Страшный Крокозавр и его дети. Повесть

Голицын Сергей Михайлович

ДОРОГИЕ РЕБЯТА!

Если бы вы попали в Москву и заглянули в школу-интернат № 57, вы бы обязательно встретили там высокого сухощавого человека не очень молодых лет. Это не педагог и не воспитатель, не врач и не классный руководитель, и в то же время он и то, и другое, и третье. И, добавим, четвертое: он очень любит детей, вокруг него всегда ребята. Все эти качества объединяет в себе писатель Сергей Михайлович Голицын.

«Сорок изыскателей», «Городок сорванцов», «За березовыми книгами» — так называются предыдущие его повести. А та, что лежит перед вами, — новая его книга. Вы откроете ее первую страницу, словно дверь в интернат, и сразу попадете к своим знакомым девочкам и мальчикам, шумливым и непоседливым, замкнутым и веселым, любопытным и заковыристым. И станут они, герои, вашими друзьями, а самым близким, вероятно, покажется сам «страшный Крокозавр».

 

 

ОН ПРИШЕЛ ВПЕРВЫЕ

Двор и сад школы-интерната напоминали муравейник. Мальчики, скинув пальто, увлеченно играли в хоккей, гоняя клюшками по мерзлой земле какой-то катышек. Одни девочки, не боясь колючего ноябрьского мороза, старательно прыгали через скакалку, другие ждали своей очереди, пряча красные носы в воротники пальтишек. А самые младшие ребята, забыв все на свете, с криком носились взад и вперед, не зная, куда деть свою неистощимую энергию.

— Тр-р-р-р! — зазвенели по всему участку невидимые репродукторы, подвешенные где-то в ветвях деревьев.

И разом все дети остановились, со всех концов послышались их жалобные голоса:

— Ой! Ну хоть бы еще минуточку поиграть! Как весело! Солнышко какое!

— Тр-р-р-р! — настойчиво звали репродукторы. — Кончилось время прогулок, пора готовить уроки!

Воспитательницы младших классов собирали своих питомцев, строили попарно. Мальчики и девочки постарше мчались по асфальтовым дорожкам, а степенные выпускники восьмого класса, исполненные собственного достоинства, шли неторопливо, о чем-то рассуждая, не обращая внимания на обгонявших ребят.

— Тр-р-р-р! — торопили репродукторы. — Скорее в классы! Не отставайте! Не опаздывайте!

Всю эту пеструю и шумную суетню с большим интересом наблюдал очень высокий, могучего телосложения молодой человек, который стоял у ворот интерната. Он был без шляпы, и его русые, зачесанные назад волосы открывали крутой и широкий лоб. Чуть прищуренные блестящие живые глаза перебегали с мальчика на девочку, опять на мальчика… Но ребячьи лица так быстро мелькали, что вряд ли он мог кого-либо запомнить.

Когда же двор опустел, молодой человек осмотрелся. Интернат находился близ набережной Москвы-реки. На противоположном берегу высились огромные, похожие на допотопные чудовища четырехногие подъемные краны. Они вертели своими длинными металлическими шеями, выгружая и нагружая баржи, которые пришвартовывались одна за другой вдоль берега. Это был грузовой порт столицы.

Молодой человек перевел глаза на школьный участок, обсаженный вдоль решетчатого забора деревьями. В глубине направо стояли два белых, ярко освещенных солнцем четырехэтажных здания, соединенных между собой крытым стеклянным переходом.

«Это спальные корпуса», — решил он и повернул голову налево. Там совсем отдельно высился такой же белый, но пятиэтажный корпус, тот самый, в котором только что исчез ребячий поток. «А здесь они учатся». Молодой человек поднял руку и почему-то прижал пальцы к виску…

— Ну, смелее! — неожиданно вслух сказал он самому себе, быстро отнял руку от виска, полной грудью набрал воздух, расправил плечи и решительно зашагал к учебному корпусу.

В сенях ему преградила путь девочка с голубой повязкой на рукаве.

— Вам кого? — строго спросила она.

— Я к директору.

Девочка улыбнулась и объяснила, что директор, Вера Александровна, недавно прошла из спальных корпусов в свой кабинет.

Приветливая улыбка девочки сразу ободрила молодого человека. Легко и быстро поднялся он на второй этаж, увидел дверь с табличкой «Директор», остановился, прислушался.

Было абсолютно тихо. Не верилось, что на всех пяти этажах сейчас сидят, думают, читают, пишут, отвечают на вопросы сотни ребят.

Он прислушался, опять зачем-то поднял руку и дотронулся до своего виска. Кто-то спускался по лестнице. Он тут же отдернул руку и постучал в дверь.

— Войдите, — послышался далекий женский голос.

Каким нескончаемо долгим показался ему весь путь по ковровой дорожке директорского кабинета! Он шел к письменному столу, а на него пристально и холодно глядела пожилая женщина, сидевшая за столом.

Лицо Веры Александровны было строгое, даже надменное, очень бледное, резкие складки легли у переносицы и на концах губ.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала она совершенно официальным тоном.

Он присел на кончик стула и протянул свои бумаги.

Она молча пробежала глазами листки, откинулась к спинке кресла и начала всматриваться в лицо молодого человека.

Он всегда считал себя смелым и находчивым, но сейчас под испытующим взглядом сероватых усталых глаз учащенно забилось его сердце.

— А теперь, Петр Владимирович, рассказывайте о себе, да поподробнее, — сказала Вера Александровна несколько мягче. — Раз вы намерены поступить к нам в интернат воспитателем, я должна знать вас не только по документам.

Он говорил несколько приглушенным басом, слова произносил медленно, явно стараясь сдержать свой низкий голос. Но иной раз его бас прорывался и гудел сердито, как рассерженный шмель. Тогда молодой человек спохватывался и говорил тише.

Ему двадцать четыре года, он окончил историческое отделение педагогического института, сейчас готовится к экзаменам в аспирантуру. Он комсомолец, живет один, отец убит на войне, а мать работает в колхозе за двести километров от Москвы… Тут он передохнул, набрал воздуху в легкие и неожиданно заговорил совсем на другую тему.

Его очень увлекает туризм, и каждый год летом он отправляется с друзьями в дальние путешествия пешком или на лодках. Вот, например, в прошлом году…

Вера Александровна холодно перебила его:

— Петр Владимирович, а с ребятами вы когда-нибудь дружбу заводили?

— Еще бы! Я студентом бегал в одну школу, был там общественником-пионервожатым. Знаете, какие мы там развернули дела!

Вера Александровна впервые чуть-чуть улыбнулась.

Он сразу почувствовал себя легче, прочнее уселся на стуле.

— Ну потом расскажете, — мягко остановила она его и вдруг встала, молча подошла к окну и начала говорить, словно не ему, а туда, в окно: — Их у меня очень много, целых шестьсот. А вам…

Она вдруг оборвала фразу, быстро обернулась, подошла вплотную к Петру Владимировичу и взглянула ему прямо в глаза.

— А вам я хочу доверить только тридцать. Шестой класс — переходный возраст. Сумеете ли вы стать для них вторым отцом? Впрочем, — она поправилась, — между вами и ими разница лишь одиннадцать лет. Сумеете ли стать их старшим братом, ближайшим товарищем и советчиком?

Петр Владимирович молчал. Он никак не ожидал, что Вера Александровна, показавшаяся ему холодной и сдержанной, будет так говорить.

Вера Александровна рассказала, что прежняя воспитательница уехала совсем из Москвы, потому что мужа перевели работать в Сибирь. Варвара Ивановна была чересчур мягкой. Ребята пользовались ее добротой, стали хуже учиться, распустились. Надо крепко взять их в руки, наладить ученье, поднять дисциплину…

— Учтите, — продолжала Вера Александровна, — класс трудный, там много лентяев и безобразников, но вместе с тем ребята очень дружные и сплоченные.

— Они любили свою прежнюю воспитательницу? — спросил Петр Владимирович.

— Не то чтобы любили, скорее, привыкли к ней. Прошла неделя, как Варвара Ивановна уволилась, а они все еще слоняются какие-то потерянные. Предупреждаю вас, первое время вам придется нелегко. Но вы молоды и, кажется, энергичны. Попытайтесь увлечь их, добейтесь, чтобы они пошли за вами. — Тут Вера Александровна снова улыбнулась. — Я только опасаюсь, не испугает ли их ваш чересчур низкий голос?

Петр Владимирович густо покраснел, опять пересел на кончик стула, но промолчал.

— А начнете спотыкаться, сейчас же обращайтесь ко мне, — добавила она совсем серьезно. — Ну, идемте, я вас представлю классу. Там вы познакомитесь и с нашей старшей пионервожатой Светланой, которая сейчас заменяет воспитательницу.

В коридоре им встретилась полная, очень румяная, улыбающаяся женщина с высоко взбитыми черными волосами.

— Познакомьтесь, новый воспитатель шестого «Б» Петр Владимирович, — сказала Вера Александровна. — А это Валерия Михайловна, наш завуч.

Валерия Михайловна доброжелательно протянула Петру Владимировичу сразу обе полные с маленькими пальцами руки и сказала:

— Очень рада. Наконец-то в шестой «Б» пришел воспитатель, притом молодой мужчина! Мы, конечно, с вами подружимся. Не так ли? — Ее темные, глубоко сидящие глаза радушно улыбнулись.

Они поднялись по лестнице. Валерия Михайловна прошла дальше по коридору, а Вера Александровна остановилась у двери, над которой висел белый квадратик: «6-й «Б». Петр Владимирович за ее спиной в третий раз быстро прижал руку к виску и тотчас же опустил вниз.

Из класса доносилось какое-то невнятное бормотание. Вера Александровна с минуту постояла, прислушиваясь, наконец, решительным жестом распахнула дверь.

 

ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Бормотание тотчас же прекратилось. Мальчики в клетчатых ковбойках, в вельветовых курточках, девочки в разноцветных платьицах разом вскочили. Вот они стоят за своими партами в три ряда, в каждом ряду по пять пар ребят — мальчик с девочкой, мальчик с девочкой, мальчик с девочкой… На партах аккуратно лежат учебники и тетради, — видно, ребята самым усердным образом готовили уроки.

Вера Александровна нарочно медлила. Все стояли молча, глядели на директора и ждали…

К подоконнику прислонилась маленькая, худенькая светловолосая девушка в синей кофточке с красным галстуком. Она также выжидающе, с любопытством глядела на директора.

— Здравствуйте! Можете сесть! — сказала Вера Александровна.

Все тотчас сели. Тишина была такая, что Петр Владимирович слышал, как на его руке тикали часы и из-за окон доносился отдаленный гул Москвы.

Многие глядели на него исподлобья, с какой-то недоверчивой настороженностью.

Вера Александровна познакомила Петра Владимировича с девушкой.

— Светлана, старшая пионервожатая, кстати, работает в интернате недавно, с начала учебного года.

Он крепко пожал девушке руку.

— Вы, конечно, догадались, что Петр Владимирович ваш новый воспитатель, — обратилась Вера Александровна к ребятам. — Я очень рада за вас. Я уверена, что Петр Владимирович знает много интересного, и вы с ним подружитесь… Но, с другой стороны, — ее голос стал строгим, — я убеждена, что Петр Владимирович достаточно твердый человек и не позволит вам на головах ходить, как вы делали это последнее время. Слушайтесь его и хорошо учитесь.

И тут тридцать пар глаз внимательно, испытывающе впились в нового воспитателя. Ребята оглядели его с головы до ног, не только пиджак, но каждую складочку, каждую пуговицу на пиджаке. Он увидел, что на левом его ботинке развязался шнурок. Разумеется, они подметили и этот шнурок. Еще мальчишки не так, а девчонки — это такие пройдохи, от них ничего не ускользнет.

Петр Владимирович знал, что должен выдержать до конца. Развязанный шнурок они обнаружили, но сейчас, когда ему довелось впервые встретиться с ними лицом к лицу, они не должны заметить у него ни тени смущения, ни намека на боязнь.

«Не волнуйся!» — сердито приказал он себе и встал.

Вот они молча глядят на него — мальчики и девочки.

И с этого часа каждый день быть в их окружении? Какие они, он еще не знает, их лица кажутся пока одинаковыми…

— Давайте знакомиться, — сказал он, сдерживая

свой бас. — Кто у вас председатель совета отряда?

