22. Энди Уорхол, киношник: «Трудно быть самому себе сценарием»

Летиция Кент

Vogue. 1 марта 1970 года

«“Кухня” Уорхола – пожалуй, самый лучший фильм, который вообще был снят о ХХ веке, но смотреть его почти невыносимо. Раздражает, что камера снимает с одной точки средние планы. За столом сидят Эди Седжвик и еще какие-то люди; Эди простужена и все время сморкается; один парень то и дело открывает холодильник и снова закрывает. Они разговаривают, а ты не можешь понять ни слова. Выдержать это зрелище почти невозможно, но… когда в будущем люди захотят узнать о бунтах в наших городах, то, наверно, именно этот фильм им все расскажет».

Норман Мейлер. Интервью Винсенту Кэнби.

The New York Times. 27 октября 1968 года

На днях я зашла к Энди Уорхолу на его нью-йоркскую Фабрику и нашла его томно сидящим на парижской парковой скамейке. В свои сорок один или сорок два («Я вообще не люблю признаваться, сколько мне лет») Уорхол призрачен, мертвенно-бледен. В тот момент, сидя на этой скамейке, – почти недвижный, в герметичной кожаной куртке, застегнутой на «молнию», – он напоминал скульптуру Джорджа Сигала. Пожалуй, живую скульптуру. И только его чемоданчик что-то лопотал. Чемоданчик был живой. И, говоря начистоту, Уорхол тоже живой – был и есть.

В начале пятидесятых он приехал в Нью-Йорк из Пенсильвании. Торговал фруктами, оформлял витрины, учился в художественном училище. Сделался коммерческим дизайнером, живописцем-поп-артистом, режиссером андеграундного кино и романистом. Во всех этих областях, кроме последней, он достиг головокружительного успеха. Гигантская реклама обуви, нарисованная Уорхолом, получила медаль. Его картины в стиле поп-арта были приобретены лучшими коллекционерами и музеями. Его андеграундные фильмы породили множество подражаний, а некоторые – например, «Девушки из “Челси”» – собрали хорошую кассу. Его роман расходился вяло, остатки тиража пришлось продавать со скидкой.

В данный момент он пригласил меня составить ему компанию на парковой скамейке. Мы поговорили о его фильмах.

Уорхол Мне невыносима мысль, что все эти прекрасные разговоры пропадут без следа. (Открывает свой чемоданчик, достает огромный микрофон.) Все говорят… это что-то фантастическое. Несмотря на людские упреки – мол, это же вторжение в частную жизнь, – я считаю, что каждого человека все время нужно записывать на скрытый микрофон… записывать и снимать.

Кент (Записывает на магнитофон то, как он записывает на магнитофон ее слова.) Как вы стали кинорежиссером?

Уорхол (Начинает тараторить без передышки.) Меня просто вдруг осенило, что было бы интересно заняться кино, и я пошел и купил шестнадцатимиллиметровую камеру Bolex и поехал в Голливуд. Я поехал туда с Тейлором Мидом, он был одной из первых звезд андеграундного кино. Мы сняли фильм под названием «Тарзан и Джейн возвращены… как будто».

«Тарзан», мой первый фильм, больше похож на мои позднейшие, потому что в нем история рассказывается в нескольких сценах. Другие мои ранние фильмы состоят из одной сцены, где один главный герой выполняет очень простую функцию: например, Эмпайр-Стейт-Билдинг весь день стоит на месте.

Кент Ваши ранние фильмы продолжали ваши же вариации статических портретов – таких, как множественное изображение Мэрилин Монро?

Уорхол (Неуверенно.) Д-да-а. Но я больше не занимаюсь живописью. Я бросил живопись два года назад. Я думаю, что живопись вышла из моды. В моих ранних фильмах я хотел «писать картины» новым способом.

В «Эмпайре» ставилась задача сделать кинокартину-натюрморт, изображающую Эмпайр-Стейт-Билдинг. Фильм длится восемь часов. Освещение меняется, но объект остается неподвижным. Изображение квадратное и проецируется на стену… как произведение живописи. «Эмпайр» – это… э-э… порнографический фильм. Когда в Эмпайр-Стейт-Билдинг включается свет, это должно изображать… (Улыбается.)

«Ешь» и «Генри Гельдцалер» – кинокартины-портреты. В «Ешь» Роберт Индиана полчаса жует гриб, а в «Генри Гельдцалере» Генри сорок пять минут курит сигару. Можно было бы снимать портреты и более новаторским способом: сделать видеозапись человека длиной в одну минуту и склеить в кольцо, чтобы крутить эту запись снова и снова… сколько хочешь…

Как только видеозаписывающая аппаратура чуть-чуть усовершенствуется (запланированное устаревание – это ужасно, правда?), я хотел бы заняться телевидением. (В его голосе прорезаются благоговейные нотки.) Я всегда верил в телевидение, верил. На телевидении день – все равно что двадцатичетырехчасовой фильм. Реклама ни капельки не нарушает его целостности. Передачи сменяются, но каким-то неведомым образом остаются одной и той же передачей… как-то так. Критики жалуются, что мы снимаем медлительные фильмы. Ну-у, в «Пейтон плейс» каждая серия идет полчаса, а в «Пейтон плейс» вообще ничего не происходит.

Кент Вы хоть иногда снимаете фильмы со сценарием и сюжетом?

Уорхол (С улыбкой.) Иногда. Полстраницы, один абзац. Но в основном звезды сами импровизируют свои диалоги. Как-то так получается, что мы притягиваем к себе людей, которые умеют включаться перед объективом. В этом смысле они самые настоящие суперзвезды. Знаете ли, гораздо труднее быть самому себе сценарием, чем выучить чужой сценарий наизусть. В любом случае, сценарии нагоняют на меня скуку. Гораздо увлекательнее, когда не знаешь, что произойдет в следующую секунду…

На мой взгляд, сюжеты ничего не значат. Если смотришь фильм, например про разговор двух человек, его можно смотреть снова и снова и не соскучиться. Ты втягиваешься в действие, что-то пропускаешь, снова сосредотачиваешься на фильме, замечаешь что-то новое. Но фильм, у которого есть сюжет, невозможно смотреть по второму разу, потому что уже знаешь, чем он заканчивается.

Кент Но разве съемки импровизационных фильмов не зависят от счастливого случая – от энергии людей, которые импровизируют?

Уорхол (Страстно, словно его собственный голос раскрывает ему тайну.) Все люди на свете – люди яркие. Все – интересные, всё интересно. Много лет назад люди имели обыкновение сидеть и смотреть из окон на улицу. Или сидеть на скамейках в парке. Они проводили много часов на одном месте и не скучали, хотя ничего особенного не происходило. Вот моя любимая тема в кинорежиссуре – просто смотреть часа два, как что-то происходит.

Кент Словно кинокамера – нечто вроде визуального диктофона?

Уорхол Да.

Кент Но у вас все-таки есть «система звезд». Когда мы смотрим на безумных персонажей «Одиноких ковбоев», мы одновременно сознаем, что это Тейлор Мид и Вива.

Уорхол Я до сих пор считаю, что переживать за людей – это хорошо. А голливудские фильмы равнодушные. Но я вообще-то не верю в систему звезд. Если кто-то из наших звезд не приходит на съемку, мы заменяем его или ее кем-нибудь другим. (Пожимает плечами.) Так делается на телевидении. Джоан Кроуфорд подменяла свою дочь в одной мыльной опере. Я видел передачу о том, как Голливуд искал звезду на роль Скарлетт О’Хара в «Унесенных ветром». Показали сорок звезд, и каждая играла ту же самую роль по-своему. У каждой из них была какая-то изюминка. Это так увлекательно!

Кент Ричард Шикель сказал, что в плане техники и эстетики вы прочно укоренены в одном-единственном периоде истории кино – примерно в 1904–1905 годах: «Как и примитивисты, Уорхол ровно ничего не делает – только заимствует реальный антураж, помещает перед ним актеров-любителей и поручает им импровизировать диалог и действия, исходя из схематичного замысла». Вы действительно так работаете?

Уорхол (Уставившись на Кент без малейшей неприязни.) Наверно, да. Когда мы решили снимать «Непристойный фильм», то вначале решили занять Виву и Луи Уолдона. Затем нашли квартиру. В съемочной группе у нас было три человека. Когда все вилки были вставлены в розетки, я включил камеру, и мы стали переставлять ее туда-сюда. Вива и Луи делали… э-э… то, что… делали, и не обращали никакого внимания ни на нас, ни на камеру. Через три часа все… э-э… закончилось, и мы собрали аппаратуру и разошлись по домам.

Кент Какой смысл снимать трехчасовой фильм? Это что-то вроде одноразовой вещи?

Уорхол Ну-у, если мы захотим, то сможем снять тот же самый фильм по новой. В случае «Непристойного фильма» мы могли бы снять его по новой, исключив… э-э… предосудительные куски.

Кент (С притворным бесстрастием.) О да, «Непристойный фильм» недавно объявили «жесткой порнографией».

Уорхол (С несколько деланой улыбкой.) Это мягкая порнография. Мы предпочли размытую цветовую гамму. И вообще, что такое порнография? Порнографией называют журналы о бодибилдинге, хотя на самом деле они не такие. Они учат тебя, как усовершенствовать свою фигуру. Для 42-й улицы они все равно что журналы мод, у них даже побольше читателей. Я считаю, что фильмы должны потворствовать похотливым мыслям. Я хочу сказать, то, к чему все теперь идет… люди испытывают взаимное отчуждение. Фильмы должны… э-э… возбуждать тебя. Голливудские фильмы – всего лишь просчитанные рекламные ролики. «Непристойный фильм» был настоящим. Но он делался не как порно: он был упражнением, экспериментом. И все же я действительно считаю, что фильмы должны тебя возбуждать, вселять в тебя восторг перед людьми, пусть фильмы будут сладострастными.

Кент В программке было написано, что «Непристойный фильм» – это «фильм о Вьетнамской войне и о том, что мы можем сделать в связи с ней». Вы хотели выпендриться?

Уорхол (Все с той же улыбкой.) О нет. Мы написали как есть. Это фильм про… э-э… про любовь, а не про разрушение.

Кент Значит, его мораль: «Сидите дома и занимайтесь любовью, а не войной»?

Уорхол Не совсем. Мораль – неравнодушное отношение к людям. В «Непристойном фильме» есть неравнодушное отношение к Виве и Луи. Но когда я посмотрел фильм Аньес Варда «Любовь львов», то осознал, что все-таки заботился о людях недостаточно. Варда устроила так, что Вива у нее выглядит и говорит очень красиво; мы бы так не смогли.

Кент Вы намекаете, что методы, примененные в фильме Варда, вам не по средствам?

Уорхол Да. Люди забывают, что мы делаем по одному фильму в день. «Непристойный фильм» был снят за три часа за две тысячи долларов. Критики невысоко ставят наши фильмы из-за технических дефектов – звук плохой или пленка не та, но я думаю, что наши фильмы лучше развлекают людей, чем многие голливудские фильмы с многомиллионным бюджетом. Я верю в развлечения, а вы? Неужели нет?

Кент Однажды вы сказали, что хотите снимать плохие фильмы.

Уорхол (Опробуя еще одну кокетливую уловку.) Хороший фильм может снять любой, но если ты сознательно пытаешься снять плохой фильм… это как снимать хороший плохой фильм.

Кент В ваших фильмах есть элемент сексуальной неопределенности.

Уорхол (Голосом Энди Харди.) Мне просто нравятся все, и я во всё верю.

Кент А еще вы однажды сказали, что жалеете, что вы не машина.

Уорхол (Отводя взгляд.) Жизнь – это так больно. Если бы мы могли стать механистичнее, мы бы испытывали меньше боли – если бы нас удалось запрограммировать, чтобы мы делали свою работу эффективно и радостно.

Кент Но вы только что сказали, что нас следует возбуждать, пробуждать от отчуждения всяческим сладострастием.

Уорхол (Заглядывает ей в глаза.) Сладострастие – элемент машины. Оно беспрерывно вселяет в тебя счастье. Оно не дает тебе замедлить бег.

Кент Как вы оцениваете себя в качестве кинорежиссера? Вы новатор или, как говорит Шикель, ретроград?

Уорхол (Кротко.) Э-э… наверно, ретроград. Мы просто ищем, чем бы себя занять. Все, что мы делаем, – только эксперимент, наши фильмы – вроде черновых дублей. Мы ни разу по-настоящему не закончили ни одного фильма целиком: у нас все фильмы – лишь часть чего-то другого.

Кент (Агрессивно.) Называть «экспериментом» фильмы, которые выходят в коммерческий прокат, – разве это не отговорка, не увиливание от ответственности?

Уорхол (Не глядя на Кент, с еле заметной улыбочкой на губах.) В таком случае эксперимент – это зрители, которые покупают билеты.

(И почти неуловимым движением захлопывает свой чемоданчик.)

 

23. Разговор с Энди Уорхолом

Джерард Маланга

The Print Collector’s Newsletter. Январь – февраль 1971 года

С Энди Уорхолом меня познакомили в 1963 году, в первую неделю июля, на вечеринке у кинорежиссеров Уилларда Мааса и Мари Менкен. Мне запомнились серебристые волосы, белая кожа, темные очки и заметная нервозность Энди. Я только что разделался с формальной учебой в Вагнер-колледже, и мне позарез нужна была работа. А Энди требовался ассистент, который помогал бы изготавливать его картины-шелкографии.

Я начал работать у Энди в его тогдашней мастерской в обреченном на слом здании пожарной части, которое находилось на 87-й улице между Лексингтон-авеню и Третьей авеню. Город продал это здание с торгов некоему риелтору, а Энди снял всю пожарку за сто пятьдесят долларов в месяц при условии, что его рано или поздно попросят освободить помещение.

Мы почти немедленно начали работу над шелкографиями с портрета Элизабет Тейлор, на холсте, предварительно опрысканном серебряной краской из баллончика. Работа была не очень сложная, но позднее, когда сетку пришлось очищать бензиновым растворителем («Варнолином»), я здорово испачкался.

Мы отпечатали четыре или пять холстов формата сорок на сорок дюймов, а потом вернулись в квартиру Энди, которая была в двух кварталах от пожарки. Там, под звуки Sally Goes Round the Roses, я внимательно рассматривал его коллекцию фотографий. Подборка была странная: автокатастрофы, сцены пыток, кинозвезды, застигнутые врасплох, кинозвезды, позирующие фотографам, натуристы. Я понял, что к ним восходит то, что Энди воспроизводил на своих шелкографиях. Энди заимствовал с этих фотографий стилистику, которую хотел почерпнуть из СМИ и коммерческой иллюстрации, он развивал и комментировал технику и концепцию, которые изначально были вторичными. Он был социальный реалист шиворот-навыворот: сатирически высмеивал методы коммерческой иллюстрации и «американской сцены». Только он создавал сатиру не на сами товары, а на «высокохудожественный» стиль их презентации покупателям.

Энди всегда был для меня живым университетом. В своем творчестве ему приходилось преодолевать массу «подводных камней», и во многих случаях мы решали эти проблемы. Изготовить точные копии его картин было совершенно невозможно. Каждый раз результат предопределялся игрой случая: из-за особенностей изготовления вручную либо по психологическим соображениям на картину сам собой проникал какой-то новый элемент или смещались акценты. Энди не хотел допускать в свое творчество человеческий фактор; в этих целях он был вынужден использовать шелкографии, трафареты и другие способы автоматического репродуцирования. Но Искусство все равно умудрялось найти какую-то брешь и украдкой пробиралось в его произведения. Тут клякса, там огрех при печати шелкографии, где-то изображение нечаянно обрезано. Энди всегда был врагом клякс. Сажать кляксы свойственно человеку. А Энди хотелось замазать кляксы другими кляксами, чтобы и следа их не осталось. Мы занялись шелкографией вовсе не для того, чтобы дистанцироваться от изображений, которые до Энди задумал кто-то другой, но для того, чтобы как можно шире эксплуатировать уже существовавшие изображения путем коммерческих техник многотиражного репродуцирования. В отличие от Раушенберга, Энди никогда не уничтожал свои использованные сетки и потому всегда боялся, что его работы могут подделать. Если бы кто-то подделал его работы, Энди не мог бы даже надеяться, что сумеет распознать подлинники.

Энди всегда считал свои работы пустыми, но одновременно полагал, что не может предсказать, как среагирует на них человек, пока не увидит их вживую. Он считал: невозможно осознать подлинную пустотность этих картин, пока не увидишь их собственными глазами. Слишком многие из тех, кто называет творчество Уорхола пустым, вообще никогда не ощущали его пустоты. Они судят о его работах либо по уменьшенным иллюстрациям, либо лишь по абстрактным представлениям. Они говорят: «Кому интересна банка супа? Мы знаем, как она выглядит, потому что его едим». Или: «Мы видели их репродукции в журналах». Итак, Энди воспроизводит банку супа такой, как она выглядит в рекламе, и после этого людям кажется, что Энди что-то изменил. Люди просто не понимают всей пустопорожности чего-то, пока не видят его копию. Возможно, нужно, чтобы кто-то взялся имитировать работы Энди, – тогда-то они начнут выглядеть такими же пустыми, как на самом деле.

После семи лет ученичества я пошел самостоятельным путем и теперь обнаружил, что могу применять то, чему научился у Энди, в моей собственной повседневной жизни, а также в моем мировоззрении. Нижеследующее интервью Энди – никакое не интервью, а лишь резюме всего, что мы передумали об искусстве за последние семь лет.

Джерард Маланга

Маланга Энди, когда ты сделал свой первый оттиск?

Уорхол Разве ты не помнишь, Джерард? Это был трехцветный оттиск портрета Элизабет Тейлор. Вообще-то я не сам сделал эту шелкографию. Лео [Кастелли] заказал отпечатать ее ограниченным тиражом с моей подписью. Она была постерного формата, не то что мои нынешние серии «Банка супа Campbell’s» и «Цветы». Насколько могу припомнить, я рассудил: если картины не всем по карману, то печатные постеры будут доступнее.

Маланга Чем мотивировалось неоднократное повторение одного и того же изображения на картине?

Уорхол Вообще-то я даже не знаю и не помню. Наверно, я начал повторять одно и то же изображение, потому что мне нравилось, как при повторениях то же самое изображение изменяется. Вдобавок я тогда считал – и сейчас считаю, – что люди могут смотреть на несколько изображений сразу и воспринимать несколько изображений сразу.

Маланга Исходя из твоих слов, я прихожу к выводу, что идея повторяющегося изображения вписывается в эксперименты с полиэкраном, включенные в фильм «Девушки из “Челси”».

