Семья Уитни жила в особняке колониального стиля, выстроенном в последнем десятилетии XVIII века капитаном по имени Джордж Йенсен. Моряку исполнился сорок один год, когда он женился на Рут-Анне Лэндри, двадцатилетней дочке единственного в городе булочника. Отец не смог дать за ней приличного приданого, но, заполучив такую прекрасную жену, как Рут-Анна, капитан Йенсен чувствовал себя так, будто получил все, о чем только мог мечтать.

Для нее и строился дом — в течение целого года. Такая скрупулезность постройки была связана с уровнем требований, предъявленных капитаном, который хотел, чтобы его дом выстроили с не меньшей тщательностью, чем его корабль. Местная легенда утверждала, что капитан не провел в новом доме ни одной ночи, а его последнее плавание окончилось штормом в открытом море. Случилось это якобы в тот самый день, когда строители объявили, что дом готов, и предложили миссис Йенсен, которая к тому времени уже ждала ребенка, приступать к отделке, перевозить пожитки и начинать жить в этих просторных комнатах в свое удовольствие.

На деле, однако, все происходило не совсем так. Во-первых, капитан предусмотрительно сам позаботился о меблировке дома, а во-вторых, успел провести несколько недель в супружеской постели со своей беременной женушкой, прежде чем отправился в роковое плавание. Правда была менее красочной, но не менее трагичной, чем легенда.

В понедельник после полудня, преодолевая ноющую головную боль, прожигавшую путь в его мозгу, как бикфордов шнур, Тед Холливэлл сидел в гостиной Дома Капитана Йенсена (именно так гласила табличка над входной дверью) и слушал Марджори Уитни. Хозяйка поила гостя чаем, нелепо улыбалась и рассказывала историю своего дома, делая все возможное, чтобы оттянуть момент, ради которого Тед и пришел сюда, — встречу с дочерью Марджори, Джулианной. Молодой женщиной, которую Оливер Баскомб оставил у самого алтаря.

— Чудесный рассказ, миссис Уитни. Вам, должно быть, приятно жить в стенах, насквозь пропитанных историей. — Холливэлл отхлебнул глоток чая с легким привкусом миндаля и осторожно поставил чашку. — Но мне действительно необходимо поговорить с Джулианной. Как вы думаете, она скоро придет?

Все время, с тех пор как появился Холливэлл, Марджори Уитни проявляла к нему нечто вроде очень хрупкой любезности. И вот теперь в этой любезности — точно в китайской фарфоровой чашке, подумал про себя Холливэлл, — появилась малюсенькая трещинка.

— Как я уже говорила, она недавно ушла в спортклуб, господин помощник шерифа…

— Точнее, детектив.

При этих словах женщина словно окаменела.

— Уверена, Джулианна сейчас спустится. — Ее ноздри раздувались, она тяжело дышала, пытаясь взять себя в руки. — О, простите мою невнимательность. Кажется, в буфете осталось сдобное печенье. Позвольте принести вам немного к чаю…

— Отлично. Просто чудесно, — сказал ей Холливэлл.

— Мне совсем не тяжело, — ответила миссис Уитни, тут же встала и поспешно вышла из комнаты с таким видом, будто вовсе не собиралась возвращаться. Возможно, так оно и было.

Чай оказался несладким, и второй глоток Холливэлл сделал главным образом из вежливости. Отставив чашку, он сложил руки на коленях и постарался не слишком расслабляться в уютном цветастом кресле, куда усадила его по приходе миссис Уитни. Ему хотелось встать и пройтись по комнате, но он побаивался. Вдруг женщина все-таки вернется со своим сдобным печеньем и решит, будто полицейский что-то вынюхивает. Несмотря на серьезность ситуации, при мысли о печенье в животе заурчало, и он стал вспоминать, когда же в последний раз хоть что-нибудь ел.

Прошло несколько минут. Холливэллу начало казаться, что он в ловушке. Он разглядывал чайную чашку и поднос, на который миссис Уитни поставила чайник, чашки с блюдцами, молочник, лимон и керамическую клубничину, оказавшуюся сахарницей. Поймав себя на том, что снова тянется к чашке, он понял: пора.

Тед уже поднимался на ноги, когда в комнату вошла Джулианна.

— Детектив Холливэлл? Простите, что заставила вас ждать.

— Понимаю. Я пришел чуть раньше, чем мы договаривались. Благодарю, что нашли время встретиться со мной.

Холливэлл много лет был полицейским и знал, что такие фразы подойдут для начала лучше, чем упоминание о несостоявшемся бракосочетании или даже соболезнования по этому поводу. Это успеется.

Джулианна оказалась привлекательной женщиной с тонкими, изысканными чертами лица, которые показались ему несколько неуместными. Холливэлл не сразу понял, откуда возникало такое впечатление. Ее рост. На взгляд инспектора, в ней было не меньше пяти футов девяти дюймов, а может, и больше. Элегантные черты и стильно уложенные золотисто-каштановые волосы только усиливали физическую притягательность. Он смутно помнил, что девушка работает в фирме «Баскомб и Кокс», и подумал: если она — адвокат, в любом суде все взгляды должны быть просто прикованы к ней.

