Он лапал своими пухлыми пальцами ее грудь, сжимая изо всех сил, потом его рука опустилась ниже, он стал тискать ее бедро, пытаясь себя этим хоть как-то распалить. Но его мужское достоинство болталось между ног подобно переваренной сосиске и не подавало никаких признаков любопытства. Убедившись полностью, что второго раза не получится, он позволил Клавдии надеть халат, а сам голым задом уселся на деревянный табурет и закурил.

Ему не хотелось уходить вот так сразу, в его далекой стране такая женщина, как Клавдия, стоила не каких-нибудь тридцать долларов, а несоизмеримо дороже. Поэтому он сидел голышом на табуретке и чего-то ждал, распространяя вокруг себя запах дорогих американских сигарет. Говорить ему с ней было не о чем, да если бы он и хотел с ней побеседовать, разговора бы не получилось. Она знала по-английски всего несколько фраз, которые, скорей всего, выучила совсем недавно, и повторяла их, как попугай, наверное, не понимая даже полностью их смысла. Но его это не волновало, для него главным в ней было красивое тело и хорошенькая мордашка, не тронутая косметикой.

Когда он увидел ее возле отеля, она совсем не напоминала проститутку. Вначале ему даже показалось, что она гид-переводчик, и он попытался у нее что-то спросить. Но услышал в ответ заученную фразу на английском: «Тридцать долларов». Он сразу ответил: «Извините», отошел в сторону и стал наблюдать. Хоуп заметил, что она страшно смущается, когда на нее кто-то пристально смотрит, и кажется, что ее щеки покрываются легким румянцем. Это ему понравилось и даже стало как-то возбуждать. Он снова подошел к ней и спросил, говорит ли она по-английски. Она отрицательно покачала головой, пряча глаза. Да, она ему определенно нравилась.

Впервые за всю жизнь ему пришлось ехать к проститутке, да притом еще на трамвае. Стиснутый со всех сторон не очень доброжелательными пассажирами, он с интересом поглядывал на них: люди как люди. Жена предупреждала его, что это страшная, жуткая страна и он может оттуда не вернуться, но Хоуп был любителем острых ощущений, поэтому решил свой отпуск провести здесь.

У Клавдии это был первый рабочий день. В трамвае она проклинала все на свете, в особенности свою школьную подругу, которая несколько последних месяцев помогала ей с дочкой деньгами и все время советовала по своему примеру немножко подзаработать на «любви» в свое удовольствие. Этот самоуверенный иностранец вызывал у нее отвращение и к нему, и к самой себе. Она пыталась не задумываться, что будет, когда они приедут к ней домой, просто стояла, прижатая к своему будущему партнеру, думая про себя: «Шлюха, шлюха, шлюха».

Трамвай катился медленно, изредка выплевывая пассажиров и вбирая в себя новых. Остановка была как раз напротив ее дома. Ей очень не хотелось встретиться в подъезде с кем-нибудь из соседей. Но по закону подлости, когда она стала открывать дверь в квартиру, соседка как раз вышла с мусорником и с любопытством уставилась на ее спутника.

Хоуп впервые переступил порог квартиры жителя этой страны. Его распирало любопытство: какая там обстановка, какие комнаты, что они едят. Там, дома, он наслушался разных небылиц и теперь мог сам проверить, сколько в этом правды. Все, что ему говорили дома, было полным враньем: квартира была обставлена со вкусом, под потолком висела небольшая хрустальная люстра, правда, габариты помещения были маловаты.

Клавдия сняла плащ, скрывавший ее аппетитные формы, и пошла на кухню, оставив Хоупа одного в прихожей. Он был удивлен – она вела себя с ним так, словно не она час назад зазывала его.

Она открыла холодильник, сама не зная зачем, а в голове копошилась мысль: «Что делать, как дальше себя вести?» Но эту проблему Хоуп разрешил сам: он зашел на кухню и прижался к ее спине. Так это и началось…

…А сейчас Хоуп подумывал, что пора собираться в отель. Он встал с табуретки, поднял разбросанные рядом с кроватью вещи и стал одеваться. Клавдия сидела на краю кровати, уставившись ничего не видящим взглядом за окно, ей уже не надо было никаких долларов, она не могла дождаться, когда уйдет этот похотливый кобель. Но Хоуп собирался медленно, обстоятельно. Когда он был полностью готов, из внутреннего кармана пиджака достал толстое кожаное портмоне, отсчитал тридцать долларов и положил их на кровать рядом с ней, поблагодарив по-английски:

– Thank you, my girl.

«Как в магазине», – промелькнуло в голове у Клавдии. Она поднялась и пошла проводить его до дверей.

У порога Хоуп скользнул взглядом по фигуре Клавдии, и у него мелькнула мысль: может, остаться еще? Но она, словно почувствовав его намерение, быстро открыла двери и вытолкала его, повторяя: «Гуд бай, гуд бай, гуд бай».

В отель Хоуп возвращался на такси. Он был очень доволен тем, как провел вечер и, совершенно раздобрившись от приятных воспоминаний, сунул таксисту пятьдесят долларов. Тот обалдел от привалившей удачи, жал на газ и крутил баранку, демонстрируя залихватскую езду.

Клавдия стояла под душем, стирая с себя запах чужого тела жесткой, как проволока, мочалкой. Стоило ей вспомнить, как он слюнявил, целуя ее в губы, тошнота сразу подступала к горлу. Она себя мылила, мылила, пытаясь смыть с тела то, что попало в душу.

А через час она ехала в трамвае к подруге, чтобы забрать свою дочку, с содроганием вспоминала сегодняшний день и успокаивала себя тем, что это было в первый и последний раз…