Высокая белокурая девочка с крупными чертами лица неторопливо встала. У нее были бесцветные прищуренные глаза. Петр Владимирович понял, что она близорука.

— Галя Крайнева, отличница, — с гордостью представила ее Вера Александровна.

Девочка сдержанно улыбнулась.

— Потом подойди, пожалуйста, ко мне, мы поговорим о пионерской работе, — сказал Петр Владимирович.

Галя по-взрослому, деловито кивнула и села.

— А кто же староста класса? — спросил он.

— Нина Вьюшина, — позвала Вера Александровна.

Приподнимая то одно плечо, то другое, сразу вскочила высокая, худая девочка с тонким прямым носом, с челкой, закрывавшей весь лоб.

— С тобой мне тоже надо поговорить — о чистоте в классе, о дежурствах, — сказал Петр Владимирович.

Нина Вьюшина тотчас тряхнула челкой и возразила:

— А Варвара Ивановна говорила, что чистотой заведует не староста, а санитар. Вон Галя Крышечкина, она санитар. — И Нина указала на девочку, сидевшую в левом ряду парт.

Петр Владимирович заметил удивленно раскрытые, огромные глаза девочки. Этим глазам, переполненным затаенным любопытством, явно не терпелось узнать, что будет дальше.

Петр Владимирович приветливо улыбнулся большеглазой девочке, тут же обернулся к Нине Вьюшиной и продолжил:

— Староста спрашивает за чистоту в классе с дежурных и санитара, а кто будет спрашивать с хозяйки класса, со старосты?

Нина передернула плечами, но промолчала.

— Вот, Нина, разве это хорошо, что у вас в классе стены такие скучные? А может быть, мы украсим их репродукциями картин?

— А Варвара Ивановна говорила, что картины на стенах отвлекают и мешают учиться, — неожиданно выпалила хозяйка класса.

Петр Владимирович, не обратив внимания, спросил:

— Когда у вас ближайший сбор отряда?

— Во вторник на той неделе, — ответила Светлана.

— Ох, как не скоро! Давайте ко вторнику подумаем, что мы можем сделать за эту четверть… — Он замолчал, неожиданно заметив насмешливые, у иных почему-то даже враждебные взгляды.

Вон худощавый, бледный мальчик с тонкими, очень красивыми чертами лица. Его черные озорные глаза смотрят неприязненно. А вон тот толстяк — какой бука! — смотрит из-под нависших на глаза белых волос, нахмурил белые брови.

Ища поддержки, Петр Владимирович обернулся к пионервожатой. Светлана тотчас же поняла его и выступила вперед.

— Ну, ребята! Не выспались вы, что ли? Пришел к вам новый воспитатель, молодой, конечно спортсмен. Мне просто обидно, что не я в шестом классе учусь.

— Дети, вы мне не очень нравитесь, — сказала Вера Александровна.

Тут раздался звонок. Все встали.

Петр Владимирович ожидал, что его сейчас окружат, ну хотя бы из простого любопытства, будут задавать разные вопросы… Ничего подобного! Все молча побежали мимо, к дверям.

— Вова Драчев, подойди сюда, — Вера Александровна поймала за рукав того угрюмого белого медвежонка. — Что с тобой? Почему ты мрачнее тучи? — спросила она его.

Вова насупился, наклонил голову.

— Очень трудный мальчик и учится неважно, — вздохнула Вера Александровна, когда Вова скрылся в коридоре, а взрослые остались втроем. — Но знаете, почему он такой угрюмый? Он всегда тяжело переживает те невзгоды и неприятности, которые обрушиваются на их класс.

— Значит, они считают, что я принес им неприятности? — спросил Петр Владимирович.

— Вы не расстраивайтесь, первое время они будут вас дичиться. Ведь Варвара Ивановна была с ними добрая-предобрая, — стала утешать его Светлана. Маленькая, худенькая, она смотрела на него снизу вверх.

— Они, естественно, жалеют, что Варвара Ивановна ушла, — добавила, улыбаясь, Вера Александровна. — Но знаете, после чересчур покладистой воспитательницы да попасть в лапы мужчине, да еще обладающему столь грозным голосом, на первых порах действительно покажется страшным.

— Ничего не могу поделать со своим басом.

— Ну, привыкнут, — улыбнулась, выходя из класса, Вера Александровна.

— Желаю успеха, — кивнула на прощанье Светлана. — Когда нужно, я вам всегда помогу.

* * *

В широком коридоре стоял тот привычный для учителей и школьников веселый, раскатистый, с отдельными выкриками и визгами гул, который всегда слышится на переменах между уроками.

Но ученики шестого «Б» почти не принимали участия в общем гаме. Они собирались группами и тихо, но возбужденно переговаривались между собой; заметив своего нового воспитателя, они замолкали, искоса поглядывая на него.

«Надо их как-то заинтересовать, — подумал Петр Владимирович. — С кем из ребят завязать разговор?» Ему попался на глаза тот черненький тонкобровый мальчик, который в классе так ему не понравился. «Нет, только не с ним. А с кем же? А, вот — с председателем совета отряда».

Галя Крайнова стояла в группе подруг и о чем-то оживленно спорила.

Только он хотел ее подозвать, как две девочки, по-кошачьи крадучись, приблизились к нему. Обе были маленькие, кругленькие, обе веснушчатые, со вздернутыми носиками, одна рыженькая, другая темненькая. Вдруг рыженькая подпрыгнула и выпалила:

— Все равно вас слушаться не будем!

Ее подруга, кажется, тоже хотела что-то добавить, но испугалась.

В первую секунду Петр Владимирович опешил. Ему вдруг вспомнилось, как этим летом во время похода по Северному Уралу туристы нашли двух рысят. Беспомощные зверьки дико шипели и пытались царапаться короткими коготками, словом, вели себя, как эти две девчонки.

— Вот это по-изыскательски! Как смело выпустила коготки! — воскликнул Петр Владимирович.

Девочки оторопели. Уж чего-чего, но похвалы они не ожидали никак. Не зная, что ответить, обе, взвизгнув, умчались.

— Люблю смелых изыскателей! — успел крикнуть им вдогонку Петр Владимирович.

Этот внезапный выпад ему совсем не понравился. Но придется сделать вид, что ровно ничего не произошло.

— Галя Крайнова! — позвал он.

Та, несомненно, слышала, но сделала вид, что это ее не касается, и спряталась за спины подруг.

— Галя Крайнова! — вдруг гаркнул Петр Владимирович и тут же смутился.

Все в коридоре оглянулись, на секунду оторопели. Такого зычного окрика никто не ожидал. Галя Крайнова побледнела и медленно, мелкими шажками направилась к Петру Владимировичу. К ней присоединилась и Галя Крышечкина.

Петр Владимирович как ни в чем не бывало спросил девочек:

— Скажите, а на экскурсии вы ходите?

Оказывается, в первой четверти ездили в Палеонтологический музей и в планетарий.

— Хотите, отправимся в Третьяковскую галерею и в Исторический музей?

Галя Крайнова равнодушно пожала плечами.

— Хорошо, только к четырем не успеем вернуться. Значит, захватим время подготовки уроков?

Петр Владимирович понял ехидство заданного вопроса. За счет уменьшения часов занятий они пойдут с удовольствием.

— Ну что же, в день экскурсий придется готовить уроки после ужина, — спокойно заметил он.

— При Варваре Ивановне после ужина — это было наше собственное свободное время. Кроме того, у нас кружки и пионерские дела, наконец, мы занимаемся чтением, — уверенно говорила Галя Крайнова.

— Ну а если по выходным?

— Никто не пойдет! — с апломбом ответила Галя Крайнова. — По выходным множество личных дел, да и в кино хочется. По выходным Варвара Ивановна никогда ничего не устраивала.

— А с мамой можно в Третьяковку? А зимой можно на лыжах? — робко спросила Галя Крышечкина и вскинула на Петра Владимировича свои огромные глаза. — У меня мама молоденькая и такая хорошая.

— Конечно, изыскатели пойдут и на лыжах, и в Третьяковку, да еще родителей прихватят. Ну а тюфяки, очевидно, будут дома, сидеть, — ответил Петр Владимирович.

— О чем вы говорите? Какие-то непонятные слова… — недоумевая, спросила Галя Крышечкина.

Галя Крайнова недоверчиво повернула к Петру Владимировичу свои близорукие, прищуренные глаза.

— Изыскатели — это те, которые все время ищут — на земле, под землей, на воде, под водой, в воздухе и даже в космосе…

И по мере того как Петр Владимирович нарочно медленно произносил своим густым басом такие обыкновенные и одновременно такие загадочные слова, вокруг него собиралось все больше ребят.

— Расскажите, расскажите, — попросила его Галя Крышечкина. — Нам Варвара Ивановна часто рассказывала ужасно интересные истории.

— Я, возможно, вам расскажу, но при одном обязательном условии — что никто, кроме вашего шестого «Б», не должен об этом знать. Есть тайны куда интереснее, нежели все ваши секреты, вместе взятые.

Ребята зашумели, забурлили.

— Ну конечно, никому не скажем! Никому! Никому!

Резкий звонок прервал их возгласы.

— Позднее все расскажу. А сейчас уроки, уроки, — говорил Петр Владимирович. Кажется, он крепко раззадорил ребят.

Один за другим они вбегали в класс, садились за парты, громко хлопали крышками, с шумом вытаскивая и раскладывая учебники и тетради.

Петр Владимирович сел за учительский стол и спросил:

— По какому предмету вы занимались, когда мы с Верой Александровной вошли и вам помешали?

— Вы помешали нам заниматься алгеброй, — с готовностью ответила Галя Крышечкина.

Все головы наклонились, установилась тишина.

Петр Владимирович взял в руки классный журнал и принялся его изучать. Ой, сколько двоек! У кого одна, у кого две, даже три. Только у одной Гали Крайневой красовались четверки и пятерки. Ай-ай-ай, как они скверно учатся! Гораздо хуже, чем он ожидал. Особенно плохи дела были у того белоголового буки — Вовы Драчева. За последние дни он успел схватить несколько двоек.

Петр Владимирович встал и подсел к Вове.

Пример был простенький — разложение многочленов, но Вова, переписав его кривыми цифрами, низко опустил свою большую беловолосую голову и неподвижно уставился в тетрадь.

Задав мальчику два-три вопроса, Петр Владимирович убедился, что тот не знает даже азов.

— Слушай, давай так договоримся, — шепнул он, — каждый день будем выкраивать по полчаса, по часу или перед ужином, или сразу после ужина. И попытаемся подогнать математику. Хорошо?

Вова оживился, посмотрел на Петра Владимировича из-под густых белесых бровей и пробормотал шепотом:

— А Варвара Ивановна говорила, что из меня все равно никакого толку не получится.

— А может, получится, только надо очень здорово стараться, ну прямо как изыскатель.

— Как изыскатель? — переспросил Вова, видно, не понял. — А знаете, у меня и по-русски тоже никуда, — со вздохом признался он.

— И по-русскому будем заниматься, — согласился Петр Владимирович.

Вова только было хотел благодарно кивнуть головой, как вдруг раздалось на весь класс:

— Мяу-у!

И тотчас же словно плотина прорвалась. Хохотали все, хохотали громко, заразительно, без всякого стеснения.

«Спокойней, спокойней», — повторил Петр Владимирович самому себе.

Ребята хохотали, глядя на черноглазого худощавого мальчика, сидевшего в третьем ряду. Черноглазый сидел, чуть сморщив свои тонкие брови, и улыбался.

— Встать! Как твоя фамилия? — спросил Петр Владимирович. Стоя посреди класса, он до боли сжал кулаки.

Мальчик встал. Все притихли.

— Это не я! Это не я! — дважды отрывисто повторил мальчик.

— Нетрудно догадаться кто, — тихо заметил Петр Владимирович, — Когда я был школьником, случалось, мы такое выкидывали… Но сознаваться не боялись. Кстати, трусость — это один из отличительных признаков тюфяков, — ни к кому не обращаясь, словно поверх ребячьих голов, добавил он. — Вот что, давай-ка к доске! Как твоя фамилия?

Мальчик весь съежился, но продолжал стоять за партой. Класс выжидающе молчал.

