Но вот однажды меня опять вызвали к Хельвигу. Он сообщил, что отныне я поступаю в распоряжение капитана Р.

Это был на редкость неразговорчивый человек. Две недели учил он меня искусству тайнописи, шифровки сведений и заставлял зубрить… уставы Красной Армии. Другой офицер показывал рацию, приемы работы на ней. Третий, лейтенант Курт, что называется, душу вкладывал в обучение приемам нападения и защиты. Особенно он был усерден, когда на уроках присутствовал Р. Добивался предельной отточенности приемов. Помнится, как-то он учил меня удару в солнечное сплетение. Удар не получался. Капитан нервно двигал уголками рта. Курт, как заводной автомат, снова и снова нападал на меня, заставлял повторять оборонительный прием. Мне стало противно смотреть на старания этого служаки, и я что есть силы ударил его в солнечное сплетение. Лейтенант без чувств грохнулся на жесткий коврик.

— Это уже хорошо! — удовлетворенно заметил капитан.

…И вот я снова стою перед Хельвигом.

— Отныне вы — капитан Тутунов, — откинувшись в кресле, сообщает полковник. — Ознакомьтесь, пожалуйста, с вашим удостоверением личности. А вот ваше личное дело… Запомните хорошенько все данные о себе, чтобы не ошибиться, когда придется заполнять…

Он тщательно проверил, насколько прочно я усвоил биографию Тутунова, и приступил к инструктажу. Мне поручалось прибыть в штаб армии, находящийся сейчас рядом с городом Н., под видом офицера-дирижера Тутунова.

— Не тревожьтесь: Тутунов едет в штаб этой армии впервые. Раньше он… то есть вы, никогда там не были. Правда, вы опаздываете с прибытием к месту службы, — предупредил полковник. — Но это не ваша вина, заболели в дороге воспалением легких лежали в сельской больнице. Вот справка. Не беспокойтесь, госпиталя в этом селе нет. Так что вы могли попасть только в сельскую больницу. Не умирать же офицеру на улице, хе-хе! Все учтено, милейший Тутунов.

Далее мне предлагалось «войти в доверие» начальства и сделать все, чтобы остаться при штабе армии, при случае вступить в партию. Задача — собирать сведения о наших частях и передавать в шпионскую ставку Хельвига через точку № 3.

И полковник показал мне на карте… дом лесника.

— Точка работает регулярно. Правда, — полковник недовольно поморщился, — она опаздывает несколько с передачей данных… Устаревших много… М-да… У нас даже сомнение закралось, не захвачена ли. Задали контрольный вопрос — ответ точный. А вот данные — не ахти какие. Вы этот пробел и должны будете восполнить.

Затем он сообщил мне подробно, как разыскать бухгалтера военторга, назвал устный и вручил вещественный пароль — томик стихов Лермонтова.

— О Голованове, — заключил беседу Хельвиг, — вы ничего не знаете. Забудьте его. По секрету, он у русских в почете, они ему «капитана» присвоили, — при этих словах полковник указал пальцем кверху, что должно было означать «пошел в гору».

Как раз в это время вошел адъютант полковника и передал какую-то шифровку. Хельвиг, прочитав ее, яростно стукнул по столу своим огромным кулаком, накричал сначала на адъютанта, потом на меня и в бешенстве заметался по кабинету.

Я понял, что произошло что-то страшное. «Неужели взяли Голованова? — подумал я холодея. — Зря поторопились. Как бы…»

Мой отъезд был приостановлен.

Снова проклятые розовые стены и беловолосая Эльза. Томительное ожидание… Как-то опять явился Рекс и снова удивился, почему я никуда не хожу. И, как и в тот раз, скосил ревнивый взгляд на Эльзу.

Я немедленно вышел на улицу, хотя отлично понимал, что за каждым моим шагом неотступно следят несколько пар глаз.

У газетного киоска какой-то толстяк в пенсне тихо шепнул мне на ухо:

— Будьте осторожны. За вами слежка.

Я сделал вид, что ничего не расслышал, купил газету и отошел в сторону. Но читать ее уже не мог… Направился к кинотеатру.

У кассы молодая женщина протянула синюю бумажку:

— Купите билет, у меня лишний.

Я протянул руку за билетом. На билете по-русски было написано:

«За вами следят. Уходите».

Отказался от билета и встал в очередь.

Картина меня уже совершенно не интересовала. Сидел только потому, что уходить было нельзя.

