В эти же дни десятитысячный корпус полевого писаря Александра Полубинского и поручика панцирной хоругви Степана Бидзинского вторглись на территорию уже непосредственно Московского государства, громя по дороге мелкие подразделения московитов. Пац вел свои полки к Стародубу, а Чарнецкий шел к Дисне. Московитские рати, терпя одно поражение за другим, пятились на восток. В таких непростых для царя условиях Ромодановский объединил свои потрепанные и поредевшие полки с казаками гетмана Брюхавецкого и также пошел к Дисне, чтобы биться с Чарнецким.

Под Дисной скопилось большое объединенное войско литвин и поляков, где командовал сам Ян Казимир. Но Брюхавецкий, когда московское войско остановилось в лесу на противоположенном от неприятеля берегу, высказался за отсрочку битвы.

— Нужно подождать пока они начнут перемещаться и растянутся. Сейчас их слишком много, — говорил он московскому князю. Тот согласился.

Ян Казимир ждал несколько дней, а потом повел армию на Новгород-Северский. Там вновь был разбит полк московитов, и король двинулся к Стародубу. В этот момент в шатер королю принесли донесение, не понятно, хорошее ли, плохое ли: Полубинский и Бидзинский разгромили на территории врага авангард атамана Якова Черкасского и возвращаются. Основная тридцатитысячная армия Черкасского, которого по приказу царя сместил на посту Долгоруков, пошла вдогодку, в лесах произошел ожесточенный кровопролитный бой между казачьим гетманом и полковником Кристианом Людвиком Калкстайном. Калкстайн, как бы отважно не оборонялся, был разбит и спешно отступал. У Паца тоже проблемы: три дня он продирался сквозь пушу, уходя от превосходящих царских сил, форсируя реки, теряя пушки… Его солдаты измождены и голодны. Его армию уже трудно было назвать армией. Из Польши неожиданно пришли еще более тревожные вести — Ежи Любомирский поднимает рокош — бунт шляхты. Его поддерживает Ян Павел Сапега.

— Холера ясна! Сто тысяча чертей! — ругался Ян Казимир. — Пишите срочно лист Кмитичу! Теперь вся надежда на этого рядового полковника! Если не устоит перед Хованским, то вся наша затея переговоров с позиции силы рухнет, как карточный домик! И мы еще с проклятиями будем вспоминать минувшие переговоры и рвать волосы на голове, что не уступили условиям царя!..

Ежи Любомирский медленно, но верно реализовывал свой коварный план. Богуслав и сам не догадывался, какого джина выпускает он из бутылки, связываясь с Любомирским. Мирная акция по отстранению короля от власти вылилась в настоящую гражданскую войну. Любомирский собрал конфедерацию и разгромил под легендарным Ченстоховом верные королю войска. Вновь под культовым христианским местом пролилась кровь, но на этот раз польские католики убивали своих же польских католиков. Ну, а Любомирский набирал популярность, точно также, как восемь лет назад ее набирал объявившийся здесь шведский король Карл Густав. В Великой Польше под знамена Любомирского вставали все новые и новые шляхтичи. Силы конфедератов увеличивались. В Великом княжестве Литовском тоже было далеко от спокойствия: война на востоке и северо-востоке усугублялась повальным недовольством поведением Пацев, их вмешательством во все сферы жизни Княжества. Против деспотизма этого многим ненавистного рода выступали Полубинские, Огинские, Глебовичи, Радзивиллы и Сапеги — весь цвет Великого княжества Литовского, Русского и Жмайтского.

Михал Казимир Радзивилл также не оставался в стороне. Ему не нравилась гегемония Пацев, тем более, что Михал не без оснований полагал, что Радзивиллы, как ни крути, главенствующий род не только Литвы, но и Речи Посполитой. И в Западной Европе — во Франции, Голландии и Англии — Радзивиллы не считались середничками. Ну, а Пацы стремились усилисть свое руководство над армией, размещали верные им войска в поместьях Радзивиллов, занимали замки в Поднепровье и Подвинье, собирали народную милицию в Жмайтии, которую уже считали полноправной собственностью. Об этом писала в письме Кмитичу и Алеся Биллевич. Она родила девочку, Янину, но после радостного известия с легким раздражением сообщала, что приезжал Крыштоп Пац, и что Пацы чувствуют себя в Жмайтии словно великие князья, считая эту провинцию своей полноправной страной.

