1

отчас же после смерти Ивана Калиты собрались у гроба умершего три его сына — Семен, Иван и Андрей. Они целовали крест на том, что быть им всегда и во всем в дружбе.

В своем предсмертном завещании предусмотрел отец: раз младшие его сыновья получили намного менее земель, нежели старший — Семен, значит, и спорить им не сметь со старшим братом. А старшему наказал: «Братьев своих молодших и княгиню мою с меньшими детьми… ты будешь печальник». Это означало, что Семен должен был обо всех них «печаловаться», то есть заботиться.

Вскоре после кончины отца три брата поплыли на ладьях в Золотую Орду. Вместе с ними отправились их бояре с дружинниками в сопровождении многочисленных слуг. Братья не сомневались, что преемник недавно умершего хана Узбека — его сын Джанибек — вручит новый ярлык на великое княжение старшему из них, Семену, и тем подтвердит посмертное завещание их отца.

Одновременно с князьями московскими отправились и многие другие — Константин Васильевич суздальский, Константин Михайлович тверской, князья рязанский, смоленский и другие помельче.

Суздальский князь ехал с дарами и с тайным намерением самому получить ярлык на великое княжение, а остальные ехали утверждать свои уделы у нового хана, каждый вез даров, сколько смог вытянуть от своих «людишек».

Ладьи всех князей соединились у Нижнего Новгорода, далее поплыли вниз по Волге одним караваном, на ночь приставали к берегу, раскидывали шатры, раскладывали костры.

Князья с завистью косились на многочисленные московские ладьи с кладью, заботливо прикрытой холстами и увязанной пеньковыми веревками, считали стражу у ладей, смотрели на богатый шатер Семена Ивановича московского.

— Молодой, а гордый какой, не хочет с нами, со своими родичами, и знаться, — говорили князья про Семена и припоминали, кто из них происходит от старшего сына Всеволода Юрьевича Большое Гнездо, кто от старших сыновей Ярослава Всеволодовича. Многие из них считали себя и знатнее, и родовитее князя московского — внука Даниила, младшего сына Александра Невского.

Печать Семена Гордого.

Приплыли в Орду. Развязали москвичи кладь на своих ладьях. Семен щедро одарил хана Джанибека и его приближенных мехами, заморскими сукнами, преподнес золотое и серебряное узорочье — набрал из того, что ему и братьям по наследству от отца досталось. Прочие князья, все вместе, не смогли вручить столько даров.

Доволен был хан. Отроду такого не случалось, чтобы русы привозили в Золотую Орду столько богатств. И сказал хан Семену:

— Мой отец помогал твоему отцу. Твой отец помогал моему отцу. Ныне и мы с тобой всегда вместе будем.

Как Иван Калита получил в Золотой Орде ярлык на великое княжение Владимирское и на княжение Московское, так и его сыну Семену досталось столь же почетное звание.

Приумолкли остальные князья, присмирели, бороды затеребили: неужто придется им головы склонить? И зависть зажглась в их сердцах. Встал над ними двадцатипятилетний князь московский, а они — только его «подручники». С того дня прозвали Семена Гордым.

Записал летописец: «…седе князь великий Семен на столе в Володимери… на великом княжении всея Руси…» И в другом месте: «Вси князи рустии даны под руце его».

Возвращался Семен с братьями в Москву довольный, хоть и много даров оставили они в Орде.

Константин тверской, верно, помалкивал; он, конечно, не мог забыть об убийстве в Орде своего отца, двух братьев и племянника, о тверском погроме. Но родное его княжество после того погрома было слабо. Утвердил его хан на Твери старшим — и ладно. На большее он и притязать не мог.

А суздальский князь Константин Васильевич, хоть и не получил ярлык на великое княжение, также остался доволен поездкой. Не зря роздал он в Орде многие дары, добавил ему хан к его уделу еще богатый Нижний Новгород с волостями. Ехал Константин и думал про себя: «А ведь лукав царь, теперь может спокойно почивать в своем шатре, когда не одно, а два сильных княжества будут на Руси. Но Москва все же сильнее Суздаля…»

Так продолжалась давняя и хитрая политика Золотой Орды по отношению к Руси. Ханы стремились сеять рознь между князьями, не давали чересчур усиливаться одному князю за счет других, открыто поддерживали между ними несогласия.

