1

огласно обычаю, русская рать разделилась на семь полков, в каждом были и конные, и пешие воины. В середине развернулся большой полк москвичей и владимирцев под началом воевод Михаила Бренка, Микулы Вельяминова и Семена Мелика. На полверсты перед большим полком был выдвинут полк передовой брянцев, псковичей и полочан под началом братьев-князей, выходцев из Литвы — Дмитрия и Андрея Ольгердовичей, а еще впереди встал малый полк сторожевой. На полуверсте сзади большого полка развернулся полк запасной князей тарусских и оболенских. На правое крыло встали ростовцы, угличане, ярославцы, стародубцы. Правее их текла, вся в густом кустарнике, речка Нижний Дубняк, там враги не смогут обойти русское войско. На левом крыле встали белозерцы и другие рати. Тут не было сбоку надежной защиты, но сзади в лесу за речкой Смолкой укрылись ратники полка засадного под началом московского воеводы Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского. К нему был приставлен молодой князь Владимир Андреевич со своими серпуховцами и боровцами, были с ними и еще полки.

Вечером огромный стан задымился от множества костров. Воины были молчаливы, не слышалось громких разговоров, песен. Все знали, какой настанет завтра день. Показались передовые тумены Мамая. Заходило солнце. При неровном свете наступающих сумерек сквозь пыль было видно, как пешие и конные вражеские полки всё подходили и подходили, верстах в трех останавливались, растекались в обе стороны, зажигали костры…

Настала ночь. Дмитрий и Боброк-Волынский сели на коней и вдвоем потихоньку отправились объезжать спящее русское воинство. Чтобы не разбудить ратников и чтобы враги не услышали, копыта их коней были обвязаны тряпками. Ехали шагом, кое-кто из воинов поднимал голову, провожал всадников взглядом, опять засыпал. Из оврагов слышался зловещий волчий вой…

Костры у Мамаева войска горели и ближе и дальше, и еще дальше. Дмитрий знал, что ордынцы не любят воевать по ночам, а все же повелел воинам сторожевого полка быть наготове.

Сказано в «Задонщине»:

«Прилелеяша великиа тучи на Руськую землю, из них выступают кровавые зори, а в них трепещут синие молнии. Быти стуку и грому велику… пасти трупу человеческому на поле Куликове, пролится крови на речьке Непрядве…»

8 сентября 1380 года солнце поднялось в тумане и ничего не было видно. Воины, отведав пищи, испив водицы, расправляли плечи, осматривали оружие, иные надевали кольчуги и шлемы, иные — тягиляи и войлочные шапки, строились в ряды, оглаживали коней…

Записал Софоний, что Дмитрий, «воступив во златое свое стремя, всед на свой борзый конь и взем свой меч в правую руку… Солнце ему ясно на въстоцы (на востоке) сияет и путь поведает…».

Когда туман начал понемногу рассеиваться, Дмитрий на белом коне в сопровождении знаменосца поскакал объезжать полки. Сверкали его доспехи, алый плащ развевался по ветру, солнечные лучи играли на еловце (на острие) его шлема.

Знаменосец, ехавший сзади, держал на плече широкий великокняжеский стяг — на черном с золотом полотнище было вышито огромное изображение Христа — «Нерукотворный Спас».

Объехав ряды воинов, Дмитрий вернулся к большому полку. Он подозвал своего давнего друга Михаила Бренка и сказал ему, что ставит его — искусного в ратном деле — главным воеводой, а сам решил сражаться рядовым воином. Он отдал Михаилу свои доспехи, шлем и плащ, взял кольчугу, копье и щит простого воина, только меч себе оставил.

Прискакал гонец из сторожевого полка и сказал, что сквозь туман слышно, как татары приближаются.

Прислушались. Да, за клубами тумана словно шумел сильный вихрь либо водопад низвергался…

Подул ветер с Дона, и разом рассеялась мгла. Увидели русские воины, как впереди, во всю ширь поросшей ковылем и полынью степи будто накатывался черный вал. Записал летописец: «Се внезапу сила великая татарская с шеломяни (с холма) грядуща».

