Глава 1

— Бренда!

Голос слышится откуда-то издалека. Это потому, что я по уши погружена в книгу про «части тела», как называет это моя подруга Алекс. (На самом деле надо говорить «анатомия».) Я хочу быть врачом, когда вырасту, и потому каждую неделю я беру в библиотеке что-нибудь по анатомии. Все равно когда-нибудь придется выучить все кости и мышцы человеческого тела, вот я и решила не откладывать. Ну и потом, мне пока только девять лет, и я хочу узнать все, что нужно, заранее, чтобы успеть до того времени, как я начну думать обо всяких глупостях, вроде того как красить глаза или как нравиться мальчикам.

Так, вот череп. Мне всегда казалось, что в нем всего одна кость, если не считать нижней челюсти, а выходит, что на самом деле череп сделан из кучи мелких косточек, которые соединены между собой. Но почему? Ведь цельная кость была бы прочнее! Вот шлем для мотоцикла — он тоже защищает мозг, но ведь никто не собирает шлемы из кусочков, как пазлы.

Моей коленки касается нога в белом носке с дыркой на месте большого пальца.

— Бренда!

Я выныриваю из своих мыслей. Воскресный день клонится к вечеру. На другом конце дивана устроилась мама. Она опустила книжку, которую читала, и снова подталкивает меня ногой.

— Что, мам? — спрашиваю я.

— Ты голодная?

Я киваю. Сегодня воскресенье — мой любимый день, потому что по субботам маме нужно уходить на работу. В воскресенье мы обычно едим на завтрак вафли и идем в бесплатный музей или гуляем по Центральному парку. Потом мы возвращаемся домой и валяемся на диване с книжками до тех пор, пока не надо будет готовить ужин. На ужин у нас обычно вермишель в форме буковок с оливками и артишоковыми сердечками. Мы всегда соревнуемся, у кого получится самое длинное слово из вермишельных букв. Мама знает куда больше слов, зато у меня в запасе куча названий болезней, вроде «гемохроматоз» или «пневмокониоз», так что не все еще потеряно.

— Ты будешь шоколадное молоко или горячий шоколад? — спрашивает мама.

Я гляжу в окно и раздумываю над ответом. Шоколадное молоко мы пьем в жару, а какао — когда холодно. На дворе начало сентября, время какао уже на подходе. Лучи вечернего солнца падают на стены теплыми золотыми квадратами, а в парке уже пахнет осенью. Но к зиме я еще не готова.

— Молоко шоколадное буду я, — отвечаю маме, не заметив, что заговорила задом наперед. Я хочу быть похожей на талантливого и гениального Леонардо да Винчи. Он иногда писал задом наперед, ну, и я решила, что говорить задом наперед тоже неплохо. Так меня понимают только мои подруги — очень удобно, если надо сказать что-нибудь секретное в присутствии взрослых.

Правда, мама заявила, что в нашем доме все будут говорить по-человечески. Она пообещала, что, если я заговорю с ней задом наперед, она станет отвечать на латыни, и тогда уж мы точно ни до чего не договоримся.

Она одаривает меня своим фирменным взглядом, словно говоря: «Кто тут опять говорит задом наперед?» — и я быстро поправляюсь:

— То есть я буду шоколадное молоко.

Мама улыбается.

— Вот и славно. — Она встает и отправляется на кухню, которая с чулан размером. Мама работает в библиотеке, и денег у нас не так чтобы много. Кроме того, раз в неделю мама занимается с женщинами, которые не умеют читать, и за это вовсе ничего не получает. На самом деле, мама умная и, если бы только пожелала, запросто могла бы занимать важную должность в банке, как ее сестра, а моя тетя Тельма. Но мама как-то раз сказала мне, что у них с Тельмой разные цели. Я так поняла, что тетя Тельма хотела разбогатеть, а мама — нет.

Я, в общем-то, тоже не думаю о деньгах. Мне ни к чему модная одежда, плееры или там видеоигры. Хотя нет, есть одна вещь, о которой я мечтаю, — компьютер. Когда я бываю у своих подруг-тройняшек, они пускают меня за свой.

Как-то раз, когда мы сидели в комнате у Джерзи Мэй, я обнаружила в Интернете сайт со списком очень интересных болезней. К сожалению, я сделала ошибку — прочла вслух симптомы болезни под названием «бери-бери». И вдруг Джерзи Мэй стала бледнеть.

— У меня мышцы болят, — сказала она. — И я чувствую усталость. — Она откинулась на груду мягких розовых подушек.

— Ты стала раздражительной? — спросила я.

— Что есть, то есть, — ответила за сестру Джоанна. Джерзи Мэй стукнула ее подушкой.

— Вот видишь! — сказала Джоанна.

— А аппетит стал хуже? — продолжала спрашивать я.

— Да! — сказала Джерзи.

Третья сестра, Джессика, заметила, что вообще-то мы только что объелись фруктовым мороженым с карамельным соусом. Но Джерзи уже успела так перепугаться, что стала упрашивать родителей отвезти ее в больницу, и ее мама запретила нам заходить на этот сайт.

Я иду на кухню и отмериваю шоколадный порошок, чтобы приготовить шоколадное молоко — зачерпываю мерной ложечкой, а потом аккуратно ножом убираю получившуюся на ложке горку.

Краем глаза я замечаю мамину улыбку.

— Ты еще порадуешься, что я такая аккуратная, когда я стану доктором, а ты придешь ко мне за рецептом, — говорю я.

— Это точно, — отвечает мама.

Я мечтала быть врачом с тех самых пор, как прочла, что Леонардо резал трупы и изучал человеческий организм. Я решила, что, наверное, тело — ужасно интересная штука, если ради его изучения можно на такое пойти. И, как всегда, Леонардо оказался прав. В человеческом теле происходит столько всякого разного, что удивительно, как мы вообще ухитряемся хотя бы на ноги встать.

Мама бросает вермишель в кастрюлю с кипятком, а потом мажет французскую булку чесночным маслом и кладет в духовку — поджариваться.

— Давай поиграем после ужина в слова, в скрэббл? — предлагаю я.

— Давай, — говорит она. — Сегодня я тебя точно обставлю, — и с этими словами мама изображает явно преждевременный победный танец и кружится, размахивая кухонным полотенцем.

— А вот и нет! — говорю я, но в маминых глазах явно читается щекотальный замысел, поэтому я отступаю прочь из кухни, стараясь не поворачиваться к маме спиной.

— А вот и да! — отвечает она, делая выпад к моему правому боку — он у меня особенно чувствителен к щекотке.

— Нечестно! — визжу я сквозь смех. Мама точно знает, где меня пощекотать, а сама щекотки не боится, наверное, с самого рождения. Почему в книжках по анатомии не указаны зоны для щекотания?

Звонит телефон.

— Последи за хлебом, — просит мама, убегая в гостиную.

— Да?.. А, Тельма, привет, — говорит она.

Что-то тут не так. Мама и ее сестра прекрасно ладят, но не имеют привычки болтать друг с другом почем зря, хотя тетя Тельма живет в каком-нибудь часе езды от нас. У нее очень большой дом в очень фешенебельном пригороде, а поселилась она там, когда вышла замуж за очень богатого адвоката, а еще до того заработала большие деньги у себя в банке.

— Ох, милая, какая жалость! Да… да, конечно, мы вам поможем… Вторник? Да, вполне подходит. Во вторник у меня выходной, я буду дома всю вторую половину дня… да, тогда и встречу ее. Счастливо!

Нет, нет, нет! Пусть «ее» означает кого угодно — хоть кого! — только не мою двоюродную сестру Тиффани!

Тянет горелым. Я хватаю кухонную рукавицу и выдергиваю из духовки противень с крепко прожаренным чесночным хлебом. Входит мама. Выражение лица у нее непонятное.

— Ну, вот что, — говорит она.

Я собираю силу воли в кулак и готовлюсь к плохим новостям.

— Твоим тете и дяде нужно уехать, и няня твоей кузины Тиффани тоже уезжает. Няниной матери должны оперировать колено.

— А можно мне посмотреть? — оживляюсь я. Мне всегда хотелось увидеть настоящую операцию! Я не боюсь крови, кишок и всего прочего. Мне только противно, когда Джоанна выворачивает наружу веки, но ведь врач вряд ли станет выворачивать пациенту веки, когда надо прооперировать колено?

Мама меряет меня взглядом.

— Нет, доктор Айболит, нельзя, — отвечает она. — Дело вот в чем; все взрослые разъезжаются, поэтому Тиффани некоторое время поживет у нас.

У меня ужасно чешется голова. Еще бы, такие новости!

— Некоторое время? Это сколько?

— Неделю-другую, плюс-минус пара дней.

Надеюсь, что минус, и побольше. Моя двоюродная сестра Тиффани носит одежду от известных модельеров. Ее дом похож на обиталища рок-звезд, к которым вечно приезжает телевидение. Как-то раз мама потащила меня к Тиффани на день рождения, когда той исполнилось десять лет, и Тиффани весь день без остановки трещала о своих новых нарядах (обо всех вместе и о каждом по отдельности), о своих украшениях, о своем новехоньком телевизоре с плоским экраном и о своих видеоиграх. Когда кто-то из ее подружек спросил, есть ли у меня игровая приставка, Тиффани расхохоталась и сказала: «Нет, у нее только куча книг», а мне и рот раскрыть не дала. Как-то она гостила у нас в прошлом году, я вышла из комнаты на минуту, а когда вернулась, эта дура украшала блестящими голубыми кристалликами корону, которую сделала для своей собачонки.

— Это из моего химического набора! Сульфат меди! — закричала я.

— Классный цвет, да? — ответила Тиффани, любуясь короной.

Это было последней каплей. Готова поспорить на что угодно — у настоящих ученых никто не крадет химикаты, чтобы потом разукрасить собачью корону.

Мама сливает воду с вермишели, режет наискось, как я люблю, чесночный хлеб и несет все это на стол. Мне нравится наша уютная квартирка, но сейчас я смотрю на нее глазами Тиффани. Над ней не потрудился модный нью-йоркский дизайнер интерьеров — в отличие от дома, где живет Тиффани. Не стоят дорогие стеклянные безделушки на столах, не висят написанные маслом картины на стенах. Посуда у нас не сервизом, а вся разная — мама считает, что так веселее. Мне тоже так нравится больше, но Тиффани наверняка решит, что на нормальный сервиз у нас нет денег.

Я жую чесночный хлеб, но сегодня он не такой вкусный, как обычно.

— А обязательно, чтобы она приезжала? — спрашиваю наконец я.

Мама смотрит сочувственно.

— Послушай, я знаю, что у вас с Тиффани мало общего. Мы с ее мамой тоже очень разные люди. Но если вы чаще станете бывать вместе, то, возможно, станете относиться друг к другу получше.

Лично я в этом сильно сомневаюсь.

 

Глава 2

— Может, все еще будет не так страшно, — говорит Джессика.

Мы поднимаемся по ступеням в школу балета «Щелкунчик». Сегодня первое занятие в осеннем семестре. Джоанна и Джерзи Мэй — сестры Джессики — идут впереди. Я не тороплюсь за ними и иду с Джессикой — она ходит чуть медленнее, потому что одна нога у нее немного короче другой. Как-то раз я рассказала ей, что одинаковых частей тела вообще ни у кого не бывает — у всех у нас одна ступня чуть-чуть больше, а одна рука чуть-чуть длиннее другой. Джессику это приободрило. И хорошо, потому что разговоры с ней всегда помогают приободриться и мне. Я могу рассказать ей, что терпеть не могу Тиффани, но Джессика ни за что не станет обзывать меня бессердечной эгоисткой, раз я мечтаю, чтобы мою сестру похитили инопланетяне.

— Дрожите? — спрашивает запыхавшаяся от быстрого подъема Эпата. Мы входим в двери и направляемся к раздевалке, где ждем начала занятий, и Эпата на ходу сворачивает в пучок свои длинные волнистые волосы.

— К Бренде приезжает пожить двоюродная сестра Тиффани, — говорит Джессика.

— Та самая двоюродная? — Эпата смотрит на меня с ужасом в глазах. — Та самая задавака, которой вечно все не так?

Когда Тиффани гостила у нас в прошлом году, мы отправились в «Белла Италия» — ресторан, который принадлежит семье Эпаты. Тиффани с ходу заявила, что ресторан без скатертей на столах — это «жуткий примитив», а потом стала разглагольствовать о фешенебельных ресторанах, в которых успела побывать, сморщила нос при виде замечательных тортеллини, которые подают в «Белла Италия», и презрительно ткнула пальцем в крошечную щербинку на дне тарелки. (Ну кому, скажите на милость, придет в голову разглядывать дно тарелки с обратной стороны?) Эпата чуть было не вылила Тиффани на спину кувшин оранжевой газировки, но Эпатина мама в последний момент успела оттащить дочь.

Джессика многозначительно смотрит на Эпату.

— Я говорю Бренде, что, может быть, все не так уж плохо.

— Ты совсем лока, чокнутая? — говорит Эпата. (Ее мама пуэрториканка, а папа — итальянец, поэтому Эпата говорит по-испански, по-итальянски и по-английски, причем иногда — одновременно.) — Плохо, да еще как! — Она обнимает меня за плечи.

— Придумай для нее что-нибудь жуткое. Приведи к нам в ресторан — я попрошу Фабио облить все ее выпендрежные шмотки красным соусом. Перепрограммируй ее айпод — пусть играет только ту музыку, которую крутят в магазинах. Одолжи у Джессики игуану и сунь ее этой задаваке в постель!

Теперь уже Джессика смотрит на нас с ужасом. Она любит своих зверей почти так же, как своих подруг. Но попытаться все равно стоит.

Я улыбаюсь Джессике, пытаясь без слов дать понять, что я человек ответственный, которому не страшно одолжить ящерицу на денек-другой.

— Пожалуйста, дай мне Германа всего на…

— Ни за что! — отвечает она. Кажется, ее уязвила даже сама просьба. Мне становится не по себе.

— Извини. Я просто не хочу, чтобы Тиффани у нас жила, — вздыхаю я.

Мы садимся на скамейку и надеваем балетные туфли.

— Ладно, — говорю я, — подойдем к вопросу с позиции логики. Тиффани наверняка тоже не хочется жить со мной в одном доме. Ну и чего я тогда должна злиться?

И все-таки я плюхаюсь на скамейку так, словно у меня вдруг исчез позвоночник.

— Вот и правильно, — успокаивает меня Джессика. — И Леонардо да Винчи тоже наверняка умел уживаться с неприятными людьми.

Все-таки Джессика — умница, что упомянула Леонардо. От одного его имени я немного успокаиваюсь и уже могу вести себя как разумный человек.

— Привет!

Входит Алекс и садится прямо на пол возле нашей скамейки.

