1

этой книге будет пересказана история Руси начиная с XIII века. Но чтобы понять, отчего происходили тогда те или иные исторические события, нужно сперва остановиться и на временах предыдущих. А как жили русичи раньше?..

Степи бескрайние, тучными травами поросшие, расстилались к северу от Черного моря, к западу от Волги на Дон, от Дона к Днепру, от Днепра к Днестру и далее к Дунаю.

И хоть плодородна была черноземная степная почва и урожаи могла давать обильные, а мирным народам-земледельцам там жилось тяжело. Нападали на них с востока и с юга воинственные скотоводы-кочевники. Сперва нападали авары, потом аваров победили хазары, потом хазаров победили печенеги.

Человеческой кровью были напитаны степи.

Земледельцы-русичи — историки их называют восточными славянами — были оттеснены кочевниками к северу, туда, где степи сменялись рощами, а рощи вновь сменялись степями; жили они и еще севернее и западнее, вверх по Днепру и его притокам, в сплошных лиственных лесах; и селились далее — на север и на северо-восток, в землях Залесских, укрытых от врагов сплошными дремучими дебрями.

Разделялись русичи на племена. По Днепру жили поляне, на запад от них — волыняне, на северо-запад — древляне, по притокам Днепра — Сожу и Десне — жили радимичи, у истоков Волги и Днепра — кривичи, совсем на севере, по Волхову и Великой, — жили словене, на Оке, Москве-реке и Клязьме — вятичи. Все они были язычниками, поклонялись силам природы. Перун был бог грома, Хорс — бог солнца, Мокошь — богиня земли. Были и еще боги — Даждьбог, Стрибог и Сварог. В их честь ставили деревянных идолов.

Великий князь киевский Святослав в X веке после многих победоносных походов сумел сплотить большинство этих племен в единое и могучее государство. Но в 972 году, возвращаясь из похода на дальнюю Византию, он был предательски убит печенегами. Между его тремя сыновьями разгорелась междоусобица. Победил младший, Владимир, княживший в Новгороде, и стал великим князем киевским. Под его единоначальной властью поднялось государство обширное, многие народы покорились ему, взимал он дань и с живших по всему северу угро-финских племен.

Киевская Русь IX–XI веков.

Долго княжил Владимир Святославич, успешно отражали его дружинники набеги степных кочевников-печенегов. Оттого-то и прославил народ тех дружинников, назвал их богатырями.

Деды-сказители, какие о многом знали, в разных краях побывали, во многих битвах бились, сложили былины-старины о славных богатырях — Илье Муромце, Добрыне Никитиче, Вольге Всеславиче, Микуле Селяниновиче и о многих других. Древние предания о Владимире Святославиче, а также о его правнуке Владимире Всеволодовиче Мономахе сказители соединили. Они запевали былины о великом князе киевском, кто собирал в своем тереме богатырей, кто пировал с ними в гриднице и посылал их в походы ратные. Прозвали его сказители Владимиром Красное Солнышко…

В долгие зимние ночи, чтобы разогнать скуку, собирались односельчане в ту избу или землянку, что была просторнее. Вьюга за дверкой выла, лучина в светце тускло горела, потрескивала. А дед запевал тихим и протяжным голосом свои старины-былины, если же на гуслях умел подыгрывать, то перебирал пальцами струны, и они звенели и пели сладкогласно.

И слушали деда молодые, затаив дыхание, и каждый из них думал про себя: какие храбрые и могучие русичи жили в стародавние времена, сколько побед над злыми врагами одерживали!..

На самом деле великий князь Владимир Святославич вовсе не был похож на ласкового и хлебосольного Владимира Красное Солнышко, как прославили его деды-сказители. О его жестокосердии повествуют летописи. Крепко держал он в своих руках кормило правления; коли где подвластные ему племена пытались сопротивляться сборщикам дани, огнем и кровью подавлял он восстания.

Умный и дальновидный, стремясь усилить свою власть, он заключил дружественный договор с Византийской империей и вступил в брак с греческой царевной Анной.

Тогда, в конце X века, почти все народы Европы, Закавказья, Передней Азии уже исповедовали христианство. Эта религия, в отличие от язычества, учила, что всякая власть идет от Бога, а народ должен жить в послушании и смирении, безропотно подчиняться своему повелителю.

Владимир понимал выгоды введения христианства и для себя, и для своих бояр и дружинников, но он — сын своего дикого века — никак не мог предвидеть, сколь много будет значить крещение Руси в последующие времена для всей страны, для всего народа русского. С крещением постепенно распространится грамота, из Византии придет общая культура, с Византией и с государствами Западной Европы возрастет торговля, а с торговлей, вместо прежней вражды, зародится и дружба. На многих последующих страницах этой книги читатель между строк постоянно будет угадывать благотворное влияние введения христианства на Руси.

В 988 году Владимир крестился в православную веру, принял ту религию, которую исповедовала Византия, и повелел всем русичам креститься. Тысячелетие введения христианства широко отмечалось и в нашей стране, и во всем мире.

Но вводил Владимир православие крутыми мерами. Деревянные статуи языческих богов были сброшены в воду и языческие святилища сожжены. Многие не хотели отступать от прежней веры. Сказано в летописях, что княжеские воеводы — Добрыня «крестил мечом», а Путята «крестил огнем».

Язычество, несмотря на гонения, продолжало жить. Церковные власти боролись против язычества уговорами, угрозами, а случалось — и кровь проливали.

К XIII столетию не менее семи поколений сменилось от принятия христианства. А язычество все жило. Люди хотя и ходили в церковь и молились, казалось бы, усердно и слушали проповеди со вниманием, но, по стародавним поверьям полагали, что в избах живут домовые, а в лесах — лешие, в озерах и реках — водяные и русалки. И песни пели, и сказки сказывали, в каких о божественном поминалось редко.

Церковные деятели понимали, что одними гонениями успехов не добиться. Они не только боролись с язычеством, а приспособляли языческие праздники к православным и языческих богов стремились превратить в христианских святых. Так «скотий бог» Велес стал святым Власием — покровителем скота, а бог грома Перун — пророком Ильей, который во время грозы раскатывал на колеснице по небосклону. На языческую Радуницу — праздник весны — девицы плели из цветов венки и бросали их в воду. Церковь превратила радуницу в Троицын день. Отголоски далекого-далекого язычества дошли и до начала нашего века, и даже до сегодняшнего дня.