Медленно приближались враги. Сколько можно было видеть, все пространство чернело от множества пеших и конных. А вдали на холме красовался малиновый шатер самого Мамая.

Медленно сближались татарские и русские всадники. Кони их едва переступали копытами… Сторожевой полк отступил, соединился с передовым. Не доезжая шагов сотни, и та и другая рати остановились…

 

2

колько раз бывало раньше на Руси, что эдак встречались полки враждовавших между собою князей, стояли, стояли, ни одна рать не решалась первой броситься вперед, и стороны мирно расходились.

Поединок инока Александра Пересвета с татарским богатырем. Слева: монголо-татары во главе с Мамаем в короне, справа: русские воины, князья изображены в высоких шапках. Лицевой летописный свод XVI века.

Но в тот день не было надежды на мир в стане русских, все знали: не пронесет беда. Не единокровные князья спорили за порубежные угодья, а две страшные силы — защитники Руси и завоеватели Руси шли навстречу друг другу, и не могло быть между ними никакого мира.

Вдруг из вражеских рядов вырвался огромного роста всадник по имени Темир-Бей, а по «Сказанию» — Челибей. Громким голосом стал он звать на поединок любого русского витязя. На какую-то минуту молчанием отвечали ратники передового полка…

И тут инок Александр Пересвет выехал вперед на коне, с копьем наперевес.

«Выеде же Челибей из полку татарского хоробруя, велик и страшен, подобен же древнему Гольяфу. Видев же то чернец Пересвет и напустися на него… Он же паки устремися противу ему. И ударишася крепко, мало что земля под ними не проторжеся, и спадоша оба с коней на землю и скончашеся, ни един же от единого не отыиде».

Так оба богатыря — русич и враг — в один и тот же миг пронзили друг друга копьями насквозь, пали на землю и в один и тот же мигиспустили дух. А кони их, отпрянув в разные стороны, помчались по полю меж недвижными рядами обеих ратей…

Прошло несколько мгновений тишины… И почти одновременно в обоих войсках трубачи дали сигнал… И две лавины всадников устремились вперед, навстречу друг другу, с гиканьем, воем, сверкая мечами, саблями, копьями…

В наше время трудно представить, каким был тогда рукопашный бой. Сказал летописец:

«И абие (тотчас) отступишася обоя силы велиции вместо на длъг (долгий) час, и покрыша полкы поле на десяти верст от множества вой (воинов). И бысть сеча зла и велика, и брань крепка и трус (грохот) великь зело».

Передовой полк русских принял на себя всю страшную тяжесть первого удара, но овраги и справа, и слева, в зарослях кустарников мешали ордынским всадникам, не давали им развернуться, броситься вперед и в обходы.

Сеча закипела ожесточенная, стон поднялся от ударов железа о железо. «Гремят мечи булатные о шеломы», — писал Софоний. Всадники наскакивали, рубились отчаянно. Псковские, полоцкие, брянские дружины братьев Ольгердовичей держались стойко. Воины стеснились так, что, по словам летописцев, мертвому некуда было падать. «Паде труп на труп и паде тело татарьское на телеси крестьянском».

А выходец из Персии — свидетель битвы — записал:

«И тогда серебро мечей приняло цвет блестящего рубина, головы бойцов заплясали под пение стрел и копий, а сердца их начали рвать одежды своего земного бытия».

Пешие ордынцы догадались обходить поле битвы по оврагам; прячась в зарослях кустов, они поражали русских из луков.

Передовой полк псковичей и брянцев потерял половину убитыми, был смят и начал отступать туда, где пространство между оврагами расширялось. Темники Мамая воспользовались своим временным успехом и кинули на большой полк новые тумены. Одновременно они ударили и по рядам полка правой руки.

