По сравнению с жестким расписанием будней, воскресенье в доме из бурого известняка протекает без руля и без ветрил. Иногда Вульф поднимается в оранжерею, а иногда и нет. Прием пищи происходит по принципу: хватай то, что можешь схватить. Однако сегодня, отчасти потому, что ожидались посетители, Вульф поел довольно рано на кухне. Вместе с Фрицем он провел смелый опыт, добавив помпано и морской гребешок в традиционный буйабез по-новоорлеански, и объявил свой эксперимент успешным. Меня их стряпня не вдохновила, и, соорудив сандвич из ржаного хлеба с подогретой ветчиной и налив стакан молока, я удалился в кабинет, дабы насладиться отчетом о субботней игре «Метс» и «Доджерс», красиво выигранной моими в шестнадцатом иннинге.

Приступив к этому делу в час тридцать, я с удивлением обнаружил, что поглядываю на свои часы каждые три-четыре минуты. Чтобы убить время, я поднялся к себе и занялся серьезными делами — перебрал свои вещи, размышляя, какой костюм отнести завтра в чистку. Затем я вернулся в кабинет и почистил специальной щеточкой пишущую машинку. В пять минут третьего у дверей раздался звонок.

Я посмотрел сквозь стекло на посетителей. Дэвид Хаверхилл выглядел старше своих сорока четырех лет. Он был тощ и высок — примерно на дюйм больше шести футов, волосы цвета коричневого бумажного пакета, в который складывают покупки в бакалейном магазине, спадали на одну сторону узкого лица, по-видимому, не знавшего, что такое улыбка. Во всяком случае, в данный момент он меньше всего помышлял об улыбках. Он был бледен и оставался бледным на всем протяжении беседы.

Кэролайн было вычислить несложно — Дэвид судорожно и в то же время по-хозяйски держался за ее руку. Ока была высокой блондинкой. Ее волосы были немного светлее того, что называется платиновым оттенком. Они были гладко зачесаны назад и собраны на затылке в пучок — стиль, который мне нравится менее всего. Голубые глаза на прекрасно ухоженном цвета слоновой кости лице светились самоуверенностью. Ставлю десять против одного, что это ее обычное выражение.

Счастлив сообщить, что Донна Палмер имела со своим братцем весьма мало общего. В ней было вместе с каблуками не более пяти футов четырех дюймов. В водительском удостоверении Донны скорее всего записано, что волосы у нее «темнокаштановые», хотя я назвал бы их черными. Они опускались до плеч, обрамляя овальное лицо с зелеными глазами. Носик ее был чуть вздернут, а форма губ говорила о том, что они умеют улыбаться, хотя сейчас ей было не до улыбок. И если бы Лон не сообщил мне, что ей тридцать девять, я дал бы ей не больше тридцати двух.

— Мистер и миссис Хаверхилл? Миссис Палмер? Прошу вас, входите, — произнес я, распахивая дверь и отступая в сторону.

Дэвид недовольно скривился. Донна помрачнела, а Кэролайн сохранила свой самоуверенный вид, лишь чуть более выдвинув вперед подбородок. Ни один из них не промолвил ни слова. В прихожей я уловил тонкий запах «Мадам Роша», исходящий от Донны. Я не без удовольствия окинул взглядом ее фигуру, которая была заметно полнее, чем у Кэролайн, и гораздо больше соответствовала моему вкусу. Проведя Донну к красному кожаному креслу и указав парочке на желтые, я обошел вокруг большого стола и нажал кнопку звонка.

— Мистер Вульф сейчас будет. Не желаете ли что-нибудь выпить?

— Благодарю вас, нет, — буркнул Дэвид от имени всей команды. Держу пари, что к этому времени он уже успел пропустить пару стаканчиков.

Я обратил взор на обеих женщин, задавая им взглядом тот же вопрос. Обе отрицательно качнули головами, при этом Донна чуть было не улыбнулась, а Кэролайн осталась все такой же непоколебимо суровой.