— А где твоя пачка? — спрашивает Эпата. Алекс бросает в нее балетной туфлей и улыбается. Алекс с мамой приехали в Нью-Йорк из Джорджии всего пару месяцев назад. Ее мама придумывает всякую необычную одежду и заставила Алекс надеть на первое занятие огромную пачку в блестках и колготки с розовыми молниями на заду. Меня при этом не было, но историю слышала множество раз. Правда, потом мама все-таки одумалась, и теперь Алекс ходит в обычной форме. Сегодня на ней коричневое трико и коричневые же колготки. Печатая шаг, входит Террела.

— Привет! — говорит она, садится на скамейку и снимает уличную обувь. Движения у нее плавные и точные. Ничего лишнего. Леонардо такая правильность понравилась бы.

— Наконец-то Орден Феи Драже снова в сборе, — говорит Эпата, улыбаясь нам всем. Наш Орден возник этим летом, когда мы с Эпатой, Террелой, Джерзи, Джоанной и Джессикой помогали Алекс выучить танец к концерту.

— Тоже мне «наконец-то», — говорит Террела. — С летнего семестра всего-то две недели прошло.

Эпата бросается к ней с объятиями — больше чтобы подразнить, потому что Террела не из тех, кто любит всякие сюси-пуси.

— Но я так по тебе соскучилась, мия кара! — И она делает вид, будто покрывает поцелуями голову Террелы. Та вырывается на свободу.

Входит девочка в блестящей диадеме.

— У-сю-сю, деточка, — говорит она Терреле, — а ты знаешь, что миленькие маленькие девочки учатся не здесь, а на втором этаже? — она упирает руки в бока и приторно-фальшиво улыбается.

Увы, девочка в диадеме учится в нашем классе с самого начала. И она прекрасно знает, что Террела тоже ходит в наш класс. Террела на год нас младше, но танцует просто здорово. Ну, а девочке в диадеме обязательно надо кого-нибудь задразнить. Наверное, из-за тяжелой диадемы у нее нарушилось мозговое кровообращение.

— Деточка, — преувеличенно вежливо отвечает ей Террела, — кабаны учатся не здесь, а в Африке, так что беги-ка ты за билетом на самолет.

На прошлом концерте девочка в диадеме танцевала в костюме кабана, и напоминание об этом ей явно не по вкусу. Но она не успевает ответить, потому что в раздевалку входит мисс Деббэ. На ней тюрбан — как всегда, и она сильно накрашена — как всегда. В правой руке у нее резная деревянная шкатулка. Чтобы привлечь наше внимание, мисс Деббэ стучит тростью по полу.

— Начнем наше занятие. Идемте, медам, — говорит она с сильным французским акцентом, разворачивается и направляется к лестнице.

Мы топаем следом.

— Видели шкатулку? — спрашивает Алекс. — Это что, сегодня опять будет речь про пуанты?

— Это уж наверняка, — отвечает Эпата. — Вздремнем, сестренки?

— Ты что! — пихает ее в бок Алекс. — Я вот не прочь еще раз послушать — интересно же!

— Ты просто эту речь всего один раз слышала, — говорит Эпата. — А мы — миль вэсес, миллион раз.

— Всего только девять, — поправляю я.

— А, без разницы, — говорит Эпата. — Разбуди меня ночью, и я все повторю слово в слово.

Мы поднимаемся на самый верх, поворачиваем налево и входим в главную студию — это мой любимый класс в школе. По левой стене идут высокие окна. Медового цвета деревянный пол залит солнцем.

— Садитесь, пожалуйста, — говорит мисс Деббэ.

Мы садимся на пол. Я озираюсь вокруг. Новеньких у нас нет, здесь все те же девочки, с которыми мы занимались летом. Позади нас сидят тройняшки. На голове у Джоанны бейсболка. Сейчас мисс Деббэ попросит ее снять…

— Джоанна, сними, пожалуйста, бейсболку, — говорит мисс Деббэ.

Джоанна торопливо стягивает кепку.

— Итак. Я рада поздравить вас с началом осеннего семестра в школе балета «Щелкунчик». Всех вас я знаю, а вы знаете меня. Нам с вами известно, какую огромную роль играет танец. Танец — это движение. И все же я хочу кое о чем вам напомнить.

Она открывает шкатулку, вытаскивает сверток в желтой папиросной бумаге и достает пару старых балетных туфелек.

— Все вы знаете, что у меня нет ничего дороже этих туфелек. Некогда их носила мисс Камилла Фримен, первая чернокожая прима-балерина «Балета Нью-Йорка». Она совершила то, что многие считали невозможным. Она трудилась, не жалея сил, и открыла путь на сцену другим чернокожим балеринам по всему миру.

Мисс Деббэ поднимает туфли повыше, чтобы всем было видно. На подметке правой туфельки виднеется автограф мисс Камиллы Фримен, сделанный черной ручкой.

— Зачем же я показываю вам эти пуанты? — продолжает мисс Деббэ. — Зачем?

— Да, зачем? — шепчет Эпата. — Зачем-зачем-зачем?

Алекс пихает ее в бок.

— Во-первых, мисс Камилла Фримен была моей наставницей. Когда я приехала в эту страну, она научила меня всему, что умела. Мы жили в дортуаре балетной школы, и мисс Камилла заботилась обо мне, потому что мне было очень одиноко на чужбине. Когда я смотрю на эти туфельки, то вспоминаю свою дорогую учительницу и внимательнее присматриваюсь к своим ученицам. Но главное — эти туфельки символизируют…

— Возможности, — тихо-тихо говорит Джоанна.

— Возможности, — говорит Эпата, закатывая глаза.

— Возможности, — говорит мисс Деббэ. — Эти туфельки напоминают нам о том, что в мире нет ничего невозможного. Если у вас есть мечта, вы можете ее достичь!

Она любовно заворачивает туфельки в папиросную бумагу и укладывает в шкатулку бережно, как яйцо. Закрывает крышку и ставит шкатулку на столик У двери.

— А теперь — к станку, — говорит мисс Деббэ.

После занятия мы спускаемся вниз переобуться.

— Тьфу ты! — говорит Террела. — Забыла сказать мисс Деббэ, что в субботу меня не будет.

Она бежит вверх по лестнице, направляясь в кабинет мисс Деббэ.

— А почему ее не будет? — спрашиваю я у Джессики.

— У кого-то из ее братьев показательное выступление по карате, — говорит Джессика. — Ну, он и сказал, что раз ходил на наш концерт, значит, Террела должна прийти на его каратешное шоу, не то он отработает на ней пару приемов.

— Поглядела бы я на него, — фыркает Алекс. Террела у нас невелика ростом, но связываться с ней определенно не стоит. Попытайся брат и вправду отработать на ней приемы карате, быть ему с переломом коленной чашечки (так медики называют коленку).

Мы выходим на улицу, где дожидаются взрослые. Джессика пожимает мне руку.

— Удачи, — говорит она. — Надеюсь, Тиффани не слишком будет тебя доставать.

В классе с подругами было так весело, что про Тиффани я почти позабыла.

— Спасибо, — говорю я. Именно в этот момент солнце скрывается за облаком. Вдруг становится холодно. Я дрожу.

К нам идет одна из старших сестер Эпаты. Она должна отвести меня домой, потому что мама не может — дожидается приезда Тиффани.

— Готова? — спрашивает она.

Эпата замечает мои колебания.

— Ой, да ладно тебе, пошли, — говорит она. — Нам еще целых пять кварталов пройти — успеем придумать кучу всяких гадостей для мисс Богатейки.

Я знаю, что не смогу сделать Тиффани настоящую гадость, но от предложения Эпаты все равно становится веселее на душе. Я надеваю рюкзак и делаю глубокий вдох.

— Ну, пошли.

 

Глава 3

Я открываю своим ключом дверь подъезда. Может, Тиффани еще не приехала? Но стоит мне подойти к двери квартиры, и мои надежды рассыпаются в прах — из-за двери доносится визгливое тявканье.

Это Помпончик.

Я открываю дверь, и ко мне тут же бросается крошечная собачонка. Розовый бантик у нее на голове мотается из стороны в сторону, а сама собачонка скалит мелкие зубки, рычит и пытается тяпнуть меня за щиколотку. В прихожей громоздится куча блестящих розовых чемоданов и сумок.

— Помпончик! — Тиффани выбегает в прихожую и подхватывает собачонку на руки. — Привет! — говорит она, поглядев на меня.

— Привет, — отвечаю я.

Тиффани подносит Помпончика к самому лицу и начинает сюсюкать с ним. Я довольно высокая для своего возраста, но кузина еще выше меня. Ее длинные волосы заплетены в мелкие тугие косички и оканчиваются бусинами, а усеянные сверкающими стразами джинсы наверняка стоят больше, чем весь мой гардероб, вместе взятый.

В дверях появляется мама.

— Привет, солнышко, — говорит она и целует меня. — А Тиффани только что приехала.

— Понятно, — говорю я.

— Помоги ей распаковать вещи, ладно? А я пока пойду займусь ужином.

Мы с Тиффани несем багаж в комнату. Точнее, багаж несу я — Тиффани не желает спускать Помпончика с рук и потому берет лишь одну крошечную сумочку.

— Где я буду спать? — спрашивает она, оглядывая мою тесную спальню.

— Хочешь, займи кровать, — говорю я. — Я буду на надувном матрасе на полу.

Такое положение дел меня вовсе не радует, но вчера мама прочла мне целую лекцию о том, как надо вести себя с гостями. Со своей стороны я выдвинула вполне логичный довод: если Тиффани будет спать на моей постели, у нас прибавится стирки, ведь белье придется стирать дважды. Но мама говорит, что хорошие манеры важнее логики. Маму я люблю, но научный склад ума у нее отсутствует напрочь.

Тиффани садится на мою кровать и оглядывается по сторонам. Смотреть особо не на что — книжная полка, стол, за которым я делаю домашние задания, да будильник.

Тиффани пробует мою кровать, слегка на ней подпрыгивая. Стразы на ее джинсах сверкают и отбрасывают разноцветные отблески, которые скачут вверх-вниз по стене.

— Моя кровать мягче твоей, — замечает она. — И гораздо больше!

Ну что тут скажешь?

— Ясное дело, а то как бы ты поместилась на ней со своей собачищей?

Насмешка теряет свою остроту…

— Нет-нет, что ты, у Помпончика своя кроватка, мама купила в специальном зоомагазине. Она вся бархатная, стоит триста пятьдесят долларов, и с маленькими подушечками, а на подушечках — стразики. Правда, заинька? — и она трется носом о нос Помпончика.

Неужели все богатые такие же ненормальные? Хотя нет, у тройняшек вот тоже богатые родители, и дом у них симпатичный, но Герман все равно спит в клетке, а не в специальной золотой кроватке для игуан.

— А это что за дикий старик на портрете? — спрашивает Тиффани.

Кровь бросается мне в лицо.

— Это не дикий старик, — говорю я как можно спокойнее. — Это Леонардо да Винчи.

— Пфф, — говорит она, — а с виду просто дикий старик. — С этими словами она отворачивается, ныряет в чемодан и выуживает оттуда маленькую собачью игрушку для Помпончика.

Дикий старик, ничего себе! И это она про самого великого мыслителя и художника тысячелетия? Я испытываю абсолютно необъяснимое желание треснуть Тиффани по голове самой моей большой драгоценностью — альбомом картин и набросков, сделанных Леонардо. Это очень большая, очень тяжелая книга. Но вместо этого я делаю несколько глубоких вдохов. В медицинских книгах написано, что глубокие вдохи способствуют активному поступлению кислорода в клетки тела и помогают успокоиться. Успокоиться не получается.

— Девочки, ужинать! — кричит с кухни мама.

Ну, слава богу!

Мы садимся за стол. Себе и Тиффани мама приготовила гамбургеры, а мне — вегетарианский бутерброд.

— А почему ты ешь не то, что мы? — спрашивает Тиффани.

— Бренда у нас стала вегетарианкой, когда прочла, что Леонардо не ел мяса, — говорит мама.

— Леонардо ди Каприо? — спрашивает Тиффани.

— Леонардо да Винчи, — говорю я сквозь сжатые зубы. — Тот дикий старик.

Мама направляет беседу в новое русло.

— Как дела дома, Тиффани? Папа с мамой по-прежнему много работают?

В последний раз мы виделись с Тиффани три месяца назад, когда у нее был день рождения. Три месяца — это очень долго, когда ждешь Рождество, но три месяца между встречами с Тиффани — это очень, очень мало. Наверное, что-то об этом должно быть в теории относительности Эйнштейна, но точно сказать пока не могу. Изучение естественных наук распланировано у меня на восемь лет вперед, и по этому графику физика намечена на седьмой класс.

Тиффани глотает кусок гамбургера.

— Папа все время в командировках, а мама — на работе, — на минуту она умолкает, но потом оживляется. — А знаете, мы перестроили бассейн! Теперь там на одном конце фонтан и все такое, а по дну — голубые камушки. Я много плаваю. И на лошадях люблю кататься. А у вас есть лошади?

Мы с мамой переглядываемся.

— Знаешь, в Нью-Йорке не слишком удобно держать лошадь, — говорит мама.

— Ой, я и забыла, — отвечает Тиффани.

Я и капли не завидую дому, в котором живет Тиффани, пусть они там хоть лошадей разводят, хоть крокодилов. В городе у нас на каждом шагу музеи — а что такого познавательного можно найти в пригороде? Единственное, что мне нравится, — ручей, который протекает у дома Тиффани. В этом ручье наверняка можно отыскать множество интересных бактерий.

Я бы с удовольствием их изучала, но пока у меня все равно нет микроскопа, так что и на ручей мне по большому счету наплевать.

Мама спрашивает Тиффани, часто ли она ездит верхом.

— Дважды в неделю, — говорит та. — Иногда я катаюсь на Чемпионе. Он черный с белым. А иногда беру Короля Хэла, он пегий с белой гривой. Ой, у меня же в компьютере есть фотографии, как я на нем скачу, я вам покажу. Занятия стоят сто долларов в час. Мама говорит, что верховая езда полезна для осанки. И еще у меня одна подруга уехала в Англию, а там все богатые играют в поло. Знаете поло, да? В него играют верхом. Может, когда-нибудь я поеду навестить подругу, так что мне нужно разбираться в лошадях. Тогда я смогу смотреть поло и все пойму.

Кажется, мама уже жалеет о своем вопросе.

— Я помою посуду, — быстро говорю я, когда ужин закончен.

— Спасибо, не стоит. Вы идите, а я здесь приберу.

Мамин взгляд говорит: «Постарайся поладить с ней».

Я отвечаю, тоже взглядом: «Может, не надо?»

Мамин ответный взгляд суров и непреклонен: «Надо».

И я вслед за Тиффани плетусь по коридору в комнату.

— Хочешь, я тебе покажу свою одежду? — спрашивает Тиффани.

