1

се было ужасно, горестно и унизительно в той године, в той черной, временами казавшейся беспросветной беде, какая опустилась на землю Русскую.

Страшна была участь городов, где жители оказывали врагам сопротивление, где бились до последнего воины и мирные люди. Города были сожжены дотла, их жители, в том числе женщины, дети и старики, были либо убиты, либо уведены в плен. Особо тяжкая судьба постигла Рязань, Коломну, Москву, Владимир, Торжок, Козельск, Киев.

Католический монах-путешественник Плано Карпини, посланный римским папой в 1246 году в Монголию, проезжая через Киев, отметил, что не нашел там ни одного жителя, а видел только развалины и всюду разбросанные человеческие кости.

В малых городах и селениях невозможно было оказывать сопротивление завоевателям. Там люди спасались бегством, укрывались в дремучих лесах. Когда же враги уходили дальше, уцелевшие жители возвращались на пепелища. А такие города, как Ярополч на Клязьме, как Вщиж в земле Брянской, и восстанавливать не стали, находили другие, более пригодные для жизни места. Избы рубили редко, а чаще копали землянки.

Но побежденные не склоняли голов перед победителями. Отваживались они браться за оружие, но лицом к лицу в схватки не вступали, а собирались небольшими отрядами, крались по пятам завоевателей, нападали на отсталых и сонных.

Много ли было подобных смельчаков, мы не знаем. Летописи о таком разобщенном, но дерзком и мужественном сопротивлении молчат. Но оно, несомненно, было.

Молва народная донесла до нас имя одного славного витязя, которого можно назвать первым русским партизаном.

Таков был Евпатий Коловрат — рязанец родом. Когда погиб его родной город, он находился в Чернигове. Услышав страшную весть, «с малою дружиною» он поскакал в Рязань, увидел пожарища, множество трупов и «воскрича в горести душа своея и распаляся в сердцы своем».

Минуя сожженные селения, через опустелые города Коломну и Москву, он помчался следом за туменами Бату-хана. По дороге к нему приставали другие «удальцы-резвецы».

Нагнали они вражеские полчища лишь возле Суздаля, внезапно напали с тыла. Завязалась яростная битва. «Начаша сечи без милости и сметоша яко вси полкы татарскыа»… «Царь (то есть Бату-хан) посла шурича (сына брата жены) своего Хостоврула, а с ним сильныа полкы татарскыа, хотя Еупатия жива яти».

В единоборстве Евпатий рассек мечом Хостоврула вдоль всего тела от плеча и до седла.

Бату-хан послал другое войско с камнеметами. Враги окружили Евпатия и его воинов, но не осмелились вступить с ними в рукопашный бой, а издали закидали удальцов Евпатия каменьями.

Когда Бату-хан увидел тело убитого витязя, он будто бы сказал: «Аще бы у меня такий служил — держал бых его против сердца своего».

В летописях о подвиге Евпатия ничего не говорится. О нем упомянуто лишь в «Повести о разорении Рязани». А деды-сказители, передавая на вечерних посиделках былины о древних богатырях, к рассказу о подвигах Александра-Алеши Поповича добавляли и рассказ о герое народном Евпатии Коловрате…

 

2

олчища Бату-хана за три года взяли приступом многие города, покорили большую часть земли Русской.

Нет, не так! Победы Бату-хану доставались с трудом. Где могли, собирались хоть и в малочисленные отряды вооруженные топорами и ножами русичи, и сражались они до последнего, яростно и отважно, порой с отчаянием обреченных на смерть, но не побежденных.

В страшных битвах гибли и не возрождались вновь многие города, о коих летописи умолчали. О тех городах, о битвах, какие там происходили, поведали археологи, когда находили человеческие скелеты, с проломленными черепами, со стрелами, засевшими меж ребер.

Отчего же, хотя и не за один поход, а за три похода, за три года сумел Бату-хан покорить Русь?

Священнослужители объясняли народу:

— Бог покарал вас за грехи ваши, и самый ваш тяжкий грех — поклоняетесь вы прежним языческим богам. Двести пятьдесят лет прошло, как крестили ваших прадедов в православную веру, но вы не желаете забывать идолов.

