1

едавние археологические раскопки в Московском Кремле близ Боровицких ворот доказали, что еще в X столетии на холме, на левом берегу Москвы-реки, при впадении в нее речки Неглинной, существовало небольшое славянское поселение.

Место было подходящее — берег высокий и крутой. А с течением времени тут возник перекресток дорог. С запада на восток, из древнего города Смоленска в древние города Ростов и Суздаль мимо был проложен конный и санный путь. А из Киева и из Чернигова сквозь дремучие Брынские леса путники, и прежде всего купцы, добирались через Москву на север, на северо-восток и на северо-запад — на Новгород, на Волгу. И еще мимо Москвы шел путь водный, по Оке, Москве-реке, через Волок-Ламский и далее по реке Ламе на Волгу. Другой водный путь с Москвы-реки заворачивал в речку Яузу, далее волоком в верховья Клязьмы, на земли суздальские.

Когда в XI и XII столетиях, спасаясь от кочевников, переселялись многие русичи с южных пределов на север, иные не шли дальше Москвы и тут оседали. Пустели земли — Киевская, Черниговская, Переяславская, множилась земля, называемая Залесской.

Первым владетельным князем здешних мест — суздальских, ростовских, владимирских, переславль-залесских, ярославских, а также московских — был один из младших сыновей великого князя киевского Владимира Мономаха — Юрий, получивший от народа прозвище Долгорукий.

«Прииди ко мне во град Москов» — такую грамоту-приглашение послал князь Юрий Владимирович в 1147 году черниговскому князю Святославу Ольговичу.

Таково первое упоминание в летописях о Москве.

И тогда там, верно, было достаточно жителей, раз хватило у них еды и питья, чтобы напоить и накормить дружины съехавшихся на переговоры и на пир обоих князей.

Они были женаты на половецких царевнах, и звал Юрий Святослава, чтобы договориться, как им вместе идти в ратный поход, добывать киевский великокняжеский стол — Юрию, а черниговский стол — Святославу, хотя ни тот, ни другой по законам старшинства, установленным их прадедом Ярославом Мудрым, не могли владеть теми столами. Те законы — «Ярославова лествица» — и до них нарушались неоднократно. Вот почему отважились они пойти на недоброе дело; а на подмогу решились позвать половецкие рати своих родичей, чтобы иноземной силой жечь киевские и черниговские города и селения, проливать ради своего властолюбия кровь русскую.

Выдающийся русский художник Аполлинарий Михайлович Васнецов (1856–1933) хорошо знал и любил русскую историю. На этой картине он изобразил, как по велению великого князя Юрия Владимировича Долгорукого в 1154 году начали строить Московский Кремль; плотники рубят и складывают в клети толстые дубовые бревна, дальше видны строящаяся башня и стены; перед маленькой деревянной церковкой собрался народ.

Так от той встречи началась летописная история Москвы. С тех пор Юрий там бывал разве что наездами.

Было связано с Москвой одно страшное предание, в летописи не вошедшее, а рассказанное в повести XVII века «О зачале царствующего великого града Москвы». Будто в дни переговоров Юрия со Святославом жил где-то поблизости некий боярин Степан Кучка; он, видимо, был полусамостоятельным владельцем окрестных земель, двор держал обширный, принадлежали ему селения, луга и пашни по Москве-реке и ее притокам Неглинной и Яузе. Разгневался на него за что-то князь Юрий и приказал его убить.

В летописной записи 1155 года говорится, что повелением князя Юрия было поставлено в его владениях пятнадцать городов с валами, рвами и дубовыми стенами. Летописец их не назвал, но, вероятно, в их числе была и Москва. На холме близ устья Неглинной насыпали вал, прорыли ров и поставили поверх вала дубовый забор-тын, с воротами, с башнями. Такие крепости назывались городами — от слов «городить», «огораживать».

В том году Юрий Владимирович воевал на юге, в союзе с половцами жег киевские селения и добивался киевского великокняжеского стола. А строительство всех пятнадцати земляных и деревянных городов он поручил своему сыну Андрею, прозванному впоследствии Боголюбским. Юрий и не мог видеть первый Московский Кремль, который по площади был намного меньше нынешнего Кремля.

