На следующее утро Конни проснулась рано: ее разбудил непрекращающийся шум за окном. Маленькая спальня с окном, выходившим на море, находилась в мансарде, под скатом крыши, это было единственное место в доме, в котором она чувствовала себя комфортно, — ее собственное убежище. Выскользнув из-под одеяла, она на цыпочках подкралась по лакированному дощатому полу к окну и осторожно отдернула шторы. На дорожке напротив дома Эвелина, одетая в черный плащ с капюшоном, медленно кружилась на месте, раскинув руки с расслабленными кистями и опустив голову на грудь. Сверху было видно, как плащ ее закручивается, образуя правильный круг, а кроваво-красный платок, повязанный на голове, казался красным зрачком в центре черного глаза. Голос ее то крепчал, то слабел в завывающих рыданиях, как будто она оплакивала уход любимого друга или прощалась навечно с возможностью обрести надежду. Этот звук пронзал Конни сердце: ей хотелось заткнуть пальцами уши, чтобы не слышать больше, как тетка изливает свою странную печаль. Что произошло, почему она ведет себя так?

— Заткнитесь! — заорал мистер Лукас из дома номер четыре. Он высунул голову из окна, весь багровый от ярости. — Кое-кто из нас, приличных, работающих людей, пытается выспаться! Устраивайте свои пляски где-нибудь в другом месте!

Завывания внезапно оборвались, хлопнула задняя дверь. Конни юркнула обратно в постель, чтобы ее не успели обвинить в подглядывании, но тетка не поднялась наверх. Повернувшись к стенке, Конни попыталась снова уснуть. Она провалилась в тяжелый сон, в котором ее нес над вересковой пустошью воющий ветер, она была одинока и бездомна, и не было ей покоя.

Когда Конни спустилась в кухню, тетка даже не упомянула о своих утренних занятиях, Как будто того представления на дорожке не было вовсе. Конни украдкой наблюдала за Эвелиной, когда та наливала себе апельсиновый сок, пытаясь увидеть какие-нибудь следы безумного поведения, свидетельницей которого она была утром, но тетка выглядела спокойной, лицо ее было невозмутимым. Жизнь в одном доме с Эвелиной походила на завтрак на вершине действующего вулкана: никогда не угадаешь, когда начнется извержение.

— Чем думаешь заняться сегодня? — спросила Эвелина, изучающе глядя на Конни поверх своей кофейной чашки.

Солнечный свет струился в жаркую духоту кухни. Лучи тянулись над загроможденной посудой раковиной и высвечивали букет огненно-красных хризантем, обморочно свисавших из вазы на столе между Конни и ее теткой. Каждый дюйм кухни был заполнен предметами, которые Эвелина откопала во время своих прогулок по берегу или вересковой пустоши: скелетообразные связки прибитых к берегу веток, отполированных волнами до гладкости гальки, абстрактная скульптура из перьев и разноцветные кусочки стекла, звеневшие и качавшиеся на окне. Конни эта коллекция казалась подозрительной — околдовывающей своим сорочьим блеском и в то же время пугающей своим воздействием на чувства.

— Э… думаю, как обычно, — уклончиво ответила Конни, трогая пальцем опавший лепесток. Она не хотела, чтобы кто-нибудь пронюхал про ее ставшие привычными встречи с животными, с которыми она уже успела подружиться.

— Что ж, я хочу, чтобы ты изменила свои планы.

«Только не это», — подумала Конни.

— У моей подруги, Лавинии Клэмворси, есть внук, который будет учиться с тобой в одном классе. Я хочу, чтобы ты познакомилась с ним: так у тебя будет хоть один приятель, когда на следующей неделе начнутся занятия.

Конни удивилась, что эта идея вообще пришла тетке в голову: впервые за все время та сделала что-то, что наводило на мысль о том, что она видит в Конни не просто квартирантку, которая ест и спит под одной с ней крышей. Но этот мальчик, который ее совсем не знает, который, возможно, даже не хочет с ней знакомиться, — он что, приговорен своей бабушкой и ее теткой к тому, чтобы стать ее «другом»?

