Глава 1

— Вы хоть раз катались на машине с приличной скоростью? — спросил я у Эллен.

Мы только что свернули с песчаной подъездной дорожки «Кантри-Клаба» на 49-е шоссе.

— Иногда разгонялась даже до ста двадцати.

— Это чепуха. Следите за спидометром — когда стрелка дойдет до ста пятидесяти, дайте знать.

— Вы нас угробите, — очень спокойно заметила она.

— Вполне возможно, если лопнет шина!

В этом месте 49-е шоссе стрелой прорезает безлюдную долину. Августовскую ночь укутывал густой мерцающий сумрак. Асфальт мягко поблескивал в рассеянном желтом свете фар. Я сидел за рулем своей новой «игрушки» — длинной и приземистой, с лобовым стеклом, похожим на корму корабля.

Скорость постепенно росла. Сквозь свист ветра и шум мотора доносился ровный голос Эллен: «Сто двадцать… сто тридцать… сто… сто пятьдесят пять…»

Далеко впереди я заметил фары приближающейся машины и убрал ногу с педали, — скорость упала до восьмидесяти. Затем свернул вправо и остановился на обочине.

Эллен, удобно вытянув ноги, все еще не могла оторвать взгляд от спидометра.

— Смелости вам не занимать. Ну, и как, понравилось?

— Да. Мне просто необходимо было немножко расслабиться. У вас есть сигареты?

Мы молча закурили. Насколько я понял, девушка удрала с приема, чтобы поговорить со мной, а потому не хотел ее торопить — пусть начинает сама. Нечасто случалось мне оставаться наедине с Эллен Робинсон: мы встречались в клубе, иногда — у общих знакомых, обменивались парой слов… но не более.

Между нами стояло что-то вроде семейной вражды. Противостояние Спенсов и Робинсонов началось задолго до нашего рождения, и наши предки не сомневались, что, едва появившись на свет, мы будем так же инстинктивно ненавидеть друг друга. Отец упорно прививал мне отвращение к Робинсонам, а я, несмотря на все его старания, так и не почувствовал ни малейшей неприязни к Эллен. В семь лет у нее были белокурые косички, очаровательные голубые глаза, и она лазила по деревьям и играла в мяч, как мальчишка. Эллен мне нравилась. Но всякий раз, увидев, что я играю с дочкой Робинсона или провожаю ее после школы, отец устраивал мне суровую взбучку. В конце концов, я решил, что это слишком дорогая плата за дружбу. Теперь Эллен — двадцать два, а мне — двадцать семь, и уже много лет, по обоюдному молчаливому согласию, мы избегаем встреч.

Зачем она напросилась ко мне в машину? Я испытывал врожденное недоверие ко всему, что исходило от Робинсонов, постоянно ожидал от них какого-нибудь подвоха и частенько оказывался прав. Эллен куда больше походила на дядю Эндрю, главу клана, чем на своего отца, судью. В ней чувствовались те же хладнокровие, упорство и неистовая жажда победы. Намекая, что не прочь прокатиться с ветерком, она, конечно, знала, что совсем недавно я приобрел новую мощную машину. Из чистого любопытства я уступил и теперь ждал, когда она, наконец, заговорит.

— Пора возвращаться в клуб, — вдруг сказала Эллен, — нас могут хватиться.

По идее, мне следовало возразить, что торопиться некуда, но вместо этого я потянулся к зажиганию: «Как вам будет угодно».

Она задержала мою руку.

— Подождите! В конце концов, все это неважно.

— Ну, хорошо. — Я снова откинулся на спинку сиденья. — Так о чем вы хотели поговорить?

Не ожидая такой прямоты, Эллен вздрогнула.

— Вы меня терпеть не можете, да?

— Ничуть. Вспомните, как мы дружили в детстве. А сейчас почти не встречаемся.

— Вы мне не доверяете, словно я что-то замышляю против вас, даже если мы случайно сталкиваемся в клубе или у друзей.

— Меня столько раз из-за вас лупили, что, волей-неволей, приучили к осторожности.

— Однако, говорят, вы вовсе не из пугливых.

— За пять лет у руля «Гэзет» я привык не слишком доверять ни себе, ни другим. Впрочем, готов отнестись к вам иначе — это зависит только от вас.

Она снова, уже с большим чувством, взяла меня за руку.

— Хорошо, Джерри.

— Вот мы и помолодели на пятнадцать лет, — улыбнулся я.

— Надеюсь, на сей раз вам не надерут уши.

— Вот уж чего не боюсь! Но имейте в виду: я не собираюсь забывать об осторожности — не раз видел фильмы с героинями вроде Маты Хари.

И хотя мой тон был явно шутливым, Эллен ответила очень серьезно:

— Я — не шпионка. Когда дяде Эндрю надо что-то выведать, он прекрасно обходится без меня. Политикой я не интересуюсь — такая грязь! Она отравила жизнь вашему отцу и, в конце концов, свела в могилу. А вы продолжаете его дело…

— Я унаследовал и «Гэзет» и ее политическое направление, стало быть, не мог не столкнуться с Эндрю Робинсоном.

— Да кому нужны ваши вечные стычки и клевета?

Последнее слово рассердило меня.

— Вы что, намекаете на последнюю передовицу «Гэзет»?

— Это вы написали статью?

— Нет, Дженнисон. Он — ровесник отца, а потому еще способен писать такие вещи с должным подъемом. Но я совершенно не понимаю, что вас встревожило. Отец целых тридцать лет, по крайней мере, два раза в неделю, печатал передовицы, обличающие клан Робинсонов. Как, кстати, называлась последняя? Ах, да, — «Дом Робинсонов — на краю пропасти». Все это ровным счетом ничего не значит.

— И у вас не было никакого тайного умысла?

— Да что с вами, Эллен? Я еще в клубе заметил, что вы нервничаете и чем-то озабочены.

— Мне показалось, что эта статья… Джерри, скажите правду: вы намекали не на папу?

— Даю вам слово, эта писанина так же безобидна, как прогноз погоды. Набор общих мест, каких полным-полно в любом политическом выступлении. Я бы с превеликим удовольствием вообще отказался от этой еженедельной жвачки, но наши друзья всегда с восторгом ее читают. Но при чем тут ваш отец? — Ответа не последовало, и я продолжил: — Все понятно, вы вообразили, будто я что-то раскопал, и решили узнать, насколько это серьезно. А теперь сами жалеете, что завели разговор.

Эллен повернулась ко мне.

— Вы правы, — призналась она. — Я хотела просить вас отказаться от этой кампании.

— Ах, вот оно что? Теперь ясно, для чего вы затеяли трогательную встречу друзей детства! Ну, что, возвращаемся?

— Нет, сначала я вам все расскажу. А потом можете использовать услышанное, как хотите — даже напечатать… мне все равно… Но, думаю, вы не станете трепаться. Ни дядя Эндрю, ни политика тут ни при чем. Впрочем, рано или поздно вы все равно узнаете… Только имейте в виду: если это вдруг появится в газете, вы убьете моего отца.

— Почему именно я выбран на роль слушателя?

— Сама не знаю! Но я уже зашла слишком далеко. Мне просто необходимо выговориться, я так страдаю! Джерри, я…

Сообразив, что сейчас произойдет, я поспешно крикнул:

— Только не вздумайте рыдать! Со мной этот фокус не пройдет!

Но она уткнулась мне в плечо и горько заплакала. Слезы казались искренними: видимо, у бедняжки Эллен и в самом деле накипело. Мне вдруг вспомнилось, как однажды в детстве она упала с дерева и сильно разбила коленку. Девочка даже не застонала. Я на руках отнес ее домой, а потом вернулся к себе, весь перепачканный кровью. А сегодня лацкан моего белого пиджака будет мокрым от слез и измазан помадой.

Я обнял вздрагивающие плечи и начал нежно гладить Эллен по волосам, бормоча всякие бессмысленные слова. Что еще остается мужчине в таких случаях?

Скоро она успокоилась и стала искать носовой платок. Я протянул ей свой. Девушка наклонилась и вытерла глаза и щеки.

— Полегчало?

— Да. Это копилось так давно, что я просто не выдержала.

— Ну, что ж, ваша взяла. Так что там стряслось? Могу чем-нибудь помочь?

— Нет. Это безнадежно. Вот уже три месяца я наблюдаю, как зло проникает все глубже и глубже, и ничего не могу поделать. Скажите, Джерри, вы в последнее время видели моего отца?

— Нет, с прошлой зимы — ни разу.

— Вы бы его не узнали — он ужасно постарел. Этот мерзавец его убивает, — прошептала Эллен.

— Я не понимаю, о чем вы. Какой мерзавец?

— Джонас Хэтфилд. Вы знакомы с ним, не так ли? Этот тип появился в Мидленде прошлой весной и выдает себя за евангелиста.

— Да-да, припоминаю. Хэтфилд проповедовал в предместьях, мы даже печатали для него программы и тексты. А что, он все еще здесь?

— Да, и живет в нашем доме.

Я удивленно посмотрел на Эллен.

— Что делает у вас этот бродяга?

— Папа предложил ему переселиться к нам. Впрочем, это ничего не изменило: Хэтфилд и так постоянно торчал в доме. Ума не приложу, каким образом этот гнусный лицемер заполучил такую власть над отцом! Раньше папа даже в церковь не ходил. Потом как-то раз попал на проповедь Хэтфилда и с тех пор стал совсем другим человеком. Теперь он не читает ничего, кроме проповедей проклятого евангелиста или им же подаренного молитвенника.

— А что надо этому Хэтфилду? Денег?

— Конечно! Он из тех, кто лишь корысти ради прикидывается праведником — истинно верующие таких презирают. Хэтфилд уже вытянул из отца немало денег. Но это — пустяки. Нас больше волнует папино здоровье. Он чем-то напуган и живет в вечном страхе.

— Чего же он боится? Неужели Хэтфилд посмел угрожать ему?

— Не в том дело! Папа не боится ничего, что могло бы случиться с ним при жизни.

— Тогда чего же? Ада?

— Вот именно. — Эллен наклонилась ко мне и с мольбой в голосе тихо добавила: — Папа всегда оставался честным человеком. Вы ведь знаете это, не так ли? Когда он был судьей, все… все свое состояние заработал честным путем.

— Поверьте, я вовсе не собираюсь утверждать обратное. Просто брату Эндрю Робинсона не составляло труда приумножить это состояние. А что об этом говорит Большой Босс Эндрю Робинсон? — не унимался я. — Неужели он не может вышвырнуть Хэтфилда из города?

— Дядя еще не принял окончательного решения. У папы — больное сердце, и нам приходится действовать очень осторожно. Дядя Эндрю хотел было прогнать евангелиста, но передумал и сейчас пытается повлиять на отца. Только, по-моему, это безнадежно.

— А пока вы с дядюшкой прикинули, что было бы полезно пооткровенничать со мной и, тем самым, нейтрализовать «Гэзет». Могу вас успокоить, Эллен, моя газета — не бульварный листок. Передайте Большому Боссу, что вам удалось меня уговорить, и дело в шляпе…

— Клянусь вам, Джерри…

— Да ладно! В любом случае «Гэзет» не занимается подобными вещами. Давайте-ка вернемся в клуб — уже половина одиннадцатого.

На сей раз она не стала меня удерживать. Мчась по шоссе, я вдруг подумал, что Эллен, в сущности, ничего мне не сказала. Истинного значения того, что случилось в доме Робинсонов, я еще не знал.

Примерно за милю до клуба я увидел машину, ехавшую нам навстречу. За рулем сидел Дон Уильямс. Он притормозил, несколько раз посигналил, и мы остановились бок о бок.

— Где вас носило? — спросил он. — Я уже четверть часа мотаюсь туда-сюда.

— Мы просто катались.

— Эллен, вам несколько раз звонили.

— Кто?

— Понятия не имею. Один официант просил меня передать, чтобы вы позвонили домой.

— О, Боже! — Эллен замерла, судорожно вцепившись в мою руку. — Отвезите меня домой, Джерри! Быстро! — выдохнула она.

Я снова завел мотор, и секунду спустя мы сломя голову мчались в Мидленд. Тревога девушки передалась мне, и я ничуть не удивился при виде скопления автомобилей на песчаной аллее у дома судьи Робинсона. Прежде всего, там стоял черный «роллс-ройс» Эндрю Робинсона — за рулем, как всегда, сидел шофер и телохранитель Даган. Потом две полицейские машины: «бьюик» капитана Лаудербека и патрульная машина. Чуть поодаль — еще один, не знакомый мне автомобиль. Впрочем, судя по красному кресту на лобовом стекле, он, несомненно, принадлежал врачу. Наконец, за углом виднелась «Скорая помощь».

Онемевшая от страха Эллен открыла дверцу. Я едва успел схватить ее за руку и помешать выскочить из машины на ходу. Эллен, за ней и я, побежали к крыльцу, где маячил полицейский из патрульной машины. Страж молча отодвинулся, и мы вошли в холл. Так впервые в жизни я оказался в доме Эллен.

Эндрю Робинсон шагнул навстречу племяннице. На вид ему можно было дать лет пятьдесят пять. Густые, некогда русые волосы совсем поседели, но, несмотря на это, квадратное, гладко выбритое лицо казалось румяным и свежим. Он был почти одного роста со мной (во мне — метр восемьдесят шесть), но выглядел гораздо внушительнее.

Присутствие дяди, казалось, вдохнуло в Эллен новые силы.

— Что с папой? — тревожно спросила она.

— Он умер, Эллен.

Плечи девушки поникли, она рванулась было к закрытой двери слева от нас, но вдруг, резко повернувшись на каблуках, решительно подошла к креслу с высокой резной спинкой и села.

Эндрю Робинсон следил за ней взглядом. Оба словно не замечали моего присутствия. Усевшись, Эллен спросила:

— Как это случилось?

Робинсон медлил с ответом, пристально глядя на племянницу и раздумывая, выдержит ли она еще один удар.

— Прошу вас, дядя, скажите, что произошло?

— Я же сказал тебе: он умер.

— Сердце?

Мне показалось, Эндрю с трудом сдерживает волнение: кулаки несколько раз нервно сжались и разжались.

— Его убили, — наконец выдавил из себя Робинсон.

Эллен пошатнулась и закрыла лицо руками.

— Мужайся, Эллен! — Дядя обнял ее за плечи.

— А известно… кто?

— Нет, но мы это узнаем.

— Где Хэтфилд?

— Где-то бродит, но если не вернется до половины двенадцатого, объявим розыск. — Большой Босс повернулся ко мне и без лишних церемоний бросил: — Тут только что болтался один из ваших репортеров — так он уже уехал в редакцию.

— Я привез Эллен, — отпарировал я. — Лаудербек здесь?

Он кивнул.

— Прин тоже?

— Да.

Я указал на закрытую дверь.

Робинсон снова кивнул.

— Мне туда можно?

— Спросите у Лаудербека.

Я открыл дверь и оказался в библиотеке.

Передо мной была огромная комната. Три стены сплошь покрывали книжные полки. Сквозь большие стеклянные двери в четвертой виднелась широкая терраса, а дальше — сад. В детстве я часто пробирался в этот запретный сад и не раз видел через открытые двери спину сидящего за рабочим столом судьи.

Теперь возле этого стола стояли трое мужчин. Я подошел поближе: на окровавленном ковре, широко раскинув руки, лежал ничком мертвый судья Робинсон.

Капитана Лаудербека и сержанта Прина я видел почти каждый день, а потому лишь дружески махнул им рукой. С медицинским экспертом доктором Рейнольдсом поздоровался более официально, потом склонился над телом. Судья был без пиджака, в белой рубашке, вымазанной кровью и разорванной чуть ниже плеч и в середине спины.

— Его ударили ножом? — спросил я у Лаудербека.

— Да, семь раз. Следы ударов весьма отчетливы, каждая рана — примерно два дюйма глубиной.

— А что за нож?

Лаудербек пожал плечами.

— Пока мы его не нашли. Рейнольдс полагает, что убийца орудовал скальпелем. Три удара в спину, четыре — в грудь. И еще судью несколько раз стукнули молотком по голове, причем каждый удар — сам по себе смертелен.

Доктор Рейнольдс нахмурился и с упреком посмотрел на капитана. Домашний врач Робинсонов, естественно, терпеть меня не мог, а потому явно решил, что Лаудербек слишком много болтает. Но полицейский считал себя моим другом и мужественно не скрывал глубокой симпатии ко мне, хотя полностью зависел от Эндрю Робинсона, тайного хозяина муниципалитета Мидленда. А сержант Прин приходился Лаудербеку шурином.

Преувеличенная тревога врача действовала мне на нервы. Я достал из кармана блокнот и начал записывать, нарочно повторяя вслух:

— Наш выдающийся судебно-медицинский эксперт доктор Рейнольдс заявил, что раны были нанесены…

— Я не делал никаких заявлений! — прервал меня врач. — А только высказал свое личное мнение… и оно еще не проверено.

— Позвольте мне все же напечатать это — в конце концов, возможно, вы правы.

— Я протестую!

Я захлопнул блокнот.

— Послушайте, доктор, между нами говоря, что вы думаете о причинах смерти?

Коротышка Рейнольдс воинственно вздернул подбородок и долго сверлил меня взглядом, при этом его бороденка почти упиралась мне в грудь.

— Я нахожу оскорбительной ту легкость, которую вы позволяете себе в присутствии покойного! — Он повернулся ко мне спиной и обратился к капитану: — Я ухожу. Если у вас все, я пришлю за телом санитаров.

— Хорошо, — отозвался Лаудербек. — До свидания, доктор, и спасибо.

Когда тот наконец вышел из комнаты, я поинтересовался:

— А теперь расскажите толком, что тут произошло.

— Мы знаем не больше вашего, — проворчал капитан. — Кстати, Рейнольдс — не так уж плох, Джерри, просто немного раздражителен, вот и все.

— Рейнольдс — болван! Позавчера я встретил его на Принс-стрит со стетоскопом на шее — старый осел наверняка хотел показать всему городу, что он — домашний врач Робинсонов. Между прочим, двери библиотеки были открыты?

— Стеклянные — да. А та, что ведет в холл, — заперта изнутри.

— Значит, убийца пробрался через сад и террасу. Или заранее спрятался в комнате.

— По-моему, дело было так. Судья сидит за столом и что-то пишет. Убийца входит через стеклянную дверь. Судья слышит шум, отодвигает кресло, поворачивается и встает. Теперь он оказывается лицом к лицу с убийцей, и тот бьет его молотком по голове — лобные кости размозжены. Потом…

— А ножевые раны?

Лаудербек в замешательстве поскреб затылок.

— Тут дело посложнее… Судья лежал на ковре. Вероятно, он упал на живот, лицом вниз. Рейнольдс говорит, одного удара молотком хватило, чтобы его убить. С другой стороны, раны на груди — достаточно глубоки, чтобы кончик ножа достал до сердца.

— Может, его сначала оглушили?

— Наверняка. Зачем лупить молотком покойника?

— Думаете, разумнее сначала разнести череп, а потом колоть труп ножом? Все это как-то не очень вяжется.

— А по мне, — заявил Прин, — убийца держал судью за шею. Видите, воротник разорван и скручен, галстук развязан…

— Тоже не исключено. Может быть, убийца ударил несколько раз молотком, а потом схватил судью за горло и начал резать.

— Чем? Молотком?

— Он мог отшвырнуть молоток и выхватить из кармана кинжал или скальпель, а другой рукой в это время держал жертву за горло.

— Гм… гм… — недоверчиво хмыкнул я.

— А почему бы и нет? — спросил Лаудербек.

— Попробуйте-ка одной рукой удержать на ногах труп или человека, потерявшего сознание. А ведь Робинсон весил больше восьмидесяти килограммов!

— Видишь? — сказал капитан шурину. — Я же тебе говорил, что это невозможно.

— Нет, возможно! — уперся Прин. — По-другому все равно быть не могло.

— Ну, ладно, допустим, все именно так и было, — продолжал Лаудербек. — Убийца несколько раз ударил судью ножом, поддерживая его на весу, потом сделал шаг назад, и жертва ничком рухнула на ковер. Убийца склонился над ней и нанес три удара в спину. Годится?

— Гм… не очень.

С террасы вышли санитары с носилками.

— Мы еще не закончили, — сказал капитан. — Погодите несколько минут.

Санитары уселись на ступеньках крыльца, а Лаудербек напряженно вглядывался в мертвое тело.

— Может, Робинсона ударили в спину, когда он еще сидел за столом? — предположил я.

— Тогда он упал бы на бювар головой вперед. Нет, судья встал и увидел убийцу.

— Вы уверены?

Капитан нагнулся и с трудом перевернул труп.

— Поглядите: этот человек явно увидел что-то жуткое.

На окровавленном лице с вылезшими из орбит глазами застыло выражение беспредельного ужаса.

— Да, вы правы.

— Глядя на него, я еще вот о чем подумал… но нет, это чистое безумие!

— Что именно?

— Так, одна мыслишка… смахивает на рассуждения моего шурина — красиво, но неправдоподобно.

Но Прин и не думал сдаваться.

— Разве Рейнольдс не говорил, что удары наносились сверху вниз? Стало быть, убийца высокого роста… и достаточно силен… во всяком случае, чтобы…

— …поддержать на весу судью! — расхохотался я.

Прин пожал плечами и замолчал. Лаудербек подозвал санитаров, и те вынесли труп.

Я присел на краешек стола и закурил.

— У меня тоже есть кое-какие соображения. Сначала судью ударили молотком. Он упал лицом вниз. Убийца склонился и трижды вонзил ему нож в спину, потом перевернул жертву, желая убедиться, что все кончено. Тогда-то он на всякий случай и нанес еще несколько ударов в грудь.

— А воротник? — спросил Прин.

— Судья, должно быть, закричал. Чтобы заставить несчастного умолкнуть, убийца вцепился ему в горло и тут же стукнул молотком.

— Именно так я себе это и представлял, — согласился Лаудербек. — Но этого упрямца ничем не убедишь. — Он задумчиво почесал подбородок. — Все это очень напоминает мне кое-что. Молоток. Нож. Остервенение убийцы. Удары, нанесенные в грудь и спину. Их число. И все же… все же это невозможно! Он не мог совершить этого убийства.

— Вы о ком? Кто не мог убить судью?

— Мясник Мэджи…

Дверь холла отворилась, и вошел Эндрю Робинсон. За ним семенил высокий и тощий Джонас Хэтфилд. Его и без того длинное узкое лицо вытянулось от страха. Евангелист был одет в черный лоснящийся редингот и черные бесформенные брюки. Войдя, он окинул комнату испытующим взглядом, пытаясь понять, что его ждет.

— А вот и Джонас Хэтфилд, Лаудербек, — бесстрастным тоном произнес Робинсон, словно имел в виду неодушевленный предмет, а не живого человека.

Хэтфилд затравленно смотрел на присутствующих.

— Давайте сядем, — предложил Лаудербек. — Этот человек сообщит нам более точные сведения.

Он сел в кресло у стола, мы с Прином устроились на диване, а Эндрю оседлал стул, облокотился на спинку и опустил подбородок на скрещенные руки. Хэтфилд долго переводил взгляд с одного пустого стула на другой и никак не мог решиться.

— Да садитесь вы, где угодно! — нетерпеливо бросил Лаудербек.

Евангелист бесшумно подошел к креслу и опустился на сиденье, потом, скрестив длинные ноги, заботливо разгладил ладонью складки редингота и нервно облизал пересохшие губы. Руки его вцепились в подлокотники кресла и, наконец, словно обессилев, опустились на колени.

Лаудербек, прищурившись, наблюдал за человеком в черном.

— Что вам известно об этом убийстве? — внезапно спросил он.

Хэтфилд откашлялся.

— Ровным счетом ничего. Я услышал о нем полчаса назад: на остановке трамвая продавался специальный выпуск газеты.

— Где вы провели вечер?

Хэтфилд поднял глаза к потолку, словно ища там ответа, затем склонил голову и изрек:

— Я был в гостях.

— Ну-ну, — с издевкой проговорил капитан. — Избавьте нас от лишних расспросов. Вы отужинали здесь в семь часов в обществе судьи и мисс Робинсон. Примерно в четверть девятого вы вместе с хозяином дома вошли в эту комнату, а мисс Робинсон поднялась к себе. В девять за девушкой заехал мистер Уильямс. Вы с судьей все еще были здесь. В четверть девятого, проходя по саду, вас видел лакей Майлс. Так чем вы занимались с тех пор?

Хэтфилд с опаской взглянул на Прина, державшего наготове блокнот и ручку. Это была излюбленная тактика Лаудербека: по мнению капитана, люди не так легко лгут, зная, что их ответы стенографируются.

— Я ушел в половине десятого, — осторожно начал евангелист, — и на трамвае поехал к дому одной особы, которой собирался нанести визит. Машины у меня нет. Когда я добрался до места, еще не было десяти. Там я пробыл около часа и сразу вернулся сюда.

— Где живет эта особа?

— В отеле «Мэдисон» на Сидер-стрит.

— Ее имя?

— Мисс Хэрриет Бентли. Администратор гостиницы видел, как я пришел и как ушел. Вам даже не придется допрашивать мисс Бентли.

— Уж это мы сами решим. Однако, я вижу, вы позаботились, чтобы вас заметили в гостинице.

— Я тут ни при чем! — возмутился Хэтфилд. — Стойка администратора — у самой двери, а заметил он меня, потому что был не занят, к тому же мы знакомы.

— Ладно. Тогда скажите мне вот что: сегодня вечером судья что-то писал. Мы нашли на столе открытую чернильницу и еще влажное перо, но то, что он написал, исчезло. У вас есть на этот счет какие-нибудь соображения?

— Ни малейших.

— При вас судья ничего не писал?

— Нет.

— Вы уверены?

— Совершенно. Мы беседовали на религиозные темы. Вы, наверное, не знаете, что я был духовным наставником судьи Робинсона?

— Капитан в курсе, — сквозь зубы процедил Эндрю. — Знает он и о вашем пагубном влиянии на моего брата, и о том, что вы порядком поживились за его счет.

Хэтфилд покраснел.

— Клевета!

— Не зарывайтесь! — сухо отрезал Эндрю. Он не шевельнулся, не повысил голоса, однако присутствовавшие явно почувствовали в его тоне угрозу. — Я что ж, по-вашему, лгу?

— Я… я имею право защищаться…

Эндрю резко встал, оборвав бормотание Хэтфилда. Подойдя к столу, он угрожающе навис над евангелистом.

— Защищаться от чего? Разве мой брат не давал вам денег?

— Не мне… не лично мне… Он жертвовал на добрые дела. Хвала Создателю, Дух Святой осенил судью, и в душу его вошло милосердие. — Хэтфилд благоговейно закрыл глаза и прошептал: — Аллилуйя! Аминь.

— У вас есть официальное разрешение проповедовать?

— Мне, как человеку…

— Отвечайте: да или нет?

— Нет.

— Тогда вы — самозванец и лицемер. И впредь прошу избавить нас от вашей лживой набожности. Повторяю: вы оказывали на моего брата исключительно пагубное влияние. Вам удалось выудить у него уйму денег. Мой несчастный брат ослабел и телом, и разумом.

— Это душа его страдала.

— А вы лечили ее обильными кровопусканиями? Хорош врач! — Он достал из жилетного кармана бумажку. — В мае он вручил вам шестьсот долларов, в июне — две тысячи четыреста пятьдесят, в июле — еще четыре с половиной тысячи. Это только чеками. Мы еще не знаем, сколько вы нахватали наличными… а корешки чеков лежали в столе. Не так ли, капитан?

— Верно.

— Сегодня вечером вы получили от брата чек на пять тысяч долларов. Не сомневаюсь, что он и теперь у вас в кармане.

