1

ПОЛЮБОВНАЯ СДЕЛКА

Трое из четырех мужей, намеченных в жертвы Клубом брошенных жен, находились в этот день в зале заседаний совета Объединенных фондов Дугласа Уиттера, где должно было состояться праздничное чаепитие.

– Чаепитие, придумали тоже, – фыркнул Морти Кушман. – Как это по-светски. Да еще в этих хоромах.

Действительно, зал заседаний выглядел внушительно. «Еще бы, – подумал Морти, – сколько денег сюда вбухано. Эти парни знают, что делают. Они грабят вдов и сирот со времен войны за независимость и называют это бизнесом». Он посмотрел на Джила Гриффина и Билла Атчинсона. Типичные сукины дети американской революции.

И весь зал был стилизован под ту эпоху. Стены до середины были отделаны темным полированным деревом, а затем до потолка оклеены кремоватыми обоями. Центр комнаты занимал длинный стол, на гладкой поверхности которого отражался свет нескольких десятков свечей, настоящих свечей, огромной медной люстры. Джил говорил, что это какой-то необыкновенный антиквариат чуть ли не из штаб-квартиры самого Вашингтона. Настоящее освещение, конечно, давали обычные электрические лампочки, аккуратно вделанные в высокий, богато украшенный лепниной потолок. Полы были тоже из темного полированного дерева, как в настоящем дворце. Но самое потрясающее было то, что весь этот уголок истории находился на шестьдесят восьмом этаже здания № 120 по Уолл-стрит, и из его окон открывался великолепный вид на Нью-Йоркскую гавань. Правда, увидеть все равно ничего было нельзя, поскольку в окна, тоже, конечно, стилизованные под старину, было вставлено рифленое стекло с пузырьками воздуха внутри. Это был класс: ухлопать уйму денег, создать колониальный Уильямсбург на вершине небоскреба и – проигнорировать открывающийся вид. Этим ребятам не откажешь в чувстве юмора.

Сегодня они собрались, чтобы отметить создание акционерной компании Неистового Морти и выпуск первого пакета акций, которые, может быть, в эту самую минуту, поступили на Нью-Йоркскую фондовую биржу. Невероятно. За годы своей карьеры Морти имел дело с самыми разными людьми, но эти парни были что-то особенное. Настоящие черти. Морти был наслышан об их методах. Они хватали за глотку и уже не отпускали, причем проделывали все это с чертовской элегантностью. Этот парадокс особенно восхищал Морти.

Он оглядел комнату. Джил восседал во главе стола, вылитый император, и, слегка склонив голову набок, слушал Мэри Бирмингем, которая что-то шептала ему на ухо. Костюм сидел на нем безукоризненно. Как ему это удается? Морти знал, что для этого нужно нечто большее, чем деньги. Это должно быть в генах. Как форма головы, у Джила она была идеальна, как благородная седина в его светлых волосах, как длинные, тонкие пальцы. И посадка головы. Джил держал голову так, будто ему принадлежал весь мир, и это его манера вызывала у Морти острое чувство зависти. Джил коснулся верхней губы указательным пальцем и кивнул Мэри, и Морти заметил, как в этот момент светлые глаза Джила блеснули холодным стальным цветом. Морти отвел глаза.

За столом сидело человек двенадцать, все в белоснежных рубашках и безукоризненно отутюженных костюмах. Волосы у тех, у кого они еще остались, были гладко зачесаны назад, очки на тех, кто их носил, поблескивали, отражая свет люстр. Шелковые галстуки были у всех примерно одинаковыми – мелкий рисунок на розовом, красном или желтом фоне. «Галстуки власти», как их называли. Они все производили впечатление богатства и чистоты. Богатство и чистота. Приходилось признать, что Морти не совсем соответствовал этому образу. Он был слишком толст, и стоило ему надеть костюм, как он собирался складками. Тем не менее, подумал он, откинувшись на спинку кресла и затягиваясь сигарой, он был здесь.

Он был здесь, потому что он этого заслуживал, потому что он неплохо потрудился, потому что он был умен и потому – он признался в этом самому себе – что ему повезло. Он оказался на самом гребне волны. У него на счете был 61 миллион долларов, а это что-нибудь да стоило. «Господи, – подумал он, – я, может быть, самый богатый из всех этих козлов». И эта мысль наполнила его ликованием.

Свалившееся на него богатство было самым лучшим, что он испытывал в жизни, – лучше, чем еда, лучше, чем азартная игра, даже лучше, чем секс.

Эти парни восхищали его. Он не мог этого не признать. Восхищали и приводили в бешенство. Да, он их ненавидел.

И этого он тоже не мог не признать. У них была настоящая власть, и они могли сделать то, что другим было не под силу. Когда Морти пришла мысль выпустить на рынок акции своей компании, он обратился к нескольким инвестиционным банкам. Они только взглянули на расчеты и больше не захотели иметь с ним дела. А Джил увидел перспективу. Его, по-видимому, не смутили проблемы с наличностью и сбытом. Он заявил, что идея ему нравится.

А затем Джил Гриффин, который ни разу не испачкал рук продажей чего-либо, сказал Морти, что поможет ему… Конечно, это будет стоить 42 миллиона и еще 5 адвокатской конторе Билла. Это почти вдвое превышало ту сумму, которую предстояло раздобыть Морти для проведения операции, деньги, добытые его потом, его именем, но, как оказалось, игра стоила свеч. Ну и дела! Кто эти парни – гении или проходимцы или и то и другое?

Тем временем Джил начал речь.

– Мы собрались здесь, чтобы отметить успешное завершение операции. Мне хотелось бы подчеркнуть как изящество самой идеи, так и виртуозность ее воплощения. – Присутствующие – человек тридцать тщательно подобранных юристов, брокеров, экономистов – одобрительно заулыбались. Джил говорил, не выпуская из рук пульта дистанционного управления, с помощью которого он открывал двери, опускал киноэкран, приглушал свет, поддерживал связь со службой безопасности, вызывал административный и обслуживающий персонал. – Мне нет необходимости напоминать вам, что в результате нашего руководства операцией Объединенные фонды Дугласа Уиттера получили рекордную прибыль, а это означает для всех нас приятное Рождество. – По залу прокатился гул одобрения.

Морти знал, что к Рождеству эти парни получали солидные премии, часто вдвое превышающие их и без того огромные оклады.

– А сейчас в знак признательности вашей работы позвольте вручить вам небольшие сувениры, – сказал Джил. Двое служащих неслышно прошли вдоль стола и перед каждым положили небесно-голубые коробочки от Тиффани. Морти потянулся к белой ленточке, но заметил, что никто даже не дотронулся до своих подарков. Он отдернул руку и спрятал ее под стол.

Этот промах помог ему вернуться на землю. «Конечно, Джил богаче меня. Сколько таких сделок у него на счету?»

Закончив речь, Джил нажал кнопку на пульте. Раздвижные двери открылись, и две японки в традиционных кимоно и оби застыли в проеме. Затем они низко поклонились всему залу, отдельно Джилу, и началась какая-то сложная, но, по-видимому, тщательно отрепетированная церемония. Они наполняли какие-то сосуды водой, снова ее выливали и все время двигались, как в замедленной съемке. Вся эта процедура, с точки зрения Морти, была абсолютнейшим идиотством. Он украдкой взглянул на золотой «Роллекс» с бриллиантовой окантовкой на циферблате. Ему хотелось есть и не мешало бы зайти в туалет. Когда это все кончится?

Сидящий напротив него Билл Атчинсон казался просто очарованным, но ведь он такой кот, любая женщина заставляет его облизываться. Морти знал, что у него роман с какой-то ненормальной художницей, и Бог ее знает, она, наверное, вытворяет штуки похлестче. Сам Морти был уверен, что в жизни есть вещи поинтереснее баб. Он, к примеру, с большим удовольствием сыграл бы в мяч с соседскими парнями. Нет, женщины, конечно, тоже нужны. Чтобы пробиться в этот круг, необходима жена. Но это должна быть соответствующая жена. И у него она теперь есть. Эти япошки в подметки не годятся Шелби.

Он познакомился с ней в художественной галерее в Сохо, куда их с Брендой притащил этот гомик Дуарто, чтобы купить что-нибудь на стены. Шелби им тогда помогла, а потом, когда появилось еще что-то, что могло бы им подойти, она позвонила Морти, не Дуарто или Бренде, а ему. Он пригласил ее пообедать вместе, и она рассказала ему о своих планах, о том, что хочет иметь собственную галерею, и какие выставки она бы там устраивала. В то время она работала над какой-то презентацией вместе с Эдом Шлоссбергом, евреем, который был женат на дочке большого чина в администрации, и поэтому она знала все и обо всех.

Теперь у нее была собственная галерея, галерея Морти, если точнее, и она готовила выставку работ сумасшедшей Феб Ван Гельдер. Морти понимал, что в интересах карьеры он должен поддерживать связь с людьми из мира искусства, мира, который одновременно завораживал его и приводил в недоумение. Если он собирается иметь дело с солидными людьми, ему нужно отшлифовать свой имидж, а для этого необходимы все эти штучки вроде сегодняшней затеи с восточными дамами. Господи, что все в этом находят?

Слава Богу, они закончили. Джил поднялся из-за стола и церемонно поклонился, и наконец появились официанты со своими тележками. Отлично. Морти не был большим любителем спиртного, но поесть он любил.

Однако, когда официант поравнялся с ним, Морти, к своему глубокому разочарованию, увидел на тележке омерзительного вида куски сырой рыбы. Он не был религиозен, просто он терпеть не мог суши. Сырая рыба и китовые кишки – это пища для голубых. Шелби хватало ума не потчевать его подобным дерьмом.

Он повернулся к соседу, который с довольным видом наложил себе полную тарелку этой гадости.

– Ну как?

– Восхитительно.

Что еще можно было ждать от этого кретина.

Морти повернулся к соседу справа. Им оказался Стюарт Свонн – тип из старой гвардии, кроме родословной, ничто в нем не заслуживало внимания. Он, пожалуй, единственный из всей компании не выказывал ни малейшей радости по поводу происходящего. Более того, всем своим видом он выражал отвращение. Ну что ж, Морти его понимал. За его спиной начали бить старинные часы.

– Эти часы принадлежали моей семье, – сказал Стюарт. Морти знал, что вся эта чертова компания была когда-тособственностью семьи Своннов. Ну и что из этого? И где ты теперь, цуцик? Морти терпеть не мог подобных слюнтяев. Вот Джил Гриффин – совсем другое дело. Свонны проморгали компанию, а Джил с помощью их капитала сделал себе миллионы. Так и надо жить.

Обед подходил к концу, многие уже покинули свои места. Морти отослал официанта и тоже поднялся. Билл, конечно, любезничал с одной из гейш. Морти давно понял, что Билл сам по себе ничего не представлял, но его работа в одной из престижнейших адвокатских фирм города придавала ему определенный вес. Он обеспечивал видимость законности сделкам Джила, а Джил помыкал им, как хотел. Ручной адвокат. Очень удобно.

В то время как Морти размышлял обо всем этом, вокруг Джила и Мэри образовался кружок из посвященных. Остальные участники вечера начали подтягиваться к ним. Словно свора собак, всегда следующая за вожаком. Морти прекрасно понимал, что, если ты не вожак, вряд ли стоит многого ждать от жизни, поэтому он тоже подошел к Джилу.

– Прекрасный вечер, – Морти кивком приветствовал Мэри, которая, как всегда, была рядом с Джилом, ловя каждое его слово, как, впрочем, и все остальные. – Прекрасный, – повторил Морти.

– Спасибо. Тебе понравилась чайная церемония? – спросил Джил.

Так. Морти заметил, как Мэри бросила быстрый взгляд на Джила. Почему этот сукин сын постоянно над ним издевается?

– Да, великолепно. И очень оригинально.

– Работая с японцами, я заметил, какое внимание они уделяют деталям. Их тщательность имеет корни в религии. Именно это мне нравится в их чайной церемонии: каждое движение точно рассчитано, выверено и доведено до совершенства. Совсем как наша операция.

Морти ничего не оставалось, как только кивнуть. Корни в религии. Черт бы тебя побрал.

В определенных кругах поговаривали об интересе Джила к японцам, но, конечно, не к их дурацким чайным церемониям. «Бизнес Уик» недавно процитировал его слова, что ряд японских фирм вполне созрел для того, чтобы сменить владельца, породив тем самым всевозможные толки об отмщении за Пёрл-Харбор. Интересно, что за этим кроется? Джил, как никто, умеет напустить туману и замаскировать свои истинные цели.

Так было с его женитьбой на Мэри. Когда газетчики пронюхали про их связь, он все отрицал. Он заявил, что между ними ничего нет, что газетчики находятся в плену примитивных представлений о том, что молодая талантливая женщина обязательно вступает в определенные отношения со своим босом, что на самом деле он всего лишь ее наставник в работе, что он счастлив в супружестве более 20 лет. Женские журналы попались на эту удочку, и Национальная женская ассоциация или еще какое-то там их лесбийское общество пригласила Мэри Бирмингем выступить по этому вопросу на своей ежегодной конференции.

И что бы вы думали? Сразу после этого Джил взял и развелся, а через три месяца после развода объявил, что вот теперь они с Мэри вступили в эти самые отношения. Он всех обвел вокруг пальца и получил то, что хотел. Мэри теперь стоит рядом с ним, жена вожака в окружении всей стаи. Морти не осуждал Джила. Он и сам смошенничал при разводе. И сумел всех провести не хуже Джила. Бренда понятия не имела о его реальных доходах, и он откупился от нее за бесценок. Господи, да один его адвокат Лео Джилман получает от него больше, чем бывшая жена.

– Да, – подумал Морти, – я мог бы играть в команде Джила, и, может быть, не хуже его самого.

Билл Атчинсон наконец расстался с гейшей и подошел к ним. Теперь Морти мог заговорить о Шелби и ее галерее и не бояться унижения. Деньги меняют все. Когда он был с Брендой, все было по-другому. С Шелби он мог показаться везде, и везде их принимали.

– Я слышал, намечается выставка работ Феб. Билл улыбнулся:

– Похоже на то.

По мнению Морти, Феб Ван Гельдер была законченной идиоткой, но она была Ван Гельдер, и этим было все сказано. Костлявая, нелепо одетая дура, но ее происхождение впечатляло. Ее концептуальное искусство, или как там оно называлось, получило признание в Сохо, но она ни разу не выставлялась в галереях центральной части города. До настоящего времени. Ни Билл, ни Гриффин не поддерживали с Морти приятельских отношений, но он надеялся, что выставка Феб поможет ему завязать их, а затем, может быть, ему удастся закрепиться в качестве их партнера. Эти парни всегда помогали друг другу. Посвященные, вроде Джила и Билла, всегда заранее получали информацию о готовящихся операциях на рынке ценных бумаг. Если бы он работал с ними в одной связке, он бы без особых усилий делал деньги. Большие деньги.

Морти впервые в жизни чувствовал себя богатым человеком. Операция с акционированием принесла ему шестьдесят один миллион долларов. И он не расстанется ни с единым центом. Он вовремя отделался от Бренды. Сейчас она связана договором, который они заключили при разводе, так что на эти деньги пусть не претендует. Удачно еще и то, что Бренда слышать не может о суде и адвокатах. Это значительно облегчило ему жизнь. Морти уже переправил часть капитала в Швейцарию. Но странно, деньги не насытили его, скорее, еще больше раздразнили аппетит. Джил имеет столько каждый год, а не раз в жизни. И Морти хотелось еще денег. Как можно больше.

Большие деньги принесли бы ему известность, его именем были бы названы организации и учреждения. Центр раковых исследований Морти Кушмана, Библиотека имени Мортона Кушмана, сиротский приют М. А. Кушмана. Он на минуту задумался. К черту больницы и сирот. Он бы купил спортивный клуб. Может быть, «Джаиентс», может быть, «Никс». Может быть, даже «Янки», кто знает. Штейнбреннер, этот козел, вполне мог бы продать. Он бы сделал из них настоящую команду. Тогда бы он сразу прославился, не как вопящий придурок с телевидения, а как солидный деловой человек.

В настоящий же момент ему нужно было срочно найти туалет. Эти ребята, похоже, вообще не писают. Ему не хотелось спрашивать. Ненадежный мочевой пузырь – признак слабости, поэтому он продолжал стоять у окна, морщась, стараясь различить статую Свободы сквозь рифленое, пузырчатое стекло. Дверь в кабинет Джила была приоткрыта. Морти вспомнил, что в его кабинете есть личный душ и туалет. Он тихонечко проскользнет туда, и никто ничего не заметит.

Никто и не заметил, как он бочком протиснулся в дверь кабинета. Он стоял у бачка и почти стонал от наслаждения по мере того, как опорожнялся его мочевой пузырь, как вдруг услышал, что кто-то вошел в кабинет. Он замер. Господи, что будет, если его здесь застанут? Тут раздались голоса Джила и его секретарши, Нэнси Роджерс.

– Нет, это очень важно. Я позвоню отсюда. Проследите, чтобы никто мне не мешал. – Миссис Роджерс что-то пробормотала в ответ. – Дайте мне этот номер, – сказал Джил. Морти затаил дыхание. Джил подошел к столу как раз напротив двери в уборную. Морти застыл, опустив голову и глядя на пенистую желтую жидкость в унитазе. Он опять услышал голос Джила. – Алло, Аза? Ну как? – Последовала небольшая пауза. – Мы уже это все с тобой обговорили. – Еще пауза. – Нет, я не хочу, чтобы это появилось раньше октября. Подожди месяц. – Джил вздохнул. – Ну, конечно, Аза, все будет в порядке. Поверь, я могу потерять гораздо больше тебя. И запомни, что вся информация об акциях Неистового Морти абсолютная правда. Так что тебе крупно повезло. Все, что я прошу взамен, это немного подождать. – Джил опять вздохнул. – Аза, не будь идиотом. И больше мне не звони. Сейчас эти звонки ни к чему. Ты меня понял? Хорошо.

Морти услышал, как Джил положил трубку и прошел по комнате, затем послышался звук закрывающейся двери. Морти стоял сам не свой, мысли его метались. При чем тут его акции и октябрь, какая между ними связь? И с кем говорил Джил? Не тот ли это парень, который писал о его акционировании в «Джорнэл»? Аза какой-то. Странное имя.

Морти осторожно выглянул за дверь, кабинет был пуст. На мраморной поверхности стола остался лежать маленький листок бумаги с телефонным номером. Морти подошел к столу, взял его и набрал номер.

– Аза Юэлл слушает, – раздался голос на другом конце провода. Морти аккуратно положил трубку. Да, Джил Гриффин, великий бизнесмен. Типичный проходимец. Он что-то затеял, чтобы повысить рыночную цену акций. Невероятно. Морти усмехнулся. Так вот как играют эти ребята! Ну ничего, в этот раз Морти Кушман тоже в игре. Если они не захотели взять его в игру, он сам в нее вошел. В газетах что-то появится, отчего стоимость акций резко возрастет. И всем хорошо. Ну что ж, настоящая полюбовная сделка.

Он вышел из кабинета, оставив открытой дверь в уборную, где в унитазе желтела несмытая моча.

 

2

СКАНДАЛ В СОХО

По мнению Аарона Парадиза, Сохо – бывший промышленный район Манхэттена – был теперь самым замечательным местом в Нью-Йорке. За какое-нибудь десятилетие убогость заводского пейзажа сменили современные здания художественных галерей, модных салонов и фешенебельных баров, а на верхних этажах разместились шикарные квартиры.

Какой-то, по-видимому очень прозорливый, торговец недвижимостью назвал этот район Сохо, не по аналогии с лондонским Сохо, а потому что он располагался к югу от Хоустон-стрит. Название этой улицы только приезжие произносили как техасский Хьюстон, для обитателей Нью-Йорка она всегда была Хоустон.

Как и лондонский Сохо, нью-йоркский Сохо стал излюбленным местом молодых художников, которых привлекало в нем обилие пространства и огромные стеклянные витрины зданий. Искусство авангарда было оценено нью-йоркцами, всегда жаждующими новых впечатлений. По иронии судьбы мода на авангард настолько взвинтила цены, что большинство художников и представителей новой богемы, которые обжили эти места, вынуждены были их покинуть. Аарон не испытывал к ним сочувствия. Значит, так и должно быть. Он вообще не любил этих слюнявых нытиков. Не можешь платить за аренду, выметайся. Он в свое время отказался от притязаний на карьеру писателя, чтобы зарабатывать на жизнь. Это был естественный процесс взросления. Тем не менее он был рад, что когда-то мечтал о литературном будущем. Это придавало ему особый шарм, которого не было у большинства людей, занимающихся бизнесом.

Сейчас Аарон шел по Бродвею мимо огромных стеклянных витрин, не обращая никакого внимания на свое отражение, что было для него не характерно. В отличие от окружающей его джинсовой публики он был одет в коричневый твидовый пиджак от Армани поверх тонкой кашемировой водолазки. Слишком официально для этой встречи, но его вызвали совершенно неожиданно.

«На мне костюм за три тысячи долларов, – с досадой подумал он, – и все равно я одет неподходяще для случая».

Он был раздражен. Король рекламы, он-то знал, что правильный выбор костюма – не пустая фраза. Его сегодняшняя одежда не соответствовала ситуаций. Вообще-то он не должен был здесь появиться. Пищевой компанией занимался Джерри, черт бы его побрал. Что там у них стряслось? Очередная буря в стакане воды. Аарон вздохнул. Его забота – расширение бизнеса, привлечение новых клиентов, так неужели Джерри не может хотя бы угодить старым. Если они и дальше собираются работать вместе, Джерри придется поднапрячься и получше делать то, за что он отвечает.

На Спринг-стрит Аарон повернул налево. Отсюда было рукой подать до студии Антона, оператора, проводящего эту съемку. Молоденькая девушка, одетая по местной моде в черные леггинсы и свободный, довольно бесформенный свитер, выбежала из подъезда. Ее роскошные, неуправляемые волосы выбились из-под ужасной, на вид африканской, шляпы, а в правой ноздре посверкивало маленькое колечко. Она ослепительно улыбнулась ему, и Аарон улыбнулся ей в ответ. Все-таки здесь здорово. Когда-то он умолял Анни переехать сюда. В то время здесь было мало жилых домов, в основном здесь обитали бедные фотографы, художники, актеры, и цены на жилье были до смешного низкими. Но Анни не устраивало отсутствие школ, библиотек, нехватка магазинов. Практичная Анни. Она сказала также, что это будет плохо для Сильви. Сильви, всегда только Сильви. Аарон покачал головой. В любом случае теперь это неважно: все равно ему пришлось бы все оставить им, когда он ушел, так что все к лучшему. Сейчас они с Лесли подыскивали приличное жилье; ее квартира на Западном Бродвее стала для них маловата. Неудачно, что именно сейчас он здорово поиздержался, на него навалилось сразу все – развод, школа для Сильви, учеба Алекса.

Аарон не привык в чем-то себе отказывать. Ему никогда не приходилось экономить, беспокоиться о деньгах, за исключением того ужасного времени, когда они только поженились с Анни. К нему рано пришел успех, а затем они получили кое-какое наследство. После смерти отца он, видимо, получит еще кое-что. Обидно. Деньги достаются от родителей только после их смерти или когда ты сам уже преуспел в жизни. Аарон вздохнул.

Он был из семьи Парадизов из Ньюпорта. По матери Беннет. В детстве он ходил в привилегированную школу, был членом модной спортивной команды, занимался танцами в школе миссис Стэффорд. Затем окончил Йель, женился на девушке из хорошей семьи, и тут ему вздумалось писать сценарии для фильмов.

Но у него ничего не вышло. Жизнь писателя чуть было не свела его с ума. Он понял, что ему необходимо живое дело, общение с людьми, риск и ответственность. Несмотря на домашнее воспитание, он обладал изрядной долей здравого смысла и гордился этим. Он попробовал писать рекламные мини-сюжеты. И здесь проявился его талант. Он умел заполучить клиентов и знал, как с ними обращаться. Он был рожден для рекламы. А его происхождение и образование давали ему преимущество перед партнерами по бизнесу. Приятно было чувствовать себя самой значительной фигурой в агентстве. В то же время его партнер Джерри Лоэст был, пожалуй, фигурой самой незначительной в любом месте.

Аарон прибавил шагу. Сколько еще ему терпеть Джерри? Когда они основали агентство, их партнерство казалось идеальным. Даже их имена в названии агентства соединялись в остроумную шутку. Это был союз вундеркинда Джерри, с его блестящими идеями и изумительной эстетикой зрительного образа, и Аарона, непревзойденного мастера рекламного текста, обладающего чудесным даром находить новых клиентов и удовлетворять все их разнообразные запросы. Теперь у них было уже пять партнеров, все интересные, творческие люди. Агентство «Парадиз-Лоэст» процветало, оно имело отличную репутацию и пользовалось заслуженной популярностью. Многие молодые талантливые люди мечтали попасть к ним в штат, несмотря на то что работать у них приходилось больше, а зарплата была несколько ниже, чем в других агентствах. Людям нравилось у них работать, и они работали на совесть. Аарон очень гордился шуткой, которая ходила в агентстве, из разряда анекдотов о старой потогонной системе: «Если ты не вышел на работу в субботу, в воскресенье уже можешь не выходить». Конечно, не обходилось без неприятностей, но все они были вполне устранимы. Единственное, что отравляло Аарону жизнь, была мысль о том, что когда-нибудь он постареет, станет старомодным, скучным занудой, потеряет весь свой блеск. А ведь он создал свой собственный стиль в рекламе и неукоснительно следовал ему. Он очень боялся выйти из игры.

В последнее время появились конкуренты, которые наступали ему на пятки. Взять хотя бы «Дойч, Киршенбаум и Бонд». Недавно они сделали классную рекламу одежды: фотография Ральфа Лорена – тип: стопроцентный американец – и подпись: «Одеваться по-британски, мыслить по-еврейски». Такая реклама не прошла незамеченной. Аарону пришлось признать, что если они и скопировали его, то сделали это гениально. Или, например, «Голдсмит – Джеффри». Аарон считал, что они украли идею названия у «Парадиз-Лоэст». В не меньшей степени его раздражала «Бакли де Серчио Кавальер», где президентом была женщина, притом моложе тридцати. Именно они заполучили в клиенты «Снэпл», за которым Джерри охотился два года, и содрали с него пять миллионов. Аарон вздохнул. Подобная прыть его утомляла.

Он вспомнил отца. Тоже козел. Когда-то он назвал Аарона лентяем. Что ж, Аарон показал ему, на что способен. Он создал свое дело и уже был близок к созданию целой рекламной империи. И его собственный сын шел по его стопам.

Хорошо, что Крис работал с ним. Отец Аарона и Анни очень расстроились, когда Крис бросил Принстон и начал работать в агентстве Аарона. Аарон тоже притворился расстроенным, но втайне он был очень горд. Крис, конечно, звезд с неба не хватал и не мог сравниться со старшим братом, Алексом, но было приятно, что он решил поучиться бизнесу у отца. И хорошо было иметь в агентстве кого-то, на кого он мог опереться, для кого он, собственно, и создал дело, кто когда-нибудь займет его место во главе компании. Аарон замедлил шаг. Мысль о том, что когда-нибудь он состарится и уйдет на покой, была невыносимой. Господи, ну о чем он думает? Он молод, можно сказать, в расцвете сил. Скоро у него будет молодая жена, и вся жизнь впереди. А Крис мальчишка, у него еще молоко на губах не обсохло. Ну как он может занять его, Аарона, место? Это будет еще очень нескоро, а может быть, никогда. У Криса нет необходимой хватки, энергии. Нет характера.

Аарон наконец подошел к нужной двери и нажал кнопку звонка. В узком коридоре было полутемно и грязно. Стена рядом с обшарпанным лифтом была вся исчеркана. Особенно выделялась надпись: «Ешь дерьмо или умри». Интересно, как это понравилось Гербу Брубейкеру? Аарон не мог представить себе его евшим дерьмо. Герберт Брубейкер, представитель Объединенной компании по производству пищевых продуктов, был управляющим среднего звена, средних лет, со среднего Запада и очень среднего ума. Аарон презирал этот тип людей, но, похоже, в пищевой компании все были не лучше. Удивительно, как они согласились с его идеей, но идея, надо сказать, была великолепной.

Дело в том, что они закупили партию косметических товаров фирмы «Сандрин» и понятия не имели, что делать с целой кучей относительно недорогой косметики, рассчитанной на молодых, искушенных покупателей. Пищевая компания вообще ничего не смыслила в том, что было молодо, оригинально, свежо. Аарон предложил потрясающий сюжет: красивое обнаженное женское тело, на котором много рук – одна из них обязательно мужская, – рисуют тушью, помадой, тенями. В рекламном телеролике придется, конечно, избегать слишком откровенной съемки, но в газетной рекламе, съемки для которой проходили сегодня, можно было быть менее осмотрительными.

Более того, им удалось уговорить Ла Долл, молодую, но довольно популярную певицу, мнящую о себе бог весть что, позировать для съемки. Пищевики пришли в восторг и согласились на все условия.

Что же у них там стряслось? Аарон размышлял об этом, пока лифт медленно тащился наверх. Видимо, Герб до того насмотрелся на игры с телом Ла Долл, что решил и сам попробовать. Неужели Джерри и остальным не хватило ума чем-нибудь занять этого идиота? Клиенты на съемке – хуже, чем лишай в публичном доме. Их надо постоянно держать под присмотром.

Наконец лифт со стоном остановился на пятом этаже. Съемка проходила в просторной комнате, огромные окна которой выходили на две стороны. Прожекторы освещали то место, где должна была находиться Ла Долл, а теперь стоял пустой стул и валялся рулон серой бумаги. Вместо обычного оживления съемок царила напряженная тишина. Работники агентства сбились в кучу в одном углу, представители пищевой компании – в другом. «Господи, – подумал Аарон, – только этого не хватало».

Он бросил вопросительный взгляд на Пола Блока, но тот лишь пожал плечами. Именно рука Пола, единственная мужская рука, должна была на законном основании коснуться тела Ла Долл. Пол, Пэт Тилли, Джон Картей и несколько других фотомоделей зарабатывали более полумиллиона в год в буквальном смысле собственными руками. Отстранившись от всего происходящего, Пол сидел, аккуратно держа свои драгоценные руки на коленях. Они были застрахованы у Ллойда, но Аарон знал, что эти парни очень трепетно относятся к источнику своих доходов.

Как Аарон и думал, неприятности возникли из-за других рук. К Аарону сразу подбежал Джерри, его мешковатые брюки топорщились на талии, свитер выглядел просто непотребно, и вообще он был похож на очень деловую, чем-то озабоченную борзую. «Вот вам тип, у которого все наоборот: одевается по-еврейски, а мыслит по-британски, – с раздражением подумал Аарон. – Боже, как он невыносим!»

– Где Ла Долл?

– У себя в костюмерной.

– Что она делает? Звонит своему адвокату? Джерри пожал плечами.

– По-моему, она плачет. Аарон, нужно связаться с Объединенной компанией, чтобы они убрали отсюда Герба.

Джулия из бухгалтерии поддержала Джерри.

– Он прав, Аарон. Этот тип просто свинья.

– Да, но эта свинья клиент, – напомнил им Аарон. У него не было никакого желания докладывать о происшедшем Макриди из Объединенной компании. Ему это вряд ли понравится, и в лице Герба они наживут врага. Аарону не нужен был в Милуоки враг, горящий мщением. Если, напротив, ему удастся замять скандал, Герб останется его должником. Можно считать, что ему повезло.

– Я уверен, его не так поняли. Вне контекста, – начал он.

– Очнись, Аарон, он ущипнул ее за сосок, – возмутилась Джулия. – В каком контексте прикажешь это понимать?

К ним подошел Крис.

– Это правда, отец. Хотя и невероятно.

«Чудесно, – подумал Аарон. – Теперь мой собственный сын будет ставить мне палки в колеса».

– Когда мне понадобится твое мнение, я тебя спрошу, – резко оборвал он сына и повернулся к нему спиной.

– Джерри, можно поговорить с тобой наедине? – мягко спросил он.

Джерри кивнул, и они отошли к окну. Аарон продолжал улыбаться – он знал, что на них смотрят, – но был взбешен, и его голос понизился до свистящего шепота.

– Теперь послушай меня, и слушай внимательно. Я не для того пыжился, обрабатывая пищевую компанию, чтобы в один момент потерять их из-за дурацкой выходки клиента, который слегка перебрал за обедом. Можно подумать, эта сучка девственница и ей первый раз тискают сиськи, да еще за деньги. – Он перевел дух, потер подбородок и обновил улыбку на лице. – Сейчас я пойду в ее уборную и наобещаю ей золотые горы. А ты пойди к Брубейкеру и будь с ним поласковее.

– Аарон, она не будет у нас сниматься, и я ни за что не буду работать с Брубейкером.

– Она будет, и ты будешь. Ты меня понял? Я уладил все неприятности с твоим тестем, я выступил гарантом твоей закладной, я устроил твою дочь в Принстон. Теперь, иди, черт побери, и делай, что я говорю. Я не допущу, чтобы из-за тебя мы потеряли такого клиента. – Он тяжело дышал, но улыбка ни на минуту не сошла с его лица. – И еще, Джерри, – добавил он – постарайся, чтобы это выглядело естественно.

Он повернулся и направился в сторону костюмерной мимо парикмахера, гримера, мимо скамеечки, на которой были разложены тюбики, коробочки, флаконы. Их содержимое вскоре должно оказаться на прекрасном теле Ла Долл.

Они планировали сделать серию снимков. Спина, исписанная помадой, бедра, вымазанные румянами, нога, вдоль которой нанесена линия теней. Все в цвете, при хорошем освещении. Это была совершенно новаторская идея. Пусть эти детки из новых агентств попробуют потягаться с ним. Он еще долго не уступит лидерство.

Пришла пора пересмотреть жизнь, от многого избавиться. Никаких старых обязательств, никакой вины. Он молод, в отличной форме. Они с Лесли начнут новую жизнь. На мгновение он вспомнил об Анни. Сцена в «Карлайле» была ужасной. Да, неловко получилось. Ему не следовало так опрометчиво вести себя в Бостоне. Он покачал головой. Ему стоило больших трудов успокоить Лесли. Лесли была тигрицей, в постели и в жизни. Она, как и он, всегда добивалась того, что хотела. Его она тоже добилась. А Анни… Что ж, Анни все время старалась быть хорошей. Вечно поступала правильно, была такой сознательной. Но она не тигрица, и, уж конечно, не в постели. Секс с Анни был своего рода компромиссом. Ей, видите ли, нужна была любовь. И она не кончала. Казалось, что бы он ни делал, для нее это было недостаточно хорошо. Он не мог конкурировать с ее неустанной добродетелью. Он вздохнул.

Конечно, Лесли следовало намного раньше расстаться с Анни как пациенткой, тогда их отношения не были бы такими двусмысленными. Но Лесли считала, что Анни нужна психологическая поддержка из-за Сильви. Может быть, она права. Кстати, ему скоро предстоит свидание с Сильви. При этой мысли он поморщился. Он займется этим потом.

Сейчас ему необходимо задобрить Ла Долл. Может, подарить ей небольшой подарок? А почему, собственно, небольшой? Чего бы это ни стоило, он должен уговорить Ла Долл вернуться к съемке.

Он уже взялся за ручку двери в ее уборную, когда заметил, что секретарша на телефоне делает ему отчаянные знаки. «Господи, конца этому нет. Ни на минуту не оставят в покое».

– Мистер Парадиз, вам срочный звонок.

Они всегда срочные. Наверняка звонят из агентства с какими-нибудь детскими глупостями, которые только он может уладить.

– Пусть оставят сообщение.

– Но это мистер Кушман. Он говорит, что очень срочно.

Аарон развернулся и пошел к телефону. Норма, его секретарь, просто так не дала бы этот номер клиенту. Что-то произошло. Он вспомнил о Ла Долл. «Ничего, несколько минут роли не сыграют», – решил он.

– Морти, как ты меня выследил?

– Радаром, бэби, радаром, – Морти засмеялся своей шутке. – Не ругай свою секретаршу, она изо всех сил старалась не выдать тайну. Но мне нужно было срочно поговорить с тобой самому, без посредников. Слушай меня. Как только мы с тобой попрощаемся, немедленно позвони своему брокеру и пусть он купит столько акций компании Неистового Морти, сколько возможно, а потом еще немного.

«Интересно, – подумал Аарон. – Законно ли это?» Он в свое время помог Морти Кушману осуществить его заветное желание. Что теперь?

– О чем ты меня просишь, Морти?

– Не прошу, говорю. Ты купишь акции для себя и для меня, и мы с тобой загребем кучу денег. Без твоей помощи люди с Уолл-стрит мною никогда бы не заинтересовались. Пришло время вернуть мой долг, бэби. Морти не забывает друзей.

Аарон в свое время представил Морти Джилу Гриффину, а реклама Аарона сделала Морти королем розничной торговли. Может, Морти и вправду хочет оказать ему услугу?

– Это незаконная операция?

– Только если нас поймают. И вообще, ничего страшного. Всего лишь небольшая комбинация. Подождем месяц и получим кучу денег.

Да, деньги сейчас были бы кстати. Он бы откупился от Джерри, отпали бы проблемы вроде сегодняшней.

– О какой сумме идет речь?

– Сможешь достать миллион?

Миллион, с ума сойти! Аарон лихорадочно думал. Конечно, он был благодарен Морти за информацию, любой бы это оценил, но ему не нравилась роль подставного лица при покупке акций для Морти. А кроме того, где взять деньги? Развод обошелся ему недешево.

– Это очень рискованно?

– Аарон, надежно, как страховка. Клянусь. У тебя есть счет на другое имя, которым ты мог бы воспользоваться? Друга или старой тетушки?

«Сильви, ее фонд!»

– Только не такой, с которого я мог бы запросто снять миллион долларов. Нет, даже близко нет.

– Черт. Деньги делают деньги. Ну ладно, не буду жлобом. Сможешь найти для меня четыреста тысяч?

– Думаю, да.

– И кое-что останется для тебя?

– Да.

– Отлично. Тогда действуй. – Морти положил трубку.

Аарон застыл в раздумье. На создание фонда Сильви ушли годы напряженного труда. Он призван был обеспечить ее будущее. Хотя какое у нее могло быть будущее? Но это была, по крайней мере, гарантия того, что ей не придется провести жизнь в государственной лечебнице. Может быть, сейчас у него появилась возможность удвоить сумму на ее счету, немного заработать самому и заодно оказать услугу Морти. Конечно, это было рискованно. Но он так любил риск. Аарон начал набирать номер своего брокера.

И тут он вспомнил. Фонд контролировался им совместно с Анни. После того как она вложила в него деньги, оставленные ей отцом, она тоже получила право контроля над всеми операциями купли-продажи. А она ни за что не согласится рискнуть. Только не Анни. И только не деньгами Сильви. Аарон стиснул пальцы в кулак. Если бы он смог сейчас провернуть это дело, о Сильви можно было бы не беспокоиться, да и многие его проблемы были бы решены. Неужели он этого не заслуживал? Столько лет он нянчился с Кушманом, пора было что-то получить взамен. Ну почему Анни опять стояла на его пути? Почему такая несправедливость? Она достаточно получила при разводе, теперь его очередь. Если бы он не выплатил Анни кругленькую сумму, он бы давным-давно выкупил долю Джерри в бизнесе.

Он вновь вспомнил о той ночи в Бостоне. Ему не следовало с ней спать, это была ошибка. Но она выглядела так аппетитно, и фильм для Алекса был просто чудесный, и все казалось таким милым, таким простым. Жаль, что Анни все истолковала по-своему. Он не видел ее со дня ужасной сцены в «Карлайле». Естественно, он не мог ей сейчас позвонить.

Аарон в нерешительности топтался у телефона. Надо что-то предпринять. Должен же быть какой-то выход. Он позвонит Джилу Гриффину. Он был уверен, что Джил ему не откажет. Все их счета находились в ведении Объединенных фондов, и, хотя обычно Аарон осуществлял сделки через своего брокера, он знал, что Джон Ример – жуткий зануда и страшно щепетилен в подобных вопросах. Но если провести покупку через Джила Гриффина…

Откровенно говоря, Аарону не хотелось связываться с Джилом. Но не мог же он позвонить Морти и сказать, что его бывшая жена не дает своего согласия. Это унизительно. Позже он все объяснит Анни, интересы Сильви не пострадают, наоборот. Так что нечего беспокоиться. Он снял трубку и набрал 411.

– Оператор? Будьте добры, телефон Объединенных фондов Дугласа Уиттера. Управляющего, пожалуйста.

 

3

ВЛАСТИТЕЛИ ВСЕЛЕННОЙ

Слабые лучи уходящего послеобеденного солнца, просочившиеся сквозь двухвековые стекла окон зала заседаний, осветили лицо Джила Гриффина, который сидел один во главе огромного стола. Он не был красив и знал это: шея у него была слишком длинная, а голова слишком маленькая. Зализанные назад волосы, уложенные в популярную на Уолл-стрит акулью прическу, и аристократический, хотя и несколько крючковатый нос, делали его слегка похожим на гладкую цаплю. Но он хорошо отдавал себе отчет в том, что безусловно привлекателен. А для тех, кого власть привлекает эротически, он был просто неотразим.

Для своих пятидесяти с лишним лет он был в хорошей, даже в великолепной форме. Его неукротимое желание всегда быть первым каждый день гнало его на теннисный корт, где он, как правило, побеждал всех своих соперников. Он так остро ощущал посягательство на свое право быть первым, что испытывал чувство личной обиды, когда его противник выходил на корт в начале игры. Он выигрывал всегда. И если он одерживал эти победы только частично благодаря своему умению, а в основном потому, что его соперники робели, а молодые партнеры боялись неприятных последствий, которые мог иметь их выигрыш, ну так что ж. Суть была в выигрыше и обладании, и Джил улыбался при мысли о том, в какое безвыходное положение он загонял своих противников.

Он чувствовал себя сильным и знал, что обладает властью. Операция «Кушман» прошла хорошо, и он был уверен, что сможет извлечь еще кое-какую пользу для себя из этого дельца, хотя нужно подождать до октября. После короткого флирта с Азой Юэллом, он был уверен, что в будущем он сможет более творчески его использовать.

Билл Атчинсон, эта тряпка, работал на полную мощность и послушно проштамповывал все, что ему было нужно. Джилу нужен был свой человек в «Кромвель Рид», и Билл стал своим на все сто. Операция «Неистовый Морти» была немного рискованной, но имя обеспечило ей успех. Маленькие люди начали раскупать акции. А после того как сделка была одобрена в «Кромвель Рид», и большие дельцы стали делать то же. Теперь он мог вполне позволить себе бросить кость Биллу, хоть тот и был дураком.

А сейчас он с нетерпением ждал Мэри, свою жену. Он удивил и себя, и миссис Роджерс, свою секретаршу с более чем десятилетним стажем, назначив эту встречу, потому что его день, как всегда, был расписан строго по минутам. Однако в этом-то и было преимущество власти: по его повелению миссис Роджерс и один из компьютеров целое утро занимались перекраиванием его расписания, чтобы найти время. Джил Гриффин мог делать то, что он хотел, а в данный момент он хотел видеть Мэри.

Когда во время заседания в полтретьего он наблюдал за тем, как она парировала язвительные замечания Смита Барни, его желание обладать ею возрастало прямо пропорционально его гордости за нее: он допустил ее к работе по скупке акций японской фирмы, и, хотя это было трудное и рискованное дело, он позволил ей руководить им. Он ее многому научил, а она была способной ученицей. К тому же она была просто великолепна. Невероятно возбуждала. Он хотел ее, и как можно скорее. До конца рабочего дня. Сейчас.

Было что-то потрясающе эротическое в работе с Мэри, в их отношениях ментора и протеже. У них была ответственная и трудная работа, и Мэри выглядела соответственно: всегда строго одета, светлые волосы уложены в аккуратный пучок. В этом-то и заключалось ее особая привлекательность. Когда она вела заседание, указывая на недостатки замечаний каждого, она была сама деловитость, она была властной, властной по-мужски. И все видели это. Но только Джил мог видеть ее обнаженной, только он знал, какие звуки она издает, глубокие горловые звуки, когда он доводит ее до оргазма. Только он испытал чувство обладания ею.

Мэри вошла ровно в половине пятого, когда старинные высокие часы времен королевы Анны, которые принадлежали Своннам в течение многих поколений, пробили один, раз. Она шла спокойно, ни малейшего движения бедрами, свойственного молодым девицам. От нее исходила почти осязаемая уверенность. Все в ней было ясно, это был образец энергичности и деловитости. Но в течение нескольких секунд, когда, закрывая за собой дверь, она увидела выражение его лица, она на его глазах преобразилась из этого воплощения деловитости в сосуд, полный желания. Прищуренные глаза, слегка согнутое колено, движение бедер – едва заметные сигналы, но для него они были ясны, беспредельно ясны. Джил смотрел молча, не двигаясь, жадными глазами. У нее была потрясающая интуиция, и это помогало и в работе, и в постели. Но здесь-то, безусловно, никакой постели не было.

Мэри положила дипломат на край стола из красного дерева и пошла к Джилу, на ходу снимая жакет. Она провела языком по своим и так влажным губам. У нее были широкие плечи и узкая талия, и этот контраст еще более подчеркивали ее простая белая шелковая блузка и темная юбка. Она подошла к нему, и Билл обхватил ее талию руками, кончики его длинных пальцев почти соприкасались. Ничего не говоря, она начала расстегивать блузку, под которой был розовый атласный бюстгальтер, высоко державший ее маленькую грудь. Маленькие груди были единственным изъяном ее фигуры, но сейчас они были красиво поданы, как сливы на блюде.

Переполненный желанием, ощущая почти дурноту, Джил, не отрываясь, вбирал в себя красоту ее белой сияющей кожи.

Она была как фарфоровая статуэтка, на белом нежном теле которой ее розовые губы, соски ее грудей и волосы на лобке выглядели как запретные сладости. Он так и не мог осознать этих противоречий в ней. Она была сильной, как мужчина, и независимой, но в то же время она абсолютно подчинялась ему. И, как всегда, она поняла, что он хочет, просто посмотрев ему в глаза.

Она опустилась на колени, расстегнула его брюки, и взяла в рот весь его член как раз в тот момент его вожделения, когда боль и наслаждение слились воедино. Он был с ней груб, но ей это нравилось. Им обоим так больше нравилось. Это было частью того, что так возбуждало. Видеть ее вот так, стоящую на коленях на полу зала заседаний, полностью вобравшую в свой нежный розовый рот его член, видеть это было так же хорошо, как и чувствовать. И это тоже возбуждало. Но наивысшим возбуждающим моментом было то острое чувство опасности, которое он испытывал, когда брал ее в местах, где их в любую минуту могли застать: на заднем сиденье машины, в чужих спальнях во время приемов и на пляжах в разных уголках мира. Первый раз он взял ее в туалетной комнате самолета его корпорации, одним движением сделав ее своей любовницей и членом своего «высокого» клуба. Их связь всегда была окружена слухами и скандалами, и это тоже очень возбуждало. Джил хотел, чтобы его не только боялись, но и завидовали ему.

Губы Мэри сделали свое волшебное дело. Она поднялась, и он снова обхватил ее за талию, поднял на стол и вздернул ей юбку. Джил смотрел на ее длинные ноги, обтянутые черными чулками. Он давно уже запретил ей носить колготы, и сейчас на ней был черный кружевной пояс. Он смотрел, как она встала на четвереньки, лицом к высоким часам Своннов так, что ее великолепная розовая задница была прямо перед его лицом. Он выпрямился. Мэри оглянулась через плечо, еще раз провела розовым языком по губам. Схватив руками ее мягкие округлые ягодицы, он глубоко вошел в ее ждущую плоть. Он сжимал ее крепко, почти жестоко. Все его чувства сосредоточились здесь, в конференц-зале, – на этой арене, где происходили баталии самых крупных компаний на Уоллстрит, – самой могущественной страны на земле. Он наклонился над ее спиной.

– Ты хочешь? – проговорил он хрипло. Это были первые слова, произнесенные с момента их встречи.

– Да. О, да.

– Прямо здесь, на этом столе? За которым мы встречаемся с Джеймисоном и МакМэрдо и другими членами правления?

Мэри простонала:

– Да, Джил, я хочу.

– И тебе хорошо?

– Да.

– Что, да?

– Да, Джил, очень хорошо.

Ее колени скользили по блестящей поверхности стола, и он подтянул ее назад и, крепко держа ее ягодицы своими сильными руками, насадил ее на свой член. Он раскачивал ее до тех пор, пока она не застонала. Тогда он на минуту остановился и нежно, но твердо, закрыл ей рот рукой.

– Не шуми, – предупредил он. Другой рукой он взял дистанционное управление. – Знаешь, что я сейчас сделаю? – спросил он. Мэри беззвучно покачала головой. – Я вызову службу безопасности, и через три минуты они будут здесь.

Мэри снова застонала, а он продолжал вонзаться в нее. Чтобы выдержать его животный натиск, Мэри старалась руками удержаться на столе. «Неплохо для мужчины в пятьдесят с лишним», – подумал он, при этом он дышал почти ровно.

– Они постучатся через минуту, – сказал он. – Они придут и увидят, как я тебя беру вот здесь.

В этот момент, как он и ожидал, она кончила. Она выгнула спину, принимая неистовые толчки Джила, крепко сжимая его, когда он входил в нее, отпуская, сжимая снова. Джил содрогнулся, кончая внутри ее, и глухо застонал. Он нажал пульт и снял вызов охранников.

Когда бы Джил ни сравнивал своих двух жен, сомнений в том, кто лучше, не было. Во всех отношениях Мэри всегда занимала первое место. В то время как Синтия была холодна и зажата (Боже, за все годы их супружеской жизни она ни разу не брала его член в рот), Мэри была без всяких комплексов. В то время как Синтия ничего не понимала в бизнесе, Мэри стояла на высшей ступеньке класса бизнесменов. Он никогда не чувствовал себя одиноким, когда Мэри была с ним. Синтия была отвратительно домоседлива, а Мэри понимала все его нужды. Она знала, как он относится к своему «ягуару-ХКЕ». Ей даже нравилось, что он столько времени уделяет машине. И наконец, она никогда не ныла по поводу детей. Она понимала, что Джил был ее ребенком и что он один имел право на все ее внимание.

Мэри ловко вылезла из-под него, соскользнула со стола и без слов оправила юбку и застегнула доверху немного смятую блузку.

– Ты великолепен, – это было все, что она сказала.

Джил внутренне улыбался, глядя, как Мэри приводит в порядок свою одежду, скрывая, таким образом, себя от всех окружающих. На какой-то миг он испытал чувство бешеной ревности к любому другому, кто мог когда-либо в прошлом обладать ею. Он хотел быть ее единственным мужчиной теперь и всегда. Он понимал, что это чувство было юношеским, даже примитивным, но это было то, что он испытывал. Его поразило, как сильно было это чувство, – он такого не ощущал уже много лет, с первых дней жизни с Синтией. Но он ведь относился так когда-то и к Синтии. Он вспомнил об этом и похолодел. Это было давно, в те дни, когда он уважал Синтию, боялся и уважал ее семью – семейство Своннов и Уиттеров. Но чувство это прошло, умерло давным-давно. Неужели и это чувство к Мэри пройдет тоже?

Мэри увидела, что его лицо омрачилось, легонько провела пальцами по его вискам и улыбнулась так, как она улыбалась только ему, – с обожанием. Джил почувствовал, что и страх, и злость отступили.

И вот Мэри стояла перед ним одетая. И трудно было поверить, что эта женщина, женщина, которую он только что взял вот на этом столе, будет помогать ему провернуть самое большое дело за всю его карьеру. Важно было, не только какие деньги он заработает, а то, что он будет знать и все на Уолл-стрит будут знать, что он, Джил Гриффин, отплатил этим маленьким желтым ублюдкам, которые начали посягать на его территорию, той же монетой. Как он презирал другие расы! Естественное и законное право осуществлять власть принадлежало ему. И его оскорбляло и глубоко возмущало, когда черные, или латиноамериканцы, или азиаты занимали высокие должности. Или, Что было еще хуже, вступали в интимную связь с белыми женщинами. И он знал, что в этом отношении он был похож на многих мужчин своего класса.

