Если бы вы черпали информацию исключительно из New York Times, New York Review of Books или из голливудских фильмов, то могли бы подумать, что Бенито Муссолини пришел к власти примерно в то же время, что и Адольф Гитлер (или даже немного позже) и что итальянский фашизм был просто запоздавшим, «разбавленным» вариантом нацизма. Германия начала проводить свою отвратительную расовую политику, приняв в 1935 году антиеврейские Нюрнбергские законы, а возглавляемая Муссолини Италия последовала за ней в 1938 году. Немецких евреев стали преследовать в 1942 году, а в Италии евреи подверглись гонениям в 1943 году. Некоторые писатели мимоходом упоминают о том, что пока в Италии не были приняты расовые законы, евреев можно было увидеть даже в итальянском правительстве и фашистской партии. Также можно встретить претендующие на историческую достоверность замечания в том, что евреев стали преследовать лишь после того, как нацисты вторглись в Северную Италию и создали марионеточное правительство в Сало. Но на подобных фактах обычно стараются не заострять внимания либо упоминают о них вскользь. Более вероятно, что информация на эту тему черпается из таких источников, как оскароносный фильм «Жизнь прекрасна» (Life Is Beautiful). Вот его краткое содержание: фашизм пришел в Италию, а несколько месяцев спустя там появились нацисты, которые изгнали евреев. Что касается Муссолини, то он представлен напыщенным, глуповатым с виду, но очень эффективным диктатором, которому удалось организовать движение поездов точно по расписанию.

Действие фильма возвращает нас в то время, когда Италии пришлось принять постыдные расовые законы. Это случилось после того, как фашисты пробыли у власти уже более двух третей периода своего правления, причем в отличие от нацистской Германии, они проводились в жизнь с гораздо меньшей жестокостью. От начала «похода на Рим» до принятия расовых законов в Италии прошло полных 16 лет. Начать разговор о Муссолини с «еврейского вопроса» — это то же самое, что начать разговор о Рузвельте с интернирования японцев. В этом случае значительная часть истории окажется на полу монтажной комнаты. На протяжении 1920-х и до начала 1930-х годов фашизм еще был очень далек от того образа, который он приобрел в Освенциме и Нюрнберге. Собственно, до прихода Гитлера никому и в голову не приходило, что фашизм может иметь что-то общее с антисемитизмом. На самом деле Муссолини получил поддержку не только главного раввина Рима, но и значительной части итальянской еврейской общины (и мирового еврейского сообщества). Кроме того, весьма большое количество евреев участвовали в итальянском фашистском движении со времени его основания в 1919 году и вплоть до их изгнания в 1938 году.

Расовый вопрос стал поворотным моментом в восприятии фашизма американским обществом. Однако евреи здесь абсолютно ни при чем. Когда Муссолини вторгся в Эфиопию, американцы наконец стали выступать против него. В 1934 году слова «Ты Муссолини!» в песне Коула Портера «Ты выше всех» (You’re the Тор) не вызвали споров. Когда в следующем году Муссолини оккупировал бедное, но благородное африканское королевство, его образ окончательно потускнел и американцы решили, что с них довольно. Это была первая за более чем 10 лет завоевательная война, начатая западноевропейским государством, что совсем не забавляло американцев, в особенности либералов и негров. Тем не менее это был медленный процесс. Редакция Chicago Tribune сначала приветствовала это вторжение, как и репортеры, подобные Герберту Мэтьюзу из New York Times. Другие утверждали, что осуждать его было бы лицемерием. В газете New Republic, которая была в тот период исключительно просоветской, считали, что было бы «наивно» обвинять Муссолини, когда истинным виновником является международный капитализм. При этом немало знаменитых американцев продолжали поддерживать его, хоть и негласно. Так, например, поэт Уоллес Стивенс был на стороне фашистов: «Лично я за Муссолини», — писал он другу. «Итальянцы, — пояснял он, — имеют такое же право забрать Эфиопию у чернокожих, какое имели те, отнимая ее у боа-констрикторов». Но с течением времени, в основном благодаря его последующему союзу с Гитлером, репутация Муссолини не улучшилась.

Но это вовсе не значит, что ему не везло.

В 1923 году журналист Исаак Ф. Маркоссон с восхищением писал в New York Times, что «Муссолини — это латинский [Тедди] Рузвельт, который сначала действует, а затем спрашивает, законно ли это. У себя в Италии он сделал очень много полезного». Американский легион, который на протяжении почти всего своего существования считался благородной и выдающейся американской организацией, был основан в том же году, когда Муссолини пришел к власти, и в первые годы своего существования видел в итальянском фашистском движении источник вдохновения. «Не забывайте, — заявил командир национального легиона в том же году, — что фашисты для Италии то же, что и Американский легион для Соединенных Штатов».

В 1926 году американский сатирик Уилл Роджерс посетил Италию и взял интервью у Муссолини. Он охарактеризовал Муссолини в New York Times как «довольно колоритного итальяшку». «Я весьма высокого мнения об этой птице», — признавался сатирик. Роджерс, которого Национальный пресс-клуб неофициально называл «послом по особым поручениям Соединенных Штатов», подробно описал свое интервью с Муссолини в выпуске Saturday Everting Post. Он пришел к выводу, что «диктатура — наиболее совершенная форма правления в том случае, если у вас есть правильный диктатор». В 1927 году редакция Literary Digest предложила своим читателям ответить на вопрос: «Правда ли, что современный мир испытывает недостаток в великих людях?». Человеком, имя которого чаще всего называли, опровергая это утверждение, стал Бенито Муссолини. За ним следовали Ленин, Эдисон, Маркони и Орвилл Райт, а затем Генри Форд и Джордж Бернард Шоу. В 1928 году Муссолини приобрел еще большую популярность благодаря газете Saturday Evening Post, в которой была опубликована написанная самим дуче автобиография из восьми частей. Затем эти статьи были объединены в книгу, ставшую одним из самых успешных проектов в истории американского книгоиздательства.

А почему средний американец не должен был считать Муссолини великим человеком? Уинстон Черчилль назвал его величайшим в мире законодателем. Зигмунд Фрейд послал Муссолини копию книги, которую он написал в соавторстве с Альбертом Эйнштейном, с надписью: «Для Бенито Муссолини от старика, который приветствует Правителя, Героя Культуры». Оперные титаны Джакомо Пуччини и Артуро Тосканини были ярыми приверженцами фашиста Муссолини. Тосканини одним из первых вступил в миланский фашистский кружок. Его члены ощущали себя почти такими же «избранными», как и члены нацистской партии в дни «пивного путча». Тосканини баллотировался в итальянский парламент как кандидат от Фашистской партии в 1919 году и вышел из нее только 12 лет спустя.

В особой чести Муссолини был у «разгребателей грязи», тех прогрессивных либеральных журналистов, которые, как известно, довольно живо им интересовались. Когда Ида Тарбелл, знаменитый репортер, работа которой помогла разрушить нефтяную компанию Standard Oil, была послана в Италию в 1926 году редакцией журнала McCall's для подготовки серии статей о фашистской нации, государственный департамент США опасался, что эта радикальная сторонница «красных» будет писать статьи исключительно «с резкой критикой Муссолини». Их опасения оказались напрасными, так как Тарбелл была просто очарована этим мужчиной, которого она называла «деспот с ямочкой», хваля его за прогрессивное отношение к труду. Не скрывал своего восхищения и Линкольн Стеффене, еще один известный «разгребатель», которого кое-кто и по сей день помнит как человека, вернувшегося из Советского Союза со словами: «Я побывал в будущем; эта система действительно работает». Вскоре после этого заявления он высказался о Муссолини: «Бог создал Муссолини из ребра Италии». Как станет ясно, Стеффене не видел никакого противоречия в своей любви к фашизму и в восхищении Советским Союзом. Даже Сэмюэль МакКлюр, основатель журнала McClure s Magazine, ставшего пристанищем для многих известных «разгребателей», выступил в поддержку фашизма после посещения Италии. Он высоко оценил фашизм как «большой шаг вперед и первый новый идеал в области управления государством с момента основания американской республики».