А. Васнецов. Строительство деревянных стен Московского Кремля. XII век.

Город на мысу, а также соседний Великий посад — часть Красной площади и Зарядье — нижняя сторона Китай-города между улицей Варваркой (ныне ул. Разина) и Москвой-рекой являлись древнейшими поселениями Москвы…

В Новгороде археологические раскопки велись и ведутся на значительно большей площади, нежели в Москве; и вот любопытное сравнение: шиферных пряслиц было найдено в Новгороде чуть ли не в сто раз больше, чем в Москве. Значит, до нашествия Новгород был намного населеннее, богаче и могущественнее малой Москвы.

Ремесленники и прочие посадские тогда сеяли на ближних полях жито, на своих усадьбах держали скот, сажали овощи, разводили сады.

Вдоль Москвы-реки через Великий посад шла улица Великая, мощенная бревнами и широкая. По обеим ее сторонам тянулись водосточные канавы, переулки от нее расходились извилистые, узкие, только что на телеге проехать. Мостов через Москву-реку не было, переправлялись бродами, а через Неглинную были перекинуты легкие мостки, и стояли на ней мельницы, мололи на жерновах муку…

Как и в прочих городах русских, в Москве нередко случались пожары. Выгорала Москва целиком, или пожар охватывал часть ее посадов. И опять она строилась, рубились новые церкви, терема боярские, избушки, копались новые землянки…

Ладьи со всякой кладью плыли по Москве-реке; купцы-гости останавливались, торговали заморскими товарами. Оружие, всякие украшения, сукна меняли на меха.

Так было при Юрии Долгоруком, при его сыновьях Андрее Боголюбском и Всеволоде Большое Гнездо, при сыновьях Всеволода Константине и Юрии.

Описывая события, происходившие при этих князьях, летописцы изредка называли и Москву, позднее, особенно во время татаро-монгольского нашествия, Москва упоминалась чаще.

Еще во времена Юрия Долгорукого Москвой правил наместник от имени старшего над всеми князьями Северо-Восточной Руси князя владимирского и суздальского. Наместник брал с приезжих купцов пошлину, со всех жителей взимал различные подати.

Когда князьям приходилось ездить в Орду — либо по вызовам хана, либо чтобы закрепить за собой власть в своем уделе, каждый из них неизменно оставлял после себя завещание: ведь он не знал, посчастливится ли ему благополучно вернуться домой, или ни за что ни про что разгневается на него хан и придется ему сложить свою голову на чужой стороне.

Александр Невский, отправляясь в четвертый, и в последний, раз в Орду, завещал Москву своему младшему сыну, младенцу Даниилу, кому исполнилось тогда всего два года.

 

2

лександр крепко запомнил заветы отца своего — великого князя Ярослава Всеволодовича: пока время не пришло, ладить с татарами, дань-выход им платить вовремя, ездить в Орду за ярлыками, а нападения прочих чужеземцев отражать смело. И этим заветам он до конца жизни неизменно следовал. А братьям своим и сыновьям дал он еще завет: мирно жить меж собой, миром решать споры…

Золотоордынцы требовали одного: давайте дани, сколько положено по переписи, и сверх того, что положено, тоже давайте, без отговорок, без споров. Дань собирали откупщики, поставленные ханами.

Но пространства земли Русской были обширны, а дороги шли все больше по рекам. Откупщики просто не могли всюду добираться и успешно собирать дань. От них легко можно было укрыться в лесах. А бывало, то в одной, то в другой волости поднимался народ с дрекольями, и гибли откупщики и охранявшие их вооруженные отряды.

В Орде поняли: куда будет безопаснее, если сбор дани доверить князьям. Пусть сами трясут купцов, посадских и крестьян по своим уделам и каждый год без опоздания отвозят дань в Золотую Орду.