«Не удивлюсь, если Пацы заберут и мой маентак, и последних лошадей», — писала Биллевич своему мужу.

И все это так было некстати, так сильно подрывало положение на восточном фронте, где, казалось бы, уже пошли значительные успехи.

Неожиданно, пусть и после долгой болезни, умер Ян Павел Сапега. Пусть его смерть многих заставила облегченно вздохнуть (уж очень многоликим и непонятным был в последние годы хитрый Ян Павел), но с уходом Сапеги должность Великого гетмана переходила к Михалу Пацу. Булаву польного гетмана Пац отдавал Владиславу Воловичу, пользующемуся большим уважением среди литвин. Этот жест значительно ослабил силы противников Михала Паца и Пацев в целом. Михал тут же попытался использовать этот момент в свою пользу. Как раз ему вручили привилей на Виленское воеводство, которым раньше обладал Ян Сапега. Для формального вступления в должность Михал Радзивилл прибыл в столицу во главе тысячи своих солдат. Он полагал использовать заседания Главного Трибунала, которые должны были начаться в мае, для того, чтобы обратить их в сейм, а затем, на сейме выступить с обвинительной речью против Пацев. Михал был далек от идеи превращать выяснение отношений с Пацами в литвинский кровопролитный рокош, какой уже полыхал в Польше. Поэтому Радзивилл все же предоставил возможность Михалу Пацу, который вел заседания Трибунала, завершить заседание в спокойной обстановке, без драк и криков. А сам поехал в Несвиж принимать в гости короля. Домой заглянуть хотелось ужасно, но… только не по такому поводу. Ян Казимир умолял Михала выступить против Любомирского с опытной тысячью солдат Несвижского князя. Войско Михала Радзивилла слыло по всей Речи Посполитой самой опытной и боевой хоругвью после хоругвий Богуслава, а солдаты Несвижского князя имели славу метких стрелков, великолепных фехтовальщиков и ловких наездников. Сотня гусар Михала, пусть и не крылатых, стоила двух сотен прочих литвинских или польских гусар. Одинаково все: и гусары, и мушкетеры — умели обращаться с артиллерийскими орудиями и заменять при случае канониров. Вот для этого и собирался в гости, якобы соскучившись по великолепию Несвижа и его замка, Ян Казимир. Хитрый Великий князь знал, что в домашней обстановке, во время теплой беседы под хмельной венгерский токай он запросто уговорит Михала. И Михал понимал, что в этом случае отказать будет весьма трудно.

И Любомирский также писал листы Михалу, призывая поддержать его как земляка Радзивиллов, поддержать со своим войском его рокош против короля в Литве. Михал же твердо решил взять нейтралитет и в польские разборки не лезть ни при каких условиях, пусть корни у Любомирского и литвинские. Уж если воевать, то там, на востоке, против захватчиков. Тем более, что семейных хлопот прибавилось: у Михала на свет появился очередной ребенок — маленький Ян, тут же, однако, умерший. Увы, но и взросление Богуслава доставляло одни огорчения. Стало предельно ясно, что мальчик неполноценен. Опечаленный Михал обсуждал с женой его дальнейшую судьбу, предлагая единственно правильный, как ему казалось, путь — служение Богу. Катажина соглашалась. Она чувствовала себя скверно из-за того, что дети ее мужа либо нездоровые, либо быстро умирают, как Фекла и Ян. Чтобы не ранить чувствительного Радзивилла Катажина даже стеснялась в присутствие мужа проявлять нежные чувства к своим детям от Острожского и, подавно, к Александру, рожденному от большой любви к Дмитрию Вишневецкому. Теперь Михал завидовал не только Вишневецкому, но даже покойному Острожскому, чьих детей растил и воспитывал, не в состоянии это же самое позволить себе с собственными… Желая вызвать больше расположения Михала, Катажина проявляла много внимания к делам мужа, старалась быть ласковой, советовала, бралась помочь в любых делах… а пока занялась лечением. Правда, лечение проходило весьма странно: Катажина нагой сидела на корточках в начерченном на полу круге, а вокруг с бубном ходила саамская шаманка, отгоняя от Катажины нечистую силу.

Саамку посоветовала одна знакомая фрейлина, полушведка-полулатышка Анна. Она рассказала, что в горных областях Норвегии и Швеции иногда такое тоже происходит: вдруг начинают рождаться слабые болезненные дети или же очень капризные со скверным характером.