Между тем почти все наиболее известные и уважаемые молодые интеллектуалы и люди искусства в Италии были фашистами или сторонниками фашизма (самым заметным исключением стал литературный критик Бенедетто Кроче). Джованни Папини, «магический прагматик», которым так восхищался Уильям Джеймс, активно участвовал в различных интеллектуальных движениях, заложивших основу фашизма. Роман «Жизнь Христа» (Life of Christ) Джованни Папини, представлявший бурное, почти надрывное, подробное описание принятия христианства автором, вызвал сенсацию в США в начале 1920-х годов. Джузеппе Преццолини, который часто публиковался в New Republic и в один прекрасный день стал уважаемым профессором Колумбийского университета, был одним из самых ранних литературных и идеологических архитекторов фашизма. Ф. Т. Маринетти, основатель футуристического движения, которое в Америке считалось аналогом кубизма и экспрессионизма, много сделал для того, чтобы итальянский фашизм стал первым в мире успешным «молодежным движением». Академический истеблишмент Америки живо интересовался «выдающимися успехами» Италии под руководством прославленного «учителя» Бенито Муссолини, который действительно когда-то был учителем.

Пожалуй, ни одно из элитных образовательных учреждений в Америке не было настолько расположено к фашизму, как Колумбийский университет. В 1926 году там был учрежден Центр по изучению итальянской культуры Casa Italiana, в котором читали лекции видные итальянские ученые. По словам профессора истории Нью-Йоркского университета Джона Патрика Диггинса, он стал «настоящим домом» для фашизма в Америке и «школой для подающих надежды фашистских идеологов». Сам Муссолини подарил «итальянскому дому» богато украшенную барочную мебель и направил главе Колумбийского университета Николасу Мюррею Батлеру фото с личной подписью в благодарность за «большой вклад» в развитие взаимопонимания между фашистской Италией и Соединенными Штатами. Батлер не был сторонником фашизма в Америке, однако он считал, что этот строй максимально отвечает интересам итальянского народа и служит примером реального успеха, достойным изучения. Тонкое различие, выраженное фразой «фашизм хорош для итальянцев, но, возможно, не для Америки», в то время проводили многие видные либеральные мыслители. Точно так же сегодня некоторые либералы защищают «коммунистический эксперимент» Кастро, подчеркивая его положительные черты.

В 1920-е годы, когда ученые обсуждали особенности корпоративистского государства Муссолини, основную часть американцев тот интересовал гораздо больше, чем любой другой международный общественный деятель. С 1925 по 1928 год в американских изданиях вышло более сотни статей о Муссолини и только 15 о Сталине. В течение 10 с лишним лет иностранный корреспондент New York Times Анна Маккормик О’Хара создавала сияющий образ Муссолини, на фоне которого последующее восхваление Сталина в Times выглядит почти критикой. В New York Tribune развернулась острая полемика в поисках ответа на вопрос: Муссолини — это Гарибальди или Цезарь? Тем временем Джеймс А. Фаррелл, глава корпорации U.S. Steel, назвал итальянского диктатора «величайшим из живущих ныне людей» в мире.

Голливудские магнаты, заметив очевидные актерские способности Муссолини, надеялись сделать его звездой большого экрана, и он дебютировал в 1923 году в фильме «Вечный город» (The Eternal City) с Лайонелом Бэрримором в главной роли. Картина повествует о сражениях между коммунистами и фашистами за контроль над Италией. И, как ни удивительно, Голливуд принимает сторону фашистов. Поведение Муссолини на экране, по словам одного из рецензентов, «заставляет поверить, что он там на своем месте». В 1933 году кинокомпания Columbia Pictures выпустила документальный фильм под названием «Говорит Муссолини» (Mussolini Speaks) при активном участии дуче. Лоуэлл Томас, легендарный американский журналист, благодаря которому документальная лента «Лоуренс Аравийский» (Lowrence of Arabia) получила признание у зрителей США и Европы, тесно сотрудничал с создателями фильма и повсюду выступал с льстивыми комментариями. Муссолини предстал в фильме в образе героического лидера и национального спасителя. Перед выступлением Муссолини с речью в Неаполе Томас восторженно заявлял: «Это его звездный час. Он подобен современному Цезарю!» Премьера фильма состоялась во дворце RKO в Нью-Йорке и произвела настоящий фурор. Columbia Pictures поместила в еженедельнике Variety напечатанный гигантскими буквами рекламный текст, в котором фильм провозглашался хитом, потому что «он обращен ко всем АМЕРИКАНЦАМ С КРАСНОЙ КРОВЬЮ» и «может отвечать ПОТРЕБНОСТЯМ АМЕРИКИ».

Конечно же, были и те, кто критиковал фашизм в 1920-е и 1930-е годы. Так, Эрнест Хемингуэй почти с самого начала не скрывал своего скептического отношения к Муссолини. Один из величайших американских писателей XX века Генри Миллер не принимал программу фашизма, однако восхищался волей и силой Муссолини. Некоторые из «старых правых», например член Либертарианской партии США Альберт Дж. Нок, понимали фашизм как одну из разновидностей этатизма. Представители нативистского Ку-клукс-клана, которых по иронии судьбы либералы часто называли «американскими фашистами», по большей части презирали Муссолини и его американских последователей (в основном потому, что они были иммигрантами). Примечательно, что левые радикалы на протяжении почти 10 лет, вплоть до наступления Великой депрессии, практически не высказывали своего отношения к итальянскому фашизму. Когда же они, наконец, начали всерьез нападать на Муссолини (в основном по приказу из Москвы), то отнесли его к той же категории, что и Франклина Рузвельта, социалиста Нормана Томаса и прогрессивиста Роберта Лафоллета.

В последующих главах мы еще вернемся к тому, как американские либералы и левые воспринимали фашизм. Но сначала, кажется, стоит задать вопрос, как вообще его появление стало возможным в США? Принимая во внимание все то, что нам сегодня известно об ужасах фашизма, как случилось, что за более чем 10 лет эта страна стала во многих отношениях профашистской? Большинство либералов и левых считают, что они пришли на эту землю, чтобы всеми силами противостоять фашизму. Тем более возмутительным кажется факт, что многие из них либо восхищались Муссолини и его политикой, либо попросту не обращали на него внимания.

Для того чтобы ответить на эти вопросы, важно знать, что зарождение фашизма в западной цивилизации было обусловлено появлением там так называемого фашистского момента. Он был подготовлен группировками представителей интеллегенции, выступавших под знаменами прогрессивистов, коммунистов, социалистов и т. д. Они посчитали, что эпоха либеральной демократии подходит к концу, пришло время отказаться от таких пережитков, как естественное право, традиционная религия, конституционные свободы, капитализм и т. п., и, взяв на себя ответственность, переделать мир по своему понятию. Бог давно умер, и людям было давно пора занять его место. Социалист-интеллектуал Муссолини был воином в этом крестовом походе, а его фашизм воспринимался как учение, созданное им из того же материала, из которого Ленин и Троцкий выстраивали свое движение; фашизм был гигантским скачком в эпоху «экспериментов», рывком, которому предстояло смести старые догмы и возвестить о начале новой эры. Этот проект был по своей сути «левым» в современном понимании этого термина, и это осознавали и сам Муссолини, и его поклонники, и его хулители. Муссолини часто заявлял о том, что XIX век был веком либерализма, тогда как XX веку суждено стать «веком фашизма». Только изучив его жизнь и наследие, мы сможем убедиться, насколько «правым» или «левым» он был в своих убеждениях.

* * *

Бенито Муссолини Амилькаре Андреа был назван в честь трех революционных героев. Испанское имя Бенито (в отличие от его итальянского эквивалента Бенедетто) было выбрано в память о Бенито Хуаресе, ставшем президентом мексиканском революционере, который не только сверг императора Максимилиана, но и казнил его. Два других имени напоминали о забытых ныне героях анархического социализма Амилькаре Чиприани и Андреа Коста.

Отец Муссолини Алессандро был кузнецом и ярым социалистом с анархистским уклоном, а также членом Первого интернационала наряду с Марксом и Энгельсом. Кроме того, он входил в состав местного социалистического совета. «Сердце и ум Алессандро всегда переполняли социалистические теории, — вспоминал Муссолини. — Его глубокие симпатии смешивались с [социалистическими] доктринами и идеями. На исходе дня он обсуждал их со своими друзьями, и его глаза наполнялись светом». Иногда по вечерам отец читал юному Муссолини отрывки из «Капитала». Когда жители приводили своих лошадей в мастерскую Алессандро, чтобы подковать их, часть платы за свой труд кузнец получал в виде внимания, с которым им приходилось выслушивать в его изложении социалистические теории. Бенито Муссолини был прирожденным смутьяном. В возрасте 10 лет он возглавил акцию протеста учеников, недовольных качеством пищи в школьной столовой. В средней школе он называл себя социалистом, а в 18 лет, работая внештатным преподавателем, стал секретарем социалистической организации и начал свою карьеру как левый журналист.