Но московские князья, сперва Иван Калита, а затем его сын Семен Гордый, были еще хитрее. На словах они заверяли хана о «дружбе великой» с Золотой Ордой, а сами исподволь захватывали один за другим соседние уделы. Подобно своему отцу, также пять раз ездил Семен в Золотую Орду на поклон и каждый раз возвращался «со многою честию и с пожалованием».

Хан Джанибек, получая от него собранную со всех уделов Руси ежегодную дань-выход, также говорил о взаимной дружбе. Но в Орде забеспокоились, наблюдая, как усиливается Москва и как растет ее мощь. Власть князя московского не простиралась на всю Русь. Но в Орде опасались, как бы помыслы его не зашли далеко.

На печати отца Семена шла по кругу надпись: «Печать великаго князя Ивана»; теперь Семен повелел поставить иные слова: «Печать князя великаго Семенова всея Руси». Сочли в Орде эту перемену недобрым знаком.

В прославленном Успенском соборе города Владимира в присутствии многих князей и бояр, при огромном стечении простого народа митрополит Феогност венчал Семена на великое княжение и возвел его на «золотой трон», принадлежавший еще его предку Всеволоду Большое Гнездо.

И об этом торжестве донесли хану ордынские купцы — его тайные лазутчики.

Властолюбивый, смелый, гордый Семен совсем не походил на своего осмотрительного, сдержанного, «опасливого» отца. Он не ходил, не вышагивал с калитой по торжищу, гнушался заговаривать с купцами и посадскими, видели его москвичи неоднократно, но издали, когда выезжал он на коне из кремлевских ворот в сопровождении свиты и ехал на охоту.

Даже о каждой такой поездке «Коназа московского» сообщали лазутчики в Орду. Но там, видя, что дань-выход идет точно в срок, решили пока ждать, а лазутчикам своим наказали: продолжать следить за действиями Москвы.

 

2

 Новгороде ни раньше, ни теперь не доверяли Москве, косо смотрели, как растет и богатеет Москва. Но Новгород редко поднимал рати на Москву, не до того было.

Новгород раздирали бесконечные распри между отдельными боярскими родами. Одни выдвигали своего посадника, другие — своего. Часто сменялись посадники и тысяцкие, и эти смены иной раз сопровождались кровопролитием. Как и ранее бывало, «черные» люди, особенно в неурожайные годы, во время таких смут и ослабления власти поднимали восстания в самом Новгороде. А случалось, бояре, опасаясь, как бы новгородские добрые молодцы — голытьба неимущая, не знающая, куда свою силушку девать, не нагрянула бы на них самих, подкупали их, переманивали на свою сторону. А те налаживали ушкуи — большие ладьи — и ватагами уплывали вверх по Волхову, волоком перебирались в Шексну, далее их путь шел на Волгу; случалось, сворачивали на Каму или плыли вниз по Волге, чуть ли не до самого Сарая-Берке. И всюду по пути они громили города и селения. Называли таких подлинных разбойников ушкуйниками.

Но в тот год, пока Семен находился в Орде, они пошли иной дорогой, повоевали и подожгли город Устюжну, потом перебрались в Белозерскую землю, какая с недавних пор находилась под покровительством Москвы, и там бесчинствовали.

Вот почему в Москве были недовольны Новгородом и начали искать предлог, чтобы направить против него полки.

Семен возвратился из Орды. Казна была пуста. Требовалось ее наполнить. Он послал в порубежный с Новгородом, находившийся тогда в совместном владении город Торжок за данью.

Новоторжцы платить отказались и посадили «в поруб» (погреб) московских посланцев…

В Москве в эти дни новоторжской смуты происходил съезд всех тех князей, какие только что вернулись из Орды. «Бысть велик съезд на Москве всем княземъ руським».

Разгневанный событиями в Торжке, Семен предложил всем им идти вместе на Новгород.

Таков был первый в истории общий поход многих князей под московским стягом.