На вышивках полотенец, на резьбе по дереву и кости, на узорах по металлу и глиняной посуде постоянно можно угадать сказочных, стилизованных, подчас исполненных высокохудожественно зверей и птиц. С давних пор в определенный день недели в преддверии весны пекли из теста жаворонков, иногда их и теперь пекут. А языческий весенний праздник масленица, когда в течение недели пекут блины, и сейчас всем известен. И встречаются суеверные люди, которые не любят, когда черная кошка перебежит им дорогу или молодой месяц покажется с левой стороны…

 

2

ладимир Святославич княжил долго. Он умер в 1015 году. Семеро его сыновей, княжившие в разных городах, начали между собой борьбу за власть. Одни братья вовлекли в нее наемников — варягов (скандинавов), другие — печенегов или поляков. Старший из братьев — Святополк, великий князь киевский, убил Бориса, Глеба и Святослава. После четырех лет усобиц брат Ярослав, впоследствии названный Мудрым, княживший в Новгороде, победил Святополка, изгнал его в Польшу, стал великим князем всея Руси, переехал жить в Киев.

При Ярославе переписывались книги, были основаны первые монастыри, воздвигнуты каменные храмы, поражавшие народ своим величием. До нашего времени дошли, хотя и перестроенные, Софийский собор в Киеве, Софийский собор в Новгороде, собор в Чернигове, а также в киевской деревянной крепости каменные Золотые ворота.

Ярослав умер в 1054 году. Он был последним могущественным правителем древнего Русского государства. Разделив свои владения между сыновьями на отдельные княжества, он тем самым ослабил Русь.

В 1015 году скончался великий князь киевский Владимир Святославич (Владимир Красное Солнышко). Наследовавший ему его сын Святополк опасался своих братьев — возможных соперников — Бориса, князя ростовского, и Глеба, князя муромского, и задумал их убить. В том же году он послал своего верного дружинника Путшу с воинами на князя Бориса. Они нашли его в шатре за молитвой и убили.

Князь Глеб, не зная о гибели брата, отправился со своими слугами от Смоленска к Киеву вниз по Днепру на ладьях. Дружинник Святополка Горясер с воинами настиг Глеба и убил его. Православная церковь провозгласила князей Бориса и Глеба святыми. А Святополка прозвал народ Окаянным. Лишь четыре года он княжил в Киеве и был изгнан братом своим Ярославом, князем новгородским.

Миниатюры из «Сказания о Борисе и Глебе». Сильвестровский сборник XIV века.

Не сразу, правда, но начались раздоры между его сыновьями. С тех пор через всю древнюю историю Руси почти беспрерывно шли усобицы. Князья — братья родные, братья двоюродные, дядья с племянниками — все, якобы происходившие от общего предка, легендарного, будто бы жившего в IX веке князя Рюрика, — боролись за киевский великокняжеский стол, за власть в отдельных княжествах. Нет нужды сказывать, какой князь на какого и когда вел дружины. Не о всех усобицах успевал записывать летописец.

В середине XII столетия вся Русь разделялась на отдельные княжества. Самым первейшим издревле считалось княжество Киевское, с ним соперничало княжество Владимиро-Суздальское. Были еще княжества Черниговское, Рязанское, Смоленское, Тверское, Новгород-Северское, Полоцкое, Галицко-Волынское и другие, всего пятнадцать княжеств. Были еще земли Господина Великого Новгорода и его младшего брата — Пскова.

Князья Рюриковичи гордились знатностью своего рода, а о благосостоянии своих подданных было у них мало заботы. Жили они в городах, защищенных рвами глубокими, валами высокими, с дубовым тыном-забором, с башнями поверх вала. Каждый из князей думу держал, как бы в закрома и сундуки забрать поболее и от своих городских посадских, и от своих крестьян.

Софийский собор в Киеве. Его начали строить в 1037 году при великом князе Ярославе Мудром, до монголо-татарского нашествия считался величайшей святыней. Тринадцать глав надстроены в XVI–XVII веках.

Окружали их верные бояре-советчики, дружинники-воины, слуги-холопы. Случалось, по совету своих бояр и дружинников подымали князья мечи на своих родичей. Иной раз до битвы дело не доходило. Встречались полки — и начинались между князьями переговоры о мире, о перемирии на какое-то время. Бывало, они договаривались о браках между сыновьями своими и дочерьми и тем скрепляли дружбу. И тогда пировали. Но дружба та была непрочная. И вновь вспыхивали между князьями раздоры.

От многих тех распрей-усобиц пуще всего страдал простой народ. Снова и снова горели города и села, и не было на Руси покоя. И слабела Русь.

Не было на Руси с юга, с полуденной стороны, надежного щита от злых врагов. Степь на многие и многие версты раскинулась — от Днепра и до синего Дона, от синего Дона до самой Волги.

Скакали по той степи на своих малорослых и долгогривых быстрых конях враги-кочевники, наскакивали на малые селения русичей, жгли, мирных жителей убивали, грабили, в полон забирали.

Печенеги были отважны, коварны и жестоки. А с середины XI столетия из-за Каспия явился новый кочевой народ — половцы. Они победили печенегов и в 1068 году впервые напали на Русь.

Были они отважнее и лютее печенегов и, воспользовавшись княжескими усобицами, сея по пути горе и смерть, сжигая города и селения, убивая мирных жителей, добрались до самого Киева.

Князь киевский Изяслав Ярославич бежал. Восставший народ провозгласил князем Всеслава полоцкого, и русское войско под его началом отразило врагов.

Киевская Псалтырь XIII века — сборник псалмов (молитвенных песнопений). По таким книгам с интересными картинками в Древней Руси обучались грамоте.

С того года начались на Русь половецкие набеги, опустошительные и кровопролитные. Исчезло самое южное русское княжество — Тмутараканское (на Таманском полуострове).

Малыми летучими отрядами проникали половцы далеко в глубь Руси вдоль берегов Днепра и вдоль его притоков. Защищенные валами и деревянными стенами города они обходили, а нападали на малые селения столь внезапно, что жители не успевали взяться за оружие.

Возвращались после такого набега погорельцы на свои пепелища, хоронили убитых, отыскивали в золе, что сохранилось, собирались на сход, толковали между собой:

— Нет у нас надежи на князей наших. Опять и опять, не на тот год, так на третий, налетят половцы, опять пожгут, разграбят наши селения. Другого удела не видим, как переселяться.

Снаряжали иной раз князья свои дружины; гнались конники за половецкими отрядами. Да где их нагнать! Как набегали они, так и ускакивали скоро, «мнози зла сотвориша».

Молва ходила, что далеко на севере, в полуночных краях, за лесами дремучими, за болотами зыбучими, живут такие же славяне, как они сами; еще в стародавние времена туда переселились, на одном с ними языке говорят, живут спокойно и привольно, от врагов и от своих князей далече в лесных дебрях укрылись.

И переселялись русичи в края Залесские.

Не так-то легко было им оставлять родимые киевские, черниговские, переяславские земли, где жили и трудились их отцы, и деды, и прадеды, где с давних пор они возделывали нивы и на плодородной черноземной почве собирали урожаи, покидать те земли, где всякой птицы несметными стаями реяло и порхало и всякое зверье рыскало, где в полноводных реках и озерах всякой рыбы водилось в несметном числе.

