настороженно – а вдруг ты только прикидываешься своим. Вот улыбаться они научились приветливо, нам до них далеко, надо ещё тренироваться и тренироваться, чтобы оскал стал похож на улыбку. Просто там, где наша родные края, нам всё равно лучше».

Здесь об этом думать не хотелось. Просто хотелось какого-то счастья и спокойствия.

С Жоржем Полонским, немолодым элегантным французом мы познакомились на пляже в Ницце. Каждый год в мае он приезжал сюда и гостил у своей матери, девяностолетней дворянки, которую прибило к французскому первой волной эмиграции из России. С этого и началось моё настоящее знакомство с Францией.

Как и положено при нормальном мужском знакомстве, мы начали с бутылки вина. Потом в ход пошла другая, потом ещё, а вскоре у нас появилось ощущение, что мы знакомы уже сотню лет. Расстались мы далеко за полночь и договорились встретиться на следующий день на пляже отеля «Негреско», где и происходила эта увлекательная попойка.

Я сидел за столиком в летнем ресторане в одних пляжных трусах, отпивая из бокала охлаждённое «Шабли». На берег лениво накатывались мутные лазурные волны, дул лёгкий утренний бриз. Я был одним из первых, ранних, нежданных клиентов, и до открытия ресторана было ещё часа два. Но хозяин Руди, француз родом с Мадагаскара, помнил мою вчерашнюю пьяную щедрость, сам постелил мне скатерть и понимающе принёс бокал вина, показывая жестом, что это подарок.

Вдали на полуострове находился аэропорт, где постоянно взлетали и приземлялись самолёты, но звук их мощных двигателей сюда не долетал. Это казалось живой картинкой, которая занимала мой взгляд.

В мае на Лазурном побережье по утрам пахнет свежестью и прохладой, толпы потеющих туристов не забивают до отказа набережную с утра и до самого вечера. Здесь нет безумных очередей в известные на всю Европу рестораны, всё здесь ещё дремлет. И только когда наступает время Каннского кинофестиваля и «Формулы‑1» в Монако, всё начинает понемногу преображаться.

Но это ещё не туристы, это те, кого будоражат гонки болидов, и они все с возбужденными лицами сидят на трибунах или в «Кафе де Пари», наблюдая, как машины проносятся с безумным, надсадным рёвом двигателей на крутых виражах Монако и улетают дальше, скрываясь за следующим поворотом.

Другие в это время сюда приезжают с мечтой и проводят всё своё время в Каннах в надежде – вдруг их заметит какой-нибудь известный режиссёр и, как волшебник, подойдёт прямо на улице с невероятным предложением сняться в фильме. Любопытных тут тоже предостаточно, но их место обитания – это окрестности Канн, а не Ниццы.

– Бонжур, – раздалось приветствие за моей спиной. – Ты уже пьёшь вино? – удивлённо спросил Жорж.

Я шутливо поправил его:

– Не пью, а лечусь!

И увидел, как хозяин ресторана отделился от стойки бара, который находился в глубине под навесом, и уже шёл в нашу сторону с полным бокалом для Жоржа.

– Мерси боку! – ему ничего не оставалось, как поблагодарить Руди и присесть рядом со мной.

Вскоре пришла Лера. Увидев её, Жорж весь преобразился, быстро поднялся со стула, и они троекратно расцеловались, как старые друзья. Я видел, что ему безумно нравится Лера, да и кому она могла не понравиться!

Две недели мы провели вместе с ним в Ницце, днём загорали на пляже, удобно устроившись в мягких шезлонгах и попивая прохладное белое вино. В обед заказывали что-нибудь у Руди, чаще всего это были огромные креветки под соусом а‑ля Мадагаскар, коронное блюдо этого места.

Ближе к вечеру я переходил на джин с тоником, а Жорж с Валерией наслаждались всё тем же белым вином. На ужин мы отправлялись в ресторан «Миссисипи», где была приятная итальянская музыка и хорошая кухня. Потом Жорж обязательно провожал нас до отеля «West End», где мы останавливались уже второй год подряд, прощаясь, галантно целовал руку Валерии и дружески обнимал меня.

Уехал он на два дня раньше нас, и сразу возникло ощущение пустоты, словно с нами расстался близкий родственник, и сожаление, что мы не услышим по утрам его мягкое, протяжное «бонжууур».

В это утро мы не пошли на пляж, спали почти до обеда и потом ещё долго нежились в огромной кровати, любуясь изумительным видом из окна. Моим завтраком была маленькая бутылочка джина с тоником и кубиками льда из мини-бара, такой же завтрак достался и Лере.

– А не пойти ли нам на базар и устроить там праздник живота?

Это было отличной идеей, я спрыгнул с ложа и стал натягивать джинсы.

На длинных прилавках в изобилии лежала свежая майская клубника, которая появляется на наших рынках только в середине июня. Тут было всё, что у нас на берегах Балтики будет лишь через пару месяцев. Это было необычно и очень вкусно.

По окружности были расположены десятки маленьких ресторанчиков, где предлагали только что выловленную рыбу, кальмаров, креветки, во льду лежали устрицы, которые сюда доставляли самолётом из Нормандии, но доверчивые туристы, ослеплённые ярким солнцем, считали, что они пойманы тоже тут. Этот обман нравился всем, даже мне, и хотелось думать, что сегодня утром они ещё лежали где-то на дне моря.

Как заправские французы, благодаря урокам Жоржа, мы заказали вино одной из лучших марок, которые он нам рекомендовал и вместе с нами дегустировал. К вину заказали какую-то рыбу, которая била хвостом в куче льда. Гостей обслуживал сам хозяин, он ловко выхватил рыбину и скрылся на кухне, а через несколько мгновений уже стоял возле стола и откупоривал запотевшую бутылку белого французского.