— Очень хочу, — вру я.

Но вместо того, чтобы открыть чемоданы, Тиффани извлекает из-под них портфельчик, открывает, и… ну, конечно, это классный ноутбук, как раз такой, какой я купила бы себе, будь у меня миллион долларов.

Тиффани нажимает на кнопку и включает компьютер. На экране появляется вереница кадров. Поверить не могу — она всю свою одежду сфотографировала!

— Вот, вот, смотри — это платье мне мама привезла из Парижа, она туда ездила по работе. А это…

Я делаю вид, что смотрю на экран, но на самом деле не слушаю Тиффани. Я так ей завидую, что едва могу дышать. Плевать мне на все наряды мира, но вот компьютер… ах, как бы мне пригодился компьютер!

— Вот это платье — от известного дизайнера. Я его надевала, когда ходила на балет. Тогда давали специальное представление в честь мисс Камиллы Фримен, ты о ней, наверное, не слышала, но она очень знаменитая. Она была первой чернокожей балериной «Балета Нью-Йорка», — и Тиффани самодовольно улыбается.

— Я прекрасно знаю, кто такая мисс Камилла Фримен, — слышу я собственный голос будто со стороны. — У меня есть пара ее балетных туфель. С автографом.

Что я несу? Как-будто какая-то неведомая сила заставляет меня. Что эта сила еще может сказать?

— Правда? — спрашивает Тиффани.

Мысли в голове несутся наперегонки, но рот открывается сам собой еще быстрее.

— Правда.

Тиффани недоверчиво на меня смотрит.

— А где они?

— Дала подруге на время. Она хотела показать их своей маме.

Ну почему я не сказала, что пошутила? Теперь я понимаю, что имеет в виду мама, когда говорит, что кто-то копает себе яму все глубже.

Тиффани прищуривается:

— Я тебе не верю. Покажи!

— Заберу у подруги, когда увижусь с ней, — беззаботно отвечаю я. — Но это не раньше чем в субботу, когда у нас будут занятия в балетной школе. Может, ты к тому времени уже уедешь, — добавляю я, тайком скрещиваю пальцы и молюсь, чтобы мама ее няни поскорее поправилась.

— He-а, я тут по меньшей мере на две недели, — отвечает Тиффани.

— А, ну и отлично, — говорю я. — Тогда я успею их тебе показать.

* * *

Той ночью я долго лежу без сна. С моей кровати доносится ровное дыхание Тиффани и посапывание Помпончика. Я все время сползаю с матраса, но спать мне мешает не это.

Зачем я сказала Тиффани, что у меня есть пуанты мисс Камиллы Фримен?

В одной из моих книг по медицине говорится, что в момент стресса организм начинает вырабатывать какую-то штуку под названием адреналин. Адреналин делает человека сильнее или быстрее обычного, чтобы вы, например, смогли приподнять наехавший на старушку автомобиль или убежать от медведя. Правда, в книжке не говорилось о том, что под влиянием адреналина человек может наврать с три короба собственной кузине, но, может, именно поэтому я и солгала?

Так или иначе, а Леонардо бы этого не одобрил.

 

Глава 4

На следующее утро, когда я просыпаюсь, в животе у меня ком. Я почти сразу вспоминаю, что произошло, а вспомнив, издаю стон и перекатываюсь по матрасу. Может, Тиффани позабудет о туфлях?

В коридоре слышится постукивание собачьих когтей. Открывается дверь, и влетает Помпончик. Он бежит прямиком к моим кроссовкам, лежащим у кровати, и сразу же запускает зубы в левый. Я отбираю у него обслюнявленный кроссовок, и тут в комнату заглядывает мама.

— Ты уже встала? Мы только что сводили Помпончика на прогулку. Давай скорее, нам уже вот-вот уходить.

Я одеваюсь и плещу себе в лицо водой. Тиффани сидит за столом и рассматривает коробку хлопьев так, словно это какая-нибудь инопланетная диковина.

— А наша кухарка всегда готовит мне бекон, тосты и омлет, — говорит она. Сегодня Тиффани одета в футболку с логотипом дизайнера поперек груди, очередные вычурные джинсы и берет. Нет, скажите мне, зачем надевать берет к завтраку?

— Что ж, значит, тебе приятно будет для разнообразия попробовать хлопья, — отвечает мама. Ее голос звучит чуть выше обычного.

Я насыпаю себе в тарелку хлопьев.

— Тиффани пойдет в школу вместе со мной? — спрашиваю я, стараясь, чтобы в голосе не звучал ужас.

— Нет, — отвечает мама, — Тиффани привезла с собой все учебники и, пока меня не будет, останется у миссис Эпплтон.

Миссис Эпплтон — это милая старая дама с нашего этажа. На прошлой неделе она подарила мне маленькую модель человеческого скелета, которая хранилась у нее с тех пор, как сын миссис Эпплтон учился в мединституте. Как-то нехорошо на целый день подсовывать ей Тиффани.

— Меня бы ни за что не отправили в государственную школу, — говорит Тиффани. — Я всегда ходила в частные. Мама говорила, что в детстве вы с ней ходили в государственную школу, и что там не было никаких условий для оптимальной организации обучения. — Она поворачивается ко мне. — Оптимальный — это…

— Бренда знает, что такое «оптимальный», — говорит мама и выходит из комнаты. Я вижу, как она закатывает глаза.

Мама права. Я знаю, что оптимальный — это «наиболее благоприятный и эффективный». Вот Тиффани, например, избрала оптимальную стратегию, чтобы довести меня и получить по голове.

Впрочем, мне есть о чем подумать и без Тиффани. Проклятые балетные туфли! Надо признаться, и чем скорее, тем лучше.

— Тиффани, с туфлями мисс Камиллы Фримен такая история… — быстро говорю я, пока не вернулась мама.

— О, я так хочу их увидеть! — говорит она, аккуратно промакивая рот салфеткой. — Откуда они у тебя?

— Ну, понимаешь… — начинаю я, но Тиффани меня перебивает.

— Знаешь, я так удивилась! Эти туфли — настоящий раритет. Они стоят кучу денег. Никогда бы не поверила, что стану завидовать тебе из-за какой-нибудь вещи!

Она говорит это без ехидства, скорее, как о чем-то очевидном и совершенно естественном. Такая уж она бесхитростная.

Я снова вспыхиваю, и слова признания застывают у меня на губах.

— Вот видишь, а ведь позавидовала.

— Пять минут до выхода! — кричит мама.

— А ты не наливаешь в хлопья молока? — спрашивает Тиффани.

Я и забыла — слишком увлеклась собственными мыслями. Вот, значит, почему мне кажется, будто я опилки жую.

Возвращается мама.

— Бренда, я договорилась с мамой Алекс. После школы она отведет тебя к Эпате, а я заеду и заберу тебя в пять, ладно?

Я улыбаюсь ей с благодарностью. Она ведь могла попросить маму Алекс забросить меня к миссис Эпплтон.

Мама подмигивает.

* * *

Учебный год начался вчера, и мистер Торк, наш новый учитель, сразу же расставил парты большим кругом вдоль стен класса. Он сказал, что мы можем садиться, кто где хочет, «за исключением тех, кто пожелает злоупотребить полученной привилегией». Ровно через две минуты привилегией злоупотребил Кевин Фелан — он подложил бутерброд с курятиной на стул Хлои Такер, как раз когда та собиралась сесть. Теперь Кевин сидит рядом с мистером Торком.

Я прихожу в школу чуть раньше обычного, и к приходу Алекс уже сижу за партой.

— Что случилось? — спрашивает она, садясь рядом со мной.

Поначалу я колеблюсь. Терпеть не могу делать глупости, и уж тем более терпеть не могу, когда об этих глупостях узнают другие люди. Но Алекс ведь моя подруга. Я знаю, что этим летом она тоже чувствовала себя очень глупо, когда мучилась с танцем Феи Драже. И я рассказываю ей о том, как солгала Тиффани.

— Ну и ну, — говорит она. — И что теперь делать?

Я качаю головой.

— Понятия не имею. У тебя нет идей?

— Нет, но я знаю, кто может придумать что-нибудь полезное, — улыбается Алекс.

Класс Террелы находится через три двери от нашего. На перемене мы ловим Террелу в коридоре, и Алекс рассказывает ей о случившемся. Террела трогает языком кривые зубы и смотрит в потолок — она всегда делает так, когда думает. Она ни слова не говорит о том, как глупо я поступила (это я и сама понимаю), и думает только о том, как решить проблему. Вот за это я и люблю Террелу.

— Нужно созвать экстренное совещание Ордена, — говорит она. — Встречаемся у Эпаты. Я предупрежу тройняшек.

У Террелы есть мобильник — она уговорила отца купить его, потому что ей все время приходится командовать своими старшими братьями. Она младшая в семье, но именно благодаря ей все в доме отлажено и выполняется точно в срок. Террела решает, кто из братьев покупает продукты, кто забирает ее из школы, а кто несет в химчистку отцовские костюмы. Братья давно перестали на это жаловаться, потому что поняли: если слушаться Террелу, в доме все будет как надо. Она прирожденный командир.

Тройняшки ходят в другую школу. Эпата тоже учится не у нас, но она знает, что после уроков я зайду к ним в ресторан, поэтому будет меня ждать.

— Спасибо, Террела, — говорю я.

Террела четко поворачивается и идет в свой класс.

Четыре часа. Мы с Джессикой, Джерзи Мэй, Джоанной, Алекс и Террелой сидим в обитой ярко-красным винилом кабинке в глубине ресторана «Белла Италия». В это время дня клиентов немного, но мы все равно слышим доносящийся из кухни звон тарелок и кастрюль. В воздухе плывет вкусный запах чесночного хлеба.

Приходит Эпата. В руках у нее поднос с прохладительными напитками. В большинстве стаканов жидкость странного коричневого цвета — это потому, что Эпате нравится делать коктейль, который она называет «белла бомбелла». Эпата смешивает апельсиновый сок, колу, сок лимона, лайма и мускатную шипучку. Получается на удивление вкусно.

Эпата протягивает стакан простой лимонной шипучки Джерзи Мэй — та не любитель экспериментов, — раздает остальным бомбеллу и садится рядом с нами.

— Ну, в чем дело? — спрашивает она.

Я откашливаюсь.

— Я сказала своей двоюродной сестре Тиффани, что у меня есть балетные туфли мисс Камиллы Фримен, и пообещала, что в субботу покажу их.

— Подумаешь, катастрофа, — говорит Джоанна. — Купи какие-нибудь балетные туфли и изваляй в пыли — будут выглядеть как старые.

Я слышу, что в соседней кабинке мама Эпаты убирает со стола, поэтому отвечаю задом наперед, как всегда, когда нужно скрыть что-нибудь от взрослых.

— Отличить может она. Раньше были как, такие не туфли балетные сейчас, — мама Эпаты выходит из кабинки. — Я где-то читала, — говорю я уже по-человечески.

— Ты про все читала, — говорит Джоанна. Сама она не слишком любит читать и хочет быть спортсменом-скейтбордистом — Джоанна говорит, им читать не обязательно. Я как-то раз сказала, что, когда Джоанна станет заключать рекламные контракты с какими-нибудь компаниями, ей так или иначе придется эти контракты читать. Но Джоанна заявила, что этим займется ее дядя-юрист.

— А зачем ты сказала Тиффани, что это твои туфли? — спрашивает Джессика, глядя на меня.

Я краснею.

— Сама не знаю. Она рассказывала обо всяких штуках, которые у нее есть, а потом достала компьютер…

Я умолкаю. Мои объяснения выглядят не слишком убедительно, да и вряд ли я смогу рассказать, как Тиффани меня разозлила.

Но Джессика кивает так, будто все понимает.

— Может, тебе лучше сказать ей все как есть, — говорит она.

— Еще чего! — кричит Эпата и хлопает ладонями по столу так, что вилки и ложки начинают дребезжать. Неужели она ждала этого момента с прошлого года, когда ей не дали вылить на Тиффани оранжевую газировку? — Нужно поставить мисс Богачку на место! Она же ничего, кроме вещей, не видит — вот и надо показать ей, что у тебя есть то, чего нет у нее. Мы должны добыть эти туфли. Позаимствуем их у мисс Деббэ.

Джерзи Мэй смотрит на нее со страхом.

— То есть… украдем? — спрашивает она.

— И ничего не украдем, — говорит Эпата. — Просто возьмем ненадолго.

Мы разом смотрим на Террелу, которая молчит с самого начала разговора. Она самая практичная из всех нас, поэтому мне кажется, что она должна сразу же отвергнуть идею Эпаты. Но Террела ведет себя странно.

— Так и сделаем, — говорит она. — В субботу после занятий унесем туфли с собой. В воскресенье и в понедельник школа закрыта. Во вторник принесем туфли назад и положим на место. Мисс Деббэ ничего не заметит.

— Мы же даже не знаем, где она их держит, — устало говорю я. — Может быть, Джессика права и надо просто рассказать Тиффани, что я ей наврала.

— Я знаю, где мисс Деббэ держит туфли, — вполголоса говорит Террела.

Мы наклоняемся к ней.

— И где? — спрашивает Джоанна.

— Когда я на той неделе зашла к ней после занятий, она как раз убирала шкатулку, — говорит Террела. — Она ее держит в правом нижнем ящике стола. — Террела высасывает последние капли газировки из стакана и облизывает конец соломинки. — А достает она их, скорее всего, только в начале семестра. Не думаю, что она вытаскивает их каждый день, чтобы поболтать по душам. Мы их запросто добудем.

Я не разделяю ее уверенности. Наш план начинает напоминать эпидемию гриппа, про которую я как-то читала, — сначала вроде бы ничего страшного, но эпидемия ширится, больных все больше, и вдруг бац, и люди начинают валиться замертво.

— Ну, как тебе? — спрашивает Террела.

Я оглядываю сидящих за столом подруг. Кажется, план понравился всем — кроме Джерзи Мэй и Джессики. Ну, Джерзи Мэй всегда всего боится, поэтому на нее можно не обращать внимания. Но вот Джессика смотрит на меня с таким разочарованием, словно ждала, что я отвергну всю затею. Я быстро отвожу взгляд.

— Ладно, — говорю я. — Так и сделаем.

 

Глава 5

План, как всегда, разрабатывает Террела. Кабинет мисс Деббэ находится на третьем этаже школы «Щелкунчик». Сын мисс Деббэ, мистер Лестер, тоже преподает в нашей школе и часто бывает там, когда у нас идут занятия. Но на выходные он собирался куда-то уехать, поэтому не сможет поймать нас на третьем этаже, где нам совсем нечего делать.

В субботу после занятий Эпата останется в классе и попросит мисс Деббэ помочь ей освоить упражнение, которое мы будем разучивать.

Алекс будет стоять на страже возле студии. Если мисс Деббэ выйдет, Алекс подаст сигнал — начнет насвистывать.