 

3

тоял на высоком левом берегу Днепра, выше Киева, на земле Черниговской славный город Любеч. Предание народное ходило, что родом оттуда были Малуша, мать князя Владимира Святославича, и ее брат Добрыня, кого впоследствии прославил народ в своих былинах.

В том древнем Любече правнук Владимира Святославича, князь переяславский, его тезка Владимир Всеволодович, по прозванию Мономах, в 1097 году созвал на съезд своих братьев двоюродных и племянников.

Собрались. Призывал Владимир, как говорит летописец, «на устроение мира», говорил:

— Доколе враждовать меж собой будем? А половцы усобицам нашим радуются, снаряжают отряды на Русь. Соберем свои дружины в един полк, направим коней в ковыльные степи, где половцы кочуют, где обитают в кибитках их жены и дети, где пасутся их табуны и стада. Победим проклятых, и забудут они дорогу на Русь.

Деревянный, окрашенный в красный цвет щит русского воина; для большей надежности окован железными полосами с бляхой на их пересечении. XI–XII века.

Такими боевыми топорами рубили врагов русские воины XI–XII веков.

Дружинник князя киевского Владимира Святославича Красное Солнышко. X–XI века. Это мог быть Добрыня Никитич, Алеша Попович или еще кто-либо из славных богатырей русских.

Слушали князья его речи, сами молчали, бороды теребили. И разъехались они по своим уделам. И месяца не прошло, опять загорелись усобицы. И вновь помчали половцы коней на Русь.

Только в 1111 году Владимир Мономах смог уговорить князей-родичей снарядить вместе большой поход на половцев. Пошли их полки далеко в степи, добрались до самого синего Дона и там разгромили половцев.

Присмирели было враги, сколько-то лет опасались на Русь нападать.

А потом вновь загорелись меж князьями усобицы, и опять и опять горели города и веси, многое число простых людей гибло.

Такими бронзовыми писалами пользовались грамотеи X–XII веков, ими писали на воске, процарапывали на бересте.

И вновь, и вновь половецкие конники устремлялись на Русь, скакали в остроконечных шапках, с подъятыми кривыми саблями в руках, с гиканьем, с криком…

Один их летучий отряд, минуя киевские земли, добрался до Любеча. Враги обошли город стороной, а напали на соседние деревни — выше и ниже по Днепру. У крестьян оружия было мало, но, вовремя предупрежденные, они успели схорониться в приднепровских оврагах, по густым и колючим кустарникам, а коней и скотину да кое-какой скарб с собой укрыли.

Половцы умчались быстро, видно, опасались княжеских дружинников. Вернулись жители в свои погорелые селенья, на другой день собрались на общее многолюдное вече. Старый дед речь держал:

— Который раз половцы наши жилища жгут! Видать, нет у нас иного жребия, как снаряжать ладьи, покидать края родимые и плыть в чужедальние края залесские. Там устроимся, там жить будем.

И решило вече: как соберем урожай, как наладим ладьи, так пойдем в путь-дорогу.

Не все землянки сгорели дотла, какие были выкопаны поглубже, огонь до земляного пола не добрался, и уцелело там разное добро, что в хозяйстве на новых местах понадобится.

Мужики на берегу принялись мастерить длинные и глубокие ладьи с долблеными днищами, с тремя-четырьмя парами досок, вдоль бортов нашитыми, ладили струги поменее, с одной парой досок вдоль бортов, долбили малые челны всего на троих. Щели между досками конопатили льняной паклей, пропитывали расплавленной смолой. Готовые суда спускали на воду, проверяли — не текут ли. Тесали весла — на каждую ладью три либо четыре пары, на струг — две пары, а на челны — по одному, о двух лопастях, веслу. На ладьях мачты-шесты с холщовыми льняными парусами ставили. Начали погрузку. Дед руководил — что и куда класть, чтобы все лежало плотнее. Рогожами, сплетенными из липового луба, покрывали, крепили, конопляными веревками связывали. А коней и скот — коров и овец — решили гнать по берегу.

Наконец настало утро, солнышко взошло, спустились все любечане, от мала до велика, на берег Днепра. Разместились по лавочкам ладей и стругов, старух и ребят в середку усадили, мужики за весла взялись…

И пошли, пошли ладьи, струги, челны вереницей, одно судно за другим. Красные девицы песни запели, бабы заплакали, а мужики гребли, брови хмурили. Ох, до чего же всем им, от старого и до малого, не хотелось покидать родимые любечские места!

Пошли сперва вниз по Днепру, свернули налево в приток — Десну-реку, пошли вверх по Десне. Трудно было грести против течения, как утомится какой гребец, другой его сменял. По пути рыбу ловили, спускали с кормы лески, из конского волоса сплетенные, а на крючки малых рыбешек наживляли; попадались то и дело судаки, жерехи, щуки.

К вечеру для ночлега выбирали остров, какой от всякого зверья был безопасен, приставали, костры раскладывали, варили уху, пекли в золе рыбу, спать под деревьями на моховых подстилках ложились. А утром, с восходом солнышка, правили путь дальше.

И с каждым днем все уже становилась Десна, и все гуще к обеим ее берегам подступали леса. Росли вековые дубы в пять обхватов, поднимались клены, липы, вязы, а то деревья сменялись ольховыми и черемуховыми зарослями. Нет-нет выходили из леса на водопой лоси круторогие, туры могучие, а то из воды пялили глаза черномордые бобры с длинными зубищами.

Попадались селения в три, в четыре избушки. Ласково везде встречали путников, медом, квасом угощали, сказывали, куда идти дальше.

Все чаще вместо землянок, глубоко в песок вкопанных, попадались избушки, рубленные из бревен. В диковину было любечанам, какая тонкая резьба украшала избы. А малые окошки, как и в их землянках, были бычьими пузырями затянуты, и посреди изб стояли печки из глины сбитые; и дым сквозь дыры в крышах выходил и глаза ел.

Посоветовали местные жители свернуть с Десны в ее приток Неруссу, а там малыми речками перевалить через волок и добраться до могучей реки Оки, а там спросить, куда дальше путь держать.

Селений тут вовсе не было. А леса пошли — ель, сосна. И дебри раскинулись непроходимые. Падали деревья от старости одно на другое, поперек чащи не пробиться, одна дорога была — по рекам.

А берега все ближе подступали, совсем сузилась речка, веслами отгребаться стало невозможно; веревки к носам судов привязывали и тянули, где по берегу пробирались, где вброд.

А комаров и мошки всякой тучами налетало, житья окаянные не давали, приходилось ветками отмахиваться, а на стоянках дымные костры на всю ночь разжигали.

И тут увидели переселенцы — наискось по отлогой горе словно дорога пошла, бревнами поперек устланная. А на той дороге в самом ее начале три толстых бревна-катка лежали.

Поняли они — это и есть волок.

