Юлиан Отступник (332–363 гг.)

После расширения империи при Траяне последовало сокращение и реорганизация ее границ во время правления Адриана и Антонина Пия. Когда Пий умер в 161 г., его преемник Марк Аврелий унаследовал вместе с империей войну с Парфией. Из-за проблем на Данубийской (Дунайской) границе, император Марк провел значительную часть последнего десятилетия своего правления в военных походах и, возможно, даже планировал незадолго до своей смерти в 180 г. создать новые провинции к востоку от этой реки.

Хотя во II веке произошло несколько крупных конфликтов, этот период в целом был временем великого процветания, когда Римская империя во многих отношениях достигла своего зенита. В XVIII веке Эдуард Гиббон напишет, что время от 96 г. до 180 г. «было самое счастливое и самое цветущее» в истории человечества. Для него упадок Рима начинается с правления сына Марка — жестокого Коммода. Эдуард Гиббон сожалеет, что Марк Аврелий нарушил устоявшуюся традицию, когда император выбирал в качестве своего наследника способного сенатора, а не кровного родственника.

Убийство Коммода вызвало новую Гражданскую войну, превосходящую по масштабу даже «год четырех императоров» после самоубийства Нерона. Победителем из новой смуты вышел Септимий Север. Значительную часть своего правления новый император сражался с соперниками и вел войны против парфян и впоследствии с племенами Северной Британии. Север умер в Эбораке (Йорк), наказав двум своим сыновьям, ставшим его преемниками: «Будьте щедры с солдатами и не обращайте внимания больше ни на кого!» Спустя несколько месяцев старший сын Каракалла убил своего брата и стал править в одиночку.

Каракалле была по душе военная жизнь, ему нравилось одеваться в форму обычного солдата и перемалывать на ручной мельнице порцию зерна, как это делали легионеры. Однако, несмотря на свою любовь к армии, он был заколот кавалеристом собственной охраны, когда по дороге на очередную войну с Парфией отошел по нужде за куст. После Каракаллы императоры сменялись с пугающей частотой, большинство из них было убито или казнено своими соперниками, а несколько погибло в бою с иноземцами. Гражданские войны полыхали одна за другой, и пока римские легионы растрачивали свои силы, сражаясь друг с другом, поражения на границах становились все более и более частыми. Иногда сильному императору удавалось восстановить стабильность на несколько лет, возможно, даже на целое десятилетие, но затем снова наступал хаос.

Подробно описать войны II века крайне трудно. А скудные источники о кампаниях III века делают эту задачу невыполнимой. Они не позволяют нам изучить полководческое искусство любого из командующих хоть с какой-то достоверностью, хотя сохранившихся анекдоты их жизни армии и ее полководцев наводят на мысль, что в их поведении было много общего с действиями военачальников в прежние века.

Несмотря на преемственность в военном деле, отношения между полководцем и государством в этот период претерпели глубокие изменения. Старая традиция полагаться на сенаторов при выборе командующих армии отмерла. Отношения между принцепсом и его легатами из числа сенаторов всегда были ненадежными, ибо аристократы являлись потенциальными соперниками любого властелина Рима.

Марк Аврелий поручал офицерам из сословия всадников верховное командование, но до этого они обычно успевали стать членами сената. Такие люди фактически являлись профессиональными полководцами и проводили много лет, занимая последовательно командные посты в армии и уже не совмещая военную жизнь с гражданскими обязанностями, как этого требовала старая традиция. Были ли они благодаря этому более компетентными, чем большинство офицеров-сенаторов, выяснить невозможно, но они явно считались более верными, поскольку их служебный рост всецело зависел от благосклонности императора. Север усилил эту тенденцию, назначив префектов-всадников, а не сенаторских легатов командирами трех новых легионов — I, II и III Парфянских (Legio I Parthica, Legio II Parthica, Legio III Parthica), которые он сформировал во время своего правления. В III веке всадники заменили сенаторов на высших военных постах, и всего лишь несколько сенаторов побывали хоть на какой-то военной службе.

Хотя императоры, все больше полагались на офицеров-всадников в надежде снизить вероятность мятежей, все получилось ровно наоборот. Совершить переворот стало гораздо легче. Марк Аврелий провел почти половину своего правления с армией так же, как и Септимий Север. Честолюбцы искали покровительства императора; политическая жизнь двора кипела там, где находился принцепс, то есть в штабе его армии. Император оставался у власти до тех пор, пока ему были верны легионы, способные разбить армию любого соперника. Рим как центр империи неуклонно терял свое значение, поскольку властелины проводили все меньше времени в столице. Одновременно падал и авторитет сената, император все реже присутствовал на его заседаниях, а нобили все реже получали престижные военные должности. К концу III века сенат окончательно превратился в политическую декорацию, да и сам Рим стал только символом прежнего могущества.

В прошлом римлянин, стремящийся стать императором, должен был обеспечить себе поддержку — пусть и без всякой охоты — большинства сената. Теперь же ему требовалось только согласие старших офицеров армии, которые почти все происходили из всаднического сословия. Все чаще эти люди провозглашали императоров из своего круга. Если новый ставленник армии оказывался неспособным раздать достаточно наград группе офицеров, сделавшей его принцепсом, это вело к быстрой гибели правителя и замене его другим. Стать императором теперь было гораздо легче, чем в года раннего принципата, а вот остаться у власти стало значительно труднее. Сторонники нового правителя делили награды и повышения, а те, кому выпало служить в других провинциях, не получали почти ничего. Поэтому в свою очередь они старались привести к власти своего претендента, поддерживая его в сражениях и ожидая выгод от его победы.

Одному человеку было чрезвычайно трудно добиться того, чтобы все легионы огромной империи были ему верны. Положение еще ухудшилось после исчезновения из структуры армейского командования постов, эквивалентных прежним наместникам провинций. Во время принципата число легионов, расположенных в одной провинции, постепенно снижалось. При Августе в некоторых провинциях постоянно находилось четыре легиона, но к концу I века стало редкостью даже три легиона, находившихся под командованием одного человека. Во II веке эта тенденция только усилилась, поэтому, например, провинция Британия, где базировались три легиона, была разделена на две.

Положение императоров становилось все более шатким, поэтому они все неохотнее поручали командование войском числом 20 000 и более любому потенциальному сопернику. К IV веку почти все старые провинции были разбиты на пять или шесть регионов со сравнительно небольшими гарнизонами. К тому же гражданскую и военную власть окончательно разделили между разными официальными лицами, что затрудняло снабжение действующей армии.

Такая система позволяла довольно успешно справляться со стычками на границах, но она совершенно не подходила для борьбы с крупными набегами или вторжениями многочисленных племен. Если происходило серьезное столкновение, императору приходилось лично заниматься проблемой или посылать подчиненного с достаточным количеством войск. При этом всегда существовал риск, что новый командующий попытается захватить власть.

Не доверяя своим старшим офицерам, императоры III и IV веков (во всяком случае, их большинство) лично вели кампании и исполняли обязанности, которые в прошлом поручались наместникам провинций. Поскольку один полководец мог вести только одну войну, императоры стали все чаще делить власть с коллегой. Впервые это произошло, когда Марк Аврелий назначил Луция Вера, своего брата по усыновлению, соправителем или Цезарем. Именно Вер руководил войной с Парфией и, несмотря на то, что некоторые на редкость льстивые историки описывали его как героя, он вряд ли играл очень активную роль в этой кампании.

