«Боинг» трясло. Дик смотрел в темное окно иллюминатора и словно рассуждал вслух:

— Но как ты можешь быть со всем этим связан? Тебя хотели вывести из игры. Нейтрализовать. Не убили, ничего не пытались выяснить. Просто привязали к постели и лишили связи с внешним миром, но позволили украсть. Кто же ты в этой партии? Что это за игра? Ты мне правда все сказал? Может быть, еще что-то есть?…

— Дик, честное слово! Больше ничего. Все, что есть!

— Так… — Дик снова погрузился в раздумья. — Кто-то прислал тебе книгу Рабина. Она была в конверте, одно упоминание о котором заставило доктора философии так с тобой обойтись. Что это значит? Кто-то пытался предупредить тебя этой посылкой? Но кто? О чем?… И почему тебя так легко отпустили? По крайней мере, мы обошлись без погони и стрельбы по колесам. С другой стороны, почему они официально не провели это дело в полиции? Или полиция — только прикрытие? Может быть, они рассчитывают, что ты их куда-нибудь выведешь? Ждали, что ты сбежишь? Но кто в таком случае — они? За нами следят, как ты думаешь?

— Знаешь, я вообще сейчас думаю, что это какой-то сон. Может, нелепые случайности? Мы просто принимаем их за какую-то закономерность, не существующую в действительности? Допустим, Рабин написал какую-то странную книгу,— я начал перечислять факты, последовательно загибая пальцы. — Ну и что? Я увидел рекламу этой книги. Ничего странного, на то она и реклама. Плюс кто-то ошибся телефонным номером. Разве такого не бывает? Бывает. Но я почему-то принял все это слишком близко к сердцу.

— Почему-то… — задумчиво повторил Дик.

— А если этот Рабин вообще сумасшедший и все придумал — про еврейский заговор, про этих Князей Изгнания, про Христа, про имя Бога. Или, например, его пытаются убить какие-нибудь фанатики. Кстати, велика вероятность! Вон Сальмана Ружди Хомейни приговорили же к смертной казни за его книгу, оскорбляющую Аллаха. Теперь британские спецслужбы прячут его пожизненно. И с Рабином может быть что-то подобное. Вот его охрана и «нейтрализует», как ты выразился, всех, кто к нему приближается.

— Ага, это ты все правильно говоришь. А книга? — Дик внимательно посмотрел мне в глаза. — Откуда в твоем офисе книга Рабина, тебе же и адресованная?

— Рассылка. Рекламная рассылка, — предположил я. — Может такое быть?

— А зачем тогда тебя «нейтрализовывать»?

— Это действительно странно…

— А почему штемпель Милана, а «обратный адрес» — нью-йоркский?

— Да, ты прав, это не укладывается.

— И наконец, — Дик прищурился, — если это рассылка самого Рабина или какой-то его службы, то почему на него так подействовало упоминание Леонардо?. Или Леонардо у них — кодовое слово? И вообще, ты понимаешь, книга меня эта смущает. Книга!

* * *

— В каком смысле тебя книга смущает? — спросил я.

— Ну, как-то странно она написана! — Дик пришел в возбуждение и даже ударил по подлокотнику кресла. — Может, действительно в этом загадка? В самой книге! Жаль, я забыл ее в самолете. Пока летел к тебе, всю ее по третьему разу перечитал справа налево и слева направо.

— А что странного-то? Что Рабин стравливает разные конфессии?

— Головоломка, — от бессилия, не зная как решить этот ребус, Дик уткнулся головой в спинку впереди стоящего сиденья, — она ведь еще и политкорректная, эта книга. До мельчайшей подробности! Автор напрямую никого не обвиняет. Только факты. Но что автор хочет сказать читателю своей книгой? В нет правых и виноватых. Но зато сила какая-то есть. Зло. Она как катализатор. Сама по себе нейтральна, но, соединяясь с другими, становится разрушительный.

— Не знаю, я ничего, кроме эпиграфа, не прочел, — признался я. — Но, может, ты все-таки что-то преувеличиваешь?

