Палач плеснул ведро холодной воды на окровавленное бесчувственное тело. На каменной скамье лежал Чезаре. — Я думаю, ему действительно больше нечего сказать, — кардинал Ровенна повернулся к Юлию II. — Его человек, Гонзалес, перед смертью под пытками признался капитану Гуэрра, что той ночью ждал Джулиано и эту ведьму у переправы через Тибр. Однако инженер да Винчи, которому было поручено вывести их из города, так и не явился. А позже ваши люди в Милане донесли, что еретичка все еще у Медичи. Правда, неизвестно, где именно они ее прячут. Мессере Леонардо бежал во Флоренцию. Сейчас он там. Если вы пожелаете, мы можем допросить и его.

Папа покачал головой. Его худое бледное лицо, покрытое глубокими морщинами, казалось высеченным из камня. Наконец он кивнул в сторону полумертвого герцога:

— Отправьте эту падаль к Фердинанду. Только подлечите сначала, чтобы не сдох по дороге.

Гвардейцы положили Борджиа на носилки и унесли.

— Полагаю, нам и в самом деле надлежит прояснить, какова роль инженера да Винчи во всей этой истории, — задумчиво произнес папа.

Кардинал Ровенна невольно оглянулся на пыточный застенок.

— Нет! — Юлий сердито одернул его. — Разумеется, другими средствами.

Ровенна недоуменно приподнял бровь.

Папа высоко ценил своего преданного сторонника, однако в глубине души продолжал считать солдафоном. Юлий был тщеславен до мозга костей. Он хотел стать самым великим понтификом при жизни и оставаться таковым после смерти. Поэтому, едва вступив на престол, сразу сделал заказ величайшему скульптору из всех живущих — Микеланджело. Папа заказал ему свою гробницу. Но это было не обычное помпезное надгробие, как у его предшественников. Это должен был быть отдельный ковчег, украшенный сорока статуями и гигантской фигурой Моисея в пять локтей высотой. Юлий искренне считал себя тем пастырем, что выведет заблудшую церковь на истинный путь, укрепит ее влияние и сокрушит врагов. Двадцать лет он ждал и делал все возможное, чтобы его мечты осуществились.

— Боже, Марчелло, — Юлий обернулся к кардиналу Ровенне, — неужели ты хочешь одним махом перечеркнуть все наши деяния? Ты видел трапезную в миланском монастыре Санта-Мария делла Грацие?

— Да, — непонимающе кивнул Ровенна. — Вы про «Тайную Вечерю»? Хорошая фреска…

— «Хорошая фреска»? Гениальная! Микеланджело и Рафаэлю никогда не сделать ничего подобного! Этот человек обессмертил себя в веках! — раздраженно крикнул папа. — И ты хочешь, чтобы я приказал арестовать его и подвергнуть пыткам?! Чтобы по прошествии веков обо мне говорили: «Юлий II, убийца и гонитель Леонардо да Винчи»?!

— Да Винчи предатель, — упрямо возразил Ровенна. — Он служил вашему врагу Борджиа и, прошу заметить, помог спастись туринской ведьме. Я полагаю, он тоже участвует в заговоре.

— Век спустя никто не будет помнить, кому он служил и в каких заговорах участвовал, — папа с досадой отмахнулся от кардинала. — Не вмешивайтесь в это дело. Я займусь им лично.

Кардинал Ровенна промолчал, но в глазах его ясно читалась обида.

— И что все в нем находят? — ворчал он себе под нос, пересекая внутренний двор Бельведера. Восхищения папы картинами и фресками Леонардо кардинал не разделял. — Маэстро Рафаэль рисует ничуть не хуже, не говоря уже о том, что гораздо быстрее, и человек притом довольно милый. На его фоне заносчивость да Винчи выглядит просто неуместно. Сын служанки и нотариуса, а ведет себя так, будто он Господь Бог…

* * *

Личные покои Юлия II в Бельведере еще не были готовы. Он не разделял пристрастия Александра VI к маленьким уютным кабинетам, набитым диванами, подушками и шелковыми драпировками. Новый папа желал видеть огромные мраморные залы, строгие и холодные, под стать его натуре.

Пока же он занял скромную келью кардинала Пикколомини, что побыл папой всего двадцать дней, и несколько прилегающих комнат, соединенных анфиладой. Первая из них была его личной приемной, вторая кабинетом, третья небольшой гостиной, а четвертая служила спальней.

Войдя, Юлий затворил за собой двери. Неожиданно справа мелькнула тень, и что-то черное с визгом прыгнуло папе на плечи.

Тот судорожным движением отшвырнул нечто в сторону, едва устояв на ногах от сердечной боли.

— Фу-у-х… — громко выдохнул он.

Это была кошка. Черная, гладкая, со злыми желтыми глазами. Настоящая маленькая пантера.

— Черт побери, Франческо, сколько раз я просил не приводить сюда это животное! — разозлился Юлий. — Оно меня до смерти напугало!

Папа прошел через длинный коридор. На его кровати вальяжно развалился черноволосый мужчина с удивительно красивым, правильным лицом. Он был высокого роста, но при этом гармонично сложен. Плотно облегающая темная одежда обрисовывала атлетическую фигуру. Если бы не глаза и мимика, об этом мужчине можно было бы сказать, что он — воплощенная красота.

Глаза у него были черные, большие и продолговатые, с густыми ресницами и тонкими, плавными бровями. Они блестели и лихорадочно перебегали с одного предмета на другой. Четко очерченные яркие губы постоянно кривились, причмокивали, жевали.

— Ты меня звал? — фамильярно спросил он папу, откидываясь назад на подушки и скрещивая вытянутые ноги.

На секунду лицо его перестало двигаться и застыло. Так оно казалось верхом совершенства, а проникновенный взгляд бездонных черных глаз завораживал.

— Тебе придется вернуться во Флоренцию, Франческо, — без долгих предисловий сказал Юлий. — Как скульптор ты здесь вряд ли понадобишься…

Молодой человек зашелся таким диким, истерическим смехом, что папе на секунду стало страшно.

— Для тебя есть задание, — насупив брови, сказал папа.