— Мне совсем не тяжело, — сказала она.

Те же слова произнесла ее мать несколько минут назад. Но, как и в случае с матерью, это была ложь. В глазах Джулианны он видел боль, сожаление и скорбь.

— Я знала мистера Баскомба всю свою сознательную жизнь. Не могу себе представить…

Она покачала головой и махнула рукой, словно отметая слова — любые слова, которые могли последовать.

— Ведь Колетт Баскомб вы тоже знали довольно хорошо.

Джулианна кивнула.

— Оливер с сестрой очень близки. Сейчас Колетт живет в Нью-Йорке. Когда она вышла замуж, они стали видеться не так часто, как им хотелось бы. Но вы правы, через него я знаю Колетт довольно хорошо. Она моя подруга. У меня нет ни брата, ни сестры, а Колетт всегда относилась ко мне как к младшей… — она вымученно улыбнулась уголком рта, — как к младшей сестренке. Не больше и не меньше.

Холливэлл постарался придать лицу нейтральное выражение:

— Как вы считаете, смогли бы вы сохранить дружбу с Колетт, вне зависимости от отношений между вами и ее братом?

— Мне хочется думать, что смогла бы. Просто хочется так думать. Я люблю ее. Но все же она сестра Оливера, а мне… — Она нахмурилась и секунду помедлила, глядя прямо на Холливэлла. Потом сжала губы так сильно, что они превратились в белую полоску, и буквально выдохнула: — Мне понадобится время, чтобы осмыслить все, что я сейчас испытываю по отношению к Оливеру. Я не могу себе представить, чтобы это не повлияло на мое общение с Колетт.

Холливэлл сунул руки в карманы и отошел к окну. Он чувствовал, что она наблюдает за ним, но намеренно дал ей возможность немножко побыть вне поля его зрения.

За окном открывался вид на заснеженный луг.

— Выяснилось что-нибудь? — наконец произнесла Джулианна довольно неестественным голосом. — Насчет Колетт, я имею в виду.

Детектив повернулся и покачал головой.

— Боюсь, нет. Но в доме не было найдено ничего, позволяющего предположить, что мисс Баскомб каким-то образом пострадала.

Глаза Джулианны гневно вспыхнули.

— Вы хотите сказать — не считая трупа ее отца?

Тут у нее задрожал подбородок, и, побледнев, она прикрыла рот рукой, словно сама удивилась словам, сорвавшимся с ее губ.

— Извините. Я знаю, что вы имели в виду. Просто я на грани нервного срыва.

— Понимаю. И очень хочу сообщить вам хоть что-нибудь успокаивающее. Но в данной ситуации нет ничего приятного. Убийство мистера Баскомба — кошмарное событие, а в отсутствие сына и дочери мы даже не можем приступить к воссозданию картины, предшествовавшей преступлению. Единственное, что нам остается, — искать Оливера и Колетт. Не сумеете ли вы хоть как-то помочь нам? Куда они могли бы поехать вдвоем? Знаете ли вы кого-нибудь, с кем они связались бы, желая укрыться на время?

Она смущенно сощурилась.

— Я думала, что Колетт… ну, что тот, кто убил мистера Баскомба…

— Это лишь одно из предположений. Мы вынуждены рассматривать это дело под разными углами, мисс Уитни.

Джулианна пожала плечами:

— Хорошо. В любом случае, мой ответ: нет. Не могу назвать ни одного такого места. Я хочу сказать, их жизнь проходила в этом доме. Думаю, нью-йоркская полиция уже проверила квартиру Колетт?

— Разумеется. А Оливер? Как вы думаете, есть ли такое место, куда он мог бы сбежать, если бы ему захотелось поразмыслить? Любимый с детства курорт, двоюродная бабушка в Монреале… Ну хоть что-нибудь?

Джулианна убрала с лица волосы, и он увидел, что ее рука дрожит. Она посмотрела на Холливэлла так, словно тот был омерзительнейшей новой формой жизни, только что выползшей из моря на сушу.

— Сбежать? Вы сказали — сбежать?! Но разве у Оливера была причина бежать? Не думаете же вы… О боже, неужели вы способны поверить, будто он мог…

Она не смогла закончить фразу.

Холливэлл и глазом не моргнул под ее обвиняющим взглядом.

— Ни для кого не секрет, что Оливер не ладил с отцом, мисс Уитни. В последнее время он был сам не свой, разве нет? Вы никогда не думали, что он способен оставить вас прямо у алтаря, верно?

Он пожалел о сказанном в тот самый миг, когда вопросы сорвались с его губ, но уже не мог ни вернуть этих слов, ни смягчить резкость, с которой произнес их. Боль в ее глазах и без того была глубокой, а он усилил страдания.

— Нет, — тихо сказала она, и в ее голосе, в выражении лица появились ужас и сомнение, словно она подумала об этом впервые.

Холливэлл раскаивался в своей жестокости.

— Простите, но, как я уже сказал, мы должны рассматривать проблему под разными углами.

Мобильный телефон в его кармане завибрировал. Звонок был отключен, а вибрация, как обычно, заставила Теда вздрогнуть. Он поморщился, извлек мобильник, раскрыл и посмотрел на входящий номер. Офис шерифа.