Десятки тысяч всадников сталкивались друг с другом вплотную. Какой надо было обладать отвагой, чтобы не осадить, не повернуть разгоряченного коня, да еще левой рукой сжимать поводья, да править конем, да направлять коня в тесноте то туда, то сюда! А еще каким метким глазом и опять-таки ловкостью надо было обладать, чтобы на всем скаку не промахнуться да ударить мечом по врагу!

Какими проворными и выносливыми были бойцы пешие, чтобы в тяжелых доспехах рубить и рубить сплеча, колоть копьем! Сколько у воинов было подлинного мужества, находчивости, ловкости, чтобы не растеряться, вовремя углядеть — не грозит ли враг сбоку или сзади, да еще держать в левой руке щит!..

Переправа войск московского великого князя Дмитрия Ивановича через Дон. Миниатюра. Лицевой летописный свод XVI века.

Оба войска ожесточенно сражались и час, и другой, и третий. Оба войска были одинаково отважны, проворны, выносливы, мужественны, находчивы. Но русичи родину защищали. А разноплеменные ратники Мамая шли вперед, предвкушая грабеж, разорение, насилия, убийства…

Записал летописец: «И бысть сеча зла и велика и брань крепка…»

Главный воевода Михаил Бренок стоял под великокняжеским стягом. Сквозь клубы пыли, поднятой копытами коней, он плохо видел, что делается впереди. Ему пришлось довериться ратному искусству военачальников отдельных полков. Где сражался Дмитрий — он не знал, но еще в начале битвы поручил нескольким отважным молодцам быть возле него неотступно.

Гул битвы приближался к знамени. Враги начали теснить москвичей большого полка. Они приняли Михаила Бренка за великого князя и устремились к тому бугру, где развевался стяг. Русские отчаянно отбивались, сражались яростно. Полотнище знамени было изрублено, лохмотья свисали со сломанного древка. Воины передавали стяг из рук в руки, относили дальше в тыл.

Свидетель из Персии записал: «Копья ломались, как солома, стрелы падали дождем, мечи сверкали молниями, а люди падали, как трава под косою, кровь же лилась, как вода, и текла ручьем».

Сшибленные с седел, и русские, и ордынцы, поднимались и пешие бились обломками мечей и копий, душили, грызли зубами, пинали ногами, ударяли кулаками, подбирались сзади ко взмыленным коням, всаживали ножи в их животы, стаскивали всадников на землю, набрасывались на них.

Пал смертью воевода Михаил Бренок, пали московские воеводы — Микула Вельяминов, Семен Мелик и еще трое военачальников.

Запасной полк князей тарусских и оболенских подоспел на помощь. С новым ожесточением закипела сеча. Противник начал отступать.

Тем временем против полка правой руки устремились свежие силы вражеских всадников. Их встретили щетиной копий ярославцы, угличане, стародубцы. Враги то с гиканьем и воем наскакивали на русскую стену, то вновь откатывались.

Мамай обрушил свои отборные запасные тумены всадников на полк левой руки. Белозерцы, стоявшие там, первый натиск выдержали, но их было намного меньше, нежели ордынцев, врагам удалось разорвать строй пополам. Одновременно Мамай направил всадников на сильно поредевший большой полк сбоку. Столь же поредевший запасной полк устремился на выручку, намереваясь закрыть брешь. Мамай послал свои последние конные силы в прорыв, они осыпали русских тучами стрел, неудержимо рвались вперед и, предвкушая близкую победу, торжествующе завыли; их неистовый клич покатился по всему полю брани.

Мамай верхом на коне стоял перед своим шатром и за облаками пыли не видел ничего. Он знал, что долгожданная победа близка, еще полчаса, еще час — и русы побегут, а его храбрые воины устремятся им вслед. Уцелевшие русы добегут до берега Дона, и там их всех или изрубят, или заберут в плен. Будет пленен и ненавистный коназ Дмитр. Мамай предвкушал, как подведут к нему всего в крови лютого его врага и он повелит ему прикоснуться к своему стремени и заставит поклониться в ноги. И поволокут пленника в Орду пешим, привязанного за шею к арбе…

 

3

 в этот самый час в густом лесу у речки Смолки, где был укрыт засадный полк, стояли рядом воевода Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский и Владимир Андреевич серпуховской.