Хитры были ханы. Давая князьям вместе с ярлыком власть над народом, они углубляли между ними и народом рознь. А князья, получая в Орде ярлык, кланялись хану в ноги, сыновей своих оставляли в заложниках. А коли сменялся хан, ездили за новым ярлыком, опять кланялись новому властелину, везли дань и дары. А случалось и такое: чем-то князь мог прогневить хана и за тот гнев голову свою отдавал. Так, еще в 1246 году был убит в Орде великий князь черниговский Михаил Всеволодович со своим боярином Федором. В последующие годы также гибли князья.

Ездили князья в Орду, добывали там ярлыки, заискивали перед ханом. А мудрые слова Александра — мирно жить меж собой — позабыли. Боролись они за власть, споры переходили во вражду, вражда переходила в усобицу. И лилась напрасно кровь неповинных крестьян и посадских то в одном княжестве, то в другом, то по нескольким княжествам в единое время.

Вся история Руси, а второй половины XIII века в особенности, наполнена пожарами страшных межкняжеских раздоров.

Издревле почиталось, что над всей Северо-Восточной Русью стоит один великий князь, первый над другими князьями, с престолом в былой столице — городе Владимире. В борьбе за великое княжество Владимирское сперва водили дружины один на другого братья Александра Невского, их сыновья подросли — и они взялись за мечи, шли войной на своих дядей, хватали за горло друг друга.

У князей рождались сыновья, внуки. С годами множилось их число. И борьба между ними за власть кипела все ожесточеннее и злобнее. И дробилась, и слабела земля Русская на руку врагам.

Были годы — Александр Невский скорбел и заботился о всей Руси. А его братья и сыновья думали и заботились только о своей выгоде, власть старались захватить только себе, жаждали завладеть великокняжеским владимирским столом, да еще княжить в своем исконном уделе. Вместо права старшинства встало иное право — сила.

В усобицы зачастую вмешивался Новгород. Новгородцы то помогали одному из князей утвердиться великим князем во Владимире, то в своем городе принимали угодного им князя, то изгоняли его и принимали другого. И в других княжествах — в западных, юго-западных и южных — в Киевском, Черниговском, Новгород-Северском, Галицком, Волынском, Смоленском, Полоцком, в северо-восточных и северных княжествах — Ростовском, Ярославском, Белозерском, Угличском, Стародубском, а также в Рязанском и Муромском — всюду полыхали свои усобицы меж местными князьями, о каких летописцы порой и не писали.

А Орде княжеские раздоры были на руку. Ханы хорошо понимали: раз князья между собой враждуют, — значит, Русь будет слабеть. Лишь бы дань-выход покорно и вовремя доставлялась.

Деревянные гребни с украшениями.

А народ? Народ жил под двойным гнетом. Люди страдали и от ордынцев, и от своих князей.

Князья, бояре, купцы склоняли головы перед властью Золотой Орды, служители церкви призывали народ к покорности и своим князьям, и ордынцам.

Если приходили годы неурожайные, голодный, обнищалый народ от великой нужды поднимал топоры и на ордынцев, и на своих бояр… И такие восстания по разным княжествам происходили, несомненно, чаще, нежели о том рассказывают летописцы…

В столицу Орды Сарай понаехало жить много русских. Купцы своей охотой прибывали, ремесленников заставляли переселяться. Вроде бы налаживалась торговля. Но то не были мирные отношения между двумя соседними государствами. Одно из них неизменно смотрело на другое, как победитель на побежденного…

Год, а то и два порой проходили спокойно, тихо. Но внезапно отдельный, иногда небольшой отряд ордынцев вторгался то в одно порубежное русское княжество, то в другое. И тогда опять в который раз пылали города и села, люди строились, опять горели, опять строились. А иные переселялись на новые места, начинали жизнь заново.

За последнюю четверть XIII века золотоордынцы предпринимали пятнадцать больших походов на Северо-Восточную Русь, семь раз пустошили Рязань, семь раз — Муром, три раза — Суздаль…

В каждом таком набеге участвовало несколько сотен, а иногда и несколько тысяч всадников под водительством охочего поживиться царевича, одного из потомков Чингисхана или знатного мурзы.