— Я бы с радостью подождала понедельника, — в отчаянии ответила Конни.

— Нет-нет, мы устроим все сегодня и покончим с этим, — неумолимо изрекла тетка. — Я договорилась с миссис Клэмворси и Колином встретиться сегодня утром в чайной. Ты пойдешь со мной.

Конни с кислой миной уставилась на свои обкусанные ногти, все это время кромсавшие лепесток на конфетти: судьба ее была решена, сопротивляться смысла не было. Со вздохом она подняла голову и кивнула.

«Медный чайник» был старомодным кафе-кондитерской, очень любимым пожилыми жителями Гескомба. Там были шторы из чинтса с оборками и кружевами, за которыми можно было спрятаться; тарелочки с домашним печеньем со вкусом выставлялись на салфетках; и категорическое отсутствие музыки. Эвелина Лайонхарт заметно выделялась среди других взрослых, как черный лебедь среди уток: она была на сорок лет младше, чем другие посетители кафе, одета в черный жакет из денима и красные «Доктор Мартенс», волосы были подхвачены кроваво-красным шарфом. Конни никак не могла взять в толк, почему ее тетка выбрала именно это место для встречи.

Конни сидела, строя башню из сахарных кубиков, а в сердце ее нарастало чувство обреченности. Она уже представила себе пессимистичный, но наиболее вероятный сценарий: тот, кто соглашается сопровождать свою бабушку в такое место, должен быть жалким занудой, чья дружба с самого начала будет помехой для общения с другими детьми. Ей придется провести свои первые недели в Гескомбе, торча в компьютерном классе с ним и его такими же чокнутыми дружками, притворяясь, что ее волнуют отличия Playstation-2 от ХВох. Это еще в том случае, если они вообще допускают девчонок в свой несчастный маленький клуб… в чем она сомневалась.

— Привет, Эвелина, — сказал голос, звучавший, как ласковый дождь в полной тишине.

Конни подняла взгляд. Это была та самая пожилая дама, на которую она налетела не далее как вчера. С ней был мальчик в солнечных очках с большими стеклами. В его непринужденной позе и манере одеваться Конни мгновенно опознала ту уверенность, которой ей самой всегда недоставало: этот мальчик был из тех, с кем она в другой ситуации не перемолвилась бы и парой слов. Тут, должно быть, какая-то ошибка.

— Ты сегодня чудесно выглядишь, — продолжала дама. — Ходила в гости к друзьям?

Эвелина одарила миссис Клэмворси такой улыбкой, которую мечтала бы получить от нее Конни: сердечной и любящей. Эта улыбка превратила ее в совершенно другого человека, с которым Конни даже захотелось бы жить.

— Спасибо, Лавиния. Да, я рано встала, чтобы повидать их. А как ты догадалась?

— Невозможно дожить до моих лет, чтобы кое-что не узнать о таких вещах, дорогая, — сказала миссис Клэмворси, погладив Эвелину по запястью. — Ничего удивительного. А это, должно быть, Конни? Кажется, мы с тобой столкнулись вчера на главной улице?

Конни улыбнулась и застенчиво кивнула.

— Надеюсь, тебе нравится моя любимая чайная? Эвелина слишком вежлива, чтобы сказать мне, что терпеть не может это место, но, может быть, тебя я смогу переманить на свою сторону.

Миссис Клэмворси удобно расположилась рядом с Конни, в воздухе разнесся сладкий аромат лаванды, когда она поправляла шелковый шарф, наброшенный на плечи. Ее круглое добродушное лицо было обрамлено ореолом белых волос, подобно тому как сияние окружает луну, окутанную туманом.

— И уж вовсе нетрудно догадаться, что это мой внук, Колин… хотя сейчас он, несомненно, предпочитает быть известным как Кол. Он, как вы знаете, тоже идет в класс мистера Джонсона, — продолжала она, ободряющее глядя на Конни.