Вытащили из ручья первую, самую длинную ладью, подняли ее и разом на два катка поставили, третий каток впереди положили. По десять человек к каждому борту пристроилось, начали плечами нажимать, толкать, с двух катков на третий переволакивать-перекатывать и опять с двух катков на третий.

А за первой ладьей поволокли по каткам вторую и третью, принялись волочить струги; ну, те полегче были, а уж челны вовсе на руках понесли.

Дорога-волок закончилась у другой малой речки, что текла на север. Стали спускать суда, сперва ладьи, за ними струги, последними спустили челны.

И пошли, пошли по той малой речке, потом по речке пошире, потом — еще шире. По пути спугивали стаи уток, гусей, лебедей. До чего же легко и скоро скользили суда вниз по течению! Вода сама несла, лишь кое-где приходилось веслами путь направлять. Добрались любечане до широкой реки Жиздры.

А на третий день увидели они просторы водные, широкие, деревья на другом берегу совсем малыми казались. Причалили ночевать. Старый дед руки вперед вытянул, в пояс поклонился и сказал:

— Здравствуй, Ока-матушка!

Переночевали, отправились дальше. Паруса поставили. Совсем легко стало идти. Песни запели, и далеко по воде рассыпались звонкие голоса юношей и девиц.

Слева показался широкий приток. То была Москва-река. Знали — туда надо свернуть. Пришлось на целый день остановиться. Коней и коров переправили через Оку вплавь, к ладьям за шеи привязанных, а овец стреноженных в ладьи сажали.

Вверх по Москве-реке опять пришлось идти против течения, гребли без устали, паруса помогали плохо.

Селения по пути попадались. Где жили русичи, свободно с ними разговаривали, а где обитали люди чудные — волосы, точно пряжа отбеленная, глаза голубые, как незабудки; одевались те люди в длинные, из белого полотна одежды, с красными вышивками у подола и у ворота. Пытались с ними заговаривать, а они лопочут, лопочут, ни одного словечка не понять.

Узнали, что они из племени меря, с незапамятных времен тут живут, куда ранее русичей поселились, и люди они добрые, ссор с ними не слыхать, в нужде помогают.

Дальше пошли вверх по Москве-реке. И увидели любечане холм высокий, сосновым бором поросший, а у его подошвы речка малая в Москву-реку впадала, по берегам той речки избы одна к одной лепились.

Причалили. Молодые гребцы попытались со здешними жителями руками изъясняться, но не понимали одни других; смехом залились, хороводы повели кругами. Ребятишки, и те и другие, вместе игры затеяли, забегали…

И не думал тогда никто, что пройдет много-много лет — и на месте этого мерянского селения, где малая речка впадала в Москву-реку, поднимется город, прекраснейший и многолюдный, какой по названию реки нарекут Москвой.

Утром отправились в дальнейший путь по тому малому притоку и к вечеру добрались до волока. Весь следующий день перетаскивали суда по каткам и устроились ночевать на берегу другой узкой речки, что текла в другую сторону.

Узнали — называется та речка Клязьма. Идти по течению было легко. Справа и слева впадали притоки, и с каждым притоком все ширилась Клязьма, что текла все больше на восток. По берегам попадались селения — и русичей, и мерян. Пора было путь завершать.

В одном селении посоветовали: еще дня через два пути совсем мало людей живет, там найдутся свободные земли.

Увидели — в овраге родник пробивался. Пристали. Поднялся старый дед на гору, поглядел направо, поглядел налево и остановил свой взор на другом берегу. Отсюда, с горы, было видно речную пойму далеко. Луга сменялись рощами по гривам, горели на солнце полоски озер, а дальше леса в синем тумане пропадали. Простор, красота!

Вздохнул дед полной грудью сосновым привольным воздухом и сказал:

— Здесь остановимся.

Шалаши на полянке поставили. А на другой день, еще солнышко из-за леса не показалось, начали лес корчевать, расчищать поляны и для будущего селения, и для будущей нивы.

С восхода до заката усердствовали все, лишь самые малые дети купались в реке и играли.

Решили избы начать рубить с весны. И осень надвигалась, и по утрам подмораживало. Копали такие же землянки, в каких жили на своей покинутой родине, крепили стены жердями, крыши ветками настилали, а поверх землю насыпали, посреди землянок глиняные печи сбивали…

А самая первая работа была — лес корчевать, чтобы успеть до холодов и вырубить, и от корней поле расчистить, землю вспахать и рожь посеять.

Из соседних малых селений помощь пришла, двенадцать дюжих молодцов с топорами явились.

Сперва вокруг каждого дерева откапывали те корни, какие неглубоко, в разные стороны расходились, и перерубали их. Самый ловкий мальчишка на дерево влезал и близ вершины привязывал к стволу веревку. Мужики изо всех сил тянули за конец веревки. Дерево кряхтело, стонало, качалось, наконец, падало. Тонкие деревья корчевали мальчишки. Стволы, корни и пни оттаскивали в кучи и сжигали.

Первую ниву расчистили. Приладил дед двузубый железный сошник к сохе, поточил камушком-кремнем, запряг коня, взялся сзади за две ручки, гикнул на коня.

И пошла, пошла соха борозду вспахивать. Одну борозду дед вспахал, повернул коня, по соседней борозде повел. А за ним другой дед шел с лукошком лыковым, сеял рожь-кормилицу, ровно сыпались зерна меж его пальцами.

Так началась жизнь в неизвестно когда основанном — то ли в XI, то ли в XII веке — малом селении на земле Владимирской. Назвали его Любец; оно и теперь стоит, на высоком берегу Клязьмы красуется…

Церковь XVII века в селе Любец Владимирской области, в котором жил автор этой книги.

Много русичей переселялось тогда с юга на север.

Нередко переселенцы, покидая любимые родные места, давали новым селениям названия тех милых их сердцу городов или рек, где они прежде обитали. Так возникли парные, а то и тройные названия: одно — на юге, другое и третье — на севере. Текут две речки Лыбеди: одна — у Киева, другая — у Владимира, два Трубежа, три Нерехты: одна река — на юге и две — на севере, на земле Владимирской и на земле Костромской, два Звенигорода, два Стародуба, три Переяславля. Вот и переселенцы из города Любеча основали на Клязьме село Любец.

По этим парным названиям можно проследить, какими путями шло переселение с юга на север. В XII веке и в первой половине XIII века все больше по рекам, когда многолюднее, когда в меньшем числе двигались люди и семьями, родами, целыми селениями, двигались сперва вверх по Днепру, далее распространялись по его притокам. Волоков к Оке и к Западной Двине было два или три, далее с Оки несколько — на Клязьму и на Волгу. Когда не стало свободных земель по Оке и ее притокам, двинулись далее на север, за Волгу.

 

4

овсем иной была природа на суровом севере, нежели на теплом юге. Те русичи, кто давно поселился в краях залесских, жили совсем иными обычаями, сноровками. А новоселам приходилось те обычаи перенимать.