А мудрые старцы из народа переговаривались между собой тайно.

— Князья наши — вот кто виновен в наших бедах, — шептали они…

Еще за полвека до татаро-монгольского нашествия безвестный создатель «Слова о полку Игореве», который глубоко страдал, переживая беспрерывные раздоры князей между собой и разорение земли Русской, написал исполненные скорби и затаенного гнева строки, ставшие поистине пророческими: «Усобица князем на поганыя погыбе, рекоста бо брат брату: „Се мое, а то мое же“. И начяша князе про малое „се великое“ млъвити, а сами на себе крамолу ковати. А погании с всех стран прихождаху с победами на землю Рускую».

Если бы сегодня писатель создал эти строки, то они звучали бы так: «Борьба князей против поганых прекратилась, ибо говорил брат брату: „Это мое и то мое же“. И стали князья про малое „это великое“ говорить и сами на себя крамолу ковать. А поганые со всех сторон приходили с победами на землю Русскую».

Под «погаными» создатель «Слова» разумел прежде всего половцев, много раз наскакивавших набегами то на одно русское княжество, то на другое. Лишь когда полки нескольких князей соединялись в одну рать, русичи побеждали врагов.

А в годы, предшествующие татаро-монгольскому нашествию, число княжеств достигло пятидесяти и роковая рознь между князьями перед лицом общей беды нисколько не затихла, наоборот, усилилась.

Начиная со злосчастной битвы на Калке, порознь разбивали татаро-монголы полки русских князей. Порознь защищались русские города от осаждавших. В разобщенности князей нужно искать первую причину поражений русичей.

И еще причина была: в многоопытности военачальников Бату-хана, до нашествия на Русь покоривших многие царства. И воины их, как уже раньше говорилось, были закалены в боях, выносливы, послушны и беспощадно жестоки.

Когда одни князья водили свои дружины на дружины князей соперников, особо хитроумного ратного искусства они не знали. Не могли русичи устоять против полчищ Бату-хана, приведшего на Русь такую силу, какую до него не приводил ни один завоеватель.

Безмерна была отвага русских воинов, но только храбростью победы не добыть.

Татаро-монголов всегда было больше числом, во много раз больше.

«Кто суть? И отколе изыидоша?» Этот вопрос, записанный летописцем сразу после битвы на Калке, верно, и при нашествии Бату-хана повторяли многие и многие. Тяжело было осознавать: жили, трудились на земле, наживали добро… И внезапно, точно гром с неба, надвинулась на Русь беда, страшная и непонятная для человеческого разумения…

Велик и ужасен был тот урон, который нанесло татаро-монгольское нашествие всему народу русскому.

Монах Киево-Печерского монастыря, позднее епископ Владимирский Серапион, написал «Слово», в котором глубокая скорбь о страданиях народных сплелась с высокой поэзией.

Походы Бату-хана на Русь 1237–1240 гг.

«Бог навел на нас народ безжалостный, народ лютый, не щадящий красоты юных, немощи старых, младенчества детей… Разрушены Божьи церкви, осквернены сосуды священные… затоптаны священные места… Кровь отцов и братьев наших, будто вода, в изобилье насытила землю… Сила наших князей и воевод исчезла… Множество братий и чад наших в плен увели; многие города опустели, поля наши сорной травой поросли, погибла красота наша, богатство наше стало добычей врага, труд наш неверным достался в наследство, земля наша попала во власть иноземцам…»

Казалось епископу: навсегда померкла былая слава Руси, не видно впереди никакого просвета…

Серебряный потир (церковный сосуд) великого князя Юрия Долгорукого; по верху идет пояс чернью с надписью и с иконкой, ниже — пояс с витыми узорами филигранью, еще ниже на серебряной ленте надпись; по всему сосуду вставлены драгоценные камни. XII век.

На веселых пирах из этой серебряной чаши с узорами угощал вином и медом своих гостей князь Владимир Давыдович черниговский. Переходила заздравная чаша по кругу от одного к другому. Так было в XII веке. А наступили тяжкие времена монголо-татарского ига, и один из потомков того князя отвез ее в Золотую Орду. Эта чаша была найдена во время археологических раскопок близ Сарай-Берке, по надписи, шедшей по ее краю, узнали, кому она принадлежала.