Я направился к своему месту, и в этот момент в кабинет вступил Вульф. Пройдя мимо гостей и обойдя свой стол, он уселся в кресло и начал:

— Миссис Палмер, мистер и миссис Хаверхилл, — эти слова он сопровождал еле заметными кивками, — я высоко ценю то, что вы нашли возможность прийти сюда. Теперь, если…

— Мы вовсе не в восторге от встречи с вами, — чуть ли не выкрикнул Дэвид. — Мы явились только потому, что Карл выкрутил нам руки. Впрочем, может быть, не только поэтому, — тут же поправился он, бросив взгляд на супругу, ответившую ему величественным кивком. — Мы также желаем знать, почему вы трубите на весь город, что наша мачеха была убита. Нам достаточно тяжело и без всех этих беспардонных выходок!

Произнося эту тираду, он выдвинулся вперед, а закончив, демонстративно откинулся на спинку кресла, смахнув непокорную прядь с лица и воинственно выставив подбородок. Интересно — когда этот человек злится, у него дергается нос.

Вульф молча смотрел на него несколько секунд, потом перевел взгляд на женщин.

— Не желаете ли вы что-нибудь сказать, прежде чем я начну говорить?

— Я согласна с Дэвидом, — произнесла Донна миролюбивым, но достаточно строгим тоном, скрестив прекрасной формы ножки и разглаживая на коленях свое голубое платье. — То, что произошло с Хэрриет, достаточно трагично и без этих сплетен об убийстве… Мне известно, что вы друг «Газетт», но понять вас я все же не в состоянии.

Вульф повернулся к Кэролайн, и та одарила его подобием улыбки.

— У меня есть кое-какие идеи, но предварительно мне хотелось бы выслушать вас, — произнесла она с хрипотцой в голосе.

Это уже интереснее, сказал я себе. Гладко зачесанные волосы и все такое… Кажется, я начинал понимать, почему Кэролайн сумела произвести хорошее впечатление на Хэрриет и Лили.

Вульф откинулся на спинку кресла, его взгляд обратился на Донну, затем перешел на Дэвида и окончательно задержался на Кэролайн.

— Уверен, вам известно о том, что в прошлую среду этот дом посетила миссис Хаверхилл в сопровождении мистера Дина. Она…

— Это было результатом вашего глупого объявления в «Таймс», — прошипел Дэвид.

— Надеюсь, мне будет позволено продолжить? — сузив глаза, произнес Вульф. — Да, ко мне ее привело мое открытое письмо. Мы провели вместе достаточно времени, чтобы я смог убедиться в том, что она не из тех, кто кончает жизнь самоубийством.

— Гениально! — воскликнул Дэвид. Он снова наклонился вперед, как будто собирался вскочить на ноги. — Проведя с ней десять минут, вы стали величайшим в мире знатоком характера Хэрриет Хаверхилл.

— Я не претендую на то, чтобы считаться экспертом в отношении характера миссис Хаверхилл, — Вульф начинал сердиться. — Однако я использовал свою незаурядную наблюдательность. Скажите, вы полностью согласны с заключением, что ваша мачеха покончила с собой?

— Абсолютно. И полиция, кстати, тоже, — без колебаний заявил Дэвид.

Вульф повернулся к Донне.

— Тот же вопрос я задаю и вам.

Донна, чуть подвинувшись в кресле, ответила не очень уверенно:

— Могу сказать, что когда мы встречались в пятницу, она казалась очень расстроенной. Я никогда прежде не видела Хэрриет в таком состоянии.

— Каким образом состоялась ваша встреча?

— Она позвонила мне за день до этого — в четверг. Я буквально только что вернулась из-за границы — распаковывала багаж, когда раздался звонок. Хэрриет сказала, что ей необходимо поговорить со мной, что это чрезвычайно важно и от нашей беседы зависит будущее «Газетт». Она просила или, точнее будет сказать, умоляла приехать из Бостона как можно скорее. Я сказала, что прилечу в пятницу утром. На следующий день в девять утра, страдая от разницы во времени между Европой и Штатами, я уже была в ее кабинете.