Первый год для переселенцев обычно оказывался самым тяжким, самым страшным в непривычных условиях. Да, труд земледельцев испокон веков был тяжел. Они «страдали». Так метко и точно окрестили древние русичи свои заботы на земле-матушке.

Сурово и нелюбо встречала переселенцев долгая северная зима с непривычной крепости морозами. Вспоминали: там, на родимом Приднепровье, небось уже давно солнышко пригревает, листья распускаются, травка высовывает нежные ростки. А здесь сугробы поверх крыш метели задували. Волки подходили к самому жилью и выли по ночам жутко.

Наконец приходила весна, таяли снега, вскрывались реки, зеленели леса и луга, прилетали птицы.

И радовались люди, встречая весну, но ни дня не дозволяли себе роздыха.

Вместо временных тесных землянок рубили они надежные теплые избы, и непременно с сенями, рядом ставили для скотины хлев, для сена сарай, овин, копали погреба. И еще рубили они бани, русичи издавна любили париться, веничком хлестаться. О банях не однажды упоминается и в летописях, и в былинах.

Снова и снова корчевали они окрестные леса, жгли стволы и ветви, распахивали удобренные золой нивы, снова пахали (орали), запрягали в соху коня, сеяли яровые: ячмень, овес; меньше: пшеницу, полбу, просо. За короткое лето не всегда пшеница успевала вызреть. Сеяли семенами, либо с собой привезенными, либо добрые соседи, кто издавна в тех местах жил, ссужали.

Возле своих жилищ разводили огороды, вскапывали (умягчали) землю деревянными с железными оковками лопатами и мотыгами, удобряли золой и навозом, сажали овощи. Самой первой была репа, ее варили и сырой грызли; любили ребятишки репой лакомиться. А еще сажали лук, чеснок, в низких местах — капусту…

Сеяли на полях лен. Любили на Руси это скромное растеньице. Любили за голубые цветочки, из льняного семени выжимали масло, а пуще всего ценился лен за то, что людей одевал. Вот почему столько песен и сказок сложил народ про лен.

А трудов и хлопот с ним набегало многое множество. И по всей Клязьме, и по другим рекам Руси женщины и девицы осенью выходили в поле дергать лен. Стебли в снопики связывали, потом везли трепать, мочить, мять, иногда в ступе толочь, все старались освободить волокна от кострики, чтобы пряжа была мягка, словно коса девичья.

А наступала зима — собирались женщины и девицы со всего села, чтобы скучно не было, в одну избу, садились к прялкам, в левые руки веретена брали и крутили их между пальцами.

Веретено — это гладкая, с заостренными концами палочка. На один конец веретена надевалось для тяжести малое колечко — пряслице из обожженной глины либо из твердого камня-шифера.

И крутилось, и жужжало веретено в тонких девичьих пальцах, и выходила из льняной пряжи нитка. И пели девицы, либо старые бабушки сказки сказывали. А потом на ткацких станах из тех нитей ткали, коли погрубее — холст, коли потоньше — полотно.

Одно тысячелетие сменялось другим, и народы сменялись, а на Руси с древних времен женщины и девицы ткали, и даже теперь кое-где по деревням ткут, правда, не полотно, а половики полосатые. Ткацкий стан, именно стан, а не станок, какой был у древних греков, примерно таким и остался до нашего времени.

Между деревянными стойками станины идет валик, надевается основа из многих нитей, а поперечная нить тянется то направо, то налево, и ткачиха ее бердой придавливает. Хлопает берда, и ткется помалу-помаленьку полотно.

Каждой девице много аршин полотна полагалось наткать на приданое. Как приходила весна, расстилали они вытканные ими длинные полотнища по склонам горок, чтобы дождик мочил, чтобы солнышко сушило, чтобы выбеливались полотна белее снега. И смотрели, прикидывали девицы — которая больше других наткала. Ей, самой усердной, в награду на голову венок из колокольчиков надевали.

Прясть, ткать, вышивать — это равно умели и переселенцы с берегов Днепра, и те, кто давно жил по Клязьме, умели все женщины на Руси — княгини, боярыни, посадские, крестьянки, до самой беднейшей, у кого и жилья не было. Сохранились вышитые разноцветными нитями пелены, правда, позднейших времен, начиная с XIV века; над такими пеленами женщины по нескольку лет трудились, глаза портили.

Медная цата XII века — надглавное украшение с иконы Богородицы; голуби-оглядыши на ветвях писаны золотом; из раскопок под полом Успенского собора города Владимира. Внизу: очелье — серебряное украшение на лбу женщины. Из раскопок в древнем городе Ярополче на реке Клязьме. XII век.

Из отбеленного полотна, из холста шили одежду. У мужчин рубахи были покороче, у женщин подлиннее. И непременно пускали по вороту, по рукавам, по низу вышивки цветными нитями. Находились такие мастерицы, что выдумывали узоры из птиц, из листьев с цветами…

По деревням одежду обычно шили сами, а по городам для людей зажиточных с давних пор шили одежду мастера-портные.

Так одевались русичи да и другие народы Европы и Азии в летнюю пору. А зимой носили одежду шерстяную и меховую.

Ради мяса и ради шерсти разводили овец. Их стригли, шерсть мыли, гребнями чесали, на прялках пряли, красили в разные цвета.

Князю полагалось ходить в длинной, до пят, шерстяной одежде красного цвета, и непременно с вышивками; бояре и дружинники носили одежду покороче и других цветов. А холопы и крестьяне надевали короткие шерстяные рубахи, шнурком подпоясанные.

 

5

олько на следующую весну обнаружили переселенцы, какою радостью могла одарить их северная природа. Эта радость была — пчелы. В несметном числе, с жужжанием перелетали маленькие труженицы с цветка на цветок, нектар собирали, таскали в свои жилища, устроенные в дуплах старых деревьев. Опасаясь медведей-разбойников, выбирали они дупла под самыми макушками.

Сноровка требовалась забирать от пчел мед. Когда приходилось на дерево залезать, вбивали в стволы шипы, люльку к веткам подвешивали, буравом внизу дупла дыру просверливали.

Занимались переселенцы бортничеством — пчеловодством. Для ульев колоды долбили, высоко подвешивали, пасеки заводили, в загородке ставили ульи, долбленые и плетеные, меду добывали вдоволь.

Сахару тогда вовсе не знали, мед шел к блинам, к овсяной, полбеной, пшенной каше, из меда изготавливали напитки: для утоления жажды — сыту, хмельной — медовуху. Из воска делали свечи, вощили нитки, замазывали посуду и лодки. А старая бабка-знахарка либо дед-знахарь из воска составляли лекарственные мази и лечили от разных недугов.