Все зло будет исправлено этой сделкой.

– Как насчет «Митцуи»? – спросил он Мэри. Она улыбнулась.

– Да, мы распространили эту… – она замолчала, подыскивая нужное слово, – дезинформацию, – закончила она.

– Ну, это должно удивить кое-кого. – Джил хитровато улыбнулся.

Даже в его тщательно контролируемой организации существовала утечка информации. Это позволяло другим прокатиться на волне его успеха, который он создавал таким трудом. Но на сей раз никто больше не воспользуется ею. И может быть, потом он и ликвидирует утечку, хотя сейчас она ему будет на руку. На рынке нужно играть так, как большой актер играет на свою аудиторию, и тут все средства хороши: утечка информации, правдивой или ложной, сдерживание слухов или, наоборот, распространение их.

– А наша истинная цель? – спросил он.

– Рано еще говорить точно, но похоже, что «Дотцой энд Майбейби» подходит.

Джил поджал губы. Возможно. И если так, то никто не выполнит подготовительную работу и не проверит все цифры лучше и тщательнее, чем Мэри, – как частым гребешком прочешет. Но Мэри почему-то нахмурилась.

– Джил, ты должен что-то сделать со Стюартом Свонном. Я его не выношу. Меня в дрожь бросает от его взглядов, которые я иногда ловлю на себе.

Джил кивнул.

– Не беспокойся. Я позабочусь об этом. Мэри вынула что-то из своего дипломата.

– И я опять получила конверт, Джил.

Джил вздохнул и протянул руку. Этим анонимным запискам не стоило придавать значения. Состоятельные, преуспевающие, внешне привлекательные люди всегда являются объектом нападок. Он уже это объяснял Мэри. Но это был единственный недостаток ее характера – она слишком беспокоилась о своей репутации, о том, что о ней думали. В свое время скандал вокруг их любовной связи, получившей широкую огласку, переполнял ее чувством гордости, но скандальные заметки в газетах, появившиеся после их свадьбы, расстраивали ее. Джил считал, что ей следует быть выше этого. А она вместо этого прекратила свои выступления в профессиональных женских организациях и больше времени стала отдавать работе в организациях социальной помощи.

Она протянула ему конверт для внутреннего пользования. Джил открыл его и вытащил вырезку из дешевой газетенки «Народ» или какой-то другой в этом роде. В вырезке была фотография с изображением печальной Элиз Атчинсон, в недалеком будущем бывшей жены Билла. Билл, казалось, был полностью одурманен девицей Ван Гельдер. Право, смехотворно. Он был просто ею одержим. Джил никогда бы не позволил себе испытывать такое к любой женщине, даже к Мэри. Он посмотрел на вырезку. Под фотографией Элиз была подпись: «Непостижимая Элиз Эллиот покидает похороны подруги». Поперек было написано: «Спросите своего мужа, чьи это были похороны. Спросите его, почему подруга мертва».

Джил посмотрел прямо на Мэри, в ее голубые глаза. Он подумал, что она ждет его реакции. Но он ничего не испытывал – ни вины, ни угрызений совести и, уж конечно, никакой ответственности за самоубийство Синтии. Это был ее выбор. Выбор слабого, бесхарактерного человека, достойного презрения. Это не было неожиданностью для Джила. Он знал все ее слабости очень хорошо. Она всегда сдавалась первой, часто даже без борьбы.

– Мы уже обо всем этом не раз говорили, Мэри.

– Я знаю. Но мне так не по себе… Кто-то из сотрудников компании посылает мне эту чепуху.

– Ну, ради Бога. Это ерунда. У нас ведь есть гораздо более важные дела. Но если ты будешь чувствовать себя от этого лучше, я поручу органам безопасности разобраться с этим.

Джил еще раз посмотрел на фотографию Элиз и, думая о Билле, отметил про себя, что хорошо бы Элиз проявить большую твердость характера, оказавшись в той же неприятной ситуации, в какой в свое время была Синтия. Он обнял Мэри за плечи, и они вместе покинули зал заседаний, чтобы заняться другими делали.

А у них за спиной старые часы семейства Своннов пробили пять.

 

4

ИСК ЧТО НАДО

Бренда бесцельно бродила по мебельному отделу магазина «Блумингдейл», где были выставлены комплекты мебели для жилых помещений, и усиленно старалась не думать о еде и о предстоящей встрече с Морти и его юристом. Раньше она ходила по магазинам до тех пор, пока не валилась с ног от усталости, стараясь этим отвлечь себя от мыслей о пустоте ее супружеских отношений, но сейчас она себе это позволить не могла. Сегодня она уже кое-что купила – свитер для Анжи. Это дает ей хороший предлог навестить дочь, которая должна была вот-вот закончить работу и начать заниматься. Так что сейчас Бренда могла только смотреть. И притворяться.

Анни предложила пойти с ней на эту встречу. Она знала, как Бренда нервничала, но Бренда отказалась. Она была бы рада поддержке, но слишком боялась того, что может быть сказано. Морти наверняка устроит сцену. Он может даже завести разговор о том, что ее отец сидел в тюрьме. Если дойдет до грязи, а это могло случиться, лучше не подвергать Анни этому испытанию. В отличие от Элиз и Анни она выросла не в загородном доме с мебелью в ситцевых чехлах с гофрированными оборками, где чувства сдерживались и не было ни крика, ни скандалов. Бродя по залу, Бренда увидела необыкновенно красиво обставленную спальню в стиле старого английского поместья. Посмотрев на цену каждого предмета, она улыбнулась про себя. «Ничего общего с мебельным магазином «Романо» в Бронксе», – подумала она. Там покупали мебель ее мать и тетки, и там продавались только комплекты: комплект спальной мебели, комплект мебели для жилой комнаты, комплект мебели для столовой. Ее тетя Салли называла их «гарнитурами», но она ведь год училась в колледже Хантера.

И сейчас, глядя на ценники в «Блумингдейле», Бренда вспоминала, как они с Морти только поженились и жили недалеко от Артур-авеню в Бронксе, в домике, который купил для нее отец. Ее любимая тетка Роза, сестра ее отца, повела ее в магазин «Романо». Тетя Роза прошлепала мимо продавца в контору управляющего, которого она приветствовала как вновь нашедшегося родственника, каковым он и был.

– Все, что она захочет, сынок. Самое хорошее, – сказала тетя Роза.

Бренда точно знала, какую спальню ей хотелось иметь, – ту, что была выставлена на приподнятой платформе в центре магазина. Она ее выбрала уже давно, задолго до того, как они с Морти обручились. Она была полна радостного возбуждения, думая о своем собственном доме, ее первом доме. Она часами просиживала над журналами и испытывала муки творчества, продумывая гамму и просматривая образцы тканей.

Но когда несколько недель спустя доставили гарнитур кремовой с золотом мебели, Бренда испытала разочарование. Он выглядел не так, как на картинке журнала. Что-то не то, а что, Бренда не могла понять. Она отметила про себя, однако, что в журналах не были представлены комплекты мебели. Но где достать то, что печатали в этих красивых журналах? Она была расстроена, но решила, что дело могут поправить хорошо выбранные простыни. Вооружившись рекламой из магазина для новобрачных, она впервые в жизни пошла в «Блумингдейл» – в отдел постельного белья. Комплект белья от Порт-холта для брачного ложа стоил ей почти столько, сколько само ложе, но Бренда чувствовала себя восхитительно, когда возвращалась домой с покупкой. Отец дал ей много денег. И в первый раз она знала, что не только много истратила, но и купила наконец стоящие вещи. Она была так горда и в этот же день показала их Морти.

Морти чуть не подавился сигарой, когда дознался, сколько стоило белье. «Ты что, обалдела, черт тебя подери?! Ты потратила такую уйму денег на простыни, которые никто никогда не увидит! Не пойдет, неси их обратно».

Иначе и быть и не могло. Чего еще можно было ожидать от Морти, который шил себе рубашки на заказ, а нижнее белье покупал дешевое, большими упаковками? Дешевое белье, потому что «никто, кроме тебя, не увидит его, девочка. Ха-ха!».

Точно. Дешевое сойдет, потому что это всего лишь для нее. Бренда заскрипела зубами, подавляя ярость. Но она не забыла урока и ту боль, которую испытала, возвращая простыни. Она решила тогда, что до конца своей супружеской жизни больше никогда не скажет мужу истинную цену того, что будет покупать. И не сказала.

Может быть, для него бракованные вещи фирмы ЛУМ и были хороши, но для нее нет. И не для ее детей. Так началась борьба. «И по сей день продолжается», – подумала она с отвращением. Морти заплатил за образование Анжи, но, вместо того чтобы отпустить ее в Европу на лето, он нашел ей работу в этой юридической фирме на Парк-авеню. Дешевка. Ну что ж, она будет продолжать бороться с ним. А сейчас ей, пожалуй, лучше тащить свой толстый зад в контору Лео Джилмана. Сегодня они с Дианой должны были встретиться с Лео и Морти и обсудить изменения в соглашении о разводе.

Морти вышел из лифта на сорок девятом этаже здания на Южной улице Центрального парка, где была расположена контора его адвоката, и остановился напротив дежурной по этажу. Он взмок от дождя, от жары этого позднего августовского дня и от собственного пота. Он нервничал. Движением плеч он поправил пиджак, остановившись на минуту и давая себе успокоиться, и подошел к дежурной. Ее стол стоял перед стеклянной стеной, и в ясный день отсюда был великолепный вид на Центральный парк. «За это они платят бешеные деньги, – подумал Морти, потом поправил себя со злостью: – Я плачу». Но сегодня был туман, шел дождь, и окно было похоже на серый мерцающий занавес, хотя внизу были и деревья, и озера, и лужайки парка. Виды! Боже, поразительно, за что люди платят деньги! Да, он платит много Лео Джилману, трусливому ублюдку, но все равно не столько, сколько платят на Парк-авеню. К тому же он тщательно вел счет часам, за которые платил. Пусть Лео не думает, что может тянуть до бесконечности за 175 долларов в час. Он мог об заклад побиться, что Билл Атчинсон, этот зануда, берет двести или больше.

При мысли о Билле Атчинсоне он с горечью отвернулся от затуманенного окна. Билл и Джил до сих пор не включили его ни в какие другие сделки. Не дали ему даже кусочка отщипнуть. Работаешь всю жизнь, создаешь что-то солидное на пустом месте, а потом все эти пронырливые бухгалтеры, юристы и брокеры и вообще все эти хапуги отхватывают свою долю, и ты остаешься обобранным до нитки. Морти не доверял ни одному из них. Он улыбнулся. Но он их провел – его деньги в надежном банке в Швейцарии. Просто ему хотелось быть задействованным еще в одном большом деле, из тех, что проворачивает Джил Гриффин. Эти двое, Билл и Джил, получили от распродажи его акций почти столько же, сколько он сам. И это рассматривалось как вступительный взнос, но он до сих пор не был принят в члены клуба. Как в тот раз, когда он позвонил Джилу насчет сделки Набиско. «Слишком поздно, Морти. Все уже распределено». Морти почти с улыбкой вспомнил подслушанный им разговор между Джилом и парнем из «Уолл-стрит Джорнэл». Джил не хотел включать его даже в эту сделку, хорошо, Морти сам себя включит. «Я могу вести их игру», – подумал он.

Ну а сейчас пусть Лео лучше не пытается его уделать. Надо признать, он здорово обставил развод. Конечно, Морти всегда знал, что Бренда ни за что не пойдет в суд. Она вся пятнами покрывалась при виде проезжающей полицейской машины. Но что это еще за новое дело? Что, Бренда хочет снова обсуждать условия развода? И она наняла адвоката? Конечно, она такая же хапуга, как и все эти черви.

Утаивать от нее финансовые дела было легко. Но невозможно было удержать в секрете открытую продажу акций. Однако он ее провел. И не потому, что она не была умной, – она как раз была умна. У него это получилось, потому что он был хитрым и готовился к этому шагу очень давно. Идею выбросить акции на рынок первым подал Морти его бухгалтер. Безусловно, Морти не признал этой заслуги бухгалтера, так же, как он никогда не признавал заслуг Бренды. Он вообще ничего «за ней не признал»: только этот паршивый, вонючий кооператив, за который она переписала на него все свои акции. Так что, если теперь ей хочется большего, черта с два она получит. Пусть забудет об этом. И мне наплевать, что за адвокат эта дамочка Ла Гравенессе.

– Господин Кушман? – спросила секретарша. Морти кивнул. – Господин Джилман примет вас.

Идя за секретаршей в кабинет Лео Джилмана, Морти начал нервным жестом одергивать брюки – у него трусы все время врезались в зад. Он вдруг вспомнил, что Бренда ненавидела эту его привычку, и остановился. Интересно, а Бренда и ее адвокат уже пришли? Он почувствовал стремительный прилив адреналина. Так бывало всегда, когда он настраивался на драку из-за денег.

С того момента, когда Лео позвонил в понедельник, чтобы устроить эту встречу, Морти снова и снова прокручивал в голове условия развода. И сколько бы раз он ни обдумывал их договор, он был уверен, что обошелся с этой толстой сукой очень хорошо. Она не могла отрицать, что после замужества имела больше. Ей повезло. Ведь, в конце концов, он – Неистовый Морти. Это только его заслуга. Ну, может быть, ее отец, этот мелкий мафиози-итальяшка, помог вначале, но дело пошло, потому что он попотел. И Бренда-таки преуспела. Может, она и была когда-то красавицей, но никогда не была стройной.

Они с секретаршей подошли к стеклянной двери в стене из кирпича и стекла. Местечко было шикарное. «Опять мои деньги – подумал Морти. – Может быть, Шелби продаст им парочку картин на стены?» Не мог же он только терять деньги в этом месте. Когда он вошел в кабинет, Лео встал из-за стола со стеклянным верхом, который служил ему письменным столом, и пошел навстречу Морти, улыбаясь и протягивая руку. Никогда раньше Морти так ясно не осознавал, какая между ними разница. Волосы с проседью, изящная стрижка в «Ла Купе», костюм от Джорджо Амрани, итальянские туфли ручной работы. «Он мне обойдется в копеечку, но все же дешевле заплатить ему, чтобы отшить Бренду, чем дать ей больше денег», – раздумывал Морти.

– Морти, рад тебя видеть. Ты выглядишь великолепно. Наверно, занимаешься спортом?

– Хватит, Лео, кончай вазелинить! Чего хочет Бренда? Во сколько мне обойдется отделаться от нее? И кто эта адвокат Ла Гравенессе? Что мы тут имеем?

Лео стал делать то, что он умел делать лучше всего, – он начал успокаивать Морти.

– Все в порядке, Морт, даю слово. Соглашение – не подкопаешься. Тут не о чем беспокоиться. Я займусь Ла Гравенессе, ты только не уступай.

– Ну да, то же самое говорили Дональду Трампу. Я тебе много заплатил, Лео. Я думал, что с этим покончено.

– Но, Морти, любой, у кого есть 25 долларов и чувство обиды, может подать в суд. Мы ожидали этого. Твоя бывшая жена читает о распродаже, она приходит в бешенство, ею овладевает жадность, и она находит жадного адвоката.

– Разве они не все такие?

– Ладно, Морт, может, я тебе и обошелся в копеечку, но я и сэкономил для тебя немало. Так ведь?

Морти неохотно кивнул.

– Смотри только, чтобы контракт остался прежним.

– Мы не будем уступать, пусть ее адвокат пошумит, она увидит, что мы настроены серьезно. Ты говоришь, Бренда не любит суды. И у нее нет денег на судебные издержки. Они отступят. – Лео похлопал Морти по плечу. – И еще, Морт, – он остановился, – без сцен, хорошо? Что бы она ни говорила, не кипятись. Это все болтовня.

Морти кивнул.

– Ну, пойдем. Они нас ждут.

Морти и Лео прошли через холл в конференц-зал. Бренда и ее адвокат – крупная женщина-адвокат, тут же отметил про себя Морти – сидели рядом на диване в дальнем конце гладкого лакированного стола в центре зала. Морти быстро посмотрел на Диану, стараясь оценить ее. Глаза их встретились на мгновенье, и Морти почувствовал, как холодок пробежал по его спине. Он тут же подавил в себе это чувство. Лео поздоровался, Морти просто что-то пробормотал и сел. Он вытянул ноги, положил одну на другую и закурил сигару. Наконец он посмотрел на Бренду сквозь дым от сигары.

Она сидела на диване, расставив свои толстые ноги, не сходившиеся в коленях из-за жира, и обеими руками сжимала сумку, лежавшую у нее на коленях. Брови у нее были слегка приподняты, и Морти видел, что над ее верхней губой блестела влага. Двадцати одного года совместной жизни было достаточно, чтобы он понял, что она нервничает. Хорошо. Вот такой он и хотел ее видеть. Но было что-то еще в выражении ее лица, чего он не мог точно определить. Что-то новое. То же едва уловимое, непонятно энергичное выражение, которое он заметил на лице Дианы. «Слишком много имеет, вот в чем ее беда, – подумал он. – Поэтому хочет еще больше».

– Дешевый подонок, – неожиданно для него проворчала она.

Так вот как пойдет разговор. Начнем точно так же, как и расстались?

Бренда уронила сумку. Видеть Морти, сидящего напротив с проклятой восемнадцатидолларовой сигарой в зубах, – сильный мира сего, – в то время как Анжела все лето проработала в конторе, было слишком для Бренды. Да кто он такой, мать его?.. Да никто. Она думала, что была зла на него тогда, раньше. Да разве это была злость? Одна мысль об этом сейчас привела ее в такую ярость, что ей хотелось убить его голыми руками.

– Ну, и сколько коробок сигар ты купил за этот месяц, пока твоя дочь потеет за четыре доллара в час? – сказала Бренда со злостью. И, повернувшись к Диане, она продолжала, как будто в первый раз: – У него всегда было полно денег, и он не знал, куда их девать. И все-таки он хотел сэкономить и забрать Анжелу и Антона из частной школы. Это было в тот год, когда он хотел купить лодку.

– Та государственная школа на Мэдисон-авеню была в двух кварталах от дома. Если она была хороша для этих косоглазых и арабов из ООН, то чем она не подходила для двух итальяшек с еврейской кровью? Господи, да ты-то ходила в школу Джулии Ричман. – Морти хорошо знал, как побольнее задеть Бренду, – через детей. Это обычно бывал его последний заряд, но он выпускал его, если это было необходимо.

– Потому что я была вынуждена там учиться, а не потому что я хотела этого. Нашим детям не нужно было, так с какой-же стати они должны были? Потому, что ты вырос в бедности? Или потому, что мои родители не знали ничего лучшего? Это хорошо для них? Нет. Не для наших детей, не для моих.

Лео Джилман посмотрел на Морти.

– Ну, ладно, друзья, давайте вздохнем поглубже и начнем все сначала.

«Дерьмо, – подумала Бренда. – Это он тогда, в первый раз, помог Морти облапошить меня. Ну, больше не пройдет». Она посмотрела на этих двух самодовольных мужчин. Она их ненавидела. Она их всех ненавидела. Злость придала ей силы, это было хорошо. Диана их уделает. Она была уверена.

Диана слегка наклонилась вперед, легонько, успокаивающе похлопала Бренду по колену и обратилась прямо к Лео Джи-лману.

– Мы пришли сюда, потому что мой клиент хотела бы, чтобы были пересмотрены финансовые требования моего клиента и детей вашего клиента. В свете того, что господин Кушман неожиданно получил огромную сумму денег при распродаже акций его компании так скоро после того, как было подписано соглашение о разводе, мы бы хотели, чтобы вы и ваш клиент отложили в сторону это соглашение и предложили более справедливые условия.

Морти проворчал:

– Если бы эти условия были действительно справедливыми, она бы не получила ничего. Она ничего не стоит.

– Если бы контракты о разводе заключались, исходя из того, кто чего стоит, господин Кушман, вы бы были разорены.

– А кто вы, собственно, такая, мать вашу?.. – заорал Морти на Диану, покраснев от злости.

«Хорошо, – подумала Бренда, – пусть он бесится. Хорошо бы его хватил удар. А что, малышка Шелби напоминает тебе принимать таблетки от давления?»

Лео Джилман снова успокоил Морти, потом очень сдержанно обратился к Диане:

– Госпожа Ла Гравенессе, контракт был должным образом подписан, заверен нотариусом и вошел в решение о разводе, вынесенное судьей. Это было более чем три года тому назад, – сказал он. – Вы ничего не можете изменить. Это юридический документ, отражающий всю полноту силы закона.

Морти смотрел, как Лео резким движением рук выпростал сначала одну манжету своей рубашки от Бижана, потом другую, как будто ставил восклицательные знаки в конце своего заявления. Морти понравился этот жест. «Похоже, Лео хорошо отрабатывает свои деньги, – подумал он. – Может быть, этот вопрос и останется закрытым навсегда».

Но Диана среагировала, не замешкавшись ни на секунду.

– Вряд ли, господин Джилман, – негромко проговорила она своим низким голосом. – Мы утверждаем, что при представлении в суде миссис Кушман могло иметь место столкновение интересов. Насколько я понимаю, в деле о разводе вы представляли мистера Кушмана, а моя клиентка, по ВАШЕМУ предложению, была представлена молодым человеком, только что окончившим юридическую школу, которого вы для нее наняли, неким господином Барри Марлоу. А теперь мы узнаем, что к тому же он стал сотрудником ВАШЕЙ фирмы всего лишь через несколько месяцев после постановления о разводе. Нам представляется, что эти факты могут внести изменения в суть соглашения.

Лео Джилман облизал губы.

– Чушь! – заорал Морти. – Сделка заключена. Диана улыбнулась ему.

Лео Джилман выпрямился на стуле.

– Разреши мне, Морти. Госпожа Ла Гравенессе, мне не нравится ваша инсинуация. У нашей фирмы безупречная репутация, и вам следовало бы воздержаться от необоснованных обвинений. В любом случае вам следует представить доказательства. Эти два обстоятельства не имеют ничего общего друг с другом. Миссис Кушман действовала по собственной доброй воле, как осведомленный взрослый человек. ОНА наняла его и воспользовалась его юридической консультацией при выработке соглашения о разводе. Мы же впоследствии приняли господина Марлоу в фирму, потому что его работа произвела на нас очень хорошее впечатление. Сейчас слишком поздно менять свое решение. И несправедливо пытаться извлечь выгоду из благоприятной финансовой ситуации, которая сложилась для мистера Кушмана после развода и никак не была связана с тем периодом, когда он состоял в браке. Мы готовы в интересах справедливости начать долгий и дорогостоящий судебный процесс. Как точно выразился мистер Кушман, сделка есть сделка.

– Мы готовы оспаривать это, – сказала Диана. – У нас есть факты, доказывающие, что фирма была основана миссис Кушман и ее родителями, что на самом-то деле мистер Кушман играл второстепенную роль.

Лео улыбнулся.

– Госпожа Ла Гравенессе, деловые круги знают Неистового Морти. Он и ЕСТЬ фирма. Мне бы, право, ужасно не хотелось видеть, как вы будете тратить ваше время и средства миссис Кушман, пытаясь доказать обратное.

У Бренды екнуло внутри. Она почувствовала, как пот выступил у нее на верхней губе и на лбу. Это было так несправедливо! Она знала, что Диана берет это дерьмо на пушку, – ни она, ни ее отец не вели в свое время документацию, – она не могла ничего доказать. Если бы она возбудила судебное дело, то что бы произошло? И что бы почувствовали Анжела и Тони, снова увидев в газетах имя дедушки? Были ли такие, кому не нравился Неистовый Морти и кто ему не верил? Ему, ловкому дельцу?

Диана сняла очки и наклонила голову набок. Потом она вздохнула. «Неужели она сдается? – подумала Бренда в панике. – Может быть, уже поздно что-либо изменить? Боже, почему я была так глупа и так напугана? Почему я согласилась на такую малую часть, почему я подписала эту чертову бумагу? – Она испытала такую сильную досаду, что на какую-то минуту у нее в голове помутилось. – Нечего было надеяться, – подумала она с горечью. – Столько провозиться с бумагами и со старыми квитанциями в поисках нужного, столько потратить времени на Диану. А теперь еще и ее счет. О Боже!»

Однако Диана молчала. Потом она протянула свою длинную руку вниз за стоявшим на полу «дипломатом», щелкнула замками, вынула оттуда толстую папку и шмякнула ее на стол. Морти узнал ее сразу же. У него засосало под ложечкой. На обложке крупными буквами было написано: «Фотокопии. Налоговые декларации мистера и миссис Мортон Кушман за 1980, 1981 и 1982 годы».

Морти оторопело уставился на папку, а потом посмотрел на Лео.

Всем присутствующим был понятен смысл происходящего. Лео и Морти, не отрываясь, глядели друг на друга. «Что это значит, мать твою?..» – отстучал взгляд Лео. Морти был похож в этот момент на раненого слона, который мог ринуться вперед, а мог и упасть замертво. Ясно было, что удар был смертельный.

Прежде чем Морти пришел в себя, Лео обратился прямо к Диане:

– Госпожа Ла Гравенессе, я бы хотел переговорить с моим клиентом с глазу на глаз. Может быть, я был не прав, и у нас действительно есть основания подумать о более соответствующем моменту соглашении.

* * *

– Не могу поверить! – Бренда снова рассмеялась. Ее низкий голос прерывался, так как над ней усиленно работала массажистка-азиатка. Она услышала, как Диана простонала низким, идущим из горла голосом, открыла глаза и улыбнулась.

Диана, лежавшая на массажном столе рядом, повернула голову, посмотрела на Бренду и широко улыбнулась в ответ.

Глядя в глаза друг другу, они завизжали от восторга, как двое детей, увидевших, что день будет снежным. Постепенно смех затих, но Бренда продолжала смотреть на Диану. Та была без очков, волосы у нее были взъерошены, и Бренда поразилась, насколько она была привлекательна. Не то чтобы хорошенькая, скорее, интересная.

Бренда уже знала кое-что о Диане от Дуарто. Она была крестоносцем, борцом. В течение семи лет она работала помощником прокурора федерального суда округа, заведовавшего расследованием уголовных преступлений, совершенных на сексуальной почве. После этой изнуриловки она начала частную практику и теперь вела дела только о нарушении прав женщин и детей. Она возбудила дело против города от имени усыновленного ребенка, попавшего в дом, где он подвергался сексуальному насилию, и выиграла это дело. Она только что защищала в суде женщину, которая убила отца-насильника, и ту оправдали. А сейчас она вела еще одно дело о разводе, в котором муж украл идею у жены и запатентовал ее под собственным именем. Бренду восхитила в Диане смесь хладнокровия, заботливого внимания и активности. Но больше всего ее восхищало то, как Диана обращалась с Лео и Морти.

– Мы их припугнули, – согласилась Диана.

– Припугнули? Господи! Да Лео Джилман чуть не обложился. Прямо в свои семисотдолларовые штаны. Я себе не поверила, когда увидела, как он взглянул на Морти. Боже, это было замечательно. Да, Диана, вот это иск!

– Ну, давай не будем устраивать пир, пока соглашение не подписано и суммы не определены окончательно. Ведь знаешь, говорят: «Не кончено, пока не кончил». Или говорят: «Не кончено, пока толстуха не запела», – продолжала Диана. – Но ты у нас скоро запоешь, Бренда.

Бренда несколько растерялась и не сразу разобралась, задело ли ее слово «толстуха». Но Диана глядела на нее так тепло, что она поняла в ту же минуту, что та ее никогда не обидит. «В конце концов, я действительно толстуха», – подумала она, откинула голову и рассмеялась.

Правильно сделали, что пришли сюда, в салон «Токио». Это было восточное массажное заведение, где дело было поставлено серьезно, без выкрутасов. Оно было расположено на Западной Пятьдесят седьмой улице, и Бренда иногда заходила сюда по дороге домой, после того как бывала у Анжелы, которая снимала крошечную комнату на лето на углу Пятьдесят третьей улицы и Девятой авеню.

Маленькая японка, занимавшаяся Брендой, крякнув, забралась на массажный стол, над которым с потолка свешивался шест. Она ухватилась за него, как обезьяна, и начала ходить по спине Бренды. Теперь настал черед Бренды кряхтеть.

Диана рассмеялась. Бренда решила, что у нее приятный смех, глубокий и теплый.

– Ну, если кто сегодня и походит по тебе, то, спасибо Господу, это женщина, – сказала Диана.

– Нет, спасибо ТЕБЕ, Диана, – парировала Бренда. – Ты уверена, что он подпишет соглашение? Два человека, каждый на миллион? Один сейчас, Другой – накануне Дня благодарения?

– Гарантий нет, но, думаю, подпишет. Они уже отступают. Это был нечестный трюк, но эффективный. А если он не уплатит, то с него спросит Внутренняя налоговая инспекция. Я составлю все документы и передам их ему завтра до того, как он передумает. – Она остановилась. – Знаешь, Бренда, мы могли бы получить и больше. Гораздо больше. Я уверена.

– Может быть, но знаешь, лучше синица в руке… и я никогда не была хищной. Два миллиона долларов чистыми и немного акций – все, что мне нужно. И детям моим тоже не нужно больше. Может, я и корова, но я не свинья. – Она засмеялась. – Два миллиона! Не могу поверить! Как будто в лото выиграла. Здорово!

Диана улыбнулась ей.

– Я бы чувствовала себя лучше, если бы эта женщина сошла с моей спины, – сказала она, морщась от боли. – Если ты действительно довольна, как насчет того, чтобы сказать ей, что хватит?

– С условием, что я приглашаю пообедать.

– Идет.

Бренда знаком показала массажисткам, что достаточно, и они закончили. Потом, кланяясь, тихонько вышли. Диана села, и полотенце упало с нее. Прежде чем она его подобрала, Бренда успела заметить, что грудь у Дианы была плоская как у юноши, а плечи широкие. «Господи, она красива, как мужчина, – подумала Бренда, покраснела и отвернулась. – Как странно. Очень странно».

 

5

РАЗВЛЕЧЕНИЯ

Элиз обнаружила большую силу характера.

– Возмутительно, – проговорила она, уставившись на газетную колонку, которую Бренда вырезала из «Пост», – как можно давать объявление о помолвке, если еще состоишь в браке? – спросила она скорее крайне раздраженно, чем ра-строенно.

Два десятка лет, прожитых респектатбельно и благоразумно, благополучно, но без показухи, прожитых так, как обязывало положение, – эти годы ее будущий бывший муж выбрасывал псу под хвост и выставлял их обоих в глупом свете. Она не только запретит ему лично вести ее дела, она вообще прекратит все дела с «Кромвель Рид», хотя с этой фирмой ее семья была связана еще при жизни деда. Это наверняка испортит репутацию Билла среди его партнеров. И может быть, ускорит развод.

– Должно быть, это климакс, – сказала она, – иначе как он мог сделать такое заявление?

– Но, строго говоря, не он его сделал, – заметила Бренда. – Здесь говорится, что ФЕБ заявила, что об этом будет объявлено, тут есть разница, правда, Анни?

Анни улыбнулась бы, но тревога за Элиз остановила ее.

– Да, – сказала она, – не этому учили у мисс Портер.

– Она, наверно, была никакая, Дуарто говорит, что она, как правило, находится под воздействием.

Элиз, казалось, ничего не слышала.

– Билл знает, какое отвращение у меня вызывают бульварные газетенки. Теперь остается только, чтобы «Инквайер» напечатал крупным шрифтом, что у Феб мой ребенок от Элвиса.

Она не сдержала улыбки:

– Ну, как юрист, он должен понимать, что это не самый умный шаг в плане финансового соглашения. Уж не говоря о том, что это крайне дурной вкус.

Элиз подумала о матери. Этими словами ее мать выражала самую резкую критику. Хоть это было и небольшое утешение, но, по крайней мере, ее мать, изолированная от жизни болезнью Альзхаймера, ничего об этом не узнает, подумала она.

– Кстати, Элиз, я видела твою фотографию в газете «Народ», – сказала Бренда. – Учитывая все, ты выглядишь очень неплохо.

Бренда вынула еще одну вырезку. Элиз внимательно на нее посмотрела и внутренне содрогнулась. Она редко попадала в газеты, ее рекламный агент следил за этим. Они не имели разрешения на эту фотографию. Она прочла подпись: Лэрри Кохран. Боже. Она вспомнила комнату 705. Какие еще снимки он сделал?

– Учитывая все, ты хорошо выглядишь, – повторила Бренда.

– Учитывая что? – спросила Элиз немного настороженно.

– Учитывая, что ты только что вышла с похорон, Элиз, – ответила резко Бренда.

Элиз сдержала себя и улыбнулась.

– Конечно. Просто меня всегда расстраивают фотографии в прессе.

– Раз уж заговорили о вкусах, давайте пообедаем, – бодро предложила Бренда. Если Элиз боялась газет, Бренда не меньше боялась судов. А пока Диана Ла Гравенессе не получила ни подписанных документов соглашения, ни первого чека от Морти. Бренда надеялась, что не будет никаких осечек. Она теперь рассчитывала на эти деньги. Наконец она будет независимой. Все эти мысли пробудили в ней дикое чувство голода.

Сегодня они встретились в «Ла Гренуиль». Это было единственное знакомое Бренде место, где еда была так же хороша, как и цветы. И за 36 долларов 50 центов – цена комплексного обеда – она могла съесть почти все, чего ей хотелось. Цена ее несколько беспокоила. До тех пор пока все не будет завершено, она не могла позволить себе выбросить сотню долларов на обед. Но большое меню ее порадовало. И вот они все трое сидели в центре одного из самых шикарных мест для развлечений в городе.

Бренде нравилось «подкусывать» Элиз, и ей всегда доставляло удовольствие общаться с Анни. Даже если ничего из этого не выйдет, если она не отомстит за Синтию, было приятно, что есть причина хорошо одеться и пообедать в ресторане. Конечно, Бренда чувствовала себя счастливой потому, что у нее была связь с детьми. Вот только сегодня утром она звонила Антону, предложила подъехать к нему в школу и забрать его грязное белье. Ей это было не трудно. Но Тони сказал «нет». Он был сейчас в том возрасте, когда появление родителей в школе смущало, а Бренда скучала по нему. Ей нравилось наводить чистоту, к тому же это заставляло ее забыть на время о еде. Она не могла понять, как Анни может жить в разлуке с Сильви и в отрыве от обоих сыновей, занятых своей собственной жизнью.

Она беспокоилась об Анни. С тех пор как Сильви уехала, Анни была подавлена, очень подавлена. И все из-за этого ублюдка Аарона.

Для Бренды дети были всём. В отличие от Анни Бренда не участвовала в работе Специального Олимпийского комитета и не предлагала свои услуги в ожоговом центре «Бекстайн». Она никогда по-настоящему не принадлежала к высшим кругам и не хотела этого, но сейчас ей было интересно наблюдать то, что ей довелось увидеть. Втайне от всех Бренда жадно прочитывала всю светскую хронику и обожала светские сплетни. Но она скорее бы умерла, чем признала это. И когда Морти пытался пробиться в этот мир, Бренда уперлась. Она знала, как они будут выглядеть. Вульгарные выскочки, пытающиеся добиться успеха. Фи! Ну, по крайней мере, она правильно оценивала свои возможности. Анни принадлежала к высшим слоям, и следовало признать, что Элиз тоже принадлежала к высшим слоям. И к тем, кто обладал большими деньгами. Интересно, читала ли Элиз светскую хронику?

– По-моему, нам надо подготовить материал, своего рода дело, на Джила и на остальных. Включая их работу и развлечения. И конечно, трофеи. И когда мы узнаем о них побольше, мы сможем определить их уязвимые места.

– Да, нам нужно составить досье. Всё и вся. Материалы из «Века рекламы» или «Журнала Американской юридической ассоциации», из школьных ежегодников, из всего что угодно. Их знаки зодиака. Их любимый цвет. Их брокеры, банкиры, портные. Какой кофе они пьют.

– Точно, – продолжала Бренда, – записи зубного врача, шрамы, татуировки, как предпочитают заниматься любовью, какие кошмары мучают по ночам. – Она остановилась. – Я бы очень хотела быть самым кошмарным сном Морти.

– Вот это мне нравится, – сказала Элиз, кивая с одобрением.

– Только вряд ли мне удастся. Я все еще не получила с него своих денег. Я хожу по тонкому льду, – сказала Бренда.

Она увидела, что мускулы лица Элиз напряглись. Бренда знала, что, как все стопроцентные американцы, Элиз становилась высокомерной, когда злилась, а сейчас она была зла. Она холодно посмотрела на Бренду сверху вниз.

– Не будь слюнтяйкой, Бренда, – сказала Элиз, повторяя насмешку Бренды над Анни.

Бренда почувствовала себя очень уязвленной этой колкостью: «Я борюсь за выживание, а эта богатая сучка называет меня слюнтяйкой?» Она почувствовала, как у нее загорелись щеки, и наклонилась к самому лицу Элиз:

– Что ты, черт возьми, можешь знать о том, что чувствует женщина, которая находится на милости у мужчины и борется за выживание? Все, что у тебя есть, Досталось тебе просто так. Тебе никогда не приходилось целовать зад у мужика, чтобы тебе выплачивали алименты и чтобы ты могла выглядеть как президент кооператива в глазах лифтера или подсчитывать, можешь ли ты пообедать за 36 долларов, потому что алименты могут опять задержать. Ты знаешь, как мне приходится месяц за месяцом унижаться перед Морти, потому что я в его руках? Нет, Элиз, и ты никогда этого не поймешь.

Бренда вышла из себя. Она осознавала, что, хоть и пыталась сдерживать свой голос, начала привлекать внимание сидящих за соседними столиками. Но ей было наплевать.

Анни наклонилась вперед и сказала:

– Элиз тоже нелегко, Бренда. Бренда посмотрела на нее.

– Не будь хорошей девочкой, Анни. Не сейчас.

– Я могу постоять за себя, Анни. К тому же Бренда права, – сказала Элиз и повернулась к ней.

Бренда стала говорить тише:

– Знаешь, что я думаю, Элиз? Я думаю, для тебя это всего лишь игра. Просто надо заняться чем-нибудь, пока не оправишься от того, что потеряла мужа. Для тебя это заменяет поездку на юг твоей дерьмовой Франции или трехмесячное кругосветное турне на твоей дерьмовой яхте. Это для тебя еще одна игрушка. Ну а я дерусь за свою жизнь, богатая избалованная малышка. Для меня это не игра. – Быстро отпив из фужера на длинной ножке, она поставила его и посмотрела на Элиз прищурившись, точно так же, как это делал ее отец. – Так что не надо называть меня слюнтяйкой. Когда ты будешь готова рисковать всем, что у тебя есть, тогда ты сможешь критиковать меня. А пока что держи свою праведность при себе.

Элиз продолжала смотреть прямо на Бренду. И та увидела в глазах Элиз что-то, чего раньше не замечала.

– Прости, Бренда, – наконец медленно выговорила Элиз, – я была невнимательна и бесчувственна. Знаешь, ты права, я не знаю, что значит быть на милости у мужчины в отношении финансовой обеспеченности. – Веки у Элиз дрогнули несколько раз, она подняла голову и сказала: – Пожалуйста, прости меня, Бренда. Мне не следовало так говорить.

Бренда удивленно откинулась на стуле и задышала ровнее.

– Конечно, все в порядке, Элиз. – Она уже сожалела о том, что взорвалась. – Я зря так накинулась на тебя.

– Но я знаю, что значит зависеть от мужчины в эмоциональном отношении. Видимо, вообще зависеть от мужчины в чем-нибудь – унизительно.

Элиз улыбнулась.

– Ну вот так. Мы ничего не будем предпринимать относительно Морти до тех пор, пока он не расплатится с Брендой. Ну что, дамы, договорились?

Анни улыбнулась им обеим и кивнула. Вообще-то, когда они договорились встретиться, она не совсем представляла себе, что это будет так. И сейчас в замешательстве видела, что она, очевидно, никак не может влиять на ход событий. К тому же долгие годы общения с доктором Розен приучили ее к мысли, что влиять на что-либо она патологически неспособна.

Анни потрясла головой, как будто хотела избавиться от каких-то мыслей. Думать об Аароне и докторе Розен было опасно. Она все время отыскивала себе какие-то занятия, но ночью, когда была дома одна, ее мысли были о нем. Он всегда был таким веселым, таким остроумным. Он всегда умел ее рассмешить. Он понимал ее, ее легкие шутки, восхищался ее остроумием. По крайней мере, когда-то восхищался. С тех пор ее никто по-настоящему-то и не знал.

– Ну, а что мы ищем? – спросила она.

– Думаю, пока что трудно сказать. Ну, а в общем, мы ищем бреши в их броне, так ведь? – спросила Элиз.

– Мягкое белое подбрюшье, – добавила Бренда, пошлепав свое собственное.

Элиз сжала губы.

– Что касается Джила, то тут все ясно. Я думаю, мы должны действовать в двух направлениях: мы выясняем, чью фирму он собирается заполучить в следующий раз, и все это рушим, а также выявляем, как он мошенничал в прошлом при продаже и покупке акций. Привлекаем к делу Агентство по финансовому надзору, а если сможем докопаться до его личных финансов, то и Внутреннюю налоговую службу. Не думаю, что нам стоило связаться с полицией, – записка, которую оставила Синтия, доказывает, что это было самоубийство. Но в его связях можно что-то найти. Его новая жена – как ее зовут? – Она посмотрела в записи.

– Бирмингем. Мэри Бирмингем, – подсказала Бренда.

– Правильно. Так, она хочет приобрести новую квартиру на Пятой авеню. Лалли состоит там в правлении. Может, нам удастся сделать так, чтобы они не смогли поселиться в этом здании. И я думаю, нам удастся забаллотировать ее во всех общественных организациях, которые пользуются уважением.

– Я могу принести все старые бумажки на компанию Морти. Я все их собирала. Может, там что-нибудь найдется, – предложила Бренда.

– Очень хорошо. Кстати, Анни, ты ведь сказала, что тебя пригласил на обед Стюарт Свонн, так?

– Да, он пригласил меня, – ответила Анни, слегка покраснев.

Бренда заметила это и удивилась. Что, она чувствует себя виноватой, потому что встречается, а мы – нет?

– Хорошо, – заметила Элиз. – Выкачай из него все, что можно. Надо узнать, кого Джил собирается сожрать теперь. – Анни неохотно кивнула. – А я, может, поговорю о Джиле с моим дядей Бобом. Он может помочь. – Элиз снова посмотрела в записную книжку. – Вот с Биллом сложнее. Конечно, я не оставила ему ни копейки в завещании и прекращаю все дела с «Кромвель Рид». Но думаю, мы можем предпринять что-нибудь в отношении Ван Гельдеров.

– Разрушить их любовное гнездышко? – спросила Бренда.

– Скорее, его финансовое обеспечение.

– Ты знаешь, что она наркоманка? – произнесла Бренда.

– От тебя. А откуда ты знаешь? Это может быть полезно.

– У нас тоже есть источники, – Бренда гордо улыбнулась.

– Может, я смогу коснуться этого вопроса в разговоре с доктором Гортоном, когда пойду к нему в следующий раз. Он лечит Ван Гельдеров тоже. Я думаю, мой долг помочь им, помочь этой молодой особе, правда? Может, и в ее будущем будет какой-нибудь фонд, как у Бетти в клинике для наркоманов. Этого должно хватить, чтобы попридержать Билла и его «невесту». Он чист по части налогов, и у него нет друзей, которые могли бы от него отвернуться. С ним пока все. – Она помолчала, листая страницы. – Бренда, – вновь продолжала Элиз, – твой муж вовсе не так уж неуязвим. После того как решится твой вопрос, пусть мои молодые люди поработают с документами и всем, что касается этой операции. Мы могли бы одним махом убить двух зайцев. И ты смогла бы потребовать с него через суд еще больше.

– Нет, Элиз. Мне бы получить с него то, что он пообещал. Я не хочу портить все дело. – Бренда снова начала нервничать.

Элиз посмотрела на нее понимающе.

– Конечно, нет. Нет никакого смысла перерезать себе горло просто назло супругу. Значит, мы и Внутреннюю налоговую службу тоже не можем использовать?

– Нет, – на сей раз даже Бренда воздержалась от шуток.

– Хорошо, – сказала Элиз весело, вычеркивая что-то из своего списка, – по крайней мере, мы можем не допустить его в Клуб союзной лиги и в Мейдстоун.

– А что, он подал заявление? – спросила Бренда недоверчиво.

– Очевидно. Его жена хочет, чтобы он вступил.

– Откуда ты знаешь?

– У меня тоже есть свои источники, – Элиз улыбнулась ей с важным видом. – Но их бы в любом случае не приняли. – Она пожала плечами. – Ты знаешь, как там относятся, – ТННД: ты не наш, дорогой. Мы также можем попытаться, чтобы в газетах разнесли новую картинную галерею его жены. Мы можем обеспечить полный провал приема по случаю открытия галереи. И, насколько я знаю, его жена подала заявление о приеме в «Джуни-ор Лиг» – Бренда знала, что это был самый закрытый клуб в Нью-Йорке. – Ее не примут, – сказала Элиз. – Воришек мужей не принимают. – Она помолчала и посмотрела на Анни. – Кстати, о воришках мужей, как насчет нового мужа нашего милого доктора? Не попытаться ли нам закрыть агентство Аарона?

– Нет, Элиз. Это было бы несправедливо – от этого пострадает его партнер. Джерри – хороший парень. – Анни не могла сказать, что ей все еще не хотелось, чтобы Аарону причинили неприятности.

– А мы и не собираемся вести справедливую игру, – напомнила ей Элиз. – Они не действовали справедливо.

– Нет. Дело не в этом, – возразила Анни. – Все же он отец моих детей.

– То, чем делают детей, не может быть теперь гарантией безопасности.

– А когда-нибудь было?

– Ну, ладно, может быть, мы оставим Аарона на закуску, – сказала Элиз, резко захлопнув свою тетрадь.

– А что, мисс Эллиот, – сказала Бренда и улыбнулась, показав ямочки на щеках, – говорили ли вам когда-нибудь, что во гневе вы прекрасны?

Элиз улыбнулась Бренде.

– Нет, в основном я им нравилась пассивной. Но те дни позади, мой друг. Я меняюсь. – Она оглядела элегантную, со вкусом оформленную комнату. – Я больше не хочу покорно подставляться. Я хочу крови.

– Мутация под воздействием злости, – сказала Бренда, кивая головой. Очень распространенное явление, имеющее место в период ядерного истребления или развода.

– Итак, мы теперь Первые Жены Средних Лет Мутантки-Мстительницы? – спросила Анни.

– Ковабунга, – ответила Элиз.

 

6

УЖИН В ВОСЕМЬ

Солнце садилось, заливая город своим сиянием и раскрасив небо разными красками. Анни вышла из парка Джона Финли, повернула на Восточную Восемьдесят четвертую улицу и направилась домой. Войдя в лифт, Анни посмотрела на часы – она снова потеряла счет времени. Теперь, когда Сильви не было дома, это случалось часто.

Было шесть часов. Оставался всего час до ее встречи с Крисом в баре, а потом – ужин со Стюартом Свонном в восемь. Она оставила себе мало времени, но ей всегда было трудно уйти из больницы. «Трудно заставить себя пойти туда, а потом трудно уйти, – подумала она с горечью. – Теперь надо торопиться. Но лучше спешить, чем нервничать. Я не хочу слишком много думать об этом свидании».

Анни ни с кем не встречалась с тех пор, как разошлась с мужем. Да и до замужества она редко ходила на свидания. В ее характере было больше подолгу встречаться с одним человеком. Когда она училась в школе мисс Портер, она познакомилась с симпатичным юношей из военной школы «Амхерст». Они целовались и писали друг другу. Однажды им удалось заняться любовью прямо в гостиной в доме его родителей в Нью-Йорке, но все это было украдкой. Потом Анни встретила Стюарта, когда поехала на выходные к Синтии, и они встречались до тех пор, пока она не познакомилась с Аароном. Но Анни ни разу не переспала со Стюартом. Ей было неловко признаваться доктору Розен, насколько она на самом деле была неопытна. И вот сейчас она была еще более достойна сожаления – разведена и явно неопытна в интимных вопросах.

Пожалуй, она не будет смотреть на это как на свидание, просто встреча двух старых друзей. Ну а если из этого что-нибудь выйдет…

Мужчины. С мужчинами возраста Аарона явно что-то было не в порядке. Она думала, нет, она надеялась, что с ее сыновьями такого не произойдет. Конечно, мужчины поколения Аарона выросли, усвоив другое отношение к женщине: они ожидали, что будут властвовать над женщинами, а те будут их любить. По крайней мере, такой пример подавал Аарону его отец. Затем жизненные правила изменились, а мужчины – нет. Анни видела, что и Крис, и Алекс испытывали меньшую потребность в самоутверждении и обнаруживали большую готовность быть на равных со своими знакомыми девушками. Но Аарон, Морти, Джил, Билл так и жили и оставались все теми же. С одной стороны, они нуждались в почтительном к себе отношении и в то же время не желали себя чрезмерно обременять и стараться быть на высоте. Анни предполагала, что новые жены не были очень «обременительны», но они поддерживали эту романтическую традицию слепого обожания. Был ли Стюарт еще одним сердитым и обиженным членом этого клуба или он был другой? «Боже, – подумала она, – неужели горечь мешает мне видеть все, как есть, или именно это и происходит с мужчинами и женщинами в течение последних десяти лет?»

Может быть, сегодня вечером ей удастся узнать что-нибудь полезное относительно того, что затевает Джил и что могло быть его уязвимым местом. «Шпионская корпорация «Р» – это МЫ», – подумала она. Но она еще и очень постарается хорошо провести время. Видит Бог, у нее было мало случаев, когда она получала радость от мужчины, но ведь именно это и происходит с женщинами средних лет, которые теряют мужей. Правда, несколько друзей делали предложение. Но Анни шарахалась от этой мысли, когда речь шла о мужчинах типа Феликса Борейна, состоятельного, но несимпатичного семидесятилетнего вдовца, или Джорджеса Мартина, забавного, но явно «голубенького» кавалера. Такие мужчины были недостойны ее после Аарона. Она предпочитала оставаться одна.

Придя домой, она поняла, что не хочет никуда идти.

У нее было много дел: надо было просмотреть почту, написать письмо Сильви. Она очень скучала по дочери и старалась писать каждый день. Но сейчас у нее не было времени ни на письмо, ни на почту. Она вернется пораньше и сделает все это вечером. У нее дома все было так хорошо и красиво устроено, что она могла быть уверена, что здесь всегда проведет приятный вечер. Ну а насчет Стюарта Анни не могла чувствовать себя столь уверенной.

Но, видит Бог, она знала, что ей нужно бывать в обществе. Она провела дома много вечеров и много раз ужинала одна. Обед не был проблемой, и дневное время заполнялось работой в больнице, уходом за цветами, писанием писем и Клубом брошенных жен, но вечера! Надо было что-то предпринимать. «Аарон женится снова, а я даже ни с кем не встречаюсь», – ругала она себя.

Хотя у нее было меньше часа времени, она налила себе фужер минеральной воды и уселась в любимое кресло. Она хотела подумать о Сильви и о ее жизни в «Сильван Глейдс», о себе и собственной жизни без Сильви и даже без Пэнгора. Она скучала не только по дочери, но и по своей ласковой сиамской кошке. Но завести котенка у нее не хватало духу. «Вот в этом вся я, – подумала она. – Кот ушел, а я не могу найти ему замену». Она выпила воду. Крис придет в Русскую чайную в семь, а потом она встретится со Стюартом у Петросяна в восемь. Черт, а туда еще надо добраться, подумала она и встала. Она не договорилась с Хадсоном на вечер, поэтому хорошо бы сразу найти такси, и чтобы в машине не воняло, и чтобы шофер говорил по-английски, и чтобы у него была сдача с двадцати долларов. Надо торопиться.

Одевалась она всегда быстро. В 6.35 Анни натянула на себя изящные шелковые брюки светло-кремового цвета и, поверх своих еще сырых вьющихся волос, шелковый трикотажный джемпер такого же тона. Она села за туалетный столик и открыла обшитую бархатом шкатулку с драгоценностями, которую оставила ей мать, когда убежала. Золотые клипсы и ожерелье, которые она так часто видела на ней, стали ее любимыми украшениями. Глядя на себя в зеркало, она надела их и как будто увидела в нем свою мать. «Но, – отметила она, – я не такая загорелая. И не такая красивая. Нет, нос слишком длинный, лицо слишком круглое, а подбородок слишком короткий. Скорее хорошенькая, на большее я рассчитывать не могу. А может быть, просто привлекательная. Но сегодня вечер романтический, и, может быть, я буду выглядеть более соответственно, если подкрашусь получше». Но как она ни подводила свои круглые глаза, они не выглядели более таинственными.