— Нет, не преувеличиваю, — Дик отрицательно покачал головой. — Она складно написана. Любо-дорого смотреть! Но у меня, когда я ее читал, какое-то внутреннее сопротивление возникло. Рабин как паутину плетет. Подробность за подробностью, деталька к детальке. Мелочи все какие-то — заговоры, сговоры, оговоры, подлоги, перевороты, мистификации. Вся история — один сплошной заговор. И люди — не люди вовсе, а какие-то демоны просто в человеческом обличье! Все им только бы что-то урвать, кому-то напакостить, кого-то свергнуть и свою власть упрочить.

— Гнусно, — сказал я.

— Да, именно — гнусно! Именно! — подхватил Дик. — Подходящее слово. И не то что мне не хочется в это верить. Я не могу, не получается. Нельзя в это поверить! Понимаешь? Потому что непонятно — зачем люди так поступают? Ради чего? Непонятно. И когда я к этому своему внутреннему сопротивлению прислушался, я вдруг все как-то совсем по-другому увидел.

— По-другому?

— Да, по-другому, — глаза Дика вспыхнули. — Я вдруг понял, что история — это не множество мелких заговоров, как Рабин говорит, а Рок! Понимаешь, один огромный гигантский Фатум! И не случайный, нет! Знаешь, говорят, — Адам согрешил, и все пошло наперекосяк. А тут не грех даже, тут какая-то фатальная ошибка! Словно бы какая-то небольшая неточность закралась в начальные исчисления. Какая-то мелочь, ерундовина… И дальше, шаг за шагом, эта «мелочь» приводит к катастрофическим последствиям!

Странным образом Дик словно бы озвучивал мои собственные мысли, облекал в слова мои чувства. Я и сам долгое время об этом думал, ощущал где-то внутри, понимал. Что такое история человечества? Бессмысленная, лишенная какой-либо внутренней логики, абсурдная игра случайностей? Люди, защищая свои частные интересы, творят безумие, которое мы потом высокопарно называем историей?

Что такое этот «человеческий фактор»? Сталкиваясь с разными неприятными жизненными ситуациями, я часто говорил себе: ну, чего ждать от этих политиков, чиновников, журналистов, священников, служащих и так далее — все же люди. И это звучало как-то уничижительно — «все же люди». Как Дик сейчас сказал: «Адам согрешил». Но разве не стоит за всем этим какая-то сила?

— Помнишь, сгорел шаттл «Колумбия»? Еще тогда шесть астронавтов погибли…

— Да, конечно, помню, — сказал я, и перед глазами промелькнули обошедшие весь мир кадры видеосъемки — небольшой кусок термообшивки отрывается от корпуса космического корабля, пробивает хвостовую часть, и несущийся в небе гигант, вдруг лопнув как петарда, превращается в груду металла. — В 2003 году, кажется…

— Вот-вот! Казалось бы, маленькая проблема — небольшой дефект обшивки. Но какие последствия! Куда попал этот отвалившийся кусок?! Огромная, умная машина, которая вроде бы должна служить человеку, помогать ему, за мгновение ока превратилась в безжалостную машину-убийцу. Фатум. А помнишь, «Конкорд» разбился? Из-за чего?

— Из-за чего? — я сразу и не сообразил, о чем речь.

— На полосе просто валялась какая-то железяка. Как она туда попала? Кто это знает? Но она попала, а на нее налетело колесо самолета. Вот он разгоняется, набирает скорость, сейчас уже оторвется от земли и взметнется в небо… И вдруг — колесо, эта железяка, рвется резина, огонь, две сотни погибших. Фатум.

«Боинг» затрясло с еще большей силой. Нервно, рывками замигало дежурное освещение. Стюардессы заметались по салону. За окном иллюминатора — темнота, мерцание сигнальных огней и яркие вспышки грозовых разрядов. Мне показалось, что трясущийся фюзеляж, вздрагивающие, натянутые от напряжения крылья самолета, ноющие двигатели стали частью меня самого, ощущались физически.

«Дамы и господа! — раздалось из динамиков. — Пожалуйста, оставайтесь на своих местах! Пристегните ремни! Закройте столики! Сохраняйте спокойствие! Спасибо!»

Самолет клюнул носом, нырнул. Взвыл, словно от адской боли, заскрежетал всеми своими тумблерами и форсунками. Люди инстинктивно вжались в кресла и обхватили одеревеневшими от страха пальцами подлокотники. Внутри салона воцарилась гробовая тишина. И только один детский плач. Плакал ребенок, совсем маленький — непонятно даже, девочка или мальчик:

— Мама! Мама! Я боюсь! Мама!