Муссолини, несомненно, унаследовал ненависть отца к традиционной религии, в частности к католической церкви. (Его брат Арнальдо был назван в честь казненного в 1155 году средневекового монаха Арнальдо да Брешиа, который почитался как местный герой за свои выступления против стяжательства и злоупотреблений церкви.) В детстве священникам приходилось силком тащить его, кричащего и брыкающегося, на мессу. Позднее, будучи студентом-активистом в Швейцарии, он приобрел известность благодаря постоянным выпадам против набожных христиан. Он особенно любил высмеивать Иисуса, называя его «невежественным евреем» и утверждая, что тот был просто карликом по сравнению с Буддой. Один из любимых трюков юного Муссолини заключался в публичных призывах к Богу, чтобы тот поразил его насмерть, если он существует. После возвращения в Италию в качестве начинающего журналиста социалистического толка он неоднократно обвинял священников в нравственной распущенности, всячески осуждал церковь и даже написал любовный роман под названием «Клаудиа Партичелла, любовница кардинала» (Claudia Particella, the Cardinal’s Mistress), изобиловавший намеками сексуального характера.

Ницшеанское презрение Муссолини к христианству как к «морали рабов» было настолько сильным, что он стремился очистить ряды итальянского социализма от христиан всех видов. Так, например, в 1910 году на социалистическом конгрессе в Форли он внес и утвердил резолюцию, в соответствии с которой католическая религия, равно как и другие массовые монотеистические религии, объявлялась несовместимой с социализмом, и всехдюциалистов, исповедовавших ту или иную веру или терпимо относящихся к религиозным воззрениям своих детей, необходимо было исключить из партии. Муссолини потребовал, чтобы члены партии отказались от венчания, крещения и прочих христианских обрядов. В 1913 году он написал еще одну антиклерикальную книгу «Ян Гус Правдивый» (Jan Hus the Truthful) об известном чешском еретике и националисте. Можно утверждать, что в этой книге были заложены основы будущего фашизма Муссолини.

Другой важной темой в жизни Муссолини был секс. В возрасте 17 лет, как раз тогда, когда он вступил в Социалистическую партию, Муссолини потерял девственность с пожилой проституткой, у которой, по его словам, «отовсюду тек жир». Она взяла с него 50 чентезимо. В 18 лет он завел роман с женщиной, муж которой в это время служил в армии. Он приучил ее к своей единовластной и тиранической любви. «Она повиновалась мне слепо и позволяла мне обладать ею так, как я хотел», — писал он позже. «Послужной список» Муссолини за время его сексуальной карьеры состоял из 169 любовниц. По современным меркам его можно считать в некотором роде сексуальным маньяком.

Муссолини был одним из первых секс-символов своего времени, подготовив почву для сексуального обожествления Че Гевары. Восхваления итальянским режимом его «мужественности» стали поводом для множества академических дискуссий. Представители интеллигенции наперебой кричали о том, что Муссолини «идеальный мужчина новой эпохи». Джузеппе Преццолини писал о нем: «Этот человек — мужчина, что еще больше выделяет его в мире полулюдей с укороченной совестью, которые подобны изношенным резинкам». Леда Рафанелли, сторонница анархизма (которая впоследствии была одной из любовниц Муссолини), в первый раз услышав его выступление, написала: «Бенито Муссолини — социалист героических времен. Он чувствует, он продолжает верить с неиссякаемым энтузиазмом, он полон мужества и силы. Он Мужчина».

Муссолини пытался создать впечатление, что он женат на всех итальянских женщинах. Эти старания не пропали даром. Когда к Италии были применены санкции за вторжение в Эфиопию, Муссолини попросил итальянцев пожертвовать свое золото государству, и миллионы женщин откликнулись на этот призыв. В одном только Риме более 250 тысяч женщин отдали свои обручальные кольца. Дамы высшего общества также не смогли устоять перед его обаянием. Клементина Черчилль, встретив его в 1926 году, был сражена наповал его «красивыми пронзительными глазами золотисто-коричневого цвета». Она очень обрадовалась возможности увезти домой его фотографию с автографом на память. В свою очередь леди Айви Чемберлен бережно хранила как сувенир свой значок Фашистской партии.

Вследствие того, что Муссолини заводил романы с чужими женами, задолжал деньги, навлек на себя гнев местных органов власти, в 1902 году, почти достигнув призывного возраста, он счел разумным бежать из Италии в Швейцарию, которая в то время была европейской Касабланкой для радикальных социалистов и агитаторов. Когда он приехал туда, все его состояние равнялось двум лирам, и, как он писал своему другу, в его кармане «нечему было звенеть, кроме медальона Карла Маркса». Вполне естественно, что там он примкнул к большевикам, социалистам и анархистам. В эту компанию также входила и Анжелика Балабанофф, дочь украинских аристократов и соратница Ленина с давних пор. Муссолини и Балабанофф оставались друзьями в течение 20 лет, пока она не стала секретарем Коминтерна, а он изменившим социализму отступником, т. е. фашистом.

Вопрос о том, встречались ли Муссолини и Ленин на самом деле, спорный. Однако мы точно знаем, что они относились друг к другу с симпатией. Ленин позднее заявит, что Муссолини был единственным настоящим революционером в Италии, и, по словам первого биографа Муссолини Маргариты Сарфатти (еврейки по происхождению и его любовницы), впоследствии В. И. Ленин также говорил: «Муссолини? Очень жаль, что мы его потеряли! Он сильный человек, который привел бы нашу партию к победе».

За время своего пребывания в Швейцарии Муссолини быстро заслужил признание в кругах местной интеллигенции. Не упуская ни одну возможность писать социалистические трактаты, дуче использовал жаргон представителей международного «Левого фронта». В Швейцарии он также написал первую из своих многочисленных книг «Человек и божество» (Man and Divinity), в которой выступал против церкви и прославлял атеизм, заявляя, что религия — одна из форм безумия. Швейцарцев этот молодой радикал радовал ничуть не больше, чем итальянцев. Власти различных кантонов постоянно его арестовывали и часто высылали за скандальное поведение. В 1904 году он был официально назван «врагом общества». Он даже стал подумывать о том, чтобы поработать на Мадагаскаре, устроиться в социалистическую газету в Нью-Йорке или же присоединиться к другим высланным социалистам в ставшем пристанищем для левых штате Вермонт (который и ныне выполняет эту функцию).

Хотя из Муссолини не получился успешный военный лидер, он все же не был неуклюжим олухом, каким его стремились представить многие англоамериканские историки. Он был удивительно начитанным (даже более эрудированным, чем молодой Адольф Гитлер, который также слыл библиофилом). Его подкованность в теории социализма была если не легендарной, то в любом случае способной впечатлить всех, кто его знал. Из биографических статей и его собственных произведений мы знаем, что он читал Маркса, Энгельса, Шопенгауэра, Канта, Ницше, Сореля и других философов. С 1902 по 1914 год Муссолини написал бесчисленное количество статей, изучал и переводил социалистическую и философскую литературу Франции, Германии и Италии. Особую известность он снискал благодаря способности предметно и глубоко обсуждать сложные темы, не пользуясь заранее подготовленными тезисами. Действительно, он был единственным из крупных лидеров Европы 1930-1940-х годов, кто мог грамотно говорить, читать и писать на нескольких языках. Франклин Рузвельт и Адольф Гитлер, несомненно, были лучшими политиками и главнокомандующими в основном благодаря необычайно развитой интуиции, но по стандартам современных либеральных интеллектуалов Муссолини был самым умным из троих.

После возвращения Муссолини в Италию (и некоторого времени, проведенного в Австрии) его известность как радикала росла медленно, но неуклонно до 1911 года. Он стал редактором в газете La lotta di classe («Классовая борьба»), которая была рупором экстремистского крыла Итальянской социалистической партии. «Национальный флаг для нас тряпка, место которой на навозной куче», — заявлял он. Муссолини открыто выступал против войны правительства с Турцией за контроль над Ливией, и в своей речи в Форли он призвал итальянский народ объявить всеобщую забастовку, заблокировать улицы и взорвать поезда. «Своим красноречием в тот день он был подобен Марату», — писал лидер социалистов Пьетро Ненни. Однако красноречие не спасло его от обвинения в бунтарской деятельности по восьми пунктам. Но он умело использовал судебный процесс (так же, как Гитлер сделал это в свое время), выступив с речью как пламенный патриот, мученик, ведущий борьбу с представителями господствующих классов.