Взглянув на настенные часы «Уотерфорд», Анни заторопилась. Духи, ключи, сумка. Поверх своих шелков она надела пиджак в стиле кимоно от Хане Мори. Пиджак был бежевого цвета с редким тонким рисунком бледно-рыжего и коричневато-желтого цветов. Она посмотрела на себя в большое зеркало в прихожей и осталась довольна. «Я еще кое на что сгожусь. – Она улыбнулась, стараясь придать себе уверенный вид. – Я здорово выгляжу. Аарон – дурак, что ушел от меня». И как бы для поддержания ее хорошего настроения, такси остановилось сразу же, как только она вышла из подъезда. Может, все будет очень здорово.

Русская чайная была украшена к Рождеству. И это не было преждевременно, как делали многие нью-йоркские торговцы. Чайная всегда была украшена по-рождественски, потому что ее владельцу Фейту Стюарту Гордону так нравилось.

Анни не переставало удивлять, что лучшие столики в чайной были не те, что стояли в центре длинного узкого ресторана, а вдоль стены у входа, за красными полукруглыми скамьями. «Прямо как в «Ла Сирк», – подумала она, – ты должен видеть, и тебя должны видеть». Но за теми столиками ужасно дуло по ногам, несмотря на шикарно отполированную медную вращающуюся дверь. Анни никогда не имела ничего против того, чтобы сидеть сзади. А сегодня она сядет у бара, решила она.

Но Крис уже ждал и сидел на красной скамье у стены! Значит, ей придется пережить сквозняк. Анни улыбнулась в ответ на его приветливую улыбку и испытала удовольствие, когда он поднялся ей навстречу.

– Крис, как я рада! Но мы только выпьем чего-нибудь, хорошо? Как тебе удалось получить этот столик?

– Ну, а может, я соблазню тебя, малоежку, на блины, – Крис улыбнулся. – Да просто Фейт знает меня через отца.

Ну, конечно. Аарон знал всех владельцев первоклассных ресторанов в городе. «Это хорошо, что он знакомит Криса, – подумала она. – Очевидно, частью наследства Парадиз будет право на хороший столик».

– Что ты выпьешь? – спросил Крис.

– Пожалуйста, немного белого вина.

Он позвал официанта, заказал ей вино, а себе еще минеральной воды.

– Ну, как дела? – спросил Крис. Анни показалось, что его голос звучал чересчур тепло, совсем непохоже на него.

– Хорошо, – сказала она. – У Сильви вроде все в порядке, и Алекс звонил в субботу.

– А еще кто-нибудь звонил? Она посмотрела на него.

– Бренда Кушман, – ответила она. Он не сразу сообразил.

– Кто? – спросил он, не понимая.

– Моя подруга Бренда. Крис, а кто тебя интересует?

– Отец не звонил?

Внутри у нее все натянулось, но она была уверена, что на лице ничего не отразилось.

– Мам, отец пригласил меня на свою свадьбу.

Она усиленно старалась сохранить прежнее выражение лица и не показать, что она чувствовала.

– Ну, меня это не удивляет. Ты ведь его сын.

– Его ВТОРОЙ сын, – сказал Крис, как показалось Анни, чуть ли не с горечью. – Ну, а тебе он звонил и сказал об этом?

Она всегда с ужасом думала об этом моменте. Она уже давно решила не вмешивать своих сыновей в свою личную жизнь с Аароном и, конечно, не собиралась очернять его. Это было бы недостойно. Она улыбнулась Крису.

– Нет, но он и не должен. Он разведен. Он волен делать то, что хочет.

– Ах, перестань, мама! Кончай защищать его, – перебил Крис. – И не старайся быть такой чертовски справедливой. – Он отвернулся и, немного успокоившись, снова повернулся к ней. – Знаешь, я ведь уже не ребенок. И я имею право знать, что же, черт возьми, происходит!

– Очевидно, имеешь. Твой отец женится.

– Да, на твоем психиатре. Анни поморщилась.

– Я уже закончила лечение у доктора Розен.

– Бог мой, мама! – Крис потряс головой и вздохнул. – Мама, я пытаюсь разобраться в своих чувствах относительно всего этого, а ты не можешь помочь.

– Мне кажется, ты пытаешься выяснить, что я чувствую по поводу этого.

– Да, мама, частично. Мне, правда, не всегда нравится, как отец ведет себя на работе. Он… – Крис остановился, и в его глазах Анни увидела нерешительность и боль. «Он старается быть лояльным, – подумала она, – лояльным по отношению к своей сестре, к ней и к отцу. Но сможет ли он оставаться лояльным по отношению ко всем ним или он этого не выдержит? Повезло Алексу, он от всего этого далеко». Алекс был похож на Аарона, а Крис, неожиданно и с удивлением осознала она, был больше похож на нее.

– Отец жестче, чем я думал, – сказал наконец Крис.

– Но, Крис, чтобы управлять делом, надо быть жестким.

– Он часто ставит дядю Джерри в неловкое положение. И делает это при других работниках агентства. Он винит его в том, в чем дядя Джерри не виноват.

– У партнеров часто возникают проблемы, – произнесла Анни.

– Я думаю, отец не хочет больше работать с Джерри. Не лучше было бы так ему и сказать?

Он помолчал и взял ее за руку.

– Мама, я был на выпускном вечере у Алекса. Я видел вас, тебя и отца, я видел, как вы держались за руки. А потом я уехал, когда мы вернулись в гостиницу. – Он вздохнул.

– Мама, у меня есть женщина. Мне кажется, я могу действительно полюбить ее, и, видишь ли, я сейчас острее чувствую все это. Поэтому я знаю, что там, в Бостоне, что-то витало в воздухе между тобой и отцом. И это не было просто детским желанием, когда я думал, что, может быть, вы снова будете вместе.

Анни почувствовала, как у нее задрожали губы. В этом окаянном мире, подумала она с горечью, никого нельзя оградить.

– Нет, – сказала она ему, – это было не просто ребяческое воображение.

– Но ничего не получилось?

– Нет. Не получилось.

– Ну, что, отец – законченный негодяй?

О Боже! Как ей ответить на такой вопрос? Как ей остаться справедливой по отношению к Крису, Аарону и себе?

– Никто не есть что-либо законченное, Крис.

В данный момент ничего лучше она придумать не могла, и, пожалуй, это было нормально.

– Крис, иди к отцу на свадьбу, если можешь. Он ведь не чудовище. – Она вдруг почувствовала себя опустошенной. Мысль о том, что она должна ужинать со Стюартом Свонном, казалась почти невыносимой. Она глубоко вздохнула. – А сейчас, – сказала она, – мне надо идти. У меня, можешь себе представить, свидание.

– Да, и мне надо идти, мама. Но я хотел тебя познакомить с ней.

Он поднял голову и посмотрел на женщину, сидящую у бара. Это была действительно женщина, а не студентка, не молодая девушка, с удивлением подумала Анни. Да она наверняка лет на десять старше его! Но тут же отметила, что женщина была симпатичная. На ней был длинный белый жакет и короткая бежевая юбка с подходящими по цвету чулками и туфлями. Она не ожидала увидеть Криса в обществе такой изысканно одетой и взрослой женщины.

Незнакомка была темноволосая, с карими глазами. Она подошла к столу и улыбнулась, улыбка была приятная, немного нерешительная, и вокруг глаз обнаружились мелкие морщинки.

– Миссис Парадиз?

– Анни.

– Анни. Мы встречались на прошлое Рождество. Я – Карен Палински. – Она опустилась на сиденье рядом с Крисом, и он взял ее за руку.

Ну, конечно, Анни узнала ее. Она работала у Аарона.

– Да, я вас помню. Рада снова встретиться с вами. Карен выглядела лучше, мягче, чем в тот раз.

– Миссис Парадиз, Анни, я просто хотела сказать вам спасибо за то, что вы вырастили такого замечательного человека, – сказала Карен и повернулась с улыбкой к Крису.

– Ну уж, – засмущался Крис.

– Нет, правда. Это такая редкость встретить мужчину, который не замкнут, не насторожен и не ненавидит женщин.

– Правда? – спросила Анни.

– Ну, вы еще недолго были одна, – сказала Карен и рассмеялась. – Или вам повезло.

– Повезло? Может быть, – сказала Анни в замешательстве. – Ну, а сейчас мне надо идти. – Она встала и повернулась к Крису. – Я вижу, что оставляю тебя в хороших руках. – Она поцеловала его и ушла.

Через десять минут Анни вошла в великолепный нарядный дом на Западной Пятьдесят восьмой улице, где находился ресторан Петросяна. Это причудливое экстравагантное здание из литого бетона было обновлено всего лишь несколько лет тому назад, и сейчас здесь располагалось заведение, где можно было поесть самые вкусные блины с икрой в городе.

Она надеялась, что Стюарт не опоздает. Хотя, если он мог опоздать на похороны Синтии… Анни никогда не чувствовала себя хорошо одна в баре. Наверное, ей не хватало самоуверенности. Она всегда вспоминала бедную Алису Адамс, которая на танцах всегда сидела у стены и заставляла себя время от времени весело улыбаться, как будто вспоминала что-то забавное. В одном доктор Розен была права: Анни отождествляла себя с жертвами. Но она не будет этого делать, по крайней мере сегодня. Анни явно нервничала. Сейчас она являла собой нечто среднее между девушкой-подростком, не пользующейся успехом, и Матой Хари средних лет. И она все еще не могла оправиться от встречи с Крисом. «Аарон женится», – подумала она и тут же постаралась прогнать эту мысль. Если Стюарт еще не пришел, она просто закажет себе кампари и будет сидеть, разглядывая свой маникюр до тех пор, пока тот не придет.

Но Стюарт уже сидел за столиком и что-то пил. Он встал и улыбнулся Анни. Они обнялись.

– Ты выглядишь очень хорошо, дорогая, – сказал он, внимательно глядя на нее. – Я так счастлив видеть тебя.

– Я тоже рада тебя видеть, Стюарт, – отвечала Анни, глядя ему в глаза.

И действительно, она была рада. Стюарт все еще был интересным, этаким тщательно вычищенным мужчиной. Конечно, он пополнел, но большинство людей их возраста полнели. Он был светлым, как Синтия, его волосы, ресницы и брови были песочного цвета и сливались с цветом кожи. У него были мелкие веснушки, похожие на аккуратные маленькие точки, а не расплывчатые веснушки-пятна. Глаза карие, но в них было много желтизны, а зрачок был многоцветный. Анни вдруг вспомнила, что когда-то называла его Пестрым Глазом. Она улыбнулась ему. Да, может быть, все-таки вечер будет хорошим.

– Я так благодарен, что ты пришла. Я слишком редко тебя вижу. – Он помолчал. – А прошлый раз на кладбище все было так ужасно. Господи, я так паршиво себя чувствовал. Я бросился сюда как сумасшедший из Токио – по дороге чуть не схватил ангину, – а похороны уже кончились. Проклятый Джил. Но когда я увидел тебя там, я испытал облегчение. – Он взял свой напиток, что-то бесцветное со льдом, и отпил. – Я знаю, я вел себя плохо в тот день. Конечно, это был шок. И разница во времени. Но, помимо этого, все казалось не так и чертовски неискренне – как будто ни один человек на похоронах не испытывал ничего по отношению к моей сестре, кроме тебя, конечно. И когда я смотрел на тебя, я почему-то чувствовал, что ты – настоящая и что ты действительно любила ее. – Он вдруг остановился.

– Стюарт, не надо извиняться… – начала было Анни, но тут не вовремя подошел официант.

– Добрый вечер, мадам. Что-нибудь выпьете? – спросил он.

– Да, пожалуйста, кампари с содовой.

– Да, и мне еще двойной. – Стюарт повернулся к Анни. – Если ты согласна, давай начнем с их фирменного салата.

Анни кивнула.

– Хорошо.

«Сколько он уже выпил? – подумала она. – Что он пил, джин или водку? Должно быть, джин. – Она почувствовала, что брови у нее сдвигаются. – Прекрати», – сказала она себе.

– Так сколько же прошло времени? Лет десять, с тех пор как я видел тебя последний раз? Я имею в виду, не считая кладбища.

– Да. Хотя, нет. Я видела тебя на похоронах Карлы, и потом мы видели тебя в Вейл, помнишь? – Он был со свой второй женой и очень пьян. Он стоял около ресторана Куки, где все встречались после катанья на лыжах в Вейл. Да, он был очень, очень пьян.

– Нет. В Вейл? Ну, – сказал он, улыбаясь, – может, и видела.

Они помолчали. Анни украдкой посмотрела на него. Под глазами мешки. Она вздохнула, ощущая себя как шина, из которой медленно выходит воздух. Это испускала дух ее надежда, подумала она горестно. Ну, по крайней мере, пока не весь воздух вышел, она могла куда-нибудь еще доехать.

– Ну, а что на работе? – спросила Анни как можно более небрежно.

– А, обычно. Ничего нового.

– Должно быть, очень интересно осуществлять все эти большие сделки, проворачивать покупку компаний. – «Ох, Боже мой, я звучу, как Лореляй Ли. Еще минута, и я назову его большим, сильным мужчиной».

Но Стюарт, казалось, не заметил.

– На самом деле не очень-то все это воодушевляет.

– Ну, и кто следующая жертва, или тебе нельзя говорить? – спросила она, испытывая чувство вины за свои расспросы.

Стюарт посмотрел на нее более внимательно.

– Анни, тебе нужен совет? Тебе нужны деньги? Она покраснела. Как неприятно.

– Нет. Вовсе нет. Мне вполне хватает.

– Я надеюсь, ты не думаешь заняться игрой на рынке. Для мелкого вкладчика это неподходящее занятие. Поверь мне. Я знаю.

– А что, все так нечестно, как говорят? – Она надеялась, он не спросит, кто говорит.

– Ну, можно сказать, что для несведущего человека шансов нет. Если он попытается отхватить большой кусок, его уничтожат. Посмотри на Милкена. Его просто съели. Он вывел из себя слишком многих из тех, кому действительно принадлежит власть.

Стюарт отпил еще.

– Значит, мне не следует вкладывать? Совсем? Стюарт помолчал.

– Видишь ли, я не должен ничего говорить, но я знаю, что Джил Гриффин нацеливается на «Митцуи Шиппинг». Если он заполучит ее, акции повысятся в цене. Купи несколько, если тебе нужно, но потрать только то, что ты можешь позволить себе потерять.

– Ну, а хорошо работать с Джилом? – Она покраснела. Надо бросать эту роль неискушенной молодой особы.

Но Стюарт ничего не заметил, он только фыркнул.

– Да, если до того ты работал дублером Прометея. Джил выклевывает мне печенку приблизительно всего лишь раз в неделю.

– С ним так тяжко?

– Давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Он все еще ездит на этом его ХКЕ?

– Шутишь? В этом вся его жизнь.

– Где он его ставит?

– У машины собственный офис. Анни засмеялась.

– Нет, правда? – не сдавалась она.

– Анни, к чему все эти вопросы о Джиле Гриффине? Ты что, влюблена?

Это напугало Анни.

– Конечно, нет. Как раз наоборот, ну… – она замолчала в замешательстве.

Стюарт кивнул.

– Ну, что тебя интересует насчет Джила? – Он внимательно посмотрел на нее. – Анни, уж не думаешь ли ты пытаться бороться с Джилом?

– Видишь ли…

– Анни, не будь сумасшедшей. Он бесчеловечен. Оставь его в покое. Ты знаешь, когда Синтия умерла, Джил мне даже не сообщил. Если бы моя секретарша не прислала мне телеграмму с выражением соболезнования, я бы и не знал.

– Невероятно.

– Даже не думай пересекать ему дорогу. Он хуже кобры. Его невозможно одолеть. И эта сучка, на которой он женился, почти такая же. Они под стать друг другу. – Он отпил еще один большой глоток. – Ты должна попытаться понять одну простую вещь о Джиле. Он не любит давить людей. – Анни кивнула, и Стюарт допил то, что у него было в бокале. – Он не ЛЮБИТ, но ему НЕОБХОДИМО их давить.

Анни невольно почувствовала, как у нее по спине и по рукам пробежали мурашки. Ей стало холодно. Но она не испугалась. Это было преувеличение пьяного.

– Брось, Стюарт. Разве уничтожение не является просто побочным эффектом его всесокрушающей воли? Я ведь знала раньше этого человека. Он незрел, эгоистичен, но он не дьявол.

– О, нет. Нет. Вот тут ты не права. – Он подозвал официанта и снова наполнил бокал. – Я не психиатр, но с этим человеком что-то действительно не в порядке. Меня никто не повергал в такой ужас, как он. Когда смотришь ему в глаза, Анни, там нет ничего. Ничего.

– Ты хочешь сказать, у него нет души? Брось, Стюарт.

– Послушай, я не знаю, есть ли Бог. Да и, если серьезно, кто знает? Но есть Свет, ну, знаешь, Высший Принцип.

– Я никогда и с второстепенными-то принципами разобраться не могла, – попробовала пошутить Анни.

– Анни, в глазах Джила Гриффина нет света. Там темно. Анни постаралась сохранить внешнее спокойствие. Во что они с Брендой и Элиз втягиваются? Был ли Стюарт прав или он был просто напуганным и ожесточенным пьянчужкой, который пытался оправдать свою слабость силой своего противника?

Подошел официант принять у них остальной заказ. Анни заказала икру, крутой желток и ломтики поджаренного хлеба. Из всего этого она очень любила делать маленькие бутерброды. Она никогда не заказывала блины или, что еще хуже, картошку к икре. Она была строгой вегетарианкой, но для икры делала исключение, чувствуя себя при этом виноватой.

– А мне бифштекс с перцем и еще двойную, – сказал Стюарт.

Несколько минут они молчали, оба осознавая неловкость и напряженность ситуации.

– Как твоя дочь? – спросил Стюарт неожиданно. – Ты сказала, она уехала учиться в новую школу.

– Да, привыкает. У нее все хорошо. – Анни почувствовала, что задыхается и не может говорить. Она надеялась, что у Сильви все в порядке. Но у нее не все в порядке. Аарон снова женится. Джил – монстр, с которым невозможно тягаться. Стюарт пьет и, конечно, ей не подходит. Она почувствовала, что снова вздыхает и, к полному ее смущению, глаза у нее наполнились слезами.

Стюарт похлопал ее по руке.

– А Аарон? Ты уже пережила? Анни быстро убрала руку.

– Пожалуйста, давай не будем говорить о нем. И о Джиле Гриффине. Смотри, несут наш ужин.

* * *

Вечер действительно прошел не так уж плохо, подумала Анни, придя к себе домой. С Крисом она с удовольствием поговорила, хотя его новость и встреча с его подругой выбили ее из колеи. И как только она поставила крест на Стюарте как на возможном варианте, он очаровал ее своей болтовней и обыденностью. Он был забавен, хоть и под парами. «И может, я смогу использовать эти сведения насчет «Митцуи». Может, это заинтересует Бренду и Элиз». Она чувствовала, что, хоть и испытала разочарование, все было не так уж плохо. Она расскажет им то, что узнала, и это будет ее козырь. Но она не скажет, что Аарон женится. Она не могла. Пока что не могла.

Она открыла стенной шкаф в прихожей и повесила свой пиджак. Там же в прихожей, сложенная аккуратной стопкой, ее ждала почта. Она взяла ее и пошла в спальню.

Сбросив туфли, легла на кровать, не обращая никакого внимания на то, что смяла покрывало и пуховое одеяло. Она быстро рассортировала почту. Несколько счетов, короткое письмо от ее тетки, несколько каталогов. И бумага от Объединенных фондов Дугласа Уиттера. Вздохнув, Анни мельком взглянула на нее и хотела отложить на тумбочку у кровати, чтобы потом убрать. Но остановилась и снова посмотрела. Объявление о продаже. Продажа. На огромную сумму. Практически весь баланс и весь остаток. Что за чертовщина? Тут, должно быть, была какая-то ошибка. Она проверила имя и номер счета. Что происходит, черт побери?

Она резко села на кровати и потянулась за телефоном. Может, уже половина двенадцатого и, может, это неудобно, но она была твердо намерена узнать, кто это, черт побери, поместил заказ на все акции, принадлежащие Неистовому Морти. Домашний телефон ее брокера надежно хранился в памяти «Ролодекса». Сердце у нее колотилось. Она никогда не давала разрешения на это. Тут несомненно была какая-то ошибка.

 

7

ЛЭРРИ КОХРАН

Лэрри вылез из ванны, втиснутой в его маленькую кухню, и встал на теплый линолеум. «Только у беднейших из бедных в Нью-Йорке ванна стоит на кухне», – сказал он вслух. Он говорил это каждый раз после того, как пользовался этой древней ванной с ручным душем. У него была передняя комната площадью двенадцать квадратных метров, кухня с ванной и старыми полками, заселенными пятьюстами поколениями тараканов, крошечная задняя комната, расположенная над вентиляционным коробом, и туалет в стенном шкафу. Он мылся и брился над раковиной на кухне. И все это стоило всего 742 доллара в месяц.

Сейчас у него все внутри переворачивалось от страха и жалости к самому себе. В этом месяце у него не было этих долларов. После встречи с Элиз Эллиот в его работе произошло потрясающее изменение. Теперь он был просто одержим. Им овладела лихорадка созидания. Теперь наконец-то у него окончательно созрел сюжет киносценария, и он видел Элиз в главной роли. Он писал днем и ночью, ни о чем другом больше не думая: ни о своем журналистском удостоверении, срок которого вскоре снова истекал, ни даже о том, откуда он достанет денег, чтобы заплатить за квартиру.

Обычно ему удавалось удовлетворять свои скромные потребности за счет тех средств, которые он выручал, фотографируя знаменитостей с ничего не выражающими глазами и продавая эти фотографии журналам и дешевым газетам. Но последнее время он был так поглощен мыслями об Элиз и сценарием, который он писал для нее, что он не думал о деньгах до тех пор, пока не пришло требование об уплате за квартиру. А мистер Палей, хозяин дома, никогда долго не ждал, потому что ему было выгодно менять жильцов, чтобы поднять установившуюся квартплату.

Эта его работа будет хорошей. Действительно хорошей. Он знал это. После окончания учебы он написал три сценария, но все это было коммерческое дерьмо, коммерческое в той степени, какая была ему под силу.

И очевидно, в недостаточной степени, потому что никто не клюнул. У него даже не было своего агента. «Что делать, когда ты продаешь, но никто не покупает?» – спросил он себя и взял тоненькое, ветхое полотенце. Надо возвращаться в искусство. Вытирая свое длинное тощее тело, он потряс головой, и брызги полетели на истертый линолеум. Богема. Прибежище для неудачников.

Он прошлепал к крошечному уголку, где стояла его узкая кровать, и из груды одежды, болтавшейся на подвешенной палке от щетки, которую он со смехом называл платяным шкафом, вытащил свою выходную одежду. Она была старой, очень старой. Последнее время он видел свою квартиру в истинном свете – нищенское пристанище. Так же он сейчас по-настоящему разглядел свой пиджак и серые брюки – они были изношены, блестели, и обшлага были потрепаны. «Так жить нельзя», – подумал он в сотый раз за эти дни, прошедшие с его встречи с Элиз.

Он снял с проволочной вешалки голубую рубашку из ткани в сеточку, понюхал под мышками, чтобы убедиться, что она сойдет еще на один раз, и оборвал несколько ниток, вытрепавшихся из воротника. Его кожаные ботинки были потерты и сношены. Он заправил черный ремень из змеиной кожи в брюки. Ремень был подарком его бывшей девушки: она купила его на рождественской распродаже для служащих, когда работала в «Блумингдейле». Кожа с ремня начала облезать. «Когда же это было? – подумал он. – Три года тому назад? Четыре. За четыре года я не купил себе ни одного ремня, Господи Боже мой!»

Он взял часы с раковины, стал надевать их и уронил. Великолепно. То, что нужно. Но когда он схватил их и посмотрел, они были в полном порядке, если вообще можно сказать про часы «Таймскс», что они в полном порядке. «Хоть и биты, но тикают», – подумал он, защелкнув их на руке. Было уже пять минут шестого, а он сказал Азе, что придет в шесть. Господи, уж если он вынужден просить взаймы у лучшего друга, то, по крайней мере, он мог бы не опаздывать.

Он выбежал из квартиры и запер оба замка. «Смех, – подумал он. – Что я стерегу? Сломанный телевизор, на починку которого у меня нет денег, и старый-престарый проигрыватель? И кто, мать твою… вообще сейчас пользуется проигрывателем? Только компактными дисками. Я так отстал от жизни, что у меня даже нет старого кассетного магнитофона. Вот так-то, Мэдисон-авеню. Я перескочил через целое поколение уже устаревшей техники».

Он прошел по тускло освещенному вестибюлю и скрипящим половицам, скрип которых сейчас был приглушен криками из квартиры хозяина. Рози была опять пьяна. Значит, она не придет за квартплатой ни вечером, ни завтра утром. «Будем надеяться на то, что она еще покутит, и, может, у меня будет три дня отсрочки».

Как только он ступил на тротуар, он тут же почувствовал себя лучше. Он ощутил себя свободным от гнетущей атмосферы бедности, в плену которой жил. Осень в Нью-Йорке. С деревьев гинкго, обрамляющих Йорк-авеню, на серый асфальт тротуара летели желтые веерообразные листья. Он быстро дошел до остановки автобуса на двадцать шестой улице, который шел через весь город, и не забыл, когда садился, взять бесплатный транзитный билет. Любая ерунда была важна. У него на счету было 216 долларов и 31 доллар в кармане. И никаких других накоплений. Его мать, дома в Миссури, жила на учительскую пенсию. Он знал, что она кое-что откладывала, но он никогда и копейки у нее не возьмет. В этом он поклялся, закончив учебу. Его отец ушел от них, когда Лэрри был еще младенцем. Когда-нибудь он будет ЕЙ помогать деньгами, а не брать у нее. Но что делать сейчас? Лэрри знал, что его кредитные карточки полностью использованы, – он и наличные авансы по обеим карточкам уже истратил. Аза был его последней надеждой до тех пор, пока не поступят деньги из журнала «Народ». Он поморщился, вспомнив, как тяжело было продавать фотографию Элиз.

Он думал, что ни за что не продаст ее фотографию. Нет, думал он, он никогда не сможет сделать этого. Но ему пришлось в его безвыходном положении. Он ощущал это как предательство теперь, когда рубеж был перейден, и он не просто был влюблен в ее образ на экране, а любил ее, ее самое.

И это было так. Он проявил ее снимки и развесил их по всей квартире. Его неотрывно преследовали воспоминания о каждой минуте, проведенной вместе с ней в комнате 705. Он прерывал свою работу только для того, чтобы сходить посмотреть ее фильмы, когда их показывали в кинотеатрах «Талия» или «Биограф». Он ее любил, и это было очевидно из того, что он писал.

Он снова начал обдумывать, как будет просить Азу дать ему взаймы. Когда они учились вместе, они занимали друг у друга все время, и после того, когда один из них оказывался на мели. Но уже давно ни тот, ни другой не делали этого. Аза перебивался на свое скромное жалованье в «Уоллстрит Джорнэл», а Лэрри удавалось вовремя расплачиваться по счетам, время от времени продавая фотографии. Пока что положение дел было сносное. Не очень-то здорово, но в норме.

Но есть предел. Лэрри это осточертело. Пять лет, как закончил учебу, а он все тот же неимущий студент. Ни накоплений, ни имущества. Продать нечего. Кроме, конечно, фотографий Элиз.

Видит Бог, на этой неделе ему надо было пошевелиться, но он терпеть не мог исхитряться и фотографировать всех этих знаменитостей и полузнаменитостей. Ему все это опротивело. Он не мог себя больше заставлять делать это. К тому же написание сценария полностью его поглотило. Работа шла так хорошо, так легко.

Лэрри понимал женщин – женщин достойных и одиноких. Боже, его самого вырастила такая женщина. И этот сценарий, этот рассказ об одинокой, таинственной женщине получается замечательным. Ему бы ужасно не хотелось останавливаться сейчас, он рисковал утерять образ и разрушить эти чары. Он просто должен достать денег у Азы, чтобы дотянуть до того времени, когда «Народ» пришлет ему его гонорар.

На Пятой авеню он пересел на автобус, идущий в центр, чтобы встретиться с Азой на открытии какой-то дурацкой выставки. Аза очень этого хотел и достал два приглашения. Ну, кто знает, может, ему повезет сделать там несколько фотографий. И взять взаймы денег. Он вышел из автобуса на Западной Пятьдесят седьмой улице и пошел по адресу, который ему дали.

Когда он входил в лифт, единственной его мыслью было: «Аза, одолжи мне, пожалуйста, ровно столько, сколько надо заплатить за месяц за квартиру, только до конца октября. Я уверен, что к тому времени сценарий будет закончен, и деньги за фотографии поступят. А сценарий хорош. Аза, он действительно очень хорош. Ты никогда раньше не слышал, чтобы я так говорил о своей работе.

И так только я получу взаймы, я перещелкаю всех этих знаменитостей Нью-Йорка! Обещаю».

 

8

ЗАПАДНАЯ ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ УЛИЦА

Элиз работала в здании, принадлежащем корпорации и расположенном на Рокфеллер-Плаза, тридцать. Когда Анни приехала к ней на работу, она увидела Бренду, которая ждала ее у справочного бюро в холле.

– Элиз на 39-м этаже, – сказала Бренда.

Здание было центральным в Рокфеллер-Центре. Это был отличный образец архитектуры и дизайна в стиле «арт деко» в Нью-Йорке. Пока они шли к лифтам, Бренда огляделась и сказала, вздохнув:

– Для меня это всегда будет часть Рокфеллер-Центра.

– Я тебя понимаю, – ответила Анни. – Я никак не могу заставить себя называть его по-новому. – Она тоже вздохнула. – Да, все меняется.

– Тут ты права, – подтвердила Бренда. – И мы тоже. Когда они говорили по телефону, голос Элиз звучал весело.

А для женщины, находящейся в середине бракоразводного процесса, он звучал даже слишком весело. Анни надеялась, что она не была в подпитии. Упоминать об этом было невежливо, но, безусловно, то, что Элиз выпивала, было очевидно для всех, хотя, когда они обедали в последний раз, она, кажется, несколько сократилась. «Да, иногда, – подумала Анни, – жизненный удар, как развод, например, даже помогает людям по-новому оценить себя». И наверняка их товарищество тоже поможет. Как бы то ни было, Анни надеялась, что для Элиз это будет поддержкой. Она также надеялась, нет, молилась – что-нибудь, неважно что, поможет и ей.

Сейчас ее очень отвлекало беспокойство по поводу документа, который она получила. Джон Ример ничего не знал о покупке. Она попробовала связаться с Аароном, но он ей не перезвонил. Она надеялась, что ее брокер все выяснит, но все же была очень этим обеспокоена. Бренда отвлекла ее от этих мыслей:

– Анни, наш этаж.

Двери лифта плавно открылись, и они увидели Элиз, которая ждала их возле стола дежурного по этажу. Она обернулась на шум открывшихся дверей лифта.

– Ну, девочки, вы как раз вовремя. Проходите ко мне в кабинет.

– Да-а-а, – сказала Бренда, не найдя на сей раз что сказать. Окно за столом Элиз выходило на Центральный парк, и из него открывался вид на север так далеко, на сколько хватало глаз.

– Красиво, – вздохнула Анни. – Какой вид, Элиз. Как будто сидишь на облаке.

– Ну, давайте начнем собрание, – предложила Элиз.

– Опять берешь бразды правления, – сказала Бренда. – Сегодня я открою собрание. И у меня есть новости: Анжела сказала мне, что «Джуниор Лиг» отказала Шелби, и она дико зла на Морти.

– Почему на Морти? – спросила Анни.

– Она говорит, что ее не приняли из-за его еврейского происхождения. – Бренда разразилась оглушительным смехом. – Ему пришлось пообещать ей свозить ее на остров Аруба на День благодарения, чтобы как-то скрасить это поражение.

Элиз улыбнулась. Она вынула свою тетрадь и сделала пометку.

– Ну, я тоже кое-что узнала. К сожалению, Джила уже приняли в кооператив на Пятой авеню. Лалли не очень-то помогла. Однако есть хорошая новость – Агентство по финансовому надзору уже несколько лет проверяет Джила Гриффина. Человек по имени де Лос Сантос занимается этим делом.

– Почему ему никогда не предъявляли никаких обвинений? – спросила Бренда.

– Кто знает? – Может быть, не было доказательств. Может, Джил откупился. Анни, мне кажется, ты должна сходить и поговорить с мистером де Лос Сантосом в Агентство по финнадзору.

– Почему я? – спросила Анни, со страхом думая о ценных бумагах Сильви.

– Ну, ты была лучшей подругой Синтии. Может, тебе стоит показать ему письмо Синтии. Ведь ты его получила. Посмотри, насколько серьезно он настроен. Не подкупал ли его Джил. И если нет, то посмотри, может ли он помочь нам, или, может быть, мы ему. Позондируй почву. Друг он или враг?

– Ладно, – согласилась Анни. – Ну а как насчет Билла? Анни видела, что Элиз соображает.

– Бренда, не могла бы ты через Анжелу достать копии списков клиентов Билла? Она ведь работала в «Кромвель Рид» летом?

– Да, она проходила там практику. Она в хороших отношениях с некоторыми секретаршами. Но не знаю. Может быть. А зачем?

– Знаешь, я не хочу, чтобы твоя дочь рисковала, но у меня есть идея. Давай пока об этом не будем говорить. Подождем, сможет ли она достать списки.

– Хорошо.

Тут Анни увидела, что они обе смотрят на нее.

– Ну, что насчет Аарона? – спросила Бренда. – Есть идеи? Услышав имя Аарона, Анни напомнила себе, что надо постараться поймать его на работе до ухода.

– Нет еще, – призналась она. Она не хотела признаваться в том, что до сих пор почти каждую ночь видит его во сне. Ей было очень стыдно.

Она заметила, что Элиз и Бренда посмотрели друг на друга и недоуменно приподняли брови.

– Начинай свое досье, – сказала Элиз. – Помни, Аарон – последний, но он в списке.

– Ну, а как прошел ужин со Стюартом? – поинтересовалась Бренда.

Анни отчиталась, сделав упор на предостережениях Стюарта. Но это вовсе не встревожило Элиз, а, как показалось Анни, привело ее в еще более оживленное состояние.

– Но, дорогая, это замечательно! «Митцуи». Я этим займусь сейчас же.

Анни нерешительно предостерегла:

– Но помни о предупреждении Стюарта.

– Да брось, Анни, – проворчала Бренда. – Стюарт – слюнтяй.

– И, Анни, не забудь: Аарон – последний, напомнила ей Элиз, когда они встали и пошли за ней к ее машине.

Сегодня клуб будет обедать в очаровательном французском бистро на Восточной Пятьдесят седьмой улице.

А на Западной Пятьдесят седьмой улице нервничала Шелби Симингтон. Конечно, она бы никогда не призналась в этом, но организация выставки и открытие собственной галереи было сумасшедшим мероприятием. А эта галерея находилась не в каком-то грязном подвальном помещении недалеко от Вустер-стрит, а в хорошем жилом районе, где развлекались крупные дельцы.

Ей не терпелось увидеть, кто придет. Им бы лучше всем прийти. Она «перецеловала столько задов», что у нее губы отсохли. А Шелби Симингтон не любила целовать чужие задницы. Дома в Атланте люди выстраивались в очередь, чтобы поцеловать ЕЕ зад. По крайней мере пять последних поколений семейства Симингтон правили городом, и на юге не было ни одного сколько-нибудь важного человека, с которым Шелби не состояла бы в родстве, кровном или по закону.

Однако в Нью-Йорке все было по-другому, и она знала, что там существует другой – замечательный и огромный мир. И Атланта начала казаться ей слишком маленьким местом. У Шелби были большие цели, но небольшой капитал. И она уже знала, что мир полон людей, у которых есть деньги, но нет вкуса. Ну что ж, она будет просто счастлива частично освободить их от первого, а они, может быть, при этом получат какую-то долю последнего.

Она была несколько расстроена по поводу «Джуниор Лиг». Как они могли отказать ей – представителю Симингтонов? Ее мать была бы шокирована и снова начала бы петь свою песню об «этом еврее», как она звала Мортона. Но она была уверена, что ее мать пришлет на открытие своих друзей, а это почти наверняка обеспечит упоминание о галерее в светской хронике.

С тех пор как она вышла замуж за Мортона, она оказала миру миллион мелких услуг: знакомила знатных людей с многообещающими молодыми художниками, когда они были еще малоизвестны, помогала добывать картины для выставок, давала взаймы деньги талантливым художникам и владельцам маленьких галерей. Ну, а теперь пришло время платить по счетам, и им всем было бы лучше появиться здесь. Если бы только она могла быть уверена, что Джон Розен придет.

Розен был, без сомнения, наиболее влиятельным искусствоведом в Нью-Йорке, а может, и во всей стране. Он писал для мира искусства и был членом всех до единого комитетов, распоряжающихся государственными субсидиями, черт его побери. Шелби очень старалась не быть антисемиткой, несмотря на то что говорили у нее в семье, и особенно с тех пор, как вышла замуж за Мортона, но хуже этого типа не было. Мортон, по крайней мере, был трогательно благодарен ей за то, что она позволила ему жениться на ней. Джон Розен был нытиком, высокомерным мизантропом. Он был счастлив ощущать собственное превосходство над всеми и любил указывать на недостатки других, но не на их удачи. Джон был котом, который был вечно на промысле.

Шелби знала, что у ее мужа есть недостатки, но в их числе определенно не было распущенности. Хоть в постели он не отличался особым воображением и был несколько эгоистичен, по крайней мере, она могла не беспокоиться, что найдет его там с другой. Шелби могла себе позволить осторожную любовную интрижку – что здесь плохого? – но, черт ее побери, если она позволит мужчине обмануть ее. В свое время было чертовски трудно затащить Мортона в постель, и она сделала это только для того, чтобы скрепить сделку. И если она будет смотреть в оба, он никогда ни с кем, кроме нее, не переспит. Не так-то легко зацепить богатого мужчину в Нью-Йорке, особенно такого благодарного, как Мортон, который готов дать ей все, что она хочет, вплоть до собственного дела. Она была способна управлять им, а Бренда этого делать не могла. С того дня, как Дуарто привел Мортона и Бренду в галерею, Шелби поняла, что у него есть все, что ей нужно: недавно сколоченные деньги, отсутствие вкуса и стремление быть еще более богатым.

А Джон Розен не мог удержаться от того, чтобы не лапать девочек своими длинными мягкими белыми руками. Шелби казалось, что это своего рода еврейский алкоголизм. Это и лечение. Ведь его сестра была психиатром, или психологом, или чем-то еще более отвратительным. Очевидно, ей нужно просто надеяться, что сегодня вечером Джону Розену повезет, и, когда он будет писать о ее выставке, он будет в хорошем настроении.

Она оглядела галерею с гордостью. Выставка была серьезной, может быть, трудной для понимания, но с тем ироническим и невропатическим подтекстом, который необходим, чтобы привлечь внимание в этом городе. Четыре основные помещения галереи были увешаны гигантскими коллажами Феб Ван Гельдер. В двух помещениях меньшего размера были выставлены работы, которые могли показаться предосудительными, и даже сама Шелби понимала это. Но все же это было искусство, а не грязные картины, хотя некоторые люди не видят разницы. Подумать только, какую шумиху подняла эта Джесс Хелмз. Конечно, Шельби хотела и должна была шокировать аудиторию: иначе это было бы просто еще одно открытие, очередная выставка. Но она не хотела шокировать их до такой степени, чтобы они расхотели покупать.

Ну, конечно, подстраховкой было семейство Феб. Ван Гельдеры были для Нью-Йорка тем же, чем Симингтоны для Атланты, и, может, даже больше. Власть и деньги. Ван Гельдеры занимались международным банковским делом и пароходством в Нью-Йорке с тех пор, как датчане основали город. И когда появлялось это семейство, за ними шел весь Нью-Йорк. Ведь один дядя Феб был в свое время вице-президентом, а другой – мэром города в течение трех сроков. Но в основном Ван Гельдеры были знамениты тем, чем Симингтоны знамениты никогда не были: они были беспредельно богаты.

Однако эта выставка будет началом перемен. Больше не будет приятных милых услуг для Лео Кастелли, которые она оказывала, трудясь, как рабыня, в то время, как он и другие предприниматели от искусства с именами сколачивали свои состояния. Теперь она сама этим займется. И при этом она будет не первой женщиной, связавшей коммерцию с искусством. Жаль только, что ей пришлось выйти замуж, чтобы получить возможность делать это. Шелби вздохнула.

«Ладно, я делаю все, что могу. Может, я могла бы записать Мортона в школу для Безнадежно Неодаренных в Сохо». – Она улыбнулась и успокоила себя, глядя на галерею – ЕЕ галерею. Шелби еще раз прошла по всем помещениям, любуясь сияющими полами, девственно-белыми стенами и полным хаосом, царящим на огромных полотнах.

На них Феб снова и снова изображала губы – такие сочные, каких в жизни не бывает, губы, в которых пульсировала жизнь, которые выпрыгивали из полотна. Некоторые были объемные, за счет того, что гипс был наложен слоями, другие представляли собой гипсовые бугорки, наклеенные на раскрашенную поверхность. Все казались влажными, блестящими, соблазнительно открытыми, обещающими наслаждение. Если пугающие женщины де Кунинга были последним словом в выражении неприятия женщины, то эти массивные работы Фиби станут крайне модными символами полного приятия женского образа. В этом Шелби была уверена. Конечно, они тревожили, но они были живыми. Они были произведением Джорджии О'Киф современного поколения. И если ей повезет, через пару месяцев несколько десятков этих картин будет висеть в библиотеках и салонах по всему городу. Это будет ее старт, и она выйдет на прямую дорожку. Интересно, что скажут Росс Блек-нер и Ричард Принс, когда увидят это.

А пока что ей лучше сдвинуться с места и начать бегать сейчас. Нужно было проверить звуковую систему, поскольку Феб потребовала, чтобы для создания нужной атмосферы проигрывали ее собственные записи «музыки нового века». Ей надо привести себя в порядок и проследить, готовы ли закуски и напитки.

Двери лифта открылись, за ними стояли официанты. Обычно в таких случаях подавали белое вино, виноград и сыр, но Морти предложил большее разнообразие, и на сей раз она согласилась. Но все нужно было сделать безупречно или не делать вовсе. Она указала бригаде в белых пиджаках, где накрывать столы, и ушла, оставив их под присмотром своей собственной рабыни, Антонии.

 

9

ИСКУССТВО ДЛЯ ИСКУССТВА

Морти топтался у лифта, наблюдая за приходом гостей. Открытие галереи, безусловно, важное событие, но картины на стенах вызывали у него недоумение. С его точки зрения, они были увеличенными копиями фотографий из порнографических журналов. Впрочем, что он понимает в современном искусстве? Он считал, что подобное барахло можно приобрети на Сорок второй улице, но все-таки Шелби работала консультантом в Музее современного искусства, так что ей, конечно, виднее. Лично он за эту муру не отдал бы ни цента и сомневался, что кто-то мог думать по-другому. Хотя публику это все, по-видимому, не шокировало.

Народу пока было немного. Мужчины в смокингах и женщины в вечерних туалетах прохаживались взад-вперед, на ходу дожевывая печеночный паштет. Что сегодня удалось, так это еда. Рубленая печенка была не хуже, чем та, которую готовила его мать, упокой, Господи, ее душу. Единственное, с чем он не мог смириться, это музыкальное оформление. Звуки свирели, или что там это было, просто сводили его с ума.

Билл Атчинсон нежно одной рукой обнимал Феб. Как всегда, она была одета во что-то сногсшибательное, и, как всегда, он не сводил с нее глаз. Она неповторима, у нее есть все – деньги, талант, родословная и сексапильность. Билл расправил плечи. Он знал, что взоры всех присутствующих устремлены сейчас на него и Феб, и кожей чувствовал исходящую от других зависть. «Неплохо для моих лет, – подумал он, – совсем неплохо».

Как всегда, он заволновался, вспомнив про возраст. Он не выглядел на свои пятьдесят семь. Он и на пятьдесят не выглядел, а чувствовал себя не старше тридцати. Человеку столько лет, на сколько он себя ощущает. Так говорила Феб, хотя в самые интимные моменты она называла его папочкой.

На минуту он оторвался от Феб и огляделся вокруг. Публика прибывала. Теперь они все будут свидетелями ее удивительного таланта, который он, Билл, распознал и выпестовал. Отныне она будет принадлежать человечеству.

Ему пришлось на какое-то время отвлечься от честолюбивых замыслов, потому что к ним подошли какие-то два парня. Один был типичный «гей», а вот второй… Почему Феб на него так смотрит? Жаль, что он еще не закончил с разводом и не мог жениться на Феб, чтобы окончательно привязать ее к себе. А впрочем, о чем он беспокоится? Она его любит, и он это знает. Она так уставилась на этого парня, потому что приняла кокаина, наверное, несколько больше, чем нужно. Но она так волновалась перед открытием. Он один ее понимает. У нее усталая душа. Он посмотрел на картины на стенах. Усталая душа, но как сексуальна.

Аарон Парадиз и Лесли Розен собирались в оперу, но по пути решили заглянуть на открытие галереи. Не то чтобы Аарон хотел угодить Морти, дорогому, но довольно неотесанному клиенту.

– Я хочу посмотреть, что рисует эта девушка, – призналась Лесли. – Судя по тому, что я о ней знаю, Феб нуждается в помощи, и думаю, я могла бы ей помочь. – Лесли была уверена, что живопись Феб может многое о ней рассказать и поможет ей лучше понять свою потенциальную пациентку. Выставка была тем местом, где Лесли и Аарон могли подцепить новых клиентов. А кроме того, на открытие пожалует Джил Гриффин. Никогда не мешает лишний раз пожать руку влиятельного человека.

Аарон немного опасался встретить на выставке Анни, но он старался убедить себя, что когда-то это должно случиться. Он к этому готов. И Лесли не раз повторяла, что они не должны позволять Анни разыгрывать из себя мученицу.

Лесли сегодня очень красива, подумал Аарон, когда они вышли из лифта и направились в зал. Она одевалась просто, но элегантно. Сегодня она зачесала волосы в пучок, открыв красивую, матовую шею. Черное платье облегало пышный бюст и фалдами ниспадало до земли. В платьях от Мак Федден, подумал Аарон, женщины выглядят как классические статуи. Лесли действительно была похожа на греческую богиню. Насколько она женственнее Анни.

– Я люблю тебя, – прошептал он.

– Ну и отлично, – сказала она, оглядывая зал, и вдруг в недоумении подняла бровь. Аарон проследил за ее взглядом.

– Бог мой, – только и сумел выдавить он, с изумлением взирая на огромные гениталии, изображенные на картине.

– Джону будет о чем писать.

Аарон не понял, относились ли ее слова к художествам на стенах или к самой Феб Ван Гельдер. Она стояла рядом с Биллом Атчинсоном, затянутая в какой-то совершенно прозрачный черный чулок.

– Как у вас это называется? – спросил Аарон Лесли.

– Эксгибиционизм.

Аарон рассмеялся, и они направились к экстравагантной паре. Пора заняться делом.

Лэрри Кохран вышел из лифта и сразу увидел Азу, стоящего у входа в зал.

– Аза, извини, я опоздал, – он похлопал друга по спине. Аза неуклюже приветствовал его – что-то среднее между рукопожатием и объятием. Аза был «голубым», а может, бисексуалом; Лэрри подозревал, что Аза сам не очень хорошо еще в этом разобрался. Лэрри иногда приходило в голову, что Аза может увлечься им тоже, но он гнал прочь эти мысли.

– Лэрри, рад тебя видеть. Я сам только что пришел. Как раз успел к шампанскому, – сказал Аза, останавливая пробегающего мимо официанта.

Лэрри медленно обвел взглядом комнату. Где можно спокойно поговорить?

– Ну как дела, Аза, что новенького? Аза слегка пожал плечами.

– Все по-старенькому. А у тебя?

Лэрри надеялся, что Аза что-нибудь ему расскажет, а он выберет подходящий момент и спросит о деньгах. Он хотел быстрее с этим покончить. Но Азу явно что-то тревожило. «Неужели он в таком же положении, что и я?» – со страхом подумал Лэрри. В этом не было бы ничего удивительного, поскольку бедность и отсутствие признания и было то, что сблизило их и на чем держалась их дружба. Не так легко оставаться друзьями с теми, кто неожиданно разбогател и добился успеха.

Всякий раз, когда они встречались, Лэрри задавал Азе один и тот же вопрос:

– Есть для меня информация о делах на рынке? – Как будто, если бы Аза и сообщил ему что-нибудь важное, он мог этим воспользоваться.

Аза улыбнулся и, как обычно, сказал:

– Ничего, что могло бы представлять интерес для нас с тобой.

Лэрри знал, что Аза очень щепетилен в вопросах профессиональной этики: никакой информации, никаких намеков. Но тут, к его удивлению, Аза добавил:

– Все делают деньги, кроме меня, а ведь я знаю больше, чем все они вместе взятые. Беда в том, что у меня проблемы с наличностью: судя по ситуации на рынке, проигравших, похоже, не будет.

У Лэрри сердце упало.

– Ты хочешь сказать, у тебя нет денег?

– Ни цента, – мрачно подтвердил Аза. – Живу по кредитной карточке.

– А я собирался сегодня попросить у тебя взаймы, – простонал Лэрри. – Будь оно все проклято. Я задолжал за квартиру семьсот сорок два доллара, и, если не заплачу, меня выставят оттуда в два счета. – Лэрри отхлебнул большой глоток шампанского.

– Да-а, все, что у меня есть, это пластиковые деньги. – Аза минуту помолчал, затем добавил: – Но если ты продержишься до конца октября, я смогу тебе помочь.

– Да в конце месяца я сам кое-что получу. Мне нужно сейчас. – Лэрри изо всех сил старался скрыть разочарованием. – А что произойдет в конце октября? Ты выиграешь в лотерею?

– Так, наметилось кое-что. – Аза поспешил сменить тему: – Я слышал, ты больше не фотографируешь, подался в писатели? Думал, ты теперь при деньгах.

– Увы, – вздохнул Лэрри.

Джил и Мэри вошли в галерею, и к ним тут же подлетела Шелби. Морти едва поспевал за ней.

– Вы оказали мне огромную честь, – пропела она, – мне та важно услышать ваше мнение.

Джил посмотрел на стены. Н-да! Лично у него подобные эксперименты вызывали отвращение, но он ничем не выдал своих чувств. В мире искусства он не был вожаком, и ему хватало ума это признать. Мэри выглядела несколько обескураженной. Придется ей кое-что объяснить.

– Избранные работы Феб у меня в отдельных залах. Только для самых дорогих гостей, – щебетала Шелби. – Позвольте вас проводить.

Джил вполне мог без этого обойтись. Это все Мэри – стремилась занять соответствующую ступеньку на социальной лестнице, настояла на переезде на Пятую авеню, из кожи вон лезла, чтобы войти в эти дурацкие благотворительные комитеты. Джила это все не волновало. Синтия тоже носилась со всякой светской ерундой, когда-то это ему помогло. Но не более того. Он выше этого, к тому же ему это просто скучно. Но если Мэри очень хочется, он не против. Хотя, конечно, он никогда не позволит ей повесить что-либо подобное в их доме. А сейчас почему бы, действительно, не сходить в комнаты для избранных, не толкаться же здесь в толпе. Взяв Мэри под руку, он проследовал за Шелби и этим омерзительным Кушманом. Неотесанный чурбан. В последнее время он начал зарываться. Джил сделал из него миллионера, но этот хорек продолжает что-то вынюхивать. Ничего, Джил скоро от него отделается.