Мала была пчелка, а пользы приносила много, любили на Руси пчелу за то, что услащала она жизнь и за великое ее трудолюбие. Во многих тогдашних книгах прославлялась пчела, пели о ней песни и сказки сказывали…

Великое множество зверья и птицы в лесах водилось. Охотились зимой и летом, на медведя с острой рогатиной отваживались ходить, лосей, оленей и косуль с луком и стрелами на водопойных тропах подстерегали, на бобров, соболей, куниц, горностаев, колонков капканы ставили.

Шкуры звериные выделывали. Самым ценным мехом считался соболий, потом шел бобровый. Себе из этих мехов ничего не шили, а берегли, чтобы дань платить.

Рыболовством занимались и зимой, и летом. На Днепре рыбы водилось много, а в здешних залесских краях весной как шла рыба нереститься, так вода у берегов словно закипала.

Каждую зиму сети из тонких веревок плели, а приходила весна — спускали лодки, собирались ватагами, запускали длинный невод в реку или в озеро и, сидя в лодках, за два его конца тянули, окружали участок воды и вытягивали концы на берег. Много рыбы попадалось, брали только крупную, а мелочь обратно в воду выкидывали.

А еще ловили рыбу вдвоем бреднем. Шли-брели по воде против течения, один у берега, другой подальше, время от времени бредень вытаскивали. На мелких местах рыбак-одиночка ловил переметом. Вбивал он в дно два кола, меж ними протягивал длинную веревку, к ней привязывал веревки короткие с крючками на концах, на крючки наживлял малых рыбешек. На другой день вытаскивали перемет, и обязательно несколько крупных рыб попадалось.

Ловили рыбу также плетенными из ивовых прутьев вершами, по ночам ловили с лодки острогой, ну а мальчишки удочкой забавлялись. Питались рыбой только что пойманной, впрок ее вялили, сушили, коптили, солили. Всякая рыба ловилась в изобилии, лучшей считалась «красная» — стерлядь, осетр, севрюга, белуга. От этих пород соленая черная икра очень ценилась…

Древние славяне ловили рыбу такими кованными из железа крючками и острогами.

В те далекие времена, примерно до середины XI века, по берегам нижней Клязьмы и по ее притокам жил народ меряне, рядом — русичи-старожилы, русичи — недавние переселенцы. Между собой все они жили мирно, а главное — жили свободно, власти над собой почти не знали, редко когда княжеские тиуны заезжали — требовали дань мехами, красной рыбой, медом, воском. И опять живи до следующего их приезда спокойно, занимайся охотой, рыболовством, разводи скот, возделывай нивы, расти детей.

Кое-когда проезжали мимо на ладьях торговцы, у них можно было сменять меха на украшения, на разные заморские товары…

 

6

о каким причинам — точно неизвестно, а неожиданно щедрая природа одарила людей, живших к западу от Нерли — притока Клязьмы. Там с незапамятных времен образовалось обширное безлесное пространство плодородной черноземной землицы.

То пространство облюбовали русичи, начали там селиться, назвали Опольем, основали на малой речке Каменке, впадавшей в Нерль, город Суздаль. В летописях он впервые упоминается в 1024 году, когда в Ополье был страшный неурожай и поднялось восстание народное, которое возглавляли волхвы.

Сам великий князь всея Руси Ярослав Мудрый прибыл тогда усмирять. Со страшной жестокостью подавил он восстание, многих зачинщиков казнил. О той пролитой крови надолго оставалась память народная…

Издавна был в Суздале по воскресным дням базар, когда крестьяне, жившие по соседству — по Нерли, по Клязьме, по другим недальним рекам и речкам, — съезжались торговать мехами, кожами, медом, воском, рыбой, летом ездили на лодках, зимой в санях.

А дважды в году бывала в Суздале ярмарка, и тогда съезжались гости — купцы со всей Руси и даже из соседних стран.

Крестьяне меняли свои товары все больше на различные изделия из железа.

Суздальские посадские издавна занимались различными ремеслами, и в первую очередь ремеслом кузнечным, о чем свидетельствуют многие находки при нынешних археологических раскопках.

С древнейших времен было широко распространено, и не только в Суздальской земле, но и по другим городам и весям всей Руси, ремесло кузнечное.

Железо сперва надо было добыть. Добывали его сельские жители из болотной руды, более всего к востоку и северо-востоку от Новгорода, близ Устюжны Железнопольской, Тихвина, Белозерска, в Заонежье. Добывали его, но в меньшем количестве близ Суздаля, по болотам левобережья Нерли и далее к востоку.

В домницы — заделанные глиной печи — засыпали руду; внизу была топка для древесного угля. Бравые молодцы раздували два меха, нагоняли в горн через два глиняных сопла воздух и поднимали жар до 1300 градусов; руда расплавлялась, ее охлаждали, опуская в воду. Так получались удлиненные куски железа — крицы.

Великими трудами «варили» железо, и угля сыпали много, и мехи раздували в течение нескольких часов. От жары трудно было дышать.

Крицы отправляли кузнецам. Кузницы были во многих селениях и во всех городах. Раскопки в Суздале обнаружили несколько кузниц. Опасаясь пожаров, их обычно ставили в отдалении от построек.

Кузнецы везде пользовались особым уважением, порой их считали колдунами. Поражались люди: как это так, из грубого куска железа выходят столь тонкие, зачастую затейливые и всегда нужные в хозяйстве самые различные изделия? Вот, например, капканы — с крючками, с припаянными пружинками, шпенечками, пластинками, с проволочными петельками. А на замках — нутряных и висячих — самых больших амбарных, поменьше — для дверей, еще поменьше — для сундуков и ларей — могло быть до сорока различных, склепанных или спаянных между собой мелких частей. А чтобы выковать кольчугу, требовалось до пятнадцати тысяч колец, соединенных одни с другими малыми колечками-заклепками.

Русичи в XII–XIII веках берегли свое добро в амбарах, чуланах, клетях, подклетях, омшаниках, запертых такими замками, запирали ими свои избы, а отпирали их такими ключами, похожими на современные и в виде крючьев.

До чего сметлив и горазд на выдумку был тогдашний русский кузнец! А какими разнообразными инструментами и приспособлениями он пользовался!

Это прежде всего наковальня: железный, до пуда весом, плоский сверху, вытянутый в одну сторону обрубок, вбитый в толстый деревянный чурбак, затем — тяжелый молот-кувалда, маленький молоток и разных размеров клещи с длинными ручками.

Клещами кузнец выхватывал из горна раскаленный кусок железа, клал его на наковальню, молотком показывал помощнику-молотобойцу, куда ударять, а тот бил кувалдой или молотом по будущему изделию, кузнец поворачивал кусок, показывал, куда еще раз ударять, еще раз! Время от времени молотобоец раздувал мехами угли в горне. Звон стоял, звенел молоток кузнеца, тяжело ухала кувалда молотобойца.

