1

Теперь, если вы, читатель, не провели последние два года в качестве заложника в какой-нибудь враждебной стране третьего мира, вы знаете, как сошлись вместе три такие разные женщины, как Лайла, Шарлин и Джан. Впрочем даже вы, любезный читатель, не знаете, как.

Помните, я рассказывала, что все произошло из-за губной помады. Может быть, это и упрощение, но это правда.

В течение нескольких десятилетий, которые многим показались бы тысячелетием, Хайрам Фландерс подчинялся своей матери. Моника была королевой косметики, председателем Совета Фландерс-Косметикс и боссом своего сына Хайрама. Понятно, что Хайрам ненавидел сильных женщин.

Когда он наконец-то стал президентом, Хайрам начал искать. В отличие от своей матери, он искал не новые типы продукции. В конце концов Хайрам знал, что все барахло, которое они продают, очень похоже между собой. Новоявленный бизнесмен искал возможности сократить расходы на рекламу. Красота продавалась с помощью рекламы, и если можно сохранить нынешний объем и сократить огромный рекламный бюджет, Хайам будет героем для всех.

Для всех, кроме матери. Моника отвергала каждое предложение по сокращению расходов на рекламу. Выглядело это так, будто она сама верит в нее так же, как покупатели. А Хайрам наблюдал дальнейший рост расходов и в то же время все большее дробление рынка. Было двадцать с лишним различных подразделений для очень молодых, не очень молодых, людей средних лет, не воспринимающих себя так, кто воспринимают себя так, и так далее, до бесконечности.

Хайрам впервые заговорил с Ле Мершаном, главой сети, о том, чтобы спонсировать шоу, рассчитанное на телезрительниц всех поколений. Телевидение в отличие от кино имеет большую женскую аудиторию. Хайрам вместе с ответственным за рекламу Брайаном О'Малли рассмотрели эту идею. А Ле Мершан, опасавшийся падения популярности фирмы, проработал эту идею с Саем Ортисом, одним из лучших составителей программ Голливуда. Сай, хотя и неохотно, сообщил ее Марти Ди Геннаро, директору, который никогда не ошибался, но и никогда не работал для телевидения.

Ну, читатель, вас не удивляет, наверное, что большая часть того, что передают по телевидению, имеет целью что-нибудь вам продать. Возможно, вы еще недостаточно стары и не помните, что раньше телевизионщики устраивали программы просто для того, чтобы их смотрели. А потом программу просто называли именем спонсора: Кемпел, Халмарк.

Это еще случается, правда довольно редко. Реклама, ценные бумаги и все такое прочее. Поэтому, когда Моника Фландерс сказала сыну, что потребительский сектор можно обслуживать только отдельно, он решил, что следует найти иной путь.

– Не надо зря тратить время, – фыркнула мать. – Ни одна женщина не будет пользоваться той же помадой, что и ее мать.

Сейчас Голливудом управляют агенты. Агенты контролируют звезд, сводят их с режиссерами и сценаристами, которые тоже являются клиентами агентов, и составляют программы, которые пытаются продать студиям. Агентам с самой большой конюшней звезд завидуют больше всего, больше всего подражают, их больше всего ненавидят в Лос-Анджелесе. А среди всех агентов Сай Ортис вызывал наибольшую зависть, ему больше всех подражали и его больше всех ненавидели.

Сай Ортис вытянулся, откинувшись, в кожаном вертящемся кресле у огромного цвета электрик стола в центре конференц-зала. Он отвернулся от разбросанных на столе фотографий и подошел к окну, выходящему на бульвар Ла Сьенега. Господи, он так устал от этих бестолковых задниц! И не то чтобы Вайнберг или Глик ничего не понимали, ведь оба относятся к числу лучших агентов Лос-Анджелеса. Ортис обернулся к Мильтону Глику.

– Объясняю тебе еще раз, – сказал он. Ортис говорил медленно, и его высокий голос был почти визгливым. – Марта – гений, и Марта нужны три чистых карты. Новенькие денежки. Свежее мясо. Не показывайте мне эти двадцатишестилетние типажи, которые продаются тут и там на голливудском бульваре. Марта нужны новые. А то, что нужно Марта, нужно и мне.

Глик облизал тонкие губы, нервно кивнул, и заскользил пальцами по своим явно откуда-то пересаженными редким волосам с мелкими кудряшками. Сай отвернулся не из деликатности, но, скорее, из-за присущей ему слабости желудка. «Господи, откуда они пересажены? С его спины? Из-под мышек? С лобка? Почему бы этому типу не надеть шляпу, чтобы порядочных людей не тянуло рвать, когда они на него смотрят?» Все молчали, молодые калифорнийские дельцы смотрели на свои ноги, словно ответ заключен не у них в голове, а в промежности. Затем Мильтон прокашлялся.

– Я думаю, это можно сделать, Сай.

– Но не надо обращать внимание на это дерьмо! – рявкнул Ортис, смахивая рукой несколько десятков фотографий улыбающихся красоток 8 на 10. Этим жестом он пресекал многие надежды. Никто из дельцов не двинулся.

Сай Ортис бесспорно был самым могущественным агентом Голливуда и одним из пяти самых могущественных людей шоу-индустрии. Он работал как зверь, до кровавого пота. Многие в Голливуде сделали бы все что он ни попросит, просто так, ради уважения. А теперь Ортис сидел перед компанией идиотов и даже предлагал им плату за помощь.

– Вот видите, – продолжал он медленно, словно разговаривая со слегка неполноценными, – Марта Ди Геннаро никогда не работал для телевидения. Сейчас он собирается делать грандиозное шоу, создает нечто совершенно новое и называет это «спонтанным шоу». Телевидение дает ему карт-бланш.

Лицо Ортиса покраснело, голос стал придушенным. Он устраивал дело между Ди Геннаро и телевидением, и это было беспрецедентно. Но Марта настаивал на полной секретности, так что, черт возьми, некому будет и восхититься работой Сая. Никто не оценит ее по-настоящему. Ортиса называют самым мощным человеком за кулисами Голливуда. С такими параноиками секретности, как Марта, он и будет за кулисами!

Сай быстрым разочарованным взглядом окинул взволнованные лица.

– Мы начинаем новое дело, понятно? Это значит, никаких острых орудий, никаких беженцев из Бадвейзера, никаких крыс-бюргеров из картин про всякую всячину. Речь идет о Марта Ди Геннаро, а не о Роджере Кормене. Марта нужна свежая кровь, и мы должны сделать нечто исключительное. Понимаете, о чем я говорю?

Коротышке было трудно дышать, голос его почти срывался на визг. Господи, он задыхается! Ортис вытащил из кармана пиджака ингалятор и присосался к нему, как жадный младенец. Это не новый приступ астмы. Мадонна! Это давление! И запах долины сегодня не помогает. Ортис сердито подумал: «Город ангелов. Этакая дыра! При таком воздухе здесь мог бы работать только ангел смерти». Но здесь его бизнес, и Сай не стал бы самым влиятельным агентом Индустрии, если бы спокойно дышал воздухом в Скотсдейле, в Аризоне.

«Это все дерьмовый Мильтон! – подумал Сай, глотая воздух. – Итак, новый проект Марта Ди Геннаро. Марта, пожалуй, самый престижный и богатый кинодиректор в Голливуде. Это класс и касса, и он настолько сумасшедший, что связывается с телевидением. Телевидение! Гетто индустрии развлечений, кишащее сюжетами и актерами, но Марта хотел этого. И эта сумасшедшая идея, хипповое свободное телешоу, с тремя девицами, скитающимися по Америке. Какого х…! Конечно, Марти – гений и самый могущественный клиент, но из-за этого приходится нервничать».

– Марти говорил: я хочу быть свободным от сюжета. Никаких этих чертовых повестей и рассказов. Нужно забыть о темах, нужно что-то новое.

«Новое, новое! Но почему не сказать: опасное, рискованное, убыточное».

Если Ди Геннаро угодно спускать по-крупному за столами в Вегасе, Сай тут не причем. Но какого… Марти втягивает его в свои азартные игры? Талант? Таланты любят за…рать мозги.

Что еще хуже, Марти не использовал клиентов Сая. Полная конюшня звезд, все желают путаться с телевидением и работать с Марта, а он отказывает. Есть полный набор для шоу, только делай дело и собирай проценты, а он говорит: «Хочу кого-нибудь нового». Охренеть можно от этого. Поэтому-то Ортис здесь, вместе с Вайнбергом и Гликом, сосет ингалятор и ожидает неоткрытой банки. «Если это быстро не устроится, Марти уйдет на сторону, и я потеряю контроль над Индустрией». Сама мысль о потере контроля заставила Сая сосать усерднее. Наконец дыхание успокоилось. Дельцы сидели как замороженные, бесполезные, как точки на мониторе. Ортис повернулся к Глику, который все еще нервно облизывал губы.

– Мильтон, – сказал он, – эти девочки имеют огромное значение. Они должны быть на обложке «Ти Ви Гайд» и «Пиплз Тунайт», «Арсенио» и «Леттерман». Они должны войти в «Сатердэй найт лив», это для начала. Если все пойдет хорошо, вокруг них создастся о…енная индустрия. Поэтому они должны быть новыми и свежими. Никаких обнаженных из «Пентхауза», никаких отработанных сезонных девушек в Канкали, никакого порно, никаких агентов, чеков, никаких мужей, никаких проблем. Новизна и свежесть – вот что нам нужно. Так что, Мильт, не считай меня идиотом. Не надо мочиться на мою спину и говорить, что я вспотел. Дайте мне новые лица.

Сай повернулся и пошел к двери, затем на минутку задержался в дверях.

– И если ты этого не сделаешь, Мильт, то это сделает Пол Грассо. – Сай заметил, как передернулся при этих словах Глик, услышав имя экс-партнера, а теперь смертельного врага. – До четверга.

– Я это сделаю! – заверил Мильтон уже вслед Саю.

Когда Сай Ортис придирался к Глику, он уже не сомневался, что в ближайшее время будет атакован сам. А нападать будут Ле Мершан – глава телесети, Брайан О'Малли из «Банион-О'Малли» – крупнейшей в мире рекламной фирмы и Моника Фландерс со своим сыном. В их обществе он чувствовал себя самой маленькой рыбкой. Да, неприятно чувствовать себя рыбешкой в этом пруду. Здесь нет человека, чья сеть стоила бы меньше пятидесяти миллионов долларов. А Сай ничто так не уважал, как деньги. Мысль о грубой силе пятидесяти миллионов вызывала у него дрожь в коленях. Когда-нибудь такой капитал будет и у него, и тогда Ортис не станет связываться с этим дерьмом. Сай, как обычно, шел быстро, но, как ни странно, то же делали и другие. В отличие от шоу-бизнеса, большой бизнес привязан к дисциплине и графику. Сай, улыбаясь, пожимал протянутые руки. Никто не улыбнулся в ответ. Вот еще одно отличие.

Встреча проходила в конференц-зале фирмы «Банион-О'Малли», и Сай представлял там своего клиента Ди Геннаро. Оба они решили, что так будет лучше. В конце концов сделка заключается, и это может надолго обрадовать и спонсора, и телесеть. Сегодня инициатива была у Сая. Наступил черед О'Малли. Сай чуть не ругнулся, садясь на свое место.

– Ну, джентльмены и вы, мадам Фландерс, – начал Брайан О'Малли. Это был здоровый ирландец в отличном костюме от Сэвил Роу. А его подбородок был закамуфлирован рубашкой Турнбелл и Ассел. Моника Фландерс, виновница встречи, дама лет восьмидесяти, сделала разрешающий жест. О'Малли кивнул. – Думаю, вам понравиться то, что вы увидите.

Моника Фландерс посмотрела на сына, – президента международной косметической фирмы. Тот кивнул. Ле Мершан, высокий мужик с большой головой и белыми волосами, прокашлялся. Сай полагал, что сегодняшняя встреча – простая формальность, что с фирмой «Фландерс» все в порядке, и Хайрам даст свою подпись. Но теперь увидел, что все покрыты испариной: а вдруг старая карга не одобрит сделку?

– Итак, вы знаете данные демографии, – продолжал О'Малли. На стене за его спиной вдруг вспыхнул неоновый график, освещенный из невидимого источника. – Мы видим, что женский рынок становится все более фрагментарным, а самый большой сектор составляют женщины среднего возраста, к ним примыкают два подсектора: женщины в климаксе и старше и более молодые, до тридцати лет.

О'Малли повернулся, чтобы посмотреть на график, и после этого сектор «климакс и старше» исчез.

– Если не считать пожилых женщин, которые в большей степени ограничены в смысле покупательной способности или же которых исключают из числа потребителей болезнь и смерть, львиная доля приходится на два других сектора.

Сай заметил, как Моника Фландерс вздрогнула, когда О'Малли упомянул о смерти. Тут заговорил ее сын:

– Брайан, львиная доля совсем не обязательно означает самый большой кусок, и нам все это известно.

– Да, но дело в том, что средний рынок отстает в отношении покупки косметики, хотя есть кое-какой прогресс с покупкой препаратов против старения. В то же время молодежный рынок просто не имеет такой же покупательной способности. Отсюда возникает необходимость узких целенаправленных и дорогостоящих телевизионных и печатных кампаний с целью увеличения продажной стоимости продукции.

– Брайан, я напомню вам, что целенаправленные кампании вы уже устраивали нам более десяти лет назад, – проворчала Моника Фландерс.

– И не без причины. Не было альтернативы. Но что если я вам скажу, что можно охватывать сорок-пятьдесят миллионов женщин молодежного и среднего рынка, неделю за неделей, и все через одну кампанию.

Моника Фландерс нетерпеливо поморщилась:

– Ну, тогда я скажу, что вы сошли с ума! Дочери не покупают такой же помады, как их матери.

– А если я вам скажу, что они будут это делать?

– Джентльмены, я старая женщина и знаю свой бизнес. Брайан, сколько видов помады производит «Ревлон»?

Тот помедлил и пожал плечами.

– Сто семьдесят! Бестселлер у них – «Вэйн виф эврисинг» (вино во всем). «Эсти» производит девяносто пять видов, у них бестселлер – «Старлит пинк», а раньше это были «Розвуд» и «Фростид эприкот», даже «Шанель» производит шестьдесят восемь цветов. Это потому, что рынок по своей природе разнообразен. И дочери не покупают помады, которой пользуются их матери. Моника встала:

– Хайрам, не вызовешь ли машину?

– Мама, пожалуйста, подожди еще минутку.

Моника посмотрела на лысого толстого шестидесятидвухлетнего сына и передернула плечами. Ничего не сказав, она села.

– Миссис Фландерс, представьте себе великолепное шоу – еженедельная телепрограмма, которая привлечет огромную женскую аудиторию – и юного, и среднего возраста. Что, если бы мы создали программу, учитывающую демографические гарантии обеих групп?

– Если бы желания были лошадьми, большинство людей увязло бы в конском навозе, – ответила миссис Фландерс. – Молодежный рынок следит за молодыми людьми! А старший возраст ходит на неделе в кино – это или нечто сорокалетнее, или толстые домохозяйки.

Она вздрогнула при мысли о Роз Энн Арнольд, когда ее аристократические плечи поднимаются к ушам, как края меховой накидки.

– А что, если мы покажем шоу с привлекательными молодыми женщинами…

– Этот возраст не будет его смотреть, – жестко отрезала Моника.

– Ну, а если перенести их в шестидесятые, когда они сами были молодыми?

Она некоторое время сидела молча и неподвижно. Около полувека Моника Фландерс продавала американским женщинам красоту. Она начала готовить кремы у себя на кухне, а сейчас контролировала примерно треть ежегодного шестимиллиардного рынка, и поэтому отлично знала, что будет работать, а что нет, и до сих пор лучше всех придумывала названия своей продукции.

Тут впервые заговорил Ле Мершан. Его телесеть теряла в последние десять лет кабельную аудиторию, но он работал над программой ее возрождения. Ради этого Ле Мершан был готов на любые ставки. Во всяком случае, ему был нужен могущественный партнер. Хайрам уже в принципе согласился финансировать шоу, но Ле был достаточно умен, чтобы понять, что ему необходима поддержка Моники.

– Моника, подумайте. Это отличная программа с молодыми красивыми девушками. Надо заставить женщин в возрасте вспомнить свою юность, а юных – пожелать красоты. Это должны быть особые, удивительные девушки, Моника.

Старуха терпеть не могла ошибаться и богатство свое накопила отнюдь не глупостью. Она сидела, молчала и думала. И все присутствующие замерли. Прошла минута. Две. Три. Все молчали.

– Это может сработать, – признала Моника, кивнув древней головой.

Несмотря на искусство хирургов и опыт макияжа, Моника больше всего была похожа на маленькую крашеную обезьянку, вернее, на могущественную крашеную обезьянку. О'Малли улыбнулся, а Ле Мершан продолжал:

– Речь идет об исключительном деле. Директором будет Ди Геннаро. За каждый эпизод – полтора миллиона. И новые таланты.

– Сколько девушек?

– Три. И они бродяжничают по стране.

– Мне нужны блондинка, брюнетка и рыжая. С каждой – контракты на три года для печатной рекламы. Создаются новые модели. Мы не сможем платить больше пятисот тысяч по каждому контракту, но так как мы добавляем рекламу сигарет, то можно сказать, что с каждой – миллионная сделка. Дополнительно мы включим макияж и заботу о коже. Больше ничего! С камерой или без нее. И никакого бродяжничества. Это вздор. Посадите их на мотоциклы. Это сексуально. Кроме того, так мы получим мужскую аудиторию. Мы продадим им духи для их подружек к Рождеству.

– Какие, мама? – спросил Хайрам.

– Новые ароматы. По имени трех персонажей. Как там, к черту, их зовут?

– Кара, Кримсон и Кловер. – отважился вступить Сай.

– Замечательно, – усмехнулась Моника.

– Но, мама! Стоимость! Создавая три новых запаха в год… Я не планировал.

– Если у тебя нет времени, Хайрам, я сама это сделаю, – отрезала Моника.

Ле Мершан улыбнулся.

– Хотите посмотреть сценарий?

– Покажите Хайраму. Я устала.

Моника поднялась и стала выходить из-за стола. Ее морщинистая рука ухватилась за трость с золотым набалдашником. Какое-то время она стояла к ним спиной.

– У нас есть право на инициативу. Никаких наркоманок и проституток. Нужны чистые. Достаньте их из Канады, если нужно. По-моему, там еще остались девственницы.

Потом она развернула свой маленький зад, одетый в «Шанель», и вышла из комнаты.

 

2

После того как Джан извлекла из багажа свой единственный саквояж, она направилась к пункту проката машин. В кошельке у нее было немногим меньше шести тысяч долларов. «Конечно, надо рассчитывать на самую дешевую сделку», – подумала новоявленная красавица. В Нью-Йорке автомобиль – роскошь, но Джан знала, что в Лос-Анджелесе это необходимость. Она подошла к служащим за стойкой.

– Позвольте вам помочь? – высокий седой мужчина в синем костюме попытался перехватить у Джан саквояж.

– Спасибо, – сказала она, улыбка ее работала теперь безотказно.

– Боб, – велел чиновник своему помощнику, – пропустите леди.

– О, в этом нет необходимости. – Подражая даме, она играла, как Хепберн в «Завтраке у Тиффани». Впереди стояла какая-то женщина, также ожидавшая, когда ее обслужат. Она была коренаста, одета в серо-зеленый костюм четырнадцатого размера. Этот цвет ей явно не шел.

– Чем могу вам помочь? – спросил мужчина за стойкой у Джан. Вторая женщина обиделась.

– Я стою первая, – сказала она, очень неодобрительно посмотрев на Джан.

– Совершенно верно, – согласилась Джан.

Клерк заколебался и повернулся к недовольной женщине.

– Есть ли у вас бронь? – спросил он.

– Нет.

– Тогда, боюсь, не смогу вам помочь. Мы не располагаем машинами, кроме как для клиентов с зарезервированной бронью.

Женщина пошла к другой стойке. Тут, облегченно улыбаясь, клерк повернулся к Джан.

– Чем могу служить? – спросил он.

– Боюсь, что ничем, – ответила она. – Мне нужна была машина, но у меня тоже нет брони.

– А какая машина? – поинтересовался клерк.

– Самая дешевая, – ответила она.

– Ну, для вас я, может быть, смогу найти что-нибудь специальное. На какой срок?

– Лучше всего на две недели, – ответила Джан, и, хотя чувствовала себя неловко, вновь улыбнулась улыбкой Одри Хепберн.

Гостиница «Упавшая звезда» имела только два преимущества: чистая комната и всего двести шестьдесят восемь долларов в неделю, плата вперед. Это была одна из тех конструкций, которые кажутся как бы брошенными около шоссе. Пожилая седоволосая женщина за столиком в фойе сказала Джан, что это не роскошное заведение, и действительно, так оно и оказалось. Комната Джан – номер 29 – десять на девять футов, с двумя кроватями, встроенной полкой вроде ночного столика и висящей на стене вешалкой имела еще телевизор, привинченный к висевшему на стене кронштейну. Была там еще ванна из стекловолокна, немногим больше, чем закрытый гроб. Но зато в номере было чисто, и на дверях двойной замок. Здесь, видимо, обслуживали по большей части туристов с семьями, но по ночам не было большого шума и драк. Кроме того, по соседству, в комнате номер 28, жил симпатичный длинноволосый блондин. Во всяком случае, могло быть хуже.

Джан лежала на кровати, а на другой валялись «Дейли варьете», «Уикли варьете», «Голливуд рипортер» и другие издания. В руках у нее были ручка и записная книжка, купленные за доллар и двадцать девять центов у Джиффи Март. С одной стороны страницы девушка делала записи обо всех прослушиваниях и звонках, а с другой – свои комментарии. Странно было после стольких лет чтения объявлений сосредоточиться на заметках, касающихся молодых привлекательных инженю.

Очень хотелось пить, но в гостинице не было даже автомата. Всего минута требовалась, чтобы пройти через стоянку в магазин услуг. Страница была уже почти полностью исписана, хотя Джан не ожидала особого толка от всех этих объявлений. Однако она аккуратно раскладывала карточки с соответствующими записями на обороте. В Нью-Йорке Джан истратила почти две тысячи из полученных денег на фотографа, который блестяще оправдал каждый цент. На фоне темных волос лицо ее выглядело просто замечательно, даже сейчас Джан с удивлением отмечала гипнотизирующее действие фотокарточек. Если не удастся завязать прямые контакты, то можно рассылать их повсюду. Она продолжала изучать «Голливуд рипортер». Там перечислялись рейтинги телевизионных шоу. Джан нашла «Президентские причуды» – это было шоу Нейла – и вздохнула. Она смотрела его несколько раз, но впечатление было жутковатое. Во всех крупных планах в глазах Нейла было отчаяние. По иронии судьбы он и Сэм оказались теми людьми, которых она здесь только и знала, но позвонить им невозможно, одному – потому что он ее любил, а другому – потому что не любил.

Тут в дверь постучали, Джан спрыгнула с кровати и быстро посмотрела, на запоре ли ее дверь. Слава Богу, дверь была заперта. Джан медленно приоткрыла ее. Там, опираясь на стенку, стоял блондин из соседнего номера.

– Привет! Я – Пит Уоррен, – сказал он. В руках у него была бутылка пива.

– Хотите?

– Нет, спасибо!

Пит был похож на ребенка примерно двадцати двух лет, с красивыми зубами, которые можно увидеть только в Калифорнии.

– Ладно, не стесняйтесь. Это лучшее пиво, – сказал он, вручил ей бутылку и повернулся: – Пока!

У него были широкие плечи, а под майкой были видны мускулы спины.

– Спасибо, – крикнула Джан ему в спину и закрыла дверь. Благодарно потягивая пиво, она подумала: «Интересно, а этот Пит Уоррен заметил бы Мери Джейн? Да нет, не заметил бы. Быть и молодой, и привлекательной достаточно, чтобы получить напрокат дешевый автомобиль и бесплатное пиво».

Интересно, заметят ли ее голливудские агенты или ассистенты режиссеров во время прогулок? Глядя на карточки, Джан сама пожелала себе удачи.

Если предыдущие два года, да и то, что было раньше, напоминало кошмар, то настоящее было похоже на сон. После темного Нью-Йорка постоянно освещенный солнцем Лос-Анджелес, напоминал Венецию. Но главная перемена произошла с ней – Джан выглядела высокой, стройной и совершенной, если не считать нескольких седых волос. Она чувствовала себя хорошо, просыпаясь и одеваясь, делая макияж, вообще, если не считать редкого зуда там, где были шрамы, все было прекрасно. И вселяло надежду.

У нее установился определенный порядок дня. Каждое утро Джан ехала к колледжу и бегала по дорожке три мили, потом возвращалась в гостиницу, принимала душ, бросала в шейкер банан, обезжиренное молоко и пивную закваску и пила этот коктейль во время макияжа. Затем она одевалась и начинала заниматься тем, чем хотела. В час Джан обедала в открытом кафе «Димсан» или в «Чинчин», где был куриный салат. И в обоих местах она по обыкновению сидела в одиночестве не больше десяти минут. К ней довольно скоро подсаживались мужчины и предлагали заказать обед или приглашали на ужин, или пытались представить ее какому-нибудь агенту. Предлагали также показать колонию Малибу или часть своей анатомии. Надо сказать, что эти предложения поражали ее. Не то чтобы Джан была очень стыдливой, но к вниманию надо было привыкнуть. Она уже давно поняла, что внешность сильно влияет на ее жизнь. В прошлом она разрушила ее. Но молодость и привлекательность все значительно облегчают. В ближайшие десять лет Джан почти не придется есть и пить в одиночестве.

Все, что было нужно – это найти толпу, сесть, выбрать какого-нибудь мужчину и смотреть на него, пока он не обернется. В восьми случаях из десяти достаточно было улыбнуться, чтобы к ней подошли. Красотка как бы говорила взглядом: «Вы знаете, о чем я думаю».

И это срабатывало. В одном случае требовалась не улыбка, а серьезный взгляд. Джан стала выделять таких людей. Они обычно носили черное. Один из десяти вовсе не отвечал ей. Но Джан рассчитала, что в толпе всегда есть честные мужья. Она не воспринимала это как личную обиду. После голодных лет все это выглядело как праздник.

Ее тело играло! Сколько времени прошло со времени знакомства с Сэмом? Ведь с тех пор ни один мужчина не касался ее. Пусть Джан и выглядела на двадцать четыре года, но на деле ей было тридцать шесть, и то, что говорили мужчины, почти вызывало у нее смех. Все они были продюсеры, друзья продюсеров, или занимались неизвестно чем «в независимой кинокомпании». Среди них не было электронщиков, страховых агентов или банковских служащих. Все были заняты в Индустрии. Джан болтала и кокетничала. В конце концов это хорошая репетиция. Только вот друзей у нее не появилось. Можно сказать, что пока не было ничего реального. А роль красавицы днем и особенно вечером трудно было играть. Ночью надо было отдыхать.

Сосед Пит Уоррен продолжал заходить. Ему было двадцать четыре года, он был из Энсино и работал помощником оператора. Его отец был оператором и оставил ему профсоюзный билет. Пит был очень молод и по-калифорнийски весьма хорош собой. Он частенько заходил по вечерам и они пили пиво и смотрели телевизор. Пит жил здесь по субаренде до конца работы. С ним было легко, но как-то странно. Он ведь считал, что Джан его ровесница, и она не возражала. Но Джан порой не учитывала разницу между своим и его возрастом, между психологией Нью-Йорка и Калифорнии.

Пит рассказал ей о театре Меллроуз – модной труппе в западном Голливуде. Его сестра работала там осветителем и могла бы организовать для Джан прослушивание. Джан изъявила желание. Итак, она проводила дни, гуляя, рассылая фотокарточки и молясь, чтобы ее заметили. Она действительно была представлена в театре Меллроуз, и вскоре последовал ответный звонок. Джан была занята в пивной рекламе, и снялась на «венецианском побережье». Это было уже кое-что.

С Питом они подружились. По вечерам Джан рассказывала ему о своих приключениях. Парень был оптимистом. Он не сомневался, что Джан получит роль. И еще Пит был неназойлив, как другие мужчины.

Однажды молодой человек попытался ее поцеловать, и Джан его оттолкнула. На следующий вечер Пит не пришел, и она очень жалела об этом. Джан вдруг почувствовала себя одинокой и с удовольствием вспоминала его сильные руки, сжимающие бутылку. Когда через два вечера Пит все-таки постучался в дверь, красавица улыбнулась ему одной из своих лучших улыбок.

– Как дела? – спросил Пит.

– Хорошо, – ответила она.

Парень вошел с обязательной бутылкой пива и сел на край второй кровати.

– Джан, можно вас кое о чем спросить? Она кивнула.

– Хотите со мной спать? Джан улыбнулась:

– Нет, друг мой!

– Вы ни с кем не гуляете. Я вам не нравлюсь?

– Нравитесь, Пит. Но не настолько, чтобы спать с вами.

– А насколько я вам должен нравиться?

Он не злился и не упорствовал. Он был просто удивлен. Джан засмеялась:

– Точно не знаю.

– Джан, вы мне на самом деле нравитесь. Давайте вместе поедем ко мне домой?

– О, Пит, я вас едва знаю и вы меня не знаете!

– Ну вот и будет случай узнать друг друга.

Молодой человек встал и нежно обнял ее за плечи. Потом наклонился и поцеловал. Джан почувствовала, как забилось ее сердце. Пит снова поцеловал ее, и хотя Джан понимала, что не надо, но поцеловала его в ответ. Это было непреодолимо. Его тело под майкой было теплым и пахло молодостью. На мгновение Джан вспомнила о Сэме. Затем она позволила Питу нежно уложить ее на кровать.

 

3

Лайла с неделю дулась и зализывала раны, а потом опять обратилась к Робби. Было больше крика и споров, но все же общение наладилось.

– Я никогда в жизни не переживала такого унижения, – вопила Лайла.

– Да нет же, переживала, – сказал Робби. – Просто ты не хочешь вспоминать.

Прекрасные глаза Лайлы сузились.

– Я бы тебя убила! Ты выглядишь таким важным, уверенным, как будто знаешь людей. Как будто перед тобой открыты двери. Конечно! Этот Джордж Джнец! И выходная дверь Ары Сагарьяна! Это все, что ты в силах мне предложить.

– Лайла, успокойся! Откуда я мог знать, что Ара собирается пригласить Терезу? Я не заставлял тебя врать. Вот с чего началось. Он, может быть, взял бы тебя, если бы ты не соврала. Я дал хороший совет.

– Не тебе ругать меня! Это был твой план, и очень глупый. Моя мать – по-прежнему фаворитка Ары. А ты – жирный гомосексуалист, из бывших. Ты липнешь ко всем, кто был знаменитостью. Вроде моей мамаши. – Вдруг ей пришла в голову ужасная мысль. – Я знаю, вы с ней все еще видитесь.

Лайла замолчала. А вдруг у Робби какие-то интриги с Кукольной Фавориткой! Вдруг они оба против нее. Лайла почувствовала, что ей плохо. Она ухватилась за край кофейного столика.

– Лайла, я встречаюсь с твоей матерью, потому что мы друзья, и я ей нужен. И тебе я нужен.

– Мне никто не нужен, – сплюнула Лайла.

Тут вошел Кен, с болезненным выражением лица:

– Да прекратите вы оба!

– У меня новая идея, – сказал Робби, не обращая внимания на Кена. – Мы забыли об агентах. Мы зациклились на том, что тебе нужна роль. Тебе надо искать агентов. Даже – того же Ару.

– Черт с ним. Когда-нибудь он будет ползать.

– Разве что на той неделе. Сейчас он едва может двигаться, – пошутил Кен.

Робби дернул плечом, словно Кен был назойливым насекомым.

– Я хочу, чтобы Лайла начала карьеру на телевидении. Я верю, что нам удастся для нее кое-что подобрать. – Робби повернулся к любовнику. – Пусть она послушается меня, Кен. Так она получит больше пользы, но она твердит, что звезды не работают на телевидении. Как будто она звезда!

Лайла уничтожающе взглянула на Робби. Чтобы рассеять тучу, Кен вмешался.

– Почему нет, Лайла? Если Марти Ди Геннаро считает возможным работу с телевизионщиками, то и тебе можно.

Лайла и Робби уставились на него.

– Ди Геннаро там не работает, – сказала Лайла.

– Теперь работает.

– Марти Ди Геннаро – на телевидении? – спросил Робби. Кен кивнул.

– Откуда ты знаешь? – спросила Лайла.

– Разве ты не в курсе всего, что касается бизнеса? В интервью «Варьете» он сказал, что смотрит на телевидение как на новое средство. Он видит, что со времени кабельной революции телевидение больше волнует, чем кино, и дает больше творческих возможностей.

– Почему один из кинодиректоров решил заняться телевидением? – спросила Лайла.

– Бог его знает. Но это факт. А Ди Геннаро держит руку на пульсе Индустрии.

– Господи, все бы я отдала, чтобы с ним работать, – сказала Лайла.

– У него что, уже готово шоу? Сценарий, актеры? – спросил Робби.

– Должно быть. Им нужны техники. Он обращался ко мне.

– Марти Ди Геннаро обращался к тебе, приглашал работать на своем телешоу?

– Ну, не он, Дино, его ассистент.

– Это впечатляет, – заявил Робби.

Он взглянул на Лайлу, мол, а я что говорил? И откинулся на диване, надвигая шляпу на глаза.

– Мой случай, – сказал он. – Хотя я бывший гомосексуалист и не имею связей, у меня еще кое-что есть в запасе.

Он помолчал. Затем пожалел ее.

– Может быть, нам удастся тебя свести с ним через Пола Грассо. А может – через Дино или еще кого-нибудь из итальянцев. Еще я знаю секретаря у Целлеров. Они имеют дела с Ди Геннаро. Может быть, удастся что-нибудь с контрактом. И я однажды приятно проводил время с одним парнем в офисе у Ортиса. Он – партнер Марти. Может, удастся с ним это обговорить.

Лайла хранила молчание. Что за хреновина! А может, телебизнес и правда поможет? Все зависит от того, как себя поставишь. Все бывает.

– Боже, что бы я только не отдала, чтобы с ним работать, – повторила она.

– Что за шоу? – спросил Робби.

– О, это – секрет фирмы. Про каких-то трех девушек, которые путешествуют по Штатам.

– Три девушки? – спросила Лайла, неизвестно почему вспомнив Тощую и Конфетку.

Пол Грассо устало окинул взглядом ресторанчик. Директор все говорил. Та-та-та… Господи, хоть бы вернулось немое кино, лишь бы не слушать этого нытика еврейчика. Ну да, речь идет о разговорах внутри индустрии. Публика не должна их слышать. Он и сам бы заплатил, лишь бы не слушать… Он вздохнул. Не везет. Платят за то, чтобы слушать этого А. Джоэля Гроссмана, а зарабатывать надо.

– Нам нужно что-то абсолютно свежее. Совершенно волнующее. Но не то, чего ожидают. Нужен взгляд, я бы сказал, видение, как бы это сказать… невинность, но знающая, чистота, понимающая порочность…

Пол отвернулся. Как и всем, этому А.Дж. Гроссману нужны свежесть и красота, чтобы продавать свою продукцию. Почему бы так прямо не сказать? И почему это он А. Джоэль? И почему этот тип говорит с нажимом? Его голос при этом – как у какого-то е…иного гомосексуалиста. Все эти придурки коммерческие директора такие: не могут просто делать свою сраную работу, а должны делать вид, что это искусство. Как будто это так важно, если продаешь «бьюик» или крем для бритья или там джинсы, как сейчас. Господи, разве они не знают, что все это дерьмо… самые большие дела в Голливуде представлены директорами, вроде этого. Пол не мог смириться с тем, что он должен рекламировать какие-то вонючие бутерброды у Геллера.

Господи, вся индустрия направляется такими еврейчиками. Шпильберг, Овиц, Целлер, Ортман, Эйприл Айронз, экс-партнер Пола, Мильтон Глик. Невозможно что-нибудь купить, заключить контракт, снять фильм, распродать без участия еврея.

Ну, пусть он озлоблен. Но разве это не значит, что он может быть прав? Было когда-то время, когда он работал с Мильтоном, и сам был одним из участников. Тогда у них были большие замыслы, и снять новый фильм считалось настоящим делом! Но это в прошлом. Сошлись пути Мильта и этих его еврейчиков. В работе появились нервозность и азарт, словно он был нечестным игроком… Марка Грассо по-прежнему высоко ценилась в городе. Но он вытолкнул меня. А потом Мильтон и все они сомкнули ряды. Образовался клан.

Конечно, Мильт гнилой и этот директорчик тоже, все они гнилые. Он не знал ни одного еврея, который мог бы делать тяжелую работу, кроме разве Джимми Каана, но это такой чудной, что он может быть не в счет. Пол оглянулся на директора, который все еще говорил.

– …И вся компания основана на этом. Женская сущность! Нам надо продать это с большой чувствительностью. Здесь необходимо чувство ответственности. Имидж, даже, если хотите, больше чем имидж. Это обусловливает…

Экое говно! Этот тип действительно сказал «обусловливает»? Он что, е…лся? Думает, что он какой-нибудь сэр Ральф Ричардсон в коммерции? Или хочет быть новым Шпильбергом? Проснись и нюхай кофе, дергунчик. Была возможность для одного тощего еврейского директора коммерческого телевидения стать гигантом, но место уже занято. Возвращайся к себе на Ямайку или с какого-то там еще х… востока ты приехал. Грассо видит, что все эти типы всегда хвастаются своим вкладом в науку и искусство. Какое дерьмо! Он вновь задумчиво занялся сэндвичем.

– …Сублимационно. Ведь это поистине нечто большее, чем коммерция. Нам есть что сказать не только о продукции, но и о себе самих.

Пол засунул в рот последний кусок сэндвича с пастрами и кивнул. Пускай себе этот дергунчик тарахтит. Но тот остановился. Он смотрел на Пола. Вот именно сейчас, когда у него полный рот пастрами и ржаного хлеба, этот жалкий малютка минетчик хочет, чтоб ему ответили. Пол резко глотнул. Господи! Острый край ржаной корки едва не задушил его. Глаза его увлажнились. А тот протянул руку и похлопал его по руке. Пол смог, однако, все проглотить. Господи, этот тип действительно гомосексуалист или что-то вроде? Полу была нужна работа, но не такая паршивая.

– Благодарю вас за то, что вы разделяете мои взгляды. – Сказал директор. – Я действительно могу оценить подобную честную реакцию. Ведь вы еще способны плакать над тем, что другие сочтут ерундой.

О чем там бормочет этот проклятый маленький ублюдок? Он что, действительно подумал, что я, Пол Грассо, плачу над его концепцией создания новых джинсов? Пол оглядел ресторан. Кто еще был свидетелем его унижения? Это слишком. Он глубоко вздохнул и встал. Если бы он не продул последние монетки на своем последнем празднестве, он послал бы этого А.Джоэля на… Это, конечно, его последний визит в Вегас. Безусловно. Он попытался улыбнуться директору.

– Думаю, я знаю, чего вы ждете. Надо посмотреть на девчонку, – выдавил он.

Пол Грассо посмотрел на послания, разбросанные на столе. В основном от кредиторов и угрожающее письмо от Эггса, «кредитора» со сломанными ногами. И еще одно – от Робби Лаймона. Интересно, чего нужно этой старой царице? Надо думать, внимания. А.Джоэль прокашлялся. Пол повернулся к грузной женщине в босоножках на высоких каблуках, которая стояла в дверях кабинета, нервно постукивая ногой.

– Она там, – объяснила женщина Полу, жестом показав на ванную, и передернула плечами. Пол посмотрел вниз и заметил лакированный ноготь большого пальца ее ноги, а под желтым кончиком ногтя была каемка из грязи. Он вздрогнул. Экое свинство! Но тут он увидел девушку, и она ему понравилась. Может быть, это было решение проблем молодого Эйзенштейна. Он оглянулся на А.Джоэля.

– Я думаю, она вам понравится. В ней есть что-то, что трудно определить.

Конечно, лучший зад – и один из самых плоских животов в Лос-Анджелесе. Кроме того, пара острых титек. Лицо в порядке. Достаточно смазливо, чтобы выбрали королевой, но по здешним понятиям менее чем заурядное. Ну, для новой модели коммерческих джинсов зад сработает на продажу. И если принять во внимание всю эту рекламную мишуру, она будет очень хороша. Плохо, однако, что этой сучке только пятнадцать лет, а может, и меньше. Мать принесла свидетельство о рождении, но Пол уже вляпывался в такое дерьмо. Когда они подлетки, то возникают всякие проблемы с лос-анджелеским бюро благосостояния детей. Надо постараться найти наставника для двухдневной съемки. Ну, для подобной рекламы это стоит того. Все, что зависит от этого директора А.Джоэля, это все на нем. Также можно свалить на Бенни Эггса и несколько долларов положить в банк.

Девушка вошла. Она опустила голову, но несмотря на эту паршивую позу, Пол смог разглядеть ее зад, длинные ноги и пару хороших сосудов. В талии она была восемнадцать дюймов, может быть, девятнадцать. И, конечно, ей нет еще пятнадцати. Господи, хотя бы четырнадцать исполнилось! Он посмотрел на своего клиента. Этот сосунок молчал и глазел. Грассо чуть улыбнулся. Ну, тут можно все-таки неплохо заработать. Нет, он не утратил своего чутья.

– Могу я посмотреть в профиль? – спросил он.

Девчонка медленно повернулась. Лицо ее заслоняли каштановые волосы, но видна была мягкая округлость ягодиц, подчеркнутая поджарость живота.

– Итак, Адрианна, можно ли нам продолжить? Девушка только подняла голову.

– Миссис Годовски, я хочу попросить Адрианну снять рубашку и брюки, – обратился он к матери.

– Она сделает все, что вам от нее нужно, мистер Грассо. – ответила женщина спокойно и повернулась к девочке. – Ты слышала, что сказал этот человек, Адрианна?

«Очень хорошо, очень по-матерински, миссис Годовски, – подумал Грассо, пока Адрианна расстегивала блузку. Она была голубой и дешевой с рядом рюшек на груди. Девчонка сбросила ее на пол. У нее был кружевной красный лифчик, подчеркивающий линию грудей, похожих на два грейпфрута на блюде. Грассо покосился на клиента. – Все идет хорошо».

Девчонка отработанным движением сбросила туфли и взялась за застежку на белых джинсах. Она потянула за нее, и металлический звук был единственным в комнате. Она начала стаскивать их неуклюже, но застежка, наверное, зацепилась за трусики, так как они тоже слетели. От пояса она оказалась голой. Опершаяся одной рукой о ящик с карточками, она казалась невозмутимой и открытой. Прелести ее тела взметнулись белым фонтаном над джинсами, лежащими у ног. Ее зад не портили ни морщины, ни какие-нибудь пятна, так же как ее бедра и живот.

Этому завидовали в Тенафли, Нью-Джерси. Четырнадцатые размеры мечтали быть похожими на это. На этом продавались джинсы. Девчонка прямо смотрела на двух мужчин. Пол Грассо выжидающе повернулся к директорчику.

– Слишком много лет, – сказал Джоэль Гроссман.

 

4

Шарлин жонглировала тарелками, а другой рукой захватила кофейник. Она бросилась к стойке навстречу трем полисменам. Сердце ее колотилось.

– О'кей, ребята! – сказала она сделанной жизнерадостностью. – Жареная картошка и пюре с луком, жареный цыпленок для вон того красавчика в углу.

Она расставила тарелки и стала разливать кофе, пытаясь установить зрительный контакт. Парни начали расставлять перепутанные заказы, не поправляя ее. Шарлин надеялась, что Джек не заметил, что она опять перепутала. Ей всегда не везло со сторонами и направлениями.

– Извините, ребята, – сказала она.

Она боялась полиции. Она дребезжала, как фарфоровая чашка на полке.

Молодой полисмен в углу, как она видела, глазел на нее. Она опустила голову, но знала это.

– Не видел ли я тебя раньше? – спросил он. Она, стараясь успокоить дрожь в руках, наполнила последнюю чашку и пыталась быстро вытереть то, что пролила.

– Конечно, видел – ведь я все время здесь, – пошутила она.

– Нет, еще раньше, не здесь.

Шарлин почувствовала, что бледнеет, но попробовала поднять глаза и осмелилась на него взглянуть. Теперь надо было схитрить, чтобы переключить его внимание.

– Нет, красавчик, я так не думаю. Уж тебя бы я запомнила. Другой полицейский свистнул и переступил с ноги на ногу. Она хотела уйти, но фараон подошел и взял ее за руку.

– Нет, я тебя видел раньше. Ты нравишься всем полисменам в стране.

Шарлин почувствовала холод в руке. Она вырвала ее.

– Я? – сказала она слабым голосом. – Боюсь, что ты меня с кем-то спутал.

– Да нет, лапочка, я думаю о тебе все время. Как и другие наши парни в Бекерсфилде. Мы все тебя хотим.

Двое других засмеялись.

– Он в тебя влюбился, – сказал толстяк. – Разве ты не видишь?

У Шарлин перехватило дыхание.

– Ну ладно, ребята, ведь нас двое. Я люблю своего мужа, – сказала она и удалилась через вертящуюся дверь.

Она прислонилась к грязной стене жаркой кухни. Карло, повар, уставился на нее, потом отвернулся. Она налила воды из-под крана и быстро выпила стакан. «Держись! – подумала она. – Забудь о Лэмсоне. Это было давно и далеко».

Шарлин вновь вышла к стойке и подняла салфетку, чтобы вытереть пот, забыв, что подняв руки, она подняла также и выставила вперед и груди. Когда она опустила руки, то заметила, что на нее смотрит вошедший мужчина. О Господи, на сегодня хватит! Почему постоянно со мной связана какая-то тревога? Шарлин вздохнула, опустила глаза, взяла меню и пошла к нему. Она видела, что он продолжает наблюдать за ней. Но он не был похож на обычного посетителя. Около пятидесяти лет, маленькие глаза за толстыми стеклами очков, но выглядит не так, как обычно в этом возрасте. Редкие волосы гладко зачесаны назад. Густой загар. Белый пиджак свободно сидел поверх серой шелковой футболки, брюки тоже белые. Он не был похож на торговца или маклера. Шарлин не могла точно сказать, что это за человек, но это не был обычный бекерсфилдский шофер.

– Меню?