— Подождите секундочку, — попросил он.

Джулианна никак не отреагировала. Ее неподвижный взгляд был устремлен куда-то в затемненный угол комнаты.

Он нажал кнопку «TALK»:

— Холливэлл.

— Детектив, это Нора Кастелло. Шериф просил меня кое-что вам сообщить, но не по рации.

Холливэлл нахмурился. Частный характер этого дела раздражал его все больше и больше. Макс Баскомб стал жертвой жестокого убийцы. Случай обязательно будет расследован. Управление шерифа не впервые принимает участие в расследовании убийства, происшедшего в одном из маленьких городков. Но сейчас шериф старается проделать все как можно тише, из кожи вон лезет, только бы дело Баскомба не просочилось на страницы газет и не стало предметом досужих сплетен. Холливэлл считал данные усилия совершенно бесполезными. Такую страшную смерть не утаишь, и шериф это прекрасно знал. Но детектив зависел от других людей, тех, кто пытался управлять потоком информации, вот ему и приходилось играть по их правилам.

А Холливэлл такие игры ненавидел.

— Ладно, Нора. Что у тебя там?

— Вы бывали в Коттингсли?

— Как-то раз. Очень давно. Миленькая деревушка в округе Арустук.

— Вчера там убили маленькую девочку. На глазах у толпы людей, посреди открытого катка. Ее… В общем, ей вырвали глаза, как Баскомбу.

У Холливэлла перехватило дыхание. Что за дьявольщина! Коттингсли находится милях в ста от Киттериджа, если не дальше. Не могли же два жутких убийства, схожих по почерку, произойти в один и тот же день и при этом не иметь отношения друг к другу? Но ведь случились они не на соседних улицах. Если убийца побывал в Коттингсли днем, а затем поехал на юг, в Киттеридж, не похоже, чтобы он оказался в доме Баскомбов случайно. Ко всем прочим загадкам, среди которых не последнее место занимал вопрос, как Оливеру и Колетт удалось покинуть дом, прибавилась еще одна.

— Шериф хочет, чтобы вы ехали прямо туда, — продолжала Нора.

— Зачем? Какой смысл? Разве недостаточно попросить их прислать описание сцены преступления и результаты вскрытия?

Нора молчала. Он понял, что она колеблется. Потом заговорила снова, гораздо тише:

— Мы узнали об этом убийстве только потому, что Оливер Баскомб был объявлен в розыск. Вчера вечером, спустя несколько часов после убийства, офицеры полиции идентифицировали неизвестного, болтавшегося на месте преступления, как попадающего под описание. Когда к нему направились, чтобы задать пару вопросов, он сбежал. Это случилось вчера вечером. Его все еще ищут. Очевидно, он… Ну, в общем…

— Бесследно исчез, — сказал Холливэлл, и вверх по позвоночнику пополз холодок. — Опять.

Чем больше он узнавал об этом деле, тем менее ясным оно ему представлялось. Единственное, в чем он был сейчас абсолютно уверен, — что Оливер Баскомб знал об убийстве своего отца больше, нежели следователи из полиции… И быть может, знание это досталось ему из первых рук.

Поблагодарив Нору, он закрыл телефон и сунул обратно в карман. Когда он снова обратил внимание на Джулианну, то обнаружил, что та смотрит на него с явным подозрением.

— Что случилось? — спросила она.

— Извините, мисс Уитни, но расследование еще не закончено. Когда я узнаю что-нибудь достоверное относительно местопребывания Оливера или Колетт Баскомб, я лично позвоню вам и сообщу. Кроме этого, мне особо нечего сказать. Простите, что отнял у вас время.

Он пошел к двери, но остановился:

— Да, и поблагодарите, пожалуйста, вашу матушку за чай…

Джулианна улыбнулась:

— …совершенно ужасный.

Холливэлл легонько кивнул, соглашаясь:

— Ну, в любом случае поблагодарите ее за гостеприимство.

— Простите меня, инспектор, но… неужели вы действительно считаете, что во всем этом виноват Оливер?

Холливэлл долго колебался, прежде чем ответить.

— Я думаю, в его руках много недостающих кусочков мозаики. От иных предположений пока воздержусь.

Во время своего последнего путешествия по ту сторону Завесы Оливер пришел к выводу, что по обе ее стороны время течет более или менее синхронно. Однако когда они покинули Песочный замок и вернулись в родной мир Оливера, то каким-то непостижимым образом попали из дня в ночь. И дело, видимо, заключалось не в том, что в его отсутствие время текло быстрее. Скорее, в мире мифов и дни, и ночи были длиннее. Они провели в Мэне всю ночь и большую часть утра, но когда снова прошли сквозь Завесу, светать только начинало.

Над Двумя Королевствами занимался рассвет. Вернее, над Ефразией: когда Фрост и Кицунэ немного передохнули, то легко определили, где находятся — далеко к северу от Песочного замка, уже гораздо ближе к Перинфии. Полагаясь на свойственное Кицунэ чувство направления, они двинулись по тропинке на северо-восток и через пару часов вышли на Дорогу Перемирия.