— Что мы стоим? Что медлим? Самое время ударить сбоку всем полком! — горячился молодой князь, в нетерпении оглаживая своего коня.

Но Боброк был старшим.

— Погоди, погоди, княже, — отвечал он. — Пусть враги глубже врежутся в ряды нашего воинства.

Наконец он приказал трубачу играть сбор. И тысячи всадников с подъятыми мечами или с копьями наперевес вырвались из леса. «Яко соколы на журавлиную стаю». Впереди всех, «златым шеломом посвечиваше», мчался Владимир Андреевич.

От пыли враги не видели, сколько свежего войска на них низринулось. Они продолжали стойко сражаться, но русов наскакивало все больше и больше. Кто-то суеверно завопил:

— Убитые русы оживают!

Отдельные татарские всадники осадили коней. Увидели они, сколько русов скакало на них, и тоже завопили:

— Убитые русы оживают!

Многие из них повернули коней и устремились в бегство.

Издали Мамаю показалось, что побежало все его войско. В запасе у него не оставалось ни одного ратника, он вскочил на коня и тоже помчался вспять, «в мале дружине», всего с пятью верными телохранителями.

Увидели бегство Мамая его темники и повелели своим воинам повернуть коней.

Пешие были брошены на произвол судьбы. Теснимые к крутому берегу Непрядвы, они отчаянно сопротивлялись, поодиночке спускались по колючим зарослям ежевики к самой реке и переправлялись вплавь, многие тонули; не успевшие спастись были изрублены все до единого.

Записал Софоний: «Черна земля под копыты, а костми татарскими поля насеяша; а кровию их земля пролита бысть…»

И только тут спохватились: а где же великий князь?

Стали искать. Один воин говорил, что видел его с подъятым мечом в руках, другой видел его позже, четыре татарина окружили его, он же отважно сражался с ними, третий вспомнил, как Дмитрий выбирался из-под павшего коня и стал биться пеший.

Владимир Андреевич поскакал с отрядом воинов на поиски. Трупов всюду было навалено такое множество, что пришлось спешиться. Вскоре обнаружили тела тех воинов, каким покойный воевода Михайло Бренок поручил охранять Дмитрия.

— Вот великий князь убитый! — воскликнул кто-то.

Подошли к мертвому, Владимир Андреевич наклонился. Нет, обознались, то лежал дальний родич Дмитрия, князь Федор белозерский, который был на него очень похож.

Наконец набрели на Дмитрия, лежавшего под кустом в изорванной кольчуге, с окровавленной головой. Увидели его, «бита велми», «едва точию дышуща». Вспрыснули на него водой и привели в чувство.

Несмотря на свой тридцатилетний возраст, он был тучен и уже тогда страдал сердечной болезнью и одышкой. Вот почему, сражаясь с таким ожесточением и час, и другой, и третий в тяжелой кольчуге, в шлеме, давящем на лоб и виски, да еще раненный в нескольких местах, он просто не выдержал страшного напряжения сил и потерял сознание.

Битва затихла.

Уцелевшие воины Мамая беспорядочно бежали, нахлестывая усталых коней.

За ними погнались всадники запасного полка, которые были менее утомлены. Двадцать пять верст, до переправы через реку Красивая Меча, преследовали победители врагов. Добыча им досталась несметная: повозки с добром военачальников, оружие, кони, скот. В их руки попал шатер самого Мамая с подушками, коврами, мехами и драгоценностями.

Так полной победой закончилась самая кровопролитная битва, «якоже от начала мира не была такова», — битва на Куликовом поле.

Оставшиеся в живых русские воины начали хоронить своих павших собратьев.