В конце III века Диоклетиан создал систему, известную как тетрархия. При ней империя была разделена на Восточную и Западную, и каждая половина контролировалась императором, которого отныне именовали Августом с помощью младшего коллеги, получившего титул Цезаря. Статуя, изображающая группу из четырех людей, где каждый держит руку на плече своего коллеги, символизировала идеал совместного правления. В своей чистой форме тетрархия едва пережила самого Диоклетиана, но принцип совместного правления остался нормой за исключением редких периодов, когда один человек, например, Константин Великий, сосредотачивал всю власть в своих руках и правил в одиночку. Если император не мог уделить достаточно внимания их местным проблемам, в регионах считали, что ими пренебрегают. Такое неудовольствие часто приводило к тому, что размещенные там войска провозглашали нового императора, надеясь, что он будет лучше обеспечивать их нужды.

Назначение Юлиана Цезарем и война в Галлии, 355 г.

Когда Константин, который тринадцать лет пробыл единоличным императором, умер в 337 г., императорская власть была разделена между его тремя сыновьями — Константином II, Констанцием и Константом, но братья вскоре начали воевать между собой. К 350 г. уцелел только Констанций, а значительная часть Западной империи была захвачена узурпатором Магненцием. Последний воевал с Констанцием еще около трех лет.

В итоге империя снова была объединена под властью единственного Августа, но Констанций быстро понял, что ему требуется хотя бы один помощник. После смерти Константина Великого немало членов его семьи погибли во время борьбы за власть. Кроме Констанция остались только два сына единокровного брата Константина Великого Юлия Констанция. В 351 г. старший из них, Галл, был назначен Цезарем и ему поручили контроль за восточными провинциями. Констанций тем временем разбирался с Магненцием.

Но вскоре после устранения узурпатора, Август казнил Галла, поскольку перестал доверять своему Цезарю. Однако Констанций не мог быть в нескольких местах одновременно, а волнения, вызванные гражданской войной, способствовали возникновению проблем на границах. Август доверил армию Сильвану, начальнику пехоты (magister peditum). Этот термин относился не только к пешим солдатам и просто обозначал старшего командующего. Сильван должен был навести порядок в Галлии, сильно пострадавшей от набегов варваров, которые к тому же пытались занять земли в провинций.

Однако поручать кому бы то ни было независимое командование было рискованно, что подтвердилось, когда Сильван был провозглашен своей армией Августом. Опасность новой гражданской войны была предотвращена, когда один из офицеров Констанция подкупил недовольных солдат и велел им убить нового узурпатора. Но проблемы в Галлии по-прежнему требовали решения, и Август отправил туда Юлиана, брата Галла, посчитав, что лучше доверить армию родственнику, чем постороннему человеку. Чтобы укрепить эту связь, Юлиан женился на Елене, сестре Констанция.

6 ноября 355 г. Юлиан был провозглашен Цезарем на официальной церемонии в армии, расквартированной в Галлии. Солдаты выражали свое одобрение, ударяя щитами по наколенникам. Подобная церемония наглядно демонстрировала переход политической власти в военную. Новому Цезарю было двадцать три года, и он никогда не занимал ранее никаких государственных должностей и не бывал в армии. Как и Галл до своего восхождения к власти, Юлиан провел свои юные годы в изоляции, с жадностью изучая науки в Никомедии, а затем в Афинах, где на него сильное влияние оказал мистический неоплатонизм.

Константин Великий сделал христианство официальной религией империи, члены его семьи тоже стали христианами, однако он не занимался активным подавлением большинства языческих культов. Юлиан испытывал глубокую неприязнь к Констанцию, это чувство только усилилось казнью Галла. Недовольство приняло религиозную форму, Юлиан, сначала публично не отрекаясь, втайне стал язычником. Позднее он заявил, что во сне ему явился бог Солнца и поведал о создании нового культа, который Юлиан безуспешно пытался ввести. Христиане назвали его Отступником.

В своих собственных записях и в сохранившихся источниках Юлиан предстает умным человеком, но ему не хватало понимания настроения и чувств других людей, особенно обладавших меньшим образованием и кругозором. Как полководец он окажется компетентным, хотя и не слишком примечательным, и его включение в данную книгу вызвано не столько его особыми талантами, а тем, что о его кампаниях имеется больше материала, чем об операциях всех остальных полководцев IV века.

Констанций сознательно скрывал масштаб проблемы в Галлии от Юлиана до тех пор, пока последний не отправился в этот регион. Самым серьезным было известие о том, что Колония Агриппины (современный Кельн) была опустошена франками. К тому же алеманны занялись грабежом провинции. Ни один из этих народов не был известен во времена раннего принципата, поэтому многие исследователи предполагают, что мелкие германские племена после столкновений с Юлием Цезарем и Германиком объединились во II и III веках, образовав племенные союзы, которые вскоре стали представлять значительно большую угрозу римской границе, чем их предшественники.

Однако более детальное рассмотрение военной и политической организации германских народов в IV веке наводит на мысль, что изменения вообще отсутствовали или были очень небольшими. Будучи разделенными на племена и роды, в каждом из которых имелись собственные вожди, у варваров не было политического единства и понятия общей цели, и власть царей и местных князьков оказывалась такой же преходящей в эти годы, как и прежде. Неясно, поменяли ли известные римлянам племена названия или их вытеснили другие народы, но проблемы, которые создавали Риму эти воинственные варвары, оставались прежними, как и основные средства, которые применялись для их решения.

Как только варвары чувствовали, что римские границы стали более уязвимыми, они тут нападали на провинции. Если успешные набеги оставались безнаказанными, все большее число грабителей являлись из-за рубежей. Иногда отдельные рейды перерастали в полномасштабное вторжение с целью захвата территории. За несколько лет до назначения Юлиана Цезарем граница вдоль Рейна и Верхнего Данубия лишилась многих гарнизонов, поскольку солдаты были отозваны для участия в гражданских войнах.

Римляне наглядно продемонстрировали свою слабость, когда мародеры-варвары смогли проникнуть в глубь провинций и вернуться, захватив огромную добычу. Подобные успехи повлекли за собой новые набеги куда большего масштаба. Поскольку ни император, ни его подчиненные не прибыли в этот регион с войсками для проведения серьезных боевых операций, эти грабежи сделались обычным явлением. Римские земли стали легкой добычей, и германские военачальники пользовались этим в своих интересах. Юлиан должен был не просто восстановить порядок на границе, но и внушить в очередной раз народам на другом берегу Рейна страх перед могуществом Рима.

Ресурсы, которым располагал Цезарь для выполнения этой задачи, были не столь уж велики. В эпоху Диоклетиана и Константина общее число людей, служащих в армии, значительно увеличилось, но в то же самое время размер отдельных полевых армий сделался еще меньше. Во времена Юлиана римская армия была разделена на две основные части — пограничные войска (limetani), которые стояли гарнизоном в крепостях и патрулировали римские границы, и мобильные части (comitatenses). Мобильные части иногда рассматривались как легко передислоцируемые резервы, но их создание было прежде всего вызвано желанием императоров защищаться от узурпаторов, чем от иноземным интервентов.

К тому же размеры отдельных подразделений уменьшились, легион численностью около 5000 человек канул в прошлое, и нынешние легионы насчитывали приблизительно 1000–1200 человек. Подразделения вспомогательной пехоты были примерно такой же численности или, возможно, еще меньше, а кавалерийские соединения состояли приблизительно из 500 человек. Каждым подразделением командовал офицер, которого в разные времена называли трибуном, префектом или командиром (praepositus). Во время кампаний многие части были еще меньшего размера. В действующих армиях их нередко делали сдвоенными, но и только, — поскольку считалось, что в более крупных соединениях нет необходимости. Армия IV века была приспособлена к боевым действиям небольшого масштаба, и операции Юлиана в Галлии это подтверждают.