Мы с Террелой проскользнем в кабинет мисс Деббэ и раздобудем туфли.

Джоанна выйдет из школы и скажет родителям, что мы задержались, потому что пошли в туалет.

Для Джерзи Мэй задания не нашлось, потому что она совершенно не умеет лгать, а Джессика не участвует по моральным соображениям. Я втайне радуюсь тому, что хоть кого-то из подруг не вынудила пойти на преступление.

Похоже, Террела спланировала все до последней мелочи. У нее даже готов план возвращения туфель в кабинет мисс Деббэ, но раньше времени она рассказывать о нем не хочет.

— Сосредоточьтесь на чем-нибудь одном, — говорит Террела в субботу, когда мы поднимаемся по ступеням школы. — Думайте только о своей части работы.

Я немного нервничаю, но в то же время чувствую облегчение: скоро я покажу Тиффани эти самые пуанты, и через каких-нибудь семьдесят два часа все закончится. Я не то чтобы высчитывала…

Но в школе сразу же начинаются проблемы. У дверей нас встречает мистер Лестер.

— Здравствуйте, девочки, — говорит он, придерживая дверь. Он одет неизменно аккуратно, а свитер у него того же темно-коричневого цвета, что и усы с бородкой.

— Он же должен был уехать! — шипит Эпата в сторону Террелы.

— А я думала, вы уезжаете на выходные, — говорит мистеру Лестеру Алекс.

— Мечтаете от меня избавиться? — улыбается мистер Лестер.

Эпата наступает мне на ногу.

— Ой! — говорю я. Террела прожигает нас взглядом.

Мистер Лестер тасует какие-то картонки.

— В воскресенье и понедельник придут маляры, покрасят классы, — говорит он. — Я решил остаться и присмотреть за работой.

С этими словами он направляется к лестнице.

Мы идем в раздевалку, дожидаться занятия. Джоанна поворачивается к Терреле:

— И что теперь?

Террела снимает уличную обувь и ставит ее под скамейку, тщательно ровняет носки, пятки и возится до тех пор, пока кроссовки не встают идеально ровно. Я понимаю, что в это время в ее голове бешено работают мысли. В раздевалку входят другие девочки и начинают разминаться перед занятием.

— Будем придерживаться плана, — говорит в конце концов Террела. — Просто будем готовы отменить операцию, если нам помешают.

Как всегда, урок начинается с упражнений у станка. Мы приседаем и встаем, и желудок мой тоже ходит вверх-вниз, словно делает плие. Интересно, подруги тоже нервничают? Эпата приседает ниже и подскакивает выше, чем все остальные. Джоанна словно бы скучает, но упражнения делает хорошо. Джерзи Мэй то и дело теряет равновесие и хватается за станок, чтобы не упасть, но у нее так всегда. У Террелы приседания выходят плавно и четко. Алекс пришлось потрудиться, чтобы нагнать всех, но сейчас она прекрасно выполняет упражнения и даже добавляет время от времени лишний взмах рукой, как Эпата. У Джессики движения грациозные и чуть замедленные.

Это, наверное, самое длинное занятие за всю историю человечества. Я то и дело поглядываю на часы, в полной уверенности, что час уже давно прошел, но оказывается, что прошло не больше двух минут.

Отзанимавшись у станка, мы делаем тур шене через весь зал. Приятно хотя бы отчасти выплеснуть накопившееся напряжение.

— Сегодня у тебя прекрасно выходят туры, Бренда, — с сильным французским акцентом говорит мисс Деббэ и похлопывает меня по спине, когда я оказываюсь у противоположной стены зала. Мне становится совсем тошно — а я-то собираюсь «позаимствовать» у нее туфли.

Но стоит мне решить отменить операцию, как время начинает бежать быстрее. Я пытаюсь привлечь внимание Террелы, но не могу. Мисс Деббэ говорит, что урок закончен. Тройняшки бегут задержать родителей. Террела тянет меня за собой и, выходя, я слышу, как Эпата просит мисс Деббэ объяснить ей комбинацию, которую мы разучивали на прошлой неделе.

— Я совсем ничего не поняла. Не могли бы вы показать мне эти движения медленно? Только очень-очень медленно!

Вслед за нами выходит Алекс и занимает позицию внизу лестницы. Мы с Террелой бежим наверх. Я вдруг чувствую, что ноги у меня стали словно чугунные, по сто фунтов каждая, и виноваты в этом вовсе не плие, которыми мы только что занимались.

— Давай лучше не будем, — говорю я.

— Ш-ш… там мистер Лестер! — говорит Террела.

Мистер Лестер стоит в большой зале на третьем этаже. Рядом с ним человек в белом комбинезоне. Они прикладывают к стене картонки с образцами краски и что-то обсуждают. Мы крадемся вдоль противоположной стены коридора, надеясь, что он нас не видит.

В туалете шумит вода. Выходит девочка из младшей группы. На ней розовая футболка и колготки — так ходят все малыши. Раньше они носили трико и колготки, но никак не могли управиться со всеми этими одежками в туалете, то и дело не успевали вовремя их снять, и после нескольких таких случаев мисс Деббэ сказала, что футболки для занятий балетом тоже годятся.

Девочка смотрит на нас круглыми глазами.

— Здесь что сегодня, весь город собрался? — шепчу я.

— Ш-ш! — отвечает Террела.

Дверь кабинета мисс Деббэ приоткрыта. Нам остается всего несколько шагов, но тут сзади слышится противный голос:

— И что это вы тут, интересно, делаете?

Это девочка в диадеме. Она упирает руки в бока, словно учительница на школьном дворе во время большой перемены.

Мы с Террелой смотрим друг на друга. Должно быть, из-за шума унитаза мы не расслышали свист Алекс.

— А ты? — спрашивает Террела. Я бросаю быстрый взгляд в сторону большого зала. Мистер Лестер и маляр не обращают на нас никакого внимания.

— Я иду в туалет, а тебе какое дело? — отвечает девочка, поправляя свою диадему — наверное, специально, чтобы мы заметили, что диадема у нее новая, с розовыми и сиреневыми стразами.

— Мы тоже в туалет, — говорит Террела. Мы стоим ближе к двери туалета, чем девочка в диадеме.

— Иди первая, — говорю я ей.

Она смотрит на меня с подозрением.

— Почему это?

Мы теряем время. Кто знает, сколько еще мистер Лестер будет заниматься краской? Приходится выкручиваться, и я говорю:

— Меня мутит от пируэтов. Того и гляди, стошнит, а тогда запах будет…

Девочка в диадеме пулей влетает в туалет и захлопывает дверь.

— Быстро! — говорит Террела.

Мы ныряем в кабинет мисс Деббэ. Он очень напоминает уборную прима-балерины (что неудивительно — ведь в молодости мисс Деббэ была именно прима-балериной). На стене — зеркало в золоченой раме, на комоде с выдвижными ящиками стоит ваза с лилиями. В центре кабинета, на красном персидском ковре высится стол. В воздухе витает запах духов мисс Деббэ.

— Шкатулка в правом нижнем ящике стола, — шепотом говорит Террела.

Я обхожу стол. В правой тумбе у него три выдвижных ящика. Я тянусь к нижнему, но замираю, не успев до него дотронуться.

— А как же отпечатки пальцев? — говорю я.

— Ты же не в сериале! — говорит Террела. — И вообще, мисс Деббэ не станет искать отпечатки, потому что мы скоро вернем туфли на место, и она вообще ничего не узнает.

И все-таки я вытягиваю из розовой коробки на столе бумажную салфетку и оборачиваю ею ручку ящика, прежде чем за нее взяться, — на всякий случай.

Резная деревянная шкатулка стоит у передней стенки ящика. Я робко открываю крышку. Пуанты лежат внутри, на слое желтой папиросной бумаги. Я осторожно извлекаю их из шкатулки. Видеть их мне уже случалось, и не раз, но держать в руках — это совсем другое ощущение. Эти туфли касались сцены «Балета Нью-Йорка», а носила их одна из самых известных балерин мира. Прикоснуться к этим туфлям — все равно что прикоснуться к кисти, которой писал свои картины Леонардо.

Террела выглядывает из кабинета и снова поворачивается ко мне.

— Бренда, скорее! — шепчет она.

Я возвращаюсь в реальность и тут понимаю, что мы допустили промах. Мы явились сюда прямиком с занятия, и мешки, в которых мы носим балетную обувь, остались в раздевалке.

— Куда их положить? — спрашиваю я. — Нельзя же вот так вот просто вынести их в руках!

Мы озираемся — может быть, здесь найдется пластиковый пакет? Но пакета нет.

— Сунем под трико, — говорит Террела. — Дай мне.

Я даю ей туфлю, и она сует ее в вырез своего трико. Я делаю то же самое.

— Пропихни на бок и прикрой рукой, — говорит Террела. Я вожусь с туфлей до тех пор, пока она не оказывается у меня на правом боку носком вверх.

— Дай посмотрю, — говорит Террела. Я поворачиваюсь к ней, стараясь держать руку естественно.

— Ничего, сойдет, надо только быстрее добраться до раздевалки, — говорит она. — У меня не слишком торчит?

— Как будто большая опухоль на ребрах, — говорю я.

— Чего-чего? — переспрашивает Террела, но тут мы снова слышим шум спущенной воды.

— Бежим! — говорит Террела и тянет меня за собой, вон из кабинета. Не оглядываясь, мы мчимся вниз по лестнице. Надеюсь, девочка в диадеме не заметила, что мы выбежали из кабинета мисс Деббэ.

Мы вбегаем в пустую раздевалку и вытаскиваем туфли из-под трико. Я беру у Террелы вторую туфлю и прячу обе в свой мешок. После этого мы надеваем кроссовки и куртки и выбегаем на улицу, где нас ждут взрослые. Эпата, Алекс и тройняшки вопросительно на нас смотрят. Террела поднимает оба больших пальца. Эпата подмигивает.

— Спасибо, Тер, — шепчу я, прежде чем подойти к Эпате и ее сестре — они должны проводить меня до дома.

— Удачи, — говорит Террела.

Что ж, теперь удача мне не так уж и нужна. Всего-то и осталось, что показать Тиффани туфли мисс Камиллы Фримен. А через три дня мы отнесем их обратно, положим на место, и я смогу позабыть об этой истории и спать спокойно. Это проще, чем выучить число «пи» до десятого знака — а уж число «пи» я назову, даже разбуди меня посреди ночи.

 

Глава 6

— Я пришла! — кричу я, захлопывая входную дверь. Обоняние сообщает мне о наличии в доме свежеиспеченного печенья с шоколадной крошкой (ну, то есть я чувствую его запах).

Мама выходит поздороваться. На ней зеленый передник поверх джинсов, и прежде чем обнять меня, она вытирает об него руки.

— Я пеку печенье для благотворительного базара в библиотеке, — говорит она. — Как занятия?

— Отлично, — говорю я. — А где Тиффани?

Кажется, я впервые в жизни хочу поскорее увидеть кузину. Жаль будет, если она уехала и вся наша нервотрепка окажется впустую.

Возвращаясь на кухню, мама отвечает:

— Она в твоей комнате. Кажется, расставляет фотографии одежды по цвету… или что-то в этом роде. Хочешь печенья?

— Потом, — говорю я и иду прямиком к себе.

Когда я вхожу, Тиффани поднимает взгляд от компьютера.

— Привет, — говорит она.

Свернувшийся у нее на коленях Помпончик зевает, показывая зубы — будто демонстрирует, какой он ужасно страшный зверь, — но тут же снова засыпает.

— Привет, — с этими словами я закрываю дверь почти полностью, но все-таки не до конца — так, чтобы мама нас не видела, но при этом не стала бы спрашивать, зачем мы заперлись.

— Я принесла туфли.

Тиффани выпрямляется и откладывает ноутбук.

— Покажи! — говорит она.

Я открываю мешок. Вот они, туфельки, на самом верху. Я не спеша достаю их и ставлю на покрывало.

Рот у Тиффани округляется буквой «о», но она не произносит ни слова. Я улыбаюсь. Впервые в жизни мне удалось лишить кузину дара речи. Она бережно берет в руки туфельку с автографом.

— О-о-о… — только и может сказать она, ведя пальцем по ткани. Я тоже рассматриваю туфельку. Она сшита из нежно-розового атласа с кожаной подошвой. Я не очень-то разбираюсь в балетных пуантах, но нынешние определенно выглядят иначе. Внутри туфелька пожелтела от времени, а возле подошвы с ткани облезла краска. Автограф на ней красивый, прямо-таки каллиграфический, с завитушкой после «Фримен».

Тиффани удивленно на меня смотрит.

— Ты как будто никогда их прежде не видела, — говорит она.

Я пожимаю плечами:

— Да просто они клевые, вот и все.

— Да, точно, — говорит она, рассматривая вторую туфельку. — А откуда они у тебя? — спрашивает Тиффани уже совсем другим голосом. Как будто прежде она считала меня чем-то вроде стола или табуретки — в общем, мебелью, которая где-то там маячит, но внимания не заслуживает, — а теперь выяснилось, что и я кое-чего стою. Мне становится приятно.

— Друг достал, — говорю я. И это даже почти не ложь — ведь это Террела помогла мне достать туфли.

В коридоре слышатся мамины шаги. Я поворачиваюсь спиной к двери, так, что-бы мама не увидела туфли, если вдруг войдет в комнату.

— Девочки, — говорит мама, заглядывая в дверь, — если я еще хоть минуту просижу на этой кухне, то сойду с ума. Пойдем, съедим по пицце? — И она идет дальше по коридору.

Тиффани все еще рассматривает туфли. Я вдруг понимаю, что она вполне может затеять разговор о них за обедом, а это никак не будет способствовать пищеварению.

— Тиффани… — говорю я.

— Что? — спрашивает она, аккуратно ставя туфли на кровать.

— Слушай, не говори об этих туфлях при маме, ладно?

— Почему? — спрашивает она.

Я всегда предпочитаю факты выдумкам, и фантазер из меня плохой.

— Мне их подарил мамин бывший бойфренд, — говорю я. — Он был сыном мисс Камиллы Фримен… очень известным хореографом. Но он… трагически погиб. Если маме о нем напомнить, она впадает в депрессию, — я напускаю на себя грустный вид.

Тиффани округляет глаза.

— Какой ужас! А что с ним случилось?

Эх, я ведь сама напросилась на вопрос…

— Ну… — я оглядываю комнату в поисках вдохновения, и взгляд мой падает на полку, где стоит «Остров сокровищ». — Это из-за пиратов, — говорю я.

— Каких пиратов?!

— Ну, не то чтобы совсем уж пиратов… Он поехал на рыбалку на своей лодке, и ему показалось, что он увидел пиратский флаг на проплывающем корабле. Он наклонился, чтобы разглядеть получше, выпал из лодки и погиб.