Чувствуя себя непринужденно даже в таком окружении, мальчик плюхнулся на стул напротив Конни и снял очки, бросив их на стол. Взъерошил свои короткие каштановые волосы обеими руками и широко зевнул. Она подняла взгляд и встретилась с ним глазами. К своему изумлению, Конни обнаружила, что смотрит в разноцветные глаза — один зеленый, а другой карий. Она не смогла удержаться:

— Ух ты, да у тебя такие же!

Она осеклась. Происходило что-то странное. В тот момент, когда они вчетвером уселись вокруг одного стола, новая сила зазвенела в ней — это было чувство, которое она обычно испытывала, играя со своими друзьями-животными. Она чувствовала, что ее тянет к этим Клэмворси — и даже к тетке, как она потрясенно поняла, — так же сильно, как и к той группе людей, на которых она налетела вчера.

Кол рассмеялся:

— У нас на двоих по две обычные-пары глаз. — Он кивнул на бабушку. Конни поразили его движения: резкие и стремительные, как у малиновки. — Думаю, это все моя старушка: ее гены во всем виноваты. А как насчет тебя?

Быстро взглянув на свою соседку, Конни увидела, что у миссис Клэмворси тоже разноцветные глаза, но в ее случае различия были менее поразительными: серый и голубой.

— Прости, что ты сказал? — переспросила она, несколько ошарашенная вопросом.

— От кого тебе достались такие глаза — от мамы или от папы?

— Насколько я знаю, ни от кого.

— От двоюродной бабки, — встряла Эвелина, деловито разливавшая чай. — А до этого — такие же глаза были у ее прапрабабки.

Конни почувствовала, как у нее отвисает челюсть. Она быстро захлопнула рот.

— И волосы тоже, — подумав, добавила Эвелина.

Совершенно потонув в этом неожиданном потоке информации, Конни предоставила остальным вести беседу, пока она собирается с мыслями. Она никогда не задумывалась о том, каковы ее шансы встретить кого-то с такими же неодинаковыми глазами. У нее даже заболела голова от попытки представить себе, какие нужно произвести расчеты, чтобы вычислить вероятность такой встречи.

— Думаю, один случай на десять миллионов, — сказал Кол.

— Что? — переспросила Конни, резко выходя из задумчивости.

— Шансы встретить кого-нибудь с такими же необычными глазами, как у меня.

— Как ты узнал, что я думала именно об этом?

— Я не знал, — сказал он с искренним удивлением. — Просто я сам сейчас об этом думал. — Он помолчал. — Знаешь что, Конни, думаю, у нас с тобой очень много общего…

— Например?

— Ну, для начала, глупые фамилии.

Она расхохоталась. Да, Колин Клэмворси, вероятно, звучит еще нелепее, чем Конни Лайонхарт. Может быть, в этой школе окажется, в конце концов, не так уж плохо.

Когда наступило утро понедельника, Конни обнаружила, что ждет встречи с Колом. Проблема была только в том, что Эвелина, выполняя распоряжения ее отца на тот случай, если дочь попытается сбежать с уроков, как она это делала в своей последней школе, настояла на том, чтобы проводить ее до ворот и даже в классную комнату. К счастью, они пришли довольно рано, так что Конни не пришлось проходить через это испытание перед всем классом.

Школа располагалась в викторианском здании, в котором было два разных входа, обозначенных как «Мальчики» и «Девочки», и нескольких новых постройках рядом. Современные классные комнаты теснились вокруг своих более суровых предшественников, их стеклянные своды нахально подмигивали старинным высоким окнам на утреннем солнце. Эвелина подвела Конни к одному из самых новых зданий.

— Мистер Джонсон! — окликнула тетя низенького человечка, ростом и спокойной статью напоминающего шетландского пони, который записывал фломастером дату на белой доске.

— Эвелина! Рад видеть тебя. Кажется, еще совсем недавно ты сама училась у меня в классе, — сказал мистер Джонсон, оттирая фломастер с пальцев, и подошел поздороваться с ними.

Эвелина засмеялась, как будто зазвенел серебряный колокольчик, оставив свою вечную настороженность в присутствии человека, которого она знала и любила. Конни тут же почувствовала симпатию к учителю, ободренная эффектом, который он произвел на ее тетку.