У каждого всадника было три коня, на одном он сам скакал, два других скакали в поводу по сторонам. Когда же всадник видел, что конь под ним устал, он на полном ходу перескакивал на правого коня, левый конь вез поклажу — вяленое мясо, другую еду, перекинутые через спину две торбы с овсом, а также веревки, чтобы пленных вязать.

Самым ужасным в этих набегах был «полон», когда татарские всадники наскакивали внезапно на окраинные русские земли — рязанские, тульские, новгород-северские, брянские; иногда им удавалось «перелазить» через Оку, и налетали они на московские волости. Окруженные деревянными стенами с башнями города они обходили стороной. А селения оставались беззащитными. Иным жителям удавалось скрыться, тех, кто сопротивлялся, убивали, кого ловили — подростков, женщин, девушек, мужчин, — связывали веревками в цепочку, одних с другими, и, нахлестывая бичами, вели в неволю. Тех, кто не мог идти — стариков, детей малых, — убивали на месте.

Случалось, летучие отряды русских воинов настигали врагов и освобождали измученных пленников. И те возвращались на свои обгорелые пепелища, начинали новую жизнь, но до следующего набега.

Когда же врагам удавалось угнать пленников в степи, они приводили их на невольничьи рынки Астрахани, Азова, Крыма и продавали там работорговцам из Средней и Малой Азии, из царств Закавказья. Везде русские рабы ценились особо.

И расходились невольники в разные стороны разлученные — родители с детьми, мужья с женами, братья с сестрами.

В тяжких трудах влачили они свои дни, пока смерть не избавляла их от мук рабства.

 

3

 те годы самой длительной, самой кровавой, самой тяжкой для народа усобицей была борьба за великое княжение Владимирское между сыновьями Александра Невского — старшим Дмитрием переяславским и его братом Андреем, княжившим в Городце на Волге.

После смерти дяди Дмитрий отправился в Орду и там, разумеется, за щедрые дары получил от хана ярлык на великое княжение.

Он был старшим в роде, и на первых порах никто из князей Северо-Восточной Руси не собирался оспаривать его право на ярлык.

У обоих братьев — и у Дмитрия, и у Андрея — были свои бояре и дружинники. Принимая участие в дележе добытого от народа добра, они грудью стояли за своего князя.

Прошло несколько лет. В 1280 году боярин Андрея городецкого — Семен Тонилиевич подучил своего князя тоже поехать в Орду за ярлыком. Летописец сказал про того боярина: «…от него же исшед корень зла».

Андрей сумел в Орде «умздить» хана и также получил ярлык. И — страшное дело — он привел с собой отряд ордынцев, чтобы с их помощью изгнать старшего брата. Летописец отметил незаконность действий Андрея: «Испроси себе княжение великое под братом своим старейшим». Но князья — ростовский, углицкий, ярославский, белозерский — поддержали Андрея.

Дмитрий бежал в Новгород, а новгородцы его не приняли, он переправился во Псков, начал готовиться к борьбе с братом, собрал достаточно сил, двинулся в поход. Андрей бежал в Орду за новым войском, «приведе с собою рать татарьскую». Были опустошены города Муром, Владимир, Юрьев-Польской, Суздаль, Переславль-Залесский, Ростов, Тверь, Торжок. Москву беда в тот раз миновала.

Дмитрий, также поддерживаемый татарами, но другими, враждебными золотоордынцам, каких привел на Русь его брат, сумел разбить полки Андрея. Андрей бежал в Орду и в третий раз повел войско разорять и грабить «по городом и селом».

«Дюденева рать» — так надолго осталось в памяти народной то великое разорение, когда в 1293 году татарский военачальник мурза Дюдень, призванный Андреем городецким, провел свой тумен через три княжества, сжег и разрушил много селений и городов.

Дмитрий бежал в Крым, враждовавший с Золотой Ордой. По примеру брата он также было повел на Русь иноземное войско. И только внезапная, в 1294 году, его смерть помешала новым кровопролитиям. Андрей городецкий утвердился на великокняжеском столе.

