Жизнь бежит так стремительно, одни эпизоды сливаются с другими, все это перемешивается, и когда ты встречаешь на улице какую-нибудь женщину, которая приветливо с тобой здоровается, уже не можешь точно вспомнить, кто она – твоя школьная соседка по парте или одна из бесконечной вереницы бывших любовниц и мимолетных увлечений. Говорят, что женщины помнят всех своих возлюбленных. В отличие от них противоположный пол в склероз впадает очень быстро и вряд ли лет через пятнадцать-двадцать узнает в располневшей, небрежно подкрашенной тетке, с выражением лица «чтоб оно все провалилось!» и двумя пакетами продуктов в каждой руке, свою давнюю страсть, перед которой в свое время он стоял на коленях, обнимая обеими руками ее стройные ноги, и что-то бормотал от любви и желания. Но если женщина не обременена житейскими проблемами, за собой следит и с годами не меняется, а просто становится более зрелой, меняя свой стиль и прическу, память обязательно напряжется, и издалека всплывет этот тревожащий образ. Однако память напрягается редко, и мы гораздо охотнее созерцаем молодые, приятные взору силуэты, не обременяя себя прошлым. А потом утром натягиваем на себя штаны, аккуратно заправляем рубашку, поправляем под горлом галстук, не забываем надеть на палец обручальное кольцо и отправляемся домой, на ходу выдумывая замысловатую историю, почему пришлось так сильно задержаться. Наши верные жены (всем нам очень хочется в это верить) внимательно и сочувственно выслушивают наши придуманные беды. Со всем соглашаются или, может, просто делают вид, зная, что исправить добропорядочного с виду мужа невозможно, да и нужно ли! Слава богу, что пришел домой, живой и здоровый!

Сергей ничем не отличался от всей этой братии – он любил свою семью, жену, но иногда позволял себе расслабиться или, как он говорил, «распрячься». Его нельзя было назвать развратником или пьяницей, просто иногда он любил устроить себе небольшой праздник.

Телефоны его «подружек на три часа» занимали большую часть записной книжки его мобильника, на зависть друзьям, которые могли выжать из своей памяти номера двух, от силы трех дешевых шлюх. Его же дамское окружение ценило в нем широту души и отношение, любая женщина независимо от статуса получала максимум внимания и преклонения, и прекрасная половина этого мира отвечала ему тем же. Он просто любил их за то, что они есть на белом свете, и, я полагаю, не раз возносил молитвы всевышнему за этот его подарок пращуру Адаму.

Правда, немало женщин пыталось любыми путями завлечь его в сети любви, не понимая, что он любит их всех, а не каждую по отдельности. Некоторые хотели нечестными путями от него забеременеть, и тогда из обаятельного Сереженьки он превращался в «каменного гостя». Поняв свою ошибку, они пытались вернуть его расположение, но было уже поздно, здесь он ошибался только один раз, и место такой дамы тут же занимала другая, без посягательств на изменение его семейного статуса. Правда, если какая-нибудь из них позже обращалась к нему за помощью, она никогда не получала отказа, а он ничего не требовал взамен.

Дом и семья – это было для него святое, и, закрывая за собой дверь, он оставлял свои пороки снаружи, превращаясь в идеального отца семейства. Традиции не менялись: жена воспитывала детей, а он обеспечивал их всем необходимым, с утра до вечера занимаясь бизнесом. Утром, уезжая на работу, иногда не успевал даже съесть завтрак, приготовленный любящей супругой – хотелось подольше поваляться в постели, а она с нежностью смотрела на него и не будила, позволяя как следует выспаться. Вечером он приходил довольно поздно, и на общение с детьми совсем не хватало времени, так – прижать к себе, поднять на руки, нежно расцеловав в щеки.

В выходные один день он тратил на таких же неугомонных друзей, а на второй до обеда лежал на боку, попивая кислый клюквенный морс или слабый черный чай с медом, вперив усталый взгляд в экран телевизора. После обеда дружно выезжали с семьей на берег моря, долго гуляли, после чего обедали в приличном армянском ресторане и ехали домой.

