Новый член семьи, невестка Наташа, пришлась по душе и совсем не строгой, а наоборот, сердечной свекрови Марии Алексеевне и Лиле. Обе они с радостью убедились, что скромная Наташа не просто безгранично любит их Василия, а прямо-таки боготворит его. Так же, как мать и сестра, Наташа беспокоилась, что он слишком мягок, податлив: то увлекается декорациями, то пейзажами, то совсем бросает живопись. «Надо деликатно и незаметно, — говорили они друг другу, — отводить его от подобных поглощающих его полностью увлечений».
О будущей картине из жизни Христа Василий Дмитриевич еще до свадьбы не раз говорил Наташе. Он захватил ее воображение грандиозностью своих замыслов. Она уверовала в него, уверовала, что он в конце концов осуществит свою мечту.
И она была готова посвятить свою жизнь мужу, чтобы поддержать в нем настоящий творческий огонь, направлять его стремления к одной этой огромной будущей картине.
После свадьбы Василий Дмитриевич с матерью, сестрой и женой поселился на новой квартире на Божедомке. Жили они в большой и крепкой дружбе.
Сменив Саврасова, Василий Дмитриевич начал преподавать в Школе живописи, ваяния и зодчества по классу натюрморта. Новое дело, новые обязанности увлекли его. Он убедился, что с успехом передает свои знания, свое мастерство, вкус многим наивным, восторженным и подчас подлинно одаренным юношам.
Ученики слушали его жадно, воспринимали его советы как откровение. И Василий Дмитриевич, воодушевляясь их творческими порывами, радовался от души, когда они делали заметные успехи.
А большая его картина?
Она все не двигалась вперед. Он тщательно пересмотрел свои этюды Ближнего Востока и убедился, что они дадут ему подлинно палестинский пейзаж, вдохнут в его будущую картину воздух, засветят солнечные краски…
А фигуры людей?..
Людей он давно разместил на тех своих эскизах, что создавались им еще в прежние годы карандашом или красками. Давно знал, где расположатся ученики, где будет сидеть сам Христос, как разъяренная толпа будет тащить к нему грешницу. Но лица их виделись художнику словно в тумане.
Он вспомнил свое давно оставленное полотно «Пир блудного сына» с вычурными колоннами и пестротканой драпировкой, но с белыми пятнами на месте людей. Это воспоминание ужаснуло его.
Внимательная Наташа, чувствуя, что муж начинает колебаться и ходит мрачный, всячески старалась поддержать в нем бодрость духа. Она призвала на помощь Антокольского.
Знаменитый скульптор обладал мягким и чутким сердцем и умел подбадривать других. Он долго беседовал с Поленовым, и ему удалось вдохнуть в него уверенность в свои силы.
Дальше откладывать было нельзя. Василий Дмитриевич твердо решил начать работать над картиной. Он и жена поедут туда, где южное солнце светит ярче, где творил Александр Иванов.
Они отправятся в Италию, в Рим; там он найдет подходящих натурщиков, там он сможет начать осуществлять свой давнишний замысел. А уж преданный друг — жена сумеет создать ему необходимое уединение.
После разговора с Антокольским Наташа писала Лиле:
«Василий весел и бодр, как положительно я его никогда не видела. Поездка за границу твердо решена…»
Василий Дмитриевич взял в Школе живописи, ваяния и зодчества длительный отпуск и в ноябре 1883 года вместе с женой выехал в Рим. Там он снял сразу две мастерские и всецело отдался будущей картине.
По вечерам супруги вместе читали научные труды по географии и истории Ближнего Востока. Их увлекли сочинения французского философа-идеалиста Эрнеста Ренана.
Автор книг «Жизнь Иисуса» и «Апостолы», Ренан утверждал, что Христос не был богом, а действительно жившим в I веке н. э. мудрым, добрым, простым человеком, проповедовавшим высоконравственные идеи.
Взгляды Поленова во многом совпадали со взглядами Ренана. И он решил изобразить на своей картине Христа самым обыкновенным человеком-тружеником, сыном плотника, а отнюдь не богом.
Василий Дмитриевич знал, как долго и подчас мучительно искал Александр Иванов для своей картины каждое человеческое лицо, каждую позу человека, сколько создал этюдов этих лиц и фигур.
У Александра Иванова любое, даже самое маленькое полотно было совершенно.
Василий Дмитриевич спешил. Он рассчитывал: если не сумеет закончить лицо на этюде, позднее довершит его на самой картине.
Наташа писала Лиле:
«Вообще он со страхом приступается, а я не с меньшим… Теперь я бодра и чувствую себя хорошо, могу, насколько в моих силах, подбодрить его…»
И в другом письме:
«Все время он был таким молодцом, так живо работал, и так я радовалась, что он весь втягивается в свою картину. Она стала ему совсем ясной, и ни разу еще он ее так определенно, осязательно не видел…»
Неожиданно заболела лихорадкой Наташа, а следом за нею слег и сам Василий Дмитриевич.