— Вы знали, почему она пожелала встретиться с вами?

— Я… да, имела представление.

— Как вы могли знать, если провели несколько недель в Европе?

Бросив короткий взгляд на брата, она вновь посмотрела на Вульфа.

— Дэвид позвонил мне в отель во Флоренции и сообщил, что Макларен имеет серьезное намерение приобрести «Газетт». Он считал, что мне следует это знать.

— Как вы отнеслись к тому, что мистер Макларен может стать владельцем «Газетт»?

Донна пожала своими изящными плечиками.

— Честно говоря, мне было все равно. Это может показаться черствостью, но какого-то особого чувства преданности к газете я не испытываю. Она никогда не была частью моей жизни. Да, конечно, у меня имеются там существенные финансовые интересы, но какие-то эмоциональные связи совершенно отсутствуют. Может быть, потому что отец умер так давно или потому что я уже много лет живу не в Нью-Йорке.

— А как вы относились к мачехе?

Она опять пожала плечами.

— Не могу сказать, что я не любила ее, но в то же время особой близости между нами не было. Она была кем-то… кто вышел замуж за папу.

— Как вы считаете, она хорошо справлялась с руководством газетой?

— Да-а-а… думаю, что хорошо, — ответила Донна, наморщив лоб. — «Газетт», судя по тому, что я слышала и знаю, — бесспорно, уважаемое издание.

Вульф опустошил стакан и налил пива из второй бутылки.

— Вас огорчал тот факт, что она не давала возможности вашему брату встать во главе предприятия?

Дэвид попытался было встрять в разговор, но Донна жестом руки остановила его.

— Огорчало? Возможно. Хотя, думаю, правильнее будет сказать — удивляло. Хэрриет было далеко за семьдесят, и мне казалось, что в глубине души ей хочется уйти на покой. Но тем не менее она продолжала держаться за дело.

— Она когда-нибудь говорила о намерении уйти?

— Да, за последние годы этот вопрос затрагивался пару раз, но она продолжала настаивать на том, что чувствует себя хорошо и труд только молодит ее.

— О чем вы говорили с ней в пятницу?

— Это был непростой разговор, — ответила Донна, покусывая губы. — С первых же слов она сообщила, что Макларен оказывает сильное давление на всех акционеров, и спросила, обращался ли он ко мне.

— А он обращался?

— Нет. Хотя Дэвид предупреждал, что я услышу Макларена, как только вернусь из Европы. Так или иначе, но Хэрриет умоляла меня продать мою долю в фонд, создание которого она планировала. Она просила меня не продавать мой пакет Макларену. Хэрриет всегда отличалась непростым нравом. Но в такой ярости, как в пятницу, я ее никогда не видела.

— И что же вы ей ответили? — резко спросил Вульф. Донна глубоко вздохнула и, не глядя на брата, сказала:

— Я ответила, что если Макларен предложит мне за акцию ту сумму, о которой упоминал Дэвид, то я продам ему свою долю. Мистер Вульф, я, так или иначе, уже давно подумывала о том, чтобы продать свои активы в «Газетт». Я намерена расширить принадлежащее мне в Бостоне дело, и, честно говоря, мне для этого необходимы дополнительные средства.

— Вы не собирались продать свою долю брату? — спросил Вульф, махнув рукой в сторону Дэвида.

— Такой вопрос никогда не вставал, — без задержки ответила она, — возможно, потому, что вдвоем мы контролируем лишь около трети капитала, и у Дэвида очень мало шансов приобрести достаточное количество акций, чтобы обеспечить контроль над газетой. Если быть честной до конца, то я была готова продать свою долю тому, кто сможет дать больше.

— Как миссис Хаверхилл отреагировала на ваш ответ?