Муссолини был приговорен к году лишения свободы, но после подачи апелляции срок сократили до пяти месяцев. Он вышел из тюрьмы героем социализма. На устроенном в его честь банкете ведущий социалист Олиндо Вернокки заявил: «С сегодняшнего дня вы, Бенито, являетесь не только представителем социалистов Романьи, но дуче всех революционных социалистов Италии». Впервые его назвали «дуче» (предводитель), так что вождем социализма он был провозглашен прежде, чем стал предводителем фашизма.

Пользуясь своим новым статусом, в 1912 году Муссолини принял участие в социалистическом конгрессе в тот период, когда Национальная партия была расколота на два враждебных лагеря: умеренных, которые были сторонниками постепенных реформ, и радикалов, выступавших за более жесткие меры. Встав на сторону радикалов, Муссолини обвинил двух ведущих представителей умеренной линии в ереси. За что? За то, что они поздравили со спасением короля, на жизнь которого покушался анархист. Муссолини не желал мириться с такой глупостью. Да и вообще, «какой толк в короле, который по определению является бесполезным гражданином?». Муссолини принял формальное руководство партией и спустя четыре месяца стал главным редактором национальной социалистической газеты Avanti!, получив одну из самых влиятельных должностей в движении европейского радикализма. Ленин, который издалека внимательно следил за успехами Муссолини, с одобрением отозвался о нем в «Правде».

Если бы Муссолини умер в 1914 году, нет никаких сомнений, что теоретики марксизма нарекли бы его «героическим мучеником, павшим в борьбе за свободу пролетариата». Он был одним из ведущих радикальных социалистов Европы, пожалуй, в самой радикальной социалистической партии за пределами России. Под его руководством Avanti! стала подобием Евангелия для целого поколения социалистической интеллигенции, в том числе и для Антонио Грамши. Он также основал теоретический журнал Utopia («Утопия»), названный так в честь одноименного произведения английского гуманиста Томаса Мора, которого Муссолини считал первым социалистом. По содержанию журнала Utopia можно четко проследить влияние синдикализма Жоржа Сореля на мышление Муссолини.

Понимание роли Ж. Сореля и его мировоззрения в период работы Муссолини над формированием идеи фашизма чрезвычайно важно. Без синдикализма фашизм был бы невозможен. Теория синдикализма достаточно сложна. Это не совсем социализм и не совсем фашизм. Джошуа Муравчик называет его «плохо определенным вариантом социализма, который был ориентирован на прямые насильственные действия и основывался на принципах элитарности и отрицания государства». По существу синдикалисты верили в правление революционных профсоюзов (это слово происходит от французского слова syndicat, в то время как итальянское слово fascio означает «связка» и обычно используется в качестве синонима для обозначения объединений). Синдикализм оживил теорию корпоративизма, утверждая, что общество может быть разделено по профессиональным секторам экономики — мысль, которая оказала глубокое влияние на «новые курсы» Рузвельта и Гитлера. Но наибольшее влияние Сореля на левое движение (и на Муссолини, в частности) проявилось в его концепции «мифов», определяемых как «искусственные комбинации, созданные для того, чтобы придать видимость реальности надеждам, которые вдохновляют людей в их нынешней деятельности». Для Сореля второе пришествие Христа было типичным мифом, потому что его глубинный смысл — Иисус грядет, нужно выглядеть занятыми — был ключевым для организации деятельности людей желательным образом.

Для синдикалистов того времени и в конечном счете для левых революционеров всех мастей миф Сореля о всеобщей забастовке был эквивалентом второго пришествия. Согласно этому мифу, если бы все рабочие объявили всеобщую забастовку, это сокрушило бы капитализм и сделало наследниками земли не кротких, а пролетариат. По Сорелю, не имеет значения, привела бы всеобщая забастовка к такому результату или нет. По-настоящему важной была возможность Мобилизовать массы, чтобы они осознали свою власть над капиталистическими правящими классами. Как Муссолини заявил в интервью в 1932 году, «горами движет вера, а не разум; разум — инструмент, но он ни в коем случае не может быть движущей силой толпы». С тех пор данный тип мышления стал обычным в лагере «левых». Сегодня известный в Америке правозащитник, преподобный Аль Шарптон, узнав о том, что нашумевшее дело об «изнасиловании» 15-летней чернокожей девочки белым мужчиной оказалось обманом, сказал: «Это не имеет никакого значения. Мы создаем движение».

Еще более впечатляющим было применение Сорелем идеи мифа к самому марксизму. Сорель и в этом случае считал, что пророчества марксизма не обязательно должны сбываться. Достаточно того, чтобы люди поверили в их истинность. Уже в начале прошлого века стало очевидно, что марксизм как социальная наука во многом противоречит здравому смыслу. По словам Сореля, от «Капитала» Маркса, если понимать его буквально, пользы немного. «Однако, — вопрошает Сорель, — что если отсутствие здравого смысла у Маркса было преднамеренным? Если посмотреть на этот апокалиптический текст... как на продукт духа, на образ, созданный для формирования сознания, он... представится хорошей иллюстрацией принципа, на котором, как полагал Маркс, ему следовало основывать законы социалистического движения пролетариата». Другими словами, Маркса следует рассматривать как пророка, а не эксперта в вопросах политики. При таком подходе массы будут поглощать марксизм беспрекословно как религиозные догмы.

Большое влияние на Сореля оказал прагматизм Уильяма Джеймса, который впервые заговорил о том, что не нужно ничего другого, кроме «желания поверить». Утверждая, что любую религию, которая приносит благо верующим, можно считать действительно «истинной», Джеймс уповал на то, что в век быстрого развития науки удастся оставить для нее место в общественном устройстве. Будучи иррационалистом, Сорель довел эту мысль до ее логического завершения, провозгласив: «Любая идея, которую можно успешно внедрить (даже с применением насилия, если это необходимо), становится истинной и доброй». Объединив желание верить Джеймса с волей к власти Ницше, Сорель переделал «левую» революционную политику, превратив ее из научного социализма в революционное религиозное движение, основанное на вере в полезность мифа научного социализма. Чтобы подчинить массы своему влиянию во имя их же блага, просвещенным революционерам надлежало действовать так, словно марксизм был для них Евангелием. Сегодня мы назвали бы такой способ достижения целей «ложью во имя справедливости».

Конечно же, ложь не может стать «истинной» (т. е. приносить желаемые плоды) при отсутствии толковых лжецов. Здесь приходит черед еще одной важной идеи Сореля: необходимости формирования «революционной элиты», способной навязать свою волю массам. Неоднократно отмечалось, что взгляды Муссолини и Ленина по этому вопросу почти совпадали. В основе мировоззрений обоих политиков лежало сорелевское убеждение в том, что непременным условием для любой успешной революционной борьбы должно быть наличие небольшой группы радикально настроенных интеллигентов, готовых отказаться от компромиссов, парламентской политики и всего, что имеет черты постепенного реформирования. Этот авангард был призван сформировать «революционное сознание» путем разжигания насилия и подрыва либеральных институтов. «Мы должны создать пролетарское меньшинство, достаточно многочисленное, достаточно осведомленное, достаточно смелое, чтобы в подходящий момент заменить собой буржуазное меньшинство, — говорил Муссолини, с поразительной точностью воспроизводя установку Ленина. — Массы просто последуют за ним и подчинятся».

Якобинский фашизм

Если Муссолини «стоял на плечах» Сореля, то сам Сорель в значительной степени опирался на Руссо и Робеспьера. Краткий обзор интеллектуальных истоков фашистского учения следует начать с романтического национализма XVIII века, а также обратиться к философии Жана Жака Руссо, который вполне обоснованно может считаться отцом современного фашизма.

На протяжении нескольких веков историки ведут спор о значении Великой французской революции. Во многих отношениях их разногласия по поводу данного события отражают фундаментальное различие между либерализмом и консерватизмом (сравните, например, точки зрения Уильяма Вордсворта и Эдмунда Бёрка). Даже принятое в наше время различие между левыми и правыми основано на расположении мест в революционном собрании.