Служба рядовыми в армии была обязательной для сыновей солдат, и в целом условия в армий стали хуже, чем при раннем принципате. Значительное число рекрутов набиралось из варваров, причем многие являлись из-за пределов империи, поэтому исследователи нередко заявляют, что эта варваризация армии привела к упадку ее боеспособности. Однако у римлян имелась давняя традиция успешно использовать иностранных солдат, и нам трудно найти большое количество примеров, когда солдаты-варвары оказывались менее верными или боеспособными, чем войска, набранные в провинциях. Несомненным можно считать только один факт: тенденция набирать войска на местах, уже заметная в I и II веках, стала, еще более очевидной, и солдаты зачастую демонстрировали особую верность региону, в котором стояли их подразделения.

Первая кампания, 356 г.

Год уже близился к концу, когда Юлиан достиг Галлии, и было поздно начинать активные боевые действия. Цезарь провел зиму в Виенне (Вена), собирая сведения и занимаясь административными делами. В июне он получил сообщение о том, что на Августодун (Отен) напала группа алеманнов. Варварским армиям недоставало мастерства в осадном деле, и они слыли не способными брать укрепленные города, но в данном случае стены были запущены, и атаку удалось отбить лишь благодаря энергичным действиям отставных ветеранов. Тогда алеманны окружили город, хотя и не полностью, а большинство воинов рассредоточилось, чтобы мародерствовать в округе. Юлиан немедленно поспешил на выручку и прибыл на место 24 июня, не встретив серьезного противодействия.

Чтобы решить, как атаковать и наказать варваров за набег, Юлиан созвал своих старших офицеров на консилиум. На совещании Цезарь расспросил у тех, кто знал местность, об основных дорогах, ведущих к городу Ремы (современный Реймс), где он ранее приказал своей действующей армии сосредоточиться и собрать запас провианта на месяц. Рассмотрев несколько вариантов, Юлиан решил идти по прямому маршруту через лесистую местность, невзирая на риск угодить в засаду. Это решение было вызвано главным образом тем, что ранее узурпатор Сильван успешно пользовался этой дорогой.

С собой Юлиан взял лишь катафрактов — первое подобное подразделение тяжелой кавалерии в римской армии было набрано еще Адрианом, но они позднее стали относительно распространенными, особенно в армиях восточных провинций, — и отряд баллистариев (ballistarii), которые являлись, вероятно, «артиллеристами», или, возможно, это были солдаты, вооруженные примитивными арбалетами. Такой отряд не слишком подходил для участия в стычках, но поначалу римляне не встретили мародеров, и им удалось пройти через самый опасный участок пути, не вступая в бой.

Во время передвижения отряда на римлян несколько раз нападали небольшие группы алеманнов, но солдатам Юлиана удалось отбить их атаки, хотя варварам не смогли нанести больших потерь, поскольку катафракты на своих покрытых броней конях были не способны преследовать врага. Небольшой отряд римлян воочию убедился, какой страх испытывает местное население перед набегами варваров, когда добрался до Трикасин (Труа) и обнаружил, что ворота перед ним закрыты. Только после долгого и весьма малодостойного спора Цезаря и его солдат пустили внутрь. Юлиан позволил себе и своим людям только непродолжительный отдых, после чего продолжил путь и присоединился к главной армии.

Для обсуждения ситуации был проведен еще один консилиум. На нем присутствовали Марцелл, начальник конницы (magister equitum) — еще одно звание старшего офицера в армии IV века — и его предшественник Урзицин, человек, организовавший убийство Сильвана. Урзицину было приказано оставаться до конца года в армии и давать советы молодому Цезарю. На совете было решено незамедлительно напасть на ближайшие отряды алеманнов. Атака началась на следующий день, но под покровом густого тумана германцы обошли римскую походную колонну и напали на арьергард, состоявший из двух легионов. Несколько вспомогательных подразделений услышали боевые крики, успели вмешаться и предотвратили разгром легионов, но это неожиданное, пусть и частичное поражение, стало серьезным ударом для Юлиана. Историк Аммиан Марцеллин, в то время служивший офицером в штабе Урзицина и, вероятно, находившийся вместе с колонной, говорит, что это сделало Юлиана «предусмотрительным и медлительным» (providus et cunctator), что Аммиан считал высочайшей добродетелью любого великого полководца.

Римляне направились к городам, которые варвары захватили и разграбили, но вскоре покинули, рассеявшись по окрестностям, чтобы жечь и грабить. Возле Бротомага (Брумат) отряд германцев смело встретил римлян, и здесь Юлиан провел свой первый значительный бой, хотя сражение немногим отличалось от обычной стычки. Цезарь развернул свое войско, выдвинув оба крыла вперед, чтобы фронт напоминал полумесяц, и окружил германцев. Большинство из варваров, по-видимому, убежало, прежде чем кольцо сомкнулось, но часть все же была убита или захвачена в плен. Тем не менее этой маленькой победы было достаточно, чтобы внушить благоговейный страх другим шайкам мародеров и восстановить подобие порядка в этом районе.

Затем Юлиан двинулся на север и снова занял Колонию Агриппины. Одного присутствия римской армии хватило, чтобы цари франков, чьи владения граничили с провинцией, прекратили грабительские набеги и приняли условия мира, предложенные Юлианом. Близился конец боевого сезона, и большая часть римской действующей армии рассредоточилась по зимним квартирам. Продовольствия, по-видимому, стало не хватать, и Аммиан упоминает, что Цезарь особенно тщательно заботился о том, чтобы обеспечить снабжение армии провиантом на следующий боевой сезон. Годы набегов и беспорядков разрушили сельское хозяйство в этой области и лишили войска источников продовольствия и фуража. Еще одной серьезной проблемой стала необходимость восстановить систему гарнизонов на границе для защиты от будущих нашествий. Юлиан решил провести зиму в Сенонах (Сане). В это время к франкам перебежали дезертиры из римских отрядов. Неясно, были ли эти солдаты германцами и поэтому симпатизировали врагу, или же на побег их подтолкнуло что-то другое. Аммиан обычно объясняет дезертирство солдат страхом наказания.

Какими бы не были мотивы бежавших, они сообщили варварам, что с Цезарем находится относительно немного войск. Отряд алеманнов тут же напал на Сеноны, но на их пути встали стены, которые римляне успели отремонтировать. У Юлиана было слишком мало людей, чтобы осуществлять вылазки и сражаться в открытом поле, но он держал оборону, и после месяца блокады германцы отступили, сетуя, что оказались настолько глупы, что им могла прийти мысль об осаде города. Если неожиданное нападение или вероломство не давали варварским армиям возможности ворваться в город, то у варваров обычно заканчивалась провизия, и они уходили, так и не добившись сдачи осажденных. В III и IV веках многие общины, которые прежде не нуждались в укреплениях во времена раннего принципата, возвели вокруг своих городов стены. В то же самое время армия тратила гораздо больше усилий на сооружение валов и укреплений, укрепляя свои базы. Защита стала более приоритетной, чем в предыдущие века.

Вторая кампания и битва при Аргенторате, 357 г.