Не один Джил в тот момент мечтал избавиться от Морти. Шелби готова была рвать на себе волосы. Почему так мало народа? Ей не нужно даже считать по головам, чтобы в этом убедиться, и так видно, что столпотворения нет. Где все завсегдатаи, Гунилла Голдберг, Хайма Мэлиссон? Почему они не пришли? Неужели из-за Морти? Может быть, мама была права – богат он или нет, он всего-навсего нью-йоркский еврей. А искусство – дело тонкое, особенно работы такого плана. Конечно, она запрашивает довольно дорого за произведения относительно неизвестного автора. Шелби вздохнула. Только бы Морти не раскрывал рта.

Рот раскрыл Джил, когда увидел полотна, предназначенные для показа узкому кругу посвященных. На всех были изображены половые акты в различных позах. Эти картины волновали, пробуждали эротические фантазии с некоторым оттенком садизма. Джил непроизвольно сжал руку Мэри.

– Интересно, – процедил он, взяв себя в руки.

– Да, очень, – откликнулась Мэри. Ее голос прозвучал неожиданно глухо.

Какую-нибудь из этих. Да, решил Джил, вот эту позу они попробуют сегодня в своей спальне. Не проронив больше ни слова, они медленно обошли оба зала, внимательно вглядываясь в извивающиеся фигуры на полотнах.

От внимания Шелби не ускользнула неестественная хриплость в голосе Мэри. Она многозначительно посмотрела на Морти. Он пожал плечами, но, слава Богу, ничего не сказал. Шелби продолжала наблюдать за важными гостями. Они, кажется, заинтересовались. Она почуяла первых покупателей. А если Джил и Мэри у нее что-нибудь купят, остальные выстроятся в очередь, чтобы не отстать от них.

Дуарто вошел в зал и не поверил глазам. Причиной его потрясения послужили, однако, не шедевры на стенах. Там, в центре зала, среди этой идиотской мазни, стоял человек, с которым он готов был провести всю оставшуюся жизнь. Никогда раньше он не испытывал такого сильного желания, а уж он-то был достаточно искушен в этих делах. Он пришел, как обычно, надеясь подыскать очередного клиента. Откровенно говоря, он охотился за Мэри Бирмингем Гриффин. До него дошли слухи, что Гриффины приобрели шикарные апартаменты в здании Джека Онассиса на Пятой авеню. Эти сведения ему сообщил надежный человек из агентства по продаже недвижимости Линды Штейн, одного из самых модных в Нью-Йорке. Дуарто очень хотел получить этот заказ, но еще больше он хотел мужчину, стоящего сейчас перед одним из ужасных, вызывающих творений Феб Ван Гельдер.

Он «голубой», это ясно, но свободен ли он? С ним был какой-то высокий смазливый молодчик, но Дуарто никогда не трогали красавцы типа Джимми Стюарта. Его привлекали маленькие, рыжеватые и веснушчатые мужчины. Кому дано разобраться в человеческих пристрастиях? Ему нравилась даже залысина на голове незнакомца.

Конечно, в наше время свидание с незнакомцем чревато всевозможными опасностями. Столько друзей Дуарто поумирало, что он уже перестал считать. Бросил после семнадцатых похорон. Он сам всегда был очень осмотрителен, и, надо сказать, ему везло. Он прожил с Ричардом одиннадцать лет, но, когда у Ричарда в крови обнаружили вирус, анализы Дуарто оказались отрицательными, и он был благодарен за это судьбе. Дуарто вспомнил, как Ричард поддерживал его в работе. Без Ричарда ему было очень тяжело, даже несмотря на помощь Бренды. И он был так одинок. Он не отрываясь смотрел на Азу Юэлла, и перед его мысленным взором проносились прекрасные видения увитых плющом коттеджей и маленьких, неуклюжих щенков.

– Значит, ты стал писателем? – спросил Аза.

– Ну, в общем кое-что написал. Меня посетило вдохновение. – «Да, – подумал Лэрри, – и имя моему вдохновению – Элиз Эллиот».

Милая Элиз. Я продал ее фотографию в журнал. Теперь мне придется распроститься с надеждой когда-нибудь увидеть ее опять. Я ее предал. Она никогда меня не простит. Когда она увидит фотографию в журнале, она решит, что я просто использовал ее.

Он постарался прогнать мрачные мысли. Аза тоже весь вечер хмурился, вдвоем они представляли, наверное, довольно жалкое зрелище.

– Вдохновение? Это же здорово, Лэрри. А почему такая вселенская печаль? У тебя проблемы не только с деньгами?

Лэрри был благодарен за приглашение поплакаться на чужом плече, но он боялся рассказывать о своих бедах. Господи, что подумает о нем Аза, когда узнает, что он натворил? И все-таки надо попробовать, иначе он сойдет с ума, если будет держать это в себе. Запинаясь, он поведал другу историю своей встречи с Элиз.

– Аза, я не верил своим глазам: Элиз Эллиот прямо на Мэдисон-авеню. Я несколько раз сфотографировал ее, пока она шла по улице. А потом она зашла в бар «Карлайла», и я просто автоматически пошел за ней. Там было полутемно, прохладно и почти пусто. Она сидела одна. – Отхлебнув из бокала, он добавил: – Я послал ей какое-то вино.

– А она? – спросил Аза.

– А она приняла. Я пересел к ней за столик, и мы разговорились. А потом занимались любовью. – Лэрри опустил голову.

Аза расхохотался.

– Ну и в чем проблема? Я не вижу проблемы.

– Проблема есть. Я тебе говорил, что я сейчас на мели? Аза со смущенным видом переступил с ноги на ногу и коротко кивнул.

– Ну вот, я продал одну из ее фотографий. Понимаешь, Аза, это же предательство. Я провел с женщиной самый прекрасный день в своей жизни, а потом поступил как самый последний негодяй.

Лэрри казалось, что он своим рассказом вызывает омерзение. Он заметил, как Аза вздрогнул при слове «предательство». Аза медленно поднял на него глаза.

– Ошибки бывают разные. Одни можно исправить, всего-навсего сказав «извините». За другие приходится долго расплачиваться. Лэрри, твой проступок – это совсем не так страшно. Напиши ей письмо, что ты сожалеешь, просишь ее простить тебя. Никаких объяснений, просто «прости».

– Она и видеть меня не захочет. Аза снисходительно улыбнулся:

– Ну и что ты теряешь? – Улыбка у него получилась какая-то жалкая.

Несмотря на собственные переживания, Лэрри не мог не услышать тоскливые нотки в голосе друга.

– У тебя все в порядке?

– У кого? – не понял Аза. – Мы, по-моему, о тебе говорим. Попроси у нее прощения.

– А если она меня не простит?

– Лэрри, ты ничего не теряешь. Попытка не пытка. Лэрри задумался над весьма разумным советом Азы. «Он прав, как всегда. Я ей напишу. Душе нужна исповедь», – подумал он, и ему сразу стало легче. Он внимательнее присмотрелся к Азе. Аза – настоящий друг. Но почему он сегодня такой печальный? Почему на нем новый костюм? Почему экономный Аза живет по кредитной карточке? Что вообще происходит?

– Аза, что с тобой? Что ты скрываешь? – Лэрри был уверен, что несчастный вид Азы вызван не только сочувствием его, Лэрри, проблемам. У Азы какой-то груз на сердце или на совести.

Лэрри наклонился к Азе и как можно мягче сказал:

– Мне ты можешь все рассказать. Не стесняйся. Аза отвернулся, избегая его взгляда.

– Я тоже совершил предательство. Очень большое. И в моем случае нельзя отделаться простым извинением.

– О чем ты говоришь? Что ты мог такого сделать? – Голос Лэрри упал почти до шепота.

Аза устало вздохнул.

– Я не хочу об этом сейчас говорить. Дождемся Дня всех святых. – Минуту они помолчали. – Извини, что не смог выручить тебя сегодня. Что ты будешь делать?

Лэрри помедлил с ответом, обдумывая ситуацию.

– Наверное, то же, что и все неудачники в Нью-Йорке: попрошу у своей матери. – Тут он заметил какого-то мужчину довольно экзотической наружности, который не сводил с них глаз, вернее, не с них, а с Азы. Обрадовавшись возможности сменить тему, он подтолкнул друга: – По-моему, тобой интересуются.

Проследив за направлением взгляда Лэрри, Аза встретился глазами с высоким, смуглым мужчиной, явно латиноамериканского происхождения. Аза отвел глаза. Он по-прежнему испытывал неловкость в таких ситуациях.

В двух шагах от себя он увидел Джила Гриффина. Он не должен подавать вида, что они знакомы. Джил просил его отложить публикацию до Дня всех святых, первого ноября, и он согласился. Теперь Аза жалел, что связался с Джилом. Но было уже поздно. Он уже истратил почти столько же, сколько должен был получить.

– Пошли посмотрим на картины, – предложил он, беря Лэрри под руку.

– А без этого нельзя обойтись? – простонал Лэрри.

Джон Розен, скорее всего, не разделял равнодушия Лэрри к изобразительному искусству. В конце концов, оно было его профессией. Как обычно прибыв с опозданием, он с первого взгляда оценил уровень выставленных работ. С претензией на скандал, но по сути вторично и в конечном итоге скучно и абсолютно неинтересно. А вот Феб Ван Гельдер, напротив, представляла несомненный интерес. Джон прекрасно знал, что Шелби Симингтон, эта барракуда из Атланты, не оставит его без внимания, поэтому он спокойно дождался, пока она заметит его, а дальше все шло, как он предполагал: Шелби налетела на него как ястреб и после традиционных излияний потащила знакомиться с Феб. Какие они разные, не мог не отметить Розен: Шелби – загорелая, цветущая блондинка, и Феб – бледная, худющая, с иссиня-черными волосами. Два абсолютно контрастных типа женщин.

– Феб, – протянула Шелби, – позволь представить тебе Джона Розена, того самого Джона Розена.

– Привет, тот самый Джон, – Феб смотрела прямо ему в лицо.

Зрачки ее глаз были неестественно расширены. Прозрачный шифон почти не скрывал ее хрупкое тело девочки-подростка. Она протянула ему руку. Ладонь была маленькая и очень горячая.

Джон еще не решил, как он поступит. Он сразу понял, что с Феб проблемы не будет, а он обожал одерживать победы над представительницами знатных семейств. «Мы так похожи с Лесли, – подумал он, – ей, как и мне, незнакомо чувство вины». Пока он не знал только, предпочтет ли он трахнуть Феб и затем написать разгромную статью о ее работах, или ему доставит больше удовольствия трахнуть ее, а затем уделать и читающую публику, расхвалив творения Феб до небес. Выбор был интересным, и он чувствовал приятное возбуждение. Шелби внимательно наблюдала за ними. Прежде чем она попыталась представить ему спутника Феб, Джон быстро сказал:

– Может быть, вы сами покажете мне работы?

Феб улыбнулась. Не обращая ни на кого внимания, они медленно пошли по залу.

Лэрри был потрясен увиденным. Дело было даже не в теме большинства представленных работ, а в ее убогом, безвкусном, безжизненном воплощении. «Что ею двигало? – недоумевал он. – Впечатление такое, что ее сжигала ненависть к самой себе. Или это какое-то политическое заявление?» Он внимательно присмотрелся к Феб Ван Гельдер. Она выглядела безразличной ко всему, неспособной ни на какие заявления. Богатая и знатная принцесса. Хотя он захватил с собой фотоаппарат, он понимал, что не сможет продать ни одну фотографию, если фоном будут служить картины Феб. Лэрри старался не думать о той красоте, которую он мог бы создать, имея ее возможности. Это было несправедливо и очень обидно.

Мать вышлет ему чек, он закончит сценарий и опять будет снимать этих кретинов, чтобы заработать себе на жизнь. Может быть, все-таки стоило пару раз щелкнуть Феб? Она стояла рядом с высоким, седовласым мужчиной. На нем был какой-то нелепый черный кожаный блейзер с золотыми пуговицами. Может, заснять их вместе? Придется изловчиться, чтобы генитальные шедевры Феб не попали в кадр. Как-никак, Феб сейчас была в центре внимания прессы, возможно, ему удастся что-нибудь за это получить. Лэрри уже обошел все четыре зала. Он сделал несколько снимков, но больших надежд на них не возлагал. Сильвия Майлз, она, конечно, довольно известна, но кто-то остроумно заметил, что она осчастливит своим появлением даже открытие конверта. Потом Кастелли, Харрис, еще несколько представителей мира искусства. Парочка типов с Бродвея. В общем, публика, не стоящая того, чтобы тратить на нее пленку. Видимо, все-таки придется позвонить матери. И пока подыскивать постоянную работу. И еще – надо обязательно извиниться перед Элиз. Ему это, правда, все равно не поможет. Ну ладно, хоть поел нормально.

– Это отец Феб? – спросил он Азу.

– Ты что? Это Билл Атчинсон, ее жених.

– Это Билл Атчинсон? – Лэрри не верил своим ушам. И этот тип бросил Элиз Эллиот ради такого ничтожества, как Феб? Лэрри даже затряс головой. Феб повисла теперь на Морти Кушмане, парне из телевизионной рекламы. Она выгнула спину, маленькие соски ее грудей просвечивали сквозь прозрачную блузку, чулком обтягивающую тело.

– Она же ненормальная, – сказал он Азе. – Я бы не стал с ней трахаться даже за деньги.

«Гей», положивший глаз на Азу, наконец, предпринял попытку к сближению, и Аза отошел с ним в сторону. Лэрри остался один у буфетной стойки, доедая салат из креветок.

Мрачно рассматривая какое-то полотно, он уже подумывал о том, что пора отправляться домой, как вдруг заметил хозяйку галереи, выходящую из дверей в частные залы. Интересно, что там? Весь вечер она водила туда наиболее значимых гостей. Может быть, там зал для самых важных персон? Лэрри решил попытать счастья.

С отсутствующим видом он направился к двери. Осторожно попробовал, дверь была не заперта. Он повернул ручку и прошмыгнул внутрь.

В комнате было почти темно. Картины, меньшего формата, чем в общих залах, освещались небольшими настенными лампами. Через несколько минут его глаза привыкли к темноте, и он смог по достоинству оценить вопиющую непристойность коллекции. А затем он увидел их.

Джон Розен стоял спиной к двери, опершись руками о стену. Он слегка наклонился вперед, и на какой-то момент Лэрри показалось, что его рвет. Но тут он заметил Феб Ван Гельдер, зажатую между Розеном и стеной. Она стояла на коленях, открыв рот, ее губы ярко-алым кольцом плотно охватывали член Розена.

«Интересно, согласились бы «Новости искусства» напечатать этот снимок?» – усмехнулся про себя Лэрри и тихо попятился из комнаты.

 

10

КАТАСТРОФА

Аарон проснулся оттого, что рядом с кроватью резко зазвонил телефон. Звонок, как водится, прервал его сон на самом интересном месте. Сон и впрямь был хорош – многосерийный, цветной. Там еще была какая-то девушка. «Черт бы вас всех побрал», – выругался Аарон, беря трубку.

– Да? – Его голос был хриплым. Прижимая трубку к уху, он покосился назад через плечо – кровать рядом с ним была пуста. Лесли уже, наверное, тренируется в гимнастическом зале. Удивительная женщина. Он посмотрел на часы – половина восьмого. Кто может звонить в такую рань?

– Послушай, у нас неприятности. – Это был голос Морти Кушмана, громкий и явно чем-то расстроенный.

Господи, неужели опять проблемы с новой серией рекламных фильмов Неистового Морти? Что ему надо? Аарон отстранил Джерри от этого дела. Не может быть, чтобы Дрю и Джули подвели.

– Что случилось? – Сидя в кровати, Аарон потянулся за сигаретой. Лесли не любила, когда он курил в спальне, но ее сейчас не было.

– Мои акции, – сказал Морти. Аарон еще плохо соображал со сна.

– Да? И что с ними?

– Господи, – простонал Морти. – Ты что, не читал сегодняшний «Джорнэл»?

– Нет. – Какого черта, еще только раннее утро. Аарон никогда не вставал так рано. Теперь, когда он заправлял в агентстве, его рабочее время было с десяти до десяти. А вчера вечером он присутствовал на репетиции какой-то презентации, и все это мероприятие закончилось за полночь. Он вспомнил, что не сдержался и наорал вчера на Карен и Криса. Если он не будет вмешиваться и лично проверять каждую мелочь, все полетит к чертям. Когда ему было читать «Джорнэл»? И вообще, о чем речь? Морти что, решил поиграть с ним в загадки?

– Этот подонок Аза Юэлл опубликовал сегодня статью и обделал меня с ног до головы. Вот послушай: «Теперь, когда улеглась пыль, поднятая предложением на рынок акций компании Неистового Морти, стали заметны трещины в казавшейся несокрушимой броне корпорации. Являясь пионером в области продажи автоматизированных систем управления, Неистовый Морти оказался сейчас в суперавтоматизированной системе, управление которой вряд ли окажется ему под силу. Этот факт, наряду с существующей у компании проблемой с наличностью, позволяет сделать вывод, что стоимость акционированного капитала компании на настоящий момент является явно завышенной». Господи, он меня просто прикончил.

И все? Какой-то репортеришка нелестно отозвался о старике Морти, а тот завелся из-за ерунды.

– Не волнуйся так, Морти. Новая реклама все поправит. Все тебя снова полюбят.

– Аарон, ты что, не слышишь меня? Или не понимаешь? Речь идет не о моем идиотском имидже. Я говорю с тобой о деле. То, что он написал, правда. И это отразится на стоимости акций. Господи, наверное, уже отразилось.

Аарон почувствовал, что весь покрылся холодным потом.

– А как он об этом узнал?

– Не знаю, но догадываюсь. Думаю, это Гриффин. Он один знал реальное положение дел в компании.

– Но он же помог тебе с акционированием.

– Да, а потом меня продал. – Морти рассказал Аарону о подслушанном телефонном разговоре.

– Я думал, Юэлл даст восторженный комментарий к сделке, и мы хорошо поживимся на хвосте у Гриффина. Но у этого подонка было совсем другое на уме. Он все рассчитал заранее и все организовал. Теперь он нажил еще одно состояние и пошел дальше, не оглядываясь. А я остался истекать кровью.

– Послушай, Морти. Ты хочешь сказать, что мы потеряли деньги? – Сердце Аарона готово было выпрыгнуть из груди. Он ведь еще даже ничего не сказал Анни. Всю неделю он не отвечал на ее звонки.

– Еще нет. Но скоро потеряем. Попробуй продать акции, но поторопись. Скоро единственным пригодным для них местом будет уборная. Черт бы побрал этого мерзавца. Он использовал меня, как двадцатидолларовую шлюху.

– Сколько мы потеряем, Морти? Я не могу терять эти деньги. Не все из них мои. – «Боже, – подумал Аарон, начиная впадать в панику. – Они все не мои. Моими были бы только доходы». Господи, зачем он согласился? Он же знал, в жизни за все приходится платить.

Как он мог быть таким идиотом? Давным-давно он принял решение не играть на бирже, он никогда не мечтал получать что-то из ничего. Как он мог довериться такому ничтожеству, как Морти? Рисковать деньгами дочери? И деньгами Анни?

Это все потому, что они загнали его в угол. Он оплачивал расходы на Сильви, один тащил на своих плечах всю работу в агентстве, создавал новую семью. Последнее было не так-то просто. Лесли хотела жить насыщенной культурной жизнью и сексуальной тоже. Он даже не выбрался повидать Сильви в новой школе.

Как он мог позволить Морти уговорить себя? Что же теперь делать? Ему хотелось схватить Морти за шею, если удастся отыскать ее под складками жира, и с хрустом переломить ее. Он слушал пыхтение Морти в трубке и чувствовал, как в нем растет ненависть к этой жирной скотине. А Морти все говорил:

– Позвони своему брокеру. Пусть попытается продать. Я возмещу тебе убытки, я обещаю. Но обязательно позвони.

– Хорошо, конечно. – Морти повесил трубку.

Аарон нервно провел рукой по лицу, его лоб был весь мокрый от пота. «Ну и скотина этот Джил Гриффин. Ну а я-то хорош. В том, что Морти оказался по уши в дерьме, нет ничего удивительного. Но ведь и я вместе с ним». Аарон поморщился, как от зубной боли. Надо немедленно звонить Джону Римеру в Объединенные фонды.

Он вскочил с кровати. Но еще только без двадцати восемь. Он ничего не мог сделать, пока Ример не придет в офис. Он пошел в ванную, принял душ почистил зубы.

Когда он вышел из ванной, было всего без пяти восемь. Он оделся, сварил себе кофе. Подняв чашку, он увидел, что у него дрожат руки, и быстро поставил ее на стол. Он опять посмотрел на часы. Четверть девятого.

Нервы его были на пределе. В голове рождались мысли об убийстве. Но кого он мог убить? Морти, Джила, Сильви, себя? «Все не так плохо, – попытался он успокоить себя. – Возьми себя в руки. Смотри на вещи трезво». Наконец, ровно в девять, он связался с Римером.

– Джон, это Аарон Парадиз.

– Я слушаю. – В голосе брокера слышалась прохлада. «Видно, пронюхал, что я действовал через его голову». Ну ничего, сейчас он все уладит. В случае необходимости он умел снискать расположение людей.

– Джон, я тут немножечко ошибся. Ты не мог бы избавиться от акций Неистового Морти и выкупить наши прежние бумаги?

– Я бы с удовольствием, но не могу. Мне звонила Анни. Оказывается, она ничего не знала о твоей покупке. Как, впрочем, и я. – Теперь в его голосе звенел лед. – Откровенно говоря, она застала меня врасплох. Так или иначе, без ее согласия мы не имеем права ничего продавать и покупать. Она дала согласие на продажу?

Аарон пытался собраться с мыслями. Откуда Анни узнала? Боже мой, ей ведь пришло уведомление о покупке. Он должен был связаться с ней до этого. А он даже не отвечал на ее звонки. Но ведь он хотел ей все объяснить. Что же теперь делать? Он мог бы сблефовать, но предчувствие подсказывало, что на этот раз у него ничего не выйдет. Морти сказал, что очень скоро место его акциям будет в уборной. Сколько у него еще времени?

– Пока нет, но она обязательно согласится. Акции должны быть проданы, и как можно скорее. Анни тебе перезвонит в ближайшие несколько минут и даст подтверждение.

Проклятый зануда! Аарон знал, что у него не хватит смелости позвонить сейчас Джилу. Он снова взялся за телефон.

Пять минут десятого. Он набрал номер своей прежней квартиры. Один гудок. Два. Три, четыре, пять. Аарон представил, как в пустых комнатах надрываются все четыре телефона. Господи, где же Анни? Она что, ночует не дома? У нее появился мужчина? Не может быть. Но где она? Сколько времени у него уйдет на ее поиски? И что за это время останется от фонда Сильви?

 

11

РАЗВОД

Элиз сидела за столом в своем кабинете, письмо от Лэрри Кохрана, скомканное, лежало на столе перед ней. Она разгладила его и внимательно прочла еще раз.

«Дорогая мисс Эллиот, мы познакомились с Вами в «Карлайле» в День памяти павших, и я не мог не написать Вам, как дороги для меня те минуты, что мы провели вместе. Я совершил ужасный поступок, о котором, поверьте, я глубоко сожалею: обстоятельства вынудили меня продать вашу фотографию. Вы вдохновили меня на то, что я посылаю Вам вместе с этим письмом. Это частица меня самого. Хочу надеяться, что Вы не рассердитесь и сможете простить меня, хотя знаю, что мои надежды – чистейшее безумие.

Лэрри Кохран».

Элиз в который раз скомкала письмо. Она не знала, как поступить. Он что, шантажирует ее? Он наверняка знает о предстоящем разводе. Он угрожает ей? Ему нужны деньги? У него есть еще ее фотографии? А вдруг у него есть фотографии, на которых они вдвоем в «Карлайле»? Какой кошмар, она ничего не помнит. Сколько же она тогда выпила?

У нее разболелась голова, боль была ужасной, как будто кто-то безжалостно вонзал в ее левый висок сотни иголок. Если бы только Чесси, ее служанка, была здесь. Она бы принесла намоченное полотенце и таблетку от головной боли, задернула бы шторы. Элиз могла бы прилечь, и ей стало бы легче.

Но она была одна в офисе, не было никого, кто мог бы за ней поухаживать, и никого, с кем она могла бы поделиться своими страхами. Хотя она очень хорошо относилась к Анни и даже Бренда ей начинала нравиться, она никогда не смогла бы рассказать им о своей постыдной связи с совершенно незнакомым человеком. Она принадлежала поколению, в котором примерные девочки если и поддавались соблазну, никогда в этом не признавались. К тому же она была напугана силой собственной страсти, проявившейся в тот момент, когда она ослабила контроль над собой. В Голливуде ей приходилось постоянно сдерживать себя; она видела, к чему приводит женщин неразборчивость в делах подобного рода. Элиз поклялась, что с ней этого никогда не случится. И вот теперь ее неосторожность, единственный опрометчивый шаг могли погубить ее. Что, если узнает Билл? Как это повлияет на развод? Что, если этот Кохран отправит ее фотографии в «Инквайер» да еще подкрепит их соответствующей историей? Что, если для газетчиков и публики она еще представляет интерес?

Письмо, фотография и присланный им сценарий лежали перед ней на столе. Ей было противно даже прикасаться к ним. А может быть, он пытается получить от нее деньги на постановку фильма? Ее передернуло от этой мысли, голова разболелась еще сильнее. Она вспомнила слова матери: «Никогда не финансируй постановки, никогда не имей мужа на содержании». За всю жизнь она не унизилась ни до первого, ни до второго, но ее мать не говорила: «Никогда не плати денег шантажисту», и теперь она не знала, что делать. К сожалению, мать, в ее теперешнем состоянии, ничем не могла ей помочь. Может быть, все-таки посоветоваться с Анни и Брендой, подумала Элиз и сняла трубку телефона.

Бренда теперь часами просиживала в офисе Элиз, роясь в бумагах в поисках информации, которая могла бы помочь им расквитаться с четырьмя мерзавцами. К ее удивлению, это занятие пришлось ей по душе. К ней возвращались бухгалтерские навыки, приобретенные в школе Джулии Ричман. Вдобавок это было просто интересно. Медленно, по крохам, из расписок, квитанций, финансовых отчетов она собирала компромат на бывшего мужа.

Сегодня, по дороге в отель «Алгонквин», где у них была назначена встреча, она перебрала в голове свои находки. Да, кое-что ей удалось отыскать. Элиз сказала, что у нее тоже есть какие-то новости, и Бренда предвкушала момент, когда она выложит всю ту грязь, которую раскопала.

Если ей удалось найти материалы против Морти, значит удастся обнаружить что-нибудь и против Билла, Джила и Аарона. Насколько приятнее иметь дело с колонками цифр, квитанциями, налоговыми декларациями. Эти листы бумаги не орали, не злились, не могли ударить.

А мужчины, большие, сильные, наводящие страх, не казались уж такими непобедимыми, если иметь под рукой факты.

Они заправляли корпорациями, даже правосудием, но Бренда начинала верить, что созданные ими институты власти можно использовать против них самих. В случае с Морти, например, явно просматривались деяния, наказуемые законом.

Так что не такие уж они непогрешимые и недосягаемые. Обычные жулики с модными прическами. И может быть, она, Бренда, еще на что-то годится. Может быть, из нее выйдет нечто большее, чем толстая брошенная жена. Но что?

Здесь возникали проблемы. Идея окончить курсы, получить удостоверение государственного бухгалтера и всю жизнь подсчитывать чужие доходы ее не привлекала. Нет, ей бы хотелось управлять небольшим бизнесом, вести счета, самой иметь дело с налоговой инспекцией, следить за поступлением наличности. Но какая фирма примет на работу толстую, немолодую домохозяйку без диплома и опыта работы по специальности? Бренда вздохнула. Войдя в старомодно унылый холл отеля, она сразу увидела Анни и бледную, явно чем-то взволнованную Элиз.

– Что случилось? – спросила Бренда, пораженная расстроенным видом Элиз, всегда такой спокойной и невозмутимой. Анни молча протянула Бренде смятый листок бумаги.

– Ну и нахал! – возмутилась Бренда, прочитав послание Лэрри Кохрана. – Фотографирует тебя, продает фотографию в журнал, а затем присылает тебе свой сценарий на рецензию. Лично мне он не внушает доверия.

– Мне тоже, – вздохнула Элиз, отхлебнув из стакана мартини. – Вопрос в том, что мне теперь делать. Я не решилась обратиться в полицию.

Анни подалась вперед, облокотившись рукой о мягкий подлокотник кресла.

– Не надо торопить события, Элиз. Может быть, стоит позвонить ему? Я уверена, если ты с ним поговоришь, он будет вести себя благоразумно. – Она взяла стакан с «Сан-Пеллегрино» и держала его в руке. – В конце концов, такой разговор ничем не может тебе повредить.

Элиз с трудом сдержала раздражение. Прежде чем она успела возразить, вмешалась Бренда:

– Еще как может. Это его только раззадорит. – Бренда остановила проходящего мимо официанта и заказала диетическую «Коку», подумала про себя, что, раз она уже такая толстая, все ее диетические ухищрения не имеют никакого смысла.

– У меня на родине знают, как обращаться с шантажистами. Я могу позвонить дяде Нунцио. Он пришлет кого-нибудь, кто переломает этому типу ноги. – Заметив беспокойство на лице Элиз, Бренда ободряюще улыбнулась: – До него дойдет, не волнуйся.

Это все не то, с разочарованием подумала Элиз, чувствуя себя бесконечно одинокой. Мартини ей тоже не поможет. И, как всегда в минуты самых больших неудач, она вспомнила о дяде Бобе. «Я поеду к нему, – решила Элиз, и эта мысль принесла облегчение. – Он подскажет, что мне делать. А может быть, и сам этим займется».

– Лиззи, детка, как я рад тебя видеть. – Крошечный человечек поднялся ей навстречу. Он стоял очень прямо, но даже в таком положении в нем было меньше пяти футов роста. Быстрым, семенящим шагом он приблизился к ней. Элиз боялась, что когда-нибудь дядя Боб начнет угасать, как ее мать, и она будет свидетельницей начала долгого перехода от жизни к смерти, а когда его не станет, она останется совсем одна. Но, к счастью, он выглядел таким, как всегда: маленький, худенький, сморщенный и лысый. Ему уже было далеко за семьдесят, но, сколько Элиз его знала, он совсем не менялся.

Роберт Стэр Блужи был, возможно, самым богатым человеком в Соединенных Штатах, а может быть, и в мире. Его мать происходила из семьи Стэров из Питсбурга и оказалась единственной наследницей двух громадных империй – угольной и сталелитейной. Его отец, знаменитый Джек Блужи, был сыном бурильщика из Оклахомы, которому в свое время хватило ума закрепить за собой права на более чем восемьсот тысяч акров земли на юго-западе страны, буквально напичканной нефтью. На фоне его богатства даже солидное состояние Элиз казалось сущей мелочью.

В придачу к родительским деньгам Роберт унаследовал от отца проницательность и неуемную жажду жизни, а от матери – любовь к прекрасному. Если он и сожалел о том, что его внешние данные не соответствуют его финансовому положению, он никогда этого не показывал. В конце концов, Эндрю Карнеги, другой питсбургский миллиардер, был ростом всего в пять футов три дюйма. Это никоим образом не помешало его карьере. Боб Блужи давно понял простую истину: жизнь дается всего один раз – поэтому живи в свое удовольствие и постарайся по возможности делать добро другим.

Его возможности позволяли ему проводить этот принцип в жизнь с большим размахом. Он жертвовал огромные суммы на благотворительность – анонимно – и предавался веселью часто и помногу. На самом деле он не был дядей Элиз, приходясь ей каким-то дальним родственником. Но с их первой встречи, когда Элиз было лет семь или восемь, дядя Боб включил ее в сферу своих интересов. С тех пор она всегда могла обратиться к нему за советом, выплакаться на его плече, отметить с ним важное событие в жизни.

Он очень много сделал для нее. Он помог расторгнуть ее первый неудачный брак, он выдал ее замуж за Билла. Теперь помогал ей с разводом. Сменив трех жен, он стал большим специалистом в этих делах. Он никогда не осуждал Элиз, всегда радовался ее успехам. У него было много друзей, и он поддерживал прекрасные отношения со всеми бывшими женами. Сейчас он писал мемуары, которые озаглавил «Автобиография никого». В общем, он был славным, милым стариком.

«Как хорошо, что я снова вижу его», – подумала Элиз. Ей пришлось наклониться, чтобы подставить ему щеку для поцелуя, настоящего поцелуя, не какого-то светского чмоканья воздуха.

– Как мама? – спросил он. – В последний раз я видел Елену в прошлом месяце.

Элиз вздохнула.

– У мамы все по-прежнему. Сейчас я больше беспокоюсь о себе.

– Лиззи, у тебя был такой голос по телефону, и сейчас, извини, что я тебе это говорю, выглядишь ты ужасно. Садись, рассказывай.

Уже давно никто не звал ее Лиззи, даже мать. Так ее называли в детстве, это имя придумал для нее отец. Так приятно было снова услышать его. Элиз с наслаждением опустилась в глубокое, мягкое кресло.

Стены комнаты, которая служила дяде Бобу одновременно кабинетом и библиотекой, были почти сплошь заставлены шкафами, вмещавшими его прекрасную коллекцию книг, многие из которых он действительно прочел. Пространство, свободное от книг, занимали картины. Некоторые полотна представляли большую ценность. Над огромным камином в готическом стиле висел автопортрет Ван Гога. Напротив стола – «Женщина, читающая письмо» Вермеера. Лицо женщины на картине выражало глубокую озабоченность. Очень актуально, подумала Элиз, молча протянув дяде смятое письмо Лэрри Кохрана.

Он быстро пробежал письмо глазами и вопросительно посмотрел на Элиз:

– Что это, дорогая? И что это за «частица его самого», которую он тебе посылает? Что-то неприличное?

Элиз кивнула. При воспоминании о сценарии кровь отхлынула от ее лица. Ее вид встревожил дядю Боба.

– Я надеюсь, это не часть тела?

– Боже, конечно, нет. – Неожиданность вопроса привела ее в замешательство. – Нет, что ты. – Она вздрогнула от отвращения.

– Такое случается, – заметил дядя Боб. Тактично выдержав паузу, он прокашлялся. – Так что же он тебе прислал?

– Сценарий. – В определенном смысле это было даже хуже, чем отрезанное ухо или зуб. Это было требование – оскорбительное и унизительное для нее.

Но дядя Боб, судя по всему, не разделял ее негодования.

– И хороший сценарий?

– Не знаю. – Элиз сказала это резко, почти грубо. – Дядя Боб, дело ведь не в этом. Меня беспокоит угроза, скрытая в письме.

– Какая угроза?

– Ну, тон письма.

– Какой тон?

Нет, так дело не пойдет. Обычно дядя Боб понимал ее с полуслова. Он обладал необычайной интуицией. Элиз вздохнула. Она надеялась, что ей не придется объяснять все с самого начала, вспоминать все мерзкие детали. Но, видимо, этого не избежать.

Она рассказала ему все. Про самоубийство Синтии, про похороны, про то, что случилось затем в «Карлайле». Закончив, она не осмеливалась поднять на него глаза.

– Ты во мне разочарован?

Но он только ласково улыбнулся ей.

– Я никогда в тебе не разочаруюсь. Элиз, ты замечательная и очень талантливая. Мне было жаль, когда ты оставила карьеру, но раз ты этого хотела, значит, так и должно было быть. – Он погладил ее руку. – Я рад, что ты получила то, что тебе было нужно и когда тебе это было нужно.

Элиз облегченно вздохнула. Она так боялась, что дядя Боб ее осудит. До этого момента она не сознавала, что он относится к ней, как к родной дочери.

– Теперь ты боишься, что у этого юного фотографа-горе-писателя есть фотографии, которые могут тебе повредить?

– Я не знаю, что думать.

– Ты полагаешь, он это сделал специально?

– Не знаю.

– Маловероятно. Зная твое безупречное прошлое, он вряд ли мог рассчитывать на успех. Может быть, он что-то подсыпал тебе в вино?

– Нет, нет, дядя Боб, это исключено. – Она не могла сказать ему, что в последнее время пьет слишком много, так, что порой теряет контроль над собой. Она не могла сказать, что тогда она просто отключилась и даже не помнит, как добралась до дома. Да и какое это имело значение. – Я боюсь, что это может осложнить развод.

– Ну что ж, возможно. Хотя, насколько я понял, Билл мечтает поскорее развестись, чтобы в спешном порядке снова связать себя узами брака. – Он довольно усмехнулся. – Я рад, что ты наконец-то избавишься от этого болвана. Откровенно говоря, Лиззи, он мне надоел до смерти. Помпезный дурак. В любом случае на следующей неделе документы будут готовы для подписания. Так что, даже если в письме и содержится угроза, это уже неважно.

– Хорошо бы так. – Элиз глубоко вздохнула. Наверное, дядя Боб прав. Хотя, конечно, хотелось бы большей уверенности.

– Послушай, дорогая, если тебя это так беспокоит, почему бы тебе не пригласить молодого человека и не поговорить с ним? Я попрошу своих людей навести о нем кое-какие справки. И если с ним все в порядке, а я подозреваю, что так оно и есть, похоже, у тебя завелся воздыхатель, вот и все. – Дядя Боб хитровато сощурился. – Ну и как он, ничего?

Элиз была шокирована. Дядя Боб, конечно, был далеко не ханжой, но такое… Она вспомнила сильные руки Лэрри, прижимающие ее к груди, его широкие плечи. Если быть честной с самой собой, она часто думала о нем, о его словах. Ее лицо залилось краской.

– Да… Да.

– Тогда, может быть, ты захочешь послать сценарий моему человеку на побережье?

– Ах, ты имеешь в виду сценарий… – Элиз запнулась. – А я… Я его не читала. Я думала…

– Элиз! – Теперь он казался шокированным. – А ты думала, о чем я спрашиваю? Ну и ну! – Но его глаза искрились смехом. Не выдержав, он расхохотался. Элиз последовала его примеру.

– Дядя Боб, я хотела еще кое-что тебе рассказать. – Она вкратце описала ему Клуб брошенных жен и поделилась их планами.

– Очень достойное начинание, дорогая. По-моему, вы неплохо позабавитесь. Ты знаешь, что я всегда презирал мужчин, которые непорядочно ведут себя по отношению к бывшим женам или женщинам, которым они что-то обещали. А Джил Гриффин давно числится у меня в списке подлецов. Отец Синтии, Джек Свонн, был моим другом. Хорошим другом.

Перед ней опять был прежний дядя Боб. Хорошо, что она додумалась прийти к нему. Он помолчал.

– Ну что же, полагаю, вы не примете меня в ваш клуб, но на мою поддержку можете рассчитывать.

– А ты бы этого хотел? – изумилась Элиз. – Я могу поговорить с девочками. Можешь считать, что один голос у тебя уже есть.

– Спасибо. Так что там у вас?

– Мы кое-что разузнали насчет Джила – он планирует захват компании «Митцуи Шиппинг». Нам, к сожалению, не удалось убедить Лалли Сноу, что Мэри Бирмингем далеко не лучшая кандидатура для вселения в их кооператив на Пятой авеню, зато Анни сумела сделать так, что Шелби Кушман дали от ворот поворот в «Джуниор Лиг». А Бренда, кажется, раскопала что-то про Морти. В общем, дела, по-моему, идут неплохо.

– Ты говоришь, «Митцуи Шиппинг»? Анни узнала об этом от Стюарта? Хм, странно. – Он вскочил с кресла и прошелся по комнате. – Очень интересно.

Элиз кивнула. А как насчет того, чтобы купить их акции, пока цена относительно невысока? Как только станет известно, что Джил Гриффин интересуется «Митцуи», цена акций повысится. – Элиз позволила себе небольшую улыбку. – Тогда мы еще и подзаработаем.

– Рискованная затея, но интересная. Как спуск с горы на одиночном тобоггане, – заметил дядя Боб. – Но если ты собираешься прокатиться на тобоггане, нужно прежде всего выяснить три вещи: где начало спуска, где конец и когда лучше выскочить из саней. – Он сделал паузу, давая возможность Элиз осмыслить сказанное. – Спускаясь с горы на тобоггане, очень легко сломать шею.

– Я знаю, дядя Боб. Но я не новичок в таких делах.

– Это уж точно! – Он рассмеялся. – Здравого смысла тебе не занимать. – Затем добавил более серьезно: – Мой человек с Уолл-стрит кое-что проверит, и затем, если слухи окажутся достоверными, я, пожалуй, вступлю в игру. Ну как?

– Отлично, дядя Боб, просто отлично.

«Он все понимает, и на него можно положиться. От него просто исходит уверенность».

– Кстати, я тут услышал кое-что о новой подружке Билла, Феб Ван Гельдер. Тебе не будет неприятно? Это может пригодиться вашему клубу.

– Дядя Боб, меня давно не волнует ни Билл, ни его подружки. Так что говори спокойно. – Элиз удобнее устроилась в кресле.

– На днях в Университетском клубе я встретил Уэйда Ван Гельдера. Ты его знаешь. Он дядя Феб. Так вот, он мне сказал, что семейство Феб просто вне себя. Они узнали о ее забавах с наркотиками.

Элиз улыбнулась. Ну что ж, «вести не лежат на месте». Она сама «обмолвилась» об этом своему врачу.

– Я скажу больше, она потребляет столько кокаина, что ее организм, наверное, уже полностью отравлен. Им надо немедленно положить ее в больницу.

– Именно это они и собираются сделать. – Он пристально посмотрел на Элиз, ожидая ее реакции.

– А вот это действительно хорошие новости. Обязательно расскажу об этом девочкам. Бренда всегда говорит: «Сколько веревочке ни виться, а кончику быть».

Дядя Боб кивнул.

– Я тоже хочу тебя кое о чем попросить. Не услуга за услугу, а просто я был бы очень тебе благодарен. Это касается моей жены.

– Я сделаю все, что могу, ты знаешь.

– У Бет никак не складываются отношения с некоторыми нашими светскими дамами, ну, ты понимаешь. Лалли Сноу и компания. Не знаю почему, но они продолжают ее игнорировать. Я уверен, что Лалли Сноу выделывала в своей жизни штуки почище, чем Бет, и с гораздо худшим результатом, в этом я не сомневаюсь. Если бы она перестала разговаривать со мной, лично я был бы ей только признателен. Но Бет расстраивается, а значит, и я тоже. Она славная девушка. Если она хочет председательствовать на благотворительных балах, значит, так оно и будет. А эти сучки изо всех сил пытаются ей помешать.

Элиз поежилась при слове «сучки», хотя, пожалуй, лучшего слова для характеристики Лалли Сноу трудно было подобрать.

– Чем я могу помочь?

– Помоги Бет получить место председательствующей на каком-нибудь благотворительном мероприятии. У тебя хорошие связи. Ты могла бы это сделать?

Бет была неплохой девушкой, но глупа как пробка. Тем не менее Элиз решила, что сделает все ради дяди Боба. Дамы из нью-йоркской старой гвардии могли быть необыкновенно упрямы. Ну что ж, значит, придется тоже немного упереться. Почти все они были ей чем-то обязаны, нужно будет кое-кому об этом напомнить. Бет действительно много значила для дяди Боба, а он – он много значил для Элиз.

– Конечно. Для тебя все, что смогу.

– Спасибо, дорогая. Мы с Бет будем тебе очень признательны. – Он доверительно наклонился поближе к Элиз. – Ты знаешь, дорогая, в семьдесят семь не так-то легко сохранить свое мужское достоинство, но с помощью Бет мне это удается почти каждую ночь. Она для меня подарок судьбы, и я постараюсь, чтобы она получила от жизни все, что заслуживает.

– Правильно, – одобрила Элиз. Общение с дядей Бобом всегда приносило ей удовлетворение. Все вставало на свои места.

Билл Атчинсон сел в «линкольн», ожидавший его у дверей конторы адвокатов Боба Блужи, и дал шоферу адрес студии Феб. В вопросе финансового урегулирования развода он вел себя как настоящий джентльмен. Он отказался от любых притязаний на состояние Элиз. Все, что у него осталось, – это его зарплата, личные вещи, его коллекции и, конечно, Феб, и этого ему достаточно, даже больше чем достаточно.

Они с Феб жили сейчас в ее квартире в Трибеке, но сегодня договорились встретиться в студии в Сохо. Теперь, когда он не мог больше распоряжаться «роллс-ройсом» Элиз и не мог позволить себе завести собственную машину с шофером, он пользовался «линкольном» своей фирмы, занося расходы на счета клиентов. Ничего нового, он уже давно практиковал незначительные завышения сумм по счетам. Он считал это небольшой прибавкой к жалованью, одной из привилегий профессии. На фоне баснословных гонораров, которые фирма взимала за услуги, несколько лишних долларов не имели для клиентов никакого значения. А ему они помогали сводить концы с концами.

Откинувшись на мягкую спинку сиденья, он стал думать о Феб под аккомпанемент льющейся из динамиков мелодии Карли Саймона «Ожидание». Музыка так точно соответствовала его настроению, что ожидание, томившее его самого весь этот день, переполнило его, он схватил телефон и набрал ее номер. За день он позвонил ей уже четыре раза, но сейчас не мог ждать ни минуты.

– Это я, – сказал он, когда она сняла трубку.

– О, Билл! – В ее голосе слышались слезы. – Ты где? Когда ты приедешь?

– Я звоню из машины. Буду у тебя минут через двадцать. Что случилось?

– Билл! – Она расплакалась. – Это все из-за моего дяди Уэйда и остальных. Они хотят отправить меня к психиатру. – Последние слова она произнесла почти неслышно, захлебнувшись рыданиями.

– К психиатру? Зачем? – Он старался не выдать волнения.

– Они говорят, что у меня проблемы с наркотиками. Представляешь? Из-за того, что я иногда немного балуюсь с кокаином, эти козлы решили, что я законченная наркоманка. Господи, да дядя Уэйд считает, что если человек выпивает две рюмки шерри перед обедом, то он уже отпетый алкоголик. В общем, они сказали, что или я пойду к психиатру, или они положат меня в специальную клинику.

Билл начал успокаиваться. Он знал, что делать в этой ситуации.

– И всего-то? Не беспокойся ни о чем. У меня есть для тебя психиатр.

– Но я не хочу идти к психиатру. Со мной все в порядке. Я – единственный художник в семье, они просто не понимают артистическую натуру.

– Успокойся, дорогая, – он говорил с ней мягко, как с ребенком. – Зачем ссориться с семьей, когда в этом нет необходимости? Ты сходишь к доктору Лесли Розен, невесте Аарона Парадиза, а она скажет твоему дяде Уэйду, что все, что тебе нужно, это несколько сеансов в ее кабинете. Все образуется, только не впадай в панику. Завтра утром я ей позвоню. А сейчас расслабься, хорошо?

– Хорошо. Только приезжай побыстрее.

Билл положил трубку и поздравил себя. Он справился с ситуацией. Теперь можно немного развлечься.

Ирония момента заставила его улыбнуться. Каких-нибудь пятнадцать минут назад в конторе адвокатов Элиз, подписывая бумаги на развод, он производил впечатление человека, глубоко опечаленного происходящим, что было вполне естественно в сложившихся обстоятельствах. А если принять во внимание, что в соответствии с условиями брачного контракта после развода он оставался ни с чем, то его поведение было просто безупречно, исполнено подлинного достоинства.

Получая Феб, он мог позволить себе быть благородным. Он ничего не терял, наоборот, теперь он получит деньги, красоту, молодость. Феб, юная Феб была так похожа на Элиз в первые годы их супружества.

Он был очарован жизнью богемы, которую Элиз открыла для него в Европе, жизнью, свободной от каких-либо условностей. В то время они были единственной замужней парой в своем кругу, и им приходилось играть людей, стесненных в средствах, чтобы соответствовать общепринятому стандарту. Уже после того, как Элиз отказалась от карьеры кинозвезды, мир кино долго считал ее «своей», и повсюду она встречала радушный прием. Билл гордился близостью к ней, когда они появлялись в полусвете. Если понятия богатства и авангарда вообще совместимы, то это именно то, что происходило тогда с ним, по крайней мере, на уровне его собственных ощущений. А теперь он вновь испытал те же чувства. Он сменил строгий костюм на свой любимый черный кожаный блейзер. Немного легкомысленно, но со вкусом. Он считал, что в таком виде больше подходит Феб.

Когда он впервые увидел ее, она показалась ему очень красивой и абсолютно недосягаемой. Как и Элиз, Феб происходила из до неприличия богатой семьи и могла, не заботясь ни о чем, разрабатывать свою концепцию искусства. Он по достоинству оценил ее таланты, а их было немало, и она ввела его в блистательный мир искусства, познакомила с признанными и потенциальными знаменитостями.

Это было здорово. Феб вернула ему молодость, ожили воспоминания о том чудесном времени, когда он был счастлив с Элиз. Жизнь давала ему еще один шанс. У него опять была молодая, богатая, творчески мыслящая женщина, которая хотела его. И он ее хотел. Люди искусства, вернисажи, сплетни. И постоянный круговорот приемов и вечеринок. Жизнь современной нью-йоркской богемы поразительно напоминала киношный мир Европы шестидесятых, и это сходство ему безумно нравилось.

Конечно, в жизни с богатой женщиной возникают свои проблемы, размышлял он, проезжая по Парк-авеню. С одной стороны, не приходится, как другим, беспокоиться о своевременных выплатах в счет погашения кредита за дом или в качестве арендной платы за квартиру. Но женитьба на женщине с состоянием обязывает поддерживать определенный уровень жизни. А двухсот пятидесяти тысяч в год, которые он получает в «Кромвель Рид», для этого явно недостаточно.

Автомобиль остановился на красный свет, и Билл огляделся в потоке машин. В основном служащие, спешащие домой на Лонг-Айленд или в Нью-Джерси. Сколько они зарабатывают? Максимум пятьдесят тысяч в год. Они могут позволить себе развлечься не чаще одного раза в месяц, обед с друзьями и кино стоят им, наверное, сотню долларов. Ну и жизнь. Если бы он не сообразил, как относить часть своих расходов на счет фирмы, он никогда не мог бы соответствовать запросам Элиз.

Загорелся зеленый сигнал светофора, и машина стала набирать скорость. Билл вспомнил статью из «Нью-Йорк Пост», которую показала ему секретарша. «Ивана и Дональд – 15000 долларов за вечер». У секретарши эта сумма вызвала смех недоверия. Но Билл-то знал, что это не преувеличение. Он даже посчитал, откуда набираются эти пятнадцать тысяч. Десять штук за платье, которое она наденет всего один раз (он привык считать тысячи «штуками», так спокойнее для нервов), парикмахер, маникюрша, массажистка, косметичка, украшения, машина, билеты в театр, ужин на десятерых. Складываем, и пожалуйста – пятнадцать тысяч. «Теперь понятно?» – спросил он секретаршу. Та только ошеломленно кивнула. «С богатыми жить трудно», – подвел он тогда черту под этим разговором.

Ему ли не знать. За всю совместную жизнь он не попросил у Элиз ни цента. Он не хотел сдавать позиции, не хотел ни в чем зависеть от нее. Он считал это недостойным мужчины.

Да, он разработал систему перекладывания части расходов на клиентов и фирму, но не его ли заслуга, что фирма получила в клиенты Элиз? После развода она, конечно, найдет других адвокатов для ведения дел по покупке и продаже недвижимости, решения юридических вопросов финансового управления, консультаций. Но это уже не важно: взамен Элиз он нашел для них Джила Гриффина. Лично для него это даже выгоднее. Он усмехнулся. Что-то теряешь, что-то находишь.

Клиенты фирмы, сами того не подозревая, оплатили его счета в «Уолдорфе», где он неплохо проводил время с девочками. Деньгами клиентов были оплачены новые смокинги, сшитые на заказ лучшими мастерами «Савиль Роу». И обувь, тоже только сделанная на заказ. «Так что, – подытожил он, – у меня все в порядке, после развода мне не придется менять привычный образ жизни. Прощай, Элиз».

Машина остановилась у дверей студии Феб на Спринг-стрит. Билл выскочил из машины и легко взбежал по ступеням. Феб ответила на звонок домофона тонким, совсем детским голосом. «Я иду», – прокричал он в микрофон и, распахнув дверь, буквально ворвался в подъезд.