В те годы смуты, верно, вспоминали в народе славное имя Александра Невского, его деяния, его заботу о людях, его победы. И содрогались многие, видя, как грызутся друг с другом его сыновья. Иные, может быть, дивились:

— Ведь братья родные — вместе росли, за одним столом сидели, рядом спали, а теперь точно волк со псом…

 

4

ем временем в княжестве Московском, в самом городе и по соседним селам, сперва вроде бы было потише, никто не сгонял мальчика Даниила с его малого удела. Вырос он, а борьба между его братьями все кипела. В их усобицу он старался не вмешиваться. Куда ему — младшему в роде. А если кто из братьев звал его на подмогу, он посылал небольшое войско тому, кто в то время верх брал.

Дюденева рать, как сокрушительный смерч, прошлась через Москву. Враги взяли Москву, разорили и сожгли ее.

И вновь Москва строилась. Купцы с товарами все ездили через Москву, с каждого Даниил приказывал брать пошлину деньгами или товарами, складывал ту пошлину в сундуки.

Москва находилась в самом сердце Руси и была хорошо защищена от иноземных врагов другими русскими землями. На западе лежало княжество Смоленское — защита от литовцев. На юге и юго-востоке первыми подвергались нашествию ордынских ратей княжества Рязанское и Муромское.

Молва шла о Москве, о том, что там вроде бы потише живется, нежели в других местах. Переселялись из Киева, из Чернигова не только крестьяне и горожане, а начали переезжать и бояре с семьями, приводили с собой и свой «двор» — многих слуг и холопов. Так, в самом конце XIII века из Чернигова в Москву переселился знатный боярин Федор Бяконт с женой Марьей и «со всем домом своим».

Всех привечал Даниил, отводил каждому угодья, указывал, где строиться, а бояр особо жаловал, к себе на службу ставил, дарил им земли с селениями.

Хорошела Москва, плотники новые терема поднимали переселенцам-боярам, с резьбой, с коньками на крышах. Переселенцы-посадские вновь налаживали свои ремесла.

Москвичи поправляли прежние дубовые стены Кремля, меняли истлевшие венцы. Коли Кремль с деревянными стенами и башнями выше поднимется, жить под его защитой станет спокойнее.

Не так уж тревожно жилось и в соседнем княжестве Тверском, сидел там князем Михаил Ярославич, сын брата Александра Невского — Ярослава. Тверь стояла на Волге, и купеческие ладьи в город приплывали, бойкая торговля шла там всякими заморскими товарами, а князь с купцов пошлину брал. И народ переселялся в Тверь с юга, с востока и с запада столь же охотно, как и в Москву.

Такими мечами русские воины кололи и рубили монголо-татар в Куликовской битве.

  Наконечники для копий и шила XIV века.

Благодаря посадским, заводившим новые ремесла, благодаря купцам, своим и приезжим, благодаря переселенцам с других мест равно и Москва, и Тверь преуспевали в сравнении с другими княжествами, вырастали численно.

В 1285 году построили в Твери первый на Руси после нашествия Бату-хана белокаменный храм. А в Москве все церкви были деревянные.

В том же 1285 году началось в Твери летописание, пошла летопись, называемая Тверскою. А в Москве летописей не велось.

Михаил Ярославич позвал в Тверь монахов — выходцев из Константинополя и с Ближнего Востока; они переводили и переписывали книги. До нас дошла одна рукопись со многими миниатюрами, исполненная по заказу Михаила в 1294 году, а другая подобная рукопись находится в библиотеке Ватикана. Рукописей московских того времени не сохранилось.

Словом, «лампада просвещения» зажглась в Твери ранее, нежели в Москве.

Тверь отстояла от Золотой Орды подалее Москвы и пострадала от нашествия Бату-хана менее Москвы. И не потому ли среди тверских «черных» людей многие думу думали: «Раз мы живем далеко, то, может, нам от ордынской тяжкой дани избавиться?» Но пока терпели, однако ножи за голенищами держали.

Щит русского воина XIV века, деревянный, обтянутый кожей, на нем изображен легендарный Геракл верхом на льве.