Как бы то ни было, но один момент не вызывает возражений: Французская революция была первой тоталитарной революцией, матерью современного тоталитаризма и духовной основой итальянской фашистской, немецкой нацистской и русской коммунистической революций. Это ограничившее права личности национально-популистское восстание возглавил и осуществил авангард, состоявший из прогрессивно настроенной части интеллигенции, полный решимости заменить христианство политической «религией», которая прославляла народ, а в роли «священников» выступили представители революционного авангарда. Как говорил Робеспьер, «народ всегда важнее, чем отдельные личности... народ безупречен, а человек слаб». В любом случае отдельными личностями всегда можно пожертвовать.

Идеи Робеспьера были результатом тщательного изучения трудов Руссо, теория «общей воли» которого стала интеллектуальной основой всех современных разновидностей тоталитаризма. Согласно Руссо, люди, живущие в соответствии с общей волей, являются «свободными» и «добродетельными», а те, кто противится ей, — преступники, дураки или еретики. Этих врагов общего блага необходимо заставить покориться общей воле. Он описал это санкционированное государством насилие словами Джорджа Оруэлла как «принуждение людей к свободе». Именно Руссо изначально одобрил суверенную волю масс, отвергнув принципы демократии как порочные и бесчестные. Такие демократические механизмы, как голосование на выборах, создание представительных органов и так далее, «вряд ли необходимы, когда правительство исполнено благих намерений», по глубокомысленному замечанию Руссо. «Правители прекрасно знают, что общая воля всегда принимает ту сторону, которая наиболее благоприятна для интересов общества, то есть наиболее справедлива; поэтому чтобы следовать общей воле, достаточно поступать справедливо».

Стремление представлять фашизм и коммунизм как движения более демократичные, чем сама демократия, было аксиомой для их апологетов XX века в Европе и Америке. «Движение» выражало интересы народа, истинной нации и являлось проявлением провиденциальной исторической миссии этой нации, в то время как парламентская демократия была коррумпированной, фальшивой, противоестественной. Но суть общей воли гораздо глубже, чем тривиальная рационализация легитимности посредством популистской риторики. Идея «общей воли» привела к возникновению истинно светской религии из мистических аккордов национализма, религии, в которой «народ» фактически поклоняется самому себе. В силу того, что отдельные личности не могли быть «свободными», не являясь частью группы, их существование оказывалось лишенным смысла и цели в отрыве от коллектива.

Отсюда также следовало, что если новым богом был народ, то для самого Господа места не оставалось. В «Общественном договоре» Руссо говорит нам о том, что из-за разделения в христианстве Бога и Цезаря «люди никогда не знали, следует ли им подчиняться государственной власти или священнику». Вместо этой модели Руссо предложил общество, в котором религия и политика прекрасно дополняют друг друга. Лояльность по отношению к государству и лояльность по отношению к божеству должны пониматься одинаково.

Немецкий философ и богослов Иоганн Готфрид фон Гердер, которого не совсем обоснованно считают основоположником нацизма, заимствовал политические аргументы Руссо и приложил их к культуре. Общая воля была уникальной для каждого народа, по мнению Гердера, вследствие Исторической и духовной самобытности любой нации. Благодаря этому романтическому акценту многие представители интеллигенции и люди творческих профессий стали говорить о самобытности или превосходстве рас, наций и культур. Но тоталитарные режимы XX века прежде всего обязаны именно обожествляемому Руссо объединению граждан под руководствам самого мощного из когда-либо предложенных в политической философий государства. Народ в концепции Руссо определяется не по этнической принадлежности, не по географическому положению и не по традициям. Это объединение в большей степени происходит благодаря насаждаемой всесильным богом-государством общей воли, которая находит выражение в догмах «гражданской религии», как назвал ее сам Руссо. Те, кто отрицает коллективный дух сообщества, живут за пределами государства и не имеют права претендовать на его защиту. И в самом деле, государство не просто не обязано защищать антисоциальные личности или их группы, оно вынуждено покончить с ними.

Французские революционеры применили эти принципы на практике. Например, Руссо предложил, чтобы Польша создала националистические праздники и символы как основу для новой светской веры. Поэтому якобинцы, которые знали все работы Руссо почти наизусть, немедленно приступили к созданию новой массовой тоталитарной религии. Робеспьер утверждал, что только «религиозный инстинкт» может защитить революцию от «кислоты скептицизма». Но революционеры также знали, что прежде, чем государство сможет претендовать на такой уровень веры, они должны будут уничтожить все следы «лживого» христианства. Поэтому они приступили к широкой кампании, нацеленной на свержение христианства. Они заменили почитаемые праздники языческими, националистическими празднествами. Собор Парижской Богоматери был переименован в Храм Разума. По всей стране стали отмечать сотни языческих по своей сути праздников, прославляющих такие абстрактные понятия, как «разум», «нация» и «братство».

Италия Муссолини просто скопировала данную стратегию. Итальянские фашисты устраивали пышные зрелища и проводили сложные языческие обряды, чтобы убедить массы и мир, что «фашизм — это религия» (как часто заявлял Муссолини). «Две религии борются сегодня за... власть над миром — черная и красная, — писал Муссолини в 1919 году. — Мы объявляем себя еретиками». В 1920 году он объяснял: «Мы усердно работали, чтобы... дать итальянцам “религиозную концепцию нации” <...> чтобы заложить основы итальянского величия. Религиозное понятие итальянизма... должно стать побудительным мотивом и основным направлением нашей жизни».

Конечно, Италии пришлось столкнуться с проблемой, суть которой состояла в том, что столица государства также была столицей всемирной католической церкви. По существу борьба между светской и традиционной религиями осложнялась политикой местных властей и уникальностью итальянской культуры (как мы увидим далее, в Германии таких препятствий не было). Католическая церковь быстро осознала, что задумал Муссолини. В своей энциклике 1931 года Non abbiamo bisogno Ватикан обвинил фашистов в «поклонении государству» и осудил их стремление «монополизировать молодых людей, чтобы использовать их исключительно в нуждах партии и режима, основанного на идеологии, которая сводится к истинно языческому поклонению перед государством».

Мысль о священниках и лидерах, олицетворяющих дух или общую волю народа, настолько современна, что ниспровергает традиционную религию. Но желание наделить некоторые слои общества или отдельных правителей религиозной властью возникало еще в глубокой древности и может даже корениться в самой человеческой природе. Заявление (возможно, вымышленное) Людовика XIV «государство — это я» воплощает идею, согласно которой правитель и государство являются одним целым. Революционерам удалось не просто сохранить это учение, но сделать источником легитимности не Бога, а народ, нацию либо саму идею прогресса. Наполеон, революционный генерал, подчинил себе Францию при помощи именно такого распоряжения. Он был светским диктатором и стремился к дальнейшему революционному освобождению народов Европы. Его победы над Австро-Венгерской империей дали повод порабощенным Габсбургами народам приветствовать его как «великого освободителя». Он пытался подорвать авторитет католической церкви, провозгласив себя императором Священной Римской империи и приказав своим войскам превращать соборы в конюшни. Наполеоновские войска несли с собой бациллу обожествленного национализма в духе Руссо.

Таким образом, оказываются развенчанными как славный миф левых, так и главное обвинение правых, состоящие в том, что Французская революция была источником рационализма. На самом деле это не так. Революция была романтическим духовным протестом, попыткой заменить христианского Бога якобинским. Обращения к разуму были плохо завуалированными призывами к новому персонифицированному богу революции. Робеспьер презирал атеизм и атеистов, считая и то и другое признаками морального разложения монархии, и верил в «Вечное Существо, которое оказывает значительное влияние на судьбы народов и которое... наблюдает за Французской революцией совершенно особым образом». Чтобы революция была успешной, Робеспьеру пришлось заставить народ признать этого бога, который говорил через него и Посредством общей воли.

Только таким образом Робеспьер мог реализовать мечту, которая позднее увлечет нацистов, коммунистов и прогрессивистов: создание «новых людей». «Я убежден, — провозглашал он, — в необходимости проведения полного обновления и, если так можно выразиться, в необходимости создания новых людей». (С этой целью он провел закон, предписывающий забирать детей у их родителей и обучать их в школах-интернатах.) Как писал Алексис Токвиль, революционным деятелям «была присуща фанатичная вера в свое призвание, которое они видели в трансформации социальной системы сверху донизу и перерождении всего человеческого рода». Позднее он признал, что Французская революция стала «религиозным возрождением» и идеологией, давшей начало такой «разновидности религии», которая, «подобно исламу с его апостолами, боевиками и мучениками, захватила весь мир».