— Хотел бы я сказать, что ты ни капли не изменилась, но это будет неправдой. Раньше ты так надо мной не возвышалась: если ты выросла, то я, должно быть, съежился. А это, должно быть, Конни? Добро пожаловать в Гескомб! — обратился он к своей новой подопечной. — В раздевалке есть вешалка с твоим именем, а твой шкафчик вон там. У нас в классе у учеников нет своих определенных мест, потому что мы здесь много передвигаемся по классной комнате, но почему бы тебе пока не сесть за парту вот здесь, рядом с живым уголком? Кажется, я припоминаю, что твоя тетя очень любила тут сидеть.

— А это хорошая идея? — шепнула Конни Эвелине, чувствуя, как внутри у нее поднимается паника, как пена из банки, которую взболтали.

— Ну конечно. Когда я звонила, я рассказала мистеру Джонсону о твоих проблемах в прошлых школах. Ты можешь довериться ему: он не станет поднимать шум вокруг того, что тебя любят животные, — весело сказала тетя, идя к двери. — Со мной он никогда этого не делал.

В живом уголке в тот момент не было животных и смотреть было не на кого, поэтому Конни села и стала ждать появления людей. Ей было очень трудно отвечать на вопросы мистера Джонсона о любимых предметах, пока он ходил вокруг столов, раскладывая чистые тетради. Как раз сейчас она не могла вспомнить ничего, что ей нравилось бы в школе.

Комната постепенно начала заполняться. Вошли три девочки и с любопытством посмотрели на новенькую. Одна из них робко улыбнулась ей, но никто не рискнул сесть рядом. Конни чувствовала, что слабая уверенность, возникшая у нее поначалу, тает. Все происходило примерно так же, как в ее первые дни в других школах: скоро она начнет выделяться и окажется в изоляции, потому что все сочтут ее странной. И тут в класс вошла черноволосая девочка, одетая в бирюзовую индийскую блузу и леггинсы, с трудом удерживая клетку с песчанками, она направилась прямиком к живому уголку. Конни, сидевшей как раз у нее на пути, ничего другого не оставалось, кроме как встать и помочь ей.

— Спасибо, — сказала девочка, с драматическим жестом падая на стул рядом с Конни, гирлянда браслетов у нее на руке весело зазвенела, когда она откинула с глаз волну черных волос. — Ты новенькая?

— Да, меня зовут Конни… Конни Лайонхарт, — осторожно ответила она.

Услышав ее имя, соседка не подала ни малейшего вида, что оно звучит для нее как-то забавно.

— Я Аннина Нуруддин. У моей семьи индийский ресторан на главной улице. Слышала про него? — Помахав себе в лицо тонкой смуглой рукой, Аннина впервые вгляделась в лицо Конни. — Эй, а ты знаешь, что у тебя точно такие же глаза, как у Кола Клэмворси? Вы что, родственники? — Конни помотала головой. — Ух ты, вероятность того, что вы двое окажетесь в одном классе, должна быть…

— …близка к нулю — даже не пытайся ее вычислить. — Конни была рада видеть, что вызвала у Аннины улыбку.

Тут в классе появился Кол и не спеша подошел к столу Конни.

— Вижу, ты уже познакомилась с Анниной. Ну, значит, без компании ты не останешься. Аннина знает в школе всех и вся, — заметил он.

Конни на один скоротечный миг понадеялась, что он сядет с другой стороны от нее. Если Кол окажется близко к ней, почувствует ли она снова ту странную энергию, которую ощутила в чайной? Но когда принесли классный журнал, он отвернулся и занял место рядом с какими-то мальчишками за другим столом, и Конни, глядя, как он уходит, поняла, что с ее стороны было глупо даже думать о том, что такой человек, как Кол, может сесть вместе с ней.

— У Кола есть собственный пони и лодка, — сообщила Аннина, провожая его любопытным взглядом. — Ну, во всяком случае, лодка есть у его бабушки.

