Частная жизнь Джона Леннона в годы, когда слава «Битлз» достигла своей вершины, проходила в Кенвуде – большом доме с вычурной архитектурой, расположенном в часе езды к югу от Лондона возле деревни Вейбридж. Для человека, который с презрением относился к буржуазной претенциозности и заявлял, что «хочет жить как все», этот выбор был поистине странным. Это сооружение, расположенное на вершине лесистого холма, являвшегося частью имения Сент-Джорджес Хилл, обитатели которого неизменно играли по субботам партию в гольф перед тем, как отправиться в «Кантри-клуб», вызывало у Леннона неприятные ассоциации с детскими годами, проведенными в Аллертоне. Два года спустя после того как Джон приобрел дом за двадцать тысяч фунтов, а потом потратил еще сорок тысяч на отделку и установку бассейна с подогревом, он заявил журналистам: «Вейбридж мне совсем не нравится. Для меня это просто остановка, как остановка автобуса... Когда я решу, чего в действительности хочу, у меня появится настоящий дом». Тогда зачем же он купил его? Последовал совету своих не очень умных консультантов, которые предложили ему инвестировать в недвижимость, с тем чтобы платить меньше налогов, а затем указали в направлении графства Суррей.

Сделка была заключена в июле 1964 года, накануне первого турне «Битлз» по Соединенным Штатам. Именно во время пышного приема, который устроил Брайен, чтобы отметить это событие, Джон и сделал свой первый шаг к строительству той пирамиды, в которой в конце концов он и похоронил себя живьем. Восхищаясь тем, как был перестроен новый дом Брайена, с его высокими французскими окнами и шикарной мебелью, Джон познакомился с Кеном Партриджем, художником-декоратором, который работал у Брайена. «Все это сделали вы? – спросил он у Кена своим необычно мягким голосом а-ля Борис Карлофф, которым умел разговаривать, когда хотел кому-то польстить. – Это вы – Кен Партридж? А вы можете отделать дом?» И прежде чем Партридж смог что-либо ответить, продолжил: «Мы только что купили дом. – Он повернулся к Синтии: – Подскажи, где?» – «По-моему, в Санбери», – вяло ответила Синтия.

Не узнав больше ничего, кроме того, что в доме двадцать семь маленьких комнат, Партридж вернулся в мастерскую и просидел всю ночь над составлением планов, которые на следующее утро показал Джону и Синтии, перед тем как они отправились в аэропорт. Джон быстро просмотрел чертежи. Проект ему понравился, и Партридж получил добро на то, чтобы начать работу по полной реконструкции. В течение девяти следующих месяцев семейство Леннонов ютилось на чердаке, в то время как остальная часть дома превратилась в ужасную, шумную и грязную стройплощадку.

Будучи предоставленным самому себе, Партридж собрался отделать Кенвуд в соответствии с собственными представлениями о том, как должна жить поп-звезда. Таким образом, необщительный Леннон стал обладателем большого числа гостиных, предназначенных для бесконечных вечеринок; человек, бичевавший себя за то, что превратился в «толстого Битла», обрел кухню и столовую, которые были достойны истинного гурмана. Но главное – стиль дома был разработан согласно потребностям одинокого мужчины среднего возраста вроде Брайена Эпстайна.

Джон нашел единственную возможность как-то участвовать в отделке жилища: он ходил по дому, точно ошалевшая птица, которая пытается отыскать свое гнездо. В темном, обшитом деревянными панелями холле прихожей, уставленном от пола до потолка книгами, которых он никогда не читал, Леннон поставил рыцарские латы с головой гориллы, которая держала во рту перевернутую трубку. А огромный камин в гостиной? Это же лучшее место для установки только что появившейся в продаже первой модели цветного телевизора, потому что смотреть телевизор, особенно так, как это делал он, – без звука, по его мнению, было все равно что созерцать огонь.