— Да, у меня.

— Отдайте его капитану!

Хэтфилд, упрямо сжав губы, покачал головой.

— Отдайте его капитану.

Большой Босс выждал несколько секунд, потом зашел за спину Хэтфилда, схватил его за шиворот и рывком поставил на ноги. Левая рука его скользнула во внутренний карман редингота и вытащила бумажник. Эндрю выпустил евангелиста и швырнул бумажник на стол.

— Возьмите чек, капитан, и присоедините к корешкам прочих.

Лицо Хэтфилда побагровело.

— Я протестую! Вы не смеете так со мной обращаться! У меня есть права. Ваши действия незаконны!

Лаудербек вынул чек и положил в конверт. Потом, не обращая ни малейшего внимания на возмущенные вопли евангелиста, принялся невозмутимо изучать содержимое бумажника.

Эндрю повернулся ко мне.

— Прекрасная тема для вашей «Гэзет». Права человека и беззаконие.

Хэтфилд вдруг встал и нетвердым шагом приблизился к столу.

— Да сядьте вы, — устало посоветовал Лаудербек. — Мы здесь не в бирюльки играем. Речь идет об убийстве.

— Тогда арестуйте меня! Я буду, по крайней мере, под защитой адвоката. Но вы не смеете! Вам же известно, что у меня железное алиби!

— Это не доказано. Мы еще не установили точное время смерти. Допустим, вы ушли отсюда в половине десятого. До отеля «Мэдисон» — минут двадцать езды.

— И у меня есть свидетели, которые подтвердят, что я был там до десяти.

— Хорошо! Но во сколько же был убит судья? В четверть десятого, когда Майлс вышел в сад, хозяин дома был еще жив. Возвращаясь обратно около десяти, слуга заметил, что в библиотеке пусто. Он вошел и обнаружил хозяина распростертым на ковре. Кто поручится, что в половине десятого, когда вы уходили, судья был жив?

Хэтфилд разинул рот от удивления. Лицо его постепенно покрывалось восковой бледностью, как от удара в солнечное сплетение.

— Нет, когда я уходил, он был жив. Господь тому свидетель.

— И это вы называете алиби?

— Зачем мне его убивать? Судья Робинсон питал ко мне искреннюю дружбу, помогал, давал деньги…

— Капитан, нечего с ним церемониться, — подзадорил полицейского Эндрю. — Зря этот гусь надеется выйти сухим из воды!

— Не очень-то я люблю подозреваемых, которые сами просят их арестовать, — продолжал Лаудербек. — Как выяснилось, ваше алиби не так уж неуязвимо: в нем есть пятнадцатиминутная «дыра». Вы последний, с кем судью видели живым. Три месяца вы тянули из него деньги, ибо то, чем вы занимались, обычно называется вымогательством. И вы еще спрашиваете о причинах убийства? Впрочем, есть и другие. Например, завещание, которое судья составил неделю назад под вашим влиянием. Позавчера он рассказал о нем дочери, прося позаботиться, чтобы никто не оспаривал завещанной вам доли. — Прервав обвинительную речь, капитан достал из ящика стола документ.

— Это приписка к последнему завещанию жертвы. Таким образом, у нас есть доказательство, что смерть судьи принесла вам пятьдесят тысяч долларов.

— Я сказал правду, — с трудом выговорил евангелист. — Чек был выписан раньше.

— Но на нем же сегодняшнее число!

— Да, судья подписал его сегодня утром. А вечером, после ужина, он ничего не писал, во всяком случае, при мне.

— Не может быть, на пере еще не высохли чернила. Вероятно, когда на судью напали, он что-то писал. Но что именно? Корзинка для бумаг пуста. Так где же документ?

— Не знаю.

— В ваших интересах рассказать нам все. Допустим (это всего лишь предположение), что чеком на пять тысяч долларов судья хотел окончательно откупиться от вас. Допустим также, что он решил изменить завещание и не оставлять вам пятьдесят тысяч долларов, ведь дочь и брат уже два дня просили его уничтожить приписку к завещанию. Я не ошибся, мистер Робинсон?

Эндрю кивнул.

— Сегодня утром я битых два часа уговаривал брата, и, в конце концов, он сказал, что подумает.

— И у вас есть серьезные основания полагать, что судья мог сделать по-вашему?

— Да, я объяснил ему, что мы всегда сумеем оспорить эту злосчастную приписку, сославшись на психическое расстройство завещателя, и умолял не вынуждать нас к подобным крайностям.

Капитан повернулся к Хэтфилду.

— Вот видите? Судье пришлось выбирать одно из двух: уничтожить приписку или заставить дочь обратиться в суд и доказывать умственную неполноценность отца.

— Но судья не собирался ничего менять в завещании! — воскликнул евангелист. — Вчера вечером он сам сказал мне об этом и добавил, что его родня окончательно рехнулась, потому что, оставляя дочери полмиллиона долларов, он имеет полное право пожертвовать пятьдесят тысяч на добрые дела.

— Ну, это ваша версия, но возможно также, что судья выписал вам чек на пять тысяч долларов, решив уничтожить приписку к завещанию. Вы можете доказать, что чек выписан утром? Непросохшие чернила свидетельствуют не в вашу пользу. Вам, разумеется, захотелось прикарманить и пять, и пятьдесят тысяч долларов. — Капитан умолк, откинулся на спинку стула и удовлетворенно улыбнулся.

Новый прилив сил буквально сбросил тощее и длинное тело Хэтфилда с кресла.

— Теперь я все понял! — крикнул он, сжимая кулаки. — Вы знаете, что я никого не убивал, и хотите просто запугать меня. — Он шагнул вперед и, облокотившись на стол, заглянул в глаза Эндрю Робинсону. — Вам нужно нагнать страху и, тем самым, избавиться от меня. Вы отобрали у меня чек, но я сумею заставить вас вернуть его. Я пойду в суд…

Капитан ошарашенно уставился на Хэтфилда. Прин захлопнул блокнот. Только Большой Босс и бровью не повел.

— В ваших словах есть доля истины, — вкрадчиво заметил он. — Я не до конца уверен, что это вы убили моего брата. Но зарубите себе на носу: я уже говорил и повторяю, вы вернете все до последнего цента.

— Никогда!

— Вот увидите. И даже письменно откажетесь от завещанного.

— Ни за что!

— Поглядим. В этом городе мне всегда удается поступать по-своему. Не так ли, Спенс? — бросил он мне.

Я не ответил, втайне польщенный, что сам Робинсон призвал меня в свидетели. И тут же вспомнил то, что всегда говорил мне о нем отец: Большой Босс жесток и бессовестен, но, если хочешь его победить, лучше держаться подальше, ибо он обладает даром не только обезоруживать противника, но и обращать его в свою веру. Именно поэтому отец запретил мне общаться с кем бы то ни было из этой семейки.

Вот и сегодня Большой Босс — на коне. С каким безжалостным хладнокровием он расправляется с тем, кто имел неосторожность встать у него на пути!

— Пока брат был жив, я никак не мог вмешаться: врач предупредил меня, что его нельзя волновать. Иначе я давным-давно пинками вышвырнул бы вас и из этого дома и вообще из города. Скажите, капитан, у вас достаточно улик, чтобы отправить его за решетку?

— Еще бы! — И, не поворачиваясь, Лаудербек бросил через плечо: — Вебер!

Вошел дежуривший на террасе полицейский.

— Уведите этого человека — он подозревается в убийстве.

Хэтфилд послушно пошел за Вебером, но у двери остановился.

— Вы еще пожалеете об этом, Робинсон!

Часы в холле пробили полночь. Когда дверь снова открылась, я увидел Эллен и поспешил к ней. Девушка набросила на пижаму полосатый халатик. В домашних туфлях без каблуков она казалась совсем маленькой.

— Так это Хэтфилд?

— Нет.

— Тогда почему его арестовали?

— Есть кое-какие подозрения. Можно от вас позвонить?

Эллен молча указала на телефон под лестницей.

Я набрал номер редакции. Митчелл как раз трудился над статьей об убийстве судьи.

Когда я вернулся обратно, Эллен попросила меня:

— Джерри, расскажите подробности. Я знаю только, что отца убили. Но как это произошло?

— Его несколько раз ударили острым предметом, точнее, если верить доктору Рейнольдсу, скальпелем.

— Скальпель… — медленно повторила она.

— Старайтесь не думать об этом. Идите-ка лучше к себе и попытайтесь уснуть.

— Я хочу знать все — любая мелочь может оказаться очень важной.

— Положитесь на полицию, уж они-то разберутся.

— Нет, убийца моего отца должен понести наказание.

— Полиция арестует его. В конце концов, они всегда находят виновного.

— Вовсе нет. Вы даже не представляете, что за этим может скрываться!

Я внимательно посмотрел на Эллен. Ее напряженное лицо покрывала смертельная бледность.

— Если вам что-нибудь известно, расскажите Лаудербеку.

— Нет! Но я так больше не могу. Прошу вас, помогите мне. Сейчас я ничего не скажу — давайте увидимся завтра.

— Где?

— На углу Юнион-стрит, в два часа. Я подъеду на машине, вы сядете, и мы поедем кататься.

С этими словами Эллен поднялась к себе. Я немного постоял один, и через пару минут ко мне присоединились Лаудербек, Эндрю и Прин.

— Где Эллен? — спросил Робинсон.

— Ушла спать.

— Как она?

— Нормально.

Он подошел к лестнице, на секунду в нерешительности замер, потом взял со стула шляпу, и мы вышли на крыльцо. Эндрю растолкал дремавшего шофера и сразу же уехал. Я вернулся к полицейским.

— Ну, и вымотался я сегодня, — вздохнул Лаудербек. — Называется, хотел пораньше лечь спать, а, поглядите-ка, уже за полночь!

— Да, десять минут первого.

— Ну, и дела! Что вы думаете о Хэтфилде? Как, по-вашему, он убийца?

— Не знаю.

— Хэтфилд, конечно, мошенник, но еще ни разу не попадался.

— А вы откуда знаете?

— Навел справки. Эндрю Робинсон попросил об этом еще на прошлой неделе.

— На сей раз он — у вас в руках.

— Это еще вилами по воде… — Он недоговорил, так как Прин, перебив капитана, попросил у меня сигарету.

Я никак не мог вспомнить, о чем хотел спросить у Лаудербека. И вдруг меня осенило.

— Кто такой Мясник Мэджи?

Полицейский удивленно посмотрел на меня.

— Как, вы не знаете? Это случилось шесть лет назад. Вы тогда как раз учились в университете. Псих. Его звали Лон Мэджи, а уж Мясником окрестили газеты. Мы так и не смогли установить, откуда он взялся. Судя по всему, это Мэджи сначала устроил панику в Кливленде, потом в Толидо, а уж затем объявился в Мидленде. Вы что, в университете совсем газет не читали?

— Только то, что касалось спорта, особенно футбола. Я играл за университетскую команду. Но с чего вдруг вы вспомнили Мясника Мэджи?

— Тот же почерк. Прежде чем нам удалось его арестовать, этот тип убил шестерых: троих мужчин, двух женщин и девочку.

— А в чем заключалось его сумасшествие?

— Черт его знает! Док это как-то назвал, да у меня вылетело из головы.

— Паранойя?

— Вот-вот. Как-то вечером Мэджи ждал на остановке трамвая. Рядом стоял другой мужчина. Когда трамвай подъехал, этот другой бросился вперед и слегка толкнул Мясника. Войдя в трамвай, он извинился, но Мэджи смерил его убийственным взглядом. Уж мне этот взгляд знаком! Жаль, что вы не видели его в зале суда — парня пришлось цепями приковать к креслу, а само кресло приколотить к полу. Помнишь, Джо? — обратился он к шурину.

— Шесть лет не могу выкинуть это из головы. Порой аж ночью вскакиваю в холодном поту.

— Мужчина, что толкнул Мэджи, насмерть перепугался, — продолжал Лаудербек. — Псих так и жег его взглядом. Он попытался было выскочить на ходу, но Мясник не спускал с него глаз и кинулся следом. Бедняга подбежал к постовому и попросил проводить до дома. А на следующий день его труп нашли на пустыре… У него был проломлен череп, а на теле, спереди и сзади, — несколько ножевых ран.

— И где он теперь, этот Мэджи? — спросил я.

— В Грейстоуне. Пожизненное заключение. Само собой, даже думать о том, что он мог убить судью, — просто бред. И все-таки, Джерри, я не могу отделаться от мыслей о нем. Этот псих за три месяца прикончил шесть человек. Я видел их трупы. У всех разбиты головы и ножевые раны на груди и на спине.

— А каким ножом он орудовал?

— Тогда-то? Мясницким, конечно.

— Почему «тогда-то»?

Капитан принужденно засмеялся.

— Я же сказал, что в голову лезет всякая дичь! Сначала Мэджи убил продавца из бакалейной лавки — тот ошибся со сдачей. Потом женщину на Мередит-роуд — мы так и не выяснили, почему. Через неделю — девочку, которая просто испугалась его и попыталась убежать. Мэджи воспринял это как оскорбление. И всех одинаково — молотком и ножом.

— Черт возьми! — выругался Прин. — Теперь я вспомнил, что он сказал на суде.

— Да, и поэтому тоже я о нем подумал.

— И что же он сказал?

— Его судил Робинсон. Мы, конечно, не могли требовать смертной казни, раз парень не в своем уме. Речь шла только о пожизненном заключении. Суд шел целый день. Мэджи сидел, надежно прикованный к креслу. Вы бы видели пену у него на губах, когда стало ясно, что ему не вырваться! Тогда-то Мясник и обещал прикончить судью. А если хотите проведать его, съездите в Грейстоун и попросите разрешения у доктора Уилкса.

— Нет уж, благодарю покорно!

У крыльца остановилась патрульная машина. Из нее вышли трое полицейских, и Лаудербек приказал им охранять дом до утра.

— Мисс Робинсон и слуги — уже дома. Больше никого не пускать.

Мы двинулись к своим машинам. Я уже садился за руль, как вдруг услышал какой-то вой, как будто очень далеко кто-то кричал, то затихая, то вновь прорываясь еще более душераздирающим стоном. Автомобильная сирена так не воет. Звук был глубже, мощнее и глуше. Я слушал, не в силах сдвинуться с места и отчаянно борясь со страшной догадкой. Лаудербек уже завел мотор, но тот, несколько раз спазматически всхлипнув, внезапно заглох.

Я подошел к машине капитана.

— Вы тоже слышите, или у меня галлюцинации?

Лаудербек распахнул дверцу и побежал в дом, к телефону. Мы пошли следом. На верхней ступеньке лестницы стояла Эллен. Я бросился к ней, крича:

— Идите спать! Дом охраняют!

— Это сирена Грейстоуна, — сказала девушка, едва шевеля губами.

— Должно быть, там что-то случилось.

— Это сирена Грейстоуна, — так же бесстрастно повторила Эллен, словно не слыша меня.

Капитан положил трубку.

— Джо! Мясник Мэджи сбежал!

Теперь Эллен услышала, и лицо ее застыло мертвенно-бледной маской.

Я сообразил, что сейчас произойдет, и кинулся наверх. Мгновение спустя она без сознания упала мне на руки.

 

Глава 2

Я с трудом поддерживал неподвижное тело, прикидывая, какая из закрытых дверей ведет в комнату Эллен. Неожиданно одна из них распахнулась. В коридор вышла молодая женщина в пижаме и при виде нас изумленно вздрогнула.

— Я — Джерри Спенс! — выпалил я, чувствуя, что она сейчас закричит. — Мы с Эллен — друзья.

Она сразу успокоилась.

— С Эллен все в порядке — просто потеряла сознание. Где ее комната?

Молодая женщина открыла одну из дверей, и я осторожно опустил Эллен на постель.

— Я позову доктора Рейнольдса, — предложила незнакомка.

— Не стоит. У вас есть нюхательная соль?

— Нет, сэр… бедняжка, как она бледна!

— Ничего страшного… тогда принесите сердечное.

Она вышла. Эллен тут же открыла глаза. Через некоторое время взгляд ее принял осмысленное выражение, и девушка медленно повернулась ко мне.

— Я упала в обморок, — смущенно прошептала она, словно стыдясь такой слабости.

— Сейчас уже лучше? Вам надо хорошенько отдохнуть.

Но она упрямо села, спустив ноги на ковер, и прислушалась. Сирена умолкла. В холле раздавались мужские голоса. Эллен снова помрачнела.

— Можете ничего не опасаться. Трое полицейских будут охранять вас всю ночь.

— Да я не боюсь… это не страх… это…

Женщина вернулась со стаканом, до половины наполненным какой-то мутной жидкостью.

— О, мисс Эллен, вам полегчало?

— Да, спасибо, Кейт.

Я взял у нее стакан.

— Нет, я не хочу, — заупрямилась было Эллен.

— Пейте-пейте.

Она залпом выпила лекарство и протянула стакан Кейт.

— Пожалуйста, принесите мне простой холодной воды… со льдом.

Я понял, что Эллен хочет остаться со мной наедине, и только поэтому послала горничную вниз за льдом.

— Что вы хотели сказать? — прошептал я, как только за Кейт закрылась дверь.

Эллен встала, подошла к двери и выглянула в коридор. Убедившись, что нас никто не слушает, она вернулась и быстро заговорила:

— Сейчас я все равно ничего не успею вам рассказать — Кейт вот-вот вернется. Главное, не забудьте, что мы встречаемся в два часа.

— Не беспокойтесь.

— Как вы думаете, полицейские поедут в Грейстоун?

— Несомненно.

— Тогда поезжайте с ними… если вам разрешат.

— Да я и спрашивать не стану! Но зачем это вам?

— Я хочу, чтобы вы увидели все своими глазами, а потом передали мне как можно подробнее. Понимаете?

— Нет. Может быть, завтра, когда вы мне объясните, я и пойму.

Тут с улицы послышался шум мотора.

— Они уезжают!

Я бросился к окну. Прин уже сидел за рулем.

— Эй, Джо!

Он поднял голову.

— Подождите, я с вами!

— Давайте скорее!

Эллен вышла со мной на лестницу. Сжав мою руку, она подняла ко мне бледное личико.

— Смотрите во все глаза, Джерри.

— Хорошо, Эллен.

— А главное, следите за доктором Уилксом!

По лестнице уже поднималась Кейт, и Эллен, выпустив мою руку, быстро исчезла в своей комнате. В холле я увидел встревоженного Лаудербека. Он только что положил трубку.

— Если вы в Грейстоун, захватите меня!

Как только мы сели, машина рванула с места. Капитан ослабил галстук, расстегнул воротник и снял шляпу.

— Чем вы занимались там, наверху?

— Разговаривал с Эллен Робинсон.

— Она уже знает?

— Да.

— И боится?

— Нет.

— Я вызвал еще троих — теперь охрану дома лучше усилить, хотя не думаю, чтобы Мэджи вернулся. Ему и без того есть с кем поквитаться. Говорят, эти психи никогда не прощают обид.

— Теперь, небось, сами жалеете, что так непочтительно с ним обошлись?

— Зря смеетесь, Джерри, этот дьявол ненавидит меня не меньше, чем судью. Когда мы пытались его скрутить, еще до суда, я ободрал о него все руки. Уж этого Мясника точно не забыть!

— Не берите в голову — к утру он снова будет за решеткой.

— Надеюсь! — с чувством отозвался полицейский. — Во всяком случае, не усну спокойно, пока он не вернется в Грейстоун.

— Но как же, черт возьми, ему удалось смыться?

— Вот это мы и попытаемся выяснить.

Мы очень быстро миновали город. Прин гнал, не выключая сирены. А когда машина вылетела на автостраду, он до предела выжал газ. Вскоре перед нами выросла мрачная громада лечебницы, все ее окна ярко светились. Мощные прожекторы, установленные на крышах, шарили в темноте, заливая светом окрестные поля.

Лаудербек наклонился ко мне.

— Если они таким образом ищут Мэджи, то сбрендили почище его!

— Наверняка, таковы предписания. А вообще, когда ставили эти прожекторы, явно не обошлось без подмазки.

Перед распахнутыми воротами лечебницы стояла вооруженная охрана. Все время, пока мы ехали к главному корпусу, луч прожектора бил в глаза.

Лаудербек кипел от ярости.

— Ну, дают! — скрежетал он. — Три вооруженных бездельника — чтобы охранять открытые ворота! Какого черта они не закроют решетку и не пошлют этих болванов искать Мэджи? Да еще этот придурок на крыше лепит своей штуковиной прямо в глаза! Ничего не понимаю!

— Я тоже.

— Похоже, в этой больничке врачи — такие же чокнутые, как и их пациенты! Чего удивляться, что Мэджи удрал? Ей-богу, сейчас я выложу Уилксу все, что думаю о его заведении! И черт с ним, если это будет стоить мне места!

— Скорее всего, так и выйдет, старина!

Впервые я побывал в психиатрической лечебнице Грейстоун пять лет назад, еще при жизни отца, когда еще только начинал работать в «Гэзет». Меня отправили на торжественное открытие новых корпусов. Тогда сюда съехалась вся мидлендская знать, прибыл даже губернатор штата. Многочисленные речи завершило выступление доктора Уилкса, текст которого был вручен мне потом в специальной «корочке». На обложке аршинными буквами значилось: печатать без сокращений.

Когда я принес этот «шедевр» отцу, он долго хохотал. Вот уже десять лет наша газета беспрестанно сетовала на отвратительное состояние лечебницы. У отца скопилась неплохая подборка документов, причем хватило бы публикации и одного из них, чтобы привлечь нас за клевету, не сумей мы доказать подлинности каждого факта. Отец умело использовал это оружие и начал яростную кампанию, которая завершилась строительством новых больничных корпусов. И вот теперь доктор Уилкс состряпал витиеватую статью, пытаясь приписать все заслуги себе одному.

Отец брезгливо швырнул творение Уилкса в корзину. Потом взял мой отчет о церемонии и сократил все, что касалось доктора Уилкса, до двух-трех строк.

С тех пор Грейстоун совершенно перестал интересовать нашу газету — он больше не давал повода к нападкам на политику Робинсонов.

Оказавшись в холле главного корпуса, я подумал: а не сдуть ли пыль с той, прежней истории? Муниципальные выборы — на носу, из Грейстоуна сбежал опасный преступник, и у меня были законные основания обвинить администрацию в халатности. Я просто ничего не знал о докторе Уилксе — только что на этот пост его назначил муниципалитет, то есть клан Робинсонов. Несомненно, наши противники попытаются выйти сухими из воды, свалив вину на какую-нибудь мелкую сошку, но в любом случае выступление газеты не пройдет незамеченным.

Я вдруг вспомнил, как, прощаясь, Эллен прошептала мне на ухо: «Следите за доктором Уилксом!» и как странно она повела себя на кухне и на лестнице, услышав грейстоунскую сирену. Знать бы, что скрывает Эллен!

На пороге лечебницы Лаудербек приколол к лацкану пиджака полицейский жетон.

— От этих ослов жди чего угодно! Кто-нибудь из них вполне может вообразить, что прожектора мало, да и пальнуть сдуру.

Я расхохотался. Меня ужасно забавляла эта внезапная вспышка гнева обычно спокойного и мягкого по характеру Лаудербека. Похоже, он счел побег Мясника Мэджи личным оскорблением.

Капитан спросил у одного из вооруженных охранников, слонявшихся по холлу, где кабинет Уилкса. Тот указал на закрытую дверь.

— Только он занят.

— А я, по-вашему, развлекаюсь? — прорычал Лаудербек и решительно направился к кабинету.

Он вошел без стука. Мы — следом.

Доктор Уилкс сидел за рабочим столом и беседовал с двумя не знакомыми мне мужчинами. При нашем появлении он на мгновение поднял глаза и тут же вернулся к прерванному разговору. Судя по всему, оба его собеседника были здешними врачами. Речь шла о каком-то раненом. Доктор настаивал на срочной операции. Он изъяснялся сухо и лаконично, при этом нервное подергивание тонких губ то и дело обнажало мелкие и очень белые зубы. Поскольку Эллен просила следить за Уилксом, я внимательно присматривался к нему. «Ты не просто человек, — думал я, — но и трамплин для Робинсонов в предвыборной борьбе».

Прошло не меньше пяти минут, прежде чем Уилкс проводил обоих врачей и, наконец, повернулся к нам.

— Что вам угодно? — обратился он к Лаудербеку, сообразив, что это старший по званию.

Капитан представился, а мы с Прином старались держаться у него за спиной. Уилкс видел меня всего один раз, и я надеялся, что вполне сойду за полицейского детектива.

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов о том, что здесь произошло.

— Я и сам не прочь разобраться. Побег буйнопомешанного — сам по себе крайне неприятен, и я просто в отчаянии оттого, что он стал причиной гибели судьи Робинсона.

— Так как же все-таки маньяку удалось бежать?

Доктор Уилкс, вскинув брови, посмотрел на часы.

— Мы обнаружили исчезновение Мэджи в пять минут первого. Сейчас — двенадцать двадцать пять. Неужели вы думаете, мы могли успеть провести серьезное расследование?

Саркастический тон врача задел Лаудербека.

— Что ж, за дело возьмемся мы, я за этим и приехал.

— Сначала я расскажу вам все, что знаю, — примирительно произнес Уилкс, — а потом действуйте по своему усмотрению. Однако, мне кажется, куда важнее поймать беглеца, чем выяснять, как он сбежал.

— Все необходимое уже сделано. Еще до того, как ваша сирена умолкла, вся полиция была на ногах. Мэджи убил судью Робинсона между девятью пятнадцатью и десятью, значит, сбежал он до…

— Побег произошел чуть позже девяти.

Лаудербек оторопел.

— Вы это точно знаете?

— Разумеется.

— И запустили сирену только в полночь?

— Капитан, мы обнаружили побег только в полночь, — с преувеличенным спокойствием проговорил врач. — Если позволите, я все же расскажу вам, что произошло. В девять часов охранник Кеннеди вошел в шестнадцатый блок, где содержался Мэджи. Это на первом этаже правого крыла. По инструкции, охрана должна совершать обход блока днем — с шести до шести — ежечасно, а ночью — каждые три часа. В шесть часов Кеннеди принес Мэджи ужин, а в девять пошел на обычный обход.

— И Мэджи еще сидел в камере?

Уилкс кивнул.

— Кеннеди это подтверждает?

— Нет. Кеннеди ничего не подтверждает — он с девяти часов в коме, а сейчас — на операционном столе, и два хирурга пытаются спасти ему жизнь.

Лаудербек привстал, но Уилкс жестом вернул его на место.

— Вам станет понятнее, капитан, когда вы дослушаете меня. Тогда, может, и спрашивать не придется. Итак, Кеннеди начал обход в девять. Он должен был проверить камеры и погасить свет. На этом его дежурство заканчивалось, а с полуночи заступал другой охранник — Корниш. В полночь Корниш вошел в шестнадцатый блок и стал осматривать камеры при свете электрического фонарика. В этом блоке, который охрана окрестила «Клеткой», всего трое заключенных, хотя камер шесть — они расположены в ряд, по левой стороне коридора. Чтобы проникнуть в блок, охраннику нужно открыть две стальные двери. Пока все ясно?

— Да.

— К расположению камер мы еще вернемся. Это специальный блок для буйнопомешанных — считая Мэджи, таких было трое. Их невозможно держать вместе с остальными, поэтому приходится запирать в клетки. В конце коридора есть еще одна стальная дверь, она ведет во двор, куда заключенные по очереди выходят на прогулку.

Но вернемся к полуночному обходу Корниша. Он открыл первую стальную дверь, вошел и запер ее за собой, потом отворил вторую и также запер на ключ. Строго по инструкции.