— А как насчет его папы и мамы? Разве он не живет с ними? — спросила Конни, пока Кол перешучивался с рослым пареньком с короткими светлыми волосами и вызвал чем-то взрыв хохота у всего их стола.

— Успокойся, Кол, — терпеливо сказал мистер Джонсон, которому даже не нужно было поднимать взгляд, чтобы понять, кто является источником беспорядка.

— Они, кажется, тут нечасто появляются, — шепотом сказала Аннина. — Он живет с бабушкой. Его все знают.

И это было очень кстати, потому что его необычные глаза и нелепое имя делали странности Конни совершенно несущественными; когда в классе есть такой, как Кол, никто не станет обращать на нее внимание. Напряжение, которое не отпускало ее с момента переезда в Гескомб, немного спало. Впервые в жизни Конни смела надеяться, что она освоится здесь.

На перемене Аннина провела ее по школе, в которой царила суета, дети вернулись после каникул: были очереди к окошку секретаря, споры за территорию на игровой площадке, девчонки собирались в компании, чтобы посплетничать.

Они обошли школу и вернулись обратно в живой уголок: Аннина хотела поменять песчанкам воду.

— Я ухаживала за ними все лето, — рассказала она Конни. — Видишь ли, я люблю песчанок, а мама все время говорит, что с ними слишком много возни. Но я-то знала, что она не будет возражать, если я возьму на лето классных песчанок, и думаю, я смогу переубедить ее, и она разрешит мне завести своих собственных. А ты?

— Что — я?

— Любишь песчанок?

Конни никогда раньше не обращала особого внимания на песчанок, ведь у нее было столько других друзей-животных. Она опустилась на колени рядом с клеткой, чтобы рассмотреть их поближе, осторожно вдыхая запах опилок и проникая в секреты сделанных зверьками запасов семян. Песчанки немедленно бросились к ней и принялись раскачиваться из стороны в сторону, танцуя, как она поняла, свой приветственный танец.

— Эй, я никогда раньше не видела, чтобы они так себя вели! — воскликнула Аннина.

— Правда? Я думаю, что они просто таким образом говорят: «Привет!», — ответила Конни, легонько покачиваясь в такт танцу песчанок, учтиво благодаря их за добрые пожелания.

Аннина смотрела на нее подозрительно, немного встревоженная таким неожиданным поведением.

— Что ты делаешь?

— Здороваюсь в ответ.

Говоря это, Конни почувствовала, что сердце у нее упало. Вот и конец ее недолгой дружбе с Анниной? Она не сводила глаз с умных мордочек песчанок, боясь поднять глаза. Но тут Аннина стала повторять за ней.

— Это здорово, — с восторгом сказала она, когда песчанки побежали к ее стороне клетки и стали перед ней подниматься на задние лапки и снова кланяться.

Поймав восхищенный взгляд новой подруги, Конни пожала плечами и усмехнулась.

В тот день Конни ушла из школы, втайне удовлетворенная тем, как он прошел. Они с Анниной хорошо поладили. Та в своей захлебывающейся манере рассказала всему классу, как Конни управляется с классными питомцами. Даже Кол, казалось, был впечатлен. Во время обеда Аннина познакомила ее со своей компанией подружек. Конни надеялась, что кто-нибудь из них станет и ее другом. Ей особенно понравилась Джейн Бенедикт — высокая застенчивая девочка, одна из самых способных в классе. Конни разочаровало только то, что Кол держался от нее в отдалении. Она-то думала, что в кафе они подружились, но это, кажется, не распространялось на школу. Отпирая калитку дома номер пять, Конни решила, что на самом деле ей не в чем его обвинять. Несомненно, ему — такому популярному и веселому — было с ней не по пути.

Она застала тетку носящейся по кухне, как будто та собиралась на пикник.

— Как школа? — рассеянно спросила Эвелина.

— Прекрасно.

— Это хорошо. Слушай, мне снова придется уйти сегодня вечером. Миссис Лукас, соседка, пообещала мне, что присмотрит за тобой. Найдешь в холодильнике что-нибудь на ужин и ляжешь спать, хорошо?