Толпился тогда народ на улицах, провожая воинство. И сжимались сердца многих:

— Куда идут? На своих же братьев единокровных! Опять прольется кровь русская!

А иные думали про себя: «Кабы такая рать великая да пошла бы в другую сторону, на Золотую Орду».

Возглавлявший объединенное войско Семен направился к Новгороду через Тверь и Торжок.

Поехал и митрополит Феогност, чтобы попытаться не довести дело до кровопролития.

Многие «черные» и посадские люди Торжка уже давно видели, как набирает силу Москва, опостылело им подчиняться неспокойному Новгороду, и потому держали руку Москвы. Узнав о приближении большой рати Семена, они возмутились против бывших в Торжке сторонников Новгорода, перевязали их, одного боярина убили, а московских посланцев выпустили на волю.

Когда Семен с войском прибыл в Торжок, в Новгороде испугались. На вече было решено: направить к московскому князю посольство. Поехали архиепископ, посадник, тысяцкий и несколько бояр. Семен потребовал от прибывших выплаты «черного бора» для Орды сполна, да еще сверх того тысячу рублей серебром. Да еще послы подверглись неслыханному на Руси унижению.

Семен сказал: «Аще хощуть милости и мира от меня, да приидуть пред мя посадники и тысяцкий боси (босиком), просят при всех князех на коленях…»

Смирились новгородские послы, и сапоги скинули, и поклонились в ноги, и всё сполна выплатили, обещали не покровительствовать ни северным переселенцам, ни ушкуйникам, какие отправляются «пакости творити» по зависимым от Москвы землям.

В 1353 году нежданно-негаданно на всю Азию и на всю Европу нагрянула беда, называлась она «черная смерть», иначе — легочная чума. Так неведомый писец изобразил ту беду — черные и желтые черти подбираются к жилищам русичей. Миниатюра из Радзивилловой летописи XV века.

Князья разъехались со своими полками обратно по домам, а Семен со своим войском вернулся в Москву…

В соседней Литве тогда правил великий князь Ольгерд, сын Гедиминов. Умный, осторожный, предусмотрительный государь, он внимательно следил, как усиливается Москва. Решил он попытаться разведать и двинул свое войско на восток, подошел к городу Можайску, сжег посады, но узнал, что полки Семена приближаются, и повернул обратно. Дело кончилось миром. Но в Москве сомневались: будет ли тот мир прочен? Больно уж умножилась земля литовская…

Не во всем удача сопутствовала Семену. В семейной жизни у него шло вовсе неладно.

Первая его жена Айгуста, сестра Ольгерда, рано умерла, вторично он женился на Евпраксии — дочери одного из мелких смоленских князей. Но не полюбилась она ему.

И тогда он задумал неслыханное на Руси: развестись с Евпраксией и жениться в третий раз. Во всем ему покорный митрополит Феогност испросил «благословение» на развод у патриарха константинопольского и сам повенчал великого князя в московском Успенском соборе с княжной Марией тверской, дочерью Александра Михайловича, того самого, кто был убит по наущению отца Семенова — Ивана Калиты. А дочь свою от первого брака Семен выдал за сына Александра Михайловича.

Так тверские князья дважды породнились с московскими, но тверичи не могли забыть, как ордынцы вместе с московским полком «положили их землю пусту», и потому мир между ослабленной Тверью и сильной Москвой не мог быть прочным.

Москва стремилась сравняться по красоте и богатству своих храмов с прославленными соборами стольного града Владимира. Там внутренние стены за полтораста лет до того были расписаны мастерами-греками, приглашенными из Византии.

Теперь митрополит Феогност также позвал в Москву иконописцев-греков расписывать стены московского Успенского собора. А в последующие годы остальные три белокаменные церкви, воздвигнутые в Москве повелением Ивана Калиты, были расписаны уже не греками, а русскими мастерами, которые, видно, переняли мастерство от своих учителей. Летописцы сохранили их имена — Захария, Иосиф и Николай «с дружиной» (с помощниками), а после них — Гойтан, Семен, Иван и их «дружина».

Хотела Москва во всем быть выше прочих городов русских. Не было у Семена соперников. Все князья пригнули головы перед ним, перед великим князем владимирским. И «тишина великая» на земле Московской все длилась.