Уорхол Верно, но то был случай, дарованный свыше. Идея полиэкрана возникла только потому, что нам приходилось монтировать уйму отснятого материала, а в те времена монтаж меня как-то не прельщал, а для показов в первоначальном виде – я имею в виду длительность – фильм был бы длинноват. Проецируя два рулона пленки одновременно, мы смогли сократить продолжительность фильма вдвое, не утомляя себя монтажом. Увидев проекцию фильма в формате полиэкрана, я осознал, что люди могут воспринимать больше одной истории или ситуации одновременно.

Маланга Насколько произвольна ваша произвольность при выборе изображений, с которыми вы работаете при создании картин?

Уорхол Э-э… что ты имеешь в виду? Я не выбираю изображения произвольно, а тщательно отбираю, отбрасывая лишние. Тот же подход мы применили на «Девушках из “Челси”», правда, там мы выбросили то ли два, то ли четыре тридцатипятиминутных рулона пленки. Что касается картин, то все изображения, которые я использовал, были прежде увидены в масс-медиа. Наверно, это медийные изображения. Я всегда брал их с репортажных фотографий, или из старых книг, или со снимков, сделанных в фотоавтоматах, четыре кадра за двадцать пять центов.

Маланга Считаете ли вы, что благодаря вам масс-медиа изменились?

Уорхол Нет, я не меняю медиа, я вообще не различаю, где мое творчество, где масс-медиа. Я просто повторяю масс-медиа, используя масс-медиа для моего творчества. Я считаю, что масс-медиа – это и есть искусство.

Маланга В какой момент вы перестали писать красками и начали печатать свои картины с помощью сеток?

Уорхол Примерно в 1962 году, но фоны картин всегда закрашивались вручную до того, как накладывалась шелкографическая сетка. Силуэтные контуры конечного изображения закрашивались, а остальные участки холста изолировались клейкой лентой. Потом, когда краска высыхала, клейкая лента снималась, и шелкографическая сетка накладывалась на нарисованное силуэтное изображение, иногда с неточной приводкой. Я не особенно старался добиться идеальной приводки. Раньше я переживал насчет приводки, но идеальная приводка все равно не получалась никогда, потому что трудно было рассмотреть холст сквозь сетку после того, как я печатал одно изображение и переносил сетку на следующий холст. В общем, я примерно прикидывал, куда наложить сетку, и почти в ста процентах случаев изображение репродуцировалось с почти идеальной приводкой.

Маланга В чем отличие вашей печатной графики от ваших картин?

Уорхол Наверно, вы могли бы назвать картины печатной графикой, но для картин использовался холст. Печатная графика – если мы ее создавали методом шелкографии – всегда печаталась на бумаге. Оттиски может делать любой. Собственно, даже теперь один мальчик в Кёльне напечатал слегка уменьшенные версии моих картин «Мэрилин Монро» и принтов-обоев «Корова». Но его версии тоже выполнены на бумаге, причем у него больше цветовых комбинаций.

Маланга Есть ли какая-то связь между вашей печатной графикой и вашей работой в кино?

Уорхол В то время я не осознавал, что есть какая-то связь. Тогда для меня это были два разных способа выражения. И до сих пор это два разных способа. Но вы все же указали мне на сходство повторов изображений и там, и сям. Тут я имею в виду ранние фильмы, типа «Спи» и «Эмпайра».

Маланга Да, я помню, как рассматривал на свет фрагмент «Спи» и подмечал, что все кадры – совершенно одинаковые; каждый кадр был статичным, потому что в реальности когда пленка проецировалась, она была статичной. Велико ли в процентном отношении влияние людей, работающих с вами, на ваше окончательное произведение?

Уорхол Не знаю. Свои идеи я всегда у кого-то черпаю. Иногда я подгоняю идею под какой-то определенный проект, над которым в тот момент работаю. Иногда я не подгоняю идею. А иногда я использую идею не сразу, но потом могу про нее вспомнить и для чего-нибудь использовать. Обожаю идеи.

Маланга Вы используете одни и те же сетки повторно, для последующих оттисков и переизданий?

Уорхол Сетки, которые я использовал для картин «Цветы» и «Банка супа Campbell’s», никогда больше не использовались повторно – я имею в виду, для портфолио «Цветов» и «Банки супа Campbell’s». Во-первых, формат всегда был разным. Во-вторых, я никогда не печатал портфолио сам, вручную. Их всегда изготавливали промышленным способом. Я выбирал для них другие цвета.

Маланга Почему вы пользуетесь резиновым штампом?

Уорхол Я не всегда ставлю подпись резиновым штампом; но я обратился к идее резинового штампа с подписью, потому что хотел уйти от стиля. Я считаю, что подпись художника – элемент стиля, а в стиль я не верю. Не хочу, чтобы у моего творчества был стиль.

Маланга А самого себя вы причисляете к медиа?

Уорхол От медиа никто не в силах сбежать. Медиа влияют на всех. Это мощнейшее оружие. Джордж Оруэлл предвосхитил могущество медиа, когда в своем визионерском романе «1984» написал: «Большой Брат следит за тобой».

Маланга Какие у вас планы на ближайшее будущее?

Уорхол Ничего не делать.

 

24. Вокруг Барнетта Ньюмана

Джин Сигел

ArtNews. Октябрь 1971 года

В 1971 году арт-критик Джин Сигел расспросила одиннадцать художников об их отношении к абстрактному экспрессионисту Барнетту Ньюману. Эти интервью совпали по времени с ретроспективной выставкой Ньюмана, которая состоялась в том же году в нью-йоркском MоMA. Как отмечает во введении к нашей книге Рива Вулф, «художники благовоспитанно рассказывали, как им видится значение творчества Ньюмана. Уорхол тоже говорил о творчестве – посмеивался над абстрактными композициями из вертикальных линий, которые писал Ньюман».

Когда Уорхол пришел в художественную среду, в нью-йоркских кругах прочно властвовали абстрактные экспрессионисты. В книге «ПОПизм» Уорхол не скрывал своей неприязни к кружку «настоящих мачо», чьим штабом служил бар Cedar: «…даже Барнетт Ньюман – такой элегантный, всегда в костюме и с моноклем – был настолько суров, что занялся политикой: в тридцатые годы он баллотировался, скорее символически, в мэры Нью-Йорка. Суровость была частью традиции, она хорошо сочеталась с их неистовым, выстраданным творчеством».

Ньюман, как и Уорхол, пришел в художественные круги поздно. Картину, которую он сам считал своим первым произведением, он написал в сорок три года. В пятидесятых годах все его выставки проваливались, и только в 1963 году его начали замечать, – но в то время его, разумеется, затмили поп-артисты, завоевавшие всеобщее внимание.

Вулф продолжает: «Если в этом пассаже вообще что-то сказано об искусстве, то оно замаскировано каким-то, казалось бы, банальным щебетом про вечеринки. И все же за завесой банальности Уорхол небрежно скрывает поразительную пронзительность, которая обнажается, стоит нам сообразить, что Ньюман умер в 1970-м, незадолго до этого интервью. Тут-то и становится ясно: “он на другой вечеринке” – это так Уорхол вообразил загробную жизнь Ньюмана. Сквозь слова проступает печаль».

Энди Уорхол Я знал Барни только благодаря тому, что он, наверно, посещал больше вечеринок, чем я. Просто не знаю, как он всюду успевал, – в смысле, он приходил на вечеринку и уходил на следующую. Это что-то абсолютно невероятное; честно говоря, сейчас мне кажется, что он просто на какой-то другой вечеринке. А вам случайно не кажется, что он просто на какой-то другой вечеринке? Наверно, ему было необязательно работать подолгу, ведь он рисовал всего одну линию, вот у него и хватало времени на вечеринки.

А потом я услышал про все эти мастерские, которые у него когда-то были. Типа пятнадцать мастерских, по одной на каждую картину. Стоило мне пройти мимо какого-нибудь здания, как я слышал: «Между прочим, у Барни тут мастерская». У него была одна мастерская в Карнеги-Холле и еще три или четыре на Нижнем Манхэттене. Он писал в мастерской какую-то одну картину, а потом навсегда оставлял эту единственную картину на мольберте. Правда ведь, Фред? Это же правда, что у Барни была особая мастерская для каждой картины, которую он написал? Это было в нем самым загадочным, я считал, что это было просто замечательно.

Джин Сигел Когда вы впервые обратили внимание на Барнетта Ньюмана, он уже достиг успеха?

Энди Уорхол Я подумал, что он знаменитость, в первый же раз, когда его увидел. Но потом мне кто-то сказал, что он прославился совсем недавно. Мне понравилась та штука, которая находится в Хьюстоне рядом с капеллой Ротко. По-моему, она такая красивая. Мы раньше ездили в Хьюстон, там я ее и видел. Идея сама по себе просто замечательная. Там, около церкви, все выглядит так просто. Мне она понравилась в этом окружении.

Джин Сигел А другие его скульптуры, менее замысловатые, вам нравились? Например, «Здесь III»?

Энди Уорхол Честно говоря, я никогда не понимал, как ему это сходило с рук.

Джин Сигел А Ньюман когда-нибудь заходил к вам в мастерскую, смотрел ваши работы?

Энди Уорхол Нет. Кажется, нет. В последний раз я видел Барни у Юджина Шварца. Знаете Шварцев? У них был один Барни Ньюман, а потом появился другой Барни Ньюман, и я подумал, что это копия, сделанная той девушкой, которая копирует картины. Я собирался спросить его об этом, но не спросил, а потом он остановился прямо около картины, и, значит, она была настоящая. Они не вывесили бы копию, раз Барни пришел в галерею.

Джин Сигел Вы с ним беседовали?

Энди Уорхол О да. Он всегда был очень мил. Он всегда спрашивал меня, как я поживаю. Он был по-настоящему добрый человек.

 

25. Кто вообще такой этот Энди Уорхол?

Джордж Грускин

SCOPE. 16 марта 1973 года

Почти всем, кто просил Энди Уорхола об интервью, было как минимум любопытно с ним пообщаться. По большей части они испытывали к нему интерес, почти все были его поклонниками. Но Джордж Грускин и редакция южноафриканского издания SCOPE сочли Уорхола шарлатаном и вознамерились это доказать. Однако в этом интервью Уорхол так великолепно обезоружил враждебность Грускина, что ближе к финалу интервьюер выпалил: «Ваша скромность произвела на меня огромное впечатление. Очень многие из тех, кто достиг славы или богатства, склонны к легкой чопорности». Уорхол его обаял.

Начало семидесятых было для Энди Уорхола переходным периодом: из художника-поп-артиста, каким он был в шестидесятых, он перерождался в антрепренера высшего общества, которым сделался в семидесятых. Виктор Бокрис отмечает: «Из художественной среды Энди постепенно мигрировал в мир моды. Перемены отразились в его новом имидже. Исчезли черные кожаные куртки, на смену им пришли бархатные пиджаки, костюмы от европейских дизайнеров, галстуки и дорогие сапоги на высоком каблуке (правда, он всегда носил их с синими джинсами). “Все возвращаются к красивой одежде, – сказал он Трумэну Капоте. – Хипповский стиль окончательно отошел в прошлое”» (Bockris, 347).

Были и другие события, оказавшие основополагающее влияние на эту эпоху: в 1972 году скончалась мать Уорхола, которая долгое время жила вместе с ним в Нью-Йорке; его картины шестидесятых годов подорожали на аукционах; пошел в гору его бизнес – написание заказных портретов (за портрет он брал двадцать пять тысяч долларов, за дополнительные холсты с тем же изображением других цветов – по пять тысяч долларов за штуку); произошло его шумно разрекламированное возвращение к живописи (он написал картины из серии «Мао»); в бешеном темпе продолжалась работа в кино (перечислим лишь несколько фильмов 1970–1972 годов: «Мусор», «Бунтующие женщины», «Жара», «L’Amour»).

Это интервью было взято на Фабрике в доме 33 на Юнион-сквер-Вест.

КГ

Несомненно, это один из самых странных людей, когда-либо живших на свете. И один из самых преуспевающих.

Его имя – Энди Уорхол: поп-артист, безумный кинорежиссер и настоящий, первосортный, чистейшей воды фрик XX века; самый чудаковатый вундеркинд в поколении, которое известно своим преклонением перед нахальными парвеню.

Впервые Уорхол прославился своей новой формой «искусства» – многоцветными портретами банок супа Campbell’s, точнейшими, до мельчайшей детали, копиями. От них он перешел к еще более грандиозным вещам: копиям коробок с губками Brillo в натуральную величину. За них он просил – и получал – по двести рандов за штуку.

Где угодно, кроме Америки, Уорхола выставили бы вон, сочтя мелким выскочкой, каким он, собственно, и был. Но в стране, посвятившей себя увековечиванию всего сиюминутного, Уорхол просто не мог не пробиться наверх. И, естественно, пробился.

«Красивые люди» пригрели его на своей коллективной груди, и он сделался культовой фигурой колоссального масштаба. Ничего, что он вел себя, словно удолбанный фрик: он – совсем другое дело, он был «писком моды».

Затем, в середине шестидесятых, Энди Уорхол приложил свои таланты мастера-ломастера к кинорежиссуре, и занудные знатоки претенциозного кино с неподобающей им спешкой побежали смотреть, что миляга Энди может внести в современное кино.

Оказалось, мало что. Почти все его киноработы – сплошной дилетантизм и вульгарность. В конечном итоге фильмы Уорхола беспробудно скучны.

Одна из его самых грандиозных «эпопей» – «Эмпайр-Стейт-Билдинг» – длится восемь часов. Чтобы снять этот шедевр, Уорхол навел свою камеру на вышеупомянутый небоскреб: пусть сама все снимает. Ракурс съемки не меняется. Другой его фильм, «Спи», тоже длится восемь часов. В нем показывают, как некий мужчина спит. И больше ничего.

В «Шлюхе» Уорхол поместил на диван двух мужчин и двух женщин. Одна женщина ела бананы, один за другим, а остальные три человека сидели и смотрели, как она это делает. Диалогов не было. Фильм длился семьдесят минут.

Для «Тринадцати красивых женщин» Уорхол воспользовался услугами тринадцати особ женского пола. Каждой женщине велели не говорить ни слова. Каждую попросили просто пристально смотреть в объектив кинокамеры. Фильм длится один час.

Таков запредельный гений Энди Уорхола, анемичного и малорослого парня, который обстряпывает свои дела на верхнем этаже заброшенного нью-йоркского склада (как выражается сам Уорхол – «Фабрики суперзвезд»).

О его частной жизни почти ничего не известно. Он живет в шестикомнатной квартире на 90-й улице. С ним проживает его мать, чешка. Там же проживает его нынешняя зазноба, особа неопределенного пола, отзывающаяся на экзотическое наименование Сильва Синз (Silva Thins).

Уорхол всегда предпочитал оставаться в тени. Однако недавно он разрешил Дэвиду Бейли, известному во всем мире лондонскому фотографу, снять документальный фильм о его творчестве. Фильм Бейли, содержащий ряд весьма примечательных сцен, был намечен к показу на британском канале ITV в конце января. Но Росс Макуиртер, автор «Книги рекордов Гиннесса», заранее не одобрил эту вещицу (разрекламированную как «раскрепощающий, шокирующий фильм, каких еще не бывало на британских телеэкранах») и через суд добился ее запрета (позднее отмененного).

В этом четырехчасовом фильме показано, среди прочего, следующее:

– тучная женщина раздевается до пояса, мажет свои груди тушью и начинает шлепать ими по холсту;

– голый мужчина сидит в ванне, а какая-то женщина пытается уговорить его переспать с ней (и с ее рок-группой);

– девушка и «ангел ада», оседлав мотоцикл, который едет со скоростью 90 км/ч, разговаривают о сексе.

Естественно, вся эта неизбежная шумиха вызвала всплеск интереса в обществе к Энди Уорхолу и его творчеству. Не прошло и недели после показа фильма, как Уорхол привлек более двадцати тысяч рандов на финансирование трех новых фильмов, которые у него на подходе, а его свежее произведение «Мусор» сейчас идет с аншлагом в кинотеатрах Вест-Энда.

Южноафриканцы вряд ли когда-нибудь увидят в своей стране фильмы Уорхола; и, чтобы восполнить этот досадный пробел в вашей эрудиции, мы предлагаем прочесть интервью, взятое Джорджем Грускиным у этого великого человека. Несомненно, одно из самых странных интервью на памяти человечества…

Грускин Вы один из самых знаменитых американцев современной эпохи, и мне бы хотелось выяснить о вас несколько вещей. Я не хочу писать очерк наподобие того, который Клиффорд написал о другом знаменитом американце, так что мне придется задать вам несколько вопросов.

Уорхол Хорошо.

Г. Помимо вашей деятельности в искусстве и кино мне интересна ваша частная жизнь, ваши хобби и склонности. Другими словами, ваша жизнь и ваш образ жизни.

У. Ну-у, мы заканчиваем два фильма. Один называется «Не волнуйся», другой – «Жара». Один поедет на Далласский кинофестиваль, другой – наверно, в Канны. Мы также пишем для кутюрье Ива Сен-Лорана мюзикл под названием «Порочный».

Г. Вы сочиняете музыку?

У. Нет, я работаю над либретто. Мы пытаемся залучить Лернера и Лоу, чтобы они сочинили музыку, но если они не согласятся, то обойдемся The Velvet Underground.

Г. А еще над чем работаете?

У. Мы также пытаемся что-нибудь сделать с ситкомами для телевидения.

Г. Вы пишете сценарий, режиссируете или продюсируете?

У. Нет. Мы просто собираем людей вместе. Мы пытаемся сделать что-нибудь с участием Сильвы Синз. Входи, Сильва Синз.

(Входит Сильва Синз. Он/она усаживается рядом с Уорхолом.)

У. Сильва Синз сыграет в «Порочном»: это фильм о девушке, влюбленной в парня, который превращается в девушку. Итак, она теперь работает над ролью.

Г. (Сильве Синз.) Значит, в практическом смысле вы девушка.

Сильве Синз Нет.

У. Она – мозаика.

Г. Мозаика?

У. Коллаж полов. Он пока не уверен, что он такое.

Г. Иначе говоря, «эйси-диси» [бисексуал]?

У. Нет, не «эйси-диси». Он не носит женскую одежду, но красит губы.

Г. Если можно, давайте ненадолго отойдем от шоу-бизнеса. Я бы хотел задать вам несколько личных вопросов. Каков характер вашей частной жизни?

У. Я живу с дрэг-квин. Полагаю, этого достаточно. Вы знаете, что такое дрэг-квин.

Г. Конечно. [Мужчина-трансвестит, который выглядит как красивая женщина.] Но раньше вы жили вместе с вашей матерью, верно?