Охранник двигался вдоль правой стены, освещая фонарем занятые камеры: первую, третью и пятую. Мэджи сидел в пятой. Обитатели первой и третьей спали. Корниш подумал было, что и Мэджи тоже спит, но, посветив фонариком, заметил на полу темное пятно — это оказалась кровь. Человек, лежавший на койке лицом к стене, был одет в серую грубошерстную одежду заключенного, но Кеннеди не так крепок телом, как Мэджи, да еще эта лужа крови… Вот Корниш сразу и сообразил, что к чему.

Камера была на замке. Стальная дверь в глубине коридора — тоже. В целом все выглядело нормально, за исключением того, что Мэджи исчез, а Кеннеди бился в агонии на койке сумасшедшего.

— Что он с ним сделал? — спросил Лаудербек.

— Разбил череп.

— Чем?

— Еще не установили. Возможно, тяжелым металлическим кольцом, на котором охранники носят ключи.

Капитан молча покачал головой.

— Ну, что ж, картина проясняется, но все-таки кое-чего еще не хватает…

— Вас интересует, как Мэджи добрался до связки ключей? — оборвал его Уилкс. — Быть может, ответ вам подскажут кровоподтеки на шее у Кеннеди. Его чуть не задушили. Должно быть, Кеннеди неосторожно приблизился к Мэджи на расстояние вытянутой руки.

— Он что, просунул руку между прутьями решетки?

— Нет, это невозможно: камера затянута стальной сеткой, и руке никак не пролезть.

— Значит, Кеннеди вошел в камеру? Что, так положено?

— Нет, особенно ночью. Камеру убирают, только когда заключенный гуляет во дворе.

— А как их кормят?

— Пищу передают на подносе через специальное окошко. Буйнопомешанные требуют особой осторожности. Иногда они неделями ведут себя нормально, а потом, ни с того ни с сего, впадают в дикое бешенство.

Лаудербек задумчиво поскреб подбородок.

— Значит, Кеннеди или вошел в камеру, или открыл окошко… Мэджи вцепился ему в горло. А дальше — все просто. Убийца переоделся и бежал, воспользовавшись ключами охранника. Насколько я понял, там два выхода: две стальные двери с северной стороны и одна — с южной, прямо во двор.

— Совершенно верно.

— Если он пошел на север…

— Нет, тогда пришлось бы идти по коридору пятнадцатого блока, а он ведет к центральному посту, и кто-нибудь из охраны наверняка заметил бы беглеца.

— Значит, он вышел во двор.

— Несомненно. Хотите осмотреть шестнадцатый блок?

Мы долго шли по разным коридорам, пока добрались до пятнадцатого блока. Помещение больше напоминало обычную больницу, нежели сумасшедший дом.

В конце коридора нам навстречу поднялся охранник.

— Корниш, — представил его доктор Уилкс.

Охранник толкнул деревянную перегородку, и мы увидели первую стальную дверь. Она была заперта. Корниш поискал фонарем выключатель, и секунду спустя на потолке вспыхнула лампочка.

На руке нашего проводника болталось кольцо с ключами. Я хотел было попросить подержать его. На вид кольцо выглядело весьма внушительным — два-три фунта, не меньше.

Корниш, одну за другой, открывал массивные стальные двери и тщательно запирал их за нами, пока мы не оказались в освещенном коридоре.

Дверь пятой камеры была открыта настежь. Кровавое пятно все еще темнело на полу, а брызги долетели даже до противоположной стены.

Страж тем временем открыл дверь в другом конце коридора, и мы вышли во дворик, где днем обычно гуляют заключенные. Сейчас здесь царила темнота, и было видно лишь то, что освещал фонарик охранника.

— Как же он выбрался отсюда? — спросил Лаудербек.

Уилкс взял у Корниша фонарь и направил луч на железную дверь в стене.

— Она ведет в подвал. Идемте, я покажу.

Корниш выбрал из связки ключ и открыл дверь. Он вошел первым, зажег свет, и мы увидели длинный коридор. В конце оказалась незапертая дверь, за ней — бетонированная площадка, скорее всего, стоянка автомобилей, а еще дальше — газон.

— Вот так, — подытожил доктор Уилкс, — благодаря ключам Кеннеди беглец выбрался с южной стороны. Надеюсь, вы понимаете, что преодолеть внешнюю ограду уже не составляло никакого труда?

Я стоял в стороне и смотрел на неясные очертания старых корпусов больницы, сейчас почти заброшенных. Лишь кое-где в окнах горел свет. У меня вдруг опустились руки: первоначальный план рушился, я не мог отыскать в поведении доктора Уилкса ни одного изъяна. А без мало-мальски весомых доказательств газетчик не может себе позволить обвинить человека в небрежности или, тем более, в профессиональной непригодности, как это принято у политиков. Конечно, можно выступить против Уилкса и нанести удар противнику, но все наши усилия пойдут прахом, как только выяснится, что все произошло по вине простого охранника, имевшего неосторожность приблизиться к Мяснику Мэджи.

Само собой, Кеннеди провинился, но, несмотря на это, система охраны в Грейстоуне выглядела безупречно.

Медленно перебирая в уме точные и подробные объяснения Уилкса, я не мог не испытывать некоторого разочарования. Он явно постарался представить порядки Грейстоуна в выгодном свете. Резкость Лаудербека сразу насторожила врача, и он, конечно же, позаботился не упустить ни единой мелочи и, надо сказать, преуспел в этом.

Свернув за угол, мои спутники вышли во двор главного корпуса. Прин первым подошел к машине и скользнул за руль, а я услышал голос доктора Уилкса:

— Если Кеннеди полегчает, обязательно дам вам знать. Прямо сейчас же пойду в операционную.

— Надеюсь, вы его спасете, — ответил Лаудербек. — Но, право, не знаю, сможет ли он добавить что-нибудь еще.

— Я бы попросил вас пока не делать никаких заявлений для прессы, — добавил Уилкс. — Я отказался принять журналистов. Сам губернатор позвонил мне, как только я поднял тревогу, и настоятельно просил об этом.

Лаудербек резко повернул голову, стараясь поймать мой взгляд.

— Договорились, доктор.

— Предупредите своих людей. — Уилкс кивнул на автомобиль. — Если начнут болтать раньше времени, это может повредить их… карьере.

Они обменялись рукопожатием, и доктор взбежал на крыльцо. Лаудербек сел рядом со мной. Машина тронулась.

— Слыхали, Джерри?

Я рассмеялся и не мог успокоиться до самой автострады, Лаудербек похлопал меня по руке.

— Джерри, я вас прошу! Вы слышали? Это приказ губернатора.

— Конечно, слышал. С чего, вы думаете, я так развеселился?

— Я же полечу с работы!

— Еще чего! Губернатор здесь ни при чем — вас может разжаловать только мэр.

— Один черт, Джерри. Я не имел права приводить вас и выдавать за одного из своих людей.

— А вы меня и не приводили, старина. Я сам вошел вслед за вами, а Уилкс не потребовал никаких объяснений.

— Надеюсь, вы не станете все это печатать?

— Напротив. Не забывайте, дорогой мой, я — журналист и не могу упустить такой случай перебежать дорогу «Трибьюн».

— Подумайте обо мне, Джерри!

— Прежде всего я думаю о читателях «Гэзет». Но не волнуйтесь, моя статья вас нисколько не скомпрометирует. Клянусь!

— Это меня не спасет!

— Что ж, если вас вышибут, я возьму вас в газету: две тысячи долларов в год. Хотя, Господь свидетель, дай мне миллион — я и то не стал бы пытаться сделать из вас журналиста!

Лаудербек вытер струившийся по лицу пот и замолчал.

— Высадите меня у дома судьи, — попросил я Прина. — Я заберу свою машину.

Я выскочил на углу и через пять минут уже входил в редакцию.

Наутро на первой странице «Гэзет» красовался подробный отчет о моем ночном посещении Грейстоуна. «Трибьюн», которая, как и мы, подготовила специальный выпуск, посвященный убийству судьи Робинсона и побегу Мясника Мэджи, напечатала, что доктор Уилкс «отказался делать какие-либо заявления, пока следствие не представит официальный отчет». Я же направо и налево цитировал директора больницы, а на самом видном месте поместил план шестнадцатого блока и двора, снабженный крестиками, стрелками и пунктирными линиями. Да, в то утро девиз «Трибьюн» «Всегда и везде первая!» — заметно потускнел.

Лаудербек, к которому я зашел с утра, тоже выглядел не блестяще. Он был так расстроен, что лишь грустно посмотрел на меня, словно говоря: «И ты, Брут!»

— Я пропал, — едва слышно пробормотал мой приятель.

— Да бросьте вы, я же вам обещал!

— Ну, и что с того?

— А то, что Джерри Спенс всегда держит слово. Я как раз иду к мэру!

— К Тому Крейну?

— К кому же еще? Помнится, несколько лет назад я оказал ему немалую услугу. Ну, а если по делу — что новенького?

— Да ничего. Мэджи — все еще в бегах. Наверное, прячется.

— А Джонас Хэтфилд?

— Утром пришлось его выпустить, да к тому же вернуть чек. Этот мошенник еще здорово попортит кровь Робинсонам, если они от него не откупятся.

— Насколько я знаю Большого Босса, фиг он раскошелится!

— Он так и сказал сегодня утром евангелисту, когда того отпускали. Но Хэтфилд все еще хорохорится. Он намекнул Эндрю Робинсону, что кое-что про него знает…

Я отвернулся, чтобы скрыть удивление.

— По-моему, это блеф.

— Конечно, но с Большим Боссом этот номер не пройдет. Хэтфилд и шагу ступить не успеет…

— Разве что ребята Джека Керфью «прокатят» его на машине. А как моя статья, наделала шуму?

— Увы! Утром прибежал полковник Райс, в диком бешенстве. Он звонил Уилксу, а тот заявил ему, что проболтаться мог только один из моих детективов. Пришлось все выложить.

Полковник, в сущности, неплохой человек и ровесник моего отца, владел «Трибьюн». Он часто бывал у нас, и я помню, как вечерами после ужина соперничающие старики часами спорили до хрипоты. Но, в конце концов, Райс перекочевал в стан врага.

— Счастливо, Лаудербек, и не тревожьтесь понапрасну!

Кабинет первого человека в городе находился в соседнем здании. Том Крейн сколотил приличное состояние — его молочные фермы в окрестностях Мидленда приносили хороший доход. В пятьдесят лет он вдруг ударился в политику. Будучи ярым сторонником Сухого закона, Крейн сразу снискал поддержку бутлегеров, поскольку банда Джека Керфью изрядно наживалась, взвинчивая цены на контрабандную выпивку. Кроме того, Робинсонам был необходим именно такой человек — популярный, нестроптивый и… щедрый. Немного лести — и Крейн с легкостью отстегивал несколько тысяч долларов на нужды города. Наш мэр так привык к пастбищам и стойлам, что переносил «дойку» совершенно безболезненно. Я не беспокоился за Лаудербека, потому что несколько лет назад очень помог Тому Крейну. Наивный старикан имел неосторожность угодить в сети бессовестной авантюристки. Когда он отказался выложить за собственные письма кругленькую сумму, девица приволокла их в редакцию «Гэзет», надеясь на скандал. Однако я не стал публиковать их, а, напротив, предупредил Тома.

— Тут можно было бы состряпать статейку и здорово навредить вам, — сказал я, — но мне бы не хотелось портить вам кровь. В конце концов, я тоже вырос на вашем молоке.

Крейн не был опытным политиком, но все же сообразил, что рано или поздно долг придется вернуть.

Мэр принял меня очень сердечно и сразу заверил, что, в случае чего, откажется подписать приказ об увольнении Лаудербека. Впрочем, пока еще никто не заводил об этом речи.

— Если бы губернатор требовал наказания, меня бы уже поставили в известность. Я, кстати, читал вашу статью и не понимаю, чем она могла досадить Уилксу или кому другому.

«Странно», — подумал я и, вернувшись к Лаудербеку, попросил позвонить Уилксу — якобы с извинениями. Повесив трубку, капитан ошарашенно уставился на меня.

— Док кроток, как овечка. Похоже, ваша статья ему понравилась. Губернатор даже не пикнул. Что вы на это скажете?

— Они явно опасались, как бы я не тиснул то, что действительно думаю об этом побеге. Кстати, еще не все потеряно. А пока все довольны, кроме бедняги-полковника. Вы не узнавали о Кеннеди?

— Он умер.

Я вышел из мэрии и неторопливо направился в редакцию, пытаясь припомнить, как звали женщину, о которой накануне говорил Хэтфилд. В голове вертелось только имя: Хэрриет. Можно бы спросить у Лаудербека, но не хотелось его настораживать. Выйдя на небольшую площадь, я вдруг увидел на другой стороне спускавшегося с крыльца евангелиста, я перешел через дорогу и быстро догнал его.

— Добрый день.

Он смерил меня неприязненным взглядом. Я в ответ любезно улыбнулся.

— Вчера вечером нас забыли представить друг другу. Вы, наверное, решили, что я — из полиции. Но это не так. Меня зовут Джерри Спенс, я — владелец «Гэзет».

— Ну, и что?

— Вам известно направление моей газеты, мистер Хэтфилд? Тогда вы не можете не знать, что я — заклятый враг Робинсонов.

— Какое мне до этого дело?

— Может, и никакого, но меня лично возмутило, как с вами обошлись. Это возмутительно!

Хэтфилд заметно смягчился, и бледная улыбка тронула его губы.

— Я их не боюсь.

— Вы и впрямь держались очень мужественно.

— Меня так просто не запугать!

— Да и чего вам бояться? Ведь это они у вас в руках.

Мы свернули за угол и пошли в сторону Сидер-стрит. Хэтфилд смотрел под ноги. Краем глаза я заметил, как по его лицу пробежала судорога.

— Пока нет, но это — не за горами.

Когда он остановился у входа в отель «Мэдисон», я крепко пожал на прощание холодные, влажные пальцы.

— До встречи, мистер Хэтфилд. Надеюсь, вы не отступите. Эндрю Робинсон уже давно слишком обнаглел. Пора кому-нибудь набраться мужества и поставить его на место. А если вам понадобится моя помощь — милости прошу в «Гэзет».

Он скрылся за дверью гостиницы. Возвращаясь в редакцию, я все обдумывал последние слова Хэтфилда: «Пока нет, но это — не за горами». Он явно не притворялся, но еще ничего не знал до конца.

И тут внезапно в моей памяти всплыло имя, которое я безуспешно искал четверть часа назад: Хэрриет Бентли, отель «Мэдисон».

Два еще не пробило, но я уже стоял на углу Юнион-стрит, наблюдая за проходящими машинами. Увидев Эллен, я подошел к краю тротуара.

— Нам по пути?

Я открыл дверцу и сел рядом.

Пока машина не выехала из города, мы болтали о всяких пустяках. Наконец, въехав в городской парк, Эллен притормозила под сенью огромных кленов.

Я рассказал ей о поездке в Грейстоун.

— Все это я уже читала в «Гэзет», — призналась она, когда я умолк.

— Я напечатал все, что видел и слышал.

Она хмуро посмотрела на меня.

— А я-то думала, вы это сделали нарочно.

— Зачем?

— Чтобы втереться в доверие.

— К Уилксу?

— Ну, да!

— Вы мне льстите. Мне пришлось лишь констатировать факт: доктора никак нельзя упрекнуть в побеге Мэджи.

— А скальпель?

Я вздрогнул. И в самом деле, как можно было упустить из виду такую важную деталь? Однако ответил так, будто только об этом и думал.

— Орудие убийства еще не установлено.

— Но вы же говорили…

— …только о предположениях доктора Рейнольдса.

— По идее, скальпель оставляет очень характерные следы.

— Я — не специалист.

— Зато доктор Рейнольдс — хирург, уж он-то знает, о чем говорит. — Она сжала кулаки. — Ах, почему я не мужчина!

— И что бы вы стали делать?

— Я бы обязательно нашла!

— Что, орудие убийства?

— Не только. Моего отца подло убили! Он был стар и болен, но со мной протянул бы еще несколько лет. Слышите, его подло убили…

— Я понимаю, Эллен. — Ее отчаяние больно отдавалось в моем сердце. Впервые в жизни меня охватила такая нежность. Я взял Эллен за руку и почувствовал, что еще никогда прикосновение к женской руке не вызывало в душе подобного волнения. — Я сказал, что помогу вам, и, хотя еще не знаю — чем, поверьте, готов на все.

— Да, Джерри, вы обещаете помочь, но, в сущности, вас не интересует ничто, кроме вашей газеты. Что вам до убийства моего отца? Для вас этого всего-навсего один из «жареных фактов» криминальной хроники…

— Еще раз повторяю: я помогу вам, Эллен. Не привык останавливаться на полпути, все, что начинаю, всегда довожу до конца.

Эллен оценивающе посмотрела на меня. Лицо ее оставалось холодным и бесстрастным, лишь в глазах горел мрачный огонь. Наконец, она медленно проговорила:

— Джерри, прошу вас: найдите убийцу моего отца.

С минуту я недоверчиво смотрел на нее.

— Что вы имеете в виду? Вашего отца убил Мэджи.

Эллен молча покачала головой.

— Как? Это не Мэджи?

— Может быть, удары нанес и он, но настоящий убийца — другой.

— Вы хотите сказать, что доктор Уилкс…

— Я сама не знаю, что хочу сказать. — Эллен закрыла глаза и тихо повторила: — Сама не знаю.

— Так вы… вы думаете?..

— Нет… чувствую…

— Женской интуиции тут недостаточно. Нужны факты. Во всяком случае, мне бы хотелось опереться на что-нибудь посущественнее.

— Я все расскажу вам, Джерри, как только смогу. Мне еще самой не очень ясно, что к чему. В голове — ужасный хаос: отдельные слова, фразы, события. После смерти отца все это всколыхнулось и беспорядочно кружится в голове. Понимаете?

— Отчасти.

— Мне очень трудно объяснить, что я испытываю, но это довольно смутное и в то же время сильное ощущение. — Немного помолчав, Эллен добавила: — В этом году я часто виделась с доктором Уилксом. Вообще-то, я знаю его с детских лет. А потом он стал все больше и больше интересоваться мной, и уже почти год мы встречаемся, как минимум, два раза в неделю. Уилкс просит выйти за него замуж, но мне он противен.

— Зачем же вы так часто встречались?

— Сначала как-то стеснялась отказать, а потом было уже поздно. Отец дружил с Уилксом ровно четверть века.

— Сколько же ему сейчас?

— Пятьдесят. Он приехал в Мидленд в двадцать пять лет, и папа назначил его в Грейстоун сначала врачом, а потом директором.

— Я всегда думал, что он обязан назначением вашему дяде…

— Нет. В те времена отец был гораздо влиятельнее. Он уже стал судьей, а Эндрю только-только оставил адвокатуру и занялся политикой.

— И чем вам так неприятен Уилкс?

— Трудно сказать. Я всегда его недолюбливала. А когда начались эти ухаживания, антипатия превратилась в отвращение. Если честно, иногда мне кажется, у доктора — не все дома. Ведь не зря говорят: кто постоянно общается с сумасшедшими, и сам со временем сходит с ума.

— Говорить-то говорят, но не стоит преувеличивать. Мне доктор Уилкс показался не только здравомыслящим, но и очень умным человеком.

Эллен поежилась.

— А вы заметили, какие у него глаза?

— Да, согласен, взгляд — на редкость проницательный.

— Уилкс как будто видит вас насквозь. Глаза горят… А как он рассказывает о своих психах… их якобы отделяет от нормальных людей лишь едва заметная грань!

— Просто Уилкс любит свою работу.

— Почему вы его защищаете? Вы даже не знакомы толком. Уверяю вас, это сумасшедший. Он способен… на все.

— Например, убить вашего отца? Я догадываюсь, что вы мне сейчас скажете: Уилкс нарочно помог Мэджи бежать, чтобы тот прикончил судью.

— Да.

— Но это абсурд!

— Почему?

— Да потому, что псих — не самое удобное оружие. Мэджи держали в железной клетке…

— А внушение? Уилкс часто рассказывал, какой властью обладает над пациентами. Я всегда боялась…

— Что он попытается загипнотизировать вас? Ну, Эллен, это уж слишком!

— Уилкс загипнотизировал Мэджи и заставил убить моего отца.

— Но почему? Они же были закадычными друзьями.

— Доктор просил моей руки, а отец отказал ему.

— Думаете, Уилксу этого хватило, чтобы выпустить на свободу опасного маньяка? А я-то считал, что вы, Эллен, хотите поговорить со мной серьезно!

Она бросила на меня испепеляющий взгляд.

— Все понятно: раз тут нет политики, вам все до лампочки. Глупо было даже надеяться на вашу помощь.

Я пожал плечами.

— Неужели вы рассчитывали, что я приму всерьез подобные аргументы?

— Но, уверяю вас, он — безумен!

— Я так не считаю.

— Жаль, что вы не видели Уилкса после разговора с отцом! В тот вечер он катал меня на машине и пытался уговорить выйти за него замуж. Потом мы вернулись домой. Папа еще не лег, он только что проводил Джонаса Хэтфилда. Уилкс предупредил меня, что хочет поговорить с папой о нашем предполагаемом браке — он не сомневался, что рано или поздно я сдамся. Я поднялась к себе. Сначала ничего не было слышно, потом до меня донеслись довольно громкие голоса, но я не стала прислушиваться — мнение отца о планах доктора меня нисколько не интересовало. Вдруг папа воскликнул: «Да услышит меня Господь и да простит!» Больше я ничего не могла разобрать. Через некоторое время доктор Уилкс выскочил из библиотеки и начал нервно мерить шагами холл. Я тихонько прокралась на лестницу — в темноте он не мог меня заметить. Меня поразило выражение его лица. Вы знаете, обычно Уилкс — крайне сдержан. Так вот, никогда еще я не видела более страшной гримасы: здесь были и ярость, и страх, и какое-то жуткое отчаяние. Опустив плечи, он то потерянно бродил взад-вперед, то вдруг поднимал голову, сжимал кулаки, и глаза его метали молнии. Этот кошмар продолжался минут пять. Неожиданно доктор замер, посмотрел на часы и опрометью бросился прочь. — Эллен умолкла, с трудом переводя дыхание. Казалось, она вновь переживает ту тягостную сцену.

— И как, по-вашему, что это значит?

Девушка ответила вопросом на вопрос:

— Разве нормальные люди так себя ведут?

— Ну, что тут ненормального? Нельзя судить о человеке, не зная причин его поступков. Если я испачкал лицо, то умываюсь. Это нормально. Но если я с остервенением тру совершенно чистую кожу — тут уже попахивает сумасшествием. Вы меня понимаете? А я не знаю, что заставило доктора Уилкса вести себя так в тот вечер.

— Я вам рассказала все, что произошло.

— Это только ваши собственные предположения.

— Но я же говорила с отцом на следующий день!

— А почему он воспротивился этому браку?

— Считал, что Уилкс слишком стар и охотится лишь за нашими деньгами.

— Это не объясняет странного поведения доктора. Послушать вас — он вдруг почувствовал какую-то опасность. Когда вы увиделись снова?

— В воскресенье вечером. Мы сидели на террасе, а отец в библиотеке беседовал с Хэтфилдом. Уилкс сделал вид, будто занят исключительно мной, но на самом деле прислушивался к их разговору — даже несколько раз придвигал стул поближе к открытому окну.

Мы долго молчали. Потом я осторожно спросил Эллен, не хочет ли она рассказать мне что-нибудь еще, но девушка без конца возвращалась к опасному помешательству Уилкса. Меня же заинтересовало только одно: почему, посмотрев на часы, доктор так поспешно покинул дом судьи?

Мы вернулись в город в начале пятого. Эллен высадила меня из машины, и я пошел к Лаудербеку. Мэджи все еще разгуливал на свободе. Капитан с тревогой ждал приближения ночи.

— Как бы на нас не свалилось еще одно убийство!

— А чем, кстати, зарезали судью? В самом деле скальпелем?

— Да, доктор Рейнольдс подтвердил это после вскрытия.

— Надеюсь, в таком случае, вы уже знаете, каким образом Мэджи раздобыл скальпель?

Лаудербек пожал плечами и выразительно посмотрел на меня.

— Естественно. Я только что из Грейстоуна, от доктора Уилкса. Он показал мне, откуда Мэджи взял скальпель. Помните подвал, в который мы спустились из круглого дворика? Справа по коридору есть дверь, которая никогда не запирается. Там что-то вроде склада, и, кроме всего прочего, есть шкаф с хирургическими инструментами, где Мэджи и нашел все, что ему требовалось.

Я закусил губу и прижался лбом к стеклу, задумчиво глядя на улицу.

«Вот и все! Не будь Эллен, я поручил бы дело об убийстве судьи Робинсона одному из начинающих репортеров. Но все-таки какого черта Уилкс в тот вечер посмотрел на часы и тут же удрал?»

Повернувшись, я увидел сияющую физиономию Лаудербека.

— Чего это вы так веселитесь?

— Уж больно вы огорчены, что к Уилксу не придерешься ни с какой стороны!

— Да, там все так хорошо, что даже не верится. Ладно, я еще загляну.

— Зачем?

— А посмотреть, вы поймали Мэджи, или это он выпустил вам кишки!

Я вывел из гаража машину и через пятнадцать минут был уже в Грейстоуне. Получив мою визитную карточку, доктор Уилкс сразу же вышел из кабинета.

Я начал с извинений, что накануне обманом проник в лечебницу вслед за Лаудербеком, который, впрочем, забыл меня представить. Журналистское ремесло порой требует изрядной доли бесцеремонности — иначе не узнаешь ничего интересного.

— Ничего страшного, мистер Спенс. Полковник Райс, конечно, очень расстроился, но я вас прекрасно понимаю и готов считать это невинным розыгрышем.

— Надеюсь, я ни в чем не погрешил против истины?

— Ну, что вы, ничуть! Я даже не ожидал такой объективности. Ваша «Гэзет» не всегда была справедлива к Грейстоуну…

Я было собрался ввернуть что-нибудь подипломатичнее, как вдруг в кабинете появился один из врачей, которых я видел здесь накануне. Уилкс представил нас друг другу. Доктора звали Хейли. Мы обменялись рукопожатием, и врач, коротко поговорив с директором, вышел.

— Доктор, я хотел попросить у вас разрешения опубликовать в нашем воскресном приложении серию статей о шестнадцатом блоке, или «Клетке», как ее тут называют.

Уилкс пристально посмотрел на меня.

— Лично я не возражаю.

— Благодарю и надеюсь в ближайшее время побывать там еще раз. Может, узнаю что-нибудь интересное о двух других обитателях.

— Пожалуйста, хоть сейчас.

Мы вновь миновали пятнадцатый блок, затем перегородку и остановились возле первой стальной двери. Я обернулся и толкнул перегородку, якобы разглядывая коридор, а сам тем временем бросил взгляд на стену возле двери. Так я и думал: свет в шестнадцатом блоке включается именно здесь. Я не был уверен, что рубильник снаружи, и решил проверить себя.

— Сожалею, что не могу впустить вас сразу, — сказал Уилкс, — обход начнется через полчаса, а у меня нет ключа…

— Я и не собирался идти туда сегодня. Если позволите, зайду на днях.

Мы вернулись в коридор, а потом в холл. Доктор вежливо проводил меня до машины и долго смотрел вслед.

Наконец-то, я обнаружил сбой в безупречных доселе объяснениях Уилкса, и сердце учащенно забилось от внезапно вспыхнувшей надежды.