– Нет, спасибо, я знаю, чего я хочу. Яичница-болтунья. Хлеб не поджаривать, картошки не надо. Помидоры ломтиками, черный кофе.

– Конечно, – сказала Шарлин и пошла на кухню передать заказ повару. Но она почувствовала, что все забыла. Пришлось вернуться. Он все еще смотрел на нее.

– Какую вы сказали яичницу? – спросила она. С дрожью Шарлин услышала сзади вздох Джека. Господи Боже, прошу тебя! Сделай меня хорошей официанткой.

Когда Шарлин поставила еду перед новым гостем, она, пользуясь передышкой во время обеда, решила заняться сахарницами. Этот тип ел быстро и попросил еще кофе. Пока Шарлин наливала его, она заметила, что он прочел имя на ее бирке.

– Шарлин, – прочел он. – Хорошее имя! Вы актриса, Шарлин? Шарлин обернулась и рассмеялась:

– Актриса! О нет, что вы! Я просто официантка. – Она поставила кофейники и продолжала: – Но однажды я работала на родео, на Юго-Западе. Там что-то вроде шоу-бизнеса. Кажется, так?

Мужчина засмеялся, но беззлобно.

– Ну, конечно, кажется, так. Но я хотел спросить: играли ли вы когда-нибудь на сцене?

Она снова засмеялась, поворачиваясь в сторону кухни:

– Да нет.

– Никогда не снимались для рекламы, не участвовали в фильме?

– Только мечтала.

– И в журналах не было ваших фотографий?

– Один мужик на родео как-то снимал меня, но карточку не прислал. Ничего такого никогда не было.

– А вы хотели бы, Шарлин?

Она помолчала. Ей не хотелось, чтобы Джек снова набросился на нее, что она болтает вместо того, чтобы работать, но этот малый был интересный. Он был какой-то другой и разговаривал по-другому. Тихо и веско, как богатый человек. Но все же нужна осторожность.

– Что вы делаете в Бекерсфилде? – спросила она. – Ищете актрис?

– Да, я занимался этим, но повредил машину. Теперь жду буксира. – Он обернулся, и она увидела белый «мерседес», стоящий в пыли. Дин, чтобы только дотронуться до него, не пожалеет десятка долларов. – Но сегодня у вас удачный день.

– Да?

– Меня зовут Мильтон Глик. Я подбираю актрис для телешоу. Я думаю, что вы подойдете на роль. Что скажете? – он ждал.

Наверное, он думает что она глупее, чем Дин. Сейчас он скажет, что сделает ее богатой. Она спросила:

– Сколько за это заплатят?

Мильтон откинулся, но чуть не соскользнул со стула. Он, кажется, наслаждался сам собой.

– Много, – ответил он. – Больше, чем вы можете подумать. Шарлин приблизилась к нему:

– Что нужно, чтобы получить эту работу? – спросила она, слегка наклонив голову и скрестив руки на груди.

– Ничего, – ответил он, отодвигаясь и вставая, чтобы расплатиться. – Всего лишь прийти на просмотр в офис на следующей неделе и побеседовать с несколькими людьми. – Он выложил деньги из кошелька на прилавок. – Никаких гарантий, но можно реально получить роль в телешоу.

Он вручил Шарлин визитную карточку со словами:

– Это надежное дело, Шарлин, и не надо беспокоиться. Она приняла карточку, сказав:

– О'кей, мистер Глик. Если я решусь играть на телевидении, я вам позвоню.

Она быстро отошла, так как хмурый Джек собирался поговорить с ней.

– Сделайте это, Шарлин. – сказал Глик ей в спину, – и вы станете очень, очень богатой.

 

5

Джан выехала из гостиницы с помощью Пита. Правда, не в его город. Она нашла жилье совместное с двумя девушками. Переезд был трудным, и когда она добралась до своей новой кровати, которую установили, она благодарно упала на нее. Она спала одна, у Пита с утра была работа. Спала, как человек очень уставший.

Джан открыла глаза и глядела на освещенный солнцем потолок и улыбалась. Да, это Калифорния! Новое место рядом с Меллроуз авеню. Тут вместе с ней живут еще две актрисы из труппы.

Все вышло так легко, но очень странно. Все, кто рождаются на земле, с самого начала получают лицо, тело и имя. Она изменила все это, так никто прежде не делал. Это было болезненно, смело, опасно. Но это уже позади. Она улыбнулась и потянулась. Теперь все иначе. Не то что там волосы, лицо, тело, но все. Она просыпается с улыбкой на приятном лице. Она встала с постели. Одеваться было приятно. Все выглядит хорошо на девушке пяти-шести футов ростом и весом в сто двадцать один фунт. Джинсы скользнули по ее тонким длинным бедрам. Футболка хорошо подчеркивала круглые груди. Хорошо смотреться в зеркало, но лучше, когда смотрят на тебя. А на нее смотрели. Кажется, каждое ее движение производит на них впечатление. Покачивание головой, изгиб спины, потягивание. Весь этот язык тела она использовала в соревновании с другими привлекательными женщинами.

Но теперь это происходило рефлекторно. Она сама не замечала, как скрещивала ноги, переставляла ступни, подчеркивала линию бедер или просто облизывала свои красивые теперь пухлые губы. Она знала, как играть роль секси. Она знала, что теперь это работает.

Она также знала, что женщины следят за ней. Не так прямо, но не меньше, чем мужчины. Она стала участницей соревнования, а не наблюдательницей. Конечно, это представляет для них проблему, они искоса следят за ней. У кого лучше грудь, нос, волосы, ее оценивают, измеряют, взвешивают.

Когда-то раньше Бетани просто как бы игнорировала ее. Или не замечала, или относилась дружелюбно, но во всяком случае, смотрела сверху вниз. Джан не возражала против того, чтобы сейчас некоторые женщины ненавидели ее просто за одно появление. Это было приятно, это было как признание.

Ведь для женщины быть привлекательной – это настоящий ключ, способный открыть не меньше дверей, чем лампа Алладина или фонд Онассиса. Господи, возьмите бедную Кристину! Она подавлена своей жалостью и взглядом на этого своего отца и всех людей. Как жаль, что ей не встретился доктор Мур! Лучше всего, что прослушивание, устроенное сестрой Пита, вполне себя оправдало. Конечно, немного странно играть на сцене в Лос-Анджелесе, где кинокамера – королева. Но театр «Меллроуз» был достаточно модным, и там бывали агенты, директора картин, иногда – продюсеры и режиссеры. И что могло быть для нее лучше, чем голливудский дебют на сцене! Как будто нарочно.

И она легко получила роль. Это была перекроенная версия «Кукольного дома». Персонажи были приспособлены для преуспевающего голливудского продюсера и его жены. Удивительно, но старая тема Ибсена о мужском господстве и женской зависимости до сих пор работала. Действительно грустно.

По иронии судьбы она, женщина, никогда не имевшая роскоши, зависимости от мужчины, играла Нору. Ну, это роль, которая стоит любых усилий. Она была очень рада, что справилась с ней. Пусть платят всего 175 долларов в неделю, меньше, чем нью-йорскому безработному, но если ей повезет, можно обратить на себя внимание значимых людей.

Джан встала, отбросив простыню. Она спала в длинной бесформенной хлопчатобумажной рубашке, а теперь надела белый купальный халат, которым пользовалась и как полотенцем. Что ей по-прежнему доставляло беспокойство – так это шрамы. Она не хотела их показывать и не любила смотреть на них сама. В душе она сразу становилась под воду, а в других случаях была одетой. Она продолжала принимать витамин Е и была рада, что никогда не было келлоидов. Но шрамы продолжали зудеть. Иногда ей казалось, что они светятся в темноте. С Питом она всегда была в темноте, а если ей захочется спать с другим мужчиной, то надо будет как-то преодолеть это препятствие. Но это вряд ли. Сейчас в свои тридцать шесть лет она вела себя, как подросток. Игра нравилась ей больше, чем результаты.

Гектор, режиссер театра, был человек веселый и, к счастью, не проявлял к ней никакого интереса, кроме профессионального. Ему нравилась ее работа, а не внешность. Ее приняли сразу. Гектор был не гений, и слушать его не очень удачные указания было болезненно: она вспоминала Сэма.

Ну, если говорить честно, она все время скучала по нему. Это было второе, что омрачало ее: воспоминания, как они гуляли вместе и что они делали, возвращались к ней, как бесконечная петля в голове. Хуже того, ведь теперь она была в Калифорнии, где бывал и он. И новые вещи заставляли тосковать о нем. Она покачала головой. «Вот апельсиновое дерево. Я стою рядом и могу сорвать апельсин прямо с ветки. Может быть, и Сэм сейчас стоит под апельсиновым деревом». Такие глупые мысли все время лезут в голову. Она была смешна самой себе. Конечно, и может быть, апельсин, тяжелый, как пушечное ядро, упадет ему на голову. Но все же ей не хватало его, и мысль о том, что они никогда не стояли вместе под апельсиновым деревом, вызывала слезы.

– Господи, я – неисправимая мазохистка, – сказала она вслух.

А эта мысль была самой тяжелой, даже думать об этом не хотелось. Если бы она тогда выглядела, как теперь, Сэм бы ее бросил? А если нет? Значит ли это, что он ее еще любит? И раз он ее бросил, значит ли это, что никогда не любил? А сейчас как бы она ему понравилась? Достаточно ли она красива, чтобы он перестал шляться и навсегда был удовлетворен? Узнает ли он ее?

Ну, наконец, это просто смешно! Но эти мысли все возвращались. И одна еще, самая коварная – теперь, когда она нравится, когда Пит привязался к ней, когда мужчины улыбаются, а женщины завидуют, то им нравится Мери Джейн или Джан Мур? Если раньше ее никто не любил, то следует ли ей проявлять к кому-то взаимность? Она застонала и отогнала эти мысли. Она ведь получила то, что хотела, но и сейчас сумеет себя уничтожить!

Она закончила одеваться и посмотрела на себя в зеркало. На нее смотрела эта новая, длинная, гибкая, совершенная женщина. У нее было достаточно понимания, чтобы знать, что она не умела одеваться. Да и откуда у нее были время и деньги, чтобы научиться этому? Гардероб состоял из трех пар слегка обрезанных «Левис», нескольких белых рубашек, пары свитеров и одного большого розового кашемирового свитера. Он и еще сапоги были ее единственной гордостью. Она купила пару высоких сапог из хорошей мягкой коричневой кожи, с трехдюймовыми каблуками. Когда она их надевала, то получалась хорошая высота и наклон. Она завязала пояс из дешевой коричневой кожи и все было готово. Конечно, не это нужно ей на самом деле. Но она носила это, стараясь, играя роль, выглядеть как можно лучше, – ведь она все время была на сцене. Она играла роль молоденькой хорошенькой девушки и не отступала от роли. Только по ночам после любви с Питом она расслаблялась, успокоившись в его объятиях перед сном. Их любовь была атлетической. Пит не знал тонкостей, присущих более старшим и опытным любовникам. Он набрасывался на нее и, кажется, не думал о том, что нужно женщине. Но он проделывал все это с энтузиазмом, после первого оргазма он быстро восстанавливался, и потом он занимался ей сколько ей было нужно. Она выжимала его. Тогда в темноте, чувствуя его прекрасное молодое тело, она удивлялась: что с нею произошло и куда делась несчастная Мери Джейн?

А днем у нее не было для этого времени. Она делала лицо, с которым было бы легко работать, также и в театре, несколько больше макияжа для вечеров и праздников. Не то чтобы ей было куда пойти, она находила толпу в театре скучной и клановой. Но в конце концов они все лет на пятнадцать моложе, хотя бы она и была похожей на них, но она не была тем, чем казалась. Она видела, как хорошенькие девушки встречаются не с теми парнями, ставят не те цели и делают не то. Она узнала теперь то, что нужно было знать. Она поняла, пройдя сквозь все это дерьмо, на что способна тридцатишестилетняя женщина в овечьей шкуре.

 

6

Сэм оторвался от сценария на столе. Было темно. В Лос-Анджелесе сумерки быстро сгущаются и становятся фиолетовыми. Кажется, в этом здании свет был только у него.

Сеймур Ле Вайн, один из прислужников Эйприл, предоставил ему офис и секретаршу Риту. Пока он работает над картиной, эта часть голливудских владений принадлежит ему. Он посмотрел на низкий потолок и белые деревянные стены. Когда-то здесь была писательская секция международной студии. Еще когда десятки писателей работали, чтобы выпустить три фильма в неделю. Кто работал здесь? Бенчли, Эйджи, может быть, Билл Фолкнер потягивал здесь виски? Интересно, что писали в этой комнате, и, между прочим, что он сам сможет здесь написать? Сэм покачал головой, пытаясь сосредоточиться. Примерно половина работы над первым фильмом, а он уже думает о новой работе. «Это какой-то бред», – подумал Сэм, но не волноваться не мог. Он уже представлял две пьесы Эйприл, но она, кажется, их не заметила. Сэм видел, что было с директором и продюсером здесь, в студии, когда кончилась их работа: они оставили свои офисы и личные стоянки, упаковались и уехали.

Но Сэм не хотел уезжать. Уже почти два года он проталкивал «Джек, Джилл и компромисс» сквозь всю эту адскую кухню, и теперь ему хотелось стать частью этого города. Да и куда возвращаться? Воспоминания о Нью-Йорке, сером и холодном, вызывали у него самого неприятный холодок. Претензии труппы, мелкое производство вдали от Бродвея. Разве можно возвращаться к такой убогой жизни, часами корпеть в одиночестве в темной комнате? И о чем он будет писать? Историю голливудского неофита на пределе?

Сэм Шилдз действительно был на пределе. Хотя он уже и заканчивал сценарий, хотя он делал все возможное, чтобы усвоить технику кинопродукции, это было так. И дело было не только в фильме. Женщины сводили его с ума.

Он был не просто уязвим, он боялся, каждый раз просыпаясь в четвертом часу утра в холодном поту. Он вышел из бюджета и отставал от графика первую неделю. И Эйприл уже дважды набрасывалась на него.

Ее первый сердитый звонок поразил его. Ведь они, хоть и недолго, были любовниками. Но он с начала репетиций начал спать с Крайстал. Когда позвонила Эйприл, он уже ждал сцены из-за этого.

– Какого х… ты там делаешь? – холодно спросила его Эйприл.

У Сэма наготове были извинения. У них с Эйприл не было обязательств, просто получилась какая-то реакция между ним и этой актрисой. Он виноват и хочет извиниться. Эйприл Айронз обижать не следовало. В конце концов у него были основания ее бояться.

– Прошу прощения, я не хотел тебя обидеть, Эйприл, так получилось. – Даже сам он слышал, что все это звучало нелепо. Нужно постараться.

– Какого хрена ты имеешь в виду? – спросила она.

Неужели она об этом не знает? Быть того не может! Об этом, кажется, знали все, кроме мужа Крайстал, а Эйприл такого не пропускает. А если и пропустила, то Сеймур, конечно, передал. Официально он был ассоциативным продюсером, но скорее коллективным шпионом. Его отец был председателем интернациональной студии и боссом Эйприл. Она не могла не знать про Крайстал. Зачем бы она тогда звонила. Но, может быть, ей нужна исповедь? Некоторые женщины это любят.

– Мы с Крайстал… Так получилось…

– О Господи! Это? Да она спит со всеми директорами, кого это волнует? Но какого х… ты на целых два дня отстаешь от графика? Известно, сколько это стоит? Даже еще не начали снимать! Сеймур говорит, что мы задержимся не меньше чем на неделю!

Сэм попытался исправить положение. Он сказал:

– Это можно вычесть из моего жалованья.

– Прекрасное предложение! Но это уже в два раза больше, чем жалованье. Разве неизвестно, сколько стоит день на студии? Эти профсоюзные сосунки съедят нас живьем, если мы позволим… никаких сверхурочных! И на кой черт нам нужно все это репетиционное время! Здесь не Бродвей!

– Майк Николс всегда репетирует на площадке. И Крайстал как актрисе тоже нужно…

– Ты, Сэм, не Майк Николс! А Крайстал – не актриса. Занимайся этим вонючим фильмом, ладно? – Она повесила трубку.

С тех пор он стал бояться выходить из бюджета. Пусть он Майк Николе или нет, но Крайстал Плинем действительно не актриса. Эта звезда, которая, как Сэм начал понимать, была чем-то другим. Она на каждом шагу сопротивлялась, когда он пытался сделать из нее действительно актрису. Она хотела играть свою роль Джилл в полном голливудском макияже и с макияжем на руках, крупным планом. Она молила о роли, она дралась за нее, но она хотела изменить ее, превратив в некое подобие самой Крайстал.

Но это действительно было опасно и могло принести им много трудностей. Только теперь, когда им было что терять, он ощутил парализующий страх неудачи. Крайстал и все прочие не были под контролем. Только в постели он мог подчинить ее, успокоить и уговорить бросить все это. Он держал ее в объятиях, ласкал ее и снова, и снова объяснял, как следует делать и какой большой актрисой она может стать. Ночь за ночью в кровати он убеждал ее быть актрисой, играть роль неудачницы, говорил, что у нее есть талант и так далее.

А с утра на площадке ее парикмахер, гример и костюмер начинали все сначала. В виде, нужном для роли, она сниматься не хотела.

– Господи! Я выгляжу как дерьмо! – говорила она, как зачарованная глядя в зеркало.

– Ты выглядишь точно как Джилл, – говорил ей Сэм.

– Я выгляжу старухой, – отвечала она.

– Но это же прекрасно! Ты больная, ты одинокая, у тебя жизнь не получилась. Вот как ты выглядишь!

– Надо попробовать парик. – Она касалась темных корней своих светлых волос. – Я знала, что с моими волосами не получится.

– Крайстал, не надо парика. Все прекрасно. – Он брал ее лицо руками и заставлял отвернуться от зеркала. – Все действительно прекрасно. Ты ведь должна их всех разжалобить. Ты должна сыграть целую жизнь.

– Правда? – Иногда, когда она так смотрела на него, он понимал, что перед ним просто маленькая девочка, которая всегда была хорошенькой и из этого исходила. Она понимала, что кроме этого ничего не может дать.

– Правда, – отвечал он, стараясь не думать о потерянном получасе.

Но когда Крайстал посмотрела первые снимки, произошел двухдневный кризис. Она так плакала, что еще целые сутки и даже еще целый день они не могли ничего снимать, потому что у нее распухли нос и глаза.

– Господи! Я такая старая! Я такая страшная! – стонала она.

– Ты выглядишь, как нормальная пожилая женщина, – объяснял ей Сэм, но она только продолжала плакать.

– Но я же не пожилая, – хныкала она.

– Не ты, а Джилл, – напоминал он.

– Я так не могу. Это вонючая работа для Фара Фоссет, но я не хочу потратить свою карьеру на то, чтобы играть разбитых женщин в телефильмах, о Господи!

Он успокаивал ее, он ласкал ее, и он придумал новые правила: никому не показывать того, что было снято, кроме него, Сеймура и директора картины. Он закрыл площадку. Он следил за бюджетом и дважды за ночь занимался любовью с Крайстал. Это был жесткий график, но он справлялся.

И, несмотря на давление, на все проблемы, на страх, он все-таки чувствовал, что он у руля. Теперь он, наконец, увидел то, что будет волновать миллионы, а не сотни людей. И это будет долговечным, как кинопленка. До какой-то степени он даже становился бессмертным. Казалось, что Нью-Йорк далеко позади. Ему пока еще было неудобно из-за своего обещания вернуться, но мысль обо всем этом сброде актеров не вызывала эмоций. Он откладывал ответные звонки для Чака, пока звонки почти не перестали появляться. Может быть, они почувствуют себя преданными, скажут, что он их продал, но они неудачники, и он не собирался возвращаться к этому. Если бы у них была возможность, они бы тоже захватили это. Сейчас он стал игроком. Пока что у него есть офис в международной студии, у него есть секретарь и есть Крайстал Плинем, кинозвезда и любовница. Да, в это трудно поверить. Его раздражало все же, что она замужем, "но Крайстал объяснила, что этот брак – только одно название и что это никак не осложнит дела. Так же, как ее четырехлетняя дочка.

Конечно, это значило, что ему пришлось избавиться от Бетани. Но это с самого начала было ошибкой. В конце концов он ничего ей не обещал, она смогла приехать в Лос-Анджелес, и у нее было где жить. Она даже получила небольшую бесконечную роль в «Хьюстоне» – одной из этих смертельно скучных мыльных опер. Ей не на что жаловаться. Хотя, конечно, она жаловалась. Они всегда жалуются.

Исключением была Мери Джейн. Она вновь появилась перед его мысленным взором. С тех пор как он уехал из Нью-Йорка, чувство вины или что-то вроде не позволяло ему позвонить ей. Что прошло, то прошло, как говорил отец. Но и после всего этого, к его удивлению, он все еще вспоминал и скучал по ней. Они бы очень над многим посмеялись в Лос-Анджелесе. Кроме того, все остальные женщины, казалось, истощали его, только одна Мери Джейн наполняла его уверенностью и успокаивала его.

Но вместе с тем он не мог общаться с ней сейчас, когда все это происходит с Крайстал. И так слишком много всего, тем более что это поглощает все время. Фильм и роль Крайстал были для него жизненно значимы, площадка, съемки, труппы составляли его мир. Во все месяцы подготовки и последние два месяца съемок он забыл обо всем остальном. Да, нагрузка велика, но он надеялся, что вознаграждение будет стоить того. Он добьется от Крайстал такого, что все будут удивляться. Ее имя обеспечит кассу, а его руководство сделает все остальное. Его работу заметят. И теперь, если останется время, чтобы писать, будет очень хорошо.

 

7

Джан ушла со сцены в театре «Меллроуз» после последнего вызова. Аплодисменты еще звучали у нее в ушах. Она готова была почти прыгать по сцене, и тут встретила руководителя постановки Беверли, который всучил ей газету.

– Обозрение, страница 36. Читай и радуйся, Джан. Ты должна быть счастливой, как жаворонок.

Она закрыла дверь гримерной и прислонилась к ней, пытаясь справиться с дыханием. Ей хотелось громко смеяться. Сегодня было пятнадцатое представление с Норой. И каждый раз число вызовов увеличивалось. Сегодня их было уже восемь. Восемь! И Джан была без ума от радости. Вот оно все, наконец! – говорила она себе. Аплодисменты, любовь и почтение публики. Конечно, это всего-навсего театр в западном Голливуде, и публика здесь не отличает Ибсена от Ионеску, но все же… Она едва сдерживала радостный крик.

Она раздевалась, стоя перед большим зеркалом. Она вытянула руки вдоль бедер и поворачивалась так и эдак. Некогда маленькие, не стоящие груди, теперь были высокими. Соски поднимались к потолку. Странно думать, что была операция, которая создала ощущение остроты и подчеркнутой линии груди. Тут она взглянула на рубцы и быстро кинулась проверять, закрыта ли дверь. Она всегда проверяла, когда одевалась или раздевалась. Все было в порядке. Нельзя было допускать случайности.

Линия надреза внизу живота уже начала тускнеть, превращаясь из темно-красной в светло-коричневую прямо над лобком. Но два рубца в центре груди от сосков до ребер были еще красными. Она каждый день мазала их витамином Е, но они выделялись. На эти линии трудно было смотреть, но когда она поднимала руки, то были виды также шрамы между локтями и под мышками. Также было и с теми, которые были с внутренней стороны бедер и под ягодицами. Никто, кроме Пита, не видел ее голой, а она по-прежнему настаивала на полной темноте.

Доктор Мур говорил, что у нее хорошие ткани, и действительно, все надрезы быстро заживали, но ведь шрамы останутся навсегда. Они напоминали ей о Нью-Йорке и о ее прошлой жизни. Она их терпеть не могла.

Она надела кимоно, приглушила реостат и стала изучать сама себя.

– Ты красивая, – говорила она сама себе, – красивая и талантливая. – Да, так и есть. Она уселась в шезлонг, предназначенный только для звезд, и развернула газету, которую дал Беверли. Речь шла о театральной секции, и она сразу увидела обозрение Блицштейна. Он писал: «История театра «Меллроуз» во всяком случае есть история театра на западном побережье. И поскольку это не Лун-фонтан, не зимний сад на Бродвее, «Меллроуз» все-таки может похвастать известными успехами. И можно позавидовать открытию таланта, речь идет не просто об успехе – в этом западноамериканском театре. Вновь в этом театре смело взялись за современную версию «Кукольного дома», пьесы, не знающей равных. Но решил дело выбор главной роли. Джан Мур, самая подходящая актриса, и притом удивительно красивая. Как женщина Голливуда, сформированная стилем Беверли-Хиллз, но желающая освободиться от золотой клетки Лос-Анджелеса, она вызывает пафос и симпатию. При том, что она так хороша собой, а ее жизнь так удачлива. Это не так просто, но талант Мур побеждает трудности, и пусть постановка пьесы небезупречна, зато безупречна ее игра».

Джан читала, и хотя это ревю было похоже на многие другие, она открыла рот. Правда, в других не говорилось так положительно о пьесе, но все соглашались, что Джан Мур – настоящий талант. Но это все-таки был автор «Лос-Анджелес Таймс». Это привлечет внимание Голливуда. В порыве чувств она смяла газету, но тут же старательно ее разгладила. Надо положить ее в тетрадь вырезок. Тут за шумом газеты ей послышался стук в дверь. Стучали тихо, но это ее озадачило. Она переоделась в платье и спросила:

– Кто там?

– Марти, – сказали в ответ. – Марти Ди Геннаро.

Джан улыбнулась и стала открывать. Успех подействовал на нее, и иногда он играл с ней шутки.

– Я не слыхала про Марти Ди… – она осеклась. В дверном проеме стоял низенький человечек. – Черт побери! Мистер Ди Геннаро! Простите! Я думала, кто-нибудь меня разыгрывает. Знаете, как это бывает, когда мы делаем хит? Ну, конечно, вы знаете. – Она чуть не захихикала. Кто же, если не Марти Ди Геннаро, знает подобные вещи!

– Разрешите войти? – спросил он, а глаза его улыбались. Он выглядел как типичный нью-йоркский итальянец. Он вошел, уселся на стул и молча смотрел на нее. Джан, не зная, что сказать, тоже смотрела на него. Они молчали.

– Мистер Ди Геннаро, прошу вас простить меня. Я чувствую себя как Фанни Брайс, когда она открыла дверь гримерной и увидела Арнштейна. У меня немного кружится голова. Может быть, хотите чего-нибудь выпить?

– Нет, ничего, Джан. И, пожалуйста, называйте меня Марти. Я пришел увидеться с вами… У вас было сегодня замечательное представление. Я не хотел идти в ваш театр, меня притащили друзья. Знаете, бывает, друзья говорят: посмотри на такую-то, она великая, а потом разочаровываешься. – Он помолчал, глядя на нее темными проницательными глазами. Она даже подумала, что они похожи на рентген. Интересно, не видит ли он рубцов под одеждой. Директор улыбнулся.

– Но сегодня я не был разочарован. Вы действительно талантливы, как об этом говорят. Я согласен с театральными критиками на сто процентов. Какое удовольствие видеть, как вы играете!

Он встал, и Джан наконец заговорила.

– Я прямо не знаю, что сказать. Да, конечно, спасибо вам, вы понимаете, что для меня это значит? Ведь ваше мнение я уважаю, как ничье. Если вы так говорите… Спасибо вам. – Она засмеялась, голос ее понизился и стал сверхсерьезным. – А вы действительно Марти Ди Геннаро? Или просто похожи на него? Это все не шутка?

– Ну, кто там может быть на меня похож! – засмеялся он в дверях, почти уже покинув Джан. Но он задержался, полез в карман, вытащил карточку и дал ей. – Позвоните мне завтра. Мой личный номер на обороте. Я хочу работать с вами. – И он ушел.

Джан постояла у открытой двери, а потом окликнула помощницу на сцене. – Эй, Сюзана! – А затем громко позвала сестру Питера и всех остальных. – Беверли и все, слушайте! – Несколько человек остановились, прекратив работу и глядя на нее. Мери объявила во всеуслышание: – Слушайте, – и она помахала визиткой, – Марти Ди Геннаро сейчас сказал, что хочет со мной работать!

Беверли растерянно улыбнулся, повернувшись к остальным.

– Кто же такой этот Марти Ди Геннаро?

После спектакля Джан обычно оставалась вечером одна, и только пару раз была у Пита. Обычно они готовили пару буррито. Потом они пили пиво и занимались любовью. Его тело было сильным, лицо красивым, он сочетал страстность и нежность. В это время они никогда не разговаривали, и он не возражал против полной темноты. Если он и нащупал какие-то рубцы, то никогда об этом не говорил.

Но в этот вечер после визита Марти она пригласила его на ужин. Она угощала.

– В конце концов это в честь моего прослушивания.

Они пошли в дешевое итальянское кафе на той же улице. В честь праздника она заказала бутылку «Чианти».

– Что это такое! – спросил Пит.

– Итальянское вино, – ответила она почти со вздохом. Ну, он молод и он калифорниец. Откуда ему знать о европейских винах? Но все же его юность и неопытность заставляли ее иногда чувствовать одиночество.

– По-твоему, он об этом говорил серьезно? – спросила она, кокетничая но и действительно немного боясь. – Он действительно может дать мне роль?

– Конечно, может, – ответил он.

Его уверенность должна была подкрепить ее собственную. Она спросила:

– А почему? – она хотела от него анализа ее сильных и слабых сторон, индустрии и особенно – Ди Геннаро.

– Потому что ты такая хорошенькая, – просто сказал он. Она почувствовала, что настроение падает. Он не дал ей подтверждения.

Они ужинали, и она пыталась поддержать разговор. Но она чувствовала, как волнение быстро истощается. Она пила «Чианти», рассерженная тем, что его рюмка была полной.

– Тебе не нравится? – спросила она.

– Не очень, – признался он.

– О Господи, ну закажи «Корону». – Не удивительно, что она с ним никуда не ходила, подумала она. Он невыносим. Интересно, сколько еще будут продолжаться эти отношения. И еще сможет ли она обходиться без его успокаивающей физической силы. Она взглянула на него и спросила:

– В чем дело?

– Ни в чем, – ответил он, передернув плечами.

– Ну так пойдем.

– Все так, как говорила мне сестра. Ты достигнешь с моей помощью настоящего успеха, а потом меня бросишь.

Ее уязвило это обвинение. Тем хуже, что она и действительно думала о чем-то подобном. Она всегда была лояльной, из тех, кого бросают, а не кто сам бросает. С удивлением она почувствовала слезы на глазах. Пит всегда был так добр к ней. И эти его опасения были признаком более глубокой страсти. Как милая большая собака, Пит принимал ее общество, а теперь он боялся, что его оставят.

– Может быть, им потребуется оператор? – сказала она мягко. – Я могу поговорить с Марти, если он примет меня.

– Да, он тебя примет. – Сказал Пит грустно, хотя улыбался. А его улыбка напомнила Джан, как улыбался Лэб или кто-то еще из медленных, но страстных юнцов.

 

8

Пол Грассо сидел у себя в конторе, погруженный в уныние. От неисправного кондиционера под пыльным окном внезапно повеяло ветерком, порыв воздуха перевернул листки настольного календаря на несколько месяцев назад. Это заставило Пола оторвать взгляд от потолка, на котором он искал пути решения своих проблем. Он отнял руки от затылка, перестал качаться на стуле и начал приводить календарь в порядок, радуясь хоть какому-то занятию. Но пустые листки глядели на него с укоризной, напоминая ему о том, что его беспокойство действительно не лишено оснований.

Ничего! За целые месяцы ничего новенького. О'кей, если по-честному, то почти за год. Тридцать лет занятия этим бизнесом коту под хвост. Все зависит только от того, как ты провел свою последнюю сделку, а это было слишком давно. Черт, как он ненавидел Киноиндустрию!

С ним это случалось в такие периоды, как сейчас, когда он, как самая ничтожная «мокрая спина» хватался за любую работу, просто чтобы удержаться на плаву. Конечно, так бывало не всегда. Он привык быть лучшим. Они с Мильтоном Гликом, его бывшим партнером, занимались распределением актеров для самых популярных телепередач, кинофильмов, да что угодно. Тогда и речи не было ни о каких дерьмовых рекламах, ни о каких кинодешевках. Тогда у него каждую ночь были разные девочки. Офис с прекрасным видом из окон. Апартаменты в Сэндс для преуспевающих дельцов, где он действительно мог расслабиться.

Да, он, Пол Грассо, преуспевал. Купался в успехе. Черт, у него все было прекрасно. Было? Слово отрезвило его. Неужели он начал думать о себе в прошедшем времени? Боже правый, он не должен этому поддаваться. Потому что, несмотря на разрыв с Мильтоном, несмотря на свои теперешние никудышные дела, его песенка еще не спета. В тот день, когда Мильтон разругался с ним, он сказал, что ему еще придется вернуться к нему. Мильтон кричал, говорил, что он, Пол, не оставляет ему никакого выбора, но Пол был уверен, что Мильт вернется. Чтобы дело пошло, ему необходим именно я. Чтобы пошло действительно большое дело.

– Подумаешь, проигрался, наделал долгов, – сказал он. – Брось. Не напрягайся, Мильт. Без меня ты пойдешь ко дну.

Но Глик не пошел ко дну. Он выплыл благодаря толстяку Уэйнстайну, а теперь компания «Уэйнстайн энд Глик Кастинг инк.» – в первых рядах. Вам нужны актеры для качественного фильма – обращайтесь к «Уэйнстайну энд Глику». Это знали все на бульваре.

Если вам нужно отснять дерьмовую рекламу джинсов, звоните Грассо, а потом можете послать его к черту. Кто пошел ко дну, так это Пол Грассо.

Итак, он снова оказался без гроша. Теперь не то чтобы он совсем ничего не зарабатывал; это не так. Но то, что ему удавалось сделать, едва хватало на жизнь. И ему никак не удавалось заключить действительно выгодную сделку, как бывало раньше. Но скоро удача вернется к нему, говорил он себе, и тогда он откупится от Бенни Эггса и других акул и снова вернется в список главных компаний. Черт, ему непременно нужно подписать какой-нибудь необыкновенный контракт. Потому что, если узнают, что Пол Грассо терпит поражение, для него будет все кончено. Акулы соберутся на кровожадный пир. А он не может допустить этого. И не столько ради самого себя, сколько ради того, чтобы этот зануда Мильтон Глик не имел бы возможности посмеяться над Полом Грассо. Никто не смеялся над Полом Грассо.

Позвонила секретарша и сообщила, что явилась Лайла Кайл.

– Пусть подождет. – Вот как оно получается. То приходят с разными просьбами, то являются бездарные никчемные отпрыски кинозвезд в надежде получить малюсенькую роль, то режиссеры, рассчитывающие на дармовщинку.

Теперь он должен тратить время и силы на девчонку Терезы О'Доннел. Что ж, он не мог разочаровать Робби Лаймона. У него с Терезой было о чем вспомнить.

Кроме того, он бы не отказался взглянуть, что получилось из ребенка красавицы Терезы и шального киногероя Керри Кайла, снимавшегося в фильмах типа В – некоторые утверждали, что он был красивее Тайрона Лаузра и гораздо более элегантен.

Он нажал кнопку вызова секретарши и велел ей проводить Лайлу к нему, напомнив девушке позвонить ему снова через пятнадцать минут. Этот порядок был ей знаком. Он решил, что пятнадцати минут хватит, чтобы не обидеть посетительницу. Черт побери, даже если бы девица оказалась Джулией Робертс, он ничего не смог бы ей предложить. Открылась дверь, вошла Лайла, и Пол не сразу смог подняться ей навстречу. Великий Боже! Какая красавица! Грудь на месте, ноги от ушей, водопад рыжих волос до самой задницы. И никакой неряшливости, небрежности, свойственной современной молодежи. Эта девушка была безукоризненно одета. Она была само совершенство, она сияла, как королева красоты.

– Лайла. Лайла Кайл. Я не знал, что тебя так зовут. Я всегда думал, что тебя зовут О'Доннелл, пока Робертс наконец не сказал моей секретарше. Лайла Кайл. У меня нет слов. Ты действительно выросла. Сколько же теперь тебе лет? Двадцать один, два? – Он рассмеялся, потому что вопрос прозвучал нелепо. – Черт, ты просто красавица, Лайла.

– Спасибо, Пол. Ты почти не изменился. Все так же куришь душистые сигары, немного располнел в талии, но все же еще мужчина хоть куда, – Лайла улыбнулась и сложила свои ножки в тонких чулках крест накрест.

Ну-ка, ну-ка, ну-ка. Полегче на поворотах. Правда, вряд ли это поможет. Что же, придется убавить пыла, а то она еще нажалуется матери, что я приставал к ней.

– Лайла, я был уверен, что ты будешь красивей, чем твои родители. И зови меня просто дядя Пол! – Черт, может и не стоило этого говорить… Никогда не знаешь, насколько осведомлены эти голливудские детки. Он подался вперед, поставил локти на стол. – Ты была очаровательным ребенком, но тебе недоставало роста, ты была слишком коротенькой, ну ты меня понимаешь. А сейчас, – он развел руками перед сидящим напротив очевидным фактом, – такая красавица, что с ума сойти.

Он вспомнил о Керри Кайле, тоже безумном красавце, и снова улыбнулся, следя за тем, как Лайла воспринимает его комплименты. И глазом не моргнула. Вежливо выслушала, ей уже давно известны все эти песни. О'кей, перейдем к семейным темам.

– Между прочим, как поживает твоя мать?

– Я пришла сюда не для того, чтобы предаваться воспоминаниям, Пол. Ни я, ни ты этого не любим, поэтому я сразу перехожу к делу. У меня есть деловое предложение, которое будет полезным как для меня, так и для тебя.

Он откинулся на спинку стула и снова зажег потухшую сигару, которая лежала на краю щербатой пепельницы фирмы «Стойбен». Рождественский подарок от Мильта. Ему нужно было какое-то действие, чтобы иметь возможность подумать минуту. Это не было похоже на обычный визит дитя Бел-Эйр, которое ищет работу. Она начиталась слишком много детективных романов. Кем она себя воображала, Мери Астор? Он выпустил клуб дыма и сказал:

– О'кей, чем же ты можешь быть мне полезна?

– Для начала сведи меня с Марти Ди Геннаро.

Пол широко улыбнулся и сложил руки на животе. Все та же старая песня. Ему все стало ясно. Она или влюбилась, или хотела, чтобы Ди Геннаро сделал из нее звезду, или то и другое вместе.

– А каким образом это должно помочь мне? Лайла подалась вперед со своего стула.

– Марти Ди Геннаро собирается делать телевизионный сериал, и он ищет новых актрис. В старом стиле, которых еще никто не видел.

Пол громко расхохотался.

– Черт бы меня побрал, извини за грубость. Марти Ди Геннаро не делает телевизионных сериалов. – Последние два слова он произнес так, будто это было уличное ругательство. У девочки в голове опилки вместо мозгов.

Ее лицо изменилось, как будто она прочитала его мысли.

– Я не для того целых три недели добивалась этой встречи, чтобы Пол Грассо обращался со мной так, будто у меня вместо мозгов опилки. Если ты выслушаешь меня, может быть, узнаешь кое-что новенькое для себя – о'кей, дядя Пол? Марти Ди Геннаро собирается делать телевизионный сериал; у него есть сценарий, общая идея, структура, все – кроме актеров на главные роли. Я видела контракт. Ты мне не веришь?

Он отрицательно покачал головой. В этом городе можно хранить тайну, но не столь важную. А это очень важная тайна. Девушка вспыхнула, нагнулась и стала копаться в своей большой кожаной сумке.

– Вот, – она высыпала на стол бумаги… Выпрямившись, она стала ждать, пока Грассо посмотрит их.

Это действительно был контракт. Он выглядел настоящим. Какая сделка! Пол понял, что теряет лицо, но она одержала верх. Черт, он годами раз в месяц играл с Марти в карты, а еще с Джонни и Джампом и другими ребятами-земляками. Они регулярно наведывались вместе в Вегас, хотя последний раз были там довольно давно. Имел ли контракт законную силу? И как она узнала о нем, в то время как ему самому не было ничего известно?

– Если бы Марти решил заняться телевидением, он бы обратился ко мне, Лайла. Не может быть, чтобы кто-то другой занимался подбором актеров. Не может быть, чтобы я не знал, что он собирается делать. Он и я, мы слишком давно знаем друг друга.

– Все правильно, Пол, кроме того, что Марти Ди Геннаро не смотрит в прошлое, он смотрит в будущее. Ему нужны три актрисы на главные роли. Новые лица. Все новое. – Она показала на стену, увешанную фотографиями актеров, в большинстве черно-белыми, которые получили роли через Грассо. Ни одна из этих фотографий не была свежее трехлетней давности. – С чего бы это Марти обращаться к тебе за актерами? Что ты можешь ему предложить? Разве он тебе обязан?

Зазвенел звонок на столе, и Пол рявкнул в микрофон:

– Прошу меня не беспокоить. – Он чувствовал, что у него сейчас крыша поедет. Или эта девчонка знала, о чем говорит, или она не в своем уме, да еще из него делает полного идиота. Она ждала, что он ей скажет, не сводя с него глаз. Нет, она в своем уме, решил он. – О'кей, если все это правда, и если я сведу тебя с Марти и ты ему понравишься и получишь роль, то как это поможет мне?

– Сейчас, – продолжала Лайла, – твой старый приятель Мильтон Глик имеет исключительное право на подбор актеров для сериалов. Ортис делает их фотографии. В общем, прошел слух, что на прошлой неделе Уэйнберг и Глик ничего путного Ортису предложить не смогли, и тот рассвирепел. Он выбросил в мусор все описания, фотографии и видео. Дело запахло жареным. – Пол начинал видеть Лайлу в новом свете. Она оказалась пожестче, чем Мери Астор. А при упоминании имени Милтона Пол почувствовал, что его начинает пожирать медленный огонь.

– Поэтому, – продолжала она, – они сейчас оказались по уши в собачьем дерьме, и если они не найдут вовремя каких-то новых девушек, они могут распрощаться с этим контрактом. Ты знаешь, что Сая Ортиса лучше не подводить, – Лайла картинно наморщилась, поддразнивая его. – Но ты, Пол, должен все это знать, не правда ли? Я хочу сказать, что ты был очень близок с Марти Ди Геннаро. – Лайла ждала, что он скажет.

Мозг Грассо теперь заработал с большой скоростью. Она хотела жесткую игру? Он согласен. – Как же я сведу тебя с ним? Понимаешь, что каждый дальний родственник пытается познакомить Марти с той или иной девушкой. И что будет, если и я туда же? Ты совершенно очаровательна, Лайла, но Марти предлагают таких девушек пачками. Чем ты можешь поразить его?

– Я прочитала все, что когда-либо было напечатано о Марти Ди Геннаро, гениальном режиссере. Он вырос в эпоху старых картин и старых кинозвезд. Ты знаешь о его личной коллекции самых первых фильмов, вошедших в классику? Это, возможно, самая лучшая коллекция в мире. А угадай, какой фильм его самый любимый?

Пол пожал плечами, делая вид, что это не имеет значения, хотя прекрасно все понял. «Почему я не знаю, какой старый фильм Марти любит больше всех?» – подумал он.

– «Рождение звезды», тебе о чем-то говорит это название? Точно. Она права. Марти говорил об этом фильме. Он очень любил этот первый большой успех Терезы О'Доннел. Да, теперь Пол вспомнил. Однажды Марти сказал, что смотрел «Рождение звезды» пятьдесят два раза, или назвал другую, но такую же безумную цифру. Из-за Терезы О'Доннел. Говорил, что она из самых последних прирожденных красавиц с талантом в Голливуде. Ну-ка, ну-ка, ну-ка. Пол никогда не прислушивался к трепу насчет киноискусства. Но Марти это любил. А тут, напротив него, сидела ее дочь – прирожденная красавица.

Сейчас эта дочь встала и, перегнувшись через стол, смотрела на Пола сверху вниз.

– Все, что мне нужно, это встретиться с ним за ужином. Провести всего один час. Сделай это, Пол. Ты же не подведешь?

К Полу вернулось прежнее настроение. Удача сама плыла к нему в руки. Но я же мог сам подумать об этом, пронеслось у него в голове.

– Я знакомлю тебя с Марти. Что дальше? Лайла заговорила терпеливым голосом.

– Предоставь остальное мне, Пол. И поверь мне, когда мы это провернем, Марти будет очень благодарен, что ты сделал для него то, чего не смог сделать Мильтон. Очень благодарен. Сериал потребует много актеров. Еженедельные серии. По часу. Подумай об этом. – Пол подумал, провел языком по губам. – Позвони Марти Ди Геннаро, пригласи его на ужин, возьми меня в компанию. Одна просьба. Не говори ему, кто мои родители. Ни слова. Это мое условие.

– Ты ненормальная? Это же твой козырь.

– Послушай меня: даже не заикайся о том, как меня зовут. Я должна быть просто женщиной, с которой ты встречаешься. Скажи ему, что я терпеть не могу говорить о бизнесе, что ты хочешь всего лишь переспать со мной. Просто я очередная девочка с Беверли-Хиллз, которой надоели все дела. Никаких честолюбивых мыслей, ни таланта, ни иллюзий. Понял?

– Понял, но зачем все это?

– Это нужно для того, чтобы Марти сам открыл меня. Если он подумает, что ты хочешь познакомить меня с ним, или же выполняешь мое желание, он и не посмотрит на меня. Ты взял меня с собой только потому, что имеешь на меня виды. А ничего не получается. О'кей?

– Понятно. О'кей.

Она направилась к двери, но остановилась и вернулась к Полу, который все еще сидел за столом. Она нагнулась и поцеловала его в макушку, потом снова пошла к двери. Открывая ее, она сказала:

– Пол, никто уже не увешивает стены фотографиями. Они выдают тебя. Избавься от них. У тебя появился еще один шанс.

Несколько минут Пол неподвижно смотрел на закрывшуюся дверь, потом на телефон. Пусть будет так, сказал он себе. Черт, пусть так и будет, приказал он себе и снял трубку. Он набрал номер Марти Ди Геннаро по памяти.

 

9

Шарлин лежала на скомканной постели, прислушиваясь к дыханию спящего Дина. Обычно, когда сон не шел к ней, его близкое присутствие успокаивало ее, но в эту ночь он безумно раздражал ее. Она не хотела включать свет. Когда она сделала это вчера утром, она увидела разбегавшихся по углам тараканов. Ей хотелось, чтобы утро никогда не наступило. Сквозь прорехи в дырявом навесе пробивался красный неоновый свет от рекламы мотеля. Шарлин знала, что скоро его сменит красный свет зари, зари еще одного тоскливого дня.