— Путешествовать по Дороге не всегда безопасно, — сказал зимний человек, — но нам следует держаться ее, пока возможно. Потому что идти по ней легче и, в некотором смысле, быстрее.

Вероятно, сама Дорога была волшебной и обладала способностью сокращать время пути. Оливера одолевали сомнения. Конечно, он хотел как можно скорее разыскать профессора Кёнига, и это означало, что ему нужно спешить в Перинфию. Но ему не хотелось умирать, а здесь, на Дороге, даже с ружьем в чехле за спиной, которое заполучил благодаря воровской сноровке Кицунэ, он не чувствовал себя в безопасности.

Их путешествие продолжалось. Мало-помалу Оливер понял, что не только время, но и расстояния по обе стороны Завесы различаются. Он думал сначала, что здешняя земля окажется в точности равной по размеру всем «ничейным» землям его мира, вместе взятым, — словно бы склеенным воедино в результате некоего сближения континентов. Но он глубоко заблуждался. Расстояния нисколько не совпадали.

Оливер осознал это, когда они достигли Атлантического моста.

Сначала Дорога Перемирия пролегала сквозь густой лес, а потом стала взбираться по склону горного хребта, уходящего к западу. Затем она повернула на восток и спустилась в глубокую зеленую долину, по которой, вдалеке друг от друга, было разбросано несколько крестьянских ферм. На лугах между ними пасся домашний скот, и Оливер гадал, каким же образом фермеры различают, кому из них принадлежит то или иное животное.

Время приближалось к полудню, когда они заметили маленький табун диких лошадей, мчавшихся вдоль горного хребта на запад. Оливер даже остановился, чтобы полюбоваться их бегом. Ему редко доводилось наблюдать настолько прекрасное зрелище. Он ничего не смыслил в лошадях, но всегда восхищался этими животными. Когда же он увидел их свободный, вольный бег, в душе словно произошло нечто чудесное. Он знал, что никогда не сможет выразить свои чувства словами, поэтому ничего не сказал спутникам.

Здесь, на севере, стало прохладнее, а к полудню ощутимо подморозило. Вскоре Оливеру пришлось надеть свою ветхую парку, которую он до этого нес на плече.

Они миновали дом — хаотичное строение из камня и бетона. Над трубой вился дымок; запах горящего очага словно приглашал войти. Но Оливер не был глупцом. Обмануть этих крестьян не составило бы труда, но пока угроза смерти висит над его головой, он нигде по-настоящему не найдет ни передышки, ни приюта.

— Далеко еще до Перинфии? — спросил он.

Дорога Перемирия между тем снова пошла в гору. Она стала гораздо шире, под ногами захрустел гравий.

Кицунэ обратила свои нефритовые глаза к Фросту. Она так плотно куталась в плащ, что виднелись только лицо и ступни. Зимний человек посмотрел на небо, чтобы сориентироваться по солнцу.

— Когда мы перейдем Атлантический мост, останется где-то полдня ходьбы до предместий города. Даже если мы будем идти весь день без отдыха, добраться до наступления ночи не успеем. Так что придется где-нибудь остановиться на ночлег. Там и обдумаем, что делать дальше.

Услышав это, Оливер нахмурился.

— Далеко этот мост?

— Атлантический мост, — повторил Фрост, словно поправляя его. — Мы уже почти пришли.

И действительно, поднявшись по Дороге Перемирия чуть выше, Оливер услышал впереди шум реки. А когда они достигли вершины холма, их взорам предстала широкая долина, по которой текла река. Оливер изумленно улыбнулся. Река была широченной — не меньше мили, с быстрым и сильным течением. Дорога сбегала с холма и выходила прямо на мост. Посреди реки виднелось множество мелких островков. Глядя на них, Оливер понял, что место для строительства моста выбрано не случайно. На каждом из этих клочков земли были установлены каменные опоры, и мост, настоящий шедевр каменной архитектуры, дугами пересекал реку, перелетая с островка на островок. Острова заросли зеленью, а на одном из них, прямо посередине бурной реки, разросся фруктовый сад. Было трудно определить, какие фрукты там растут, но даже издалека увешанные плодами деревья поражали воображение буйством ярких красок. При мысли о фруктах у Оливера засосало под ложечкой, и он вспомнил о банках «СпагеттиОс», оттягивавших карман его парки.

— Можно остановиться вон там, устроить пикник.

— Возможно, — ответила Кицунэ, скользнув мимо него, и начала спускаться к мосту. Потом оглянулась с игривой улыбкой (половину лица скрывал капюшон). — Ты ведь впервые пересекаешь Атлантику?

Оливер и Фрост последовали за ней к берегу. Шум реки становился сильнее с каждым шагом. Речные волны блестели, сверкали на солнце. Вдруг кто-то вынырнул из глубины и тут же с плеском ушел обратно под воду, да так быстро, что Оливер даже не успел толком рассмотреть существо.

— Что значит «впервые»? Я никогда не бывал здесь прежде, как же я мог пересечь эту реку?

За его спиной раздался тихий смех зимнего человека. Он прозвучал удивительно мягко.