Накануне директор клиники заявил, что во время девятичасового обхода Кеннеди полагалось осмотреть камеры шестнадцатого блока и выключить на ночь свет. В полночь Корниш пользовался фонарем — стало быть, свет не горел. Тогда почему Кеннеди выключил свет в начале обхода, если ему предстояло вернуться тем же путем? Где логика? По идее, он должен был опустить рубильник уходя. А ведь бедняга так и остался в «Клетке»…

Подъезжая к перекрестку, я заметил на остановке пригородного автобуса доктора Хейли.

— Вас подвезти?

— Мне только до газетного киоска, — сказал он, усаживаясь рядом. — Я вообще хотел прогуляться пешком, но уж больно жарко.

Нужный доктору квартал находился всего в двух милях отсюда. Я нарочно не спешил, надеясь вытянуть из него что-нибудь стоящее. Сообразив, что Хейли не признал во мне одного из вчерашних полицейских, я не преминул воспользоваться тем, что он считает меня лишь директорским приятелем.

Открытый взгляд и то, как свободно доктор распространялся о злосчастном побеге Мэджи, явно свидетельствовали, что шеф не давал никаких указаний помалкивать. Но, при всей болтливости Хейли, за пять минут немногое узнаешь.

— Досадно все же, что вам не удалось спасти беднягу Кеннеди, — сказал я, когда до ближайших домов оставалось не более сотни ярдов. — Но я слыхал, трепанации вообще редко удаются.

— Трепанации? — удивленно переспросил он.

— Я не шибко силен в ваших названиях. Но, по-моему, когда разбита голова, делают что-то вроде трепанации.

— Да, это так. Но у Кеннеди травма головы была не так опасна, как потеря крови. Ему же перерезали сонную артерию.

— Это где-то на шее?

— Да. Мэджи полоснул скальпелем по горлу.

— Понятно. Значит, когда Кеннеди нашли, он был уже безнадежен?

Я притормозил у киоска.

— Может, вас подождать и отвезти обратно?

— Нет, спасибо, — поблагодарил врач. — Я с удовольствием прогуляюсь.

Через несколько секунд я уже мчался в сторону Мидленда. Время потрачено не зря. Но сегодня больше не хотелось думать ни о Мэджи, Робинсоне, Уилксе, Джонасе Хэтфилде и его подружке из отеля «Мэдисон», ни о шестнадцатом блоке и перерезанном горле Кеннеди, о котором почему-то не удосужился упомянуть доктор Уилкс, я даже не желал ломать голову над тем, почему доктор вдруг резко посмотрел на часы в тот вечер у Эллен. Все это я оставлю на завтра.

 

Глава 3

Окна моего кабинета выходят на улицу, по которой сейчас медленно тянулся похоронный кортеж судьи Робинсона. За гробом следовала бесконечная вереница черных лимузинов.

Я уже собирался покинуть наблюдательный пост, как вдруг заметил в толпе зевак на противоположном тротуаре Джонаса Хэтфилда. Его широкополая фетровая шляпа резко бросалась в глаза на фоне соломенных канотье. Рядом с ним стояла какая-то женщина. Время от времени Хэтфилд наклонялся и что-то говорил ей. Я мигом выкатился на улицу, но с досадой обнаружил, что придется подождать, пока проедет кортеж.

Евангелист и его спутница неторопливо двинулись по тротуару. Она оказалась значительно моложе, чем я думал: лет тридцати с хвостиком, приятной наружности, живая и бойкая. Короче, одна из тех легкомысленных простушек, с кем нетрудно завести разговор. Осторожно следуя за ними, я услышал голос Хэтфилда.

— Я обедаю с адвокатом. А вы куда? Обратно в отель?

— Да. Так я жду вас к ужину?

Они попрощались, и молодая женщина свернула к Сидер-стрит. Я тут же поспешил в редакцию. Полистав подшивку «Гэзет», быстро нашел объявление евангелиста. Самые последние из них заканчивались фразой: «Мистер Хэтфилд выступает в сопровождении мисс Хэрриет Бентли, сопрано».

Я достал из ящика стола бутылку виски, сунул ее в карман и через пять минут уже входил в холл отеля «Мэдисон». Набрав номер мисс Бентли, я представился и попросил о встрече.

— Конечно, мистер Спенс. Вы можете подняться минут через пять? — В ее голосе звучала едва сдерживаемая радость.

Я вошел в номер, состоящий из гостиной и спальни, и сразу понял, что эти пять минут молодая женщина провела не без пользы: она успела напудриться, подкрасить губы и причесаться. Видимо, евангелист рассказал о нашей встрече, однако мисс Бентли явно не испытывала ко мне недоверия.

— Я так давно мечтала познакомиться с вами, мистер Спенс! А знаете, я родилась здесь, в Мидленде. — И она тут же призналась, что всегда с величайшим азартом следила за успехами нашей футбольной команды. Мисс Бентли помнила даты, результаты матчей, имена игроков, давно улетучившиеся из моей памяти. По ее мнению, нынешние команды «и в подметки не годятся той прежней могучей дружине, которую выводил на поле Джерри Спенс».

— Нечасто встретишь среди женщин такого знатока!

За целый час я так и не успел даже заикнуться о цели своего визита, а потому пригласил ее пообедать. Мисс Бентли с удовольствием согласилась и предложила заказать обед в номер.

В четыре часа я откланялся и ушел, весьма удовлетворенный. Мисс Бентли не пришлось тянуть за язык, и я выяснил все, что хотел.

Войдя в кабинет, я нашел на столе записку, что звонила Эллен Робинсон, и набрал ее номер. Эллен предложила поужинать вместе, сказав, что будет одна, и мы сможем поговорить.

— Невозможно — я немного пьян.

— А не рано?

— Так вышло. Я не мог поступить по-другому.

— Однако по голосу не скажешь, что вы не в себе.

— Да нет, все нормально, просто я хотел вас предупредить.

— Тогда я жду.

— Хорошо, в семь буду. Мне тоже есть что порассказать.

Майлс накрыл на террасе под навесом. Поужинав, мы уселись в кресла друг напротив друга. Солнце медленно опускалось за горизонт. Мы немного помолчали, выжидая удобного момента начать серьезный разговор.

— Что вы хотели мне рассказать? — наконец, спросила Эллен.

— Может, отложим до завтра? Сегодня вы слишком устали.

— Вы обдумали мои слова?

Я ответил не сразу — очень уж не хотелось причинять ей боль.

— Я выяснил… насчет Хэтфилда и вашего отца. Хотите знать, что?

— Разумеется.

— Дело в том, что это не очень украшает вашего отца, Эллен.

— Говорите.

На мгновение я замялся, подбирая слова.

— Хэтфилд приехал в Мидленд в апреле. Он раскинул шатер, собрал приверженцев и уже объявил о предстоящих проповедях, как вдруг сопровождавшая его женщина (она играла на клавесине и пела священные гимны) внезапно куда-то уехала. Хэтфилд не музыкант — у него вообще нет слуха. Евангелист обратился в агентство, и ему прислали замену — Хэрриет Бентли. За два часа он обратил ее в свою веру. Гимны мисс Бентли знала, оставалось лишь освоить тонкости ремесла. Хэтфилд обещал помощнице третью часть доходов, и у нее хватило ума потребовать письменное обязательство.

Уже на первые проповеди пришло множество народу, но сборы несколько разочаровали мисс Бентли. Однако Хэтфилд — не дурак. Он живо объяснил, что ему всегда удавалось завлечь одного-двух богатеев и немного порастрясти их кошельки.

Как-то вечером на одно из этих сборищ зашел ваш отец и присел в глубине шатра. Как он туда попал — неизвестно.

— А я знаю. Это случилось в понедельник. Папе весь день нездоровилось. К вечеру он окончательно извелся и попросил Майлса отвезти его на машине в Роуздейл. Он вышел у кладбища, где похоронена мама, пробыл там примерно полчаса, а потом сказал Майлсу: «Скоро я встречусь с ней». На обратном пути они увидели шатер Хэтфилда. Там пели псалом «К новым берегам». Папа остановил машину и, приказав Майлсу подождать, вошел в шатер. Шофер ждал больше двух часов. Когда отец вышел, его трясло, и он казался измученным. По дороге домой Майлс то и дело слышал, как отец, всхлипывая, бормотал: «Да простит меня Бог!» — Эллен умолкла. На последних словах ее голос сорвался. Но после долгой паузы она продолжила: — Джерри, я готова ко всему, но не могу оставить мысль, что его страх и жажда искупления не имеют под собой реальной почвы. Папа лишь воображал, будто в чем-то виноват.

— Возможно. Я не знаю его тайных побуждений. Мне известно лишь, что случилось в шатре. Хэтфилд проповедовал, то есть грозил слушателям, что они будут жариться в аду, если сию секунду не обратятся к Господу. Вы знаете, как это делается. Обращенные в приливе раскаяния поднимаются на сцену и начинают молиться и каяться во всех смертных грехах. Хэрриет Бентли как раз встречала тех, кто жаждал преклонить колени. Она сразу узнала вашего отца. Пока он бил себя в грудь, женщина успела нацарапать Хэтфилду записку: «Обратите внимание. Старик в рединготе — судья Робинсон, очень богатый и влиятельный человек».

Эллен приглушенно вскрикнула.

— Хэтфилд тут же принялся за вашего отца. Так все и началось. А потом судья стал ходить туда каждый вечер.

— Пока Хэтфилд не перебрался к нам?

— Да. Проповеди прекратились в середине мая. Однако евангелист и не думал уезжать из Мидленда. Ваш отец дал ему денег. Хэрриет Бентли потребовала свою долю. С тех пор Хэтфилд не раз пытался отделаться от нее. Они терпеть не могут друг друга, но ни за что не расстанутся, пока перед носом маячит хоть один доллар.

— Неужели они посмеют требовать деньги, которые папа завещал Хэтфилду?

— Да, и не только это.

— Что вы имеете в виду?

— Сам еще не знаю. Кажется, эти пройдохи считают, что нашли способ вытянуть еще больше.

— Из меня?

— И из вас, и из вашего дяди. Хэрриет Бентли сама призналась мне в этом. Она точно не знает, какие у Хэтфилда козыри, но, во всяком случае, убеждена, что ваш отец не напрасно мучился угрызениями совести.

— Да что они могут знать? Папа был просто не способен поступить против чести.

— Вы уверены?

Она вздрогнула, как от пощечины.

— А вы считаете, что он мог совершить бесчестный поступок?

— Простите, Эллен, но вы сами хотели…

— Отказаться?

— Да, я готов забыть об этом.

— И вы бы пошли на это ради меня?

— Конечно.

Она сжала мою руку и дрожащим голосом проговорила:

— Джерри, вы не можете бросить это дело.

— Почему? Полиции ничего не известно. Все слишком заняты Мэджи. А ваш дядя сумеет разобраться с Хэтфилдом. В крайнем случае, купит его, и честь Робинсонов будет спасена.

— Нет, Джерри, я хочу, чтобы доктор Уилкс дорого заплатил за убийство моего отца.

Я вернулся к столу и зажег лампу. Потом обнял Эллен за плечи.

— Вот что я вам скажу. Если буду продолжать это дело, то уже не остановлюсь. А к чему мы придем — один Бог знает. Уилкс, конечно, заплатит, но не исключено, что и вам это дорого обойдется. Вам или вашей семье. Ясно?

— Да.

— Подумайте, Эллен, это очень серьезно. Ваш отец погиб, потому что знал какую-то страшную тайну.

— Он вообще слишком много знал об Уилксе. Со вчерашнего дня я не перестаю думать об этом. Поэтому отец и не соглашался на наш брак, и Уилкс решил отделаться от него.

— Согласен, и все это придется раскапывать. Но поймите, Эллен: то, что знал ваш отец, компрометировало не только Уилкса, но и его самого. Отсюда и угрызения совести. Поэтому судья стал такой легкой добычей для Хэтфилда: жить оставалось недолго, а смерти он боялся.

— Если отец и сделал ошибку, то уже заплатил. Теперь — очередь других.

— Пусть так.

На следующий день мне пришлось уехать из Мидленда — важное дело требовало моего присутствия в Чикаго. Вернулся я через неделю. Тем временем, убийство судьи настолько заполонило газетные полосы, что не хватало места даже для внешней политики.

«Город охвачен ужасом — Мясник Мэджи все еще на свободе». «Завещание судьи Робинсона признано законным. Назревает процесс». «Мясник Мэджи сеет ужас в предместьях». «Мэджи еще не арестован. Предупреждение полиции».

— Если до конца недели я не отправлю Мэджи за решетку, дело примет очень скверный оборот. Кого тогда все будут обвинять? Конечно, Лаудербека! — угрюмо проговорил капитан, поздоровавшись со мной.

— Я вас поддержу, старина. Распишу, что только ваша бдительность и заставляет Мэджи запрятаться поглубже.

— Сегодня ночью нам позвонили из автомата в аптеке Маккинли, и я поехал сам, потому что звонивший заявил, будто не только видел Мэджи, но маньяк даже погнался за ним. Мы приехали в аптеку. Тот парень ждал нас вместе с женой. Выяснилось, что он видел Мясника милях в четырех отсюда, на дороге возле своей фермы. Мы тщательно, но, увы, безрезультатно прочесали всю округу, потом я проводил обоих домой и оставил охрану. Уверен, этот парень и в самом деле видел Мэджи.

— С чего вы взяли?

— Фермер лег спать, но около полуночи вдруг проснулся и вспомнил, что оставил машину на обочине. Решив загнать ее в гараж, он вышел, сел за руль и зажег фары. Тут-то он и заметил, что по дороге приближается Мэджи.

— А почему он решил, что это Мясник?

— Парень очень точно все описал: походку, характерное размахивание руками, большой молоток. Кроме того, одет он был в форму и фуражку с кожаным козырьком — как раз то, что снял с Кеннеди. Внезапно оказавшись в свете фар, Мэджи замер и прыгнул в кювет. Фермер пулей вылетел из машины и помчался домой. Оружия в доме не было, он разбудил жену, и оба решили бежать. Благо, мотор работал. В считанные секунды парень развернул машину и рванул в город. Обернувшись, жена увидела, что Мясник бежит следом.

Я оставил там трех своих людей. А то, как бы Мэджи не прикончил беднягу…

Наконец город вздохнул спокойно. Специальный выпуск «Гэзет» оповестил читателей о смерти Мэджи.

«Маньяк-убийца Мясник Мэджи, сбежавший из Грейстоуна девять дней назад, убит сегодня вечером в окрестностях Хенли-Хайтс недалеко оттого места, где был захвачен полицией шесть лет назад.

Ноэль Ленахан, тридцатидевятилетний безработный каменщик, положил конец кровавой карьере Мясника Мэджи, разрядив в него оба ствола своего охотничьего ружья. Бродя по лесистым холмам в надежде подстрелить кролика на ужин (безработным тоже надо кормить семью!), он вдруг увидел Мясника Мэджи. Опасный преступник скрывался в заброшенном сарае…

„Сначала я хотел позвать полицию, — заявил Ленахан репортерам „Гэзет“, — но испугался, что, пока меня не будет, маньяк может скрыться. Я спрятался в кустах возле двери и стал его поджидать. Как только Мясник показался на пороге, я и шарахнул с обоих стволов. Ну, а с шести шагов…“

На Мэджи все еще была форма и фуражка Говарда Кеннеди, охранника, убитого им во время побега из Грейстоуна. Полиция обнаружила похищенные в лечебнице молоток и скальпель, а также спрятанную в сарае связку ключей Кеннеди. Оба выстрела попали в цель: первый ранил Мэджи в левый бок, раздробив руку и плечо, второй пробил брюшную полость. Смерть наступила мгновенно».

Читая газетный заголовок, я мысленно представил себе другой: «Выстрел Ленахана вдребезги разбивает хитроумную теорию Джерри Спенса».

Я никак не мог прийти в себя, с тех пор как узнал о смерти Мясника Мэджи. То же самое, наверное, испытывает человек, много дней подбиравший по цвету части головоломки, и вдруг с изумлением обнаруживший, что кто-то сбросил всю его работу на пол.

Это не значит, что я уже нашел решение задачи, но моя версия позволяла связать несколько узелков и давала надежду, что, в конце концов, удастся справиться с остальными. А сейчас в руках остался лишь моток перепутанных нитей, и я совершенно не представлял, что с ними делать. Кому еще я мог рассказать об этом, как не Эллен? Лишь она одна все поймет. Без сомнения, только мы продолжали считать убийство судьи Робинсона загадочным.

Теперь, когда город избавился от страха перед Мэджи, внимание обывателей не замедлит переключиться на менее кровавую тему: тяжбу Хэтфилда с наследниками судьи. Что до Лаудербека, то он наверняка вздохнул с облегчением и уж постарается отоспаться за девять бессонных ночей.

Об этом я и размышлял, гуляя по аллеям сада за домом Эллен. Когда я приехал, ее не оказалось дома. Но мне нужно было обязательно ее дождаться.

Наконец, на аллее показалась машина Эллен, и я поспешил навстречу девушке.

— Вы чем-то озабочены, Джерри? Что-нибудь не так?

— Да все!

— Пойдемте, вы мне сейчас расскажете.

Мы устроились на террасе.

— Смерть Мэджи совершенно выбила меня из колеи!

— Почему?

— Я выстроил превосходную версию. Все сходилось. Увы! Выстрел каменщика не только убил Мэджи, но и разрушил все мои надежды.

— Не понимаю.

— Я считал, что Мэджи давно мертв.

Вернувшись в редакцию часам к четырем, я застал в приемной Хэтфилда и пригласил его в кабинет.

— Я хотел бы поговорить с вами, мистер Спенс, — заявил он с порога.

— Слушаю вас, мистер Хэтфилд.

Он наклонился ко мне, опираясь руками на край стола.

— Меня преследуют, а к кому обратиться за помощью — не знаю. Пошел было в полицию, но это пустая трата времени. Они уверяют, будто я ошибаюсь или преувеличиваю. Я просил разрешения на оружие — отказали. Им нужны доказательства, что мне угрожают. Что же делать? Никаких писем с угрозами я не получал…

— А кто вас преследует?

— Я… я не знаю. Все это так странно! То на улице ко мне подходит человек и шепчет: «Убирайся, откуда приехал!» То другой поджидает у входа в отель. Он может заговорить или не заговорить со мной, но во всем его облике сквозит угроза. Иногда их бывает трое или четверо, в синей машине. Когда я иду по тротуару, они тормозят рядом, словно собираются напасть. А сами только смотрят. Но стоит мне отойти чуть подальше, все начинается сначала. — Хэтфилд провел рукой по пересохшим губам. — Я хочу, чтобы меня защитили, а полиция отказывается даже слушать. Так к кому же мне обратиться, мистер Спенс?

— Не знаю.

— Но должен же быть какой-то выход? А представители закона отказывают мне в защите!

— Когда открыто выступаешь против Эндрю Робинсона, на закон рассчитывать не приходится. Разве он не обещал выгнать вас из города?

— Этому не бывать!

— Дело ваше! Вы пришли за советом — я откровенно ответил.

— А я-то думал, вы сможете написать об этом. Если бы «Гэзет»…

— Исключено. Мы не называем имен, не имея достаточных доказательств. К тому же вам бы это не помогло: читателей не интересует ваша особа. Вы имеете дело с Эндрю Робинсоном. Не забывайте, в Мидленде его прозвали Большим Боссом. Это Робинсон решает, кому представлять нас в Сенате, а кому быть губернатором или мэром. И от него же зависит, останется ли Джонас Хэтфилд в Мидленде требовать у Робинсона пятьдесят тысяч долларов… а то и больше.

— Он не сможет заставить меня уехать!

— Восхищаюсь вашим упрямством, но предупреждаю: вас ждут тяжелые испытания. Если вы что-нибудь знаете о судье, то почему бы вам не продать этот секрет его брату? Тот охотно заплатит, лишь бы избавиться от вас. Правда, он может посчитать, что семейную тайну лучше похоронить вместе с тем, кто ее выведал. Надеюсь, вы меня поняли?

Хэтфилда передернуло.

— Эндрю Робинсон осмелится меня убить?

— Ну, что вы! Сам Большой Босс и пальцем не шевельнет — теперь вами занимается Джек Керфью.

— Этот гангстер?

— Ничего подобного: бизнесмен. Он контролирует все развлекательные заведения в городе: дансинги, притоны и так далее. Иногда Джек нарушает закон, но во время предвыборной кампании ему цены нет — у него голосуют «за» и колеблющиеся, и даже противники. А еще Керфью прекрасно умеет очистить город от разных нежелательных личностей, даже если одну из них зовут Джонасом Хэтфилдом. — Я немного помолчал, давая ему время обдумать мои слова, потом продолжил: — Если хотите, могу вам кое-что посоветовать. Итак, вам предлагают убраться из Мидленда. Рано или поздно придется подчиниться. Но зачем же уезжать с пустыми руками? Коль вы решили всерьез досадить Робинсонам — уезжайте, спрячьтесь в надежном месте и передайте мне доказательства, которые у вас есть против них. Неопровержимые, разумеется. «Гэзет» готова очень щедро оплатить интересные сведения.

Хэтфилд прищурился.

— Сколько?

— Все зависит от ценности самой информации. А о чем речь?

Хэтфилд довольно долго разглядывал собственные ногти, потом как бы нехотя выдавил:

— У меня еще нет доказательств… неопровержимых, как вы говорите.

— Но что-то вы знаете? Так давайте работать вместе! Мы вам поможем собрать все необходимое.

Евангелист колебался. Вдруг он резко поднял голову и недоверчиво посмотрел на меня.

— Мы всегда ведем честную игру, — попытался я его успокоить.

Хэтфилд встал, подошел к окну и несколько минут смотрел на улицу, не говоря ни слова. Я ждал, с трудом сдерживая нетерпение. Действовать следовало осторожно, не подавая виду, как страстно я хочу узнать его тайну. Вскоре он повернулся и снова подошел к столу.

— Я еще не готов говорить.

— Понимаю. Вы думаете, Робинсоны заплатят больше.

— В любом случае, прежде всего мне нужно найти надежные доказательства. С другой стороны, я твердо намерен получить пятьдесят тысяч долларов по завещанию судьи. Я уже подал в суд и не собираюсь отступать.

— Вы, может быть, и выиграете… если доживете до решения суда.

— Доживу. В крайнем случае, все это время просижу в номере.

— Попытайтесь. А где вы остановились?

— В «Савое».

Я одобрительно кивнул.

— Там вам вряд ли что угрожает. Какой этаж?

— Третий.

— Поменяйте номер. Попросите другой, повыше. И позаботьтесь, чтобы окно не выходило на пожарную лестницу. Думаете, я преувеличиваю? Напрасно, это очень серьезно.

— Я, конечно, приму все меры…

— Без этого не обойтись. И еще: наймите частного детектива. Телохранителя. Обратитесь в агентство «Стар» — это наиболее надежное.

Лицо Хэтфилда прояснилось.

— Позвоню туда, как только вернусь в отель.

— Хотите, я позвоню? Через десять минут они пришлют кого-нибудь прямо сюда.

Он протянул мне руку.

— Благодарю, вы очень любезны, но лучше я сам.

Евангелист ушел. Я бы не сказал, что он был храбр, скорее, просто упрям. Ко мне его привели страх и отчаяние. Я так и не выяснил ничего нового, но, по крайней мере, внушил Хэтфилду доверие. А потом, кто знает…

Часов в пять я позвонил в агентство «Стар» — Хэтфилд к ним не обращался.

— Вот идиот! Он мне нужен живым.

В «Савое» ответили, что евангелист еще не вернулся. Тогда я набрал номер Хэрриет Бентли в «Мэдисон». Мы не виделись с тех пор, как пообедали вместе. Я объяснил, что уезжал из города, и мисс Бентли принялась весело щебетать. Однако через пять минут мне все же удалось узнать, что Хэтфилда она сегодня не видела.

После ужина я еще несколько раз звонил в «Савой»: Хэтфилд не вернулся и к девяти. Я помчался к Лаудербеку домой. Услышав звук клаксона, капитан вышел и подсел ко мне.

— Боюсь, с Джонасом Хэтфилдом что-то случилось.

— Было бы неплохо. Этот тип приходил ко мне…

— Да, я знаю. Он просил у вас защиты, а вы отказали.

— Еще бы! Наплел небылиц о каких-то загадочных угрозах — и хоть бы тень доказательств!

— Все понятно: приказ есть приказ.

— На что вы намекаете, Джерри? Не могу же я поставить всю полицию на ноги ради первого попавшегося…

— Ну, разумеется.

— В конце концов, за все платит город, а этот хмырь — вообще не из Мидленда.

— Послушайте, в другое время я бы плюнул на все, но Хэтфилд мне нужен, и я не хочу, чтобы его разобрали на части. А Большой Босс поручил его Джеку Керфью. Вам ведь понятно, что это значит?

— Нет.

— О'кей. В следующий раз отвечу вам так же.

Лаудербек окинул взглядом пустынную улицу.

— Не валяйте дурака, Джерри. Вам отлично известно, что я ничего не могу сделать для Хэтфилда.

— Теперь уже нет. К сожалению, слишком поздно. Но постарайтесь хотя бы узнать, что с ним.

— Ладно. При условии, что вы не станете печатать ничего такого…

— По-моему, я вас еще ни разу не подводил!

А наутро я нашел на рабочем столе записку: «Городская больница, палата 35».

Хэрриет Бентли каждый день сообщала мне о состоянии Хэтфилда. На шестой день больного перевели из городской больницы в клинику «Сент-Люк», и молодой женщине разрешили его повидать. По ее словам, Хэтфилд был совершенно неузнаваем и с трудом выговаривал слова. На десятый день я не выдержал и поехал в клинику сам. Мисс Бентли не преувеличивала. На Хэтфилда и в самом деле было жалко смотреть. Даже за полторы недели врачам не удалось вернуть его лицу нормальный вид. Распухшие веки почти не открывались, а бесформенный разбитый рот с трудом ронял редкие, односложные слова. Евангелист лежал в шезлонге. Я осторожно пожал ему руку и сел в кресло рядом. Медсестра явно не собиралась оставлять нас наедине.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я.

— Лучше, — выдохнул Хэтфилд.

Медсестра вышла в ванную, но позаботилась оставить дверь открытой.

— Вы скоро поправитесь. В следующий раз осторожнее переходите улицу.

— Да… я… сам… виноват…

Казалось, Хэтфилд говорит с набитым ртом.

Хэрриет Бентли предупредила меня, что в больнице евангелист заявил, будто попал под машину. Но я-то знал, что ему это объяснение подсказали.

Медсестра вышла из ванной, и я внимательно посмотрел на нее. Эту женщину я уже видел в компании ребят Джека Керфью. Она так и осталась в палате, и мы с Хэтфилдом стали говорить о всяких пустяках. Но взглядом я старался дать ему понять, что еще вернусь.

Минут через десять я покинул палату. Эта сестра дежурила с семи утра до семи вечера. Вернувшись в «Сент-Люк» в девять часов, когда последние посетители как раз уходили домой, я решительно взбежал по лестнице на третий этаж. Путь преградила дежурная, но мне удалось найти убедительный аргумент — пятидесятидолларовая бумажка сделала свое дело.

Хэтфилд уже лежал в постели, и я примостился на краешке. Нужно было торопиться — вряд ли нам дадут больше десяти минут.

— Ваша сиделка — из их банды.

— Тогда мне конец!

Евангелист начал было рассказывать, как на него напали, но я остановил его.

— Знаю. Вас ждали у выхода из редакции.

Хэтфилд вздрогнул и побледнел.

— Меня привезли в какой-то дом и били всю ночь.

— Знаю-знаю, у нас нет времени. Вам наверняка сказали, что это только цветочки…

— Потом меня отвезли в больницу и велели сказать, будто я попал под машину.