Фашизм остался в долгу перед Французской революцией и по ряду других причин. Робеспьер, как Сорель и его наследники, считал насилие средством, обеспечивающим верность масс идеалам революции: «Если источник народного правления в мирное время — это добродетель, то во время революции этими источниками одновременно становятся и добродетель, и террор: добродетель, без которой террор становится фатальным, и террор, без которого добродетель бессильна. Террор есть не что иное, как справедливость, быстрая, тяжелая, негибкая; поэтому она и есть проявление добродетели; это не столько особый принцип, сколько результат общего принципа демократии применительно к наиболее насущным потребностям нашей страны».

«Впервые в истории, — пишет историк Мариса Линтон, — террор стал официальной политикой правительства, нацеленной на применение насилия для достижения некоторой более значимой политической цели». Ирония пропала даром для большевиков, самопровозглашенных наследников Великой французской революции, которые определили фашизм, а не свою собственную систему, как «откровенно террористическую диктатуру».

Полезность террора была многогранной, но одним из главных преимуществ была его способность поддерживать постоянное ощущение кризиса. Кризис принято считать основным механизмом фашизма, так как он мгновенно прекращает полемику и демократическое обсуждение. Вот почему все фашистские движения прилагают значительные усилия, для того чтобы поддерживать характерную для чрезвычайного положения напряженную обстановку. В странах Запада этому способствовала Первая мировая война.

Война: зачем она нужна

Известно, что Муссолини и Ленин совершенно одинаково отреагировали на известие о войне: «Социалистический Интернационал мертв». И они были правы. По всей Европе (а затем и в Америке) социалисты и представители других левых партий голосовали за войну, отказываясь от доктрин международной солидарности и от догмы, согласно которой эта война была капиталистической и империалистической. После двух месяцев следования данной партийной линии Муссолини начал склоняться в сторону так называемого интервенционизма. В октябре 1914 года он написал редакционную статью в Avanti!, где объяснял свою новую провоенную позицию, сводя воедино марксизм, прагматизм и авантюризм. Партия, «которая хочет войти в историю, а также творить историю в той мере, насколько это допустимо, не может ценой самоубийства придерживаться линии, опирающейся на некоторую, не подлежащую сомнению догму или вечный закон в отрыве от железной необходимости [изменения]». Он процитировал предостережение Маркса, согласно которому «тот, кто разрабатывает постоянную программу на будущее, является реакционером». Он заявил, что если партия будет следовать букве, то это уничтожит ее дух.

Историк Дэвид Рэмси Стил полагает, что переход Муссолини в лагерь сторонников войны «вызвал такой же резонанс, как и сделанное 50 лет спустя заявление [Че] Гевары о том, что он отправляется во Вьетнам, чтобы помочь населению Юга защититься от агрессии Северного Вьетнама». Это хорошая позиция, но она обходит вниманием тот факт, что социалисты в Европе и Америке сплоченно выступали в поддержку войны главным образом потому, что это отвечало стремлениям народных масс. Наиболее шокирующий пример продемонстрировали социалисты в парламенте Германии, проголосовав за предоставление кредитов для финансирования войны. Даже в Соединенных Штатах подавляющее большинство социалистов и прогрессивистов поддержали американскую интервенцию с такой кровожадностью, которая должна была бы смутить их наследников сегодня, если те посчитают нужным потратить время на изучение истории их же собственного движения.

Это важный момент. Безусловно, Первая мировая война произвела на свет фашизм, она также породила антифашистскую пропаганду. С того момента, когда Муссолини выступил в поддержку войны, итальянские социалисты стали стыдить его за ересь. Вопрос «СМpages?» стал главным в негласной кампании против Муссолини. Его обвиняли в получении денег от оружейных баронов, а также мрачно намекали на финансовую поддержку из Франции. Обе эти точки зрения ничем не подкреплены. С самого начала фашизм назвали «правым» не потому, что он на самом деле был таковым, а потому что коммунисты посчитали, что это лучший вариант наказания за отступничество (и даже если фашизм действительно обладал правым уклоном в некотором давно забытом доктринальном смысле, он продолжал оставаться социализмом правого толка). Он всегда был таким. В конце концов если поддержка войны считается объективным признаком правого уклона, то Мамаша Джонс тоже была ярой сторонницей правых взглядов. Такая динамика актуальна и сегодня, так как, для того чтобы прослыть «правым» в определенных кругах, достаточно поддерживать войну в Ираке.

Муссолини признавал, что фашизм воспринимается как «правое движение», однако он всегда давал понять, что источником вдохновения и духовной родиной для него был социализм. «Я в ваших рядах сегодня, потому что все вы еще любите меня, — говорил он итальянским социалистам. — Что бы ни случилось, вы не потеряете меня. Двенадцать лет моей жизни в партии должны быть достаточной гарантией моей веры в социализм. Социализм в моей крови». Муссолини ушел из редакции Avanti!, однако он никогда не отрекался от любви к своему делу. «Вы думаете, что можете выгнать меня, но увидите, что я еще вернусь, — предупреждал он. — Я социалист и останусь им, и мои убеждения никогда не изменятся! Они укоренились очень глубоко».

Тем не менее Муссолини был вынужден выйти из партийной организации. Он присоединился к группе радикалов под названием Fascio Autonomo d’Azione Rivoluzionaria, выступавших в поддержку войны, и быстро стал их лидером. Опять же Муссолини не перешел на сторону правых. Приводимые им аргументы за вступление в войну были левыми по своей сути и в значительной степени перекликались с аргументами либеральных и левых американских интервентов, таких как Вудро Вильсон, Джон Дьюи и Уолтер Липпман. Он и принявшие его сторону «отступники» настаивали на том, что война ведется против реакционных немцев и Австро-Венгерской империи за освобождение других народов от ига империализма, а также способствует делу социалистической революции в Италии, истинно «пролетарском государстве».

Муссолини основал новую газету Il Popolo d’Italia («Народ Италии»), Само ее название символично, поскольку отражает некоторые изменения в мышлении Муссолини и проясняет главное различие между социализмом и фашизмом. Социализм основывался на марксистском утверждении, что общие интересы объединяют «рабочих» как класс в большей степени, чем какие-либо иные критерии. В лозунге «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» была заложена мысль о приоритете класса, класс становился важнее, чем раса, национальность, религия, язык, культура или любой другой «опиум» для народа. Муссолини было ясно не только то, что это предположение неверно по своей сути, но и что не стоит пытаться его опровергнуть. Если Сорель учил, что марксизм представляет собой совокупность полезных мифов, а не научный факт, почему бы не использовать еще больше полезных мифов при наличии таковых? «Я видел, что интернационализм начинает рушиться», — признался Муссолини позднее. Было «крайне глупо» полагать, что классовое сознание когда-либо сможет стать для людей сильнее зова нации и культуры. «Национальное чувство существует, и отрицать его нельзя», — говорил Муссолини. Тогда то, что называли социализмом, на самом деле было всего лишь его разновидностью, т. е. международным социализмом. Муссолини стремился создать новый социализм, социализм в границах одного государства, национал-социализм, дополнительным преимуществом которого была реальная возможность его создания. Старая социалистическая партия препятствовала движению в данном направлении, а, значит, это было «необходимым». Муссолини писал в II Popolo d’Italia: «Надо убить партию ради спасения социализма». В другом номере своей газеты он призывал : «Пролетарии, выходите на улицы и площади с нами и кричите: “Долой коррумпированную меркантильную политику итальянской буржуазии! Да здравствует освободительная война народов!”».

В 1915 году Муссолини был призван на службу в армию. Он смело сражался и даже был ранен осколком снаряда в ногу. Война послужила катализатором его мышления. Солдаты сражались как итальянцы, а не как «рабочие». Они жертвовали собой не во имя классовой борьбы, а во имя Италии. Он начал формулировать идею, известную как тринчерокрация. Суть ее сводится к тому, что ветераны заслужили право управлять страной, потому что они многим пожертвовали и обладали дисциплиной, способной улучшить бедственное положение Италии (в наши дни отголоски этого убеждения можно обнаружить в эпитете chicken hawk). «Окопный социализм» казался гораздо более правдоподобным, чем социализм заводского цеха, потому что Муссолини знал о нем не понаслышке. 23 марта 1919 года с целью сформировать народный фронт левых сторонников войны Муссолини и несколько его соратников основали движение Fasci di Combattimento в Милане. В него вошли не только ветераны-социалисты, но и футуристы, анархисты, националисты и синдикалисты.