Для отделки употреблялись более тонкие инструменты — бородки, чтобы пробивать отверстия в поковках, зубила, чтобы разрубать их на части, различных размеров щипцы, щипчики, кусачки, сверла, паяльники, напильники, чтобы точить, керны, чтобы чеканить узоры. Обрабатывали кузнецы и раскаленные изделия, и холодные.

Много различных инструментов им требовалось, чтобы изготовлять оружие, замки, ключи, светцы для лучин, капканы, пряжки, девичьи украшения, различные сельскохозяйственные орудия, предметы бытовые, для промыслов, для воинов, для лекарей, ножи — столовые, бондарные, косторезные, сапожные, ножницы для хозяйства и для стрижки овец, гвозди для теса и гвозди сапожные, костыли, иголки, булавки, разную конскую сбрую — удила, стремена, шпоры, бляхи… Всего не перечислить…

Нынешние археологи насчитывают до полутораста видов изделий, какие выковывали кузнецы Древней Руси, иные были без украшений, а на других шла тонкая узорчатая чеканка…

Древнерусские миниатюры, рассказывающие о работе кузнецов.

Еще древнейшее ремесло — гончарное.

Много тысячелетий тому назад произошло величайшее в истории человечества открытие — люди научились добывать огонь. Не менее великое открытие совершил несколько тысячелетий спустя тот, кто догадался не только вылепить из глины сосуд, но и обжечь его на костре. Этот человек был первый гончар; в обожженном сосуде он варил пищу и держал в нем воду, молоко, другие напитки, хранил зерно.

Прошло еще сколько-то тысячелетий — историки спорят, сколько именно, — и люди научились выкладывать из камней печи для обжига и изобрели гончарный круг.

На вбитый в чурбан железный штырь надевается закрепленное в середине дощатого круга кольцо. Гончар бросает в средину круга кусок мокрой глины и толкает круг ногами или рукой. Круг вращается, кусок под его умелыми пальцами то поднимается вверх, то расширяется в стороны. Так постепенно вырастают гладкие стенки будущего сосуда — горшка, кринки, миски, чашки, блюда, корчаги с узким горлышком. Гончар берет остроконечную палочку и, продолжая вращать круг, наносит на стенки сосуда волнистый орнамент. Потом, держа двумя руками концы нитки, он отделяет ею сосуд от круга и наконец, правда не всегда, покрывает его стенки приготовленной на свинце горячей жидкой глазурью, иногда расписывает сосуд красками.

Когда набирается двадцать и больше сосудов, он ставит их на полки в печь и загружает топку дровами или древесным углем. Он приноровился к своей печи и знает, сколько часов надо поддерживать огонь, пока сосуды не будут обожжены.

Когда они остынут, их вынимают, везут на рынок на продажу или продают и меняют на месте.

Глиняная посуда XII–XIII веков — горшок и миска; из раскопок в Боголюбове.

Знаки мастеров на днищах гончарных изделий XII–XIII веков; из раскопок в Боголюбове.

Форма сосудов идет с древнейших времен и очень разнообразна. Можно поставить в ряд несколько кринок — и все они будут разные и все изящные.

Глиняные сосуды очень хрупки, в руках неосторожной хозяйки легко разбиваются, и черепки выбрасывают. Эти черепки сохраняются в земле тысячелетиями и при раскопках попадаются в изобилии. По самым различным признакам археологи распознают, к какому примерно веку они относятся… что им пятьсот лет или бабушка разбила горшок совсем недавно…

Гончарное кустарное ремесло существовало в нашей стране в сельской местности до самых недавних лет, и способ изготовления глиняной посуды почти не менялся с древних времен, разве что гончарный круг научились вращать с помощью электричества.

Археологи в разных местностях обнаружили древние гончарные печи, а невдалеке от Любца неизвестно с каких времен в целой волости до последних лет крестьяне занимались этим промыслом. Недавно скончался последний гончар. Увы, некому ему было передать свое мастерство. Оно исчезло. Теперь фабричная, может быть, более удобная — алюминиевая и другая металлическая — посуда совсем вытеснила прежние изделия из обожженной глины…

Ремесло кожевенное также знали на Руси с древнейших времен.

Кожа шла на обувь, на конскую сбрую, на колчаны, на сумки, на щиты, на ремни. Из шкур коней и коров выходила более толстая кожа, из шкур овец и коз — более тонкая.

Не так-то просто было обработать кожу. Стальными стругами соскабливали с нее мездру (остатки волос, жил, мяса), мочили с золой и с известью в деревянных корытах-зольницах. Тогда волос легко соскабливался, кожу размягчали «квасом усмяным», мяли кожу руками, затем дубили, то есть подолгу мочили в крепком настое из коры дуба, ольхи, ивы; опять мяли, сушили, ровняли, иногда красили.

Труд кожевника-усмаря был тяжел и вреден, приходилось с утра до вечера пребывать в душных, пропитанных зловониями, тесных помещениях.

В народе кожевники слыли необыкновенными силачами. Есть в летописях сказание о могучем удалом молодце Никите Кожемяке и другое сказание о Яне Ушмошвеце (Кожевнике), победившем богатыря-печенега.

Обработанная кожа переходила в руки сапожников, сумочников, седельщиков. У каждого сапожника был набор стальных ножей, шил, игл, были гвозди — железные и деревянные, деревянные колодки. Он шил сапоги для богатых, оттискивал на них узоры и красил их. Для посадских он шил мягкие поршни. Ну а крестьяне летом ходили все больше босиком, а по праздникам в лаптях с холщовыми онучами. Лапти плели из липового лыка. Каждый крестьянин умел их плести для своего семейства с помощью особого крючка на ручке — кочедыка, плел и тысячу лет тому назад, и пятьсот. И совсем еще недавно крестьяне ходили в лаптях. А теперь и лапти, и кочедык можно увидеть разве что в музеях.

Еще ремесло — деревообработка.

В Древней Руси из дерева изготовляли многое и многое, в чем нуждались в равной степени князь, боярин, городской посадский, крестьянин, холоп.

Лес надо было сперва заготовить. Деревья валили зимой, разделывали на кряжи, везли на санях, сплавляли по рекам, сушили на солнце. Плотник или столяр выбирал бревно, какое ему приглянулось, откатывал его в сторону, брал топор… На Руси любой посадский и землепашец ловко владел топором; передавал свою умелость отец сыну, дед внуку, мог срубить избу и в одну комнату, и пятистенку, поставить амбар, баню, выкопать погреб.

Но только подлинный мастер создавал из дерева истинную красоту. Он тесал, скоблил, долбил и сверлил в доске или в бруске дыры, строгал дерево настругами-рубанками, наносил резьбу ножами и стамесками, одни деревянные части соединял с другими врубками, вязами либо деревянными штырями. Он мог срубить избу вообще без единого гвоздя.

Разные породы дерева требовались плотнику, столяру, бондарю для разных надобностей.