Марцелл в течение осады Сенон, очевидно, не смог прийти на выручку своему командиру. Ближе к концу зимы его заменил многоопытный Север. Урзицин также был отозван, и вскоре его послали на восточную границу, где назревала война с Персией. Однако Галлия все равно оставалась приоритетной провинцией, и Констанций отправил сюда из Италии войско в 25 000 человек под командованием начальника пехоты Барбациона. Римляне планировали предпринять крупное наступление против алеманнов. Юлиан должен быть напасть с севера, а Барбацион с юга. Косвенное давление на алеманнов должны были также оказать собственные операции Августа в Реции, в верховьях Данубия.

Организация такой большой операции требовала времени, и в начале весны ударная группа одного из алеманнских племен ускользнула от римских войск и напала на Лугдун (Лион). Взять город варварам в очередной раз помешали укрепления, но мародеры свободно грабили окружающие земли. Получив известие об этом нападении, Юлиан быстро сформировал три кавалерийские отряда и отправил их перекрыть три главных маршрута, по которым вероятнее всего будут уходить грабители. Шайки налетчиков были всегда уязвимее, когда возвращались в свои земли, нагруженные добычей. К тому же их подводила излишняя самоуверенность после первого успеха.

В римской истории есть немало примеров, когда мародеров, беспечно везущих добычу домой, удавалось застигнуть врасплох и убить. Нередко большинство воинов были пьяны. Аммиан рассказывает случай, как на отряд мародеров напали из засады, когда варвары купались в реке и красили волосы в рыжий цвет.

Поначалу операция римлян шла успешно, и они с легкостью сметали вражеские отряды, которые шли по дорогам. Только германцам, бросившим свою добычу и устремившимся в леса, удалось спастись от кавалерии. Однако Барбацион, лагерь которого был гораздо ближе, чем лагерь Юлиана, ничего не сделал для поддержки трех кавалерийских отрядов, а один из его офицеров недвусмысленно приказал этим войскам не охранять главную дорогу и открыть ее для уходивших из провинции варваров. Два кавалерийских трибуна были уволены из армии, так как вина за эту неудачу была несправедливо возложена на них. Один из них впоследствии снова появится на другом командном посту, а второй станет императором, поэтому этот отрывок, возможно, ошибочен. Как бы то ни было, такое начало нельзя назвать многообещающим для серьезной кампании, которая требовала тесного сотрудничества между Юлианом и Барбационом.

Когда настал черед главной наступательной операции, и колонны двинулись против алеманнских отрядов, обосновавшихся на западном берегу Рейна, римляне обнаружили, что враг в большинстве случаев отступил, многие варвары переправились на острова Рейна. Римские войска продвигались медленно, потому что варвары построили множество баррикад из упавших деревьев, перекрыв главные дороги и тропы. Каждый завал приходилось разбирать, чтобы мог проехать обоз. Юлиан решил, что необходимо напасть на германцев, укрывшихся на островах, и попросил Барбациона одолжить ему семь речных барок, которые тот собрал, чтобы использовать их при сооружении моста. Начальник пехоты не только отказался выполнить приказ Цезаря, но и приказал сжечь эти барки. Сразу же или чуть позже он также уничтожил значительную часть зерна, собранного Юлианом для снабжения армии.

Аммиан, который описывает эти случаи, очевидно, столь же сильно не любил Барбациона, насколько восхищался Юлианом, однако нет никаких оснований отметать свидетельства о подобных инцидентах. Между римскими командующими всегда было сильнейшее соперничество, но в поздней античности этой конкуренции практически ничто не мешало. В любой другой период римской истории, даже включая гражданские войны I века до н. э., у полководцев не было такой «свободы действий». Для того чтобы честолюбцы могли делать карьеру, недоставало формальной структуры и ограничений старой иерархической лестницы. Верховной власти можно было достичь либо внезапным скачком, либо поэтапно. Любой полководец, способный завоевать поддержку достаточного количества войск, мог объявить себя императором. Поэтому каждого более или менее энергичного командующего тут же начинали подозревать в том, что он вынашивает честолюбивые замыслы.

Сильван стал узурпатором, скорее всего, поневоле. Он стал бороться за власть, поскольку окружающие считали, что он готовит заговор против Августа. Его все равно ожидала казнь, даже если бы он продолжал подчиняться приказам. Семейные связи не могли уменьшить подозрений, и фактически с момента своего назначения Юлиан сделался мишенью клеветнической кампании, целью который было посеять сомнения относительно его верности Констанцию. Многие люди приобрели власть и влияние при дворе, плетя интриги против своих начальников, но, в свою очередь, пали жертвой махинаций других честолюбцев.

Барбацион нарушил планы военной кампании Юлиана, но, к счастью, Цезарю удалось захватить несколько германских разведчиков, которые во время допроса сообщили, что реку можно перейти летом вброд. Трибуну Байнобавду, командовавшему отрядом вспомогательных войск, которых называли корнутами, «рогатыми» — возможно, из-за защитного гребня на шлеме, было приказано предпринять внезапную атаку.

У Аммиана эти солдаты названы «легковооруженными». Это, вероятно, означает, что для этой операции с переправой через реку корнуты сняли броню и шлемы, которые обычно — носили в бою. Солдаты перешли реку там, где было мелко, и переплыли через более глубокие места, используя щиты как плавательные доски. Корнуты достигли острова прежде, чем алеманны их заметили. Отряды вспомогательных войск неожиданно обрушились на германцев и перебили всех, включая женщин, детей и стариков.

Римляне решили уничтожить всех варваров, чтобы внушить ужас другим племенам. К тому же возня с пленными и их доставка в римский лагерь затруднили бы перемещение отряда и не позволили выполнить поставленную задачу. Захватив несколько лодок, вспомогательные войска направились к ближайшим островам и вырезали там всех, кого смогли найти. Затем корнуты вернулись к западному берегу Рейна, не понеся потерь, хотя большая часть добычи, которую они захватили, пропала, когда одна из лодок была залита водой.

Уяснив, насколько острова уязвимы, алеманны устремились на восточный берег, чтобы оказаться вне досягаемости римских войск. Юлиан занялся восстановлением и перестройкой фортов вдоль реки. Было время сбора урожая, и римляне собрали то, что германцы вырастили на своих полях. Армия Юлиана нашла на своем пути достаточно провианта, чтобы заполнить амбары фортов, а также обеспечить себя запасом на двадцать дней.

Алеманны потерпели поражение, но отдельных ударов, какими бы ужасающими они ни были, оказалось явно недостаточно, чтобы внушить племенам страх и убедить их, что после долгих лет слабости Рим снова стал непобедимым. Вскоре большой отряд варваров вторгся в Галлию и неожиданно напал на армию Барбациона, обратив ее в бегство и захватив немалую часть ее обоза, лагерной прислуги и вьючных животных. Аммиан, возможно, преувеличил масштаб этого поражения, но Барбацион, как бы то ни было, не сыграл значительной роли в боевых действиях во время оставшейся части этого года. Он направился ко двору Констанция, чтобы плести интриги против Юлиана. Несколько лет спустя его интриги привели к тому, что его самого казнили, когда Август счел, что тот вынашивает императорские амбиции.

Тем временем перед Цезарем стояли более насущные проблемы. Семь царей алеманнов объединились под общим руководством двух наиболее энергичных правителей — Хонодомария и его племянника Серапиона. Им удалось собрать одну из самых больших армий союзных племен IV века. Аммиан пишет, что общее число воинов составляло 35 000 человек, а из знати кроме семи царей в походе принимали участие еще десять царевичей и множество других вождей. Как всегда, трудно определить, насколько точны подобные цифры, и знали ли римляне или хотя бы сами алеманны, какой численности было это войско.