Конни подумала, что ей бы хотелось, чтобы тетка больше интересовалась ее делами… как сегодня утром. Думала ли Эвелина о ней вообще?

Повисла тишина, нарушаемая только шумом Эвелининых приготовлений. Конни ждала несколько мгновений, надеясь, что тетка выкажет к ней хоть какой-то интерес. Но секунды шли, и становилось ясно, что выбранная Конни тактика гордого молчания не действует. Тетка, казалось, этого даже не замечала.

— Куда ты уходишь? — обиженно спросила Конни.

Эвелина пропустила мимо ушей ее оскорбленный тон.

— На собрание Общества, — ответила она, порывшись в холодильнике и вытащив оттуда большую, завернутую в целлофан форель.

— Какого общества?

Устремившись к задней двери, Эвелина добавила к куче вещей макинтош и веллингтоны и, как будто вспомнив в последний момент, алые наушники.

— Что это за общество? — повторила Конни.

Но ее тетка исчезла за порогом и начала заводить свой «Ситроен». Она либо не услышала, либо не пожелала услышать ее вопрос.

Маленькая синяя моторная лодка, пыхтя, выходила к скалам, защищающим вход в залив. На фоне этих каменных столпов, которые возвышались, как великаны, закутавшиеся в плащи от бурь, суденышко казалось крохотным. Пройдя двадцать метров, Кол заглушил мотор и надел свои наушники. Его пассажир, пожилой человек с тронутыми рыжиной седыми волосами, сидевший с фляжкой на коленях, последовал его примеру. Они обговорили последующие несколько действий еще на берегу, под прикрытием таверны «Якорь». Все, что им оставалось теперь делать, — ждать, пока их догонят оставшиеся две лодки: тогда они будут готовы встретить самое худшее, может быть, даже смерть.

Кол смотрел, как доктор Брок спокойно наливает себе чаю. Был прекрасный, хотя и ветреный вечер: несмотря на позднее время (часы показывали почти девять), небо все еще было светлым — признак того, что лето кончилось совсем недавно. Кол жалел, что не может наслаждаться этим вечером так же невозмутимо, как его пассажир. Ему бы показать свою готовность к испытанию, держать эмоции под контролем, но он не мог унять своего сердца, которое бешено колотилось, стоило ему подумать о грозящей опасности. Их миссия легко могла привести к гибели: они подозревали, что кое-кто из людей, заманенных в ловушку неодолимой силой тварей, прячущихся в этих скалах, уже нашел свою смерть. Он ясно понимал, что они с доктором Броком могут не вернуться. Через несколько минут их могут свести с ума и утопить в этих безжалостных водах. С такими перспективами на будущее Кол оставил все попытки обрести спокойствие и, сжав крепче руль, позволил себе переживать.

Показались еще две лодки. У руля первой была Эвелина Лайонхарт с его бабушкой. Обе они были уже в наушниках, не желая рисковать. Кол скривился, вспомнив спор в «Якоре», разгоревшийся по поводу того, не слишком ли он молод для того, чтобы участвовать в такой опасной операции. Его бабушка настаивала, что Кол должен узнать, против чего ему, возможно, придется сражаться, до того, как вступит в свой первый бой. На берегу Колину льстило, что бабушка признала его взрослым; но теперь, в море, качаясь на волнах под бременем скрытой угрозы, он чувствовал, что в сердце его закрадывается сожаление о том, что он так страстно настаивал на своем участии.

Он подождал, пока мистер Мастерсон, шкипер третьей лодки, проследовал за Эвелиной Лайонхарт, огибая песчаные отмели, которые окаймляли Гескомбский пролив. Мистер Мастерсон в своих веллингтонах едва ли спокойно стоял у руля. Он чувствовал себя гораздо привычнее, управляя трактором на своей ферме, чем лодкой. Его пассажир, Гораций Литтл, пожилой человек из Вест-Индии с пепельно-седыми волосами, сидел на корме, приставив к глазам бинокль, следя за каждым движением в небе.