Прямо из кинотеатра направился в бар. Занял место у стойки, пью пиво. Двое в гражданском тоже медленно прихлебывают из высоких немецких кружек и изредка лениво перебрасываются фразами.

— Налет завтра…

— Все как условлено…

— Комендатура заминирована…

— Наши начеку…

— Пароль…

И в это время, где-то за спиной прозвенел истошный крик:

— Партизаны! Хватай их!

Что произошло вслед за этим, я не помню. Очнулся в совершенно темном подвале, на холодном цементном полу.

В углу кто-то тихонько стонал.

— Кто здесь? — бросил я наугад в темноту.

— Такой же, как и вы несчастный смертник, — слабо прошелестело в ответ.

Кто-то полз ко мне.

— Откройте, товарищ, щелочку в двери… Там, внизу… Дышать нечем, проклятые!

Я не двинулся с места. Он повторил просьбу. Я оставался на месте. Тогда он сам подполз к двери и приоткрыл щель. При слабом свете я увидел вконец изможденного седого человека… На лице запеклась кровь.

— Видите, как разукрасили, гады, — простонал скелет. — И до вас доберутся.

Я ответил, что не жду его участи, так как попал сюда по недоразумению. Он помолчал, а потом страдальчески, со слезами в голосе, прошептал:

— По недоразумению сюда не попадают. И выходят отсюда только в могилу. Так-то, товарищ.

Я притворился спящим. И без него было тошно, все перепуталось в голове. Мне хотелось побыть одному, обдумать все происшедшее. Я ничего не понимал.

Действительно разоблачен Голованов? Схвачен? И его люди успели предупредить Хельвига?..

Или я попал сюда по недоразумению, из-за разговора в пивной? Что это были за люди? Скорее всего провокаторы…

Этот толстяк у киоска и молодая женщина с билетом…

Сейчас вот еще живой, говорящий скелет… Кто он? Свой? Может быть… А скорее всего подставное лицо…

Ничего не пойму…

Заныла скрипучая дверь и на цементный пол рухнул мой сосед по камере…

— Сволочи! — сплюнул он вслед удалявшимся шагам. — Все равно, гады, не скажу, не выдам… Неделю избивают, подумать только — неделю… И так изо дня в день, как по расписанию… Скажи им, где партизаны. Не на того напали, проклятые выродки.

Не успел он выговориться, как снова отворилась дверь и двое дюжих немцев молча схватили меня под руки, поволокли по коридору. Втолкнули в какую-то комнатушку и скрылись. Я огляделся по сторонам — пусто. Окно открыто настежь…

Постоял несколько минут, пытаясь собраться с мыслями. Вдруг из боковой двери показался здоровенный детина с железным крестом на груди в форме лейтенанта. Я подошел к нему.

— Какое вы имеете право задерживать меня? — бросил я ему в лицо. — Какое? Я прибыл в распоряжение полковника Хельвига. Прошу вас немедленно сообщить ему о моем задержании.

Детина, ни слова не говоря, наотмашь ударил меня по лицу. Стены дернулись и поплыли куда-то в сторону, комната медленно переворачивалась…

— Кто тебя подослал сюда? Ну? — будто сквозь сон расслышал я над собой.

— Я вам говорю, что прибыл к полковнику Хельвигу… Можете удостовериться…

— Хватит врать! Говори правду, это лучше, — снова ударил меня лейтенант. На этот раз по щеке.

Я повторил свое требование сообщить о случившемся Хельвигу… Лейтенант подозвал двоих солдат и велел избивать меня, пока не потеряю сознания. Они не спеша, — видно занятие это было им привычное, — не обращая внимания на мои протесты, раздели меня и уложили на кушетку. Я кричал и отбивался, как мог. Но вот замелькали резиновые дубинки, и на меня обрушился град, лавина ударов. Били все трое, не разбирая куда, лишь бы не промахнуться…

Сначала было адски, невыносимо больно. Потом боль притупилась, откуда-то издалека долетали лишь глухие звуки ударов. Вскоре и они смолкли. Будто уснул.

Я очнулся от озноба. Прямо в лицо солдат лил ледяную воду из ведра.

— Ну, теперь скажешь? — различаю лейтенанта.

— Я… прибыл… к Хельвигу, — с трудом пошевелил я губами.

— Добавить ему еще, — приказывает офицер.

И опять мелькают дубинки…

Опомнился уже в камере.