Основная часть этой варварской армии состояла из воинов, способных приобрести снаряжение для битвы. Они сражались в отрядах вместе со своими родственниками и членами своего племени. Ядро войска состояло из комитов (comites) — полупрофессиональных бойцов, следовавших за своими вождями. Считается, что у Хонодомария было 200 таких хорошо снаряженных воинов, кровно заинтересованных в своем вожде, но маловероятно, что у других менее могущественных вождей имелось столько же комитов. На то, чтобы собрать армию союзных племен, обычно требовалось немало времени, поскольку воины появлялись тогда, когда им заблагорассудится. И это войско семи царей не стало исключением.

Только часть варварской армии успела переправиться на западный берег Рейна, в то время как Юлиан находился от них на расстоянии приблизительно 21 мили. Германские вожди получили от дезертира точные сведения: в распоряжение Юлиана немногим более 13 000 человек (вероятно, 3000 конников и 10 000 пехотинцев). Так что численное превосходство, независимо от точности указанных выше цифр, наверняка было значительным. Это прибавило уверенности Хонодомарию и его союзникам. К тому же легкая победа над войсками Барбациона и то, что последний находился слишком далеко и не мог помочь Цезарю, еще больше ободрило варваров.

Подойдя к окрестностям Аргентората (Страсбург), алеманны отправили послов Цезарю, предлагая тому покинуть земли, которые они уже захватили силой меча. Они намекнули, что отказ будет означать сражение с превосходящими силами их воинов. Алеманны вели себя с римлянами так, словно прежние властелины мира были всего лишь соседним германским племенем, землю которого они захватили. Такие действия были типичными для многих варваров, с которыми сталкивались римляне на протяжении веков. Юлиан медлил с ответом до тех пор, пока его войска не закончили ремонт старого форта на границе и не подготовились к бою. Он также хотел подождать, чтобы значительная часть алеманнов собралась на западном берегу реки, поскольку поражение небольшого авангарда не могло оказать серьезного влияния на положение дел в регионе. Однако он желал избежать столкновения со всем войском германцев. Подобная тактика римского полководца не позволяет определить хотя бы приблизительно, сколько же германцев приняло участие в последующей битве.

Юлиан вывел свою армию из лагеря на рассвете, и хорошо построенная колонна двинулась на врага. Пехота расположилась в центре, а по бокам от нее шла кавалерия, включающая не только катафрактов, но и конных лучников вместе с традиционно вооруженными всадниками. Всю армию прикрывали небольшие группы разведчиков, набранных, скорее всего, из кавалерии.

К полудню римляне уже приблизились к противнику, и Юлиан решил остановиться, построить еще один лагерь и позволить солдатам отдохнуть перед битвой, которую собирался провести на следующий день. Когда он объяснил свой план солдатам, то в ответ послышался негодующий гул, солдаты стали ударять древками копий по щитам — жест, который, по словам Аммиана, всегда означал протест, в отличие от случаев, когда щитами ударяли по наколенникам. Солдаты, кричали, просили Цезаря немедленно вести их на врага, утверждали, что с таким удачливым полководцем римляне просто обязаны победить. Офицеры также горели желанием вступить в бой, заявляя, что лучше разбить всех алеманнов сразу, чем преследовать отдельные шайки, если большая армия рассеется. Наконец из рядов вышел знаменосец и воскликнул, что «счастливейший из Цезарей» должен вести их к победе. После этого армия двинулась дальше.

Римские военачальники часто прибегали к театральным жестам, общаясь с солдатами. Однако данный инцидент наводит на мысль об отношениях совершенного другого типа между полководцем и войсками, нежели в ранее описанных эпизодах. Возможно, Юлиан с самого начала планировал провести сражение в этот день и просто разыграл перед исполненными военного рвения солдатами нежелание наступать, чтобы нетерпение заставило их забыть об усталости после долгого марша под жарким летним солнцем. Однако Аммиан об этом ничего не пишет. Надо отметить, что подобная уловка со стороны полководца могла вызвать только одобрение у офицеров, ее не было нужды скрывать. А вот проведение битвы вопреки своему мнению — это худшее, что мог сделать военачальник. Юлий Цезарь, безусловно, не стал бы описывать, как подчиненные отговорили его следовать намеченному плану действий. Поначалу кажется, что знаменосец, обратившийся к Юлиану, напоминает центурионов и солдат, которые фигурируют в «Записках» Юлия Цезаря. Однако следует отметить, что последние никогда не пытались убедить командира принять какое-то решение, а только уверяли командира в своем мужестве и своей преданности. Трудно не прийти к выводу, что солдаты IV века, прекрасно сознавая свою способность отделаться от любого полководца и заменить его своим ставленником, считали, что им можно свободно выражать свое мнение по любому вопросу.

Как бы то ни было, римляне двинулись дальше и добрались до невысокого горного хребта неподалеку от берега Рейна. Они заметили трех германских разведчиков-кавалеристов, которые тут же помчались предупредить варваров о приближении Юлиана, но одного пешего воина удалось взять в плен. Пленный сообщил римлянам, что в последние три дня алеманны переправлялись через реку. Вскоре стало видно, как отряды германцев выстраиваются в боевой порядок. Каждая группа была построена клином (cuneus). Это слово, вероятно, означало построение в треугольник, вызванное, скорее всего, тем, что несколько рвущихся в бой отважный воинов становилась впереди остальных. Но, что тоже возможно, так называли узкую, но при этом глубокого построения колонну. В другом месте Аммиан сообщает нам, что римские солдаты прозвали клин «свиной головой» (caput porci). {387} Справа от клиньев варваров был участок пересеченной, болотистой местности, на котором находился заброшенный акведук или канал. Возможно, из-за этого не подходившего для битвы участка слева от них, римляне сосредоточили всю свою кавалерию на правом фланге, за исключением 200 человек, составлявших личный эскорт Юлиана. В ответ алеманны поставили всех своих всадников напротив римских кавалеристов.

Неясно, сколько всадников было у германцев — скорее всего, относительно немного, и снаряжены они в основном были легче, чем их римские противники, особенно катафракты. Алеманны использовали тактику поддержки конницы отрядами молодых проворных воинов-пехотинцев. С подобной тактикой сталкивался Юлий Цезарь и ее описывал Тацит. Хонодомарий (представленный Аммианом, как героическая, едва ли не гомеровская фигура) командовал левым крылом германской армии, а Серапион — правым.

Когда римляне двинулись вперед и подошли к вражеским рвам, служившим прикрытием германцам, Север, командовавший левым крылом, стал опасаться засады. Он полагал, что притаившиеся в этих рвах варвары могут внезапно выскочить и напасть на его фланг. Поэтому Север остановился, не наступал, но и не стал отходить назад. Остальная же римская армия перестроилась, а затем продолжила движение. Пехота, по-видимому, развернулась, по меньшей мере, в два ряда. Аммиан сообщает нам, что Юлиан ездил по подразделениям, обращаясь к каждому по очереди, поскольку все войска, построенные в боевом порядке, не могли слышать своего командира (историк также отмечает, что официальная речь, обращенная ко всей армии, была в любом случае делом Августа). Одних солдат Цезарь побуждал сражаться отважно, других просил сдержать свой пыл и не бросаться вперед без приказов. В основном он повторял одни и те же слова каждому подразделению, мимо которого проезжал.