— Она впала в ярость. Попыталась разыграть карту преданности семье, но я на это не купилась. Я сказала, что с ее стороны это выглядят лицемерием, особенно учитывая, насколько упорно она блокирует все попытки Дэвида стать издателем или председателем совета директоров. Затем она заявила, что мой отец любой ценой не дал бы «Газетт» перейти в руки Макларена. Я ответила, что с ее стороны весьма самоуверенно заявлять, чего мог желать мой отец, и что я не хуже ее способна строить предположения. На этой ноте наша встреча и закончилась.

— Больше вы с ней не встречались?

Донна отрицательно покачала головой и принялась изучать ковер.

Вульф попытался налить себе пива, но, обнаружив, что бутылка пуста, отставил ее в сторону.

— Миссис Палмер, где вы находились в пятницу вечером между шестью и…

— Стойте! — взвизгнул Дэвид Хаверхилл, вновь чуть было не вскакивая с кресла. — Да, мы согласились прийти сюда, но мы не давали клятвы отвечать на ваши инквизиторские вопросы! Донна, тебе не следует отвечать на остальные вопросы. Этот человек переходит все границы. Он…

На этот раз вмешалась Кэролайн.

— Все в порядке, Дэвид, — сказала она тоном, каким матери обычно говорят с детьми, и положила ладонь на его руку. — Нам совершенно нечего скрывать. Насколько ты помнишь, мы практически все время провели вместе.

— Конечно, скрывать нам нечего, — пискнул он, сбрасывая ее руку, — но, клянусь Создателем, мне совсем не нравится, что к нам относятся как к подозреваемым, хотя никакого преступления вообще не было.

— Продолжайте, пожалуйста, миссис Палмер, — ледяным тоном произнес Вульф, наградив Хаверхилла одним из своих самых суровых взглядов.

— Во второй половине дня, начиная примерно с трех часов и до того момента, когда… нашли Хэрриет, я находилась в маленьком конференц-зале на двенадцатом этаже.

— С вами кто-нибудь был в это время?

— Нет. У меня нет собственного кабинета в помещении редакции; я весьма редко наведываюсь в Нью-Йорк. Когда я здесь, то обычно открываю контору в любом свободном конференц-зале. Мой бизнес требует большого объема документации, и, чтобы справиться с делами, я захватываю бумаги из Бостона. Если быть совсем точной, то я пребывала в одиночестве с трех пятнадцати до шести тридцати, когда ко мне для разговора зашли Кэролайн и Дэвид. И мы все еще находились там, когда стало известно…

— И никто не видел вас более трех часов вплоть до того момента, когда брат и его супруга присоединились к вам?

— Не совсем так. Во-первых, я несколько раз звонила по телефону по делам (как вам может быть известно, я занимаюсь организацией связей с публикой); и, во-вторых, по меньшей мере пару раз покидала конференц-зал и просила секретарей сделать для меня фотокопии.

— О чем вы говорили с присутствующими здесь лицами?

— Немного о моем путешествии, а в основном обсуждали мою встречу с Хэрриет и ее разговор с Дэвидом. Но полагаю, о последнем вы можете спросить его самого.

— Не премину это сделать, — сказал Вульф, поворачиваясь к Дэвиду, который бросал все более алчные взгляды на сервировочный столик, уставленный бутылками. — Мистер Хаверхилл, соответствует ли действительности утверждение, что вы в тот день встречались с мачехой вскоре после полудня?

— Да.

Он явно не желал добровольно делиться информацией, и, чтобы получить более пространные ответы, видимо, следовало силком раздвигать его челюсти.

— И в чем состояла суть вашей беседы?

Дэвид скрестил руки на груди и склонил голову набок, полагая, очевидно, что эта поза придает ему особенно крутой вид.

— Если вы такой умный, то, надеюсь, и сами способны догадаться, о чем шла речь.

— Предпочел бы услышать от вас.

Дэвид посмотрел поочередно на Донну, на Кэролайн и на меня, но нас Хаверхилл не видел, он просто хотел дать отдохнуть своим глазам от вида Вульфа.