Петр Владимирович понимал, что должен во что бы то ни стало заставить упрямца назвать свою фамилию и выйти к доске.

Неожиданно вскочил Вова Драчев.

— Его зовут Ключарев Миша.

Весь класс негодующе зашумел.

Петр Владимирович быстро обернулся к Вове.

— Драчев, неужели ты думаешь, что без твоей помощи я не узнал бы его фамилии?

Вова надул губы и сел на свое место.

Петр Владимирович снова обернулся к Мише.

— Ключарев, к доске без разговоров, — сказал он.

За этими словами сорванец почувствовал непреклонную волю воспитателя; он словно с усилием встал, вобрал голову в плечи и заковылял к доске.

— Мне надо уроки готовить, — пробурчал он на ходу.

— Десять минут простоишь на виду у всего класса, потом вернешься.

Мальчик не посмел ослушаться. Но Петр Владимирович понимал, что до победы еще далеко. Стоя у доски, тот, несомненно, будет чувствовать себя героем в глазах товарищей.

Некоторое время только и слышалось, что сопение носов, скрип перьев, шелест страниц…

— Проверьте, пожалуйста, правильно ли я решила, — спросила Галя Крышечкина.

Петр Владимирович подошел к ней, наклонился, рассматривая мелкие ровные строчки.

В это время в самом дальнем углу раздался шум.

— Ты чего?

— А ты чего?

Двое самых рослых и старших — Нина Вьюшина и ее сосед, черный горбоносый долговязый мальчик, — чуть не подрались: сперва он толкнул, потом она, опять он, опять она…

— Оба тюфяка тоже к доске! — спокойно приказал Петр Владимирович.

— Меня зовут Вася Крутов, — небрежно бросил нескладный длиннорукий драчун.

Он встал и тут же поплелся развязной походочкой, а Нина Вьюшина возмутилась: она же староста, начальник класса!

— Да я!.. Да он меня первый! Я не виновата!

— Вьюшина, к доске! — повторил Петр Владимирович и нетерпеливо несколько раз резко ударил ладонью по парте.

Нина пожала плечами, покосилась на него и пошла.

Вдруг сразу в двух местах звонко захохотали. Петр Владимирович поднял голову. Те две круглолицые девочки — рыженькая и темненькая, что давеча грозились его не слушаться, сейчас без всякого стеснения покатывались от смеха.

— Ваши как фамилии? — глухо спросил он.

Черненькая испугалась, встала и робко назвала себя:

— Алла Анохина.

Рыженькая не встала, а посмотрела прямо на Петра Владимировича своими злющими, как у рысенка, голубыми глазками и выпалила:

— А я не скажу!

— Алла Анохина и неизвестная хохотушка, неужели и вас туда же?

Петр Владимирович понимал, что, если еще эти две выстроятся у доски, наказание обернется смехом. Девчонки стояли за своими партами. Одна с ухмылочкой, другая растерянная.

— Раньше за вашу смелость я готов был назвать вас изыскателями, а теперь уж и не знаю, неужели тюфяками?

— Да кто же эти тюфяки? — не выдержала Галя Крышечкина.

Петр Владимирович с удовольствием заметил, что многие с нескрываемым любопытством уставились на него.

— Ключарев, можешь садиться. Остальные нарушители дисциплины, еще десять минут постойте. — Он заходил по классу, внимательно просматривая тетради. — Имейте в виду, чем скорее вы кончите готовить уроки, тем больше у нас с вами останется времени для одного интересного разговора.

Встал круглолицый толстенький мальчик и внушительно отрубил:

— Давайте не поднимая головы!

С этим мальчиком Петр Владимирович еще не познакомился, но ему уже успело понравиться открытое лицо, живой взгляд из-под длинных мохнатых ресниц.

— Ну а тебя как зовут? — с улыбкой спросил он.

— Игорь Ершов! — бойко отчеканил мальчик.

Стоявшие у доски вернулись на свои места. И опять заскрипели перья, опять зашелестели бумаги. По временам то один, то другой подходил к Петру Владимировичу и молча подавал ему на проверку тетрадь. Потом занимались географией. Тридцать пар губ невнятно забормотали названия горных хребтов в Азии: «Куэнь-Луиь, Гималаи, Тянь-Шань…»

Петр Владимирович, сидя за столом, видел одни только наклоненные головы — темные и светлые, вихрастые и аккуратно причесанные, с двумя косами, с одной косой, с челочкой и с бантиком…

Один за другим закрывались учебники, спешно убирались в парты книжки и тетради… Все! Кончились уроки. — Теперь рассказывайте, рассказывайте!..

 

ЕСЛИ ПРИЖАТЬ ПАЛЬЦЫ К ВИСКАМ…

Они пересели поближе, теснясь за партами втроем, даже вчетвером.

— Дежурным пора убирать и мыть класс, — нерешительно заметила Нина Вьюшина.

Но никто не обратил внимания на благоразумные слова старосты класса.

— Рассказывайте, рассказывайте!

Петр Владимирович встал, вобрал побольше воздуха в легкие, заговорил:

— Я боюсь, что разочарую вас. Вы ждете какой-нибудь занятной истории, а я буду говорить совсем о другом. Поднимите обе руки и прижмите кончики своих пальцев к вискам. Вот так.

Все, подражая Петру Владимировичу, с удивлением глядя на него, взяли себя за виски.

— Чувствуете, как у вас под пальцами словно два шарика прыгают — один на правом виске, другой на левом?

И правда, вскоре все нащупали у себя под кожей два невидимых живых шарика.

— Это вы поймали изыскательскую жилку. Ну а теперь слушайте. Когда я еще мальчиком был, к нам в школу пришел один доктор. Он вовсе не собирался нас лечить, а позвал весь класс с собой в туристский поход. Некоторые наши ребята отказались, предпочли на курорты поехать, к бабушке на дачу, в пионерский лагерь. А половина класса пошла. И знаете зачем? Искать красоту нашей Родины. Интересный был доктор, уже пожилой, а такой неугомонный, такой непоседа, все что-то выдумывал, изобретал, разные занятные истории рассказывал… Вот как-то сидим у костра, погода холодная, дождик, обувь промокла… Мы совсем замерзли и, признаться, приуныли. Доктор тут и научил нас, как эти изыскательские жилки у себя на висках отыскивать. Он так сказал: «Кому скучно, кто к маме домой захотел, кому надоело по дорогам бродяжить, тот эту самую жилку у себя никогда не найдет. Такой турист-нюня тюфяком называется. И те, которые побоялись с нами в поход пойти, те тоже тюфяки».

— А мы уже давно свои жилки нашли, — сразу прервало Петра Владимировича несколько голосов.

— Нашли? Ну и прекрасно.

Он стал ходить по классу и говорить:

— Если хотите называться изыскателями, всегда стремитесь вперед, ищите беспрестанно и всюду, даже у себя дома, даже у себя в классе…

Галя Крышечкина вдруг торопливо задвигалась за партой. Она наклонялась то туда, то сюда, перебирала книжки, шарила в парте…

— Что ты ерзаешь? — досадливо повернулся Петр Владимирович.

— Тетрадка куда-то пропала. Никак не найду.

— Вот! Она тоже ищет. Но разве ее можно назвать изыскательницей? — с улыбкой спросил Петр Владимирович.

— Растеряха! — пробежало по классу.

— Да уж нашла. — Раскрасневшаяся Галя сердито раскладывала по парте учебники и тетради.

Петр Владимирович продолжал:

— И с тех пор всегда перед тем, как предпринять что-нибудь важное, я беру себя за виски и спрашиваю: кто я — изыскатель или тюфяк? Смелый или трус? Вот вам еще пример. Вы идете, вдруг попалась вам канава широченная. Тюфяки ее стороной обойдут. А изыскатели?.. Нет! Сразу берите себя за оба виска. А хотите — за один висок. Поймали изыскательскую жилку? Теперь — разбегайтесь! Раз, два, три — и уже на другой стороне канавы!..

Петр Владимирович оглядел ряды парт.

Вот огромные глаза Гали Крышечкиной. Вот недоверчиво прищурилась близорукая Галя Крайнова. Равнодушный белоголовый Вова Драчев застыл за партой. А рыженький рысенок — Наташа Ситова от волнения покраснела так, что веснушки на ее носике стали белые, как рисовые зерна. Даже Миша Ключарев, кажется, слушал с интересом.

Галя Крышечкина подняла руку.

— Да, говори, — кивнул ей Петр Владимирович.

Она встала, насмешливо посмотрела на Мишу и спросила:

— Значит, Ключик тюфяк? Он ведь побоялся вам признаться, что мяукнул.

Петр Владимирович повернул голову к Мише, которого Галя только что назвала Ключиком. Ребята захохотали. Миша сжался, покраснел.

Петр Владимирович понял, что мальчик и так наказан, поэтому не стал отвечать на вопрос Гали Крышечкиной и сразу перешел на другое:

— А вот Вова Драчев. За двойки его, наверное, можно было бы тюфяком считать. Но если он будет очень, очень стараться, очень, очень хотеть лучше учиться, значит, он настоящий, подлинный изыскатель.

Широкое Вовино лицо просияло.

Встала Галя Крайнова и спросила Петра Владимировича:

— Значит, изыскатели учатся на пятерки?

— Как правило, учатся лучше тюфяков. Но попадаются среди хороших учеников и зубрилы… Зубрилы — это типичные тюфяки. А бывает, что изыскатель двойку поймает. Если ему, скажем, вздумается во время урока ракету изобретать. Конечно, через неделю он отметку исправит. Ну а если мальчик на уроке ворон за окном считал или его лень одолела?.. Как такого двоечника назвать?

Вдруг дверь класса распахнулась. На пороге стояли Валерия Михайловна и рослая девочка в очках.

На один только миг вспыхнули темные глаза Валерии Михайловны, и тут же ее лицо расплылось в любезнейшей улыбке.

— Ах, вы все еще тут! А класс не убран! — Она обратилась ко всем сидевшим за партами: — Вы должны были предупредить своего нового воспитателя, что уборка класса заканчивается к семи часам.

К доске подскочила Галя Крышечкина.

— Мы уберем, уберем быстренько! — порывисто воскликнула она.

— Сколько же баллов поставить им за чистоту? — деловито спросила Валерию Михайловну девочка в очках и быстро положила на парту объемистую тетрадь.

— На первый раз давайте простим, — снисходительно улыбнулась Валерия Михайловна. — А Вера Александровна вам бы не простила.

— Да я, собственно говоря, кончил, — сказал Петр Владимирович, когда Валерия Михайловна и девочка в очках вышли. — Мне только хочется еще раз подчеркнуть: пусть у нас теперь будет свой тайный знак… — И опять дотронулся до своего виска.

Галя Крышечкина не утерпела, выскочила в проход между партами, растопырила руки, чтобы никого не пускать, и отчаянно закричала:

— Дайте честное пионерское, чтобы никто об этих изыскательских жилках не знал и не догадывался!

И все согласились:

— Ну конечно! Молчок! Ни гугу! Никогда! Никому!

— Ребята, не уходите! Будем все вместе убирать класс! — предупредила староста Нина Вьюшина.

Несколько мальчиков и девочек умчались в коридор. Они тут же вернулись с ведрами воды, с мокрыми швабрами и тряпками. Оживленно перекликаясь, ребята начали лить воду на пол, с остервенением двигать парты, водить швабрами по полу, протирать мебель. Очень скоро везде стало чисто, парты водворились на свои места, можно было идти ужинать.

Окруженный толпой девочек, Петр Владимирович начал спускаться вниз по лестнице. Его забросали вопросами:

— А вы всегда изыскатель?

— Нет, иногда бываю самым настоящим тюфяком, — признался он.

— А как хорошо вы говорили, точно на пятерку урок отвечали. Вы, наверное, всякие происшествия рассказываете очень интересно?

— Мои друзья студенты, случалось, всю ночь слушали.

— Какие ваши самые лучшие рассказы? О чем? О ваших путешествиях? О космосе? О шпионах?

Вопросы девочек так и сыпались. Петр Владимирович пытался отвечать, но не успевал.

— После ужина приходите к нам в спальню рассказывать.