— Когда вас выпишут?

— Завтра.

— И что вы собираетесь делать?

Хэтфилд застонал.

— Время идет! — напомнил я. — Надо решаться!

Евангелист испуганно посмотрел на меня.

— Я боюсь. Такого мне больше не выдержать.

— Вполне понятно. Вы, конечно, пообещали забрать иск против Робинсонов?

— Да.

— И уже сделали это?

— Пока нет.

— Завтра утром, прежде чем уехать из клиники, позвоните адвокату. Другого выбора нет. Я вас предупреждал. Вы ведь не хотите умереть, не правда ли?

— Мне уже все равно… но только не так…

— Увы, именно так, если не заберете иск. Не пройдет и двух дней, как вы вернетесь сюда, только на этот раз проваляетесь месяц. Это не стоит пятидесяти тысяч долларов… и даже ста. Они спрашивали, что вам известно о судье?

Я взял его за руку.

— Расскажите мне. Это будет вашей местью, к тому же я хорошо заплачу. Так что вам известно?

Он посмотрел в потолок, словно не зная, на что решиться. В коридоре послышались шаги.

— Скорее! Говорите же!

Хэтфилд перевел взгляд на меня.

— Ну?

— Тут замешана женщина… Ее зовут Оливия Клейтон. Судья…

Он умолк. Дверь распахнулась, и в комнату вбежала сестра.

— Еще пять минут, — умоляюще попросил я.

— Вам нужно уходить!

— Три минуты!

— Старшая сестра знает, что вы здесь, но думает, будто я вас не видела. Она послала меня…

— Хоть минутку!

— Не могу.

Дверь снова распахнулась, вошла старшая сестра и, хмуро посмотрев на меня, процедила:

— Что вы здесь делаете? Посещения разрешены только до девяти часов.

— Я не думал, что уже так поздно. Извините…

— Я никак не предполагала, что он еще здесь, мисс Чейз, — вмешалась дежурная. — И вообще не видела, как он вошел.

— Немедленно уходите! — сухо бросила мне мисс Чейз.

Я взял шляпу с кровати и, нагнувшись к самому уху Хэтфилда, прошептал:

— Завтра утром поезжайте отсюда прямо ко мне домой. Это в Бэкингеме. И не забудьте сначала позвонить адвокату.

На пороге я обернулся — Хэтфилд кивнул. Очевидно, он меня понял.

На следующее утро, уезжая из дому, я предупредил портье:

— Сегодня я жду знакомого — его зовут Хэтфилд. Не знаю точно, когда он приедет. Проводите гостя ко мне и попросите подождать. Хэтфилд — высокий и худой, на прошлой неделе он попал в аварию, и синяки на лице до сих пор не прошли. Так что, узнать его легко.

— Хэтфилд, — медленно повторил портье, стараясь запомнить имя. — Хорошо, сэр.

Вечером Эллен ждала меня к ужину, и я вовсе не собирался отказывать себе в таком удовольствии. К шести часам, когда я заскочил домой переодеться, Хэтфилд еще не приехал. Уходя, я снова объяснил все ночному портье, только что заступившему на дежурство, и попросил позвонить к Эллен, как только приедет мой гость. Возможно, врач решил оставить Хэтфилда в больнице еще на день. Я бы мог сам позвонить в «Сент-Люк», но из осторожности решил не делать этого.

Эллен сразу же сообщила мне, что утром Хэтфилд забрал иск, но для меня это не было новостью.

— Странно, что он так внезапно передумал, — добавила она.

— Хэтфилд, кажется, был нездоров и даже лежал в больнице.

— А что с ним такое?

— Да так… легкое недомогание…

— Ох, Джерри, а это не…

— Угу, ребята Джека Керфью слегка намяли ему бока.

Мы сидели рядом в большом низком гамаке, привязанном к стойкам крыльца. Эллен медленно покачала головой и отвернулась.

— Как можно отдавать такие приказы! — прошептала она.

— Сам нарвался. С жуликами такое часто бывает.

— Какая разница, что он за человек. Все равно так нельзя!

— Не стоит убиваться из-за Хэтфилда. Он уже здоров. А воспоминание о выволочке пойдет ему только на пользу. Давайте о другом, Эллен. Вы не знаете женщину по имени Оливия Клейтон?

Она задумчиво повторила явно незнакомое имя.

— Нет, не знаю. А почему вы спрашиваете?

— Пока это тайна, Эллен. Я попытался выяснить, что тревожило совесть вашего отца. И, кажется, тут замешана женщина, эта самая Оливия Клейтон. Я сам о ней ничего не знаю, но через два-три дня надеюсь разузнать.

— У папы с дядей Эндрю когда-то был компаньон — адвокат по имени Клейтон, Уэсли Клейтон. Их контора называлась «Робинсон и Клейтон».

— Так-так.

— Я мало что помню, просто кое-что слышала. Папа ушел из конторы, когда его выбрали судьей. Лет двадцать семь назад. Хотите, могу уточнить.

— Не надо. Предоставьте это мне.

К крыльцу подъехал автомобиль Эндрю Робинсона. Большой Босс с улыбкой посмотрел на меня.

— Ну, и дела! Джерри Спенс — в гамаке у Робинсонов, да еще на их крыльце!

— И к тому же — с дочкой Робинсона! Что только не творится на белом свете!

Эллен смутилась.

— Дядя шутит, Джерри. Он прекрасно знает, что вы часто навещаете меня.

Но я, по-прежнему саркастически, продолжал:

— Быть может, сэр Эндрю предпочел бы, чтобы я проникал сюда тайком, как в детстве, прячась за кустами.

— Да, вы наловчились действовать исподтишка.

— Не стану спорить. Это все же лучше, чем подстраивать несчастные случаи на дорогах.

Мы пристально смотрели друг другу в глаза, улыбаясь одними губами.

Эллен попыталась разрядить атмосферу, но голос ее звучал напряженно.

— Дядя Эндрю, ты останешься ужинать? Джерри я уже пригласила.

— Я бы с удовольствием, но меня ждут в другом месте. Я просто привез бумаги — тебе нужно их подписать. Наш друг Хэтфилд, — добавил он, обращаясь ко мне, — решил отказаться от иска. Весьма разумное решение.

— Эллен успела порадовать меня этой новостью. Не сомневаюсь, что вы обязаны победой только своему поразительному красноречию!

Он молча посмотрел на меня, затем резко повернулся к племяннице.

— Эллен, будь добра, оставь нас с Джерри на минутку.

— Конечно. Кстати, пойду, посмотрю, как там ужин.

Девушка вошла в дом и закрыла за собой дверь. Эндрю Робинсон сел в гамак, и я опустился рядом.

— Вы — стоящий парень, Джерри. Такие мне нужны.

— Благодарю. А на какой предмет?

— Переходите к нам. Будете моим заместителем — первым человеком в городе после меня самого. Это не ловушка и не попытка подкупить вас. Двадцать пять лет ваш отец пытался свалить меня, можете продолжать еще четверть века — все равно это ничего не изменит.

— Тогда зачем же я вам понадобился?

— Я уже сказал. Вы кажетесь мне стоящим парнем. Но, главное, я вижу, какие чувства вы испытываете к Эллен — отсюда и предложение. Сама она мне ничего не говорила, но я догадываюсь, что и вы ей не безразличны. Неужели вы надеетесь сохранить верность этой… дружбе, оставаясь политическим противником нашей семьи?

— До сих пор мне это удавалось.

— Но так продолжаться не может. Рано или поздно придется выбирать!

— Тогда и наступит время принимать решение.

— Но мои условия уже будут другими.

— Понимаю, и все же отказываюсь.

— Почему? Я вам не нравлюсь?

— Дело не в личных симпатиях, мне не нравятся ваши методы.

— Слишком грубо?

— Да, и дурно пахнет.

— Вся эта чувствительность улетучится, мальчик мой, как только вы научитесь разбираться в политике. Во всяком случае, я не вижу, чем моя грубая сила хуже вашей привычки всюду пробираться тайком. Пусть этим занимается Лаудербек. Настоящий мужчина идет напролом и всегда готов поработать кулаками…

— Причем желательно чужими.

— Когда как. Я предупреждал Хэтфилда. У него было время.

— Не думайте, что я испытываю к нему симпатию. Хэтфилд получил по заслугам. Но методы…

Робинсон посмотрел на часы и встал.

— Советую пораскинуть мозгами. Сейчас самое время перейти на нашу сторону. Скоро — выборы.

— Я помню. Но подождем.

Эллен открыла дверь.

— Джерри, вас к телефону.

— До свидания, — сказал Эндрю. — Пока, Эллен, я заеду за бумагами завтра.

Я вошел в дом.

— Это насчет вашего друга мистера Хэтфилда, — раздался в трубке голос портье. — Он уже у вас.

— Спасибо. Попросите его подождать. — И я повесил трубку.

Сразу после ужина я заторопился домой. Хэтфилд ждал уже больше часа, но я рассчитывал, что от этого он станет только сговорчивее.

— Мистер Хэтфилд еще не ушел? — спросил я у портье в холле.

— Разумеется, нет, сэр.

Негр-лифтер встретил меня широкой улыбкой.

— Ну, и набрался же ваш друг, мистер Спенс!

— Он был пьян?

— Мертвецки! Его едва тащили трое.

У меня перехватило дыхание. Как только лифт остановился, я бегом бросился к своей двери. В гостиной — пусто.

Хэтфилд лежал у меня на кровати в спальне. Казалось, он спит, но уже с порога я понял, что евангелист не дышит. Покрывало укутывало тело до плеч, руки были скрещены на груди, глаза закрыты.

Я сбросил покрывало — одеяло покраснело от крови. К лацкану редингота была приколота почтовая квитанция. Я снял ее и увидел пулевую рану.

На квитанции печатными буквами был написан мой адрес: «МИСТЕРУ ДЖЕРРИ СПЕНСУ, „БЭКИНГЕМ АПАРТМЕНТС“. ДОСТАВКА ОПЛАЧЕНА».

 

Глава 4

Рэй Митчелл вошел в мой кабинет, придвинул стул и уселся с видом человека, принявшего бесповоротное решение.

— С меня хватит, Джерри. Я ухожу.

Уже несколько дней я чувствовал, как в нем закипают гнев и недовольство. Следовало предполагать, что пар вот-вот вырвется наружу, но я все же надеялся, что взрыва не произойдет.

— Рэй, вы ведете себя, как ребенок!

— Возможно! И тем не менее я ухожу.

— Почему?

— Вы знаете это не хуже меня.

— Куда вы пойдете? Для вас оставить «Гэзет» — все равно что оторвать себе правую руку.

— Я ухожу в субботу.

— Перестаньте! Вы работаете здесь уже двадцать пять лет, вы и Дженнисон. Он что, тоже хочет уйти?

— Ушел бы, да не хватает мужества. Билла так же тошнит от всего этого, как и меня.

— Вас не тошнит, это просто обида! Должны бы понимать, что у меня есть веские причины действовать именно так. А беситесь вы, потому что я вам ничего не рассказываю.

— Веские причины! Знаем мы их! Думаете, мы ослепли и оглохли? Все вы, молодые, одинаковы. Говорят, мы должны уступить вам дорогу, отдать власть. А что получается? Какое-то время вы ведете себя по-мужски, но стоит только встретить женщину… весь пыл мигом улетучивается. Вы вдеваете цветочек в петлицу и начинаете мечтать. — Он свирепо смотрел на гардению, которую Эллен приколола к моему пиджаку.

— Так вот что вам не дает покоя!

Я снял трубку и вызвал Билла Дженнисона. Билл явился, с неохотой волоча ноги.

К шестидесяти пяти годам он уже изрядно сгорбился и поседел. Очки в золотой оправе сидели на самом кончике носа — они нужны были только для чтения, но почти никогда не снимались. Дженнисон сел по другую сторону стола напротив Митчелла. Оба сверлили меня взглядом. И в серо-стальных глазах Рэя, и в голубых, подернутых влажной дымкой, глазах Билла читалось одинаковое осуждение.

— Можете ослабить галстук, Дженнисон, разговор будет долгим. В последнее время я не давал вам писать взрывных статей, и «Гэзет» уже не нападает на Робинсона и его свору с прежней яростью. Поэтому вы решили, что я слабак, и воображаете, будто вам известны причины моего отступничества.

Дженнисон выглядел грустным и смущенным.

— Мы же знаем, что вы встречаетесь с малышкой Робинсон, — насмешливо бросил Митчелл.

— Я ждал такого ответа.

— Поэтому я и решил уйти. Двадцать лет боролся с Эндрю Робинсоном, и будь я проклят, если перейду на его сторону!

— Полегче на поворотах! Я молчал, потому что сам почти ничего не знал. Да и того, что знаю сейчас, далеко не достаточно. Но я не могу отпустить вас в тот самый момент, когда вы мне нужнее всего.

Похоже, мои старики оживились — глаза у обоих заблестели.

— Вы возмутились, когда я зарубил статью о побеге Мэджи, а потом запретил поднимать шум вокруг следствия против наших врагов. Когда я отказался даже упоминать о нападении на Хэтфилда, ваше негодование достигло предела. Ну, а уж после статьи о смерти евангелиста вы окончательно взбесились.

— После статьи! — взорвался Митчелл. — И вы называете это статьей?! — Он выхватил из кармана газету трехдневной давности. На пятой странице внизу была отчеркнута синим карандашом маленькая заметка. — Вот она, ваша статья! Три дня ношу ее в кармане! Стоит мне засомневаться, надо ли уходить из газеты, как я перечитываю это и снова набираюсь решимости. Прочтите сами. Честное слово, если сможете найти оправдание — вы просто гений!

Я, улыбаясь, взял у него газету. Милейшие старики просто не понимали, что происходит, и их негодование ничуть меня не удивило. Я прочитал:

«Евангелист пал жертвой гангстеров.

Джонас Хэтфилд, бродячий проповедник-евангелист, был найден мертвым вчера вечером в одной из квартир Бэкингема. Тело обнаружили через несколько часов после того, как пуля пробила грудь проповедника.

По-видимому, Хэтфилд пал жертвой гангстеров, которые, как водится, пригласили его „прокатиться“, а потом отвезли труп на квартиру, сказав портье, будто помогают пьяному.

Полиция начала следствие».

— Это шедевр, — заключил я, кладя газету на стол.

— Шедевр?! — возмутился Митчелл.

— Вот именно. Не так-то просто сделать из слона муху. Вам известно, почему убили Хэтфилда?

Дженнисон молча кивнул. А Митчелл ответил:

— Потому что он затеял тяжбу с Робинсонами.

— Ничего подобного. Евангелиста прикончили, чтобы помешать мне открыть важную тайну. Вот посмотрите… — Я достал из кармана почтовую квитанцию и протянул ее Дженнисону. Тот посмотрел и передал ее Митчеллу. — Это было приколото к рединготу Хэтфилда. Кроме меня, об этом не знает никто. Даже Лаудербек не в курсе. Этой бумажкой меня хотели предупредить, чтобы я не слишком зарывался.

— Что же вы такое сделали?

— Хотел выяснить, кто устроил побег Мясника Мэджи, чтобы тот зарезал судью.

Когда волнение улеглось, я выложил им всю историю. И с каждым моим словом взгляд стариков смягчался. Казалось, они готовы просить прощения за то, что усомнились во мне.

— Ладно, забудем об этом, — закончил я, имея в виду их «бунт». — Наверное, я поступил бы так же. Но сейчас нужно принять решение и действовать с величайшей осторожностью.

— У меня есть предложение, — сказал Дженнисон.

Мы с удивлением посмотрели на него — старик чаще орудовал пером, чем открывал рот.

— По-моему, так… Мы могли бы напечатать такую серию статей, что им придется открыть новое следствие…

— Нет, это было бы верхом неосторожности. Никто не догадывается, как далеко я продвинулся. В этом — моя сила. А как только мы начнем болтать…

— Джерри прав, — согласился Рэй.

— Чернила вам пригодятся потом, Дженнисон. Если мы победим, я дам вам размахнуться. А пока лучше следовать тактике, которую я проводил до сих пор. Но прежде всего нам нужно найти ответ на некоторые вопросы. Во-первых, каким образом Уилксу удалось натравить Мэджи на судью? Внушение? Гипноз?

— Вероятно.

— Так. К этому мы еще вернемся. Во-вторых, сам ли Мэджи додумался выключить свет, прежде чем ушел из шестнадцатого блока? Или это Уилкс опустил рубильник после побега сумасшедшего? Мэджи пришлось сначала отпереть две стальные двери, а потом снова закрыть их и выйти с другой стороны. Уилксу вообще не требовались ключи — достаточно было пройти через никогда не запирающуюся перегородку. А потушить свет было необходимо — иначе побег Мэджи заметили бы сразу. И еще одно: почему за несколько дней до этого в гостях у судьи Уилкс вдруг посмотрел на часы и бросился бежать, как застигнутый врасплох грабитель?

— По-моему, это не так уж важно, — заметил Митчелл.

— Нет, важно — обычно он себя так не ведет. Но оставим пока этот вопрос — он относится к разряду «как», а для нас сейчас важнее разряд «почему». Почему Уилкс хотел избавиться от судьи? Что за смерть стоит между ними? Как только мы до этого докопаемся — опрокинуть Робинсонов уже не составит труда. Или дело закончится просто скандалом, компрометирующим судью и Уилкса…

— Сомневаюсь, — возразил Рэй. — Ведь, скорее всего, это Эндрю приказал убить Хэтфилда…

— Я видел Эндрю вчера вечером. Может, он и притворялся — Бог свидетель, он это здорово умеет, — но, по-моему, Большой Босс и впрямь недоволен, что ребята Керфью так переусердствовали.

— Чепуха!

— Возможно. Но вы же знаете Большого Босса: приняв решение, он действует не таясь.

Все меры приняты, риска никакого. И все-таки вчера мне показалось, он действительно сожалел, что евангелиста убили.

— Не верю!

— На этот вопрос нам тоже придется ответить. Не исключено, что он так же обманут, как и все вокруг: и Лаудербек, и вы оба до сегодняшнего дня. Да и я сам знал бы не больше, если бы не тот разговор с доктором Хейли.

— Ну, и что? — спросил Дженнисон. — Зачем Робинсону покрывать Уилкса?

— А покрывает ли он его? Опять вопрос. Обычно он защищает только своих. Помните, в ночь побега, не успела еще замолкнуть сирена, как губернатор позвонил Уилксу и приказал помалкивать до заключения следствия? Неужели губернатор пекся об Уилксе или подозревал, что тот замешан в убийстве судьи? Нет, конечно. Он опасался, что оппозиция попытается использовать этот побег в своих целях. Вероятно, Большой Босс думал так же. Допускаю даже, он вообще понятия не имеет, что тревожило совесть его брата. Я говорю «допускаю».

— А что вас навело на эту мысль? — спросил Рэй.

— Прикидываю все возможные варианты. Когда банда Керфью захватила Хэтфилда в первый раз, его просто избили и потребовали забрать иск, но ни словом не упомянули про то, что он мог знать о судье.

— Это еще ничего не доказывает, — проворчал Митчелл. — Робинсон мог из чистой осторожности скрыть все от Керфью.

— Тоже возможно.

— Только одно нам известно наверняка: Хэтфилда убили, прежде чем он успел открыть вам тайну. Кто-то из сестер подслушал вас в тот вечер в клинике, потом все передали дневной сиделке… а уж банда поспешила избавиться от евангелиста. Стало быть, приказ исходил от Робинсона либо до, либо после вашего вмешательства.

— Я думаю, Уилкса тоже занимала судьба Хэтфилда.

— Да, но если Робинсон не знал, что врач замешан в этом деле, то отдал приказ совсем по другой причине. Допустим, это просто несчастный случай, и бандиты в самом деле перестарались. Да ну, Джерри, вы так много об этом думаете, что сами вконец запутались! Ведь «квитанция» доказывает, что убийство — преднамеренное.

— Согласен, но это вовсе не значит, что приказ отдал именно Эндрю.

— Тогда кто же?

— Уилкс.

— Не вяжется. Не может Уилкс приказывать Керфью через голову Большого Босса.

— Вы уверены? Одна моя знакомая, Милли Андерс, очень дружна с секретаршей Уилкса. Так вот, да будет вам известно, Керфью частенько бывает на дружеских вечеринках у доктора. Соображаете?

— Это мало что меняет.

— Они отлично спелись. Уилкс даже вложил деньги в казино и ночной клуб Керфью.

— А, тогда совсем другое дело!

— Но у меня нет никакой определенной версии. Я от них просто устал. Каждый раз возникает что-нибудь непредвиденное, и все летит к черту. Короче, меня не интересует, виновен Уилкс или нет. Главное — докопаться до тайны судьи. Она мне очень пригодится для предвыборной кампании.

Дженнисон не проронил ни слова, но глаза его сверкнули: старик явно предвкушал цикл разгромных статей.

— Так что вы собираетесь делать? — немного помолчав, спросил Митчелл.

— Для начала отложим этот разговор до двух часов — сегодня я обедаю с рекламным агентом.

Я встал и тщательно поправил гардению в петлице. Митчелл не спускал с меня глаз, и я насмешливо подмигнул. Рэй пожал плечами и смущенно проворчал:

— Ладно-ладно, нечего меня подкалывать, мы же ничего не знали!

— Эту женщину зовут Оливия Клейтон, — начал я, когда мы вновь собрались у меня в кабинете. — Знаете такую?

Рэй Митчелл посмотрел на Дженнисона.

— Случайно, не жена Уэсли Клейтона?

Дженнисон кивнул.

— Уэсли Клейтон был…

— Да, знаю, Эллен мне говорила.

— Она была еще маленькой, — заметил Дженнисон, — а вот мы с Рэем прекрасно помним Уэсли Клейтона.

— Что верно, то верно, — отозвался Митчелл. — Он сам искал ссоры с Уорнером. Я помню, как-то утром Клейтон пришел прямо сюда. А после этого Уорнер чуть не выставил меня из редакции. В конце месяца будет ровно девятнадцать лет…

— Тихо-тихо! Расскажите-ка по порядку.

— Дженнисон знает все гораздо лучше, — заметил Митчелл. — Когда Клейтон погиб, я всего год проработал в газете.

— Эта женщина погубила своего мужа, — начал объяснять Билл. — Вообще-то, они с Уорнером давно ненавидели друг друга.

— Кто такой Уорнер?

— Наш бывший главный редактор. Он работал с вашим отцом и умер в тюрьме от туберкулеза. Замечательный был журналист. Белокурый шотландец. И пил виски больше, чем пятеро таких, как мы, вместе взятых. Впрочем, дело от этого не страдало. Каждое утро главный являлся в офис свежий, как огурчик.

— Но, в конце концов, виски взяло верх, — пробормотал Митчелл.

— Этого следовало ожидать, — пожал плечами Дженнисон. — Что до Клейтона, он был высокого роста, широкоплечий и всегда невозмутимо спокойный. Никогда не повышал голоса, но твердо знал, чего хочет. Эндрю Робинсон на него похож. К тому времени уже лет десять, как большим боссом в городе был Клейтон. Когда Уорнер прикончил его, мы было решили, что отделались от этой мерзости, но освободившееся место тут же занял Робинсон… и все осталось по-прежнему.

— Поменьше эмоций, Дженнисон! — прервал его Митчелл. — А то Джерри вообразит, будто Уорнер ухлопал Клейтона из политических побуждений. А ведь ничего подобного! На самом деле, во всем виноваты виски и эта баба.

— Когда-то отец мне об этом рассказывал, но все давно вылетело из головы. Продолжайте, Дженнисон.

— Сам я видел жену Клейтона всего два-три раза, но о ней столько болтали, что казалось, будто мы хорошо знакомы. Ослепительная блондинка. Когда все это случилось, ей было лет двадцать шесть — двадцать семь. Клейтон не мог не знать, что его жена — прелегкомысленная особа, и на самом деле ссора произошла из-за ненависти, которую они с Уорнером испытывали друг к другу. Это были не только политические противники — они на дух не выносили один другого. И в тот день, когда Клейтон заявился в газету и сказал, что Уорнер позорит его жену, он просто искал предлог для серьезной стычки.

— А Уорнер и впрямь опозорил ее?

— Вполне возможно.

— Должно быть, ему доставляло особое удовольствие ухлестывать за женой врага, — заметил Митчелл.

— Так вот, однажды утром Клейтон ворвался в редакцию и направился прямо в кабинет Уорнера. Вашего отца, Джерри, не оказалось на месте — только мы с Рэем и два-три репортера.

— Да, — кивнул Митчелл, — когда Клейтон вошел, я стоял у стола главного. Клейтон приблизился и спокойно заявил: «Предупреждаю вас: не смейте больше разговаривать с моей женой». Уорнер встал, сжимая кулаки. Клейтон стукнул его. Уорнеру мешали кресло и стол — он не успел увернуться, и удар свалил его с ног. А Клейтон взял со стола сигарету, нарочито медленно закурил и спокойно вышел. Уорнер с трудом поднялся: удар по голове явно оглушил его. Я помог шефу встать.

Он тотчас же рванулся за Клейтоном, но я удержал его. Это было чисто инстинктивное движение. Помню, как Дженнисон подошел ко мне и сказал: «Отпустите его!» Правда, Дженнисон?

— Конечно. Я вижу это так ясно, будто все это случилось вчера.

— Ну, я разжал руки, и Уорнер выскочил из кабинета. Но Клейтон уже исчез. Главный вернулся и с порога закричал, что я уволен. Я был вне себя. Чуть позже вернулся ваш отец и сказал, что все уладит. Поэтому-то я все еще в «Гэзет».

Через несколько дней, — продолжал Дженнисон, которого я еще ни разу не видел таким болтливым, — мы с Уорнером пошли в ресторан Хоффмана, который был тогда в большой моде. Мы засиделись в редакции допоздна, и главный пригласил меня поужинать. Он заказал бутылку виски и сразу присосался к ней. Когда в зал вошли Клейтон с женой, Эндрю Робинсон, полковник Райс и один журналист из «Трибьюн», бутылка почти опустела. Они сели довольно далеко от нас, но Уорнер не отводил от них взгляда. Он вылил в стакан остаток виски, залпом проглотил и двинулся к столику Клейтона. Я хотел было остановить его, но заранее знал, что это бесполезно. При виде врага Клейтон встал. Я не смог разобрать слов Уорнера, но зато услышал, как адвокат сухо ответил: «Вы пьяны, и я не собираюсь спорить с вами в присутствии жены. Разберемся в другой раз». Но Уорнер рвался в драку. Тогда Клейтон обернулся к гостям: «Прошу прощения, мне придется с ним выйти, но это не займет много времени». Оба направились к двери в сад. Эндрю Робинсон вскочил и попытался удержать Клейтона, но тот вырвался и догнал Уорнера у двери. Робинсон махнул рукой и побежал на улицу. Я надеялся, что он приведет полицию. Однако прежде чем он успел найти полицейского, мы услышали два почти одновременных выстрела. Все бросились в сад. В темноте я различил два мужских силуэта. Один стоял, прислонившись к стене, другой лежал — это был Клейтон. Его уже подняли, когда с улицы вернулся Робинсон вместе с полицейским. Уорнер медленно сполз по стене на землю, около его вытянутых ног лежал револьвер. — Дженнисон умолк.

— Ваш отец спас Уорнера, — продолжил рассказ Митчелл. — Он нанял лучшего нью-йоркского адвоката — Сиднея Пембрука. Тот счел наиболее разумным признать вину и таким образом избежать суда присяжных. Уорнера приговорили к тридцати годам тюремного заключения.