— Он что, плавать не умел? — спрашивает Тиффани. — Я думала, лицензию на лодку дают только тем, кто умеет плавать.

Черт, я совсем забыла, что у отца Тиффани собственная яхта!

— У него был столбняк — такая болезнь, когда мышцы сжимаются и не могут разжаться. Он не мог пошевелить ногами, его затянуло под мотор и разрубило на кусочки.

Про себя я извиняюсь перед вымышленным маминым бойфрендом за жестокий способ, которым я с ним расправилась, но по крайней мере эта кровавая история заставит Тиффани молчать.

Кузина смотрит на меня выпученными от ужаса глазами, но ни о чем больше не спрашивает. Не дожидаясь, пока она придет в себя, я прячу туфли мисс Камиллы Фримен под одеяло, чтобы их не увидела мама.

— Идемте, девочки, — зовет мама. Мы берем куртки и идем за ней к двери. Похоже, Тиффани подташнивает. (Ну и ладно, мне достанется больше пиццы!) Я же, наоборот, чувствую, что парю в воздухе, не касаясь земли, словно летучая машина великого Леонардо.

Мы сидим в одной из передних кабинок ресторана «Белла Италия». Эпатин отец, невысокий, толстенький, черноусый, приносит нам плетенку с чесночным хлебом.

— За счет заведения, — говорит он и кланяется маме, демонстрируя нам прядь волос, зачесанную поперек блестящей, почти лысой головы.

Из кухни появляется Эпата. Она проскальзывает в кабинку и садится рядом со мной.

— Здрасьте, мисс Блэк, — говорит она маме.

— Эпата, ты ведь помнишь Тиффани, двоюродную сестру Бренды? — спрашивает мама.

Эпата и Тиффани без особой радости приветствуют друг друга. Тиффани оглядывает Эпату с ног до головы.

— Тебе нельзя красиво одеваться, потому что ты работаешь в ресторане, да? — спрашивает Тиффани.

На самом деле Эпата одета вполне симпатично, на ней нормальная футболка и джинсы. Я вижу, что она начинает краснеть, и думаю: вдруг на этот раз ей все-таки удастся окатить Тиффани оранжевой газировкой. К счастью, мама Эпаты понимает, что происходит что-то не то, и направляется к нам. Эпатина мама очень красивая. У нее блестящие темные волосы, а одета она в зеленое платье с рисунком из розовых и оранжевых цветов. Как-то раз она сказала мне, что это платье напоминает ей тропические леса в Пуэрто-Рико, где она родилась. Она загоняет Эпату обратно на кухню и принимает наш заказ. И вот уже мы наслаждаемся «Особой вегетарианской», а мама наливает нам мускатную шипучку из кувшина, принесенного мамой Эпаты. Мы едим и едим, пока уже не можем проглотить ни кусочка.

Мы прощаемся с Эпатой и ее семьей и неспешно проходим пять кварталов до нашего дома. Солнце греет мне шею. В парке катаются на роликах дети. Стоит чудесная погода, какая бывает только в конце лета. Мне хочется спать, и в то же время меня переполняет счастье. Мама открывает дверь и мы входим в квартиру.

— Пойду посплю, — заявляю я.

— Я, пожалуй, тоже, — зевает мама и идет к себе.

Я открываю дверь моей комнаты. Тиффани идет следом за мной.

На кровати сидит Помпончик. Он ворчит и чавкает. В зубах у него то, что осталось от туфелек мисс Камиллы Фримен.

 

Глава 7

От ужаса я застываю на месте и не могу даже заговорить. Тиффани протискивается в комнату, видит, чем занят Помпончик, и издает визг.

— Что случилось? — кричит из своей комнаты мама.

— Ничего, — хором отвечаем мы с Тиффани.

Тиффани бросается вперед и вырывает из зубов Помпончика мешанину ткани и лент. От туфель остались одни лохмотья. Подошва с автографом теперь похожа на швейцарский сыр — вся в дырочках от собачьих зубов.

Мы молча смотрим на рваные клочья ткани у нее в руках. В голове у меня пустота. Краешком сознания я понимаю, что нахожусь в шоке — это такое состояние, с помощью которого наше тело справляется с тяжелыми ситуациями. Например, если человеку отрежут палец, поначалу боли может и не быть, потому что тело как бы отключается.

Но потом оно снова начинает работать — увы, именно это со мной и происходит. Я оседаю на пол. Сердце стучит так громко, что я слышу шум крови в ушах. Что скажет мисс Деббэ?

Я почти забыла о Тиффани и вспоминаю о ней лишь услышав позади ее испуганный голос.

— Ты ведь не скажешь моей маме? Пожалуйста, не говори!

Я оборачиваюсь. Прежде я никогда не видела Тиффани испуганной, но сейчас она явно чего-то боится.

— Не знаю… я… — отвечаю я. Что делать? У меня скоплено двести сорок семь долларов и пятьдесят шесть центов на обучение в колледже — может быть, хватит, чтобы сбежать подальше, куда-нибудь в Марокко или в Узбекистан.

— Пожалуйста, не рассказывай ей! — умоляет Тиффани. — Она сказала, что если Помпончик еще хоть раз пожует чью-нибудь обувь, она отдаст его в приют! А уж если она узнает, что он сжевал такие туфли…

По ее щеке ползет слеза.

Я опять застываю на месте — во второй раз за последнюю минуту. Никогда не видела, чтобы Тиффани вела себя по-человечески. Я-то думала, она всегда получает то, что хочет.

— Ну, пожалуйста, не говори никому! — повторяет Тиффани. — Я подарю тебе свой айпод. И мою любимую видеоигру. Мне так жаль твои туфли!

Я смотрю на нее и понимаю, что завязла слишком глубоко и лгать дальше не имеет смысла.

— Это не мои туфли, — говорю я поникшим голосом.

Тиффани озадачена.

— Ну да, это туфли мисс Камиллы Фримен, но сейчас-то они твои, так ведь?

Я качаю головой.

— Они принадлежат моей преподавательнице балета. Я стянула их из ее кабинета сегодня днем. И собиралась потом вернуть. Но теперь…

Я ложусь на пол и закрываю глаза рукой. Мне стыдно перед Леонардо, который наблюдает за происходящим со стены. Уж он-то наверняка никогда не крал туфли у собственной преподавательницы.

Подбегает Помпончик и обнюхивает мою голову. Я открываю один глаз и смотрю на него. Глупый пес, думаю я, это ты во всем виноват!

Но в глубине души я понимаю, что виноват не пес. Я ведь знала, что он жует обувь, но не убрала туфли подальше. И кто тут, выходит, глупый?

Помпончик потихоньку придвигается ближе и начинает лизать мне лицо маленьким ласковым язычком.

Глаза у меня наливаются слезами. Я смаргиваю слезы и сажусь.

— Я ничего не скажу твоей маме, — говорю я. — Отдать собаку в приют — страшно даже подумать.

Тиффани бросается на меня с объятиями. Я так удивлена, что не могу ответить ей тем же.

— Спасибо, спасибо! — говорит она. — Я твоей маме тоже ничего не скажу. Про… ну, ты понимаешь.

Она кивает в сторону туфель, которые лежат на кровати грудой рваных лоскутов.

Я беру в руки то, что некогда было левой туфелькой, и рассматриваю со всех сторон. Расскажет Тиффани маме про туфли, не расскажет — не важно. Все равно правда выйдет на свет. И что тогда будет со мной?

 

Глава 8

До вечера следующего дня мы с Тиффани не выходим из комнаты. Мы не хотим попадаться маме на глаза, которая, как все мамы, непременно догадывается, если ты сделаешь что-нибудь плохое. Наверное, у мам есть для этого специальный орган, только в книгах по анатомии его почему-то не рисуют.

Мама ловит меня, когда я выбираюсь на кухню за соком. Я напрягаюсь. Но мама говорит только:

— Я смотрю, вы стали лучше ладить, да?

— Ага, — говорю я и пытаюсь улыбнуться, но чувство такое, будто у меня на лице грязевая маска, как у женщин из телешоу. Щеки словно застыли.

— Я очень рада, — говорит мама, целуя меня в макушку.

Интересно, а за кражу туфель ребенка могут посадить в тюрьму? Если да, то каюк моим большим планам.

Я возвращаюсь в комнату, и тут звонит телефон. Трубку берет мама. Мы с Тиффани слышим, как она говорит:

— Минутку, сейчас я ее позову.

Тиффани засовывает изуродованные туфли под кровать за миг до того, как к нам заглядывает мама.

— Солнышко, это Террела, — говорит она, протягивая мне трубку.

— Спасибо, — говорю я. — Алло.

Я стараюсь, чтобы голос звучал нормально, но он все равно какой-то визгливый.

— Привет, — говорит Террела. — Ты уже показала Тиффани туфли?

— М-м… да, — говорю я.

— И как?

— Не очень, — отвечаю я, бессовестно преуменьшая масштаб случившегося примерно в миллион раз.

— Почему? Что случилось? — спрашивает Террела.

— Э-э… — я слышу, как мама в коридоре сметает пыль с книжных полок у моей двери, и перехожу на речь задом наперед. — Перекусила немного Тиффани собака.

— Да мне-то какое дело до ее перекусов, — говорит Террела.

Я слышу, что мама ушла дальше по коридору.

— Собаки много чего едят. Иногда, например, туфли… — шепчу я.

На мгновение в трубке воцаряется молчание — Террела пытается понять, о чем я говорю. Затем она издает пронзительный вопль, от которого у меня едва не лопаются барабанные перепонки. Я отвожу трубку подальше от уха.

— Эта глупая собака слопала туфли мисс Камиллы Фримен? — кричит Террела.

Я стараюсь говорить как можно спокойнее.

— Совершенно верно.

— Что же ты теперь будешь делать? — орет она.

— Интересный вопрос, — отвечаю я. — Есть предложения?

На том конце телефона наступает тишина.

Видимо, предложений у Террелы нет.

— Ой-ей-ей-ей-ей! — говорит она. — Вот это вляпались, так вляпались!

— Спасибо, я в курсе, — говорю я и падаю на кровать. Тиффани сидит на полу и смотрит в никуда — так она сидит уже два часа. Никогда еще я не видела, чтобы она сидела на полу. Террела шумно вздыхает в телефон.

— Так, слушай, мне надо подумать. Я тебе перезвоню.

Я вешаю трубку.

Тиффани вопросительно смотрит на меня.

— Это моя подруга Террела. Иногда она придумывает отличные решения, если что-нибудь случается, — говорю я.

Тиффани качает головой. Карие глаза смотрят грустно.

— Тут уж ничего не исправишь, — говорит она.

Как ни неприятно это признавать, но, похоже, она права.

 

Глава 9

Террела не перезванивает. Утром в понедельник я ловлю ее в школьном коридоре.

— Извини, — мнется она, — я так ничего и не придумала. Ничегошеньки!

Она очень смущается — наверное, потому, что впервые в жизни не сумела найти выход из ситуации.

Моя последняя надежда тает, как дым на ветру.

— Ну, ладно, — отвечаю я.

— Может, она не сразу заметит, — говорит Террела. — Может, мы еще что-нибудь придумаем.

Я киваю и бреду по коридору к своему классу. Я прекрасно понимаю, что разоблачение — лишь вопрос времени.

* * *

Во вторник я прихожу в школу «Щелкунчик» довольно рано. Все тело у меня чешется, как при крапивнице. В животе бурчит, как при дизентерии. Голова болит, как при малярии. Я пытаюсь понять: что, теперь так будет все время, пока меня не поймают?

К туалетам на первом этаже стоит очередь, поэтому я поднимаюсь на третий. В кабинете мисс Деббэ я вижу саму мисс Деббэ и мистера Лестера.

— В субботу они были на месте. Я знаю наверняка! — говорит мисс Деббэ. Французский акцент у нее становится сильнее, чем обычно. — А теперь… вот, погляди!

Я слышу шорох папиросной бумаги. Я помню, как шуршит именно эта бумага. Я подкрадываюсь к двери кабинета и заглядываю внутрь. Да, резная деревянная шкатулка стоит на столе, а мисс Деббэ перебирает бумагу так, словно надеется, что туфли завалились куда-нибудь в уголок.

Мистер Лестер наклоняется вперед, чтобы рассмотреть ящик стола.

— Ты уверена, что они не выпали сами по себе? В столе их нет?

— Разумеется, в столе их нет! — говорит мисс Деббэ. — Пуанты мисс Камиллы Фримен! Кто, кто мог это сделать?

Мистер Лестер шагает туда-сюда по комнате. Я чуть отступаю назад, чтобы меня не заметили.

— В субботу после занятий в школе были только маляры. Они работали оба выходных, но я точно помню, что твой кабинет был заперт.

— Не может этого быть — ведь пуанты исчезли! — говорит мисс Деббэ. — Немедленно позвони этим малярам!

— Успокойся, мама, — говорит мистер Лестер. — Ну откуда им знать про туфли? Может быть, виноват кто-нибудь из учениц?

Мисс Деббэ выпрямляется во весь рост и гневно глядит на сына.

— Мои девочки на такое не способны! Они знают, как я дорожу этими туфельками. Они знают, что они значат для меня. Нет, туфли взял кто-то из маляров.

Желудок у меня ухает вниз.

Мистер Лестер вздыхает.

— Ну ладно, позвоню их начальнику и спрошу.

— Нет, не спросишь, а сообщишь ему об инциденте. Я хочу получить туфельки назад! — говорит мисс Деббэ. — И пусть они уволят того, кто их украл!

Мое сердце замирает и перестает биться. (На самом деле, конечно, оно бьется, не то я бы упала замертво. Хотя лучше упасть замертво, чем делать то, что я вот-вот собираюсь сделать.) В жизни бывают очень-очень плохие вещи, а бывают — еще хуже. То, что я стащила туфли и не уберегла их — это очень-очень плохо. Но если какого-то неповинного маляра выгонят с работы за мои грехи, это будет еще хуже. Ноги сами несут меня вперед, и я вхожу в кабинет чуть ли не раньше, чем понимаю, что со мной происходит.

— Бренда, — хмурится мистер Лестер, — что случилось?

Я делаю глубокий вдох.

— Это я взяла туфли, — говорю я.

Они смотрят на меня с недоверием.

— Ты? — спрашивает мисс Деббэ, ничего не понимая. — Но… но ты же такая славная девочка. Такая умная. Зачем тебе понадобились эти туфли?

— Я хотела показать их своей двоюродной сестре, — говорю я. — И собиралась положить их на место.

Мистер Лестер и мисс Деббэ молчат. Лучше бы они на мена накричали, или вызвали полицию, или еще что-нибудь такое сделали. Под их взглядами я чувствую себя последней преступницей.

— Где же туфли сейчас? — спрашивает мистер Лестер.

