Элеонора Прованская дожила до шестидесяти восьми лет.

Ко времени ее смерти 24 июня 1291 года она похоронила всех трех своих дочерей и нескольких внуков. В июле 1286 года она приняла постриг и ушла в монастырь Эймсбери. Средневековые монастыри выполняли функции современных домов для престарелых с полным обеспечением, и Элеонора заранее заручилась заботой настоятельницы, многие годы регулярно жертвуя обители денежные подношения и подарки. Она, кажется, даже сама закупила древесину для постройки своих покоев.

Теоретически те, кто принимал постриг, должны были отказаться от всех мирских владений, но для самых знатных дам (а многие из них по всей Европе к старости удалялись в монастыри) делали исключение, а Элеонора добилась особого постановления, чтобы сохранить за собою значительную часть собственности. Это не означало, что у королевы-матери недоставало истинного религиозного чувства; просто, проведя жизнь в постоянных поисках денег, ей не хотелось расставаться с имениями и доходами.

В самом конце жизни она предприняла последнюю тщетную попытку добиться канонизации Генриха. К 1290 году стало ясно, что Людовик будет канонизирован; Элеонора понимала, что эта честь навсегда сотрет позор двух неудачных крестовых походов короля французского, и репутация Людовика затмит память Генриха. Тогда она взялась добывать тот же статус для мужа. В этом выразилось сопровождавшее ее всю жизнь стремление добиться для короны Англии такого же уважения, каким пользовалась Франция — но эта попытка не удалась, как и все предыдущие. Французы действовали намного более продуманно и сплоченно. А Элеонора не смогла даже убедить Эдуарда ради памяти отца поддержать ее инициативу. В 1281 году они поссорились, когда Элеонора сообщила, что ее посетил некий рыцарь и клятвенно утверждал, что был слеп, но зрение к нему вернулось после паломничества к гробнице Генриха. Именно такого чуда ей не хватало, чтобы настоять на своем и убедить Рим. Но Эдуард и слушать не пожелал, заявив матери, что тот рыцарь — шарлатан, и на том тема святости Генриха была закрыта.

Элеоноре ничто не давалось легко; она переживала разочарование за разочарованием. Даже смерть ее прошла незамеченной. За семь месяцев до кончины, 28 ноября 1290 года, королеве-матери и всей Англии довелось пережить внезапную потерю: Элеонора Кастильская, жена Эдуарда, за несколько дней сгорела от какой-то болезни. Эдуард был раздавлен горем и устроил для нее погребальные обряды, равных которым не знала история. Торжественная процессия перенесла тело Элеоноры Кастильской из Линкольна в Лондон, и Эдуард задумал установить ряд красивых крестов вдоль этого пути, как когда-то сделали французы, отмечая последний путь Людовика IX — часть этих крестов сохранилась доныне. Затем король велел похоронить жену в Вестминстерском аббатстве, рядом с гробницей отца. Интересно отметить, что после церемонии Эдуард обратился за утешением не к матери или родному брату, но к кузену, Эдмунду Корнуэллу, доброму сыну Санчи. Эдмунд был очень набожен и тратил свое время и деньги на дела благотворительности. Видимо, единственный сын Санчи унаследовал от нее эту скромную и искреннюю веру.

Так получилось, что Элеонора Прованская успела понять, что пышных похорон в Вестминстере ей не суждено. Сын отдал ее место рядом с Генрихом своей жене. Когда королева-мать наконец умерла, монахиням из Эймсбери пришлось писать Эдуарду, отбывшему на войну с Шотландией, спрашивая, как поступить с телом. Эдуард велел настоятельнице сохранить тело матери, пока он не возвратится в Англию для похорон. Не похоже, чтобы он сильно торопился: Элеонору Прованскую похоронили только 8 сентября 1291 года. Наверняка монашкам пришлось проявить немалую изобретательность, чтобы сохранить останки королевы-матери на протяжении жарких летних месяцев .

Ее сын Эдмунд тоже приехал на похороны. Хронист рассказывает нам, что церемония была проведена «с великим почетом», и на похоронах присутствовало «великое множество влиятельных людей Англии и Франции». Но все-таки это произошло в Эймсбери, а не в Вестминстере. Сердце королевы по ее предсмертному распоряжению вырезали и позднее погребли в золотом ларце в стенах францисканской церкви в Лондоне.

Трудно поверить, что такого завершения пожелала бы Элеонора Прованская, которая любила привилегии, пышность и величие и так жаждала отличий. Да она и заслуживала большего. Ее царствование было отмечено распрями, она, несомненно, делала ошибки — но энергия ее никогда не иссякала, верность никогда не колебалась, и мечты ее были высоки. Ее похоронили как монахиню, но всю свою долгую жизнь она оставалась королевой во всех смыслах этого слова.

Итак, наконец, осталась одна Маргарита.