В ожидании грузового лифта, медленно, с трудом спускающегося вниз, он чувствовал, как нарастает в нем возбуждение от ощущения близости Феб. Такой сексуальной, такой желанной. Такой юной.

В какой-то момент он обнаружил, что молоденькие девушки вызывают в нем наиболее сильные сексуальные переживания. Чем старше становился он сам, тем все более юными были его женщины. Его уже начинало это беспокоить, но Феб, единственная из всех, догадалась об этой, как он считал, позорной стороне его сексуальной жизни и, прямо назвав вещи своими именами, сумела избавить его от чувства стыда.

До Феб он никогда и ни с кем не обсуждал свои сексуальные фантазии. Ей не надо было ничего объяснять, она, казалось, не хуже его самого знала самые интимные подробности его эротических мечтаний. Мягко, не спеша, она научила его выражать самые потаенные желания, помогала ему осуществить их и достичь полного удовлетворения.

Выйдя из лифта, он прошел по коридору к двери в ее студию. Он позвонил и нетерпеливо ждал, прислушиваясь к какой-то возне за дверью. Потом позвонил еще раз, долго не снимая палец с кнопки звонка. Наконец дверь распахнулась и Феб, немного запыхавшаяся, очутилась в его объятиях.

– Детка, почему так долго? – пробормотал он, целуя ее мягкую шею.

Она крепче прижалась к нему.

– Я закрывала работу. Тебе пока нельзя смотреть. Мне нужно еще кое-что доделать.

Она высвободилась из его рук и потянула его за собой. У стены рабочей комнаты стояла накрытая холстом скульптура.

– И что это будет? – спросил он с деланным интересом.

– Моя лучшая работа, Билл. По крайней мере, я так думаю. – Она помедлила. – Налей мне выпить.

Он подошел к столу, на котором в беспорядке валялись ее инструменты и стояло несколько бутылок. Протянув ей водку со льдом, он с удовольствием опустился на огромных размеров матрас на возвышении в виде платформы в углу комнаты.

– Иди сюда. – Он потянул ее на себя. – Чья ты девочка? – Голос его звучал хрипло.

Но Феб вскочила.

– Подожди, не сейчас. Выпей и пойдем со мной.

Начался их обычный ритуал. Горячий душ вдвоем, охлажденная водка, немного снега на разгоряченное тело для остроты ощущений.

Они проделывали это много раз, с тех пор как Феб проникла в тайну его сексуальных фантазий, всякий раз добавляя что-то новое, но всегда заканчивая одним и те же.

Наконец, он взял ее, зажав в углу, так, как ему это нравилось и как нравилось ей. Он опять спросил ее:

– Чья ты девочка?

И она ответила, как отвечала всегда, сидя на нем сверху, медленно двигаясь и все глубже и глубже погружая его в себя:

– Я папочкина девочка. Папочка, папочка.

Эти слова стали ключом к самым вожделенным моментам их близости. Она владела им безраздельно, и он знал это.

 

12

В БАНК СО СЛЕЗАМИ

На следующий день после праздника, когда Бренда получила от Морти первый чек на миллион долларов, она испытала состояние человека, выигравшего в лотерею. А она должна получить еще миллион. Невероятно.

Она поцеловала чек и, держа его над головой, завальсиро-вала по комнате, пока ее взгляд не упал на отражение в зеркале над софой. Она остановилась. Сходство с танцующими гиппопотамами из диснеевской «Фантазии» было слишком очевидным. Хотя, надо заметить, тренировки у Берни и Роя не прошли даром. Возможно, теперь она больше напоминала слоненка, танцующего вокруг часов в зоопарке. Но сегодня даже мысли о собственном несовершенстве не могли надолго испортить ей настроение.

Она представила, как отправится в Вену и проведет неделю в «Сашер» в окружении гор из картофельного салата, телячьих отбивных, тортов «Сашер» и яблочного струделя со взбитыми сливками. Она почти реально ощущала их вкус и запах. К черту все. Не неделю, а две.

Но как же ее диета? Мгновенно очнувшись, она попыталась найти компромисс. Пусть так: неделю в «Сашер» и неделю в клинике лечебного голодания. Нет, такая перспектива ее не прельщала. Бренда помрачнела. Хотя с какой стати расстраиваться? Деньги и время у нее имелись в неограниченном количестве. «Хорошо, тогда так: две недели в «Сашер» и одна – в клинике. И это мое последнее слово», – громко возвестила она.

Разделавшись с этой проблемой, Бренда решила позвонить Анни и обрадовать ее новостями. К Анни она испытывала искреннюю симпатию. Они всегда неплохо ладили, но в последнее время их отношения стали глубже, сердечнее, переросли в настоящую дружбу.

Анни сняла трубку после второго гудка.

– Ура, я богачка, – объявила Бренда. – Угадай, что принес почтальон? – Она радостно засмеялась. – Я получила чек от Морги. С целой кучей нулей. Теперь я знаю, что имеют в виду под круглыми числами. – Не дожидаясь ответа Анни, Бренда продолжала: – Не знаю, как ты, а я раньше видела это число на бумаге всего один раз – в учебнике математики. – Анни по-прежнему молчала, но Бренду это нисколько не смутило. – И знаешь, что самое приятное? Мысль о том, каких мучений стоило Морти выписать этот чек. Я бы все отдала, только бы увидеть лицо этого скота, когда он ставил на нем свою подпись. – Бренда представил Морти, его лицо, побагровевшее от злости, с выпученными глазами, яростно мусолящего сигару во рту, – и в восторге погладила себя по голове. – Ну, что ты об этом думаешь? Поможешь мне их тратить?

– Поздравляю, Бренда. Это чудесные новости. – Несмотря на явные усилия разделить ликование Бренды, в голосе Анни слышалась натянутость.

– Анни, что-то случилось? Я не вовремя? – Восторги Бренды несколько поутихли. – Я все распинаюсь про свои успехи и даже не спросила, как у тебя дела.

– Нет, нет, Бренда, у меня все в порядке. Я просто немного задумалась. Это же прекрасно, Бренда. Ты победила.

– Да, похоже на то. – Бренда, казалось, сама не до конца поверила в одержанную победу.

– Что ты собираешься делать с этой огромной кучей денег?

– Накормить голодных. – Бренда расхохоталась. Анни не выдержала и тоже прыснула.

– Ох, Бренда, я знаю, что не должна потакать твоим слабостям, но ты рассмешишь кого угодно.

Анни помолчала.

– У меня тоже есть новости, но, к сожалению, совсем не такие веселые.

– Я так и знала. Я чувствовала, что что-то не так. Я-то уж было подумала, что ты мне завидуешь. Больше так не делай. Я ведь тоже наполовину католичка, сразу воображаю самое худшее. Что случилось?

Анни рассказала ей всю историю о попытке Аарона сыграть на бирже, о фонде Сильви, о том, что от него практически ничего не осталось. Бренда была потрясена.

– Подожди. Значит, в итоге он позвонил тебе и заявил, что немного просчитался? Допустил небольшую ошибку? Да он подонок, Анни, просто дерьмо.

– Нет, он сказал, что все возместит. К концу месяца. Он обещал.

– Да, а когда ты выходила за него замуж, он тоже клялся, что вас разлучит только смерть. Он самое настоящее дерьмо.

– Он им будет, если не вернет деньги. Ну ладно, это мои проблемы. А ты должна устроить себе праздник. Танцуй голой на Мэдисон-авеню, отправляйся в круиз. – Она задумалась и добавила уже более серьезно: – Я очень рада за тебя, Бренда. Ты этого заслуживаешь. Но, прежде всего, обязательно сделай одну вещь.

«Боже, – испугалась Бренда, – сейчас она посоветует мне купить какую-нибудь надежную страховку или еще что-нибудь в этом роде».

– Немедленно иди и купи себе очень дорогой и очень хороший подарок. Не Анжеле, не Тони, а себе. Обещаешь?

– Ага. – Бренда неожиданно смутилась. – Анни, где ты покупаешь туфли? Мне они всегда безумно нравились.

– У Элен Арпель. Они тебе очень пойдут. Бренда была тронута.

– Спасибо, Анни. Пойдешь со мной?

– Еще бы. Мы вдвоем устроим настоящий кутеж. Бренда почувствовала, что сейчас прослезится, и поспешно сказала:

– Спасибо, Анни. Я тебе первой позвонила, – справившись с чувствами, она добавила: – Ну ладно, мне еще надо позвонить Элиз. Встретимся у магазина.

Элиз, услышав новости Бренды, пришла в восторг. Бренда не ожидала, что для Элиз так много значит ее успех.

– Ты не шутишь, Бренда? Чек у тебя? Да это же прекрасно. – Она растянула букву «а» в последнем слове. – Ты ведь должна получить еще один чек, да? Отлично. Для тебя и для всех нас. Молодец, что не струсила и не отступила. Я знаю, как тебе неприятна сама мысль о суде, о том, что кто-то будет копаться в твоем грязном белье. И я знаю, как противно, когда газеты пишут о тебе всякие гадости. Я восхищаюсь тобой, – заключила она.

Бренда была глубоко тронута, но решила восстановить справедливость:

– А я восхищаюсь Дианой. Не знаю, что бы я без нее делала.

– Какие у тебя планы? Если ты сейчас правильно распорядишься деньгами, ты обеспечишь себе стабильный доход до конца жизни, и налоги могут быть не очень большими. – Элиз заколебалась, боясь обидеть Бренду, подыскивая нужные слова. – Если хочешь, я могу помочь тебе хорошо вложить эти деньги и получить консультацию по налогам. Я как раз разобралась со своими делами и могла бы что-то сделать для тебя, если, конечно, ты не против.

Какой у нее сегодня удачный день! И деньги, и друзья.

– Элиз, я буду очень тебе благодарна. Спасибо.

Положив трубку, Бренда все еще не могла до конца поверить в реальность происходящего. У нее есть настоящие друзья. Имя Дианы, конечно, тоже входило в их короткий, но почетный список. Проведя детство в Бронксе, переживая постоянные неприятности с отцом, она так и не сблизилась ни с кем за пределами семьи.

– У меня есть настоящие друзья. – Высказанные вслух, эти слова звучали еще лучше. Насколько здорово, что Бренда закричала в полный голос: – И еще миллион баксов на подходе!

Двумя неделями позже, незадолго до Дня благодарения, у Бренды состоялся по тому же телефону совсем другой разговор.

– Не будет платить? Ты хочешь сказать, что этот подонок нарушит условия договора? Морти не вышлет мне второй чек? – Бренда не могла смириться с этой новостью и кричала на Диану.

– Судя по всему, нет, Бренда. Извини. Его адвокат сказал, что он считает договор недействительным. Это просто безобразие.

– Объясни мне по порядку, Диана, так, чтобы я поняла. Когда Лео Джилман говорит тебе: «Мистер Кушман считает договор недействительным», это значит, что этот гад отказывается мне платить. Так?

– Да, так.

Бренда ощутила влажность рук и громкое биение сердца. Но сквозь свой гнев она почувствовала неудобство Дианы на другом конце провода и поняла, как, должно быть, было трудно Диане заставить себя позвонить.

– У тебя полное право негодовать, – сказала Диана. – Морти неразумен в своем решении. Похоже, даже Лео Джилман удивлен.

– Он просто не мог смириться с тем, что расставленная им сеть ослабевает.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже жаль, Диана, и я на тебя не сержусь, – добавила Бренда, понизив голос. Ей не хотелось обижать Диану. – Просто мне нравится называть чертовы вещи своими именами, громко, во весь голос, только так я чего-то добиваюсь. И я это помню. Мне следовало знать, что этот чертов м… не заплатит мне. Я виню только себя.

– Нет, это я виновата. Мне следовало настаивать на большей сумме и на том, чтобы большую ее часть он выдал авансом. Мы, конечно, подадим на него в суд.

– Как бы не так. Думаю, мне долго придется ждать следующего чека. Знаешь что, – продолжала Бренда, пытаясь придать своему голосу оптимистическое звучание, – а не позавтракать ли нам сегодня вместе? Я всегда лучше держу себя в руках, когда ем.

– С удовольствием. Но, по правде говоря, Бренда, со мной тебе не следует себя сдерживать. Мне нравится, что ты ведешь себя так естественно. Это такой дар!

– Ты думаешь? Ну, значит, ты еще многого не видела, – произнесла Бренда, польщенная похвалой. Несмотря на плохие вести, с Дианой ей было очень хорошо. – Встретимся в час дня в ресторане деликатесов «Карнеги». Если увидишь «полную телку» с бутербродом в зубах, то знай, что это я. От усердия из ушей у меня будет валить дым.

Бренда уже сидела за столиком, когда в ресторан уверенно вошла Диана. Что-то взволновало ее при виде Дианы, как если бы это было ее первое девичье свидание или что-то вроде того. Она задумалась над тем, удачно ли было сравнение, а когда подняла глаза, то увидела склонившуюся над столом Диану.

– Я не опоздала? – спросила Диана, поглядывая одновременно на часы и на блюдо с картофельным салатом, стоящее перед Брендой.

– Нет. Это еще не завтрак, а что-то вроде закуски для того, чтобы заморить червячка, пока принесут настоящую еду.

Диана улыбнулась, садясь в свое кресло. Когда к столу подошла официантка, Диана поинтересовалась, свеж ли подаваемый здесь фруктовый салат.

Бренда чуть не поперхнулась последней порцией картофельного салата.

– Ты спятила, – сказала она, не веря своим ушам. – Ради всего святого, ты ведь находишься в еврейском ресторане деликатесов, с еврейкой, прекрасно знающей толк в еде.

– Но я не большой знаток деликатесов. Что бы ты посоветовала мне выбрать?

Бренда, не переводя дыхания, выдала официантке сразу целый список блюд:

– Принесите шиксу, грудинку индейки на ржаном хлебе с русским гарниром, да побольше гарнира. Принесите ей также порцию хорошо поджаренного картофеля. И порцию шинкованной капусты. – Диане она пояснила: – Съесть салат из капусты я тебе помогу. – Повернувшись назад к официантке, прилежно записывающей в блокнот все, что ей заказали, она продолжила: – Мне принесите солонину. На ржаном хлебе, но не очень постную. И порцию каши варнишкас, полейте ее темным соусом.

Посмотрев на Диану, пребывающую в гипнотическом состоянии от всей этой процедуры, Бренда громко спросила:

– Ты когда-нибудь ела кныш?

И едва та успела вымолвить «нет», как Бренда, округлив глаза, уже заказывала дальше:

– Принесите нам по картофельному кнышу. Где ты бывала? В Китае? – спросила Бренда Диану. – Не волнуйся, тебе все это понравится, – уверила она ее. – И две крем-соды. Я бы заказала что-нибудь острое, но не хочу травмировать твой желудок. Начнем потихонечку. Ах, да, а как насчет соленых огурцов? По-настоящему соленых, а не малосольных. Малосольные ничем не отличаются от свежих огурцов. А эти бьют наповал.

Диана рассмеялась, наблюдая за удаляющейся официанткой.

– Я никогда не съем всю эту еду. Я привыкла к очень легким завтракам, Бренда.

– Посмотри на себя! Кожа да кости. А ты должна быть сильной для того, чтобы помочь мне рассчитаться с этим дешевым м… Морти. Без тебя я просто бессильна. И теперь у нас есть для этого некоторые средства.

Несмотря на свою браваду, Бренда действительно чувствовала себя бессильной. Она перевела дыхание.

– Что мне делать, Диана?

Она имела в виду не деньги. Имея миллион долларов, ей не приходилось беспокоиться о деньгах. Дело было в том, что Морти обманывал ее. У него оставалось еще тридцать-сорок миллионов, и это приводило ее в дикую ярость. Внезапно слезы навернулись на глаза Бренды. Она была в замешательстве.

Диана протянула руку и положила на руку Бренды.

– Не плачь, Бренда. Мы найдем выход из положения и доберемся до него.

Бренда не могла взять в толк, почему мягкая рука Дианы действовала на нее так успокаивающе. И почему ее так тронуло и успокоило это «мы» Дианы, почему она чувствовала себя так хорошо, тогда как ей должно было быть плохо? И она в который раз отогнала от себя эту мысль.

– Итак, что же мы делаем? – спросила она, вытирая глаза бумажной салфеткой и откусывая от кныша, который положила перед ней официантка. – Подать мне на него в суд за это или пойти на попятную и бросить все? Где гарантия, что после нескольких лет изнурительной борьбы и хождений по судам я выиграю, а не проиграю дело? И что тогда? Взять реванш и обратиться за помощью к государству? Если мы сдадим его налоговой службе, я все равно не увижу своих денег.

Диана на мгновение задумалась.

– Ты бы могла подать на него в суд, но на это могут уйти годы. Если тебя смущают судебные издержки, то я бы могла продолжать работать бесплатно. Я чувствую и свою долю ответственности. Давай сделаем так: ты заплатишь мне только в том случае, если мы выиграем дело. Как ни крути, я начинаю чувствовать себя так, как будто мы в одной упряжке.

– Диана, я никогда не встречала более порядочного человека, чем ты. И более порядочного юриста. Спасибо.

Диана улыбнулась и продолжала:

– Конечно, ты можешь взять реванш. Это было бы для тебя эмоциональным вознаграждением, которого можно достичь очень быстро. Но, на мой взгляд, это не лучше денег.

Бренда почти не притронулась к бутербродам, лежащим на столе. Она была сосредоточена, как будто ей предстояло принять одно из самых важных в жизни решений. Она медленно произнесла:

– Диана, что будет со мной, если я на самом деле сдам Морти налоговой службе вместе со всей требуемой документацией? Что они сделают со мной? Я имею в виду то, что у нас с Морти были общие доходы на протяжении почти всей нашей супружеской жизни.

Диана пожала плечами.

– Думаю, нам нужен хороший адвокат, занимающийся проблемой налогов, Бренда. Мы ведь не занимались этой проблемой всерьез, все было еще под вопросом. Мы думали, что ты получишь два миллиона, и в акциях, а оказалось, что речь идет всего лишь о миллионе. Поэтому давай все хорошенько обдумаем.

Бренда кивнула в знак согласия и начала есть.

– Помнишь, я говорила тебе об Элиз Эллиот? Знаешь, она предложила помочь мне с вкладом и налогами. У нее есть какие-то связи в налоговой службе. – Бренда посмотрела на Диану и продолжала: – Если ты не против, конечно.

– Мы можем использовать любую предложенную нам помощь, – сказала Диана. – Кстати, кныш был очень вкусный. Я и не заметила, как доела его.

– Я знаю, что ты имеешь в виду, крошка. У меня самой та же проблема. А как индейка?

Диана попробовала индейку с нескрываемым удовольствием.

– Если уж мы заговорили о еде, то скажи, где ты обедаешь в следующее воскресенье? – спросила Бренда.

– Нигде, – призналась Диана.

– Тогда приглашаю тебя к нам на обед. Тони и Анжела будут дома, а стряпать буду я. Ну, как?

– Я приду.

* * *

Когда Бренда добралась до офиса Дуарто, она была в замешательстве и не могла понять, как случилось, что утром она еще пребывала в состоянии полной депрессии, а уже днем была счастлива. Ничего не изменилось. Она по-прежнему сомневалась, что получит то, что задолжал ей Морти. Что же тогда произошло?

Вскрывая утреннюю почту (счета и важную переписку она откладывала в одну сторону, а третьесортную рекламу выбрасывала в корзину для мусора нераспечатанной), она вспомнила, как добра была к ней сегодня Диана. Она сказала: «Не плачь, Бренда, мы найдем выход из положения». Она сказала именно «мы».

Какое-то мгновение Бренда сидела, уставясь в пространство.

– Мы, – произнесла она громко.

«Как мало нужно для того, чтобы чувствовать себя хорошо, – подумала она. – Может быть, даже слишком хорошо». А что, собственно, происходит? Она подошла к небольшому холодильнику, стоящему под рабочим столом Дуарто, и вытащила из него коробку с пирожными, которую вчера туда положила.

«Я счастлива, когда рядом со мной Диана. Я счастлива потому, что она обо мне заботится, хочет помочь мне и не осуждает меня. Что в этом плохого?» Что плохого в том, что ее тянет к женщине, которая предлагает ей доброту, дружбу и вполне реальную помощь?

«В чем же тогда проблема? – продолжала анализировать Бренда. Она взяла из коробки еще одну корзиночку с кремом, подошла к окну, из которого была видна Пятьдесят восьмая улица и Парк-авеню. – А проблема заключается в том, что я не знаю ни того, что я чувствую, ни того, чего я хочу. И нет сейчас такого человека, с которым бы я могла поговорить обо всем этом по душам».

Бренда думала об Анни, об их встрече, намеченной на вечер в Метрополитен-музее. Не то чтобы она сомневалась в том, что Анни сможет вникнуть в суть дела и правильно все истолковать. Она была уверена, что Анни сможет это сделать. Ей нужно было кому-то излить душу, громко, во всеуслышание. Только в этом случае, как ей казалось, она сможет понять, что с ней происходит.

«Нет, – подумала она. – С этим мне не стоит торопиться, нужно двигаться маленькими шажками».

* * *

Вечером того же дня Бренда опустилась в плетеное кресло в ресторане музея и громко вздохнула. Анни, сидящая напротив, рассмеялась.

– Ей-богу, Бренда, мы ходили по музею чуть больше часа. Не хочешь ли ты сказать, что этого достаточно, чтобы ты была не в форме?

– Дело не в том, что я не в форме, дело в том, что не в форме мои ноги. – Она сняла туфли и стала растирать ногу. – Тони мне однажды рассказывал о своем друге, который как-то летом ездил во Францию. Парнишка приехал и привез с собой лазерный диск, купленный в Лувре, с записью всех имеющихся в музее картин. Достаточно было лежать на кушетке и нажимать на маленькую кнопочку на пульте дистанционного управления телевизора для того, чтобы перевести кадр.

Бренда приступила к растиранию второй ноги.

– Эти французы действительно цивильны. Неужели в Метрополитен-музее не смогли до этого додуматься?

– Бренда, ты упускаешь главное.

Анни хотела продолжить, но Бренда движением руки остановила ее.

– Подожди, не продолжай. Ты хочешь сказать, что победа покажется желаннее, если она выстрадана. Я угадала? В этом заключается суть? Это, должно быть, придумано пуританами Новой Англии.

В этот момент к столу подошел официант.

– Принесите мне миску с горячей водой и немного соли, а подруге – чашку чая, – распорядилась Бренда.

– Какой должна быть миска с горячей водой – большой или маленькой? – спросил, не моргнув глазом, привлекательный молодой официант.

Бренда громко рассмеялась, вслед за ней рассмеялась и Анни.

Когда им принесли чай, Анни, наклонясь к Бренде, сказала:

– Мне очень жаль, что Морти отступил от своего брачного договора, Бренда. Он поступил как последняя сволочь. – Она успокаивающе положила свою руку на руку Бренды и спросила: – Как ты это переносишь?

– Было хуже, сейчас я думаю, как мне быть дальше, Анни. Знаешь, жизнь – удивительная штука. – Она отхлебнула глоток чая и осторожно поставила чашку на блюдце. – Я никогда не любила Морти, никогда даже мысли не допускала, что люблю его. По сути дела, для меня было недопустимым любить кого-либо. Я постигла любовь в шестнадцать лет в летнем лагере, – Бренда замолчала, не зная, рассказывать ли ей дальше подробности, и решила, что необходимо рассказать кому-либо о случившемся с ней.

– Ее звали Айви, она была вожатой. Вечерами, когда выключали свет, мы прокрадывались в мастерскую и обнимались там на одеяле. – Бренда не смотрела на Анни. – Ночами мы говорили обо всем на свете. Днем мы делали вид, что не замечаем друг друга, но ночами, сжимая друг друга в объятиях в сырой темноте, не видя ее лица, я знала, что со мной происходит что-то особенное. Накануне моего отъезда домой ночью мы любили друг друга. Правильнее будет сказать, что это она овладела мной, я просто позволила ей это сделать. На следующее утро я уехала и никогда больше ее не видела. – В глазах Бренды блеснули слезы.

– Не пойми меня превратно, Анни. Я хотела увидеться с ней вновь, но она сказала, что будет лучше не делать этого, что лучше держаться за то, что имеешь. Теперь это прошло, и я чувствую себя опустошенной и одинокой. – Бренда заплакала. – Я хочу, чтобы меня опять любили, Анни. Я знаю, что ты сумеешь меня понять, не так ли?

– Конечно, я тебя понимаю. Бренда, ты способна многое дать в любви. Не сдерживай себя, действуй без колебаний.

Бренда промокнула глаза скомканной салфеткой.

– Спасибо тебе, Анни.

Элиз ступила в темноту бара-ресторана «Шеа Лаундж», что на Второй авеню, и остановилась, давая глазам привыкнуть к мягкому свету, который так контрастировал с искрящимся солнечным светом улицы. Она жила на Парк-авеню, всего за три квартала отсюда, но разница была большой. Почтенные матроны с Парк-авеню не ходили сюда за покупками и не обедали на Второй авеню. Она была здесь очень давно два раза. Подошел хозяин бара и спросил: «Мисс Эллиот?» Она кивнула, удивившись тому, что ее узнали. Его, очевидно, послал Лэрри. Хозяин бара провел ее в дальнюю комнату и подвел к угловому столику, накрытому красной скатертью с шахматным узором, и с обычной в таких случаях свечой в бутылке «Перрье». Ей с грустью вспомнилось, что двадцать лет назад, когда она была здесь последний раз, это была бутылка «Кьянти». Лэрри поднялся навстречу ей и раньше, чем метрдотель успел выдвинуть стул, поднял стул напротив и подвинул его к Элиз. Элиз села и небрежно уронила на стол сумочку.

Выгадывая время, чтобы успокоиться, Элиз сняла перчатки и с заметным удовольствием осмотрела комнату.

– Ты выбрал отличное место, Лэрри, – улыбаясь, сказала она, переключив на него свое внимание. – Это старомодное, но милое бистро, несмотря на свое претенциозное название.

Лэрри сиял от восторга. Мысль о том, куда он поведет ее пообедать, преследовала его многие дни. Он хотел, чтобы место их встречи было безукоризненно. Чтобы оно было недорогим, но хорошим. Не очень современным. И конечно же, неброским.

– В университете у меня был друг, с которым я учился еще в школе. Он работал здесь по выходным дням официантом. По пятницам это место было нашей отправной точкой. Здесь я отлично проводил время.

Элиз отметила, что он все еще выглядел как студент в своей твидовой куртке и в темно-синей рубашке с лиловатым оттенком.

– Я тоже, – коротко бросила она. – Много лет тому назад я тоже приходила сюда. Это было после моей поездки в Рим. В тот год все печатные издания Америки поместили мою фотографию, где я плескаюсь и выделываю курбеты в фонтане Треви, а двое итальянских карабинеров входят в воду, чтобы арестовать меня. – Она улыбнулась своему воспоминанию.

– Я помню этот снимок! – воскликнул Лэрри. – Я видел его. Это был потрясающий снимок! Репортеры утверждали, что ты сама прыгнула в него, а ты настаивала на том, что тебя толкнули. Как оно было на самом деле, Элиз? Кто из вас был прав?

Она на мгновение сузила глаза, вспоминая.

– Никто, – сказала она, довольно усмехаясь. – Меня просто вовлекли во все это. Обыкновенная реклама. Даже карабинеры были актерами. – Она посмотрела на бокал с мартини, который заказал для нее Лэрри. Ей очень хотелось выпить. Но она решила, что двойного мартини, уже выпитого ею дома, достаточно. Она довольствуется минеральной водой «Пеллег-рино». – А когда я вернулась в Нью-Йорк, я пришла сюда с друзьями. Здесь тогда отмечала победу австралийская футбольная команда. Они узнали меня по той фотографии. В тот вечер я была их талисманом, и они учили меня развеселым словечкам из «Вальсирующей Матильды». Я так славно провела время. Это был 1961 год.

– Я родился в этом году, – сказал Лэрри.

Между ними воцарилось неловкое молчание. Элиз вздохнула с облегчением, когда увидела у столика официанта с блокнотом в руках.

– Вы будете заказывать? – спросил он. Элиз не потребовалось меню.

– Я съем маленький салат, – сказала она. – И вашу фирменную фермерскую закуску, если вы все еще готовите ее.

Лэрри заказал рубленый бифштекс с жареной картошкой, затем вновь переключил внимание на Элиз, продолжая прерванный разговор.

– Элиз, я так рад, что ты согласилась встретиться со мной. Я так хотел вновь увидеть тебя. Я сделал все возможное, чтобы убедить господина Блужи в том, что не желаю тебе ничего дурного. – Он замолчал, потом, запинаясь, продолжил: – По правде говоря, я о тебе самого высокого мнения. Я бы никогда не обидел тебя. – И он внезапно почувствовал, как его лицо залила краска.

Элиз это тронуло. Она подумала, что он на свой манер старомоден и кажется старше своих лет. Дядюшка Боб был прав. Он сказал, что Лэрри уникальная личность. Элиз начинала понимать, что именно он имел в виду. Она осознавала, что его манеры были почти изысканны. Когда это было, чтобы Билл или еще кто-либо из мужчин были нежны и обходительны с ней?

Не желая, чтобы Лэрри превратно истолковал причину ее встречи с ним, она быстро произнесла:

– Лэрри, я прочла черновик твоего сценария. – Она увидела, что Лэрри задержал дыхание и не дышал, как ей показалось, целую вечность. – И я думаю, что он великолепен. – Он наконец выдохнул. – Ты обладаешь умением очень точно изображать действительность, как если бы все это было снято с помощью фотоаппарата или кинокамеры. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Он покраснел от смущения. Парнишка действительно покраснел. Элиз вздохнула. Он мил, может быть, даже слишком мил. И молод. Слишком молод.

– Хотя есть в нем кое-что, что надо бы исправить.

– И что же это?

– Когда она идет в церковь. Все это выглядит как-то неуклюже.

– Слишком надуманно, ты имеешь в виду?

– Да, именно. И конец. Почему это хэппи-энд? Это так не вяжется со всем остальным сюжетом, так неправдоподобно.

– Я знаю. На самом деле первоначальный замысел был другим. Но я не мог позволить тебе не быть счастливой.

– И все же это неоправданный конец. И прежде всего для персонажа.

– Элиз, я писал сценарий, имея в виду тебя. Этот фильм о тебе и для тебя.

Элиз уже знала это. Каждая страница сценария была написана как бы через призму ее характера. И тем не менее она не была готова к этому признанию Лэрри. Сценарий казался очень личным, и именно в этом крылась его сила и мастерство. В нем было что-то такое, что не оскорбляло чувств. И Элиз захотелось разрядить раскаленную атмосферу.

Она напомнила себе, что это всего лишь деловая встреча. Отодвигая от себя нетронутый мартини и беря в руки вилку, она сурово приказала себе не делать из себя дуру. Ей отчаянно хотелось выпить чего-нибудь крепкого вместо этой бесполезной минеральной воды. Но она не притронулась к мартини. Сегодня она была настроена на то, чтобы не терять над собой контроль.

– По правде говоря, Лэрри, я не играю уже многие годы. Но теперь моя жизнь меняется, и, может быть, ты выбрал правильное время. Думаю, что я смогла бы сыграть эту роль лучше, чем кто-либо.

Принесли еду, которая не очень вдохновляла, что соответствовало этому заведению. Лэрри не притронулся к еде. Радость встречи с Элиз и вероятность ее согласия играть в главной роли, ее роли, не позволяли ему есть.

– Больше ее сыграть некому, Элиз, – почти шепотом произнес он.

Элиз, делая вид, что не понимает его, сказала:

– Конечно, актриса есть. Дина Мерилл могла бы сыграть эту роль.

– Я имел в виду совсем не то, Элиз. Я хотел сказать, что никогда еще не чувствовал себя так, как сейчас. Я влюблен в тебя.

Элиз опустила голову, чтобы спрятать яркий румянец, вызванный его словами. Все это смешно! Он талантлив, сценарий хорош, но все остальное просто чепуха.

– Ты меня не знаешь, – произнесла она так же спокойно, как и он. – У нас был только один день.

– Я знал тебя всю свою жизнь. И всю свою жизнь любил тебя. – Он тронул ее за руку, в которой она держала вилку, но, заметив выражение ее лица, быстро отдернул руку.

Она подумала, что с ее стороны это было бы надувательством. Он был введен в заблуждение. «Слава Богу, что я не пью, а то бы, не ровен час, оказалась с ним в постели, а уж тогда до настоящей беды было бы недалеко». У нее задрожали губы.

Не успела она прийти в себя, как он спросил:

– Элиз, смогу ли я увидеть тебя вновь? Я должен видеть тебя. Мы могли бы просто поговорить. О сценарии или о твоей карьере. Или о моей карьере, если о ней вообще можно говорить. Я хочу сделать тебя счастливее, чем ты когда-либо была.

И тут она вспомнила. Это было как раз то, что он сказал тогда в гостинице «Карлайл».

– Лэрри, ради всего святого, я не знаю, я не знаю. – Она подумала, что не должна сдаваться. «Он вдвое младше меня. Это ребенок. Он либо умело играет, либо просто не знает, чего хочет. Я-то все это знаю по опыту». – Лэрри, разреши мне сначала принять решение относительно моего участия в твоей пьесе. Дай мне возможность начать. – Мускулы на его лице напряглись. «О Боже, я, наверное, обидела его», – подумала она. – Я в таком замешательстве. Пожалуйста, оставь меня. У меня в жизни сейчас все вверх тормашками.

Она достала свою записную книжку и одновременно вытащила чек. Лэрри протянул руку и отнял у нее чек.

– За обед плачу я, неужели ты не помнишь? Я попросил тебя пообедать со мной. И я ценю твой совет по поводу сценария.

Она поднялась и протянула ему руку. Он долго держал ее в своей руке, пока они смотрели друг на друга.

– Прекрасно, – сказала она. – Мне бы хотелось увидеть переделанный сценарий. – Она импульсивно нагнулась вперед, поцеловала его в одну щеку, потом повернулась и быстро направилась к выходу.

– Я буду ждать твоего звонка, – услышала она за спиной его голос, переступила порог и оказалась на ослепительном солнце. Она надела солнцезащитные очки, благодаря их за то, что они прячут от людей ее полные слез глаза.

* * *

В ту ночь Элиз, впервые за много недель, прекрасно спала. На следующее утро, поднимаясь в лифте в свой офис, она положила свои темные очки в сумочку, быстро посмотрела на себя в зеркало и удивилась, увидя в нем счастливое, светящееся радостью лицо вместо ожидаемого ею грустного и опухшего. Она приняла это за доброе знамение.

Войдя в офис, она была еще раз удивлена, найдя Анни и Бренду оживленно и радостно беседующими на диванчике. Первой, конечно, заговорила Бренда:

– Где ты пропадала, крошка? Срочное свидание? – у Бренды была необыкновенная способность вынюхивать правду. На этот раз, к счастью, она ничего не знала.

Разглядывая платье от Унгаро, Анни воскликнула:

– Какой чудесный наряд, Элиз. Клянусь, ты в нем выглядишь на двадцать лет моложе. А может быть, это из-за прически? Что ты сделала с волосами?

– Я создаю себе новую жизнь, – ответила беззаботно Элиз, садясь на стул, стоящий углом к дивану и скрестив свои длинные стройные ноги. Она переключила внимание на своих подруг.

– Думаю, я снова буду сниматься в фильме, может быть, даже буду его продюсером.

– Великолепно, – ответила Анни. – Это как раз то, что тебе нужно, Элиз. Сделай что-нибудь для себя.

– Молодчина, – сказала Бренда. – Ты собираешься сниматься в новом фильме или переснимать «Бульвар на закате солнца»?

Элиз засмеялась.

– Да, у меня есть новый сценарий. Но, прежде чем взяться за него, мне нужно разобраться с другим незавершенным делом. Позвольте мне узнать: что вы тут замышляете? Бренда, ты похожа на кошку, которая только что съела канарейку.

– Пусть это будет крыса, – ответила Бренда. – Дело вот в чем: Морти не сдержал данного им обещания. Он не собирается выдавать мне второй чек. Поэтому я все вычисляю, что же является самым лучшим на свете после денег? Думаю, что отмщение. Давайте отдадим его на откуп налоговой службе. Я готова. Я вылью на него целый ушат грязи. Уж я смогу ему нагадить.

Она взяла из конфетницы, которую Элиз теперь всегда держала наполненной на столике для кофе, пригоршню мармеладного пата и закинула его в рот.

– А что по этому поводу думаете вы? Элиз без колебаний сказала:

– Я думаю, ты должна это сделать. Если ты действительно уверена, что не получишь этих денег, брось его на съедение львам. Может быть, тогда он что-нибудь поймет. – Она откинулась на спинку стула, тряхнула головой и произнесла:

– Ну и ублюдок!

– Диана предлагает нанять специалиста по налогам для того, чтобы он помог мне разобраться в наших с Морти совместных доходах и определить, как это может сказаться на мне. Диана предполагает, что меня не тронут, если я сама сдам его налоговой службе.

Прежде чем Бренда продолжила, в разговор вступила Элиз:

– А почему бы тебе не привлечь к этому делу моего адвоката, специалиста по налогам? Он очень хороший специалист, Бренда.

Бренда была счастлива. Элиз предложила свою помощь раньше, чем она попросила об этом.

– Да, Элиз, пожалуйста. И чем скорее, тем лучше.

Анни наблюдала за Брендой. Она потеряла миллион долларов и может смеяться. Почему она так не может? Сегодня утром звонил Аарон, чтобы сказать, что произошел «небольшой сбой» и он не сможет возместить ущерб до конца года. А между тем Анни должна была заплатить за обучение Сильви в этой четверти. Плата за следующую четверть должна быть внесена до конца года. Аарон был строг с ней. Он называл ее ворчуньей. Она пригрозила, что подаст на него в суд или пойдет к Джилу Гриффину. Он же предостерег ее не делать этого.

– Анни, ты где? С нами? – спросила Бренда, чувствуя, что мысли Анни витают где-то очень далеко.

– Да, конечно. – Она кивнула и произнесла с передразнивающим бруклинским акцентом, как бы за всех: – У нас все в порядке или как?

И они рассмеялись, все трое, как если бы они были сестрами.

* * *

Билл вышел из лифта на сороковом этаже административного здания Уэйда Ван Гельдера и почувствовал, что храбрость его куда-то улетучилась.

Направляясь в сторону сияющей чистотой конторки администратора на другом конце большой, покрытой коврами комнаты, он вспоминал, зачем он здесь.

Прошлой ночью, лежа рядом с Феб и прислушиваясь к ее дыханию, он вдруг понял, что его будущему с Феб грозит серьезная опасность, если он не предпримет каких-либо шагов. Единственным человеком, стоящим на его пути, был дядя Феб, Уэйд, «спикер» семьи Ван Гельдеров и попечитель их огромного треста.

Утром Билл первым делом позвонил, чтобы договориться о встрече и был немало удивлен тем, как скоро его приняли.

– Спасибо за то, что принял меня сразу, Уэйд, – сказал Билл, усаживаясь в кожаное кресло, стоящее у стола из красного дерева, отделанного кожей. Он посмотрел поверх головы Уэйда, заметив на стене коллекцию старинных кремневых ружей.

– Я предполагал, что скоро услышу о тебе, – ответил Уэйд.

– Думаю, у нас есть кое-какие общие заботы, – несколько поспешно произнес Билл, – поэтому я решил, что будет лучше прийти и все выложить. Меня не покидает чувство, что нас связывают общие проблемы.

Уэйд посмотрел на свои руки, скрещенные на круглом животе, потом на Билла.

– Я не думаю, что это так. Мои тревоги касаются благополучия Феб. Честно говоря, то, что Феб увеличила потребление наркотиков, а также ее, мягко говоря, творческий застой каким-то образом совпали с началом ее связи с тобой. Руки Уэйда пытались подровнять стопку промокательной бумаги, которая и без того находилась в безупречном порядке. – И это совпадение, как ты понимаешь, приводит к очень неблагоприятному заключению о том, что ты не тот мужчина, который нужен Феб.

Он откинулся назад в своем вращающемся кресле. Билл был готов к такому повороту событий.

– Сказать по правде, меня все больше начинает волновать то, что Феб принимает наркотики. Я настолько встревожен, что наконец заручился ее согласием проконсультироваться с очень известным психиатром. Я не сомневаюсь, что с помощью доктора Розен Феб удастся постепенно прекратить употреблять наркотики. – Билл опустил глаза. Втайне он боялся, что наркотики связаны с их сексуальными проблемами более, чем он придавал тому значения. – Больно смотреть на это. – Он поднял глаза и, улыбнувшись, сказал: – Но теперь, когда Феб согласилась на лечение, я настроен гораздо оптимистичнее. Это только начало.

Уэйд разжал большие пальцы своих стиснутых рук. Билл видел, что начинает производить на него впечатление.

– А ты видел обзорную статью Джона Розена в «Таймс» о выставке Феб? – продолжал Билл, стараясь не упустить свой шанс, пока перевес на его стороне. – Розен пишет, что искусство Феб питает того, кто лишен эмоций. Уэйд, – Билл засмеялся сдавленным смехом, – может быть, это не то, что мы называем искусством, но у Розена большое влияние и наметанный глаз.

Уэйд долго молчал. Билл не показывал, что беспокоится, но ощущал беспокойство по влажности в подмышках. Он думал, что от этой встречи зависит очень многое и, самое главное, судьба Феб. «Я не могу позволить им разлучить ее со мной».

– Билл, – произнес Уэйд, хмуря лоб, – тут есть еще один момент. Ты, должно быть, знаешь, что Ван Гельдеры дружны с Эллиотами уже не одно поколение. Нас связывает дело, мы общались, женились друг на друге. Поэтому мы более чем встревожены тем, как Элиз отнесется к разводу.

Билл почувствовал, как глаза Уэйда буравят его, и понял, что в действительности тревожит Уэйда.

– Я преклоняюсь перед Элиз, уважаю ее и по-своему люблю ее. Я уверяю тебя, что ни в коей мере не обижу ее. Я не беру с нее ни цента на организацию развода. Все мое имущество составляют коллекции японского фарфора имари и монет. – Бросив взгляд на старинные ружья Уэйда, он продолжал: – А также моя коллекция мушкетов и, конечно, средневекового итальянского оружия. Я попросил Элиз продать его для меня по своему усмотрению и выслать мне сумму, оставшуюся после вычета комиссионных. Она согласилась. Я никогда не пытался что-то выгадать в нашем браке. – От серьезности ситуации у него нахмурились брови. – В конце концов, я ведь джентльмен. – Уэйд широко улыбнулся. – И я уверен, мне не нужно говорить тебе, что я имею довольно значительные доходы. Что ни говори, – Билл скрестил ноги, – а я ведь являюсь партнером компании «Кромвель Рид».

– Билл, мне кажется, что ты на правильном пути. – Уэйд дотянулся до увлажнителя на своем столе и включил его. Предлагая Биллу сигару, он продолжил: – Если ты можешь заверить меня, что Элиз не пройдет через унижение уплаты расходов на организацию развода и готов подписать предварительный брачный контракт, я не вижу дальнейших препятствий для вашей с Феб совместной жизни.

Уэйд отрезал щипцами концы двух сигар, передал одну Биллу и зажег свою. Медленно затянувшись несколько раз, он сказал:

– Добро пожаловать в нашу семью, Билл.

Билл выпустил большое кольцо дыма и подумал, что в жизни еще не курил лучшей сигары.

 

13

ВИЗИТ

То, что Аарон растратил деньги опекунского фонда Сильви, имело, по крайней мере, один положительный момент: Анни была в гневе, и она знала, что этот гнев был источником энергии. Энергии, которая могла помочь ей сделать то, что она должна была сегодня сделать. Сегодня она собиралась увидеться с Джилом Гриффином, а потом позавтракать с Джерри Лоэстом и выяснить у него, как обстоят финансовые дела агентства. Она должна была узнать, на что ей можно рассчитывать.

Она осознавала, что это становится навязчивой идеей, но не могла думать ни о чем другом, кроме как о своем визите к Джилу Гриффину. Уставясь в пространство, она медленно жевала свой завтрак. Вдруг до нее дошло, что она даже не знает, что ест. Ей пришлось посмотреть в тарелку, стоящую перед ней, для того чтобы вспомнить, что же это все-таки было, клубника? О, да. И йогурт. Боже, она совершенно потеряла связь с реальностью!

Ей, вероятно, следовало рассказать Элиз о том, что сделал Аарон с фондом Сильви, но она просто не смогла признаться в этом. Бренда уже презирала его; она не смогла рассказать об этом Элиз еще и потому, что в их кругу не было принято стирать свое грязное белье на публике. Все они предстали бы в самом невыгодном свете: она как жертва, Аарон как простофиля, Джил как обманщик и проходимец. Нет, она попытается сама все уладить.

Готовясь к выезду в город, Анни чувствовала несвойственную ей усталость. Она была благодарна Хадсону за предоставленные им услуги шофера и лимузин, в котором могла бы укрыться от неприятностей до той минуты, пока не будет вынуждена встретиться лицом к лицу с олицетворением этих неприятностей в образе Джила Гриффина. Внезапно она вспомнила, что не может позволить себе воспользоваться услугами Хадсона, иначе во сколько же ей обойдется сегодняшняя поездка в город?

Войдя в здание Объединенных фондов, Анни обнаружила, что ее фамилия есть в списке ожидаемых посетителей, но ей пришлось прождать почти полчаса, чтобы увидеть Джила. Она нервничала, а из-за кондиционера ее и вовсе бросало в дрожь. «К чему этот кондиционер в ноябре?» И решила, что он, вероятно, существует потому, что в это время года нельзя открыть окна.

«Сколько энергии расходуется попусту», – подумала она. Она полистала свежий номер «Бизнес Уик», не придавая значения тому, что читает. Могла ли ее сейчас волновать проблема прорыва в технологии производства микропроцессоров?

Наконец портье одарил ее скупой улыбкой: «Мистер Гриффин желает вас видеть. Миссис Роджерс проводит вас к нему».

Появилась пожилая женщина и повела ее по безлюдному коридору, покрытому синей дорожкой.

Анни впервые была в офисе Джила, и ее поразили размеры помещения.

Южная и восточная стороны офиса состояли из зеркальных стен, отсюда же открывался захватывающий вид на Манхэттенскую бухту. Она заставила себя оторваться от этой живописной картины и посмотрела на человека, который встал, чтобы поприветствовать ее. Она ждала какой-либо светской фразы, что-то вроде: «Ну как идут дела?», что могло бы помочь разговору между ними, но Джил и не подумал это сделать.

– У тебя, как я понимаю, возникла какая-то проблема, – сказал он, даже не дожидаясь, пока она сядет. Он внимательно рассматривал ее. И она пожалела, что не надела что-нибудь более деловое, а не это простое черное платье от Кэлвина Клайна. Он смотрел на нее так, как если бы она была в купальном костюме. Он щурил глаза и скупо улыбался.

– Да, Джил, и я очень расстроена, – начала Анни. Она говорила медленно и спокойно. – Ты знаешь, что я и Аарон учредили опекунский фонд для Сильви. Это было почти двенадцать лет тому назад. Для Сильви этот фонд значит очень много: Без него ей будет трудно рассчитывать на сносное существование.

– Да, я помню, – ответил он. Его ледяные бледно-голубые глаза холодно смотрели на Анни. Затем он перевел свой взгляд и стал осматривать комнату.

– И этот фонд Аарон, не без твоей помощи, растратил и аннулировал.

Джил выслушал это обвинение, не шелохнувшись. Анни ждала его реакции, но ее не последовало. Не было вообще никакой реакции. Они сидели в большой комнате и молчали. Анни решила, что больше не заговорит первой, подождет, когда он что-нибудь скажет. Она была смущена, хотя и знала, что ей не следует смущаться. А он просто сидел, уставясь на нее, и не проявлял никаких признаков волнения. Она чувствовала, как в ней нарастает гнев.

Анни не могла предположить, что он поведет себя так холодно и бесстрастно. Вдруг она вспомнила письмо Синтии, и гнев заставил ее заговорить.

– Ты не имел юридического права позволить Аарону распоряжаться этим счетом. Для этого требовалось мое согласие, а я его не давала и никогда бы не дала. – Голос Анни стал набирать силу, и Джил жестом попросил ее остановиться. Теперь он хотел говорить. Ну уж нет! Не тут-то было! – Не прерывай меня, Джил, и не пытайся меня успокоить. Я разгневана и не остановлюсь, пока не закончу. Я считаю, что по закону ты несешь ответственность за потерю этих денег, а значит, их нужно вернуть каким-то образом. Если их не вернут, я заставлю вас уплатить издержки.

Джил одарил ее презрительной улыбкой.

– Кого ты собираешься заставить это сделать? Аарона? Ведь именно он растратил деньги фонда. Полагаю, что он уже достаточно взрослый, чтобы отвечать по закону.

Она почувствовала, как внутри у нее все перевернулось.

– Я подам на тебя в суд.

– Все понапрасну, ты проиграешь. Я скажу, что он меня обманул. Что он уверил меня в том, что действует с твоего согласия, а я поверил ему. В конце концов, мы ведь с ним старые друзья. Я доверял ему. И я не первый, кого он обманул. Он обманул и тебя.

Анни показалось, что он смотрит на нее с вожделением, а может, это плод ее воображения? Так или иначе, но он был мерзок и достоин презрения. И если он солжет в суде, ему, скорее всего, поверят. Но она попробует еще, в последний раз. Она крепко сжала руки, надеясь, что это успокоит ее, и произнесла:

– Джил, то, что ты сделал, противозаконно. Что ты думаешь?..

Она не закончила фразу и отвернулась. Она не могла продолжать, не могла смотреть на это бесстрастное лицо хищника. Стюарт был прав, когда говорил, что в нем нет ничего человеческого.

– Я просто облегчил своему коллеге осуществление деловой операции. – Джил говорил подчеркнуто вежливо, словно издеваясь над Анни. – Это довольно-таки частая практика в бизнесе. Аарон является президентом собственной фирмы. И он не является несовершеннолетним или несведущим в этих делах.

– Возраст и компетентность Аарона тут ни при чем! Для того чтобы аннулировать или продать акции этого фонда, нужны были две подписи, Джил. Боже, неужели все это ничего не значит? Зачем тогда придумывать законы, если они ничего не значат? Каким делом занимаешься ты?

Джил закрыл глаза и вздохнул.

– Итак, что же вы от меня хотите, миссис Парадиз? Вернуть вам деньги, которые пустил по ветру ваш муж? Значит ли это, что я должен выложить их из своего собственного кармана?

На мгновение Анни растерялась. Она вспомнила, что ей говорил о Джиле Стюарт: ему необходимо заставлять людей страдать. Она заставила себя заговорить спокойно.

– Да, Джил. Это как раз то, что тебе следует сделать. Верни деньги, не благотворительности ради и не потому, что Сильви нуждается в них, а потому, что ты в безнадежном положении. Возмести мне убытки, Джил.

Джил посмотрел на нее как на сумасшедшую.

– Хорошая шутка, Анни. Умная. А теперь давай спустимся на землю, и побыстрее, пожалуйста. – Он посмотрел на часы. – Через десять минут у меня назначена игра в сквош.

Анни не хотелось, чтобы Джил заметил, как он обидел ее. Она не собиралась торопиться. «Я пришла сюда для того, чтобы что-то сказать, и я скажу это что-то», – думала она. Анни глубоко вздохнула.

– Джил, я устроила Сильви туда, где ей хорошо. Это стоит денег. Больших денег. Для этого и был создан ее фонд. И если ты думаешь, что я это так оставлю, ты действительно сошел с ума.

Она встала и обнаружила, что у нее трясутся ноги. Джил холодно посмотрел на нее.

– Делай то, что ты считаешь нужным… и ты увидишь, что из этого получится. – Он встал и растворил двери с помощью пульта дистанционного управления.

Анни повернулась, чтобы уйти. Если она и хотела что-либо добавить, то было уже слишком поздно. Вошла Нэнси Роджерс. Да, у Джила был крепкий тыл. Анни понимала, что миссис Роджерс стоит за своего шефа горой. Они и порознь были достаточно гнусными, но вместе представляли такую стену, которую Анни разрушить было не по силам. Ей хотелось подойти к его столу, взять пресс-папье, и ударить им Джила по голове. Вместо этого она вышла, не произнеся больше ни слова.