Она встала с кровати и на цыпочках прошла в ванную, закрыла дверь и села на крышку унитаза. В нос бросился запах плесени, поэтому она вытряхнула сигаретку из пачки, лежащей на зеркальной полочке, закурила и, прислонившись к стене, выпустила длинный белый дымок. Какая вонючка этот Джек, подумала она. За что он уволил меня? Конечно, я не такая опытная официантка, как Тельма, но он не дал мне возможности научиться. Господи, я проработала всего один месяц.

Она знала, что это дело рук Тельмы. Джек проговорился. Шарлин вздохнула. Женщины ненавидели ее, как бы хорошо она к ним не относилась. Она хорошо относилась к Тельме. Но это не помогло. Она испугалась, что я отобью ее жирного мужа. Шарлин поражалась этому. Если бы только Тельма знала, какое тошнотворное впечатление производил на нее Джек. Но если бы она призналась в этом Тельме, та бы обиделась на нее. Шарлин вздохнула, еще раз затянулась сигаретой и закашлялась. Она не умеет курить по-настоящему. Она купила сигареты только потому, что нервничала, а мама всегда говорила, что курево успокаивает. Во всяком случае Шарлин от них тошнило.

Они с Дином мотались по стране за родео. Дин прекрасно работал с животными и с машинами, но когда к ней начинали приставать парни – а они всегда приставали, – Дин ввязывался в драки. Поэтому им приходилось срываться с места. Она подрабатывала в закусочных, а однажды, больше месяца, они сели на такую мель, что жили только с доходов от своей машины. Они измучились, изголодались и заросли грязью, когда она нашла работу у Джека, а сейчас пришлось потерять и это. Она еще раз затянулась сигаретой и закашлялась.

Ну, довольно; так что же ей теперь делать? Работы нет, Дин зарабатывает два восемьдесят пять в час на бензоколонке. Господи, укажи мне путь. Шарлин курила и смотрела в потолок.

Как-то неуважительно обращаться к Богу и курить в одно и то же время, подумала Шарлин, поэтому она тщательно загасила сигарету, бросила ее в открытый бачок и опустилась на колени на грязный линолеум, положив голову на крышку унитаза.

Господи, я знаю, что мы нагрешили, и я знаю, что ты наказываешь нас, начала она. Но, пожалуйста, дорогой Иисус, я так устала. Я так устала от грязи, устала от переездов, устала от старой одежды, устала от страхов, устала от скверных мотелей, от драных полотенец, жирной еды.

Слезы начали появляться на нижних веках ее прекрасных лазурных глаз и скатываться по нежным щекам, вдоль милого носика и собираться на розовой пухлой верхней губе. Она по-детски слизала их и продолжала.

О, прошу тебя, дорогой Иисус. Укажи мне путь. Она достала Библию матери, которую держала в ящичке для лекарств, и снова уселась на унитазе с книгой на коленях. Я открою ее и узнаю, что мне делать, сказал она себе. Тыльной стороной ладони она вытерла лицо, шмыгнула носом и глубоко вздохнула.

Быстрым движением она заложила ногтем святую книгу и открыла ее наугад. Она развернулась на Новом завете, первой странице книги Деяний.

Она уставилась на напечатанное большими буквами заглавие. Деяния. Действовать. Она посмотрела на тонкий облупленный потолок ванной.

Что сказал этот тип Мильтон на прошлой неделе? Что я могла бы получить работу на ТВ и хорошо заработать? Но этого не может быть. Она встала и тихонько прошла к туалетному столику ванной комнаты, взяла свою соломенную сумочку и вернулась снова на унитаз. Как следует порывшись в ней, она нашла обрывок бумаги, который искала. «Мильтон Глик, компания «Уэйнстайн энд Глик Кастинг», 25550, бульвар Ла Сьенега, Голливуд, Калифорния».

– Пути господни неисповедимы, – пробормотала она.

Поездка из Бекерсфилда в Лос-Анджелес оказалась для Шарлин далеко не приятной. Кондиционер воздуха в их «датсуне» барахлил, раза два они сбивались с дороги. Когда она позвонила, мистер Глик рассказал, как ехать, дал ей адрес, но это не помогло, потому что она никогда не разбиралась как следует в карте. Кроме того, Лос-Анджелес оказался гораздо больше и оживленнее, чем Бекерсфилд.

Они запутались в районе города, который выглядел не слишком привлекательно. Когда наконец они выбрались на Ла Сьенегу, она вздохнула с облегчением. Она постаралась приодеться – неплохая юбка от Дж. С.Пенни, новая голубая блузка с белым кружевом и серебряными блестками на манжетах и воротничке. На ней были старые белые лодочки, но она затерла трещины кремом для обуви, которым пользовалась, когда работала официанткой у Джека. Она думала, что выглядит хорошо, но когда вышла из машины, то чуть не заплакала. Юбка вся измялась, и ее невозможно было расправить, блузка потемнела на спине и подмышками. Лицо раскраснелось от жары, волосы развились от влажности.

– Дин, подожди меня здесь, о'кей?

– Конечно, Шарлин. Ты надеешься получить работу? – Что если этот тип обманул ее? Что если он заманивал ее, чтобы изнасиловать? Дрожащими руками она захлопнула дверцу машины и посмотрела на Дина:

– Надеюсь, милый.

Она пошла ко входу в офис. Он выглядел большим, новым, с мраморными полами и сверкающим металлом, которым было облицовано все, что не было стеклом и зеркалом. Прохладный воздух овеял ее, когда она проходила через вращающиеся двери. Она почувствовала как покрывается «гусиной кожей». Да, она волновалась. Что делать, если она не получит работу? Она зажала в руках лакированную сумочку. У нее было всего семьдесят шесть долларов и немного мелочи, оставшейся от чаевых.

Что если мистер Глик не отличался от других мужчин? Так же, как они, подкатывался к ней и напрашивался на неприятности? Она вспомнила, о чем предупреждал ее Доуб. Войдя в лифт, нажав кнопку двадцатого этажа, она молилась богу, чтобы предложение оказалось честным.

– Какому святому я должен молиться, чтобы добиться от тебя честной работы? – спрашивал Сай Ортис Мильтона Глика.

– Сай, я уверен, девушка тебе понравится.

– Дай Бог. И дай Бог, чтобы она понравилась Марти. А если нет, тогда он берет ту стерву из Нью-Йорка, и удача тебе больше никогда не улыбнется. – Сай был вне себя от того, что Марти подумывал о том, чтобы взять Бетани Лейк, ничтожество с восточного побережья. Ее представляла Джуди Пристли, так что Сай оставался в стороне. А если он останется в стороне, то и Мильтону этого не избежать. Это он ему может гарантировать.

В некоторых случаях отчаяние может изменять способность к восприятию. Даже если бы Шарлин Смит и не была бы самой красивой молодой женщиной на Земле, именно такой ее восприняли бы эти два отчаявшихся человека. Но когда ее провели в конференц-зал, никогда еще она не выглядела более привлекательно. Дешевая одежда, спутанные волосы, вспыхнувшее лицо, все это только усиливало впечатление неотразимой свежести и чувственности.

– Мистер Глик? – спросила она. – Вы меня помните? Шарлин, из Бекерсфилда.

– Но не родом из Бекерсфилда, – сказал Сай Ортис. – Если только ваш акцент не искусственный.

– Разве у меня есть акцент? – Мужчины рассмеялись. Ну, может, это и к лучшему.

– Волосы настоящие? – спросил Ортис, произнеся слово волосы на ее манер.

– Простите?

Сай Ортис встал и подошел к ней. Поскольку сесть ей никто не предложил, она так и стояла. Сай обошел вокруг девушки и глянул на Мильтона.

– Совершенно светлая блондинка. Некрашеная. Монике Фландерс она понравится. Ну, по крайней мере есть надежда, – сказал он Мильтону. – Волосы. Это ваши волосы, Шарлин из Бекерсфилда?

– Да, конечно, мои волосы. – Только она произнесла слово «волосы» по-своему.

– Покажи ей сценарий, – к радости Мильтона попросил Ортис. Мильтон дал девушке голубую папку, показал, где читать.

– Попробуем несколько строчек, о'кей? Вы читаете роль Кловер.

– О'кей, – согласилась Шарлин, что на их слух прозвучало, как «оу кай».

Милтон прочел свою часть, затем Шарлин неуверенно одолела свою. Потом Мильтон прочел еще раз.

Сай почти не слушал. Ему было известно, что Марти первейшее значение придавал внешнему виду, а здесь внешний вид был в порядке. Пользовалось ли это существо косметикой? Но это не имеет значения. Он видел, что если бы они пожелали, она намазала бы свою задницу губной помадой, только бы им понравиться. Он смог бы подписать контракт с Фландер и, возможно, договориться с ней на сумму меньше ста тысяч долларов. Возможно, он сможет взять с нее такую же сумму как гонорар за находку.

Взволнованный, но слишком опытный, чтобы показывать свое волнение, Сай снял телефонную трубку и набрал несколько цифр. Ничего не выражающим взглядом он уставился в пространство пока слушал, пока поднимут трубку телефона, установленного в машине. Он сказал «хелло», потом нажал кнопку громкоговорителя и положил трубку.

– Марти?

– Да, Сай?

– Марти, не хочешь ли ты поздороваться с твоей новой Кловер?

– Конечно.

Сай сделал знак рукой, чтобы Шарлин подошла.

– Скажите «хелло» мистеру Ди Геннаро, – велел он.

– Хелло, мистер Ди Геннаро.

Марти фыркнул, этот звук сопровождался потрескиванием на линии.

– Откуда взялась эта куриная лепешка? – спросил он.

– Из уст самой красивой девушки, какой ты еще не видел. – Вдруг у него мелькнула страшная мысль. Не попались ли они на приманку? Алчный родитель мог пойти на все ради контракта. – Madre di Dios! Он повернулся к Шарлин. – Сколько вам лет?

– Девятнадцать, – сказала она, но все трое мужчин услыхали «дейвятнадцать». В громкоговорителе раздался смех Марти.

– Вы меня дурачите.

– Приезжай сюда и посмотри сам, – сказал Сай. – Пусть она сама тебя дурачит. – Впервые за этот месяц Мильтон Глик улыбнулся.

– Сай, я убью тебя своими руками, если понапрасну в это время буду гнать машину, – пригрозил Марти.

– Не понапрасну, – пообещал Сай.

Целый час они читали с ней текст. Шарлин начала волноваться насчет Дина, но не смела спросить у них, можно ли ей уйти. Они задавали ей вопросы о том, какой у нее адрес, как долго она живет в Бекерсфилде, откуда она родом, есть ли у нее рекомендации, замужем ли она. И еще кучу вопросов. Она стояла в своих дешевых туфлях на высоких каблуках уже больше часа. У нее болели икры.

– Можно ли мне сесть? – наконец попросила она.

– Конечно, – сказал Мильтон Глик.

До Сая Ортиса дошло, что девушка до сих пор боялась попросить разрешения сесть. Он глубоко вздохнул.

– Мильтон, – сказал Сай, – она совершенство.

К тому времени, когда приехал третий, Шарлин совсем измучилась. Она робела спросить, дадут ли ей работу, сколько будут платить, и займет ли это времени больше, чем одна-две недели. Она читала текст, как ее научили, старалась не сбиться из-за мистера Ди Геннаро, который так и крутился вокруг нее, то подходил совсем близко, то отступал подальше, иногда садился на корточки, а один раз даже придвинул стул, прыгнул на него и стал смотреть на нее сверху вниз.

– Невероятно, – наконец сказал он. – Она хороша в любом ракурсе. С какой стороны ни целься.

Шарлин, услыхав последнее слово, сделала шаг назад. А вдруг эти типы гангстеры? В конце концов «Ди Геннаро» очень подходило к какому-нибудь мафиози. Она провела языком по губам, собралась с храбростью и наконец спросила:

– Так вы берете меня на работу или нет?

– О, да, вы получите работу. Я не сомневаюсь в этом, – сказал мистер Ди Геннаро.

 

10

К этому времени вы, наверное, забыли Нейла Морелли? Почему бы и нет? Ведь сделали же это несколько миллионов людей, которые в свое время настраивали свои телевизоры на «Президентские причуды», где он играл главную роль.

Я – Лаура Ричи – брала интервью у Нейла задолго до того, как это шоу выдохлось. Он был на вершине успеха и вел себя необыкновенно самоуверенно. Он говорил о том, как он «собирается дать под зад Синфилду», у него была самая дорогая машина, у него был роман с партнершей, секс-бомбой блондинкой, с которой нужно было репетировать каждую реплику. Картина была неприглядная.

Не то чтобы замысел всего шоу страдал от недостатка юмора. Юмора хватало. Речь шла о полоумном астрологе, который втерся в доверие президента и был назначен на созданный для него пост министра астрологии. Шоу «Президентские причуды» могло действительно быть первоклассным, если бы сценаристы были способны придумывать шутки. Но они не были на это способны. Что можно ожидать от тех, в чьи литературные подвиги вошел «Начальник Чарльз»? Нейл знал, что у него бы лучше получилось. Да и на самом деле, у него получилось лучше, только никто не захотел прочитать, что он предлагал изменить, тем более признать, что текст не работал. Этот сценарий состряпали литературные поденщики из группы Ортиса, неудачники, опустившиеся люди и бездельники. Но ведь Ортис представлял и его самого. Тогда в чем же проблема, черт возьми?

Нейл отвернулся от перил и упал в шезлонг. Чертов продюсер тоже спятил, думал он. Через голову директора Нейл обратился к нему и показал свои предложения, как изменить сценарий. О'кей, может быть, это было не совсем дипломатично. Может, он слишком навязывал свое мнение, не пользующееся большим весом, но тип явно переиграл.

– Убирайся к чертовой матери из моего кабинета, – заорал Ленни, швыряя в него сценарием. – Можешь сегодня не являться, – вопил он. – Я принимаю здесь решения, а не ты. Таких, как ты, пруд пруди, и если ты не в состоянии выполнять то, что тебе велено сегодня, можешь завтра не приходить.

Это его не на шутку испугало. Он был в этом поганом шоу все-таки звездой. Тогда где же было соответствующее обращение с ним? Он думал, что наконец-то чего-то добился, что достиг той высоты, где можно рассчитывать на уважительное отношение. На некоторую власть. Опять ошибся, дурная башка. Когда он выезжал с площадки, ему стало холодно от мысли, что он не сможет вернуться обратно. Ведь он приехал сюда, завоевал Голливуд, сжег все мосты. Потерять все это было нельзя.

Но сценарий был никудышным, а роль Президента совсем пустой, а другую главную роль – Первой леди – дали тупой шлюхе, которая получила ее через постель. Если у нее не получится в этом шоу, она раздобудет другую роль таким же способом. А что же он? Куда ему деваться? И похоже на то, что до конца сезона ему ничего не светило.

Нейл понимал, что для него наступило время решать – продолжать с этим делом или покончить раз и навсегда. Может, ему не следовало орать, как сумасшедшему на секретаршу Сая Ортиса; может, ему стоило еще поговорить с тем типом, мини-агентом в офисе Сая, Брэдом, Тедом, Тоддом или Тодом, который вел его дела. Но этот тип был всего лишь еще одним ничего не знающим, ничего не делающим хлыщом в костюме от Армани, который специализировался на затаскивание в постель дур, толпившихся у его двери.

В своей колонке я немного коснулась его неприятностей. Но, что же, здесь не было ничего нового. Каждый год выпускается более четырехсот постановок. Из них в серии идут десятка два. В свою очередь из них только одна или две выдерживают более года. Не густо. Нейл просто попал в эту статистику.

Коварная штука – перемены в жизни. Не всякие перемены, конечно. Давайте смотреть правде в глаза, не слишком трудно привыкнуть Жить в доме, на пляже, иметь «БМВ», прислугу, которая приходила бы к вам стирать, готовить еду, гладить одежду. К этому не трудно привыкнуть после целой жизни, полной лишений. Принять эти перемены не составляло труда для Нейла Морелли. Дом в Малибу, «БМВ», хорошенькая подружка, секс в горячей ванне, прислуга – все это как будто сопровождало его всю жизнь. Нет, это не те перемены в жизни, к которым Нейлу было трудно привыкнуть.

Его подкосили те перемены, с которыми ему пришлось столкнуться за последние несколько месяцев, когда его сериал прикрыли. Еще раз ему пришлось привыкать к убогой квартире в Энсино, грязному белью, которое не стиралось само по себе, и к каждодневной работе.

Проклятая работа, рабская, грошовая. За чаевые! Нейл Морелли возвращался домой усталый и подавленный. Когда «Президентские причуды» прикрыли, Нейл не удивился, поскольку с самого начала ему было ясно, что сценарий дерьмо, что сценаристы третьесортные. И в самом деле, с самого начала он предвидел провал, если не будут сделаны кардинальные изменения. Он делал все, чтобы улучшить шоу, удержать его на плаву, но он был в этом так одинок, как не был бы одинок на необитаемом острове. Казалось, что никто не видел приближающейся катастрофы, что всем, кроме него, было наплевать. И продюсеру, и директору и даже его партнерше, которая, Нейл был уверен, была или родственницей или спала с каким-нибудь боссом киноиндустрии.

Но знать о том, что когда-нибудь в будущем шоу провалится, не значит быть готовым к тому, когда это действительно произойдет. В первые несколько недель после закрытия шоу, он названивал в контору Сая Ортиса любому, кто был согласен его выслушать. Тодду, Тэду, Брэду, все равно. Через некоторое время он услышал из офиса Ортиса неизбежное «Не звоните нам, мы сами позвоним». А большой человек и вообще отказывался говорить с ним. Ни разу не снизошел. Это было просто, как из фильма тридцатых годов. Да кто такой этот Сай Ортис?

Он пытался, как всегда, обратиться за помощью к юмору. Вспомни, говорил он себе, мусульманскую поговорку: если случается гадость, то такова воля Аллаха. Еще он вспоминал реплику Вуди Аллена насчет Голливуда: «Есть вещи похуже, чем грызня собак: это когда одна собака не отвечает на звонки другой». Но шутки не помогали. Рядом с ним не было Мери Джейн и вообще никого, кто бы посмеялся вместе с ним. Тогда им овладевало одиночество и апатия. Он понимал, что нужно что-то делать. Деньги его кончались, планов не было никаких, агент его бросил, а он не мог – не хотел – возвращаться в Нью-Йорк с поджатым хвостом. Поэтому он стал заниматься тем, что только и умел делать. Он продолжил работу над своим номером. Он писал и переписывал. Но придумывать шутки, когда ощущаешь себя клочком газетной бумаги для кошачьего туалета, не так-то просто. Юмор не шел ему в голову, шутки не казались смешными.

Ему чудилось, что всего за одну ночь он оказался вместо Малибу в Энсино, из арендованного «БМВ» пересел в старую «хонду», вместо главной роли в телевизионном сериале у него оказалась работа официантом в комедийном клубе. Как будто его переехал автомобиль. Шли месяцы, он только мог повторять: «Что же случилось?»

Случилась гадость, вот что случилось, думал он. Нейл бросил белую рубашку и черную бабочку на кучу одежды рядом с раскладывающимся диваном, который он никогда не удосуживался складывать, и упал на голый матрас. Лежа на животе, он скинул свои поношенные черные мокасины фирмы «Гуччи» с дырами на подметках и услышал, как они с глухим стуком упали на кучу грязной одежды. Звук ему понравился – это был единственный звук в четыре утра.

Затхлый запах матраса заполнил его ноздри и вынудил перевернуться на спину. Не было никого, с кем он мог бы поделиться, никого, кто бы не злорадствовал. Даже его сестра Бренда предложила бы ему деньги и свое сочувствие и посоветовала бы вернуться домой. Черт! Ему было стыдно, как побитой собаке. Когда он лежал в ночной тиши, он стал думать, как это часто бывало, о Мери Джейн. Только она одна поняла бы его, утешила бы его. Никто не понимал его так, как она, и он тоже понимал только ее. Если она еще сохранила способность к пониманию, ведь прошло столько времени, подумал он.

Но когда он попытался позвонить ей, всего через несколько месяцев после того как приехал в Лос-Анджелес, то обнаружил, что ее телефон отключен. Пара открыток, которые он послал ей, вернулись обратно. Она уехала и не оставила адреса. Нейл все еще скучал по ней. Потерпев поражение, он тосковал о ней сильнее, чем когда был на вершине.

Он встал, расстегнул брюки, они упали на пол. Он ногой отбросил их к дальней стене, туда же последовали и шорты. Побрел в ванную, открыл горячую воду и зашел в закуток – хозяин квартиры называл его кухонькой. Он достал пиво из холодильника, чтобы скоротать те десять минут, пока вода в душе нагреется. Он сбросил скопившиеся старые газеты с единственного стула в комнате и рухнул на него, вытянув ноги. Ему было приятно, что еще темно, что рассвет еще не наступил. Он надеялся уснуть до того, как в комнату начнет проникать дневной свет и откроет все это безобразие, которое пока еще скрыто в темноте.

Он знал, что дыра, протертая в акриловом ковре, никуда не делась, а так и зияла перед входной дверью. Темнота скрывала трещину в стене над раковиной, которая получилась из-за протечки с верхнего этажа. На горелках плиты застыл жир. Все вокруг дышало запустением, которое не могла скрыть никакая темнота. Только хмельной дух пива, которое он поднес к самому носу, слава богу, хоть как-то смягчал весь этот упадок.

Он снова вернулся в ванную, включил верхний свет и попробовал воду. Горячая. Точно через десять минут, единственная надежная вещь в этой жизни. Он добавил немного холодной, отодвинул липкую жесткую занавеску и стал под душ. Он потянулся за мылом и выругался, когда увидел, что остался один обмылок. Шампунь тоже кончался, он это знал, потому долго там не задержался. Полотенце, которое он сдернул с обратной стороны, попахивало, но по крайней мере, это был его собственный запах. Он наскоро вытерся, бросил полотенце в сырую кучу на полу и вернулся в комнату.

Он полез в холодильник за еще одной банкой пива, но обнаружил только диетическую «кока-колу» и сгнившее яблоко. Нейл захлопнул холодильник и снова бросился на постель. Он закрыл глаза и молил бога, чтобы хоть эта ночь прошла спокойно. Но он знал, что этого не будет.

Некоторое время он дышал ровно; но когда почти совсем заснул, это началось снова. Казалось, что слова входили через его левое ухо, пронизывали мозг и поражали спинной нерв. Это была его шуточная сценка в ночном клубе, и он переживал ее снова и снова, даже против своего собственного желания.

Так продолжалось уже несколько месяцев. Каждый вечер он шел на работу, обслуживал столики в ожидании своего выхода в последнем, третьем отделении. Потом обратно домой, в душ, в постель и, не успев уснуть, снова прослушивал весь текст. Он обычно записывал его на магнитофон, но сейчас в этом не было никакой необходимости. Текст проигрывался у него в голове, бесконечно. Иногда ночи проходили почти совсем нормально и Нейл спал относительно спокойно. Но чаще он кричал, что все не так, вставал, писал и переписывал текст, пока не добивался улучшения, добавляя здесь, убирая там. Потом снова спать, может быть, несколько часов, пока не настало время идти в клуб обслуживать столики, и потом выступать с переделанным текстом. Наконец снова домой для ревю в газетном порядке, как он стал это называть.

По крайней мере, сегодняшнее ревю было удачным. Он прослушал кусок, добавленный им насчет голливудских агентов, и мог слышать смех публики. Да, это получилось неплохо. После нескольких бесплодных месяцев что-то начиналось. Это хорошо, и я могу еще лучше. У меня будет еще один шанс, думал он. Он вытянулся без сил на кошмарном матрасе. Я не собираюсь всю жизнь провести в этой дыре в Энсино, говорил он себе. Когда-нибудь, думал он… когда-нибудь… белье надо постирать.

И он уснул.

 

11

Подъехав к «Студии Рейли» Джан старалась держаться спокойно. У въезда ее «тойоту» остановил охранник и нашел в списках ее имя.

Как бы вы стали готовиться к случаю, который выпадает раз в жизни? Она отправилась к самому лучшему парикмахеру в Лос-Анджелесе. Вьендра носил обтягивающий коротенький красный халатик и лакированные ботинки одиннадцатого размера. Он посмотрел на тяжелые волосы Джан.

– Что у нас тут? – ухмыльнулся он. – Как насчет короткой стрижки? У вас для этого подходящее лицо.

– Стрижки не надо. Можете ли вы закрасить седину? – спросила она. Белые пряди ярко выделялись на фоне ее темных волос.

– Гм, – задумался он, танцующей походкой обошел вокруг кресла и покачал головой.

– Нет. От краски потускнеют остальные волосы. Нет ничего хуже, чем крашенные черные волосы. У меня другое предложение. Мы подсветим их голубым.

– Голубым? – спросила она, у нее, должно быть, задрожал голос, но он все спокойно объяснил. Голубой только сделает ее серые волосы еще темнее и придаст им блеск. Она решилась попробовать.

Теперь она откидывала волосы перед охранником. Они красиво блестели.

– Проезжайте прямо к зданию номер три, – сказал он. Она въехала на территорию. Когда-то здесь были павильоны звукозаписи, где были отсняты «Я люблю Люси» и другие телевизионные постановки. До этого студия принадлежала «Селзник Интернэшнл Пикчерс». Джан свернула за угол и оказалась прямо перед «Тарой», плантаторским домом из селзниковского фильма «Унесенные ветром». Она раскрыла рот, как голливудская туристка, и тут увидела табличку «Здание 3». Она вспомнила, что Селзник использовал этот дом под свои офисы. Ей предстояло войти туда. Не как туристке, а как настоящей актрисе, так, как входили туда Ингрид Бергман, Оливия де Хавилэнд и Вивьен Ли. Она поближе подъехала на своей арендованной «тойоте» и несколько раз глубоко вдохнула. Руки ее дрожали. Эта роль оказалась немного труднее, чем она ожидала. Она повернула зеркальце в салоне машины и внимательно посмотрела на свое отражение. Она действительно красива, разве что немного бледна. Волосы ее блестели как вороново крыло. Ей вспомнилось, как Пит шептал ей на ухо: «Ты такая красивая. Ты просто очень красивая». Естественно, если бы это было не так, Марти Ди Геннаро никогда бы не пригласил ее.

– Ты и правда красива, – прошептала она своему отражению. – Ты красива. Ты талантлива. Пойди и покажи ему это. Пойди и покажи ему, как ты красива и талантлива. – Она никак не могла унять дрожь в руках. – Не бойся, – сказала она себе. – Смотри на это, как на приключение. – Она глубоко вздохнула. Сама себе не слишком могла помочь, но к ней вернулся отзвук голоса Пита: «Ты так красива». Этому голосу можно было поверить.

Она вышла из машины и по дорожке пошла к «Зданию 3», потом, следуя указаниям администратора, направилась в апартаменты, где находились офисы Марти. Хорошенькая женщина с короткой стрижкой встретила ее у входа. Интересно, где она стриглась, у Вьендры?

– Джан? – спросила она. – Марти ждет вас.

Молча Джан шла за ней по длинному коридору, по которому до нее ходили десятки, сотни, тысячи актеров. Она еще успела сказать себе: «Ты Джан Мур, ты талантлива и красива», как ее ввели в кабинет.

Марти Ди Геннаро сидел свернувшись на большой кожаной софе в окружении спутанных проводов, камер, осветительных приборов. Когда она вошла в комнату, он вскочил и взял ее за руку. Он был такой нервный, маленький, гибкий, что напомнил ей борзую, особенно когда он сделал скачок с софы через всю комнату.

– Садитесь, Джан.

Она опустилась в низкое бежевое кожаное кресло напротив него. Жестом руки он обвел несколько человек, возящихся с аппаратурой.

– Это Билл, Стив и Дино, Джан. Если не возражаете, они будут записывать наш разговор.

Прекрасно, подумала про себя Джан. Интересно, как бы он поступил, если бы я сказала, что возражаю, но это не входило в правила игры. Она почувствовала влажность на ладонях и под мышками. Она знала, что могла бы произвести на него впечатление на прослушивании или даже на первом чтении, но играть роль Джан Мур было не так просто. Она вскинула голову, пожала плечами и улыбнулась.

– Как скажет босс.

Он рассмеялся, это был не смех, а писклявое хихиканье. С тех пор как он снял два фильма, которые ежедневно приносили десять миллионов дохода, почти весь Голливуд стал называть его «боссом».

– Что вам известно о шестидесятых годах, Джан? – спросил Марти.

– Это когда были хиппи и «лучше цветы, чем ракеты»? – в свою очередь спросила она.

– Именно! – воскликнул он с таким воодушевлением, что оно показалось ей неискренним.

– Ну, – продолжала она, – кажется это была эпоха «битлов». – Она быстренько стала соображать, какие знания о шестидесятых годах требуются от двадцатичетырехлетней. И как немного задурить голову Марти. – Кажется, Пол Маккартни стал «битлом» еще до того, как служил в ВВС? – спросила она с невинным видом.

– Ух! – взвизгнул Марти, а один из парней за камерой застонал.

– Сразу чувствуешь себя старым, правда, Дино? – спросил Марти. – Что еще вы можете сказать нам, Джан?

– Ну, – сказала она, уже успев продумать ответ, – Бобби Кеннеди был президентом, пока его не убили. – Она улыбнулась и провела языком по нижней губе. – И, кажется, где-то шла война.

Они не сразу поняли, что она дурачит их.

– О'кей, о'кей. Вы очень сообразительны. – Марти улыбнулся ей. Он встал, обошел ее с левой стороны, где было окно.

Она повернула голову к нему, но камера следила только за ней. Что же, если это была кинопроба, она могла играть перед камерой не хуже, чем перед зрителями в театре «Меллроуз».

– Джан, я дитя шестидесятых, я обожаю это время. Но я уверен, что не только я один, а все те, кто родился в эпоху подъема рождаемости, и те, кто желал бы тогда родиться, но родился позже. Вам известно, что такое ПОП?

– Нет, – призналась она.

– ПОП – это Программа определения популярности тем. Каждый год ИДТ – институт домашнего тестирования – проводит опрос среди телезрителей о степени популярности планируемых телепрограмм. Телеканалы используют эти данные для прогнозирования будущих зрительских симпатий. Проверке подверглась моя идея шоу в стиле шестидесятых. Она набрала самое большое число голосов в самых разных возрастных группах, от шестидесяти – до двадцатипятилетних. Такого никогда еще не было. Я хочу сделать постановку в стиле того периода. Я могу использовать музыку, моды тех лет, я могу включить и политические страсти. Масса возможностей вызвать ностальгические воспоминания, но не только. Можно провести параллели с сегодняшним днем и я думаю, что мне это по плечу. – Он снова подошел к креслу напротив нее. Она кивнула, встряхнула головой, продолжая следить за камерой, и повернулась к нему.

– Вы когда-нибудь видели «Лихого наездника»?

– Конечно. Это первый фильм Джека Николсона.

– Да. Так вот, я хочу в своей работе по-новому взглянуть на эти странствия: обретение себя, обретение Америки. Для этого мне нужны три девушки. Три девушки на мотоциклах.

– Звучит заманчиво, – сказала она. Господи, ей никогда не приходилось ездить ни на чем солиднее мопеда Нейла. Она положила ногу на ногу, улыбнулась в камеру и сказала: – Как жаль, что я не оделась в свою спортивную форму.

Марти улыбнулся:

– У меня полно идей. Я хочу, чтобы это шоу отличалось от всех других. Мы будем снимать простой камерой – никаких видеозаписей. Мы будем много выезжать для съемок. Эти девушки проедут по всей Америке. Я буду использовать «мазки», «подкат» и двигающуюся камеру. Это будет необычный телесериал. Я уже подписал контракт с лучшими техническими специалистами в этой области.

Джан кивнула, хотя не имела ни малейшего представления, что могут означать «мазки» и «подкат».

– Какой косметикой вы пользуетесь?

Она захлопала глазами, растерялась. Почему он спрашивает об этом? Неужели заметен шрам на лице? Что-то такое, что только он, знаменитый режиссер, смог увидеть в отличие от других?

– Самой обычной. «Ланком», кажется…

– Не возражаете подписать контракт-обязательство пользоваться косметикой только определенной фирмы?

– Нет, – она изо всех сил старалась ничем не выдать своего облегчения.

– Эй, Дино, – сказал Марти. – Как мы выглядим?

– Прекрасно, босс, – сказал Дино.

Джан еще раз ослепительно улыбнулась в камеру.

– Итак, что дальше? – спросила она.

Марти дал ей десяток ничем не скрепленных страниц.

– Не хотите ли почитать вот это? Роль Кары.

Она взяла сценарий. Молодая девушка рассказывает другой о своем бывшем дружке, о родителях, об обществе, о жизни. Немного сентиментально, но трогательно. Все это прикрывает тонкий налет грубости, которая необходима молодым для того, чтобы их не считали детьми.

Она подняла глаза.

– О'кей. Кто будет читать со мной?

– Я буду давать вам реплики за камерой, – сказал Марти. Итак, она начала. Она сделала голос немного потоньше, чтобы он звучал моложе, зато еще острее подчеркивал грубость. Монолог об отце она прочитала очень быстро – почти скороговоркой, – как будто ей надо было сказать это вслух, но она не хотела, чтобы ее услышали. Она закончила сцену – там, где она спрашивает: «Ты понимаешь, что я хочу сказать?» – шепотом и прямым взглядом в камеру. Она знала, что читала хорошо. По-настоящему хорошо. Но, может, этого было недостаточно?

«Дорогой доктор Мур, вы прекрасно вылечили мое тело, чему я теперь так рада, но каковы вы в качестве психиатра? У меня так много новостей, что я не знаю, с чего начать.

Я очень рада, что вы получили вырезки, – я стараюсь не обращать слишком внимания на то, что пишут критики, но та, которая из «Таймс», упоминает много народу из Лос-Анджелеса, включая Марти Ди Геннаро. Нет, это не мои фантазии. Он зашел за кулисы и наговорил массу комплиментов, но это было только начало! Он просил меня сделать пробу, а вчера он предложил мне одну из главных ролей в его новом телесериале.

О'кей. Я знаю, что вы скажете мне: неужели вы так намучились и потратили столько сил только для того, чтобы стать очередной Ванной Уайт? Но доктор Мур – Брюстер – ведь речь идет о Марти Ди Геннаро. А сериал в самом деле нечто совершенно новое. Он называется «Трое в пути», и я видела отрывки сценария. Это что-то особенное. Три девушки (да, я вполне гожусь на роль девушки!) едут по стране на мотоциклах. Весь фокус в гениальных диалогах и операторской работе – ракурсы, затемнения. Это настоящее искусство.

О Господи, я сейчас перечитала написанное. Может показаться, что я совсем сошла с ума. Знаете, я ужасно волнуюсь, ведь дело еще не закончено. Марти (подумать только, я называю Марти Ди Геннаро просто «Марти») сказал, что ему нужно собрать всех трех героинь, чтобы увидеть, как мы смотримся все вместе, и что моему агенту надо приступить к работе над контрактом! Когда я сказала, что у меня нет агента, он чуть не упал в обморок! (Сколько восклицательных знаков наставила я в этом письме! Боюсь, что я превысила свою норму.) Тогда он сказал, что пристроит меня к Саю Ортису, его собственному агенту. Сай Ортис! (Это мой последний восклицательный знак.) Это самый влиятельный агент в этой области.

Однако, до меня дошли слухи и о том, что Сай Ортис отъявленный негодяй и что он выкидывает любого, кто не обеспечивает ему постоянного успеха. Не то, что ваш мистер Роджерс. Впрочем, среди здешнего народа не слишком много мистеров Роджерсов.

Кстати, я присматриваю себе собственное жилище – буду арендовать, конечно, – и Рокса Грили (которая занимается недвижимостью для кинозвезд) нашла для меня очаровательное бунгало с двумя спальнями, выходящее к морю. Ей обо мне сообщил Марти. Все здешние знаменитости знают друг друга. Я не буду говорить вам об арендной плате, потому что она просто убила бы вас, но я не буду ничего подписывать до тех пор, пока не подпишу контракт с Марти.

К слову о деньгах – это не поддается моему собственному воображению. Они говорят о тридцати трех тысячах за каждый эпизод, а контракт предусматривает их восемнадцать! Я не в состоянии перемножать такие суммы. Первый же мой чек, который я выпишу, будет предназначен на выплату вам оставшейся части гонорара, я еще раз хочу поблагодарить вас за безграничное терпение и доверие.

Доктор Мур – Брюстер, – вы знаете, что всем этим я обязана вам. Вы знаете, кто я на самом деле – толстая, некрасивая, старая Мери Джейн Морган, поэтому вы понимаете, чем я обязана вам. Я никогда не смогу отблагодарить вас в полной мере.

Сейчас больше всего меня поражает эффект, который производит на всех моя внешность. Благодаря ей я могу преодолевать барьеры, привлекать к себе людей, одним прыжком перемахивать через дома. Ну хорошо, последнее я, конечно, не могу, но все остальное мне под силу. Это невероятно.

Как поживает Рауль? Как его восстановленный нос? Передайте ему мою любовь, но немного из этого оставьте себе. Привет другим ребятам.

Я, во всяком случае, чувствую себя ребенком – счастливым ребенком в кондитерском магазине. Пишите! С любовью, Джан».

 

12

В этом секторе Голливуда, где находятся киностудии, есть несколько ресторанов, в которых можно увидеть столько актеров, сколько не увидишь и в театре «Меллроуз». Один из таких ресторанов – конечно, «У Мортона», здесь обедают создатели звезд. Поговаривали и том, что Питер Мортон терпит убытки, но не закрывает свое заведение только ради того, чтобы продолжать вращаться в этом обществе. А вот «Ле-Доум», известный в среде хиппи как «Ле-Дамп». Это место сборищ мафии «голубых». Молодые звезды обедают в «Айви» – здесь на поздний завтрак по воскресеньям подают сплошные салаты и крошечные порции вегетарианских протертых супов по пятьдесят долларов. Ну и, конечно, «Спаго».

Туристы всегда бывают им разочарованы. И правда, со стороны он выглядит как пригородный магазин по продаже ковров. Но внутри действительно сияют звезды. Именно этот ресторан выбрал Марти для встречи с Полом Грассо.

Марти сидел на банкетке, пока старший официант устанавливал лучший стол в «Спаго» на место. Сделав обязательные остановки у столиков звезд и их создателей, Марти исхитрился по-дружески обнять Вольфганга, хозяина ресторана, и учтиво ждал, пока мэтр не усадит за столик его спутницу Бетани. И только после этого он уделил ей свое внимание.

– Извини за ожидание, но ты знаешь, каковы здесь порядки. – Он обвел глазами ее красивое лицо, прекрасные плечи, глубокий вырез, нежную, как у ребенка, кожу с ровным загаром.

– Ты сегодня очень красивая, Бетани, – машинально сказал он и снова подумал о том, как они все похожи друг на друга, эти калифорнийские искательницы счастья. Он подумывал взять ее на роль в фильме «Трое в пути», но его одолевали сомнения. Она была хороша, даже красива, но в ней не было изюминки. Только что он нашел блондинку – не он, правда, Сай и Мильтон нашли ее – невероятно свежую девушку, какая-то Шарлин, сказочно хороша. Брюнетка у него есть. Джан Мур практически подписала контракт и прошла испытания у команды Фландерс и О'Малли. Шарлин на ее ярком ослепительном фоне будет прекрасно смотреться. Станет ли Бетани последней участницей этой троицы? Ему нужна была рыжая девушка – а Бетани блондинка, – но Бетани с радостью перекрасится в любой цвет. Черт побери, она бы выбрила голову наголо, чтобы получить роль. Но она далеко не новичок во всех смыслах этого слова, она уже участвовала в нескольких телешоу и никаким образом не представляла новое лицо. От подбора актрис зависел весь план, и ему надо было решать, а время поджимало.

Он открыл серебряный портсигар, тот самый, которым пользовался Кэри Грант в «Филадельфийской истории», вытащил сигарету, постучал ею по старинной крышке и зажал между губ. Марта не курил по-настоящему, никогда не затягивался, но ему всегда была нужна психологическая развязка. Внезапно возникший официант поднес огонь к сигарете и ему не пришлось делать много усилий, чтобы закурить.

Сегодняшний вечер в честь старой дружбы должен пройти незаметно и приятно. Может, даже весело. Он взял себе за правило поддерживать старые связи – никто никогда не смог бы его упрекнуть в том, что Марти Ди Геннаро забыл старых приятелей, но в последнее время он избегал встреч с Полом Грассо. Пол слишком увлекся игрой, это уже начинало накладывать на него отпечаток, как запои неотвратимо накладывают отпечаток на алкоголиков. Марти достаточно насмотрелся на прожигателей жизни в этом городе, которые начинали скатываться под уклон под влиянием наркотиков, секса, денег, плохой компании, и не удивлялся, когда кто-то оступался. Но к Полу у него было другое отношение. Он знал его с тех пор, когда они жили по соседству, когда были детьми. Поэтому он не мог сразу порвать с Полом, хотя по опыту знал, что если кто сошел с круга, то его уже не остановить.

Однако Марти всегда было весело в компании Пола. Здесь Пол никогда не подводил: он постоянно угощал его смешными историями, яркими воспоминаниями. А поскольку Пол не обратился к нему ни с какой просьбой, когда позвонил по телефону, Марти мог предположить только самое приятное: а именно, что Пол просто хотел провести вечер в компании старого друга. Пол никогда не клянчил работу у Марти. Он был слишком горд для этого, и кроме того, знал, на какой риск он пошел бы, если бы попытался.

Еще Пол заверил Марти, что его девушка, с которой он приедет, не относится к искательницам удачи. Пол расхваливал ее красоту, но подчеркнул, что у девочки свой собственный приличный доход, и она терпеть не может все эти дела, поскольку сама происходит из семьи, связанной с киноиндустрией. Пол просто хотел затащить ее в постель. Как это похоже на Пола Грассо. Если она настолько красива, как он утверждает, ему следовало бы предлагать ее любому продюсеру в городе, вместо того чтобы тратить всю свою энергию только для того, чтобы переспать с ней.

Размышления Марти прервала Бетани.

– А кто еще будет, Марти? Я их знаю? – Что в переводе означало: «Могут ли они быть мне полезны? Кто-то, кого я могу использовать в своих целях?» Но Марти мог быть снисходительным к женщинам, если они красивы. А Бетани была настоящей красавицей.

– Нет, не думаю, что ты его знаешь. Мой старый друг Пол Грассо со своей девушкой. Тебе, Бетани, он никак не может быть известен, потому что уже давно он ничего ни для кого не делал.

Марти взглянул на свои старые золотые часы «Филипп Паттек», которые он купил на распродаже в «Эррол Флинн». На крышке изнутри было выгравировано «Е.Ф. от его Ш.Т». Он часто задумывался, кем могла быть эта Ш.Т. Больше всего ему нравилось предположение, что это Ширли Темпл. Когда он поднял глаза, то обратил внимание на вход в зал и заметил, что в том же направлении смотрят и другие посетители.

Он увидел одиноко стоящую женщину, – очень красивую женщину, – она двумя руками держала маленькую черную шелковую сумочку перед собой на фоне черного шифонового платья. На первый взгляд – одни великолепные ноги, впечатление, усиленное короткой юбкой, прозрачными черными колготками и черными туфлями на высоком каблуке. Верх платья обтянутый, с низким декольте на тоненьких бретельках, натянувшихся под тяжестью полной груди. Господи, вот это рост! Может, шесть футов, но на каблуках она казалась выше. А как назвать цвет ее волос? Не рыжий, не просто рыжий. Ее волосы были с глубоким оттенком, гораздо более живым, чем обычный рыжий. Из драгоценностей на ней был один-единственный бриллиант на шее и сверкающие бриллиантовые серьги. В городе, где красавиц было хоть отбавляй, где любая официантка могла быть если не первой, то второй на конкурсе красоты в штате Теннеси, где совершенство было обычным явлением, она поражала, она заставляла забиться сердце. Кроме того, в ней было нечто знакомое, как будто он ее где-то видел. Может, они где-то встречались? Но нет, у Марти была прекрасная зрительная память. И конечно, ни у кого не было такой идеальной, такой чистых линий фигуры.

Хотя он заметил, что она полностью осознает, что привлекает внимание всего зала, он также заметил и то, что она в отличие от известных и хорошо знакомых ему красивых женщин относится к этому вполне равнодушно. Спокойствие – нет, отчужденность – отличало ее от них. Тут от мэтра отошел мужчина, взял женщину под локоть и их провели в зал.

Черт возьми! Марти увидел, что этот человек не кто иной, как Пол Грассо. Такая женщина и Пол Грассо? Марти посмеялся про себя, следя глазами, как они приближаются к нему. Ну, вот же сукин сын! Эта девушка не принадлежала к обычному кругу Пола – как правило, это была какая-нибудь танцовщица из Лас-Вегаса или вообще уличная девка.

Пол определенно потерял голову. Пока Марти смотрел на них, к нему снова вернулось назойливое ощущение, что он ее где-то видел. «Она мне должна быть знакома, – подумал он, – или, может быть, мне просто этого хочется?»

Бетани, как и другие хорошенькие женщины в зале, тоже наблюдала за этим впечатляющим выходом. Сейчас она что-то говорила ему. Не переставая.

– Что? – переспросил Марти.

– Я сказала: кто эти люди, что только вошли? – Бетани знала, что не могла позволить себе хныкать, но была на грани. После того как ее надул этот мерзавец Сэм Шилдз, у нее не было намерения упускать Марти. Она знала правило выживания в Голливуде – «спи с тем, кто главнее». Только тот, у кого было столько власти, сколько у Марти, мог позволить спать с теми, кто стоял ниже. Они с Сэмом, пробиваясь наверх, нуждались в более могущественных партнерах, таких, как Крайстал Плинем и Марти Ди Геннаро. Чего ей не нужно было, так это конкуренции со стороны этой амазонки.

– Почему я не знакомлю вас? – Марти встал, протянул руку Полу и все время смотрел на молодую женщину, которая кого-то ему напоминала. – Пол, я рад видеть тебя. Это Бетани Лейк, Пол Грассо. Это один из моих самых старых друзей.