У. О да, она тут где-то бродит.

Г. Вы живете в городском особняке?

У. Нет, я живу в особняке в городе.

Г. Если вы мне позволите вторгнуться в глубоко личную сферу: как вы живете? С чего начинается ваш день? В котором часу вы встаете утром? Вы ночная сова или дневная птичка? А может быть, у вас неупорядоченный режим?

У. Вот подходящее слово.

Г. Другими словами, вы ведете неупорядоченную жизнь. Как-никак, если бы вы не хотели вести такой образ жизни, то работали бы где-нибудь с девяти до пяти.

У. Я верю в работу с девяти до пяти.

Г. Но вы только что сказали, что у вас неупорядоченный режим дня.

У. Я ставлю себе эту задачу.

Г. Ага, понимаю. Итак, в котором часу вы встаете по утрам?

У. В восемь утра.

Г. И чем занимаетесь, когда встаете? Зарядка? Бег трусцой?

У. Нет.

Г. Значит, вам не очень-то легко раскочегариться, верно?

У. Да.

Г. Что у вас на завтрак?

У. Только чашка чая.

Г. Ничего, кроме чая?

У. И несколько витаминных таблеток.

Г. Какой чай вы пьете – с лимоном или с молоком?

У. Мне нравится чай с молоком.

Г. Вы выпиваете всего одну чашку?

У. Одну чашку.

Г. А что потом?

У. Я разговариваю по телефону.

Г. Деловые звонки?

У. Нет. Я их записываю.

Г. Зачем?

У. Да просто… просто… (Пожимает плечами.)

Сильве Синз Давайте закажем мороженого!.. (Он/она исчезает.)

Г. Вы любите мороженое?

У. Любил, пока не увидел, как его делают. В него кладут много сахара.

Г. Вы что, не одобряете сахар?

У. Ну-у, был один ресторан, где я чаще всего ел мороженое, а вчера о нем упомянули в газете, написали, что это один из четырехсот ресторанов, где инспекция нашла на кухне крысиный помет. Представляете себе, в таком месте – и есть мороженое?

Сильве Синз А не рассказать ли ему о моей идее пьесы?

У. О да. У Сильвы Синз есть прекрасная идея. Мы организуем вечеринку на какой-нибудь бродвейской сцене. Это будет похоже на спектакль, но в действительности это будет просто вечеринка, на которую мы будем каждый день приглашать людей, каждый раз новых.

Г. И вы собираетесь это осуществить?

У. О да!

Г. Если вернуться к телефонным звонкам: долго ли вы обычно разговариваете по телефону утром?

У. Пока телефон не перестает звонить. После этого я пытаюсь добраться до мастерской. Примерно в два часа дня.

Г. Как вы добираетесь до мастерской? Вы водите машину?

У. Я беру такси.

Г. Своей машины у вас нет?

У. У нас есть «фольксваген комби». Это наш лимузин.

Г. Вернемся к телефонным разговорам: они деловые, личные или, может быть, то и другое вперемешку?

У. Это разговоры с одними и теми же людьми и об одном и том же каждый день.

Г. Можно ли заключить из этого, что у вас нет четкой границы между бизнесом и частной жизнью?

У. Верно! Но ведь это у всех так, разве нет? Совершенно не понимаю, как люди могут утверждать, что у них есть частная жизнь! Вообще-то люди все время работают.

Г. Я имел в виду, что у людей есть друзья, с которыми они играют в гольф или в теннис.

У. Но это тоже часть работы, разве нет?

Г. Не расскажете ли о ваших друзьях?

У. Я всегда считаю всех людей своими друзьями.

Г. Ну да, и все-таки с кем вы тусуетесь: с художниками, с писателями, с актерами… что у вас за компания?

У. Практически все, у кого есть мой телефон.

Г. Наверно, прежде чем добраться сюда, на Фабрику, вы ведете массу телефонных разговоров.

У. Да, а потом мне приходится спешить домой, чтобы дать матери таблетку.

Г. Что за таблетка? Почему вы самолично должны давать ее матери?

У. Какая-то старушечья таблетка… таблетка от инсульта. Если я не дам ее матери, она, наверно, просто швырнет ее под кровать.

Г. Разве она не верит в медицину?

У. Нет. И я думаю, она права!

Г. Сколько лет вашей матери?

У. Ей перевалило за шестьдесят пять.

Г. Другими словами, она «пенсионного возраста».

У. Верно. Она может бесплатно смотреть кино в этих самых кинотеатрах для граждан пенсионного возраста.

Г. А фильмы Уорхола? Она ходит их смотреть?

У. Она даже не знает, что я снимаю фильмы.

Г. Что ж, а если бы она знала и если бы она посмотрела какой-нибудь ваш фильм, как вы думаете, она испытала бы шок или неловкость?

У. Она любит иногда заложить за воротник.

Г. Я слышал, что она набожная католичка и…

У. Можно быть набожным католиком и все равно закладывать за воротник.

Г. Да-да, конечно, но я имел в виду другое: если бы она пошла смотреть какой-нибудь из ваших более сомнительных фильмов, испытала бы она шок?

У. Она никуда не ходит.

Г. Ясно. А по-английски она читает?

У. Она смотрит телевизор.

Г. Ваша мать родилась в Чехословакии. На каком языке вы разговариваете между собой?

У. Я с ней мало разговариваю. Я просто заставляю ее пить таблетки.

Г. Но по-английски она говорит? Я где-то читал, что не говорит.

У. Говорит.

Г. И вы говорите с ней по-английски.

У. Да.

Г. Вы хоть немного говорите по-чешски?

У. Нет.

Г. Кто ведет дом?

У. Ну, там приходит одна женщина.

Г. Она готовит вам еду и делает уборку?

У. Нет. Все это делаю я.

Г. Вы? Я про вас никогда такого не слышал и не…

У. Никто еще не спрашивал.

Г. Значит, вы умеете готовить?

У. Нет, не умею.

Г. Что вы готовите?

У. Бурый рис. Просто заливаешь его водой, это очень легко.

Г. У вас есть какие-то любимые блюда?

У. Куриный бульон.

Г. Но вы же не умеете его варить.

У. Иногда варю.

Г. Я предположил бы, что в большинстве случаев вы ходите в рестораны.

У. Иногда. Перед тем как я иду в ресторан, я ем.

Г. А что, в нью-йоркских ресторанах слишком скудно кормят?

У. Нет. Просто у меня такая привычка.

Г. Вы стесняетесь есть прилюдно?

У. Когда ешь, не можешь разговаривать. И в ресторанах грязно.

Г. Вы делаете уборку у себя дома?

У. Немножко. Я могу пылесосить. Работа пылесосом – это моя новая форма искусства. Или мытье посуды.

Г. В чем состоит конечный результат вашей деятельности? Это «произведение искусства»? Или сам процесс его создания?

У. Процесс создания. Но результаты я в конце концов показываю на выставке.

Г. Кстати, я видел в студии портрет Греты Гарбо с автографом. Это она его вам подписала? Вы знакомы с Гарбо?

У. Нет, я просто нашел его в антикварной лавке. Я не знаком с ней лично, но несколько раз случайно встречал ее на улице.

Г. Вы с ней разговаривали?

У. Нет, я просто шел за ней под дождем. Так гораздо занятнее. Когда идет дождь, она выходит и рыщет по улицам.

Г. Вы не попытались с ней заговорить?

У. Нет. Так волнительнее.

Г. Часто ли вы ходите в кино?

У. Да.

Г. Несколько раз в неделю?

У. Я смотрю два телевизора одновременно.

Г. Цветные или черно-белые?

У. И такой, и такой.

Г. И слушаете оба телевизора одновременно?

У. Иногда да. А еще я одновременно разговариваю по телефону.

Г. А в театр ходите?

У. Нет.

Г. Читаете много?

У. Нет.

Г. А газеты читаете?

У. Я смотрю новости по телевизору.

Г. А если вы все-таки читаете, то какие газеты, на какие темы?

У. Я читаю колонки сплетен… типа Woman’s Wear Daily [ «Библия» американских модниц].

Г. Вы интересуетесь женской одеждой?

У. Да.

Г. В каком смысле?

У. Я собираюсь заняться модой.

Г. Какой конкретной сферой: моделирование, производство, дистрибьюция или?..

У. Отражение.

Г. Один интервьюер как-то спросил, что вы больше всего любите, а потом написал, что вы ответили: «Деньги». Это правда?

У. Я сказал: «Деньги для всех».

Г. Насколько я могу видеть, вы не очень-то озабочены тем, как бы разбогатеть.

У. Лишь бы на коммунальные услуги хватало.

Г. Ваша скромность произвела на меня огромное впечатление. Очень многие из тех, кто достиг славы или богатства, склонны к легкой чопорности. Интересно, ваша скромность основана на какой-то определенной философии или взглядах?

У. Ага! У меня не все дома!

Г. Что вы хотите этим сказать?

У. У меня не все дома. Вот моя философия.

Г. Не могли бы вы рассказать немного поподробнее?

У. Что такое «не все дома», известно каждому.

Г. Да, но что это значит в вашем конкретном случае?

У. Ну-у, это значит, что чего-то не хватает… они есть, но не все дома.

Г. Ясно. Вы хотите сказать: то, что заставляет людей держаться чопорно и наигранно, в вашем психологическом профиле почему-то отсутствует.

У. Ага.

Г. Хотя вы родились в этой стране, вы не кажетесь мне типичным американцем. Мне кажется, вы скорее континентальная личность.

У. Здесь много таких людей. Наша страна такая замечательная, потому что все перемешалось. Когда уезжаешь из Америки, а потом возвращаешься в Нью-Йорк, радостно увидеть его снова, какой бы он ни был грязный. Но это в его характере, не знаю уж почему.

Г. Вы много путешествуете?

У. Не очень. Но возвращаться в грязный Нью-Йорк всегда приятно.

Г. Здесь люди очень грубы друг с другом. Даже поездка на такси – иногда потрясение.

У. О да. Я раньше боялся таксистов, когда они орали. Но, по-моему, они ждут, что ты наорешь на них в ответ. Они орут, потом ты орешь, потом они снова начинают орать. По-моему, у них просто такая манера разговаривать, они не всерьез. Страшнее другое: тут в газетах пишут, что теперь, если огрызнуться на некоторых людей, они тебя просто убивают! Просто выхватывают нож и втыкают в тебя!

Г. Это наводит меня на один интересный вопрос. Узнают ли вас на улицах?

У. Нет. Если я иду в универмаг Bloomingdale’s или типа того, кто-нибудь просто говорит: «О, вот идет Энди Уорхол», а кто-нибудь еще отвечает: «А чего такого, мы здесь его все время видим; он никто».

Понимаете, люди гламурны, только если ты их не видишь. Много лет назад кино придавало людям гламурность. В людях на экране есть нечто, делающее их совершенно особенными; а когда видишь их собственными глазами, они совсем другие, и вся иллюзия улетучивается.

Г. Чем вы любите заниматься на досуге?

У. Мне нравится смотреть «Пантомиму-викторину». Вы ее смотрите?

Г. Нет. Это телепередача?

У. Ага.

Г. Ваша любимая?

У. Да нет. Моя любимая – «Любовь к жизни», мыльная опера.

Г. И давно вы ее смотрите?

У. Ну-у, последние пятнадцать лет.

Г. Регулярно, каждый день?

У. Угу.

Г. А чем еще вам нравится заниматься: может быть, читать каких-то конкретных поэтов или слушать какую-то конкретную музыку?

У. Нет.

Г. Вы когда-то сказали, что больше никогда не напишете ни одной картины. И до сих пор не написали?

У. Нет, я пишу портреты.

Г. Это коммерческий проект?

У. Нет, вообще-то это помогает нам покрывать издержки на фильмы.

Г. Вы писали кого-нибудь из знаменитостей?

У. Одного из Ротшильдов.

Г. Из какой ветви семьи?

У. Из французской.

Г. Можете ли вы назвать мне его имя?

У. Пока нет.

Г. А других знаменитостей?

У. Денниса Хоппера. Он снял фильм «Беспечный ездок».

Г. А фотография?

У. Я просто снимаю камерой Kodak Instamatic. Или «Полароид».

Г. Профессионально или в качестве хобби?

У. В Vogue хотят, чтобы я стал редактором их отдела светской жизни.

Г. И как вы среагировали на это предложение?

У. Я очень хочу этим заняться!

Г. Но вам же придется посещать гораздо больше вечеринок, чем захочется, не так ли?

У. Нет. Я просто буду разговаривать с людьми по телефону.

Г. Вам нравится разговаривать со светскими людьми?

У. Любой может быть [слово пропущено].

Г. Другими словами, [слово пропущено] – это не то, что называется «обществом» в узком смысле слова, но и «красивые люди»?

У. Высшее общество и низшее общество.

Г. Вы как-то сказали, что новые и обтрепанные синие джинсы одинаково модны. Вы также упомянули, что в Китае все носят одинаковую одежду. Вы сказали, что вам это нравится. Похоже, вы интересуетесь модой больше, чем сознают люди.

У. Здесь старые синие джинсы стоят дороже, чем новые.

Г. Настоящие старые джинсы или искусственно состаренные?

У. Вообще-то поношенные.

Г. Интересный феномен. Как возник этот подход? Как-никак, еще несколько лет назад именно новая одежда считалась элегантной, а поношенная определенно не приветствовалась.

У. Ну-у, это совсем как прийти в хороший ресторан, где обедают многие звезды, и, когда звезда идет в туалет, ты всегда задумываешься: надо же, тебе придется пользоваться толчком после какой-то крупной звезды. По-моему, с поношенными синими джинсами то же самое.

Г. Бываете ли вы в модных ресторанах?

У. Нет. Я просто бываю там, куда меня приглашают.

Г. А в одиночку не ходите?

У. Ага.

Г. Почему же?

У. Я боюсь выходить из дома.

Г. Вам страшно ходить по улицам?

У. Ага.

Г. Что вас нервирует? Чего вы боитесь: толп, или каких-то больших пространств, или грабителей, или еще чего-то?

У. По-моему, всего этого сразу.

Г. Позвольте мне сменить тему и заговорить об этих очаровательных, по большей части просто красавицах… о молодых дамах, которые появляются в ваших фильмах. Их часто именуют суперзвездами. Это выражение придумано вами?

У. Нет.

Г. Но оно определенно пришло из ваших фильмов.

У. Может быть.

Г. Что для вас значат эти женщины? Часто ли они оказывают влияние на вашу жизнь, если не считать того факта, что они играют в ваших фильмах?

У. Ну-у, они не настолько красивы!

Г. Некоторые – настолько. И наделены определенными чертами, которых нет у большинства женщин.

У. Нет, они просто «включаются» на камеру. Когда камера не снимает, они не такие. Они – совсем как телевизор, который можно включать и выключать… не знаю… в любом случае, они ни к одному моему слову ни прислушиваются! Они слышать ничего не хотят, когда мы устанавливаем камеру для съемки.

Г. И как же вы режиссируете фильм?

У. Я не режиссирую! Это все они.

Г. Вернемся к вашей частной жизни: занимаетесь ли вы спортом? Теннис, гольф, плавание?

У. Нет. Но я работаю пылесосом!

Г. Пылесосите дочиста?

У. Да, и еще я мою посуду! Вот мой спорт!

Г. Но разве вам не хочется пренебречь этими обязанностями?

У. О нет, я их просто обожаю! Мне бы так хотелось пропылесосить Ватикан! Вы случайно не могли бы похлопотать, чтобы мне дали шанс пропылесосить Ватикан?

Г. Ну-у, вообще-то я не имею в Ватикане большого влияния…

У. Или, может быть, то замечательное место недалеко от Мюнхена, бывший замок баварского короля? Есть у них там ковры? Ну, наверно, вообще-то в Европе не особо грязно!

Г. И часто вы нынче пылесосите?

У. Ну-у, в колледже Финч я занимался этим каждый день в течение месяца, но теперь больше этого не делаю.

Г. Но посуду вы каждый день моете?

У. Да, это я делаю.

Г. Вы живете на 90-й улице. Большая у вас квартира?

У. Примерно шесть комнат.

Г. Какая у вас меблировка? Интересная?

У. Нет, как на свалке!

Г. Возможно, то, что вы называете свалкой, другие так не назовут.

У. Да нет, вся сантехника сломалась, и все трубы горячей воды пришлось менять.

Г. Вы хотите сказать, что там нет горячей воды?

У. Теперь есть, но четыре месяца не было. Стены разломали и до сих пор чинят.

Г. А здание большое?

У. Маленькое, три этажа.

Г. Как такое возможно: Энди Уорхол, знаменитость, и вдруг живет в таком здании?

У. Я пытаюсь съехать.

Г. Куда?

У. Я хотел купить дом на Лонг-Айленде, но в том районе меня не пожелали видеть. Они вернули задаток, который я внес.

Г. Почему они вас отвергли?

У. Не знаю.

Г. Как вы относитесь к политике? Есть ли у вас какие-то пламенные убеждения?

У. Совсем как у всех остальных людей.

Г. Можно что-то поконкретнее? Или вы предпочли бы держаться отстраненно?..

У. Отстраненно.

Г. Пытаетесь ли вы включить в свое творчество идеи из области философии, из политики и воззрений?

У. Наверно, да.

Г. Вы мне расскажете, что это за философия и воззрения?

У. Нет.

Г. Но мне следует предположить, что в качестве художника – я имею в виду, не только человека, который рисует, но и кинематографиста – вы используете свое мастерство, чтобы сделать мир лучше, во благо человечества. Это так?

У. Пытаюсь.

Г. В таком случае не расскажете ли вы мне что-нибудь о взаимосвязях вашего творчества и вашей философии? Как ваши идеалы трансформируются в творчество?

У. Я немножко смешу людей.

Г. Что вы хотите этим сказать?

У. Ничего. Просто развлекаю.

Г. Мне бы хотелось обсудить с вами еще одну сферу, а именно вашу семейную жизнь, личную жизнь, романтические отношения. Вашу сексуальную жизнь, если без обиняков.

У. У меня ее вообще нет.

Г. Странно. Вы настолько отдаетесь своим картинам и киносъемкам, что у вас совсем не остается времени?

У. Верно.

Г. Вы надеетесь однажды найти для нее время?

У. Нет.

Г. Не надеетесь и не ожидаете, что время найдется?

У. Да.

Г. В 1968 году на вашу жизнь покушались, и вы были довольно близки к смерти. [Одна из актрис Уорхола вошла в его мастерскую и выстрелила в него. Несколько недель он находился в критическом состоянии.] Подобный опыт всегда оставляет на людях глубокий отпечаток. Какой эффект он оказал на вас?