Слегка поболтав вино в бокале, я отпил глоток, пытаясь почувствовать в нём что-то какой-нибудь изъян, но придраться было не к чему. Пока жарили рыбу, как-то незаметно кончилось вино, но вместе с тем пришло ощущение полного счастья – вокруг суетится народ, с прилавков доносятся тонкие запахи пряностей, клубники, свежих фруктов. И тут вдруг я понял:

– Лера, ты обратила внимание – кислой капустой не пахнет!

И мы одновременно залились смехом, вспоминая преследовавший нас запах капусты и разносолов на нашем знаменитом Рижском рынке, который радовал лишь с похмелья и не вызывал не только никаких иллюзий счастливой жизни, но даже намёков на неё.

Уезжать не хотелось, вот так бы сидеть изо дня в день за этим столиком и сидеть. Конечно, вскоре это надоело бы, как и всё постоянное в этом мире, и мы бы стали мечтать о какой-нибудь дряни вроде сала или той же кислой капусты, которая сидела в наших генах.

Мы заказали ещё бутылочку проверенного вина. Но сейчас мы растягивали удовольствие, отправляя в рот маленькие кусочки белого сочного рыбного филе и запивая вином. Мы просто молча наслаждались моментом, ведь послезавтра домой.

Как бы хотелось растянуть это время, взять и растянуть от восхода до заката, чтобы оно длилось долго-долго. Но время, как и вино в моём бокале, заканчивалось, и снова нужно было возвращаться к обыденной жизни. Работа – дом, дом – работа, и ещё обязательно снег, который лежит в глухих закутках.

Этим днём Лера умудрилась познакомиться с семидесятипятилетним поляком из Англии, который прожил большую часть жизни в ЮАР, где был счастлив благодаря услужливым чернокожим.

– Стоит достать сигарету, и тут со всех сторон щёлкают зажигалками или подносят спичку, и только потому, что ты белый! Вот была жизнь, не то, что там сейчас, убивают друг друга, одно слово – стадо негров! – делился он со мной самым лучшим временем в своей жизни. – А зачем ты сейчас сюда приехал? Все проститутки сюда в начале июня приезжают! – пожурил он меня по-отечески. – Ничего, потом во всё вникнешь!

Возле лифта, пытаясь познакомиться, он обратился к Валерии на французском, потом немецком, польском, английском, шведском и только потом на русском. И безумно обрадовался, когда узнал, что она русская:

– Я так русских люблю! Я в ссылке был в Казахстане в 41‑м году вместе с женой и только благодаря русским и выжил!

Она растерянно его слушала и не понимала, чему он радуется. Он пригласил её поужинать с ним и его женой, и ей ничего не оставалось, как согласиться.

Это была самая известная в Ницце пиццерия. Старик был на удивление привередлив – когда ему принесли пиццу с тунцом, он, отрезав кусок, подозвал официанта и грубо, тоном фельдфебеля приказал её заменить:

– Я у вас тут уже двадцать лет ем пиццу, но такое дерьмо вижу первый раз! Замените!

И официант с извинениями убрал этот итальянский блин с тунцом и убежал на кухню.

Старик, покрутив свой шляхетский ус, буркнул:

– У, негр!

И посмотрел на меня хитрым взглядом, проверяя, какое он произвёл впечатление. Я уважительно покачал головой, а про себя подумал: «Такому старому козлу ничем не угодишь, ни пиццей, ни чёрной икрой. Попадёт вожжа под хвост – и будет брыкаться просто ради того, чтобы брыкаться».

На таких клиентов я насмотрелся у себя в Риге, работая барменом, и с ними поступали проще. Бывало, приносят им кувшин с пивом, а они: «Да что вы нам принесли, это же кислятина! Замените!» Официант покорно склоняет голову, выбегает из зала и начинает переливать пиво из одного кувшина в другой, нагоняя в них пену. И когда пена переливается через край, быстро возвращается с этим же пивом в зал. «Попробуйте, как вам понравится это?» Гость смакует пиво, доброжелательно смотрит на официанта: «Вот это совсем другое дело!» – и все довольны.

А сейчас мне было интересно узнать, что будет делать официант с поваром в этом случае, прилепят кусок на место? Вижу через открытое окно печь для жарки пицц и рядом с ней повара, который в досаде машет руками, бросает пиццу в мусорное ведро и начинает готовить другую. «Да! – думаю я. – Плохо у них с этим делом поставлено!» Мы с Лерой делим одну пиццу на двоих, и нам вполне хватает, а этот дед уминает целую и запивает её большой кружкой пива.

Потом мы возвращаемся вместе в отель и любезно прощаемся. Они поднимаются на лифте в свой номер, а мы выходим на улицу, садимся за столик в ресторане нашего отеля, и я заказываю свой любимый джин с тоником. А голову тем временем свербит противная мысль: «Скоро домой!»

Последний день отдыха, мы валяемся на пляже до изнеможения, ловя лучи весеннего солнца, потом наедаемся в ресторане у Руди, я выпиваю две бутылки вина, третью мне в подарок приносит хозяин. У меня нет желания тащить её в Ригу, мы откупориваем её и тоже выпиваем. На прощание мы с Руди обнимаемся, и на его глаза наворачиваются слёзы – за эти две недели мы почти подружились.

Вечером мы избегаем встречи с поляками – эксплуататорами негров, и идём слушать итальянцев в тот же «Миссисипи», а потом долго гуляем по набережной, пытаясь как можно больше надышаться этим волшебным воздухом маленького счастья.