— Дома, — говорю я, не упоминая о том плачевном состоянии, в котором они находятся.

Выражение лица мисс Деббэ смягчается.

— Иди сюда, Бренда, — говорит она.

Я с опаской подхожу к столу. Может, она хочет меня ударить? К счастью, леди драться не пристало, а в школе «Щелкунчик» все очень хотят быть настоящими леди. Нет, мисс Деббэ просто берет мою руку в обе ладони. Руки у нее теплые. Я смотрю вниз, на ее унизанные кольцами узловатые пальцы.

— Кажется, я понимаю, зачем ты это сделала, — мягко говорит она. — Прикоснуться к этим туфелькам — это все равно что прикоснуться к гению, правда? Эти туфельки — символ того, что труд может превозмочь самые большие препятствия. Вот почему они так вдохновляют меня. Я думаю, что и для тебя они служат источником вдохновения, и ты просто хотела приблизиться к этому источнику хотя бы ненадолго.

Я молчу, хотя в животе у меня все переворачивается, словно в трюме угодившего в шторм корабля. К чему она клонит?

Мисс Деббэ продолжает:

— Ты дурно поступила, взяв эти туфли, Бренда. Ты ведь это понимаешь?

Я с готовностью киваю.

— Но ведь даже лучшие из нас временами бывают не в силах противиться искушению. Вот я, к примеру, вчера съела кусок шоколадного торта. А ля мод, — она прикрывает глаза и слегка покачивает головой, а затем продолжает: — Поэтому мы поступим так. Если в субботу ты вернешь туфельки, я никому ничего не расскажу. Это будет наш секрет.

Она отпускает мою руку, хотя я по-прежнему ощущаю нажим ее колец.

— Но… — начинаю я.

Мисс Деббэ не дает мне договорить.

— А вот если ты не принесешь туфельки в субботу, я вынуждена буду поговорить с твоей матерью. Ты меня поняла?

У меня слабеют ноги. В ушах грохочет кровь. Стены вокруг покачиваются. Мама будет вне себя. Она меня убьет. Мне никогда больше не позволят ходить в «Щелкунчик», а где я тогда буду встречаться со всеми своими подругами? Я представляю, каково будет сидеть по вторникам и субботам дома и знать, что они все здесь, а я нет.

— Поняла, — говорю я.

Мисс Деббэ кивает.

— Хорошо. Теперь иди разомнись перед занятием.

Я поворачиваюсь и выхожу из кабинета. У меня есть ровно четыре дня на то, чтобы найти решение. Это невозможно, но оно должно существовать! Так или иначе, а я его найду.

 

Глава 10

Я спускаюсь в раздевалку. Террела, Эпата, Алекс и тройняшки уже там, сидят рядышком в углу. Эпата встречает меня широкой улыбкой.

— Вернула туфли, да? Как прошло? — спрашивает она.

Я гляжу на Террелу. Та качает головой. Она никому ничего не сказала.

Алекс внимательно на меня смотрит.

— Бренда, ты здорова? Как-то ты странно выглядишь.

— Может, у нее бери-бери, — тревожно говорит Джерзи Мэй и отступает на шажок.

Я чувствую взгляд Джессики, но мне так неловко, что я не могу посмотреть на нее и гляжу на Джерзи Мэй.

— Пообещай, что не будешь визжать, — говорю я ей.

Она смотрит возмущенно.

— Почему это я должна визжать? Я вообще никогда не визжу!

Я оглядываюсь. Совсем рядом с нами сидят еще несколько девочек.

— Туфли в лохмотья изжевала собака моей кузины, — говорю я.

Джерзи Мэй взвизгивает. Все, кто есть в раздевалке, немедленно поворачиваются к нам. Джоанна быстро закрывает сестре рот рукой.

— Не может быть! — говорит Алекс, когда остальные девочки теряют к нам интерес и снова начинают заниматься своими делами.

— Может.

— А мисс Деббэ уже знает, что туфли пропали? — шепчет Эпата.

— Знает.

— А что собака их сжевала, знает? — спрашивает она.

— Нет, — я приваливаюсь к стене. — Она сказала, что если я верну их в субботу, она никому ничего не скажет. А если не верну…

— То что? — перебивает Эпата, наклонившись ко мне.

— Тогда она все расскажет моей маме, и что там будет дальше — неизвестно. Мама ведь может даже запретить мне заниматься балетом.

Подруги разом ахают.

Алекс поворачивается к Терреле.

— Тер, надо что-нибудь придумать!

Террела качает головой.

— Я все выходные думала.

— Но нужно ведь найти выход! — говорит Алекс.

Террела меряет ее взглядом.

— Слушай, если бы я была Суперменом, я бы, конечно, полетала вокруг Земли и повернула время вспять, но я так не умею. Вот ведь странно, да?

С минуту мы все молчим. Я гляжу на Джессику.

— Ты была права, — говорю я. — Нельзя было брать туфли. Это было ужасно глупо. Можешь больше со мной никогда не разговаривать.

Джессика смотрит так, словно видит меня насквозь. Она садится ровно и говорит:

— Если нам нужно достать туфли к субботе, то мы их достанем.

Я сдвигаю брови.

— Джессика, они же не просто слегка попорчены. От них почти ничего не осталось!

— Все равно, — твердо говорит она. — Мы найдем выход. Встречаемся у нас дома, завтра после школы. Туфли принеси с собой. И чтобы пришел весь Орден. Договорились?

Странно видеть, как Джессика принимает на себя командование. Обычно командиром у нас бывает Террела.

— Договорились, — отвечаем мы.

Решимость Джессики вселяет в меня новую надежду. Действительно — должно же быть какое-то решение. Разве Леонардо сдался бы на милость судьбы? Ни за что. Может, у меня в химическом наборе найдется средство, чтобы состарить новые туфли. Или вот ученые умеют клонировать овцу из одной-единственной клетки другой овцы. Что, если мне удастся клонировать пару балетных туфель из тех лоскутков, что остались от туфель мисс Камиллы Фримен?

Правда, у меня нет новых туфель, с которыми можно было бы экспериментировать. И клонировать, кажется, можно только живых существ, а не туфли. Если бы можно было клонировать неживые вещи, я взяла бы доллар и клонировала его столько раз, сколько нужно, чтобы заплатить мисс Деббэ за ее драгоценные туфли. Остается только надеяться, что у моих друзей есть идеи получше.

После школы мама Алекс отводит ее и нас с Террелой к тройняшкам. Они живут в знаменитом гарлемском районе Страйверз-Роу, в пятиэтажном особняке. Родители тройняшек сейчас на работе, поэтому дверь нам открывает экономка. Ковер в прихожей такой мягкий, что ноги тонут в нем по щиколотку.

Отец тройняшек преподает в университете, читает лекции по африканской культуре, поэтому он часто ездит в Африку и привозит оттуда всякие интересные штуки. Резные деревянные маски, которые смотрят на нас со стен, тоже привез он.

— Привет! — говорит Джессика с верхней ступеньки лестницы. Мы поднимаемся к ней. Я веду пальцем по желобкам на перилах, точно таких, по каким скатываются дети в книжках.

У каждой из тройняшек есть своя комната. Комнаты соединены между собой дверями, но совершенно не похожи одна на другую. У Джоанны повсюду валяются скейтборды, ролики и спортивные журналы, а одежда разбросана так, словно по комнате прошелся тайфун.

В комнате Джерзи Мэй стены выкрашены в розовый цвет, повсюду какие-то рюшечки и оборочки, а над кроватью — складчатый балдахин на четырех столбиках. В комнате чисто, как в гостиничных номерах, которые показывают во всяких передачах. Джерзи красиво рисует, и ее картины — все абсолютно одинакового размера — висят на стене аккуратным рядком.

В комнате Джессики словно бы живут два разных человека. Вдоль одной стены идут книжные полки (особенно много поэтических сборников), стоит письменный стол и бюст Эмили Дикинсон. В другой половине комнаты Джессика держит своих животных. У нее есть игуана по кличке Герман, черепашка Уолт, белая крыса Шекспир и крикливый скворец, которого зовут Эдгар. У себя в комнате Джессика пишет стихи. В поисках рифмы она перебирает все подходящие слова вслух, поэтому Эдгар то и дело выкрикивает что-нибудь вроде «день-тень-лень» или «мыло-было-шило».

Мы совещаемся в комнате Джерзи — у Джоанны некуда сесть из-за раскиданной одежды, а у Джессики слишком шумно: то скребется игуана, то кричит во весь голос Эдгар. Алекс с Эпатой садятся на розовую кровать, а мы с Джессикой, Джерзи Мэй и Террелой рассаживаемся по розовым стульям. Джоанна устраивается на розовом ковре. Джессика пытается призвать нас к вниманию, но ей мешает доносящиеся откуда-то неподалеку звуки — бум, бум, бум, бах, бум, бум…

Алекс широко открывает глаза.

— Что там такое творится? — спрашивает она. Она-то никогда еще не бывала в гостях у тройняшек.

— Это Мейсон, ил лоро фрателло пиу джоване — их младший брат, — говорит Эпата. — Будущая звезда баскетбола.

— Он тренируется целыми днями — БЕЗ ПЕРЕРЫВА! — вздыхает Джоанна. Она выходит в коридор и стучит в соседнюю дверь. — Мейсон! Прекрати уже!

Мейсон и не думает прекращать.

Джессике приходится говорить громче.

— Всем нам известно, по какому поводу мы собрались здесь. Нам необходимо отыскать способ вернуть мисс Деббэ туфли мисс Камилы Фримен. Я лично предлагаю их починить. Джерзи у нас отличная рукодельница.

Джерзи смущенно улыбается.

Джессика поворачивается ко мне.

— Ты принесла туфли?

Я медленно открываю молнию на сумке и достаю бесформенные лохмотья из ткани и кожи, с которых до пола свисают издырявленные ленточки. Ленточки слегка покачиваются, но затем замирают, словно поняв: все безнадежно.

Девочки ахают. Эпата издает негромкий долгий свист.

— Даже если Джерзи — лучшая рукодельница на свете, — говорит Эпата, — эти обрывки ей не починить.

Джессика, похоже, несколько потрясена.

— Что ж, — говорит она, взяв себя в руки, — чинить туфли мы не станем. Значит, нужен мозговой штурм.

— Какой штурм? — переспрашивает Террела.

Джессика поднимает пачку бумаги.

— Нас этому учили в классе художественной литературы прошлым летом. Мозговой штурм — это когда ты придумываешь любые идеи, какие угодно, пусть хоть самые глупые. Смеяться над ними нельзя. Можно только подавать новые идеи. Я буду их записывать, а потом поглядим — вдруг что-нибудь да пригодится. — Она снимает колпачок с фломастера. — Ну поехали!

— Сено-арена-полено! — доносится из соседней комнаты.

— Тихо, Эдгар! — кричит Джессика. — Птиц мы не приглашали!

— Купить другие туфли, — говорит Джоанна.

— Где это ты купишь туфли модели пятидесятилетней давности? — спрашивает Эпата.

— В Интернете — там можно что угодно купить, — говорит Джоанна. — У нас в классе один мальчик купил по Интернету окаменелую какашку динозавра.

— Фу-у, гадость, — говорит Джерзи Мэй.

Джессика свистит, чтобы привлечь к себе внимание.

— Высказывайте свои идеи! Любые, хоть самые глупые! Не думайте о том, как их воплотить.

Поначалу мне трудно придумать хоть что-нибудь. Не люблю выглядеть глупой, да и глупые идеи не люблю в принципе. Но тут подключаются подруги. Вскоре мы уже наперебой выкрикиваем мысли одна другой глупее.

— Загипнотизировать мисс Деббэ, чтобы она вообще забыла про пуанты! — кричит Алекс.

— Попросить у инопланетян дупликатор и сделать новую пару, — говорит Террела.

— Найти мисс Камиллу Фримен и попросить у нее другие туфли! — ору я.

Джессика замирает и смотрит на меня.

— Ты что? — спрашиваю я. Лицо начинает пылать. — Ты же говорила, что можно предлагать самые глупые идеи.

Джессика срывается с места и вылетает из комнаты так, будто на ней загорелись тапочки. Мы слышим приглушенный топот — это она бежит вниз по покрытой ковром лестнице.

— Во дает, — говорит Эпата. — Ты, наверное, что-то совсем уж идиотское предложила.

Через минуту мы снова слышим топот — Джессика возвращается. Она врывается в комнату, держа в руках газету.

— Слушай, Джессика, может, отложим новости на потом? — говорит Джерзи Мэй.

— Погоди, — говорит Джессика, вытаскивает один газетный лист и быстро просматривает его, водя пальцем по странице.

— Ага, вот! — кричит она и тычет в заметку в углу страницы.

Джоанна заглядывает ей через плечо.

— Магазин «Книжная магия», — читает она. — Думаешь, у них есть книжка про то, как воскрешать балетные туфли?

— Да нет, ты не туда смотришь, — Джессика показывает на другое объявление. — Вот! Книжный магазин «Кроу и компания». Смотри, что у них сказано!

Джерзи Мэй вглядывается в мелкие буковки.

— У них бывают встречи с авторами, и те подписывают всем свои книги. Ну и что? Такое во всех магазинах бывает. Когда у папы вышла книжка, он тоже ее всем подписывал.

Джессика нетерпеливо встряхивает газету.

— Да ты посмотри на двадцать пятое сентября! Эта пятница!

Мы дружно наклоняемся над газетой.

— Мисс Камилла Фримен! — хором кричим мы.

— Слушай, откуда ты узнала? — спрашивает Джоанна, глядя на Джессику со смесью зависти и уважения во взгляде.

Джессика отбрасывает газету.

— Я искала объявления о поэтических вечерах. Мама обещала свозить меня на неделе, если только это будет недалеко. Я заметила имя мисс Камиллы Фримен, но только сейчас поняла, как это может нам помочь.

— А как? — спрашиваю я. Конечно, увидеть мисс Камиллу Фримен и всяких там прочих было бы здорово, но как…

Я смотрю на Джессику.

— Ты что, думаешь…

Она непреклонно на меня смотрит.

— Да. Мы придем на встречу с мисс Камиллой Фримен и попросим у нее пару туфелек.

 

Глава 11

Наступает тишина.

— Но как? — спрашивает наконец Джерзи Мэй.

Мы дружно глядим на Террелу. Она смотрит в потолок и трогает языком зубы — хороший знак. Потом она показывает на меня.

— Просить будешь ты, — говорит она. — А я могу сделать так, чтобы ты попала на эту встречу.

— Чтобы мы попали, — поправляет ее Джессика, обнимая меня за плечи. — Я тоже пойду. Буду оказывать моральную поддержку.

Эпата подходит к нам и упирает руки в бока.

— И меня добавь в список, Тер.

Террела оглядывает девочек.

— Значит, пойдем все вместе?

Джоанна, Джерзи Мэй и Алекс кивают.