— Атлантику, Оливер. Кицунэ дразнит тебя. Название этой реки точно отражает ее суть. Мост пересекает Атлантику… которая здесь — не океан, а река. Ширина, расстояния — понятия относительные, они зависят от того, по какую сторону Завесы ты находишься. По разные стороны Завесы все разное. В нашем мире по-прежнему существуют и Атлантида, и Лемурия. Ваш Английский канал здесь называют Саргассовым морем. И оно широкое.

Они ступили на мост, на его выцветшие каменные плиты. Оливер посмотрел вперед, туда, где мост заканчивался, — на ту сторону… Атлантики.

— Ты хочешь сказать, что там, впереди — Европа?!

Фрост вздохнул.

— Оливер, это не твой мир. Тебе придется понять. Хотя каждое место здесь соответствует какому-то месту в обыденном мире, они не одинаковы. Нисколько. Существуют параллельно, но не являются зеркальным отображением друг друга.

Кицунэ была уже далеко впереди. Она заметно спешила, словно ей было неприятно идти по мосту — или, может, не нравилось находиться над водой. Оливер провел рукой по каменному ограждению и восхитился его гладкостью. Потом посмотрел вниз, на бурлящую реку.

— Но если это — Атлантика, значит, перебравшись через мост, мы окажемся на земле, которая будет совпадать… как-то соответствовать… Европе?

Он рассмеялся абсурдности, чудесности этого.

— Не совсем так.

Оливер искоса глянул на Фроста. Зимний человек склонил голову набок, сосульки каскадом упали ему на лицо.

— Скорее — Соединенному Королевству Великобритании.

Белые птицы ныряли, парили над водой, кружились над островками. Шум воды и крики птиц были единственными звуками, доносившимися до слуха Оливера. Несмотря на все чудеса мира зимнего человека, эта вот его грань Оливеру не слишком нравилась. Тишина. Спокойствие. Но ему оставалось лишь смириться и просто идти вперед, и он шел, размышляя о том, что ждет их в Перинфии. Он понимал, что должен выкинуть из головы все надежды и ожидания, которые уже успел взлелеять. Ибо строить любые предположения об этом мире и о том, что ему может здесь встретиться, было бы ошибкой.

Задумавшись, Оливер споткнулся о камень и чуть не упал. Пытаясь сохранить равновесие, он оглянулся и вдруг заметил, что некоторые из каменных плит кажутся выщербленными и потрескавшимися, словно что-то очень тяжелое проходило когда-то по этому мосту. Присмотревшись, Оливер увидел, что выбоины есть и впереди, и подивился, каким же чудовищно громадным должно быть существо, один шаг которого способен так продавить камень. Поразмыслив немного, он понял, что в Ефразии могло быть сколько угодно таких чудовищ, от великанов с драконами до слонопотамов и далее по списку.

При этой мысли Оливер улыбнулся и покачал головой. Кто бы ни проходил по мосту, лучше с ним не встречаться.

Он ускорил шаг, догоняя Фроста, и увидел, что шедшая далеко впереди Кицунэ остановилась там, где мост проходил над самым крупным из островков. Тем, где рос сад. Некоторые из фруктовых деревьев были такими высокими, что достигали перил моста. Женщина-лисица застыла на месте. Ее тело выгнулось, словно готовясь отразить удар невидимого врага.

Прошло несколько секунд, а она так и не сдвинулась с места. К этому времени Оливер догнал Фроста, и они вместе поспешили к Кицунэ. Оливер шагал торопливо, но осторожно, стараясь держаться подальше от фруктовых деревьев. То же самое делал Фрост.

— Что такое? — спросил зимний человек.

Нефритовые глаза Кицунэ сверкнули на солнце. Она понюхала воздух.

— Там. Среди ветвей. Кто-то наблюдает за нами.

Несколько долгих мгновений все трое стояли неподвижно, напряженно вглядываясь в верхушки деревьев. Хотя над мостом гулял холодный ветер, Оливер почувствовал, как его бросает в жар. Сердце колотилось так, что отдавало в висках. Но он не слышал ничего, кроме ветра и шума воды. Птицы, только что кружившие над водой, куда-то пропали. В ветвях ничто не шумело.

Фруктовые деревья были необыкновенно высокими. Таких Оливеру еще не доводилось видеть. Яблони, груши, персиковые и нектариновые деревья, а посередине — три вишни, чьи ветки клонились под тяжестью темно-пурпурных ягод.

— Покажись! — приказал зимний человек.

От него пошла волна холода, куда более ледяного, чем ветер над мостом. Обернувшись, Оливер увидел, как Фрост протянул руки к деревьям, словно желая сорвать спелые плоды. Вдруг он понял, насколько проголодался, и внимательнее присмотрелся к висевшим на деревьях плодам.

Однажды, в далеком детстве, мать привезла их с Колетт в сад в Нью-Гэмпшире — собирать яблоки. Нектаринов на деревьях почти не осталось — стояла ранняя осень, сезон прошел. И тут Оливер увидел, что на одном из деревьев висит плод — один-единственный чудесный, спелый нектарин. Сладчайший, нежнейший фрукт из всех, какие ему приходилось пробовать. Пища богов. Вдруг Оливер вспомнил, что тот плод с верхней ветки дерева достал для него не кто иной, как отец. Значит, отец сопровождал их в этой прогулке по саду. Вот здорово! И как он мог об этом забыть? Тогда он даже дал отцу попробовать кусочек, разделив с ним удовольствие. Оливер вспомнил, как обрадовало его тепло папиной улыбки. Воспоминание об этой улыбке, столь редком моменте безоглядной отцовской любви, нахлынуло на Оливера волной острого сожаления. Усилием воли он стряхнул ее.