— Придете? Придете? Варвара Ивановна всегда такие интересные истории придумывала. Один вечер — нам, другой вечер — мальчишкам.

— А у вас же кружки! — не без лукавства напомнил он.

— Ах да, эти кружки! Я и забыла, — вздохнула Галя Крышечкина.

— И я после ужина буду занят с Вовой Драчевым.

— Тогда на ночь, на ночь! — подхватила рыженькая Наташа Ситова. — Мы ляжем на полчаса раньше, а вы придете к нам в спальню. Варвара Ивановна нам на ночь очень часто рассказывала.

Девочка глядела приветливо; никак не верилось, что это та самая забияка-рысенок. Она и Галя Крышечкина подхватили Петра Владимировича под руки.

— Знаете, о чем нам расскажите? Про шпионов, — выпалила Наташа.

— Нет, про любовь! — едва дыша, прошептала Галя Крышечкина. — Расскажите о своей самой, самой первой любви.

Петр Владимирович удивленно покосился на девочек.

— Да, да, расскажите, — подхватили Нина Вьюшина и Наташа Ситова.

— Нам Варвара Ивановна не так давно о своей подробно-преподробно рассказывала, — настаивала Галя.

Эта просьба озадачила Петра Владимировича.

Вообще, конечно, было у него в тринадцать лет нечто такое, что называлось, пожалуй, первой любовью. Неужели рассказать об этом давно забытом? А впрочем, почему же не рассказать? Он понял, что неожиданно сможет завоевать дружбу хотя бы пока одних девочек.

— Хорошо, за полчаса до отбоя приду, и чтобы всем быть в постелях, — сказал он.

Девочки с восторгом дали слово, что лягут и будут с нетерпением его ждать.

Столовая помещалась в отдельной одноэтажной пристройке, примыкавшей к спальным корпусам. Широкий коридор перед столовой был переполнен галдящими ребятами. Младшие, обедавшие в первую смену, торопились в спальни, старшие один за другим разбивались на классы, вереницами вставали вдоль стен…

— Пятый «Б»! Пятый «В»!.. — время от времени выкликали дежурные, называя то один, то другой класс.

Петр Владимирович стоял у стены, с интересом наблюдая. Его поразила та отрегулированная с точностью до минуты четкость, с которой очередная цепочка ребят почти без задержки в коридоре проходила в столовую.

Он пробрался вперед. В огромном зале было расставлено множество круглых столиков на четыре человека каждый. Дежурные с подносами в руках спешно принимали из кухни через окошко миски и на подносах проворно разносили по столикам.

Как в прядильном цехе огромной текстильной фабрики гудит и жужжит множество веретен, так и многолюдная столовая школы-интерната размеренно гудела и жужжала. Как-никак около трехсот ребят одновременно звякали мисками и ложками, переговаривались полушепотом…

Две девочки с голубыми нарукавными повязками энергично ходили между группами. Одна, не повышая голоса, указывала то на того, то на другого, называла фамилии. Сзади нее шла рослая девочка в очках и спешно заносила в толстую книгу фамилии нарушителей.

— Вот этого запиши. Хотел пролезть без очереди. Этот громко разговаривал — запиши. Этого тоже…

Петр Владимирович, несколько озадаченный, нарочно остановился.

— С нами, с нами садитесь! — раздался голос Гали Крышечкиной.

Он занял место между ней и Аллой Анохиной. Напротив сидел Игорь Ершов.

— Значит, сегодня девчонкам будете рассказывать? А нам когда? — серьезно спросил Игорь.

— А вам буду завтра.

— Только лучше про войну, — отозвался с соседнего столика Вася Крутов.

Петр Владимирович отставил пустую миску и неожиданно заметил, что Игорь и Алла удивительно, прямо-таки до смешного похожи друг на друга. Он опять сравнил лица мальчика и девочки. У обоих были совершенно одинаковые вздернутые носики, круглые румяные щеки, мохнатые брови, круглые и наивные голубые глаза, опушенные густыми, как щетки, длинными ресницами. Только у Игоря торчал на макушке вихор кверху, а у Аллы от затылка расходились в стороны два хвостика, перевязанные ленточками.

— Вы случайно не брат и сестра? — спросил он их.

— Нет, — разом ответили оба, посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Петр Владимирович, мы на вас обижены, — послышался сзади звонкий голос.

За его спиной стояла пионервожатая Светлана.

— Воспитатели ужинают отдельно. Неужели вы не хотите с нами познакомиться?

Он оглянулся.

Несколько девушек вопросительно глядели на него издали, из-за своих столиков. Их всех, разумеется, очень заинтересовал новый сослуживец.

Петр Владимирович спохватился, понял свою оплошность, взял миску с супом и подошел к ним.

Перед тем как сесть, ему следовало бы для знакомства что-то сказать, но тут его окликнула Валерия Михайловна, сидевшая за соседним столиком: — Идите сюда, вот свободное место. Куда же садиться? Он извинился перед девушками и сел рядом с Валерией Михайловной. Девушки тотчас смолкли, а Светлана отвернулась и заговорила с соседкой.

Валерия Михайловна оживленно принялась объяснять Петру Владимировичу сложнейшую систему соревнования между классами. Всю работу ведет недавно организованный орган интернатского самоуправления, так называемый Совет Справедливых.

Она рассказала, что члены Совета, которые отличаются голубыми нарукавными повязками, следят за порядком. Если кто пробежит чересчур быстро, закричит чересчур громко, если кто опоздает на уроки, в столовую, на утреннюю зарядку или еще как-нибудь нарушит дисциплину — члены Совета сразу записывают его фамилию в «Журнал Правосудия». Ведется также специальный «Журнал Чистоты» по классам и по спальням и «Журнал Успеваемости». Каждый вечер подсчитываются баллы, их складывают, потом делят…

Валерия Михайловна говорила долго. А Петр Владимирович пытался вникнуть в ее объяснения, но почему-то никак не мог понять. Голова шла кругом от размеренного жужжания в зале, от вороха сегодняшних впечатлений, от этих цифр, журналов, каких-то систем…

— Пойдемте, пойдемте, я покажу вам нашу таблицу соревнований, — позвала Валерия Михайловна, как только они встали.

Он пошел мимо столиков своих питомцев. Отставив ложки, все разочарованно провожали его взглядами.

Тут Петр Владимирович издали заметил бледное лицо и черные узкие глаза Миши Ключарева, пристально смотревшие на него.

«Какой, вероятно, противный мальчишка!» — подумал про себя, выходя из столовой.

Валерия Михайловна привела его в просторную прихожую спального корпуса. Там перед пестро раскрашенным большим фанерным стендом стояла группа ребятишек и молча смотрела, как та самая девочка в очках старательно выписывала цветными карандашами показатели сегодняшнего дня.

— Люба Райкова, наш председатель Совета Справедливых, — представила ее Валерия Михайловна. — Восьмиклассница, первая ученица, лучшая активистка.

Эта примерная девочка была очень важная, пожалуй, серьезнее даже взрослых; она лишь мельком взглянула на Петра Владимировича и опять застучала карандашом по фанере.

Снова он ничего не понял в этой сложнейшей системе подсчетов плюсов и минусов. Ему было ясно только одно: шестой «Б» занял последнее место.

— Увы, это обычная оценка вашего класса, — вздохнула Валерия Михайловна. — Но я вам помогу, я обещаю вам помочь, — с искренним сочувствием добавила она и, распрощавшись с Петром Владимировичем, вернулась в столовую.

А он забрался вместе с Вовой Драчевым в уголок возле медпункта и сел там на диване.

«Кажется, здесь совсем тихо», — облегченно зевнул он, чувствуя, что может немного отдохнуть.

Деревянным голосом мальчик забубнил какое-то алгебраическое правило. А Петр Владимирович прислонил голову к спинке дивана и задумался о сегодняшнем таком насыщенном событиями дне.

 

ЧТО ПРОИЗОШЛО В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС ПЕРЕД ОТБОЕМ

Спальни девочек помещались на третьем этаже, спальни мальчиков — на четвертом.

Девочки всей гурьбой повели Петра Владимировича показывать свое жилище. Кровати стояли двумя совершенно прямыми линиями. Белые пикейные покрывала, накидки на подушках сверкали аккуратностью и чистотой; на полу — ни соринки. На тумбочках, покрытых белыми салфетками, лежали книги, свертки с вышиваньем, какие-то коробочки, содержимое которых было нужно лишь одним девочкам.

Петр Владимирович с опаской прошелся от двери к дальней стене и обратно, ни к чему не смея прикоснуться.

Староста спальни, рыженькая Наташа Ситова, принялась бойко объяснять ему, кто на какой кровати спит.

Вдруг в комнату поспешно вошли две строгие восьмиклассницы с голубыми нарукавными повязками. Одна в очках — уже известная Люба Райкова, председатель Совета Справедливых, другая — член этого Совета. Поспешно оглянули они спальню.

— Четверка! — равнодушно бросила Люба и записала в тетрадь.

— Почему четверка? — возмутилась Галя Крайнова. — Смотрите, какая чистота!

Люба тотчас же молча ткнула пальцем на бумажку, валявшуюся на полу, и на книгу поверх подушки. Обе восьмиклассницы скорыми шагами вышли.

— Обязательно эти «справедливки» найдут, к чему придраться, — раздраженно заметила Наташа Ситова.

Галя Крайнева досадливо передернула плечами и добавила:

— Никогда не поставят пятерки.

— Отсюда вывод: чистота должна быть безупречной, — заметил, посмеиваясь, Петр Владимирович.

— Как надоело с этой чистотой! — печально вздохнула Галя Крышечкина. — Давайте, девочки, лучше поскорее ляжем в постели.

Договорились: Петр Владимирович поднимется к мальчикам, а ровно через двадцать минут вернется.

В спальне мальчиков шестого «Б» стояло также пятнадцать кроватей. И застелены они были такими же пикейными покрывалами. Но одна кровать выдвинулась вперед к проходу, другая стояла косо. Покрывала были кое-где сбиты, из-под них выглядывали простыни и одеяла. Книги на тумбочках и кроватях лежали как попало и даже корешками вверх. Посреди комнаты валялись грязные, рваные носки.

Одни мальчики читали, другие, оживленно переговариваясь между собой, спешно раздевались; они хотели забраться под одеяло пораньше, чтобы хоть полчаса до отбоя почитать, лежа в постели.

— А вы успеете нам немножко рассказать? — высунулся из-под одеяла Игорь Ершов.

Но Петр Владимирович совсем не был расположен говорить сейчас о веселых приключениях.

— Кто староста спальни? — спросил он.

Старостой был Вася Крутов. Он сидел на стуле, уткнувшись в книгу.

Вася нехотя встал и, потягиваясь, подошел.

— Оглянись кругом. Видишь, какой беспорядок? Сейчас придут члены Совета Справедливых, поставят вам двойку.

. — А они уже были, единицу закатили, — равнодушно протянул Вася, видимо недовольный, что его оторвали от книги.

— Тюфяки вы несчастные! Кто сегодня дежурит по спальне?

— Игорь Ершов и Миша Ключарев! — ответил Вася.

— Ершов, сюда! Ключарев, встань! — позвал Петр Владимирович дежурных. — Мальчики, смотрите, покрывала измяты, на тумбочках беспорядок, на полу сор. А чьи носки валяются?

При общем смехе выяснилось, что носки принадлежат самому старосте.

Игорь Ершов побежал мочить тряпки, а Миша, кидая недобрые взгляды на Петра Владимировича, стал медленно водить шваброй по линолеуму. Он, очевидно, считал совершенно бессмысленным заниматься сейчас уборкой, когда Совет Справедливых уже поставил отметку.

В спальню заглянула Валерия Михайловна.

— Заставили вторично убирать? Очень хорошо! — одобрительно кивнула она. — Еще ваши девочки более или менее поддерживают порядок, но из-за мальчиков резко снижаются показатели вашего класса по чистоте.

— Ребята, мне стыдно за вас, — досадливо заметил Петр Владимирович.

Все угрюмо молчали.

— Ваши слова отскакивают от них, как от стенки горох, — печально вздохнула Валерия Михайловна, — они боятся только окриков и наказаний.

— С завтрашнего дня у них будет чисто, — ответил Петр Владимирович. Он повернулся к Васе Крутову, дотронулся до виска и незаметно подмигнул.