— Ну хорошо, с тяжелым вздохом начал он, — я еще не успел усесться, как она спросила, не согласен ли я продать свои акции в ее треклятый фонд. Я ответил, что благодарен за предложение, но продавать свой пакет туда не намерен. Она завопила что-то вроде: «— Ах, значит, ты намерен продать свои активы Макларену?!»; я ответил, что именно так и собираюсь поступить. Несколько минут мы переливали из пустого в порожнее. Она применяла ко мне те же приемы, что и к Донне, заявляя, что я обязан сохранить газету в семье, не допустить, чтобы она попала в лапы Макларена и так далее в том же духе. Она была вне себя и наговорила мне всяких гадостей.

Последние слова были произнесены несколько неуверенно. Однако, взяв себя в руки, Дэвид продолжил:

— Не буду вдаваться в детали, но она назвала меня предателем интересов семьи. Я завелся, и с этого момента разговор перешел на взаимный крик, и я был вынужден уйти. Я вообще терпеть не могу разговоров в таком тоне.

Он откинулся в кресле с таким видом, словно этот монолог совсем лишил его сил.

Вульф издал горлом странный звук, но я знал, что это всего лишь следствие отсутствия пива.

— Мистер Хаверхилл, как бы вы могли охарактеризовать ваши отношения с мачехой?

— Мы… уживались. Не могу сказать, что я ее обожал, и она определенно платила мне той же монетой. Но склонен полагать, что мы вели себя по отношению друг к другу достаточно профессионально.

— Будет ли правильно предположить, что вы были обижены на нее?

Возникло впечатление, что этот вопрос окончательно выпустил из Дэвида дух. Он обмяк, упершись локтями в колени, и несколько раз сглотнул.

— Что же, это — верное предположение, — сказал он. Кэролайн, чуть склонившись, коснулась его плеча. — Конечно, я не любил ее. Мачеха… старший сын… все как в сказках братьев Гримм. Так или иначе, но я уже много лет назад понял: пока она возглавляет «Газетт», мне места наверху не видать как своих ушей.

— Вы полагаете, что, продав акции Макларену, смогли бы встать во главе компании?

— Долг платежом красен, хотите вы сказать? Нет, совсем нет, — энергично потряс головой Дэвид. — Я на это не рассчитывал, зная, что для руководства газетой он привлечет своих людей — по крайней мере прежде он всегда поступал именно так. В любом случае шансов на руководство у меня не было, но от Макларена я получил бы гораздо больше денег, чем мог мне предложить фонд.

— Я хочу поставить перед вами тот же вопрос, который задавал вашей сестре: как вы относитесь к возможности перехода «Газетт» в руки Макларена?

— Многое из того, что сказано или написано о нем, является преувеличением, и при этом преувеличением несправедливым, — ответил Дэвид. Не исключено, что эту часть речи он отрепетировал. — Его газеты не так уж и плохи. Он мог бы привнести в газетную жизнь Нью-Йорка новые, яркие краски.

Недовольно скривившись, Вульф спросил:

— Когда он впервые обратился к вам с предложением купить ваши акции?

— Макларен позвонил и пригласил меня на ленч две недели тому назад. Тогда же он и поинтересовался, не хочу ли я продать акции: узнав предлагаемую им цену, я тут же заявил, что на мой пакет он смело может рассчитывать.

— Но пока еще сделка не состоялась?

— Нет, это было всего лишь устное соглашение, но я был готов — и готов сейчас — передать ему мои активы в тот момент, когда будут подписаны бумаги.

— Какие еще вопросы вы обсуждали во время ленча?

— Он сообщил, что вел переговоры с издательством «Арлен» и семейством Демарест, и те якобы уже передали ему свои доли. Кроме того, он интересовался активами Донны и Скотта. Пришлось сказать, что ему самому следует вступить в контакт с ними, а я не хочу и не буду выступать от их имени.

— Сэр, я хочу вам задать еще один вопрос — тот, что я задал миссис Палмер: где вы находились с шести часов вечера и до того момента, когда узнали о смерти мачехи?

Я ожидал нового взрыва, но, очевидно, его аккумуляторы крепко подсели.