Когда все лодки собрались вместе, доктор Брок встал и достал мегафон. Сильный бриз, дувший к берегу, мешал шкиперам удерживать лодки кольцом вокруг огромных скал, известных в этих местах как Стога. Кол тихо выругался, заводя мотор, чтобы подтолкнуть «Водяного эльфа» — свою лодку — немного вперед. Ему приходилось удерживаться в строю; от него зависело, сможет ли доктор Брок обнаружить этих тварей или им удастся подобраться незамеченными. Кол надеялся на то, что ему не нужно будет находиться в таком положении слишком долго — само ожидание было невыносимо. Он очень четко слышал себя: свое быстрое, отрывистое дыхание и сердце, колотящееся в груди. Если доктор Брок не начнет действовать в ближайшее время, Кол рискует опозориться, выкинув какую-нибудь нелепость, чтобы ослабить напряжение: ему хотелось завопить, расхохотаться или даже сигануть за борт прежде, чем эти существа доберутся до него, — все, что угодно, только бы не эта ужасающая тишина.

Доктор Брок откашлялся.

— Ваша милость, — обратился он к казавшимся пустынными скалам. — Мы, члены Общества защиты мифических существ, просим у вас аудиенции.

В наушниках Кол ничего из этого не услышал, но он знал, что говорил доктор Брок. Он всматривался в скалы, из-под брови его выступила капелька пота, когда он пытался разглядеть хоть какой-то признак жизни.

Доктор Брок повторил свой призыв три раза, но и тогда ничего не произошло.

«Что это значит? — задавался вопросом Кол. — Неужели после всего этого лихорадочного ожидания нам придется возвращаться домой несолоно хлебавши?» Он чуть не рассмеялся над их жалким положением.

— Уходим? — беззвучно спросил он доктора Брока.

Доктор Брок покачал головой, а потом склонился, как будто в молитве, призывая существ отозваться. От этого момента так много зависело…

Неожиданное движение в скалах и шум крыльев… Из удлиняющихся теней, чернеющих у подножия Стогов, вылетели восемь фигур и сели — каждая на свою скалу. Издалека они были похожи на огромных чаек, но члены Общества знали, что у каждой из них лицо женщины. Сирены пришли на зов.

Доктор Брок поднес мегафон к губам, но прежде чем он смог вымолвить хоть слово, сирены взмыли в воздух и понеслись на них, как гонимые ветром грозовые облака. У каждой из сирен был широкий размах крыльев, в два раза больше, чем у альбатроса. Они ловко рассекали воздух, расправив веером белые хвосты, а крылья — как острые косы. Две устремились к лодке Эвелины Лайонхарт, три — к мистеру Мастерсону, а еще три — к Колу и доктору Броку. Пронесшись над лодками, они по спирали ушли высоко вверх, пока не превратились в далекие белые точки в небе.

Куда они полетели? Они что, сбежали? Кол вытягивал шею, пытаясь разглядеть, что происходит, гадая, можно ли уже вздохнуть спокойно.

Ответ последовал быстро: нет. Синхронно сирены сложили крылья и понеслись, как стрелы, нацеленные на центр каждого судна. У Кола живот заболел от страха, он внезапно ощутил себя кроликом, на которого пикирует с неба орел, чтобы подхватить его с земли. Сирены приближались со страшной скоростью и были теперь достаточно близко к Колу, чтобы он мог разглядеть их открытые в крике кроваво-красные рты, бледные лица, пылающие неистовой яростью, птичьи когти, разрывающие воздух. В отчаянных сигналах доктора Брока Кол не нуждался: он знал, что пора удирать во все лопатки к берегу. Он завел мотор и крутанул руль.

Свист рассекаемого воздуха! До него донесся вихрь, поднятый сиренами, и он пригнулся. В поле зрения мелькнули когти. Дикая боль. Чем-то рвануло щеку. За его наушники ухватились черные когтистые лапы, он с силой рванул их на себя. Мальчик поднял голову вверх и увидел огромные белые крылья, уносящиеся в открытое море: красивое, но жуткое зрелище.