То, что Джон не мог переделать, он попросту раздаривал. На стенах столовой, задрапированных сиреневой тканью, Партридж развесил натюрморты XVIII века в рамах медного цвета с тонкой серебряной насечкой. Когда кто-то восхитился этими картинами, Джон воскликнул: «Да заберите их себе! Это такое дерьмо!» (А стоили они несколько тысяч фунтов.) И хотя кухня считалась владением Синтии, она чувствовала себя здесь совершенно потерянной. Кухня была настолько современной, что в ней даже отсутствовала плита. Синтия никак не могла разобраться со всей этой ультрамодной аппаратурой, так что пришлось даже вызвать специалиста из Лондона, чтобы объяснить ей, как нажимать на кнопки и устанавливать циферблаты. Но так или иначе все эти приборы оказались совершенно бесполезны, поскольку Ленноны никогда никого не принимали и питались очень простой пищей. А Джон вскоре вообще стал вегетарианцем.

Джон и Синтия жили в Кенвуде, словно дворецкий и горничная в отсутствие хозяев. Они переселились в одну из задних комнат и напрочь игнорировали остальные помещения. Сзади кухни была небольшая веранда, и именно здесь обосновался Леннон. Он расставил по полкам сувениры, украсил стены фотографиями «Битлз», убрал из комнаты всю мебель, за исключением пианино, которое принадлежало его матери, и слишком короткого для него дивана в стиле королевы Анны, на котором он и валялся целыми днями, положив голову на стопку подушек и свесив ноги. Угольная печь приветливо потрескивала, кошка Мими пристраивалась рядом, свернувшись калачиком на пледе, и Джон погружался в свои детские воспоминания.

Когда в сентябре 1965 года «Битлз» закончили турне, гастрольные поездки вообще сидели у них в печенках. Но если остальные участники группы расценили перерыв, как передышку, для Джона это была катастрофа. Стоило ему сойти с накатанных рельсов безумного ритма работы, как он впал в состояние зомби, ушел в себя и почти погрузился в летаргический сон.

Он вылезал из своей восьмифутовой квадратной кровати не раньше трех часов дня, спускался в кухню, где экономка готовила ему завтрак, который состоял из густо покрытых сахаром хлопьев, которые выпускали в Америке для маленьких детей. Шумно жуя и с удовольствием облизываясь, он вел себя, точно ни в чем не отдающий себе отчета затворник. После завтрака Джон отправлялся на залитую солнцем веранду и падал на диван. Если ему и доводилось время от времени просматривать газеты, то большую часть времени он проводил, уставившись в телевизор, у которого, по обыкновению, выключал звук; он смотрел его, пока снова не засыпал.

Неутолимая потребность Джона во сне лишний раз показывала, насколько он был истощен. После нескольких лет круглосуточного рок-н-ролла, амфетаминов, внезапных переездов, не говоря уж о постоянно сдерживаемой ярости и ночных оргиях, Леннон действительно дошел до предела. Джон написал потрясающую песню о своей летаргической жизни, которую назвал «I'm Only Sleeping». Грустная мелодия, навевающая воспоминания о годах Великой депрессии, поднимается и опускается, скользя по смутной гамме ми-бемоль-минор, прекрасно передавая сумрачное, чувственное и подвешенное состояние, которым автор был обязан в равной мере сильной усталости и наркотикам.

Великая Летаргия Леннона, растянувшаяся на недели, а затем на месяцы, вдохновила Морин Клив назвать Джона «самым ленивым человеком в Англии», и она попала в точку, ибо первым вопросом, который задал Джон, услышав в телефонной трубке ее голос, был: «А какой сегодня день?»Вскоре стало ясно, что состояние оцепенения исходило вовсе не от постоянной борьбы с усталостью; Джон страдал от скуки и депрессии. В отличие от остальных Битлов, у которых были в жизни и другие интересы, у него таковых не водилось, за исключением шатаний по окрестностям в обществе Ринго или Джорджа, которые жили неподалеку.