Рукопожатие Пола было энергичным, он явно был в хорошем настроении – Марти Ди Геннаро, Лайла Кайл… Бетани… Лейк, правильно?

– Да, – сказала Бетани, но ее неудовольствие так и сквозило в кратком ответе. «Черт! Ну почему именно такая девка должна сидеть целый вечер напротив Марти? – спрашивала она себя. – Ну почему ей так не везет?»

Мэтр пододвинул стул для Лайлы напротив Марти, и она изящно на него опустилась.

– Я должна извиниться за то, что из-за меня Пол опоздал, мистер Ди Геннаро. – Она посмотрела на Бетани, потом на Марти и улыбнулась.

– Марти. Прошу называть меня просто Марти, Лайла. Очень мило с вашей стороны брать на себя ответственность за опоздание Пола. Хотя я так и знал, что он опоздает. – Улыбаясь Полу, он добавил: – Мы с Полом давно знаем друг друга.

Марти заметил, что Лайла внимательно всматривается в лицо Бетани, которая скованно замерла на банкетке.

– Бетани Лейк. Это не вы играли роль Леоры в «Хьюстоне» в прошлый сезон? – Бетани кивнула, немного агрессивно. – Вы вовремя ушли из этого шоу, – продолжала Лайла. – После этого сценарий стал совсем неинтересный.

Марти заметил, что Бетани немного отпустило, но не спускал глаз с Лайлы. По правде говоря, он просто не мог оторвать от нее глаз. Изящна, очень изящна, думал он. Все знали, что Бетани сделала жуткую глупость, бросив удачный телесериал ради серенького фильма, который не пошел. Ее агент и менеджер пытались отговорить ее, просили подождать годик. По она и слушать ничего не хотела. Типичный случай, когда разевают рот на кусок, который не могут проглотить. Бетани была не готова, и это практически погубило всю ее карьеру. Если только он не предоставит ей еще один шанс. Глядя на божественную золотую головку, он подозревал, что Лайла тоже знала об этом. Марти с трудом заговорил:

– Я заказал калифорнийский «Мерлот», если никто не возражает, – сказал он, когда официант разливал вино.

Лайла прикрыла рукой свой бокал.

– По правде говоря, я предпочитаю «Манхеттен», если вас не затруднит. – Она повернулась к официанту и сказала: «До верха и смешать», – потом опустила глаза и щелчком раскрыла сумочку. Марти сделал знак официанту, потом заметил сигарету, которую Лайла поднесла к изогнутым губам длинными пальцами левой руки. Он тут же протянул ей свою зажигалку «Данхилл», которую доставал в очень редких случаях, и опередил официанта в борьбе за сигарету Лайлы.

Она глубоко затянулась, сигарету держала в поднятой кверху руке, придерживая локоть другой. Где он видел этот жест? Господи, это сведет его с ума! Она подняла лицо кверху и медленно выпустила длинную струю белого дыма, потом опустила голову и обронила, ни к кому не обращаясь:

– Надеюсь вы не будете возражать, если я курю?

Он знал ее, он был уверен, что знал. Ему были знакомы ее жесты, ее голос. Это в самом деле сводило с ума, с одной стороны, он как будто знал ее раньше, с другой – он никогда ее не видел. И если видел, то как он мог забыть ее? Ему очень не хотелось прибегать к заезженной фразе, но он ничего не мог поделать.

– Я где-то, кажется, вас видел, – сказал Марти. – Не встречались ли мы раньше? Вы кажетесь мне очень знакомой.

Бетани с бокалом вина у губ, подавилась, поставила свой бокал, чуть не пролив его, и стала откашливаться, чтобы прочистить горло.

– Слишком крепко? – спросил Пол, и постучал ее по спине. Лайла улыбнулась, подняла свои дивные брови в ответ на вопрос Марти, это движение говорило само за себя.

– В школе для девочек у Вестлэйка? – спросила она. И отвернулась, как будто ей было скучно. – К сожалению, я должна сказать «нет». Мы никогда не встречались. – Но прибавила, снова посмотрев на него, как будто она чуть не позабыла о правилах приличия: – Очень мило, что вы спросили об этом. – «О Господи», устало подумал Марти. Он смотрел, как она потягивает свой коктейль, держа бокал за ножку. Это удлиняло ее пальцы, и он почувствовал жар при мысли о том, что еще может обхватывать ее рука. Но он все еще пребывал в полном тумане.

– Вы где-нибудь играете? Я уверен, что где-то вас видел. – Она была очень знакома ему… и все же своеобразна.

– Единственное, чем я не хочу заниматься, так это быть актрисой. Мама пыталась заставить меня, но я…

– Эй, мы договорились об этом сегодня не говорить, – напомнил Пол Марти. Он стал изучать меню. – Итак, Бет, чего бы ты хотела?

Бетани только на секунду отвернулась от Марти и Лайлы. Она понимала, что не может себе этого позволить. Марти еще несколько минут изучающим взглядом всматривался в Лайлу, не обращая внимания ни на Пола, ни на Бетани.

– А чем занималась ваша мама, Лайла?

– В каком смысле? – промурлыкала она.

Он засмеялся. Ему нравилась эта женщина, и он видел, что рядом с ней и Пол стал почти как прежний. Только Бетани в этот вечер было не по себе. Она почти не поддерживала разговор. Что же, подумал он, почти сочувствуя ей, она теряла шанс, который бывает раз в жизни. Любой на ее месте был бы не в себе.

Марти улыбнулся Лайле и перебросил мячик беседы через сетку.

– В смысле свободы, погони за счастьем. И в смысле чековой книжки – или она сразу родилась богатой?

– Она родилась бедной, но стала богатой. А я родилась богатой и намерена такой и оставаться. Но я еще не придумала, что для этого мне следует делать. У мамы был талант. А я просто похожа на нее. – Движением головы она сделала знак официанту, чтобы он наполнил ее бокал.

Марти обалдел от того, что ему был знаком этот жест – вычурный, почти театральный, и все же такой естественный. Лайла взглянула на него.

– А вы родились бедным и стали богатым, и Пол родился бедным и стал богатым, потом опять бедным, и снова богатым, – сказала она, легонько толкая Пола в бок. Она рассмеялась низким мурлыкающим смешком.

– Ты бы смогла играть, Лайла, я всегда тебе об этом говорил, – сказал Пол. – Твоя мать тоже не во всем всегда действовала правильно, помнишь? Уж я-то знаю. А ты точно такая же. Даже когда она была совершенно на мели, мне было гораздо труднее заставить ее взять роль, чем заставить продюсера взять ее на роль.

Тогда и пролился свет. Конечно! Сходство было не только с матерью, но и с ее легендарным отцом, слишком красивым для мужчины. Марти улыбнулся, поставил бокал на стол и сказал:

– Дочь Терезы О'Доннел. – Он был почти смущен. Все было бы гораздо легче, если бы Лайла не делала из этого тайны. Она явно не подходила к распространенному типу дочки, у которой «мама звезда».

– Я бы предпочла, чтобы люди говорили, что она мать Лайлы Кайл, но все никак не придумаю, как этого добиться. Во всяком случае, я также дочь Керри Кайла, – обведя глазами стол, она сказала, ни к кому определенному не обращаясь. – Я умираю с голода. Может, кто-нибудь зарежет для меня жирного теленка?

– «Дни и рыцари», тысяча девятьсот сорок девятый, – сказал Марти. Это была реплика из первого фильма Терезы. Она играла в нем водевильную танцовщицу.

– Тысяча девятьсот сорок восьмой, – поправила Лайла. – Но откуда вы знаете? Этот фильм немного устарел для такого современного человека, как вы. – Он увидел удивление на лице Лайлы.

– Он был снят в сорок восьмом, но вышел только в сорок девятом.

– Ну, что б мне провалиться, – сказала Лайла, явно под впечатлением.

– И по-моему, именно снимаясь в этом фильме, она впервые встретилась с Керри Кайлом. – Он увидел, как Лайла откинулась на спинку стула, изумляясь все больше. Раскрыв меню, он просмотрел его и сказал: – Боюсь, что телята кончились, дорогая. Может, подойдет барашек?

Восторженное восклицание Лайлы доставило ему удовольствие. Он знал не только слова Терезы, но и ответы Керри Кайла. Лайла перегнулась через стол, взяла его лицо в обе руки и поцеловала в лоб. Кожа в том месте, где она коснулась ее губами, загорелась.

– О, спасибо! – воскликнула она. Бетани издала звук, похожий, как показалось Марти, на фырканье.

– Всякий раз, как этот фильм показывали по телевизору, я старалась не пропустить его, – говорила Лайла. – Так я познакомилась со своим отцом. Он умер, когда я еще была маленькая. И я смотрела все фильмы мамы по многу раз. Я думаю, это помогало мне не скучать по ней, когда она бывала в отъезде. Но откуда вы знаете все эти слова?

Официант, который довольно долго тактично стоял у стола, наконец прочистил горло. Они сделали заказ, им принесли закуски, они ели и болтали. Вернее, они ели, а он болтал. Он вспомнил все фильмы в Голливуде и пятидесятых, и шестидесятых. Он сделал паузу, когда им принесли заказанные блюда.

– Печально, знаете ли, что эта эпоха прошла. Но я благодарен судьбе, что мне удалось сохранить оригиналы этих фильмов. – Он пожевал и подумал немного. – Тед Тэрнер, конечно, заслуживает порки хлыстом.

Пол, который никогда ничем, кроме игры, не интересовался – он играл в самых главных залах Вегаса (а как бы еще он так быстро сделал деньги), – спросил:

– А что такого тебе сделал Тед Тэрнер? Лайла возмутилась.

– Тед Тэрнер взял «Голубого мальчика» Гейнсборо и поменял цвет на зеленый.

– Ну и что? – пожал плечами Пол. Марти посмотрел на него с содроганием. Смотреть, как ест Пол, было все равно что смотреть фильм ужасов: хочешь закрыть глаза, а не можешь. Марти попытался объяснить:

– Знаешь, Лайла хотела сказать, что нельзя вносить изменения в произведения искусства, когда оно уже создано. Тэрнер берет сотни классических черно-белых лент и с помощью компьютера делает их цветными.

– Да, конечно, Марти, это ужасно. Но знаешь, ты не совсем меня убедил. Что-то последнее время меня не слишком тянет смотреть черно-белое кино.

Марти и Лайла рассмеялись. К ним поспешила присоединиться Бетани. Но ее смех звучал похоронным звоном, подумал Марти. Он чувствовал, как ей необходимо вступить в разговор.

– Так что же, Лайла, каково быть дочерью Терезы О'Доннел и Керри Кайла? – спросила Бетани. – Тебе наверное, дали особенное воспитание?

– Ну, если честно, когда я была маленькой, я не думала, что чем-то отличаюсь от других детей. А когда я подросла и стала учиться в школе, то у нас учились такие же дети, как я, знаете, мальчики Тори Спеллинга и Нельсона, дочь Кэри Гранта – так что и там я ничем не отличалась от остальных. – Марти смотрел, как Лайла разломила булочку и намазала маслом маленький кусочек.

– Когда я стала постарше, ничего не изменилось. Нет, неправда, к этому времени я стала читать о жизни иной, чем в голливудском гетто, но все равно, это казалось мне ненастоящим. Я думаю, меня слишком оберегали, – сказала она и откусила кусочек от булочки. – Но многое я принимала как само собой разумеющееся. Я могу вспомнить действительно интересные случаи. – Марти видел, как она оглядела стол, чтобы удостовериться, что всем интересно, что она рассказывает. – Однажды дядя Кэри переоделся Санта Клаусом у нас дома, и я сидела у него на коленях. Я сразу поняла, что это был Кэри Грант. Моя мама держала в доме все его фильмы, в каждом журнале были фотографии и статьи про Кэри Гранта. У него были серебряные волосы, он постарел, но все еще выглядел великолепно. И все равно я была разочарована, потому что мне хотелось настоящего Санта Клауса, а не старого актера. Я заплакала и сказала: «Ты не Санта Клаус, ты просто дядя Кэри». Я спрыгнула с его колен и ушла. Я тогда не понимала, почему все гости стали так громко смеяться.

Бетани сказала за всех:

– Кэри Грант приходил к вам домой играть для тебя Санта-Клауса? – Помолчав, она деланно рассмеялась, гортанным смехом и сказала: – Не рассказывай, Лайла, – и отпила немного из своего бокала.

Лайла смутилась, ее прозрачная белая кожа моментально вспыхнула. Ее красота не укрылась от профессионального взгляда Марти, большую часть вечера он смотрел на нее, как из объектива камеры. Она красивее своей матери, глаза унаследовала от отца, кожа у нее, как у Мерл Оберон, голос, как у Лорен Бэколл, а фигура, как у Анн-Маргарет, только она выше ростом. Ну и букет!

Лайла повела плечом. Элегантное движение.

– Так всегда получается, когда я рассказываю о детстве. Люди завидуют.

Бетани почему-то не рассмеялось.

– Завидуют? Я не завидую. Я просто не верю, Я просто не могу себе представить, что Кэри Грант приклеил бороду Санта Клауса и качает на колене пухлого ребенка из Беверли-Хиллз. Зачем ему все это?

– Затем, что он хотел переспать с моей матерью. А это было условием, – сказала Лайла. – Во всяком случае не слишком тяжелым. Когда один из ребят Манкиевича заперся в ванной, потребовалось организовать целое представление на лужайке, чтобы он оттуда вышел.

С этого момента Марта забыл о Бетани. Он не мог оторвать глаз от Лайлы. То, что он видел, было больше чем красота. У нее была стать, ум и – подсказывал ему инстинкт – талант. И лицо, которое можно снимать камерой и которое будет желанным в каждой американской гостиной. И в каждой спальне. У него промелькнула мысль, не сговорились ли они с Полом разыграть перед ним комедию с упирающейся невинностью. А если и да, то что с того? Селзник никогда не жаловался на то, что агент подсунул ему Вивьен Ли в ту ночь, когда начали снимать «Унесенных ветром». Марти мог воспользоваться удачей независимо от того, откуда она свалилась.

– Лайла, я думаю, Пол прав. Я бы посоветовал тебе серьезно подумать о съемках на телевидении.

– Но ТВ – это же халтура, – сказала она.

– Не тогда, когда за дело берусь я.

– Вы не имеете дело с телевидением.

– Сейчас имею. И собираюсь навсегда его изменить.

Марта смотрел, как Лайла, не отрывая глаз от его лица, положила вилку. Наконец она сказала:

– Вы не шутите, нет?

– Нет, не шучу. А если серьезно, то если вы позвоните мне завтра утром, я смогу кое-что вам предложить.

Лайла схватила горло рукой, закинула назад голову, позволив своим длинным рыжим волосам упасть водопадом на спинку стула. Казалось, она хотела найти слова на потолке «Спаго».

Пол Грассо, слишком долго сохранявший спокойствие, сказал:

– Ради Бога, Лайла, просто скажи: «Спасибо, мистер Ди Геннаро» и поцелуй меня в задницу за то, что я взял тебя на этот ужин.

Лайла с улыбкой сказала:

– Спасибо, Марта, подумаю об этом. – И обернулась к Полу Грассо. – Не слишком ли рано требовать поцелуев в задницу, Пол? В конце концов, я еще не съела десерт.

 

13

После вечеринки по поводу окончания работы над фильмом «Джек, Джилл и компромисс» Сэм Шилдз ехал со студии один. Он ликовал, поскольку понимал, что в законченном виде картина получилась удачной, и даже могла стать великой. Его охватило чувство, свойственное всем художникам, когда, оценивая свое творенье, они находят его удачным. Его слова обрели плоть, и эта плоть была прекрасна.

Конечно, труд потребовал определенной доли страданий и мук. И компромисса. Это, безусловно, требовалось для работы с названием «Джек, Джилл и компромисс», говорил он самому себе. В конце концов, вся жизнь – это компромисс. Не эту ли мысль старался он выразить? И попытку прожить жизнь?

На какой-то миг, но только лишь на миг, он подумал о перевоплощенной в роль Джилл Мери Джейн Морган. Просматривая эпизод с ее участием и созданным ею образом, снова и снова он вспоминал ее. Были времена в Нью-Йорке, когда он чувствовал, что ее лицо, ее простое пухленькое лицо, буквально озаряло сцену. Да, ему удалось добиться хорошей игры от Крайстал Плинем. Это была не такая напряженная и прочувствованная игра, как у Мери Джейн, но она была сносной. Крайстал никогда не работала в качестве актрисы сцены; это только теперь, когда ей было уже за тридцать и она сыграла целый ряд ролей инженю в картинах, ей захотелось попробовать себя на сцене. И Сэм с гордостью заметил про себя, что это он создал ее.

Выведя свой «БМВ» на скоростную линию, он с удовольствием улыбнулся. Даже сейчас, столько месяцев спустя, когда он готовился стать преуспевающим директором, он удивлялся на самого себя: он – Сэм Шилдз, спал с кинозвездой Крайстал Плинем.

Да, надо признать, какой восторг охватывал его, когда он всматривался в ее совершенные и утонченные черты, занимаясь любовью. Это было то же лицо, какое он уже видел в экстазе на экране, когда ее любили звезды, такие, как Мел Гибсон, Уоррен Битти, Кэвин Костнер. Теперь же это был он сам и в реальной жизни. Ее шелковистая кожа, ее совершенной формы грудь, ее длинные ноги – все это для него. Это, безусловно, усиливало наслаждение, осознание того, что она, возможно, одна из самых желанных звезд во все стране, а может быть, даже в целом мире. И он владел ею.

Он владел ею и ее образом в отснятой пленке. Бессмертие, заключенное в слово. Многое еще необходимо было сделать. Многому научиться. Предстояло редактирование материала, кое-что необходимо было порезать и, наконец, склеив все окончательно, озвучить. Даже кредитные карточки подготовить. А без участия состава съемочной группы легче будет обучиться очередным хитростям ремесла. С этого момента и до выпуска ленты он и горстка профессионалов будут работать без свидетелей их ошибок или возможных глупых вопросов, которые могут возникнуть. А затем – момент выпуска. Он мельком взглянул в зеркало заднего обзора и увидел в нем отражение своего лица с улыбкой, все еще хранившей следы триумфа. Ну что ж, почему бы и нет? У него получилось, и он был почти уверен, что снимет еще в качестве директора. На какой-то миг он ощутил дрожь возбуждения, которая могла испортить ему день: он пока не чувствовал ничего, чтобы можно было продать, вдохновившись и создав это новое.

Но это не должно беспокоить его: в самом деле он и слова не написал с той поры, как появился в Лос-Анджелесе. Однако мысль о завершении фильма и удалении затем в спокойный уголок дома, который он арендовал, чтобы целый год в одиночестве заниматься писаниной, тоже его не радовала. Да, но этот мост он пересечет потом. А пока, надо готовиться к триумфу.

Пришлось признать, что часть удовольствия будет состоять в показе фильма своим матери и отцу. Они никогда особенно не интересовались его сценической карьерой: для них театральный успех означал Бродвей. Теперь они находились под впечатлением. Он пригласил их прилететь из Флориды на неделю в период съемок. Они остановились тогда в его доме на Лорель Кэньон, плавали в его бассейне, приходили на студию, наблюдали, как он работает в качестве директора по озвучиванию. Его мать, совершенная и безупречная как никогда, несмотря на свой возраст и действие спиртного, была все еще почти красива и спокойно все перенесла. Он жаждал немного тепла, какого-то знака одобрения: объятия, поцелуя или любящего взгляда. Наконец, уже в аэропорту, его мать взглянула на него глазами полными слез и дрожащим голосом произнесла: «Ты не такой, как твой отец». Это едва ли было объятие, но Сэм воспринял слова как благословение.

Отец взял его руку в свою и так, чтобы не слышала мать, просто одобрил льняной костюм сына, солнце Лос-Анджелеса, пальмы и лимузин, на котором они прибыли в аэропорт, он сказал: «Не возгордись». Это не было подтверждением его уверенности в себе, а просто своего рода одобрением.

Ну, уж если что и было, чего Сэм не собирался делать, так это не возноситься. Смешное дело: чем выше поднимался он из забвения, попадая в солнечный свет успеха Лос-Анджелеса, тем более росла и крепла в нем решимость не отступать ни на шаг назад. Он жаждал не только успеха, но и всех внешних атрибутов: ему нужен был соответствующий столик в зале «Поло», счет в банке Мортон, и чтобы люди моментально отзывались на его приглашения. О деньгах он беспокоился мало – это было хорошо, но он жаждал власти и всего, что сопутствовало ей.

Теперь Сэм ехал по извилистой дороге к месту Лорель Кэньон. Подъездной путь к его дому был скрыт жестким подлеском и сосновыми деревьями, которые отсюда смотрелись как естественный пейзаж. Дом его был небольшим, но отличался качеством: снаружи он был из необожженного кирпича кремового цвета, а внутри декорирован в стиле Санта-Фэ, укомплектован предметами индейских ремесел, цветными коврами и шалями, керамической утварью. Возле выложенных плиткой террас и бассейна расположены были огромные кадки с растениями и даже рос камыш. Сейчас он прошел мимо них, вошел в гостиную через стеклянные двери; из нее открывался вид на бассейн с голубой водой, и, сняв пиджак, бросил его на диван. Как обычно, он направился к бару, но задержался, чтобы включить автоответчик. Прослушивая запись, он налил себе «Абсолют», бросил несколько кусочков льда и сел, чтобы насладиться любимым занятием: напитком в одиночестве и записями, оставленными для него.

Лента прокрутилась, издав напоследок свои привычные гудки и скрипящие звуки. Затем переключилась на прокручивание записи. «Привет, Сэм. Мне дали роль в работе Марта Ди Геннаро, но у меня тут заминка, и я бы хотела воспользоваться твоим именем, можно? Послушай, позвони-ка мне…»

Сэм с помощью дистанционного управления прокрутил запись вперед, чтобы услышать следующее сообщение. С этим он уже давно покончил и за версту чуял грядущее сборище. Ну, а что, если это была правда? Сэм с уважением относился к Марта Ди Геннаро, большим, чем к любому другому американскому режиссеру. Ну, а Бетани знала об этом и этим пользовалась. Это было омерзительно. Лучше забыть.

«Контора Эйприл Айронз. Позвоните, пожалуйста, ей вечером, в семь часов…»

Сэм было набрал ее телефон. Он собирался провести этот вечер с Крайстал, отмечая завершение его работы, но он мог позвонить Эйприл по дороге.

«Сэм, это Молли. Я давно не говорила с тобой, просто хотелось узнать, как ты, и, может, ты случайно что-нибудь слышал о Мери Джейн…»

Сэм вздохнул и прокрутил остаток этого сообщения. Черт с ней. Молли и Чак были утомительны и вечно навязывали чувство вины за то, что он их оставил, и служили ему напоминанием о том, какой ничтожной была его жизнь однажды.

Еще один звонок. «Сэм. Это Крайстал. Я сегодня, боюсь, не смогу. В другой раз как-нибудь».

На какое-то мгновение он почувствовал наплыв разочарования. Это было разочарование и что-то еще. Был ли это страх? Но у Крайстал была тяжелая жизнь: у нее был ребенок, был муж. Она уже и прежде внезапно отменяла встречи. Однако он все же заново прокрутил запись.

«Сэм. Это Крайстал. Я сегодня, боюсь, не смогу. В другой раз как-нибудь».

Он почувствовал себя неуютно. В конце концов, он разбирался в диалогах. Он, слава Богу, был сценаристом. Что-то в этой записи было. Слишком официально, чересчур. А это «в другой раз как-нибудь» звучало и вовсе небрежно. Он снова прокрутил запись. Черт возьми, это не было простым его воображением. Он видел, что-то произошло. У него было развитое чувство интуиции. Оно способствовало тому, что он стал хорошим директором. Он поднял трубку телефона и набрал номер Крайстал. Ответила ее напарница и пыталась отделаться от него, но, наконец, ему удалось заставить Ингу соединить их.

– Крайстал, я о вечере, – начал он быстро. – Только что звонила Эйприл, мне необходимо поехать к ней. Могли бы мы отменить или, может, ты приедешь позже?

– Разве ты не получил мое сообщение?

– Нет. Я только что вошел.

– Ну, так я сказала, что не смогу.

– Отлично. Это удобно. Позвоню завтра. Последовала пауза.

– Не думаю, Сэм, что это хорошая мысль.

Он почувствовал, как увлажняются его ладони, от этого трубка стала выскальзывать из рук. На краткий безумный миг перед ним предстало лицо его матери, словно вспышка, в тот момент, когда они прощались тогда в аэропорту. Он буквально тряхнул головой, чтобы избавиться от этого образа; четкий голос Крайстал сказал:

– Слушай, Сэм, было здорово, но, мне кажется, все кончено, как по-твоему? – услышал он ее слова. – Я хочу сказать, глупо все время ходить вокруг да около, верно?

Во рту у него пересохло, ладони увлажнились, но он собрался и спокойно, даже с прохладцей, задал ей вопрос:

– Вот так, все просто, Крайстал?

– Ну, – пояснила она, – в конце концов, съемки кончились. Материал готов, Сэм, так?

 

14

Лайла проснулась рано утром, вчера она подписала контракт на роль Кримсон одновременно с участием в сделке с известной фирмой «Фландерс Косметикс». Ее изображение вместе с двумя другими такими же занимало целую третью страницу издания «Дейли Вэрайети», а Арми Арчед набросал заметку. Она налила себе стакан апельсинового сока и, взяв беспроводный телефон, перенесла его на веранду. Деньги от косметической фирмы были бы очень кстати. Конечно, она и минуты не собиралась пользоваться этой дешевой чепухой, ну так что же? Зато у нее будет приличная машина, новые наряды и собственное жилье. Плюс она начнет, наконец, отдавать долги. И она знала, с кого начать. Она набрала номер. «Ару Сагарьяна, пожалуйста. Это Лайла Кайл».

После паузы Лайла сказала:

– Я знаю, что сказал Ара, мисс Бредли. Но если вы сообщите ему, что я звоню, чтобы принять решение о репрезентации, думаю, он поговорит со мной. Нет, я подожду.

Лайле не пришлось ждать долго.

– Доброе утро, Лайла. Я немного удивлен, не ожидал снова тебя услышать.

– Я слишком злоупотребляю вашим доверием, мистер Сагарьян, простите мне это. Но я хотела бы, чтобы вы это решили. Я не буду просить вас об одолжении, мне нужен лишь ваш совет. Вам известно, что я получила роль у Марта Ди Геннаро в его новом ТВ-шоу? Так вот, я почти уже подписала контракт с Саем Ортисом, но я надеялась получить прежде ваше одобрение. Это правильно, что я решила?

Лайла слушала, как дышал на другом конце Ара. Пауза была долгой. Попадется ли он на удочку?

– Ты мне ничего не должна, Лайла. Это шоу-бизнес. Просто я рад за тебя, рад, что получила эту роль, что у тебя такой престижный представитель в лице мистера Ортиса.

– Вы настоящий джентльмен, Ара. – Она лишь оттягивала момент.

Он клюнул и задал вопрос. Она улыбнулась.

– Нет, еще не подписала с Саем.

– Лайла, это очень важный шаг. Разреши пригласить тебя пообедать сегодня, знаешь, чтобы извиниться за то, что я так обошелся с тобой. Устроит тебя зал «Поло» в час?

– Отлично. Тогда до встречи, – сказала она и, улыбаясь, повесила трубку.

Годами зал «Поло» был местом деловых завтраков и обедов. Но когда гостиница «Беверли-Хиллз» закрылась на ремонт, многие его покинули, даже после того, как она возобновила работу, обновленная.

Ара Сагарьян остался. Ара гордился своей преданностью всему отличному.

Ара сидел за когда-то самым желанным для всех угловым столиком, когда в десять минут второго появилась Лайла. Он с большим трудом поднялся, чтобы поприветствовать ее, и Лайла грациозно поцеловала его во впалую щеку.

– Благодарю за приглашение, Ара. Я боялась, что оттолкнула вас от себя. – Она наклонилась к нему. – Я не могла этого перенести. Я такого высокого мнения о вас.

Ара улыбнулся. Но он сгорал от любопытства, и ему было не до болтовни:

– Лайла, как ты добилась того, что Марта Ди Геннаро дал тебе роль в своей новой серии?

Она откинула голову и засмеялась. – Так уж вышло, Ара, – сказала она.

Через минуту Ара смеялся вместе с ней.

– Похоже, что ты хорошо справляешься со всем самостоятельно. Едва ли тебе нужен представитель.

– Да, но кроме этого, многое еще предстоит сделать… Я уверена, что гвоздем программы будут серии Марта, это привлечет дополнительную поддержку, последуют сделки с кино, лицензирования – это же миллионы. Мне говорили. Это не просто новые серии, Ара. Это могло бы стать целой индустрией. И уже есть вкладчики. Мне нужен кто-то, на кого я могла бы положиться. Кто-то, в ком я была бы уверена, что он действует в моих интересах. Это так, как вы поступили в отношении моей матери. – Лайла опустила глаза. – Ара, Сай Ортис такой человек?

Он протянул свою ручищу и взял ее руку.

– Я бы побоялся сказать тебе «да», дорогая, – сказал он. Лайла заморгала.

– Я этого боялась! Знаете, мне не понравилось сначала, как вы обошлись со мной, но когда я пришла в себя, ну, в общем, я ценю верность вашу по отношению к моей матери. Даже когда она уже не приносит вам столько денег, вы все еще на стороне своего клиента. – Лайла посмотрела прямо в глаза Аре и добавила: – Мне это по душе.

Лайла смотрела, как поудобнее Ара усаживался на своем стуле. Он взял безупречно чистую льняную салфетку и деликатно приложил ее к губам, стирая крошки. Очередь была за ним, и она видела, что он это понимает.

– Не уверен, что подобное можно ожидать от Сая Ортиса, – с нежностью сказал он. – Но ты говоришь, что еще не подписывала с ним контракт?

– Еще нет, – открыто сказала Лайла и принялась за салат.

– Тогда… – нерешительно сказал Ара. Лайла продолжала молчать. Она не хотела облегчить ему этот шаг.

– В общем… – снова начал Ара. Он облизнул губы. «Да, – подумала Лайла. – Да. Старый негодяй клюнет на это, он решится. Он и не так уж стар и болен, чтобы пройти мимо. Когда это было в последний раз, чтобы ему предложили сделку с молодым горячим талантом?» – Поскольку с Саем Ортисом ты ничего еще не заключила, самое время поговорить о наших взаимоотношениях. – Ара окунул ложку в свой суп и дрожащей рукой поднес ее ко рту.

– Давай разберемся, как ты говоришь, уже есть поддержка, есть планы будущих картин. Начнем зондировать почву, искать что-нибудь, чем занять тебя. Потом пойдут контракты, контракты, контракты. О, список бесконечный. Между прочим, кто-нибудь читал уже твой контракт с Марта? Там должны быть указаны все условия. Есть несколько таких ситуаций-оговорок, которые невозможно учесть, если только это не человек с многолетним опытом, прошедший через все это.

– Кто-то вроде вас? – спросила Лайла, ради того, чтобы проверить, крепко ли он сел на крючок, и затем начать тянуть.

– Да не кто-то вроде меня, а я сам, дорогая. Я! – сказал Ара и промокнул уголок рта салфеткой.

– Но я думала, моя мать будет против. Она придет в ярость, – сказала Лайла.

– Я улажу с Терезой, – сказал ей Ара. – В конце концов, она уже не столь активна сейчас, конфликта не будет.

– Боюсь, что все завершится словами «я, или она», Ара, – сказала Лайла и почувствовала приятное чувство упоения. – Неужели все настолько…

– Тереза никогда не будет так глупа, чтобы управлять мною.

– Я не о Терезе говорю, Ара. Речь идет обо мне. Если вы собираетесь стать моим агентом, придется бросить Терезу О'Доннел.

Ара положил ложку и прикоснулся ко рту своей салфеткой. Он с удивлением смотрел на Лайлу. На какой-то чудовищный миг ей показалось, что он ускользает от нее. Но наживка была очень жирной, а крючок уже слишком глубоко сидел. Ара, старая акула, уже почувствовал запах свежей крови в воде. Лайла едва не засмеялась вслух, видя, как он борется и затем сдается.

– Понимаю, Лайла. Конечно, я сделаю все как можно тактичней. Лайла подарила Аре блестящую улыбку, затем повернулась на стуле и подозвала находившегося рядом официанта. – Принесите телефон для мистера Сагарьяна.

Лайла продолжала смотреть на него, когда был принесен телефон и помещен справа от него.

– Меня деликатность особенно не волнует, Ара, больше волнует время. Мне бы хотелось увидеть проявление преданности. Именно теперь, Ара. Позвоните ей сейчас. Номер ее вы знаете.

Ара, почти загипнотизированный, смотрел на Лайлу; он поднял трубку, набрал номер, затем полез в карман и вынул еще один безупречно чистый платок, чтобы приложить его к уголку рта. Наконец он отвел глаза. Увидела ли она стыд в них? Лайла отклонилась назад и стала слушать, все еще сохраняя на лице улыбку. «Пожалуйста, Терезу», – почти прошептал он, а Лайла представила себе, как Эстрелла идет к своей хозяйке с телефоном. Лайла слушала сторону Ары, будто чудесный сон наблюдала. Это было так сладко, слаще, чем популярный в «Поло» мусс из белого шоколада.

Когда Ара закончил и повесил трубку, Лайла нагнулась над ним и потрепала его за щеку.

– Ну вот, с этим покончено, – с удовлетворением сказала она. – Что вам хотелось бы на десерт?

 

15

Это была мышиная возня, так думал Сай Ортис, выезжая из каньона. Тут были разные мыши всех мастей. По этому поводу у Сая была наготове целая теория. Он поделил всех на группы: их было всего три.

К первой группе относились обычные люди, их было большинство – те, кто работал с девяти до пяти, занимаясь скучным делом, страховые агенты, официанты и официантки, продавцы «IВМ», работники красильных и иных мастерских – все относились к этой неприметной массе людей, они были потребителями продукции, которую производила машина, создававшая для них мечту, машина, придуманная, в том числе, и Ортисом. Эти люди смотрели на своих больших и малых экранах, как сбываются мечты или осуществляются кошмары других людей, когда они сами живут своей скучной жизнью и не способны даже самостоятельно мечтать. Их в Голливуде называли «перелетными» – это массы между берегами.

Таланты – другая группа, – принадлежали к числу клиентов Ортиса. Это были особые люди, которые могли мечтать так, что завораживали обычных. Так много обычных и так мало талантов. Боже, как это скучно, когда слышишь от большинства: «Мне ночью приснился прелюбопытнейший сон». Только таланты с их экстравагантностью, экзотичностью и их представлениями были на самом деле интересны. Ортис работал с самыми необычными людьми в мире. С писателями, создавшими великие мечты, актерами и актрисами, похожими на эти великие мечты, и директорами, которые могли, соединив это воедино, воплотить великие мечты.

Да, иногда с ними, с этими талантами приходилось трудно, они могли пристраститься к кокаину, могли погрязнуть в долгах, у них возникали семейные проблемы, да, но они производили. Сай знал к ним подход. Но он ничего не мог поделать с обычными людьми.

Но больше всего неприятностей доставляли ему те, кто относился к средней группе. Это были люди, считавшие себя талантами, они были примитивны и мучали до те пор, пока их не сбросишь, как ненужную шелуху. Самой большой заботой Сая было избавиться от того, кого он по ошибке принимал за талант, а самым жутким для него кошмаром был недооцененный ошибочно талант и его месть. Теперь его беспокоил Морелли. Типичный середнячок. Дошел до определенной степени, не вышло, сошел с дистанции. Так почему бы не заползти в свою дыру, из которой выполз? Вместо этого пристает, донимает Сая своими звонками и дурацкими письмами и засадами вне пределов конторы. Он и подобные ему.

Но Морелли все же не был такой проблемой. Сай был уверен, что этот человек – настоящий середнячок. Пока это ничтожество не добралось до пистолета, Сай может не реагировать на его мысли и слова и послать его к черту.

Иное дело Эйприл Айронз, вот она относилась к талантам. Большим талантам. Таким большим, что уже почти достигла международных студий, одна из последних больших талантов в мире кино. И вот Сай, к стыду своему и печали, не отличил ее от середняка. Он плохо обошелся с ней, отдав на откуп Марти Ди Геннаро, но в те времена можно было спокойно отослать ее и продолжать себе жить, однако ведьма этого не забыла. Боже, но тогда откуда ему знать, чем это чревато?

Итак, хотя он и будет ставить последнюю картину с участием Крайстал Плинем, созданную Эйприл, он знал, что окажется в грязном болоте. И это несмотря на то, что он был агентом Крайстал и, он напомнил себе, самым могущественным человеком за пределами сцены во всем Голливуде. Все дело в том, что Эйприл была всемогуща тоже, и эта ведьма ничего не прощала и не забывала. Конечно, Сай тоже. Но он был во власти своих талантов. Такова была тяжкая доля агента. И этот Марти перешел ему дорогу, его человек, гениальный директор, теперь он не только готовил новую телепрограмму, но оторвался и нанимал одну из тех ведьмочек для этой чертовой затеи, даже не посоветовавшись с ним. Последняя находка Марти, как он слышал, была представлена уже ему старой стрекозой Арой Сагарьяном. Ара представлял раньше ее мать. Теперь Сай ничего уже не мог поделать, только кусать себе локти. Он потянулся за ингалятором, лежавшим рядом. Уж он заставит отплатить за все Мильтона Глика. Допустим, Мильт привел эту блондинку и они ее впутали, но сам Марти нашел другую актрису, ту, в Нью-Йорке. Сай безусловно должен был подписать контракт с ней: два из трех обеспечили бы ему большинство, если не полное единство, о котором он мечтал.

Ну, хоть Глик пробился с этой девственницей. С ней, как видно, было и будет все очень легко. Здесь подпиши, сделай это, туда подвинься, улыбнись. Но почему нельзя, чтобы всегда было так просто?

В его машине зазвонил телефон, он поморщился, потянулся и снял трубку. Боже, до чего он ненавидел говорить по телефону и одновременно вести машину. Это нервировало его и усиливало астму. Он вздохнул.

– Алло? – сказал он.

– Мистер Ортис? Майкл Маклейн на линии, – сказала его собственная секретарша. – Соединять?

– Да. – Последовали щелчки. Сай едва не наехал на бордюр на выходе к Бербэнку. Иисус!

– Мистер Ортис? На линии Майкл Маклейн. – На этот раз это была секретарша Майкла. Майкл заставлял ждать себя. Ну, да ладно, кончатся скоро и эти дни, если он справится с такой штучкой, как «Аккбар».

– Черт возьми, я знаю! Эй, старый испанский перец, как дела? – Сай резко повернул, чтобы не наскочить на «тойоту», которая едва не срезала его. Он чуть не выронил телефон, подхватил его, и попытался сделать вдох.

– Что случилось, Майк? – спросил он. Он знал, что Майкл ненавидел, когда его называли Майк.

– Слушай, я хотел узнать, что там с Рексом Аддисоном и сценарием, который мне понравился.

Сай вздохнул. Рекс Аддисон не собирался снимать Майкла в своей следующей картине, в своем боевике. Упаси Боже, Рексу было всего двадцать восемь. Он вырос на фильмах Майкла Маклейна. Для Рекса Майкл был старым перцем. А ерунду, в которой Майкл сам исполнял все трюки, охотно брали, но у Рекса был здравый смысл.

– Слушай, мне кажется, мы бы сделали это гораздо лучше, – сказал Сай. – У сценария нет стиля, нет изюминки.

– Черт с изюминкой. У Аддисона в последних трех были ножки. Я могу дать ему стиль.

– Черта с два. Слушай, Майк. У меня есть нечто получше, приятель. Я видел на неделе, это отлично.

– И кто там ведущий? – с подозрением спросил Майкл.

– Рикки Данн.

– Кто?

Майкл отлично знал, кто такой Рикки Данн. С его участием уже были сняты две картины, имевшие невероятный успех. Журнал «Пипл» присвоил ему титул «самого сексуального из всех живущих». Сай вовремя вступил, чтобы не дать возможность устроить истерику.

– Он подписался на роль архитектора в новой вещи Бенсона.

– Отлично. А я тот, кто покажет ему, как возводить небоскреб? К черту.

– Майкл, приходит час в карьере человека, когда он должен расширить…

– Я наибольшие сборы даю. Мое имя на заголовках, одно…

Сай знал, что это невозможно. Черт, возможно, Майкл тоже знал, что это невозможно. Хотя нельзя ничего предвидеть: это этих людей так велико, что они теряют ощущение действительности. Сай потянулся к ингалятору.

– Слушай, старче, почему ты хочешь пробиться таким путем? Мог бы заодно прихватить всех поклонников Рикки Данна.

Сай знал, что Рикки ни за что не сдался бы и не уступил свое первое место. К чему это? С другой стороны, Майкл вот уже три года не участвовал в боевиках. Он должен быть благодарен за такую возможность. Сай знал, как склонять его в этом направлении. Поскольку, если он сможет таким образом продать Майкла, он целое состояние сколотит себе в результате этой сделки – еще он представил Бенсона, своего клиента, и сценарий.

– Майк, – начал он убеждающим тоном, – это настоящая возможность. Боб Редфорд просил посмотреть сценарий.

– Слушай, не говори мне, что играть новичку вторую роль – это называется расширением. – Майкл кричал.

– Возьмем Пола Ньюмена, – снова начал Сай.

– Пол Ньюмен, ему уже почти семьдесят. Мне же сорок шесть.

– Майкл, тебе пятьдесят три, и все это знают, кроме тебя.

– Слушай, я по-прежнему играю как всегда хорошо. И любовь кручу не хуже. Даже лучше.

– Благодарю небо, мы этого не узнаем, – сказал Сай. Он резко нажал на тормоза, чуть не пробив своей головой ветровое стекло и едва не въехав в хвост впереди идущего «бенца». «Madre di Dios, дороги наводнены середняками!»

– Слушай, сделай одолжение. Подумай о картине Рикки Данна. Это то, что тебе надо сейчас.

– Иди к черту! – закричал Майкл и бросил трубку. Madre di Dios, неужели надо было доходить до этого? Майкл в последнее время сдал, он начал стареть, но он все еще был необходим, он нужен был Саю как клиент, по крайней мере еще год или два. Сай почувствовал нехватку воздуха и снова потянулся через сидение за ингалятором. Ну, хорошо, допустил он. Он расстроен. Обычно такие вещи его не волновали. В конце концов, он уже достиг высот. Он был непревзойденным составителем сделок, славился на весь Голливуд. Возможно, Эйприл Айронз и была могущественной и даже заметно, но она не входила в его лигу. Никто не входил. Еще в двадцатые Индустрией заправляли такие люди, как Лески и Мейер: это были шефы, хозяева и султаны студий, они держали во власти жизнь и смерть на экране через своих исполнителей. Затем, во второй половине сороковых, все стало меняться. Становились независимыми звезды, система студий начала распадаться. Но ни одна звезда, какой бы известной она ни была, не обладала сверхмиллионной властью. Уорнер и Мейер удержались лишь потому, что управляли дюжинами их, и никакие студии не осилили бы содержание дюжины крупных звезд.

Но агенты звездам не платят. Это они оплачиваются звездами. Такая постановка была отличной. Чем более крупный талант представишь, тем большей властью будешь обладать и тем больше сделаешь денег. Так появилась целая серия агентов. В сороковые ими были Лю Вассерман и Леланд Хэйворд, в пятидесятые и шестидесятые – Лю Вассерман и Ара Сагарьян; в семидесятые – Лю Вассерман и Сю Менджерс; в восьмидесятые – Майк Овиц. Теперь, с улыбкой подумал Сай, кладя на место ингалятор, теперь – это я. Очередной Лю Вассерман.

Он убеждал себя, что должен быть счастливым. Более чем. Богатым. Ведь у Сая Ортиса была тайна. Да у него их было много, но была одна лишь очень большая тайна. Он держал винный погребок, так говорила еще его бабушка.

Когда он был маленьким, бабушка воспитала его и пятерых его сестер. Тиа Мария, так звали ее все соседи, держала местный винный погребок, и все вокруг стремились к ней. Именно бабушка научила его большему, чем мог сам Уортон.

– Пепито, если б я была Рокфеллером, – говорила она, заглядывая глубоко в глаза Сая, – я была бы богаче Рокфеллера. Знаешь почему? – Он качал головой. – Потому что я содержала бы винный погребок.

Теперь Сай, почти как Рокфеллер богатый, сам стал владеть собственным погребком. Трудно было жить, торгуя телами, передавая их директорам и получая проценты, когда они при этом богатели. Да, когда получалось, то получалось много. Но с самого начала Сай понял, что, работая в этой индустрии, надо помнить и о погребке. Он так и делал. Он основал дутую корпорацию, точнее – две. Одна из них продавала сценарии – все раскупались дешево, в основном бесполезные – большинству звезд и их компаниям и студиям ничего не приносившие. Другая скупала права его клиентов за цену, равную одному доллару, и продавал за гораздо большую. Столкновение интересов? Возможно. Но очень, очень выгодно. И ему еще не попадалось ничего настолько прибыльного, как эта сделка с фирмой «Фландерс Косметикс». Девушки уже стремились заключить контракты, и тут необходимо было действовать, иначе все они были бы моментально распроданы.

Сай был уже в нескольких кварталах от своей конторы. Он плавно проехал на красный свет и свернул на широкую улицу. Он с облегчением вздохнул. Да, иногда было легко. По крайней мере с блондинкой, и сулило прибыль. Шарлин Смит. Это была видная девушка. Глик откуда-то достал ее.

Но еще оставалась постоянная борьба за то, чтобы не сорваться и удержаться на вершине. Сай горевал о том, что потерял рыженькую. Он пытался сделать глубокий вдох. Все постепенно. Сегодня надо было лишь подписать контракт с этой нью-йоркской актрисой Марти, убедить Майкла Маклейна сняться в фильме Рикки Данна и одолеть Эйприл Айронз. Ну, а после можно и подышать, если получится.

Джан сидела за столом напротив Сая Ортиса, глядя как он говорил по телефону. Ох, как ненавидела она всех этих негодяев. Торговцы плотью, думала она. Зло индустрии, но невольно признавала – зло необходимое. Ей не хотелось быть здесь. Но Марти советовал прийти к Ортису. А что советует Марти, Джан исполняет. Начать, завершить, чтобы ни сказал, сделает все. Ну, почти все.

