«Пусть земля ему будет пухом!» – ввек бы не произносить ни для кого этих слов. Но приходит время, и мы произносим их снова и снова.

Забор из ржавой сетки окружил пространство, где совсем неглубоко под землей покоятся останки тех, кто еще недавно провозглашал тосты за чье-то здоровье, воспитывал детей, если повезло, потом внуков, и просто топтал ногами нашу общую землю. Я подхожу к распахнутой калитке с букетом разноцветных осенних цветов, которые вряд ли нужны тому, чью могилку я приехал навестить. Сегодня родительская суббота.

Вспоминаю те далекие дни, которые уже невозможно вернуть, и думаю, часто ли я приезжал к ним с цветами вот так, просто навестить. Ведь они меня всегда так ждали, но находились какие-то дела, и я занимался ими. А иногда было лень тащиться.

Народ прибывает со всех сторон, и у предприимчивых бабок бойко идет торговля цветами, недорогими веночками – хоть какая-то польза от чьей-то смерти. Скрюченные старушки, молодые женщины, старики и дети идут поклониться праху своих близких.

Кресты, надгробья, памятники вдвое больше человеческого роста. Ощущение такое, что, чем массивнее «мемориал», тем больше человека недооценили при жизни и пытаются реабилитировать себя после его смерти. А может, боятся, что он восстанет, и сооружают сверху эту мраморную глыбу. Буду считать, что все же очень любили.

Сегодня кладбище как бы оживает. На некоторых могилках или на скамеечках раскладывают закуску, разливают по пластмассовым стаканчикам водку и выпивают за тех, кто свое уже отпил.

Вдруг тревожно зазвонил колокол, все сразу напряглись, разговоры стали тише. Из каплицы на плечах вынесли «новенького». Все провожают процессию взглядом. Становится грустно и страшно оттого, что этого «праздника» избежать не удастся никому.

Замечаю в процессии хорошенькую женщину – значит, я пока еще жив, и со мной все в порядке, но не к месту. Злюсь сам на себя и на свои мысли – здесь ведь кладбище, а не променад. Как был животным, так им, наверное, и останусь.

Колокол гулко звонит, звонит, и вдруг наступает тишина. Они донесли свой скорбный груз до его последнего пристанища. Все.

Долго убираю жухлые листья с могильного холмика, вытаскиваю их из-под колючих кустов. Потом все вокруг прохожу граблями и смотрю на свою работу. Отряхиваю руки от земли и мысленно говорю: «Простите, что был таким, каким был. Царствия вам небесного!» – и пытаюсь задушить в себе набежавшую слезу.

Завожу машину – быстрее к пока еще живым.