Когда наступало время отпуска, зимой они обязательно выезжали в горы покататься на лыжах, а ранней весной отправлялись в теплые края понежиться на солнце. И там под тенью пальм его милая жена Надин, пригладив рукой его непослушные черные с проседью волосы, сказала тихим голосом, чтобы не слышали играющие рядом дети: «Господь нам, кажется, послал еще одного ребеночка». Сергей прямо подскочил с лежака и закричал детям: «Малыши, у вас скоро будет братик или сестричка!» Жена обиженно на него посмотрела: «Ну, зачем ты? Рано еще!». Но ребята живо подбежали к ней и с любопытством стали разглядывать совсем еще незаметный животик мамы, словно ребенок появится с минуты на минуту. Подождав немного, они снова убежали играть.

Через неделю после возвращения все знакомые уже знали о грядущем пополнении семейства. Восемь месяцев пролетели незаметно, и у них в семье появилась малюсенькая симпатичная дочурка с черными волосиками и голубыми глазками, которые с удивлением смотрели на окружающих, не понимая, как она здесь очутилась и кто они все такие. И только, когда обнаружила среди всех маму, торжествующе заплакала, широко раскрывая свой беззубый ротик: «Пора кормить!»

У Сергея ничего не изменилось – дом, работа, друзья, женщины. Напрягаясь на работе, он редко появлялся дома. Бесконечные переговоры за бокалом вина до глубокой ночи, встречи с приятелями его вымотали, он посерел лицом и как-то состарился в этом бесконечном беге в никуда.

* * *

Он позвонил мне утром: «Встретимся вечерком, накатим по пятьдесят грамм». Отказываться было грех, и я согласился. Вечером он не перезвонил, а утром я узнал, что он лежит в больнице с серьезным переломом ноги.

В палате под номером тринадцать были прекрасные условия – плазменный телевизор, телефон, отдельный туалет и специальная удобная кровать для людей с переломанными конечностями.

Его лицо никак не вязалось с тяжестью его травмы – он радостно улыбался, как человек, только что вырвавшийся в отпуск. На мой вопрос: «Как нога?» он с довольным видом объявил: «Все хорошо! Вставили металлический штырь, соединили кости, пятку чем-то прикрутили! Месяца через два смогу ходить!» – и чуть погодя добавил: «Может быть, даже без костылей. Зато как я сегодня выспался! Не, все нормально!» – храбрился он изо всех сил. Потом его лицо как-то потускнело, и он смущенно посетовал: «Слушай, у меня тут фигня одна! После операции я дружка своего не чувствую» – и, сделав испуганно-задумчивое лицо, пошарил рукой под одеялом: «Надо бы позвонить кому, чтобы проверить, как он!» Я успокоил его, сказав, что это наркоз так действует, а назавтра будет уже все нормально. Но он, кажется, не очень мне поверил и стал просматривать свою телефонную книжку. А утром я услышал в трубке его радостный голос: «У меня оказалось все нормально!»

В следующий раз я навестил его уже дома. Он лежал на кровати, нога в гипсе покоилась на специальной подставке, а по его животу ползала пятимесячная дочка. Никогда я не видел у него такого доброго и спокойного лица, мне казалось, что передо мной другой человек, совсем не тот, с кем я кутил по пятницам.

Постепенно он начал передвигаться на костылях и даже умудрялся водить машину, аккуратно нажимая загипсованной ногой на газ.

Он подъехал к моему дому и набрал мой номер: «Давай съездим в церковь, я хочу свечей поставить!» – «Давай!»

Иконы смотрят на нас со всех сторон, пронизывая взглядами насквозь. Ставлю свечи у святого Николая Чудотворца, прошу здоровья для всех родных, друзей и недругов и отхожу к выходу, наблюдая, как Сергей долго стоит у иконы Божьей Матери, ставит свечи и о чем-то молится.

Обратно машину вел я, мы ехали не торопясь и долго молчали, потом он сказал: «Просто так ничего не случается! Вот я – бежал, бежал, и тут Он остановил меня, чтобы я немножко задумался. Знаешь, вместе с этим переломом во мне тоже что-то переломилось. А может быть, даже срослось». Я молча кивнул головой.