Кол быстро обернулся, чтобы проверить, на борту ли еще его пассажир. На корме доктор Брок отбивался от двух сирен. Они теснили его, намереваясь содрать наушники с его головы. Кол мельком увидел их человеческие лица, их красоту, искаженную яростью: черные глаза горели, голубовато-серая кожа блестела от морских брызг, ноздри длинных, похожих на клювы носов раздувались, лица обрамляли завитки перьеобразных волос, которые развевались в воздухе белыми вьющимися прядями. Если им удастся сорвать наушники, доктор Брок погибнет. Песня сирен неминуемо ведет к смерти того, кто ее слышит. Она заставляет несчастного броситься в море, чтобы добраться до певуний. Кол закричал от ужаса и погнал лодку вперед так быстро, как только она могла двигаться. Еще чуть-чуть — и их преследователи наверняка должны отстать. За лодкой тянулся широкий белый след. Кол старался как можно дальше увести лодку от Стогов. Наконец, когда в поле зрения показалась гавань, сирены оставили свою жертву и со свистом пронеслись мимо Кола — обратно, к своим скалам.

Кол стянул с головы наушники и прокричал доктору Броку:

— С вами все в порядке?

Доктор Брок, которого сирены на прощание сбили с ног, пошатываясь, поднялся на ноги. Сняв наушники, он ответил, задыхаясь:

— Цел и невредим, но, боюсь, я расплескал весь свой чай.

Кол, потрясенный до глубины души тем, что он только что видел, с облегчением расхохотался. Доктор Брок славился хладнокровием при столкновении с самыми непростыми существами, но это был первый раз, когда Кол видел его в действии. Он был рад, что его пассажир не слышал, как он кричал от ужаса несколько минут назад. Кол был уверен, что доктор Брок никогда не потерял бы самообладания, и стыдился своей слабости.

Вернувшись на берег, Кол и доктор Брок встревожено ждали возвращения остальных лодок. Кол старался не думать о том, что могло произойти с его бабушкой, и едва удерживался от того, чтобы снова вывести лодку в море — на поиски. Пять минут спустя камень упал с его сердца: у входа в гавань появились две лодки. Взяв у доктора Брока бинокль, он увидел, что они пережили нападение без потерь. Сирены удовлетворились тем, что до смерти их напугали. Если не принимать в расчет порванную куртку и выдранные волосы доктора Брока, Кол был единственным пострадавшим и щеголял отвратительной царапиной на щеке, которую его бабушка смазала какой-то антисептической мазью.

— Что же нам делать? — спросил мистер Мастерсон.

Кол заметил, что у фермера, потягивавшего горячий сладкий чай из фляжки доктора Брока, все еще дрожат руки. От этого Колу стало немного легче.

— Я никогда с подобным не сталкивалась, — сказала миссис Клэмворси. — Эти сирены много лет совершенно мирно жили на Стогах. Что заставило их наброситься на нас сейчас?

— Нетрудно догадаться, — кисло сказала Эвелина, отшвыривая ногой пустую банку из-под топлива, валяющуюся на дорожке, ведущей к пристани. — Нефть. Это не случайное совпадение, что они изменили свое отношение именно сейчас, когда их территорию захватывает «Аксойл». Вы думаете, Гораций, что в исчезновении нефтяных рабочих замешаны сирены?

Гораций Литтл, лучше всех их разбирающийся в морских созданиях, кивнул:

— Думаю, что это весьма вероятно, моя милая.

Этот вывод заставил доктора Брока принять решение. Он отставил свою кружку.

— Ситуация выходит из-под контроля. Нам в местном отделе не хватает людей, способных иметь дело с сиренами сейчас, когда они не желают идти нам навстречу. Нам придется придумать, как можно их остановить. Они угрожают поставить под удар все, что веками изобретало Общество для защиты мифических существ, если будут продолжать в том же духе.

— Так что же ты предлагаешь, Фрэнсис? — спросила миссис Клэмворси.

— Думаю, что пора нам пригласить эксперта. Кто-нибудь здесь говорит по-итальянски? — ответил он, иронично поднимая бровь.