— Посмотрим, — иронически усмехнулась Валерия Михайловна и закрыла за собой дверь.

Тогда Петр Владимирович сказал:

— Ребята, слушайте меня. В интернате я первый день. Сейчас вы останетесь одни, дежурные уберут всю спальню, а я спускаюсь к девочкам. Завтра весь вечер проведу с вами. Староста спальни, надеюсь, что все будет в порядке. Сразу после отбоя потушите свет. Спокойной ночи…

Петр Владимирович вышел, спустился на этаж девочек и постучал в дверь.

В их спальне было темно и совсем тихо. При неровном свете из окон головы с распущенными волосами едва различались на белых подушках. Петр Владимирович остановился у двери. Молчание. Потом с одной, с другой, с третьей кровати послышалось сдержанное хихиканье.

— А скажите, почему вы иногда разговариваете, как все люди, а потом вдруг начинаете рычать, так громко, так страшно? — спросили, давясь от смеха, с дальней кровати.

Петр Владимирович узнал тоненький голосок Гали Крышечкиной. Он мысленно представил себе ее огромные глаза, насмешливо смотрящие на него.

— Наверное, потому, что я такой великан, — попробовал он отшутиться.

— Когда я услышала в первый раз, как вы зарычали, — продолжала Галя, — я очень испугалась и подумала: какое же это чудище умеет так страшно рычать?

Петр Владимирович нарочно не отвечал. «Девчонкам сейчас не терпится задать самые коварные вопросы, подожду».

— Скажите, кто такой Крокозавр? — спросила, наконец, Галя Крышечкина.

Разумеется, любой ребячий пытливый вопрос не должен остаться без ответа. Петру Владимировичу пришлось сейчас туго. Сразу видно, что они недавно побывали в музее ископаемых животных. «Бронтозавр, плезиозавр…» — перечислял он в уме. Но ведь нельзя на первый же вопрос ответить: «Не знаю».

— Ах да! — вспомнил он и подошел к окну.

Там на фоне темного неба вытягивали свои длинные журавлиные шеи черные подъемные краны грузового порта Москвы. Даже сюда с противоположного берега реки доносился не умолкавший ни днем, ни ночью лязг и скрежет этих удивительных допотопных чудовищ.

Не подозревая подвоха, Петр Владимирович показал в окно.

— Крокозавр? Вон они стоят, подъемные краны — доисторические чудовища.

— Ха-ха-ха! Крокозавр — это доисторический подъемный кран! — неожиданно захохотали все девочки.

Вдруг разом распахнулась дверь — Валерия Михайловна!

— Вы тут смеетесь! — ужасным голосом закричала она. — А там бьют Драчева!

Петр Владимирович выбежал в коридор, помчался вверх по лестнице.

В спальне мальчиков было темно. Петр Владимирович повернул выключатель. Кое-кто полуодетый сидел на разобранных кроватях, двое стояли, многие уже легли, никто не спал. Щурясь от яркого света, все глядели на Петра Владимировича…

Вова Драчев съежился на стуле. Он был босой, в трусах, в майке и, закрыв лицо руками, всхлипывал.

— Вова, что с тобой? — кинулся к нему Петр Владимирович.

Мальчик не отвечал.

— Что с ним? — Петр Владимирович оглядел кровати.

Никто не отозвался.

— Я мыл в туалете ноги… И упал… — начал, заикаясь и плача, Вова.

— Покажи.

У Вовы вздулась шишка на лбу, была рассечена губа.

— Нет, это не ушибы! — Петр Владимирович вдруг заметил, что на спинках кроватей Миши Ключарева и Васи Крутова не было их верхней одежды.

Миша попытался закутаться в одеяло с головой.

— Спать не даете! — пробурчал он.

Петр Владимирович рванул одеяло с одной, с другой кровати. Оба — и Миша и Вася — лежали на простынях совсем одетые, даже в тапочках. Что же делать? Накричать на них? Наказать? Мысли его лихорадочно перескакивали. Макаренко тут, несомненно, нашел бы единственно верный выход. Прошло несколько секунд, может, минут…

Оба драчуна между тем поднялись с кроватей и покорно встали рядком у стены, понурив головы; один — долговязый, нескладный, другой — маленький, худощавый, жилистый.

— Рассказывайте, как было дело, — глухим шепотом выдавил Петр Владимирович.

Миша Ключарев молчал, а Вася Крутов неловко подался вперед, переступил с ноги на ногу и, не поднимая головы, буркнул:

— А чего Драчев такая ябеда! Мишкину фамилию назвал, когда, помните, Ключик в классе мяукал?

— Вон оно что! — протянул Петр Владимирович.

— Драчев — ябеда известный, — сердито вмешался лежавший на дальней кровати Игорь Ершов. — Он вам про нас, наверное, всякое успел наболтать.

— Никогда я не болтал! Никогда не болтал! — всхлипывал Вова.

— Вообще, конечно, Вова, ты тогда поторопился, — холодно заметил Петр Владимирович. — А вы, ребята, учтите, — он повернулся ко всем и заговорил, подчеркивая каждое слово, — запомните: никаких доносов, ябед, сплетен я никогда не слушал и слушать не буду. — Он подошел к Мише и Васе, которые стояли с опущенными головами, как пойманные преступники. — Я-то вам поверил, думал, бьются у вас изыскательские жилки, — с горечью бросил Петр Владимирович, — а вы, оказывается, самые что ни на есть стопроцентные тюфяки.

Оба угрюмо молчали.

— Долго еще так будете стоять?

Тюфяки переминались с ноги на ногу, видимо, ждали наказания. И вдруг они поняли, что, по крайней мере сейчас, их не будут ни наказывать, ни даже бранить. Разом ринулись оба вперед, мгновенно скинули одежду, прыгнули в постели и спрятались под одеяла с головами.

— Спокойной ночи, — сухо бросил Петр Владимирович.

Игорь Ершов сел на кровати и с беспокойством спросил:

— Вы сейчас к девочкам пойдете? Рассказывать будете?

— Нет, не буду. Неужели вы думаете, что я сейчас в состоянии что-либо рассказывать? — с горечью ответил Петр Владимирович.

— Вы из-за нас? Из-за нас не хотите? И девчонкам сейчас об этом скажете?

Вася Крутов, высунув нос из-под одеяла, пробурчал:

— Мы больше не станем Вовку лупить.

Игорь Ершов захлопал мохнатыми ресницами и сказал:

— Вы не беспокойтесь, все ребята сейчас заснут. Вы только потушите, пожалуйста, свет. И пожалуйста, идите к девочкам рассказывать.

«Вот чего боятся мальчишки! Ведь девчонки завтра набросятся на них», — подумал Петр Владимирович.

— Нет, рассказывать я не буду. — Он повернул выключатель. — Спокойной ночи.

В темноте никто не увидел его хитрой улыбки.

Петр Владимирович спустился на третий этаж и потихоньку подошел к полуоткрытой двери.

В темной спальне негромко переговаривались. Он постоял немного, прислушиваясь к размеренным голосам, и понял, что девочки скоро заснут. Тогда он вновь поднялся к мальчикам. В их спальне царила тишина. Можно было спокойно отправляться домой.

В прихожей Петр Владимирович встретил Валерию Михайловну, разговаривавшую с воспитательницами.

— Все в порядке, они спят, — доложил он.

— Ой, сколько вам придется с ними мучиться! — грустно вздохнула Валерия Михайловна. — Но у меня создается впечатление, что вы с ними недостаточно решительны. Смотрите не повторите ошибок чересчур добросердечной Варвары Ивановны. — Она повысила голос: — Искренне советую вам — держите их в ежовых рукавицах.

Петр Владимирович ничего не ответил, оделся и вышел на площадь.

Ноябрьский вечер был морозный, но тихий. Миллионами разноцветных электрических огней горела, искрилась, переливалась Москва. Черные облака быстро плыли по звездному небу, то заслоняя, то вновь открывая блистающий серп месяца. Странные остроносые головы огромных крокозавров — подъемных кранов, казалось, разрезали облака…

Петр Владимирович решил пойти домой пешком. Он шел, вспоминая все подробности сегодняшнего дня. «Держите их в ежовых рукавицах», — говорила ему Валерия Михайловна. Она ведь опытный педагог. Но он всем существом своим восставал против этого совета.

 

ДУМЫ КЛЮЧИКА, О КОТОРЫХ НИКТО НИКОГДА НЕ УЗНАЕТ

Миша Ключарев проснулся. Там, за окнами, в ночной тьме, сквозь густой морозный туман чуть светились мутные электрические огни.

Миша проснулся и разом вспомнил весь вчерашний день. Пошевелив пальцами правой руки, он почувствовал боль. Это Вовкины зубы оставили след. Ясно, теперь новый воспитатель будет его ненавидеть. Сегодня, наверно, даст взбучку. Нарочно не стал вчера в спальне прорабатывать. Хочет при девчонках, чтобы опять на смех поднять. Из интерната, конечно, не выгонят. Вера Александровна заступится. Не иначе как заставят дней десять подряд лестницы мыть. Но и Миша тоже всегда будет ненавидеть этого длинного. Вообще-то сперва понравилось, как он про изыскателей рассказывал, как научил изыскательскую жилку ловить. А потом… «Эх, не надо было мяукать!» С этими тюфяками и попался Миша в ловушку. А потом Галя Крышечкина просмеяла на весь класс…

И теперь Миша решил: «Буду на каждом шагу мстить этому длинному. У него новое светлое пальто. Взять да и облить рукав чернилами. Вот будет здорово! Нет, не годится. За пальто мать заставят платить». От бессилия, от злости Миша даже кулаки сжал.

Время от времени Мишу охватывали приступы гнетущей тоски. В такие часы все его раздражало в интернате. Он ни с кем не разговаривал. То его подмывало хлопнуть первого встречного мальчишку по спине, то хотелось толкнуть малыша, ножку подставить. Он нарочно плохо убирал спальню, нарочно проливал суп на клеенку, баловался на уроках…

Никто в классе не догадывался, почему на Мишу нападала эта тоска. А причина была. И причина очень серьезная.

Миша тщательно скрывал от всех свое настоящее большое горе. Прошлой весной был арестован его старший брат Саша. В парке культуры случилась драка, и Саша полез разнимать, хотел за товарища заступиться.

С тех пор только Миша один раз видел брата, видел на суде, бледного, похудевшего, с коротко остриженной головой. Он никогда не забудет его отчаянного крика: «Нет, нет, не виноват! Я только разнимал! Только разнимал!»

Саша работал штукатуром, учился в вечерней школе на пятерки и деньги все до копейки матери приносил. Ну как же было не гордиться Сашей? И Миша весь прошлый год при любом разговоре с товарищами старался вставить: «А вот мой старший брат…», «А у моего старшего брата…»

В этом году он ни разу не упомянул Сашу.

Однажды мать поведала Вере Александровне о своем горе, когда ее после очередной шалости сына вызвали в интернат.

На следующий день Вера Александровна привела Мишу в свой кабинет, усадила против себя, пристально посмотрела ему в глаза и ласково сказала:

— Какой ты стал злюка! Если с братом случилась беда, это не значит, что тебе надо сердиться на весь мир

Миша тогда заплакал. И обо всем рассказал, обо всех своих тайнах… Кроме одной, самой главной… об этом он никогда никому не говорил…

Миша каждый день, нет, чаще — каждый час думал… об одной девочке, о Гале Крышечкиной… Он никогда и ни о чем не заговаривал с ней, а только изредка, словно невзначай, взглядывал исподтишка. Он боялся, что смутится и покраснеет… Боялся, что другие догадаются…

Сейчас, уже под утро, он лежал в постели в ожидании горна. И мысли его опять возвратились к Гале.

При воспоминании о ее вчерашнем смехе он зажмурился, уткнув лицо в подушку. Никогда внимания не обращала, а тут… на весь класс просмеяла… И надо же было еще с этой белой крысой Вовкой связаться! Эх! Чтобы эта ночь длилась долго-долго! Ведь утром на физкультурной зарядке девчонки встретятся с мальчишками и сразу все узнают. Узнают, что именно он, Миша, вчера расстроил их беседу. И тогда девчонки и, конечно, Галя накинутся на него и опять ткнут вот эдак обидно: «Ключик — тюфяк!» Мише казалось, что позорнее прозвища и не придумать…

Горн заиграл подъем.