Врач посоветовал переменить климат, и они на несколько дней выехали отдохнуть на берег Адриатического моря в местечко Альбано.
Остановились в гостинице. На следующее утро почувствовали себя лучше и, захватив этюдник, отправились на прогулку. Несмотря на зимнюю пору, было тепло, солнце светило с безоблачного неба. Они подошли к самому морю.
— Смотри, — вдруг волнуясь, показал Василий Дмитриевич.
Зеленоватые волны тихо плескались о песок, налево из-за деревьев виднелись какие-то постройки, а вдали за морем словно висели в дымке синие горы.
— Смотри, — повторил он, узнав тот самый пейзаж, который Александр Иванов запечатлел на своей картине.
— Садись и тоже пиши, — сказала тихо Наташа.
Василий Дмитриевич хотел было последовать ее совету, но потом вновь собрал этюдник.
— Нет, не буду, — глухо ответил он.
— Ну пожалуйста, пусть память останется, — уговаривала жена.
— Не могу, не смею, не дерзну писать после Иванова.
Он все стоял, любуясь теми синими далями, какими когда-то любовался великий художник.
Вскоре они вернулись в Рим, и с новым рвением Василий Дмитриевич сел работать.
Он еще раньше замечал: когда пишет пейзажи, то с большим наслаждением переделывает, подыскивая верные тона, улавливая солнечные лучи и полупрозрачную дымку, а работа над фигурой, над человеческим лицом дается ему с трудом и редко удовлетворяет его.
Со страхом и благоговением приступил он к голове Христа. На картине Иванова Христос был вдали; он шел, он приближался к людям. А люди даже не смотрели на Христа; иные из них, казалось, совсем не ждали его. И, однако, зритель чувствовал — та маленькая, в синих и алых одеждах приближающаяся фигура является тем центром картины, откуда словно исходят невидимые нити.
Василий Дмитриевич поместил Христа на переднем плане; он полагал, что тот естественно станет таким же композиционным центром картины.
Александр Иванов нашел своего Христа в чертах какой-то скромной, ничем не выделяющейся женщины, в мраморе бога Аполлона; он искал долго, наконец нашел. И он перенес на картину непревзойденной красоты лицо. К его Христу нельзя было прибавить ни одного штриха.
А Поленов писал один этюд головы Христа за другим.
— Пятый этюд, — со страхом считала Наташа, — восьмой… двенадцатый…
Из них по крайней мере два или три, она понимала, были прекрасны, впечатляющи…
А Василий Дмитриевич ни одним из них не был доволен. Он менял выражение глаз, форму лба, то углублял, то смягчал складки по сторонам рта…
Наташа окружила мужа нежнейшей заботой; когда видела, что он утомлялся, отвлекала его чтением вслух. Она подбирала материи для костюмов натурщиков и сама шила. Василий Дмитриевич плохо спал, плохо ел, был рассеян, иногда раздражителен, и она беспокоилась за него.
«Работает он очень много, — втайне от мужа писала она Лиле, — но удачно ли, опять ужасно трудно сказать; мне кажется, что слишком много и мало ищет[5]Подчеркнуто в подлинном письме.
в работе, а утомительно ужасно. Писать каждый день голову с натуры, одну и две в день, слишком утомительно и просто притупительно…»
Неожиданно нагрянул в Рим Савва Иванович со всем своим семейством. Как всегда шумный, веселый, обаятельный, он никогда не приезжал, а непременно налетал, всех будоражил, тормошил.
Наташа очень обрадовалась: пусть Василий Дмитриевич немного отдохнет, отвлечется, рассеется.
Несколько дней веселая компания носилась по улицам Рима. Друзья облазили древние развалины, памятники старины. Случалось, неутомимый Савва Иванович становился вдруг серьезным; тогда он вел своих спутников в музеи и галереи, где они успели переглядеть сотни полотен и статуй. Он звал куда-то еще и еще, всюду желал поспеть. Наташа, а за нею и Василий Дмитриевич начали тяготиться такой суетней. И однажды Наташа решительно сказала своей двоюродной сестре:
— Лиза, твой муж мешает Василию работать.
Савва Иванович уехал так же неожиданно, как появился. А для художника начались новые поиски, переделки, мучения. Многое в картине его не удовлетворяло, но он начал понимать, что большего достичь не в силах.
После шестимесячного пребывания в Риме Василий Дмитриевич и Наташа в июне 1884 года выехали на родину. Они везли с собой множество этюдов и эскизов. Василий Дмитриевич решил, что будет писать картину в Москве.