Когда Джон переехал в Сент-Джорджес Хилл Истейтс, Ринго последовал за ним и обосновался со своей женой Морин, парикмахершей из Ливерпуля, и сыном Заком в доме, расположенном у подножия холма. Джордж со своей подружкой, молодой манекенщицей Патти Бойд, тоже поселился неподалеку, в Эшере, где у него была вилла, выкрашенная в белый цвет. Самое странное жилье избрал себе Пол, который отказался последовать за своим лидером в этот уголок, где проживали многие деловые люди из Лондонского Сити. Познакомившись с совсем юной актрисой с морковными волосами Джейн Эшер (дочерью известного врача-психиатра с Харлей-стрит), Пол переехал в мансарду дома Эшеров на Уимпол-стрит. Это была совсем маленькая комнатушка, в которой практически все пространство было занято узкой односпальной кроватью и платяным шкафом. На этажерке были выставлены два рисунка Жана Кокто из серии «Опиум», томик Альфреда Жарри и несколько гитарных медиаторов.

Влияние, которое Эшеры оказывали на Пола, а следовательно, и на всех «Битлз», было огромным. Это была образованная семья среднего достатка, все члены которой живо интересовались искусством. Именно они сумели пробудить у Пола интерес к классической музыке и авангарду, что в конечном счете привело «Битлз» к отходу от поп-рока в пользу поднимающейся волны арт-рока.

В то время как Пол насыщался культурой, посещая лондонские театры, кино– и концертные залы, а также художественные галереи, единственным развлечением Джона было покупать себе дорогие игрушки и встречаться с друзьями детства. Во время одного из редких приливов необыкновенной щедрости он купил Питу Шоттону половину акций небольшого супермаркета, расположенного в часе езды от Вейбриджа. В благодарность Пит должен был каждую неделю уезжать на уик-энд из дома и проводить пару дней с Джоном. Они запирались в одном из кабинетов и погружались в наркотический дурман, вдали от женщин и криков Джулиана. Позднее, когда все в доме укладывались спать,они поднимались на чердак, где Джон держал свои игрушки, среди которых было много настольных игр и маленьких электрических машинок.

После того как в 1965 году Леннон получил права, друзья иногда отправлялись покататься на черном «феррари» Джона. Машиной Джон управлял так, словно это был детский автомобильчик: он нажимал на газ и крутил руль, но не любил тормозить и так и не научился переключать скорость. Что он действительно любил, так это ощущение, испытываемое при столкновениях, но насладиться им ему довелось лишь однажды. Как-то раз, во время съемок «Help!» на Багамах, все четверо «Битлз» сели каждый в свой «кадиллак» и поехали в заброшенный карьер, где принялись гонять друг за другом до тех пор, пока автомобили не превратились в куски железа.

Обычно Джон доверял руль своему здоровенному шоферу Лесу Энтони, бывшему валлийскому гвардейцу, который был при нем и водителем, и телохранителем. Лес оставался у Джона в течение семи лет, поскольку Леннон на собственном опыте убедился, как трудно найти надежного человека. Сначала, когда еще ни у него, ни у Синтии не было прав, Джон купил черно-бордовый подержанный «роллс-ройс» и нанял шофера, даже не спросив о рекомендациях. Тот, быстро сообразив, что имеет дело с новичками, попросил разрешения пользоваться автомобилем в нерабочее время. Он фактически жил в «роллсе», точно цыган в грузовичке, и если бы кто-то из соседей не открыл Джону глаза, Леннон еще долго бы жаловался на застоялый запах пива и сигарет в салоне, не говоря уж о подозрительных пятнах на сиденьях лимузина.

Следующий водитель притащил за собой жену, которая стала работать поварихой. Однако они быстро разобрались во взаимоотношениях семейной пары, и когда хозяин бывал в отъезде, кормили Синтию и Джулиана не поймешь чем, а сами ели и пили за двоих.

В конце концов Синтия нашла идеальную горничную в лице местной жительницы Дот Джэрлетт, единственной потребностью которой было чтобы кто-либо нуждался в ее услугах.