Оливер всегда старался быть таким, каким хотел видеть своего сына Макс Баскомб. Даже если сам он от этого становился несчастным. И вот вмешалась судьба. Обыденный мир, которым так дорожил отец, оказался поддельным.

Но сейчас было некогда наслаждаться своим открытием. Ему следовало сосредоточиться на том, чтобы остаться в живых.

— Ты уверена, Кицунэ? — Он взялся за ремень, на котором висело зачехленное ружье. — Я не вижу…

Все еще чувствуя во рту воскрешенную воспоминаниями двадцатилетней давности сладость нектарина, он не отрывал взгляд от дерева, на которое смотрела она. И в тот самый миг, когда собирался повернуться к женщине-лисе, увидел глаза. Посреди ветвей самой высокой из вишен.

— Ах, черт! — вырвалось у него.

Он отпрянул, быстро сорвал с плеча ружье.

Кицунэ наклонилась к нему и тут же, прямо в воздухе, уменьшилась, трансформируясь. Мех заструился. Она мягко опустилась лисьими лапами на каменную плиту моста и заняла позицию прямо перед Оливером. Вглядываясь в ветви дерева, лиса пыталась увидеть то же, что увидел он.

— Что там, Оливер? — спросил Фрост.

— Вишня, — ответил Оливер, не уверенный, что в его словах имеется хоть какой-то смысл.

Сощурив глаза, он пытался снова разглядеть увиденное. Глаза дерева — если ему не почудилось. Нечто, выглядевшее, как шершавая древесная кора, но при этом имевшее цвет самой спелой вишни.

— Покажись, или я заморожу дерево от вершины до корня! — предупредил Фрост, шагнув к дереву. Холодный туман клубился вокруг его ладоней.

Оливер тоже шагнул вперед, одновременно страшась за друга и беспокоясь о собственной безопасности. Чем бы ни было это дерево, одного его вида было достаточно, чтобы по телу словно забегали пауки.

Кицунэ коротко тявкнула. Оливер глянул на нее, пытаясь понять, что она хочет сказать.

И тут существо из вишневого дерева заговорило.

— Я не люблю солнце, — произнесло оно. — А еще меньше люблю чужаков. Чужаков на мосту.

Говорило оно с сильным акцентом, а слова казались липкими, точно рот его был набит медом.

— Однако всем известно, что с Приграничными я гостеприимен. Особенно в такие времена, как нынче.

Ветви дрогнули: вишневое существо быстро прянуло вперед. Сначала Оливеру казалось, что оно является частью дерева, но теперь, когда существо расположилось на ветках, склонившихся от его тяжести почти к самым перилам, он смог хорошенько рассмотреть незнакомца.

Его конечности оказались такими длинными и тонкими, что сошли бы за ветки, если бы Оливер не видел своими глазами, как существо движется. Цепкими пальцами задних лап оно держалось за ветку, сидя как на насесте. А пальцы передних лап были в три раза длиннее, чем у человека, и насчитывали шесть или семь фаланг. Сочетание вишневого цвета кожи с шершавой, как древесная кора, текстурой позволяло существу буквально сливаться с деревом. Но среди листьев оно становилось более заметным. Глубоко посаженные, ярко-розовые глаза, похожие на сочную мякоть ягоды. Узкие черты лица, череп — лысый и гладкий.

Кицунэ снова тявкнула, и Оливер вздрогнул. Он все еще сжимал зачехленное ружье в руках, не решаясь расстегнуть молнию, чтобы не привлечь внимание вишневого существа. Оно с любопытством глядело на Фроста.

— Твое гостеприимство принимается, — церемонно ответил зимний человек, приближаясь к ветвям. Существо внимательно следило за ним. — Но я боюсь, что у нас нет времени на отдых.

Фрост предостерегающе посмотрел на существо, а потом оглянулся на Оливера и Кицунэ:

— Подойдите.

Ветви снова закачались. Существо придвинулось ближе, теперь его конечности оказались всего в нескольких дюймах от ограды моста. А кончики пальцев, оказавшись на солнце, тут же отдернулись. Поморщившись, существо спустилось еще ниже. Порыв ветра принес запах спелой вишни.

— Не глупите, — сказало существо, расположившись на ветках, как паук на паутине. — Ты, может быть, и не голоден, но когда на мои ягоды смотрел человек, в его глазах я увидел вожделение. Он просто жаждет отведать ягодок. Отдых я тоже готов вам предоставить. Твои силы восстановит река, ты, лиса, отдохнешь в тени, ну а ты можешь поесть ягодок…

Существо сорвало с ветки несколько ягод и протянуло Оливеру, впервые обращаясь непосредственно к нему. Его голос прозвучал, притворно-ласково, словно оно обращалось к ребенку:

— Раз ты не можешь остаться, хотя бы возьми с собой сладкие ягодки. Пища богов! Такого ты никогда не пробовал.