— Присяжные наверняка отправили бы его на виселицу, — подтвердил Дженнисон. — Но Пембрук очень ловко повернул дело. У Уорнера не было никаких смягчающих обстоятельств. Он ничего не помнил: ни где взял револьвер, ни то, что сам спровоцировал Клейтона и вышел с ним в сад.

Наступило молчание. Оба старика задумчиво опустили головы, снова переживая старую драму.

— Это все?

— Да.

— Очень интересно, но где связь с нашим делом?

— Такова история Оливии Клейтон, — тихо проговорил Рэй.

— А при чем тут судья Робинсон?

— После смерти мужа миссис Клейтон вела довольно бурный образ жизни. Но я ни разу не слышал ни о каких шашнях с судьей.

— А с Уилксом?

— Тоже, вроде бы, нет.

— И что с ней теперь?

— Не знаю.

Дженнисон поднял руку и посмотрел на меня поверх очков.

— Погодите! Я что-то припоминаю. Рэй уже сказал вам, что, оставшись без мужа, миссис Клейтон решила пожить в свое удовольствие. Продав все акции Клейтона, вдова получила весьма приличную сумму, кроме того, ей выплатили большую страховку. Миссис Клейтон продолжала жить в шикарном особняке на Джексон-бульвар, но вскоре пристрастилась к наркотикам. Всего за несколько лет огромное состояние вылетело в трубу, а дом пошел с молотка. Чуть позже Оливию Клейтон обвинили в торговле наркотиками, но признали невменяемой и отправили в Грейстоун.

— В Грейстоун?

— Да. Там она и умерла лет пять назад.

Теперь уже я забегал по комнате.

— Что с вами? — с тревогой спросил Митчелл.

— Нашел! Вы что, не понимаете? Я слушаю вас битых два часа, пытаясь найти хоть какую-нибудь связь между Оливией Клейтон и убийством судьи. И наконец, вот она: Оливия Клейтон — судья — Уилкс — Грейстоун!

— Слабовато, — пробормотал Митчелл.

— Пусть. Все же ниточка существует. Вот что, Дженнисон, разыщите в старых подшивках все, что касается Оливии Клейтон.

Билл встал, поправил очки на носу и своей обычной шаркающей походкой вышел из кабинета. На пороге он обернулся.

— Все, что у нас есть, будет завтра у вас на столе.

Поразительно, насколько одно и то же повторяют из номера в номер газеты, рассказывая о каком-нибудь событии, всколыхнувшем читательский интерес. Целых четыре часа я читал статьи и заметки, подчеркнутые синим карандашом Дженнисона в подшивке «Гэзет», но не нашел ничего такого, что могло бы дополнить рассказ Митчелла и Дженнисона. В полдень, убедившись в бесполезности этого утомительного занятия, я отложил подшивку и пошел обедать.

К двум часам на моем столе оставалось лишь несколько последних газет, и одна заметка особенно привлекла мое внимание.

«Оливия Клейтон признана невменяемой.

Миссис Клейтон, вдова…»

Оливия Клейтон, на прошлой неделе обвиненная в торговле наркотиками, помещена сегодня в грейстоуновскую лечебницу для душевнобольных по распоряжению судьи Дж. Ф. Робинсона.

Экспертная комиссия в составе докторов Дж. Арнольда Уилкса, Аллена Рейнольдса и Престона Макфи, проводившая обследование, пришла к выводу о невменяемости подсудимой.

Я вызвал Рэя Митчелла. Он прочитал заметку, заглядывая через мое плечо, и вопросительно посмотрел на меня, не понимая, чем я так взволнован.

— Ну, и что? Ведь Дженнисон говорил вам, что Оливию Клейтон отправили в Грейстоун.

— Да, но он не сказал мне, кто ее туда отправил. Всю эту компанию, за исключением Макфи, я знаю.

— Макфи умер.

— Я в этом не сомневался, иначе и у него сейчас было бы тепленькое местечко. Теперь все ясно: это было подстроено.

— Вы хотите сказать…

— Почему бы и нет? Не исключено, что от нее захотели избавиться. И, как только мы узнаем причину, тайна судьи прояснится.

Митчелл пожал плечами.

— По-моему, притянуто за уши.

Я не собирался спорить и открыл единственную оставшуюся на моем столе подшивку. В ней сообщалось о смерти Оливии Клейтон.

— Четвертое июня, — пробормотал я, раскрывая газету на той полосе, где красовался один из моих первых репортажей, посвященный церемонии открытия новых корпусов Грейстоуна. Как раз четвертого июня доктор Уилкс показал нам еще пустые палаты. Больных собирались переселить на следующей неделе.

— Вам что-то не нравится? — спросил Митчелл.

— Многое. Судью терзали угрызения совести, потому что засадил Оливию Клейтон. Уилкс руководил экспертизой. И он же подготовил убийство судьи. Я уверен, что это не совпадение, а логическая цепочка. Нить — у меня в руках, и я во что бы то ни стало ее распутаю.

Четверть часа спустя я уже ехал в Грейстоун. Насколько я помнил, к кабинету Уилкса примыкала комната, все стены которой занимала картотека. По идее, карточка Оливии Клейтон должна быть в одном из ящиков. У меня было мало шансов найти ее, но я решил рискнуть.

В холле дежурный сказал, что директора нет в кабинете, и раньше, чем через полчаса, он не вернется.

— Я подожду, — ответил я, направляясь к кабинету.

Дверь была заперта на ключ.

Я вышел по боковой лестнице и оказался в саду. Несколько пациентов играли в бейсбол. Я присел на скамейку в тени рядом со сторожем.

— Вы — судья?

— Нет, вон тот старичок, Сэм Шеффер. Он прекрасно знает игру, но уже не может бегать. А потому уже десять лет судит.

Я тихо повторил:

— Сэм Шеффер… Ах, да, конечно! Кажется, он здесь очень давно…

— Восемнадцать лет. Сэма несколько раз выпускали, но он всегда возвращается. Это клептоман: крадет все, что видит. Болезнь такая. А во всем остальном он вполне нормальный. Да и другие здесь тоже не опасны.

Сторож, как видно, любил поговорить и долго рассказывал мне о своих подопечных. Когда игра закончилась, он встал и пошел на другую сторону площадки. Я же приблизился к Сэму Шефферу и представился другом Гарри Додда, с которым познакомился во время первого посещения Грейстоуна. Мы встретились с ним во дворе, где он подрезал кусты, и Гарри наговорил много непонятного, в частности, о какой-то Потерянной Душе — привидении, замурованном в стену казармы, и преследовавшем его своими криками и стонами по ночам. Тогда я не придал значения его рассказам и быстро с ним попрощался, сразу выбросив странного Гарри из головы. И вот сейчас это имя мне очень пригодилось для знакомства с Сэмом. Но помнил ли его Сэм?

— Помню ли я Гарри? Конечно! В последний раз мы виделись, когда я вышел отсюда лет шесть назад. Он все еще садовник у судьи Робинсона?

— Да.

Мы медленно подошли к скамейке и сели.

— Гарри до сих пор считает Грейстоун адом и радуется, что вырвался отсюда. Сейчас ему здесь было бы лучше.

— В больнице он чувствовал себя несчастным.

— Да, но тогда мы жили в старых корпусах. Теперь-то стало по-другому. Каждый день можно играть в бейсбол. И палаты гораздо удобнее, чем во времена Гарри.

— Знаете, он мне рассказывал о какой-то Потерянной Душе. Это не давало ему покоя.

— Вот как?

— Да, он сказал, что слышал стоны привидения, замурованного в стену.

Шеффер расхохотался.

— Какое там привидение! Просто бедная женщина, которая кричала и стонала дни и ночи напролет. Гарри — как ребенок. Я и не стал его разубеждать — пусть себе верит в призраков.

— Он говорил, что слышал ее по ночам…

— Потому-то Гарри и думал, что это привидение. Днем мы не могли слышать женщину из-за постоянного шума, а по вечерам ее голос доносился до нас, потому что в стене между нашими камерами проходил дымоход, а несчастную держали внизу, под нами. Сам-то я быстро во всем разобрался, но Гарри ничего объяснять не стал. — Он замолчал, серьезно посмотрел на меня и вдруг весело подмигнул. — Я стал искать во время прогулок и нашел.

— Очень интересно! И что же вы нашли?

— В общем, ничего особенного. Эта женщина сидела водной из подвальных камер. Почему ее загнали туда? Не знаю. По крайней мере, в подвалах больше никого не было. Беднягу оставили там, даже когда нас всех переселили в новые корпуса.

— А вы всегда сидели в одной и той же камере, по соседству с Гарри?

— Да, целых тринадцать лет. Каждый вечер я прижимался ухом к стене и прислушивался: как она там. Через несколько месяцев бедняжка перестала звать на помощь, а стала разговаривать сама с собой. Я так думаю, потому что других голосов ни разу не слышал. Она разговаривала и в тот вечер, когда нас переводили. Значит, была жива. Эта женщина и сейчас там.

— Откуда вы знаете?

— Наблюдаю. Я ни разу не видел ее, но считаю почти подружкой. Моя камера сейчас на пятом этаже, в пятьдесят третьем блоке, — это в левом крыле с другой стороны. Из окна я вижу старые корпуса, и если бы этой женщины там не было, то зачем миссис Морган стала бы приходить сюда три раза в неделю?

— А кто такая миссис Морган?

— Вы не знаете Нелли Морган? Когда она еще была старшей сестрой в Грейстоуне, мы называли ее Мамашей Морган. Потом она ушла на пенсию. С тех пор через день, как только стемнеет, она приезжает в Грейстоун и приносит какие-то пакеты. — Сэм еще раз подмигнул и хитро улыбнулся. — Оставляет машину у ворот, проходит через огород и на несколько минут исчезает в старом корпусе, а потом выходит, но уже без пакетов. Когда темнеет рано, почти ничего не видно, но уж я-то Мамашу Морган не спутаю ни с кем.

— Она и сейчас приезжает?

— В последний раз я видел ее позавчера вечером. Иногда, правда, очень редко, к ней приходит доктор Уилкс. Тогда я понимаю, что женщина заболела. А когда Мамаша Морган перестанет приезжать, станет ясно, что незнакомка умерла.

— Замечательная история.

— Только никому не говорите, иначе меня могут перевести в другую палату, а мне нравится моя. Я вам все выложил только потому, что вы — друг Гарри, и он рассказывал вам о Потерянной Душе.

— Не беспокойтесь. Я никому ничего не скажу, даже Гарри.

— Вот-вот, пусть продолжает верить в свое привидение!

Я быстро вернулся в холл и сразу заметил, что дверь в кабинет Уилкса приоткрыта.

— Доктор Уилкс вернулся и сразу вышел, — сообщил мне дежурный.

Я поспешил в кабинет, прикидывая, хватит ли мне времени. Дверь в архив была распахнута. Вокруг — ни души. Я отыскал глазами ящики с буквой «К» и выдвинул тот, на котором значилось «Клан — Клей». Никакой карточки на имя Клейтон там не оказалось.

Я обошел комнату. Если бы мне удалось найти карточку, я бы переснял ее и постарался вернуть на место. Внезапно мое внимание привлек шкаф, стоявший отдельно от прочих. «Свидетельства о смерти», — прочел я.

Но только протянул руку к ящику, помеченному «Кле — Кре», как за моей спиной послышался неприятный голос:

— Что вы здесь делаете?

Я обернулся — в дверях стоял Уилкс.

— Здравствуйте, доктор.

Глаза Уилкса злобно поблескивали, но он старался сохранить спокойствие.

— Вы что-то искали?

— Нет, ничего. Я ждал вас и, честно говоря, надеялся, что вас не будет еще хотя бы минут пять.

Я вышел вслед за ним в кабинет. Он закрыл за нами дверь и сел.

— Спенс, вы переходите все границы. Что вы искали? Какие карточки вам понадобились?

— Допустим, меня интересуют обитатели шестнадцатого блока. Я же вам говорил, что собираюсь написать серию статей о «Клетке».

Какое-то время он молча смотрел на меня, наверняка раздумывая, что именно мне известно, и неожиданно воскликнул:

— Предупреждаю вас, Спенс! Не лезьте на рожон!

Я придвинул ногой стул и уселся напротив Уилкса.

— Вы, кажется, угрожаете мне, доктор Уилкс? Перестаньте, руки коротки!

— Я не намерен с вами препираться. Советую только не соваться в чужие дела. А то… — Он не закончил и нервно забарабанил пальцами по столу.

— Нет уж, договаривайте! Что означает эта угроза?

Уилкс не ответил. По-прежнему барабаня по столу, он сверлил меня взглядом, надеясь, что я не выдержу и опущу глаза.

Я встал и перегнулся через стол.

— Кишка тонка! Ничего-то вы со мной не сделаете! — И я вышел, хлопнув дверью.

Полчаса спустя, подъехав к дому, я заметил Джо Доминика. По-видимому, он ждал меня. Это был красивый смуглолицый паренье большими карими глазами. Ближайший помощник Керфью питал слабость к шикарным нарядам. На сей раз он облачился в белый костюм и голубую шелковую рубашку. Не вынимая рук из карманов двубортного пиджака, Джо презрительно и нагло взирал на меня.

Я остановился в двух шагах и несколько раз смерил его взглядом. Наконец, наши глаза встретились. Когда Доминик работал, а в данный момент он именно этим и занимался, в глазах его читалась угроза. И частенько этого оказывалось достаточно, чтобы запугать какого-нибудь слабака.

— Вот это да! Насколько я понимаю, Уилкс уже успел вам позвонить?

— У меня к вам порученьице, — сквозь зубы процедил Доминик.

Я молча повернулся к нему спиной и вошел в подъезд. Поднявшись, позвонил Митчеллу. Рэй как раз собирался уходить из редакции.

— Подождите, я приеду минут через двадцать.

— Жена будет вне себя, — недовольно проворчал он. — У нас сегодня гости.

— Что поделаешь! События развиваются слишком быстро — нельзя терять ни минуты.

Приехав в редакцию, я сразу же рассказал Рэю все, что узнал об Оливии Клейтон. Он слушал спокойно, явно не разделяя моего воодушевления. Прагматичный Митчелл никак не мог уверовать в то, что жертва Робинсонов все еще заточена в старом корпусе Грейстоуна.

— По-моему, вы слишком всерьез приняли рассказ сумасшедшего, — заметил он, когда я закончил.

— В нем нет никаких противоречий. Кроме того, я уже успел кое-что проверить, после того, как распрощался с Уилксом. Во-первых, нашел место, где всегда останавливается автомобиль, во-вторых, тропинку, ведущую через огород к старым корпусам.

— Это уже лучше.

— Перед тем, как идти сюда, я нашел в телефонной книге имя Нелли Морган. Она вышла на пенсию и снимает квартиру в Сент-Реджис. Только не говорите мне, что на пенсию медсестры можно жить в этом квартале! Откуда же у нее деньги?

— Совсем хорошо. Но что со всем этим делать? Ничего. Мы в том же положении, что и Хэтфилд. Знаем много, а доказательств — никаких. Все равно, что пылинка в солнечном луче — видишь, да не схватишь!

— Для начала я хочу повидаться с Оливией Клейтон. Вот кто ответит на все наши вопросы!

— Да, если она в Грейстоуне. Но для ордера на обыск нужны веские причины. Не дай Бог, попадем пальцем в небо, уж «Трибьюн» не упустит случая поиздеваться. — Немного помолчав, Рэй добавил: — У нас пока слишком мало фактов, Джерри, чтобы что-то предпринять.

— Согласен. Но это не должно нас останавливать. Я знаю, где Оливия Клейтон. И сегодня же вечером мы отправимся к ней в Грейстоун.

— Ничего у нас не получится, тем более что у вас на хвосте ребята Керфью.

— Это мы еще посмотрим! Давайте-ка испробуем футбольную тактику: быстрый прорыв по флангу и стремительное перемещение в центр. Вечером я поведу Милли Андерс потанцевать в «Казино» и постараюсь как можно больше намозолить глаза.

— А дальше?

— Уилкс еще ничего не решил окончательно. Он не знает, насколько я осведомлен, а потому просто велел Керфью поругать и удержать меня. Все это блеф чистой воды.

— Не очень-то расслабляйтесь!

— Я им не Джонас Хэтфилд! Керфью не рискнет действовать со мной с позиции силы. На этом-то мы и сыграем. Сегодня вечером за мной наверняка будут следить, но никому не придет в голову, что я решил не терять ни минуты.

— Я уже говорил: вам сядут на хвост.

— Вероятно. Но от этого пострадала бы только репутация Милли, а она и так давным-давно наплевала на всяческие приличия. Следить будут за моей машиной, которую я оставлю у подъезда мисс Андерс, — вот пусть себе и ждут, пока я выйду. А мы тем временем отправимся за Оливией Клейтон и перевезем ее ко мне. И все — можно считать, победа за нами. Нам хватит суток, чтобы перевернуть весь город вверх дном. — Я порывисто вскочил и принялся нетерпеливо мерить шагами комнату. — Мы их всех возьмем за горло, Рэй! И Эндрю Робинсона — первым. Мокрого места не останется!

— Надеюсь, вы не слишком рассчитываете на показания Оливии Клейтон?

— А почему бы и нет?

— Она — душевнобольная. Даже если бедная женщина была нормальной, когда ее посадили, то уж за шестнадцать лет взаперти наверняка свихнулась. Стало быть, ее показания никто не примет всерьез.

— И все-таки Оливия Клейтон будет у нас. Мне этого достаточно. Наше дело — ставить вопросы, а уж они пусть отвечают, если смогут. — Я схватил Митчелла за плечи и несколько раз сильно встряхнул. — Старина Рэй, завтра будем праздновать победу! Я сейчас уйду, а вы задержитесь еще минут на пятнадцать. Скорее всего, этот тип из банды Керфью, который провожал меня сюда, все еще торчит на тротуаре, и не отстанет. От меня. До часу ночи я буду паинькой.

— А я, когда буду уезжать, попрошу машину у кого-нибудь. Что до инструментов, то мой слуга быстро раздобудет все необходимое.

— Постарайтесь ничего не забыть. Дело предстоит нелегкое: придется пилить решетку на окне, а уж что нас ждет внутри — предвидеть вообще невозможно.

— Не беспокойтесь. Я ничего не забуду.

Когда я вышел из редакции, на противоположном тротуаре меня поджидал молодой парень. При виде меня он бросил сигарету и слегка надвинул на глаза шляпу. Но вместо того, чтобы сесть в машину, я направился прямо к незнакомцу.

— Вы меня ждете?

Бледный худой паренек испуганно посмотрел на меня.

— Не бойтесь, я вас не обижу.

— А я и не боюсь!

— Так, значит, это вам велено за мной следить?

Он молча отвел глаза.

— Ну, что ж, пожалуй, я облегчу вам задачу. Сейчас уже темно, а езжу я очень быстро… Так что, пошли.

— Чего-чего?..

Я взял его за руку, подтащил к машине и усадил рядом.

— Мне-то наплевать, следят за мной или нет, но вы еще так молоды, а Керфью шутить не любит.

— Куда вы меня везете?

— С собой. Так вы меня уж точно не упустите.

Я затормозил возле дома, оставил его в машине, а сам поднялся переодеться. Через десять минут с плащом в руках я вышел на улицу.

Парень окинул оценивающим взглядом мой белый смокинг.

— Вы похожи на бармена, — восхищенно прошептал он.

— Будете хорошо работать — скоро купите себе такой же. Сможете одеваться не хуже Доминика… до того дня, как ваша задница опустится на электрический стул. Там ваша элегантность будет всем до лампочки.

Он не ответил. Когда мы подъехали к дому Милли, я доверительно проговорил:

— Дальше вам придется добираться своим ходом. Здесь живет одна моя знакомая, и я веду ее ужинать в «Казино». Можете не верить мне на слово. Найдите такси и поезжайте следом.

— Ну и странный вы тип!

— Нет, просто хочу вам помочь. Чем стремительнее будет ваша карьера, тем скорее вы усядетесь на электрический стул.

Мы с Милли поужинали в «Казино» на открытой веранде. По небу плыли тяжелые черные тучи, и я радовался: темная ночь только благоприятствовала операции.

Я нарочно выбрал столик поближе к танцплощадке, и Джек Керфью сразу заметил меня. Когда он подошел, мы уже заканчивали ужинать.

— Добрый вечер, Керфью. — Я вежливо привстал.

Он поклонился Милли и пожал мне руку.

— Ах, мистер Керфью, надеюсь, вы не позволите этому противному дождю начаться и испортить нам настроение, — пошутила Милли. — Здесь так хорошо!

— Сделаю все возможное, но, уверяю вас, внутри не хуже. Вы не возражаете, мисс, если я похищу у вас мистера Спенса на пять минут? Мне нужно кое-что ему сказать.

Милли скорчила недовольную гримаску.

— Оркестр вот-вот заиграет мою любимую румбу, а по мне, пусть лучше мороженое растает — только бы не пропустить этот танец!

— Тогда увидимся после, — ответил я Керфью. — Я сам к вам зайду.

— Какой приятный мужчина, — промурлыкала Милли, когда мы пошли танцевать. — Похож на немного постаревшего Кларка Гейбла. Ни за что не поверю всем этим ужасам, которые про него рассказывают!

— Я тоже, особенно когда начинают болтать, будто он за три дня дважды убил родную бабушку.

Кабинет Керфью сверкал роскошью: лакированное красное дерево и кожа. Окон не было — лишь массивная, также обитая кожей дверь. Благодаря искусной системе вентиляции воздух оставался всегда свежим. Керфью кивнул мне на глубокое кресло и сел сам. Между нами на круглом столике стояла бутылка виски, сифон и серебряное ведерко с кубиками льда.

— Может быть, вы пьете что-нибудь другое?

— Нет, виски наверняка превосходное. Малыш уже доложил вам?

Керфью расхохотался.

— Вы его потрясли!

— Надеюсь, он ничего не забыл — мы расстались всего на десять минут. Я, извините, принимал ванну.

Почувствовав в моем голосе сдерживаемое раздражение, Керфью перестал улыбаться.

— Зря не хотите воспринимать нас всерьез, Спенс.

— Я не привык переплачивать. А тут — обычная дешевка.

Он медленно покачал головой и с сожалением посмотрел на меня.

— Вы нарываетесь на неприятности.

— Только не надо меня пугать. Плевать я хотел на ваши угрозы. Я вам — не Джонас Хэтфилд. Попытайтесь приколоть мне на брюхо квитанцию и увидите, что из этого выйдет!

Керфью мелкими глотками прихлебывал виски.

— По-моему, урезонить можно любого!

— Купите очки, раз не видите, что за мной — самая влиятельная газета города! Это вы нарываетесь на неприятности. До сих пор мы вас не трогали, по крайней мере, пока вы не начали корчить из себя политического деятеля. Нам плевать, что вы обложили данью всех торговцев спиртным и содержателей притонов — к сожалению, это беда всех американских городов. Так что, какая разница — Джек Керфью или кто другой? Мы охотимся за более крупной дичью.

— Короче, вы не берете меня в расчет.

— Пока — да. Но, если захотим, можем изрядно попортить вам кровь. Поэтому лучше оставьте нас в покое.

— Так кто из нас кого пугает?

— У меня на столе лежит готовая подборка статей. И завтра же я могу начать кампанию против всего вашего ночного бизнеса. Хотите?

— Видали мы эти кампании!

— Да. Комариные укусы за пару-тройку недель до выборов. Но даже это действовало вам на нервы. Кабаки ваши закрывали, и приходилось тратить уйму денег, подкупая то одного, то другого чиновника. А помните, как три года назад на вас ополчилась Ассоциация женщин?

— Как видите, мы все еще живы!

— Так-то оно так, но вам пришлось прикрыть три четверти игорных и публичных домов, в ожидании, пока эти дамочки займутся чем-нибудь еще. И это стоило вам очень дорого. Если же за дело возьмусь я, то буду держаться до конца и вытрясу из вас все, вплоть до коронок. Не лучше ли оставить все, как есть? Я еще готов мириться с наглой рожей Доминика, но не переходите границ — пожалеете!

Я взял бокал и медленно допил виски. Керфью задумчиво разглядывал свои туфли.

— Лично мне это не будет стоить ни цента.

Наш синдикат за все заплатит — вот и все.

— Не морочьте мне голову! Сейчас вы работаете на Уилкса.

Он пронзил меня взглядом.

— К чему вы клоните?

— Сам еще не знаю, но и вы тоже. Меня в эту историю втянул Хэтфилд. Он хотел отомстить Робинсонам. Я выплатил аванс — тысячу долларов — и обещал еще четыре за сведения, из которых мог бы сделать прелюбопытную статейку. Но Хэтфилд так ничего и не принес, сами знаете почему. Однако я понял, что тут замешаны судья Робинсон и доктор Уилкс. Так что, нечего пудрить мне мозги — ваш синдикат вообще ни при чем.

Керфью долго смотрел на меня, затем угрожающе произнес:

— Мы будем следить за вами. И лучше не рыпайтесь, а то шлепнем, и дело с концом.

Я встал.

— Ладно, на сегодня хватит. В выходные надо отдыхать, а субботний вечер для того и создан, чтобы танцевать и веселиться.

— И все же подумайте, — посоветовал он, провожая меня до двери. — Вы — неплохой малый, и мне будет от души жаль, если с вами что-нибудь случится.

Я вернулся к Милли, не сомневаясь, что Керфью ни на секунду не заподозрит меня в намерении действовать безотлагательно. Возможно даже, снимет слежку до завтрашнего утра.

В час ночи я отвез Милли домой, но провел у нее не больше пятнадцати минут. Затем спустился на лифте в подвал и вышел через служебный ход и гараж. Пройдя еще сотню ярдов, поймал такси.

Митчелл уже ждал меня в машине.

— Полный порядок — никакой слежки. Вы все принесли?

— Да. С таким инструментом можно ограбить даже Федеральный банк. Я уже чувствую себя взломщиком!

Рэй гнал изо всех сил. Я накинул серый плащ поверх белого смокинга. Небо скрывали густые облака. Где-то на севере слышались раскаты грома, и спящая долина, казалось, вздрагивала от вспышек далеких молний.

— Ночка — что надо!

Я немного натянуто рассмеялся. Честно говоря, на душе было далеко не так спокойно, как хотелось бы. Нервы пошаливали, и от этого становилось еще больше не по себе. В сущности, мной двигала лишь смутная догадка, а в подобных случаях душу охватывает почти болезненная тревога. Однако надо было стряхнуть оцепенение. Если Керфью не распорядился оставить меня сегодня в покое, бледный молодой человек продолжает любоваться моей машиной у дома Милли. Стало быть, с этой стороны опасаться нечего.

Выехав на грейстоунскую дорогу, Митчелл сбросил газ, выключил свет, и машина остановилась в нескольких шагах от шоссе. Я взял сумку с инструментами, и мы стали искать тропинку, ведущую в огород. Слева высилась темная громада новых корпусов, и мы отчетливо различали ее всякий раз, когда вспышка молнии прорезала темноту.

Мы прошли по тропинке через заброшенный огород и оказались на пустыре, заваленном строительным мусором. Идти приходилось осторожно.

— Можете включить фонарь, — сказал я. — Здесь, за старым корпусом, нас не видно.

Я опустил на землю сумку и наклонился, выбирая подходящий напильник, а Митчелл включил фонарь и пошел к стене. Услышав приглушенное ругательство, я обернулся. Рэй стоял неподвижно, направив луч фонаря в пустоту.

Я тоже невольно выругался.

Стена исчезла. Конечно, не полностью, но в ней зияла огромная дыра. Я бросил инструменты, взял у Рэя фонарь и пошел к развалинам. На одной из балок, поддерживавших остатки стены, висела табличка. На ней большими красными буквами было написано:

ОПАСНО!