«Какая противная музыка! До чего неохота вставать в такую рань!»

Интернат разом наполнился звуками. Со всех кроватей с криками вскакивали ребята, торопливо одевались, выбегали один за другим в коридор.

Миша, насупленный, угрюмый, медленно спустил ноги на пол. Он ни с кем не заговорил, не спеша обулся, вышел из спальни самым последним. Мимо него, толкаясь, бежали младшие. Миша двинул плечом кого-то из них, засунул руки в карманы и зашагал вразвалочку. «Куда торопиться? Пускай опоздаю, пускай меня запишут».

Девчонки в лыжных костюмах выскакивали из своего коридора на лестницу, с визгом, смешками мчались вниз, обгоняя его.

— Ты что, тюфяк, еле идешь? — Нина Вьюшина дернула за рукав Мишу.

Он раздраженно оглянулся, но тут же сдержал себя.

Галя Крышечкина!

Вместе с Аллой Анохиной она выскочила на лестничную площадку. Обе девочки легко запрыгали по ступенькам. Сейчас они его нагонят…

И Миша тут же поскакал вниз не через две, а через четыре ступеньки. Пусть Галя удивится: «Какой Ключик ловкий! Скачет, как олень, летит, как ветер…» Он оглянулся. Галя болтала с Аллой Анохиной. Она и не смотрела на Мишу…

У наружной двери с часами в руках застыли две «справедливки». Сейчас начнут отмечать опоздавших.

Миша проскочил мимо них во двор. Сразу в лицо пахнул ледяной воздух. Светало. Деревья, опушенные голубым инеем, стояли недвижно. Ноябрьское утро, подкованное морозцем, обещало чудесный солнечный день.

Миша почувствовал, как холодок забирается к нему за воротник, пощипывает плечи, и он во весь дух побежал следом за другими на спортплощадку.

Вот физрук Владимир Яковлевич, маленький, проворный. Он стоит на горке, притопывает ботинками, хлопает в ладоши, торопит ребят, покрикивает, улыбается.

— Скорее, скорее, становитесь!

Его щеки румянятся от мороза, насмешливо поблескивают черные веселые глаза.

Ребята, одетые в коричневые, синие, серые спортивные костюмы, привычно и скоро выстраиваются в несколько рядов. Начинается утренняя зарядка.

— Раз, два, три, четыре! — командует Владимир Яковлевич. И все нагибаются — то вправо, то влево; поднимают руки — то вверх, то вперед; приседают, прыгают, бегут на месте, бегут по кругу. Гулко стучат ботинки по мерзлой земле…

«Галя Крышечкина! Вот здорово!» — обрадовался Миша, увидев, как Галя стоит перед ним, в первой шеренге,

В своем обтягивающем синем спортивном костюме она была похожа на тоненького мальчика. Длинные светлые косы мешали ей нагибаться, они перекидывались то вперед, то на спину.

«Стояла бы передо мною другая девчонка, — подумал Миша, — обязательно дернул бы ее за косу, но Галю — никогда!»

Кончилась зарядка. Владимир Яковлевич побежал вприпрыжку к дверям интерната, за ним — ребята. А почему девочки шестого «Б» остались?

У Миши защемило под ложечкой. «Ну вот, сейчас они узнают про вчерашнюю драку, узнают, почему Петр Владимирович не стал им рассказывать. Опять кинут это обидное словцо».

Галя обернулась. Что это? Она подпрыгивает, улыбается, глядит своими глазищами весело-превесело. Глядит, правда, не на Мишу, а на других мальчишек. Да ведь она ни капельки не сердится!

И тотчас же половину его горя словно ветер развеял.

— Мальчишки, постойте, постойте! — звонко крикнула Галя. — Мы какую песенку потешную придумали! — Она обернулась к девочкам. — Раз, два — давайте! — И взмахнула руками.

Девочки запели хором:

Крокозавр — страшный зверь, Он кричит на всех детей. А мы не боимся, От него умчимся…

Вот так песня! Какая задиристая! Мише даже захотелось смеяться. Он забыл, что его ждет нагоняй за историю с Вовкой Драчевым.

— Мальчишки, а знаете, кто такой Крокозавр? — вдруг громко, на весь двор спросила Галя Крышечкина.

— А ну давайте споем еще! — подхватила Наташа Ситова.

И все шестибешники запели!

— Девочки, мальчики, это что за концерт? — Владимир Яковлевич стоял у входа в спальный корпус и ежился от холода.

Красноносые, краснощекие девочки, пробегая мимо, хохотали.

— Хорошая у нас песенка? Правда, хорошая? А вы знаете, кто такой Крокозавр?

— Слышал, слышал, что у вас новый воспитатель. Не успел еще с ним познакомиться, — полусердито сказал Владимир Яковлевич. — Не имею понятия, насколько подходит к нему ваша песенка. — Он вдруг засмеялся: — Полдня только с вами побыл, а уже прозвище…

Перед столовой и во время завтрака они только и шептались друг с другом о новой песенке. Когда же взрослые или члены Совета Справедливых отходили от них, многие даже пытались потихоньку напевать.

К началу уроков уже все в интернате знали, что у нового воспитателя шестого «Б» прозвище — Кро-ко-завр.

Игорь Ершов спросил Аллу Анохину:

— Кто же это так здорово придумал?

И Миша спросил, только не Галю Крышечкину, а другую Галю, Крайневу:

— Кто сочинил песенку?

Все девочки, не сговариваясь, отвечали:

— Вместе придумали, вместе сочинили…

Начались уроки. Миша мурлыкал про себя мелодию и думал: какая хорошая песенка! К счастью, в этот день никто из учителей не вызвал его. А то наверняка бы заработал двойку. По правде говоря, песенка ему так нравилась только потому, что он знал: ее сочинили при деятельном участии Гали Крышечкиной.

Галина парта стояла сзади Мишиной и в другом ряду. Оглядываться было нельзя — еще кто-нибудь заметит! А вот думать о Гале никто ему не мешал.

Он вспомнил, как она однажды, еще в прошлом году, попросила его отточить карандаш. Он отточил остро-остро. Она взяла карандаш, взглянула на Мишу своими большущими глазами и сказала: «Спасибо, Ключик». Миша очень любил, когда его называли Ключиком. «И почему она с тех пор никогда и ни о чем меня не просила? — вздохнул он. — Вот Игорь Ершов — какой счастливый! Шестой год на одной парте с Аллой сидит и всегда ей карандаши точит…»

 

ДОСАДНАЯ ИСТОРИЯ ПРО ПОЛОВИНУ ОСТРОВА

Воспитатели обычно приходят в интернат к часу, к двум, словом, к концу уроков. Но Петр Владимирович решил явиться пораньше, он хотел познакомиться кое с кем из преподавателей и расспросить их о некоторых своих питомцах, особенно о Вове Драчеве.

Первое, что ему попалось в глаза в пустой учительской, была доска объявлений с пестро разукрашенной таблицей «Показатели успеваемости по классам».

Увы, ни у одного класса не обстояли так плохо дола, как у его шестого «Б». В глубокой задумчивости он подошел к окну.

Отсюда открывался широкий вид на противоположный берег Москвы-реки. Два десятка черных полупрозрачных чудищ — «крокозавров» вертели свои длинные шеи. Под их огромными металлическими лапами сновали туда и сюда букашки-пешеходы, жучки-автомашины. Сзади высились громады серых и желтых зданий, ярко освещенных морозным осенним солнцем…

В это время раздался звонок. Одна за другой быстро начали входить учительницы с портфелями, со стопками тетрадей. Они оживленно и шумно перекидывались репликами, искоса поглядывая на Петра Владимировича.

В учительскую вошла Валерия Михайловна. Она коротко поздоровалась со всеми и резко повернулась к Петру Владимировичу:

— Здравствуйте! Знаете, после урока в вашем классе я делаюсь совершенно больная! Это просто невыносимо! — раздраженно сказала она, передавая ему классный журнал.

— А что случилось? — невольно робея, спросил он.

— Я ей задала вопрос: что такое полуостров? — жаловалась Валерия Михайловна. — Ведь это еще в третьем классе проходят. А она ответила: полуостров — что половина острова. Значит, она не знает самых основ географии! Значит, она ничего не знает! Я ей двойку поставила.

— Кому двойку? — опять очень робко спросил Петр Владимирович.

— Этой, глазастой, как ее, Крышечкиной.

— Обещаю вам обратить самое серьезное внимание на Галины нелады с географией, — с готовностью сказал огорченный Петр Владимирович. — А вы, пожалуйста, познакомьте меня с преподавательницами математики и русского языка.

Обе учительницы оказались совсем еще молоденькими. Петр Владимирович рассказал им, что собирается каждый вечер заниматься с Вовой Драчевым, и попросил некоторое время его не спрашивать. Кажется, им немножко польстило, что новый воспитатель именно к ним первым подошел знакомиться.

— Петр Владимирович, вы вмешиваетесь во внутренние дела другого государства, — ласково заметила Валерия Михайловна. — Каждый преподаватель сам решает, вызывать или не вызывать того или иного ученика.

Учительницы стали возражать, Драчев — самый безнадежный мальчик. Будет просто чудесно, если Петр Владимирович за него возьмется. Они согласны пока его не спрашивать.

— Как хотите, — пожала плечами Валерия Михайловна. — Можете его не спрашивать, но, раз вы уверены, что он на большее не вытянет, выводите ему за четверть двойки.

Прозвенел звонок. Все ушли. И опять безмолвие установилось во всем здании — начался последний урок.

Петр Владимирович, оставшись в учительской один, задумался о Гале Крышечкиной. Он мысленно представил себе оплошавшую девочку.

Неожиданно в учительскую вошла Вера Александровна. Она еще на ходу протянула Петру Владимировичу свою крепкую мужскую руку.

— Здравствуйте, как идут ваши дела? — коротко спросила она его.

— Столько новых впечатлений! Я просто не успел еще разобраться, — признался он.

— А я не успела вам рассказать о некоторых ребятах… — Вера Александровна устало поморщилась. — Вы обратили внимание на одного мальчика? На Мишу Ключарева?

— Конечно, обратил. Какой-то он непонятный, дерганый и, наверное, очень скрытный.

Вера Александровна рассказала о несчастье в семье Ключаревых. Говорила она медленно, словно через силу.

— Я давно не спрашивала Мишу, нет ли у них каких-либо новостей о брате, — закончила она.

— В ближайшие дни я пойду к его матери! — горячо воскликнул Петр Владимирович.

— И хорошо сделаете, — ответила Вера Александровна.

— Меня очень заинтересовал этот мальчик, но я не знал, как к нему подойти.

Вера Александровна опять устало поморщилась.

— Ах, о каждом вашем питомце я могла бы рассказать целую историю: какими они мечтами живут, и какие у них характеры, кто их родители. Я ведь многих знаю еще с первого класса… К сожалению, сейчас не в состоянии, расскажу в другой раз. Так голова разболелась, точно пополам раскалывается! Вот уж не вовремя! Я вас прошу, передайте, пожалуйста, Валерии Михайловне, она в каком-то классе на уроке, передайте, что оставляю ее командовать. А сама домой поеду.

Петр Владимирович забеспокоился, заметив ее тусклый взгляд.

— Я вас провожу.

— Не надо, не надо! — Вера Александровна тяжело махнула рукой и вышла.

И тотчас же в учительскую вбежал Владимир Яковлевич в темно-синем спортивном костюме.

— Чувствую, чувствую — вы новый воспитатель. Очень, очень рад с вами познакомиться. — Он вложил спою аккуратненькую ладонь в широкую лапу Петра Владимировича. — Здешний физрук и до вашего прихода единственный мужчина среди преподавательского и воспитательского коллектива. — Он отступил на три шага и вскинул на Петра Владимировича быстрые черные глаза. — Однако вы настоящий дядя Степа! — воскликнул он и деловито осведомился: — Каков ваш рост?

— Метр восемьдесят девять, — нехотя буркнул Петр Владимирович.

