— Неужели синьор Вазари никогда не говорил им о брате-близнеце? — спросил я у Франчески, воспользовавшись тем, что мы остались одни. — Ты сама знала?

— Нет, — ответила она. — Я знаю только, что папа всегда с иронией говорил о тех, кто верит в потомков Христа.

— С иронией? — я удивился, ведь все, что рассказывал нам синьор Петьёф, выглядело очень достоверно.

— Да, он говорил, что это верование можно было назвать величайшей ересью, если бы оно не было величайшей глупостью, — пожала плечами Франческа.

— Кхе-кхе, — как-то странно кашлянул Дик.

Мы с Франческой посмотрели в его сторону и увидели, что он взглядом показывает в дальний угол комнаты. Мы и забыли, что все это время там сидел синьор Винченце!

— Ваш многоуважаемый отец может говорить все что угодно, — подал голос синьоре Винченце, который, как оказалось, пристально следил за нами. — Но трудно спорить с фактами.

Длинный, сутулый, с впалой грудью, синьор Винченце поднялся из своего кресла и подошел к стене.

— Что он делает? — прошептал я.

Синьор Винченце снял со стены небольшую картину, пересек комнату и показал ее нам. Дик вздрогнул, Франческа вскрикнула, я схватил ртом воздух и потерял дар речи. Перед нами была «Джоконда» Леонардо да Винчи.

— Это копия… — сказал Дик, пытаясь превратить свой вопрос в утверждение.

— Держать икону в музее — это богохульство, — даже с какой-то гордостью ответил синьор Винченце.

Голова моя закружилась, а эта комната вмиг показалась огромной, летящей с бешеной скоростью каруселью. Величайшая загадка мира — сила Джоконды. Никто не может объяснить — в чем она, как эта некрасивая женщина сводит людей с ума, чему она улыбается и почему ее странной улыбке нельзя противостоять. Она потомок…

— Это не копия? — сглотнув слюну, прошептал Дик.

— Нет, — коротко и четко проговорил синьор Винченце.

— Тысяча девятьсот четвертый или девятьсот одиннадцатый? — Дик посмотрел синьору Винченце в глаза.

— Тысяча девятьсот одиннадцатый, — ответил тот, но посмотрел на Дика с почтением.

— Вы тут что, в числа играете?! — я уставился на Дика.

— Тысяча девятьсот одиннадцатый?… — глаза Дика округлились.

— Дик! — чуть не заорал я. — Объясни мне, что тут, черт возьми, происходит?!

Дик повернулся к нам с Франческой и, словно сновидец, глядя сквозь нас, медленно и тихо стал рассказывать:

— В 1911 году из Лувра наглым образом, практически среди бела дня, похитили «Джоконду» Леонардо да Винчи. Расследованием занимался инспектор Дорне, но два года ушли в никуда, пока наконец в его кабинете не появился некий господин…

— Известный итальянский коллекционер — Альфредо Гери, — дополнил рассказ Дика синьор Винченце.

— Да, спасибо, — Дик посмотрел на синьора Винценце, словно только что его увидел. — Так вот, — Дик снова повернулся в нашу сторону, — этот Альфредо Гери сказал Дорне, что некий «Леонардо» предлагает ему купить «Джоконду». Разумеется, никто в это не поверил, но Дорне все-таки решил проверить информацию. Захват грабителя Лувра произошел в небольшой миланской гостинице, где горе-похититель назначил коллекционеру встречу.

Дик посмотрел на синьора Винценце пустыми глазами.

— Винченцо Перуджия, — сказал тот, словно отвечая на немой вопрос Дика.

— Спасибо, — ответил ему Дик и снова повернулся к нам. — На допросах вор — Винченцо Перуджия — признался, что хотел вернуть картину на родину, в Италию. Он был уверен, что в свое время Наполеон выкрал «Джоконду», и он пережил шок, когда случайно узнал, что Леонардо сам продал картину французскому королю Франциску I. Это повергло Перуджию в тяжелую депрессию. Но к этому времени дело уже было сделано — он успел устроиться на работу в Лувр и выкрасть картину. Теперь же, узнав правду, незадачливый патриот Италии решил расстаться с трофеем.

— Но… — протянул синьор Винченце.

— Но оказалось, что это подделка, — даже не пошевелив головой, словно в забытьи, продолжил Дик. — Причем не просто подделка, а луврская подделка. На обратной стороне картины стоял подлинный штамп Лувра, а в раме были латунные крючки, которые ставили на все картины Лувра как раз за пару лет до кражи «Джоконды». Оказалось, что Винченца украл копию, а подлинная «Джоконда» была украдена из Лувра еще до этого.

— Ничего не понимаю, — прошептал я.

— Теперь у инспектора Дорне и вовсе не было никаких зацепок, — не моргнув глазом продолжил Дик. — И дальше — игра случая. Однажды Дорне прогуливался по Монпарнасу вдоль прилавков с картинами и случайно увидел на одном из них «Святую Анну». Дорне был в шоке — картина была искуснейшей копией шедевра Леонардо. Найти художника не удалось. Мальчик-продавец не знал, кто поставил ему этот товар. Начались долгие и мучительные поиски, которые увенчались счастливым обретением «Джоконды».

— Рассказывают идиотскую легенду, — вступил вдруг синьоре Венченце. — Что, мол, сумасшедший парижский нотариус Жорж Буле, считавший себя воскресшим Леонардо и тайно занимавший копированием его полотен, был найден инспектором Дорне в своей квартире. Обнаженный, обессиленный, но продолжавший истово молиться, он лежал перед алтарем, в центре которого была установлена настоящая «Джоконда». Бред.

— Бред, — согласился я.

— Но это официальная версия, — возразил Дик, но слабо, словно лишаясь последних сил. — Это описано в десятке монографий…

— Бред, — повторил синьор Винченце и строго посмотрел на Дика. — Разумеется, Перуджия никогда бы не вернул Лувру подлинной картины. Но он должен был вернуть что-то, в противном случае «Джоконду» продолжили бы искать.

— Копию? — прошептал я.

— И «Джоконда» вернулась в Лувр, — продолжал синьор Винченца. — Конечно, обнаружили, что она не настоящая. Но что было делать? И вот придумали эту историю про безумного нотариуса, который якобы выкрал картину из Лувра еще до Перуджии. Но несчастный Жорж Буле просто не мог создать копии, способной ввести в заблуждение служителей Лувра. И если бы это была копия, разве бы этого не заметили, перебивая крючки на картине? И, в отличие от Перуджии, он не работал в Лувре. Так что он не мог поставить на него печать Лувра. В общем, все это чистой воды выдумка. Французам нужна «Джоконда», и она у них есть. А Приорат Сиона не может не иметь подлинника своего магистра и портрета женщины, бывшей последней из известных нам потомков Христа.

— Это была единственная причина? — спросил Дик, и в его вопросе прозвучало недоверие к словам синьора Винченце.

Винченце занервничал и хотел уже взять картину, чтобы повесить ее обратно на стену. Но Дик остановил его:

— Что с ее улыбкой? Постойте! Не уносите. Что с ее улыбкой?! Ответьте!