ЗДАНИЕ ПОДЛЕЖИТ СНОСУ!

Справа и слева высились кучи камней.

Мы пробрались в подвал, заваленный разными обломками. Одно помещение, со стороны фасада, еще оставалось нетронутым, но и там было пусто.

— Рэй, они опередили нас!

Он положил руку мне на плечо.

— Мне очень жаль, Джерри…

— Ее держали именно здесь. Вот дымоход, через который крики и стоны доносились до камер Сэма и Гарри. А впрочем, какая теперь разница, когда несчастную женщину уже увезли!

Мы вышли, и я, уже не таясь, освещал дорогу фонариком. Строители взялись за дело всерьез: на соседнем пустыре возвышался кран, а возле кучи мусора стоял большой ящик с инструментами.

— У них в запасе было семь часов. Я ушел от Уилкса примерно в половине шестого.

— За это время можно было добиться разрешения на снос мэрии, — заметил Митчелл. — Да, видать, шустрые ребята! Неужели мы так и не сможем обставить их?

— Кто знает? Я лично не отчаиваюсь. Эту женщину мы еще найдем.

— Если ее не убили…

— Навряд ли. За шестнадцать лет они могли безнаказанно избавиться от нее. А не найду — так все равно не сдамся! Это был один из моих козырей, но далеко не последний.

— Дождь пошел, — проговорил Рэй. — Может, вернемся?

Луч фонаря скользнул по ящику с инструментами.

— Представляю, как они сейчас смеются над нами, — со злостью пробормотал я. — Им не… — И вдруг остановился на полуслове, ошарашенно глядя на ящик. Несколько раз перечитав крупную надпись на боку, я вздрогнул и схватил Митчелла за руку.

— Нет, вы только поглядите!

— В чем дело?

— Вот оно! Я был прав! Как же я сразу не догадался, Рэй? Смотрите, что написано на ящике! Видите?

— Ну, и что? — пожал он плечами. — Тут написано: «Ноэль Ленахан. Строительные работы». И что в этом особенного?

Я осветил кран.

— Ага, то же имя. Вам это ни о чем не говорит?

— Нет.

Я погасил фонарь и подобрал сумку с инструментами. Мы пошли по тропинке к машине, и я бросил на ходу:

— Надеюсь, Рэй, на этот раз я не ошибся.

 

Глава 5

Когда Митчелл подвез меня к дому Милли Андерс, я сразу заметил, что крыша моего кабриолета поднята. Мы с Рэем попрощались, и через несколько секунд я уже открывал дверцу моей машины. Вид спящего на переднем сиденье бледного молодого человека меня ничуть не удивил.

— Эй, подвиньтесь-ка! — Я слегка встряхнул его. — Ну, и паршивая же из вас ищейка. Я мог спокойно уйти пешком. Уже почти половина пятого. Когда вы должны им позвонить? Ночью?

— Нет, завтра утром. Как только вы вернетесь домой, я могу идти спать. Ну, и собачья работенка!

— Зачем же вы этим занимаетесь?

— Надо ведь на что-то жить! Я приехал из Питтсбурга вместе с приятелем, который знает Доминика.

— Уже сидел?

— Год исправительных работ. Пять лет назад. Мне тогда было двенадцать. И с тех пор еще несколько раз… так, по мелочам…

— А вы не очень похожи на бандита. Почему бы вам не заняться чем-нибудь приличным?

— Для этого надо найти работу.

— Нет проблем. Когда решите «завязать», зайдите ко мне в «Гэзет».

Он вытаращил глаза.

— Что-то я вас не понимаю…

— Можете не торопиться. Приходите, когда созреете. Где вы живете?

— Снимаю комнату.

— Вас подвезти?

— Нет. Я должен расстаться с вами в Бэкингеме.

Когда я загнал машину в гараж, бледный молодой человек назвал свое имя: Джимми Уэллс. Он поднял воротник плаща, поглубже надвинул кепку и вышел под дождь.

Едва войдя в квартиру, я бросился к столу и схватил телефонный справочник. Фирма «Ноэль Ленахан и К°» не значилась ни в алфавитном указателе, ни в разделе «Строительные компании». Справочник вышел в сентябре прошлого года. Я позвонил ночному портье и попросил принести специальное приложение, выходящее раз в две недели. Там-то я и обнаружил «Ноэля Ленахана и К°».

За окном уже брезжил рассвет, но спать не хотелось. Я разделся и налил себе виски с содовой. Последующие два часа я провел в кресле-качалке — надо было пораскинуть мозгами. Теперь передо мной стояла вполне конкретная задача, время теорий и загадок миновало. Все догадки, вертевшиеся в голове со дня смерти судьи, улеглись в стройную систему. Таким внезапным прозрением я был обязан исключительно надписи на ящике для инструментов.

Но это, конечно, не значило, что все трудности позади. Я знал, как опасно недооценивать противника. Мои враги соображали быстро и действовали без промедления. Бдительность их не ослабевала ни на секунду. Меня они не слишком опасались, но, судя по тому, как старались опередить возможные удары, все же принимали в расчет.

Хотя большая часть собранных мной доказательств была, строго говоря, из области предположений, все вместе они сплетались в крепкую сеть.

Я знал, где Оливия Клейтон, по крайней мере, догадывался. Если я ошибался, значит, в моих руках всего-навсего деревяшка, но если был прав, то батарея пополнялась еще одним заряженным стволом. Кроме того, у меня были: перерезанное горло Кеннеди; свидетельство доктора Хейли, Мамаша Морган, а также «Ноэль Ленахан и К°».

Рассвело. Я выключил свет, задернул шторы, лег в постель, и впервые за последние две недели уснул, не раздумывая, почему доктор Уилкс так внезапно покинул в тот вечер дом судьи.

Через свою подругу, секретаршу Уилкса, Милли Андерс помогла мне выяснить, что в субботу в шесть сорок вечера в Грейстоун поступила новая больная: Дора Уилкокс, шестидесяти лет, без работы и средств к существованию, без определенного места жительства. Диагноз: ярко выраженное психическое расстройство.

Даже более чем скептически настроенный Рэй Митчелл согласился, что Дора Уилкокс и Оливия Клейтон — одно и то же лицо.

— Что вы собираетесь делать?

— Пока ничего. Я знаю, где она. Подождем удобного момента.

— Есть еще что-нибудь новенькое?

— Нет. За мной круглые сутки следят. Их четверо, и они постоянно сменяют друг друга. Керфью прекрасно осведомлен о каждом моем шаге, начиная с субботы, за исключением, разумеется, нашей маленькой экскурсии в Грейстоун. Я пока выжидаю. А станет невмоготу — тогда посмотрим.

Невмоготу стало в ближайшее воскресенье, когда я вышел из дома, собираясь отправиться к Эллен. Один из ребят Керфью нагло ждал меня на тротуаре, его мотоцикл стоял рядом с моей машиной. Стоило мне открыть дверцу, как он тут же завел свой мотоцикл. Внезапно я почувствовал, что это последняя капля: мы с Эллен задумали прокатиться за город, и я вовсе не желал, чтобы этот тип увязался за нами. Я подошел к нему.

— Сегодня вы за мной не поедете!

— Да ну? Это вы так решили?

— Да. Вы меня поняли?

— Я имею право гулять, где вздумается.

Я вынул из кармана перочинный нож, открыл большое лезвие и до упора воткнул в шину мотоцикла.

— Придется малость подкачать, а вообще — пусть Доминик купит вам новый. Только не пытайтесь угнаться за мной со спущенной шиной. Это опасно для здоровья.

Он с ненавистью посмотрел на меня, не осмеливаясь ни возразить, ни шевельнуться.

— Вот и умница! Спорить бесполезно — не та весовая категория.

Я сел в машину и укатил. Конечно, проку от моего поступка было немного, но зато я отвел душу. Ясно, что парень сразу позвонит Доминику, и меня засекут еще в пределах центра.

Тут-то я и решил положить конец этой осточертевшей мне слежке, начавшей действовать на нервы. По-видимому, от моего добродушия эти мерзавцы только наглели. И вот сегодня мое терпение лопнуло. Из сети Керфью не выпутаешься, ее можно только порвать. Я, наконец, решился.

Эллен сидела с дядей на крыльце. С тех пор, как судьи не стало, Эндрю навещал племянницу каждый день.

— Джерри, дядя предлагает мне переехать к нему, — тут же сообщила мне Эллен и незаметно кивнула.

Я повернулся к Эндрю, ошарашив его словами:

— Мы с Эллен решили пожениться.

— Когда?

— Меня бы вполне устроило сегодня, но она хочет подождать еще пару недель.

Эндрю задумался, потом посмотрел на племянницу.

— Вы что, просите у меня благословения? — тихо спросил он.

— Я знаю, ты не одобряешь этого решения, но ничто не помешает мне выйти за Джерри!

Эндрю взял девушку за руку и, обращаясь ко мне, сказал:

— Поймите меня правильно, Джерри, я ничего не имею против вас и уверен, что более достойного мужа Эллен не найти. Но вы же твердо решили оставаться моим врагом, все время пытаетесь свалить меня, разорить, лишить влияния.

— Совершенно верно.

— Но почему? Жаждете занять мое место?

— Нет.

— Жаль. Если бы причина вашей враждебности была только в этом, я бы к свадьбе преподнес вам такую власть, о которой вы и мечтать не смели. Впрочем, я уже предлагал…

— Нет, к власти я не стремлюсь. Вам этого не понять, не так ли? Для вас власть — религия.

— Вы правы. А во что веруете вы?

— Не знаю. Вероятно, мной просто движет желание завершить начатое. А о награде я не думаю.

— Слишком старомодно, Джерри. Так рассуждал ваш отец.

— Но я продолжаю его дело…

Эллен сидела, низко опустив голову. Думая, что мы на нее не смотрим, она время от времени поднимала руку и смахивала со щеки слезинку.

— Должны же вы понимать, насколько деликатно наше положение! — серьезно заметил Эндрю. — Я — глава семьи, а Эллен носит фамилию Робинсон.

— Ничего, скоро она сменит ее на мою. И у нас будет своя семья. Не менее могущественная, чем ваша, но мы достигнем этого другими средствами.

Эллен вскочила и убежала в дом. Дядя проводил ее взглядом, и лицо его вдруг погрустнело.

— Я хотел с вами поговорить, — признался я. — Мое терпение лопнуло. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. За мной следят день и ночь. Не знаю, чей это приказ — ваш или доктора Уилкса…

— Мой.

— С меня хватит!

— Нет, милейший, так будет всегда.

— Не выйдет. Я с этим покончу, пусть даже силой.

— То есть?

— Я объявляю вам войну. Если понадобится, найму банду гангстеров и привезу ее в Мидленд. Их будет много, и пощады не ждите.

— Это было бы ужасно, — пробормотал Эндрю.

— Я им хорошо заплачу, а, кроме того, пообещаю в награду все хозяйство Керфью.

Большой Босс начал тихонько насвистывать.

— Вы думаете, что я на это не способен?! — рассердился я.

— Напротив. Но, повторяю, это было бы ужасно.

— Разве вы не делаете то же самое уже двадцать лет? Все это мне не по душе, но вы не оставляете другого выхода. И уж если я примусь за дело, меня ничто не остановит…

— Джерри, по-моему, мы говорим на разных языках, и оба запутались: я не уверен, что вы сами знаете, к чему стремитесь, и не знаю, в чем именно хочу вам помешать. Вы правы: хорошо организованная банда может и вправду поставить на уши весь город. Прольется кровь. Погибнут и мои, и ваши люди — потеря невелика, но будут и невинные жертвы: женщины, дети, полицейские — отцы семейств.

— И все-таки, если вы меня вынудите, я на это пойду.

Он покачал головой.

— В таком случае, лучше поискать мирное решение.

— Что ж, давайте попробуем.

— Вы хоть знаете, чего хотите?

— Я хочу знать, почему шестнадцать лет назад Оливию Клейтон незаконно посадили в Грейстоун.

— Почему незаконно?

— Это мне известно. Я знаю, в каких условиях она жила там все эти годы, и знаю, где она сейчас. Говорю открыто, потому что вы уже не в силах что-либо изменить. С Доры Уилкокс не спускают глаз. И если она вдруг исчезнет, доктору Уилксу придется давать объяснения.

— И, по-вашему, я замешан в этой истории?

— Сейчас пытаюсь это доказать. А тогда уж возьму вас за горло и больше не отпущу, Эндрю Робинсон!

— Все это случилось без моего ведома, а я узнал лишь после смерти брата. Последние месяцы я чувствовал, что его гложут угрызения совести, но не догадывался, почему. — Большой Босс помолчал и грустно добавил: — И лучше бы я навсегда остался в неведении… Мой брат был неплохим человеком… Но эта женщина стала его шантажировать. Если вы копались в ее прошлом, то должны знать, что это была за особа: мотовка, без стыда, без совести. А судья имел глупость увлечься ею. Начался непродолжительный роман. И, к сожалению, у миссис Клейтон остались доказательства. Брат был в полном отчаянии. Оливия Клейтон разорила бы его, не моргнув глазом. Что сталось бы с его женой и дочерью, тогда еще совсем маленькой? Вот он и упек мерзавку в Грейстоун.

Из меня словно выпустили воздух.

— Значит, вся моя работа насмарку… Какой смысл чернить память отца Эллен?

— Вот именно. А против меня у вас ничего нет. Уилкс же согласился потому, что дружил с судьей и, уступив однажды, не мог идти на попятный. Кстати, Оливия Клейтон и тогда была немного не в себе, а уж теперь окончательно свихнулась.

— После шестнадцати лет в дурдоме — немудрено.

— Уилкс о ней хорошо заботился, ей отвели удобную комнату, за ней ухаживали… — Робинсон опять немного помолчал. — Эллен ничего об этом не знает… если, конечно, вы ей не рассказали.

— Нет, я ничего ей не говорил.

— Теперь вам все известно. Судья умер, и не в ваших интересах обливать грязью его имя. А насчет Уилкса имейте в виду: я его в обиду не дам. Он рассказал мне обо всем, когда понял, что вы напали на след, и я обещал, что ему не о чем волноваться. От своего слова я не отступлю. К тому же не думаю, чтобы у вас хватило доказательств.

— Вы правы.

— И уж я постараюсь, чтобы вы их никогда не нашли.

Я встал и подошел к приоткрытой двери.

— Дорогая, вы еще не готовы?

— Сейчас-сейчас, — ответила Элллен.

Я вернулся к Робинсону.

— Будь я уверен, что вы тут ни при чем, сегодня бросил бы все к чертовой матери.

— А я и в самом деле ни при чем.

— Тогда пусть ваши люди оставят меня в покое.

Большой Босс встал и протянул мне руку. Я пожал ее.

— Я поговорю с Керфью завтра, — пообещал Эндрю. — Сегодня это невозможно.

— Позвоните Доминику.

— Нет. Я никогда не общаюсь с ним напрямую. Черт возьми, неужели вы не можете потерпеть до завтра?

— Пожалуй, нет.

— Выходит, весь наш разговор впустую?

— Что делать? Перемирие начнется, только когда вы уберете слежку.

— Завтра.

На пороге показалась Эллен. Эндрю встал и начал прощаться. Как только он ушел, Эллен призналась мне:

— Я была в гостиной и все слышала.

— Ну, и что скажете?

— Не верю, что папа мог так поступить.

— Но ведь это он подписал постановление суда.

— Я не об этом. Папа, бесспорно, виноват, но я уверена: он оставался верен матери. Когда мама умерла, мне было девять лет. Отец обожал ее.

Я обхватил ее за плечи и крепко прижал к себе.

— Наберитесь мужества, дорогая.

— Неужели мы когда-нибудь будем счастливы?

— Не сомневаюсь. Но прежде надо пережить это испытание до конца.

— Да, отступать уже слишком поздно.

— Осталось совсем немного. Я уже почти закончил расследование.

— Вам не хватает доказательств?

— Нет, надо только кое-что проверить. Я это сделаю сегодня же.

— Но ведь за нами будут следить!

— Я попытаюсь удрать, а не выйдет — наплевать. Все равно меня не остановишь, да и пора выкладывать карты на стол.

— Мне страшно, Джерри… они убьют вас!

— Я сумею себя защитить, дорогая.

Какое-то время она задумчиво смотрела на залитый солнцем сад.

— Все мысли только о вас, Джерри. И пусть дядя считает, что я предаю Робинсонов, мне ничуть не стыдно.

Наш разговор прервал шум мотора, и я увидел, как один из моих преследователей остановил мотоцикл у ворот.

— Ну, вот, опять, — дрожащим голосом проговорила Эллен.

— Сейчас я от него избавлюсь.

— Будьте осторожны, милый!

Я улыбнулся, ласково погладил девушку по щеке и сбежал с крыльца. Мотор мотоцикла все еще урчал. Молодой человек смерил меня взглядом, явно пытаясь подражать наглым манерам Доминика.

— Так это вы собираетесь за мной следить?

— А ты думал? С чего бы я сюда притащился?

— Вы за мной не поедете.

— Да ну? — Его правая рука потянулась к боковому карману. — Только попробуйте сыграть со мной ту же шутку, что с Джеком, и…

Парню не удалось договорить. Я размахнулся и одним ударом сшиб его с сиденья. Мотоциклист рухнул на асфальт, и я, не дав ему опомниться, выхватил из кармана его куртки револьвер, потом рванул за грудки и поставил на ноги. Из угла его разбитого рта на рубашку стекала струйка крови.

Я разжал пальцы — несколько секунд парень стоял в полном оцепенении, а затем его лицо исказила бессильная ярость: я спокойно вытащил из кармана перочинный нож и одно за другим вспорол оба колеса мотоцикла.

— Вот так. Если хотите позвонить Доминику — ближайший автомат в пяти минутах отсюда, четвертый поворот направо.

Парень повернулся на каблуках и убежал. Из ворот выехала моя машина, за рулем сидела Эллен. Она открыла дверцу и подвинулась, пропуская меня за руль.

— Джерри, теперь они окончательно взбесятся.

— Тем лучше.

Я нажал на газ, и вскоре центр города остался позади. Наш преследователь, наверное, только добрался до телефонной будки, а мы уже катили по Северному бульвару. Вряд ли ищейки Доминика разыщут нас, прежде чем мы снова вернемся в центр.

Мы свернули на безлюдную узкую улочку, и я указал Эллен на грязную деревянную развалюху.

— Вот здесь раньше жил Ленахан.

Еще несколько миль — и мы выехали из города по Карсон-авеню. Теперь мы мчались по широкой дороге среди садов и ухоженных вилл. Я остановил машину возле двухэтажного коттеджа. На подъездной дорожке за воротами красовался новенький автомобиль.

— А вот здесь он живет теперь.

Миссис Ленахан проводила меня в гостиную и попросила подождать. Здесь все было новым, только что из магазина: кресла, диван, ковер. В комнате еще не выветрился запах краски и свежеструганного дерева. В камине сверкала не тронутая сажей решетка.

Сам Ленахан, войдя в комнату, выглядел смущенным, как принарядившийся в воскресный день рабочий. Воротник явно натирал шею, а завязанный неумелой рукой галстук съехал набок.

Я знал историю этого человека (один из наших репортеров изловчился взять у него интервью во время следствия по делу о смерти Мэджи). В свое время Ленахан работал на стройке чернорабочим, потом плотником и каменщиком. У него было шестеро детей, но, несмотря на все жизненные неурядицы, он всегда оставался честным человеком и хорошим отцом семейства. Я понимал, что справиться с ним будет несложно.

Мы пожали друг другу руки.

— Моя фамилия Спенс, я — из «Гэзет».

Ленахан был явно не в восторге.

— Надоели мне все газеты, но все-таки спасибо, вы хорошо обо мне написали.

Я жестом остановил его.

— Ладно-ладно, деловому человеку негоже пренебрегать бесплатной рекламой. Смотрите, что она принесла вам: красивый дом, новая машина, процветающая фирма…

Я сел на диван, а он осторожно опустился на краешек кресла. Было ясно, что Ленахан предпочел бы разговаривать, сидя на ступеньках крыльца.

— Мы напечатаем такое интервью, что оно наделает шуму от Атлантики до Тихого океана. Какое удивительное приключение! Какая стремительная карьера! Вчерашний безработный — владелец крупной компании!

Ленахан смущенно теребил пальцы.

— Не хочу я больше никаких статей!

Но я, не обращая на него внимания, продолжал:

— Как же мы назовем это интервью? «Из грязи — в князи»? Нет? Придумаем что-нибудь еще. А как вам вот это: «Убийство покойника»?

Кровь отхлынула от лица Ленахана, и оно приобрело землисто-серый оттенок. Он подался вперед и чуть не упал с кресла.

— Нет, — продолжал я, — так тоже не пойдет. Может быть, лучше «Ленахан и Волшебник»? Как, по-вашему?

— Я… я не понимаю, сэр!

— Ну, так давайте я расскажу вам всю историю. Уверен, что дело сразу прояснится. Вы целый год сидели без работы. Время от времени кое-что, конечно, перепадало, но семья просто умирала с голоду. Иногда вы брали у соседа ружье и отправлялись бродить по холмам в надежде подстрелить кролика. — Я взглянул на Ленахана. Он облизывал пересохшие губы. На лице явственно читалась смесь удивления и страха. — Все остальное время вы сидели на крыльце, раздумывая, чем все это кончится, когда же вы, наконец, найдете работу и сможете накормить жену и детей. Вы было попытались занять немного денег в банке, но процедура оказалась слишком долгой. Тут-то и подвернулся Волшебник.

Он попытался встать.

— Сядьте, Ленахан. Это еще только начало. Волшебник предложил исполнить все ваши желания, как в сказке. Деньги. Дом. Машина. Фирма на ваше имя. Контракты с городским управлением. Ценные сведения о планах строительства. Офис в центре города. Складские помещения. И ради всего этого не нужно было даже совершать преступление — только пальнуть пару раз по трупу.

Ленахан вскочил.

— Нет! — закричал он.

— Да! — так же громко воскликнул я, тоже вставая и не отводя от него глаз.

У бедняги задрожали колени, и он снова рухнул в кресло. Дыхание сделалось шумным, как после забега на длинную дистанцию. На щеках и шее выступили капли пота.

— Больше от вас ничего не требовалось — только убить уже мертвого, к тому же сумасшедшего и преступника. А вдобавок вы еще превращались в героя.

Я положил ему руку на плечо. Ленахан испуганно смотрел на меня снизу вверх. Я ткнул пальцем ему в грудь.

— Так кто же Волшебник?

Он снова облизал губы и попытался судорожно сглотнуть, но тугой воротник слишком сильно сжимал горло.

— Доктор Уилкс?

— Да.

Я тут же сменил тон и, не убирая руки, заговорил гораздо мягче:

— Вам нечего бояться, Ленахан. Я — ваш друг и не собираюсь вредить вам. Никто и не думает ничего отбирать.

Не в силах больше сдерживаться, Ленахан спрятал лицо в широких ладонях и разрыдался.

— Я — не просто репортер, а владелец «Гэзет». Я могу вас спасти и готов помочь вам, только ничего от меня не скрывайте! А дом, машина и все прочее останется у вас. Понятно?

— О, Боже мой!

Через час я уже вернулся к Эллен и все ей рассказал.

— Это честный человек, во всяком случае, настолько, чтобы не упорствовать, поняв, что все выплыло наружу.

— Но Ленахан сообщит, что вы были у него.

— Нет. Я предупредил, что, если они почуют опасность, мигом уберут его. И все расписал в таких цветах и красках, что бедняге и ночью будет сниться. А еще я рассказал про Хэтфилда. Поэтому, если Ленахану не приставят нож к горлу, он промолчит.

— А если приставят?

— Тогда расколется. Он из тех, кто, в конце концов, всегда говорит правду.

— А если его убьют?

— У меня в кармане — собственноручное признание Ленахана. Мне пришлось диктовать по буквам почти каждое слово, поэтому я так и задержался.

— Джерри, вы совершили чудо!

— Да нет, ничего особенного. Ленахан — как ребенок, не очень-то и сопротивлялся.

— Но как вы уговорили его написать все это, да еще поставить свою подпись?

— Пообещал защиту. Сказал, что банда наверняка попытается заткнуть ему рот, но, узнав, что у меня в сейфе такая бумага, его по крайней мере побоятся убить.

Я уже давно поглядывал в зеркальце заднего вида.

— Кажется, за нами пристроился какой-то «форд».

Мы свернули на Джексон-бульвар — я нарочно поехал в редакцию по самым людным улицам. Только передав документ фотографу, я, наконец, облегченно вздохнул. Эллен ждала меня в моем кабинете. Вскоре я вернулся и запер оригинал в сейф. Повернув рычаги на тяжелой металлической двери, я подошел к девушке.

— Ну, вот и все!

Она встала и обняла меня за шею.

— Вы дрожите, дорогая?

— Мне страшно, Джерри.

— Чего же вы боитесь?

— Не знаю.

— Не надо так нервничать. Осталось совсем чуть-чуть. Мы и так уже победили.

— А вдруг с вами что-нибудь случится?

— Чепуха. А, впрочем, — я кивнул на сейф, — у меня есть, чем откупиться.

— Но вы никогда не согласитесь спастись такой ценой!

— Этого и не потребуется. Мужайтесь, дорогая. До сих пор вы держались потрясающе. Еще буквально несколько дней…

— Они-то меня и пугают…

Мы вышли на улицу. За моей машиной стоял темно-синий кабриолет. А рядом, на тротуаре, покуривал Джо Доминик. На улице — ни души. Обычное дело по воскресеньям.

Я решил не обращать внимания на Доминика и открыл дверцу, пропуская Эллен. Не вынимая рук из карманов, бандит направился ко мне.

Не желая волновать Эллен, я повернулся к нему спиной и уже собирался обойти машину, как вдруг Доминик преградил мне дорогу. Смертельно бледная Эллен не спускала с нас глаз.

— Скорее, Джерри! Я тороплюсь!

— Сегодня вечером я сам займусь вами, — насмешливо бросил Доминик.

— На здоровье!

Он по-прежнему держал руки в карманах, и под пиджаком угадывались очертания пистолета.

— А, так мне, значит, вы разрешаете? Это вы только с мальчиками такой смелый, вы, грязный…

Он угрожающе придвинул ко мне физиономию. Что ж, сейчас или никогда! Я вложил в удар всю силу, на какую только был способен, и почти в ту же секунду быстро отскочил в сторону, спасаясь от пули. На мгновение сердце остановилось, но я тут же облегченно перевел дух: Доминик, с остекленевшим взглядом медленно оседал на асфальт. Для верности я еще раз врезал ему по голове, и бандит тяжело рухнул на землю.

Я быстро обыскал его и вытащил из кармана пистолет — другого оружия не оказалось. Доминик так и остался лежать ничком на тротуаре.

Эллен рыдала, закрыв лицо руками. Я погладил ее по волосам.

— Ну-ка, детка, дайте мне сесть.

Теперь мы были готовы нанести решающий удар. Митчелл и Дженнисон помогали мне систематизировать груду добытых сведений. Весь стол был завален машинописными страницами, фотографиями и газетными вырезками.

— Все это надо превратить в статьи. После обеда поручите самое важное Ноли. Пусть развернется на всю катушку. — Я, улыбаясь, посмотрел на Дженнисона. — И вы, кстати, тоже можете не стесняться. Если мы проиграем, им достанется и газета, и все прочее, а нас ждут крах и разорение.

Глаза Дженнисона метали молнии, и его обычно бледное узкое лицо разрумянилось.

— Эх, жаль, что этого не видит ваш отец!