Алекс подмигивает мне. От облегчения у меня начинает щипать глаза, и я моргаю.

Террела кивает.

— Ладно, так будет немного проще. Нужно, чтобы кто-нибудь из взрослых нас туда отвел, но только не слишком любопытничал. Эпата, а Амара не сможет?..

Амара — старшая сестра Эпаты. Она еще не совсем взрослая, а только студентка, но вполне сойдет.

Эпата кивает.

— Черто. Конечно. Вчера вечером я застукала ее, когда она улизнула из дома к бойфренду, но папе выдавать не стала. Так что с нее причитается.

Джоанна поднимает газету с пола.

— Где находится этот магазин? В Гарлеме? — Она снова находит объявление. — Эх, на окраине. Придется ехать на метро.

— Когда там будет мисс Камилла Фримен? — спрашивает Террела.

Джоанна сверяется с объявлением.

— С шестнадцати до восемнадцати.

— Надо попасть туда к самому началу, — говорит Террела.

Джерзи отрицательно качает головой.

— Когда папа выступал со своей книжкой, его продержали в какой-то комнате до самого начала встречи. Это чтобы все хлопали, когда он выйдет.

— Ну ладно, тогда перехватим ее в самом конце, — говорит Террела. — Встречаемся на станции «Сто двадцать пятая улица» в пятницу, в пять вечера. Успеем, и даже с запасом.

Все мы, и я в том числе, захвачены предстоящей поездкой. У нас появился план. Мои подруги со мной. Кажется, впереди забрезжила надежда.

Джессика улыбается мне.

— Это будет настоящее приключение.

— Какая-какая мисс Камилла? — спрашивает мама, распарывая подвороты моих брюк, чтобы сделать их длиннее. Мама говорит, я расту быстро, как крапива, — это грубо звучит. Лучше бы я росла как какой-нибудь интересный вид бактерий.

— Мисс Камилла Фримен, — терпеливо говорю я. — Это первая чернокожая прима-балерина «Балета Нью-Йорка». Мисс Деббэ на нее просто молится.

Мама обрезает еще одну нитку.

— Это нужно для занятий в балетной школе? — спрашивает она.

Вообще-то, если наш план не сработает и мама все узнает, она засадит меня под арест лет так до тридцати, и тогда моей балетной карьере действительно конец.

— Да, — отвечаю я, подпрыгивая от волнения на одной ножке. Но что если она все-таки не отпустит меня?

Мама откладывает брюки и вздыхает.

— Ну, тогда поезжай. Только, думаю, тебе стоит взять с собой Тиффани. Ты же знаешь, она любит балет, да и потом ей и так скучно сидеть дома, пока ты бываешь в школе.

Ну нет, не хватало мне еще лишней головной боли в нашем сумасшедшем предприятии.

— Боюсь, это будет не очень вежливо, — говорю я. — Амаре и так придется отвечать за семерых. Если мы возьмем еще кого-нибудь, у нее будет нервный срыв.

Я не очень хорошо представляю себе нервный срыв — в книжках про болезни про него ничего не написано, — но Эпата как-то рассказывала, что, когда она проколола уши, ее мама опасалась нервного срыва у бабушки.

Кажется, мама удивлена.

— Какая ты тактичная, Бренда! Пожалуй, ты права.

Удивленная донельзя, я отправляюсь к себе. Пожалуй, от хороших манер тоже может быть польза.

В пятницу мама доводит меня до входа в метро, где уже ждут Эпата и Амара.

— Билет не забыла? — спрашивает мама.

Я лезу в карман и вытаскиваю билет.

— А деньги, чтобы позвонить с таксофона, если что? — говорит мама.

— Есть, — говорю я. Можно подумать, в Нью-Йорке можно отыскать хоть один неразбитый таксофон.

— А…

— Мама! — перебиваю ее я. — Я же не в колледж уезжаю! Доедем до книжного и вернемся.

— Ну ладно, ладно, — говорит она. — Желаю хорошо провести время.

И все-таки, уходя, она то и дело оглядывается на нас через плечо.

Эпата хватает Амару за запястье и поворачивает так, чтобы поглядеть на часы.

— Где все остальные? — спрашивает она.

И тут же у нее из-за спины появляются Алекс и тройняшки — их привела мама Алекс. Джерзи и Джессика идут по-человечески, а Джоанна прилетает на своем скейтборде, тормозит и ловко подбрасывает его в воздух. Алекс с мамой обмениваются теми же репликами, что и мы с моей мамой парой минут раньше.

В 5:15 подбегает Террелла со своим братом Ченом.

— Извините, — выдыхает она. — Кое-кому приспичило досмотреть программу.

С этими словами она шлепает Чена по руке. Тот закатывает глаза, без единого слова разворачивается и убегает.

— Ну, пошли, цирк вы мой бродячий, — говорит Амара и ведет нас ко входу на станцию.

Мы спускаемся по лестнице и направляемся к турникетам. На станции ужасно много людей.

— Вам ведь непременно надо было ехать в час пик, да? — тяжело вздыхает Амара.

— Когда мисс Камилла Фримен назначала время, нас она почему-то не спросила, — отвечает Эпата.

Мы суем билеты в турникеты и проходим, а потом снова спускаемся по ступеням.

— Держитесь рядом, — говорит Амара.

Сбившись в кучку, мы стоим на переполненной платформе. Вокруг нас полно народу — старые люди и молодые, люди в джинсах и в костюмах, попадаются и люди, от которых шибает духами. Подходит поезд, мы вваливаемся в двери. Свободных мест почти нет, и сесть удается только Джессике, Джоанне и мне, а остальные вертят головами в поисках поручней.

Поезд трогается. Мы цепляемся друг за друга, чтобы не упасть. На станциях начинается толкотня — кто-то пробивается к выходу, кто-то, наоборот, хочет войти.

— Нам выходить на «Пятьдесят девятой улице»! — кричит Амара, перекрывая шум и грохот. — Следите за остановками!

На руке стоящей передо мной женщины часы. Они показывают 5:25.

— А мы не опоздаем? — шепчу я Эпате.

— Но проблемо, — отвечает она, — нам осталось ехать минут десять, ну, пятнадцать.

И тут поезд со скрежетом останавливается. Свет мигает и гаснет. Джерзи вцепляется мне в руку.

— Ой! — вскрикиваю я.

— Извини, — говорит она тоненьким голоском.

В вагоне становится так тихо, что я слышу частое дыхание Джерзи. А вдруг у нее будет гипервентиляция? Если человек дышит слишком часто, надо дать ему бумажный пакет, чтобы дышать в него. Правда, у меня нет бумажного пакета. Может, рюкзак подойдет?

С другого конца вагона доносится мужской голос:

— О-о-о-О-О-О-о-о-о! — припадочным привидением воет он. Кое-кто из пассажиров хихикает. Пальцы Джерзи Мэй впиваются мне в руку еще сильнее.

— Господи Боже мой, — говорит Эпата.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Откуда нам знать, — говорит Амара.

Свет снова мигает, потом загорается. Но поезд по-прежнему стоит на месте. Из динамика слышится женский голос:

— Остановка произошла по техническим причинам. Поезд тронется в ближайшее время. Благодарим вас за понимание.

Желудок у меня скручивается узлом.

— Который час? — спрашиваю я у сестры Эпаты. Та показывает мне свои часы. Мисс Камилла Фримен уйдет из книжного магазина через двадцать пять минут.

Алекс смотрит на меня.

— А мы успеем? — спрашивает она.

— От станции до магазина далеко? — спрашивает Террела у Амары.

— Пять минут пешком, — говорит Амара. — Успеем без проблем. — И снова смотрит на часы.

Каждая минута тянется как тысячелетие. Мне хочется услышать чей-нибудь голос.

— Может, у тебя есть запасной план? — шепчу я Терреле.

— Ну да, — говорит она. — Я договорилась с инопланетянами, они заберут нас к себе на корабль, а потом телепортируют прямо в магазин.

Больше вопросов я ей не задаю.

Наконец, спустя целую вечность, поезд вздрагивает, медленно трогается с места, набирает скорость и въезжает на станцию «Девяносто шестая улица».

Я снова могу дышать.

— Сколько нам еще остановок? — спрашиваю я.

— Четыре, — отвечает Амара.

— Четыре?!

Моя нога сама собой постукивает по полу, словно пытаясь оторваться и побежать вперед. Скорее, скорее, скорее, бормочу я себе под нос.

Когда поезд подходит к «Пятьдесят девятой улице» и двери открываются, мы вырываемся из них, словно попкорн из сковороды. Настенные часы показывают 5:57. Эскалатор забит людьми, поэтому мы бежим по ступеням.

— В какой стороне магазин? — выдыхаю я, когда мы оказываемся наверху.

— Вон там, через два квартала, — показывает Амара.

— Не успеем! — в отчаянии кричит Джерзи Мэй.

Джоанна вскакивает на скейтборд.

— Я поеду вперед и постараюсь задержать мисс Фримен, — говорит она и смотрит на Амару.

Амара колеблется, но, оглядев улицу, кивает.

— Мы побежим следом, — говорит она.

Джоанна мчится на скейтборде к магазину, то выныривая из толпы на тротуаре, то вновь в ней исчезая. Мы бежим за ней, словно стая волков — только Алекс (она в Нью-Йорке недавно) заглядывается на высоченные башни Тайм Уорнер Центра, и Джессике приходится тащить ее за собой. Амара торопится, чтобы не упустить Джоанну из виду, и подошвы наших кроссовок стучат по тротуару. Далеко впереди Джоанна спрыгивает со скейтборда и вбегает в магазин.

Мы добегаем до него, задыхаясь и пыхтя. Но едва Эпата хватается за ручку двери, как из магазина выходит, сгорбившись, Джоанна.

— Мы опоздали, — говорит Джоанна. — Мне сказали, она только что ушла.

Мы стоим и молчим.

— Ну что ж, — говорю я. — Теперь мне крышка.

Джессика обнимает меня за плечи. Алекс едва не плачет. Туг мимо нас протискиваются какие-то люди, пытающиеся попасть в магазин.

— Давайте-ка в сторонку, — говорит Амара и тянет нас к стене магазина. Мы собираемся у неприметной зеленой двери. Рядом, на витрине, стоит книга мисс Камиллы Фримен под названием «В танце сквозь бури». С обложки улыбается немолодая женщина. «Сегодня у нас в гостях автор книги», — гласит плакат в витрине.

— Толку нам с этого, — ворчит Террела.

Дверь за нашими спинами открывается; выходят двое — высокий мужчина в форменном костюме и пожилая, невысокая, похожая на птичку дама.

— Простите, девочки, — говорит дама. Вместе с мужчиной они проходят мимо нас и направляются к припаркованному у магазина большому черному автомобилю. Мужчина наклоняется, чтобы открыть перед дамой дверцу.

Глаза у Террелы становятся круглыми, как тарелки. Она переводит взгляд с витрины на лицо дамы.

— Это она! — яростно шепчет Террела. — Это мисс Камилла Фримен!

Я замираю на месте. Но в дело вступает Джоанна.

— Мисс Фримен! — кричит она. — Мисс Фримен! Нам надо с вами поговорить!

Джоанна хватает меня за руку и тащит к машине. Девочки бегут следом.

Мисс Камилла Фримен внимательно на меня смотрит.

— Я вас слушаю, — говорит она.

— Э-э… — Мне кажется, что рот у меня набит мокрым песком. — Я… ну…

— Мы из школы «Щелкунчик», — вмешивается Эпата. — У нашей мисс Деббэ хранится пара ваших старых балетных туфель…

— …а Бренда взяла их, чтобы показать своей кузине Тиффани, — говорит Террела.

— …но туфли сжевала собака, — говорит Джерзи Мэй.

— …а мисс Деббэ об этом не знает, — говорит Джоанна.

— …и если мы не вернем туфли, Бренде больше не позволят заниматься балетом, — говорит Алекс.

— …поэтому мы хотели попросить у вас другую пару туфель с автографом, — говорит Джессика.

Темные глаза мисс Фримен встречаются с моими.

— Это правда? — спрашивает она.

Я киваю. Мне отчаянно стыдно. С чего я вообще решила, что обратиться к мисс Фримен проще, чем признаться во всем мисс Деббэ? И зачем, зачем я только взяла эти туфли!

Мисс Камилла Фримен смотрит куда-то поверх моей головы. Я не могу понять, что ее так заинтересовало, но тут слышится знакомый голос:

— Как интересно!

Я оборачиваюсь. За нашими спинами стоит мисс Деббэ. В руках у нее пачка книг мисс Камиллы Фримен.

 

Глава 12

Мисс Деббэ вовсе не рада новостям. Наступает молчание.

Мисс Камилла Фримен переводит взгляд с мисс Деббэ на меня и обратно.

— Мне кажется, — говорит она, — что такие дела лучше всего обсуждать за чашечкой чаю. Вы со мной согласны, мисс…? — она поворачивается к Амаре.

— Амара, — говорит та.

— А вы, Адриенна? — спрашивает она у мисс Деббэ.

Не дожидаясь ответа, мисс Камилла Фримен ведет нас обратно в книжный магазин. Мужчина в форменном костюме заходит вперед и открывает перед ней дверь. Мисс Фримен вплывает в магазин, мы идем следом. Мисс Деббэ идет позади меня. Я чувствую ее взгляд — он жжет мне спину, словно лазерный луч.

Мы поднимаемся на эскалаторе в кафе.

— Чай с пирожными на всех, Джордж, — говорит мисс Фримен своему спутнику. Тот отправляется к стойке, а мы садимся за большой круглый стол. Мы не произносим ни слова до тех пор, пока Джордж не приносит большой чайник с чаем и тарелки с небольшими пирожными и сэндвичами.

Мисс Камилла Фримен разливает чай. Я в жизни не была на настоящем чаепитии. Я отпиваю из чашки.

— Может быть, хотите молока или сахара? — спрашивает мисс Камилла Фримен. Джерзи Мэй пьет свой чай так изящно, словно каждый день сидит за одним столом со звездой балета. А вот Джоанна, похоже, боится взять чашку, чтобы не уронить.

— Итак, — говорит мисс Камилла Фримен, — расскажите мне все еще раз, только медленно.

Я делаю глубокий вдох. На этот раз я рассказываю все сама от начала и до конца — все-таки виновата во всем именно я. Я рассказываю, как завидовала Тиффани. Говорю, что хотела вернуть туфли. Рассказываю про Помпончика.

Мисс Камилла Фримен оглядывает всех нас.

— Вы помогали добыть туфли, да? Вы поэтому пришли?

— Нет, — говорит Эпата. — Мы пришли потому, что мы сус амигас — ее подруги.

И мои сестры из Ордена Феи Драже разом кивают.

— Вы подружились в балетной школе мисс Деббэ? — спрашивает мисс Фримен.