Синтия захотела, чтобы и ее мать переехала к ней в уединенное жилище в Вейбридже. И хотя эта властная женщина, будучи врагом всей мужской половины человечества, сослужила Джону хорошую службу, освободив его от обязанности оказывать внимание жене, она превратила его семейную жизнь в бесконечный кошмар. Она относилась к своему знаменитому зятю, как к дегенеративному тедди-бою, ни на что не способному бездельнику, день и ночь болтающемуся по дому. Джон платил ей той же монетой. В течение многих лет они не переставали враждовать, избегая прямых столкновений, так что их взаимная неприязнь невольно выливалась на Синтию.

Что же касается еще одного обитателя Кенвуда, маленького Джулиана, то все женщины, которые ухаживали за ним, находили его дружелюбным, умным и очень самоуверенным, если не сказать тираном. Так же, как и его отец, он обожал играть словами и созвучиями. Однажды он принес из школы акварельный рисунок, на котором была изображена светловолосая девочка на фоне звезд, и назвал его «Lucy in the sky». Поскольку Синтия не участвовала в воспитании сына, он нередко, подражая отцу, относился к ней пренебрежительно, называл «идиоткой» или кричал ей: «Заткнись!» Зато в присутствии отца мальчик вел себя очень тихо.

Джон не любил детей; сохранив в собственной душе слишком много детского, он не терпел соперников. Когда Джулиан подходил к нему с какой-нибудь просьбой, Леннон окидывал сына угрожающим взглядом и цедил сквозь зубы: «Нет! Я не буду чинить твой велосипед, выкручивайся сам, Джулиан!» Перепуганный ребенок замыкался и уходил, втянув голову в плечи, – вскоре такое поведение в присутствии отца стало для ребенка привычным. Совершенно не отдавая себе отчета в том, что всему причиной он сам, Джон пришел к выводу, что его сын не совсем нормальный ребенок. «Он какой-то заторможенный, – сказал как-то Джон тете Мими. – Яблоко от яблони – весь в мать», – вздохнув, добавил он.

Даже видя, насколько жесток бывал Джон по отношению к собственному сыну, Синтия оставалась по-прежнему покорной. Казалось, целью жизни этой женщины было стремление любым путем избежать ссор. Целые дни она проводила, гуляя с матерью по антикварным лавкам или часами просиживая в кресле у парикмахера. Иногда женщины просили Леса отвезти их в Хойлейк, где стоял старый дом миссис Пауэлл. Здесь они ходили в гости к старым соседям, которым Синтия с восторгом описывала свою блестящую жизнь в большом городе в качестве жены суперзвезды.

К сожалению, если кто-то ей и внимал, то никак не супруг, который продолжал вести себя так, будто ее не существовало. Он мог в течение нескольких дней не обмолвиться с ней и словом, что не мешало ему болтать с садовником или шофером, чтобы показать им, насколько он доброжелателен к окружающим, – ко всем, за исключением членов собственной семьи.

Если бы Джон не был настолько ребячливым и зависимым от женщин, он мог бы уже тогда положить конец этому браку. Он никогда не хотел жениться на Синтии. Теперь же он дошел до точки, когда просто мечтал ее уничтожить. Вместе с тем у него было достаточно денег, чтобы обеспечить ей приличное содержание. А еще у него были «Битлз», к которым он всегда мог вернуться, а также целый мир, который ждал его, распахнув свои объятия. Так чего же он медлил? Джон и сам не мог ответить на этот вопрос, хотя неоднократно задавал его себе. Он заявил Морин Клив во время интервью, которое дал ей в Кенвуде в марте 1966 года: «Я собираюсь сделать что-то другое, нечто такое, что я должен сделать, вот только пока не знаю, что именно». А когда он попытался решить эту задачу, то пришел в отчаяние. Однажды вечером он пошел в ванную комнату, упал на колени и стал молиться, как умел: «Господи Иисусе Христе или кто бы то ни был! Молю тебя, хотя бы раз скажи мне, что же я должен делать?»