В машине, которую вел Хадсон, гнев прошел, и она заплакала. Они были слишком могущественны для нее. Если бы даже она попыталась подать на них в суд, они бы привлекли своих адвокатов и выиграли дело. Могла ли она втоптать имя Аарона в такую грязь? Это им обоим дорого бы обошлось, а у нее нет денег. Денег, которые Аарон клятвенно обещал вернуть. Но когда он вернет их? И каким образом? Что ей делать? Очень скоро за пребывание Сильви в школе нужно будет заплатить. Доктор Геншер пообещала дать ей небольшую отсрочку, но Анни не знала, сколько времени ей понадобится, чтобы достать деньги.

* * *

Миссис Роджерс, держа наготове свою записную книжку, провожала Джила по коридору к выходу. Джил торопился на матч по сквошу. По тому, как отрывисто он говорил, миссис Роджерс поняла, что он зол.

– Отмените обед с Джилхули, – сказал он. – И не назначайте его вновь. Мы позвоним ему как-нибудь на следующей неделе. Не забудьте к моему возвращению положить мне на подпись документы наших партнеров из «Митцуи».

– Хорошо, мистер Гриффин.

– И позвоните Гибсону из отдела маркетинга. Мне нужен обзор нашей рекламной программы. Я просмотрел один из наших рекламных роликов прошлой ночью и считаю, что его нужно переделать.

– Хорошо, сэр, – произнесла она, чувствуя симпатию к Гибсону.

– Очевидно, для снятия рекламных роликов следует привлечь в Объединенные фонды новое рекламное агентство. Никаких встреч с представителем компании «Парадиз – Лоэст». И скажите ему, что это я так распорядился.

* * *

Анни скользнула в кабинку и села напротив Джерри Ло-эста. Магазин сладостей Пита на пересечении Лексингтон-авеню и Восемьдесят третьей улицы совсем не изменился с тех пор, как бабушка Анни приводила ее сюда тридцать лет тому назад. Так и казалось, что сейчас Арчи и Вероника взберутся на металлические стулья и закажут вишневую «Коку». После встречи с Джилом это было как раз то место, где можно было посидеть в безопасности и успокоиться.

Она посмотрела на Джерри. С ним она также чувствовала себя в безопасности. Хотя выглядел он не очень здорово. «Я, наверное, выгляжу так же», – подумала она и улыбнулась Джерри.

– Спасибо за то, что отклонился от своего маршрута, чтобы встретиться со мной, Джерри. – Джерри и его жена Юнис жили в Джерси, а офисы компании «Парадиз – ЛОэст» находились на Двадцать третьей улице.

– Рад видеть тебя, Анни. Не очень-то часто мы теперь встречаемся.

– Как Юнис? В последнее время Аарон мне почти ничего не рассказывает. Мы довольно давно с ним не беседовали.

– Мы с ним тоже не часто беседуем, – ответил Джерри, печально улыбаясь.

– Вероятно, это сказывается на вашем деле.

– Если послушать Аарона, то на работу это влияет не более, чем когда-либо.

Анни облокотилась на спинку стула. Подошла официантка, и она заказала себе бутерброд с листьями салата и помидором и стакан лимонада. Джерри ничего не заказал.

– Кстати, Крис преуспевает. Он у тебя молодчина. Он заменяет мне сына, которого мне всегда не хватало, – произнес Джерри, улыбнувшись.

Анни кивнула. У Джерри с Юнис были дочери-близнецы. Она всегда подозревала, что Джерри хотел иметь сына.

– Джерри, я хочу знать, как у вас идут дела. Мне очень неловко спрашивать об этом тебя, но мне не хочется вовлекать в свои проблемы Криса, а от Аарона я не могу получить прямого ответа.

– Дела идут в гору, но и расходы растут. Аарону удалось хорошо заработать, но позже мы много потеряли, – сказал Джерри и замолчал. Потом он посмотрел на стол и снова на Анни. – Я чувствую себя так, как будто работаю у Аарона из милости. Мое партнерство с Аароном распалось. Мы с ним почти не разговариваем. – Анни видела, как расстроен Джерри. – Думаю, что он просто пытается избавиться от меня. И ему удастся это сделать с помощью денег.

– Это, скорее всего, лишь прессинг, Джерри. Я не верю, что Аарон может предать тебя. Нет, Джерри, ты нужен Аарону.

Джерри покачал головой.

– Больше не нужен. Он изменился. Теперь ты знаешь, что ты не единственная, кого предал Аарон.

 

14

ШАГ ЗА ШАГОМ

Наутро Анни проснулась рано, полная сил. После хорошего сна все казалось не таким уж мрачным. Прямо в пижаме она вскочила на велотренажер, затем в течение двадцати минут занималась аэробикой. Она чувствовала себя сильной, и эту силу ей придавал гнев. Сегодня она должна была посетить господина де Лос Сантоса в Комиссии по контролю за инвестициями. Собираясь переодеться, она зажгла свет, обнаруживший великолепно подобранный гардероб простой и элегантной одежды, в основном черного цвета, цвета слоновой кости и бежевого. В эту гамму вкрапливался розовый цвет ее летней хлопчатобумажной и шелковой одежды.

Что ей надеть в Комиссию по контролю за инвестициями? Анни вспомнила, как ей было неловко в своем простом маленьком черном платье под взглядами Джила, и с каким вожделением он на нее смотрел. Она подумала, что ей следует выглядеть по-деловому. Ведь это старое бюрократическое заведение. Скорее всего, там будет душно. Они занимаются финансовыми проблемами, законами и правопорядками, и ей хотелось, чтобы ее восприняли всерьез. Ей нужно выглядеть не очень молодой и консервативной.

Она остановилась на стареньком классическом твидовом костюме от Шанель, бежевом с черным, единственном костюме от Шанель в ее гардеробе. Подобрав к нему шелковую бежевую блузку и бежевые с черным лодочки от Шанель, она подумала, не надеть ли ей черную шляпку с вуалькой-паутинкой, которую она надевала на похороны Синтии.

В лимузине по пути к Федерал-Плаза Анни обдумывала, что скажет. Она надеялась, что не растеряется, как в офисе Джила. «Надеюсь, он не какой-нибудь тупой бюрократ или коррумпированный ублюдок. Думаю, мы найдем с ним общий язык».

В здании на Федерал-Плаза оказалось не так просто найти нужного ей человека. Просторные холлы и современные офисы сменились лабиринтами маленьких коридоров и крошечными старомодными офисами подвального этажа с дверями из матированного стекла. В одном из таких офисов она наконец нашла Мигеля де Лос Сантоса.

Сердце ее екнуло при виде плакатов и лозунгов левого толка семидесятых годов, которые, неизвестно почему, до сих пор здесь висели. Но сам адвокат производил впечатление живого и довольно современного парня, поэтому она воздержалась от скоропалительных выводов. Он был высок, с черными волосами, как у Аарона, и оливковой кожей, с большими глубоко посаженными глазами на длинном и худом лице. К приходу Анни Мигель де Лос Сантос уже осушил пару стаканов виски. Он встал, рассматривая ее с головы до ног. На мгновение ей показалось, что что-то вспыхнуло и погасло в его глазах. Первой ее мыслью было то, что она чересчур разодета. Должно быть, это шляпа. И она пожалела, что надела ее.

– Я Мигель де Лос Сантос.

– Анни Парадиз. Означает ли Мигель де Лос Сантос «святой Михаил»?

– Если переводить очень приблизительно, – ответил он. – Итак, вы пришли поговорить о Джиле Гриффине.

– Да, вы его знаете?

– Кто же его не знает? – Мигель пожал плечами. – Конечно, я не знаком с ним лично, если вы это имели в виду. Полагаю, что вы знакомы с ним лично?

– Да. Это ужасный человек. – Анни опустила глаза и закусила губу. Разговор еще только начался, а она уже выдала себя чрезмерной эмоциональностью.

– Это и понятно. Не будь он таким жестоким, он никогда бы не стал тем, кто он есть сейчас, и не преуспел бы так быстро.

Голос господина де Лос Сантоса звучал снисходительно. Анни подумала: «Еще один сильный мира сего объясняет прописные истины глупой женщине. Если он такой умный, что же его офис находится ниже преисподней?»

– Господин де Лос Сантос, мы с его женой были подругами. Вам, вероятно, известно, что несколько месяцев назад она покончила жизнь самоубийством. Она написала мне письмо, в котором рассказала об ужасных поступках, которые совершил ее муж, о том, как он завладел их семейной компанией, выбросив на улицу ее отца и брата.

Анни развернула письмо и протянула его де Лос Сантосу.

Пока он изучал его, Анни рассматривала внешность этого незнакомца, которому собиралась довериться. Одет он был в дешевый мятый костюм с обтрепанными манжетами, на воротничке рубашки не было пуговицы, но он был хорошо сложен, привлекателен, коротко остриженные волнистые черные волосы были с небольшой сединой, темные брови красивой формы с глубокой морщиной на переносице. Полные губы казались уже от выражения сосредоточенности на его лице. Напряженный взгляд и особая форма скул придавали его лицу сильное и энергичное выражение.

На мгновение она задумалась, сколько ему могло быть лет. Вероятно, моложе ее, но не намного. И гораздо интереснее, чем она могла предположить. Анни прервала свой анализ, как только он оторвался от чтения письма с выражением озадаченности в глазах.

– Миссис Парадиз, нет сомнения в том, что содержание этого документа ужасно. Боюсь, однако, что в нем нет ничего такого, что могло бы быть рассмотрено как улики.

– Я понимаю, что это так, но разве из письма не следует, что Джил должен был совершить что-то незаконное для достижения этих результатов? Синтия пишет, что он манипулировал всеми акциями их семьи и при этом никогда не проигрывал. Не значит ли это, что если бы кто-либо действительно взялся тщательно проверить его деятельность, то он мог бы найти кое-какие улики?

Анни подалась вперед на своем стуле. Мигель поднял брови, когда она произнесла слово «тщательно». Потом он громко вздохнул.

– А все-таки зачем вам нужно уличать Джила Гриффина, миссис Парадиз?

– Господин де Лос Сантос, я знала Синтию многие годы. Знала ее самые сокровенные мысли и могу свидетельствовать, что она была прекрасным человеком. Не получи я после ее смерти это письмо, я, вероятнее всего, оставила бы все, как есть, но теперь я считаю это несправедливым. – Анни замолчала. – Он ужасный, бесчувственный человек, и было бы несправедливо, если бы эта жестокость сошла ему с рук.

– Я согласен с вами, но нужны настоящие доказательства его преступной деятельности. Нужно, как говорится, найти уличающие его документы. – И он протянул ей сложенное письмо.

Анни взяла его и закрыла глаза. Теперь была ее очередь вздохнуть. Она не могла рассказать этому человеку о торговле акциями, которой занимался Аарон. Какой бы противозаконной ни была эта торговля, она не могла упечь Аарона в тюрьму. «Мне нужно раздобыть побольше сведений. Больше уличающих доказательств».

Мигель присматривался к Анни. Ему нравилось ее лицо. Оно было интеллигентное, с красивыми чертами и здоровой кожей, глаза наполнены мыслью. Ее наряд и бижутерия, однако, указывали на то, что их пути-дорожки расходятся. Он посмотрел на ее костюм. Костюм хорош. А вот шляпка смешна. Неужели она играет роль веселой вдовушки? Или она замужем? Э, Мигель, забудь об этом. Весь ее облик буквально кричит о деньгах. Мигель возмущался тем, что деньги могли создать глубокую пропасть между мужчиной и женщиной, но он был реалистом. На его лице появилась гримаса сожаления, и она заметила это, как только подняла на него глаза. Он увидел, что она покраснела.

– Извините, – быстро произнес он, – я думал о другом. Анни вновь покраснела от этого откровенного признания отсутствия у него интереса к ней, но на сей раз Мигель понял ее превратно. Он подумал, что ее тронули его извинения. «Быть может, она не привыкла к такому в своем обществе, – подумал он с симпатией. – И как она при этом привлекательна!»

– Я бы могла оставить письмо, – произнесла неуверенно Анни. – Может быть, позже вы еще раз прочитаете его. Если оно вас интересует, конечно.

Мигель плохо представлял себе, что ему делать с этим посмертным письмом бедной Синтии, но он не мог еще раз обидеть эту женщину. Может быть, она сможет предложить ему нечто большее. Ему не хотелось, чтобы их знакомство на этом закончилось.

– Да, конечно, оставьте его. Может быть, я что-то просмотрел. – Он улыбнулся ей, но она не поняла, означало ли это, что их разговор окончен.

Она встала, чтобы уйти, и он поднялся проводить ее.

– Я покажу вам короткий путь, – сказал он.

«Он не чает избавиться от меня», – подумала Анни. Она старалась не показать своего разочарования, когда он подвел ее к лифту. Следуя за ним, она невольно разглядывала его стройную, почти тощую фигуру, длинные ноги. Со спины он выглядел отлично даже в своем дешевом костюме. Кто он? Испанец? Пуэрториканец? Анни не могла определить. Они подошли к лифту. «Что ж, я старалась», – подумала она про себя.

– Позвоните мне на следующей неделе, обсудим новую информацию, если она у вас будет, – сказал он. Анни кивнула. – А если вы еще чего-нибудь надумаете, то позвоните раньше, – добавил он, собираясь уйти.

– То же самое я собираюсь сказать вам, – улыбнулась Анни. – До свидания.

– До свидания, миссис Парадиз.

Возвращаясь в свой офис, Мигель качал головой. «Это самая неопределенная просьба, с которой ко мне когда-либо обращались», – размышлял он. Он сел за свой стол, достал очки и стал тереть глаза. «Позвоните мне на следующей неделе». Слова эти вылетели раньше, чем он успел подумать. «А она согласилась», – вспомнил он.

Когда он вновь открыл глаза, то увидел перед собой письмо Синтии. «Хорошо, я перечитаю его заново», – решил он, надевая очки. В конце концов, его принесла со вкусом одетая женщина, которая проделала весь этот длинный путь для того, чтобы оказаться в этом грязном офисе.

Мигель перечитал письмо. Это было письмо потерявшей веру и упавшей духом женщины, прямой и порядочной до последних дней, желающей снять камень с сердца и рассказать правду о муже, разрушившем ее жизнь. «Ну и ублюдок, – думал он со злостью. – И как только люди позволяют ему уйти от ответственности? Боже, как бы мне хотелось уличить его в чем-либо».

Уже не в первый раз Мигель переключал все свое внимание на персону Джила Гриффина. Прочитав письмо в третий раз, его осенила идея. Он подошел к ящику с документами и вытащил подшивку со старыми номерами «Уолл-стрит Джорнэл». Может, здесь он сможет найти то, что ему нужно.

 

15

МИГЕЛЬ

Мигель де Лос Сантос сидел за своими обшарпанным, в царапинах, столом в подвальном помещении офиса Комиссии по контролю за инвестициями в здании на Федерал-Плаза. Он пробегал глазами «Уолл-стрит Джорнэл», как делал это каждое утро, но не для того, чтобы обнаружить там что-то особенно интересное. Он вылавливал больших игроков, которые зачастую оказывались величайшими проходимцами.

Их было очень много, этих плутов. На расшатанном радиаторе ожидали своей очереди распечатки с ЭВМ, содержащие информацию о всех нарушениях в сфере торговли, о тысячах предпринимателей, нарушивших установленные нормы торговли, связанных, в свою очередь, с другими предпринимателями, с теми, которые делали слишком большие деньги или, наоборот, сильно прогорели. На его столе, на старых зеленых ящиках с картотекой, а также сложенные штабелями на полу, лежали папки с делами тех, кого он называл «потенциальными преступниками». Тех, кого он пас очень давно, он называл «проверенными старичками».

Так много проходимцев, так мало времени. Мигель вздохнул: в действительности времени было достаточно.

Он занимался этим годами. Многих он арестовал, предъявил им суровые обвинения и даже осудил на несколько месяцев тюрьмы. Но настоящих, «железных» доказательств было так мало! И такие могущественные силы пытались выгородить их! И так мало можно было найти объяснений всей этой бюрократии, которой он занимался. Вот в чем состояла проблема.

Визит миссис Парадиз взволновал его. Он не был уверен, что было тому причиной: перспектива нанести удар Джилу Гриффину, или миссис Парадиз задела его за живое. Так или иначе, но он собирался увидеть ее вновь.

Мигель Карлос де Лос Сантос, эсквайр, откинулся в своем сломанном вертящемся кресле так, что его голова почти касалась задней стены его офиса. Он положил ноги на стол и уставился на противоположную стену, находящуюся всего в двух метрах от него. В последнее время его донимали глазные боли, и вчера он посетил окулиста. Он был неприятно удивлен, когда доктор прописал ему очки для чтения. Он понимал, что это результат его корпения над этими папками, но это неприятно задело его. Он не хотел стареть, а такие вещи напоминали ему о его возрасте. Он стареет, а успех так и не приходит.

Зазвонил телефон. Он поднял трубку. Звонила его жена. Вернее было бы сказать, бывшая жена. Милагрос была кубинкой, а не пуэрториканкой и, в отличие от Мигеля, стремилась ассимилироваться с местным населением, но при условии, что достигнет в жизни больших высот.

– Майк? – спросила она. Боже, как он хотел, чтобы она прекратила эту дерьмовую англоязычную болтовню и называла его Мигелем, но, к сожалению, ничего нельзя было изменить. «Уже десять лет, как ничего нельзя изменить», – напомнил он себе.

– Да? – наконец ответил он.

– Послушай, не смог бы ты сегодня вечером посидеть с мальчиками? Мы поздно заканчиваем, а мне нужно быть на работе.

– А что Кармен? – Кармен была помощницей по хозяйству.

– Она и так уже сидела с ними две ночи на этой неделе.

– Не кажется ли тебе, что отсутствовать дома две ночи в неделю достаточно? А мальчики должны чаще видеть мать, на попечении которой они находятся? – Он болезненно воспринимал то, что суд автоматически дал ей право временной опеки над сыновьями. «Она же, в конце концов, не пьяница и не обижает детей, – уговаривал он себя. – Просто она работник ломбарда».

– Майк, мне нужно работать, не так ли?

– Для тебя эта нудная федеральная служба важнее, чем мои мальчики?

– Наши мальчики. И оставим это. Ты приедешь или нет? Хватит читать мне нотации. Мне еще нужно сделать несколько звонков.

– Да, я приеду, но не раньше половины седьмого.

– Хорошо. – Она повесила трубку.

«Глупо было бы ожидать от нее слов благодарности, – подумал он. – Так же глупо ждать от нее слов приветствия. Они чужие друг другу, несмотря на почти десять лет супружества». Милли больше ценила вещи, чем людей: она хотела иметь дом в Теанеке, китайские ковры, автомобиль «мазда». Она гналась за Американской мечтой, и муж на низкооплачиваемой государственной службе и с его неуместным идеализмом был лишним.

Мигель так и не смог расстаться со своим идеализмом и со своей гордостью. Это стоило ему материального благополучия, признания, а с недавнего времени и жены с двумя детьми. В свои тридцать восемь лет он больше не ощущал себя мальчишкой, напротив, временами он думал, что мог бы стать взрослым. И сегодня был как раз такой день.

В этот день Мигель сделал то, что обещал себе сделать: он стал честным адвокатом, борющимся с мошенничеством и коррупцией. Как испаноговорящий, живущий в Америке, он поначалу был безумно благодарен той организации, которая предоставила ему рабочее место. Он восхищался белыми американцами и их упорядоченным миром. Однако со временем он пришел к пониманию того, что некоторые люди, рожденные богатыми и могущественными, используют данные им привилегии нечестно, говорят о законах и справедливости, а на самом деле нарушают эти законы и при этом уходят от справедливого наказания, выставляя дураками тех, кто действует по правилам. В Пуэрто-Рико есть дерево с темно-зелеными листьями. Когда дует ветер и переворачивает листья, то оказывается, что их тыльная сторона не зеленая, а белая. Это растение называется ягрумо. Пуэрториканцы, живущие в Нью-Йорке, называли лицемеров «ягрумос». И Мигель все еще ненавидел лицемеров и воров.

В своем убогом офисе он проделывал утомительную работу по скрупулезному отслеживанию финансовых воротил с Уолл-стрит. Он начал работать в Комиссии при администрации Картера, и на его счету тогда было несколько побед: дело компании «Мэпл Ойл» и дело Томаса Хардинга. За последние десять лет он довел до конца множество дел, расследовал сотни нарушений, обнаружил новые очаги коррупции и незаконных действий. Но все эти дела были прикрыты, так как каждый раз правонарушителям с большими деньгами и связями удавалось «дать на лапу» нужным людям, замести следы и в результате предстать невиновными перед лицом обвинения. Восемь лет правления администрации Рейгана были не самыми лучшими годами для расследования и разоблачения темных административных, финансовых и политических махинаций и наблюдения за соблюдением корпоративного закона. И тогда были громкие дела, такие, например, как дело Боэски или Милкида, но они были чужаками, и поэтому наказать их было легко. Уйти от правосудия удавалось только своим.

Вот и сегодняшний день принес известие еще об одной авантюре, такой же неуместной и неблагодарной для расследования, как и все остальные. Мигель посмотрел на фото жены и двух ребятишек. Они жили теперь в штате Нью-Джерси, далеко от Эль-Баррио; Мигель любил жизнь в семье, и поэтому ему очень их не хватало.

Они жили раздельно вот уже почти пять месяцев. Мигель снял дешевую студию, куда он возвращался после работы, где он ел из консервных банок и спал на матраце прямо на полу. Ему не нравилась такая жизнь, но он не сдавался. Для него это было лучше, чем выполнять приказы и распоряжения жены, которая называла его безумным и злым. Может быть, он и был таким, но в любом случае он был прав. Его забавляло то, что, будь он заурядным юристом, занимающимся расследованием несчастных случаев и исками о возмещении убытков в связи с этими случаями, у него также мог быть дом, семья, жена, которая не считала бы его умалишенным.

Мигель вновь вспомнил миссис Парадиз. Конечно, она отличалась от всех женщин, которых он знал. Но его привлекала не только ее внешность. Она казалась такой незащищенной и в то же время очень решительной. Мигель протянул руку к телефонному аппарату.

– Миссис Парадиз? – спросил он, когда на другом конце провода ответили. – Это Мигель де Лос Сантос из Комиссии по контролю за инвестициями. Мне бы хотелось поговорить с вами подробнее о Джиле Гриффине. Давайте позавтракаем вместе.

Когда свидание было назначено, он почувствовал, что нервничал, и когда просил ее о встрече, и когда она согласилась встретиться с ним. Он не мог обещать ей, что начнет и успешно завершит дело, но пообещать ей и себе предпринять какие-то шаги он мог.

Он остановил взгляд на фотографии сената США, которую повесил на стену своего офиса. Под ней он собственноручно написал: «Белые мужчины-миллионеры работают на Вас». Да, он был озлоблен, это несомненно. «Вам не победить, ребята, – подумал он. – Еще четыре месяца, и я накрою одного из этих ребят». Он опустил со стола ноги, превратившись из человека мысли в человека действия, подошел к висевшему на стене календарю и толстым красным фломастером очертил кругом намеченную дату.

Вернувшись к столу, он вздохнул, потянулся за папкой с одним из своих «проверенных старичков», достал ее и положил на шероховатую поверхность стола. «Может быть, на этот раз я смогу наконец прищучить одного из этих коррумпированных «своих».

Надев новые очки для чтения, он открыл досье, озаглавленное «Джилберт Гриффин – Объединенные фонды Дугласа Уит-тера».

 

16

ЛЕНЧ

Билл наблюдал за тем, как Джил вошел в ресторан банкиров и брокеров, проманеврировал, на манер политических деятелей, между занятыми людьми столиками, по пути пожимая кому-то руку и хлопая кого-то по плечу. Он направился к Биллу, сидящему в пользующейся большим спросом кабинке, зарезервированной на имя Джила.

– Что за сборище! – произнес Джил, делая вид, что ему не нравится оживление, вызванное его появлением.

Заказав напитки у стоящего наготове старшего официанта, Билл сразу же приступил к делу.

Ты слышал что-нибудь о том, что Морти Кушмана преследует налоговая полиция? – Джил кивнул. Боже, парень все знает. – Он позвонил мне и попросил дать ему рекомендацию. Подумать только! – Билл говорил пренебрежительно. Компания не хотела иметь дело с клиентами с подмоченной репутацией.

Джил пожал плечами и сказал:

– А ты когда-нибудь слышал, чтобы у таких скороспелых миллионеров, как Морти, не было проблем с налогами? Об этом скоро забудут. В любом случае, – он сделал глоток «Сан-Пеллегрино», – это нас не касается.

Билл вертел в руках стакан с мартини.

– Я знаю, что это не наша проблема. Просто, когда я слышу, что парни из Федеральной налоговой службы начинают подозревать в чем-то одного из руководителей компании, я делаю вывод, что очень скоро они и до нас доберутся. Мои партнеры занервничали. – Он сделал большой глоток вина. Он и сам чувствовал себя неуютно по этому поводу, но не хотел, чтобы Джил понял, что он струсил.

– Я слышал, что у тебя была встреча в Комиссии по контролю за инвестициями. Надеюсь, ничего серьезного, Джил. Имеет ли это отношение к делу Кушмана?

– Обычная координационная встреча. Ерунда. – Джил казался непроницаемым и очень уверенным в себе. – Послушай, – продолжил он, – насколько мне известно, эта трескотня в Федеральной налоговой службе не имеет никакого отношения к ценным бумагам. Это касается его развода. Это его личные налоги и личные проблемы.

Положив руку на плечо Билла, Джил улыбнулся.

– Я слышал, что она за ним охотится.

Билл мрачно усмехнулся. Он был приободрен, но обижен; Джил был не очень-то тактичен, зная о его, Билла, собственном разводе. Джилу также было известно о Феб, хотя Билл знал, что Джил никогда не смог бы понять женщину, подобную Феб.

– Кстати, мне пришлось забрать из рекламного агентства Аарона Парадиза заказ Объединенных фондов. У Аарона какие-то финансовые проблемы, в которые он хотел вовлечь меня. Он сыграл злую шутку с Анни, а я должен был за это отвечать. Мог ли я пойти на это?

Билл кивнул, все еще думая о Феб. Джил вернул его на землю, слегка коснувшись рукой его локтя и спросив:

– Знаешь, что может быть еще хуже, чем быть женатым на такой девке, как Бренда?

Билл отрицательно покачал головой.

– Развестись с ней, – сказал Джил и громко рассмеялся. Билл тоже засмеялся. Джил подозвал официанта. Повернувшись к Биллу, он произнес: – Кстати, я так голоден, что мог бы съесть целую корову.

– Итак, все в порядке? – спросил Билл.

– Будь уверен, – Джил посмотрел ему в глаза. – Ни одному алчному еврею не удастся провести меня.

* * *

Элиз сидела напротив Лэрри на банкетке в ресторане гостиницы «Алгонквин» и нервно вертела в руках стакан, который оставлял мокрые круги на белой скатерти. Его длинное, как у спаниэля, лицо улыбалось. Он был очень красив и чертовски молод. Сколько ему лет? Он называл год своего рождения, но она не запомнила. Господи, пусть ему будет хотя бы тридцать.

Ему не должно быть меньше тридцати. Ожидая, пока им принесут омлет, она сделала глоток водки с апельсиновым соком. Элиз предпочитала пить водку неразбавленной, но не хотела этим шокировать Лэрри.

Элиз была смущена и признавалась себе в том, что воспользовалась предлогом обсуждения сценария, чтобы пригласить Лэрри на ленч. И хотя переделанный сценарий был важным моментом их встречи, она проявляла одинаковый интерес как к Лэрри, так и к сценарию. Она думала о Лэрри дни и ночи напролет. Решение позвонить ему было принято в отчаянной борьбе с собой. Она надеялась, что первым позвонит он, что он склонит ее к связи с ним, хотя и не была уверена в том, что хочет этого после их последней встречи. Похоже, Лэрри смирился с ее решением. Она с горечью подумала, что он настоящий мужчина.

Была ли она одержима желанием? В ней боролось чувство благодарности за его благородство с сильным желанием, чтобы ее добивались. Это была борьба прежней и новой Элиз. Тогда, в отеле «Карлайл», когда они отдались своим чувствам, все было просто, она не испытывала раздвоенности, ей было просто хорошо. Сейчас же этому мешал его сценарий.

Элиз улыбнулась.

– Эта концовка больше соответствует действительности. – Она положила на стол текст сценария в голубом переплете.

Лэрри гордо улыбнулся в ответ.

– Неужели? Давай начистоту. Концовка предыдущего сценария была сентиментальной чушью, но у меня не хватило смелости написать все, как есть. Это ты дала мне на это согласие.

– Такой конец очень печален, но зато он правдив, – сказала Элиз, сделав очередной глоток, хотя ей хотелось выпить всю рюмку залпом и заказать еще двойную порцию. – В жизни не бывает счастливых концов.

– Ты в этом уверена? Я нет.

– Я тоже не верила, когда мне было столько лет, сколько сейчас тебе. Понимание приходит позже, когда жизнь тебя уже изрядно потрепала.

– Да, но она и формирует человека. Я имею в виду то, что все в любое время может измениться. Ты только подумай, что произошло в моей жизни! Встреча с тобой в гостинице «Карлайл», затем идея написать сценарий, и вот мы уже завтракаем вместе! Господи, никогда не знаешь, что может случиться! Может быть, завтра вся твоя жизнь станет совсем другой!

Она завидовала его энтузиазму и огорчалась, что не может разделить его.

– Да, она может и измениться, но не исключено, что в худшую сторону.

Он нахмурился.

– Не верю, что ты и в самом деле так цинична. За цинизмом обычно скрывается отчаяние.

Элиз не нравился ход их беседы и то, каким разочарованным и уставшим был тон ее голоса. И когда официант принес их омлеты, она резко сменила тему разговора.

– Лэрри, я приняла решение. – Она взяла с тарелки стебелек петрушки, помяла его между пальцев и положила назад в тарелку. – Оно касается нас обоих.

Радостная улыбка на его лице придала ей уверенность.

– Я хочу сыграть эту роль, и если это предполагает еще и постановку, то мне придется взять на себя еще и роль продюсера.

Она не была готова к внезапному выражению печали на лице Лэрри.

– Что случилось?

– Ничего, – произнес он, но взгляд его заметался по комнате, избегая взгляда Элиз.

– Ты говоришь неправду.

Лэрри опустил глаза вниз, держа руки на коленях. Не поднимая глаз, он произнес:

– Я думал, ты говоришь о своем личном решении, связанном со мной.

– Это и есть личное решение, касающееся тебя. Разве ты не хочешь, чтобы фильм сняли?

– Конечно, хочу, но это для меня не самое главное. Я могу ошибаться и даже показаться наивным, но думаю, что смогу снять фильм и без твоей помощи. – Теперь он смотрел прямо ей в глаза. – Я все время думаю о тебе. Я больше не могу жить без тебя.

Элиз покачала головой.

– Не нужно продолжать, Лэрри. Мы ведь уже обо всем договорились, поэтому прекрати эту никому не нужную лесть.

Лэрри откинулся назад, как будто его ударили по лицу. От резкого движения стакан Элиз опрокинулся, пролив водку на стол и ей на колени. Водка была настолько холодной, что Элиз задержала дыхание.

«Поделом мне, – подумала она. – Я это заслужила». Она быстро взяла себя в руки. Лэрри же все еще не мог оправиться, пытаясь побороть гнев, растерянность и тревогу.

– Боже мой, извини… – начал было он.

Промокая юбку салфетками, которые принес официант, Элиз сказала:

– Лэрри, извини. Я сказала обидные слова. Я не всегда так бесчувственна, просто я боюсь.

– Меня? – спросил он с сомнением.

– Нет, не тебя. Своих чувств. Ты должен понять меня. Я всегда страшилась дурной славы, и поэтому мне будет слишком больно оказаться предметом для чьей-то насмешки.

– Почему ты решила, что над тобой смеются? Неужели у меня такая дурная репутация? Я действительно еще не снял ни одного фильма, но зато я вполне приличный фотограф.

– Да, великолепный тридцатилетний фотограф.

– Двадцативосьмилетний, если точнее. Элиз опустила голову и произнесла:

– О Боже.

Она подняла глаза и увидела, как Лэрри постепенно осеняет догадка.

– Элиз, неужели во всем повинен мой возраст? Боже, неужели ты из-за этой ерунды хочешь отказаться от такой радости?

– Тебе легко говорить, – сказала она, но уже не так убедительно.

– Да и тебе легко так говорить, Элиз. Послушай, неужели ты позволишь пятидесятилетним идиотам, которые сами не прочь встречаться с одиннадцатилетними девчонками, если у них это выйдет, устанавливать нормы поведения в обществе?

– Нормы поведения уже установлены. И не только пятидесятилетними мужчинами. Но и женщинами. Такими, например, как моя мама.

– Да и, вероятно, как моя мама тоже. Но эти правила не на камне высечены. Все меняется, и мы меняемся.

Он перегнулся и взял ее руки в свои.

– Элиз, я был бы так горд возможностью быть с тобой. Мы бы прекрасно проводили время. И смогли бы сделать нашу работу.

Он замолчал.

– Боже, у тебя ледяные руки.

– Знал бы ты, что внутри меня.

– Как раз об этом я и толкую.

Элиз рассмеялась против своей воли. Наконец это пришло, и она молила Бога, чтобы в отеле «Алгонквин» оказался свободный номер.

– Официант, принесите, пожалуйста, счет, – позвала она.

* * *

Аарон с важным видом вошел в гостиную Рекламного клуба, помещавшегося в бывшем особняке Фиппса в парке Грамерси. С ним был Неистовый Морти, его звезда, триумф его рекламного бизнеса, с которым он носился как с писаной торбой, и восходящая звезда, его сын Крис. Аарону нравилось думать о Морти как о своем творении, и он ждал того же от других. Следуя за мэтром, Морти и Крисом к своему столику, он чувствовал на себе пристальные взгляды людей. Усевшись и заказав напитки, Аарон сказал:

– Морти, ты реализованная мечта специалиста по рекламе! Посмотри, как все на тебя смотрят.

– Чушь собачья, – произнес Морти, склонившись над меню. – Это они на тебя смотрят и тебе завидуют. – Отложив в сторону меню, он посмотрел на Аарона. – Ты – гений. Ты сделал нас обоих богатыми, ты сделал из меня идола. Я хорошо заплатил тебе, но ты оправдал каждый цент.

Аарона охватил прилив гордости, когда он заметил, как на него смотрит Крис.

Крис откинулся назад в своем кресле и погладил Аарона по спине: «Вот какой у меня папочка».

Осматривая бывший танцевальный зал особняка, Аарон подумал, что он был отделан с хорошим вкусом. Повернувшись к Морти, он увидел, что за соседними столиками следят за ними. Да, он сделал их обоих богатыми, а взамен Морти вверг его в бедность. Сегодня он нуждался в двух вещах: в уверенности, что Морти значительно увеличит бюджет на рекламу, и в подтверждении того, что Морти возместит ему убытки.

Он по-настоящему нуждался и в том, и в другом. Аарон до сих пор не мог оправиться от того, что потерял заказ Объединенных фондов. Управляющий по делам рекламы фондов даже не объяснил, почему ему отказали в праве работать на них. А Джил Гриффин не отвечал на его звонки. Казалось, что между Объединенными фондами и его агентством выросла глухая стена. Аарону отчаянно было нужно, чтобы Морти удвоил бюджет, что возместило бы убытки, понесенные им из-за потери заказа в фондах.

«Господи, Морти мне нужен для того, чтобы возместить все мои убытки», – думал он.

Аарону будет нелегко сдвинуть с места Морти. Нужно окружить этого ублюдка любовью и посмотреть, на что его можно раскрутить. В конце концов, близится День благодарения, и даже Морти должен быть в хорошем настроении. «Кроме того, я птица-феникс, готовая взмыть ввысь из руин отчаяния». Он ждал прилива адреналина от этой мысли, но получилась всего лишь маленькая струйка. И он подумал, что феникс, похоже, уже изрядно потрепан и испачкан грязью.

Лесли восприняла весть о потере акций без воодушевления. По сути, этого и следовало ожидать от этой сучки. Конечно, Аарон был готов признаться себе, что он и сам порядочная дрянь, но он не был готов признаться в этом Лесли. И уж тем паче он не был готов к тому, чтобы его называл так кто-нибудь другой. Что и удивляться, Анни также была разгневана. Она грозилась пойти к Джилу Гриффину, устроить скандал, нанять адвоката. Он пообещал ей, что вернет все деньги через шесть месяцев, но не знал, как это сделает.

Он посмотрел на Морти, сидящего напротив. Жирный ублюдок. Интересно, сколько времени у него уходит на бритье всех его подбородков. Но Морти был его единственной надеждой. И если он даст деньги, то Аарону удастся уладить дела с Анни, выкупить долю Джерри и ублажить Лесли. Он почувствовал, что у него саднит в желудке. Все оттого, что ему претит быть в такой степени зависимым от кого-то. Он вновь напомнил себе, что он феникс. Он заставит этого шута сделать то, что ему нужно, и по ходу, быть может, научит Криса, как это делается.

– Я сильно погорел из-за этого чертова Юэлла. Но дело процветает и будет процветать впредь. Шелби вся в мыслях о своем новом шоу. Ну, а ты как?

– Да так, ничего, – ответил, улыбнувшись, Аарон. – Однако, Морти, – добавил он, отрезая кусок от полусырого ростбифа, заказанного всеми троими, – нам нужно обсудить расширенный бюджет на рекламу на следующий год. Ты ведь понимаешь, что остаться богатым можно только приумножая богатство. – Он подмигнул Крису. На Криса все это производило сильное впечатление.

Морти отправил в рот кусок йоркширского пудинга, не обращая внимания на каплю подливки на подбородке.

– Малыш, ты мне нравишься. Всегда нравился. Я с тобой. Я когда-нибудь подводил тебя? – Он направил свою вилку на Аарона и, повернувшись к Крису, сказал: – Мы – неплохая компания, я и твой папа. Вместе мы станем еще богаче. – И Морти вновь предался еде, а Крис извинился и вышел.

Аарон решил воспользоваться случаем.

– Кстати, – произнес он, заставляя свой голос звучать непринужденно, – нам нужно поговорить о махинации, которую я пытался тебе обеспечить. И о моих убытках. В сущности, мы об этом еще не говорили, Морти. – Отложив вилку, он добавил: – Я понес крупные убытки по твоей милости, Морти.

– Чем я мог помочь тебе, если ты вовремя, как я тебе велел, не избавился от этих акций? Кто же в этом виновен? – спросил раздраженно Морти. Он пожал плечами и сделал глоток сельтерской.

От этого пожатия плечами в Аароне вскипело негодование. Но он подавил свой гнев и сказал монотонным голосом:

– Ты просил, чтобы я прикрыл тебя, я так и сделал, Морти. Но ты обещал, что и я с этого что-то поимею, но до сих пор не выполнил своего обещания. – Нужно контролировать свои эмоции и не выходить из себя. И применить новую тактику. Аарон смотрел прямо Морти в глаза.

– Морти, это на тебя не похоже. Ты всегда был честен со мной. – Нагнувшись немного вперед, он ласково спросил: – Что это, Морти? Неужели ты спасовал перед налоговой службой?

– Нет, нет, это совсем не то, что ты думаешь, – ответил Морти, быть может, слишком поспешно. – Конечно, с ней нельзя не считаться, но не так уж она могущественна. – Он выдавил из себя широкую улыбку. – Этим сейчас занимаются мои адвокаты. – У Лео был приступ бешенства, когда он узнал, что у Морти есть счета в Европе. Он визжал как недорезанный поросенок.

Морти продолжал:

– Послушай, малыш, я сказал, что позабочусь о тебе, и я это сделаю. Я увеличу бюджетный счет и возмещу часть твоих убытков, поверь мне. Дай мне только время. И потом, ты же все равно не в состоянии справиться с этим сам. – И он улыбнулся Аарону.

Аарон заставил себя улыбнуться в ответ. «Да, он прав, – думал Аарон. – И все же мне не хотелось бы, чтобы у Морти были проблемы с Федеральной налоговой службой. И чтобы он был сбит этим с толку».

Вернулся Крис, и Аарон сказал:

– Ты прав, Морти, самому мне с этим не справиться.

* * *

Бренда была счастлива видеть Диану, но ей не нравились места для ленча, которые та выбирала.

– Эй, Диана, ты не забыла, что я не индианка? Я полуеврейская, полуитальянская девушка из Бронкса, и к тому же не очень благочестивая. – Она задвинула свой стул. – «Нирвана», – произнесла Бренда, – что это за хреновое название? – Она разглядывала нелепый интерьер ресторана. – Диана, давай я сразу все уясню для себя, чтобы не путаться в дальнейшем. Значит, я, еврейка, собираюсь пробовать еду, приготовленную индусами в ресторане для странников, не так ли?

Громко рассмеявшись, Диана сказала:

– Да, ты абсолютно права, Бренда. Итак, мне заказывать для нас обеих?

– Да, конечно, заказывай все, кроме зеленого и коричневого.

Диана заказала много индийских вегетарианских блюд, названия которых, по мнению Бренды, звучали не очень аппетитно. Бренда думала, что это как нельзя кстати, так как ей нужно посидеть на диете. Когда официант удалился, Диана переключила внимание на Бренду.

– Бренда, ты почти ничего не рассказывала о своей работе у Дуарто. Тебе она нравится?

– Просто находиться рядом с Дуарто – это уже великолепно. Мы постоянно смеемся. Для него нет запретных тем.

Бренда заметила, что Диана кивком головы просит ее продолжать.

– Помнишь, я рассказывала тебе, что Дуарто заключил с Джилом и Мэри Гриффин контракт на выполнение отделочных работ в их новой квартире на Пятой авеню. Вчера мы с Дуарто там побывали. Я ведь его ассистент, что ни говори. Там были одни рабочие, и я кое-что разнюхала. – Бренда заметила, что Диана от удивления подняла брови. – Ты не одобряешь мой поступок? Неужели тебе не хочется узнать, что я прочла в ее дневнике? – спросила Бренда с притворным удивлением.

Диана не смогла устоять.

– Ее дневник? – произнесла она с сомнением. – Ты прочла ее дневник, Бренда? И что же в нем было?

Бренда смотрела в пространство, притворяясь, что не слышит Диану.

– Ладно, я не осуждаю тебя. Я умираю от желания поскорее все узнать. Ну, давай же, рассказывай.

Бренда захихикала.

– Это был не дневник, я не нашла его. Зато я обнаружила прошлогодний толстенный регистрационный журнал, из тех, которые обычно заводят эти ребята-профессионалы. – Теперь Бренда говорила подчеркнуто выразительно. – Почти каждая его страница была исписана закорючками Мэри, гласившими: Миссис Джил Гриффин; Мэри Бирмингем Гриффин; Джил любит Мэри. Прямо как в институтском конспекте! Цирк, да и только! – сказала Бренда, ударив по столу рукой.

Диана откинула назад голову и засмеялась вместе с Брен-дой.

– Бренда, никогда не меняйся, ты такая одна на целый миллион! А вот и наш ленч, – сказала она, увидев подошедшего официанта.

– В это трудно поверить, но еда действительно что надо, – заметила Бренда после того, как попробовала каждое блюдо.

Диана, наблюдая за тем, как Бренда уписывает вкуснятину, которую она для нее заказала, не удержалась и добавила:

– Я же говорила тебе, что еда вкусна и понравится тебе.

– Сейчас ты говоришь, как моя школьная учительница, миссис Вассерштейн, которая вела нас в четвертом классе. Она нас спрашивала: «Дети, назовите четыре важнейших группы продуктов». – Бренда говорила, подражая своей учительнице. – Я обычно называла эти продукты сидящей рядом со мной Джинни Скелтон: солодовый шоколад, чизбургеры, жареный картофель по-французски и шинкованная капуста. Я могла рассмешить Джинни так, что она мочила свои штанишки.

Диана улыбнулась, потом сделалась серьезной. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Потом Бренда опустила глаза и принялась взволнованно перебирать столовые приборы.

– Знаешь, Бренда, ты стала много значить для меня. – Диана помолчала. – В прошлый раз ты прервала меня, когда я пыталась рассказать тебе о том, что ты для меня значишь. Ты какая-то особенная.

Бренда взяла руки Дианы в свои.

– Не нужно ничего говорить, Диана. Я знаю. Я и сама постоянно об этом думаю после нашего прошлого разговора. Никто и никогда не был ко мне так внимателен и не располагал к себе так, как ты. Все это время я не переставала думать о тебе. Ты действительно помогла мне, и я люблю тебя за это.

– Это как раз то, что и я хотела сказать. Я люблю тебя. Бренда почувствовала, как забилось в груди ее сердце. Она хотела сказать: «Я тоже». Но слова застряли в горле. Она прокашлялась и, наконец, смогла услышать свой голос, который произнес:

– Я тоже люблю тебя, Диана. – И ей сразу стало хорошо. Диана улыбнулась, и они какое-то время молча сидели и смотрели друг на друга. Потом Бренда, вспомнив о еде, прервала молчание.

– Коль скоро мы все выяснили, давай есть. Интересно, что индусы едят на десерт?

* * *

Шелби Кушман завтракала с Джоном Розеном. Конечно, это будет деловой завтрак, за который заплатит она. Она пригласила его в «Бокстре» не только потому, что это был очень дорогой ресторан, но и потому, что там было очень интимно. А Джон Розен был не только самым выдающимся искусствоведом и критиком Америки, но и весьма интересным мужчиной.

Мортону бы стало плохо, если бы он увидел счет, но он его никогда не увидит. Шелби расплачивалась своими деньгами. Да, теперь это были действительно ее деньги. Несколько последних месяцев Шелби на свои деньги приобретала картины у художников, затем повышала на них цену и продавала в галерее Мортона, имея от этого изрядную прибыль.

Готовясь к завтраку и нанося тушь на свои длиннющие ресницы, Шелби думала, что девушка должна делать то, что ей положено делать. Никто не выходит замуж на веки вечные, а Мортон к тому же был еще и скрягой. Это факт, что он выписывает чеки со скандалом. Она была просто вынуждена заняться своим делом.

Деньги были увезены и спрятаны в надежный депозитный ящик в Цюрихе. Согласно договоренности, их туда доставил курьер. А ключ от ящика был спрятан в галерее. В некотором смысле Шелби была старомодна. Она не признавала банковских счетов, влекущих за собой целый сонм запутанных бумаг и доходы, облагаемые налогами. Она полагала, что одной галереи для их совместного супружеского имущества было достаточно. Если эти деньги и пойдут прахом, она об этом ничуть не пожалеет, так как это не ее деньги.

По сути, дела шли не так, как она рассчитывала. Ей не удавалось заполучить богатого зрителя, несмотря на усилия мамаши, рекламирующей ее галерею в Атланте, и ее собственные усилия по привлечению всех, кого только возможно, в Нью-Йорке. Она не могла понять причину. Был ли виной тому Мортон? Но ведь другим удалось преодолеть свое еврейское происхождение. Не негром же он был, в самом деле!

Шелби, закончив красить глаза, взбила свои длинные светлые волосы. Она выглядела хорошо, даже отлично. Проведя языком по сочным и ярким губам, она почувствовала, что ей нестерпимо захотелось увидеть Джона Розена.

* * *

Мэри Бирмингем Гриффин была в солнцезащитных очках, а ее светлые волосы были собраны на затылке в тугой хвост. Широкое дорожное пальто для езды в транспорте и старые джинсы завершали ее легкомысленный облик, обычно ей не свойственный, и помогали, как она надеялась, ее конспирации. Выйдя из такси, она бросила на сиденье водителю пачку смятых однодолларовых бумажек. На счетчике набежало восемь долларов с мелочью, а у нее было только одиннадцать долларов. Десять тысяч в новых хрустящих стодолларовых бумажках лежали у нее в пальто. Для себя она уяснила, что богатые никогда, похоже, не носят с собой много наличных денег. Обратный путь она, если придется, проделает на маршрутном автобусе. Она и раньше ездила на нем, Бог тому свидетель.

Мэри пересекла дорогу и ступила на замусоренный тротуар Амстердам-авеню. Слева от нее возвышался величественный шпиль собора святого Джона, а рядом у его ограды стоял грязный бродяга. Еще какое-то человекоподобное существо, сжавшись, сидело у входа. Она прошла мимо них быстрым целенаправленным шагом. Она не хотела лишаться десяти тысяч долларов наличными, если вдруг кому-то из этих двух вздумалось бы проявить агрессивность.

Несколько больших шагов, и вот уже дверь ресторана. Она остановилась и нажала кнопку дверного звонка. Мэри надеялась, что десяти тысяч будет достаточно. Она была готова дать ему в десять раз больше, если бы он потребовал, но не хотела, чтобы он об этом знал.

Мэри толкнула стеклянную дверь и вошла. Здесь почти ничего не изменилось: тот же потертый линолеум, те же клеенчатые скатерти, те же дешевые и мрачные деревянные панели на стенах. Передняя комната, предназначенная для курящих, была отделена от дальней комнаты невысокой, до бедра, перегородкой, на которой помещались кашпо с пластмассовыми оранжевыми и желтыми цветами, даже отдаленно не напоминавшими живые цветы. Интересно, сколько лет с них не снимали пыль? Они были такими же, как и в те годы, когда она училась в университете и получала диплом. С тех пор здесь все осталось без изменений. Та же фреска с вулканом Везувием на стене, те же капитанские кресла «под дерево» и тот же Бобби.

При виде вошедшей в комнату Мэри ее бывший муж улыбнулся. На его темном лице по-прежнему выделялись белизной прекрасные зубы. Но волосы были подстрижены по-другому. Он больше не носил прическу «Афро», которую носило большинство американских негров. Теперь у него была новая модная стрижка.

– Привет, – холодно поприветствовала его Мэри.

– Привет, крошка, рад тебя видеть.

Он поднял на нее глаза, приводя в действие свой шарм. Голос его теперь звучал как теплая черная патока. Глаза смотрели с мольбой, как глаза щенка. Все тот же старина Бобби. Он взял ее руку в свою, что усилило разницу между белизной ее руки и его рукой цвета эбенового дерева. Она бы погрешила против истины, если бы сказала, что ее не волнует это рукопожатие. Да, у них никогда не было проблем с сексом. Были проблемы со всем остальным.

– Что тебе от меня нужно?

– Ничего, крошка. Просто хотел повидать тебя. И поболтать. Ты ведь знаешь, что сейчас праздник.

– Прекрати паясничать и разыгрывать из себя пай-мальчика.

Он улыбнулся.

– Та же старушка Мэри. Может, присядешь и закусишь со мной?

Мэри села. Она остановила свой выбор на этом ресторане, так как было маловероятно наткнуться здесь на своих новых друзей или знакомых. Открытие тайны о ее первом браке было для Мэри самой нежелательной вещью. Браке очень непродолжительном, бурном и к тому же с негром. Боже, Джилу хотелось, чтобы она была девственницей, так себя вели женщины его круга. Они никогда не поймут, что для нее когда-то сделал Бобби.

Бобби протянул ей меню. Оно были липким. Мэри посмотрела его. Когда-то, когда она была замужем за Бобби, этот ресторан был их вожделенной мечтой, которую они могли себе позволить лишь изредка. Сейчас же она смотрела на большой ассортимент тяжелой неаполитанской пищи и подавляла в себе дрожь. Теперь она предпочитала кухню Северной Италии.

– Я ничего не хочу, – сказала она Бобби. – А что хочешь ты?

С его красивого лица сошла, наконец, улыбка. Мэри наблюдала за этим ожидаемым ею переходом от Бобби шутливого к Бобби серьезному.

– Я все думал, крошка, и решил, что мне надо начать все сначала.

Бобби опять улыбнулся.

– Понимаешь, как это сделала ты. Сделать шаг в сторону, а затем наверх.

– Ну и дальше? – Мэри решила не проявлять заинтересованности. Она знала, что Бобби верил в то, что говорил, и поэтому мог говорить дни напролет. Но сегодня он казался каким-то неестественным: слишком напряженным и скованным. Мэри старалась не показать своего беспокойства по этому поводу.

– Я подумал, может, мне попробовать в Лас-Вегасе. У меня есть друг, который уверен, что это место как раз для такого парня, как я… с амбициями и первоначальным капиталом.