– Это был Майкл Маклейн, – сказал он. Никаких извинений за то, что заставил ее долго ждать, поскольку одно имя уже служило оправданием. – Так на чем я остановился? – спросил он.

– Вы говорили, что вы могли для меня сделать, если бы были моим агентом. – Джан остановилась. – Позвольте спросить, как долго вы работали на Майкла Маклейна?

– С Майклом Маклейном, – поправил Сай. – Вероятно десять, двенадцать лет. А что?

– Значит, он пришел к вам, когда уже был большой звездой. Вы его не открывали, не создавали ему карьеру. Это было уже отлажено.

Она видела, как Сай поправил рукава под пиджаком от Армани. Хотя фирма Сая и носила название «Поиск ранних актерских дарований, Ltd», они обычно не обнаруживали новых звезд. Они выкачивали все, что можно, из уже состоявшихся. Некоторые говаривали, что Сай настаивал на названии фирмы, чтобы величать себя герцогом Ранним.

– Он работал, если вы хотели сказать. Но он не был богат, вот здесь я и появился. Он бы мог зарабатывать на жизнь и без меня, не поймите меня превратно. Но богатым? – Про себя Сай усмехнулся. «Да, это благодаря мне». Он посмотрел ей в глаза. – И я мог бы сделать то же для вас – можно звать тебя Джан? Богатой и знаменитой. – Он продолжал смотреть на нее и улыбался.

Джан знала, что он прав. Он действительно сделал Майкла богаче и известней. И многих других людей тоже. Разве не этого хотела и она.

– Деньги, конечно, очень важная вещь. Их достаточно, чтобы обрести независимость. Но слова? Ну, я бы хотела, чтобы у меня была репутация, как у актрисы, чтобы я могла сама выбирать себе роли, только те, что сама захочу. Это сделало бы меня счастливой.

– Хочешь сказать, как Мерил Стрип? – Была ли презрительной усмешка на губах Сая?

– Именно. Как Мерил Стрип, – сказала Джан.

Сай встал из-за стола, обошел его спереди и присел на край, сложив перед собой руки.

– Но только, Джан, никто до этой точки не доходит. Даже Мерил Стрип. Некоторые роли она сама выбирает, но, тем не менее, она выбрала роль в «Дьявольщине». Ты помнишь эту бомбу? А «Смерть ей к лицу»? Еще хуже. Теперь, для чего талантливой состоявшейся актрисе брать такую роль, рисковать кассовостью? – Сай наклонился вперед. – Позволь я поясню. – Тут он запнулся. – Агент – это не просто посредник для переговоров. Он должен помогать делать карьеру. Кто-то неправильно посоветовал Мерил, и какой бы ни была она талантливой, она все равно не распознает ценность картины, когда ее посмотрит. Такая, как Мерил, отскочит обратно. Но уже прыгнет не так высоко, как раньше.

Джан начинала понимать его точку зрения. Это было очень похоже на то, о чем говорил ей Марти, когда советовал пойти к Саю.

– Так вот где проявляется хороший агент? – спросила она, избавляя Сая от необходимости доказывать очевидное.

– Точно. И не просто хороший агент. А хороший бизнесмен. Кто-то, способный распознать хорошую картину, у кого достаточно знаний индустрии кино, чтобы знать, куда поместить, с кем и когда. И все это я могу. Этим я занимаюсь. Это то, что я делаю для Майкла Маклейна и для всех других. – Он провел рукой, указывая на ряд фотографий знаменитостей на стене. – И это я буду делать для тебя. Только слово скажи, – кончил он и развел руками, ожидая ответа Джан.

Джан была преданной актрисой, но она не была глупа. Отбросив прочь предрассудки, она протянула руку Саю.

– Договорились, – сказала она.

– На первой линии Майкл Маклейн, мистер Ортис, – сказала по селектору его секретарша.

На какой-то миг Сай держал руку на телефоне, не снимая ее. Черт, думал он, именно этого мне и не хватает. Ну, чего ему там надо? Хотя встреча с Джан Мур, в конце концов, прошла гладко и теперь у него был клиент, он был оплеван. Получение нового клиента всегда оставляло его в таком состоянии. А она скора. Стоит ее поприжать. К моменту, когда они уже пришли к завершению, она отодвинула его и всю прелесть торжества присвоила себе. Теперь этот Майкл будет доводить его. Он вздохнул и взял трубку.

– Майкл, ты звонишь, чтобы сообщить, что будешь играть у Рикки Данна, верно?

– Возможно. Я только подумал, мы еще не все обсудили, осталось кое-что. Идет?

Сай опустил голову на руку, почувствовав резкую усталость.

– Хочешь, чтобы я гадал, или сам скажешь?

– Девчонка моя. Не Данна. Моя. И мое имя под названием? Верно?

Теперь голова Сая полностью упала на руки. Этот тип добьет меня.

– Надо поговорить с его людьми.

– Ты и есть его люди! Короче, я иду под названием и получаю девчонку. Тогда и будем говорить.

– Майкл, это особый сценарий. Ты не будешь в нем главным героем-любовником, понимаешь? Мы не можем допустить, чтобы Оливье экрана занимался любовью с девятнадцатилетней. Это было бы нелепо. Твои поклонники ожидают от тебя чего-то более солидного.

Сай чувствовал приближение одышки. Теперь он ее ускорял.

– Знаешь, – продолжал он, – имя под заголовком обычно для того, кому достается девчонка. Но твое имя будет больше, много больше, чем его.

– Что ты имеешь в виду: нелепо? Я все время занимаюсь с девятнадцатилетними, Сай. Тебе это известно. Их у меня полно. Нелепо!

Сай чувствовал, что его прижимают. Обычно, как бы ни хотелось ему противиться, он был в состоянии управлять собой. Но не сегодня. Если бы эта ведьмочка Джан Мур тут не сидела и не давила на него, Сая Ортиса, чтобы сторговаться. Боже, двадцать лет в бизнесе, и эта выскочка сидит здесь и берет у него интервью. Но с Майклом требовалось терпение.

– Нелепо, когда разница в тридцать четыре года. Это будет равносильно сцене между Шоном Коннери и Дрю Берримор, Майкл.

– Я уже занимался с ней, – сказал Майкл.

«Боже мой, – подумал про себя Сай. – Неужели правда? Да кому, какое дело?»

– В самом деле? Потрясающе, Майкл. Думаешь, что можешь, с кем угодно, так?

Майкл рассмеялся.

– Давай поспорим, Майкл? Спорим, ты не сможешь это сделать со всеми тремя в новом ТВ-шоу Ди Геннаро. Все они еще дети – девятнадцать, двадцать, но спорим, что не сможешь?

– А когда я это сделаю? Что буду иметь?

– Гарантирую тебе имя под заголовком в этой картине.

– А если нет?… Майкл остановился.

– Эй, Майкл, в чем дело? В этом нет для тебя проблем, верно? Такие вопросы не для Майкла Маклейна?

– Хорошо, черт, идет. Всех троих.

– Вот и отлично! Но мне нужны доказательства, Майкл. А не истории о том, что было. Доказательства!

Сай повесил трубку. Если Майкл Маклейн собьет спесь с Джан, это ей пойдет на пользу. А если нет, ну, придется ему сниматься у Сая. Сай глубоко вдохнул впервые за этот день. Теперь он почувствовал себя лучше.

 

16

В Голливуде, как в аду Данте, тоже много кругов. И очень редко, если вообще это происходит, они пересекаются, разве что во время работы. Я – Лаура Ричи, играла в сценических постановках, постановках телевидения, на местности, и, поверьте мне, это единственное, что остается неизменным.

Технический персонал, операторы, звукооператоры, съемочные группы, световые оформители, всякие мальчики – все принадлежат к одному кругу. Еще есть выходящие за рамки: это еще не таланты, но подающие надежду. Они заняты в малых ролях, массовых сценах, на заднем плане, для цвета.

Еще есть звезды. На хорошем успешном ТВ-шоу все делается ради них, для них пишется сценарий, им угождают. Все угождают им.

Наконец, директор. Даже в тех шоу, где правят звезды, директор все равно стоит выше. Но, помните, это только высший круг ада. Ад же предполагает вобрать в себя сотни три людей и поместить их туда, куда следует, в чем следует, при соответствующей погоде и подобающем освещении, подходящем сценарии, хорошо исполненных ролях, чтобы все, что снимается или (простит Бог!) происходит «живьем», делалось согласно виденью директора. Такова, по крайней мере, теория. А при постановке «Трое на дороге» Марти Ди Геннаро собирался применить эту теорию. Он хотел создать шоу, великолепное шоу, которое вобрало бы все, на что способно телевидение. А чтобы это осуществить, необходимо было сосредоточиться на этом одном. Кажется, Ленфорд Уилсон сказал, что стиль – это не что иное, как сосредоточенность на одной вещи.

Марти уже был готов к тому, чтобы сделать хит. У него было первых три сценария, актерский состав и команда. Единственное, чего, пожалуй, не доставало, совсем чуть-чуть, так это сосредоточенности.

Поскольку с той поры, как он повстречал Лайлу Кайл, казалось, он не мог выбросить ее из головы.

Марти Ди Геннаро оглядел свой кипящий цех, лабораторию мечты. Даже теперь, когда его успех насчитывал почти двадцать лет, трудно было поверить, что все эти игрушки принадлежат ему. Смешной на вид, маленький итальянский мальчик, росший в Квинце, был слишком тщедушным, чтобы играть со своими крепкими соседями-сверстниками. Он ужасно учился в школе, ему не везло с девочками, в спорте, даже с руками не повезло. Когда мог, он убегал в безопасность темноты кинотеатров. Это был его рай, его дом, и было трудно поверить, что они дали ему эту жизнь, эту почти безупречную жизнь.

Успех, деньги, заносчивость, возможность самому снимать кино. Все невероятно счастливо. Только в его личной жизни не все было гладко. Поскольку трудно, почти невозможно было узнать, кто на самом деле его друзья. Даже Джоанн, в будущем его жена, что-то получала от него для своей выгоды, построив карьеру на его связях. Он позволял ей это, но когда он захотел ребенка и захотел, чтобы она оставалась дома с Максом, она оставила его.

Ну, а женщины, другие женщины, практически любая женщина – их было более чем достаточно. Они даже сами стремились к нему. Слишком. Несмотря на успех, свою власть, огромное богатство, связи, он знал, что оставался тем Марти Ди Геннаро, худеньким и смешным итальяшкой, не справлявшимся со своими руками. Он подозревал, что все эти женщины были разочарованы в нем, не получая того, чего ожидали. Любовь для него слишком часто была тягостна. А что касается многочисленных очаровашек, которых он стал привечать после того, как распался его брак, то он редко просил их вернуться и провести с ним ночь. Работа, работа, снова работа – все, что ему оставалось. Поскольку, как и тогда, в Квинце, единственным местом, где он чувствовал себя уютно, оставалось кино или сцена, то и теперь он не просто наблюдал за волшебством, а сам его творил.

Готов. Это было заключением Марти в шоу-бизнесе. Слово это было взято из последней строчки одного анекдота. Приходит к врачу больной на обследование. После долгого осмотра доктор, еврей такой, с акцентом, говорит: «Мистер, для мужчины вашего возраста вы в полном порядке. Сердце, легкие, кишка – все в отличном виде. Могли бы прожить еще сто лет!» Больной благодарит доктора, одевается, выходит за дверь и замертво падает из-за тромбоза прямо у порога. Доктор смотрит на тело, содрогается и произносит: «Готов».

Готов. В Голливуде диву давались на непрерывную цепь успехов Марти, все гадали, в чем секрет волшебства их приготовления. Марти знал секрет.

Никакого волшебного рецепта не было. Если банкирам хотелось верить в то, что это не было самой большой азартной игрой на Земле, это их воля. Но Марти знал, как опасна эта игра. И все же, какой бы опасной она ни была, он уже уставал от нее. Он всегда искал напряженности, теперь, будь то постановка очередной картины, получение еще одного Оскара или выигрыш – все начинало приедаться.

Вот тут-то он и подумал о ТВ. Широчайшее поле-целина. К этому выработалось отношение, как к чему-то посредственному, среднего уровня, ведь здесь все было таковым, даже ниже среднего. И все же это смотрели. И смотрели, и смотрели. Что, если он, самостоятельно, поможет одной из умирающих сетей-динозавров, у которых выбивают из-под ног почву МТВ, кабель и домашнее видео. Он мог превратиться в героя, но, что еще важнее, он добьется автономии, и его машина не будет доказывать права на свое существование при очередном появлении. Он мог часами работать над персонажами, тратя целые сезоны вместо минут, чтобы уложиться в драгоценные 120. Что, если сложить невиданное и никем доселе не проделанное? Идея заинтриговала его, и, когда он случайно наткнулся на копию «Трое в пути» этой женщины Грейс Вебер из Джерси, он знал, откуда начинать. Он купил ее, как песню, а теперь, впервые за многие годы, был в возбуждении от идеи проката. Но и испуган.

Он напомнил себе, что все, что ему необходимо, – это сосредоточиться. Сценарии у него были, был состав актеров, была команда. И все же он боялся. Поскольку, упади он в грязь лицом, все ревнивцы в городе (а все в этом городе были ревнивцами) отплясывали бы на его могиле.

Он напомнил себе, что у него было все для полного огромного успеха. И затем он напомнил себе о своем заклинании.

Готов. Джан и Пит прибыли на студию раздельно. Он был благодарен за работу и принял ее объяснение, что лучше не разглашать их связь, поскольку Марти – заинтересованное лицо.

«Но это ли настоящая причина?» – думала она. В возбуждении и нервной дрожи, она думала, что Пит может стать лишним для нее осложнением, и очень хотела бы не считать его таковым. Ее отношения с ним имели характер ЛЧН – лучше, чем ничего, но и немного больше. Он был горячим в темноте, благородным партнером в сексе, хорошим парнем, но не из тех, кто бы мог ее познать. В какой-то мере теперь эта связь делала ее более одинокой, чем когда она действительно была одна. Ведь как могла она объяснить то, что ощущала? Как такой молодой парень, как Пит, честный, чистый и простодушный, мог понять, что она испытывала? Этого она не могла ему объяснить. Если быть честной, то она и себе не могла объяснить. Столько разных чувств роилось в ней, возникая каждую минуту, она просто не успевала разобраться в них. Сейчас, в первый день, она знала, что ощутила. Это было одно чувство, сильное, глубокое и оставляющее металлический привкус на языке.

Никогда в жизни она еще так не боялась.

Шарлин вышла из вагончика, который служил ей гардеробной, и положила руку на спинку стула директора, сзади было написано ее имя; во второй руке она держала карманную Библию матери. До этого момента все для нее не имело реального смысла: контракт, публичные фотопробы, встречи с этими нужными людьми, даже гардеробная. Но это было настоящим. Она пыталась вспомнить, никогда еще ее имя не было напечатано, разве что написано ею самой. Как ей хотелось, чтобы Дин мог это видеть, но она не могла привести его сюда. Сколько расскажет всего она ему вечером.

– Мисс Смит, – сказал человек в наушниках. – Мистер Ди Геннаро хочет видеть вас на собрании съемочной группы.

До нее дошло, что обращаются к ней.

– О, я опаздываю? – спросила она, вскакивая.

– Нет, мисс Смит. Мисс Кайл не прибыла.

Шарлин осторожно пошла, стараясь перешагивать через кабель освещения и электроленту, боясь наступить и что-нибудь повредить. Было много шума, много людей с блокнотами и людей в наушниках, но они не слушали «Уокмен». Для нее все выглядело нелепо, но она была уверена, что это имело смысл для кого-то.

– Шарлин, – подходя к ней, сказал мистер Ди Геннаро. – Простите, что заставили вас ждать. Разрешите я вас представлю всем.

– О, ничего страшного. Я просто отсиживалась, как курочка, осматривалась кругом. Похоже на цирк, который я однажды видела дома.

Все происходит одновременно. Только в цирке, по крайней мере, кто-то всем управляет. – Она обернулась, чтобы взглянуть на тот хаос, который только что миновала. – Тут все знают, что надо делать? – спросила она.

Марти рассмеялся.

– Да, это моя забота. Я – директор, во многом как в цирке, – лучше мне хорошенько знать, что следует делать каждому, иначе быть мне в луже. Это Тэд Синглтон, он отвечает за особые трюки; это Дино – моя правая рука; и Боб Бертон из гардеробной; Джим Сперллмен – осветитель; коренастенький – мой помощник, Барри Тилден; с той стороны – Чарли Бредфорд, технический консультант из «Харли Дэвидсон»…

– О, мистер Ди Геннаро, пожалуйста! Дайте минуту перевести дыхание. Я даже не знаю, что у них за обязанности, поэтому, если не против, я просто постараюсь запомнить все имена пока. Ой, – со смехом сказала она. – Я даже не знаю, в чем заключается моя работа, но я здесь, чтобы учиться. – Я – Шарлин, – сказала она собравшимся и заняла место за столом. – Привет!

Интересно, почему еще нет Лайлы и Джан. Она уже с ними встречалась, конечно, но она немного побаивалась увидеть их снова сегодня. Они были действительно прекрасны. Боже, спрашивала она себя, как это меня выбрали, чтобы я была рядом с ними? Шарлин осмотрелась, увидела целое море лиц и улыбнулась. Ей было приятно видеть, что все они ответили ей взаимностью. Здесь, в Голливуде, все такие приятные, думалось Шарлин. Гораздо приятнее, чем в Бекерсфилде.

Джан Мур не было нужды приглашать на собрание по поводу открытия дважды. Она знала, что сегодняшнее первое впечатление было очень важным. Оно настроит Марти и остальных ведущих девушек, от этого будет зависеть то, как с ней будет обращаться команда, пока длится шоу. Марти уже был там и, Джан была уверена, все прочие отделы тоже, но на подобные собрания звезды обычно являются последними. Пока не звезды, поправила она себя. Джан стала думать о Шарлин Смит и Лайле Кайл. Она не видела ни одной из девушек с тех пор, как они встретились во время общей вечеринки, когда объявили об их приеме. Ей нравилась Шарлин, она инстинктивно чувствовала, что Шарлин ей не угроза. Лайла, боялась она, другой разговор. Но, может, стоит мне подождать, тогда увидим, сказала она себе, прежде чем делать какие-то выводы.

Собрание проходило на сцене 14 на Рейли. Марти Ди Геннаро встретил ее на полпути огромного пространства вроде ангара, взял под руку и подвел к столу. «Шарлин, вы знакомы с Джан Мур, вашей партнершей?» Затем он представил ее остальной команде, и Джан со всеми поздоровалась за руку. Она знала, что любое производство – усилие всей команды. И знала, в какой степени будет от них зависеть. Она могла быть одной из главных героинь, но если эти люди не будут хорошо справляться со своей работой, никто уже не будет смотреться хорошо. Там был Пит, он сидел позади Джима Берта, главного кинооператора. Он улыбнулся ей, но он был достаточно благоразумен, чтобы не делать большего.

Джан присоединилась к собранию.

– Привет, Шарлин, – сказала она, усаживаясь рядом с ней. – Как твои дела?

– Джан, – наклонилась Шарлин и прошептала, – вопрос не в том, как мои дела, а вопрос в том, что я делаю? И что я делаю здесь? Никому не говори, но мне кажется, что я сплю и все это мне снится.

Джан засмеялась и дотронулась до руки Шарлин. Да, ей Шарлин нравилась. Если только она сказала это от души. Но так или иначе, она была захватывающе прекрасна. Ей предстояло сыграть Кловер, техасску, а Джан – Кару из Нью-Йорка. Джан наблюдала, как Шарлин спокойно болтает с двумя осветителями. Словно знает их всю свою жизнь. Наверное, так и есть, подумала Джан. Они, наверное, тоже из Техаса. Одна надежда, чтобы она оставалась такой непосредственной, подумала Джан, затем рассмеялась про себя. Да, надежда должна быть толстой. Это Голливуд. Девушке понадобится нечто большее, чем ее маленькая книжица, в которую она вцепилась, чтобы оградить себя. Особенно с такой фигурой. Джан посмотрела на единственное пустое место за столом и увидела, кого все ждут. Лайлу Кайл. Она все еще не выходила из своей уборной. Джан слышала, что Лайла уже на месте, но где? Не очень-то похоже, что сегодня нужно переодеваться и накладывать грим. Это всего лишь предварительное собрание, чтобы все могли перезнакомиться. Она увидела, как Марти наклоняется к своей помощнице и шепчет ей что-то. Клер кивнула, встала и направилась к гардеробным. Дай передышку, подумала Джан. Лайла еще не «звезда». Не так скоро. И не у Марти Ди Геннаро.

Более всего Джан была профессионалом. В прошлом кто-то мог критиковать ее талант, ее внешность, ее понимание роли, но никогда ее преданность делу. Она гордилась тем, что всегда приходила вовремя, знала свою роль и где вступать и верила в то, что за директором последнее слово.

Гул медленно угасал, и Джан посмотрела в сторону приближающейся фигуры. Лайла Кайл шла медленно, переступая через приделанный кабель и светоаппаратуру. Каждое движение было отлажено, Джан это сразу определила. На Лайле были тесные брюки из черной кожи, черные сапоги на высоком каблуке и черный кожаный пиджак с молниями и громадными плечами. Сапоги и подставные плечи не выглядели на Лайле нелепо при ее фигуре и росте. Наоборот, странным образом, Джан показалось, что рост Лайлы и ее комплекция требовали именно этого. И она, конечно, подходила для своей роли. Кримсон, богатая беглянка из Сан-Франциско.

Лайла приостановилась у конца большого стола, когда Марти встал, чтобы приветствовать ее. Прежде чем он ее представил, она поцеловала его в щеку и обратилась к остальным.

– Привет, я – Лайла Кайл, – сказала она, голос ее отозвался эхом.

Она сделала паузу и села. Джан огляделась. Все мужчины встали. Да, черт возьми, подумала Джан. Ну как ей это удалось?

Лайла села, в ее ушах звучали любимые слова матери из одного фильма: «Не связывайтесь со мной, мальчики». Допустим, это они уяснили, подумала она, глядя, как мужчины занимают свои места. Это один из маленьких трюков, которым она научилась у Терезы, когда та приходила на постановки вместе с Лайлой, еще девочкой: как делать выход. Приходить последней. И дать им почувствовать, что ты леди. Это их ставит на место. И приводит в изумление.

Марти представлял всех за столом по именам. Лайла не оглядывалась, а только продолжала сохранять улыбку. Она уже раньше встречалась с Шарлин и Джан, но не видела их в одежде для улицы. Лайла бросила взгляд на Джан, которая сидела рядом с ней, слушая Марти, словно тот был Богом. Она знала, что за спиной у Джан был опыт актерской игры в Нью-Йорке, но, кроме внешности, больше ничего. У блондинки, у той даже опыта не было. Официантка, Боже упаси, но несомненно, очередная красавица.

Мне не о чем беспокоиться, уверяла себя Лайла. Поскольку до тех пор, пока Марти стоял на том, чтобы все они втроем были на главных ролях, Лайла собиралась быть единственной звездой, пусть Марти Ди Геннаро говорит, что хочет.

Лайла ощутила прикосновение Шарлин к ее руке и небрежно повернулась.

– Какие красивые брюки. Откуда они у тебя? – спросила Шарлин.

– Мне их сшили. Они из Флоренции, – сказала Лайла. Немного дружелюбия не повредит.

– Может, дашь телефон Флоренции? – спросила Шарлин. – Хочу, чтобы она сшила мне такие же.

Лайла заморгала и выдавила улыбку. «Да, в это трудно поверить», – подумала она. Ее взгляд упал на Библию перед Шарлин.

– Флоренция – это Италия, – сказала она, а Шарлин вспыхнула.

Лайла посмотрела вокруг.

– Как назвать сидящих в одном кружке трех блондинок? – спросила она.

Все в ожидании посмотрели на нее.

– Глупый кружок, – сказала она и была вознаграждена смехом. Только Джан Мур не смеялась. Она повернулась к Шарлин.

– Флоренция – город в Италии, он знаменит изделиями из кожи, – объяснила она пылающей девушке. – Но большинство произносит по-итальянски: Фиренз.

Черт с ней, подумала Лайла. Марти Ди Геннаро откинулся и оглядел сидящих. Собрание удалось, даже очень. Он улыбнулся про себя. Все, с кем он говорил в бизнесе, пытались навязать ему совет. Самая большая проблема, с которой он столкнется, говорили они, это управлять великолепными женщинами, ни одна из которых никогда прежде не работала на телевидении. Нет способа, чтобы сохранить равновесие между ними и осчастливить их одновременно. Тут он усмехнулся. Интересно, сказали бы они то же самое в тридцатые годы Джорджу Кукору, когда он снимал «Женщин». Если тот справился с Джоан Кроуфорд, Поллет Годдар, Розалинд Рассел и Маджори Мейн в одном фильме, то с этими тремя он справится.

Все трое были прекрасны, все бы отлично смотрелись с экрана. Но ему было известно и то, что одна из них была рождена для камеры, не только из-за красоты, но и из-за того, как умела держаться. У Монро это было: она умела смотреть в камеру и в глаза за нее, в глаза, которые всматривались в нее с экрана. Она вглядывалась в души мужчин. И она не знала о своем даре.

Теперь Марти посмотрел на Лайлу. У нее тоже был дар, но отличие ее от Монро состояло в том, что она об этом знала. И это делало ее опасной, возможно, даже затрудняло работу с ней. Но это было чудесно. Кукор сдерживал своих лошадок. Держал их в строгости, в одной упряжке, одновременно допуская свободу для каждой из них. И он создал шедевр. Полностью женское кино.

И Марти докажет, что тоже способен на это. В конце концов, он ведь Марти Ди Геннаро, а это всего лишь телевидение.

 

17

Утомленная работой, Джан возвращалась домой. Обыкновенно, по вечерам звонил Пит и просил приехать. Джан надеялась, что не снобизм заставлял ее скрывать характер их отношений, но, если честно, особых отношений и не было. Он был добр и общителен. Он занимался с ней любовью и крепко прижимал ее к себе, ей это было необходимо, больше у них общего почти ничего не было. Представления о беседе у Пита сводились к обсуждению телевизионных передач, которые он обычно переключал на шумовые заставки. Он был уютным, как теплая ванна, и почти столь же ободряющим. И так отличался от Сэма.

Она все еще думала о Сэме. Конечно, о нем стоило думать. Интересно, когда-нибудь он любил ее по-настоящему или бросил ради того только, что ему нужен был кто-то красивее, чем она? Она теперь и сама похорошела. «Интересно, – думала она, – случись ей встретить Сэма теперь, была бы она достаточно для него привлекательной, чтобы обратить на себя его внимание и удержать? А, что если бы ее встретил Сэм, узнал бы он ее, стал бы он…»

Она с усилием перевела свои мысли в другое русло. Это было какое-то безумие, какое-то наваждение. Дело в том, что она спала с Питом по каким-то неправильным причинам: из-за скуки, одиночества, угрюмого настроения и по необходимости. Она вела себя как мужчина в подобных случаях, теперь надо было все исправить. Бедный Пит, ему придется платить за все.

Когда зазвонил телефон, Джан вздохнула. Она знала, что это Пит. Ей ужасно не хотелось откладывать встречу на очередной вечер.

– Джан?

– Ага, – она старалась не вздыхать в трубку.

– Мне можно приехать?

– Я ужасно устала, Пит.

– Я тоже. Эти бесконечные пробы выматывают тебя целиком. Но мне только надо увидеться с тобой на минуту. Думаю, нам надо поговорить.

Это было с его стороны такой неожиданной просьбой, что она согласилась, и менее чем через десять минут он уже был у ее порога. Она пересела на диван, но вместо того чтобы следовать ее примеру, он продолжал стоять, хотя и прислонился к стене.

– Джан, я не Эйнштейн, но, кажется, мне ясна картина. На площадке ты не хочешь со мной говорить, я это понял. Я благодарен тебе за все. Отец объяснил мне, в чем тут дело. Тебя ожидает успех в «Трое на дороге», и тебе не нужен технарь на шее. Теперь ты можешь встречаться с кем хочешь, и я наверняка могу сказать, ты меня не хочешь.

Джан сидела и молчала. Он был добр по отношению к ней, чистосердечен и сексуален. Как сказать ему, что не его специальность и положение, а возраст делают его для нее неподходящим? И как с чистой совестью могла она привязывать его для своего удобства?

Впервые до нее дошло, что по-своему, молчаливо, в своей калифорнийской манере, он любил ее. Так давно с ней не случалось ничего подобного, что ей было трудно это осознать. Но кого именно он любил? Ее тело? Ее прекрасное безупречное лицо? Безусловно, он не знал, кто она на самом деле.

– Ты, наверное, прав, – сказала она, и отпустила его.

Джан никогда особенно не беспокоилась о деньгах. Конечно, ей и не приходилось о них никогда думать. Лишь после смерти ее бабушки ей пришлось заниматься этим, затем все эти накопления ушли на доктора Мура, госпиталь, другие затраты. Она работала в театре за деньги и бесплатно и умудрялась выворачиваться, не прибегая к помощи.

Еще в Нью-Йорке она старалась воздерживаться от затрат: квартира, снимаемая в доме без лифта, оплата за телефон и немногое другое. Она практически ничего не имела, когда открыла свой первый счет в банке. Она жила экономно, даже прижимисто и воображала, что это часть образа жизни la vie boheme. В конце концов, другой жизни она не знала. Теперь на Джан Мур деньги накатывали волнами, каждая волна больше предыдущей. Первым был чек от фирмы «Фландерс Косметикс». Джан все еще чувствовала неловкость от необходимости рекламировать товар, но, чтобы получить роль, пришлось подписывать контракт. Но деньги были великолепны! Она отослала долг доктору Муру, и после уплаты налогов, затрат на всевозможные услуги у нее оставалось свыше девяноста тысяч!

Затем, когда Джан получила первый заработанный чек, почти пятьдесят тысяч, и поняла, что через две недели последует очередной, она засомневалась. При подписании контракта с Саем она видела, что ей будут платить за каждый эпизод по тридцать три тысячи, но каким-то образом от волнения она не стала придавать тогда этому особого значения. Она просто открыла счет в калифорнийском отделении банка и положила чек от «Фландерс» на этот счет. Но чек следовал за чеком, и тогда она встревожилась. Теперь она неподвижно смотрела на итоговый результат за месяц. Двести семнадцать тысяч шестьдесят три доллара и сорок пять центов! Просто невероятно. И Джан знала, что это всего лишь начало. Хотя сериал еще не выходил в эфир, Сай Ортис предложил ей заранее несколько новых сценариев на будущее: это были коротенькие третьесортные эпизодики, но оплачивались они не ниже двухсот пятидесяти тысяч долларов. Четверть миллиона за пять недель работы! Она покачала головой. Прикладывая столько усилий, Мери Джейн за всю жизнь никогда прежде не получала больше тридцати пяти тысяч в год.

Ортис также собирался обсудить с ней вопрос об авторских правах на целый ряд изделий из кожи, джинсы, обои, включая кукол-персонажей «Трое на дороге», нечто вроде куклы Барби, только на мотоцикле, так она это поняла. Все это, хоть и казалось необычным, означало новые деньги. И хотя она не собиралась делать всю эту чепуху, что ей предлагали, она вполне понимала, что свалилась, или вознеслась, но попала в денежный поток, который некоторое время будет течь непрерывно. Взять хотя бы Жаклин Смит или Кейт Джексон – со времени их первого успеха на ТВ у них всегда было где себя показать, будь это короткий фильм недели или простенькое шоу. Даже Сюзанна Сомерс и Фарра Фоссет имели эту возможность, снимаясь в рекламах физкультурного оборудования. А что оставалось Мери Джейн – подкладные судна? Уход за больными и ее театральная деятельность в Нью-Йорке были тяжелой работой. Эта ерунда была до оскорбления простой и легкой. И прибыльной.

Ей это все казалось нереальным: как прежде она ощущала несправедливость невозможности прожить на свой труд в Нью-Йорке, теперь ее мучила мысль о несправедливости получения таких больших сумм наличными за столь легкий труд здесь. Что это, просто ее внешность, и это благодаря ей на нее обрушился весь этот шквал? Смешно, но пока все это обошлось ей в пятнадцать процентов ее дохода. Неплохой результат от вклада, подумала она, улыбаясь про себя.

Ну, по крайней мере меня не тяготит бремя финансовой вины, думала она. После всех этих лет голода можно и позволить немного жирных лет, не в физическом смысле, однако.

А что, интересно, происходит с теми актерами, которые никогда не сталкивались с той борьбой за существование, с которой пришлось столкнуться ей? С теми, кто всего достигает быстро и сразу. Немудрено, что они часто приходят к наркотикам, излишествам и разорению. Это будет большим грехом, а гнет ответственности слишком невыносимым. Даже она, со своим богатым опытом, смотрела теперь на этот итог с чувством беспомощности и одновременно возбуждения и думала, что ей делать с этими деньгами. Конечно, можно их сразу пустить на ветер, но лишь часть. Наконец, можно позволить себе красивые дорогие наряды, благо было красивое тело. Можно потратить на что-нибудь еще. Но разве этим она хотела заниматься? Возможно, ей понадобится новое жилье. Но здесь ей ничего не хотелось покупать, а чтобы арендовать, требовалось очень много денег. И снова она уставилась на результат. Может, следует отдать часть на благотворительность или использовать в целях поддержки актеров и сценаристов? Но как это сделать? Ведь это же не делается по почте на адрес какого-нибудь Чака или Молли, или захудалого сценариста с Бродвея.

Хорошо, можно послать чек отцу Дамиану. Его церковь стала прибежищем для многих актеров Нью-Йорка. А десять тысяч будут для него многое значить и ничего для нее. Она решила так и поступить. Но давать ли деньги лицам? Искусству? Продолжая глядеть на бумажку, она осознала, что, хотя страдала от выбранной ею жизни, она все же сама сделала этот выбор, в этом вся разница. Как Мери Джейн она никогда не одобряла государственные программы поддержки искусства или частные пожертвования. Нет, филантроп из нее не получится. Вот что она сделает: найдет для себя маленький уютный домик в Бердленде. В одном из районов Голливуда улицы назывались по именам птиц, туда переехало много «голубых», и они тоже внесли свой вклад в названия улиц. Там были небольшие домики. Такой бы она сняла. Это было бы роскошью. И, что скрывать, отношения ее с соседками по комнате становились напряженными. Хотя обе девушки только и говорили о гордости за нее, но уже успели занять у нее и просили об участии в шоу. Она чувствовала, что каждая смотрела на нее и спрашивала себя, почему она, а не я? Она ощущала, что служит постоянным возбудителем для них, и знала, что в любой момент может вспыхнуть конфликт.

Она отложила листок. Все решено. Она приобретет собственный уголок. И немного денег отложит – удобно и надежно. А что сделать с остальными?

Неожиданно она вспомнила и о том, что могла бы сделать, что должна была сделать. Она вспомнила о тех детях, которые не выбирали свою судьбу, на которых она обрушивалась сама: дети, которых дразнили из-за их носов и ушей, которые были лишены речи или даже возможности улыбаться из-за заячьей губы; о детях вроде Рауля, обреченных ходить со шрамом и привлекать к себе беззастенчивые взоры прохожих.

Она вспомнила свои собственные переживания, когда она видела свое отражение в детстве, еще в Скьюдерстауне. А она ведь была нормальной, просто некрасивой. Все это вспомнилось ей теперь, когда она была красавицей. Как же должно быть горько тем, кто рожден с недостатками? Это невообразимо, слезы появились на глазах Джан, когда она представила себя на месте таких младенцев где-нибудь в Лиме, Перу, или уродца-малыша из Гватемалы. Ну вот, теперь она знала, что могла сделать.

Она встала, подошла к столу, достала писчую бумагу. Бремя денег свалилось с нее. Она вытащила чековую книжку и выписала чек на сумму сто тысяч долларов. «Дорогой доктор Мур, – написала она и улыбнулась, добавив черточку и «Брюстер». – Помню, как вы сказали, что стоимость необходимой вам аппаратуры составляет двадцать тысяч долларов. Я прилагаю чек на пять таких аппаратов, что позволит вернуть лица пятидесяти детишкам. Постарайтесь так сделать, чтобы все они были похожи на меня.

Ваш благодарный друг.

Джан Мур».

 

18

Шарлин посмотрела на светло-зеленый чек и сощурилась. Ей нужно было сосредоточиться, чтобы сосчитать все написанные на нем цифры. Трудно представить, сколько денег ей теперь принадлежит. Она взглянула на мистера Ортиса.

– Всего лишь за губную помаду? Что же я стану с ними делать? – спросила она.

– Положите в банк.

– В какой?

– В ваш.

– Мистер Ортис, у меня нет никакого банка, – рассмеялась Шарлин.

Ей с Дином приходилось из всех сил крутиться, а денег все равно всегда не хватало. Банки, школы, полицейские участки – всякие такие официальные заведения – раздражали ее. Она хранила деньги между страниц Библии.

Мистер Ортис откинулся на спинку своего вращающегося стула, посмотрел на нее внимательно, затем вернулся в свое прежнее положение и взял трубку телефона.

– Скажите Ленни зайти ко мне в офис, – сказал он, повесил трубку и вновь посмотрел на Шарлин. – Мы все уладим, милая. У меня есть парень, он обо всем позаботится – о счетах, вкладах, процентах – обо всем.

В дверь вежливо постучали, затем вошел высокий худощавый человек с серьезным выражением лица. Он посмотрел на Шарлин, и ни единый мускул на его лице не дрогнул. Шарлин все же улыбнулась ему.

– Шарлин, это Ленни Фармер. Отныне он будет вашим заведующим делами.

Сай указал Ленни на чек в руках у Шарлин.

– Заведите счет для мисс Смит и выпишите все необходимые документы. Позаботьтесь об адвокате. И пусть Анита выдаст ей наличный аванс.

Сай повернулся с улыбкой к Шарлин.

– Сегодня вы можете уже пройтись по магазинам. А мы тем временем по мере поступления денег подыщем вам дом, машину, договоримся в лучших магазинах, чтобы они получали деньги непосредственно с вашего счета. Короче, обо всем, что вам будет нужно, сообщайте Ленни. Вам больше не потребуется думать о деньгах. Разве лишь о том, как их тратить.

Это было избавлением от всех забот. На секунду Шарлин засомневалась, стоит ли доверять Ленни Фармеру или вообще кому-либо в отношении денег. Но ведь в следующем чеке будет еще больше. Гораздо больше, чем они с Дином могут потратить!

Шарлин вышла из здания, где располагался офис мистера Ортиса, пересекла стоянку и вернулась к Дину, с нетерпением ожидавшему ее в их «датсуне». Коричневый мешочек, выданный Шарлин бухгалтершей Анитой, выглядел внушительно. Прежде чем что-либо сказать Дину, Шарлин заглянула внутрь мешочка и промурлыкала:

– Все мне, мне, мне.

– Что случилось, Шарлин? – спросил Дин.

Шарлин уже рассказывала Дину, как она участвовала в телевизионной передаче, почти как Энди Гриффит. Правда, она не была уверена, понимает ли что-нибудь Дин. Да и сама-то Шарлин едва ли как следует все понимала.

– Так что же случилось, Шарлин? – снова спросил Дин.

– Ничего, милый. Ничего особенного, – Шарлин погладила Дина по плечу и улыбнулась. – Просто я получила первую плату, и мы можем теперь поехать по магазинам. У нас куча денег, Дин. Чего бы тебе хотелось больше всего на свете?

Она смотрела прямо в лицо Дину, наблюдая, как он подыскивает ответ на ее вопрос.

– Не знаю, Шарлин. Ничего я не хочу. У меня есть ты, есть машина, и у нас отличная квартира сейчас. И я больше не испытываю чувства постоянного голода.

Он задумался.

– Нет, правда, не знаю. По-моему, мне уже ничего не хочется. Шарлин попыталась его расшевелить:

– А вот и нет! Я знаю, есть одна вещь, о которой ты мечтаешь. Ну же, Дин!

Нахмурившись, Дин задумался.

– Что ж, я всегда мечтал о собаке. О щенке. О Лабрадоре. Таком, как у Доуба.

У них уже была кошка – пушистая, черная, она недавно к ним приблудилась, и Дин уже успел дать ей имя – Опра. Но насчет собаки… А впрочем, почему бы и нет?

– Так поехали. Чего ты ждешь?

– Ты серьезно? – выпучил глаза Дин. – У нас хватит денег?

– Дин, за мою роль мне дали больше денег, чем получает самый богатый человек в Лэмсоне.

Дин нажал на газ и выскочил из скопления машин на стоянке с торжествующим криком индейца. От большой скорости их прижало к спинкам сидений, огни и очертания города замелькали в окнах.

Шарлин давно заметила, что в Лос-Анджелесе полно зоомагазинов. И все они были великолепные.

Продавец в сером костюме, поверх которого был надет белый халат, как у доктора, – рукава засучены, верхняя пуговица сорочки застегнута, галстука нет, – тотчас вышел им навстречу из-за прилавка.

– Что бы вы хотели посмотреть?

– Мы хотим купить щенка, – выдохнул Дин.

– Нам нужен черный Лабрадор, если они у вас есть, – Шарлин внимательно разглядывала витрины. – Где вы содержите собак?

– Вам повезло. Обычно мы продаем по заказу, но сегодня у нас есть кое-что для вас. – Он нажал кнопку на коммутаторе. – Лиза, принесите, пожалуйста, черного Лабрадора, которого мы хотели показать Мери Тайлер Мур.

Он с любезностью посмотрел на Шарлин:

– У нас еще есть сеттер и золотистый ретривер.

Через минуту молодая женщина в таком же без единого пятнышка докторском халате отворила дверь и втолкнула тележку, в которой лежала корзина, а в корзине – три щенка. «О Боже!», – подумала Шарлин, увидев, что на каждом щенке повязан большой голубой бант.

Дин склонился над щенками. Она смотрела, как он старался не дышать на них и жмурился, когда они лизали его губы и щеки.

– Пожалуйста, – попросил он, – снимите с них банты, это так неестественно выглядит. А можно мне их погладить?

– Конечно, можно! – Дин опустил руки в корзину.

– Шарлин, ты посмотри только на этих пареньков. Какие красавчики! Ей-Богу, я не могу взять одного из них и оставить других.

– О Господи! – сказала Шарлин продавцу. – Неужели нужно было выставлять сразу всех троих?

Она прикинула, сколько денег у нее в мешочке, приплюсовала и те, что лежали в страницах Библии. Если учесть, что мистер Ортис обещал вскоре заплатить еще столько же на следующей неделе, то все в порядке. Она посмотрела, как Дин усадил к себе на колени маленького сеттерчика и Лабрадора, а ретривер карабкается по его рукаву, вызывая у Дина бурный восторг, и достала из сумочки коричневый мешочек.

– Мы забираем всех.

– Всех? Правда, Шарлин? А мы можем?

– Конечно, можем. Как мы назовем их, Дин? – спросила она, глядя на его несказанно счастливое лицо.

Ей захотелось плакать. Ни он, ни она никогда не говорили о том щенке, которого убил их отец.

– Опра у нас уже есть, – сказал Дин. – Давай назовем блондинку Кловер.

– Отличная мысль! – рассмеялась Шарлин. – Она настоящая Кловер, а чернушка пусть будет Кара, а рыжик – Кримсон. Как в спектакле!

В машине Шарлин пришлось говорить громче, стараясь перекричать писк и лай, доносящийся из коробок на заднем сиденье.

– Теперь, Дин, поедем в супермаркет, щенкам нужно купить еды, да и нам не мешало бы наполнить холодильник. Как ты думаешь?

Супермаркет был размером с футбольное поле.

– Откуда начнем? – спросил в нетерпении Дин.

– Сначала нужно взять тележку, – ответила Шарлин. – А потом мы пойдем по всем отделам и купим всего, чего захотим. Слышишь, всего! Помнишь ту передачу, в которой побеждал тот, кто быстрее заполнит свою корзинку продуктами? Давай и мы, как они. Я со своей тележкой пойду с того конца, а ты со своей – с этого. Встретимся в центре зала. О'кей?

– О'кей!

– На старт, внимание, марш!

Дин оказался победителем. Он первым добрался до середины зала с тремя тележками, полными продуктов, да еще и на полочках под тележками все было завалено.

– Шарлин, я никогда бы не подумал, что так весело ходить по супермаркету! Дело не простое. Нам надо будет еще потренироваться.

– Конечно, милый. Завтра и потренируемся еще. Но это не финиш. Осталась самая ответственная часть пути – касса.

 

19

Голливуд всегда был местом, где реклама и информация значили все, где ловкие дельцы стремились иметь не только собственную рекламу и информацию, но и перехватить ее у других. Я, Лаура Ричи, прекрасно это знаю и получаю выгоду от этого каждый день – приглашения на вечеринки, пикники, подарки, бесконечные совещания, почти легальные взятки за участие в какой-нибудь паршивой киношке или новой телепередаче… Чаще всего популярность покупается тем или иным путем.

Самое странное в жизни Голливуда, пожалуй, то, как реклама и информация, которую при желании всегда можно купить, действует на умы продюсеров и постановщиков. Вот появляется шум вокруг какого-нибудь фильма или актера, и шум этот как бы живет своей собственной жизнью. И чаще всего достаточно шума, чтобы обеспечить успех. То ли это происходит потому, что у постановщиков нет никаких принципов? То ли потому, что всегда у кого-то должен быть успех? Взять хотя бы успех Марти Ди Геннаро.

Без сомнения, причиной успеха была шумиха, которая поднялась с самого начала работы Ди Геннаро над «Трое на дороге», или просто «Три четверти», как называли ее участники постановки. Сколько острых углов надо было обойти – три свежих лица, воспроизведение шестидесятых годов, а главное – дебют самого Ди Геннаро на телевидении. Двадцать лет работы в Голливуде дают мне право утверждать, что шумиха сыграла тут главную роль: не только рекламная, но настоящая, из уст в уста передаваемая сенсация носилась в воздухе, внушая всем, что должна появиться лучшая постановка всех последних лет и что Лайла Кайл, Шарлин Смит и Джан Мур станут звездами.

Создание этой постановки требовало огромного труда. Джан думала, она знает, что такое тяжкий труд, по своей работе на Бродвее, где ей часто приходилось заниматься одновременно и костюмами, и освещением, и даже кое-что переделывать в сценарии. Но эта постановка оказалась настолько изматывающей, что работа на Бродвее показалась ей теперь отдыхом на пляже.