Аммиан пишет, что в течение этого продолжительного затишья пехота германцев испустила громкий крик. Варвары требовали, чтобы цари и царевичи спешились и сражались с основными силами своих соплеменников. Это вызывает ассоциации с римскими диктаторами — им запрещалось ездить верхом, поэтому они всегда становились с фалангой. Хонодомарий спешился первым и встал среди своих воинов. Этот эпизод напомнил столкновение Юлия Цезаря с гельветами в 58 г. до н. э. или Агриколы при горе Гравпий в 84 г. Другие германские вожди тут же последовали примеру Хонодомария.

Когда протрубили сигналы с обеих сторон, армии начали сближаться и метать друг в друга дротики и стрелы. Затем германцы, испустив боевой крик, устремились вперед. Они сначала сошлись с римской кавалерией, и бой шел с переменным успехом. Затем, пока римские катафракты отдыхали и перестраивались, их командир получил ранение. Почти в то же самое время один из коней рухнул от усталости, веса седока и своей брони. Эти незначительные инциденты породили внезапную панику, и целое подразделение обратилось в бегство. В замешательстве большая часть остальной римской кавалерии присоединилась к отступавшим катафрактам, и они помчалась к римской пехоте.

Наступил опасный момент, поскольку если бы паника перекинулась на пехоту, весь фланг мог бы рассеяться. К счастью, пехота оказалась на высоте и сохранила свое боевое построение, когда на нее обрушилась масса всадников. Юлиан заметил опасность и прискакал со своей охраной, чтобы собрать бегущие войска. Местонахождение полководца определялось пурпурным «драконом» (draco) — бронзовой головой животного с разверстой пастью, за которым развевалось нечто, напоминавшее ветроуказатель. Эта разновидность знамени была позаимствована у народов, живущих на берегах Данубия во II веке. На колонне Траяна изображено, как «дракон» развевается над головами даков и других варваров.

Один из кавалерийских трибунов увидел своего полководца и, устыдившись, остановился и принялся собирать вокруг себя бойцов. Аммиан сравнил действия Юлиана с известным случаем, когда Сулла остановил бегущих, велев им идти и объявить, что они оставили своего полководца в одиночку сражаться в Азии. Однако было очень непросто снова обрести контроль над отступавшими войсками. Даже Юлию Цезарю пришлось очень нелегко в битве при Диррахии. Часть кавалеристов снова построилась вокруг Юлиана, а остальные собрались под защитой тяжелой пехоты, но многие, весьма вероятно, покинули поле боя. Нет никаких упоминаний о том, что кавалерия сыграла какую-то роль в дальнейшем бою. Возможно, это говорит о том, что оставшиеся всадники утратили боеспособность. Однако также нет никаких указаний на то, что конница алеманнов угрожала флангам римской пехоты, поэтому не исключено, что достаточное количество кавалеристов собралось с духом и выполнило свою задачу.

По всему боевому фронту кипел яростный бой, в воздухе свистели дротики и стрелы, воины сближались и схватывались врукопашную. У римлян был отряд вспомогательных войск, состоявший из корнутов и их родственного подразделения бракхиатов. Аммиан описывает как эти солдаты испустили традиционный германский боевой клич, «барра» (barritus), который поначалу был низким и постепенно достиг крещендо. Кричали ли они, потому что сами были германцами, или просто знали, благодаря долгим годам, проведенных в боях, что германские воины считали подобный вопль устрашающим, выяснить невозможно. Вскоре еще два вспомогательных подразделения, батавы и ударный отряд, который назвали «цари», были введены в бой, вероятно, по приказу Юлиана или одного из его старших офицеров. На некоторое время положение стабилизировалось, пока самые решительные германцы под руководством нескольких своих царей не ринулись в отчаянное наступление, увлекая за собой остальных. Часть римских войск отступила, варвары прорвались через первый ряд и собрались напасть на резервы.

Основной удар этой атаки пришелся на стоявший в центре второго ряда легион. Эти солдаты выстояли и постепенно стали теснить алеманнов. Некоторое время германцы продолжали сражаться с яростью, но их потери росли, и вскоре боевой пыл варваров внезапно иссяк. Основная масса германцев дрогнула и обратилась в бегство, а римляне кинулись их преследовать. Когда алеманны стали кидаться в реку, ища спасения, Юлиан подумал, что его войска понесут потери, если ринутся вслед за бегущими. Цезарь вместе со своими офицерами галопом прискакал на берег реки, чтобы остановить своих солдат. Римляне стали метать дротики и выпускать стрелы в германцев, пытавшихся переплыть Рейн. Во время первоначальной неразберихи Хонодомарию удалось ускользнуть, но вскоре его нашли в роще, в которой он спрятался, и взяли в плен.

Юлиан одержал крупную победу в своем первом серьезном бою. Римляне отошли к своему лагерю, сооруженному в спешке, с импровизированными укреплениями из выстроенных в ряд щитов. Выяснилось, что они потеряли убитыми 243 солдат и четырех трибунов. О количестве раненых Аммиан ничего не сообщает. Зато утверждает, что на поле боя было насчитано 6000 вражеских трупов, и еще многие погибли во время преследования или утонули в Рейне. Когда римская армия праздновала свою победу, солдаты стали провозглашать Юлиана Августом. Цезарь незамедлительно отчитал своих солдат и публично поклялся, что у него нет подобных амбиций, ибо он вполне удовлетворен своим нынешним положением. При дворе было немало людей, готовых разжечь в Констанции подозрения и оклеветать молодого полководца, но пока что Август только с радостью приписал себе поражение алеманнов и объявил об этом в своем эдикте. Аммиан утверждает, что Констанций даже заявил, что лично присутствовал на поле брани и командовал армией, и что в конце боя плененный Хонодомарий был приведен к нему, а не к Юлиану.

Цезарь намеревался закрепить свою победу в Галлии. Для этого он решил перейти Рейн и заняться опустошением земель алеманнов. Поначалу некоторые солдаты не желали идти дальше, полагая, что кампания уже закончилась. Юлиан произнес речь и сумел переубедить подчиненных. Построив мост через Рейн, он повел колонну в карательную экспедицию. Алеманны колебались, не зная, что делать. Сначала они склонялись к тому, чтобы заключить мир, а затем решили сражаться за свою родину, и на возвышенности напротив позиций римлян начала собираться армия союзных племен. Ночью Юлиан посадил 800 человек на небольшие лодки и отправил их на 2,5 мили вверх по реке, где они высадились и принялись грабить и жечь близлежащие деревни. Это неожиданный удар заставил варваров покинуть свои удобные позиции. Германцы снова пали духом, и римляне не встретили никакого сопротивления во время своего продвижения. Они забирали у местных жителей скот, зерно и предавали постройки огню.

Пройдя десять миль, они подошли к лесу, где, по сообщению дезертира, большой отряд германцев собирался напасть на римлян из засады. Юлиан продолжал движение, пока не увидел, что главные пути перегорожены баррикадами из сваленных деревьев — верный признак того, что германцы собираются совершить нападение, если римляне двинутся дальше. Стояла ранняя осень и начало холодать, поэтому Юлиан решил отступить, а не рисковать, вступая в бой в неподходящих условиях ради возможной, возможно, очень небольшой, добычи. Он двинулся к ближайшему заброшенному форту, построенному еще Траяном. Солдаты принялись восстанавливать укрепления. В этой крепости решили оставить гарнизон и ему выделили провиант. Увидев, что римляне планируют обосноваться на их земле, алеманны тут же стали искать мира, который Юлиан поначалу предоставил на десять месяцев трем царям, которые явились к нему.