Липкий, медовый голос существа звучал успокаивающе, хотя в нем и сквозило раздражение их недоверием. Оливер повесил ружье на плечо и хотел уже взять предложенные ему ягоды.

— Нет! — жестко сказал зимний человек и обдал ледяным холодом протянутую к ягодам руку Оливера. На пурпурной кожице плодов появился иней. — Не бери ничего. Ты же актер. Никогда не читал старых пьес? Легенды изучал, а сказок не помнишь? Тысячи сказок предупреждают, что нельзя брать подарки у первого встречного! Неужто ты настолько глуп, чтобы принять пищу из рук демона!

В тени ветвей раздался смех вишневого существа. Закачались листья. Существо швырнуло ягоды на мост. Они так и остались лежать на солнце — никто не подобрал их.

— Отдаю безвозмездно! — сказал демон. — А вдобавок сообщу свое имя. Я — Аэрико. Лиса мне знакома. А вот ты — нет. Какой-то зимний дух, да? Кузен Пельцникеля?

Фрост сверкнул на него глазами.

— Фрост.

— Ах да, Джек Фрост! Что ж, когда ты закончишь просвещать своего друга, то, быть может, захочешь извиниться за грубость. Сколько ваших уже поубивали! Дед Мороз убит, та же участь постигла Руперта и многих, многих других твоих зимних собратьев. Крампус слишком жесток и ловок, его так просто не возьмешь. Но остальные… Стриги каждое утро разносят слухи и поют, оплакивая умерших… Охотники орудуют повсюду, и Приграничные погибают или исчезают. Роанов и мерроу уничтожают, их шкуры носят вместо курток. Дженни Зеленые Зубы мертва. Даже на богов урожая идет охота. И Яблочное Семечко исчез, его давно уже никто не видел.

— Как много, — тихо произнес Фрост, свесив голову.

Блеснув рыжим мехом, Кицунэ потерлась о ногу Оливера и снова трансформировалась. Она встала рядом с Оливером, словно ничего не произошло. Но ее превращение, как всегда, изумило Оливера. Изящные восточные черты лица скрывал капюшон, плащ изящно облегал фигуру, ниспадая на каменные плиты моста.

— Значит, ты понимаешь, почему мы боимся доверять тебе, — сказала Кицунэ. — Нам надо идти дальше. Если хочешь проявить гостеприимство, дай нам не пищу, а информацию. Стриги сказали тебе, что Охотники близко? Кто-то проходил недавно по мосту? Ответы на эти вопросы и будут тем даром, который мы с радостью примем.

Аэрико ухмыльнулся, продемонстрировав черные, как древесная труха, зубы, вцепился в ветки пальцами задних и передних лап и заморгал глубоко посаженными глазами. Потом вытянулся вперед настолько, что солнечные лучи, пробившись сквозь ветви, коснулись гладкой вишневой головы.

— За сегодняшний день вы единственные чужаки на мосту. Но есть и другие, совсем не чужаки для меня. И если даже они не будут охотиться за такими, как вы… — тут существо указало длинным заостренным пальцем на Оливера, и он вздрогнул, будто палец пронзил ему сердце, — готов поспорить: со Вторгшимся за Завесу любезничать не станут.

Кицунэ метнулась вперед, вскочила на каменное ограждение моста и, просунув руки сквозь ветви, схватила демона за горло. Аэрико закашлялся, попытался было сбежать в тень, к самому стволу дерева, но Кицунэ держала его крепко.

— Ты ничего никому не скажешь о…

Извиваясь в ее руках, демон изловчился и стукнул Кицунэ ногой по голове, сдернув с нее капюшон. Она разжала руки и, зашатавшись, чуть не упала с моста. Ей чудом удалось удержать равновесие.

— А мне и не придется ничего говорить. Армия уже здесь!

Оливер нахмурился и посмотрел на Фроста. Зимний человек уже с тревогой смотрел назад, туда, откуда они пришли. Бледно-голубые глаза были широко раскрыты и полны тревоги. Он издал какой-то гортанный звук. Оливер не понял его слов — если это были слова, — но общий смысл уловил.

С вершины холма на западе, там, где проходила Дорога Перемирия, по которой они вышли на мост, уже спускались первые несколько солдат — то ли армия, то ли милиция.

Зимний человек резко повернулся — сосульки волос хлестнули его по лбу — и посмотрел в противоположную сторону, на «европейский» конец моста через Атлантику. Оглянувшись на Кицунэ, Оливер увидел, что та опять превратилась в лису.

— Они идут за нами? — спросил Оливер, глядя прямо в холодные глаза Фроста.

— Это уже не важно. Слухи сделали свое дело. Если тебя обнаружат, будет плохо.

Фрост прищурился и подозрительно оглядел демона вишневого дерева. Поколебавшись пару секунд, махнул рукой в сторону деревьев:

— Скорее! На дерево! Спускайтесь вниз!

— Но…

— Выбора нет.