Маргарита тоже пережила всех своих детей, кроме троих, в том числе и короля. После смерти Карла Анжуйского в 1284 году Филипп III решил отомстить за честь дяди, напав на Педро Арагонского, и в следующем году повел в Испанию большое войско. К сожалению, Филипп унаследовал военные способности своего отца. Проиграв в короткой стычке, король Франции приказал своим войскам отступать. На долгом пути домой армию косила болезнь, и Филипп умер 5 октября 1285 года, где-то в Пиренеях. «Король Филипп Французский, видя, что судьба ему не благоприятствует и удача отвернулась, когда суда, доставлявшие продовольствие его воинству, были захвачены и сожжены, предался такому горю и меланхолии, что тяжело заболел, испытывая лихорадку и понос. Посему его бароны, посовещавшись, решили уйти и возвратиться в Тулузу… Итак тронулись они в путь около первого дня октября, неся больного короля на носилках, и войско беспорядочно рассеялось, каждый справлялся с отступлением, как мог, — сообщает Виллани. — Это предприятие против Арагона сопровождалось такой потерей людей и лошадей и денег, каких не ведала в прошедшие времена Франция; ибо долго еще король, наследовавший вышеуказанному Филиппу, и большинство баронов выплачивали долги и страдали от нехватки денег». В итоге этой экспедиции Филипп получил прозвище le Hardi, то есть Отважный. Тело его торжественно принесли домой и похоронили рядом с отцом в базилике Сен-Дени. Его сын, прозванный Филиппом Красивым, стал королем.

Смерть сына, так напоминающая кончину мужа, кажется, окончательно заставила Маргариту смириться с поражением относительно Прованса; она больше не вмешивалась ни в какие политические дела внука. Последние годы жизни она провела спокойно, занимаясь в основном делами милосердия. После смерти Карла Анжуйского Прованс остался в руках потомков его и Беатрис — сперва перешел к сыну, Карлу Салернскому, а затем к одному из внуков. Экономические преимущества империи Карла были таковы, что его провансальские подданные остались верны его потомкам, но больше не было на этой земле куртуазных дворов, как при Раймонде-Беренгере V; все наследники Карла предпочитали, а то и были вынуждены политической необходимостью, жить за границей. Не имея покровителя, который мог бы обеспечить изысканное и роскошное общество, трубадуры Прованса, некогда многочисленные, перебрались к королевскому двору в Неаполь или просто разошлись кто куда. Италия Данте, Петрарки и Бокаччо, а не Прованс, станет ареной великих литературных и культурных достижений следующего столетия.

Расследование, необходимое для канонизации Людовика, начатое по настоянию Филиппа III через год после смерти отца, продлилось до 1290-х годов. Два прелата обосновались в Сен-Дени «и оставались там в течение длительного времени, чтобы исследовать жизнь, труды и чудеса сего святого короля», — сообщает Жуанвиль. Все члены семьи и многие из главных баронов, в том числе сам Жуанвиль, были приглашены дать показания. (Карл Анжуйский незадолго до смерти дал свои свидетельства, указав, что, по его мнению, все сыновья Бланки Кастильской достигли святости, но папа намека не воспринял.) Дети Людовика особенно активно создавали благочестивый образ отца. Старшая дочь Маргариты, Изабелла, королева Наваррская, погибшая вместе с мужем во время второго крестового похода отца, вдохновила Жуанвиля на написание «Жизнеописания святого Людовика».

«Королева, наша госпожа и ваша мать [Изабелла] — да помилует ее Господь — очень просила меня написать книгу для нее, сохранив благочестивые речи и добрые дела нашего короля, Людовика Святого», — писал Жуанвиль в посвящении к своему труду. Этот беспрецедентный, согласованный процесс сбора, корректирования и формирования образа Людовика оказал длительное и позитивное воздействие на его репутацию и в значительной степени определил решение от 1298 года в пользу объявления его святым.

Маргарита не дожила до того дня, когда останки ее мужа извлекли из могилы их внуки во время обряда канонизации, но, возможно, это и к лучшему. За все долгие годы расследования в Париже она одна из всех, кто близко его знал, отказалась свидетельствовать в пользу святости Людовика. Та тринадцатилетняя девочка, новобрачная, которая прибыла в Париж солнечным днем шестьдесят лет назад, умерла почитаемой всеми старой женщиной 21 декабря 1295 года, в возрасте семидесяти четырех лет. Хронист из Реймса назвал Маргариту «очень хорошей и мудрой госпожой». Король распорядился похоронить ее в семейном склепе в Сен-Дени.

Парадоксы века воплотились в характере Маргариты, пожалуй, лучше, чем у ее сестер. Она правила в Париже и выживала в Египте. Ей доводилось носить горностай и наслаждаться великолепием коронации, но она также испытала тревоги морского пути и ужас осады. Она боролась с необходимостью быть верной разным сторонам, искала справедливости и строила козни ради выгоды. Она была решительна и умела вдохновлять.

Внук Маргариты, Филипп Красивый, устроил ее похороны с торжественностью и пышностью, приличествующими королеве Франции. В Англии Эдуард оплакивал смерть любимой тетки и велел звонить в колокола, отмечая ее кончину.