– Как зовут эту твою подружку?

Бобби опять улыбнулся своей медленной улыбкой.

– Никогда не удавалось тебя дурачить долго, Мэри. Ее зовут Тамайра, она работает «В песках».

– Прекрасно, Бобби. Но только какое это имеет отношение ко мне? Мы с тобой разведены. Это все равно что мы и не были женаты. И я хочу, чтобы ты это помнил. Итак, зачем же ты мне позвонил? – спросила она, хотя знала ответ сама. Для нее этот звонок не был неожиданностью, она ждала его все это время и поэтому даже почувствовала облегчение.

– Увидел твою фотографию в газете. Там было указано, где ты работаешь. Вспомнил прошлое. Подумал, а не посетить ли мне тебя? – И он улыбнулся по-волчьи. Эта улыбка привела Мэри в дрожь. – Потом я подумал, что, наверное, не стоит этого делать.

Бобби заерзал на стуле. Мэри все смотрела на него. Решившись приехать сюда, она была уверена, что возьмет над ним верх. Но Бобби казался теперь другим. Сильным. Он был местным парнишкой, выросшим в Гарлеме и посещавшим Колумбийский университет на свою атлетическую стипендию. Он хотел одного: играть в баскетбол и посещать веселые вечеринки. Когда она приехала в Нью-Йорк и увидела его во время матча, она была поражена мастерством его игры. Как любовник он был еще искуснее. Она надеялась, что он попадет в Национальную сборную, станет звездой, черной лошадкой, на которой она помчится к своему успеху. Но он не умел всецело отдавать себя тренировкам и занятиям и вскоре был исключен. Он был неудачником, она же не хотела делить с ним эту участь. Она решила, что ему не удастся ее сломить. Сейчас он представлял для нее опасность. Теперь-то она знала, что он действительно неудачник. И ее темная лошадка превратилась в темную тайну.

– Хорошо, Бобби. Я могу выручить тебя, но только один раз. Клянусь Богом, что напущу на тебя полицию, если ты еще раз вздумаешь позвонить мне. Ты знаешь, что я на это способна.

– Эй, крошка, не люблю, когда меня запугивают. Это никому не нравится, понимаешь, что я хочу сказать?

Мэри понимала, но не хотела признаться в этом.

– Вот, Бобби. Тут все мои сбережения. Возьми их и уходи. И никогда больше не звони мне.

Она бросила ему конверт с деньгами. Глаза Бобби расширились, когда он в него заглянул. Мэри видела, как напряглись мускулы на его лице и слышала, как заскрипели зубы.

– Ну, что я могу сказать? Ура!

– Скажи «ура» себе, Бобби.

– Ты замужем за одним из богатейших людей с Уоллстрит, крошка. У тебя квартира на Пятой авеню. Так пишут газеты. – Он перешел почти на шепот. – Поэтому не морочь мне голову «сбережениями», которые ты собирала всю жизнь. – Он сунул конверт в карман.

– Скажи лучше, что это вся наличность, которая у тебя имеется в настоящий момент. Или еще лучше: «Это все, что ты от меня получишь, Бобби». Но только не прибедняйся передо мной.

Он откинулся назад и улыбнулся.

– Думаю, мы понимаем друг друга. Он внимательно посмотрел на нее.

– Ты была хороша, Мэри. Мы были хороши, не так ли, крошка?

Она кивнула.

– Хочешь вспомнить былое?

Она почувствовала напряжение в низу живота. Это было как раз то, что ей сейчас требовалось. Но она покачала головой.

– Жаль, крошка, потому что ты самая соблазнительная белая бабенка, которую я когда-либо имел.

Она встала, с силой оттолкнув от себя стул.

– Счастливого тебе Дня благодарения, Бобби, – произнесла она и вышла из ресторана, надеясь никогда больше не увидеть его. Но было очевидно, что Бобби пока не ушел из ее жизни навсегда.

* * *

Мигель де Лос Сантос находил определенное удовольствие в том, чтобы подразнить Анни. Зная, что это не лучшее из его достоинств, он тем не менее иногда позволял себе этот прием. Если не считать той смешной шляпки, эта женщина по фамилии Парадиз действительно понравилась ему. Даже в их первую встречу, когда она все ходила вокруг да около темы их разговора, она, без сомнения, выглядела привлекательной. Они уже дважды завтракали и один раз обедали вместе. Но все это происходило на ее территории. Теперь же приглашение исходило от него. Он позвонил сегодня, чтобы подтвердить свое желание позавтракать вместе, решив, что они пойдут в «Эйше де Куба». Он хотел проверить ее реакцию. Это был кубино-китайский ресторан с доступными ценами в Вест-Сайде, ближе к тому месту, где жил он. Конечно, он не надеялся на то, что после ресторана они зайдут к нему. Он выбрал именно этот ресторан для того, чтобы посмотреть, как она на него отреагирует, и, может быть, еще для того, чтобы увидеть, как ее при этом передернет.

– Я никогда не была здесь прежде, – сказала Анни, усаживаясь в кабинку напротив Мигеля.

– Я в этом не сомневался, и поэтому позвольте объяснить, где мы находимся. Это кубино-китайский ресторан.

– О, это я знаю. Просто именно здесь я еще не бывала. Я была в «Эстрелла де Эйше», на пересечении Семьдесят восьмой и Бродвея, недалеко от театра «Бикон». Я считаю, что в «Ми Чините» в Челси лучше всего сохранена подлинность национальной кухни. – Она откинулась назад и улыбнулась.

Мигель засмеялся.

– Выходит, меня можно обвинить в отсутствии оригинальности. Прошу прощения.

– Прощаю, – улыбнулась Анни и принялась исследовать содержимое своей до отказа набитой сумочки.

– Итак, что вы мне хотите показать? – спросил он с улыбкой. – Готовы к работе?

Они все еще пытались оправдать свои встречи необходимостью проведения расследования. Мигель, во всяком случае, надеялся, что это был всего лишь предлог.

– Да, не исключено. Почему бы тебе не называть меня Анни?

– Я согласен. А меня зовут Мигель.

– У меня здесь много документов: это и записи предложений Неистового Морти, и кое-какая информация из банка, клиенткой которого была Синтия. Похоже, что перед смертью она была совсем на мели. – Анни замолчала. – Я думаю, что Джил присвоил деньги ее семьи. Она упоминала об этом в своем письме. У Синтии была тетя Эсме. Эсме Стэплтон. Не мог бы ты узнать, совершались ли какие-либо финансовые операции от ее имени? Не мог ли Джил воспользоваться ее акциями?

– Не думаю, это слишком рискованно, – ответил Мигель. Его подкупала ее настойчивость. – Ты действительно хочешь продолжать это?

– Да, конечно. – Какое-то время Анни молчала, как-будто принимая решение. – Мигель, могу ли я доверить тебе что-то такое, что поможет расследованию, и при этом быть уверенной, что ты не используешь эту информацию, если в этом не будет необходимости?

– Думаю, что можешь.

Мигель слушал Анни, которая рассказывала ему об Аароне, об опекунском фонде Сильви и о своем визите к Джилу Гриффину.

– Я все выясню, хотя и не думаю, что это находится в сфере компетенции Комитета по контролю за инвестициями. Не исключено, что Джил нарушил какое-либо положение этой организации, – сказал Мигель. – Жаль, конечно, что твоя дочь лишилась средств фонда, но ведь она может претендовать на одну из многочисленных стипендий. – «Если крошка похожа на свою маму, она вполне сможет пробить себе хорошую школу», – подумал Мигель.

– Фонд был учрежден не для оплаты обучения Сильви, а для оплаты ухода за ней. – Анни замолчала. – У Сильви болезнь Дауна.

Мигель почувствовал, как покраснел.

– Анни, извини. Сегодня я уже дважды говорю невпопад.

– Не вини себя, Мигель. Почему бы тебе не предположить, что ребенок пришел в этот мир здоровым?

Мигель заметил, что голос Анни звучит очень мягко.

– Это ведь так естественно. Все остальное кажется вопиющей несправедливостью. Так я, во всяком случае, думала раньше.

Мигелю удалось оправиться от смущения.

– Конечно, это несправедливо, – сказал он решительно. – Но почему ты сказала об этом в прошедшем времени? Что изменилось?

Мигель ждал, пока Анни смотрела в пространство. Потом она перевела взгляд на него и ответила:

– Меня изменила Сильви. – Кивком головы Мигель попросил ее продолжать. – Она и Аарона изменила, только в другую сторону.

– Тебе, наверное, было очень одиноко.

– Да, было, – сказала Анни, опустив голову, и добавила: – Мне и сейчас одиноко.

Мигеля тронула открытость Анни. Он хотел утешить ее, погладить по лицу, но воздержался. Какое-то время они молчали. Потом Мигель спросил:

– Ваш брак распался из-за Сильви? – Мигель не позволил бы себе вмешиваться в жизнь Анни, если бы не заметил ее желания говорить об этом.

– Я бы сказала, что рождение Сильви было проверкой нашего брака на прочность, а не причиной нашего развода. Если бы не Сильви, я бы так и не увидела недостатков Аарона и никогда не сумела бы заглянуть в себя.

Анни замолчала, глядя, как официант ставит на стол принесенные блюда.

– И что дальше? – спросил Мигель, не замечая, что беседа прервалась.

Анни медленно приподняла крышку блюда и сказала:

– Сильви научила меня жить в благоговении. – Она положила несколько ложек поджаренного на масле риса сначала Мигелю, потом себе. – А у тебя есть дети?

– Да, двое. Двое мальчиков, которые живут с моей бывшей женой в Нью-Джерси. – Мигель заерзал в своей кабинке.

С чувством вины он подумал, что Анни оказалась храброй женщиной, храбрее, чем он полагал. Дева Мария, что бы он делал, если бы один из его мальчиков оказался… Одна мысль об этом причинила ему страдание.

– Ты, наверное, понимаешь, о чем я говорю. Когда маленькие дети делают для себя какое-то открытие, они так благоговейно удивляются тому, что открыли!

– Да, я понимаю, – сказал Мигель. – Я помню день, когда первенец открыл для себя детскую машинку, которая висела над его кроватью со дня рождения. Однажды он заметил ее, стал гукать от удовольствия и неистово бить ногой по фарам. – Мигель поднял вилку. – Потом она ему приелась, и он переключился на свое новое открытие.

– Это естественно, но только не в случае с Сильви. Для нее каждый раз все происходит заново. Она радуется вновь и вновь при виде цветных переливов в мыльных пузырях во время купания. То же со звездами и с мороженым.

– Я называю это ощущение «восторгом», – сказал Мигель. – К сожалению, чем старше они становятся, тем труднее им испытывать это чувство. – Мигель прожевал кусочек цыпленка в кисло-сладком соусе. – Чего нам ждать от них? – Он пожал плечами. – Я где-то читал, что к тринадцати годам ребенок успевает увидеть по телевизору двадцать тысяч насильственных смертей. Этого достаточно для того, чтобы из любого выбить это чувство «восторга».

– Ты часто видишься со своими ребятами?

– Через выходные или когда Милли просит посидеть с ними.

– Что же произошло?

Мигель понял, что имела в виду Анни.

– Думаю, у нас были разные мечты. Она гналась за Американской мечтой… понимаешь, наверное, что это значит: машина, загородный дом, отпуск…

– А какая мечта у тебя?

– Очень простая. Семья и работа, и именно в такой последовательности. – Мигель вытер рот, легко прикоснувшись к нему салфеткой. – Милли полагает, что все должно быть по-иному. Она не смогла смириться с тем, что ее муж государственный служащий. Она называла меня крестоносцем.

– У вас, как я понимаю, разные подходы к воспитанию детей.

Мигель сердито фыркнул.

– Сказать так – не сказать ничего. Милли все толкует о «качественном времяпрепровождении» и о всякой другой ученой ерунде. Она ведет их в «Макдональдс», потом в салон с видеоиграми. – Мигель замолчал. – Я говорю ей, что она совершенно оторвалась от своих корней. Ведь не все, что делают белые американцы, они делают лучше других.

– А как ты проводишь время с детьми? Мигель сел, выставив локти вперед.

– Я услышал о ветеринаре, который в Пенсильвании разводит лам. Выкармливает и ухаживает за ними! В зоопарке Бронкса лам держат на расстоянии трех с лишним метров от посетителей, а небольшая табличка содержит всего три строчки о жизни этих животных. У всех ли есть возможность посетить ферму, где разводят лам, потрогать их и послушать, как за ними ухаживают? Я был восхищен.

– А как мальчики?

– Хозяйка фермы была очень добра и пригласила нас посмотреть на животных поближе. Потом мы пошли в немецкий ресторан, где нам устроили семейную трапезу. – Мигель снял с колен салфетку и бросил ее на стол. – Легко догадаться, что мальчики вместо этого хотели сначала пойти в «Макдональдс», а потом поиграть в видеоигры. – Вспомнив это, Мигель не смог скрыть досады. – Но я буду продолжать попытки. В следующем месяце я повезу их в городок Кейп-Код, населенный почти исключительно глухими людьми, все жители городка пользуются специальным языком жестов.

– Неужели? – спросила Анни. – В это трудно поверить. Эта поездка должна оставить у них чудесные впечатления.

Эта женщина определенно нравилась Мигелю. Он не решился попросить ее провести с ним День благодарения, подумав, что это слишком дерзко.

– Не пообедать ли нам вместе в субботу вечером? – Субботний вечер предполагал настоящее свидание, а не деловую встречу.

– Извини, но у меня уже другие планы на этот день. Но все равно благодарю за приглашение. – Она помолчала. – Можно мне попросить тебя об одолжении?

Мигель удивился ее просьбе. Ведь она только что отшила его.

– Я собираюсь посетить в эту субботу дочь. Поедешь со мной? Дорога длинная, я не хочу ехать одна, а шофер мне уже не по карману.

– Я с радостью принимаю твое предложение.

* * *

Стюарт Свонн сидел в салоне лимузина, припаркованного перед рестораном. На коленях у него лежал фотоаппарат. Он видел, как Мэри Гриффин поспешно вышла из ресторана, дошла до угла, где останавливался маршрутный автобус и тут же в него села. Стюарт проследил за тем, как автобус влился в поток городского транспорта, затем увидел, что минутой позже ресторан покинул негр, сидевший за столиком с Мэри.

Стюарт решил проследить за Мэри, когда та одна, без Джила, неожиданно покинула офис. Он не был уверен, нужно ли это делать; просто он знал, что Мэри делает что-то неподобающее и, испытывая на себе ее нелюбовь к нему как к работнику, он решил, что ему не мешает иметь против нее какое-нибудь оружие. Работая с Джилом, он кое-чему от него научился. Всего два выезда, и такая удача!

Он только не знал, что в точности значит эта удача. Пока не знал. Он с трудом различал Мэри и ее компаньона сквозь грязное ресторанное стекло. Но он был уверен, что таких улик, как ресторан на отшибе, негр и конверт, который ему передала Мэри, будет достаточно, чтобы ее погубить. Что это? Наркотики? Секс? Или кое-что похлеще? Он приказал шоферу ехать вслед за негром, быстро шагающим по Бродвею. На Девяносто шестой улице мужчина вошел в вестибюль роскошного нового здания, так не вязавшегося со стоявшими рядом многоквартирными домами, сдаваемыми в аренду.

Да, это был удачный день для Стюарта. И плохой день для Мэри. С каждым днем ему становилось все очевиднее, что Мэри Гриффин недостойная женщина.

Стюарт посмотрел на табличку, висящую на здании, и записал название компании, узнав в ней одну из участниц своего пенсионного фонда. Еще один шаг по пути к удаче? Приказав шоферу возвращаться назад на Уолл-стрит, Стюарт улыбнулся себе и стал звонить по оборудованному в машине телефону.

 

17

КОРОЛЕВА ОДНОГО ДНЯ

Анни свернула с шоссе Монтаук и переехала железнодорожное полотно. Пожалуй, этой дорогой она ехала впервые.

Анни унаследовала от бабушки маленький домик, настоящий коттедж, а не один из тех огромных особняков на побережье, которые богатеи упорно продолжали называть «коттеджами». Местечко это называлось Девон и находилось к северу от основной магистрали. Семьдесят лет тому назад ее бабушка облюбовала этот старенький фермерский домик на небольшом полуострове, прозванном Обетованной Землей, и влюбилась в него.

Теперь Анни тоже могла разделить любовь своей бабушки. В предзакатном осеннем свете домик, стоящий на пологом склоне лужайки, казался очень живописным. Одна часть коттеджа состояла из гостиной, комнаты с высокими потолками, островерхой крышей и тремя большими французскими окнами, выходящими на старую кирпичную террасу.

Другая половина дома была двухэтажной. На первом этаже размещались кухня, ванная и кабинет, на втором – две спальные комнаты и ванная. Застекленная веранда в западной части дома служила столовой и зимним садом. Из окна на западной стороне дома можно было видеть небольшой садик, а за садом – побережье океана и залив, серебристо-серый в этот осенний вечер.

Анни замедлила скорость, и гравий, хрустящий под колесами, казалось, приветствовал ее. У нее будет достаточно времени, чтобы еще при свете дня проверить запас дров, проветрить помещения и, возможно, приготовить пунш из яблочного вина с пряностями к завтрашнему празднику.

Сначала она вынесет вещи из машины и распакует их. Она купила сдобные булочки, малину со сливками и сказочно пахнущий кофе в зернах с Джамайки. Она позволила себе также купить большой букет пионов у своей флористки. Она с чувством вины смотрела на эти огромные пышные цветы. Каждый такой цветок стоил четыре доллара. Она купила дюжину, но, осознав, как высока цена, ужаснулась: «Я выбрасываю сорок восемь долларов на букет цветов, тогда как не в состоянии даже заплатить за обучение дочери».

Анни вздохнула. С другой стороны, что значит эти сорок восемь долларов по сравнению с полутора миллионами, которые разбазарил ее муж?

Теперь она была уверена, что не скоро увидит эти деньги. А может быть, никогда не увидит. Звонил Аарон и сказал, что сейчас у него затруднения в делах. Анни не знала, было ли правдой то, что он говорил. Зная от Джерри и Криса о делах в агентстве, она какое-то время молчала. Потом ее охватил гнев, и она спросила:

– Разве ты не можешь продать свое дело?

– Продать дело? – взорвался он. – Да я хочу купить его!

– Но если бы ты его продал, ты бы смог вернуть деньги Сильви.

– А как бы я тогда зарабатывал на жизнь? – с горечью спросил он. Сейчас она не хотела об этом думать. Она тряхнула головой, как будто отгоняя от себя воспоминания.

Весь следующий час она занималась тем, что распаковывала и раскладывала по местам продукты, протирала пыль и ходила за дровами для камина. Потом она прибралась в спальне для гостей и кабинете, предназначавшихся, соответственно, для Элиз и Бренды.

Анни приготовила чистые полотенца и мыло, поставила цветы в керамических вазах. У каждой кровати она положила по нескольку журналов. Потом вышла на веранду, служившую ей столовой, и накрыла стол к утреннему завтраку.

Элиз и Бренда приехали в половине двенадцатого. Она слышала, как остановился лимузин Элиз. Шофер внес в дом их вещи и большую индейку и уехал спать в особняк Элиз в Ист-Хэмптоне.

Бренда и Элиз пожаловались на праздничную загруженность дорог и, сказавшись уставшими, пошли спать, Анни проводила их и тоже легла. Обе женщины казались сердитыми и раздражительными. В пути они, наверное, не раз обижали друг друга.

На следующее утро Анни встала рано, приняла душ, быстро и тихо оделась. Потом она неслышным шагом прошла на балкон, с которого была видна гостиная внизу.

Она смотрела на гостиную, которая купалась в свете раннего утреннего солнца, проникающего в комнату через два французских окна на восточной стороне доме. Вдоль западной стены гостиной, напротив окон, помещалось главное украшение комнаты – большой камин – с простой, покрытой белой краской сосновой полкой. Напротив камина стоял длинный глубокий диван. Цветочный рисунок его обивки был выдержан в любимых бабушкиных тонах – голубом, розовом и белом. По бокам стояли два кретоновых кресла с подушками. Анни напомнила себе, что она всегда должна быть благодарна за все это.

Между двумя французскими окнами, у стены, Анни поставила свой письменный стол – секретер эпохи английского регентства. Это была единственная по-настоящему ценная антикварная вещь в доме. Она подумала, что за ним ей будет хорошо писать книгу, не отвлекаясь ни на что другое. На жизнь в Нью-Йорке, например. Теперь, когда Сильви уехала, будет одиноко. Ей нравилась эта гостиная и дом в целом. Она радовалась тому, что они у нее есть. Но это место было таким изолированным от остального мира. И она подумала, что не стоит расстраиваться, так как она все равно не смогла бы работать и жить без развлечений.

Глядя на пионы, она улыбнулась. Они выглядели так театрально на столике перед диваном. Их тяжелые белые головки слегка опустились и приоткрылись от тепла, и Анни даже сверху было видно, что белизна каждого цветка в сердцевине была испещрена несколькими красными лепестками. «Как они чудесны!» – вновь подумала Анни, тихо спускаясь по лестнице.

Белый обеденный стол и виндзорские белые стулья выглядели свежо и привлекательно. Клетчатая бело-голубая скатерть и три прибора на ней также нравились Анни. Нужно было только что-то поставить в центр стола. И она решила выйти и поискать это «что-то» в саду. Надев туфли и старое шерстяное пальто, она вышла.

Было холодно, с юга дул ветерок, приносящий свежий запах моря.

В дальнем конце сада Анни нашла колючий кустарник и решила, что несколько его веточек как раз украсят праздничный стол и доставят им немного радости. Срезая кустарник, она испытывала какое-то чувство вины, которое проявлялось всегда, когда ей приходилось оголять сад для того, чтобы украсить дом.

Она вернулась в дом, не переставая восхищаться окружающей ее красотой. Она любила приезжать сюда. В ее сознании домик этот продолжал быть бабушкиным домом. Анни больше тяготела к простоте японского дизайна, а здесь по-прежнему царили вкусы бабушки. И это ее успокаивало.

Анни даже продолжала пользоваться теперь уже старым бабушкиным кофейником в тех редких случаях, когда она готовила кофе. Его странные звуки и приятное журчание часто радовали их с бабушкой.

«Боже, – думала Анни. – Не исключено, что мне придется продать дом. Сколько он может стоить? Сколько раз я смогу заплатить за Сильви, если продам его?» Мысль о том, что ей, может быть, придется продать дом бабушки, заставила ее заплакать.

Кофейник продолжал ворчать. Скоро чудесный аромат кофе разнесется по дому и дойдет до спален.

– Что тут так чертовски шумит?

Анни развернулась и увидела Бренду. Она стояла взъерошенная, в свободном халате гавайского покроя совершенно фантастической расцветки и сонно почесывала голову.

– Это кофейник.

– Боже, он шумит, как разгружающийся самосвал. Анни засмеялась.

– Он старый. Он борется.

– Я тоже. – Бренда подошла к холодильнику и открыла его. – У тебя есть что-нибудь поесть? – И прежде чем Анни ответила, она взяла из бело-голубой фарфоровой вазы, стоявшей на холодильнике, банан.

– Да, много всего. Нужно только подождать Элиз.

– Я уже здесь, – сказала Элиз. Она, как всегда, была одета безупречно. На ней были простые кремовые слаксы, свежая хлопчатобумажная блузка и темно-зеленый свитер. – Анни, что за хорошенький маленький домик!

– Да, это так, – согласилась Анни. И если в комплименте Элиз и была небольшая нотка неосознанного снисхождения, то Анни предпочла ее не услышать. – Завтракать будем в столовой? – спросила она. И они пошли на веранду.

– Анни, что за хорошенький маленький завтрак! – произнесла Бренда, абсолютно точно копируя Элиз и виновато улыбаясь Анни. – Я действительно считаю, что он маленький. – Бренда посмотрела на одинокую булочку, ягоды и красиво сервированный, но маленький кусочек масла на каждой тарелке. «Эти неевреи даже есть не умеют нормально, – подумала она. – Хорошо еще, что я что-то заначила у себя в комнате».

У Элиз тоже была заначка, которую она прятала на дне сумки. Она нагнулась и извлекла из нее бутылку водки, так как мысль о том, что в гостях она будет без спиртного, казалась ей невыносимой. В последнее время она пила значительно меньше, изо всех сил стараясь контролировать себя. Но в праздники было так трудно оставаться трезвой! Она постарается как-нибудь пережить их с двумя своими подругами.

После завтрака они пошли на фермерский рынок, где купили много овощей на гарнир к индейке, которую Анни, конечно, есть не собиралась. Потом они распланировали, что будут делать дальше.

– Давайте проведем этот день без мужчин, еды и забот о детях, – сказала Анни, стараясь не скучать по Крису, который гостил у подружки, Алексу, который был в школе, и Сильви.

Пока Анни начиняла и ставила в духовку индейку, Бренда вздремнула. Элиз, лежа у камина, перелистывала ежегодные отчеты и делала в них пометки. К часу дня погода испортилась, небо закрылось тучами, и Анни поднялась наверх принять горячую ванну, а Элиз и Бренда начали сервировать стол к праздничному обеду.

Стараясь думать о хорошем, Анни улыбалась себе, вспоминая о том, как хорошо ужились Бренда с Элиз.

Анни было забавно находиться с ними. Приземленность Бренды сглаживала холодность Элиз, а утонченность и шик Элиз резко контрастировали с признанной вульгарностью Бренды. Анни опять улыбнулась. Она действительно наслаждалась их обществом.

Обед получился непревзойденным. Позвонил Крис из Пенсильвании, куда он поехал, чтобы познакомиться с семьей Карен, из Калифорнии звонил Алекс, потом Бренда звонила своим детям, проводившим праздник со своим отцом. Анни посмотрела на Элиз, у которой была только престарелая мать. Она сидела, уставясь в журнал, но не читая его. Элиз успела выпить уже целую бутылку вина.

Когда они кончили обедать, пошел снег. Вид больших белых снежинок довершал гармонию сегодняшнего дня. Элиз и Бренда убрали со стола и вымыли, несмотря на протесты Анни, посуду. А Анни наполнила бабушкин кофейник, чтобы сварить кофе.

– Ну, рассказывайте, кто за что благодарен, – попросила Анни.

– Расскажу, только если выпью еще.

– Больше тебе не положено ни одной рюмки, – наставляла Элиз Бренда. – Анни, перестань быть такой великодушной и добренькой, тебе это не зачтется на небесах.

Они выпили почти все бело вино, а когда Элиз попросила еще, Анни открыла бутылку красного. Она с трудом справилась с пробкой.

– Поневоле вспомнишь о мужчине, когда открываешь бутылку.

– А ты покупай бутылки с завинчивающимися крышками, – предложила ей Бренда.

Анни засмеялась. Элиз было не очень смешно, но она присоединилась к Анни. Все трое сидели на теплой кухне и смеялись. «Мы уже, наверное, пьяненькие», – думала Анни. Запыхтел кофейник, который вернул их к действию.

– Как это гадко! – выдохнула Элиз.

– Как это неприлично! – подхватила Бренда.

– Прекратите обижать бедный кофейник! Он не виноват. Лучше скажите, кто хочет вкуснейший пирог с кремом?

– Какое декадентство! – замотала головой Элиз.

– Как это восхитительно, – одобрила Бренда. – Пирог – это как раз то, что мне нужно.

Анни внесла поднос с кофе в уютную гостиную и подбросила дров в камин. Воцарилась тишина. Анни глубоко вздохнула и подумала: «Сейчас или никогда. Признание облегчает душу, но почему мне так нелегко это сделать? – Она посмотрела на своих подруг. – Не думаю, что они осудят меня или, наоборот, унизят жалостью. Надеюсь, что этого не произойдет». И она начала говорить:

– Я благодарна за то, что у меня есть такие друзья, как вы. Друзья, которым я могу довериться. – Она немного выждала. – Мне бы хотелось рассказать вам о своем разводе.

Медленно и спокойно она рассказывала им о том, какие неприятные минуты она пережила в гостинице «Карлайл», о своем желании помириться, о своем отчаянии, предательстве Аарона и, наконец, самом худшем, что могло случиться, – о подслушивании их с Аароном разговора из другой комнаты Лесли Розен, как раз тогда, когда она просила Аарона о примирении. Она была благодарна, что смогла облегчить свое сердце.

– Ты рассказала Лесли Розен обо всем? – спросила Бренда. – Анни кивнула. – Я надеюсь, ты сказала ей, что у Аарона по утрам пахнет изо рта? Словом, что-нибудь такое, что она потом расскажет ему, и он будет мучиться, – воскликнула Бренда. – Не могу поверить, что ты до сих пор носишь обручальное кольцо!

Анни озадаченно посмотрела на свою руку.

– Но ты ведь тоже носишь свое! – сказала Бренде Элиз.

– Я просто не могу снять его, так у меня поправились руки. Что можешь ты сказать в свое оправдание?

– То, что это я его купила. В дорогом и хорошем магазине. И вообще, мы, кажется, говорили об Анни, – холодно произнесла Элиз. – И что же ты сделала? – спросила она Анни с симпатией.

– Я убежала. – Элиз и Бренда покачали головами. – Но я устала от этих бегов. Устала постоянно винить себя. Устала придумывать уважительные причины для них обоих. Я устала любить человека, который не любит меня. – Анни замолчала. – Я скажу вам больше: Аарон растратил деньги из опекунского фонда Сильви, и я не знаю, когда он их вернет.

Бренда и Элиз посмотрели на Анни. Бренда знала о растрате, но не была в курсе того, что Аарон отказался или не в состоянии возместить ущерб. А Элиз и вовсе не знала. Анни ждала, что к ней придет чувство вины за содеянное Аароном. Но впервые в жизни, вместо того чтобы проникнуться чувствами Аарона, она почувствовала полный и безоговорочный разрыв с ним. Он ее бросил, он больше не был частью ее самой, и содеянное им никак не отражается на ней. Ей не было стыдно за него.

У нее жгло сердце, как будто его разрывали на части или у нее вытащили ребро. Она машинально положила руку на сердце. Теперь это возможно, потому что она все рассказала своим подругам. Стыда больше не было. Была боль. И был гнев. Но только не стыд.

– Что-то произошло, – сказала она, зная, что это звучит глупо. – Что-то изменилось. – Она замолчала, а они ждали. Она наклонила голову и прикусила губу. Что же это такое? Что это? – Я больше не люблю его, – просто произнесла она.

Бренда подняла руки в знак восторга. Она ликовала.

– Аллилуйя! Какой чудесный День благодарения! Всякому терпению приходит конец! Успокоившись, она спросила:

– О каком количестве денег идет речь?

Анни не любила говорить на эту тему. Она считала ее более запретной, грязной и постыдной, чем даже тема секса.

– Почти полтора миллиона долларов. Все деньги Сильви растрачены.

– Но ведь ты говорила, что он вернет их, – сказала Бренда. – Он не такой дешевый лгун, как Морти. Он возместит убытки, не правда ли, Анни? – Теперь Бренда говорила, как ребенок. Как маленькая девочка, не теряющая надежды.

– Аарон теперь не так уверен в этом, как раньше. Он не знает, когда сможет вернуть деньги. Говорит, что дела сейчас идут неважно.

– Лучше бы ты нам это не рассказывала! – сказала с упреком Элиз. – Как он умудрился это сделать? Ведь запустить руку в опекунский фонд не так-то просто.

Анни покачала головой.

– Он сделал это без моего согласия. Скорее всего, это незаконно и можно обратиться в суд или того хуже, но что толку? – Она рассказала им о своем визите к Джилу Гриффину и его угрозах. В глазах у нее стояли слезы. – Я не могу подать на него в суд. Аарон не сможет платить за обучение Сильви из тюрьмы.

– Я одолжу тебе денег, – предложила Бренда.

Элиз метнула на нее взгляд. «Почему люди с малым достатком обычно такие щедрые?» – удивилась она. Она подумала о строгих правилах, которых придерживалась ее мать. Она уже нарушила одно из них, доверившись этим женщинам, так отличающимся от нее. Неужели она нарушит еще одно? Она слишком любит Анни и не хочет терять ее дружбу. Но ведь Анни сделала им сегодня подарок. Она подарила им свое доверие. И Элиз тоже захотелось внести свою лепту.

– У меня тоже есть в чем признаться, – сказала Элиз и замолчала. – Я занималась любовью с мужчиной, который вдвое младше меня. Я была пьяна. Я была одинока. А теперь я думаю, что влюбилась в него. Мне стыдно. И я боюсь, что об этом подумают люди.

– Они, вероятно, только позавидуют тебе. – Анни улыбнулась, подумав о своих тайных мыслях в отношении Мигеля, который был тоже младше нее на несколько лет и к тому же ниже по положению. От этого она испытывала неловкость. Ей было очень трудно отойти от принятых в обществе условностей.

– Не обращай внимания на то, что они скажут, – сказала Бренда Элиз. – Хрен с ними, если они не понимают шуток. А теперь держитесь! Никто из вас еще не выиграл приз «Королева сегодняшнего дня», – добавила она, держа в руках обернутую в бумагу коробку. – Даже Джеку Бейли еще не известно имя победительницы. Я еще могу выиграть машину для мытья и сушки посуды и аплодисменты публики. У меня тоже есть за что благодарить, но предупреждаю, что это может показаться довольно странным. – Она замолчала.

– Морти рассказал моему отцу кое-что… тайну, которую я ему когда-то поведала, – о моем романе с воспитателем в летнем лагере. – Элиз и Анни смотрели на нее с удивлением. – Воспитателем была женщина. Вернее, девушка. Инструктор по плаванию. – Наконец тайна стала явью!

– Когда Морти с отвращением рассказал об этом отцу, отец посмотрел на меня, я же отвела от него глаза. Я не могла лгать отцу. Я никогда ему не лгала.

Бренда посмотрела на Элиз и Анни.

– Отец никогда не вспоминал об этом, но он изменился. В корне. Отец любил меня, и я это знала. Но с того дня он больше ни разу не посмотрел мне в глаза. И когда спустя четыре месяца отец умер, я была в ужасе. Я обвиняла в этом Морти. И до сих пор обвиняю его. Я не должна была ему это рассказывать.

– Многие девушки в этом возрасте испытывают влечение к женщинам. Это нормальное явление, – сказала успокаивающе Элиз. – Твой отец просто не знал об этом.

В комнате воцарилась тишина, было слышно только потрескивание поленьев в камине.

– Я думаю, что это гораздо серьезнее. – Бренда посмотрела прямо в глаза своим подругам. – Я все пытаюсь разобраться в этом с тех пор, как познакомилась с Дианой. Понимаете, тогда в лагере, с вожатой, я испытала единственное в своей жизни физическое удовлетворение. Больше у меня не было такого ни с кем… и с Морти, конечно, тоже. Я все думала, что это из-за нашего неудачного брака. Так, по крайней мере, мне хотелось думать. Но все оказалось серьезнее. – Она говорила спокойно, но убежденно.

– С Дианой я счастлива. Я люблю ее. И я благодарна. – Бренда откинулась назад и сложила руки на коленях. Она осознала, впервые в жизни, что ей не нужно больше ничего объяснять себе, находить какие-то оправдания, словом, чувствовать себя виноватой. Это стало свершившимся фактом. Остальное же было за ними. «Я себя воспринимаю такой, какая я есть», – подумала Бренда и ей сразу стало легче.

Элиз посмотрела на Бренду и сказала:

– Насколько я могу судить, Диана очень выразительная личность. Она яркая, убежденная и чувственная женщина.

Элиз захохотала.

– Извини, мне тут пришла в голову одна мысль: ведь это все те качества, которых лишен Морти.

Анни мягко произнесла:

– Надеюсь, ты получишь то, к чему стремишься. Ты заслуживаешь того, чтобы в твоей жизни был человек, который бы любил тебя. Я очень рада за вас обеих, Бренда.

Бренда прокашлялась.

– Итак, выиграла я посудомоечную машину или нет? – Женщины рассмеялись. – Да, этот День благодарения – просто фантастика! Я полагала, что буду хандрить и скучать по Тони и Анжеле. Я не знала, что мы будем играть в правду. Думаю, что нам просто положено было хандрить.

– Давайте действовать, а не просто болтать, – сказала Анни. – Один Господь Бог знает, как я устала от хандры. Давайте действительно что-нибудь предпримем в отношении Аарона, Морти и Билла.

– Нам следовало начать действовать раньше, но попробуем сделать это сейчас, – сказала Элиз. – Ты, Бренда, уже начала и лидируешь. Помните наши задачи: увидеть Морти разоренным, Джила – бессильным, Билла – кастрированным, Аарона – покинутым и одиноким. Я уже начала работать над Джилом. Из источников, близких к Стюарту и дядюшке Бобу, мы знаем, что он собирается приобрести контрольный пакет акций концерна «Митцуи». Я попросила дядю использовать все свои и мои резервы против Джила.

– Но как? – спросила Анни.

– Поддержать «Митцуи». Скупить акции этой компании, много акций. И сделать это с дальним прицелом. Разрекламировать их, сделать так, чтобы они поднялись в цене. Убедить людей в том, что это надежное дело, что здесь не может быть никакого надувательства. И мы заработаем столько, что сможем купить для Сильви собственную школу.

– Повтори, пожалуйста, – попросила Бренда.

Элиз объяснила всю процедуру еще раз, Анни тоже внимательно слушала ее. «Как она прекрасна», – подумала она и была готова заплакать опять, но сдержалась.

– Может, вы хотите, чтобы я внесла деньги, полученные от Морти? Это может помочь нам расквитаться с Джилом, а мне – прекратить свои денежные распри с Морти.

– Конечно, – согласилась Элиз. – Только будь осторожна, действуй с умом. Ведь тебе нужно на что-то жить, поэтому мы бы могли часть денег внести за тебя сами. Поскольку нам потребуется больше средств в качестве оборотного капитала, мы попросим Джила дать их нам.

– Итак, мы начинаем операцию «Джил». А как идут дела с расследованием Комиссии по контролю за инвестициями? Что ты скажешь, Анни?

– Де Лос Сантос не очень продвинулся в этом направлении. Я увижу его сразу после Дня благодарения. Я не думаю, что у нас что-нибудь получится, но я ему верю. – У Анни не хватило смелости рассказать им, как ей нравился Мигель. Она себе-то только начинала признаваться в этом. Придет время, и очень скоро, и она расскажет им об этом. Пока же повременит. Она хотела быть более уверенной в своих чувствах. И в его чувствах тоже.

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что у вас ничего не получится? – настаивала Элиз.

– Не знаю, мне он кажется каким-то непонятным и недоступным.

– Не говори глупостей. Каждый человек по-своему доступен.

– Доступен? И это ты говоришь? – удивилась Анни.

– Да, это говорю я, – резко ответила Элиз. – Я имею в виду, что каждый человек уязвим, к каждому можно найти подход.

– Знаешь, пожалуй, я знаю, что хотела сказать Анни, – вмешалась Бренда. – То, что у Аарона и его психиатра-изв-ращенки, доктора Розен, есть все: карьера, репутация. Они живут друг для друга, и они победили. А мы – побежденные. И у Морти, этого жирного слюнтяя, тоже есть все: он загребает миллионы, рядом с ним красотка блондинка из саванны или хрен ее знает, откуда еще. Он теперь вращается в обществе утонченных людей искусства, и он в расцвете сил, тогда как мне уже за сорок, я толста и со мной все кончено.

– Кто же в этом виноват? – сердито сказала Элиз. – Похоже, единственным твоим упражнением стало поднятие вилки.

– Не будь со мной такой высокомерно ледяной, побереги лед для своего виски, – сладко пропела Бренда. – Если я не в меру ем, то ты не в меру пьешь, а Анни не в меру волнуется. Так в чем же разница?

Анни смотрела на них в изумлении. Еще мгновение, и они из друзей превратятся во врагов. Они были похожи на кошек со вздыбленной на спине шерстью. На очень разных кошек:

Элиз – на элегантную длинную сиамскую чистокровку, Бренда же – на пухлую беспородную коротышку-полосатика с когтями. Неужели они вцепятся друг в дружку и испортят весь праздник?

Но Элиз, мрачно улыбнувшись, сказала:

– Должно быть, ты права. Бренда улыбнулась в ответ.

– У меня там, наверху, кое-что припрятано. А у тебя? – Элиз перестала улыбаться, но Бренда продолжила: – Знаешь, давай меняться. Даю тебе шесть шоколадных батончиков «Милки Уэй» за бутылку «Столичной».

Элиз колебалась с ответом. В эту минуту она была похожа на загнанную в угол кошку. Потом, приняв вызов, она произнесла, подняв брови.

– А что еще у тебя есть?

Теперь перестала улыбаться Бренда.

– Леденцы, – призналась она и замолчала. Казалось, она борется с собой. – И немного арахиса. Но это все.

– Да, конечно. Теперь скажи еще, что у тебя есть мост и ты хочешь загнать его мне. Пойду принесу твои дары, а ты найди мои. Договорились?

– Ни капли спиртного с этой минуты, – предупредила Бренда.

– А тебе после обеда не будет десерта, – отпарировала Элиз.

Анни была вынуждена спрятать улыбку. Похоже, Бренда превзошла себя в своей жертве. И Анни, в виде исключения, тоже не стала ворчать.

– Пошли, – вздохнула Бренда и потащилась наверх в спальную комнату, а Элиз пошла в кабинет шарить в сумках Бренды. Анни осталась сидеть в гостиной. Она с удивлением и восторгом наблюдала за триумфальным возвращением женщин. Бренда размахивала над головой бутылкой водки, а Элиз вывалила на кофейный столик кучу сладостей. Кроме батончиков, орехов и леденцов она обнаружила еще и большой пакет с изюмом. Она торжественно присовокупила его к остальным контрабандным сладостям.

– Ты почему-то забыла об этом. – Элиз улыбалась. Бренда свирепо посмотрела на Элиз.

– Ох, садовая моя голова! Какая непростительная забывчивость! Итак, мы будем лишены всего этого все оставшееся время? Бросаем резко и навсегда? Исправляемся и начинаем новую жизнь?

– Я согласна, если согласна ты, ни капли спиртного, пока не отомстим нашим мужьям.

– Сказано – сделано.

– Хорошо, а теперь за работу, – сказала Элиз, приготовив свой блокнот и ручку с золотым пером. – Мы уже обсудили все насчет «Митцуи», Джила и Комиссии по контролю за инвестициями, отдали Морти на откуп Федеральной налоговой службе. – Она подняла глаза. – А как насчет Аарона?

Анни пожала плечами.

– Что Аарон? Не знаю, что и сказать.

– Мы должны наказать его за разбазаривание фонда Сильви. Мы вынуждены это сделать, слышишь, Анни?

– Если только это не скажется на детях.

– С кем этот хрен моржовый сейчас? Только не со своим психиатром, я уверена, – сказала Бренда. – Я видела ее фотографию в журнале, она выглядела ужасно! Суровая женщина, ничего не скажешь!

Анни улыбнулась.

– Никак не вычислю, чего ему будет не хватать. Он не очень себя обременяет Сильви, а я никогда не посвящу в наши дрязги мальчиков. Он всегда был разборчивым, у него нет вредных привычек…

– Есть только привычка предавать жену.

– И пускать на ветер деньги дочери.

– Да, пожалуй, кроме этих.

– Были у него какие-либо устремления? – спросила Бренда. – Что было для него по-настоящему значимым?

– Мальчики. Особенно Алекс. Но для него это запретная тема. Да, пожалуй, мальчики. И еще его работа.

– А что насчет работы? – спросила Элиз, готовясь записывать.

– Думаю, что самое главное в жизни Аарона – это его агентство. Насколько мне известно, он уже давно мечтает выкупить у своего партнера Джерри его долю в агентстве. Сейчас у него просто нет на это денег. Во-первых, наш развод влетел ему в копеечку, потом… – Она замолчала. – Мы не можем лишить Аарона средств к существованию. Сильви нужны будут деньги. Но я так зла на него. Я готова убить его.

Минуту Элиз раздумывала.

– Я думаю, что он никак не пострадает оттого, что его партнеру откроют несколько новых счетов. Нужно сделать так, чтобы Аарону было труднее откупиться от партнера. Почему бы тебе не позвонить Джерри и не поговорить с ним? А я тем временем попрошу дядюшку Боба выяснить, не нуждаются ли в услугах рекламного агентства компании, с которыми он сотрудничает. Мы сделаем их клиентами агентства через Джерри. И Аарон при этом заработает и сможет вернуть деньги Сильви. И если это даст Джерри какое-то преимущество над Аароном, тем лучше. Анни вытерла слезы и кивнула.

– Джерри мог бы использовать эту возможность прямо сейчас. Элиз – ты гениальна! Спасибо.

Элиз улыбнулась. Еще раз, на сей раз для того, чтобы заплатить за обучение умственно отсталой девочки, она сделает исключение и нарушит правила своей матери. Она сделает это для Анни. Она придумает способ вынудить Анни взять деньги. Она повернулась к Бренде.

– Ну, что еще?

– Что касается Морти, то его конек, несомненно, деньги. Диана умирает от желания насолить ему и подать на него в суд, как только узнала, что он так бессовестно надул меня. Она рвет и мечет и готова пока работать бесплатно.

– Подать на него в суд – это еще не все, – хмыкнула Элиз. – Достаточно ли компромата в документах, которые мы послали в Федеральную налоговую службу? Что сказал Кленденнинг?

– Для меня все оборачивается благополучно. – Бренда пожала плечами. – Твой адвокат обещал, что меня не тронут и мне не грозит положенный в таких случаях штраф.

– Если ты дашь показания и поможешь этим делу.

– Бренда Кушман в роли стукача-осведомителя?

– Это лучше, чем Бренда Кушман в роли жертвы обмана.

– Я никогда бы не сдала его в руки правосудия, если бы он не отказался платить. Его адвокат сказал Диане, что Морти понес убытки. Акции упали в цене. – Она замолчала, напряженно о чем-то думая.

– Анни, как ты думаешь, мог ли Морти дать совет Аарону купить акции? – медленно спросила она.

Анни пристально посмотрела на Бренду.

– Не знаю. Это не исключено. – Какое-то мгновение она раздумывала. – Он очень консервативен и не интересуется биржевыми играми.

– Над этим стоит задуматься, – сказала Элиз, быстро записывая что-то в блокнот. – Какие акции он скупил?

Вдруг Анни покраснела. Догадка осенила ее.

– Конечно, это был Неистовый Морти, – вымолвила она в изумлении.

– Эврика! – произнесла Элиз. И они с Брендой стали испускать радостные крики.

– Почему ты нам раньше об этом не сказала? – закричала Бренда.

– Из-за своей глупости, – сказала Анни. – Могу ли я рассказать об этом Мигелю де Лос Сантосу?

– Да, если хочешь увидеть Аарона в арестантской пижаме.

– Это не использование «своего» человека в биржевой игре! – давилась от смеха Элиз.

– Я не хочу, чтоб его упекли в тюрьму, – прокричала Анни.

– Послушай, они у нас все могут за это ответить, – откровенно сказала Бренда. – Я имею в виду то, что цены на акции были взвинчены искусственно. Я знакома с подобного рода биржевыми операциями и знаю, как они ненадежны. Это была самая настоящая афера. Разве мы не можем всех их уличить в этом? Ведь Гриффин выступал гарантом, Билл составлял контракты, Аарон покупал акции…

– Не надо, пожалуйста. Мне нужно подумать о Сильви. Я не могу ввергнуть Аарона в такую беду, – проговорила Анни.

– Билл никогда бы не сделал такое, на чем бы его поймали, – сказала Элиз. – Это настоящий филадельфийский законник. – Она поджала губы. – Каждый из них получит наказание по заслугам. Как там говорится в «Микадо»? «Наказание должно соответствовать преступлению».

– Давай, Элиз, не таись! Я приму в этом участие при условии, что и ты будешь с нами. Мы обязательно должны найти выход, – сказала Анни.

– Я слышала от дяди, что у Билла какие-то трудности с Феб.

– Может быть, за это и следует зацепиться, – радостно предложила Бренда. – Хотя она, как бомба замедленного действия, все равно уничтожит себя сама.

– В чем еще уязвим Билл?

– Конечно, самое слабое его место – женщины. Скажи ему, что он плох в постели, и ему уже не оправиться от удара до конца жизни.

– Это на самом деле так? – спросила с надеждой в голосе Бренда.

Элиз посмотрела на нее, как бы раздумывая, отвечать ей на этот вопрос или нет. Потом, вздохнув, сказала:

– К сожалению, нет. – И хихикнула. – Хотя, кто его знает, ведь это было давно.

– Может быть, нам удастся полностью разрушить его планы с женитьбой. Тогда-то ему уже не оправиться, – предложила Анни.

– Это не совсем так. Он годами собирал антиквариат, который сейчас стоит больших денег. И потом, он и без того довольно прилично зарабатывает.

– Ему ничего не стоит очаровать еще какую-нибудь богатую невесту, – сказала Бренда и осеклась, понимая, что могла этим обидеть Элиз.

– Все в порядке, Бренда. – Элиз пожала плечами. – Твоя правда. Но я уверена, что в чем-то мы все равно сможем его уличить.

Бренда встала и достала из-под сиденья папку.

– Чуть было не забыла. Угадай, какой у меня для тебя подарок? Что я буду иметь, если покажу тебе копии счетов и отчеты о расходах клиентуры Билла? Эти документы достала Анжеле одна из машинисток, работающих в его адвокатской конторе. Не знаю, пригодятся ли они, но попробовать можно.

– Бренда, ты – гений, – сказала Элиз. – Это – многообещающее начало.

– А как насчет Джила? Его машина еще цела, – напомнила Бренда. – Я хочу, чтобы он был наказан физически. – И, узрев на лицах подруг выражение брезгливого отвращения, она продолжила: – Я знаю, вы не приемлете насилия. Но девизом итальянской семьи Морелли было «око за око». Вы должны помнить, что Джил причинил Синтии страдания. За это его нужно как следует поколотить. Давайте дадим клятву и заключим договор, скрепленный кровью, что мы это сделаем.

Анни замотала головой.

– Никакого насилия. Насилие абсолютно исключается, – твердо произнесла она.

Потом, улыбнувшись, наполнила узкий тонкий бокал шампанским и поставила его на стол. Сняв с руки обручальное кольцо, с которым она так долго не могла расстаться, Анни с возгласом: «Вот!» бросила его на дно бокала.

– Ах, так! – воскликнула Элиз.

Она со смехом стащила с руки свое кольцо и тоже бросила его в бокал.

Бренда, ухмыляясь и прикладывая титанические усилия для того, чтобы освободить от кольца свой толстый палец, наконец сняла его и бросила в бокал. Шампанское перелилось через край и пролилось на пол.

Бренда засмеялась и одобрительно покачала головой.

– Мы можем гордиться собой.

– Да, это точно, – согласилась Анни.

– Итак, договорились, с этого момента никаких сладостей, – сказала Элиз, повернувшись к Бренде.

– И никаких попоек, – напомнила ей Бренда. – Пока не закончим начатое дело.

– А оно не закончится, пока не закончится, – напомнила им Анни. – Счастливого вам Дня благодарения!

Этой ночью Анни, лежа в постели без сна, мысленно благодарила своих подруг и все думала, смогут ли они осуществить то, что задумали. Она думала об Аароне и докторе-психоаналитике Розен. О своей дочери и де Лос Сантосе.

Бренда тоже не могла уснуть, попеременно думая о том, хорошо ли Тони и Анжела провели с отцом время в «Арубе», сможет ли она неслышно проскользнуть на кухню и можно ли ее уже официально считать лесбиянкой. Она думала о Диане и хотела, жаждала, страстно желала… съесть хотя бы один шоколадный батончик.

В своей комнате Элиз, изнывая от жажды, уже подумывала, не использовать ли ей для этой цели свои духи. Однако, съев четыре батончика «Милки Уэй», успокоилась и улеглась спать уже почти на заре.

 

18

«СИЛЬВАН ГЛЕЙДС»

Мигель легко вел «ягуар» Анни по шоссе, ведущему на север. Выезд из города был, как всегда, сумбурным, но отсюда они будут следовать по прямой. Анни могла расслабиться. Попытаться, по крайней мере, это сделать. Анни не виделась с Сильви с 30 мая, Дня памяти погибших в войнах, но теперь, когда шестимесячный установочный семестр закончился, она могла посетить ее и выяснить, правильно ли был сделан выбор школы-пансиона и прижилась ли там Сильви.