Чтобы срубить для боярина терем, для крестьянина избу, для всяких хозяйственных построек, для мостов, гатей, для разных видов речных судов лучше всего годились хвойные деревья — ель и сосна, прямые, стройные, с малым числом сучков; соприкасаясь с землей и водой, они сгнивали не скоро.

Смолокуры гнали из сосны смолу, из смолы готовили вар.

Для топорищ, для ручек к различным орудиям и инструментам, на хомутные клещи шла береза, она была крепче хвойных пород, но не выносила сырости. Для крепостных стен, для заборных столбов, для санных полозьев шел тяжелый и крепчайший дуб. Легкая и податливая липа шла на мебель и на украшения. Для точеной посуды, для ложек и ковшей требовался крепкий клен или ясень.

Бондари раскалывали по годичным кольцам поленья — еловые, сосновые, иногда осиновые, из клепок сколачивали бочки, кадки, ведра, ушаты, лохани, шайки.

Устойчивая против влаги, но чересчур мягкая осина шла на тес и дранку крыш, на колодезные срубы, на западню — подъемную крышку над лазом в погреб.

Из содранной с березовых стволов бересты гнали деготь для смазки телег и сапог, для других надобностей, из бересты мастерили туески для воды, для сбора лесных ягод, шла береста на подстилку тесовой кровли.

Из ивовых прутьев плели корзины, рыболовные верши, легкие щиты для воинов.

Из липового лыка не только плели лапти, лыко шло на рогожные мешки, на мочала, из мочала изготавливали дешевую сбрую. Из пластин содранного с лип луба сшивали лыком коробья, лари, малые солоницы. В толстом липовом чурбане выдалбливали всю середину, оставляя тонкие края. В такой кадке из единого обрубка дерева хранились сухие продукты — мука и крупа. Сани, салазки, возки мастерили из разных пород деревьев.

На мелкие изделия вроде резных украшений, детских игрушек, коробочек, разной утвари, веретен, шахмат, балясин к лестницам и крыльцам шли такие породы деревьев, как яблоня, груша, вишня, можжевельник, черемуха. Из привозного крепчайшего, крепче дуба, самшита вырезали гребни, разные тонкости.

Перечислить все то, для каких надобностей требовалось дерево, просто невозможно. Наконец, всюду в лесной стороне топили исключительно дровами.

Откуда мы знаем, что именно мастерили древние русичи из дерева?

Известно, что дерево долго сохраняется, когда очень сухо или когда оно находится все время в воде. Подземные воды пропитали почву древнего Новгорода, и теперь при раскопках археологи там находят различные постройки из дерева, всякие мелкие изделия XIII, XIV, XV веков и более ранних времен. Вряд ли их назначение, их вид за два-три века особенно менялись с тех пор, древние новгородцы либо их теряли, либо ломали и выбрасывали.

И совсем недавно, еще в начале нынешнего столетия, примерно такие же изделия из дерева и железа можно было увидеть в каждой крестьянской избе, особенно по северным краям России. И изготовлялись эти изделия теми же орудиями и приемами, как и в древние времена. Так топор и сейчас почти такой, как и много веков тому назад, но топорище тогда было прямое, а молоток на ручке остался неизменным.

Такими костяными с резьбой гребнями расчесывали волосы русичи XII–XIII веков. Из раскопок во Владимире и в Ярополче.

Поливные плитки из Успенского собора во Владимире.

Теперь предметы — и древние, и недавнего крестьянского быта — выставлены в краеведческих музеях. И каждый посетитель музея, разглядывая их, невольно любуется ими; ведь любил русский крестьянин украшать все то, что его окружало.

А любовь украшать — свою избу, одежду, посуду — идет на Руси с древних-древних времен. По зимам сельских работ было мало, и сидели деды со стамесками, с ножами, со сверлами над поленом, над дощечкой и потихоньку выводили, резали, вытачивали, выжигали когда скромную, а когда веселую красоту. А бабки и девицы растягивали на пяльцах полотнища, вдевали в иголку нитку и неторопливо вышивали стежок за стежком. И выходила из их рук также разноличная красота.

Любят украшать свои дома сельские жители, любят и теперь, особенно москвичи, нижегородцы, владимирцы, ярославцы, костромичи и вологодцы, хотя пользуются инструментами, каких раньше не было, и красят красками, каких раньше не знали, и резьбу выводят не совсем такую, как прежде.

 

7

елико было трудолюбие русичей! По летописям и по другим древним писаниям, по упоминаниям в былинах и сказках известно до сорока видов различных ремесел, какие бытовали на Руси. Сколько сил вкладывали в землю переселенцы с плодородных южных степей! Прилежание и усердие как землепашцев, так и ремесленников не однажды особо отмечали в своих записях иноземцы, побывавшие на Руси.

Фрагменты миниатюр из Радзивилловой летописи XV века.

Вверху: странник. Внизу: отдыхающий крестьянин.

 Шлем Ярослава Всеволодовича, найденный в земле, близ места, где проходила Липицкая битва.

Желали бы русичи трудиться мирно, да не получалось.

Не только на юге полыхали усобицы. С половины XII века начались они и на Суздальской и Рязанской земле. В народе только диву давались: откуда у князей столько берется злобы?

Так, после смерти владимиро-суздальского князя Всеволода Большое Гнездо в 1216 году произошла Липицкая битва между его сыновьями, когда погибло 9233 простых ратника, а один из сыновей, князь Ярослав, когда бежал, потерял шлем.

А в следующем, 1217 году рязанский князь Глеб позвал на пир семерых своих родичей, шестеро прибыло, и всех их, хмельных, зарезали, как баранов, а седьмой не поехал и позднее убил Глеба…

Многие несчастья непрестанно обрушивались на землю Русскую.

Часты бывали пожары от молний, от уроненной лучины, от злодейского поджога. Селения и тесно застроенные города, бывало, сгорали целиком.

Так представлял себе неведомый художник XV века губительную засуху 1092 года; миниатюра из Радзивилловой летописи.

А еще страдал народ от неурожаев — то долгая засуха сжигала нивы, то беспрерывные дожди губили посевы.

Нередко нападали на людей и на скот разные болезни, язвы, мор; случалось, вымирала половина населения.

Да, велики были страдания народные. Но никто не унывал, не падал духом.

Велика была и сила народная. Опять и опять после нагрянувших бед мужественно, многотерпеливо и настойчиво восстанавливали русичи свои избы, свое хозяйство, вновь распахивали нивы, вновь заводили скот, вновь налаживали ремесла. Жизнь возрождалась.

Более того, несмотря на все несчастья, несмотря на растущую раздробленность Руси на враждующие между собой княжества, города росли численно, множились в них ремесла, расцветала торговля, строились не только новые избы, но и новые, богато украшенные боярские терема, купеческие палаты, новые деревянные и каменные храмы, шире распространялась среди населения письменность.

Так жил народ до той, как бы не самой страшной во всей древней русской истории зимы.