Помышлял ли Семен о самом заветном для тогдашней Руси, о чем думали тайно в народе? Как бы не посылать в Золотую Орду тяжкую и постыдную дань-выход да не ездить к царю на поклон?

В летописях тех лет о чаяниях народных не говорится ни слова. Верно сознавали на Руси:

— Не готовы мы обнажить мечи на злейших врагов. Завещаем то великое дело внукам нашим.

Обо всем том, что делается на Руси и в Москве, о глухом шепоте в народе продолжали доносить хану ордынские купцы-лазутчики. В Орде беспокоились, но пока ждали. У самих хватало забот. Что ни год в разных концах обширного Ордынского ханства поднимались с оружием в руках подвластные народы. Приходилось посылать отряды на усмирение.

 

3

аступил двенадцатый год великого княжения Семена Гордого. И нежданно-негаданно пришла на Русь беда. Пришла кружным путем, с Ближнего Востока нагрянула на королевства, города и селения всей Европы, и оттуда немецкие купцы занесли ее в Новгород и Псков. Называлась та беда «черная смерть», иначе — легочная чума.

Зараза распространялась из одного княжества в другое, из города в город, люди вымирали семьями, уцелевшие разбегались по дремучим лесам, по бескрайним степям и либо находили спасение, либо заносили заразу в самые нехоженые трущобы.

— Бич божий! Наказание от богов за наши грехи! — так вещали — в храмах, мечетях, пагодах, кумирнях, синагогах — православные, католические, буддийские священники, монахи, муллы, раввины… И случалось, вместе с молящимися они сами тут же падали мертвыми.

Записал летописец:

«Хракаху людие кровию… и недолго боляху, по два дни или три, а иные един день поболевше, умираху. И толико множество бе мертвых, яко не успеваху живии погребати их…»

И в другой летописи:

«…разболевся человек, начнет кровию хракати и огнь зажгет и потом пот, та же дрожь и, полежав един день или два, а ретко (редко) того кои три дни, и тако умираху…»

По всей Руси шагала с косой за плечами «черная смерть». Вымирали целые города. В Смоленске осталось десять человек живых, немногим более уцелело в Рязани. Северный город Белозерск и Глухов на Черниговщине вымерли целиком.

Добралась чума и до Москвы. И пошла косить жителей подряд, не разбираясь, и бояр, и купцов, посадских-ремесленников, крестьян, холопов: «Мроша бо люди, мужи и жены, старый и младыи…» В смертельном ужасе, боясь за свою жизнь, записал летописец: «И негде бяше было погребати умрыних, все бо могылье вскопано бяше…»

И сам Семен Гордый вдруг почувствовал, как защекотало у него в горле, ударило в грудь. Закричал он истошным голосом. Прибежала плачущая жена, за нею оба его брата, сбежались испуганные слуги, бояре. Монахи запели молитвы. При колеблющемся пламени одинокой свечи все смотрели на великого князя, распростертого на высоком ложе, а он, поминутно сплевывая кровь, хриплым голосом начал диктовать писцу.

Безграничное отчаяние и тревога за судьбы всей земли Русской, за будущее своей семьи, видятся в его завещании.

Он напоминал братьям своим Ивану и Андрею: «Жити заодин» и далее: «Како тогда мы целовали крест у отня (отцова) гроба… и чтобы не перестала память родителей наших и наша, и свеча бы не угасла…» Боялся Семен Гордый, как бы с его смертью не прервалось столь важное для Руси дело, начатое его отцом Иваном Калитой и успешно продолженное им самим.

При мерцающем пламени свечи великий князь умирал. Он смотрел на свою жену, ожидавшую младенца, и цеплялся за последнюю надежду: может, родится сын, после обоих его братьев — будущий наследник. Монахи тихо пели отходную…

26 апреля 1353 года в возрасте тридцати трех лет великий князь Семен Иванович Гордый скончался. Родившаяся после его смерти дочь вскоре умерла, умер и его брат Андрей и тоже оставил после себя вдову, ожидавшую младенца.

А народ русский продолжал жить, трудиться и верить, что настанет час освобождения от ненавистного ига.