У. Да просто как будто я смотрел очередной фильм.

Г. Вы были серьезно ранены. Вам пришлось провести в больнице три месяца. Вы полностью выздоровели в физическом смысле? Или до сих пор есть какие-то жалобы?

У. Есть.

Г. Будет ли с моей стороны бестактно спросить, что вас до сих пор мучит?

У. Изредка бывают боли.

Г. Где?

У. Везде.

Г. А на вашей работе это сказывается?

У. Нет.

Г. Есть ли у вас какие-то планы на ближайшее будущее, кроме фильмов и мюзикла?

У. Никаких.

Г. Не скажете ли что-нибудь о жизни вообще?

У. Нет.

Г. Не дадите ли какой-нибудь совет молодым художникам?

У. Нет.

Г. Последний вопрос: в начале интервью вы мне сказали, что живете с дрэг-квин. Эта особа – Сильва Синз?

У. Да-да, Сильва Синз.

Г. Он был не в дрэг-наряде [в женском платье], а в костюме «зут». Ему идет дрэг?

У. О да, вам стоило бы на него посмотреть.

Г. Надеюсь, посмотрю. Спасибо, что уделили мне время.

 

26. Жизнь, объекты любви, творчество и эпатаж Энди Уорхола

Бесс Винакор

1975

Chicago Sun-Times. Воскресенье, 28 сентября 1975 года

В сентябре 1975 года Энди Уорхол отправился в рекламное турне своей новой книги «Философия Энди Уорхола (От А к Б и наоборот)». Он объездил восемь городов США. Его приближенный Боб Колачелло так описал толчею на типичной автограф-сессии: «По большей части собиралась чистая публика, мажоры. Довольно много элегантных домохозяек из пригородов. Приходили они навьюченные постерами и каталогами Уорхола, так как сознавали, что автограф Энди повысит цену на эти вещицы… Просили Энди расписываться на их руках и предплечьях, на их лбах, одежде и купюрах. Привозили ящиками настоящий суп Campbell’s, чтоб Уорхол расписался на банках, и старые пластинки The Velvet Underground, и экземпляры “a, a novel” в бумажных обложках, и ранние номера Interview, и постеры с Лиз и Мэрилин шестидесятых годов» (Holy Terror, 310).

В каждом городе Энди давал как минимум полдюжины интервью местным журналистам. Ниже перепечатано типичное интервью, которое взяла штатная сотрудница редакции Chicago Sun-Times. Боб Колачелло вспоминал: «Для Энди эти интервью были настоящей пыткой, особенно когда он слышал самый ненавистный вопрос: “Вы богаты?” Поскольку в его книге одним из ключевых принципов было понятие “бизнес-искусство”, этот вопрос задавали в разных вариациях чуть ли не в каждом городе. Энди всегда отвечал: “Нет” – или показывал на свои сапоги, запачканные краской, и строил забавную гримасу» (Holy Terror, 310).

КГ

<…> На днях Уорхол (ему сорок семь, и двадцать пять из них он занимается живописью) заехал в наш город, чтобы прорекламировать свою новую книгу «Философия Энди Уорхола (От А к Б и наоборот)». Он ставил автографы на книгах в витринах магазинов, подписывал самые настоящие банки супа Campbell’s и коробки с губками Brillo, хвалил эстетику нашего города и нашего мэра Дэйли.

В джинсах он выглядит худым, но не хрупким. Волосы у него спереди светлые, почти белые, а на затылке темные, почти черные. Он интересуется, кажется, всем на свете, особенно работой. Разговор с Энди Уорхолом – что-то сродни публикациям в его журнале Interview, только двусмысленностей немножко больше.

В. Вы самый настоящий Энди Уорхол или плод моего воображения?

О. Наверно, да.

В. В своей книге вы пишете о себе так, будто вы что-то вроде вакуума. Это честный взгляд на себя или просто такой прием или уловка, чтобы книга раскупалась лучше?

О. Нет. Наверно, я всегда был такой. Когда в меня выстрелили, это ощущение усилилось.

В. Что значит для вас жизнь?

О. Не знаю. Хотелось бы знать.

В. Ранения вас как-то изменили?

О. Ага. Я перестал общаться с фантазерами.

В. Но, значит, вам пришлось разорвать отношения с очень многими людьми, не так ли?

О. Ну да, с очень многими фриками.

В. Что вы думаете о движении за женскую эмансипацию?

О. По-моему, оно замечательное.

В. Почему?

О. Думаю, мужчины и женщины – одно и то же.

В. В каком смысле?

О. Они делают одно и то же.

В. Если бы вы могли сделать что угодно, что бы вы сделали?

О. Ничего особенного. (Смеется каким-то фыркающим, почти беззвучным смехом.) По большому счету, мне ничего не хочется делать. Только сделать так, чтобы наши проекты продолжили существование, а наш журнал стал глянцевым.

В. Считаете ли вы себя трендсеттером Америки? Так вас недавно назвал один критик.

О. Нет. Я впервые слышу это слово. Что оно означает?

В. В моем понимании это знак чего-то, происходящего в настоящий момент.

О. О нет. По-моему, я всегда отстаю на десять лет.

В. Могли ли вы вообразить, когда рисовали свою первую банку супа, что она станет произведением искусства?

О. Нет. Все как всегда. Просто работаешь. Добьешься чего-то – значит, добьешься. Не добьешься – значит, не добьешься.

В. Успех стал для вас сюрпризом? Или вы ждали, что добьетесь успеха?

О. О нет, для меня это был сюрприз.

В. Как себя чувствует эпатажный Энди Уорхол, когда по совместительству становится частью истеблишмента? Ваш «Мао» висит в Художественном институте в Чикаго.

О. Вы имеете в виду термин «андеграунд» и всякое такое? Об этом недавно кто-то рассуждал. Я работал всегда. Это, знаете ли, бизнес. Ой, мы проехали мимо скульптуры Пикассо и не посмотрели. Вы ее заметили? Чикаго – такой богатый город. Как он нажил такое богатство? Богаче всех других городов, в которых я бывал. Просто невероятно, какие красивые здания. Они великолепно выглядят, наверно потому, что их не так-то много… а может, по какой-то другой причине.

В. Вы бывали здесь раньше?

О. Нет. Только в аэропорту, раз десять.

В. Вы пишете портреты всех, кто попросит? Или предпочитаете знаменитостей?

О. Обычно любого, кто попросит.

В. Сколько времени это занимает?

О. Месяц, типа того.

В. Наверно, вы уже миллионер. На что вы тратите свои деньги?

О. Да просто на текущие расходы нашего офиса. Журнал вообще не приносит денег.

В. Есть ли у вас какие-то предметы роскоши?

О. Две таксы. Арчи Бункер и Эймос.

В. Как вы живете? У вас большой дом?

О. Примерно восемь комнат. Или шесть. Очень маленький. Шесть или семь комнат.

В. Как они обставлены?

О. Да там сплошной хлам. Бумага и коробки. Вещи, которые я приношу домой, бросаю где попало и никогда не беру в руки. Старые интервью, журналы.

В. Вы живете один или с кем-то?

О. Я живу один.

В. А мебель у вас современная или старинная?

О. Мне нравится старинная американская мебель. Всякая громоздкая и уродливая мебель 1830 года.

В. Много ли ваших собственных работ вы держите у себя дома?

О. Ни одной. Только несколько отвергнутых портретов.

В. Кто их отверг?

О. Даже не знаю. За ними просто не приехали, или какому-то человеку не понравилось, как он получился, или еще из-за чего-то.

В. И кому же не понравилось, как они получились?

О. Из настоящих знаменитостей – никому. Я сам удивляюсь, что мои портреты не отвергают, потому что я никогда не закрашиваю людям глаза тем цветом, которого у них глаза на самом деле, и всякое такое. Я просто все выдумываю. Может быть, поэтому клиенты отвергают некоторые портреты.

В. У вас есть любимая знаменитость?

О. Джек Форд.

В. Почему?

О. Он просто был с нами очень любезен. Пригласил нас в Белый дом.

В. Кем вы восхищаетесь?

О. Преимущественно всеми на свете.

В. Как вы пришли в кинорежиссуру?

О. Звучит глупо, но в 1964 году я ехал на автомобиле через всю страну, потому что у меня были выставки в Калифорнии. И вот я взял с собой шестнадцатимиллиметровую камеру, и мы прихватили с собой одну из звезд андеграунда – Тейлора Мида. Мы снимали повсюду по дороге. В Калифорнии мы остановились у Джона Хаусмана. И там все сочли, что это забавно. И мы тоже сочли, что это забавно.

В. Почему после ваших асексуальных картин и коммерческих объектов вы взялись делать фильмы, которые некоторые люди называют порнографией?

О. Они не были настоящей порнографией. Это комедии. В этих фильмах секс – далеко не главное. Ребята сами сочиняли себе текст. Мой любимый фильм – пожалуй, «Девушки из “Челси”», потому что в нем одновременно происходили две истории, в разных номерах отеля разворачивались два сюжета.

В. Можно ли сказать, что в ряде ваших ранних фильмов – например, в «Эмпайре» – вы пытались превратить скуку в модную фишку?

О. Нет. Я пытался сделать другое – устроить комедию в зрительном зале. В компании люди всегда лучше проводят время, больше веселятся, – совсем другое дело, чем смотреть, как что-то там происходит на экране.

В. Как называется ваш следующий фильм?

О. Он называется Bad. Им заинтересовалась Кэррол Бейкер. Мы над ним работаем уже целый год. Предполагалось, что в августе мы начнем съемки с Пегги Кэсс. Она нам по-прежнему нравится. В фильме есть две роли – для Пегги и для Кэррол.

В. А о чем фильм?

О. Просто о нормальной семье из Бруклина. (Смешок-фырканье.)

В. Да-а, а что такое «нормальная»?

О. Это и есть сюжет фильма.

В. «Нормальная» – в чьем понимании?

О. Сценарий написала Пэт Хэкетт, одна наша девушка, она работает у нас в офисе лет шесть или семь.

В. Считаете ли вы, что люди и сюжеты в ваших фильмах – нормальные?

О. О нет! Последние два фильма – ужастики: «Дракула» и «Франкенштейн». И этот фильм – тоже ужастик, наверно.

В. Вы снимали фильмы с сексом, наркотиками и тому подобными вещами, чтобы всех шокировать?

О. Нет, просто такими вещами занимались ребята в Нью-Йорке, как я понимаю.

В. Что вы подразумеваете под словом «ребята»?

О. А-а, ну, знаете, актеров, которых мы снимали.

В. Секс кажется вам чем-то скучным? Если да, то почему; если нет, тоже скажите почему.

О. Я считаю, что секс – чересчур тяжелая работа.

В. Каковы ваши нынешние сексуальные наклонности? Вы предпочитаете мужчин или женщин?

О. Я об этом не задумываюсь.

В. Что такое любовь?

О. Вообще-то в любовь я не верю. Я вроде как верю в симпатию.

В. А что это такое?

О. Симпатия – это просто когда думаешь о чем-то.

В. Вы когда-нибудь были влюблены в кого-нибудь или во что-нибудь?

О. Нет.

В. А к себе вы испытываете симпатию?

О. Мне некогда об этом думать.

В. Неувязка получается. Вы говорите, симпатия – это когда думаешь о чем-то.

О. Ну ладно, я питаю к себе симпатию. Просто я все время слишком занят, я работаю, и все. Мне симпатична работа, вот я и работаю – много работаю.

В. Вы говорите, что секс – чересчур тяжелая работа?

О. Для меня – да. Наверно, тем, кто занят в секс-индустрии, секс нравится. Они занимаются им умело.

В. Какое дело удается вам лучше всего?

О. Наверно, лучше всего я пишу картины. Я этим занимаюсь дольше, чем всем прочим – например, съемками фильмов.

В. Чем вы занимаетесь в ходе этого турне?

О. Это был шанс сбежать в Калифорнию. По-моему, Калифорния замечательна. Там люди просто замечательно живут.

В. Так почему же вы не переезжаете? Почему остаетесь в Нью-Йорке?

О. Я собирался переехать, но тут у них случилось землетрясение, и я типа как передумал. (Смешок-фырканье.)

В. Вам нравится концептуальное искусство?

О. Да, нравится. Ну, знаете, они копают ямы в земле или что-то такое. То, что приходится смотреть с борта самолета.

В. Вам нравится давать интервью?

О. Нет.

В. Почему?

О. Я просто считаю, что человек должен заниматься двумя делами одновременно, знаете ли. Он должен смотреть телевизор и давать интервью или обедать. А в ток-шоу, думаю, люди, которые зачитывают новости, должны одновременно завтракать или делать маникюр, как-то так.

В. Почему?

О. Да просто когда одновременно делаешь два дела, можно сделать два дела.

 

27. Фабричный дневник: письмо Ман Рэю

1976

Цвет, звук, видеопленка шириной 0,5 дюйма для катушечного видеомагнитофона

Архив Энди Уорхола, Питсбург

Легендарный художник Ман Рэй – фигура, сыгравшая большую роль на всех этапах карьеры Уорхола. В таунхаузе Уорхола на Аппер-Вест-Сайд, в элегантной гостиной в стиле ар-деко, картина Ман Рэя «Peinture Feminine» занимала видное место – между абстрактной работой Сая Твомбли и одной ранней вещью Роя Лихтенштейна. В 1981 году фотограф Кристофер Мейкос сфотографировал Энди Уорхола в образе трансвестита. Это была прямая отсылка к фотопортрету Марселя Дюшана в образе трансвестита (под псевдонимом Рроза Селяви), созданному Ман Рэем в начале двадцатых годов. А крупная серия картин Уорхола «Тени» (1978) была вдохновлена «Вопрошанием теней» Рэя (1919).

30 ноября 1973 года Энди Уорхол сделал серию полароидных фотоснимков Ман Рэя в его парижской квартире. Они послужили предварительными этюдами для живописного портрета. В статье, опубликованной ниже, Энди воссоздает события того дня в мельчайших подробностях. В квартире находились Ман Рэй и его жена, а также Уорхол, его соратник Фред Хьюз, итальянский арт-дилер Люциано Ансельмино и его ассистент Дино.

От сеанса осталась аудиозапись. На ней мы слышим, как Энди просит Ман Рэя позировать для портрета: не подносить руки к лицу, взять в зубы сигару и снять очки. Под аккомпанемент оперных арий, тихо звучащих из стереосистемы, Ман Рэй задает технические вопросы о фотоаппарате «Полароид». Фотоаппарат посвистывает и пощелкивает. Под конец сессии Фред Хьюз просит Ман Рэя расписаться на листке бумаги на случай, если Уорхол решит шелкографическим способом нанести эту подпись на готовую картину (на окончательный вариант портрета эта подпись не попала).

Ансельмино – туринский арт-дилер, представлявший интересы Ман Рэя. Он-то и представил ему Уорхола. Ансельмино заказал Уорхолу оттиски с портрета Ман Рэя. Предполагалось отпечатать сто экземпляров. Когда Энди приехал в Италию, чтобы подписать эти экземпляры, Ансельмино решил заказать ему более масштабную серию. Так появилась скандальная серия Уорхола «Леди и джентльмены» (1975), где запечатлены трансвеститы – афроамериканцы и латиноамериканцы.

Расшифровка выполнена составителем этой книги вместе с Грегом Пирсом и Джералин Хаксли из Музея Энди Уорхола. Целиком она публикуется впервые.

КГ

Уорхол «О чем мне говорить? О чем говорить? Мне никто не говорил, о чем говорить».

(Пауза.)

«Ну-у, э… В смысле, как я написал письмо Ман Рэю?»

«А-а».

«Ну-у… Ман Рэй – тот чудесный человек, которому, э-э… которому, э-э… это Люциано… Люциано Ансельмино меня ему представил. И он был, э-э… такой хорошенький. Он сфотографировал меня, а я сфотографировал его, а потом он еще раз сфотографировал меня, а я еще раз сфотографировал его, а он еще раз сфотографировал меня, а я еще раз сфотографировал его, а он еще раз сфотографировал меня, а я еще раз сфотографировал его, а он еще раз сфотографировал меня, а потом я – его, а потом я один раз сфотографировал Дино, а потом Дино один раз – меня, а потом я еще раз сфотографировал Дино, а потом Дино сфотографировал меня и Ман Рэя. А потом Ман Рэй сфотографировал один раз меня с Дино. А потом Дино еще раз сфотографировал Ман Рэя со мной. А потом я сфотографировал Люция… Люциано. А потом Люциано сфотографировал меня с Ман Рэем. А потом Ман Рэй сфотографировал, э-э… меня с Дино и Люциано. И, кажется, тогда пришла его жена. И тогда… и тогда он сфотографировал Фреда Хьюза. А потом опять сфотографировал меня. А я еще раз снял его на “Полароид”. А еще у нас была Super X… камера… “семьдесят”… Super 70-X… э-э… И потом я сфотографировал… э-э… А потом я еще раз сфотографировал Ман Рэя, а потом еще раз Ман Рэя, а потом еще раз Ман Рэя. А потом сделал еще один кадр моей… э-э… э-э… моей прикольной камерой. Как она называется? Ну, та прикольная камера? Она называется… э-э-э… портретная камера. Итак, я еще раз сфотографировал Ман Рэя, и еще раз сфотографировал Ман Рэя, и еще раз сфотографировал Ман Рэя. А потом, кажется, он расписался на одной… одной из этих фотографий. А потом я еще раз сфотографировал Ман Рэя. Я еще раз сфотографировал Ман Рэя, сделал еще один полароидный портрет Ман Рэя, и еще один полароидный портрет Ман Рэя, еще один полароидный портрет Ман Рэя, а потом еще один полароидный портрет Ман Рэя, а потом я сделал еще один полароидный портрет Ман Рэя, а потом я сделал еще один полароидный портрет Ман Рэя. А потом я сделал еще один портрет. А потом, кажется, он сделал еще один мой портрет, а потом подписал этот портрет для меня, и я положил его в свою… в свою хозяйственную сумку Brownie. А потом я просто должен был вернуться, чтобы еще раз взглянуть на сиденье унитаза, потому что это была лучшая вещь во всей квартире. И, э-э… если бы Люциано любил меня по-настоящему, он бы раздобыл мне это сиденье от унитаза».

«Сейчас мы прервемся для идентификации».

(Пауза.)