Анни глубоко вздохнула и посмотрела в окно. Ей было хорошо с Мигелем; он ценил тишину и редко нарушал ее.

– Как здесь красиво! – произнесла она вслух. Они находились в семидесяти милях к северу от Нью-Йорка, в округе Датчесс. Деревья были покрыты ледяной корочкой, которая блестела и переливалась на солнце, а на земле уже лежал чистый белый снег. «Ягуар», легко преодолевая крутые спуски и беспрепятственно покрывая милю за милей, мчал ее навстречу доктору Геншер и Сильви. Она оправила низ своего шерстяного платья-свитера от Донны Каран. Отправляясь с визитом к больной дочери в ее новый дом, Анни думала, какое платье сочла бы подходящим для этой цели ее бабушка? Всматриваясь в стоящие вдоль шоссе ряды голых деревьев, она заметила нанесенные ветром сугробы, разделяющие огромные луга.

– Я всегда удивляюсь, когда вижу, как близко фермы подходят к городу. Ведь это настоящая сельская местность.

– Да, и она всегда здесь была, – тихо ответил Мигель. – Когда я наблюдаю такую красоту, я начинаю задумываться над тем, зачем я сижу в четырех стенах в здании на Федерал-Плаза и бесцельно провожу жизнь.

Анни кивнула. В последнее время она находила, что город более, чем когда-либо, давит на нее своей громадой. В нем было очень одиноко, а в праздники одиночество ощущалось еще явственнее. И она вдруг подумала, что, если Сильви здесь не нравится, она продаст свою квартиру и коттедж и переедет жить за город, купит какое-нибудь дешевое жилье, где Сильви найдет помощь и поддержку.

«Но куда нам податься? И что будет со мной? Смогу ли я обойтись без друзей?» Без Бренды, которая повергала ее в безудержный хохот даже своими грубыми шутками? Без предприимчивой, надежной и преданной Элиз? Без работы в больнице, которая оплачивалась не очень высоко, но все-таки что-то давала. Она очень скучала по Сильви, ведь она так давно ее не видела.

Она раздумывала над тем, как будет вести себя Сильви. Нужно быть открытой, спокойной, доброй и не строить далеко идущих планов. Надо довести каждое дело до конца.

Сначала повидаться с Сильви, потом зайти к доктору Геншер. Плохо, однако, что она уже чувствует себя уставшей.

Анни расслабилась, давая глазам насладиться белым пейзажем за окном автомобиля. Мигель свернул с шоссе и остановил машину у светофора.

Анни опять напряглась. Виной этому была проблема с деньгами. Анни никогда не считала свою семью богатой, по-настоящему богатой, как семью Элиз. Но богатство – понятие относительное, и семья Анни считалась семьей с достатком. Она владела домом на Мейн-Лайн и виллой на островах. Они ездили отдыхать в Палм-Бич. Анни улыбнулась. Всегда в Палм-Бич и никогда во Флориду. В этом заключался особый смысл, понятный только богатым.

Став взрослой, она, конечно, поняла, что на свете существуют и бедные. Но она не ощущала эту бедность, думая, что все живут так, как живет она. Ее опекунский фонд не был большим, но его хватало на учебу в колледже и одежду до того времени, как она вышла замуж за Аарона и покинула семью. И, только выйдя замуж за человека, у которого ничего не было за душой, она на собственном опыте познала, что такое нужда. Она, наконец, осознала, каково жить без денег, потому что это коснулось ее самой.

По правде говоря, это больше касалось Аарона, чем ее. Ей эта скромная жизнь показалась довольно забавной. Она стыдилась себя. Мария Антуанетта в бедном одеянии. Она играла в бедность, пока Аарон писал. Потом она забеременела Алексом, а Аарон нашел другую, высокооплачиваемую работу. И у них уже было довольно денег, а потом даже более чем достаточно. Ее отец дал им наличные деньги на покупку дома в Гринвиче.

Теперь денег не хватало. Только на сей раз она уже не могла сказать, что это мило, пикантно и неважно. Это было страшно. Страшно еще и тем, что она не знала, как себя в такой ситуации вести. «Как мне просить их не исключать из школы мою девочку? Как сказать им, что у меня недостаточно денег? А если подумать о матерях, находящихся на социальном обеспечении, которые вынуждены бороться за судьбу своих детей ежедневно?» Анни захлестнула волна стыда.

Через десять минут они уже подъезжали к «Сильван Глейдс». Величественный особняк в стиле Тюдоров производил на нее сильное впечатление. Сейчас, как и в свой первый приезд, ей казалось, что в дверях вот-вот появится сэр Лоуренс Оливье и поприветствует ее. Перед домом была огромная, покрытая снегом лужайка, и оттого он выглядел как кинодекорация или как какая-то розовая мечта. Прошлой ночью ей приснилось, что она едет в Мандерли. Она вздохнула. Вид других зданий вернул ее к действительности; кругом валялись коробки от крекера, эти противные современные коробки от печенья. Неужели они не могли?. Она осеклась. Очевидно, они не могли. А если бы они могли, то плата за пребывание здесь была бы совсем астрономической.

Анни и Мигель прошли в приемную, где их встретила доктор Геншер.

– Сегодня прекрасный день для поездки, – сказала она, улыбаясь. – Я провожу вас к Сильви, а потом вы можете вернуться сюда, и мы поговорим.

Сильви работала в столовой.

Анни сразу заметила ее. Она убирала со стола посуду, очищая тарелки от остатков еды, перед тем как осторожно уложить их горкой на поднос. Анни почувствовала внезапную острую боль в сердце, когда увидела лицо Сильви. Никогда она не выглядела такой сосредоточенной и удовлетворенной. Она вся светилась. По сути, Сильви совершенно изменилась за те шесть месяцев, что они не виделись. На какой-то момент Анни охватила паника. Она подумала, что теперь она совершенно одна. Мигель принес две чашечки кофе, выдвинул для нее стул, и она села. Они молчаливо наблюдали за Сильви, пока та не подняла голову и не заметила их.

– Мам-пап! – закричала она. – Ты здесь! Ты приехала! – Она подбежала к Анни и крепко обняла ее. – Пойдем со мной!

Посмотри! – Анни была готова расплакаться, но Сильви этого не заметила. Она была слишком возбуждена.

– Смотри, мама, что я здесь делаю! Когда кто-нибудь ест и оставляет после себя грязную тарелку, я убираю ее. Это и есть моя работа. – Она была возбуждена, и в уголках губ от этого скапливалась слюна. За столиками сидели другие обитатели пансиона и его персонал, но никто из них не обернулся, чтобы посмотреть на них. Анни подавила желание вытереть дочери рот.

– Я должна делать это каждый день. Без прогулов. Джим говорит, что я лучшая помощница официанта из тех, кто когда-либо здесь работал.

Анни почувствовала укор совести. Ведь это было то, что нужно Сильви, а она столько времени эгоистично обделяла ее в этом.

– Сильви, я так горжусь тобой! – сказала Анни, крепко обнимая сияющую девочку. – Ты и выглядишь прекрасно! – Она была в джемпере, слишком узком на ее груди, а под ним была блузка, на воротничке которой не хватало пуговицы. Но для Анни это не имело значения. Она улыбнулась. – А где Пэнгор?

– О, Пэнгор! Он поймал мышь! И знаешь, что он с ней сделал?

Анни поморщилась от отвращения. Неужели в помещениях водились мыши?

– Что же, моя сладкая?

– Он положил ее мне на подушку!

– Как подарок тебе? У меня тоже была кошка, которая делала то же самое. Она даже крыс ловила, – сказал Мигель.

Анни удивилась, где это жил Мигель, что у него водились крысы. Потом она вспомнила о себе самой и заставила себя улыбнуться. – Мигель, извини, что я вас не познакомила. Это моя дочь, Сильви. Сильви, а это мой приятель Мигель. Он привез меня сюда.

– Привет, мистер Микел, – сказала Сильви. – Я уберу за вами чашку.

– Можно мне сначала выпить кофе? – спросил Мигель.

– Да, – хихикнула Сильви.

– Договорились, – ответил Мигель.

– А теперь мне нужно вернуться к своей работе, – серьезно сказала Сильви. – На работе нужно работать.

– Понимаю. Я вернусь, когда ты закончишь работать, – сказала ей Анни.

Анни оставила Сильви в столовой, но, выйдя, она остановилась у окна, чтобы понаблюдать за ней. Ее дочь чистит грязную посуду. И так будет всегда.

Мигель молча стоял рядом с Анни. Тут к Сильви подошел и что-то сказал ее воспитатель Джим, и она серьезно закивала головой.

Анни вздохнула. Почему ей кажется таким непривлекательным занятием уборка грязной посуды? Разве то, чем занимается она сама, намного лучше? Держать за руки обгоревших людей, стонущих от боли, и писать никому не нужные короткие рассказы, которые она не заканчивала, разве это лучше? Сильви была счастлива. Могла ли она судить ее?

– Мне очень трудно на это смотреть, – произнесла она вслух. Мигель безмолвно кивнул.

Анни оставила Мигеля дожидаться на улице, а сама пошла через заснеженный парк пансиона в офис доктора Геншер. Сначала Сильви, потом доктор Геншер. Анни пошла к ней, потому что ей было ясно, что эта школа была как раз для Сильви. Она шла по аллее с огромными платанами, покрытыми снегом и льдом. Красота и покой природы прибавляли ей уверенности в том, что она сделала правильный выбор для Сильви. И это придавало ей решимость и мужество.

Дверь офиса доктора Геншер была распахнута настежь, и та пригласила Анни войти и сесть.

– Как вы находите Сильви? – начала доктор Геншер.

– Она хорошо выглядит. И старается изо всех сил хорошо работать. Люди обычно думают…

– Здесь таких людей нет, миссис Парадиз, – прервала ее доктор Геншер. – Это и делает «Сильван Глейдс» земным раем. Более того. У нас большие надежды относительно Сильви. Мы хотим, чтобы через пару месяцев она попробовала поработать в каком-нибудь городском ресторане.

– Неужели? Так скоро? – Анни забеспокоилась. Люди ведь такие жестокие и нетерпеливые. – Она готова к этому?

– Девочка очень хорошо воспитана. – Она смотрела прямо на Анни. – Думаю, что у нее есть большие неиспользованные резервы.

Анни не стала благодарить госпожу Геншер, но почувствовала, что ей очень дороги эти слова одобрения. Она глубоко вздохнула.

– Понимаю. Это превзошло все мои ожидания, благодарю вас.

– Теперь пришла моя очередь понимать, миссис Парадиз. – Доктор Геншер улыбнулась. – Родители всегда волнуются в свой первый приезд сюда. Шесть месяцев разлуки, конечно, тяжелы для них. Ведь они, вероятно, годами страдали, принося жертвы и меняя свои судьбы для того, чтобы их дети были счастливы. Они уверены, что дети не смогут выжить без них. И вот они приезжают сюда и видят, что их дети обходятся без них, да еще и счастливы при этом. Тогда мать или отец понимают, что приносили ненужные жертвы, вмешиваясь в жизнь своих детей и так долго оставляя их дома, при себе. – Доктор улыбнулась Анни. – Сильви необходимо было побыть вне дома. Ей также необходимы были эти годы, прожитые с вами. Я бы сказала, что вы пришли к нам очень вовремя, выбрав золотую середину.

Анни ответила не сразу. Она пристально вглядывалась в лицо этой женщины, стараясь понять всю широту ее натуры и невольно сравнивая ее с такими мелочными типами, как Джил Гриффин и ее муж Аарон.

– Благодарю вас, – наконец, вымолвила Анни. Если бы она могла сейчас встать и уйти, уверенная в счастье своей дочери. Но она не могла этого сделать, не поговорив с доктором Геншер о своем деле.

– У меня, к сожалению, есть проблема, – сказала Анни, выпрямившись на своем стуле.

– Да, я слушаю.

– Я не могу внести ежеквартальную плату за обучение в полном размере. Я надеюсь, что смогу полностью расплатиться только к весне.

Доктор Геншер выглядела озадаченной. Она, очевидно, не ждала разговора на эту тему и не была к нему готова.

– Я удивлена, миссис Парадиз. Мы знаем, что у Сильви есть опекунский фонд. Все дети с болезнью Дауна заслуживают того, чтобы находиться у нас, в «Сильван Глейдс». Но только очень немногие могут себе это позволить, и это разрывает мне сердце. Поэтому, при таком большом количестве претендентов, кредитоспособность родителей рассматривается нами как одно из главных условий приема. Ваша кредитоспособность никогда не вызывала у нас сомнений. – Она сделала паузу. – Что же произошло?

Как она могла объяснить? Что ей сказать? Что отец Сильви оказался лгуном и вором? Боже, она не могла это сделать. «Какого черта Аарон сам не приехал сюда, чтобы пройти через это унижение», – с горечью подумала Анни.

– Мой муж, мой бывший муж, неудачно сыграл на бирже, – выпалила наконец Анни.

Теперь доктор Геншер выглядела встревоженной.

– Что же будет дальше? Мы считаем, что настоящую пользу может принести только длительное нахождение в пансионе. Забрать Сильви отсюда раньше срока – значит принести вред не только ей, но и остальным детям.

– Доктор Геншер, я обещаю вам, что достану денег на восстановление фонда Сильви. У меня есть кое-какие резервы.

Я сейчас просто не очень уверенно себя чувствую. Теперь я вижу, как счастлива Сильви, и не позволю лишать ее этого счастья. Дайте мне только немного времени, пожалуйста.

– Хорошо, миссис Парадиз, это в моих силах. Я все объясню казначею. Но нам потребуется от вас письмо с графиком вероятных выплат и наметками относительно финансовых перспектив Сильви.

– Да, конечно. (Всевышний, позволь мне только уйти! Или я сейчас заплачу как малое дитя.) Благодарю вас, – сказала она, вставая.

Анни направилась к центральному входу, чтобы случайно не натолкнуться на Мигеля или Сильви. Ей нужно было несколько минут, чтобы прийти в себя. Она шла вдоль дороги, вдыхая холодный бодрящий воздух и оглядывая пустынную, занесенную снегом огромную лужайку. Хорошо, что она решилась уладить это дело. Но она никогда не простит этого Аарону. И сделает все возможное, чтобы оставить Сильви в пансионе.

Она провела с Сильви весь оставшийся день. Играла с Пэн-гором, осматривала комнату Сильви, проводила ее на завтрак, присутствовала при том, как Сильви открывала привезенные ею подарки. Она наслаждалась обществом своей подросшей, изменившейся дочери.

А потом она осталась наедине с Мигелем и говорила с ним. Она не знала, нравится ли она ему и насколько и подвигнет ли это его на то, чтобы предать суду Джила. Потому что теперь она жаждет мщения? Она раскроет Мигелю де Лос Сантосу всю правду. И если и Аарон замешан во всем этом, то пусть пеняет на себя.

Она повернулась и пошла назад к стоянке. Вдали она увидела Мигеля и Сильви. Они сидели на улице перед столовой, разговаривая и забрасывая снежками стоявший неподалеку платан. Анни показалось, что Сильви смеется. Она улыбнулась. Она сделает так, чтобы Сильви продолжала смеяться. Чего бы ей это ни стоило.

Мигель и Анни возвращались домой в зимних сумерках.

– Очень милая и смешливая девчушка, Анни, – нарушил тишину Мигель.

– Да, – согласилась с ним Анни. Сильви пользовалась множеством гримасок для выражения своих чувств и эмоций. Когда за ленчем Мигелю принесли фаршированного окуня с головой, она сморщила нос, изображая рыбу.

– И школа, похоже, что надо.

– Да, согласна. Плохо только, что я не могу за нее платить. – Она глубоко вздохнула. – Мигель, у меня есть для тебя новые сведения. Не знаю, помогут ли они в деле с Джилом Гриффином, но… – Она еще раз глубоко вздохнула. – Мы думаем, что Морти Кушман, владелец фирмы, сам посоветовал Аарону купить для него акции. Но у нас нет доказательств. Затем акции резко упали в цене. Что-то произошло, но мы не знаем, что именно, Мигель. Нам также известно, что у Морти Кушмана неприятности с Федеральной налоговой службой. Мы думаем, что между Джилом, Морти и Аароном имел место тайный сговор.

– Отлично. Мне это может пригодиться. Я встречусь с господином Кушманом. Но что собираешься делать ты?

– В каком смысле?

– Я имею в виду школу Сильви. Ведь это недешево.

– Не знаю. – Глаза Анни наполнились слезами. – Я не знаю, – повторила она и помимо своей воли начала плакать.

Мигель остановил машину на обочине. Было уже темно. Он вынул сложенный белый платок и протянул его Анни. Она вытерла слезы, но они все лились. Тогда он наклонился к ней, неуклюже обхватив рукой спинку ее сиденья. Почувствовав его прикосновение, Анни положила голову на плечо Мигеля и зарыдала.

И они сидели так долго-долго.

 

19

МОРТИ ТЕРПИТ ПОРАЖЕНИЕ

Морти откинулся на плющевом сиденье лимузина и зажег сигару. «Господи, что сегодня за день!» – произнес он и глубоко затянулся. Сигары были его слабостью. Он курил гаванские сигары того же сорта, как и Кастро, а их, говорят, свертывали на внутренней стороне своих юных и девственных бедер девочки-подростки, что придавало им особый аромат.

«И что это была за ночь!» Он наклонился и достал из небольшого холодильника банку с сельтерской, почувствовав боль в спине, явившуюся результатом бессонной ночи. Он подумал, что это возраст дает о себе знать, и тут его сознание нарисовало целую толпу жаждущих получить с него деньги, которая появлялась всякий раз, как он закрывал глаза.

День благодарения с Тони и Анжелой в «Арубе» обошелся ему дороговато. Они оба терпеть не могли Шелби. Его взгляд упал на заголовок в газете «Нью-Йорк Пост», принадлежащей шоферу, который гласил: «Леона Хелмси отказывается платить штраф за отказ платить налоги». Тут же помещался снимок Леоны, в слезах покидающей здание суда в сопровождении целой вереницы адвокатов.

Морти хмыкнул и подумал, что, похоже, он единственный во всем городе, кто жалеет эту бедняжку. Почему бы им не оставить ее в покое? Уклонение от уплаты налогов? Но ведь она уже заплатила больше трех миллионов! Какого рожна им еще нужно? Когда же это кончится?

Он отбросил в сторону газету, сделал глоток сельтерской и, продолжая курить, стал изучать сквозь дымчатые стекла автомобиля толпу на улице.

– Довольно – это когда действительно довольно! – произнес он громко.

– Что вы сказали, мистер Кушман? – спросил шофер.

– Забудь об этом, – грубо оборвал его Морти.

Он откинулся назад и закрыл глаза, стараясь успокоиться. Ему не хотелось портить вечеринку с коктейлем и какое-то там представление, которое устраивала Шелби. После вечеринки должна была состояться презентация «живой скульптуры», и Шелби удалось исхитриться и пригласить на нее художественный совет Музея современного искусства. Если худсовет музея «клюнет» на это произведение, то Шелби произведет настоящий фурор в мире искусства. Так, по крайней мере, говорит она. Морти же вынужден был признаться, что вся эта возня утомляла его. Они с Шелби подарили музею картину, на которой будет стоять и его, Морти, имя: «Передано в дар музею из коллекции Мортона Б. Кушмана». Но это почему-то не волновало Морти, как он того ожидал. Дела галереи шли не очень-то хорошо: она не окупала себя. Шелби никак не удавалось привлечь к ней внимание высшего света.

– Довольно, – невольно слетело с губ Морти. – Хватит и с Леоны, и с меня. Когда же они собираются оставить нас в покое? Они считают, что я бездонная бочка с деньгами. Но они ошибаются! – Он с возмущением думал, что денег уже не хватает просто на приличное существование. – И если они хотят сделать из меня козла отпущения, то тому не бывать!

Почему бы им не преследовать Бренду? Они оценили издержки по нашему бракоразводному процессу в два миллиона долларов! Не без помощи этого осла Лео. Почему она должна получить еще что-то? Два чека, по миллиону долларов каждый. Его акции упали в цене, и это приводило его в уныние. Она никогда не получит второй чек. К черту ее вместе с Лео!

– Морти, у нее в руках подписанный, заверенный печатью и официально зарегистрированный контракт, – говорил ему Лео, брызгая слюной от гнева.

– Хорошо, Лео, – сказал Морти, – пусть подает на меня в суд. Ты ведь хороший адвокат, не так ли? Вот и скажи ей, что я хочу пересмотреть финансовую сторону контракта.

«Они все преследуют меня, – думал Морти, обмахиваясь газетой со снимком Леоны. – Сейчас к ним добавился еще и Аарон. Мне придется увеличить бюджет на рекламу и покрыть его расходы, а также взять его на поруки. Хорошо, я это сделаю. Аарон, в конце концов, не так уж плох. Но ведь все больше денег уплывает! Черт бы побрал все это!»

Куда бы он ни повернулся, он чувствовал эти загребущие руки. Шелби, впрочем, была исключением. Он не любил рассуждать о том, вышла бы она за него замуж, не купи он ей эту галерею, но, если бы он был честен с собой, он бы ответил на этот вопрос отрицательно. Жирный еврейский ублюдок. «Но ведь и я тогда не возжелал бы ее», – сказал он себе, смеясь.

Лимузин свернул с Мэдисон-авеню на Пятьдесят седьмую улицу и остановился перед галереей Шелби недалеко от Пятой авеню и ресторана «Тиффани». Морти подумал, что эта галерея, находящаяся на пересечении важнейших дорог, стоила ему очень недешево.

Наступил один из тех блаженных для Морти моментов, которые его натура богача обожала. Он знал, что лимузины повсюду в городе могли пользоваться двойной парковкой, и смаковал момент, когда его автомобиль останавливался. Шофер обогнул машину и открыл перед Морти дверь.

Он кинул ему через плечо:

– Я скоро приду, будь здесь. – Охрана поприветствовала Морти по имени, и он ступил в мраморную прохладу великолепной галереи. Он вошел в лифт и нажал на кнопку.

Когда двери лифта распахнулись, Морти вышел и постоял немного, чтобы объять все, что перед ним открывалось: дорогие картины, ворсистый ковер под ногами и группки людей в неброской, но дорогой одежде, с бокалами в руках. Они говорили приглушенными голосами, а официанты неслышно сновали между ними, разнося напитки и закуску. Морти сгреб бокал с подноса проходящего мимо официанта и продолжил свои наблюдения, ища глазами Шелби.

Так и не увидя ее, он нехотя направился к Джосне Фелпсу и остальным членам музейного совета. Подойдя к ним, Морти выдавил из себя улыбку и поприветствовал каждого из них по имени, чему сам был немало удивлен.

«Я начинаю к этому привыкать», – думал Марти. Мог ли его отец, Сай, когда-нибудь предположить, что его сын, Морти Кушман, внук русских евреев, переживших погромы, будет стоять здесь, среди самой изысканной художественной элиты Америки! Морти прикинул, что состояние этой небольшой группы людей потянет более чем на три миллиарда долларов. Ему было интересно, ощущают ли они, так же как он, давление людей, жаждущих воспользоваться их деньгами.

Нет, они ничего такого не ощущают. Деньги переходили к ним из поколения в поколение, и поэтому им ничего не стоило избавиться от пристающих. У них это получалось очень легко. Эти ублюдки не склоняют головы ни перед кем. Он подумал, что и он никогда ни перед кем не согнется.

И тут Морти увидел Шелби. Она стояла в дверях своего офиса и делала ему знаки рукой. Морти собирался извиниться и уйти, как вдруг увидел двоих мужчин в каких-то неопределенных костюмах, которые вышли из офиса Шелби и, проследовав мимо нее, направились прямо к нему. Шелби, нервничая, пошла за ними, пока все трое не остановились перед Морти.

Шелби поспешно сказала:

– Мортон, эти джентльмены хотят поговорить с тобой. Почему бы нам не вернуться в офис? – Она изучающе посмотрела на двух незнакомцев. – Там вы сможете обсудить свои проблемы без свидетелей и решить все вопросы.

Она повысила голос, и все, кто находился в зале, обернулись, чтобы посмотреть на нее.

Морти был смущен и перепутан. «Лучше бы эти парни не портили мне праздник».

– Чем могу служить, джентльмены? – сказал он, стиснув зубы.

– Вы Мортон Кушман? – спросил один из них.

– Да, я, – с трудом выговорил Морти, когда увидел, что второй мужчина достал из кармана куртки удостоверение и произнес:

– Вы арестованы. Ваше право не отвечать на наши вопросы.

– Что здесь происходит, в конце концов? – произнес, задыхаясь, Морти. – Что значит «вы арестованы»?

– Вы имеете право отвечать на наши вопросы в присутствии адвоката. – Второй сыщик, заломив Морти руки за спину, надевал на них наручники. «Боже, только не это», – подумал Морти. Он не верил своим глазам.

«Подумать только, они надели на меня наручники! – Морти вспотел. Что здесь происходит? Они ведут себя так, как будто я вор-карманник».

– Послушайте, здесь какая-то ошибка.

– Если вы не в состоянии нанять собственного адвоката, вы можете просить об этом суд.

– Мортон! Мортон! Что мне делать? – Шелби пронзительно кричала:

– Морти, что все это значит? – Она забыла, что комната полна людей, которые смотрят на все это как на представление.

– Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.

Резкий голос Шелби заставил Морти взять себя в руки и успокоиться.

– Шелби, все в порядке. Позвони Лео Джилману. Он обо всем позаботится. Это какое-то недоразумение, милая.

Повернувшись к арестовавшим его офицерам службы безопасности, он сказал:

– Это недоразумение, не так ли, ребята?

– Нет, мистер Кушман, вы арестованы за уклонение от уплаты налогов. – И, наклонившись к уху Морти, один из агентов ФБР прошептал: – Это преступление, Морти! – И, выпрямившись, он самодовольно ухмыльнулся. Потом взял его за локоть и, слегка подтолкнув, повел к выходу.

Шелби со слезами на глазах подбежала к Морти.

– Морти, как ты мог так поступить со мной? Ведь я работала так усердно! Теперь мы разорены, Морти. – Она глубоко вздохнула. – Скажи мне, что все будет хорошо.

– Милая, – Морти напрягался, чтобы выдавить из себя остатки энтузиазма, – ты только помни одно: единожды осужденного всегда готовы осудить по новой. Мы с тобой еще не раз посмеемся над этим.

Шелби старалась взять себя в руки и улыбнуться.

Офицеры повели Морти к выходу. По дороге к двери толпа гостей расступилась, в ужасе отпрянув от них как от чумы.

Морти поймал на себе взгляд Джосны Фелпса и заставил себя беспечно улыбнуться. Джосна опустил глаза и отвернулся.

Морти оттеснили к лифту, затем он прошел мимо удивленной охраны. На улице Морти увидел, как его шофер подбежал к дверце лимузина, чтобы распахнуть ее перед ним, и было заметно, что он никак не может понять, почему Морти с двумя мужчинами направляется к простенькому коричневому седану.

Сыщики толкнули Морти на заднее сиденье, а сами сели впереди. Седан тронулся с места, объехал лимузин Морти и помчался по Пятой авеню.

С трудом повернувшись назад, Морти увидел, как из здания вышла уже вполне оправившаяся от потрясения Шелби, энергичной походкой направилась к лимузину и села в него. Машина повернула к центру города, и Морти вскоре потерял ее из вида. «Что ж, полагаю, вечеринка окончена», – подумал он.

 

20

ОТБИВНАЯ ИЗ «МИТЦУИ»

Джил нажал на газ своего «ягуара-ХКЕ» и испытал радостное волнение от того, как быстро тот набрал скорость и промчался мимо запорошенного снегом товарного фургона. По мере того как автомобиль набирал скорость, его начинало охватывать знакомое ему чувство возбуждения в паху. «Ягуар-ХКЕ» 1962 года был его первой «богатой игрушкой». Впервые он увидел такую машину на стоянке перед рестораном «Дони» на Виа Венето в Риме. Когда Джил получил диплом бакалавра Вирджинского университета, родители отправили его на три месяца в большой тур по Европе, что было традиционным подарком семьи в честь окончания колледжа. Если разобраться, то тур был не из самых шикарных: путешествовать пришлось по железной дороге, а жить – в гостиницах для молодежи. Это было самое большее, что могла позволить себе их семья, потому как бутылка виски стала лучшей «подружкой» отца Джила со времен великой депрессии 1929 года. Это была его реакция на превратности судьбы.

В Европе Джил не терял времени даром. Женщины, роскошь, машины – ничего не укрылось от его пытливого взгляда. Там же он увидел красную блестящую машину со скоростным двигателем, «ягуар-ХКЕ», который, казалось, несся куда-то, хотя и стоял припаркованным на обочине.

Джил вошел в ресторан, сел за столик и заказал «Негрони». Он сидел и пристально смотрел на нее. Она сделалась для него одушевленной в то самое мгновение, как он впервые увидел ее. Он подумал, что эта «малютка» когда-нибудь обязательно будет его, и это как нельзя лучше характеризовало его тогда еще юную, но уже такую решительную натуру. Улыбаясь, он пообещал себе, что наградит себя в точности такой же машиной, как только получит свой первый миллион.

И он заполучил такую машину и свой первый миллион, который, по сути, был не его миллионом. Это были деньги его жены. «Какого черта! – подумал он и мрачно улыбнулся. – Ведь я собирался именно получить, а не заработать его». И он засмеялся сдавленным смехом, как он делал всегда, когда думал об этом. Он потерял жену, зато сохранил машину. Он был готов потерять пять жен, но только не свой «ягуар-ХКЕ». Он выезжал на нем каждое утро. Мэри ездила на лимузине.

Он слегка сбавил скорость, оттесненный несколькими меньшими по размерам машинами. С появлением первого льда эти чудаки всегда замедляли ход в этом месте. Что же, им не удастся сдерживать его долго. При первой же возможности он рванул на левую полосу, переключил скорость и вписался в небольшое пространство, равное по длине двум автомобилям. Вслед ему раздались гудки протеста. К черту их!

Он радовался, что сделал это. Длина всего двух машин. «Эти скромники не дерзнут даже попытаться это сделать, а я сделал».

Он протянул руку к внутреннему карману куртки, вытащил пачку сигарет «Данхилл» и сжал одну в своих тонких губах. Он прикурил ее от зажигалки на щитке управления и опять вернулся к прерванным мыслям.

Выдохнув ровную струю белого дыма, он подумал о том, что его пытались оттеснить. Глядя на убегающую вперед дорогу, он сказал себе, что никто и ничто не сможет его остановить.

Семья Своннов пыталась это сделать, но потерпела неудачу. Он знал, что они были против их брака. Он также знал, что Синтия, вопреки их воле, непременно выйдет за него замуж. Как только он услышал ее фамилию, он понял, что может не сомневаться в своем радужном будущем. Он хотел и получил ее. Она была ему крайне необходима. Это она помогла ему сделать первый гигантский шаг.

Но в конце концов она подвела его. Чем угодливее и уступчивее она становилась, тем больше он ее презирал. Он ненавидел ее за слабость. Ему нравилось верить в то, что он преуспел, потому что силен. Но были моменты, когда он признавался себе, что это совсем не так. Ему помогла не собственная сила, а слабость других. Именно это, а также его беспринципность в делах, построенных на доверии и честности. Он убеждал себя, что не мог поступить иначе, что все, что он делал, он делал правильно.

Иное дело Мэри. Она лишена слабости. Она ровня ему по таланту беспощадности. «Вместе мы достигнем еще больших высот. Мы достигнем мировых вершин».

Он сбавил скорость на подъездной дороге к зданию офиса, тормоза завизжали, и машина остановилась на отведенной ей в подземном гараже стоянке. На следующей неделе они с Мэри переберутся в новую квартиру на Пятой авеню, хотя, похоже, там еще ничего не готово. Ему уже не придется ездить на «ягуаре» так часто, и он будет скучать по нему. Он любовно погладил щиток управления и вышел из машины. В три больших шага он достиг лифта, который доставил его в вестибюль. Выйдя из лифта, он увидел, как Гас, дежурный вахтер, почтительно отсалютовал ему, приложив руку к козырьку кепки, и немедленно позвонил дежурной сорок пятого этажа, чтобы та была начеку и встретила президента компании подобающим образом.

Второй вахтер отступил перед Джилом на шаг и, достав связку ключей, открыл дверь его персонального лифта. Джил вошел, а вахтер нажал на кнопку сорок пятого этажа и сказал:

– Доброе утро, мистер Гриффин.

Джил проигнорировал обоих вахтеров, поспешно развернув газету. Если он будет отвечать на приветствия всей этой мелкой сошки, у него не останется времени на работу.

В приемной сорок пятого этажа его уже ждала миссис Роджерс.

– Доброе утро, мистер Гриффин.

Проходя мимо нее и не замедляя шага, он спросил:

– Какие у меня на сегодня намечены дела?

Миссис Роджерс на ходу просматривала свой блокнот, стараясь идти в ногу с шефом. Ей, такой грузной и пожилой, становилось все труднее не отставать от темпа, который задавал в бизнесе Джил Гриффин. Но, прослужив у него шестнадцать лет, она была решительно настроена идти вровень с ним и работать до шестидесяти пяти. Каждое утро она вставала в половине шестого, чтобы к половине восьмого уже быть в офисе. Ей казалось, что путь к офису с каждым днем становился все длиннее, а временами, особенно холодными зимними днями, такими, как сегодня, она, в предрассветной темноте преодолевая длинный лестничный пролет на пути к электричке, была готова сдаться и бросить работу. В эти моменты она обычно говорила себе: «Нет, я все же дойду до финиша».

Продолжая путь по устланному коврами коридору к кабинету Джила, миссис Роджерс, затаив дыхание, пробегала глазами расписание Джила. И надо же было, что именно в этот момент из своего кабинета вышел бедняга Стюарт Свонн. Джил увидел его краем глаза и подумал, что Стюарт не мог придумать ничего лучшего. Не поворачивая головы, он бросил:

– Стюарт, в моем офисе, через пятнадцать минут.

Как только они достигли входа в офис Джила, миссис Роджерс не без труда проскочила вперед и распахнула перед ним дверь, так что ему даже не пришлось остановиться. Он поощрил ее рвение кивком головы, продолжая двигаться дальше.

Джил подошел к своему столу и остановился, а миссис Роджерс, теперь уже бездыханная, уселась в красное кожаное кресло напротив.

– Исполнительный комитет желает знать, будет ли встреча, запланированная на два часа дня, встречей за ленчем в столовой или же она состоится в служебном кабинете?

При мысли о том, что ему придется завтракать с этими лизоблюдами, у Джила передернулись уголки рта, и он сказал:

– В час дня, в кабинете. – Он собирался расквитаться с этим японским делом. С настоящим, а не с тем, что он подкинул им, желая ввести их в заблуждение.

– Что-нибудь еще, мистер Гриффин?

– Да. Попросите отмыть соль с моей машины. И не звоните мне, когда явится Стюарт Свонн. Скажите ему, что я велел подождать.

Он заметил, что при этих словах она опустила глаза. За все шестнадцать лет своей преданной службы она ни разу не сказала о нем и о том, что он делал, ничего плохого. Если бы он задумался, то, пожалуй, угадал бы, что она не очень к нему расположена.

Но Джила это не волновало, коль скоро она выполняла свою работу, и выполняла ее хорошо. В работе ей помогали два ассистента. Он подумал, что это была самая высокооплачиваемая секретарская работа в Нью-Йорк-Сити.

Ко всему прочему она еще участвует в управлении компанией, имея свою долю акций. Она не могла себе позволить уйти. И он это знал. И она это знала.

Джил подошел к окну и посмотрел в него. Он так и не сумел преодолеть свой страх высоты, и ему стоило большого труда скрывать это от других. Он сидел спиной к окну и лишь изредка смотрел в него сквозь старые, в пузырьках, стекла. «Никогда не показывай им, что ты вспотел». Это был его девиз, и он старался следовать ему. Поэтому, выбирая место для своего офиса в новом здании, купленном их компанией, он не только настоял на том, чтобы офис находился на самом верхнем этаже, но и на том, чтобы в нем были самые большие обзорные окна. Но на другой стене были все-таки сделаны старомодные окна с маленькими рифленными стеклами. Они предназначались только для него.

Если бы Джил посмотрел вниз, он бы увидел единственную улицу Америки, которая была настолько важна, что преобладала над всеми остальными. Это была Уолл-стрит. И на сегодняшний день Джил был «царем этой громады». Стоя у большого окна, он мог видеть финансовый квартал Манхэттена впереди, а позади него открывался вид на Нью-Йоркскую бухту. Этот пейзаж волновал его и придавал ему уверенность, что он живет не напрасно.

«Вот оно, это высшее блаженство, – думал он. – Не быстрая езда и даже не секс. А именно чувство, которое ты испытываешь от того, что держишь в руках судьбы людей, распоряжаясь их миллиардами. Вот то, что мне нужно».

Дверь, соединяющая офисы Джила и его жены, широко распахнулась, и в комнату влетела Мэри.

– Джил, как я рада, что ты здесь. Посмотри, – сказала она и бросила ему на стол образцы краски и обивочного материала. – Как ты их находишь?

Ему потребовалось время для того, чтобы взять себя в руки и не вспылить, глядя на эти кусочки с образцами краски и обивки. Потом он спокойно, как только мог, спросил:

– Что это, Мэри?

– Джил, – напомнила она ему, как будто перед ней был какой-то тупица, – это образцы для нашей новой квартиры. – Он понял, что она превратно растолковала его раздражение, приняв его за отсутствие понимания. – Мне нужно отнести их сегодня днем Дуарто, чтобы он, наконец, закончил ремонт нашей квартиры.

Джил все так же спокойно возразил:

– Почему это должно быть предметом твоей заботы, когда у тебя есть декоратор? Почему это должно волновать меня? Мы ведь платим ему за это. Пусть работает. – Он отмел в сторону образцы вместе с дурными мыслями и спросил: – Ты подготовила окончательные цифровые данные к сегодняшнему заседанию исполнительного комитета?

Теперь она поняла, что он раздражен. Она быстро собрала образцы и, успокоившись, произнесла таким же, как у него, тоном:

– Мне нужно просмотреть их еще раз. К часу дня они будут на твоем столе. – И повернулась, чтобы уйти.

– К двенадцати, Мэри. Я просил тебя подготовить их к двенадцати часам дня, чтобы успеть проверить перед тем, как вынести на заседание. Итак, к полудню, Мэри.

Прежде чем закрыть за собой дверь, Мэри хватило здравого смысла, чтобы сказать:

– Хорошо, Джил, я принесу их к полудню. – Ведь недаром она была вице-президентом Объединенных фондов.

Джил откинулся назад и постучал по губе указательным пальцем, пытаясь совладать со своим беспокойством. Раньше он думал, что Мэри была другой. Упрямой, честолюбивой, алчной. Как настоящий бизнесмен. Он надеялся, что она будет его достойным партнером.

А что оказалось? Дай ей четыре стены, и ее не отличишь от обыкновенной гринвичской домохозяйки, рассуждающей о декораторах, цветовой гамме, обоях.

Он вспомнил Синтию. Он уже совсем смирился с этой чертой в ней. Это не требовало работы ума, а Синтия и не была способна ни на что другое. Но только не Мэри.

И все же самыми отвратительными женщинами, по мнению Джила, были те из них, в которых неясная мысль сочеталась с агрессивностью, как у этой никчемной Анни Парадиз. Он закипал от злости всякий раз, как думал о ней. «Что она о себе мнит, когда приходит в мой офис и указывает мне, что делать?» Он ненавидел женщин, которые огрызались и могли ослушаться. Синтия, по крайней мере, никогда так не делала. Он подумал о Мэри. С ней у него действительно было что-то общее. Неужели она хочет разрушить все это? И вслух, но тихо Джил сказал пустой комнате: «Мэри, не вздумай это сделать!»

Он дотянулся до селектора и вызвал миссис Роджерс.

– Впустите его, – прогремел его голос.

Посмотрев на часы, Джил представил себе, как Стюарт Свонн, если он пришел вовремя, – а он не мог опоздать, – ждет вот уже двадцать восемь минут в приемной миссис Роджерс.

Он услышал, как Стюарт постучал в дверь. Один раз и очень тихо. Но Джил не ответил, решив заставить его постучать громко, по-мужски.

Через довольно долгий промежуток времени последовало еще два стука, на сей раз они были немного громче. Джил знал, что это все, на что был способен этот слизняк. И он великодушно пригласил Стюарта войти.

Стюарт вошел, робко улыбаясь.

– Ты хотел меня видеть, Джил? – Он не закрывал за собой дверь, пока Джил не ответил ему жестом руки.

Джил оставил Стюарта стоять перед своим столом, не пригласив присесть. Без всяких предисловий он сказал:

– Стюарт, я тут сверил цифровые данные по корпоративным пенсионным фондам за прошлый квартал и обнаружил, что у тебя самые низкие показатели во всей компании. Что ты об этом думаешь?

Джил знал, что Стюарт не был готов к этому неприятному для него разговору. Он слушал, как тот заикался и что-то мямлил в ответ, пытаясь объясниться.

Джил прервал его на полуслове:

– Стюарт, – произнес он так, как будто говорил с умственно отсталым ребенком, каковым он его и считал, – если к концу следующего квартала ты не улучшишь показатели, тебе придется объясняться перед исполнительным комитетом компании. И если это случится, я ничем не смогу тебе помочь. – Он помолчал. – И еще, Стюарт. Ходят слухи, что я заинтересован делами судостроительной компании «Митцуи». Надеюсь, эта утечка информации исходит не от тебя? Ведь об этом знают только члены исполнительного комитета.

– Нет, не от меня, Джил.

– Прекрасно. Если я узнаю, что это не так, ты рискуешь потерять членство в исполнительном комитете. Ты это знаешь?

Какое-то мгновение Стюарт смотрел на Джила, потом открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Он кивнул. Коротким кивком головы Джил разрешил ему идти и вернулся к своим бумагам.

Джил был одновременно доволен и разозлен молчаливым уходом Стюарта. «Вот тряпка!» – думал он. Никто из Своннов не осмелился противостоять ему. Ни старик Свонн, ни Стюарт, ни, конечно, Синтия.

Из поколения в поколение у них все шло гладко. Эти богатые семьи время от времени нуждаются в улучшении породы и их генетического кода. Они так и не приняли его за своего, несмотря на то что он спас эту распрекраснейшую семейку от разорения, слив их капитал с капиталом Объединенных фондов. Вот почему Стюарт, единственный из оставшихся Своннов, стал для Джила олицетворением всех тех оскорблений, которые он терпел от богатых семей, и того презрения, которое они ему выказывали за его напористость и незамысловатость.

Джил был уверен, что Стюарт Свонн должен заплатить за все оскорбления и обиды, нанесенные в прошлом Джилу. Он в каком-то смысле был даже нужен Джилу, хотя он и не хотел признаваться в этом. Как все великие короли, Джил нуждался в человеке, на котором он мог выместить свое презрение к слабым, кто мог служить ему мишенью для ненависти и злости, которые он чувствовал к тем, кто был выше по происхождению.

«Стюарт Свонн – мой «мальчик для битья», – решил Джил. – Это, конечно, не совсем так, но почти так и есть. И я не совсем король, но почти король», – подумал он и засмеялся сдавленным смехом.

Его грезы нарушил селекторный звонок. Миссис Роджерс уведомляла его о том, что пришел Дуайт МакМардо. Он поприветствовал своего партнера небрежно, хотя и был взволнован тем, что член одной из старейших семей Новой Англии пришел засвидетельствовать ему свое почтение. Он помог МакМардо, как и остальным своим партнерам, сделать миллионы.

Дуайт нервно улыбался. После обычных банальностей он спросил:

– Что там с акциями судостроительной компании «Митцуи», Джил? Какое у нас положение на бирже? Я только что слышал от специалиста по «Митцуи», что ребята нервничают. Он говорит, что на акции наблюдается большой спрос. Могу поклясться, что со вчерашнего дня они повысились в цене на пять пунктов.

– Не волнуйся, Дуайт. У нас прекрасное положение. – Джил видел, что Дуайта захватил азарт игры.

Дуайт продолжал, не слыша Джила.

– Джил, ведь если акции поднимутся в цене, нас могут вытеснить из игры. Все полетит к чертям, Джил. Что же все-таки происходит? – Под конец своей страстной речи голос Дуайта сорвался на пронзительный.

Джил откинулся в своем кресле и соединил вместе кончики пальцев, наслаждаясь создавшейся ситуацией. «Вот олух! – подумал он. – Столько лет на Уолл-стрит и все еще ничего не смыслит в игре». Медленно упиваясь сознанием своей силы, он произнес:

– Дуайт, мы никак не связаны с «Митцуи», меня эта компания никогда не интересовала, у меня другие планы. – Он наблюдал за тем, как напряжение отпустило Дуайта, плечи его обмякли, но его лицо приняло вопросительное выражение.

– Но не понимаю. Ты говорил исполнительному комитету…

– Дуайт, я считаю важным две вещи, – продолжал Джил, как если бы он инструктировал новичка, а не вел беседу с опытным в бизнесе человеком. – Как ты играешь и выиграл ты или проиграл. Невозможно выиграть, не зная, как играть. – Чувство презрения к этим прихлебателям вызывало у Джила металлический привкус во рту. Он продолжал: – Как только я сказал исполнительному комитету, что мы собираемся приобрести контрольный пакет акций «Митцуи», произошла утечка информации, и тогда каждый, кому не лень, захотел к нам примазаться. И никто не заметил, как я потихонечку занялся своей настоящей целью.

– Подожди, – произнес Дуайт. – Ты что же, солгал исполнительному комитету, когда назвал им «Митцуи»? – От ужаса, который вызывала у него эта мысль, он находился на грани паники.

Джил улыбнулся наивной улыбкой маленького мальчика. – Да, я солгал. И это лишний раз должно убедить тебя никому не доверять, Дуайт. Я знал об утечке, и я сделал так, чтобы она сработала на меня, а не против меня, – с гордостью произнес он. Если бы он был сейчас один, он бы подышал на свои ногти, а потом быстрым движением отполировал их об лацканы своего пиджака. – Сегодня я скажу обо всем этом на специальном заседании исполнительного комитета. Кстати, ты тоже можешь поприсутствовать. – До Дуайта наконец дошло происходящее, и он несмело улыбнулся. Джил, продолжая улыбаться, закончил: – Держись за меня, парень. Скоро мы успешно завершим самое большое надувательство во всей истории Уолл-стрит.

Джил мысленно похлопал себя по спине за то, что вовремя сумел заручиться поддержкой особого исполнительного комитета, состоящего из четырех крупнейших держателей акций и его самого. «Банда Четырех», «Центральный Комитет» – так он их называл. Если хочешь сделать что-либо действительно стоящее, нужно идти к тем, кто не боится действовать. Он добился их разрешения на то, чтобы купить контрольный пакет акций компании «Майбейби», рассказав им о тех ложных слухах, которые он сознательно распустил относительно «Митцуи». Он знал, что эти парни не проговорятся, потому что знают, каков будет результат.

Именно по этой причине он сегодня был так суров с Мэри. Он знал, что исполнительный комитет был у него в кармане, но так могло продолжаться только в том случае, если он будет представлять на их рассмотрение точные цифровые выкладки и обеспечит плюсовой итог их баланса.

Подавшись вперед, Джил произнес заговорщическим тоном:

– Мы сорвем такой куш, который тебе не снился даже в самых буйных и необузданных мечтах. – И Джил подмигнул Дуайту.

Дуайт поаплодировал Джилу, потом быстро схватил его руки и энергично потряс их.

– Джил – ты сокровище. Ты – гений. Я знал это в ту самую минуту, когда впервые увидел тебя.

Джил наблюдал за тем, как Дуайт провальсировал к двери, потом сделал пируэт и сказал:

– Здорово, Джил.

Как только дверь за Дуайтом закрылась, вновь зажужжал селектор.

– Мистер Гриффин, на три часа дня у вас назначена согласительная встреча с представителями Комиссии по контролю за инвестициями. Где она состоится?

Джил забыл об этой очередной проверке. Со стороны федеральных органов это была обычная проверка, которую, впрочем, не стоило воспринимать слишком легкомысленно. В их компании связь с федеральными органами осуществлял Стюарт, и если возникнет какая-нибудь проблема, то он займется ею.

– В моем кабинете, миссис Роджерс. Проследите за тем, чтобы они были чем-нибудь заняты, принесите кофе, напитки, словом, все, что необходимо. Я могу задержаться. Сделайте так, чтобы им было хорошо. Пусть этим займется мистер Свонн.

– Но мистер де Лос Сантос просил о встрече с вами.

– Пусть вас это не беспокоит.

Поговорив с миссис Роджерс, он установил свое вращающееся кресло так, чтобы сидеть лицом к необозримым просторам Манхэттенской бухты, которая была видна через обзорное окно его кабинета.

Сегодня, как никогда, в нем все трепетало от предвкушения победы. Он слышал, что Мак Крыкен и Штейнберг купили акции «Митцуи», и теперь они потерпят поражение, тогда как он станет самым богатым и влиятельным королем биржевой аферы в мире. Его фотография будет красоваться на обложке журнала «тайм», и, чем черт не шутит, он, может быть, будет избран Мужчиной Года.

И это только начало. Посмотрите, что он уже успел сделать за эти несколько лет! Он превратил старейший частный банк семьи Своннов в национальный банк, слив его с международным финансовым конгломератом. Именно он это сделал. Если бы Свонны умели управлять своими вкладами так же умело, как он, они тоже сделали бы на этом миллионы.

Но они разорились. Свонны не умели играть, удачно еще, что они избежали суда. Мэри знает, как играть. Хорошо, если она не потеряет этот дар. Он вспомнил, как Анни на днях набросилась на него. Как она осмелилась прийти сюда и обвинить его в каких-то интригах? Если бы Аарон Парадиз заработал кучу денег, а не потерял их, она бы не знала, как благодарить его. Она хозяйка, изнывающая от избытка времени. Но, в конце концов, ему было о чем подумать кроме Анни Парадиз. Сегодня ему предстояло пройти две большие проверки: на заседании исполнительного комитета и на встрече с представителями Комиссии по контролю за инвестициями. «Ерунда, легче легкого», – подумал он.

Собрание исполнительного комитета будет коротким. Они всегда были короткими. Нужно начать с итогов баланса, объяснив им, какую выгоду они будут иметь, если купят контрольный пакет акций «Майбейби». После этого ему не потребуется говорить что-либо еще. Они его купят.

Что касается Комиссии по контролю за инвестициями, то сегодняшняя встреча открывала серию встреч с представителями этой организации. Всего они пробудут здесь около недели. Сущая безделица. Я побуду с ними около часа, чтобы задать правильное направление их работе. Бюрократы, живущие на пятьдесят тысяч долларов в год. Пятьдесят тысяч и пенсия. Мои ребята с доходом в миллион долларов заткнут их за пояс. Даже Свонн. А этим будет достаточно найти пару девчонок, с которыми они могли бы выпить, а вечером отвести их пообедать в ресторан. И дело сделано.

Джил улыбнулся себе и подумал, что он очень предусмотрительно выбрал Стюарта Свонна подписывать все документы, которые отправлялись в Комиссию, потому что, если случится что-либо непредвиденное, я брошу им на съедение Стюарта, чтобы они от меня отстали.

«Я все успел, – подумал Джил. – Женат на женщине, знающей, как делать бизнес, имею партнеров, во всем подчиняющихся моей воле, и могу дать на откуп Комиссии этого девственника Стюарта, если она копнет слишком глубоко».

Он встал, потянулся и продолжал стоять с раскинутыми руками, как будто пытался обнять пейзаж за окном. Были времена, тяжелые времена, когда он знал, что выиграл не благодаря своей силе, а благодаря слабости других.

Но сейчас не такое время. Он еще раз вспомнил Свонна, Милкена, Мэри Бирмингем и даже Комиссию по контролю за инвестициями, подумал о том, что днем его ждет игра в сквош: один игрок из «Молодых Турок» бросил ему вызов во время вчерашней встречи и поэтому должен потерпеть поражение на корте сегодня днем. Потом они с Мэри пойдут на вечеринку. Это будет удачный день.

И, сжав руки в кулаки, он громко произнес: «Теперь меня ничто не остановит».