— Когда мы пускаем это в номер? — спросил Митчелл.

— В среду утром.

— Тогда времени полно: сегодняшний день, ночь и еще завтра. Годится!

Нас прервал телефонный звонок. Рэй передал мне трубку. Звонил Эндрю Робинсон.

— Я уладил то, о чем мы вчера говорили.

— Спасибо. Значит, я могу свободно передвигаться?

— Конечно. Я только что виделся с Керфью, и, надеюсь, перемирие уже началось.

— Я тоже надеюсь.

— Мне бы надо с вами поговорить, Джерри. Может, заедете ко мне вечерком?

— Нет, сегодня не получится. Давайте завтра вечером.

— Договорились. Дело терпит. В девять вас устроит?

— Вполне.

Во второй половине дня я поехал в Грейстоун. Я не стал спрашивать, примет ли меня доктор Уилкс, и пошел прямиком в кабинет. Он пронзил меня взглядом.

— Что вам угодно?

— Хочу с вами поговорить.

— О чем?

— Об очень серьезном деле.

Уилкс нервно скомкал лист бумаги, который держал в руке. Он явно раздумывал, стоит ли меня слушать. Тем временем я закрыл дверь и сел у окна.

— Нас никто не слышит?

— Нет. А в чем дело? Я спешу.

Я достал портсигар, открыл его и протянул Уилксу, но тот покачал головой. Тогда я закурил. Доктор нервно барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Я выждал еще несколько секунд, стараясь оставаться невозмутимым, и тихо проговорил:

— Вам конец.

— Что вы имеете в виду?

— Теперь мне известно все. У вас есть алиби на вечер шестого августа между девятью и десятью часами?

— Вы думаете, мне нужно алиби?

— Не думаю, а уверен! Именно в это время убили судью Робинсона!

Он откинулся на спинку кресла, с наигранным удивлением вскинув брови.

— Но ведь всем известно, что в это время Мэджи был…

— Мертв! Или, во всяком случае, не в состоянии кого-либо убить.

Казалось, мои слова оглушили Уилкса. На несколько секунд у него перехватило дыхание. Лицо оставалось бесстрастным, но взгляд выдавал внутреннее смятение. Очевидно, он с самого начала предполагал, будто меня интересует лишь политическая подоплека побега, а потом — история Оливии Клейтон. И только теперь до Уилкса дошло, к чему я клоню.

— Так вот, когда вся история выплывет наружу, вам понадобится алиби.

Уилкс не ответил. Мрачная усмешка скривила его рот, и он снова забарабанил пальцами по креслу.

Я продолжал спокойно курить, ожидая, что будет дальше. До среды еще уйма времени. Пусть Уилкс хорошенько все обдумает — тем яснее он поймет, что партия проиграна. Но станет ли он выкручиваться? Именно за этим я и пришел.

Наконец, доктор выдавил из себя:

— И вы собираетесь печатать такую чушь?

— Да, и очень скоро.

— Имейте в виду: все эти нелепости придется доказывать.

— Все доказательства у меня есть.

Уилкс привстал.

— Я уже предупреждал вас в прошлый раз. Помните, я сказал: «Прекратите за мной шпионить!» А сейчас говорю: «Не вздумайте ничего печатать!»

Я показал ему кулаки: пальцы распухли, суставы ободраны.

— Вот результат вашего последнего предупреждения. Только вы забыли добавить, что я обдеру все руки о челюсть Джо Доминика.

Он вздрогнул.

— Что случилось? Вы подрались?

— Скажем, я его проучил. Но вернемся к делу. Вы — у меня в руках и сами прекрасно это знаете. Судью убил вовсе не Мэджи.

— И вы обвиняете меня? Я тут ни при чем.

— Вранье!

— У меня есть алиби.

— Нет.

— Судью убили между девятью пятнадцатью и десятью, верно?

— Да.

— Шестого августа я не выходил из этого кабинета с половины девятого до одиннадцати вечера.

— Так я вам и поверил!

— У меня есть свидетели.

— Для хорошего прокурора все ваши купленные свидетели будут недорого стоить.

— Я никого не подкупал. По меньшей мере, четыре человека могут поклясться, что видели меня здесь. С девяти до половины десятого со мной были доктор Хейли и доктор Саммерс, и еще заходили две медсестры — одна до, другая после этого времени.

Я встал.

— Спасибо. С вами все ясно, доктор Уилкс.

Он взглянул на меня и страшно побледнел. В глубине зрачков вдруг мелькнул панический ужас.

— Что? Какую ловушку вы мне еще подстроили? — прохрипел он.

Я подмигнул.

— Это пока секрет.

Я внимательно наблюдал за ним. Уилкс стоял, опираясь обеими руками о стол. Вдруг правая рука медленно поползла к среднему ящику. Я спокойно достал из кармана пистолет Доминика и направил на доктора.

— Эту игрушку я взял у Доминика.

Рука Уилкса замерла.

— Ваш приятель так и не успел пустить его вход.

Я медленно пятился к двери, не спуская с Уилкса глаз. Он не шевелился. Не оборачиваясь, я отворил дверь, выскользнул из кабинета и замер, прислушиваясь. Уилкс набирал чей-то номер.

На следующий день, сразу после ужина мне позвонил Джимми Уэллс. С трудом переводя дыхание, он сказал, что стоит внизу, в холле, и попросил разрешения подняться.

Я на всякий случай сунул в карман халата пистолет и стал ждать. Уэллс несколько раз торопливо постучал, как будто за ним гнались. Я осторожно приоткрыл дверь, держа руку в кармане. Джимми протиснулся в комнату. Он был бледнее обычного и весь дрожал, но я все равно решил не рисковать.

— Подними-ка руки, малыш!

Уэллс послушно выполнил приказание. Я ощупал его карманы: пусто.

— Ну, в чем дело?

— Вы собираетесь к Эндрю Робинсону?

— Да, через десять минут ухожу.

— Не ходите туда!

— Это еще почему?

— Они устроили засаду!

— Кто?

— Доминик, Мэллой и Шорти. Я подслушал их разговор. Ведь это Большой Босс живет на Кенсингтон-Плейс?

Я кивнул.

— Вас будут поджидать на обратном пути. В машине Доминика, с тремя автоматами. Как только откроете дверь — они проедут мимо и изрешетят вас на ходу.

— Когда вы слышали разговор?

— Два часа назад. Но никто не знает, что я подслушивал.

— А кто отдал приказ? Керфью?

— Не знаю, но, по-моему, Доминик. Он никак не можете пережить, что вы его вырубили.

Я на минуту задумался, потом снял халат и начал одеваться.

— Надеюсь, вы не туда? — с тревогой спросил Уэллс.

— Именно туда. Ни черта у них не выйдет! Сядьте, Джимми. Вон там, на столе, в коробке — сигареты.

Уэллс дрожащей рукой поднес к сигарете спичку и сел на диван. Я наблюдал за ним в зеркало.

— Спасибо, Джимми! Этого я не забуду!

— Ладно, мне пора сматываться… и побыстрее. Вы ведь знаете, что они со мной сделают, если догадаются…

Я надел пиджак и сунул пистолет в правый карман.

— Оставайтесь. Здесь вам ничего не грозит. Только не вздумайте выходить без моего ведома!

— Может, мне вообще убраться из города?

— Нет, я сумею вас защитить.

Тут я увидел, что парень насквозь промок. Весь день шел дождь. Я прислушался: капли все еще барабанили по стеклу.

— Раздевайтесь, Джимми. Вон там, в шкафу возьмите пижаму, тапочки и халат. А захотите принять душ или ванну — не стесняйтесь. Для вас найдется отдельная комната. Но к моему возвращению постарайтесь быть на ногах.

Уэллс посмотрел так, словно не сомневался, что видит меня в последний раз.

— Да не волнуйтесь вы! Я вернусь. А вы уверены, что они не нападут по дороге туда?

— Уверен. Доминик заедет за Мэллоем и Шорти в четверть десятого, потом они отправятся на Кенсингтон-Плейс. Если лампочка над входом не будет гореть — значит, вы еще в доме. Должно быть, Доминик сговорился со слугой Робинсона Дуганом. Как только вы появитесь на крыльце, лампочка загорится. И не успеете вы добраться до машины, они уже подъедут. Вас легко узнать по плащу и шляпе.

Я надел плащ и ту же бежевую шляпу, в которой ходил весь день.

— Переоденьтесь хотя бы! — взмолился Джимми.

— Зачем? Не надо так беспокоиться! Ждите меня здесь. Я не забуду, что вы спасли мне жизнь.

Джимми смутился.

— Я это сделал вовсе не ради вознаграждения…

— Вы уже поужинали?

— Нет.

— Тогда я попрошу портье вам что-нибудь принести.

— Не ходите туда! — Джимми грустно посмотрел на меня и пробормотал: — Нет, наверное, я вас так никогда и не пойму!

Кенсингтон-Плейс представляет по форме вытянутый прямоугольник, по обеим длинным сторонам которого высятся роскошные особняки, отделенные от проезжей части решеткой и небольшим газоном. Въезд и выезд на площадь украшают арки с колоннами.

По вечерам Кенсингтон освещает лишь тусклый свет четырех фонарей.

Я подъехал к дому Эндрю Робинсона и оставил машину под дождем прямо у тротуара.

Калитка оказалась не запертой, и я тут же поднялся на крыльцо.

Дверь открыл Дуган. Большой Босс уже ждал меня в гостиной.

— Привет, Джерри! Здорово вымокли?

— Да нет, не очень.

— Прошу вас, проходите, — сказал Эндрю, показывая мне дорогу в библиотеку — просторную комнату, обставленную с суровым изяществом.

— Ну, что, вас, наконец, оставили в покое? — поинтересовался Робинсон, как только мы уселись.

— Похоже на то. Во всяком случае, сегодня я не видел своих «ангелов-хранителей».

А все-таки интересно, знает ли Большой Босс, что Доминик и его дружки решили ждать меня, затаившись в синей машине на углу Кенсингтон-Плейс?

— Уилкс уже сообщил вам о моем вчерашнем визите?

— Да, только он не понял, зачем вы приходили.

— Отлично понял!

— Вы обвинили его в убийстве. Так кого же он, по-вашему, прикончил?

— Я лишь хотел выяснить имена тех, кто может подтвердить его алиби на шестое августа, в те часы, когда произошло убийство. Вам же известно, что сомнение всегда толкуется в пользу обвиняемого. Я намерен выдвинуть обвинение против другого лица и представить доказательства. Потому-то мне и нужно снять все подозрения с Уилкса. Понимаете? И он угодил в ловушку.

Робинсон пристально посмотрел на меня, явно без тени смущения.

— По-вашему, я сам убил брата?

— Я в этом просто уверен.

— Вы меня подозревали с самого начала?

— Да. И вы это прекрасно знали.

— Так что вы собираетесь делать?

— Отправить вас на электрический стул.

— А не кажется ли вам, что задача для вас трудновата?

— Сначала так оно и было, но самое сложное уже позади.

— Однако я все еще сижу в своем собственном удобном кресле — и никакого электричества!

— Пока — да, но я вас уничтожу. Даже если вы сумеете избежать смертного приговора, больше вам здесь не хозяйничать!

— И как же вы намерены действовать, мой мальчик?

— Напечатаю все, что мне известно.

— Когда?

— Очень скоро. Через неделю, может, две.

(Тем временем типография «Гэзет» уже вовсю набирала роковой выпуск.)

— О чем же вы хотите написать?

— Я и пришел рассказать об этом. Я обвиняю вас в четырех убийствах.

Робинсон удивленно вскинул брови.

— В четырех? — И он начал насмешливо загибать пальцы: — Мой брат. Джонас Хэтфилд…

— Нет, не Хэтфилд! Вы лишь косвенно виновны в его гибели. Тут придется расплачиваться Доминику с дружками. Кстати, как только вы больше не сможете их защищать, гангстеры ответят и за многие другие преступления. А вас я обвиняю в четырех убийствах: Мясника Мэджи…

— Вот как?

— Кеннеди.

Улыбка сползла с лица Большого Босса.

— Вашего брата.

— А кто же четвертый?

— Уэсли Клейтон.

Наступило долгое молчание, и я понял, что по-настоящему пробрал Эндрю. На мгновение у него перехватило дыхание, и брови сошлись на переносице, ладони судорожно сжались и разжались. Однако Большой Босс быстро пришел в себя, и, когда заговорил снова, его голос звучал почти так же спокойно, как прежде.

— Забавный вы малый! Намерены публично обвинить меня в четырех убийствах, причем одна из жертв — мой собственный брат. И это при том, что все знают, как я был к нему привязан. Мы были компаньонами, и за все это время — ни малейших разногласий, ни единой ссоры. Кроме того, уже установлено, что судью убил Мясник Мэджи.

Я хотел возразить, но Робинсон жестом остановил меня и продолжал:

— Подождите! Еще вы утверждаете, будто вторая моя жертва — этот самый Мясник Мэджи. Но ведь всем известно, что маньяк бежал из Грейстоуна, и есть свидетели, видевшие его на свободе. И, в конце концов, беглеца застрелил какой-то браконьер. Что до Кеннеди, то комиссия установила, что это Мэджи убил его при побеге. А что касается Уэсли Клейтона, его убийца во всем признался и был за это осужден. — Эндрю Робинсон остановился и покачал головой. — Знаете, Джерри, по-моему, вы просто теряете рассудок! Как думаете, что ответил бы такой рассудительный человек, как Рэй Митчелл, предложи вы ему напечатать всю эту кучу нелепостей?

Я понял, куда клонит Большой Босс.

— Митчелл пока не в курсе.

Он прикрыл глаза и, слегка отодвинув кресло, скрестил ноги. Мой ответ явно его успокоил. «Он знает, что эти трое ждут меня в синей машине, — подумал я, — значит, засада — его рук дело».

— Митчелл рассмеется вам в лицо, когда вы расскажете ему всю эту чепуху. А что думает Эллен?

— Я пока не говорил с ней об этом. И вообще ни с кем. Когда же расскажу Рэю, то, может, он сначала, как вы говорите, и рассмеется, но, не успею я закончить, ему станет не до смеха, и старик тут же примется за работу. Хотите, я вам все расскажу?

— Сделайте одолжение.

— Двадцать лет назад Большим Боссом был Уэсли Клейтон, а вы — его ближайшим помощником. И, покуда он был жив, вы никак не могли заполучить всю власть, о которой так мечтали. А потому выжидали удобного момента.

Эндрю в упор смотрел на меня. Его лицо казалось каменной маской.

— И вот, наконец, случай представился. Вы без колебаний ухватились за него. Впрочем, вы всегда любили рисковать. Когда Клейтон и Уорнер направились в сад, вы якобы бросились звать полицию. Вам не составило труда пробежать по аллее и вернуться в сад по параллельной улице. В темноте Клейтон не заметил вашего приближения. Но даже если и заметил, это ничего не изменило: вы успели дважды выстрелить в него из револьвера. Уорнер же был настолько пьян, что даже не сообразил, что произошло. Вам оставалось лишь бросить к его ногам револьвер и побежать навстречу полицейскому, спешившему на выстрелы.

Робинсон недоуменно смотрел на меня, как бы спрашивая: «И как вы только до всего этого додумались?»

— Достаточно было правильно истолковать факты, — ответил я на немой вопрос. — Я почувствовал, что убийство вашего брата как-то связано со смертью Уэсли Клейтона, и просто потянул за эту ниточку.

Ответа не последовало: Большой Босс наверняка думал о трех убийцах в синей машине и о том, что мне не удастся никому рассказать эту историю.

— Уж не знаю, каким образом Оливия Клейтон, очевидно, догадалась, что именно вы убили ее мужа. Но это, признаюсь, только моя версия. А через три года вы упекли ее в Грейстоун. Зачем было так долго ждать? Тоже не знаю. Вы сказали мне, что женщина угодила в лечебницу, потому что шантажировала вашего брата. Но это ложь! Оливия Клейтон тянула деньги из вас!

— Даже если все это так, вы ничего не сможете доказать.

— Зато наших читателей невероятно заинтересует такая история!

— Только попробуйте напечатать — и я отправлю вас за решетку!

— Но ведь это правда. Да или нет?

Ответ Робинсона нисколько не удивил меня.

— Да, правда. Я даже не стану утруждать себя ненужными спорами. Мне плевать, что вы об этом знаете. Когда заряженное оружие попадает в руки несмышленого младенца, он может поранить только самого себя. Я даже расскажу вам то, чего вы еще не знаете. Оливия Клейтон довольно долго была моей любовницей. Примерно за неделю до убийства я купил револьвер и стал носить его с собой. За два дня до смерти Клейтона мы с Оливией встретились в квартире, которую я снимал специально для наших свиданий. Когда она повернулась ко мне спиной, я незаметно сунул револьвер в ящик. А потом, ища расческу, Оливия случайно наткнулась на него. Позже, на суде, она узнала оружие и, когда окончательно села на мель, попыталась шантажировать меня.

Наступила тишина. Я думал о типографских станках, крутившихся на полную мощность, а мой собеседник — о синей машине, там, на площади, под дождем. Трое убийц с автоматами наготове только и ждали, когда загорится лампочка над входом.

Эндрю Робинсон вдруг вскочил и направился в противоположный конец комнаты. Нащупывая рукоятку пистолета, я не спускал с него глаз. Большой Босс достал из бара бутылку и два бокала.

— Выпьете?

Он налил виски, и мы подняли бокалы.

— Короче, вы ничего не можете доказать!

— Да, услышав только это, Митчелл, конечно, послал бы меня подальше. Но послушайте продолжение. Вы убили брата, поскольку он хотел исповедоваться и, тем самым, предать вас. Тогда, ради вашего спасения, он согласился подписать постановление о переводе Оливии Клейтон в психбольницу. Но под влиянием Хэтфилда вознамерился публично покаяться в своем грехе. Как-то вечером судья признался в этом Уилксу, и тот помчался вас предупредить. Вы отчаянно пытались урезонить брата, но судья и слушать ничего не хотел… Тогда вы его убили.

Эндрю пожал плечами.

— Брат все равно не протянул бы и полугода — врачи уже вынесли ему приговор.

— Но, чтобы отвести от себя подозрения, вы, не колеблясь, принесли в жертву еще две жизни. Конечно, что для вас такие люди, как Мэджи и Кеннеди: один — преступник, другой — обыкновенный охранник, каких много! Вы все тщательно продумали: отправились в Грейстоун, оставили машину у старого корпуса, пробрались в подвал, зная, что дверь никогда не запирается, взяли на складе скальпель и молоток… нет, скорее, только скальпель: охранники привыкли видеть в вас постоянного гостя доктора Уилкса, и вы опасались попадаться им на глаза с тяжелым молотком в кармане. Еще не было и девяти, как вы снова вошли, но уже через центральный вход. Видел ли вас кто-нибудь или заметил, как вы прошли, — не знаю. Мне было трудно навести справки, не вызывая подозрений. Но, если потребуется, можно и тут провести расследование.

— Ну, и что, если меня там видели? Разве это преступление? Я часто заходил к Уилксу.

— Но не думаю, что вы имели обыкновение бродить по коридорам лечебницы, да еще по вечерам!

— Я абсолютно уверен, что меня никто не видел.

— Это уже не имеет значения. Вы спрятались за деревянной перегородкой у дверей шестнадцатого блока. И, когда Кеннеди пришел делать обход, вы набросились на него (а охранник не отличался особой силой), слегка придушили, и он потерял сознание. Затем открыли его ключами стальные двери и втащили тело бедняги в камеру Мэджи. Заключенный спал. Вероятно, Уилкс уже подсыпал ему в ужин снотворного.

— Неплохо! — пробормотал Робинсон.

— Вы вошли в камеру… Сначала я решил, что вы сразу убили Мэджи, но, скорее всего, вы вкололи ему какой-нибудь сильнодействующий наркотик, потом, хладнокровно перерезав горло охраннику, переодели обе жертвы. Затем открыли дверь во двор и выволокли бесчувственное тело Мэджи в подвал. Оставалось лишь вернуться в коридор к перегородке и опустить рубильник. Правда, вы упустили из виду, что умирающий, да к тому же запертый в камере охранник никак не мог погасить свет.

Эндрю нахмурился: он не любил ошибаться.

— Так вот почему вы сразу заподозрили меня?

— Нет. Сначала я лишь отметил это про себя, не делая никаких выводов. Чуть позже мои подозрения пали на Уилкса, и только потом я добрался до вас. Как вы думаете, Митчелл и над этим посмеется?

— Ну-ну, продолжайте! Что у вас там еще?

— Вы снова вернулись в шестнадцатый блок, заперев за собой двери, и вышли во двор. Не знаю, сразу вы увезли Мэджи или забрали его позже? Но вот тогда-то вы и взяли молоток. Было примерно без двадцати шесть. Дорога до дома судьи заняла не больше пятнадцати минут. Вы вошли через сад и увидели, как он сидит в библиотеке один и что-то пишет. Вы не сомневались, что исповедь…

Я немного помолчал.

— А дальше?

— Вы подкрались сзади…

— Нет! Я решил дать ему еще один шанс — целых пять минут умолял брата отказаться от такого безумия.

— А потом убили, искусно имитируя почерк Мэджи, забрали опасный документ и вернулись домой ждать, пока вам позвонят и сообщат об убийстве брата. В следующие десять дней вы иногда надевали форму Кеннеди и бродили по предместьям, насмерть пугая мирных обывателей. Все это время вы прятали Мэджи, постоянно накачивая его снотворным, потом убили и перетащили тело в сарай, где Ленахан и разрядил ружье в уже бездыханное тело. Вот и вся история. Что скажете?

— Очень занимательно. К сожалению, все это лишь догадки. У вас нет никаких доказательств. Неужели вы рассчитываете обвинить меня в убийстве Клейтона?

— Нет.

— Или надеетесь, что суд признает меня убийцей брата?

— Нет.

— И все же намерены это напечатать?

— Да. Для начала сгодится — статья всколыхнет весь город. Чем вы ответите? Подадите в суд за клевету? Именно этого я и добиваюсь — вы должны предстать перед судом, а уж тогда мы выложим все.

Эндрю долго смотрел на меня, не говоря ни слова. Потом встал и прислонился к камину.

— Так вы не все мне сказали?

— Нет.

— Значит, в запасе кое-что осталось?

— Да.

— Это явно не касается Оливии Клейтон, — тихо продолжал он, как бы размышляя вслух. — Вы не сможете доказать, где она находилась все это время: старые корпуса снесены. И вам нечем убедить суд, что Оливия была жива все эти годы.

— Ошибаетесь.

Робинсон удивленно вскинул голову.

— Как это?

— А Дора Уилкокс?

— Она умерла вчера утром на операционном столе. На хирургическом вмешательстве настаивали трое врачей Грейстоуна. Оперировал сам Уилкс. Он — отличный хирург, но Дора Уилкокс все же скончалась. — Большой Босс злорадно рассмеялся. — Не надо тягаться с нами, Джерри! Да и будь эта Дора жива, никто не смог бы признать в ней Оливию Клейтон. Она слишком изменилась за это время.

— Есть вещи, которые не меняются никогда. У меня в сейфе лежат фотографии с отпечатками пальцев Оливии Клейтон. Убив ее, вы сами подписали себе приговор. Придется объяснять это суду и представить труп Доры Уилкокс… вместе с пальцами.

Большой Босс побледнел, плечи его внезапно поникли, подбородок опустился на грудь. Но он все еще не желал сдаваться.

— Все кончено, Эндрю Робинсон. Сегодня вам просто захотелось поиграть со мной, как кошке с мышкой, но кошкой оказался я. Можете пересчитать по пальцам мои козыри: отпечатки Оливии Клейтон, рубильник в шестнадцатом блоке, скальпель, который не мог попасть к Мэджи, пока тот не выбрался из камеры, свидетельские показания доктора Хейли — он подтвердит, что Кеннеди скончался не от удара по голове, а от того, что ему перерезали горло. Да-да, и это я тоже знал!

Эндрю еще больше сгорбился. Лицо его посерело.

— Кроме того, у меня есть собственноручно написанное признание Ноэля Ленахана. Уилкс заплатил ему за выстрел по трупу Мэджи. И этот документ — тоже у меня в сейфе. Впрочем, есть и фотокопии в десяти надежных местах.

— Его признание?

— Да, я получил его в воскресенье. Ленахан, конечно, обвиняет Уилкса. Но доктор вряд ли согласится отправиться вместо вас на электрический стул. Впрочем, даже если он возьмет на себя убийство Кеннеди и Мэджи, то с убийством вашего брата этот номер не пройдет — у него есть алиби. Свидетели видели Уилкса в кабинете в тот момент, когда был убит судья.

Я умолк, с трудом переводя дыхание, словно все это время не говорил, а работал кулаками.

По лицу Робинсона, стекая на подбородок, катились крупные капли пота. Он еще храбрился, но вместо улыбки лицо исказила судорожная гримаса.

— Кажется, на сей раз я проиграл, Джерри.

— И вы даже не представляете, до какой степени! Я знаю, что сегодня вы задумали еще одно убийство: Доминик с дружками поджидают меня на углу Кенсингтон-Плейс в синем автомобиле.

Но я не собираюсь умирать нынче вечером. Впрочем, моя смерть вас бы уже не спасла. Утренний выпуск «Гэзет» завтра же расскажет всему городу и всему миру то, о чем вы только что услышали. Да и ваши приятели напрасно ждут. Я останусь здесь с вами.

— А… Эллен знает?

— Да.

Он рухнул в кресло и надолго погрузился в размышления.

— Я не привык к поражениям, Джерри, — наконец, тихо и спокойно сказал Робинсон. — Но на этот раз я побежден.

Я промолчал — у меня хватило глупости пожалеть его.

— Для меня лучше — смерть. Я жил лишь во имя власти, могущества! Джерри, вы можете оказать мне одну услугу?

— Смотря какую.

— Я хотел бы уйти… исчезнуть. Вы мне поможете?

— Нет. Вашего изгнания мне недостаточно.

— Я — не об этом. Мне надо отправиться туда… откуда не возвращаются.

— Вы предлагаете мне убить вас? Это не мое дело.

— Да нет же, — прошептал он, — я прошу лишь помочь мне.

Едва смолкли автоматные очереди и стих шум мотора, я позвонил Митчеллу.

— Срочно, Рэй! Специальный выпуск! Эндрю Робинсон мертв!.. Да… МЕРТВ… Убит гангстерами на пороге собственного дома… Доминик, Мэллой, Шорти!.. Понятно?.. Да, автоматной очередью из синей машины Доминика… Что?.. Да… Буквально минуту назад… Вы слышите сирену? Это как раз патрульная машина…

Я повесил трубку и сразу набрал домашний номер Лаудербека.

— Это я, Джерри Спенс… Слушайте внимательно… Эндрю Робинсона только что застрелили… Дайте же мне договорить!.. Доминик, Мэллой и Шорти… Давайте быстрее… да… Кенсингтон-Плейс, синяя машина…

Теперь я мог позвонить Эллен.

— Все кончено, дорогая… Да, я еще там… Потом все расскажу. Да нет, со мной все в порядке… Подождите меня… Нет… через час… Да, к половине двенадцатого.

Выйдя в холл, я выключил лампочку, освещавшую крыльцо, и открыл дверь. У дома на шоссе уже стояло несколько машин с зажженными фарами. Между ними сновали чьи-то тени. Снова послышалась сирена, и к крыльцу подкатила «скорая».

Я поднял воротник пиджака и с непокрытой головой спустился по ступенькам крыльца под дождь. На мне не было ни плаща, ни шляпы: я одолжил их Эндрю Робинсону, когда он выходил из дому. Это и была та услуга, о которой он меня попросил.