А вот отрывок из сочинения «Слово о погибели рускыя земли»:

«О светло светлая и украсно украшена, земля Руськая! И многыми красотами удивлена еси: озера многыми удивлена еси, реками и кладязьми месточестьными, горами, крутыми холми, высокыми дубравоми, чистыми польми, дивными зверьми, различными птицами, бещисленными городы великыми, селы дивными… Всего еси испольнена земля Руская…»

Далее безвестный, но поистине великого таланта создатель этого отрывка перечислял различные соседние народы, какие боялись русичей:

«…Половцы дети своя полошаху (пугали) в колыбели. А литва из болота на свет не выникываху (не показывалась), а угры (венгры) твердяху (укрепляли) каменые городы железными вороты, абы на них великый Володимер (Мономах) тамо не въехал, а немцы радовахуся, далече будучи за Синим морем…»

Далее, видимо, должен был идти несохранившийся рассказ о бедствиях от нашествия Бату-хана. Не случайно сочинение называется «Слово о погибели рускыя земли».

Кто бы ни был его создатель, он беспредельно любил Русь. И он гордился прошлым Руси.

Это «Слово», так же как и «Слово о полку Игореве», проникнуто любовью к Родине, к природе русской. И там и здесь прославляются прошлые победы…

 

3

гненным смерчем прошли полчища Бату-хана, и запустели, заросли мелким лесом некогда тяжким трудом народным распаханные нивы. Исчезли многие ремесла.

Тот же монах Плано Карпини рассказывает, когда татаро-монголы брали города, они говорили пленным: «Выйдите, чтобы сосчитать вас согласно нашему обычаю»; а когда те выйдут к ним, то татары спрашивают, кто из них ремесленники, и их оставляют, а других, исключая тех, кого захотят иметь рабами, убивают…

Георгиевский собор города Юрьева-Польского был построен всего за четыре года до монголо-татарского нашествия. Его называли последней жемчужиной. Трудно сказать, до каких бы высот поднялось белокаменное зодчество Владимиро-Суздальского княжества, если бы не страшные беды, нагрянувшие на Русь. Собор был основательно перестроен еще в XV веке. Ныне лишь нижняя половина его стен сплошь украшена причудливой резьбой, созданной искусными мастерами-каменосечцами.

Это ему рассказывали о других покоренных царствах. Но, разумеется, завоеватели так поступали и с плененными ремесленниками русских городов. Они превращали их в бесправных рабов, уводили с собой, угоняли даже в Монголию. И там несчастные, тоскуя о далекой Родине, создавали своими умелыми руками из золота, серебра, кости, камня, дерева подлинные сокровища искусства…

Раньше русские ремесленники-златокузнецы выделывали, вытачивали, выковывали, выплавляли, чеканили особо тонкие драгоценности — различные украшения для знатных людей, оклады на книги и на иконы, серебряную посуду.

Теперь это чудесное мастерство на долгие годы вообще исчезло. Некому было рождать красоту.

Славилось когда-то искусство поразительно тончайшей, изящной перегородчатой эмали, когда на малые серебряные или золотые пластинки узорами напаивались ребром серебряные или золотые крохотные ленточки-перегородки, а пространство между перегородками заливалось расплавленным стеклом, окрашенным в тот цвет, какой златокузнец считал самым подходящим.

Получил он заказ — создать на пластинке маленькую птичку. Для ее головки он напаивал ленточку колечком, размером с горошину, а внутри колечка напаивал для глаза птички другое колечко, вовсе как маковое зернышко. В большее колечко капал он краску желтую, а в меньшее — пускал маленькую черную капельку.

Церковь Покрова на Нерли близ Боголюбова — 1165 год — считается едва ли не прекраснейшей из всех белокаменных зданий, воздвигнутых при великом князе владимирском Андрее Боголюб-ском. Неведомый, но поистине гениальный зодчий сумел соединить необыкновенную простоту в частях с поразительной легкостью всего храма. После монголо-татарского нашествия подобной красоты не строили.

Каким острым должно было быть его зрение и как осторожно, маленькими щипчиками, он держал свернутую в колечко ленточку!