— Это значит, что вам ребенка подменили турсы, — делала большие голубые, как небо, глаза Анна, рассказывая все это Катажине. Она поведала, что турсы — это эльфийский народ, живущих на севере Скандинавии в подземных гротах в горных районах.

— Раньше бывало норвежцы часто женились на турсянках, ибо женщины у них высоки и красивы. Но народ этот стал мал и слаб. Поэтому женщины турсов часто подменяют своих детей, воруя их у людей. Наверное, Катажина, не хочу тебя пугать, но на тебя также положила глаз какая-нибудь турсянка. Ее нужно отогнать. Я знаю одну лапландскую колдунью, чары которой действуют и немало добра людям принесли.

Катажина, не вдаваясь в подробности того, что живет вовсе не в горных районах Норвегии, тем не менее, согласилась. Подтолкнула ее к этому и жена Яна Огинского.

— Это все Трасца, — говорила пани Огинская. — Это такие нечистые духи, которые наводят на людей разные болезни. Они выходят из земли и бродят по свету весной и осенью. Это двенадцать сестер разного возраста. Время от времени они собираются на лесной поляне и там обсуждают свои дела. Трасца — опасные, они обязательно доводят до смерти. В названиях четырех трасц — осиновой, можжевельниковой, огневой, ледовой — заключен способ противодействия этим духам: осина, можжевельник, тепло, холод. Испробуй их тоже.

А вот Алеся Биллевич-Кмитич все беды Катажины объясняла не нечистой силой, а неправильным положением при родах.

— Наши бабки да матери на весу рожали, схватившись за сук дерева или перекладину. Или сидя на кукишках, — говорила она при встрече с Катажиной, пусть Алеся и редко общалась с женами друзей своего мужа, не часто покидая свои тихие Россиены.

— Теперь роженицы лежат, но моя служанка Труде к этому очень плохо относится, — поучала Катажину Алеся, — я также сидя рожала и тебе советую. Тогда ребенок быстрее и легче выходит из чрева…

Мария д’ Аркьен, сдружившаяся в последнее время с Катажиной, также советовала прекратить ворожбу с саамкой и перепись не менее странных рецептов от пани Огинской и предлагала испытать куда как более проверенное на ней самой лекарство.

— У меня от Замойского тоже ребенок умер, а второй больным родился, но я стала пить специальный отвар на травах и следующий родился вполне нормальным, — советовала жена Собесского…

Ну, а заваривший «отвар» с Любомирским Богуслав, ушел пока в тень. Слуцкий князь был в шоке от Любомирского, он явно не ожидал такой бурной активности своего союзника и даже в самом мрачном сценарии не планировал никакой гражданской войны. Сейчас Богуслав решил с расстояния понаблюдать, как же поляки сами расхлебают всю эту невкусную похлебку, считая, что все-таки, по большому счету, в гражданском кровопролитии виновен все равно Ян Казимир, наживший себе столько врагов в собственной стране. Сам же Богуслав куда как с большим удовольствием окунулся в более тесное общение с его любимой Аннусей, занимаясь подготовкой свадьбы.

* * *

Во время перемирия в дни переговоров Кмитич постоянно посылал курьеров во все концы, чтобы найти маленький отряд Елены Беловой или хотя бы кого-то, кто знал где она. Тщетно. Словно растворилась его Елена среди зеленых дубрав и голубых озер Литвы, словно поглотили ее воды широкого Днепра… Теперь же Кмитичу вновь надо было думать о Хованском, как-то и советовала Елена в последний раз, перед тем, как исчезнуть. О том же просил, умолял сам Великий князь: «Любый мой Самуль! На тебе перст Божий! Не уступи Хованскому! Разбей супостата! От тебя сейчас зависит успех всей кампании, успех грядущих переговоров по судьбе Витебского воеводства, ибо ниоткуда нет добрых вестей: ни из Литвы, ни из Польши, ни из Московии…»

«Разбей Хованского»… Кмитич читал письмо и задумчиво скреб щеку, покрытую суточной щетиной. Легко сказать! Тут Хованский чуть было не разбил его самого. А теперь у этого хищника прибавилось рати, и одолеть его представлялось почти невозможным. Ну, разве кое-как устоять перед очередной атакой проклятого захватчика. Но и это виделось сомнительным. Заканчивался порох и патроны у жмайтских мушкетеров. Кмитич ранее приказал лепить и готовить гранаты, но на них как раз и ушел почти весь запасной порох.