— Вам хорошо известно, что большую часть времени я находился вместе с женой и сестрой в конференц-зале на двенадцатом этаже. Начиная с половины шестого до шести тридцати я работал в своем кабинете на том же этаже.

Вас кто-нибудь видел в указанное вами время?

— Нет, — воинственно произнес Дэвид. — Но в этом нет ничего удивительного. Мой кабинет расположен в той части здания, где размещаются управленческие и снабженческие отделы, бухгалтерии и служба эксплуатации здания. Большинство сотрудников этих подразделений уходят домой в пять тридцать, самое позднее — в шесть. Я, как правило, ухожу с этого этажа последним.

— И в тот вечер вы остались даже дольше обычного?

— Да, — воинственность его тона заметно усилилась. — Донна и я задержались для того, чтобы узнать, чем закончится ее встреча с Маклареном.

— Каким образом вы намеревались это выяснить?

— О, кажется, ни Донна, ни я вам не говорили… Дело в том, что Хэрриет разослала служебную записку, в которой просила нас всех собраться у нее после завершения встречи с Маклареном.

— Вот как, — Вульф широко открыл глаза. — И кто же получил копии этой записки?

— Думаю, что все держатели акций «Газетт» — я, Донна, Скотт, Карл, Эллиот Дин.

— Как выглядела записка и каково было ее содержание?

— Ммм… — скривился в задумчивости Дэвид. — Ничего особенного, напечатана на машинке, на половинке листка. Текст, как мне помнится, следующий: «Дорогой Дэвид, пожалуйста, задержись до конца моего разговора с Я.М. Мне хотелось бы встретиться на несколько минут со всеми после его ухода». Подпись.

— Я получила точно такую же записку. Текст идентичен, — подтвердила слова брата Донна.

— Когда они были разосланы?

— Моя была доставлена примерно в четыре тридцать, — ответил Дэвид.

— Примерно в это же время в конференц-зал доставили и мою, — вставила Донна.

— Как миссис Хаверхилл могла знать, что вы все еще находитесь в здании и получите ее записку?

— Еще утром я сказала ей, что собираюсь работать в конференц-зале по меньшей мере до шести.

— Полагаю, что никто не сохранил своего экземпляра?

Брат и сестра одновременно отрицательно покачали головами, а Дэвид с ухмылкой пояснил:

— В газете циркулирует столько служебных документов разного рода, что, начав их хранить, мы через неделю задохнулись бы.

Проигнорировав его заявление, Вульф спросил, обращаясь к брату и сестре одновременно:

Вы уверены в подлинности подписи?

— Абсолютно, — сухо сказала Донна. — У нее очень характерная подпись. Кроме того, записку разносила ее личный секретарь Энн Барвелл — мне по крайней мере послание передала она.

— Мне тоже, — вставил Дэвид.

— Прекрасно, — сказал Вульф, откидываясь на спинку кресла. — Вам известно, с какой целью она хотела с вами увидеться?

Дэвид пожал плечами, ему этот разговор уже явно надоел. Парень не отличался большим запасом терпения.

— Думаю, для того, чтобы объявить о переходе газеты в руки Макларена. Зачем же еще?

— Мадам? — обратился Вульф к Донне.

— Я тоже так считаю, — ответила та. — Но после встречи с Маклареном она была просто не в силах встретиться с нами лицом к лицу. Других вариантов я не вижу.

— Но это означает одно — ваш кузен так же решил продать ему свои акции, — заметил Вульф.

— Этот вывод напрашивается сам собой, — сказал Дэвид, — Я не говорил с ним после его встречи с Хэрриет, хотя мне известно, что Макларен к нему ранее обращался, и Скотт решил продать акции. Но у вас есть возможность спросить у самого Скотта, так как ходят слухи, что он появится у вас сегодня несколько позже.

Он получил особенное удовольствие, сделав ударение на слове «слухи».

— Правильно, — кивнул Вульф и повернулся к Кэролайн. — Я не забыл о вас, мадам. Скажите, чем вызвано ваше появление в редакции «Газетт» в пятницу?