Неделя шла за неделей. Лишь за день до записи она получила свой сценарий, читала его и начинала заучивать строки. На другой день в шесть часов утра она должна была быть уже в гриме на студии. Марти подгонял подряд все сцены, для репетиций времени не оставалось. К концу первого дня несколько сцен должны уже были быть сняты. Ей следовало следить за своим текстом, точно следовать замечаниям и всегда знать, где находится в данный момент камера; тогда и только тогда она могла играть. К семи вечера она изматывалась до предела и больше всего на свете обожала машину и шофера, которые отвозили ее домой, где она могла немного передохнуть до завтрашнего утра, немного – совсем немного – поесть и поспать. И каждую неделю повторялась эта шестидневная гонка. В воскресенье она, наконец, могла расслабиться и отдохнуть, но уже воскресным вечером привозили новый сценарий, который надо было заучивать. Попробуй выдержать в таком режиме хотя бы несколько недель!

На съемках она по-прежнему видела Пита, он старался выглядеть таким же, как все остальные участники: любезным, всегда готовым прийти на помощь, но сдержанным. Ну что ж, сказала она себе, невозможно сразу убить двух зайцев – сохранять с ним любовные отношения и вместе с тем все остальное время держать его в стороне от себя. Она решила, что их разрыв был неизбежен, ведь у нее ни на что уже не оставалось сил, кроме работы. Вечера она проводила как монахиня, и даже если ей порой бывало грустно и одиноко, Пит ничем не мог бы ей помочь.

В этом вакууме ее стали одолевать мысли и воспоминания о Сэме. Он отказался от тебя, говорила она самой себе, он лгал тебе, он нарушил обещания. Но хотя все было так, он был таким страстным, обворожительным, пылким. Он по-настоящему слушал, что она ему говорила, он по-настоящему смотрел на нее, по-настоящему знал ее. Он мог заниматься искусством, обсуждать игру актеров, спектакли и фильмы, и в то же время не был занудой и всегда весело шутил. Как только выпадала свободная минута во время съемок или дома, к ней подползали мысли о том, как Сэм смеялся, как смеялись они вдвоем с Сэмом, как он умел шутить. Эти мысли мешали ей сосредоточиться. Они выводили ее из себя. Но эти мысли о Сэме составляли ее единственную компанию.

Работа на телевидении походила на службу в армии – постоянная готовность номер один. Всегда ожидаешь вызова, выхода, и уже готов взорваться, если вдруг что-нибудь не то с освещением, сместились тени, низко наклонился микрофонный журавль или еще что-нибудь. Порой, чтобы снять минуту фильма, требовался час, а то и больше. Это была серьезная, изматывающая работа.

Во время съемок единственный раз посмеялись над Шарлин. Джан и Шарлин изготовились на своих мотоциклах перед одной из циклорам, используемых для «Трех четвертей». И как всегда, произошла заминка с освещением, а покуда поломка устранялась, Лайла, как всегда, заставляла их ждать. Джан почувствовала, как тает ее грим и начинает блестеть лоб. Наконец, Лайла без извинений появилась.

– Свет! – закричал Дино и все защелкали выключателями.

– Эй, ребята, – обратилась Лайла к команде. – Вы знаете, как блондинки включают свет после секса?

Парни за камерами и осветительными приборами затаились, ожидая, что она скажет дальше.

– Они открывают дверцу машины, – сказала Лайла и лишь слегка улыбнувшись в ответ на громовой смех, взорвавшийся из темноты.

Шарлин покраснела до корней волос. Джан стало жалко ее.

– Ты готова наконец или еще нет? – прикрикнула она на Лайлу. – Или нам следует еще выслушать какую-нибудь шуточку?

– Не волнуйся, уж я-то по восемь раз свою роль повторять не буду, – вновь съязвила Лайла в адрес Шарлин.

И впрямь случалось, что Шарлин вдруг начинала путаться в своих словах, и приходилось повторять съемку. Джан знала, что творится в душе у девушки. Напрасно Лайла так злилась.

– Ну хватит, давайте начинать, – сказал Марти, возвращая Дино на площадку.

Лайла холодно посмотрела на него и перекинула свою невероятно длинную ногу через сиденье своего «Триумфа». Однажды Лайла сумела внушить, что если у двух других персонажей мотоциклы марки «Харлей», то у нее должен быть «Триумф».

Марти Ди Геннаро не был болваном, даже несмотря на то, что в отношении своих представлений не стремился к какой-то усложненности. Джан видела, что в нем есть что-то простое и дружеское по отношению к каждой из них, и в то же время к каждой из них у него был свой подход. Он представлял собой невероятную интересную сексуальную смесь из мотоциклов и женщин. Даже сейчас, проработав с ним несколько месяцев, она недолюбливала Марти и не доверяла ему, но уважала его талант и проницательность.

Что касается проницательности, Лайла Кайл была на высоте. Джан помнила ее по Нью-Йорку, эту девушку, что называется «расшибись, но завоюй сцену и стань звездой»; в Калифорнии она по-настоящему расцвела. Она хорошо читала текст, у нее был приятный тембр голоса и переизбыток в размерах глаз. Но эта великолепная красотка была также безупречно самовлюбленной. Если человек не был как-то связан с ней на площадке, то он вообще не существовал для нее. И вся съемочная группа любила ее, а от Марти она добилась статуса общенациональной любимицы. Даже когда она не бывала задействована в съемках, глаз Марти все равно неотступно следил за ней. Джан казалось, что они играют друг с другом в кошки-мышки.

Шарлин была полной противоположностью. Если Лайла вела себя так, будто все на площадке созданы лишь для нее, то Шарлин покорно исполняла все, что ей приказывалось. Даже гримеры и парикмахеры распоряжались ею. Она ко всем обращалась «мистер» и бывала до абсурда благодарна за самую малую услугу. Однажды Джан слышала, как она три раза сказала спасибо гримеру, покуда он пудрил ее перед выходом на площадку. Джан не могла понять, искрення Шарлин или она издевается над всеми. А Библия?.. Шарлин всякий раз раскрывала ее, держа на коленях, перед выходом. И это новая телезвезда!

Джан чувствовала себя хорошо приспособившейся. Роль Кары, которую она играла, ей нравилась – Кара была приятная, умная девушка, и Джан казалось, что эти качества сами собой переносятся на нее саму. Казалось, что съемочная группа тоже чувствует это, любит и уважает ее. С Марти у нее сложились простые, добродушные отношения. Однако она замечала, что стоило ей начать задавать слишком много вопросов по роли, как он тотчас сердился. Дискуссии по поводу мотивации поступков героини или поворотов в сценарии не приветствовались. Марти бывал капризен. Лишь в его голове могли содержаться мысли в отношении фильма. Ее делом было выполнять его приказы.

Марти приказывал: «Прыгайте!», они все в один голос спрашивали: «Куда?», и затем прыгали. Лишь Лайла время от времени устраивала сцены. Джан начала уставать от всего этого. В конце концов, ей было уже не двадцать четыре, несмотря на лицо без единой морщинки и отличное самочувствие.

Она честно признавалась себе, что начинает разочаровываться. Она надеялась, что под руководством Марти они создадут замечательный ансамбль, и это будет новый вид телевизионной постановки. И, конечно, было от чего разочаровываться: Марти чувствовал себя полным хозяином, заставляющим всех крутиться, исполняя его великие замыслы, которых на самом деле у него никогда не было. Но ведь то, что они делали, призвано было стать искусством, ведь и искусство может приносить деньги.

В сыгранных ими эпизодах так и не было настоящей игры. И Джан это видела. И все потому, что ни Лайла Кайл, ни Шарлин Смит не являлись, по существу, актрисами. В них несомненно было что-то, но что-то не главное. Камера любила их, и они выглядели в ней такими, какие они есть. Джан стала опасаться, что она, актриса в более традиционном смысле слова, тоже перестает с ними играть по-настоящему, у нее начали иссякать душевные силы продолжать работу.

Больше, чем требований сценария, камеры и Марти, Джан боялась костюмерной. С самого первого дня она с ужасом входила в эту комнату. Насколько ей придется выставлять напоказ свое тело? Обычным ее туалетом были узкие джинсы, белая блузка, ковбойские ботинки, а под верхней одеждой она носила тонкое трико. За этим многое скрывалось, но если это снять, обнаружатся некоторые изъяны. Заставят ли ее раздеваться? Нерешительно она вошла. Она уже раньше встречалась с Бобом Бертоном, заведующим костюмерной, и его ассистенткой, имя которой Джан не запомнила. Они попросили ее раздеться. Она сняла ботинки, вылезла из своих джинсов, скинула с плеч мягкую блузку. Она стояла, как выловленный серебристый угорь, одетая в нижнее белье телесного цвета. У нее сперло дыхание. Что, нужно и дальше раздеваться? Или нет?

– Я уже кое-что разработал. Не могли бы вы с Май начать с этого, – сказал Боб, протягивая пару расклешенных брюк.

Он удалился из комнаты, а его ассистентка Май приблизилась к Джан, держа в руке мерку.

– Некоторий измерений для эскизи, – сказала она с ужасным акцентом, который вмиг напомнил Джан персонаж из мультфильма – Наташу из старых серий про Рокки и Буллвинкля. Если бы она так не волновалась, то наверняка покатилась бы со смеху.

– Прежде всего тут, – сказала Май, раскатисто произнеся «р», и стала измерять Джан грудь и бока. Потом она прекратила свои измерения и записывания и посмотрела на Джан.

– Ви потеет, – промолвила она с тупым выражением лица. Джан действительно так разволновалась, что взмокла, как скаковая лошадь.

– Должно быть, от яркого света, – сказала она, пожав плечами.

– Для костумов это очен плохо, – сказала Май, на что Джан снова пожала плечами. Май стала продолжать свои измерения, в то время как Джан продолжала потеть.

– Что лутше? – спросила Май. – Полотенце или вклучит кондиционер?

– Пожалуйста, включите кондиционер, – сказала Джан, хотя знала, что потеет не от того, что в комнате слишком тепло. Но, может быть, кондиционер поможет, подумала она.

Старуха продолжила свои измерения и записи. Кажется, она не намеревалась заставлять Джан раздеваться. Наконец, Джан первая прервала молчание:

– А что будут за костюмы? Вы видели эскизы?

– Хм, – сказала Май. – Костюмы. Чинсы! Чинсы и майки без рукав, вот и весь костумы. И для этого им нужен закройщик? – Она затрясла головой.

Чинсы! Джан от души рассмеялась.

– Но я уверена, это будут красивые джинсы. Ведь Марти Ди Геннаро любит, чтобы все было идеально.

– О да, они красивий. И майки. И ваш цвет будет голубой. Лучший цвет для телевизионный камера. Белый хуже – портит лицо, – призналась Май, затем отошла немного от Джан и спросила: – Ведь это хорошо, нет? Вы будете отлично голубой.

Джан стала размышлять об этом. Мери Джейн никогда не носила голубого. В голубом она выглядела как-то не так. Но теперь, с очень темными волосами лучший цвет для Джан Мур, чем голубой, трудно было себе представить. И она это поняла. Она улыбнулась в ответ на вопрос Май:

– Да, голубой это мой цвет.

– Вы отлично хорошо для камера, – улыбнулась Май. – Не толст. Камера делает человек на десять фунт толст. Но вы и не худ слишком. Блондинка скоро будет толст. Вам еще надо работать и работать, чтобы не стат толст. Май знает, о чем говорит.

Интересно, как нужно работать, чтобы не стать толстой? На это Май ничего не могла сказать, как не знала, что нужно Джан делать со своим телом. Джан вспомнила, как в Нью-Йорке она сидела на голодной диете и даже делала операцию для похудения. Она вспомнила, как ходила на дешевые фильмы, чтобы только не думать о еде. Как ничего не ела, почти ничего, как гуляла, гуляла, гуляла на холоде, иногда под дождем, боясь прийти домой, боясь еды, боясь отдыха. Все ее интересы исчерпывались сбрасыванием веса и старыми кинофильмами. Здесь, в солнечной Калифорнии, где все были такие худые, стройные и счастливые, трудно было представить себе ту жизнь, тот ее мир. Но и здесь она боялась еды. Кофе и какой-нибудь фрукт на завтрак, кусок сыра и салат на обед, маленький кусочек цыпленка и вареные овощи на ужин.

Джан не любила думать о тех днях в Нью-Йорке, но чем-то эта женщина, согнувшаяся у ее ног и продолжающая свои измерения, напомнила ей их. Чем-то киношным. Чем? Конечно, в старых кинотеатрах, которые она посещала, было много одиноких старух-иммигранток, похожих на эту. На ней явно проступали черты былой красоты. Несмотря на морщины, несмотря на впалые щеки, черты ее лица сохранились. И этот нос, эти скулы были…

Джан пригляделась внимательнее. И вдруг, стоя здесь, в костюмерной комнате, глядя на ползающую у ее ног женщину, Джан вспомнила. Она вспомнила не одну из тех старушек в зрительном зале, а молодую женщину на экране, звезду экрана, ослепительно красивую, одну из тех, кто снимался в довоенных фильмах у фон Штернбурга, единственную, кто мог сравниться с Дитрих. Женщину, которая, по мнению Джан, гораздо красивее Дитрих.

– О Боже! Ведь вы же Май Ван Трилоинг! – вскрикнула Джан. Женщина покачала головой и улыбнулась грустной вежливой улыбкой:

– Нет, нет, – поправила она. – Я была Май Ван Трилоинг.

 

20

Эйприл ждала свою последнюю секретаршу, чтобы представить ей слабоумного журналиста из «Лос-Анджелес Таймс», который что-то там писал о ней. У нее не было времени на подобную ерунду, но с тех пор, как она появилась на обложке «Вест Коуст» как победительница соревнования между худшими нанимателями, набрав даже меньше очков, чем южно-африканские алмазные копи, средства массовой информации восприняли это как вызов. И вот ей приходилось тратить драгоценные сорок минут на какого-то сопляка из прессы.

«Эйприл Айронз» было ее собственным величайшим изобретением, некоторые утверждали, правда, что это единственное, чего она добилась, но ей было абсолютно наплевать, что о ней говорят. Никогда не добьешься успехов в кинобизнесе, если будешь прислушиваться к сплетням всяких идиотов.

Продукция компании «Интернэшнл Студиоз» принесла ей всевозможные награды. Она обошла всех остальных продюсеров, у нее была власть, власть над всеми ними, и она могла делать все, что пожелает, покуда дела казались успешными для Боба Ле Вайна и международных акционеров.

В свои сорок четыре (хотя публика всегда давала ей года на три меньше) Эйприл Айронз могла делать и делала все что хотела. После всех этих трудных лет, когда нужно было добывать мелкие суммы для издания какой-нибудь книги или постановки пьесы, у нее, наконец, появились надежные счета. И никто из всех этих индустриальных сукиных сынов не помогал ей. Она провела четыре года у Уорнеров, освещая каждый кусок дерьма, прислушиваясь и выискивая что-то или кого-то, кто мог действительно что-либо значить. Она добивалась работы с Рэем Старком и Джоном Хьюстоном и добилась. «Жизнь Ноны» прошла с успехом, позволив ей встать на ноги с малыми затратами, и никто, черт возьми, не помогал ей в этом. Она потратила все свои сбережения – шестьдесят тысяч долларов, оставленные ей дедом, и те деньги, что удалось выручить, заложив дом в Бруклине, штат Массачусетс. Когда, наконец, пришло время распределять доходы, ей пришлось раздать все до копейки. Но критики клюнули, дело пошло, сначала оценили всякие юнцы, затем городская интеллигенция. Следующим шагом был фильм «Просьба» с Анджелой Блейк в эротических сценах. На сей раз доходы были больше, чем расходы, и из восьми миллионов пришлось выложить только четыре.

Это уже было кое-что. Она завела себе студию, на которую работали деньги других людей. Она вывела для себя жизненную формулу: будь миловидной, будь смелой, работай на износ и никогда не давай всякой сволочи говорить тебе «нет».

И вот теперь она разглядывала этого журналистишку, сидящего напротив нее за чашкой кофе. Те, кто приходили к ней раньше, бывали трех сортов: невозможно самоуверенные в себе жополизы, считающие, что все на свете может стать пищей для прессы; в меру самоуверенные жополизы, ищущие сенсации, из которой можно что-то сделать; и, наконец, ожесточившиеся жополизы, которые будут терзать и мучить вас всего лишь за какую-нибудь короткую строку в газете, которая принесет им несколько долларов.

Весь Голливуд называл ее железной девочкой. Но самое смешное, что при этом половина считала ее девственницей, а другая половина – шлюхой. Какое из двух мнений могло быть для нее угрожающим, неизвестно. Во всяком случае, теперь, когда у нее была власть, ни одно из мнений не могло действительно казаться угрожающим.

Репортер, взъерошенный юнец лет под тридцать, нервно поерзывал в своем кресле. Она заставила себя улыбнуться, попросила горничную принести кофе и внимательно посмотрела на него. Они начинали с обычных дурацких вопросов: трудно ли женщине делать бизнес, каким достижением в своей жизни она больше всего гордится, каково общее направление работы. Она отвечала, одновременно думая о своих планах на вторую половину дня. Ей надо было бы освежиться перед ланчем, который она обещала провести с Сэмом Шилдзом. Похоже, «Джек, Джилл и компромисс» пойдут, и она рассчитывала подписать с Сэмом контракт на другой фильм.

Для него у нее была еще одна задумка – она хотела бы, чтоб он стал ее спутником. Ей надоели окружавшие ее восторженные мужчины – один допекал ее вне дел студии, другой надоедал во время работы. Сэм Шилдз нравился ей. Ее привлекала его обособленность, его вечный снобизм, присущий большинству уроженцев западного побережья, который она находила наивным и старомодным. Плюс, он относился к той породе мужчин, которые действительно любят женщин, а вокруг можно было по пальцам пересчитать гетеросексуальных мужчин, любящих женщин.

Может быть, Сэм и не настолько любил их – ну какой мужчина всерьез любит женщин? – но ему нравилось в них именно то, что женщинам нравится в самих себе. Мягкость, нежность, ласковость. Женственность. Эйприл нравились их мимолетные отношения. Конечно, после Крайстал Плинем Сэм явился как… как всякий мужчина в сравнении с Крайстал Плинем. И, как обычно, Крайстал сделала попытку вернуться. Эйприл ожидала этого, она знала, что Крайстал спала со всеми директорами, которые имели дело с Эйприл. Она сделала вид, что не знает ее.

Но теперь ситуация изменилась, и ей очень хотелось любовного увлечения. Крайстал могла еще послужить, улаживая дела с ее мужем и менеджером. А для Сэма было уготовано нечто новенькое. Эйприл решила, что должна что-то взять от жизни. Сэм казался ей правильным выбором, обещал быть пылким любовником, у них может составиться неплохая пара. Возможно, даже и женитьба. Потому что в сорок четыре года пора обзавестись семьей. Эйприл подарила еще три минуты сопляку с карандашиком, нужно было готовиться к ланчу с Сэмом в «Грилле».

– Есть еще вопросы? – спросила она, доставая темно-красную губную помаду, чтобы несколько освежить губы.

– Да, есть. Я где-то читал, что прежде, чем уволить свою последнюю секретаршу, вы целый месяц вместо имени называли ее сукой. Это правда?

Эйприл застыла, ее рука с тюбиком губной помады зависла в воздухе. Неужели нельзя обойтись без таких вопросов?!

Она холодно посмотрела на него своими серыми глазами и сказала:

– Не берите в голову. Я никогда не называла эту суку сукой. А теперь можете идти.

Проклятый журналистишка из «Лос-Анджелес Таймс» отнял у нее много времени, и для того, чтобы как следует подготовиться к встрече с Сэмом, у нее осталось всего каких-нибудь две-три минуты. Приехав в «Грилл», она нашла там Сэма, сидящим в баре с самым мрачным выражением лица. Что ж, Сэм и принадлежал к типу угрюмых мужчин. Именно это ей в нем и нравилось. Ее уже тошнило от калифорнийского солнца и радостных бизнесменов.

– Послевчерашняя грусть? – спросила она Сэма, подойдя к стойке бара. Один из независимых продюсеров, постоянно кормившийся в ее фирме, сидел на длинном стуле у стойки рядом с Сэмом и тотчас пересел, уступая ей место. Эйприл сделала вид, что даже не заметила этого, и приземлилась возле Сэма, ожидая ответа на свой вопрос.

– Да, но постановщики фильмов испытывают это в еще большей степени, после того как фильм выходит на экраны.

Сэм промолчал, и она решила пойти в атаку:

– Если бы я хотела просто выпить, то какого хрена мне нужно было приезжать сюда? – спросила она самым нежным тоном.

Сэм попытался вытряхнуть себя из грустного расположения духа.

– Извини, Эйприл. Чего бы тебе хотелось?

– Выпить.

Сэм посмотрел на нее:

– Понятно. Чего конкретного?

– Так, ладно. Возьми мне «Столи» со льдом. И себе закажи, ради Бога, чего-нибудь покрепче, не пива, и приходи за мой столик.

Эйприл отошла от бара и села за столик, Сэм вскоре последовал за ней, неся напитки, – на сей раз «Столичную» водку.

– Так что, ты возьмешь меня на премьеру? – спросила она, стараясь небрежно произносить слова.

– Если я сам пойду туда, то только с тобой.

– Конечно, ты должен пойти. Это хороший случай для тебя.

– Ты думаешь, детская благотворительность принесет доход? Она рассмеялась.

– Нет, я имею в виду международных акционеров.

– Признавайся, ты всегда говоришь только о бизнесе?

– Разреши уж мне признаться во многих вещах. В одном я уже призналась: постановщики фильмов чувствуют некоторую депрессию, когда фильм окончен. И это вполне естественно. Все чувствуют себя немного подавлено, когда заканчивается гонка. Поэтому участники постановки потом стараются не встречаться какое-то время, чтобы забыться. – Она немного отпила. – Другое признание, мистер Бродвей, состоит в том, что постановщики фильмов всегда спят с занятыми в фильме актерами, а актеры спят с постановщиками, и делается это не из любви и не из уважения друг к другу, а просто, чтобы легче было общаться на съемочной площадке. Это всегда благоприятно действует на картину.

Сэм усмехнулся и покачал головой.

– Ты просто прелесть, Эйприл. Я ценю твои милые признания, но ответь мне, с какой стати ты решила обо мне заботиться? Я достаточно взрослый мальчик и могу сам за себя постоять. Собьют, я тут же снова вскочу на ноги. И ни одна актриса не заманит меня в свои любовные сети. Хороший секс – всего лишь хороший секс, не более того. А когда он кончается – он кончается, и все.

Эйприл сама удивилась, насколько сильно ей нравится этот парень. Это даже было смешно.

– Так откуда же такое мрачное настроение?

Сэм помолчал, отпил из стаканчика и медленно поставил его на столик. Посмотрел ей прямо в глаза.

– Мне нужно кое-что решить. Мне нужно позаботиться о моей следующей работе, оставаться мне здесь или возвращаться в Нью-Йорк… У меня башка кипит от мыслей.

– В таком случае, я добавлю тебе пищи для размышлений. Как ты отнесешься к тому, чтобы снять у меня еще один фильм?

– Но тебе не нравились мои спектакли.

– Я говорю не о спектаклях, а о кино.

– Что за фильм?

– Нет, сначала ты ответь на мой вопрос. Готов ли ты снова работать со мной?

Ухмылка прокатилась через все лицо Сэма.

– Да я битое стекло буду жрать, – ответил он, улыбаясь.

– Не понимаю, как это воспринимать. Если ты любишь жрать битое стекло, это значит – да, если нет, то – нет. Так что же? – она тоже улыбнулась ему.

– Разве ты не знаешь сама, Эйприл? Ты единственная, кто может по-настоящему делать дело. Я никогда не работал с более квалифицированным продюсером. Сеймур был хорош, но получить предложение от тебя – истинное удовольствие. Даже видеть, как ты кого-то приглашаешь к себе, – удовольствие.

– Значит, я принимаю это как «да». А я, между прочим, приняла одно из своих самых важных решений. Я хочу воссоздать «Рождение звезды». Я добилась прав на это воссоздание. И хочу, чтобы ты был постановщиком.

Сэм перестал улыбаться, посмотрел в сторону и покачал головой.

– Я не делаю воссозданий.

– А ты видел оригинал?

– Нет, – ответил он немного по-овечьи.

– Так вот, для тебя это будет не воссоздание. Это будет оригинал. Ну, согласен?

– Есть сценарий?

– Хочешь сам его написать?

– Честно говоря, ненавижу работать по чужим сценариям.

– Так ты согласен. Слушай, это классика! Парень скатывается вниз по жизни, девчонка наоборот – на подъеме. Любовные отношения. Несчастье. Мы сделаем это современно. Свободно. В духе девяностых.

– Кто в главной мужской роли?

– Майкл Маклейн.

– Майкл Маклейн? Господи Иисусе! Эйприл, его уже никто не хочет снимать.

– Именно поэтому. Он вышел в тираж, а актер прекрасный. Плюс, он не затребует много денег, и на него можно положиться. Я слышала, у него большие трудности в последнем фильме у Рикки Данна, так что даже фильм может не выйти. После «Аккбара» у него не остается ничего другого, как выложиться на полную катушку или исчезнуть навсегда из кино.

Сэм задумался. Затем спросил:

– А на женскую роль?

– Подумай сам о ком-нибудь.

– Даже не знаю. Но если ты хочешь взять Маклейна потому, что он летит под откос, то на женскую роль давай возьмем кого-нибудь, кто сейчас действительно на подъеме.

– Например?

– Возможно, Феб Ван Гельдер. Или ту девчонку, что снималась в последней роли у Ретфорда.

– Пожалуй.

– А что ты скажешь о какой-нибудь из трех девчонок, которые снимаются у Ди Геннаро? Они завоевали популярность, по-моему, это сейчас самое горяченькое.

Эйприл смотрела на него, задумчиво кивая. Кажется, одна из них – дочь Терезы О'Доннел? А та как раз снималась в старом «Рождении звезды». Это будет шикарно для рекламы и прессы.

– Даже не знаю, – сказала она. – Все-таки, телевидение – не кино.

– Кино, конечно, есть кино. Но такой выбор был бы правильным. Они новенькие, они свеженькие, и каждая из них будет отлично смотреться рядом со старым развратником Майклом Маклейном.

– Плюс, они очень хороши собой и всем дают направо и налево, да? – рассмеялась Эйприл. – Но играть-то они смогут? Я скорее буду иметь дело с неофиткой в кино, чем с телезвездой.

– Да, но одна из них вполне могла бы завершить переход из телевидения к кино.

– А, тоже самое говорили про Тони Джири.

– Про кого?

– Ну как же! Тот лысеющий парень из «Главной больницы». Люк-люк и Лаура. Пробовал выйти на большой экран.

– Никогда не видел его.

– Никто его не видел. Сэм вздохнул.

– Что ж, у нас будет еще много разговоров впереди о девушках и о фильме. Но все же, попытка – не пытка.

– Конечно, разговоры ничего не значат, особенно пока дело не началось. Главное, что ты согласен, и я могу начинать подготовку. Мы сделаем фильм. Если хочешь, можем и твоих девчонок попробовать.

– Что ж, давай. Мало кто догадается. Ди Геннаро держит их в большом секрете.

– Я раздобуду их.

«Что ж, это может оказаться интересно, – подумала она. – Особенно, если тем самым можно будет утереть нос Марти. Да, конечно, нужно попробовать».

Сэм снова повернулся к ней и посмотрел прямо в глаза:

– Ты знаешь все и всех? – спросил он.

– Все и всех необязательно знать, – ответила она, медленно облизывая свои ярко-красные губы.

 

21

С дикой головной болью Лайла вернулась в дом Робби после тяжелого дня. Она залезла в кровать и взмолилась, чтобы сегодня он оставил ее в покое. Она потерла себе подбородок и попыталась уложить подушку так, чтобы она поддерживала голову в почти вертикальном положении. Закат резал глаза и усиливал боль в висках. Но она знала, что наконец-то вскоре уедет отсюда. Ей представился случай сбежать от Робби, от его бесконечных назойливых приставаний. Она арендует дом Нади Негрон – дом звезды немого кино, которая снималась в главной роли в фильме «Рождение звезды». Это было не просто совпадение – ей предназначено было там жить.

Потому что она хотела иметь свое жилье. Марти Ди Геннаро и его «Три четверти» – лишь первая ступенька головокружительной карьеры, о которой она мечтала. Ее выводило из себя полное неведение в отношении того, хорошо или плохо шла постановка. Если окажется, что она провалила свою роль, щенячья хозяйка спляшет от победной радости. Ара выбросит ее на мусорную свалку. Даже Робби будет разочарован в ней.

Но если у нее появится собственное жилье, она будет более независимой, в большей безопасности. И может быть, именно – может быть, позволит Марти Ди Геннаро переспать с ней. Если это то, чего ему хочется. Но сперва она должна удостовериться, что он страстно, безумно желает ее. По-настоящему страстно. Она знала, как добиться этого.

В дверь постучали – тот стук, который использовал Робби в случаях, когда он не собирался приставать к ней.

– Что еще? – сердито спросила Лайла.

Робби вкатился в комнату, держа в руке беспроводный телефон. На лице он пытался изобразить преувеличенное благоговение.

– Это твой постановщик, – прошептал он.

В другой раз Лайла бы улыбнулась, но теперь она лишь шикнула на Робби:

– О Боже! Только не это! Неужели ты не мог ответить, что меня нет?

– Но ведь это Марти Ди Геннаро, величайший постановщик в Голливуде и твой босс. Ради всего святого, сделай усилие над собой!

Она злобно выхватила у него трубку. Интересно, какой предлог он нашел теперь? Отдельная съемка? Срочная доработка? С тех пор, как начались съемки, Лайла почувствовала, что Марти становится все настойчивее и настойчивее в своем желании видеть ее за пределами съемочной площадки. Но она хотела убедиться, что он хочет только ее. Ее, а не просто кого-нибудь из них троих.

– Что случилось? – спросила она в телефонную трубку.

– Что с тобой, Лайла? У тебя больной голос.

– Голова разламывается.

– Извини, я не стал бы тебя беспокоить, если б знал.

– Ничего страшного. Что-нибудь случилось? – повторила она вопрос, чувствуя, как ей становится лучше.

– Я просто хотел узнать, не хочешь ли ты поужинать со мной. Но если ты себя плохо чувствуешь…

– Пригласи Джан или эту тупицу. Не все ли равно, с кем есть!

– Ну, перестань. Тебе что, действительно так плохо? Может, я приеду и привезу тебе чего-нибудь? Хочешь суп из цыпленка?

– Нет, Марти, спасибо. Не надо. Увидимся завтра.

– О'кей. Но, может быть, тебе все же сделается получше?

– Сомневаюсь.

Но едва она повесила трубку и Робби вышел из комнаты, Лайла обнаружила, что головная боль полностью исчезла.

 

22

Злые языки в Голливуде с удовольствием называли Майкла Маклейна старым бабником, но если и делали это, то с большой осторожность. Он был слишком могуществен и обладал слишком широкими связями, чтобы его можно было оскорблять в лицо (стареющее, но все еще по-юношески смазливое). Если вам интересно знать мнение Лауры Ричи, – а вам это должно быть интересно, – то я, пожалуй, соглашусь с этим определением. Да, он старый сводник, но при этом имеет успех по крайней мере на двух направлениях. Что ему присуще? Так же как и Сай Ортис, Маклейн решил попробовать держать у себя винный погребок. Как и молодой актер, он оказался способным предвидеть, что карьера кинозвезды – это такая вещь, которая в любой момент может обернуться к тебе самой неожиданной стороной. Он знал, что, если бы ему удалось занять такую позицию, при которой его имя оставалось бы популярным даже в те времена, когда теряли популярность его фильмы, ему гораздо легче было бы противостоять житейским бурям и штормам.

А разве какая-нибудь позиция может быть лучше «лежачей»? Политика Майкла была гениально проста – укладывать в постель одну за другой всех новеньких звезд, восходивших на голливудском небосклоне. Если он добился огромного успеха в качестве кинозвезды, то не меньший успех сопутствовал ему в жарких делах любовных: он ухитрялся спать и попадать в газетные заголовки с самыми ослепительными и желанными женщинами на планете. Неплохая работенка, если вам повезло получить ее, согласитесь… Но зато и нелегкая!.. Майкл развил в себе не только голую технику секса – это было не трудно, – но и целый набор всевозможных приемов ухаживания, обольщения и соблазнения, благодаря которым он считался самым неотразимым и незаменимым мужчиной в среде девчонок, которые по очереди становились «лучшими звездами месяца» в Голливуде.

А когда лучшая звезда месяца уступала свое почетное место и титул другой… Майкл делал ей ручкой. Но разве повернется у кого-нибудь язык упрекать его? Всякий другой поступал точно так же. Это была оборотная сторона той золотой медали, которая называлась «лучшей звездой месяца». В самом деле, кому охота всю жизнь просидеть на диете из пекановой ореховой помадки?! Во всяком случае, для американцев это не подходит. Им подавай вишни «Гарсия», за ними орешки-кешью «Рокки Роуд», вдобавок еще хрустящие «Рэйн Форест» и наконец пралине из французских кофе и мокко. И для них это не просто приятно, но жизненно необходимо! В конце концов Майкл никогда и ничего им не обещал. Нет, правда: Майкл Маклейн был чрезвычайно осторожен – он никогда и ничего им не обещал.

Майкл лежал на раздвижном массажном столе, а рядом суетилась врачиха. Майкл лежал на этом столе еженедельно. Около него поблескивали на солнце прозрачные пластиковые трубки.

– Повернитесь, – сказала ему Марсия.

Каждую неделю она исправно промывала кишечник Майклу, равно как и еще двум десяткам кинозвезд вместе с их супругами. Майкл всегда настаивал на том, чтобы во время сеанса с ним использовались только прозрачные трубки – чтобы быть уверенным в том, что высосано достаточно дерьма из его внутренностей.

– Использование прозрачных трубок полезно для здоровья, – говаривал он.

К Марсии ему посоветовала обратиться его сумасбродная сестра, но, как оказалось, в этих сеансах все-таки имелся определенный смысл. Время, которое он вынужден был проводить, распластавшись на столе, он выгодно употреблял на размышления. Кроме того, несмотря на неприятные ощущения того, как шланг, направляемый Марсией, все глубже лезет в его задницу, он сознавал полезность этих процедур. А глядя на токсины, заполняющие прозрачные трубки, он испытывал большое удовлетворение и успокаивался.

Итак, он размышлял на массажном столе, лежа кверху задницей… В ту конкретную минуту он думал о том, как действовать. С одной стороны, в его голове не было и тени сомнения в том, что он выиграет пари у Сая и захомутает всех трех девах из нового шоу. С другой стороны, он понимал, что добиться этой цели будет трудновато. Все же Майкл был настоящим ветераном побед в разных непростых предприятиях, и для него не существовало слово «невозможно». Наконец, приз был так заманчив!.. Нет, речь не шла о девочках. Уже давно он перестал рассматривать секс, как удовольствие. Для него это было работой. Он имел в виду сделку относительно этого смазливого проказника Рикки Данна. Парнишка был так же горяч, как и сам Майкл двадцатью годами раньше. Все, до чего ни дотрагивался Рикки, превращалось в дикие деньги. Если Майклу удалось бы провернуть дельце с Рикки и также по возможности свежо показаться этой ораве от шестнадцати до двадцати одного года, в этом случае он выиграл бы.

Но для начала ему надо было решить, каким образом завлечь этих трех телекошечек?..

Вдруг Марсия запустила воду, он почувствовал легкий спазм в своих внутренностях.

– Эй, поосторожнее! – крикнул он раздраженно.

– Прошу прощения, Майкл.

Он подогнул под себя колени, но так, чтобы задница по-прежнему продолжала считать в небе звезды. Вода хлынула ему в кишечник, и стало как-то не по себе.

– Ох! – вскрикнул он непроизвольно и покосился на прозрачный пластик: неужели на этот раз из него выкачали больше экскрементов, чем обычно?

– Простите, Майкл. Вы ели кровавый бифштекс?

– Нет, черт возьми!

Он был возмущен ее неосведомленностью, которую можно было смело назвать некомпетентностью. Он не ел – за ради Господа Бога! – кровавый бифштекс с самого 1981 года! Эта Марсия!.. Десятки врачей жизнь бы отдали за счастливую возможность хоть раз провести промывание кишечника у Майкла!

– Я же сказал: потише! – проворчал он и еще глубже подтянул под себя колени.

Он размышлял о девчонках. Ему казалось, что с той блондинкой по имени Шарлин особых проблем не будет. Он не поленился навести о ней кое-какие справки и выяснил, что будто бы она живет с каким-то пареньком. Но это его практически не волновало. В конце концов он ведь и не собирался заводить с ней отношения. При умелом подходе достаточно будет уже пары-тройки свиданий для того, чтобы щелкнуться с ней. Дура, наверняка она захочет сделать это в автомобиле. Ну что ж… По крайней мере будут свидетели для Сая Ортиса. Если они вообще ему понадобятся…

Джан Мур… Брюнетка… Тут, пожалуй, будет немного посложнее. Поговаривают, будто она не в ладах с Лайлой Кайл. Может, стоит дать понять и Джан, и Лайле, что он ухлестывает за ними обоими?.. Пусть они погоняются наперегонки с его ширинкой. Если уж они и так друг дружку не выносят, может, они еще будут ревновать друг к дружке? Кого? Его, Майкла, кого же еще? Пусть-ка они посоревнуются между собой в жизни так же, как соревнуются на экране.

Внутри что-то вдруг сильно и громко засосало, и он недовольно замычал…

А впрочем, этот подход вряд ли сработает. Джан из Нью-Йорка и играет серьезные роли. Может, тут можно что-нибудь придумать? В конце концов ему тоже вначале приходилось в Голливуде делать фильмы, в которых была претензия на высокую художественность. Но разве эта малышка Джан что-нибудь слышала об этих фильмах? Им уже не меньше двадцати пяти лет. Тогда она еще даже не родилась.

И теперь третья… Лайла Кайл. Она беспокоила Майкла больше остальных. Он сомневался, что ее можно будет легко завлечь в сети всем киноблеском, который имеется в его распоряжении. Конечно, с тем, что она имеет пока на своем счету – одно малозаметное телешоу, – она еще не звезда. Но с другой стороны, она с детства знает всю подноготную про те ухаживания, которые хотел применить к ней Майкл. Он был наслышан не только о ее характере и манере поведения, но и о том, что Марти Ди Геннаро уже начал поощрять ее. Если так, то несколькими крупными планами в своем телешоу ему не отделаться. Да, трудная задача. Майкл улыбнулся. Может, Лайле приглянется главная женская роль в картине с Рикки Данном?.. Из всех троих Майкл считал только одну Лайлу достойной того, чтобы заводить с ней отношения. Да. Если бы он сделал фильм, в котором Рикки получает эту девочку… Впрочем, как насчет того, чтобы получить ее в жизни?.. На фотообложках она будет замечательно смотреться! Но важнее всего то, что даже если телешоу накроется медным тазом, все равно Лайла – это новое поколение голливудских королев, и этого у нее не отнять. Картины его с Лайлой помогут ему навсегда остаться молодым. Майкл улыбнулся снова. Ему вспомнились давние времена, уж двадцать лет прошло с тех пор, когда он имел коротенькую любовь с Терезой О'Доннел… Тогда у него был вкус на женщин старше его по возрасту. О, в постели она была настоящей маньячкой! Что мать, что дочка – одно и то же, подумал Майкл.

Внезапно аппарат промывания перестал жужжать.

– Все что ли? – спросил он.

– Чисто, как в музее, – сказала ему Марсия.

Шарлин почудилось, как бейсбольная бита с глухим стуком обрушивается на голову ее отца… Стук! Стук! Она зажмурилась и, отвернувшись в другую сторону, вдруг услышала сирену. Нет, это был телефон. Ей снится, что звонит телефон. Звонки с каждым разом все глубже пронзали окутавшую ее сонную пелену. Наконец она поняла, что проснулась и что телефон звонит по-настоящему. Аппарат стоял прямо на полу возле их кровати. Она повернулась навстречу звуку, и тут ей бросились в глаза фосфоресцирующие часы. На них было без семи минут девять вечера. Она ложилась с Дином в восемь часов почти всегда. В конце концов, ей ведь вставать к пяти. В ногах кровати шевелились под одеялом три крохотных щенка. Она взяла руку Дина, всю испачканную в краске, и мягко переложила ее со своей талии на свободное место, затем перегнулась через край кровати и сняла телефонную трубку, прервав на середине очередной звук звонка.

– Але? – проговорила она, зевая.

– Привет, это Шарлин?

– Да, – сонным голосом ответила она.

Кто это мог быть? Ее новый номер телефона был только у Сая Ортиса, господина Ди Геннаро и Ленни, ее менеджера. Постой-ка… Еще у Доуба, ведь он заезжает за своей почтой. Но этот голос не принадлежал никому из них, и Шарлин ума не могла приложить, кто еще может ей звонить. С другой стороны, голос был чем-то знаком… Она зажмурилась, пытаясь окончательно проснуться и найти ответ на этот вопрос.

– Это беспокоит Майкл Маклейн. Я поднял вас с постели?

– Иди ты! – Неужели ее телефон раздобыл кто-то из ребят со съемочной площадки? Например, Барри Тилден, ассистент режиссера, любил подразнить ее иной раз. – Нет, в самом деле, заканчивай… – прибавила она, саркастически усмехнувшись. Нет, дуру им из нее не сделать.

Затем вдруг она услышала, как человек на том конце провода засмеялся… О Боже, этот смех!.. Он очень похож на смех настоящего Майкла Маклейна!.. Она хорошо запомнила одну сцену в его фильме «Последний незнакомец». Тогда ему бросил вызов какой-то дрянной фараон, а Майкл, заранее зная, что тот проиграет, вот точно так же смеялся…

– Если я поднял вас с постели, то тогда, конечно… – вновь заговорил он, но не окончил фразы.

– Как вы узнали мой номер телефона? – спросила она, а сама подумала: с какой это стати сам Майкл Маклейн будет звонить ей?.. Конечно, если это действительно был Майкл Маклейн.

– Мне дал его Сай. Кстати, он является и моим агентом тоже. Насколько я понял, мой звонок не ко времени… – сказал звонивший, но по его тону было ясно, что на самом деле он так не думает. Наступила недолгая пауза, после которой он тихо спросил: – Вы не будете со мной разговаривать?

– Вы на самом деле Майкл Маклейн? – спросила растерянная Шарлин. Он снова рассмеялся.

Нет, ошибки быть не могло! Шарлин села на кровати, облокотившись спиной о голую стену в спальне. Дин продолжал спать, ни о чем не подозревая.

– Господин Маклейн, я… То есть… нет, я буду разговаривать… Но… Вы уверены, что звоните тому, кому хотели звонить?

– Если вы не Шарлин Смит, главная звезда в новом телешоу Марти Ди Геннаро, то я ошибся номером, – сказали на том конце провода и снова рассмеялись.

– Просто актриса, – поправила она. Она во всем хотела быть честной. Тем более с таким человеком. – Вовсе не главная звезда…

Дин во сне заворочался и пододвинулся ближе к ней. Весь день он как проклятый красил их новый дом и так намахался кистью, что свалился в постель еще до восьми вечера. Он даже не был в состоянии, так устал, помыться и съесть что-нибудь, кроме одного бигмака, который она принесла домой специально для него. Шарлин легла почти что вместе с ним. Она тоже сильно устала за день. Да, в последнее время она каждый вечер готова была с ног валиться от усталости. Шесть дней подряд у нее была непрерывная съемка. Слава Богу, наконец-то пришло воскресенье.

И вот, на ночь глядя, звонок…

– Господин Маклейн, не могли бы вы подождать минутку у телефона?

– Разумеется, – ответил он.

Шарлин положила трубку на пол и спрыгнула с кровати. Теперь они были с Дином такие богатые, что могли себе позволить иметь телефон в спальне, гостиной, кухне и даже в ванной. Повернувшись, она накинула простыню Дину на плечи и на цыпочках пробежала расстояние от кровати до двери по разбросанной по полу одежде. Каждое мгновение она боялась, что его разбудит звук ее передвижения. Но он продолжал спать. Она вышла в совершенно голую, мебель еще не успели приобрести, гостиную, закрыла за собой дверь в спальню, потянулась рукой к стене, где был выключатель. Включила его и тут же комнату залил яркий свет шести голых лампочек, болтавшихся под потолком. Она нашла телефон, стоящий в углу комнаты на полу, села перед ним, скрестив ноги – пижама была коротенькая, поэтому она вынуждена была опуститься голым телом на прохладный пол, – и сняла трубку.

Неужели это действительно Майкл Маклейн?! А может, все-таки шутка или даже сон?.. Она стукнула по телефонному аппарату костяшками пальцев… Больно… Значит, не сон.

– Спасибо, что не повесили трубку, господин Маклейн. Мне просто надо было поудобнее устроиться, – сказала она, сунув в рот саднивший сустав среднего пальца.

– Зовите меня просто Майклом. Вы одна?

Шарлин оглянулась вокруг себя. Ее взгляд скользнул по голым стенам пустой комнаты.

– Если честно, то одна, – ответила она.

Дин спит сейчас в спальне, а она здесь в пустой гостиной. Раз его здесь нет, значит она в самом деле одна. Во всяком случае можно так считать. Да какая разница…

– Хорошо. Как насчет того, чтобы поужинать со мной?

– Поужинать?! Вы хотите поужинать со мной?! – Если это все же Барри Тилден с очередной своей шуточкой, то он добился своего: она выглядит полной дурой. – Конечно, конечно, я согласна. Когда?

– Как насчет того, чтобы сегодня вечером?

Шарлин невольно бросила взгляд на свою коротенькую пижаму.

– Но я уже поела, – Это было все, что она нашлась сказать на высказанное ей предложение.

На часах было уже девять вечера. Все нормальные люди едят в пять-шесть часов… Нет, она вовсе не хотела давать господину Маклейну от ворот поворот и не хотела – упаси Господи – быть с ним невежливой. Но разве может она вот так просто уйти сейчас из дома? Оставить спящего и ни о чем не догадывающегося Дина в спальне? Но, с другой стороны, разве могла она отказать Майклу Маклейну?! Если только это он…

Другого выхода, увы, она не видела. Придется отказываться, Шарлин печально вздохнула в трубку.

– Боюсь…

– Хорошо, тогда, может, чего-нибудь быстренько выпьем?