Вот некоторые выдержки из их программы:

• снижение возрастного ценза до 18 лет, минимального возраста для избрания в органы власти до 25 лет, а также всеобщее избирательное право, в том числе и для женщин;

• упразднение Сената и создание Национального технического совета по вопросам интеллектуального и физического труда, промышленности, торговли и культуры;

• окончание призыва;

• отмена дворянских титулов;

• внешняя политика, направленная на расширение волеизъявления и власти Италии, в противоположность всем иностранным империалистическим державам;

• незамедлительное принятие государственного закона, устанавливающего нормированный 8-часовой рабочий день для всех работников;

• установление минимального размера заработной платы;

• создание различных органов власти, управляемых представителями рабочих;

• реформирование пенсионной системы и узаконивание возрастных ограничений работников при использовании их труда на опасных работах;

• принуждение землевладельцев обрабатывать свои земли либо экспроприация земель с последующей передачей ветеранам и кооперативам фермеров;

• обязательство государства создать «исключительно светские» школы для улучшения «морального и культурного состояния пролетариата»;

• установление прогрессивного налога на капитал, эквивалентного одноразовой частичной экспроприации всех богатств;

• конфискация всего имущества, принадлежащего религиозным общинам, и отмена доходов епископов;

• «пересмотр» всех военных контрактов и «изъятие 85 процентов всей военной прибыли»;

• национализация всех предприятий в сфере производства оружия и взрывчатых веществ.

Ах, эти светские правые, выступающие против элиты, отменяющие фондовый рынок, запрещающие детский труд, содействующие развитию здравоохранения, изымающие богатства, прекращающие призыв!

В ноябре получившие новое имя и явно левые фашисты выдвинули своих кандидатов для участия во всеобщих выборах. Они проиграли выборы социалистам. Большая часть историков утверждают, что именно этот урок заставил Муссолини двигаться «вправо». По словам Роберта О. Пакстона, Муссолини понял, что «в итальянской политике нет места для партии, которая может быть националистической и левой одновременно».

Я считаю, что это утверждение искажает реальную картину. Муссолини не двигал фашизм слева направо, он превратил его из социалистического в популистский. Несмотря на свою заметность, популизм ранее никогда не имел консервативного или правого уклона. И только в силу того, что слишком многие относили фашизм к числу правых течений, популизм при Муссолини также стали считать правым. В конце концов мысль о том, что политическая власть народна по сути и должна принадлежать народу, соответствовала классической либеральной позиции. Популизм был более радикальной версией этой позиции. Он по-прежнему остается идеологией «народовластия», но скептически относится к парламентской системе традиционного либерализма (например, к системе сдержек и противовесов). В Соединенных Штатах популисты, которые всегда были левой силой в XIX и начале XX века, выступали за проведение таких реформ, как прямые выборы сенаторов и национализация промышленности и банковского сектора. Прямая демократия и национализация были двумя основными пунктами фашистской программы. Также Муссолини стал называть Il Popolo d'Italia «газетой производителей», а не «социалистической газетой», как раньше.

Популисты от экономики и политики всегда делали акцент на «производителей». В их концепции, которую также называли producerism, проводилось различие между теми, кто создал богатство своими собственными руками, и теми, кто просто извлек из этого выгоду. Уильям Дженнингс Брайан, например, был большим охотником отличать «хороших и честных людей» от «праздных владельцев мертвого капитала». Популисты стремились расширить сферу деятельности правительства, для того чтобы разгромить «экономических роялистов» и помочь простым людям. Такова была сущность подхода Муссолини (который во многом напоминает позицию популярных современных представителей левого направления, таких, например, как Уго Чавес в Венесуэле). В числе фашистских лозунгов были: «Земля тому, кто ее обрабатывает!» и «Каждому крестьянину все плоды его священного труда!». Подобно другим популистам, Муссолини при каждом удобном случае использовал обновленную марксистскую теорию, чтобы объяснить свою любовь к мелкому землевладельцу. По его словам, Италия оставалась «пролетарской нацией», поэтому ей требовалось экономическое развитие, прежде чем она сможет достичь социализма, пусть даже за счет принятия целесообразности капиталистического способа товарных отношений. Ленин применил такую же тактику, реализуя свою новую экономическую политику в 1921 году, в ходе которой крестьянам предлагалось производить больше продуктов питания для собственного потребления и ради получения прибыли.

Сказанное не означает, что Муссолини был исключительно последовательным идеологом или политическим теоретиком. Будучи прагматиком, он с готовностью отбрасывал догмы, теории и альянсы, когда это было удобно. В течение нескольких лет после формирования партии Fasci di Combattimento лейтмотивами политической линии Муссолини были целесообразность и оппортунизм. В конце концов это была эпоха «экспериментов». Франклин Делано Рузвельт позже станет проповедовать те же самые принципы, исходя из того, что у него нет готовой политической программы, но есть желание заставить американцев взяться за дело и проводить в жизнь «смелые эксперименты». «Мы с уверенностью смотрим в будущее», — заявлял Франклин Делано Рузвельт. — Люди... не сдались. Перед лицом нужды у них... возникла потребность в дисциплине и руководстве. Они поручили мне помочь им в исполнении своих желаний. Таково мое призвание». «Fasci di Combattimento, — писал Муссолини в мае 1920 года, — не ощущает себя привязанной к какой-либо конкретной доктринальной форме». И во многом действуя так же, как это позднее будет делать Рузвельт, Муссолини просил итальянский народ довериться ему сейчас, отложив заботу о конкретной программе на будущее. Незадолго до получения поста премьер-министра Муссолини ответил тем, кто хотел от него конкретики, знаменитым высказыванием: «Демократы из Il Mondo хотят знать нашу программу? Наша программа сводится к тому, чтобы переломать кости демократам из Il Mondo. И чем скорее, тем лучше».

С 1919 по 1922 год, когда Муссолини в результате успешного «похода на Рим» стал премьер-министром, его главными целями были власть и борьба. Здесь надо понимать следующее. Многие фашисты были бандитами, настоящими головорезами, готовыми калечить и убивать, особенно члены ОВРА, тайной полиции фашистского государства, которая создавалась по образцу тайной полиции Ленина и соответственно получила название «ЧК». Потери, понесенные в инициированной фашистами «гражданской войне», составили около двух тысяч человек, при этом 35 процентов из числа убитых были сторонниками левых и 15 процентов — фашистами. Оценивать эти цифры можно по-разному, однако следует иметь в виду, что за этот период куда больше итальянцев погибло в ходе традиционных для этой страны мафиозных войн. В то же время многие фашисты на самом деле были представительными, респектабельными людьми, которым симпатизировали не только полицейские и судьи, но и обычные граждане. В общенациональной борьбе двух наиболее представительных фракций итальянский народ (рабочие, крестьяне, мелкие торговцы, ремесленники, а также состоятельные граждане) выбрал фашистов, а не признанных международной общественностью социалистов и коммунистов.

Стиль Муссолини был удивительно похож на стратегию Ясира Арафата (хотя Арафат, несомненно, пролил гораздо больше крови). Он вел политическую игру, утверждая, что занят поиском мирных соглашений и союзов, и в то же время пытался сдерживать ту часть представителей своего движения, которая в большей степени склонна к насилию. «Мои руки связаны», — заявил он, когда отряды фашистских чернорубашечников ломали кости своим противникам. Снова, как Ленин и Арафат, Муссолини проводил в жизнь философию «чем хуже, тем лучше». Он радовался насилию со стороны социалистов, потому что это давало ему возможность применить в ответ еще большее насилие. Скандалист, успевший поучаствовать в бесчисленных потасовках и драках с применением оружия, Муссолини считал физическое насилие искуплением и естественным продолжением интеллектуальной борьбы. В этом он был очень похож на Тедди Рузвельта. Нет необходимости защищать Муссолини от обвинений в том, что он практиковал организованное политическое насилие, как это пытаются делать некоторые из симпатизирующих ему биографов. Гораздо интереснее понять, чем мотивировали свое отношение к Муссолини его защитники и критики. Да, социалисты и коммунисты, с которыми он боролся, нередко были не лучше самих фашистов. А в некоторых случаях фашисты были гораздо хуже. Однако решающее значение имеет тот факт, что в стране, охваченной экономическим и социальным хаосом, а также испытывавшей унижение в результате подписания Версальского договора, позиция и тактика Муссолини привели его к победе. Кроме того, его успех был в большей степени обеспечен эмоциональными воззваниями популистского толка, а не идеологией и насилием. Муссолини обещал итальянцам восстановить их гордость и порядок в стране.