Она открыла рот, чтобы ответить, но Дэвид оказался быстрее.

— Кэрри была там, потому что я попросил ее прийти — все серьезные решения мы принимаем совместно. Мы являемся одной командой, в которой она полноправный член.

Ты ей вовсе не ровня, подумал я, посмотрев на Вульфа в ожидании его реакции.

— Мне было бы интересно услышать, что скажет сама миссис Хаверхилл, — раздраженно произнес он.

Кэролайн явно обожала находиться в центре внимания. Приняв позу, которая привела бы в восторг фотографа журнала мод, и откашлявшись, она начала:

— Как сказал Дэвид, мы выступаем единым целым, когда дело касается интересов одного из нас. В прошлом он несколько раз приглашал меня принять участие в семейных советах, на которых обсуждались вопросы, связанные с «Газетт». Складывалось впечатление, что встреча в пятницу должна иметь большое значение, и поэтому он меня пригласил.

— Когда вы прибыли?

— В редакцию? Сейчас… Это было примерно в шесть пятнадцать, не так ли, дорогой? — обратилась она за подтверждением к Дэвиду с хорошо отрепетированной тонкой улыбкой.

Тот с обожанием взглянул на Кэролайн, и дама продолжила:

— Я прошла прямо в кабинет Дэвида. Он как раз заканчивал небольшое совещание. Мы поговорили пять или десять минут, после чего прошли в помещение, где работала Донна. Я не видела ее после возвращения, и мне не терпелось узнать о ее путешествии.

— Миссис Хаверхилл, не могли бы вы высказать свое отношение к происходящим в «Газетт» событиям?

— Вы имеете в виду ее продажу Макларену? О, мне было очень жаль, что газета уплывает из рук семьи. Но вам известно, насколько властной, неуступчивой и жёсткой могла быть Хэрриет. Именно эти черты характера в конечном итоге и стоили ей газеты.

— Жёсткостью, как я понимаю, вы считаете ее нежелание делегировать полномочия другим липам, и в первую очередь ближайшим членам семьи?

С ледяной улыбкой Кэролайн ответила:

— И это, и диктаторские замашки в целом. С какими бы предложениями по улучшению работы организации ни выступали Дэвид и Скотт, она постоянно принижала значение их советов или просто игнорировала их. Она не терпела, чтобы чужие идеи получали зеленый свет.

— Как складывались ваши отношения?

Кэролайн сменила позу (ее фото отлично смотрелось бы в «Вог») и, проведя ухоженными пальчиками по изящной шее, сказала:

— Мы уважали друг друга. У Хэрриет было множество привлекательных черт, я наслаждалась ее обществом на приемах, встречах и иных мероприятиях подобного рода. Она безумно любила «Газетт», была умна, прекрасно эрудированна. С ней всегда было интересно. Мне казалось, что ей нравилось встречаться со мной. Во всяком случае, она постоянно подчеркивала это.

Вульф беспокойно заерзал в кресле. Я знал, что ему хотелось пива, но он боролся с собой, так как опустошил уже две бутылки в присутствии гостей, которые не выпили ни капли. Оставалось надеяться, что пару минут он сможет продержаться. Дэвид, похоже, держался с еще большим трудом.

— Мадам, вы говорили, что у вас имеются некоторые соображения, которыми вы хотите поделиться. Я закончил, вам слово.

Она одарила его ослепительной улыбкой.

— Я все равно не ушла бы не высказавшись. Дэвид может подтвердить, что я никогда не стесняюсь высказывать свое мнение. У меня, мистер Вульф, нет никаких сомнений в том, что моя свекровь покончила с собой. Я знаю причину этого.

Она внимательно посмотрела на Вульфа, ожидая его реакции. Но тот наживку не проглотил. Поняв, что ей придется солировать, Кэролайн облизала губы и наклонилась вперед, как будто собиралась поделиться большим секретом.