— А во мне метр пятьдесят девять, — дружелюбно улыбаясь, объявил Владимир Яковлевич. — Значит, я на целую голову ниже вас. Знаете, Валерия Михайловна от вас просто в восторге. Да, так что это я хотел нам сказать? — Он задумчиво пожевал яркими мясистыми губами. — А, вспомнил! Ваши девочки чересчур вольно себя ведут — песенку распевают.

— На вашем уроке? — испугался Петр Владимирович.

— Нет, к счастью, не на уроке, а на утренней зарядке. Между прочим, оригинальная и презабавная песенка.

— Какая песенка?

— Скоро сами услышите. — Владимир Яковлевич с ехидцей подмигнул. — Ну, бегу, бегу! — воскликнул он, услышав звонок, и побежал.

Петр Владимирович вышел в. бурливший коридор. Через головы ребят он увидел Валерию Михайловну и передал ей поручение Веры Александровны.

— Как ужасны эти ее постоянные головные боли! — воскликнула Валерия Михайловна. — Все нервное, все от переутомления. Знаете, целое лето хлопоты с ремонтом. У бедняжки даже отпуска настоящего не было. А сейчас эти беспрестанные треволнения за воспитанников. Врачи посылают ее, по крайней мере, на два месяца в санаторий, а она и слышать об этом не хочет. Ужасно! — Валерия Михайловна, очень расстроенная, прошла в учительскую.

Петр Владимирович направился в свой класс. И вдруг сквозь ребячью воркотню до его слуха донеслось чье-то приглушенное:

— Девчонки, он уже идет!

Петр Владимирович пробился сквозь толпу к двери шестого «Б», и тотчас же его окружили улыбающиеся девочки в коричневых платьях, с красными галстуками.

— Здравствуйте, здравствуйте! А сегодня вечером будете нам рассказывать?

Они словно бы обрадовались ему.

Мальчики, пробегавшие мимо, как только замечали своего воспитателя, сразу выжидающе останавливались.

Петр Владимирович поискал глазами Мишу Ключарева; тот сидел один на подоконнике, с книгой и руках.

— Петр Владимирович, скорее! — раздался нетерпеливый возглас сзади.

Он оглянулся. Широко раскрыв свои озорные глаза, смотрела на него Галя Крышечкина. Со звонким хохотом она потащила его в класс.

— Тут, в коридоре, нельзя. Идемте, идемте, мы вам такую песенку споем!

Петр Владимирович заколебался: быть ли ему серьезным и холодным или…

Но девочки так заразительно, хотя и чересчур шумно хохотали, что он смягчился и вместе с ними вошел в класс. Они улыбались, подпрыгивали.

— А ну давайте!

Галя Крышечкина взмахнула обеими руками, и все ее подруги запели хором:

Крокозавр — страшный зверь, Он кричит на всех детей. А мы не боимся, От него умчимся…

Девочки вопросительно и чуть с усмешкой смотрели на Петра Владимировича, а он смотрел на них. Потом поднял голову… и тут же увидел на доске рисунок. Мелом был нарисован не то подъемный кран, не то страшный зверь по имени Крокозавр. На тросе, спускавшемся с кончика носа Крокозавра, висел крошечный мальчик с растопыренными ногами и руками. Петp Владимирович улыбнулся, потому что нельзя было не улыбнуться.

— Так, так… Вот вы тут чем занимаетесь!

Все беззаботно засмеялись. Окружили своего нового воспитателя, заглядывая на него снизу вверх.

— Ну довольно! — Он строго сдвинул брови и обернулся к Гале Крышечкиной: — Ты знаешь, что мне сказала про тебя Валерия Михайловна?

Галя поняла.

— Ну и что? К концу четверти выправлю. А чего она придирается?

— Во-первых, не она, а Валерия Михайловна, а во-вторых, я мечтаю летом отправиться с вами в туристский поход. Представь себе такой случай: пришла твоя очередь быть ответственной дежурной, ты развернула карту, штаб похода намечает ночлег на берегу озера на полуострове, а ты хочешь заставить нас плыть на какой-то остров.

Все рассмеялись, но Петр Владимирович нахмурился.

— Галя, чтобы этого больше не повторялось!

Та неожиданно вспыхнула и спряталась за спины подруг.

 

ВПЕРВЫЕ ПОЯВЛЯЮТСЯ ФИАЛКИ

В тот вечер Миша никак не мог уснуть, все вспоминал, что сегодня случилось после уроков.

…Во время обеда Миша внимательно следил за Крокозавром. Тот сидел за столиком воспитателей. Все они о чем-то разговаривали, смеялись, проглотят две ложки и опять «ха-ха-ха!». Когда же Крокозавр вышел из-за стола, его окружили девчонки.

— Петр Владимирович, вы нам обещали о своей первой любви рассказать.

— Хотите, расскажу не в вашей спальне, а просто в классе? — ответил он. — Когда кончим уроки готовить.

Все закричали:

— Хотим, хотим!

Васька сказал Мише:

— Вот охота о всякой ерунде слушать!

Васька был большой любитель книг. Но читал он только о войне, о партизанах, о страшных битвах. И больше всего ему нравились книги о шпионах. А если попадалась страница про любовь или описание природы, он пропускал.

Миша тоже очень много читал, но читал, между прочим, и про любовь. Однако рассказ Крокозавра не захотел слушать «принципиально».

Сразу после обеда Крокозавр ушел на совещание. Ребята на прогулку отправились одни.

Стоял сильный мороз, земля здорово промерзла, а снега почти не было. Организовали хоккей против шестиашников. Миша, конечно, играл нападающим. У него клюшка была самая лучшая, из крепкой палки, обмотанная изоляционной лентой.

Побеждала команда шестого «Б». Девчонки прибежали «болеть». Когда Игорь забивал гол, Галя Крышечкина кричала «ура!». Вот если бы Игорь тогда сразу дал шайбу Мише, то уж он, Миша, обязательно в ворота бы забил…

После игры Миша с Васькой так договорились:

— Будем сегодня уроки готовить на манер нашей зубрилы Крайновой. Носы в тетради уткнем. Крокозавр увидит и не станет нас за Драчева чистить.

Миша и Вася два часа, не поднимая головы, просидели над задачами, думали, примеры писали. Перо и чернильницу обмакнут и опять… Один только раз Миша оглядел ребят и увидел: все молчат, занимаются, в окна не глазеют, не шепчутся. Галя Крышечкина голову совсем к парте наклонила.

«Боятся они Крокозавра, что ли? — подумал Миша. — Но тот сегодня совсем добреньким прикинулся, ни на кого не кричит, даже «Дети, тише!» не говорит, как, бывало, Варвара Ивановна. — Миша удивился. — Неужели все хотят поскорее уроки кончить, чтобы Крокозавра послушать?»

Когда последняя задача была решена, девчонки начали просить:

— Рассказывайте! Рассказывайте!

Миша вытащил из парты Вальтера Скотта — «Айвенго». Пусть Крокозавр видит, что он читает и совсем не интересуется его рассказом. Глядя на Мишу, и Вася Кругов тоже из парты книжку вынул и на самое видное место перед собою положил.

Крокозавр встал и начал молча ходить взад-вперед.

Миша заметил, был он какой-то задумчивый, ни на кого не смотрел.

Сейчас ночью, лежа в постели, Миша вспоминал мельчайшие подробности того, что рассказывал Крокозавр.

Девчонки тогда от нетерпения все извертелись.

— Петр Владимирович, ну скорее, ну начинайте!

Миша поднял голову. Совсем не для того, чтобы послушать. Просто так. И вдруг он увидел, что Крокозавр глядит не то на него, не то на Вальтера Скотта. Миша нисколько не испугался и тоже Крокозавру прямо в глаза стал смотреть. А тот вдруг улыбнулся, чуть-чуть улыбнулся, и к своему виску кончики пальцев прижал.

Миша сразу — голову вниз и опять читать. Читал, по голос Крокозавра ему мешал. Миша оглянулся: все до одного слушали, даже Васька Крутов.

Долго Миша боролся с собой, старался не отрываться от «Айвенго», который ехал сейчас на турнир. Но в конце концов ему пришлось отложить книгу в сторону.

Сперва Крокозавр рассказывал, как жил в детстве и Москве. Когда он учился в шестом классе, в их школу поступила девочка, такая беленькая-беленькая. У нее были две светлых косы и глаза большущие, задумчивые. Но Крокозавр никак не решался с той девочкой заговорить, ну просто боялся и только издали на уроках, на переменах следил за ней. Он следил осторожно, исподтишка, чтобы никто не заметил. И казалась она ему самой красивой во всей Москве. С другими девчонками он сколько хотел разговаривал, смеялся, играл, ссорился. А с нею — никогда.

Думал он о той девочке так много, что начал плохо учиться и даже книжки бросил читать. Раньше был мерный заводила в классе, а тут стал тихий, серьезный.

Жил он совсем на другой улице, но всегда возвращался из школы вместе с теми ребятами, которые шли с ней; и шагал он всегда сзади, нарочно стараясь наступать как раз в ее следы. Она шла, с подругами разговаривала, смеялась и никогда на него даже не глядела…

Однажды она попросила его отточить толстый красный карандаш…

Сейчас, ночью, лежа в постели и вспоминая о красном карандаше, Миша невольно улыбнулся про себя.

Крокозавр рассказывал, что сперва с этим карандашом у него не ладилось. Строгал он, строгал, торопился, руки его дрожали, очинит, очинит, и опять графит ломается. И отдал он этой девочке вместо карандаша какую-то тупоносую коротышку вроде чижика. Но она нисколечко не рассердилась, а сказала только одно слово — «спасибо».

«Какой Крокозавр был тогда неловкий! — подумал Миша про себя, повернулся на спину, закинул руки за голову… — Карандаш не сумел очинить. А у меня, в тот раз, когда я Гале карандаш точил, он получился острый, как шило».

Вновь его мысли вернулись к рассказу Крокозавра.

Организовался у них в школе танцевальный кружок. Крокозавр с той девочкой никогда не танцевал. Но однажды так получилось, что мальчишки парами обменивались, и ему непременно надо было с ней покружиться. Сам танцует, а куда ноги ставить — забыл. Два круга кое-как пропрыгали. Вдруг она засмеялась и сказала: «Целый месяц тебя учили, а ты все спотыкаешься». Он тут же отскочил от нее и убежал, убежал совсем из школы. И весь вечер бродил один по московским улицам, все бродил и думал, какой он несчастный.

И еще Крокозавр рассказал, как ранней весной поехали они всем классом за город, бегали, дурили, веселились. Погода была солнечная, листья начали распускаться. Он отошел от других ребят и бросился рвать первые цветы — медуницу, хохлатку, гусиный лук; подровнял маленький букетик, туго перевязал травинкой, а между цветами спрятал две фиалки, да не то простые — темно-лиловые, что совсем не пахнут, а светленькие. Они очень душистые, но только редко встречаются.

Та девочка все бегала да в мяч играла и успела сорвать только несколько желтых цветков мать-и-мачехи, совсем некрасивых. Он выбрал момент, когда никого вокруг не было, слово «смелее!» пять раз шепнул и сунул ей в руки свой букетик. Она букет взяла и сказала «спасибо». Он повернулся и убежал в кусты. Л потом в вагоне, когда поезд уже подъезжал к Москве, все встали и пошли к выходу. И вдруг за его спиной послышался шепот — прямо ему в ухо: «А за фиалки еще раз спасибо».

Тут Крокозавр замолчал. И весь класс сидел тихонечко и глядел на него.

— А как ее звали? — спросила Галя Крайнева.

— Ее звали Галя, — тихо ответил Крокозавр.

И все тотчас же повернули голову на Крайневу, а та, видно, загордилась, что ее с той девочкой сравнивают. Очень глупо было сравнивать! Ведь в классе-то две Гали, и как раз Галя Крышечкина такая беленькая.

Игорь крикнул:

— Зря перебили! Рассказывайте, что дальше было!

— А что дальше? — Голос Крокозавра стал грустный-грустный. — Наступили летние каникулы, а осенью она в класс не пришла, переехала вместе с родителями куда-то в Среднюю Азию. Я ей хотел письмо послать, да никак адреса не мог дознаться. Одним словом, промолчал я свою первую любовь…

Ребята сидели, не говорили ни слова и все ждали, может, он еще что добавит.