– Я не пью, – ответила она окончательно упавшим голосом. – Но, может быть, если вы хотите… Посидим, нет… Выпьем по чашечке кофе?

– Великолепно! – отозвался Майкл. – Я заеду за вами через двадцать минут. Вы живете в Долине, да?

– Да. Но, может быть, вы заедете через полчаса?.. Если не возражаете, – сказала несмело Шарлин. – Мне нужно переодеться.

Шарлин повесила трубку и с минуту сидела на полу, не шевелясь, ее рука все еще лежала на телефонном аппарате. «Со мной этого быть не может, это невозможно, немыслимо, – лихорадочно думала она. – Нельзя поверить в то, что Майкл Маклейн звонит незнакомым девушкам просто ради потехи и вытаскивает их по вечерам из дома. Зачем они ему? Это странно. Но, с другой стороны, ведь это Голливуд, а она станет настоящей звездой, как только выйдут на экране отснятые серии… И все же этот звонок очень странен. Ничего более странного и необъяснимого и представить себе невозможно». Она наконец опомнилась, вскочила на ноги и бросилась по блестящему деревянному полу обратно в спальню. Теперь она уже не осторожничала: ей поскорее надо было найти во что одеться для свидания с Маклейном. Она стащила с лампы чехол и зажгла свет. Быстро оглядев комнату с раскиданными повсюду сумками, коробками и чемоданами в чехлах и упаковках, она решила начать с большого коричневого чемодана, который приобрела со всем его теперешним содержимым в магазине, когда ходила туда с Дином. Она раскрыла его и стала раскидывать в стороны пакеты с новой одеждой, под конец выбрав дымчато-голубую шелковую рубашку и белые джинсы.

Шарлин быстро оделась, затем прошла в ванную и вымыла лицо. Она вспомнила рецепты Марселы из гримерной и наскоро наложила на лицо жидкий макияж, затем добавила немного румян – чуть выше скул и расчесала волосы. Она решила для такого случая сделать хвост и заколоть его синей заколкой.

Когда она вернулась в спальню, то увидела, что Дин с полуоткрытыми глазами приподнимает с подушек голову.

– Что происходит, Шарлин? Ты куда-то собираешься? – Его голос был невнятным и заспанным.

– Спи, спи, милый. Мне нужно на некоторое время уйти. По делу.

– Слушай, нельзя же так работать! И днем и ночью, – пробормотал Дин и его голова вновь упала на подушки.

Она некоторое время неподвижно постояла за его спиной, а когда поняла, что он снова заснул, тихо ступая по полу, вышла из комнаты. Она выключила свет и плотно притворила за собой дверь. В гостиной она надела сандалии на ремешках, которые до этого несла в руках. Затем вышла из дома на воздух. Она немного беспокоилась за то, что Дин проснется от шума подъезжающей машины, но с этим все равно ничего нельзя было поделать. Стоя под ночным калифорнийским небом и ощущая на шее мягкое дуновение свежего ветерка, Шарлин вдруг почувствовала легкую и приятную дрожь во всем теле. Теперь это их собственность. Маленький, но милый домик с садом и бассейном. И, мама, думала она, мне даже назначил свидание твой любимый киноактер!

Шарлин села на плетеный стул около железных ворот и стала смотреть на отходящую от них изогнутую подъездную дорожку. Дом им нашел Ленни. Он им сразу понравился, а от дворика Дин был просто без ума.

Шарлин увидела Берта, охранника, и помахала ему рукой, хваля себя за то, что удержалась от упоминания о том, что она сидит и ждет здесь самого Майкла Маклейна. Уличные фонари били ярким светом ей в глаза, поэтому она их на несколько минут прикрыла. А когда открыла вновь, увидела, как около ворот их дома притормаживает блестевший серебряной краской роскошный лимузин. Нет, это был не обычный лимузин… То ли английский, то ли еще что-нибудь в этом роде. Может, это не краска, а настоящее серебро!.. На какую-то секунду она пожалела, что рядом нет Дина, который мог бы полюбоваться на всю эту красоту. Но потом она опомнилась и упрекнула себя: если бы Дин проснулся и вышел из дома к воротам… могли бы получиться неприятности.

Она заметила, как к еще не остановившейся машине подбегает Берт, склоняясь перед окошком водителя и заранее сдергивая фуражку. Однако человек появился с заднего сиденья. Он вышел из машины и направился к дому. Шарлин почувствовала, как у нее холодеют руки. Майкл Маклейн!.. Это действительно был Майкл Маклейн. Вот он остановился перед ней… Эта улыбка… Шарлин долго не могла справиться со своими голосовыми связками, потом еле слышно проговорила:

– Вы… Майкл Маклейн.

Майкл взял ее руки в свои, как будто хотел обогреть их, засмеялся и весело произнес:

– А вы Шарлин Смит.

Шарлин тоже засмеялась и, выдернув одну руку, прикрыла ею рот.

– Ну конечно, это вы. Это мы. То есть… – Она поднялась со стула, все еще не отрывая взгляда (завороженного, разумеется) от его голубых глаз. – Они и вправду голубые… – тихо произнесла она.

– Все, что приписывается мне хорошего, – истинная правда, – серьезно сказал Майкл, обнял ее за плечи и повел к машине.

Берт открыл заднюю дверцу, и Майкл помог Шарлин сесть в автомобиль. Сам он зашел с противоположной стороны и сел рядом с шофером. Тот тронул машину с места, и они поехали по бульвару.

– Куда едем? – спросила она.

Конечно, ее это не волновало: она готова была ехать в машине с Майклом Маклейном хоть на край света.

– Куда вам будет угодно, – ответил он. – Все еще хотите кофе?

– Да, конечно. А вы знаете подходящее место?

– Только одно. В Западном Голливуде. На Ла Бриа.

– Никогда не была там.

Майкл внимательно посмотрел на нее.

– Вы ведь недавно в городе, да? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Лавки на Меллроуз-авеню совсем не похожи на лавки в других концах Лос-Анджелеса. Большинство из них, конечно, будут закрыты, но мы можем просто гулять и заглядывать во все подряд окна. Все так и делают.

– Как это? – спросила она.

О Боже, неужели она вот так запросто будет гулять на виду у всех с самим Майклом Маклейном?! Она почувствовала необычайное волнение.

– Это самые лучше магазины. Вы увидите, что значит – великолепный и самый современный дизайн. А какие там очаровательные лавочки, Бог ты мой… Впрочем, вы им под стать.

Она даже зажмурилась при таком комплименте. Затем он стал ее расспрашивать. О телешоу, о тех, с кем она вместе работает, о жизни вообще. Это было замечательно, если не считать того, что ей было как-то очень неловко рассказывать о Дине, об отце или Лэмсоне. Но он так непринужденно поддерживал разговор, казался таким заинтересованным…

После того как они завернули на Ла Бриа, машина стала тормозить. Майкл сказал:

– Вот мы и приехали. Давайте парковаться и выходить на воздух. Шарлин никогда не приходилось видеть что-либо подобное. Даже на Родео Драйв. Витрина одного магазина была завалена кожаной одеждой. Здесь были даже кожаные бикини. У Максвелла была одежда от японских дизайнеров. Шарлин никогда раньше не видела такой одежды, даже в Лос-Анджелесе.

– Я привезу вас сюда тогда, когда они будут открыты, – сказал Майкл, когда они проходили мимо окон магазина, название которого было «Твист».

Шарлин глядела на витрины и про себя соглашалась с предложением своего кавалера. Одежда была узкая, плотно облегающая и одновременно вся в оборках.

– Никто в двадцать первом веке не будет носить подобные вещи. Они будут наводить ужас на наших потомков. Но у вас совершенная фигура и как раз для такой одежды, – прибавил он.

Шарлин почувствовала, как заливается краской, и заговорила прежде, чем Майкл заметит ее проступивший румянец:

– Посмотрите на название этого магазина, – быстро сказала она. – «Чокнутость»! Мне это нравится.

Майкл замедлил шаг, посмотрел, куда она ему показывала, и тоже рассмеялся.

– Пойдемте в Джексон Плэйс, пропустим по чашечке капуччино, – предложил он и обнял ее за плечо раскрытой ладонью. В этом его прикосновении было что-то необычное, что-то тяжелое…

На какую-то секунду девушку охватила тревога. Та тревога, которая в течение столетий охватывала девушек в подобных ситуациях. Но потом она напомнила себе, что все-таки это сам Майкл Маклейн, а вовсе не какой-нибудь подвыпивший водитель грузовика с одной из малоезженных дорог Техаса.

– Джексон? Уж не Майкл ли Джексон? Мы идем к нему в гости на чашку кофе?

Майкл засмеялся. Это был добрый, как ей показалось, смех.

– Нет, к сожалению, это обычное кафе. Но очень симпатичное. Кроме того, меня там знают.

Шарлин громко прыснула.

– А где вас не знают?! – весело воскликнула она.

Когда они вошли через парадное крыльцо кафе в зал и направились к угловому столику в затененной его части, Майкл заметил спешащую им навстречу хозяйку заведения и громко приветствовал ее по имени. Сев за стол, Майкл тут же заказал им обоим капуччино и стал внимательно и как-то странно смотреть на Шарлин. Она тоже глянула на него, но смутилась и вынуждена была быстро отвести взгляд. Вместо этого она оглядела искрящийся огнями и бликами зал.

– Все присутствующие не спускают с вас глаз, – сказала она.

– Нет, Шарлин. Я уже для них не новость. Они не спускают восторженных взглядов с вас, – мягко ответил Майкл.

Шарлин уже потихоньку заерзала на своем стуле, не зная, как реагировать на сыплющийся в каждой фразе Майкла поток комплиментов. Она была благодарна официантке, которая вскоре появилась возле их столика с подносом.

– Прошу простить. Мне необходимо покинуть вас на минутку, – вдруг сказал Майкл и, когда кончили сервировать их столик, встал и вышел из зала.

О Боже, неужели она так не понравилась ему, – дура! – что он счел необходимым уйти от нее?!.. Что ей теперь делать? Ну… Она, конечно, может вызвать по телефону такси. А если надо, то и Дина.

Она находилась в смятенном состоянии несколько минут, но пока размышляла над происшедшим, Майкл уже успел вернуться.

– Еще раз прошу извинить, мне нужно было кое о чем позаботиться.

– Я все-таки до сих пор не могу ничем объяснить ваш звонок, – проговорила более или менее успокоенная Шарлин, когда он вновь сел за столик напротив нее. – Может, вас попросил господин Ортис? Он беспокоится за то, что я мало выхожу на свежий воздух. Но сейчас я совсем закрутилась между съемочной площадкой, новым домом и заучиванием сценария, так что… – Она вдруг поняла, что говорит слишком много, поэтому замолчала и сделал глоток капуччино. – О, я люблю этот кофе! Никогда не думала, что от кофе может исходить такой аромат! – не удержалась она от реплики, видя, что он продолжает молчать и внимательно разглядывать ее.

Вот он улыбнулся, полез рукой в свой нагрудный карман и достал оттуда небольшую коробочку, которая была завернута в красивую голубую бумагу, повязанную белой лентой. Он протянул ей коробочку, держа ее за бантик из ленточки.

Шарлин прочувствовала сильное смущение.

– Что это? – спросила она, прежде чем взять у него из рук презент.

– Это маленький подарок вам от меня. В связи с тем, что вы приехали жить в наш город. Не бойтесь, берите и открывайте.

Шарлин взяла подарок, развязала бант и вытащила коробочку из оберточной бумаги. Она открыла небольшую крышечку и ахнула:

– О, Майкл!

Это было ожерелье. Она взялась за его концы и подняла вверх, чтобы рассмотреть получше. С него свисали три звездочки и, похоже, в центральной был бриллиант. У Шарлин никогда не было бриллиантов. Она поднесла ожерелье ближе к лицу, рассматривая камень.

– Какая красота, – прошептала она и взглянула на Майкла. – Но я не могу принять такой подарок! – воскликнула она, терзаясь душевными противоречиями.

– Вы очень обидите меня, если не возьмете это себе, – последовал ответ. – Я не могу брать обратно свой подарок. Это ведь вам. Возьмите же.

– Спасибо… О, спасибо, – проговорила Шарлин. Ее глаза даже повлажнели. – У меня никогда не было ничего подобного.

Майкл широко улыбался.

– Конечно, не было. А теперь есть, потому что я вам это подарил.

– Вы подарили… Но почему? – спросила Шарлин, лаская ожерелье рукой.

– Потому что вы, звезда. Одна из трех. Но, насколько я понимаю, только в вас есть бриллиант.

– Правда? – спросила простодушно Шарлин. – О, нет!

И она густо залилась краской от удовольствия. Шарлин уже привыкла думать, что из трех звезд нового шоу она стоит на последнем месте. Но ведь Майкл Маклейн пригласил только ее. Это что-то да значило.

– Носите на счастье, – сказал он. – Я думаю, что вы очень счастливая девушка. И везучая. – Он еще раз улыбнулся и помог надеть ей ожерелье. – А теперь, как насчет того, чтобы поскорее покончить с вашим кофе? Я хочу вам кое-что показать.

– Я готова, – тут же сказала Шарлин и поднялась из-за стола. Ей страшно нравилось, как она проводит этот вечер. Майкл заплатил по счету и повел Шарлин под руку к дверям.

Когда они огибали столики в кафе, она видела, что люди смотрят и на нее тоже. Но это было потому, что она шла не с кем-нибудь под руку, а с самим Майклом Маклейном!

Потом в темных углах кафе раздалось две или три вспышки. Она зажмурилась и от изумления остановилась.

– Ничего, – раздался у нее над ухом успокаивающий голос Майкла. – Это репортеры. Завтра вы будете улыбаться со всех газет.

Когда они сели в машину и поехали, Шарлин повернулась к Майклу и спросила:

– Почему вы так милы со мной?

Он улыбнулся.

– Потому что вы новенькая в этом городе. И я подумал, что вам нужен друг, который бы помог вам войти в курс всех здешних дел, так сказать, показать все входы и выходы. – Он на секунду опустил свою раскрытую ладонь ей на колено и посмотрел ей в глаза. – И потому что с вами легко быть милым.

«Все идет по плану, как по маслу, – думал полуудовлетворенный, полуутомленный скукой Майкл. – Непонятно, то ли она полная дура, то ли очень умная. Но скорее всего первое». Она здесь долго не протянет. Тем не менее он уже мог считать, что сфотографировался с ней вдвоем. И причем на ее шее было его ожерелье. Для Сая, возможно, этого будет достаточно, но Майкл решил идти дальше. В конце концов она была симпатичная.

Он проверил маленький холодильник, встроенный в панель управления. Бутылка «Моэт» уже покрылась холодной испариной. Джим знал свое дело и выполнял его добросовестно. Вот уже шесть лет возил он Майкла в этом «роллсе», и содержал его в неизменно хорошем состоянии. Он был свидетелем многих соблазнений, присутствовал и при этом. Не ожидая от Майкла никаких распоряжений, он прямо направил машину к холмам, потому что знал, что Майкл в подобных ситуациях предпочитал проводить время там. Небо за окном машины было чистым и ярко светили звезды. Все это создавало лирическую обстановку, которая и нужна была сейчас Майклу.

– Мне так нравится ехать в машине под лунным светом. И эти холмы… Я здесь раньше не была ни разу, – призналась Шарлин. – Может, мы остановимся где-нибудь тут на несколько минут? – спросила она. – Мне хочется посмотреть отсюда на огни города.

– Хорошая мысль, – похвалил Майкл. – Джим подвезет нас к одному милому местечку на вершине этого холма. Оттуда открывается неплохой вид. Подождите.

Все замечательно. Вот уже несколько лет подряд он возил на это место женщину за женщиной, и оно ему до сих пор не наскучило. Его город. Как празднично украшенная елка. Весь он во всей красе раскинулся под их ногами. Мелькали и искрились сотни крохотных огоньков.

– О, какая красота! – прошептала девушка, когда они остановились на вершине холма, куда их доставил на «роллсе» Джим.

– Пойдемте вон на ту скалу, – предложил Майкл. – Оттуда самый лучший вид.

Он вытащил из холодильной установки запотевшую бутылку «Моэт», а из подвесной подставки достал два бокала для шампанского.

Они вышли из машины и пошли туда, куда показывал Майкл. Шарлин восторженно следовала за своим ослепительным кавалером. Ночной воздух был чист и свеж, и в нем носился довольно острый аромат эвкалипта и низких кустарников. Под ними раскинулся весь Лос-Анджелес. Она взошла на самую вершину холма, к скале, и поднялась на огромный валун, непонятно как занесенный сюда. Огни города сверкали у нее под ногами, словно отражение звездного неба в воде.

– О Боже! – было все, что она могла произнести. – О Боже! – шепотом повторила она и обняла себя за плечи.

За ее спиной послышался сухой хлопок, – это Майкл открыл бутылку, – он подошел к ней сбоку и протянул полный бокал.

– Это шампанское, – сказал он. – Вы говорили, что не пьете, но тут почти нет алкоголя. Это вам не ликер какой-нибудь. Это… Это как будто вы пьете солнечный свет! Этим шампанским всегда отмечают важные события. А мы будем отмечать начало нашей дружбы. Попробуйте, – настоятельно попросил он и улыбнулся свой всепобеждающей улыбкой, оттененной блеском звезд.

Шарлин сделала маленький глоток, затем повела носом.

– Так это шампанское? – переспросила она. – Не понимаю, почему все так им восторгаются. Похоже, по-моему, на кислый имбирный эль.

Майкл рассмеялся.

– Ну это вы зря, – сказал он. – Давайте сядем вон туда.

Лучшего наблюдательного пункта и не найти. И опять, не дожидаясь никаких распоряжений, Джим вынес из машины плед и подушки, затем вернулся обратно. Шарлин опустилась на мягкие подушки и сделала еще глоток. Она восторженно смотрела на огни города, мечтательно улыбалась, потом сказала:

– Знаете, это как в фильмах… Не веришь, что это где-то на самом деле существует. По крайней мере не веришь, что ты сама можешь быть частичкой этой идиллии. А вот я здесь…

«Нет, она и вправду милашка», – подумал Майкл, почувствовав действительный интерес к девушке.

– За вас, Шарлин, – сказал он, поднимая свой бокал. – За то, что вы стали частичкой Голливуда.

Шарлин чокнулась с ним и сделала еще глоток. В теле ощущалось какое-то приятное расслабление. Она откинулась на подушки и сказала:

– Я так счастлива.

– Вот почему люди любят шампанское, – сказал ей Майкл. – Оно помогает им ощущать счастье. – Он подлил в свой бокал еще и кивнул на бокал Шарлин. – Выпейте еще немного. Ведь я взял это только ради вас.

Шарлин сделала еще несколько маленьких глоточков, и вдруг закашлялась. Майкл мягко постучал ее по спине.

– Не туда попало, Шарлин? – улыбаясь, спросил он.

– Да нет, ничего, все нормально. Просто я слишком много выпила.

– Сделайте лучше еще глоток. Это поможет вам прочистить горло.

– Я не напьюсь? – спросила она лукаво.

– Только в том случае, если выпьете слишком много. А ведь у нас всего одна бутылка, – успокоил ее Майкл и еще подлил вина в ее бокал. Она вынуждена была глотнуть, чтобы шампанское не полилось ей на джинсы.

«А мне, пожалуй, пора заканчивать», – подумал он. В последние десять лет он не мог совмещать секс и выпивку.

– О! Мне так хорошо! Как будто я могу сейчас протянуть руку вверх и сорвать с неба одну из звезд, – прерывающимся от волнения голосом прошептала Шарлин.

«Кажется, пора», – подумал он.

– Смотрите на звезды! – прошептала она завороженно. – Они похожи на бриллианты.

Майкл придвинулся ближе к ней и слегка прикоснулся рукой к бриллианту на ее ожерелье. Она тоже подняла свою руку к шее и их пальцы соприкоснулись. Вдруг он наклонился к ней и их лица сблизились.

– Вы не похожи ни на одну из тех девушек, что я знал, – нежно прошептал он. Затем, глядя прямо ей в глаза, он поцеловал ее. Легко и нежно. В губы. Он почувствовал, как она отстраняется и свободной рукой притянул ее к себе обратно.

Мягче, еще мягче, говорил он себе. Спокойней.

– Ты очень красива, – сказал он. – Гораздо красивее других девушек. И просто милее.

С этими словами он отпустил ее. Не так быстро, говорил он себе. Опустошив свой и так почти пустой бокал, он знаком попросил Шарлин сделать то же самое с ее доверху наполненным бокалом. Затем он наполнил их снова и чокнулся с ней.

– А это за твой успех. Я знаю, что ты станешь наипопулярнейшей звездой.

– Спасибо, – ответила она и взглянула на него.

О, он хорошо знал этот взгляд. Так смотрят только те, кто порядочно выпил «Моэт». Это подстегнуло его. У нее был такой же вид, как у белого кролика, захваченного фарами автомобиля на дороге. Но если она и была кроликом, то очень красивым.

– Я помогу тебе всем, чем смогу. Позволь мне помогать тебе. Я могу научить тебя множеству разных секретов профессии. – Он вновь наклонился к ее лицу и поцеловал ее в губы. На этот раз она не отстранилась. Тогда он положил на землю свой бокал и обнял ее.

Спокойнее, еще спокойнее, напоминал он себе. Майкл осторожно растянулся рядом с ней на пледе.

– Я хочу любить тебя, Шарлин, – страстно прошептал он и крепче обнял ее.

Шарлин взглянула на Майкла, на его лицо, окруженное бездонным звездным черным полотном. Он сказал – звезда. Знаменитая звезда. Неужели это возможно? – думала она. Она даже и не мечтала, но ведь он сам сказал. Сам Майкл Маклейн сказал. Может быть, ей больше не нужно ничего бояться? Не нужно бояться, что она может потерять работу? Не нужно бояться нечестной Лайлы? Умной Джан? Полиции? Не нужно бояться своих снов о Лэмсоне? Не нужно бояться того, что ее и Дина все-таки отыщут?

Она почувствовала, как мягкая рука Майкла прикоснулась к ее рубашке и пробежала быстро по шелковистой ткани. Эти прикосновения были новы и так непохожи на прикосновения Дина. Она снова почувствовала на своих губах губы Майкла и вкусила аромат шампанского, когда открыла ему свой рот. Рука Майкла скользнула под рубашку Шарлин и коснулась ее кожи. Затем он быстро опустился ниже и вот уже прислонился своим лицом к ее обнаженному животу. Поцеловал пупок и тут же поцеловал ниже. Затем снова пупок. Она едва не рассмеялась! Затем он снова поцеловал место ниже пупка. Потом она услышала звук открываемой молнии и поняла, что это была молния на ее джинсах.

– Нет, – прошептала она, начиная отстраняться от него и подниматься с мягких подушек, будто отходя ото сна. Но все было в реальности. О Боже, как она могла довести до этого?! Она совсем и не думала об этом, не хотела этого. – Нет, – еще раз сказала она, но уже громче.

– Да, – прошептал он в ответ. Его рука скользнула ей под спину и притянула к нему. Он вновь уложил ее на подушки.

– Я не нравлюсь тебе, малыш? – спросил он ее.

– Нравишься.

– Больше ничего говорить не надо, – шептал он страстно.

О Боже, его, конечно, ни в коем случае нельзя было обижать. Но неужели она позволит ему и все остальное? Она вовсе не хотела этого. Она ведь даже не знала его как следует. Его голова опустилась к ее груди, язык скользнул по соскам, по животу. Она попыталась остановиться и остановить его, но чувство реальности уже стало размываться. Звезды зашевелились над ее головой. У нее было такое впечатление, что они не лежат на вершине холма, а плывут над городом.

Майкл дотронулся до ее джинсов и стянул их с ее ягодиц. О Боже, что же он делает? Его голова была внизу. Короткими поцелуями он спускался все ниже и ниже. Шарлин почувствовала, как напряглись ее соски. Грудь была обнажена и ее обдувал ночной ветерок. Майкл провел рукой по ее груди, слегка ущипнул за соски. Волна наслаждения пробежала по ней от затылка к ногам.

Шарлин закрыла глаза. Она чувствовала, что по щекам текут слезы. Что она делает? Что он с ней делает? Все вокруг нее продолжало плыть и качаться. Она открыла глаза и увидела темный силуэт стоявшего на фоне ночного неба Майкла. Он стянул с себя брюки, затем одним ловким движением сбросил рубашку. Неужели он действительно задумал заниматься с ней этим? Здесь?! Она должна была сказать ему, чтобы он остановился.

– Шофер. Джим. Он может увидеть нас. Остановись. Прошу тебя.

Майкл спокойно ответил на это:

– Никто нас не увидит. – С этими словами он вновь лег на нее сверху, раздвинул ей ноги и задвигал ритмично своими бедрами.

– Нет, – прошептала она. – Пожалуйста. Но было уже поздно.

– Никто ничего не увидит, – сказал ей Майкл.

В ту самую минуту Джим спокойно расчехлил в «роллсе» инфракрасную камеру.

 

23

Вечеринка во всяком другом месте – это всего лишь вечеринка, но уж если речь зашла о Голливуде, а точнее, о Холсби-Хиллс, то тут вечеринка представляет собой нечто качественно иное. Здесь люди собираются для того, чтобы себя показать и других посмотреть, чтобы завязать нужные контакты, заключить необходимые сделки или составить требуемые им документы. Голливуд славится роскошными вечеринками, но самые роскошные, самые знаменитые, самые эксклюзивные – это, безусловно, вечера, даваемые Арой Сагарьяном. Они проходят ежегодно, в ночь после присуждения очередных наград звездам телеэкрана. Изначально на этих вечерах собирались избранные киноактеры и киноактрисы и долго и изобретательно высмеивали все проявления жизни на крохотном телеэкране. Но прошли годы, и теперь уже этот крохотный телеэкран стал настолько важным, что над ним невозможно было смеяться. И все же традиции вечеров у Ары остались неизменными: здесь собирался весь киномир Голливуда и позволял себе расслабиться. Вечера были традиционно закрытыми и элитарными, поэтому здесь никогда не видели ни одного репортера. Приглашения рассылались только избранному кругу лиц, и никому постороннему сюда входа не было. Это единственный важный голливудский прием, на который никогда не приглашали меня, Лауру Ричи.

Ара, несмотря на свои благородные манеры и исключительную вежливость в общении с людьми, каждый год безжалостно вымарывал черновой вариант списка приглашенных. В этом году он вычеркнул сначала Джона Коллинза, а затем и Династи. Так, Селлека он даже не включал в список, потому что больше не хотел его видеть у себя. Словом, в окончательном виде список приглашенных включал только «сливки из сливок», и все, кто не входил в эту категорию людей, не были вхожи в дом Сагарьяна.

Но, как известно, у всякого правила есть хотя бы одно исключение. Было оно и у Ары. Это была Тереза О'Доннел. Она была на всех вечерах у Ары, начиная с самого первого, который состоялся двадцать два года назад. И хотя ее звезда уже несколько раз закатывалась на небосклоне кино, Ара продолжал приглашать ее к себе, потому что Тереза была первой его большой актрисой. И несмотря на то, что она заглатывала невероятное количество всевозможных пилюль и алкоголя, несмотря на ее паранойю, Тереза все еще оставалась легендой. Она была талисманом для Ары, его знаком счастья. Кроме того, постоянное ее приглашение к нему на вечера демонстрировало миру (и особенно его потенциальным клиентам) преданность Ары своим привязанностям в киноиндустрии.

В этом же году он больше не представлял Терезу кинорежиссерам и… не пригласил ее к себе. Он чувствовал себя страшно, страшно виноватым. До сего времени Ара гордился тем, что он является настоящим джентльменом и преданным человеком в этом мире коварства и жадности. Но в этом году он не пригласил к себе Терезу, и ему уже нечем было гордиться. В конце концов все закончилось тем, чем, может быть, неминуемо должно было закончиться, – он продемонстрировал измену своей преданности Терезе. Это было неоспоримо. Его единственным извинением было то, что несмотря на возраст, несмотря на недавний сердечный приступ, несмотря на общее бессилие и надрыв как физических, так и душевных сил, Ара все еще хотел играть. Он все еще хотел быть не затерявшимся в группе других, а лидером группы. И он продолжал закатывать самые роскошные и эксклюзивные вечера, он продолжал представлять самых знаменитых звезд.

И все же он понимал, что пробуксовывает на одном месте, а то и плавно катится вниз. Он неудержимо старел и поэтому жадно искал вокруг себя ту соломинку, за которую мог бы уцепиться. И он решил рискнуть уцепиться за Лайлу Кайл.

Нейл Морелли взял в руки последний поднос из тех, что привез в своем фургоне поставщик провизии, и отнес его на кухню. Толстый мужчина сверял приносимое на подносах со списком в руках и постоянно отдавал ворчливые распоряжения целой толпе официантов и поваров. «Этому парню боцманская свистулька не помешала бы», – подумал Нейл. Когда он понял, что ему придется согласиться на эту работу, он долго негодовал и возмущался. Но не потому, что она ему не была необходима. С тех пор как в самом начале накрылась его телекарьера, он жил, как нищий, употребляя свои последние доллары на то, чтобы зализывать полученные раны. Он сломался и потому вынужден был соглашаться на любую работу, которую бы ему предложили. Потому что Сай Ортис категорически не желал брать его в свою Индустрию. О Боже, Сай не просто не звонил Нейлу, но даже не отвечал на его звонки! Поэтому Нейл плюнул и вынужден был исполнять традиционную работу для тех актеров, про которых говорят, что они «на отдыхе»: водить машины, обслуживать столики и… пытаться снова пробиться в светлый мир.

Настоящая работа была для Нейла все-таки не самым худшим исходом. По крайней мере его никто не заставлял бегать с подносом где-нибудь в многолюдном месте, позоря и унижая себя перед всеми. Нет, это были небольшие частные вечеринки: у богатых дантистов, у адвокатов из крупных корпораций и тому подобное. Тоскливо было находиться в обстановке чопорности и морозильного холода.

Но все было совсем по-другому, когда фургон поставщика провизии, до отказа набитый официантской и поварской бригадой, остановился у того дома, где им предстояло работать в тот вечер, и кто-то сказал Нейлу, чей это дом. Вечер Ары Сагарьяна!.. О, Иисус!.. Слезы наполнили глаза Нейла. Он читал об этих вечерах в колонках светской жизни еще в своем детстве. Он поедал глазами фотографии этих вечеров. Особенно ему запомнилась та, где все знаменитости собрались у бассейна. Они все были так совершенны и так улыбались… Его мечтой было присоединиться к ним. Присоединиться как равному. Увы, Нейлу Морелли хоть и суждено попасть в этот дом, но стоять по другую сторону стола. Он приехал в этот город за тем, чтобы его обслуживали, а вовсе не за тем, чтобы он сам обслуживал. Он стоял в дверях кухни, полупарализованный и не уверенный в том, что найдет в себе силы переступить порог этого дома в фартуке официанта.

– Эй! Ты, носатый! А ну, пошевеливайся. Тащи сюда поднос! – рявкнул толстяк.

Когда Сай Ортис позвонил Джан и пригласил ее на вечер к Аре Сагарьяну, она удивилась.

– Исключительно для дела, – быстро объяснил он. – Тебе самое время пришло выходить в свет.

О Джан уже многие говорили, но она была неизвестна никому за пределами Индустрии и даже некоторым в самой Индустрии. Поэтому она согласилась на приглашение, хотя и терпеть не могла Сая. С одной стороны, она понимала, что с Саем очень удобно, так как он ее быстро там со всеми познакомит, с другой стороны, было очевидно, что Сай – не самый лучший сопровождающий для Джан. Ара, к примеру, был вежлив с ним, но одновременно холоден. Да и в конце концов, кому он мог нравиться, Сай Ортис?

Вечер у Ары был для Джан дебютом в голливудской светской жизни, и она очень по этому поводу волновалась. Даже нервничала, но Сай был тверд и обещал ей, что они придут поздно, а уйдут рано.

И вот они пришли… Чувствуя какое-то нервическое брожение в животе, она повернулась к нему.

– С кем бы ты хотела познакомиться? – спросил он ее. – С Шер? С Майклом Китоном? Вон он у стойки бара. С тех пор, как вернулся Бэтмэн, он не появлялся на этих вечерах, но в этот раз…

Джан огляделась вокруг. У кромки бассейна стоял настоящий гигант – по меньшей мере шести с половиной футов росту и свыше трех сотен фунтов весу. Должно быть, это Марвин Дэвис. У бара в окружении нескольких человек – Джеф Каценберг. Прежде чем Джан успела ответить на вопрос Сая, тот взял ее за руку и быстро проговорил:

– О, вот с кем ты просто обязана познакомиться! – С этими словами он подошел к высокому мужчине, стоявшему к ним спиной, и легонько тронул его за локоть. – Майкл, поздоровайся с нами.

Мужчина повернулся к ним лицом, и Джан увидела, как на нее смотрят голубые-голубые, знаменитые глаза Майкла Маклейна. Он улыбнулся ей, и она не могла не улыбнуться в ответ.

– Друзья Сая – это те люди, которых мне лучше всего остерегаться, – сказал Маклейн. Он протянул ей свою руку. – Здравствуйте, меня зовут Майкл Маклейн.

– А это Джан Мур. Она работает в новом шоу Марти Ди Геннаро, премьера которого будет в наступающем сезоне.

– О? Марти делает телешоу? О чем оно? – спросил Джан Майкл.

Она начала объяснять ему и вскоре обнаружила, что он очень удобный собеседник. Это помогло ей наконец преодолеть вполне понятную скованность от ощущения того, что стоишь рядом с человеком такой высоты, как Майкл Маклейн. Нет, не то чтобы он был очень высок ростом. Наоборот, еле доставал ей до уха. Но ведь до этого в течение целого ряда лет она видела его только на десятифутовых крупных планах в кино. Разница между кино и реальностью оказалась настолько значительной, что ее было трудно преодолеть в себе. Неудивительно, что люди всегда уверены в том, что в жизни кинозвезды короче и бледнее, чем на экранах. Все же, несмотря на свой рост, во всем остальном Майкл был очень хорош. Это был красивый мужчина, и даже если бы его шея была чуточку кривее, а глаза – чуточку ближе посажены один к другому, Джан это бы не волновало ни капельки. Несколько минут они очень приятно беседовали.

– Уверен, что вы поладите между собой, – сказал, отваливая в сторону, Сай. – Но остерегайся его, Джан. Таких девушек, как ты, он ест по утрам на завтрак.

– Только в том случае, если они не возражают против этого, – улыбнувшись, сказал Майкл.

Правда, на этот раз его улыбка плохо «состыковалась» с его ослепительными голубыми глазами.

Крайстал Плинем поправила начавшую было спадать с ее великолепных белых плеч накидку и вошла (впереди своего мужа) в большой зал, где проходил вечер. Да, она прошла в зал впереди своего мужа, так как это было одно из неписаных правил их странной супружеской жизни. Они входили всегда раздельно, а уходили вместе. Она на секунду остановилась у дверей, шаркнула ножкой и внимательно огляделась вокруг. Присутствующие повернули головы к дверям на раздавшийся звук, замерли в недолгой паузе, а потом зашумели, приветствуя появление Крайстал. Она удовлетворилась этим, улыбнулась и сказала тихо подошедшему сзади мужу:

– Уэйн, не отходи от меня ни на минуту. И, главное, напоминай мне их имена. Ты же знаешь, я забывчива.

Имена – это было для Крайстал настоящей проблемой. Она их постоянно забывала. С другой стороны, она прекрасно знала, какое важное значение в этом городе имело обращение к человеку по имени. Ведь люди любят, чтобы их узнавали. Любят все, независимо от важности собственной персоны. Тем более любят быть узнаваемыми легендарной кинозвездой. Называя по имени незначительных людей, она получала право тут же оставлять их и не тратить на дальнейшие разговоры с ними свое драгоценное время. Впрочем, Крайстал хорошо знала, что на этом вечере не может быть незначительных людей. Разумеется, если не считать супругов и супруг приглашенных.

В прошлом году Ара не позаботился о том, чтобы послать ей приглашение. Она сказала всем, что будет в Нью-Йорке, а сама на это время укрылась от людских глаз в отеле «Бел-Эйр». Но тогда она была в опале, не то, что в эти дни. Что вы! Теперь Джека и Джилл, – так звали героев, которых они играли, – хвалили все критики подряд. Последний фильм собрал большую кассу. Крайстал добилась того, что «Нью-Йорк Филм Критикс» и «Голден Глоб» стали всерьез поговаривать об «Оскаре». Она вела рисковую игру – ведь Крайстал уже не могла похвастаться ни молодостью, ни красотой – и выигрывала ее. Словом, она вновь была на белом коне.

И поэтому ей приходилось задержать Уэйна возле себя еще на какое-то время. В настоящее время перед ней стояла задача продлить контракт и сняться в новом фильме, пока не иссяк запал. Развод, особенно с мужем, который одновременно является твоим менеджером, – пока казался делом неоправданным и слишком затратным. Она уже подумывала о том, как бы заполучить одну-две странички в «Пипл», – подобно Джоан Ланден, которая делала это в свое время, – поскольку предвидела, что при разводе Уэйн потребует с нее немалого содержания. Так что сейчас о разводе говорить было рано, может быть, позже… Конечно, ей не следовало соглашаться на то, чтобы он вел у нее дела… Впрочем, если уж на то пошло, ей вообще не следовало выходить за него замуж.

– Крайстал! – воскликнул Ара издали, ковыляя к новым гостям на своей покалеченной ноге и заранее протягивая руку. – Как это мило с твоей стороны, что ты пришла!

– Ара Сагарьян, – быстро шепнул ей на ухо Уэйн.

– Уж его-то я как-нибудь знаю, Уэйн, – сердито ответила она мужу. Нет, о разводе нужно подумать в ближайшее же время. Может быть, даже удастся провернуть это без больших потерь в этом году.

Повернувшись к приближающемуся человечку, она сказала:

– Спасибо за приглашение. Для меня настоящая честь быть здесь, Ара. Даже если бы я сегодня получила кинопремию, я и то меньше была бы обрадована. Впрочем, если бы речь зашла о телепремии…

Они оба засмеялись.

Пол Грассо таился в тени на заднем сиденье такси. Дорога к дому Ары Сагарьяна была освещена десятками ярких фонарей и запружена суетящимися слугами и красиво разодетыми приглашенными. Он посмотрел на свой смокинг, «патетически» измявшийся за то время, пока он сидел на заднем сиденье, в обволакивающей темноте.

«Патетический» – было самым любимым словечком Пола Грассо. Разве не патетично то, что после тридцати лет жизни в этом городе и двадцати лет кинокарьеры, он был так низко обойден вниманием со стороны этого старого покалеченного гомосексуалиста?! Что говорил этот Ара Сагарьян? Что он, Пол Грассо, больше не достоин того, чтобы его к нему приглашали?

Пол отлично знал, что, если ему перекроют доступ к тем людям, которые собрались сегодня у Ары, его песенку можно будет считать окончательно спетой, и ему останется только собирать манатки и сваливать домой. Но у него не было ни малейшего желания собирать свои манатки. Если уж что и нужно было собрать, так это пригласительные бумажки Ары! Их надо собрать в кучу и закинуть в те места, где луна не светит!

Но в ту минуту луна как раз светила. И Пол смело смотрел на нее из сумрака заднего сиденья такси. Потому что он просто должен был быть сегодня на вечере у Ары! Он задолжал слишком много денег разным людям и слишком нуждался в работе, чтобы можно было допустить распространение слухов о том, что старика Грассо обошли вниманием у Ары.

Он выглядывал из окошка машины и подыскивал подходящее местечко для остановки. Ага, кажется, есть! Поросль вокруг дома Фреда Вайзмана была настолько плотной, что походила больше на джунгли, чем на сад. Ну что ж, он должен использовать это к своей выгоде. Тем более, что дом Фреда соседствует с домом Ары. Оставалось надеяться только на то, что в саду не окажется собак.

Он вылез из такси и отпустил машину. Он не знал, как будет возвращаться домой, но сейчас об этом и не думал. Низко пригнувшись, он юркнул в густые кусты, которые росли между домами Фреда и Ары.

Эйприл Айронз молча передала свой пустой бокал Сэму Шилдзу и стала оглядывать комнату, пока ее кавалер ходил ей за еще одним бокалом. В настоящее время они как раз пробивали новый фильм, который она продюсировала. Вторая версия «Рождения звезды». Ждали появления Ди Геннаро, чтобы сказать ему об этом. Эйприл знала, что Марти нравится эта вещь. Может быть, даже стоит представить ему Сэма Шилдза, как режиссера картины? А, ладно, там видно будет.

Ее взгляд, скользивший по наполненной народом комнате, вдруг замер – она заметила красивого мужчину, который гулял под руку с какой-то смазливой блондинкой. Когда его глаза случайно перехватили ее взгляд, она сделала демонстративный знак ему указательным пальцем правой руки, чтобы он подошел к ней.

Он показал на себя, как бы сомневаясь в том, что она зовет именно его. Эйприл еще раз поманила его и утвердительно качнула головой. Мужчина, не отпуская руку блондинки, пошел в сторону Эйприл, но та сделала жест, который мог означать только то, что она не хочет знакомиться с девушкой. Тогда мужчина шепнул что-то своей спутнице на ухо и направился к Эйприл один.

– Эйприл, ты чудесно выглядишь, – сказал Майкл Маклейн, подойдя к ней и поднимая к своим губам кончики ее пальцев. – Но разве ты не хочешь познакомиться с Дженнифер Сэйлс? Она снимается у Дино Де Лаурентиса.

– Нет, спасибо. Пусть гуляет. У меня к тебе не пустая болтовня и анекдоты, а дело. Почему ты до сих пор не удосужился позвонить мне насчет того сценария? – спросила она.

– Что я вижу?! Да ты никак дуешься, Эйприл Айронз?! – воскликнул, весело подмигнув, Майкл.

«О, Иисус, эти мне актеры, – с досадой подумала она. – Я вот уже десять лет только и делаю, что дуюсь».

– Ты клялся и божился, что прочтешь сценарий, который я тебе отослала! До сих пор от тебя ни слуху ни духу! Что мне прикажешь делать? Гоняться за тобой по всему городу и совать в спину роль, за которую любой актер готов бы был заплатить своими яйцами?! Учти, я тебе не одна из твоих двадцатилетних кошечек!

Он наклонился к ее уху.

– Почему же? По-моему, ты ничуть их не хуже, – прошептал он тем голосом, от которого балдеют все американки. Эйприл оттолкнула его, но на самом деле ей понравились его слова и вообще ей нравился сам Майкл.

– Ладно, – сказала она, улыбаясь. – Я больше не могу ждать. Или ты мне звонишь на днях по поводу сценария, или я распускаю по всему городу слух о том, что у Майкла Маклейна больше не стоит.

Майкл притворно ужаснулся и замахал на нее руками.

– Что ты! Прошу тебя, не делай этого! Мне тогда целый год не дадут спокойно поспать! Все женщины города воспримут известие как выпад лично в их адрес.

Сэм Шилдз нервно переминался с ноги на ногу у стойки бара и болтал виски с содовой в бокале. Его не приглашали на этот вечер. Когда Эйприл позвонила ему и попросила быть ее сопровождающим, он удивился. Он не знал, для чего она его зовет: для дела или для удовольствия. И хотя он хотел продолжать работать вместе с Эйприл, он сомневался в том, что очень хочет с ней спать. Это была слишком требовательная любовница. В ней было нечто, что отпугивало его. Если начистоту, то ему казалось, что она использует мужчин точно так же, как все мужчина обычно используют женщин. Это заставляло его беспокоиться за себя.

И вот он попал-таки на этот вечер. Сэм любил думать о себе, как об актере с большой буквы, но когда он увидел себя окруженным всей этой мощной публикой, он перестал ощущать твердую землю под ногами. Никому до него не было дела, а сам он не очень-то умел «вгрызаться в толпу». Он жалел, что не остался дома. Для того чтобы хоть как-то убить время, он стал рассматривать дефилирующую перед ним публику. Старался узнать всех по имени. Что касается кинозвезд, то тут все было ясно, поэтому основное свое внимание он обратил на тех лиц, которые всегда остаются за кадром. Брандон Тартикофф, Майк Мидэвой, Майкл Овивц, Даун Стил, Каценберг…

А потом он увидел рыжую. Она была с Ди Геннаро. Точно, это именно Марти Ди Геннаро прицепился мертвой хваткой к ее руке. Она так хорошо смотрелась бы в «Рождении звезды», – подумал Сэм. Она была молода и, судя по всему, горяча.

Он нашел глазами Эйприл. Она поочередно заговаривала с различными киноворотилами, последним из которых был Майкл Маклейн. Увидев, что она на краткий миг осталась одна, он заспешил к ней.

– По-моему, с меня этого всего достаточно, – сказала ему Эйприл. – Дай мне только перекинуться парой слов еще с несколькими здешними ребятами, и потом поедем ко мне. Как ты насчет того, чтобы поехать ко мне и трахнуться?

Джан стояла у кромки бассейна. Свет фонарей уверенно пробивал все кусты – и, казалось, в них запутались крохотные звездочки. Киноактеры и кинопатроны гуляли около бассейна с бокалами в руках. Никто ее не знал здесь, к тому же она стояла немного в тени и могла наслаждаться тихим уединением.

На подобном вечере недостаточно быть красивой, чтобы привлечь к себе внимание. Ты должна быть красивой, знаменитой и находящейся в настоящий момент на вершине успеха. Потому что на этом вечере все были красивы, знамениты и находились на вершине успеха. Это был вечер для избранных. И она, Джан Мур, тоже была здесь!..

«Да, – думала она, – я правильно сделала, что пришла сюда. Если не сейчас, то когда еще представился бы такой случай?» Она улыбнулась самой себе. Вся эта нереальная сцена была для нее реальностью. С другой стороны, реальность, в которой она жила, постепенно все больше и больше походила на нечто нереальное. Она глубоко вдохнула в себя аромат распустившегося на ночь жасмина, чуть смешанный с душком хлорки из бассейна.

Она наслаждалась одиночеством и вдыхала вечерние запахи, но это продолжалось недолго. Вдруг рядом где-то раздалось шуршание, и из близлежащих густых кустов появился какой-то человек. Он был невысок ростом и одет так, что почти сливался с темнотой, откуда появился. Он увидел ее и как-то развязно сказал:

– Привет. Я искал свой кошелек. – С этими словами он стряхнул пыль со своего костюма и быстрым шагом направился к толпе гостей.