— Хэрриет знала, что Макларен обошел ее с флангов и собрал необходимое для контроля над газетой количество акций. Она ненавидела Макларена, это не было тайной. И Хэрриет совершила поступок, который, по ее мнению, должен был восстановить против него как акционеров, так и общественность. Она сделала последнее публичное заявление, убив себя.

— Публичное заявление, о котором вы говорите, должно было бы включать в себя и письменное подтверждение, — недовольно проворчал Вульф. — Она должна была упомянуть о неблаговидных деяниях мистера Макларена или об отрицательных последствиях для «Газетт» в случае ее перехода в руки последнего. Насколько мне известно, такого письменного подтверждения не существует.

— Об этом я ничего не знаю. Я лишь убеждена в том, что Хэрриет убила себя, чтобы привлечь внимание к «трагическому событию» — так она называла происходящее. Она была способна на крайние проявления чувств. А самыми сильными ее чувствами были любовь к «Газетт» и ненависть к Макларену. Скажи, Дейв, разве я не права?

Супруг машинально кивнул, ее безупречные логические построения, видимо, не произвели на него впечатления.

— Мистер Вульф, я понимаю, что Донна и Дэвид в некотором смысле являлись родственниками Хэрриет, в то время как я была ей чужой, — продолжила Кэролайн. — Несмотря на это, я знала ее лучше, чем они, может быть, потому, что мы во многом похожи. Я не хочу сказать, что мы были близки, но мне известны силы, которые двигали ею. Еще раз повторяю: она сама убила себя.

На протяжении всей речи Кэролайн Вульф не сводил с нее внимательного взгляда. Когда она закончила, он посмотрел сначала на Дэвида, потом на Донну. Набрав полную грудь воздуха и с шумом выдохнув, Вульф произнес:

— У меня больше не осталось вопросов. Благодарю за визит.

Он потянулся к звонку, чтобы потребовать пива.

— У меня есть вопрос, мистер Вульф, — сказала Донна, встав рядом с креслом и положив руку на его спинку. — Прежде чем мы уйдем, мне хотелось бы его задать. Вы по-прежнему убеждены в том, что Хэрриет была убита?

Бросив на нее острый взгляд, мой босс ответил:

— Мадам, здесь не было сказано ничего такого, что могло бы побудить меня изменить точку зрения.

С этими словами, несмотря на то, что посетители все еще оставались в комнате, он взял книгу и раскрыл ее. Запечатлев эту сцену в памяти, чтобы не забыть сказать ему позже, что мисс Этикет считает такое поведение отвратительным нарушением всех правил приличия, я последовал за гостями к выходу. Я держал дверь, Дэвид и Донна прошествовали мимо меня так же, как и входили в дом — с каменным видом. Кэролайн же подарила мне улыбку с обложки журнала мод.

Я вернулся в кабинет следом за стремительно ворвавшимся туда Фрицем с двумя бутылками пива для пациента.

— Итак, — обратился я к Вульфу, после того как он наполнил стакан, — этот человек считает, что Макларен был бы прекрасным дополнением.

— Тоже мне остряк!

Я не был уверен, кого гений называет остряком — Дэвида Хаверхилла или Яна Макларена, но уточнять не стал. Вульф пребывал в состоянии недовольства, и я знал почему: гений всегда стремится избежать работы, а когда ему приходится трудиться в воскресенье, он становится особенно сварливым. Особенно его раздражало то, что рабочий день еще не закончился. Скотт Хаверхилл, проходящий у нас под кличкой «Племянник», должен был появиться в четыре, то есть через двадцать минут. Это означало, что у Вульфа не оставалось времени для простых человеческих удовольствий — для того, например, чтобы терроризировать Фрица по поводу меню на следующую неделю, или для сражения с кроссвордом в «Санди Таймс».

В какой-то момент я даже был готов его пожалеть. Но счастлив доложить, что это недостойное чувство тут же оставило меня. Однажды, когда я пожаловался на избыток скучных дел, он ответил: «Работа прекрасно тонизирует».

Возможно, сейчас ему как раз будет полезно принять еще немного тонизирующего средства.