Холодный ветер подхватил Оливера, подтолкнул к каменным перилам. Фрост был рядом. Демон откатился в гущу ветвей, к самому стволу, а лиса быстро соскочила с моста на ближайшую толстую ветку. Оливер перелез через ограду и ступил на одну из ветвей. Ухватившись руками за другую ветку, перекинул ноги на ветвь пониже и потолще. Фрост оказался над ним. На фоне ледяного тела красные вишни пламенели, словно кровавые раны.

— Вниз, вниз, на остров, сидите тихо! — В голосе Аэрико звучали истеричные нотки. — Я же говорил вам, что гостеприимен. Вас спрячет сад!

Оказавшись на одной из нижних ветвей огромного дерева, Оливер остановился. Отсюда хорошо был виден сад, что раскинулся вокруг каменной опоры моста, — густой, тенистый. В нем росло гораздо больше деревьев, чем ему показалось сначала. Влажные фрукты и ягоды соблазнительно поблескивали на солнце.

— Остановись. Замри, — раздался сверху голос Фроста.

На ветке справа от Оливера сидела лиса, глядя на него своими нефритовыми глазами. Услышав звук шагов на мосту — ритмичный стук марширующих сапог, — она подняла голову и взглянула наверх. Теперь все четверо смотрели вверх, на мост. Все четверо застыли в ожидании. Оливер затаил дыхание, а потом медленно, постепенно выдохнул. Он не имел никакого представления о том, как могут выглядеть солдаты ефразийской армии. Способны ли они услышать или учуять их присутствие? Ведь Кицунэ учуяла присутствие демона… Оливер не хотел даже думать о том, что может случиться, если их обнаружат. На маленьком острове, посреди бушующей реки… Некуда убежать.

Стук сапог стал громче. На мосту офицер выкрикивал неясные команды.

Со своей ветки Оливер не видел ничего, кроме подрагивающих копий да шлемов солдат, проходивших по ближайшему краю моста. Тяжело протопало нечто громадное, сотрясая каменную опору под мостом. Оливер увидел лишь покатую спину (или плечо) какого-то гигантского существа — словно черное, блестящее тело кита, что на миг показывается над поверхностью океана.

Искусственный мех на капюшоне парки колол шею. Прижимаясь к ветке, Оливер чувствовал, как она гнется под его тяжестью. Ружье тянуло вниз, словно якорь. Он пытался встретиться взглядом с Фростом или Кицунэ, но те смотрели вверх, внимательно вслушиваясь в звук сапог на мосту. Помимо собственной воли Оливер поискал взглядом Аэрико и увидел, что демон отдыхает, прислонившись к стволу дерева чуть выше него. Демон улыбался, глядя на Оливера своими запавшими глазами. У Аэрико был такой вид, словно страх, ртутью бегавший по телу Оливера, служил демону долгожданным развлечением. Оливер оторвал от него взгляд и заставил себя смотреть на каменную кладку моста, стараясь не думать ни об устремленном на него взгляде, ни о близости тех, кто убил бы его на месте за один только факт его существования. Он никогда не хотел попасть сюда…

Нет, неправда. Всю жизнь он хотел проникнуть за эту Завесу, даже не зная, что она существует.

Целую минуту солдаты маршировали мимо них, и вот наконец пики и шлемы стали удаляться, а грохот сапог — затихать. При мысли о демоне по телу Оливера бежали мурашки, но он знал, что Аэрико спас их от большей опасности.

— Спасибо тебе, — сказал он, надеясь, что сумел скрыть свое нежелание благодарить, и неохотно поднял взгляд на демона вишневого дерева.

Аэрико снова развалился на ветках, крепко уцепившись за них длинными пальцами, как ленивец, и с большим интересом разглядывал его. Он больше не улыбался.

— О! — ответил он. — Не за что.

Оливер внутренне сжался от угрозы, послышавшейся ему в голосе Аэрико, и крепче ухватился за шершавую ветку. Парка и ружье тянули вниз. Его левая нога чуть не соскользнула с ветки, когда он отшатнулся от демона и стал вглядываться в мешанину листьев, ветвей и ягод, надеясь на помощь Кицунэ или Фроста.

Лиса лежала, свернувшись клубком среди веток, сомкнувшихся вокруг нее, как прутья клетки. Одна из ветвей мешала ей сжать челюсти, так что Кицунэ не могла даже тявкнуть погромче.

Рядом с ней виднелся зимний человек — распятый на пяти или шести мощных ветках, пронзивших насквозь его шею, голову, торс. Там, где ветви выходили из тела, висели свежие гроздья вишен. Они перестали быть просто иллюзией ран.

— Ах ты, сволочь! — прошептал Оливер.

У него закружилась голова, и он понял, что, отпустив ветку, немедленно свалится вниз. Но рука не шевелилась, словно приросла к ветви.

Он в бешенстве повернул голову, пытаясь понять, что же его удерживает. Наверное, ветки поймали его в западню, как Кицунэ. Но все оказалось гораздо хуже. Ветки не шевелились. Зато кора вишневого дерева начала расти, покрывая его руку. И там, где кожа покрывалась корой, распускались цветы вишни.

Демон рассмеялся и что-то прошептал, раскачиваясь на ветках над головой Оливера.

Кажется, это было одно-единственное слово.

«Гостеприимство».