Казалось, что боевые действия в этом году закончились наконец, но когда римская армия направилась обратно на зимние квартиры, колонна под командованием Севера неожиданно столкнулась с воинами-франками, которые явились грабить римскую провинцию. Позднее выяснилось, что этих мародеров было всего 600 человек, и они решили, что поскольку Юлиан занят алеманнами, то он не сможет эффективно защитить другие участки границы. Поэтому, вместо того чтобы вернуться домой после летних набегов, они решили основать свою базу в двух покинутых римских фортах и продолжить свои грабежи зимой.

Пятьдесят четыре дня в декабре и январе Цезарь Юлиан, второй человек в империи после императора Констанция, осаждал этих франков, пока они наконец не сдались. Чтобы помешать германцам перейти через уже начавшую замерзать реку, Юлиан велел солдатам в маленьких лодках регулярно ломать лед. Однако соплеменники мародеров узнали об этой осаде. Франки собрали отряд и решили прийти осажденным на помощь, но повернули обратно, узнав, что мародеры сдались. Эта операция была проведена достаточно компетентно и завершилась успешно. Однако участие Цезаря в такой мелкомасштабной операции служит еще одним примером того, на каком низком уровне действовали римские правители поздней античности. За время своего пребывания в Галлии почти все, что сделал Юлиан, являлось заурядной задачей проконсула или пропретора во времена республики или наместника во время принципата.

Другие операции, 358–359 гг.

Юлиан провел оставшуюся часть зимы в Лютеции (Париж), занимаясь административными и финансовыми вопросами. Поражение алеманнов являлось лишь частичным успехом, и римляне знали, что большинство германских племен и родов были намерены отомстить за Аргенторат. Юлиан приказал собрать провиант для снабжения армии, но он также знал, что зерно нового урожая не поступит раньше июля. Германцам было также известно об этом, поэтому варвары не ожидали от римлян значительных активных действий до этого момента. Надеясь, что противник пришел к такому предположению, Юлиан решил незамедлительно начать действовать. В качестве провианта для армии он использовал галеты (bucellatum), испеченные из запасов зерна с армейских баз. Это было рискованным предприятием — в случае, если бы не удалось пополнить амбары фортов, крепости, обычно почти неуязвимые для осады варваров, было бы легко взять измором. Когда армия выступила, каждому солдату выдали рацион хлеба в виде галет на двадцать дней.

Первой мишенью Юлиана стали салии, франкский народ, поселившийся в пределах римской провинции в Токсиандрии, приблизительно там, где находится современная Фландрия. Прежде чем кампания набрала силу, к Юлиану прибыла делегация салиев. Послы франков, видимо, ничего не знали о намерениях Цезаря и просили римского командующего, чтобы им позволили оставить себе землю, которую они захватили, обещая, что они не будут совершать набеги на соседние общины в провинции. Юлиан сознательно дал им неясный ответ, а после отбытия послов предпринял быструю атаку. Салии оказались захвачены врасплох и вскоре сдались, согласившись на мирные условия Юлиана. Добившись первого успеха, римляне выступили против другого германского народа, хамавов, которые также самовольно поселились в римской провинции. На этот раз имели место боевые действия, но сопротивление было быстро сломлено, и германцам приказали вернуться на свою родину на другом берегу Рейна.

После этих легких побед Юлиан решил, что для закрепления успеха необходимо отремонтировать и снова занять три крепости вдоль реки Моза (Масс). Гарнизоны можно было набрать из подразделений, находившихся под его командованием, но обеспечить достаточным количеством провианта склады крепостей было труднее. У армии еще имелся запас галет на семнадцать дней, и Юлиан приказал передать значительную его часть гарнизонам. Решение Цезаря вызвало волнения, солдаты снова стали громко выражать недовольство решением полководца, в насмешку называли его «азиатиком» или «маленьким греком», намекая на его воспитание.

До времени сбора урожая оставалось еще несколько недель, и солдаты просто-напросто боялись голода во время проведения кампании, поэтому не хотели расставаться со своими запасами. Аммиан, по-видимому, симпатизировал солдатам и в своем сочинении подчеркивал, что они не просили дополнительной платы или вознаграждений, хотя не получили даже регулярного жалованья, не говоря уже о премиях, с того момента как Юлиан принял командование. Констанций не хотел давать Цезарю достаточно средств, чтобы тот не завоевал себе слишком большой популярности армии в Галлии.

Аммиан не сообщает нам конкретно, что произошло после этого протеста за исключением того, что конфликт разрешился мирно. Скорее всего, командующий уступил. У Юлиана были и другие проблемы. Север, его бывший довольно надежный подчиненный, заболел и вскоре умер. В своей последней кампании в течение 358 г. Север стал почти до трусости осторожным, поэтому колонна под его командованием добилась очень скромных успехов. Зато дипломатией удалось склонить на сторону Рима одного из самых могущественных царей алеманнов. Еще один был вынужден подчиниться после карательной экспедиции на его территории.

Римлянам служил проводником германец, захваченный двумя трибунами, посланными Юлианом для того, чтобы они доставили ему пленника. Поначалу походной колонне мешали привычные баррикады, перекрывавшие дороги, но в конце концов римляне смогли проникнуть в регион, который алеманны считали безопасным. В итоге Цезарь заставил противника капитулировать. Лето близилось к концу, и римская армия вернулась на свои зимние квартиры. Юлиан снова занялся административными делами.

Кампания следующего года началась с неожиданного нападения на тех алеманнов, которые не собирались подчиняться римлянам. Готовясь к новой операции, под видом дипломатической миссии был послан знающий язык варваров трибун Хариеттон, чтобы разузнать планы вождей. Помимо этого, Юлиан обеспечил доставку значительных запасов зерна из Британии, достаточных для того, чтобы прокормить действующую армию и заполнить амбары фортов и городов-крепостей. Эти крепости и города он надеялся восстановить и снова создать из них оборонительную линию. Семь городов были уже снова заселены, и даже вспомогательные войска — которые обычно презирали подобные задания, считая, что они недостойны воинов, — с удовольствием трудились бок о бок с другими солдатами.

Действуя на основе информации, раздобытой Хариеттоном, Юлиан пересек Рейн и напал на алеманнов. Большинство германцев тут же обратились в бегство, оставив свой урожай на разграбление или сожжение. К концу года подчинились почти все вожди алеманнов. Установленный мир тем не менее был очень шатким. Германцы были готовы соблюдать его только до тех пор пока римляне были сильны. Но, как только варвары почувствуют слабость, они снова вторгнутся на территорию провинций.

Когда зимой 359–360 гг. значительная часть Британии была разорена пиктами и скоттами, Юлиан посчитал неразумным заниматься еще и этой проблемой лично. Он послал Лупицина, преемника Севера, с четырьмя подразделениями вспомогательных войск восстановить нормальное положение по ту сторону Британского моря (Ла-Манша). Размер этого войска является еще одним указанием на небольшой в основном масштаб военных кампаний в IV веке.

Юлиан в роли Августа, 360–363 гг.

Пока Юлиан занимался проведением кампаний на границе вдоль Рейна, Констанций сражался на Данубии, но постепенно его внимание все больше переключалось на восточную границу империи. В III веке династия Сасанидов из этнических персов свергла Аршакидских монархов Парфии, так что теперь Рим имел дело с Персией, а не с Парфией, как ее иногда называет на старый лад Аммиан Марцеллин. В 359 г. спор с Персией вылился наконец в открытую войну. С самого начала дела римлян пошли неудачно. Испытывая необходимость в солдатах, Констанций приказал Цезарю прислать ему четыре подразделения вспомогательных войск — кельтов, петулантов, батавов и эрулов — наряду с отрядами в 300 человек, взятых из каждого оставшегося подразделения. Ходили слухи, что Август хотел не просто усилить свою армию перед сражением с персами, но и (в не меньшей степени) подрезать крылья своему удачливому Цезарю.