И что, может быть, самое удивительное: те краски не потускнели, держатся до сих пор, точно драгоценное изделие златокузнец создал совсем недавно.

Ни в одном городе Западной Европы, ни в ханствах Средней Азии, ни в царствах Закавказья не знали мастерства подобной красоты и тонкости, каким было ремесло перегородчатой эмали, которое процветало прежде всего в Киеве. После нашествия оно не возобновлялось и исчезло навсегда.

Белокаменный лев со стены Георгиевского собора в городе Юрьеве-Польском. Искусное долото мастера-каменосечца создало зверя доброго, улыбающегося, с хвостом в виде трехлистного причудливого завитка. В пламени нашествия, верно, погиб сам мастер.

Каждый камень всех четырех стен Дмитриевского собора — это высокое мастерство творения безвестного каменосечца. «И украсию дивно» — так говорится в летописи о сем храме, построенном по велению великого князя Всеволода Большое Гнездо в 1196 году. На данных камнях высечены конные воины, неведомые растения, неведомая птица.

Изделия из эмали, какие начали изготавливать в Москве полтораста лет спустя, были грубее и упрощеннее и не шли ни в какое сравнение с прежней киевской красотой…

Во время археологических раскопок археологи в слоях после нашествия больше не находят сердоликовых бус, стеклянных браслетов, глиняных высоких корчаг-амфор.

И еще пример безвозвратного ущерба от нашествия.

Белокаменные храмы были выстроены на земле Владимиро-Суздальской в XII и в первой трети XIII века. Это суровые и простые в своих очертаниях церковь Бориса и Глеба под Суздалем в Кидекше и Спасо-Преображенский собор в Переславле-Залесском, это прославленная своею красотою на весь мир церковь Покрова на Нерли в Боголюбове, это огромный пятиглавый Успенский собор во Владимире, это Дмитриевский собор в том же Владимире и Георгиевский собор в Юрьеве-Польском. Были и другие храмы, которые не дожили до нашего времени.

Их создавали безвестные, высокого таланта зодчие — выходцы из народа. На соборах Дмитриевском и Георгиевском каждый камень с вырезанным на нем либо чудищем, либо сказочной птицей — это подлинное произведение искусства.

После татаро-монгольского нашествия мастерство зодчих и камнесечцев — былая краса и гордость земли Русской — исчезло. Мастера либо погибли, либо их увели в далекую неволю. И на Руси некому было строить. Да в такую тяжкую годину люди забыли и думать о возведении каменных храмов.

Только пятьдесят лет спустя был построен первый каменный храм в Твери, девяносто лет спустя — в Москве и лишь через триста лет — во Владимире. Но эти храмы строились почти без украшений…

На русских городищах и во многих курганах встречаются шиферные пряслицы, какие женщины надевали на веретена.

С XI века пряслица изготавливались из розоватого цвета камня-шифера, который добывался только в одном месте на Волыни, из каменоломен близ города Овруча. Там же археологи обнаружили и мастерские, где вырабатывались эти очень нужные для всех женщин того времени предметы. И расходились розовые пряслицы по всей Руси, шли на продажу в соседние славянские страны — в Болгарию, Чехию и вплоть до берегов Одера.

После татаро-монгольского нашествия это ремесло также исчезло, мастерские были разгромлены, а мастера перебиты. Пряслицы стали изготавливать сами пряхи просто из обожженной в печи глины.

И теперь археологи, когда находят пряслицы шиферные, знают, что это — до нашествия. Если же пряслицы оказываются глиняные, — значит, данный слой в городище относится ко времени после нашествия…

Бывало, шла оживленная торговля между Русью и другими странами. По рекам, сухопутными дорогами, морским путем ехали и плыли русские и иноземные купцы в одну сторону и в другую. И с каждым годом эта торговля росла.

После нашествия русские купцы почти не ездили ни на запад, ни на восток. В это время между странами Западной Европы множился бойкий обмен разными товарами. И от этого обмена богатели тамошние государства и отдельные города.