«Хорошо. Продолжаем. Это… Я тут вспомнил. Я, э-э… уронил свою камеру, и мне пришлось за ней нагнуться, и тогда я подумал: ну-у, ничего себе, ведь это же Ман Рэй. Я хочу сказать, я же любил его только за его имя, если честно. Это было единственное… Я думал, что самое лучшее в нем – его имя. Пока с ним не познакомился. И, э-э… Имя у него было – лучше всех. Ну-у, я… я… Просто такая у меня была мысль, и вообще-то я один раз его видел… э-э… Кажется, он написал книгу. И он… он… он, э-э… Он сказал, что он из Филадельфии и что свое имя он придумал, и тогда я страшно разочаровался, потому что выяснил, что его фамилия… э-э… Шварц… и, э-э… э-э… мне сейчас здесь сказали, что его фамилия Рабинович. И, э-э… И тогда я еще раз его сфотографировал. И еще раз его сфотографировал. И, кажется, я еще раз его сфотографировал. И еще раз, и еще раз, и еще раз. Потом мне пришлось сменить каме… пленку, потому что на пленке было восемь… восемь кадров, и тогда я ее вставил, и выдернул ту черную штучку, и тогда я сфотографировал его еще раз, и еще раз, и еще раз, а потом добавил электрическую лампу и сделал еще одно фото, и еще одно фото, и еще одно фото, и еще одно фото, и еще одно фото, и еще одно фото, а потом я вставил… Так я отснял восемь фото. А потом мне снова пришлось сменить камеру, и я взял SX-70, и вставил в нее новую пленку, и отснял десять… этой я отснял десять кадров, а потом он засунул в рот сигару, потому что Люциано дал ему сигару, а он любил курить сигары. Кажется, они дружили, потому что Люциано приносил ему самые лучшие сигары и, э-э… самые лучшие в городе. И вообще-то сигара была больше него, потому что он… он сильно… он был весь согбенный… И… или, может быть, очень… Он выглядел так, словно кайфовал всю жизнь, но, э-э… Наверно, так казалось только потому, что он весь согбенный. А потом я дал ему, э-э… Я вставил еще одну… Я отснял десять, э-э… кадров на SX-70, а потом снял, э-э… перешел на портретную камеру, и, э-э… Я заставил его выкурить сигару, а потом сделал еще четыре кадра и добавил еще несколько ламп, а потом я снял… я снял еще четыре кадра и, э-э… добавил еще несколько ламп, а потом еще несколько. А потом Дино сделал еще несколько кадров и, э-э… Это было по-настоящему весело. И, э-э… а у Ман Рэя была красивая-красивая, э-э… жена. Боже. И, э-э… он был такая прелесть. И, э-э…»

«И, э-э… Мы, э-э…»

 

28. Интервью: Энди Уорхол

Гленн О’Брайен

Июнь 1977 года

High Times. 24 августа 1977 года

Это интервью было взято на третьей Фабрике, на Бродвее, дом 860, вероятно, в начале июня 1977 года. С 1970 года до конца 1973-го я был главным редактором журнала Энди Уорхола Interview, а потом перешел в Rolling Stone. После краткого и странного периода работы в этом журнале я прожил год в Чикаго, где трудился в Playboy. В 1976 году вернулся в Нью-Йорк, возобновил отношения с прежними друзьями на Фабрике. В тот момент я работал редактором High Times и предложил напечатать там большую статью об Энди. Он охотно согласился.

Интервью длилось примерно девяносто минут – уместилось на одной аудиокассете. Я заранее обдумал некоторые вопросы, которые хотел задать, например: «Вы самый богатый из художников?», но в основном интервью было сымпровизировано. В тот день Энди был во «включенном» состоянии, не было необходимости донимать его наводящими вопросами. Мне не нравится подход к интервью в Playboy, когда на одно интервью уходит несколько дней, а текст собирают из фрагментов после расшифровки многочасовых записей; у нас получился нормальный разговор в реальном времени. По-моему, тут соблюдены все аристотелевские единства, разговор в реальном времени, естественный.

Мы разговаривали в обитом панелями «зале правления», куда все время заглядывали сотрудники – приходили и уходили, в том числе Фред Хьюз, Кэтрин Гиннесс, Боб Колачелло и Ронни Кутроне. Время от времени нас прерывали, поскольку рабочий процесс на Фабрике шел своим чередом. Тогда мы ставили диктофон на паузу. Но на телефонные звонки Энди не отвечал. Отвечал лишь на вопросы сотрудников, когда те заглядывали в дверь. Для него это был нормальный способ давать интервью, более подходящий, чем сосредотачиваться в тишине, наедине с журналистом: в тишине он бы разнервничался. Если Энди не знал, что ответить журналисту, он мог переадресовать вопрос кому-нибудь из своих сотрудников: так у Энди проявляется чувство юмора.

Я кое-что вычеркнул ради краткости, но это интервью выдержано в правдивой, без прикрас, манере, которую мы разработали в Interview. Мы не пытались переписывать реплики «хорошим стилем», а старались сохранить реальную атмосферу разговора и подлинные голоса собеседников.

Энди был чрезвычайно доволен этим интервью. По-моему, ему понравились вопросы, но, самое главное, он счел, что произвел впечатление человека умного и нескучного. Вскоре после этой публикации он пригласил меня вернуться в Interview в качестве музыкального колумниста. Я согласился, и появилась моя колонка Glenn O’Brien’s Beat, которая выходила в течение двенадцати лет.

Гленн О’Брайен

О’Брайен Что представляло собой ваше первое произведение искусства?

Уорхол Я вырезал бумажных кукол.

О’Брайен Сколько вам было лет?

Уорхол Семь.

О’Брайен А в школе у вас были хорошие оценки по рисованию?

Уорхол Ага. Учителя меня любили. В начальной школе заставляют копировать картинки из книг. На первой картинке был Роберт Льюис Стивенсон, по-моему.

О’Брайен Это и был ваш первый портрет?

Уорхол Возможно.

О’Брайен А в художественный кружок вы ходили?

Уорхол Нет. Но если в начальной школе ты проявлял талант или что-то в этом роде, нам давали эти штуки… «Если ты можешь это нарисовать», когда копируешь картину и посылаешь куда-то…

О’Брайен «Школа знаменитого художника»?

Уорхол Ну да, она самая.

О’Брайен И вы посылали свои рисунки?

Уорхол Нет, их посылали учителя.

О’Брайен Они говорили, что у вас талант от Бога?

Уорхол Типа того. Талант от черта.

HIGN TIMES А в старшей школе вы ходили на спецкурсы по искусству?

Уорхол Я вечно болел и летом вместо каникул тоже все время ходил в школу, пытался наверстать пропущенное. Изучал искусство лишь в стандартном объеме, какой-то один курс прошел.

О’Брайен А как вы развлекались, когда были подростком?

Уорхол Я вообще не развлекался… о, по-моему, если не ошибаюсь, я один раз поехал в центр города, на живой концерт Фрэнка Синатры с Томми Дорси. Туда надо было ехать на трамвае.

О’Брайен А после уроков вы работали?

Уорхол Ага, торговал фруктами.

О’Брайен С лотка?

Уорхол Нет, с грузовика.

О’Брайен А как вы решили стать художником и переехать в Нью-Йорк?

Уорхол Я учился в «Карнеги-Техе». На каникулах Филлип Перлстейн собрался в Нью-Йорк. Ну, я прихватил хозяйственную сумку, и мы сели на автобус. Мы взяли с собой свои портфолио, ходили по Нью-Йорку и их показывали – пробовали куда-то устроиться на работу. Дама из Glamour, Тина Фредерикс, сказала, что, когда я закончу колледж, она возьмет меня на работу. Я закончил колледж и снова приехал. Так я впервые устроился на работу.

О’Брайен В качестве фрилансера?

Уорхол Да. Она дала мне туфлю, чтобы я ее нарисовал.

О’Брайен Какую цель вы тогда себе поставили? Стать коммерческим иллюстратором или академическим художником?

Уорхол Я вообще не ставил себе никаких целей.

О’Брайен Расскажите о вашем первом произведении, которое по-настоящему понравилось вам как художнику.

Уорхол Не помню. Правда, в колледже я получил несколько премий. Но не за самые лучшие вещи. Как-то после летних каникул я нарисовал несколько грузовиков с фруктами. Меня премировали пятью долларами.

О’Брайен Какие художники повлияли на вас в юности?

Уорхол Должно быть, Уолт Дисней. Я вырезал диснеевских кукол. По большому счету, это Белоснежка на меня повлияла.

О’Брайен Вы часто ходили в кино?

Уорхол Ага, на утренние сеансы по субботам. Я мог ходить в кино бесплатно, если водил туда соседского ребенка.

О’Брайен А какие художники повлияли на вас, когда вы учились в художественной школе в «Карнеги-Техе»?

Уорхол Кэрол Бланшар, она обычно рисовала дам, падающих с кровати. Она рисовала рекламу для Lord and Taylor, участвовала в выставке Carnegie International Show.

О’Брайен А в истории искусства вы хорошо разбирались?

Уорхол О да. У нас был замечательный преподаватель, Бэлколм Грин. Он читал лекции с показом слайдов.

О’Брайен Какие кинозвезды вам тогда нравились?

Уорхол Рэй Макдональд и его партнерша. Как там ее звали?

О’Брайен Кто такой Рэй Макдональд?

Уорхол Танцор. У него была замечательная молодая партнерша. Мне еще нравились Эбботт и Костелло, сестры Эндрюс, Люсиль Болл, Эдвард Г. Робинсон, Полетт Годдар, Алексис Смит, Линда Дарнелл, Энн Сотерн, Закари Скотт, Вида Энн Борг и Рой Роджерс. Все они – мои любимые.

О’Брайен Может быть, существовал какой-то человек, на которого вы хотели стать похожим, когда вырастете?

Уорхол Э-э… как там звали отца Чарли Маккарти? Эдгар Берген.

О’Брайен А политикой вы хоть немного интересовались?

Уорхол Слушал по радио речи. Речи Трумэна.

О’Брайен Он производил на вас большое впечатление?

Уорхол Нет.

О’Брайен А какая у вас была любимая радиопередача?

Уорхол Let’s Pretend, Jack Armstrong, All American Boy, вообще все хорошие передачи. Little Orphan Annie.

О’Брайен А комиксы вам нравились?

Уорхол Да, The Katzenjammer Kidz.

О’Брайен Вы когда-нибудь рисовали комиксы?

Уорхол Нет. Никогда не мог придумать, кого бы нарисовать, какого подходящего для них человека.

О’Брайен Как по-вашему, есть ли великие художники, которых до сих пор никто не открыл?

Уорхол Ну-у… да, есть. Но сейчас важнее зарабатывать деньги.

О’Брайен Что бы вы посоветовали молодому человеку, который в наше время хочет стать художником?

Уорхол Я бы просто сказал ему, что художником становиться не надо. Пусть займется фотографией, или телевидением, или еще чем-то в этом роде.

О’Брайен Вы считаете, что мир искусства отжил свое?

Уорхол О да. Лучше быть маляром. Работа маляра оплачивается лучше. Десять долларов в час.

О’Брайен Кто, по-вашему, величайший в мире художник из ныне живущих?

Уорхол Я по-прежнему считаю, что это Уолт Дисней.

О’Брайен Он умер.

Уорхол Знаю, но его же хранят в пластмассе, верно?

О’Брайен Его заморозили.

Уорхол Но мне все они нравятся, серьезно. Раушенберг, Твомбли и Пауль Клее. Умерших тоже можно называть? А еще мне нравятся американские художники-примитивисты. Мне вообще все нравятся, все группы. Грант Вуд, Рэй Джонсон.

О’Брайен Кто самый богатый на свете художник?

Уорхол Спорим, что есть куча художников, о которых никто даже не слыхал, а они зарабатывают больше всех. Создатели всех этих скульптур и картин для большущих зданий. Мы о них никогда не слышим, но они зарабатывают больше всех.

О’Брайен А как же Дали?

Уорхол Не думаю, что если твое имя общеизвестно, то ты обязательно много зарабатываешь.

О’Брайен Кто, по-вашему, больше знаменит – Дали или вы?

Уорхол Есть еще и Колдер. И Миро еще жив.

О’Брайен Заработали ли вы искусством миллион долларов?

Уорхол Надо подсчитать, исходя из издержек.

О’Брайен Сильно ли поднялись цены на ваши произведения по сравнению с тем, за сколько вы их продали первоначально?

Уорхол Нет, я стараюсь, чтобы цены были пониже. Я очень много произвожу. Но бывало, что я на время прекращал производство.

О’Брайен Чтобы поднять цены?

Уорхол Нет, я просто не мог придумать, чем бы заняться. Я так устаю от живописи. Все время пытаюсь ее бросить, ох… если б мы только могли прожить на фильмы, или на журнальный бизнес, или еще на что-нибудь. До чего же скучно писать одну и ту же картину снова и снова.

О’Брайен Откуда вы сейчас берете идеи для картин?

Уорхол По большей части я пишу портреты. Так что это просто человеческие лица, никаких идей, в сущности.

О’Брайен Но в последнее время вы писали цветы и черепа.

Уорхол Мы очень много времени пробыли в Италии, и меня все вечно спрашивают: «А вы коммунист?», потому что я написал Мао. Так что теперь я рисую серпы с молотами для коммунизма и черепа для фашизма.

О’Брайен А Мао когда-нибудь видел свой портрет вашей работы?

Уорхол Не знаю. Один из больших портретов выставлялся в Вашингтоне в галерее Corcoran, и тамошний директор нам сказал, что туда приезжала на экскурсию китайская делегация. Они узнали, что там висит большой Мао, и потому вошли в музей через черный ход, чтобы не видеть Мао. Наверно, нервничали: боялись, что он им вдруг понравится или что не понравится. У них же все совсем не так, как у нас. Мы приглашали на Фабрику китайского посла, но он так и не пришел.

О’Брайен Кто, по-вашему, лучший в мире бизнес-художник?

Уорхол Кристо. Он только что закончил проект за два миллиона долларов для одного фонда. Но я уверен: власти обнаружат, что с фондом что-то не так. Кажется, будто это очень легко. Это больше похоже на бизнес. Все равно что производить что-нибудь, делать крупный проект за два миллиона. Потом еще кто-нибудь придет и снимет такой фильм, артхаусный фильм за четыре миллиона долларов, который никому не обязан по-настоящему нравиться.

О’Брайен Но Кристо зарабатывает деньги.

Уорхол Нет, он работает на фонды. Там денег не платят, ты просто вычитаешь из бюджета свои издержки и всякое такое.

О’Брайен Как вы думаете, такова дальнейшая судьба искусства? Будут только фонды и субсидии?

Уорхол Ага, это, похоже, прекрасный новый способ. Так проще. Над проектом работает много народу, а функционирует он всего две недели.

О’Брайен Как вы думаете, Пикассо был бизнес-художником?

Уорхол Ну да, по-моему. Он знал, что делает.

О’Брайен Но у кого возникла сама идея?

Уорхол По-моему, у американцев после войны. У галерей. Однажды кто-то проделал это с Пикассо, и тогда искусство в еще большей мере стало продуктом.

О’Брайен Вы думаете, Пикассо сознавал, каковы цены на его работы, как устроен его маркетинг?

Уорхол О да.

О’Брайен Думаете, художники будущего станут учреждать компании? Или открытые акционерные общества? Станут размещать акции?

Уорхол Нет, но я открываю ресторан, который будет называться «Эндимат». Будем торговать индейками. Но я больше не могу употреблять это слово.

О’Брайен Почему?

Уорхол Ну-у, мне они нравятся. Но как только я что-нибудь так называю, людям кажется, что я это принижаю.

О’Брайен Как вы думаете, сейчас есть какие-то художественные движения?

Уорхол Нет.

О’Брайен Как вы думаете, новые художественные движения когда-нибудь появятся?

Уорхол О да. Я всегда думал, что они придут из Калифорнии. Но я только что вернулся из Мейкона, это в Джорджии, и изумился. Там столько художников. Такой чудесный город. Понятно, отчего там столько знаменитых художников.

О’Брайен Как вы думаете, социальный реализм – это бизнес-искусство?

Уорхол А что это?

О’Брайен Ну, знаете, Диего Ривера, фрески в Почтамте, работы по заказу Управления общественных работ.

Уорхол Да, им вообще-то следовало делать больше. Удивительно, что они мало сделали в этом духе. Никогда не видишь, чтобы кто-то разрисовывал офисы. А знаете, у кого есть замечательная столовая? Билл Копли собрал всех этих молодых ребят, которые пишут граффити в метро, и нанял четверых для отделки своей столовой. Она просто замечательная.

О’Брайен Думаете, этим ребятам стоит выдавать гранты на отделку метро?

Уорхол Ага. Но когда приезжаешь в Тегеран – там такие красивые граффити. Здесь они не очень красивые. Их письменность намного красивее, чем наша. Все надписи замечательные, даже вывески.

О’Брайен Вы как-то сказали, что ваше творчество – это декоративное искусство. Вы не изменили своего мнения?

Уорхол Не-а. Но Эмиль де Антонио считает, что оно марксистское. Очень смешно.

О’Брайен Вы когда-нибудь читали Маркса?

Уорхол Какого Маркса? Мне известен только один «Маркс» – фирма, которая делает игрушки.

О’Брайен Вы когда-нибудь размышляете о политике?

Уорхол Нет.

О’Брайен Вы когда-нибудь голосовали?

Уорхол Один раз пошел голосовать, но на меня напал страх. Я не мог решить, за кого голосовать.

О’Брайен Вы демократ или республиканец?

Уорхол Ни то, ни другое.

О’Брайен Вы создаете вещи исключительно для демократов. Для кампании Макговерна вы сделали принт с портретом Никсона. Вы нарисовали Картера для обложки New York Times Magazine.

Уорхол Я написал портрет Рокфеллера.

О’Брайен А еще вы предоставили свои принты Белле Абцуг, верно?

Уорхол Я просто делаю все, о чем меня кто-нибудь просит.

О’Брайен Какую из всех своих картин вы любите больше всего?

Уорхол Наверно, банку супа.

О’Брайен Ваш любимый цвет?

Уорхол Черный.

О’Брайен Что вы думаете о художниках-концептуалистах, которые ищут опасности? Например, о Вито Аккончи и Крисе Бёрдене.

Уорхол По-моему, Крис Бёрден великолепен. Я правда так думаю. Я пришел в галерею, а он был наверху, на потолке, так что я с ним не познакомился, но я его видел.

О’Брайен Откуда вы почерпнули идею шелкографического репродуцирования фотографий?

Уорхол Это началось, когда я печатал деньги. Мне пришлось их рисовать, и в результате получалось слишком похоже на рисунок, и я подумал: «Было бы здорово их отпечатать». Кто-то сказал, что можно просто печатать их на шелкографической сетке. И вот когда я пошел к шелкографу, то вдруг обнаружил, что можно репродуцировать фотографии. Шелкографии делал один милейший человек, мистер Голден. По-моему, я начал с фотографии какого-то бейсболиста. Это был способ показать действие или что-то в этом роде.