Этот же щит с обратной стороны. Прикреплены кожаная подушка и ремни для одевания на руку.

Думал, верно, о том и князь Михаил Ярославич тверской, да понимал он: хоть с каждым годом хорошеет и богатеет родной его город, да куда одной Твери с татарами тягаться, когда другие князья, а пуще всех его двоюродный брат великий князь Андрей городецкий, а за ним князья ростовские, рязанские и другие татарам угождают. А сосед — Даниил московский — хоть и смирно сидит за высокими дубовыми стенами своего Кремля, да в душу ему не влезешь — какую думу он затаил про себя…

А младший в роде Даниил Александрович московский был осторожен, дальновиден, хитер, бережлив и никак не походил на своих воинственных и безрассудных братьев.

Когда брат его великий князь Андрей городецкий отправился воевать вместе с золотоордынцами куда-то на Кавказ, он воспользовался его отсутствием и внезапно напал на своего западного соседа князя можайского, захватил его в плен и сам стал княжить в Можайске. Такой произвол сошел ему безнаказанно. Решил Даниил повторить: тайно сговорился он с коломенскими боярами, так же внезапно захватил Коломну и взял в плен тамошнего князя. Так все течение Москвы-реки с ее притоками и до самого устья досталось Московскому княжеству.

В то время в недальнем Переславле-Залесском княжил Даниилов племянник Иван, сын покойного старшего брата Дмитрия. Был он сверстник своего дяди Даниила и не имел детей.

Даниил зачастил в Переславль, то на охоту, то просто в гости к Ивану. В летописях говорится, что Иван Даниила «того бо любяше паче инех» (любил больше других), и еще упоминается, что Иван постоянно болел. Дяде Даниилу удалось уговорить племянника Ивана завещать ему Переславль. В 1302 году Иван умер, и Даниил вступил во владение городом. По словам летописца, переславцы встретили его «с радостию велией». А прочие князья — Андрей Александрович городецкий, Михаил Ярославич тверской и остальные — «негодоваша на него велми». Такого самовольства московского князя его родичи не хотели признавать.

Наверное, на Руси искренне удивлялись: была Москва еще совсем недавно малым городком, не очень-то с ней и считались. А хитрый Даниил сумел захватить три города с волостями.

За сорок лет его правления княжество Московское расширилось вдвое и стало вдвое сильнее. Но князья не решились сами напасть на Москву, а поехали в Золотую Орду жаловаться на проворного Даниила.

Казалось, новая усобица готова была подняться, но в один и тот же год — 1304-й — умерли великий князь Андрей городецкий и его младший брат Даниил московский. Андрей был бездетен, у Даниила осталось пять сыновей, старшего звали Юрием, второго Иваном.

Какую память о себе оставил Андрей городецкий? Да самую дурную. Знали его как разорителя Русской земли. А вот брат его Даниил московский хоть и действовал порой вероломно, однако при нем были заложены первые камни того здания, какое было построено при его преемниках и какое именовалось государством Московским…

Самым могущественным князем Северо-Восточной Руси считался в начале XIV века Михаил Ярославич тверской. Но рядом с Тверью встало новое княжество — Московское.

И Тверь, и Москва находились в глубине Руси.

Вроде бы спокойно жилось на Тверской земле. Города тверские — Кашин, Калязин, Зубцов, Старица, Коснятин — были надежно укреплены.

Москва и Тверь встали друг против друга. Чье войско многочисленнее? Чьи князья да бояре хитрее, осторожнее, вероломнее, дальновиднее? Тверские или московские? Чья казна богаче?

Тверская или московская?..

А тем временем в Золотой Орде зорко следили, как идут дела на Руси. Иные татарские купцы, приезжавшие с товарами в Москву и в Тверь, передавали в Орду вести: богатеют и крепнут оба княжества. В Орде встревожились и задумали поднять между Тверью и Москвой распрю.

Ну а простые люди в обоих княжествах продолжали трудиться. Одна у всех них была дума — как бы прожить в мире.

Нежданно для народа московского и для народа тверского надвинулась беда.