Юлиан был сбит с толку подобным приказом. Его солдаты пришли в ярость, снова взбунтовались и отказались покидать свои семьи и родственников, отправляясь на край света, поскольку в этом случае их семьи остались бы совершенно беззащитными, на милость алеманнов. Они в очередной раз провозгласили Юлиана Августом, и на этот раз он согласился — хотя Аммиан утверждает, что так получилось лишь потому, что Цезарь не смог убедить солдат позволить ему попросить Констанция отменить приказ.

Двадцативосьмилетний военачальник был поднят на щите, который солдаты держали на плечах — первый зафиксированный в литературе случай, когда римлянин был провозглашен императором так, как провозглашались германские вожди. В качестве диадемы знаменосец преподнес новому Августу крученое металлическое ожерелье, которое носили на шее как награду за доблесть. (Сначала в качестве диадемы ему предлагали одно из ожерелий его жены и что еще более нелепо, украшение от конской упряжи.) Когда «невольный» Август проезжал парадом по лагерю, он обещал каждому солдату значительную премию серебром и золотом в благодарность за поддержку. Даже Аммиан считал, что Юлиан не ожидал, будто Констанций признает его равным себе и разделит с ним правление империей. Рим снова стоял перед лицом гражданской войны, но в этом конфликте было сравнительно мало сражений, поскольку Констанций умер естественной смертью в начале 361 г. У империи в очередной раз был один повелитель, но его популярность оказалось быстропреходящей. Юлиан решил больше не изображать из себя приверженца христианской религии и принялся открыто исповедовать язычество, отдаляя от себя христиан, которые стали к этому времени многочисленной и могущественной частью населения империи. Даже многие язычники считали, что декрет, запрещающий христианам их проповеди, был несправедливым. Другие меры пришлись не по нраву языческой аристократии больших восточных городов, на поддержку которых Август мог бы положиться, будь его политика более гибкой. Какими бы ни были намерения Юлиана, его решения как императора свидетельствовали о нехватке здравого смысла.

То же самое можно сказать о крупной военной кампании, которую он предпринял против Персии в 363 г. Для этого он собрал армию приблизительно из 83 000 человек, включая значительную часть войск из Галлии, которые охотно последовали за своим собственным Августом на Восток, хотя прежде не желали там служить под командованием Констанция. Это войско было самой большой римской армией, которую удалось послать против другого государства на всем протяжении IV века. Эта армия была способна вторгнуться в глубь территории противника и разбить все войска, которые попадались бы им на пути. Однако Юлиан не смог заставить персов вступить в решающую битву и скоро столкнулся с неизбежными проблемами снабжения столь большого войска. С самого начала кампании, по меньшей мере, четверти его солдат пришлось заниматься доставкой провианта по Евфрату.

Поведение Юлиана временами наводило на мысль, что он сознательно подражал знаменитым римским полководцам. Прочитав, что Сципион Эмилиан, Полибий и небольшой отряд солдат сумели открыть удерживаемые врагом ворота в Карфагене, Юлиан попытался скопировать этот подвиг при осаде Пирисаборы, но он и его отряд были отогнаны градом метательных снарядов и камней. Аммиан оправдывал провал своего героя тем, что обстоятельства при осаде Карфагена были иными. Во время рекогносцировки другой твердыни — Майозамальхи — Юлиан и его офицеры попали в засаду. На них напали десять персов, двое из которых узнали императора по его бросающейся в глаза форме и бросились на него. Август убил одного мечом, а его охранники разобрались с другим.

После того как Майозамальха пала, Юлиан демонстративно подражал благородству Александра Великого и Сципиона Африканского, не причинив вреда и даже не глянув на группу невероятно красивых аристократок, которые были захвачены в плен. Литература всегда подчеркивала, что римские полководцы-аристократы должны вести себя именно так, но есть веские основания полагать, что Юлиан в конечном счете слишком увлекся, желая подражать во всем великим военачальникам, вошедшим в историю.

Римляне достигли Ктесифона, расчистили канал, построенный Траяном и использованный Септимием Севером. Теперь они могли провести флотилию с провиантом от Евфрата до Тигра. Однако Юлиан и его офицеры решили, что они не в состоянии взять город, и поэтому начали отвод войск. Вопреки совету своих офицеров Август приказал сжечь флот и велел армии отойти от реки, чтобы отступать через землю, по которой не проходили армии соперников. Это вызвало волнения среди солдат, но приказ, отменявший первоначальное указание сжечь лодки, прибыл слишком поздно — флот уже горел.

Поначалу находить свежую воду, провиант и фураж на землях, по которым проходили римляне, было достаточно легко. Вскоре, однако, персы собрались с силами и принялись сжигать урожай перед идущей вражеской колонной. У Юлиана появилась еще одна причина сожалеть о своих поспешных приказах, когда он слишком поздно понял, что уничтожение лодок не позволит армии построить понтонный мост, по которому можно было снова пересечь Тигр, чтобы между ним и персами оказалась река.

Положение с продовольствием становилось отчаянным, армия двигалась, отражая атаки идущих по пятам персов. В одной из этих стычек Юлиан поскакал галопом, чтобы руководить сражением, даже не надев доспехи. В него попал дротик, который застрял у него в боку, и Август упал с коня. Никто точно не знал, кто метнул дротик, хотя Либаний передает слух, что дротик метнул римлянин, солдат-христианин, ненавидевший императора за то, что тот возродил язычество. Рана оказалась смертельной, Август вскоре умер в своей палатке. Одного из офицеров тут же назначили императором. Поскольку армия находилась в отчаянном положении, пришлось заключить позорный мир с Персией — другого выхода не было.

В Галлии Юлиан проявил себя довольно компетентным командиром, несмотря на то что до того, как его назначили Цезарем, у него не было военного опыта. Как мы видели, проблемы, с которыми он сталкивался, являлись обычными задачами для наместников провинций в прежние времена. К IV веку только император обладал похожими полномочиями и имел возможность сосредоточить достаточно ресурсов, чтобы отразить нашествие варваров. Юлиан способствовал восстановлению порядка на границе вдоль Рейна, хотя в последующие годы поддерживать его окажется невозможным без присутствия императора. Он одержал несколько побед и не потерпел ни одного серьезного поражения, но в этих кампаниях он не проявил каких-то исключительных талантов. Некоторые его решения были сомнительными, и ему, безусловно, недоставало умения Сципиона или Юлия Цезаря улавливать настроение своих солдат и манипулировать им.

В персидской кампании сам масштаб операции и проблемы, связанные с действиям в глубине вражеской территории, а не на землях в дружелюбной провинции, усугубили последствия его ошибок. Слишком большие римские армии не особенно прославились — Канны и Аравсион являются самыми известными примерами катастроф. Любому полководцу было крайне трудно эффективно командовать массой войск более 40 000 человек. К IV веку, когда размер подразделений уменьшился, армия была подготовлена к более мелким операциям. Так что войско из 83 000 человек было чудовищно громоздким. Никто уже не обладал опытом руководства и снабжения такой армии. Учитывая, что римляне вновь столкнулись с теми же проблемами, которые помешали Траяну и Северу нанести окончательное поражение парфянам, неудивительно, что поход закончился унизительным провалом. Карьера Юлиана интересна не его способностями командующего, а тем, что является хорошим примером того, в каких условиях выполняли свои задачи римские полководцы времен поздней империи.