О’Брайен И, когда вы открыли для себя этот процесс, откуда вы стали черпать идеи шелкографий?

Уорхол Ну-у, я просто читал журналы и брал оттуда идеи.

О’Брайен Правда ли, что вы написали банки супа Campbell’s, потому что каждый день ели его на обед?

Уорхол О да, я примерно двадцать лет ел суп Campbell’s на обед. И заедал сэндвичем.

О’Брайен Как у вас появилась идея делать коробки Brillo?

Уорхол Я написал все банки в ряд на холсте, а потом заказал коробку, чтобы написать их на коробке, но то, что получилось, выглядело странно, словно ненастоящее. Тут у меня стоит одна из этих коробок. В общем, я написал банки на коробке, но выглядели они странно. А к тому времени коробки по моему заказу уже были изготовлены. Они были коричневые и выглядели совсем как коробки, вот я и подумал: было бы здорово сделать просто самую обыкновенную коробку.

О’Брайен С вами когда-нибудь связывался хоть кто-то из производителей, чью продукцию вы изображали: Campbell’s, Brillo?

Уорхол Brillo это понравилось, но в Campbell’s Soup были крайне недовольны, собирались принять какие-то меры, но все случилось так быстро… Наверно, на деле они просто ничего не могли предпринять. Но вообще-то, когда я жил в Питсбурге, там находилась фабрика Heinz, и я часто ходил на фабрику Heinz на экскурсии. Там дарили значки в виде пикулей. Суп Heinz – вот что мне надо было написать. Вместо этого я сделал коробку Heinz Ketchup.

О’Брайен Что стало для вас первым большим прорывом?

Уорхол Мой первый большой прорыв – это когда Джон Джорно спустил меня с лестницы. Да нет, вообще-то моим первым большим прорывом стало знакомство с Эмилем де Антонио – теперь он живет в доме напротив. Он много смеялся, меня это обнадеживало.

О’Брайен Вы пишете в своей книге: «У некоторых людей имеются глубоко укоренившиеся давние фантазии насчет искусства, и они ими сильно дорожат». Как вы думаете, к вам это относится?

Уорхол Вообще-то у меня нет абсолютно никаких фантазий. Но «фантазии насчет искусства» – это звучит просто великолепно. Вы пишете слово phantasies через ph?

О’Брайен Вы написали через f. А как Фабрику назвали Фабрикой?

Уорхол Ее так назвал Билли Нейм. Она находилась в офисном здании. По-моему, это действительно была фабрика. Там было много механизмов и прочные полы. Наверно, там шили обувь или еще что-нибудь производили.

О’Брайен Кто первым пришел к вам работать?

Уорхол Первым стал Джерард Маланга. Он помогал мне со всякими делами, а в перерывах писал стихи. Вообще-то именно Билли Нейм привел в мастерскую людей. Он начал обивать все серебряной фольгой, и ему понадобились помощники.

О’Брайен Он у вас работал?

Уорхол Нет, вообще-то он у меня не работал. Он искал, где поселиться, вот там и поселился. С этого все началось.

О’Брайен Как вы начали снимать кино?

Уорхол У нас появилась видеомашина, а у меня – звуковая кинокамера, и мы просто снимали фильмы при поддержке Синематеки. Точнее, первую камеру я купил, потому что Уинн Чемберлен собирался повезти меня и Тейлора Мида в Калифорнию, а Тейлор Мид был великой звездой экрана, вот я подумал, что было бы здорово снять, как Тейлор едет через весь континент. И я купил шестнадцатимиллиметровую камеру, и мы просто сняли Тейлора в Калифорнии. Это и был первый фильм. Он назывался «Тарзан и Джейн».

В то время в Синематеке показывали что-то вроде кинохроники, и всякий раз, когда ты снимал трехминутную кинохронику, ее брали для показа в Синематеке. Все начали показывать свои трехминутные фильмы. Мы начали с «человека недели» или чего-то в этом роде. А потом у меня типа появилась идея снять спящего Джона Джорно, потому что он мог заснуть, даже не подозревая, что ты рядом с ним расхаживаешь. И я просто включил камеру и это заснял, и кое-кому это по-настоящему понравилось. Это и был «Спи». Его показали Йонасу Мекасу, директору Синематеки, и ему фильм по-настоящему понравился, и от этого мы перешли к Роберту Индиане за едой и другим штукам. К «Эмпайр-Стейт-Билдинг».

О’Брайен Как вы ввели в свои фильмы актеров и сюжеты?

Уорхол Через Джерарда мы познакомились с Ронни Тейвелом, а он писал сценарии. Сценарии были очень хорошие, но им никто не следовал. Правда, мы улавливали атмосферу. Потом мы начали снимать тридцатиминутные короткометражки.

О’Брайен Вы были их режиссером?

Уорхол В то время режиссером был любой, кто включал камеру.

О’Брайен Кто придумал слово «суперзвезда»?

Уорхол По-моему, Джек Смит.

О’Брайен И кто стали первыми суперзвездами?

Уорхол Все это были звезды Джека Смита; все они были просто замечательные люди, поголовно. Первые, кого мы сняли, – Тейлор Мид, Эди Седжвик, Бриджид Берлин, Алан Миджетт.

О’Брайен Вы познакомились с ними через Джерарда?

Уорхол Нет, через Лестера Перски, он теперь крупный продюсер. У Лестера был меткий глаз. Он снимал восьмичасовой рекламный ролик. Серьезно, он делал те часовые ролики для Charles Antell. И для Melmac и некоторых других. Наверно, это и подкинуло мне мысль, что надо снимать длинные фильмы.

О’Брайен Как вы познакомились с Лу Ридом?

Уорхол Он играл в Cafe Bizarre, и Барбара Рубин, приятельница Йонаса Мекаса, сказала, что знакома с этой группой. Мы с Класом Олденбургом, Патти Олденбург, Лукасом Самарасом и Джаспером Джонсом тогда создавали рок-н-ролльную группу с людьми типа Ла Монте Янга и художника, который теперь роет ямы в пустыне, Уолтера Де Мариа.

О’Брайен Вы основали рок-группу?

Уорхол О да. Мы встречались десять раз; а Лукас и Патти ссорились из-за музыки или еще из-за чего-то.

О’Брайен А чем занимались вы?

Уорхол Я пел, кое-как. Потом Барбара что-то сказала о той группе, а в Синематеке мультимедийное искусство входило в моду, так что мы показали фильмы, Джерард танцевал, а «велветы» играли. А потом появилась Нико, и Пол затеял Exploding Plastic Inevitable.

О’Брайен Это было световое шоу, которое появилось еще раньше, чем световые шоу в Сан-Франциско?

Уорхол Ага, вроде бы да. Вообще-то Синематека просто комбинировала все искусства. И тогда Оливер Коклен собирался основать для меня и Эди Седжвик дискотеку, которая называлась «Вверх». Но он про нас почему-то забыл, а Murray the K делал что-то на Лонг-Айленде, но они нас почему-то не наняли. И тогда Пол решил открыть свое заведение за неделю до того, как откроются они. Мы просто арендовали DOM и открылись раньше всех. Мы заключали договоры аренды на неделю, а когда дело пошло очень успешно, другие просто отобрали у нас эту площадку.

О’Брайен Когда вы пришли к мысли, что, пожалуй, можете снимать по-настоящему коммерческое кино?

Уорхол Такой мысли никогда не было. Мы снимали по фильму в неделю, и Пол нашел один кинотеатр, где-то на 40-х улицах. Мы сняли один фильм, и он шел там три или четыре недели. Когда один фильм им приедался, мы просто снимали другой. Мы сняли фильмов шесть, наверно, и они имели настоящий успех. Окупились. А потом они вышли в прокат не только в Нью-Йорке, в разных артхаусных кинотеатрах.

О’Брайен Ездили ли вы сами в турне по университетам до того, как отрядили Алана Миджетта, чтобы он выдавал себя за вас?

Уорхол О да, пару раз съездил. Работу приходилось прерывать, а каждый раз, когда я приезжал в университеты, я не проделывал ничего такого, про что читала молодежь, – в смысле, того, что я якобы вытворял, если верить статьям, которые молодежь читала. И мы решили отрядить кого-то, больше похожего на человека, которого они действительно хотят увидеть. Он был занятнее, и выглядел лучше, и мог держаться бодро, а после лекции побывать на восемнадцати разных вечеринках. Все им были очень довольны.

О’Брайен Как Пол Моррисси стал режиссером ваших фильмов?

Уорхол Ну-у, режиссером у нас всегда был любой, кто включал камеру. А потом, кажется, я попал в больницу, и камеру включал он, ну и… вот так это и вышло.

О’Брайен Вы когда-нибудь получали предложения из Голливуда, до того как у вас появился коммерческий хит?

Уорхол Мы много раз ездили в Голливуд, и каждый раз все проекты срывались. Почти все студии водили нас по ресторанам, но так никогда ничего и не делалось на практике. И до сих пор не делается.

О’Брайен Думаете, Голливуд вас боится?

Уорхол Нет, просто я был слишком вялым. Если у тебя есть проект и ты точно знаешь, что хочешь сделать, ты можешь заставить их взяться за твой проект. Этому просто надо научиться.

О’Брайен Вы бы хотели делать по-настоящему дорогостоящие фильмы? Или вам милее простота?

Уорхол Нет, думаю, было бы здорово сделать арт-фильм за два-три миллиона долларов, чтобы никто не был обязан действительно ходить на него в кинотеатры. Я подумал, что хорошо было бы поработать над таким проектом… сделать нечто по-настоящему художественное. По-моему, видео – самый лучший рынок. Когда рынок видеокассет сформируется, это будет новый путь, если ты снимаешь фильмы, которых не может снимать никто другой.

О’Брайен Вы стали бы переносить свои старые фильмы на видео?

Уорхол Нет. Я бы предпочел снимать что-то новое. Старое больше годится для разговоров о нем, чем для просмотра. На словах оно всегда выглядит лучше, чем на деле. Новые вещи всегда намного лучше, чем старые.

О’Брайен Как у вас появилась идея основать журнал Interview?

Уорхол Это было сделано, просто чтобы дать Джерарду какое-то занятие. Предполагалось, что он будет работать в журнале. Кроме того, отец Бриджид Берлин руководил Hearst Corporation, и мы думали, что Бриджид могла бы по-настоящему руководить журналом. Но она им не заинтересовалась.

О’Брайен Вы когда-нибудь предполагали, что журнал станет успешным?

Уорхол Он до сих пор не стал успешным. Было бы здорово, если бы он хотя бы окупался. Я всегда считал, что это должен быть журнал для новых людей, но, наверно, новых людей, которые его покупают, не слишком много. Приходишь на рок-концерты – там-то в одном месте собирают по тридцать тысяч человек. Забавно. Но это не те люди, которые листают журналы.

О’Брайен В вашем послужном списке есть изобразительное искусство, кино, пластинки, книги, телевидение, одна пьеса, один журнал. Есть ли на свете что-то еще, что вам хотелось бы сделать?

Уорхол Э-э, ребенка? О, я впервые за десять лет попробовал коку.

О’Брайен Серьезно?

Уорхол Я имею в виду кока-колу.

High times Почему вы десять лет ее не пили?

Уорхол Ну-у, она всегда была такая сладкая. Но вот мы пришли в одну квартиру, а там была еда всех брендов. Было просто здорово перепробовать все Twinkies. Это была вечеринка вредной еды. Просто отличная. Раньше я все время пил кока-колу. Это было отлично. Она дает массу энергии. Вы пьете много кока-колы?

О’Брайен Пожалуй, теперь мне больше нравится пепси.

Уорхол Серьезно? И вы действительно чувствуете на вкус разницу? Сейчас я проведу тест. Какой вкус у кока-колы?

О’Брайен В ней больше газа, и вкус более отчетливый. Пепси слаще, она легче переваривается в желудке.

Уорхол Но если проводить тест, надо пить из бутылок или из банок. Если попробуешь из большой бутылки, а другую порцию – из банки или из большой бутылки и из маленькой бутылки, вкус будет совершенно разный. Кока-кола в маленькой бутылке и пепси в маленькой бутылке (которая вообще-то чуть больше) все равно самые лучшие.

О’Брайен Как случилось, что Валери Соланас на вас напала?

Уорхол Я только что поднялся вместе с ней наверх на лифте и отвернулся, чтобы позвонить по телефону, и просто услышал шум, и больше ничего.

High times Вы подумали о смерти?

Уорхол Нет, перед глазами не пронеслась вся моя жизнь, ничего подобного. Мне было слишком больно. Через пару недель я разобрался… что именно произошло. До этого я был слишком накачан лекарствами. Про все это я просто никогда не думаю.

О’Брайен Как вышло, что вы стали всюду носить с собой магнитофон?

Уорхол У меня был большой Uher, который мог работать четыре часа подряд, и все это началось примерно в 1964-м. Потом у меня появилась мысль записать, как Ондин говорит двадцать четыре часа. Для этого я и обзавелся диктофоном.

О’Брайен Это было сделано для вашего романа «a», который представляет собой разговоры Ондина?

Уорхол Ну да. Ондин имел привычку сидеть и не ложиться по двадцать четыре часа в сутки, и это подало мне мысль, что кто-то должен говорить в течение двадцати четырех часов.

High times Как вы написали «Философию Энди Уорхола»?

Уорхол Большую часть я записал на диктофон, когда разговаривал с моей секретаршей Пэт Хэкетт. У меня была привычка звонить ей по утрам, чтобы рассказать, чем я занимался днем раньше.

О’Брайен С тех пор как у вас появился диктофон, вы записываете каждый свой день?

Уорхол Ну да, пытаюсь. Теперь это стало очень занудно. Единственный человек, которого я по-настоящему записываю, – Бриджид Берлин.

High times Вы храните все свои записи?

Уорхол Ага, кидаю их в коробку.

High times Бриджид – одна из «Б» в вашей книге; а сколько всего этих «Б»?

Уорхол Бриджид – единственная «Б», других я не знаю.

О’Брайен В книге есть и другие «Б».

Уорхол Ну да, но Бриджид – королева.

О’Брайен Вы дебютировали в жанре драмы в фильме «Место водителя» с Элизабет Тейлор. Элизабет Тейлор – какая она в жизни?

Уорхол В последнее время мы много с ней виделись, и она просто замечательная. Мне нравится ее мать. Ее мать просто прелесть. Я только что получил еще одну роль в кино. Играю учителя рисования в «Бриолине». Ив Арден – директор школы, Джон Линдси – кто-то там, а Джон Траволта – он главный герой «Бриолина» – тоже там снимается.

О’Брайен Каково было сниматься в фильме?

Уорхол Ох, я сыграл из рук вон плохо. Я ничего не мог запомнить. Перенервничал. Мне не следовало бы нервничать, сам не пойму, почему я так нервничаю. Так глупо. Я ничего не могу запомнить. Пару раз я был в эфире у Мерва Гриффина, но так нервничал, что не смог вставить ни слова.

О’Брайен Теперь, когда вы снимаете более масштабные фильмы, вы снимаете меньше фильмов, чем раньше. Не скучаете по старым временам?

Уорхол Да, раньше мы каждый вечер снимали по одной сцене. Было очень весело. Но самое трудное – прерывать работу и убирать реквизит. Фильм Bad, который мы только что сделали, снимался членами профсоюза, и его съемки обошлись так дорого, что мы просто надеемся вернуть достаточно денег, чтобы снова взяться за действительно дешевые фильмы.

О’Брайен По-вашему, кто самый лучший актер из тех, кого мы открыли?

Уорхол Ну-у, мне больше всего нравится Вива, наверно, – Сьюзен Хоффман.

О’Брайен Как вы думаете, почему Вива не стала звездой?

Уорхол Ну-у, она еще может стать звездой. По-моему, она сейчас в Голливуде. Возможно, мы возьмем ее в какую-нибудь вещицу для телевидения. С нами недавно поработала Сильвия Майлз, она замечательная. И Джо Далессандро теперь снимается во множестве фильмов.

О’Брайен Расскажите о своей любимой пиар-уловке.

Уорхол О чем? Я никаких пиар-уловок не проделываю.

О’Брайен А ваша служба «Суперзвезды напрокат» для вечеринок?

Уорхол Ну да, это, наверно, была самая лучшая уловка, но нас никогда никто не брал напрокат. Погодите минутку… возможно, кто-то кого-то все-таки брал напрокат. Кажется, однажды Эрика Эмерсона взяли напрокат.

О’Брайен Какие игрушки у вас есть?

Уорхол Я типа как начал покупать эти самые игрушки… как они назывались до того, как стали пластмассовыми? А-а… целлулоидные. Для начала я просто купил парочку таких игрушек.

О’Брайен Вы коллекционируете много вещей, которые невысоко ценились, когда были новыми. Как вы думаете, много ли сегодня производится всякого барахла, которое однажды начнет дорого цениться?

Уорхол Ну да. Думаю, стоит каждый день ходить в F.A.O. Schwarz, каждый день покупать какую-нибудь новую игрушку и просто убирать ее подальше.

О’Брайен Вы пишете картины каждый день?

Уорхол Ну да, я пишу картины каждый день. Сейчас я пишу половой тряпкой.

О’Брайен Вы переодеваетесь?

Уорхол У меня есть одежда для живописи. Такая же одежда, которую я ношу каждый день, только она вся в краске. У меня есть ботинки для живописи, рубашки для живописи, пиджаки для живописи, галстуки для живописи, блузы для живописи, а Ронни подарил мне замечательную блузу из Bendel’s. И еще у меня есть плотницкие фартуки. И носовые платки для живописи.

О’Брайен Как вы думаете, андеграунд когда-нибудь вернется?

Уорхол Нет. По-моему, и раньше никакого андеграунда не было. Слово дурацкое.

О’Брайен А «психоделическое»? Оно-то, по-вашему, вернется?

Уорхол По-моему, да, непременно. Очень скоро. Спорим, оно действительно вернется.

О’Брайен Вы когда-нибудь принимали кислоту?

Уорхол Нет. Один человек думал, что как-то подсунул ее мне, но я тогда ничего не съел.

О’Брайен А марихуану когда-нибудь курили?

Уорхол Нет, но ее запах мне нравится.

О’Брайен Вы вообще когда-нибудь принимали наркотики?

Уорхол Нет, ничего такого, что вызывало бы у меня странные ощущения или что-то подобное. Когда я лежал в больнице после того, как в меня стреляли, мне давали препараты, но когда я смог с них слезть, то почувствовал себя замечательно.

О’Брайен Вы когда-нибудь напивались?

Уорхол Ага.