— Хорош, — шептал надо мною сосед. — И до вас добрались… Но вы, конечно, не сознались? Правильно сделали… Большевики не должны сдаваться.

Я снова попросил его замолчать.

— Мне не в чем сознаваться…

Так продолжалось три дня.

На четвертый меня привели к какому-то капитану.

Я сразу же, как только вошел к нему, потребовал свидания с Хельвигом.

— Сейчас исполним вашу просьбу, — ехидно улыбнулся он мне и отдернул портьеру, закрывающую дверь. На пороге стояла пожилая женщина. Все лицо ее было покрыто ссадинами, синяками, кровоподтеками. На седых висках ссохлись сгустки крови. В глазах нечеловеческая мука — злая, пугающая. Она взглянула на меня. Я чуть не вскрикнул от удивления. Передо мной была Марта. Та самая Марта, которую всего несколько недель назад мы с Усовым отправляли в тыл к врагу. «Все, значит немцы раскусили наш орешек», — подумал я про себя.

— Узнаете? — спросил ее капитан и ткнул пальцем в мою сторону.

— Нет! Впервые вижу, — спокойно ответила Марта.

Наступила длинная, томительная пауза.

Вдруг отворилась дверь и на пороге появился адъютант Хельвига.

— Господин Ильин! Как вы сюда попали? — подбежал он ко мне. — Полковник весь гарнизон поднял на ноги, ищет вас…

Капитан довольно хладнокровно принялся оправдываться перед адъютантом — недоразумение произошло.

— Недоразумение! — прямо в лицо выдохнул я ему, еле-еле сдерживаясь, чтобы не плюнуть. — Я с самого начала говорил об этом…

…Меня снова отдали в общество Эльзы.

Как-то ночью двое типов ввалились ко мне в комнату и приказали следовать за ними.

Через несколько минут я был у Хельвига.

— Погиб Голованов, — сразу начал полковник. — Нелепо погиб. Застрелил какой-то пьяный хулиган.

У меня отлегло. Как позднее я узнал, Голованова дольше оставлять на свободе стало невозможно, и на него инсценировали нападение хулиганов. В части официально объявили, что он убит в пьяной драке. Никто, конечно, зная о его пристрастии к спиртному, не удивился такому концу. А Голованов тем временем сидел у Усова на допросе…

— Эта потеря, — продолжал Хельвиг, — заставляет нас поторопиться с вашим отъездом. Сегодня ночью вы будете выброшены с парашютом… Хотели с Рексом направить. Он отличный проводник, но увы… Запил, бедняга. Приревновал вас к Эльзе, хе-хе! Вот полюбуйтесь. Когда только он успел? Никак не пойму.

И полковник бросил передо мной пачку фотографий. У меня на мгновение язык прилип к гортани. Смотрел и не верил глазам своим. На фотографиях были изображены я и Эльза в самых диких, невероятных положениях.

— И когда он только успел. Вы что, позировали? — удивлялся Хельвиг.

— Что вы! — вскочил я. — Никогда! Ничего подобного не было! Это ложь!

— Фотография — это, капитан Тутунов, документ. От нее не откажешься, — поднялся Хельвиг. — Впрочем, забудем об этом. Жаль, конечно, Рекса. Его бы талант на дело употребить… Русских офицеров подкарауливать, да такие вот снимочки, куда надо посылать… Хе-хе!

И, как ни в чем не бывало, Хельвиг продолжал:

— Получайте ваше удостоверение. Вот одежда. Прямо отсюда — на аэродром. Чтобы отвлечь внимание русских, город будут бомбить наши самолеты… Явка по старому паролю. Но скоро мы его сменим. После вашего подтверждения через точку № 3, что вы достигли цели, закрепились поблизости от штаба армии, я прибуду на ту сторону сам. Место встречи сообщу.

Полковник потребовал еще раз повторить биографию Тутунова. Оставшись довольным, он пожал мне руку и пожелал успеха.

Из кабины самолета были видны огни взрывов, и немецкий летчик махнул рукой.

Я шагнул в темный люк и сразу же почувствовал вдруг огромное облегчение — подо мною была родная земля.

…Было уже одиннадцать часов дня, когда я, не скрывая волнения, в форме советского капитана Тутунова вошел в кабинет Усова. Он был рад моему возвращению и от души благодарил…

— Рано, рано! — остановил я его. — В наш тыл скоро пожалует сам Хельвиг.

И я подробно рассказал о своих наблюдениях за врагом и его замыслах.