За спиной Джан вдруг послышались голоса двух женщин. Это были уже немолодые матроны, супруги патронов Индустрии. Одна из них подняла глаза и вдруг вскрикнула:

– О! О! Смотри! Это Мери Джейн!

Джан почувствовала, как что-то упало у нее в животе. Ей вдруг резко стало не по себе, и по всему телу выступила испарина. О Боже! Они из Нью-Йорка?! Как они могли… Затем к двум женщинам подошла еще одна.

– Мери Джейн Уик, познакомьтесь с моей подругой Эстер Гудбоди, – сказала матрона.

Ее голос растворился в ночном воздухе. Джан слышала только зудящий гул в ушах. Она попыталась глубоко вдохнуть и буквально физически почувствовала, как комок воздуха опустился до самого солнечного сплетения. Она сделала еще один несмелый шаг на своих очень высоких каблуках, покачнулась, чуть не упала, но чудом удержалась. Держись, Джан! – решительно приказала она сама себе и подняла глаза. Там, на другом конце бассейна, она увидела его… Он был одет во что-то черно-белое, как и другие мужчины там. Она не верила своим глазам. В последний раз, когда она видела его в Нью-Йорке… Это было так давно!..

– О, мой Бог! – вырвалось у нее непроизвольно. Нет, сказала она себе. Просто ее потрясли те женщины и упоминание ее старого имени. Она отвернула лицо в сторону, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов для того, чтобы успокоиться. Теперь я снова посмотрю ту сторону, говорила она себе. Теперь я посмотрю уже спокойно и пойму, что обозналась. Но когда она подняла вновь глаза и взглянула мимо десятков огней фонарей на другую сторону бассейна… Это был он!

Это был Нейл, она точно узнала его. Он был одет как официант… Как все официанты, обслуживающие этот вечер.

Пол Грассо стоял с бокалом в руке и покачивался взад-вперед, с каблуков на носки, и временами почесывал икру левой ноги правой ногой прямо через штанину. Тьфу ты!!! Он ненавидел все эти траханые приемы и вечеринки! Но у него не было другого шанса добраться до Марти, и он знал, что здесь он не упустит своего. А потом он его увидел. Может, все получится проще, поскольку Марти держал под руку Лайлу Кайл! Но нет, думал Пол. Чувство благодарности – неизвестное для этого города чувство. Он вспомнил итальянскую поговорку, в которой спрашивается: «Почему она меня так ненавидит? Я ведь ничего ей не сделал».

Да, определенно, Лайла ненавидела его. Она получила свою роль, но не позаботилась о том, чтобы подыскать ему там работенку по подбору актеров. А ведь обещала… Он отчаянно нуждался в этой работе. А она даже не отвечала на его звонки. Теперь вот стояла рядом с Марти. Великолепная и утомленная скукой.

– Хороший смокинг, – сказал Ди Геннаро с тяжелым сарказмом. Пол проигнорировал этот сарказм. Ему нужна была работа. Он понимал, что нет ничего низменнее, чем просить ее здесь, на этом паршивом вечере. Но он должен был это сделать.

– Ну как у тебя дела? Какие-нибудь задумки?

– Да так, есть кое-что, – ответил Марти. – Старое оставил: очень занят сейчас.

– Как подвигается шоу? Я еще ничего не слышал, – продолжал Пол, чувствуя, как капелька пота вот-вот упадет с нижней губы.

– Отлично.

Пол набычился, преодолевая последнее внутренне сопротивление. Нет, он все-таки должен пойти на это.

– Есть какие-нибудь трудности с подбором актеров? Может, я могу чем-нибудь помочь?

– Ты хотел сказать, могу ли я тебе чем-нибудь помочь, так ведь? – усмехнулся Марти. – Ты ищешь работенку, Пол?

– Я бы не возражал, если бы мне позволили подобрать ребят для твоего нового проекта, – еле слышно проговорил тот и затаил дыхание.

Марти на минуту задумался.

– Ладно, позвони мне завтра в офис, – сказал он наконец. Эти слова легли бальзамом на исстрадавшуюся душу Пола. Он знал, что истратит на звонок последние деньги, но снова будет в игре.

Лайла все прокашливалась и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Ей было смертельно скучно, она открыто демонстрировала свои чувства. Ара пригласил ее на вечер, потому что она была его клиенткой, а Марти получил приглашение отдельно. Она отказалась идти на вечер с ним вместе и сказала, что встретит его уже там. Теперь она жалела об этих своих словах. С ним было так скучно.

– Я иду внутрь, – сказала она Марти и без лишних слов, не попрощавшись и даже не помахав ручкой, ушла.

Она вошла в огромную, украшенную изразцами гостиную через распахнутые застекленные двери и увидела в самом центре огромный стол, вокруг которого собралась целая толпа каких-то придурков. Лайла нацепила на лицо маску равнодушия и направилась в их сторону. Интересно, сможет она стать в ближайшее время центром всеобщего внимания?

Высокая смуглая женщина разговаривала с таким же высоким смуглым мужчиной. Он увидел Лайлу и улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ. Боковым зрением она увидела, как приближается Марти.

– Мисс Кайл? – спросил высокий мужчина. Она кивнула. – А я Сэм Шилдз. А это Эйприл Айронз.

Лайла улыбнулась Эйприл. Она красива, эта Айронз. Высший сорт. К группе присоединился Марти.

– Привет, Эйприл, – сказал он и взял Лайлу за руку. Та поморщилась. С какой это стати Марти распоряжается ею, как своей собственностью? Она выдернула свою руку.

– Ну, и какие у тебя нынче планы, Эйприл?

– А, так… Небольшой новый проект. Сэм делает режиссуру.

– Правда? – спросил Марти и как-то механически раздвинул губы в улыбке. – Рабочее название уже имеется? – Видно было, что ему скучен этот разговор.

– Картина называется «Рождение звезды», – проворковала Эйприл.

Нейл стоял на заднем крыльце, посасывал сигаретку и старался унять дрожь рук. Сэм Шилдз. Этот долбанный Сэм Шилдз! Нейл как раз нес поднос с икрой и повернулся, чтобы предложить его группе гостей… Он сразу узнал Майкла Дугласа, Кэвина Костнера, Ричарда Гира, Марти Ди Геннаро и Крайстал Плинем. Он обслуживал Мичелл Пфейфер, Феба Вана, Крика Киркориана… И эту сучку-продюсера Эйприл Айронз. Затем какой-то мужчина, бывший рядом с ней, наклонился над блюдом с белугой и сделал широкий продольный надрез. Нейл едва не выронил поднос из рук, когда он увидел, что это был Сэм Шилдз. Его первой мыслью было швырнуть все блюдо Шилдзу прямо в рожу, но он удержал себя от этого и торопливо убрался подальше.

Унижение жгло ему душу. Ему было одновременно приятно и обидно, что Сэм даже не узнал его, даже не взглянул на того, кто его обслуживал. Этот ублюдок видел перед собой лишь свежую рыбину за четыреста долларов!

– Я же говорил тебе, носатый, что перекуров не будет, – крикнул появившийся в проеме кухонной двери толстяк.

– Ты говорил мне?! – воскликнул Нейл, швырнув окурок в кусты. С этими словами он бросился с крыльца прочь, на ходу отстегивая свой дешевый официантский галстук бантом.

– Далеко ли направился, носатый? У тебя еще есть работа!

– Да, толстяк, тут ты прав: у меня есть работа. Но только не эта! Куда провалился этот траханый официант, который только что крутился тут с икрой? – думал Сай Ортис, оглядывая комнату. Кого-то он напоминал ему, что-то было в нем знакомое. Но Сай успокаивал себя тем, что в этом городе, похоже, все кого-то напоминают. Мимо проходил другой официант, и Сай перехватил его, пока и тот не убежал. Эти ребята так быстро умеют исчезать из поля зрения. Сай решил не рисковать.

Он только было начал жевать икру, как под локтем очутился Мильтон Глик.

– Мне бы хотелось иметь у себя хотя бы десять процентов из всех, кто здесь сегодня присутствует, – проверещал он.

– В таком случае тебе придется заделаться гомосеком, – ответил Сай, кивнув головой в сторону Ары, стоявшего в окружении небольшой группы гостей поодаль. Затем он оглядел Мильтона с головы до ног и прибавил: – А для этого немного подправить твою внешность.

– Мне и так уже всю жопу разодрали в этом городишке. Спасибо, что сосать не заставляли, – проворчал Мильтон.

– С кем ты пришел? – спросил Сай.

– С женой. Она на улице сейчас. Болтает с Мери Джейн Уик о каком-то благотворительном бале. А ты с кем?

Сай повел плечами.

– С Джан Мур. Клиентка Марти, которую он отыскал для своего шоу. Но это все не то. Вот если бы можно было заполучить двух Шарлин Смит…

– Все несовершенны, Сай. Кроме тебя, конечно.

Нейл стоял у начала подъездной дорожки. Что я тут делаю? – спрашивал он себя. Я все равно не могу здесь остановить машину. В Холсби-Хиллз не могу. А на такси нет денег. Он обернулся на гудок автомобиля. Машина была припаркована на противоположной от дома Ары стороне дороги, из окна высовывалась женщина и махала ему рукой. Он медленно направился в ее сторону, моля бога о том, чтобы ему повезло. За ним ни разу еще никто не заезжал в этом городе… Да если честно, то и в других городах. Может быть, фортуна наконец стала поворачиваться к нему не задницей, а каким-нибудь другим местом?..

Женщина вышла из машины навстречу ему. О, да она далеко не красотка, подумал он, рассмотрев ее с сокращающегося расстояния. Черт, да она просто уродина! К тому же старуха… Или по крайней мере средних лет… Ну и что, в конце концов? Она не Мисс Америка – это во-первых, и я застрял тут без транспорта – это во-вторых.

– Здравствуй, – сказала она, когда он подошел. – Работал там? – Она кивнула на дом Ары.

– Да, работал. Больше не работаю. Плюнул.

– За твой официантский костюм я дам тебе сто баксов, – предложила она.

Нейл ответил не сразу. Следовало догадаться раньше.

– А, понимаю. Так значит, это правда, что люди готовы на все, лишь бы посмотреть на пьянку Ары изнутри. Говоришь, сто баксов? – переспросил он. – Джон Риттер дал бы мне тысячу.

Я пожала плечами. Да, это была я, Лаура Ричи. И Лаура Ричи решила опуститься ниже своего уровня для того, чтобы пробраться на ослепительный вечер у Ары. Я сделала это ради тебя, милый читатель. Все ради тебя.

– Тогда иди и договаривайся со своим Джоном Риттером.

– А в чем я пойду домой? В твоем, что ль?

Я открыла заднюю дверцу машины и стала шарить там рукой. А потом достала пару черных брюк.

– Видишь, брюки у меня уже есть. Мне нужна только твоя рубашка и куртка. И галстук. Даю сто баксов и мою кожаную куртку. Спокойно дойдешь до дома.

– Накинь еще двадцатник на такси – и костюм твой, – сказал он, начав уже расстегивать рубашку и выправлять ее из брюк.

 

24

– Ты достала эту ленту? – спросил Сэм Шилдз, когда они вдвоем сели на кровать. Он стал расстегивать рубашку, а Эйприл начала стягивать с себя кофточку.

– Конечно, а что? – сказала она.

– Хотел бы взглянуть, – ответил он, дотянулся до «дистантки» и включил телевизор.

Они праздновали заключенную сделку: он набрасывал черновик нового сценария «Рождения звезды» и собирался режиссировать картину. Он сумеет получить полмиллиона баксов, – в два раза больше, чем он получил за «Джек, Джилл и компромисс», если фильм будет сделан. Он с трудом мог себе это представить, поверить в это.

– Сэм, что ты делаешь? – спросила Эйприл, даже не пытаясь скрыть свое раздражение. – Выключай ты этот траханый телевизор! Сейчас не время.

– Я знаю, я знаю, – скороговоркой проговорил Сэм, пытаясь ее успокоить. – Сегодня я увидел живьем эту Лайлу Кайл и теперь просто хочу взглянуть, как она смотрится на экране. Весь город болтает об этом шоу. Где лента?

– В моем портфеле, вон там.

Даже Эйприл Айронз лишь с большим трудом удалось раздобыть копию «Троих на дороге», другим же это было бы сделать просто не под силу. Марти Ди Геннаро все держал в большом секрете, потому что не хотел, чтобы к моменту премьеры его шоу всем в городе уже надоело ее смотреть. Но Эйприл Айронз все же удалось достать кассету.

Она глядела на Сэма, который в одних шортах, из-под которых торчали его длинные ноги, пересек комнату и стал копаться в ее портфеле. Наконец он отыскал кассету и сунул ее в щель видеомагнитофона. Едва на экране показались первые титры, как он впился в него и уже ни на что не отвлекался.

– Просто хочется узнать, на что способен Марти Ди Геннаро, – еще раз оправдываясь перед Эйприл, пробормотал он.

Эйприл решила и вторую картину делать в упряжке с Сэмом. А сам Сэм был только рад, получив от Эйприл предложение: в последние два года ему не повезло написать ничего нового, и он здорово сейчас нуждался в работе.

Он также нуждался и в Эйприл. После вечера у Ары они приехали к ней и тут же забрались в постель, как было и раньше. Эйприл никогда не поминала ему Крайстал и тем более никогда не изливала своей желчи по поводу той его истории с этой актрисой. Понятно, что и сам Сэм никогда не выходил на эту тему. Поэтому сейчас они говорили о своих делах в связи с новой картиной. О ценах, подборе актеров, возможной выгоде. Сэм чувствовал себя в этих вопросах знатоком, а Эйприл ему доверяла.

Он на секунду оторвался от экрана и увидел, что Эйприл уходит из комнаты.

– Подожди, куда ты пошла? – окликнул он ее. – Иди сюда скорей! Я хочу, чтобы ты посмотрела… гения в работе.

– Где ты там углядел гениев? – раздраженно отозвалась Эйприл уже от двери, но любопытство в ней взяло верх. Она вспомнила в эту минуту изречение своего отца, которое он при каждом удобном случае назидательно повторял: «Знай своих врагов лучше, чем друзей». Она ненавидела Марти Ди Геннаро. Она надеялась, что его шоу быстро заплесневеет и сдохнет, как собака в подворотне. С другой стороны, о нем слишком много болтали в городе. Как же! Новая техника! Огромный бюджет! Хотя бы этот самоуверенный мерзавец провалился со своим траханым шоу.

Впрочем, можно посмотреть, с чего это так много болтают о нем, – решила она. Она вернулась к кровати и села на самый краешек.

Сэм опустился рядом с ней.

– Ладно тебе, – сказал он, продолжая ее уговаривать. – Это же для дела нужно.

Эйприл откинулась на грудь Сэму и глубоко вдохнула. Она на вечере у Ары, разговаривая с нужными людьми, только и ждала той минуты, когда вернется домой и ляжет с Сэмом в постель заниматься любовью, а теперь вот этот телевизор… Ей было трудно сосредоточиться. «Ладно, – подумала она. – Посмотрим, что они тут напридумывали».

Они молча смотрели на экран в течение нескольких минут, потом Эйприл заметно оживилась, села на кровати прямо и даже подалась чуть вперед, ближе к экрану. Ее прищуренный и явно заинтересованный взгляд не отрывался от телевизора ни на секунду. Нет, это вам не вечерняя воскресная телеприправа к ужину… Но потом она подумала о том, что ничего удивительного тут нет, ведь шоу делал сам Марти Ди Геннаро. Да, он – мерзавец, но ведь талантлив, собака. Это было отличное шоу. Больше похоже на кино, чем на телевидение. Впрочем, и от телешоу отличалось.

– Сэм, ну-ка подай мне мои очки. Они в ящике ночного столика, – сказала она, не отрываясь взглядом от экрана.

Она смотрела самым внимательнейшим образом. Марти использовал в своей программе все известные технические приемы и трюки, но показал их как-то по-новому, с гораздо большим эффектом, чем обычно. Женщины у него были упорные и раскрепощенные… Почти двуполые… Да, чем-то эта вещь отличалась от всех остальных, каким-то новым подходом. Лучше, жарче, новее, чем МТВ.

И может быть… Может быть, здесь удастся подыскать кого-нибудь для их с Сэмом «Рождения звезды»…

– Что ты думаешь вон о той рыжей? – спросил ее Сэм, будто прочитав мысли. – Она была у Ары на вечере. Мы ее там видели.

Эйприл внимательно пригляделась к девушке. Ей неоднократно советовали снять в новом варианте «Рождения звезды» дочь Терезы О'Доннел. В смысле рекламы фильма это был бы удачный ход. Но сейчас Эйприл смотрела на девушку, ее дочь. Она была красива, ловка, но… Эйприл не хотела, чтобы ее новый фильм выглядел бы повтором первого «Рождения звезды». Нужно придумать нечто из ряда вон выходящее, нечто ультрановое… Нет.

– У нее все слишком очевидно. Блондинка же играть вообще не умеет.

Сэм, не отрывая глаз от экрана, кивнул в знак согласия. – Да, но посмотри на другую. Темненькую. – Эйприл стала наблюдать за брюнеткой. Девушка была, безусловно, красавицей, но, кроме этого, в ней было что-то еще. Этот голос, эти движения… настолько естественны, натуральны, правдоподобны… Да, она хорошо играла.

– Неплохо, – признала Эйприл. – Нам нужна для роли хорошая актриса.

– Да, тут есть о чем подумать.

Время пролетело незаметно. Шоу было просто замечательно, но вот оно закончилось – и по экрану побежали титры. Эйприл повернулась к Сэму и увидела его напрягшийся член, горбившийся под простыней.

– Это для меня или для нее, – спросила Эйприл.

– Для тебя, – ответил он, кладя свою руку на ее левую грудь. – Но давай все-таки пригласим ее на прослушивание.

– Сэм, вряд ли мы сможем позволить себе использовать телеактрису, даже в дуэте с Майклом Маклейном так, как я задумывала. Нам нужен человек из кино.

– Хорошо, тогда доставай мне где хочешь Джулию Робертс.

– Достала одну такую. Ее люди уперлись на той позиции, которая мне не подходит. Я никому не дам шесть процентов от сбора. Кстати, запомни для себя на будущее, Сэм: я никому не даю полной воли, я не торгуюсь процентами от полного сбора и никому не доверяю окончательный монтаж.

Она поставила ему сто тысяч, согласно первому черновику сценария, и еще три сотни тысяч в резерв, если у них и дальше пойдет фильм под его режиссурой. Ясно было, что он продешевил, но его прыщавый агент сразу заткнулся, когда она пригрозила, что вообще уйдет. Сэм не знал, что у нее есть целые четверть миллиона, которые она тоже планировала бросить на новый фильм. Деньги пойдут на киноафиши и анонсы о новой захватывающей роли Майкла Маклейна, думала она. Так что пригодятся.

– Прошу тебя, дай мне сделать последний монтаж? – ласково-преласково попросил Сэм.

Этот вопрос поднимался каждый день, и дело доходило до жарких споров.

– Со времени «Небесных ворот» ни одному режиссеру не доверяют последний монтаж.

– А Вуди Аллену?

Она удивленно посмотрела на него и сказала:

– Если перефразировать сенатора Бентсена, то «ты, Сэм, не Вуди Аллен».

– О, у меня в контракте больше полномочий.

– Я бы на твоем месте не была так в этом уверена, – отозвалась она. – Ну что еще? Может, плавно переведем наш разговор в постельное русло и трахнемся наконец?

– Не следует мешать бизнес с удовольствием, – улыбнувшись, сказал он.

– Не следует, но тебе придется. Но не сейчас. Сейчас – только удовольствие, – сказала она, берясь одной рукой за выключатель телевизора, а другую протягивая к ширинке на шортах Сэма.

 

25

После вечера у Ары Сагарьяна, где Джан увидела Нейла, она предприняла все возможные попытки для того, чтобы разыскать его. Но делала это, разумеется, не в открытую. Для начала позвонила в адресное бюро, но там не нашли его номера телефона. Затем полистала справочник. Ничего не нашла и в нем. Тогда она отправилась в центральную лос-анджелесскую библиотеку и стала там искать Морелли в прошлогоднем справочнике – безрезультатно. Она перерыла уйму других книг, вышедших за последние годы, но и там потерпела неудачу. Неужели у него был незарегистрированный телефон? Или, хуже того, – неужели вообще не было никакого телефона?.. Временно потерявший работу актер без телефона уже считался навсегда потерявшим работу актером, бывшим актером. Неужели Нейл сдался?

Тогда Джан решила позвонить в специальную службу, через которую хотела оставить послание для Нейла Морелли. Но и тут ничего не получилось. После нескольких бессонных ночей, проведенных за списками зарегистрированных абонентов этих служб, погасла последняя надежда. Она устала от своих бесплодных поисков. Это ее угнетало. Она уже ненавидела эти больше страницы, испещренные мелким справочным текстом и колонками ненужных ей номеров телефонов.

Она скучала по Нейлу и беспокоилась за него. Но порой она задавалась вопросом: а что она будет делать, если все же удастся его разыскать? Позволит она себе открыться перед ним? Нет, ей казалось, что этого она ни за что не сделает. Но, может, ей удастся помочь ему инкогнито? Например, она могла бы послать ему денег. Или упросить Марти использовать Нейла в какой-нибудь маленькой роли.

Она жалела, что у нее теперь нет такого друга, как Нейл. Пит был добр к ней, но у них было так мало общего. Он был дружелюбен по отношению к ней, но не был другом. Шарлин тоже была дружелюбна, но она казалась Джан ограниченной. Джан поняла, что, по сути, она замкнута в одиночестве. Ей не хватало острых замечаний и метких реплик Нейла, любовной болтовни с Молли, глубоких и серьезных разговоров, которые когда-то были у нее с Сэмом.

Конечно, она в последнее время постоянно чувствовала приятно щекочущее волнение: приближалась премьера ее шоу. Но она прекрасно осознавала, что жизнь после работы у нее пуста и тускла. Собственно, ее и не было как таковой. А работа, в ритм которой она уже давно вошла, стала для Джан со временем обыкновенной рутиной.

Ей говорили, что она замечательно смотрится на экране. Даже в крупных планах. Поначалу ее очень смущал свет на съемочной площадке. Раньше она никогда бы не подумала, что подобный пустяк может вызывать гнетущие ощущения, но получилось все именно так, когда она впервые была освещена со всех сторон прожекторами. В театре тоже практикуется освещение сцены и актеров, но далеко не так ярко, как на телевидении. Свет, казалось, высвечивал каждое пятнышко на коже, превращая его в зияющую и видимую каждому зрителю яму, если плохо наложен макияж. Если в театре освещаются только участки сцены и часто актеры могут зайти в тень, то на телевидении освещена вся площадка, где ведутся съемки. Тут нет ни единого уголка, в тени которого можно было бы скрыться. Было такое ощущение, как будто перед съемками на площадку опускают полуденное летнее солнце. Джан ходила под этим почти хирургическим светом по съемочной площадке и знала, – о, как она знала это! – что те морщинки или темные пятнышки, которые были совершенно незаметными под люстрой в ее спальне, теперь, под светом прожекторов, превратятся в глубокие красные раны. Первое время она боялась дышать, когда оператор на репетициях направлял свою камеру на нее… Каждую секунду Джан ждала услышать гневные разоблачения по своему адресу. И то, что их не было, нисколько не усыпляло бдительность Джан. С другой стороны, она понимала, что ничего со светом поделать не может. Оставалось только смириться с этим.

Что же касалось грима и макияжа, то эту сферу она все же могла как-то держать под своим контролем. Ее забота о макияже далеко превосходила необходимую для актрисы. Макияж стал ее страстью, она стала им одержима. Джан поставила себе целью подружиться с гримером. И с тех пор, когда он после работы с ней каждый раз стал отходить на два шага и смотреть на ее лицо, как будто он только что создал новую Мону Лизу, она немного успокоилась за эту часть ее подготовки к выходу на съемочную площадку.

Однако, когда время подошло к репетициям самого шоу, оказалось, что это вовсе не такой уж и сказочный мир, как его себе представляла Джан. Режиссировал Марти Ди Геннаро. Она полагала, что уже сам этот факт будет способствовать тому, что шоу будет выше всяких похвал. Как с точки зрения съемки, так с точки зрения литературного стиля и костюмов. К сожалению для Джан, она слишком болезненно восприняла осознание того, несколько же ограниченными оказались возможности режиссирования. Если говорить о сценарии и о языке, которым он был написан, то все это казалось Джан просто отвратительным. Диалога были просто примитивны, неотесанны. Их трудно было проговорить за отведенное по плану время. Впрочем, у Джан еще оставались надежды на то, что в конце концов все получится неплохо.

Персонажи шоу, – их было три самых главных, – подбирались по следующему признаку: Джан понималась как умная, Лайла – как сексовая, а Шарлин – как глупая. Так уж получилось, что девушкам и не нужно было особо входить в сценические образы, так как они в реальной жизни как раз и были примерно такими. Джан знала, что она умна. Или, если точнее, опытна. А в ее возрасте это сходило и за ум. А Лайла была именно сексовая. Не сексуальная, а сексовая. Так ее определила про себя Джан. И, наконец, бедняжка Шарлин. Нет, она, конечно, не такая уж и глупенькая. Просто держится тихо, лишний раз не высовывается. Иногда невинность действительно может означать и глупость, но в отношении Шарлин Джан полагала, что это не так.

И еще к вопросу об уме. Самой умной из них троих оказалась Лайла, потому что только ей удалось по-настоящему втереться в доверие к Марти. После первых шести показов Джан вдруг как-то неожиданно для себя обнаружила, что Лайле удалось перехватить в свою пользу больше крупных планов и больше выгодных реплик, чем это предполагалось сценарием. А «умную» Джан все реже и реже подводили непосредственно к камере и с каждым новым показом оставляли ей все меньше и меньше хороших слов. Конечно, если уж на то пошло, то все реплики в этом сценарии были идиотскими, но все же. Она рассмеялась своим мыслям и вспомнила шутку о двух пожилых женщинах, встретившихся в вестибюле отеля «Катскилс» после обеда. Первая сказала: «Еда просто отвратительная». А вторая прибавила: «И порции такие маленькие».

Так вот порция реплик Джан все уменьшалась и уменьшалась. И какими бы тупыми они ни были, она хотела бы все-таки иметь их побольше.

Словом, все оказалось скучной прозой жизни и совсем не тем, о чем она грезила вначале. Только в разговорах с Май Ван Трилоинг Джан ощущала себя частичкой шоу-бизнеса. Во время длительных перерывов в съемках она часами разговаривала с Май и слушала разные истории из ее жизни. Истории о ее любовных похождениях. Джан никогда не уставала слушать, а Май, казалось, доставляло настоящее удовольствие рассказывать. Май была живым осколком прошлого Голливуда.

В тот день Джан сидела в костюмерной, готовила одежду для съемок на следующей неделе и внимательно слушала Май. Она ласково смотрела на старуху, которая шила, держала в руке стакан с пивом, говорила и еще зажимала во рту несколько булавок одновременно.

– Тогда я и ушла от него, моя дорогая. А что мне было еще делать? – Май говорила не совсем внятно и чуть пришепетывала. – Он бы всегда ревновал меня к моему успеху. Мой успех отравлял ему жизнь, я же видела. Прошло бы немного времени, и его любовь ко мне окончательно угасла бы.

– Но ты ведь любила его? – спросила Джан.

– Конечно! Это была самая большая любовь в моей жизни. И он меня любил по-настоящему. Именно меня, а не тот образ, который появлялся на экране. Позже я много встречала таких, которые восторгались не мной, а моими героинями. Вернее, постоянно сравнивали их со мной. Ну, ты знаешь как. Ты еще сама с этим столкнешься. «О, а она вовсе не такая высокая, как я думал. И зубы у нее не такие хорошие. И вообще она костистее, тусклее. Это все не то, о чем я мечтал в кино».

Джан смотрела на эту маленькую сморщенную старуху, склонившуюся за шитьем, вспоминавшую свои молодые, заполненные славой годы и еще жалевшую о том, что тогда она была недостаточно красива. Это было ужасное, какое-то жестокое зрелище. Каково-то ей теперь, когда на нее уже никто не смотрит? Во всяком случае как на женщину? Когда ей уже невозможно похвастаться ни своим телом, ни лицом? А она была в свое время просто неотразимой. Одной из первых красавиц Голливуда. Как же она сейчас живет, что чувствует? У Джан не находилось ни мужества, ни жестокости, чтобы расспросить об этом Май. Она вновь опустила на нее глаза и увидела, что старуха внимательно смотрит на нее.

– Ты странная какая-то, – сказала Май. – У тебя глаза слишком старые для твоего лица. – Она вытащила изо рта последнюю булавку и воткнула ее в жесткую хлопчатобумажную материю, которая лежала у нее на коленях.

Джан после слов старухи почуяла холодок на шее. Неужели эта старуха смотрит сквозь внешнюю оболочку людей? Неужели она умеет заглядывать прямо в душу?

– Ты всегда о чем-то думаешь, – продолжала Май. – Как будто тебе угрожает какая-то опасность. Но о чем думать такой смазливой девчонке? Я вообще до сорока лет не знала, что такое мысль.

– Просто привычка, – улыбнулась Джан и сошла с небольшой возвышающейся площадки перед зеркалом.

– Нет, ты все-таки странная.

– Как это? – спросила Джан по возможности небрежным тоном. Но на самом деле она с испугом ждала ответа. Неужели она засветилась перед Май?

– Ну, мне трудно так точно определить. Вот, например, здесь не приняты вещи, которые ты делаешь. Вот ведь ты сама ко мне пришла, а не просто распорядилась, чтобы я к тебе притащилась.

– Но не я же вам делаю одолжение, а вы мне! – Глупышка! Одолжение для звезды – это для любого человека удовольствие. Своего рода оплата страховки, моя дорогая.

– Какой страховки? – смущенно спросила Джан.

– Страховки от безработицы! – ответила Май и, хрипло рассмеявшись, поднялась на ноги. Передвигалась она уже медленно, с трудом. – Ты ведь не дашь меня в обиду, если меня задумают турнуть отсюда?

– О, Май! Что ты такое говоришь?! Боб любит тебя! Ты незаменима!

– Незаменимая сегодня, безработная завтра, – проворчала Май. Она посмотрела в тройное зеркало на отражение в нем Джан. – Ну что, нравится?

Джан посмотрела на себя. Май была просто волшебница! Она взяла джинсы, которые выдал Джан художник по костюмам, и практически полностью переделала их. Раньше, несмотря на строгую диету и даже пластическую операцию, Джан никак не удавалось добиться той же стройности, что и у двух остальных героинь их шоу. Теперь же, в этих джинсах, ее живот был плоским как блин.

– О, Май! Это невероятно! Правда! Как тебе это удалось сделать?!

– Так, небольшая хитрость. Вшиваешь лайкру спереди, за ширинкой. И вот эти боковые швы. Видишь, они сгибаются так, что не видно выпуклости. Но не вздумай сидеть в них где-нибудь. Это джинсы только для тех сцен, где ты стоишь или ходишь. А задумаешь отдохнуть – прислонись к наклонной поверхности. Сейчас я как раз работаю над джинсами для съемок сцен с мотоциклом. В них можно будет только сидеть. Там я попу оставляю немного больше, но ноги все равно кажутся длинными и стройными.

– Брюки для сидения и брюки для стояния! Невероятно! – рассмеялась Джан. – Нет, ведь это же надо изобрести. Эх, Май! Как же додуматься до этого обычным женщинам?

– Им никогда не понять, почему ты будешь выглядеть неотразимо в моих джинсах, – улыбнулась Май. – Секреты Голливуда! Здесь совершаются чудеса, – сказала она и нагнулась, чтобы подобрать с пола обрезки ткани, нитки и ненужные булавки.

– Подожди, Май! Давай я это сделаю! – быстро сказала Джан и стала помогать старухе.

Май вновь внимательно взглянула на девушку.

– Вот видишь? Это очень странно. Вот ты помогаешь мне, а это не принято. Даже для новых кинозвезд. Нет, поначалу многие из них держатся вежливо. Но такие красавицы, как ты, никогда не утруждаются даже этим. Вот я пять минут назад сказала тебе, что ты смазливая, а ты так вся и покраснела, восприняла как комплимент. А ты красавица, и тебе нужно знать, что красивые девушки не любят, когда их называют смазливыми. Так же как смазливые не любят, когда их называют привлекательными. Потому что они больше чем привлекательные, они – смазливые. А ты больше, чем смазливая, ты – красавица. – Она окинула Джан оценивающим взглядом. – Может, ты слепа, как дитя малое? – старуха вдруг засмеялась. – Все, молчу. Так легко и распрощаться с работой. Я тоже слишком много думаю. Не по чину. – Она взглянула на свой пустой стакан. – Это было очень хорошее пиво. Для меня – хорошее пиво лучше шампанского. Особенно с тех пор, как у меня перестали водиться денежки на шампанское. Хочешь стаканчик? – спросила она Джан.

Та всерьез хотела выпить со старухой пива, но потом подумала о лишних калориях перед завтрашней съемкой и со вздохом сказала:

– Нет, мне лучше не пить.

– Тогда, может, воды? – спросила старуха, как будто прочитала мысли Джан.

– Да, воды, пожалуй, – ответила та и улыбнулась.

– Тогда садись. Только не забудь сначала снять штаны. В них – только стоять.

По возвращении домой тем же вечером после утомительных десяти часов съемок в грязном Сан-Клементе Джан была настолько усталой, что с трудом подняла руку к почтовому ящику, прибитому на воротах ее дома. Все равно ничего нового там для не оказаться не могло. Посылок из дома ждать не приходилось, карточек от друзей тоже. Время от времени, правда, ей приходили письма от доктора Мура и рисунки от Рауля. Что ж, собственно, из-за них она и остановилась перед почтовым ящиком, несмотря на свою усталость. Это, конечно, не ахти какая почта, но все же это было все, что она имела в своей личной жизни.

Ты сама себе выбрала такую жизнь, напомнила она себе хмуро.

Ей ужасно недоставало Нейла, нью-йоркский друзей, коротеньких встреч в греческом кафетерии, дешевых кондитерских обедов. Но больше всего ей недоставало Сэма. Красивого, великолепного Сэма. Но когда к ней приходили мысли о нем, она всегда заставляла себя вспомнить о том, как плохо все это закончилось.

Может, и настоящий этап ее жизни окончится так же безрадостно, думала она. Что, если серии не понравятся зрителю? Что, если о них забудут сразу же, как отгремят фанфары на премьере? Или хуже того – что, если они будут умирать медленно, в течение трех-четырех сезонов, которые она будет вертеться в телевизионном аду? Что может быть поганее какого-нибудь шестьдесят седьмого места в списке, когда ясно, что твое шоу не пользуется популярностью, но и не может своими силами подохнуть и исчезнуть из памяти? Что, если она так и будет всю жизнь актрисой, которой не достанется ни одной хорошей роли? Что, если ей уготована судьба Мередит Бакстер-Берни, которая, будучи неплохой актрисой, с огромным трудом смогла вылупиться из амплуа простушки и, как оказалось, только для того, чтобы стать мамочкой Майкла Дж. Фокса? А когда ей дали сняться в каком-то занюханном телефильме, это считалось большим везением? Или взять Элинор Донахью, которая переросла «Отцу виднее», потом попала в эпизод в «Шоу Энди Гриффит», сыграла подружку Феликса в «Странных супругах» и закончила мамочкой Криса Эллиота в «Получить жизнь». Неужели Элинор Донахью мечтала именно о такой актерской карьере?..

Иногда, глядя в зеркало на свое новое лицо, новое тело, представляя свою новую жизнь, Джан полагала, что она непобедима. Тогда Голливуд ей казался смелой и рискованной игрой, в которую она ввязалась и обязательно победит. А в другие минуты, – в такие, как настоящая, – все казалось ей еще одним набором фальшивых ожиданий и иллюзий. Так же, как было с Сэмом и «Джек, Джилл и компромисс». От страха у нее что-то свело в животе. Ей показалось, что она слишком стара и слишком утомлена, чтобы снова рваться в бой.

Она нездорова! И все это происходит от незнакомцев, которыми наполнена ее настоящая жизнь, от гнетущего ощущения одиночества и усталости. Она знала, что никак не могла повлиять на незнакомцев, и знала, что слишком испугана и утомлена, чтобы заводить новых друзей. Работа изматывала ее, а играть роль Джан Мур… Это походило на постоянное истощение.

Она поддерживала связь в виде переписки со своим хирургом, имела неплохие отношения с ребятами на студии, часто болтала с Май, но это мало помогало ей накапливать ту энергию, с помощью которой необходимо было выжить во все эти длинные дни.

Со вздохом открыла она крышку почтового ящика и вытрясла его содержимое на сиденье недавно вышедшей из ремонта ярко-зеленой «Мазда Миата». Все как обычно, разочарованно подумала она. От доктора Мура ничего нет. Пара счетов, два каталога, несколько циркуляров, адресованных к «жильцу». Но среди прочей чепухи она вдруг увидела цвета сливочного крема картонный конверт. На нем было выведено черными чернилами ее имя. Почтовая марка Лос-Анджелеса. Если ее приглашают прорекламировать новый магазинчик, то в этом магазинчике сидят щедрые люди, если тратятся на такие дорогие конверты и марки, подумала она.

Открыв ворота и пройдя в дом, она вскрыла конверт, предварительно кинув каталоги и прочую чепуху на стул, и на белом листе бумаги прочитала:

«Эйприл Айронз получит огромное удовольствие от Вашей компании во вторник, при заходе солнца. Выпивка и ужин». Внизу было приписано незнакомым почерком: «Буду счастлива увидеть Вас. Ваш друг. Эйприл». Эйприл? Эйприл Айронз?! Самая могущественная женщина в Голливуде отправляет ей приглашение и собственноручно его подписывает?! «Буду счастлива увидеть Вас»?!. Она, Джан Мур, приглашена незнакомкой, – пусть и знаменитой, – и эта незнакомка будет «счастлива увидеть» ее?

Джан пожала плечами в изумлении. Что ж, в этом весь Голливуд, в конце концов. Это сказка, и она в этой сказке теперь живет. Не она ли пять минут назад жаловалась на свое одиночество? Теперь жаловаться не на что: ее пригласили на вечер. Но теперь, когда Золушка узнала о бале, где ей найти фею-волшебницу, чудесное платье, хрустальные башмачки, карету и, самое главное, где ей найти принца?

Мысль о том, что она, Джан Мур, молодая и красивая актриса, будет принята в голливудском свете, пугала ее. На вечере у Ары Сагарьяна ей очень не понравилось. Но ведь когда-то же надо выходить в общество, строить свою жизнь, а? Она почувствовала, как на лбу у нее выступила испарина. С кем она там будет говорить? Кто с ней будет говорить? О чем с ней будут говорить? Кто будет за ней ухаживать и… И что она туда наденет?.. При этой мысли она улыбнулась. Ну что ж, она попросит Май посоветовать ей наряд, может, даже получится взять в костюмерной у Боба что-нибудь напрокат. Или пойти в магазин да купить. С Май! Именно! В конце концов у нее больше не шестнадцатый размер. Это будет забавно! Но как себя вести? Кого пригласить в качестве сопровождающего кавалера?

В ее распоряжении был Пит, но, во-первых, они поссорились, а во-вторых, она просто не могла себе представить Пита разговаривающим с Эйприл Айронз. Нет, не надо такого счастья. Если взять Пита, они оба будут глупо смотреться.

Тогда она позвонит Саю Ортису. Уж он-то, наверняка, знает, как себя вести «сопровождающему кавалеру». Кроме того, он будет рад тому, что ее пригласили в такой уважаемый дом. Ведь это он ее постоянно хочет вытащить «в свет». Между прочим, не исключено, что и это странное приглашение – его рук дело.

Джан бросилась в ванную, налила стакан божоле, включила реостат так, чтобы было поменьше света. О, что за наслаждение стоять под струями теплой воды!.. Она кинула конверт с приглашением на кафельную подставку, схватила бутылку с шампунем, выпила глоток вина и посмотрела на себя в зеркало. А может, это и есть начало ее новой жизни?

– Ну, во-первых, за каким чертом тебе понадобилось идти к этой Эйприл Айронз? Ты что, не знаешь, что это за сучка?! Мирового класса!

– Я хочу пойти туда, Сай. Ты предлагаешь мне идти одной?

– О, мой Бог! Ладно. Найду тебе подходящего человечка.

– Слепое свидание? Я ненавижу свидания вслепую.

– Джан! Это Голливуд, когда ты наконец уяснишь себе! Слепые свидания здесь могут быть только у Стиви Уандера. Ты что же, думаешь, что Майкл Джексон и Мадонна одновременно получили Оскаров, потому что они были на свидании? Я найду тебе такого человека, с которым ты будешь себя прилично чувствовать у Эйприл, и который может сделать что-нибудь для твоей карьеры. По крайней мере, он не станет унижать тебя. Джан вздохнула.

– Хорошо, – согласилась она.

Получить приличный наряд оказалось нетрудно. Май принесла сразу три вещи, и они вместе выбрали самую лучшую. Это действительно был наряд! Длинное шелковое платье электрического голубого цвета, которое облегало ее тело в верхней части и спадало очаровательными волнами на пол.

– Ну вот, ты и дождалась. У тебя начинается настоящая жизнь, – удовлетворенно произнесла Май.

– Я так боюсь, что умру, наверно, – призналась взволнованная Джан. – Что, если там никто со мной не заговорит? Что, если я брякну что-нибудь глупое?..

– Не бойся! – сказала Май, улыбаясь. – Мужчина всегда с удовольствием будут разговаривать с тобой. Ну, по крайней мере еще лет десять. А насчет того, что ты боишься сказать что-нибудь глупое… Найди такого мужчину, которому будет наплевать на твои слова. Это тебе нетрудно. Ты боишься, что кому-нибудь там наскучишь, но, скорее всего, тебе самой будет скучно. Вот увидишь, что я права.

Сай сел за стол, а ноги закинул за сервант. Опять неприятности, опять проблемы. Это было связано с Джан Мур. А Джан Мур в сочетании с Эйприл Айронз олицетворяли для него двойную проблему. Сай не сказал бы, что ненавидит женщин. Вот свою мать и свою жену он любил, потому что они знали свое место. Сай не любил настырных женщин. Таких, как Джан. Да и Эйприл тоже. Что бы было, если бы он согласился сопровождать Джан на вечер с Эйприл? Это бы никак не сдерживало мисс Айронз, и она начала бы с Джан такие отношения, которые ему не понравились бы. А он должен издали наблюдать за обеими этими кошечками. Сай ухмыльнулся этой своей мысли и отложил в сторону ингалятор.

Но, похоже, можно сделать очень удачный ход. Пока еще он не заставил Маклейна согласиться на то, чтобы имя Рикки было напечатано на афишах рядом с названием фильма в гордом одиночестве. И вообще свое пари, заключенное с Майклом, Сай сейчас считал глупейшей ошибкой. Вот накануне Майкл уже проинформировал его, что уложил в постель Шарлин. Путана. От клиентов одни неприятности. Но зато теперь он мог бы одним выстрелом убить сразу двух зайцев. Он отдаст Джан Майклу Маклейну. Но эта женщина не так проста, как Шарлин. И когда у Майкла пупок развяжется на Джан, с ним можно будет уже спокойно поговорить о Рикки Данне.

Сай поднял трубку телефона и улыбнулся самому себе.

Джан чувствовала необычайное нервное возбуждение, но, тем не менее, это не помешало ей ощутить всю важность сцены. Я здесь, и мне этого никогда не забыть, говорила она себе. Она стояла на пороге дома и заглядывала внутрь. Майкл Маклейн стоял рядом с ней и держал ее за руку. Дом был великолепен. Элегантен в простоте. Английский чистый тюдоровский стиль. Огромные двойные двери парадного входа вели в тоже внушительных размеров приемную галерею. В гостиной обращали на себя внимание обшивка из слоновой кости, антикварная мебель темного дерева и свечи… О, здесь были сотни зажженных свечей, освещавших комнату! За гостиной открывалась притягательная столовая. Стол в ней был покрыт полотняной скатертью цвета слоновой кости. В центре стоял высокий канделябр. Повсюду были подвешены орхидеи, а некоторые растения в горшках достигали шести футов высоты. Джан решила, что в этой комнате свободно могли бы разместиться сто гостей. Но этот вечер был «в кругу друзей», и пригласили не больше десятка человек.

Мимо них сновали официанты, покачивая серебряными подносами, которые отражали свет свечей на хрустальные бокалы. Они разносили всевозможные деликатесы и спиртное.

Джан вступила в комнату на три шага от двери и была встречена смуглой и очень стройной женщиной в атласном платье под цвет мебели и стен. Эта была, конечно, Эйприл Айронз.

– Я так рада, Джан, что вы согласились прийти ко мне, – сказала Эйприл, протягивая ей руку. Джан улыбнулась, поблагодарила хозяйку за прием и повернулась, чтобы представить ей Майкла Маклейна, но не успела…

– О, Майкл. Молодец, что пришел. Я рада. Я смотрю, тебе много времени не надо для того, чтобы отыскать новый талант, – сказала Эйприл Майклу как старому другу.

Тот улыбнулся в ответ.

– Если не возражаете, мы сразу начнем с ужина, – предложила Эйприл. – Потом у меня еще есть для вас фильмец, который, уверена, понравится вам. Ну как?

– Конечно, – сказал Майкл и повернулся к Джан. – Хорошо? – спросил он.

– Конечно, – ответила Джан и все трое прошли по полированному блестевшему полу в столовую. Майкл отодвинул стул для своей девушки. Эйприл начала представлять гостей. Джан не верила своим ушам и хотела ущипнуть себя под столом, чтобы удостовериться в том, что не спит.

А потом она увидела его… Он пришел позже остальных, пересек в три шага на своих длинных ногах всю гостиную, изящно обогнул стол и опустился на приготовленный для него стул.

Джан не уронила свой бокал и не раскрыла в изумлении рот. Но она неотрывно смотрела на него. Она смотрела на Сэма, ее Сэма, она пила его своим взглядом. И как будто не было ушедшего времени, не было боли, операций, нового имени, новой карьеры, триумфа в «Меллроуз», не было Марти Ди Геннаро, телешоу… Время словно остановилось.

В ту минуту Джан окончательно для себя осознала, насколько сильно она жаждет Сэма.