О’Брайен И что происходит, когда вы напиваетесь?

Уорхол Ничего. Я всем говорю, что они могут попасть на обложку Interview. Приближаться к опьянению весело, но когда достигаешь цели, ощущение просто ужасное. Не стоит затраченных усилий.

О’Брайен Как вы думаете, от наркотиков люди становятся более творческими или, наоборот, менее творческими?

Уорхол По-моему, они вообще не оказывают никакого эффекта.

О’Брайен На ваш взгляд, следует ли легализовать марихуану?

Уорхол Да, я так считаю.

О’Брайен Есть ли у вас привычки, от которых вам хотелось бы избавиться?

Уорхол Запор? Нет. Привычка будить людей? Сплетничать? Нелюбовь к покупке чемоданов.

О’Брайен Вы любите путешествовать?

Уорхол Очень люблю – когда прибываю в пункт назначения. И летать тоже очень здорово. В самолетах о тебе заботятся. В метро о тебе так не позаботятся никогда. Можно выпить в любой момент, когда захочется. Воздушный транспорт пока еще не испортился, до этого еще не дошло.

О’Брайен Ваша любимая авиакомпания?

Уорхол Iran Air? Нет. Pan Am? Нашей любимой авиакомпанией была Pan Am, но ее больше нет.

О’Брайен Больше нет?

Уорхол В Париж она больше не летает.

О’Брайен Ваше любимое место для путешествий?

Уорхол Город Нью-Йорк.

О’Брайен Как, по-вашему, все будет выглядеть в 2000 году?

Уорхол Думаю, будет ровно все то же самое. Совсем как сейчас.

О’Брайен Вы бывали в России?

Уорхол Нет.

О’Брайен А хотели бы съездить?

Уорхол Нет.

О’Брайен А в Чехословакии вы когда-нибудь были?

Уорхол Нет.

О’Брайен Вы бы хотели съездить в Чехословакию?

Уорхол Нет. Не люблю путешествовать.

О’Брайен Как вы думаете, в 2000 году люди все еще будут покупать произведения искусства?

Уорхол Даже не знаю. Все твердят, что никто ничего покупать не будет, но люди продолжают что-то покупать; даже не знаю, что будет.

О’Брайен Как вы думаете, когда вас не станет, цены на ваши работы вырастут?

Уорхол Нет. Просто останутся на том же уровне.

О’Брайен Верите ли вы в жизнь после смерти?

Уорхол Я верю в смерть после смерти.

О’Брайен Теперь, когда вы сняли фильмы с голливудскими звездами типа Кэррол Бейкер, Сильвии Майлз и Перри Кинга, хотелось бы вам снимать крупных звезд вместо суперзвезд?

Уорхол Не думаю, что крупные звезды приносят фильму успех. По-моему, интересные люди – вот кто приносит успех фильму. Любой человек может стать крупной кинозвездой, если он интересный человек. Крупные звезды теперь даже не завлекают зрителей в кинотеатры.

High times Скажите, кто ваши любимые кинозвезды в наше время?

Уорхол Мне все они нравятся, – я имею в виду всех, кто вообще снялся хоть в одном фильме.

High times Вы готовы написать портрет любого, у кого есть деньги?

Уорхол Да, а еще я напишу портрет любого, у кого нет денег.

High times Как вы думаете, благодаря женской эмансипации появится больше художниц?

Уорхол Я всегда думал, что большинство художников – женщины… ну, знаете, те, кто сделал ковры индейцев навахо, американские лоскутные одеяла, все эти замечательные ручные росписи на одежде сороковых годов.

High times Ваши любимые художницы?

Уорхол Линда Бенглис, Элис Нил, Луиза Невельсон.

High times Кто знает самые лучшие сплетни?

Уорхол Вообще-то я думаю, что самые лучшие сплетни – в газетах.

High times Ваша любимая газета?

Уорхол The Daily News.

High times Как вы думаете, людям стоило бы поселиться в космосе?

Уорхол О да. Думаю, это было бы просто здорово.

High times Вы бы хотели слетать в космос?

Уорхол Нет. Я ненавижу высоту, вот и все. Мне всегда нравится жить на первом этаже.

High times Как вы думаете, будущее будет футуристическим?

Уорхол Нет. Мне всегда хотелось, чтобы оно было футуристическим, но я в это не верю. Наверно, могло бы стать: если бы людям ничего не надо было делать, они могли бы просто сидеть сложа руки. Не понимаю я этого. Может быть, люди просто будут думать, что они живые или что-то такое, и, следовательно, они, возможно, будут неживыми, но просто будут считать себя живыми, и тогда им не надо будет ничего делать.

High times Вам нравится работать?

Уорхол Теперь мне действительно очень нравится работать. За работой время пролетает быстро. В путешествиях время тоже пролетает быстро. Возможно, космические путешествия дадут людям время. Ну, знаете, если путешествуешь пять лет или типа того, куда-то движешься. Но пять лет расходуются, а тебе ничего не надо делать. Ты просто сидишь в самолете. Наверно, за этим занятием время пролетит очень быстро.

High times Чем вам нравится заниматься в нерабочее время?

Уорхол Когда я не работаю, мне нравится работать: делать что-то, что, возможно, не считается работой, но для меня это работа. Давать себе физическую нагрузку: ходить в продуктовый магазин.

High times Вы играете в какие-нибудь игры?

Уорхол Я сейчас учусь играть в бридж. Это очень мило. Можно играть с четырьмя людьми вместо двоих.

High times А в спортивные игры вы когда-нибудь играли?

Уорхол Нет. Никогда в них не блистал.

High times Вы умеете плавать?

Уорхол Ну-у, думаю, что плавать я мог бы.

High times А водить машину умеете?

Уорхол Я наехал на такси и потому бросил водить машину. Это случилось на углу Парк-авеню и 47-й улицы.

High times У вас есть водительские права?

Уорхол Были ученические.

О’Брайен Никто не пострадал?

Уорхол В боку такси осталась большая вмятина.

О’Брайен В котором часу вы встаете по утрам?

Уорхол Я встаю рано, в семь тридцать.

О’Брайен У вас есть будильник?

Уорхол Нет, я просыпаюсь естественным образом.

О’Брайен Что вы делаете по утрам?

Уорхол Сейчас Бриджид Берлин звонит мне каждое утро, потому что она на диете. Я десять лет записывал ее на диктофон, и она всегда рассказывала мне, что ела. Раньше она врала. А теперь говорит мне, что ела и сколько кило сбросила. Сегодня она рассказала мне самую лучшую историю. Позвонила рассказать, что поступила нехорошо и нарушила диету, и ей стало так стыдно, что она выпила таблетку для обезвоживания и через час сбросила десять фунтов. До этого она сбросила пятьдесят фунтов, значит, теперь вышло шестьдесят. Потом она понесла белье в стирку и в автоматической прачечной упала в обморок. Она страшно перепугалась. Лежа на полу, она попросила даму из прачечной дать ей воды; выпила два стакана воды, снова смогла встать, выползти наружу, пойти в кафе и выпить еще восемь стаканов воды. Потом она позвонила в прачечную и попросила даму из прачечной постирать ее белье за нее. Потом она съела много соли и вернулась к тому состоянию, в котором была, пока не приняла обезвоживающую таблетку. Она сделала себе целую карьеру из потери веса. Уже два месяца сидит на диете. Решила похудеть до ста сорока девяти фунтов, с двухсот семидесяти пяти.

О’Брайен Вы завтракаете по утрам?

Уорхол Просто выпиваю чашку чая.

О’Брайен В котором часу вы ложитесь?

Уорхол Теперь я ложусь рано, примерно в двенадцать.

О’Брайен Вы спите один?

Уорхол Нет, я сплю с двумя моими собаками, Арчи и Эймосом.

О’Брайен Они прилично ведут себя в постели?

Уорхол Нет, дурачатся.

О’Брайен Вы спите нагишом?

Уорхол Я сплю в нижнем белье. И в корсете.

О’Брайен Какие трусы вы носите – боксерские или жокейские?

Уорхол Боксерские. Маленького размера. Тридцатого.

О’Брайен Сколько времени вы каждый день говорите по телефону?

Уорхол Меньше, чем раньше. Я люблю записывать телефонные разговоры на диктофон. Люблю записывать Бриджид. Но теперь я ухожу на работу раньше, так что я записываю ее только утром и вечером.

О’Брайен А она вас записывает?

Уорхол Нет, по-моему, перестала. С тех пор, как она села на диету, у нее исчезли амбиции. У нее только одна амбиция – сбросить вес, так что она ничего не делает.

О’Брайен Вы не бросили смотреть телевизор?

Уорхол О нет. Теперь моя любимая передача – Gong Show. А меня на нее пригласили. Обязательно надо сходить.

О’Брайен В качестве артиста?

Уорхол Нет, в жюри. Выступить в этом шоу тоже было бы забавно. Но я решил, что все артисты – профессионалы. Они просто переодеваются, это у них такой номер, потому что они всегда знают, когда загремит гонг. Еще одна из моих любимых передач – Hollywood Squares с Питером Маршаллом.

О’Брайен Вас когда-нибудь приглашали на Hollywood Squares или какое-то из этих шоу с гостями-знаменитостями?

Уорхол Нет, но я бы в них охотно поучаствовал.

О’Брайен Вы продолжаете ходить в церковь?

Уорхол Ага. Я просто пробираюсь туда в неурочное время.

О’Брайен Вы ходите в католическую церковь?

Уорхол Ага, у них всего красивее.

О’Брайен Вы верите в Бога?

Уорхол Наверно, да. Мне нравится церковь. Когда я туда хожу, там пусто. Я прохаживаюсь туда-сюда. В Нью-Йорке очень много красивых католических церквей. Раньше я ходил и в некоторые епископальные церкви.

О’Брайен Вы когда-нибудь думаете о Боге?

Уорхол Нет.

О’Брайен А в черта вы верите?

Уорхол Нет.

О’Брайен Вы верите, что наступит конец света и Земля погибнет?

Уорхол Нет. Я верю в «Пока вращается Земля».

О’Брайен Как вы думаете, психиатрия хоть немного помогает?

Уорхол Э-э, да, если ты ничего ни о чем не знаешь. Ну да, она может помочь.

О’Брайен Вы когда-нибудь ходили к психиатру?

Уорхол Пошел как-то к одному, но он мне так и не перезвонил. А потом я преодолел что-то там такое, то, что преодолел. Все мои знакомые ходили к психиатрам, а в таких случаях тебе навязывают идею, что ты тоже должен к ним ходить. И вот я как-то пошел, а мне так и не перезвонили, и я чувствовал себя очень странно. Но потом, кажется, кто-то ко мне зашел и повел меня в кино, или я купил новую шляпу, или еще что-то произошло.

О’Брайен Вы принимаете витамины?

Уорхол Да, принимаю один мультивитамин.

О’Брайен Какая еда вам нравится?

Уорхол Самая обыкновенная. Обыкновенная американская еда.

О’Брайен Вы по-прежнему едите много конфет?

Уорхол Я изменился. Теперь я просто готовлю желе. Обливаю фрукты сиропом. Я думал, это будет лучше, чем конфеты, но это то же самое.

О’Брайен Как вы думаете, сахар вреден?

Уорхол Все так говорят. Я уверен, так и есть.

О’Брайен Как вы думаете, теперь стало больше геев либо люди просто больше говорят на эту тему?

Уорхол Должно быть, больше. Но, по-моему, теперь об этом говорят меньше. Наверно, процентное соотношение не изменилось.

О’Брайен Как вы думаете, геи – более творческие люди, чем натуралы?

Уорхол Нет.

High times Вы верите в брак?

Уорхол Только ради того, чтобы иметь детей. Но брак существует так давно, и люди считают, что брак – это правильно; наверно, брак – это до сих пор правильно.

High times Вам бы хотелось когда-нибудь жениться и остепениться?

Уорхол Нет.

High times Вам когда-нибудь предлагали вступить в брак?

Уорхол Нет.

О’Брайен Вы не жалеете, что у вас нет детей?

Уорхол Нет.

О’Брайен Как вы думаете, кто-нибудь видит в вас фигуру наподобие отца?

Уорхол Только мои собаки.

О’Брайен Вы когда-нибудь влюблялись?

Уорхол Давайте вернемся к этому вопросу позже.

О’Брайен Вы когда-либо кого-нибудь ненавидели?

Уорхол Давайте вернемся к этому вопросу позже.

О’Брайен Как вы относитесь к насилию на телеэкране?

Уорхол На днях я ходил в ресторан со Стефани, дочерью Маршалла Маклюэна, и она рассказала, что только что посмотрела «Марафонца» и во время некоторых сцен насилия невольно отворачивалась. Она работает на телевидении; она видела младенца, искусанного собакой, и осталась невозмутима: велела своей съемочной группе все расставить и отснять так, как полагается. Стефани мне пояснила: то была работа, и ей было просто некогда задумываться, но в кинотеатре все совсем по-другому.

О’Брайен Как вы думаете, насилие на телеэкранах и в кино вселяет в людей склонность к насилию?

Уорхол Нет. Если ты не склонен к насилию, его демонстрация не окажет никакого эффекта.

О’Брайен Вы когда-нибудь пробовали отрастить усы?

Уорхол Простите? Нет, я никогда не пробовал.

О’Брайен Вы носите парик?

Уорхол В моей книге написано, что да.

О’Брайен Сколько их у вас?

Уорхол Э-э, три. Один украла моя последняя горничная.

О’Брайен Какого цвета ваши волосы от природы?

Уорхол Розового.

О’Брайен Вы верите в летающие тарелки?

Уорхол Моей матери они нравились.

О’Брайен Вы верите в магию?

Уорхол В черную магию.

О’Брайен Как вы думаете, Ли Харви Освальд действовал в одиночку?

Уорхол Может быть.

О’Брайен Как вы думаете, с Никсоном обошлись несправедливо?

Уорхол Это точно.

О’Брайен Верите ли вы в непогрешимость папы римского?

Уорхол Как вы смеете спрашивать меня об этом?

О’Брайен Вы играете на бирже?

Уорхол Нет, я даже в игрушки не играю – берегу их на будущее.

О’Брайен Умеете ли вы танцевать?

Уорхол Я даже двигаться и то не умею.

О’Брайен Ваш любимый аромат?

Уорхол Halston, конечно.

О’Брайен Верите ли вы в «американскую мечту»?

Уорхол Не верю, но, полагаю, мы можем заработать на ней немножко денег.

О’Брайен Отличаются ли богатые от бедных?

Уорхол И да, и нет.

О’Брайен Богатые счастливее?

Уорхол Если у них есть собака.

О’Брайен Можно ли забрать все с собой?

Уорхол Куда угодно.

О’Брайен Вы много читаете?

Уорхол Не слишком. В основном смотрю картинки.

О’Брайен На ваш взгляд, остались ли еще в наше время хорошие писатели?

Уорхол О да. Жаклин Сьюзанн. Фрэнк Рич. Виктор Гюго.

О’Брайен Ваши любимые журналы?

Уорхол Blueboy, Pussy, Penthouse. Любой журнал, где есть я.

О’Брайен Вы смотритесь в зеркало, когда встаете с постели?

Уорхол Ну-у, какое-то зеркало всегда, наверно, найдется. Я чищу зубы.

О’Брайен Вы принимаете душ или ванну?

Уорхол Ну, душ – это проще, но ванна намного лучше.

О’Брайен Есть ли у вас какие-то секреты, которые вы раскроете, когда все умрут?

Уорхол Если я умру, то не проболтаюсь.

О’Брайен Как вы думаете, можно ли спасти мир?

Уорхол Нет.

О’Брайен Верите ли вы в Атлантиду?

Уорхол Вера в Атлантиду – это так сексуально.

О’Брайен Если бы у вас была своя телепередача, час эфира в неделю, что бы вы в ней показывали?

Уорхол Кейт Смит. «Час Энди Уорхола, в центре внимания – Кейт Смит».

О’Брайен Ваша любимая новостная телепередача?

Уорхол Новости в десять часов на Channel Five. Мне они нравятся своей стремительностью. Новости – моя любимая программа, но это не самая любимая моя телекомпания. Ненавижу Барбару Уолтерс.

О’Брайен Как вы думаете, телевизор действует на детей положительно?

Уорхол Вчера я познакомился с двумя детьми, которые раньше ложились спать в восемь. А по утрам у них были мешки под глазами, дети были очень вялые, ворчливые, и их мать недоумевала. Через несколько месяцев мать поднялась в их комнату в час ночи, а дети сидели перед телевизором – просто прилипли к экрану. По-моему, они так учатся всему. Всему на одной плоскости. Это здорово.

О’Брайен Как вы думаете, цензура в принципе нужна?

Уорхол Конечно.

О’Брайен Где должна проходить запретная черта?

Уорхол Все должно быть более сексуальным.

О’Брайен Верите ли вы в смертную казнь?

Уорхол Ради искусства – да, конечно.

О’Брайен Вы левее, чем Дали?

Уорхол По диагонали.

О’Брайен На что вы первым делом смотрите, когда видите женщину?

Уорхол На ее сумку.

О’Брайен А когда видите мужчину?

Уорхол На его сумку. На то, как он носит шляпу.

О’Брайен Ваш любимый вид спорта?

Уорхол Ну, этот, с корзинами.

О’Брайен Доводилось ли вам видеть фильм, который бы вас возбудил?

Уорхол «За зеленой дверью», «Скоро шестнадцать», «Ярмарка штата».

О’Брайен Кто самая сексапильная женщина на свете?

Уорхол Бьянка Джаггер, Дивайн, Диана Вриланд.

О’Брайен А кто, на ваш взгляд, самый сексапильный мужчина на свете?

Уорхол Генри Киссинджер, Джек Форд, Стив Форд, О. Джей Симпсон. Вуди Аллен – определенно нет, но некоторые все равно мастурбируют на его фото.

О’Брайен Что вы думаете о мастурбации?

Уорхол С ней легче.

О’Брайен Какой ваш самый любимый фильм?

Уорхол «Алиса в Стране чудес». «Алиса в Стране чудес» Билла Оскоу.

О’Брайен Как вы думаете, Джимми Картер заставит Америку вновь сдвинуться с мертвой точки?

Уорхол Да, надеюсь. Да, заставит.

О’Брайен Что бы вы сделали на месте Джимми Картера, чтобы реорганизовать Америку?

Уорхол По-моему, она и так довольно неплохая. Не думаю, что ему придется прилагать очень много усилий. У нас по-настоящему великая страна.