А на Руси, наоборот, торговля пошла на убыль. Некому было производить товары для рынков дальних стран, некому было их доставлять…

И между отдельными княжествами почти не велась торговля. Жители городов и селений кормились со своих нив и огородов, охотой и рыболовством, одевались в домотканые одежды. А украшения в первое время после нашествия даже князья и бояре не покупали, да и не у кого было их покупать.

И жилища, вновь построенные, больше не украшали затейливой резьбой. И перестали наносить затейливые узоры на разную домашнюю утварь.

Не до красоты было — лишь бы день прожить…

 

4

игде, ни в восточных царствах, ни в Западной Европе, не велось такого летописания, какое было на Руси. С XI столетия из года в год усердно записывались памятные события — большие и малые, какие происходили в пределах русских княжеств. Писали летописцы об усобицах между князьями, о набегах кочевников, о неурожаях. А то о звезде хвостатой, в небе появившейся, или о двухголовом теленке, что народился в некоем селении, заносили записи на пергамент.

«Изборник» Святослава II — великого князя киевского. 1073 год. На листах выделанного из телячьей или козьей кожи пергамена выводили писцы букву за буквой, украшали книги тонкими картинками, которые ныне называются — миниатюры. Считались книги величайшими драгоценностями, берегли их пуще золота, первыми выносили при пожарах.

 Еще древняя рукописная книга — «Киево-Печерский патерик» — написана на рубеже XI–XII веков; она составлена из житий святых и различных церковных поучений. Как красивы узоры на ее страницах!

Летописцы подробно писали о князьях, перечисляли их имена, их заслуги, подлинные и надуманные, рассказывали о родственных связях, разбирали их родословные, писали об усобицах между ними, о встречах, о переговорах, какие они вели, о рождениях и браках сыновей (но не дочерей).

Повествуя о времени нашествия, летописцы называли тех князей, какие гибли, описывали обстоятельства их смерти. А сложили свои головы тогда по всей Руси сотни тысяч мирных жителей городов и селений, чьи имена остались безвестными.

О них, о простых людях — крестьянах, холопах, ремесленниках, купцах, — о народных восстаниях, о раздорах между богатыми и чернью, о вечевых сходках редко в летописях находились строки.

Рассказывая о том или ином событии, летописцы неизменно отмечали, в день какого святого оно произошло. Вставки о «божественном» попадаются чуть ли не на каждой странице.

Эти записи — буква за буквой, строка за строкой — вели иноки-старцы в больших монастырях, таких, как Киево-Печерский, вели их при княжеских дворах. Иные события, возможно, записывал ближайший к князю боярин.

Заставки и буквицы в летописях тщательно выводились алой киноварью, тонкой, в три беличьих волоска, кисточкой, их рисовали с хитрыми узорами и переплетениями из невиданных цветов, а то со зверями и птицами. Летописи переписывались, дополнялись, вновь переписывались. Они хранились в тайниках при каменных храмах, в кованых сундуках, в случае пожаров их, наравне с иконами в драгоценных окладах, первыми выносили из огня. В каждом княжестве ведение летописей считалось особо почетным и важным государственным делом.

При нашествии Бату-хана, наряду со многими священными и мирскими рукописями, в пламени пожаров гибли и величайшие исторические сокровища — летописное своды.

Вовсе прекратилось летописание в Киеве, в Чернигове, во Владимире, а там, где оно продолжалось, события описывались бледно и немногословно.

 

5

же сказано было, что князь Ярослав Всеволодович не привел свои полки на подмогу полкам брата Юрия. В летописях упоминается, что принадлежавший ему город Переславль-Залесский был взят и сожжен татарами.

Скорее всего, Ярослав с дружиной тогда в дремучих лесах где-то укрывался, выжидал, как дальше пойдут события. Бату-хан направил к нему посла с такими словами:

— Зла на тебя не держу. Чего прячешься? Выходи!

Виделись ли тогда Бату-хан и Ярослав — неизвестно. Летописи о том молчат.

Чтобы собирать дань с покоренной земли, Бату-хану надо было наладить хоть какой-то порядок. Он назначил своей волей и властью великим князем владимирским и суздальским не поднимавшего на него меч Ярослава. Да и по древним русским законам положено было, что младший брат по смерти старшего ему наследует. А в летописи только и сказано было: «Ярослав же по пленении том (после того нашествия) пришед, седя в Володимере».