Роль событий, ускоривших его политический взлет, довольно спорна, и нет смысла их подробно обсуждать. Достаточно сказать, что «поход на Рим» был не спонтанным революционным событием, а спланированным политическим представлением, нацеленным на продвижение сорелевского мифа. Вражда между расистскими и другими левыми партиями достигла своего апогея летом 1922 года, когда коммунисты и социалисты выступили с призывом к всеобщей забастовке в знак протеста против отказа правительства взять деятельность фашистов под жесткий контроль. Муссолини заявил, что если правительство не подавит забастовку, то это сделают его фашисты. И начал действовать, не дожидаясь ответа. Когда «красные» начали забастовку 31 июля, сквадристы Муссолини, состоявшие в основном из квалифицированных бывших военнослужащих, подавили ее в течение дня. Они возобновили движение трамваев, обеспечили бесперебойную работу транспорта и, что важнее всего, наладили движение поездов «точно по расписанию».

«Штрейкбрехерская» тактика Муссолини оказала глубокое влияние на итальянскую общественность. В то время, когда интеллигенция по всему миру стала все циничнее отзываться о парламентской демократии и либеральной политике, военная эффективность Муссолини оказалась результативнее узкопартийного подхода. Подобно тому, как сегодня многие говорят о необходимости «отказаться от ярлыков» во имя общего дела, Муссолини стали рассматривать как политика, пытавшегося выйти за рамки «избитых разграничений на правых и левых». Аналогичным образом (как и некоторые современные либералы) он предлагал так называемый третий путь, который не был ни левым, ни правым. Он просто хотел добиться поставленных целей. При поддержке общественности, которая по большей части приняла его сторону, Муссолини планировал справиться с забастовкой иного рода — неразрешимыми разногласиями в парламенте, которые парализовали работу правительства, а следовательно, и «прогресс». Он пригрозил, что он и его чернорубашечники, получившие такое название потому, что итальянские спецслужбы носили быстро завоевавшие популярность в рядах фашистов черные водолазки, пойдут на Рим и возьмут бразды правления государством в свои руки. За кулисами король Витторио Эмануэле уже попросил его сформировать новое правительство. Но дуче все равно совершил марш, повторив поход Юлия Цезаря на Рим и предоставив новому фашистскому правительству полезный «революционный миф», который он станет искусно использовать впоследствии. Муссолини стал премьер-министром новорожденной фашистской Италии.

Как же правил Муссолини? Как в старом анекдоте про гориллу: так, как хотел. Муссолини стал диктатором менее жестоким, чем большинство, и более жестоким, чем некоторые. Однако он был очень популярным. В 1924 году он провел достаточно справедливые выборы, на которых фашисты одержали полную победу. В числе его достижений в 1920-е годы были принятие закона о равных избирательных правах для женщин (в New York Times это событие было подано как акт солидарности с американскими феминистками), конкордат с Ватиканом, а также оживление итальянской экономики. Преодоление длительного раскола между Италией и папой стало монументальным достижением с точки зрения внутренней политики Италии. Муссолини преуспел там, где многие другие оказались бессильными.

В последующих главах мы уделим внимание многим идеологическим и политическим аспектам, имеющим отношение к итальянскому фашизму. Но есть некоторые моменты, о которых следует упомянуть прямо сейчас. Например, Муссолини успешно позиционировал себя в качестве лидера будущего. На самом деле своему приходу к власти он в некоторой степени обязан такому направлению в искусстве, как футуризм. На протяжении 1920-х годов его стратегия управления воспринималась как исключительно современная, даже когда он и принимал такие политические меры, которые были не по нраву западной интеллигенции, например, законы, ограничивающие свободу СМИ. В то время как многие молодые представители интеллигенции отказывались от «догмы» классического либерализма, Муссолини казался лидером, возглавившим движение за отказ от старого образа мышления. В конце концов это была заря «фашистского века». Фашизм не случайно оказался первым политически успешным самопровозглашенным современным молодежным движением и получил широкое признание. «Вчерашней Италии не узнать в Италии сегодняшней, — заявил Муссолини в 1926 году. — Всей нации 20 лет, и поэтому она полна мужества, воодушевления, бесстрашия». В 1920-е годы ни один из политических лидеров во всем мире не ассоциировался в такой степени с культом технологии, в частности авиации, как Муссолини. К началу 1930-х годов руководители ведущих держав стали пытаться соответствовать созданному Муссолини образу «современного» государственного деятеля.

В некоторой степени репутация Муссолини как политического лидера нового типа стала результатом принятия им «современных» идей, в том числе американского прагматизма. В многочисленных интервью он утверждал, что считает Уильяма Джеймса одним из трех или четырех наиболее значимых в его жизни философов. Конечно же, это было сказано, чтобы произвести впечатление на американскую аудиторию. Однако Муссолини действительно был поклонником Уильяма Джеймса (находившегося под влиянием Жоржа Сореля), который считал, что прагматизм подтверждал и объяснял его философию управления, и руководил в русле прагматизма. Он на самом деле был «пророком эры прагматизма в политике», по выражению автора статьи, опубликованной в 1926 году в журнале Political Science Qarterly (и последовавшей за ней книги).

И если бы даже он иногда проводил политику, скажем, в духе свободного рынка, курс, которому он действительно отчасти следовал в начале 1920-х годов, не сделал бы его капиталистом. Муссолини никогда не отказывался от идеи абсолютной власти государства при выборе направления экономического развития. К началу 1930-х годов он счел необходимым сформулировать теоретические основы фашистской идеологии в письменном виде. До того времени идеология фашизма была значительно более произвольной. Но когда он наконец начал излагать эти принципы на бумаге, доктрина фашистской экономики стала вполне узнаваемой. Она оказалась всего лишь очередной «левой» кампанией по национализации промышленности или принятию такой формы ее регулирования, которая делала ее фактически национализированной. Этот политический маневр в действительности был лишь частным случаем так называемого корпоративизма, но он вызывал восхищение в Америке в то время и по сей день является образцом для зачастую неосознанного подражания.

Прагматизм — это единственное философское направление, которое привело к появлению в языке общеупотребительного слова с преимущественно положительной коннотацией. Когда мы называем руководителя прагматиком, то, как правило, рисуем образ реалиста, практика и, прежде всего, непредвзятого в идеологическом отношении человека. Тем не менее при использовании этого слова в обиходе его значение не всегда раскрывается достаточно полно. Грубо говоря, прагматизм — это одна из форм релятивизма, согласно которому любое полезное убеждение обязательно верно. С другой стороны, любая неудобная или неполезная правда ни в коем случае не может быть верной. Полезной правдой Муссолини была концепция «тоталитарного» общества (именно он придумал это слово), суть которой раскрывает его знаменитый девиз: «Все в государстве, ничего вне государства, ничего против государства». Практическим следствием этой идеи стала убежденность, что «честной игрой» будет все то, что идет на благо государству. Следует отметить, что, по утверждению многих антифашистов, милитаризация общества имеет ключевое значение при организации атаки фашизма на либеральное государство. Только она была не целью, а средством. Страстное желание сделать государство объектом религиозного пыла было порождено Французской революцией, и Муссолини как наследник якобинцев стремился вновь разжечь этот огонь. Никакой политический проект не мог быть в меньшей степени консервативным или правым.

В этом и во многих других отношениях Муссолини оставался социалистом до последнего вздоха, как он и предсказывал. Его правление фактически закончилось в 1943 году, когда он превратился в марионеточного правителя при нацистском режиме со штаб-квартирой в Сало, где он патетически планировал свое возвращение. Он проводил дни, издавая прокламации, осуждая буржуазию, обещая национализацию всех предприятий со штатом более сотни сотрудников и реализацию конституции Николы Бомбаччи, коммуниста и давнего друга Ленина. Он выбрал журналиста из числа социалистов для описания последней главы своей жизни в качестве дуче. По его словам, Муссолини заявил: «Я завещаю республику республиканцам, а не монархистам, а задачи социального реформирования — социалистам, а не среднему классу». В апреле 1945 года Муссолини бежал, чтобы спасти свою жизнь (по иронии судьбы снова в Швейцарию) с колонной немецких солдат (он был переодет в одного из них), а также в сопровождении своих помощников, любовницы и соратника Бомбаччи. Они были захвачены группой коммунистических партизан, которым на следующее утро было приказано казнить его. Как утверждают, любовница Муссолини упала на колени перед своим возлюбленным. А Бомбаччи восклицал: «Да здравствует Муссолини! Да здравствует социализм!»