 

29. Интервью Энди Уорхола: некоторые говорят, что он-то и есть самый настоящий мэр Нью-Йорка

Клэр Демерс

Лето 1977 года

Christopher Street. Сентябрь 1977 года

Энди Уорхол выходил «в свет» каждый вечер; однажды он сказал, что готов прийти на открытие чего угодно, даже двери сортира. Например, хотя в сентябре 1977 года Уорхол провел в Нью-Йорке лишь несколько дней, в его ежедневнике за этот месяц указано, что несколько вечеров он провел в культовых нью-йоркских местах – в Four Seasons, «Студии 54», Музее американского народного искусства, Pierre, Waldorf, The Ginger Man, P.J. Clarke’s, нескольких гей-барах и т. п. Компанию ему составляли Софи Лорен, Диана Вриланд, Питер Бёрд, Стив Рубелл, Валентино, Эдгар Бронфман, Пеле, Ахмет Эртегюн, Говард Козелл, Дэвид Уитни, Мик Джаггер, Рон Вуд, Кит Ричардс и Анита Палленберг.

Но так было не всегда. В июне 1949-го, когда Уорхол только-только приехал в Нью-Йорк из родного Питсбурга, он поселился вместе с живописцем Филипом Перлстейном в маленькой, грязной квартире на седьмом этаже в доме без лифта на Сент-Маркс-Плейс в Ист-Виллидж. Уорхол кочевал по съемным квартирам, которые снимал на паях с другими жильцами, а в 1959 году, благодаря успехам в коммерческой иллюстрации, смог купить таунхаус на Аппер-Ист-Сайд, на углу Лексингтон-авеню и 89-й улицы. Спустя многие годы Уорхол купил изящный таунхаус – дом 57 на Восточной 66-й улице, где прожил до самой смерти.

Ко времени, когда было взято это интервью, Уорхол достиг вершины сразу в нескольких иерархиях, и эти успехи обеспечили ему прочное положение в нью-йоркском высшем обществе. В бытность начинающим живописцем Уорхол рисовал знаменитостей, надеясь «заразиться» их аурой, а теперь знаменитости сами стремились сфотографироваться с Энди.

В апреле 1977 года, всего за несколько месяцев до публикации этого интервью, открылся клуб «Студия 54». Он немедленно сделался любимым местом развлечений для богатых, красивых, знаменитых, забавных, остроумных и могущественных. Уорхол стал там завсегдатаем. Часто отмечалось, что тусовка в «Студии 54» имела много параллелей с социальными иерархиями в Max’s Kansas City, где Уорхол постоянно бывал в конце шестидесятых; то были не просто клубы, но и определенный образ жизни. Постоянное присутствие Уорхола в «Студии 54» колоссально повысило его упоминаемость в тиражных СМИ, и его имя стало неотделимо от ночной жизни Нью-Йорка конца семидесятых.

Главная тема этого интервью, первоначально опубликованного в литературном журнале Christopher Street, который ориентировался на гомосексуальную аудиторию, – город, создавший Энди и во многом созданный самим Энди.

КГ

Клэр Демерс Какое влияние, на ваш взгляд, вы оказали на художественную среду Нью-Йорка?

Энди Уорхол Ой, даже не знаю. Я просто все время работаю. Есть столько разных стилей, знаете ли, разных манер живописи у разных людей, и категорий, и… просто огромное-огромное разнообразие. Не знаю, повлиял я на это или нет.

К.Д. Как вы относитесь к Нью-Йорку?

Э.У. Я очень люблю Нью-Йорк. Я вынужден много летать по свету, но всякий раз с нетерпением жду, когда вернусь в Нью-Йорк. По-моему, это самое лучшее место в мире. Я бы предпочел иметь квартиру в Верхнем Манхэттене, чем в Нижнем или в середине, и мой отпуск состоял бы в поездке в Нижний Манхэттен.

К.Д. Чем уникален Нью-Йорк по сравнению с другими городами?

Э.У. Ну-у, сейчас к нам едет вся молодежь из разных стран Европы, люди творческие, умненькие и богатые, и ты видишь здесь этих разных людей, они такие талантливые, их настолько много… Нью-Йорк вообще-то – отдельная страна. Он не похож ни на одно другое место в мире.

К.Д. Испытываете ли вы ностальгию по старому Нью-Йорку?

Э.У. О нет. Мне нравится, когда старое сносят, а новое возводят каждую минуту. Мне нравится, как растут новые здания.

К.Д. Кто больше изменился за последние двадцать пять лет: вы или город?

Э.У. Ну-у, я как раз подумал… когда я иду по 17-й улице, где мы сейчас находимся, перехожу на ту сторону и выхожу на Парк-авеню… я подумал, что лет двадцать назад все стриглись коротко, а потом постепенно отрастили длинные волосы, а сейчас все словно двадцать лет назад. Все снова стригутся коротко, и кажется, будто ничего не было. Очень странно. Но народу намного больше. Всегда говорят, что Нью-Йорк никогда не разрастается: люди уезжают и всякое такое, – но я не согласен. По-моему, народу действительно стало намного больше. Но тут не так ужасно, как в Японии. В Японии – вот где скученность чрезмерная.

К.Д. Я там никогда не была.

Э.У. Серьезно? Вам бы там совсем не понравилось. Яблочку негде упасть.

К.Д. Если бы вы писали Нью-Йорк, краской какого цвета вы бы его написали?

Э.У. Я вогнал бы его в краску.

К.Д. Какие перемены вы хотели бы увидеть в городе?

Э.У. О, никаких перемен. Он мне нравится таким, какой он есть. Но преступность – это ужасно. Это была бы единственная перемена: если бы удалось что-то сделать с преступностью.

К.Д. Вы когда-нибудь проделывали то, что делают туристы? Может быть, поднимались на статую Свободы или ездили на кораблике в круиз «Кольцевая линия»?

Э.У. О, этого я не делал. Но очень хотел бы. А кое-что еще в этом духе я сделал: Башни-Близнецы – я поднимался на их верхний этаж, я был в Эмпайр-Стейт-Билдинг и в Rainbow Room.

К.Д. Вам нравится гулять по городу пешком?

Э.У. О да, я больше всего люблю ходить пешком.

К.Д. Какое у вас любимое здание?

Э.У. Мое любимое здание – новое на углу 54-й улицы и Лексингтон-авеню. Я смотрел на него сегодня утром, примерно в пять часов. Это где церковь. Там современная церковь, а потом над ней построили небоскреб. Вы его уже видели? О, он замечательный. Не помню, кто архитектор, но вы можете просто навести справки и найдете. Просто замечательное здание. Оно на Лексингтон, прямо за углом, где The Brasserie.

К.Д. А на втором месте среди ваших любимых зданий?

Э.У. Церковь, куда я хожу. На углу 66-й улицы и Лексингтон-авеню. Я забыл, как она называется.

К.Д. Чем вы занимались в вечер, когда отрубилось электричество?

Э.У. В газетах написали, что я был в Elaine’s, но… меня там не было. Я смотрел спектакль с Айрин Уорт в Линкольн-центре, «Вишневый сад» Чехова. Свет вырубился, но спектакль решили доиграть. Монтировщики держали свечи, и актеры продолжали играть, и это было просто замечательно. Мы собирались после спектакля взять интервью у Уорт, а она ужинала с неким Руди Стендишем. Мы просто вышли на улицу, и почти сразу же поймали такси, и приехали прямо через парк в его квартиру, на третьем этаже в каком-то большом здании. И он как-то там сымпровизировал омлет и всякое такое.

К.Д. Значит, вы хорошо провели вечер?

Э.У. Никаких лишений, правда-правда.

К.Д. Вы говорили, что не нужно зря разбазаривать вещи, нужно находить им повторное применение. Что вы посоветуете Нью-Йорку в этой области?

Э.У. Думаю, нужно платить людям за старые газеты. Я хочу сказать, если они будут упаковывать газеты, складывать их отдельно, а также жестяные банки, бутылки и… Нужен универмаг, куда можно было бы прийти и продать все это обратно. Думаю, это был бы замечательный новый магазин, и вдобавок он обеспечил бы работой кучу народу.

К.Д. Как вы думаете, в чем Нью-Йорк больше всего нуждается?

Э.У. В женщине-мэре. Белла Абцуг. Она была бы великим мэром.

К.Д. Чему Нью-Йорк научил вас, а чему вы научили Нью-Йорк?

Э.У. О, Нью-Йорк просто научил меня, что он – интереснейший город. А я его ничему не научил.

К.Д. Как там «Эндиматы», ваша новая сеть ресторанов?

Э.У. «Эндиматы»? О, они должны открыться в ноябре. Мы все еще надеемся, что это получится.

К.Д. Как вы думаете, ваши фильмы оказали какое-то влияние на гей-движение?

Э.У. Ну-у, я вообще-то даже не знаю, потому что мы никогда… Я никогда не был настоящим кинорежиссером. Люди придумывали сценарии, и мы просто… все равно что снимать документальное кино, только со всякими приколами. Эти люди были настоящие актеры: работая на камеру, они впадали во «включенное состояние», так что они обычно делали все что угодно, если им хотелось продемонстрировать это в фильме.

К.Д. Вы все еще общаетесь с Холли Вудлаун?

Э.У. Мы все время видимся с Холли. По-моему, очень трудно быть… если ты юноша и пытаешься быть девушкой, это двойной труд, и вообще. Я хочу сказать, что, по-моему, такими, как они, быть труднее, потому что они должны делать два дела. Во-первых, надо быть юношей, а во-вторых, девушкой, а заодно юношей и девушкой одновременно, и это очень, очень трудно. Я все пытаюсь объяснить им, что они должны быть девушками только когда выступают, потому что тогда они могли бы, знаете ли, в дневное время быть кем захочется, и тогда это превратится в работу, и будет уже чуть-чуть полегче. На свете просто слишком много красивых девушек, и необходимость конкурировать с девушкой, когда ты сам не девушка, – это очень трудно.

К.Д. Тут у меня напрашивается еще один вопрос…

Э.У. Но Холли – самая лучшая комедийная актриса, я так считаю, лучшая на все времена. Она продолжает работать; я вижу, что она по-прежнему выступает в городе.

К.Д. Символисты и сюрреалисты были очарованы трансвестизмом. Как вы думаете, способность переходить от одного пола к другому – это форма искусства, некое дополнительное измерение или даже интеллектуальное достижение?

Э.У. По-моему, все сразу. Я действительно так считаю. Как я только что сказал, я считаю, что это очень трудно, и если они могут это делать и отлично справляются… Некоторые мужчины были бы счастливы, если бы смогли заполучить юношу и девушку одновременно. Я хочу сказать, вот на ком они должны жениться, потому что тогда они могли бы обладать и тем, и другим сразу.

К.Д. Недавно вы написали портрет Марши… Как вы с ней познакомились?

Э.У. Я часто ходил в бар Gilded Grape, а тамошние трансвеститы выглядели так интригующе, что я решил написать их портреты.

К.Д. В своей книге «От А к Б» вы утверждали, что самая тяжелая работа – у мужчин, чья работа состоит в том, чтобы быть женщинами. Ну а женщины, чья работа состоит в том, чтобы быть мужчинами?

Э.У. О, это то же самое. Тоже тяжело. Но со стороны не заметно… Обычно это большие умницы, у них обычно больше мозгов, чем у всех остальных.

К.Д. Считаете ли вы, что принцип женственности господствует в мире искусств, в мире бизнеса или в мире арт-бизнеса?

Э.У. Ну-у, в основном в мире искусств. Я бывал в театре, и там действительно все так устроено. Мои знакомые… девушки могут получить блестящий шанс на карьеру в этом мире. Но даже в мире искусств сейчас работает намного больше девушек, и они делают всякие такие вещи… если не видишь имени, кажется, что автор – юноша, как-то так. Я хочу сказать, что они стали работать великолепно, но вообще-то я считаю, что женщины вообще всегда были лучше всех. Ну, знаете, женщинами сделано то, что я больше всего люблю: индейские ковры – всю эту красоту соткали женщины, и всяческие произведения прикладного искусства, и все эти лоскутные одеяла, американские одеяла. Они такие красивые. Я хочу сказать, это произведения искусства. По-моему, женщины много работают в концептуальном искусстве. И теперь их очень много в галереях. Вы знаете Линду Бэнглвурст? [sic.] Вы вообще знаете ее работы? Она делает… э-э… работы, по которым и не догадаешься… Столько работ… Кажется, что их автор мужчина, как-то так.

К.Д. Вы бы хотели прожить свою жизнь в режиме ускоренной перемотки? Перемотки вперед? Или перемотки назад?

Э.У. В режиме ускоренной перемотки вперед. Чтобы поскорее с этой жизнью разделаться.

К.Д. На своем веку вы повидали колоссальные перемены. Например, слияние искусства с модой, слияние искусства с бизнесом. Куда, на ваш взгляд, движется искусство?

Э.У. О, думаю, оно превратится в «мода-искусство». Вот куда оно идет.

К.Д. Что бы вы стали делать нестандартно, не так, как все, в своем ток-шоу «Ничего особенного»? Стали бы вы использовать то, что называете «трансмутациями»? Стали бы вы в вашей телепередаче давать вторую жизнь обрезкам, которые остались от каких-то старых вещей?

Э.У. Ну-у, нет. По-моему, люди готовы смотреть на что угодно. Вот я и думаю: если просто направить камеру на что угодно, это будет ничего особенного, а люди будут на это смотреть: все равно как сидят и смотрят в окно или сидят на крыльце. Можно просто смотреть, как что-то проплывает мимо. Я хочу сказать, так можно смотреть много часов подряд.

К.Д. У вас есть чудесная способность – открывать таланты в безвестных людях. Какие свойства характера вы высматриваете?

Э.У. Если любой человек делает что-то непохожее, что-то интересное, проявляет фантазию. По-моему, это выстреливает. И наоборот: если ты начисто лишен воображения, это тоже очень здорово, просто полярная противоположность.

К.Д. Судя по всему, вы никогда не страдали «звездной болезнью». Как вы сохраняете здравый рассудок? Как вы остаетесь цельным человеком?

Э.У. Я просто продолжаю работать… и много летаю. В самолетах я много читаю. У вас бывает возможность почитать в самолете?

К.Д. Если на борту не слишком много народа.

Э.У. А, сейчас же лето, и везде столько народу, верно. Разница очень заметная.

К.Д. Вы – парадокс, составленный из бесконечных комбинаций. Человеческое и мистическое, пассивное и активное, сексуальное и асексуальное, мужское и женское. И все же о вас чаще всего слышишь восхищенные отзывы: вас хвалят за любовь к людям, за терпимость. По-вашему, оказываете ли вы какое-то негативное влияние на кого-либо в вашем окружении?

Э.У. О нет. В негативные вещи я просто не верю. Чего-чего, а этого я не стал бы делать. По-моему, молодые ребята просто замечательные. Мне нравятся все люди.

К.Д. Хотите ли вы донести до мира какую-то мысль? Что-нибудь особенное?

Э.У. Я не могу донести до мира ничего особенного. А хотелось бы. Было бы замечательно, если б я мог. По-моему, развлечения – лучшее, что можно донести до мира. Поэтому мы стараемся смешить людей.

К.Д. Считаете ли вы, что говорить важнее, чем писать?

Э.У. Хотел бы я делать и то, и другое. Но не умею. По-моему, писать – это просто замечательно, а говорить – просто здорово. Мы только что брали интервью у Пэта Уэйна – ну, знаете, сын Джона Уэйна… Бог ты мой, он был такой красивый и такой разговорчивый. Рассказывал такие чудесные истории.

К.Д. Как, по-вашему, сложится судьба печатного слова?

Э.У. Думаю, оно уцелеет. Все время твердят, что оно исчезнет, но пока люди так говорят, печать становится все масштабнее и масштабнее. Издается все больше журналов, пишется все больше книг. Я просто поражаюсь, сколько книг пишется и как мало книг имеют настоящий успех. Но книги пишутся, их тысячи и тысячи.

К.Д. Есть ли у вас любимый поэт?

Э.У. Джон Эшбери и Джерард Маланга. Вы его знаете?

К.Д. Да, я знала, что он с вами дружил. Чем вам не нравится время? Почему вы хотите, чтобы время прошло быстрее, хотя большинство людей боится стремительного бега времени?

Э.У. Чтобы поскорее с ним разделаться.

К.Д. Согласитесь ли вы, что реальность – скорее идея, что она существует не в материальном мире, а в сознании?

Э.У. Наверно, она существует в сознании, и потому на деле реальность у каждого человека своя. Ну, знаете, у каждого своя идея, и каждый человек прав. Когда человек виновен, он одновременно может быть невиновным. Я только что прочел в газете: присяжные сочли одного человека виновным, но судья сумел отменить их вердикт. Я не знал, что так можно. Судья сказал, что человек невиновен, и его освободили.

К.Д. Вы как-то упомянули о пьесе «Борода». Интересно, почему эта конкретная пьеса вселила в вас желание, чтобы все ваши фильмы были такими же красивыми.

Э.У. Ну-у, это пьеса с двумя персонажами, и, по-моему, человек, который ее написал, писал стихи, так что сочетание искусства и поэзии… все совпало, и спектакль был замечательный. Он про Джин Харлоу и знаменитого ковбоя, который был этаким Джеймсом Дином своего времени. Я видел, по-моему, три разных постановки этой пьесы. Вы когда-нибудь видели ее на сцене? Ее собирались экранизировать, но, кажется, так и не экранизировали.

К.Д. А почему бы вам ее не экранизировать?

Э.У. Наверно, стоит. Ой, может быть, по ней все-таки сняли фильм. Не помню.

К.Д. Когда конкурируешь с Голливудом, страдает эстетическая сторона. Мне хотелось бы спросить, как вы отнеслись к этому обстоятельству. Не потому ли вы снова снимаете более камерные фильмы?

Э.У. Мы просто не можем конкурировать с фильмами, у которых пятидесятимиллионный бюджет, так что нам приходится думать в другом направлении. Если ты можешь сделать нечто необычное на небольшой бюджет, ты можешь сделать кое-что большее – снять фильм, который не похож на другие. Мы просто пытаемся снимать так, чтобы ни на кого не походить, потому что с фильмами такого размаха невозможно конкурировать.

К.Д. Вы говорили, что если когда-нибудь сделаете большой фильм, фильм с бюджетом в два-три миллиона долларов, вам будет все равно, придет ли на него хоть один зритель.

Э.У. О, это было бы здорово, правда! Если б я мог просто снимать кино, не испытывая ощущения, что, если зрители не придут, ты потеряешь вложенные деньги и всякое такое. По большому счету, ты не потерял бы никаких денег, потому что платил бы зарплату куче народу. Люди вечно говорят про кампании: мол, кто-то потратил кучу денег, но в действительности масса других людей на этом зарабатывает.