Дружинники Ярослава и случайно уцелевшие владимирцы подбирали на улицах города трупы убитых и погребали их, был погребен в Успенском соборе и привезенный с берегов Сити прах князя Юрия.

Герб города Владимира.

В тот страшный 1238 год весна подошла необычно ранняя. По склонам оврагов и холмов над Клязьмой-рекой красовались цветущие бело-розовые яблони и вишни, река разливалась во всю ширь правобережной поймы. А над кручей тянулись черные, обугленные, местами сгоревшие дотла дубовые стены кремля, за ними высились один за другим, когда-то ослепительно белые, ныне закоптелые могучие храмы, построенные до нашествия иноплеменных…

И всюду, точно муравьи, хлопотали люди. На людях и на конях подвозились свежесрубленные бревна, строились жилища; на конях и на людях распахивались гряды огородов и малые нивы. Жить-то надо было. Каждой семье требовалось и кров над головой поставить, и всех накормить.

Дмитриевский собор города Владимира построен в 1196 году при великом князе Всеволоде Юрьевиче Большое Гнездо. Наверное, в тяжкие годы монголо-татарского ига проходили русичи мимо него, останавливались в восхищении и восклицали: «Какую красоту умели создавать наши пращуры, а мы тому древнему мастерству разучились!»

Город Владимир медленно возрождался. Но не довелось ему встать так высоко и прославленно, каким он был до нашествия… Наряду с Рязанским Владимиро-Суздальское княжество всего более пострадало от полчищ Бату-хана.

Те русичи, мужественные и гордые, кто не желал склонить голов перед татаро-монголами, да и от своих князей хотел жить подальше, сооружали ладьи и, нагрузив все, что оставалось от их нехитрого скарба, забирали свои семьи и плыли по рекам, то вверх по течению, то вниз, то перебирались по волокам в другие реки, плыли куда глаза глядят. Они забирались в глушь непроходимую и пустынную или населенную незнаемыми племенами, достигали северных рек и их притоков — до Двины, Онеги и даже до Мезени и Печоры. И там, в суровых краях, селились.

В каждом таком дальнем селении выбирали из своей среды старшину, бывалого и сметливого. Время от времени собирал он сход, и там совместно решались все домашние нужды — когда начинать покос, когда жатву, когда и где ставить рыболовные сети, когда идти на волчью облаву. Да мало ли какие дела решали свободные люди, не знавшие над собой никакой власти.

Успенский собор города Владимира — 1185–1189 годы. По велению великого князя Всеволода Юрьевича Большое Гнездо был обстроен прежний одноглавый собор, воздвигнутый при его старшем брате князе Андрее Боголюбском. В соборе венчались на великое княжение потомки Всеволода. Во все времена гордились русичи прославленным храмом. Девятый век стоят пять богатырей в золотых шлемах на высокой горе над Клязьмой-рекой и стерегут покой земли нашей.

  Золотые ворота города Владимира.

Находились немногие удальцы-молодцы, кто не строился на погорелом месте и ни в какие дальние края не переселялся. Собирались они ватагами, брали топоры, случалось, добывали мечи и татарские сабли и уходили в леса близ дорог прямоезжих. Оттуда подстерегали они врагов, какие двигались малочисленными отрядами, и убивали их.

Случалось, нападали они и на княжеских слуг. Оттого-то в летописях и в древнерусских сочинениях называют таких молодцов «разбойниками и татями».

Так жили на Руси, скорбной, измученной.

Тогда от сабель воинов Чингисхана, от воинов его сыновей и внуков погибли многие царства и многие народы исчезли с лика земного.

А народ русский уцелел!

Велика была сила и непоколебима твердость духа народа русского, никогда не опускавшего в отчаянии рук и никогда не терявшего надежду на лучшее будущее!

Как лучина в светце то едва тлела, то вновь вспыхивала, так теплилась надежда в сердцах покоренных, но не побежденных простых людей русских…

Да, надежда была, хоть и неясная, словно звезда в предрассветном тумане. Иначе как бы жить людям в попранных копытами вражеских коней, встававших из пепла городах, слободах, селах, деревнях…