— Да, — говорю я.

Мисс Камилла Фримен улыбается мисс Деббэ.

— Поглядите только, какое чудо сотворили ваши занятия. Эти девочки были друг другу чужими, а теперь стали подругами, — она оглядывает нас. — И, верно, хорошими подругами. Балет — это очень важно. Но дружба еще важнее.

— Вы ведь не выгоните Бренду из школы, правда, мисс Деббэ? — восклицает Джессика.

Лицо мисс Деббэ каменеет.

— Эти туфли так много для меня значили, — говорит она.

Мисс Камилла Фримен кивает.

— Что ж, пусть так, но прежде, чем вы примете решение, я скажу вам две вещи, — говорит она мисс Деббэ. — Во-первых: известно ли вам, сколько пар туфель я изнашивала каждую неделю, когда танцевала? Восемь! И ни единой пары не выбросила. Я с радостью подарю вам любую из них — можете даже выбрать, из какого балета.

— О-о… — говорит мисс Деббэ. — А… из «Лебединого озера»?

— Можно и из «Лебединого озера», — говорит мисс Камилла Фримен.

Мисс Деббэ смотрит куда-то вдаль. Мне начинает казаться, что я спасена. Но тут она встряхивает головой.

— И все же я не могу допустить, чтобы моя ученица совершила такое преступление и осталась безнаказанной.

— Тогда вот вторая вещь, о которой я хочу вам напомнить, — говорит Камилла Фримен. — Много лет назад я жила в общежитии «Балета Нью-Йорка». Там жили и другие девочки, учившиеся хореографии в нашей академии. И вот однажды я узнала, что одна из них — очень талантливая ученица, поведением своим неизменно подававшая добрый пример окружающим, — стащила из костюмерной пачку, потому что страстно мечтала ее примерить. Пачка порвалась. Девочка пришла в ужас и рассказала мне о случившемся. Мы полночи зашивали пачку и вернули ее на место прежде, чем пропажа была замечена.

Мы обмениваемся недоуменными взглядами. При чем тут какая-то девочка, пачка?

А вот мисс Деббэ явно становится не по себе. Она ерзает на стуле и покашливает. Мисс Камилла Фримен невозмутимо наблюдает за ней.

Мисс Деббэ торопливо отпивает из чашки, промокает губы салфеткой и откашливается.

— Думаю, — говорит она, — что ввиду сложившихся обстоятельств мы можем позабыть об этом прискорбном инциденте.

Мисс Камилла Фримен хлопает в ладоши.

— И прекрасно! — говорит она. — А теперь давайте воздадим должное этим чудесным пирожным.

Мы лакомимся, а мисс Камилла Фримен развлекает нас историями о своих выступлениях в «Балете Нью-Йорка». Она рассказывает о том, каково ей было стать первой черной балериной во времена, когда в балете за немногими исключениями танцевали лишь белые.

— Мисс Деббэ говорит, что ваши туфли символизируют возможности, которые есть у каждого, — говорит Джессика. — Она всегда это повторяет.

— А еще, — добавляет Джоанна, — она говорит, что если мы чего-то очень хотим, например стать известными скейтбордистами или там еще что-нибудь, то надо идти к цели и не отступать от нее ни на шаг.

— Не припомню, чтобы я говорила про скейтбордистов, — замечает мисс Деббэ, искоса поглядывая на Джоанну.

Мисс Камилла Фримен наклоняет голову и улыбается.

— Вы прекрасно учите своих девочек, Адриенна, — говорит она мисс Деббэ. — Я горжусь вами.

По лицу мисс Деббэ пробегает странное выражение, а на глазах у нее выступают слезы. Однако секундой позже она снова становится сильной и собранной, как обычно.

— Девочки, надо отпустить мисс Камиллу Фримен домой. У нее был тяжелый день, она подписывала книги.

Мисс Камилла Фримен встает.

— Да, пожалуй. Но я бы охотно прошлась пешком — славно было бы размяться, ведь я целый день сиднем сидела. Адриенна, если вы составите мне компанию, то, быть может, Джордж окажет нам любезность и отвезет этих юных леди домой.

Джордж касается пальцами козырька.

— В этом большом старом лимузине? — спрашивает потрясенная Эпата.

Джордж кивает.

— Вот это да! — говорит Эпата.

Мы плюхаемся на роскошные мягкие сиденья в салоне лимузина и едем обратно в Гарлем с шиком. Автомобиль катит в потоке машин. Мы хихикаем и улюлюкаем, делаем вид, что пьем шампанское из фужеров, а когда Джордж открывает окно на крыше лимузина, мы по очереди высовываем головы наружу и громко приветствуем прохожих.

— Они, наверное, думают, что мы важные птицы, — говорит Алекс, когда мы машем сидящей перед домом семье.

— А мы и есть важные птицы, — говорит Эпата. — Мы — сестры Ордена Феи Драже. Мы возвращаемся домой с победой. Мы спасли нашу сестру Бренду от кары и добыли для мисс Деббэ туфли лучше прежних. Мисс Камилла Фримен — не единственная, кому сегодня пришлось потрудиться.

Эпата права — все действительно закончилось замечательно. Я улыбаюсь и откидываюсь на мягкие подушки. Автомобиль летит вперед, и тяжесть, давившая мне на грудь, наконец исчезает.

 

Глава 13

В тот момент когда лимузин останавливается перед нашим домом, мама с Тиффани как раз возвращаются из магазина. Глаза у Тиффани становятся такие большие, что, кажется, вот-вот выскочат из орбит. К сожалению, у мамы тоже.

— Что тут… — начинает мама, когда Джордж открывает передо мной дверцу машины.

— Я… э-э… дома расскажу, — говорю я, благодарю Джорджа и машу вслед отъезжающему лимузину.

Даже если бы туфли мисс Камиллы Фримен и не потрясли Тиффани, лимузин ее добил. Кажется, она наконец решает, что я кое-чего стою. Но как только я это понимаю, мне в голову тут же приходит еще одна вещь: теперь мне на это наплевать. Пытаясь произвести впечатление на Тиффани, я вляпалась в самую худшую историю в своей жизни. Вот мисс Камилле Фримен было бы все равно, есть у меня модная одежда, компьютер или там айпод, или нет. Она сама сказала: главное — это друзья. А мои подруги — самые лучшие в мире.

Мы сидим за кухонным столом. Я рассказываю маме обо всем случившемся.

Никто не мешает мне приврать, но — хватит с меня вранья.

— М-да… — говорит мама, — да…

Я жду наказания, но вместо этого мама вдруг меняет тему.

— Пока тебя не было, звонил отец Тиффани, — говорит она. — Они с Тельмой вернутся пораньше, так что завтра Тиффани поедет домой. Идите-ка упакуйте вещи, ладно? А с тобой, Бренда, мы поговорим потом.

Тиффани встает, но вдруг бросает умоляющий взгляд на маму.

— Пожалуйста, не говорите моей маме, что Помпончик сжевал туфли, хорошо?

Мама улыбается.

— Твоя мама не любит животных, да? Когда мы были маленькими, она притворилась, что у нее аллергия на моего кота Фредди. На самом-то деле она злилась, что кот истрепал ее любимое одеяло. Не волнуйся, я буду нема, как могила, — с этими словами мама встает и обнимает Тиффани за плечи.

— К тому же виноват был вовсе не Помпончик, а тот, кто стащил чужие туфли, — мама строго смотрит на меня поверх очков.

— Ну, мы пойдем, надо собираться, — быстро говорю я и тащу Тиффани прочь из кухни.

Войдя в комнату, Тиффани поворачивается ко мне и спрашивает:

— Слушай, зачем ты соврала, что у тебя есть туфли мисс Фримен?

— Я тебе завидовала, — говорю я. — Ты всегда рассказываешь, что у тебя есть и то, и се, и мне очень хотелось, чтобы ты тоже мне завидовала.

Тиффани молча смотрит на меня, а потом произносит:

— Я тебе и так завидую.

Она что, сошла с ума?

— Да что у меня такого есть, чтобы завидовать? А у тебя есть все на свете!

Тиффани качает головой.

— У меня мама все время уезжает. Они с папой покупают мне всякие вещи, но мы никогда не бываем вместе. Вот вы с мамой шутите, и обнимаетесь, и все такое… Мне бы хотелось, чтобы мы с мамой тоже были друзьями.

Я пытаюсь осознать услышанное. Я-то думала, что у Тиффани жизнь прекрасная, как в сказке, а сама Тиффани все это время завидовала мне. Ну и шуточки откалывает жизнь!

— А ты приходи к нам почаще, — говорю я. — Хочешь, приезжай в воскресенье, будем вместе ужинать и играть в макаронные буквы.

Тиффани улыбается, но не высокомерной, а самой обычной улыбкой.

— С удовольствием, — говорит она. — А ты мне тогда расскажешь побольше про этого твоего Леонардо.

Из-под кровати слышится ворчание и сопение. Я поднимаю край покрывала. Помпончик лежит передними лапами на моей балетной туфле, подошва которой теперь художественно изукрашена дырочками.

— Э-э… Тиффани, знаешь… В воскресенье…

Она наклоняется и вытаскивает собачку из-под кровати.

— В воскресенье Помпончик останется дома, — говорит она.

 

Глава 14

В субботу, после отъезда Тиффани, я пишу мисс Деббэ письмо с извинениями. Мама говорит, что это неплохое начало, но я подозреваю, что впереди у меня минимум месяц дополнительной работы по дому. Впрочем, я понимаю, что поступила очень плохо, да к тому же очень глупо, и никогда, никогда больше не сделаю ничего подобного.

И все же, как ни плохо, как ни глупо я поступила, в случившемся есть и хорошие стороны. Я объясняю маме, что, не стащи я туфли, мисс Деббэ так и осталась бы со старой парой, а зато теперь у нее есть суперские туфли, в которых мисс Камилла Фримен танцевала «Лебединое озеро». Ну и потом, разве иначе нам с подругами удалось бы выпить чаю со знаменитой на весь мир балериной? Правда, мама все равно считает, что я заслужила наказание. Как я уже говорила, она мыслит не очень логично.

Придя в школу «Щелкунчик», я опускаю письмо в ящик мисс Деббэ и спускаюсь в раздевалку. Все мои сестры-подруги уже там, сидят на нашей любимой скамейке.

— Привет, — говорю я, втискиваясь между Джоанной и Джерзи Мэй.

— Здорово, что ты пришла, — улыбается Джоанна.

Входит девочка в диадеме.

— Угадай, что мы делали вчера вечером? — кричит ей Эпата. — Пили чай с мисс Камиллой Фримен — каково?

Девочка в диадеме поправляет прическу.

— Ну да, ну да, конечно.

— Не веришь — спроси мисс Деббэ, — ухмыляется Эпата.

Девочка в диадеме смотрит недоверчиво — происходит что-то странное.

— А вот спрошу, — говорит она.

— Давай-давай, — говорит Эпата. Мы улыбаемся друг другу.

В дверях раздевалки появляется мисс Деббэ. В руках у нее резная деревянная шкатулка.

— У нее туфли из «Лебединого озера»! — говорит Алекс.

Джоанна возводит глаза к потолку.

— Какая прелесть! Теперь нам придется слушать внеочередную речь о туфлях! — с этими словами она пихает меня в бок.

Мисс Деббэ постукивает тросточкой, чтобы привлечь наше внимание. Она говорит знакомые слова — я-то думала, что никогда уже больше их не услышу.

— Начнем наше занятие.

Джессика обнимает меня за плечи, и мы поднимаемся по лестнице.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней.

— Слушай, пообещай мне одну вещь, ладно?

— Какую? — спрашивает она, округлив глаза.

— Туфли эти красть мне позволяй не больше никогда, — говорю я.

Джессика улыбается, и мы идем дальше, а за нами — все наши подруги.

 

Балетный словарь

Бренды

(переведено с записанного задом наоборот Александриной)

Вестибулярный аппарат — орган, расположенный в среднем ухе и помогающий человеку удерживать равновесие. Балерине очень важно иметь хороший вестибулярный аппарат. Этим летом, когда Алекс никак не могла научиться правильно танцевать, я даже подумала, что у нее вестибулярный аппарат отсутствует. (Ну, спасибо, Брендочка! — Алекс.)

«Лебединое озеро» — знаменитый балет о принцессе, превратившейся в лебедя. Совершенно нелогично, и к тому же невозможно с точки зрения физиологии.

Леонардо да Винчи — великий итальянский ученый, математик, изобретатель и художник, живший с 1452 по 1519 год. К балету он отношения не имеет, но этого человека должны знать все.

Мона Лиза — самая знаменитая картина Леонардо. К балету тоже не имеет отношения, но см. выше.

Ортопед — врач, который лечит ноги. Я не хочу быть ортопедом. Ноги устроены очень интересно, но я не собираюсь целыми днями только их и рассматривать. Они же еще и пахнут!

Пируэт — поворот на одной ноге. Тоже требует хорошего вестибулярного аппарата.

Плие — приседание. При плие задействованы различные мышцы ног, в том числе широкая и приводящая.

Пуанты — балетные туфли с жестким носком, которые надевают, чтобы танцевать на пуантах. Если ваш учитель хранит туфли-пуанты у себя в столе, ни за что не берите их оттуда, даже на время. Особенно если у вас гостит кузина, а у кузины есть собачонка, которая любит жевать обувь.

Пуанты, танцевать на — танцевать на кончиках пальцев ног, хотя от природы пальцы вовсе для этого не предназначены. Может быть, танец на пуантах придуман затем, чтобы ортопедам было чем заняться?

Тур шене — быстрые обороты, делая которые, балерина движется вперед. Чтобы делать тур шене, нужен хороший вестибулярный аппарат.

 

Вупи Голдберг — самая популярная комедийная актриса нашего времени, обладательница наград «Тони», «Эмми», «Оскар», «Грэмми» и двух «Золотых глобусов». В 2001 году она получила престижную премию имени Марка Твена, которой награждают американских юмористов. Вупи Голдберг снялась в нескольких десятках фильмов, ведет собственную национальную радиопередачу «Утро с Вупи» и является одним из ведущих шоу The View компании ABC.

Дебора Андервуд — детская писательница, автор нескольких книг. Ее балетная карьера не состоялась по причине отсутствия таланта, зато Дебора способна худо-бедно спеть арию и взять четыре аккорда на гавайской гитаре. Она живет в Северной Калифорнии со своим котом по кличке Фанат. Вы можете посетить сайт Деборы:

www.DeborahUnderwoodBooks.com.

Мэрин Рус изображение балерин дается куда легче, чем занятия балетом. Она рисовала все на свете, от чудовищ до танцующих утят, стала иллюстратором не одного десятка книг и учебного программного обеспечения (последняя ее программа называется Imagine Learning English). Мэрин живет, рисует и очень-очень редко танцует в городе Прово, штат Юта.