Хоронили восемь дней. Сколько погибло русичей — неизвестно, в разных летописях дается разное число: когда считали, сбивались со счету. Простых воинов предали земле на самом Куликовом поле, тела двадцати князей повезли хоронить в их уделы, тела Пересвета и Осляби были доставлены в Москву и погребены возле Симонова монастыря.

Записал тогда Софоний: «Грозно бо и жалосно, братие, в то время посмотрети, иже лежат трупи крестьянские, акы сенныи стоги… а Дон река три дни кровию текла…»

Но Софоний утешал вдов, матерей, дочерей и сестер погибших, ведь их сыновья, мужья, отцы и братья совершили подвиг великий, отдали жизни свои за землю Русскую.

Так располагались войска в начале Куликовской битвы.

Победители направились обратно в Москву и в свои города. Тяжелораненых везли на телегах. А среди ратников почти никого не было, кого бы не полоснула вражеская сабля либо не уязвила стрела. Повязав раны тряпицами, двигались медленно воины.

 

4

знав о поражении Мамая, великий князь литовский Ягайло, находившийся со своим войском всего в одном переходе от Куликова поля, тотчас же повернул обратно. Рать его отступала быстро, нигде по пути не задерживалась.

А Олег Иванович рязанский, чувствуя свою вину за бездействие в те знаменательные дни, бежал со своей семьей в Литву. Зато простые люди рязанские встречали победоносную рать восторженно. Бояре вышли к Дмитрию и «биша ему челом». Он милостиво обошелся с ними, а войску своему повелел: «Рязанскою землею идучи, ни единому волосу не коснутися».

Через год Олег возвратился с повинной, и Дмитрий его простил, вернул ему Рязань, но отобрал некоторые порубежные селения. По договору Олег обязался называться «братом молодшим».

Велико было всенародное ликование, когда под звон колокольный Москва встречала победителей. С той поры прозвал народ Дмитрия Донским, а его двоюродного брата Владимира Андреевича серпуховского — Храбрым.

В летописях, в «Задонщине», в «Сказании о Мамаевом побоище» победа на Куликовом поле объясняется помощью Божией и сил небесных — ангелов, святых, в том числе и предков русских князей — братьев Бориса и Глеба, прославляются подвиги Дмитрия, Владимира Андреевича, подвиги воевод, перечисляются имена погибших князей и воевод.

А о безымянных крестьянах, посадских ни в летописях, ни в «Сказании о Мамаевом побоище» почти не упоминается. Простые русские люди сражались с храбростью беззаветной, и многие из них головы сложили за родную землю. В каждой семье недосчитывались одного, двоих, а то и больше погибших, в каждой семье проливались слезы…

Мамай потерпел полное поражение. Отборные ордынские полки отличались храбростью и умением воевать. Но в войске Мамая преобладали наемники, набранные из разных стран, от разных народов, которые пошли в поход на чужие земли ради наживы, чтобы свою мошну потуже набить.

У русских тоже были отдельные отборные части — это княжеские дружинники, вооруженные лучше, нежели ордынцы. Но главной силой-победительницей являлся простой народ русский. Хлебопашцы, посадские люди не были хорошо вооружены и оружием не очень-то владели.

Дух русского воинства поднялся на высоту дотоле небывалую. Русские победили потому, что знали, за что сражались. За Родину!

Слава о великой победе достигла Византии, Болгарии, Чехии, через купцов и путешественников растеклась по всей Европе, услышали о битве и на Кавказе, и в Средней Азии. И везде восхищались успехами далеких русичей и радовались поражению полчищ Мамая.

Но никто не осознавал значения той победы столь глубоко, как сам народ русский. Гордость за победу высоко поднялась в сердцах всех людей от князя и до пашенного человека, поднялась по всей Руси — от Северной Двины и до полуденных рубежей земли Рязанской и Муромской. И везде слышались исполненные достоинства речи:

— Мы русичи! Мы победили!