Галя Крышечкина встала и потихоньку спросила:

— А та Галя догадывалась, что тот мальчик, что вы… — Она, видно, смутилась, начала заикаться: — Ну, что вы… так много о ней мечтали?

— Не знаю, — ответил он и вздохнул. — Столько лет прошло с тех пор, а ведь и сейчас я иногда о ней вспоминаю.

Ребята молчали.

После ужина Миша с Васей Крутовым и Игорем Ершовым отправились в кружок духового оркестра. Пока они еще не начали репетировать, Миша в угол спрягался, настроил свою флейту тоненько-тоненько. Это он сам музыку сочинял. Хотелось ему когда-нибудь на пионерском сборе сыграть. Может, Гале понравится.

А Васька его перебил:

— Я так считаю, не иначе нам сейчас будет взбучка.

— Не будет, — ответил Миша, а про себя подумал: «Неужели после такого рассказа можно взбучки устраивать?»

Тогда Васька сказал:

— Завтра сбор отряда, завтра и жди.

А Миша подумал: «Может, и завтра не будет?»

Сон не приходил. Уже давно спали все ребята, а Миша все лежал и мечтал.

Скорей бы весна наступила. Поедут они всем классом на электричке за город, отправятся в лес. Все побегут играть, а он в самую чащу заберётся. Он знает лиловые фиалки, те, что на коротких стебельках, «собачьими» зовутся, они на лесных полянках да опушках растут и совсем не пахнут. А под тенью густых кустов попадаются бледные, на высоких и тонких стебельках: у тех запах совсем особенный. Крокозавр для той девочки только две фиалки сумел отыскать, а он, Миша, на коленках будет ползать, а целый букетик наберет, да такой, что двумя руками не обхватишь. Миша отзовет Галю в сторону, букет протянет и скажет: «На, Галя, возьми!» Ни капельки не страшно! Он смелый, как изыскатель, как рыцарь Айвенго…

С этими мыслями Миша уснул.

 

«ДЕЛО КЛЮЧАРЕВА»

Прошло несколько дней. В интернат Петр Владимирович приходил обычно к обеду, а с утра отправлялся заниматься в Ленинскую библиотеку — он готовился к экзаменам в аспирантуру.

Ребята постепенно привыкали к нему, и Петр Владимирович постепенно привыкал к ним. Он выучил их имена и фамилии, старался узнать их характеры, стремления, даже мысли.

Один Миша Ключарев упорно сторонился его, никак не удавалось с ним сблизиться.

Сегодня Петр Владимирович не пошел в Ленинскую библиотеку. Ему предстояло другое серьезное дело — познакомиться с матерью Миши Ключарева. Вчера в личном деле мальчика он прочел, что отец давно бросил семью, а мать — Елена Ивановна Ключарева -

работает бухгалтером на какой-то базе, у нее два сына — старший, шестнадцатилетний Александр, который сейчас в трудовой колонии, и младший, Миша.

Петр Владимирович вышел из дому в восьмом часу утра и отправился пешком. Ему хотелось как следует продумать события вчерашнего дня.

Па вчерашнем совещании воспитателей вместо заболевшей Веры Александровны председательствовала завуч Валерия Михайловна. Первый вопрос был: «О работе нового органа детского самоуправления — Совета Справедливых».

Валерия Михайловна заговорила о недавно введенной новой системе поддержания порядка в интернате. Орган интернатского самоуправления Совет Справедливых уже принес определенную реальную пользу. В интернате стало заметно тише. Борьба за чистоту идет успешно. Раньше воспитателям без помощи детского актива было очень трудно следить за порядком, за чистотой во всех корпусах, за шестью сотнями ребят. То, что не заметят взрослые, увидят голубые повязки. Не сразу, конечно, но, несомненно, дисциплина поднимется, вырастет успеваемость…

— Вот только шестой «Б»… — при этих словах Валерия Михайловна с мягкой улыбкой посмотрела на Петра Владимировича. — Но мы надеемся, что новый воспитатель крепко возьмет класс в свои руки.

Потом встала пионервожатая Светлана и, волнуясь, сказала:

— Я тут работаю недавно, но убедилась, что с пионерской организацией мало считаются. Боюсь, что Совет Справедливых будет подменять совет дружины.

— Постройте свою работу так, чтобы не было подмены, — отрезала Валерия Михайловна.

Взяла слово Мария Петровна, воспитательница первого класса, пожилая, солидная женщина в очках, секретарь парторганизации.

— Ох, что-то тут не то! — вздохнула она. — За порядком, за чистотой следить — это ладно, а зачем эти девчонки с голубыми повязками всюду шныряют, всюду суют носы, записывают?

— А как же иначе очки подсчитывать? — удивилась Валерия Михайловна.

Петру Владимировичу эти «справедливки» тоже не нравились, но он еще не вошел в курс интернатской жизни и потому решил, что рано высказывать свое мнение.

Молодые воспитательницы слушали как-то вяло, без всякого интереса; одна зевнула. Зато три пожилые всецело поддержали Валерию Михайловну.

— Самое главное, теперь в интернате будет больше порядка, — сказала воспитательница седьмого класса.

— Наконец мои девочки нашли интересную общественную работу, они, несомненно, будут энергично нам помогать, — добавила воспитательница восьмого класса.

— Поживем — увидим, — коротко заметила Мария Петровна и посмотрела на часы. — Давайте перейдем к следующему вопросу — «О дне рождения интерната».

Тут все сразу оживились. Конечно, годовщина открытия интерната должна быть отпразднована торжественно. Петр Владимирович узнал, что каждый класс потихоньку от других уже давно готовит свою самодеятельность. Решили провести конкурс на лучшие номера. Класс, занявший первое место, получит синий вымпел…

Сейчас, направляясь к матери Миши Ключарева, Петр Владимирович думал, что надо изобрести несколько «сногсшибательных» номеров.

Он остановился на углу той улицы, где жили Ключаревы, посмотрел номер дома и поднялся на лифте. Ему открыла дверь маленькая, очень бледная женщина с такими же узкими черными глазами, как у сына. Она застыла на пороге, видно, испугалась неизвестного мужчины, да еще такого громадного роста.

— Я новый воспитатель шестого «Б», — сказал Петр Владимирович. — А вы мать Миши Ключарева?

Елена Ивановна пригласила его пройти.

Он оглядел обстановку отдельной однокомнатной квартиры. Тюлевые занавески на окнах, венские стулья, стол под клеенкой, буфет с посудой — все было просто и чисто.

— Опять мой набедокурил? — с беспокойством спросила Елена Ивановна.

— Не в этом дело, — улыбнулся Петр Владимирович и заговорил очень серьезно: — Елена Ивановна, мне хорошо известно, что стряслось в вашей семье. При любых обстоятельствах я бы сделал все, чтобы вам помочь, но мне повезло: у меня дядя — известный московский адвокат, который посоветует, что предпринять, как действовать.

Елена Ивановна чуть-чуть улыбнулась, наклонила голову и начала рассказывать.

* * *

От Ключаревых Петр Владимирович направился прямо к своему дяде.

Дядя Слава был милый, общительный человек, большой любитель вкусно поесть, а также посмешить гостей остроумными анекдотами.

— Ну как на новой работе? — радостно встретил он племянника.

— Дядя Слава, потом расскажу, у меня к тебе важнейший разговор.

Вячеслав Александрович сразу нахмурился и провел племянника в кабинет.

— Друг мой, слушаю тебя, — сказал он и заходил взад и вперед, засунув руки в карманы, по всегдашней привычке причмокивая. Был он невысокий, но широкоплечий, с солидным брюшком.

Петр Владимирович постарался как можно красочнее передать рассказ матери о сыне.

— Все? — насмешливо спросил Вячеслав Александрович и аппетитно причмокнул.

— Все.

— С каких это пор ты защищаешь хулиганов?

— — Никакой он не хулиган, он пострадал ни за что! — порывисто воскликнул Петр Владимирович.

— Вот как — «ни за что»! — передразнил Вячеслав Александрович. — Откуда у тебя такие сведения?

— Мать этого юноши так откровенно, так подробно мне рассказала.

— Во-первых, прежде чем вынести приговор, советский суд, как правило, знакомится со всеми деталями каждого уголовного дела, — уверенно произнес Вячеслав Александрович и опять причмокнул: — А во-вторых, подавляющее большинство матерей, даже самых закоренелых преступников, считают, что их сыновья осуждены безвинно. На то они и матери. — Вячеслав Александрович помолчал, потом, посмеиваясь, добавил: — Ну говори, где, кем, по какой статье осужден старший брат самого трудного мальчика в твоем классе?

Петр Владимирович ничего этого не знал. Как это он не догадался расспросить Елену Ивановну обо всех этих юридических тонкостях?!

— Ну вот что, друг мой, узнай, где находится дело юноши, его номер, фамилию судьи и прочее; все эти сведения принеси мне. У меня, правда, уйма работы! — При этих словах Вячеслав Александрович схватился за голову. — Ну да так и быть, найду время, ознакомлюсь с делом, а там видно будет… Идем пить кофе.

Время приближалось к полудню, и пить кофе было, пожалуй, поздновато. Но Петр Владимирович нисколько не беспокоился испортить себе аппетит перед обедом и с удовольствием принял приглашение.

 

СБОР ПИОНЕРСКОГО ОТРЯДА, КОТОРЫЙ НАЧАЛСЯ ТАК УДАЧНО И КОНЧИЛСЯ ТАК ПЕЧАЛЬНО

Петр Владимирович с особенным волнением подходил к интернату. Это волнение охватывало его теперь каждый день.

Как они себя сегодня вели? Кто выкинул очередную шалость? Кого подцепили вездесущие члены Совета Справедливых? И самое главное — какие получены отметки?

Ну, если Галя Крайнова заработала очередную пятерку — это естественно, иного и ждать нельзя — девочка способна, прилежна. Но если добьется пятерки кто-нибудь из средних или из плохих учеников — это настоящая победа! А если наоборот — двойки?

С такими мыслями Петр Владимирович вошел и спальный корпус.

У входа в столовую его тотчас окружили.

«Мои дети», — подумал Петр Владимирович. А я сегодня пятерку по русскому получила! А я пятерку по истории! «О двойках, разумеется, ни гугу, — усмехнулся про себя Петр Владимирович. — О них я узнаю позднее, из классного журнала».

— А сегодня о чем будете рассказывать?

— Расскажите про свою вторую и про третью любовь, — доверительно шепнула Наташа Ситова.

— Про любовь не надо, лучше про войну, — небрежно повел носом Вася Крутов.

— Нет, расскажите что-нибудь про изыскателей, — попросила Галя Крышечкина.

— А вы забыли, что сегодня некогда — сегодня сбор отряда? — напомнил Петр Владимирович.

Неожиданно сзади раздался иронический голос:

— Успели уже подружиться?

Валерия Михайловна стояла у входа в столовую.

Все сразу притихли, потупились, отошли. И Петр Владимирович очутился лицом к лицу с Валерией Михайловной.

— Во время болезни Веры Александровны мне приходится ее заменять, — сказала Валерия Михайловна. — Вы понимаете, какая на меня теперь возлагается ответственность — шестьсот ребят, попробуйте за ними уследить! Недавно мальчик из окна выпрыгнул. — Она глубоко вздохнула. — Между прочим, Совет Справедливых восемь раз записал ваших: за завтраком разговаривали, на утреннюю зарядку двое опоздали, на перемене Ершов побежал так быстро, что сшиб маленькую девочку, а этот хулиган Ключарев ударил одного пятиклассника по спине.

Петр Владимирович с тоской оглядел отступивших к стенам ребят. В конце концов все это были не такие уж страшные шалости. На то они и дети, чтобы двигаться, бегать. Разве только Ключарев… Где он? А, вон выглядывает из-за колонны. Опять дичится, опять сторонится…

* * *

За обедом Петр Владимирович сел за один столик со Светланой и двумя молоденькими учительницами — математики и русского языка.

Светлана неожиданно с обидой в голосе воскликнула:

— Ну почему никто меня тогда на совещании не поддержал? Я уверена, что наш совет пионерской дружины за всеми порядками смог бы уследить нисколько не хуже этого самого Совета Справедливых.

Девушки стали оправдываться — они же воспитательницы младших, октябрятских классов. Поэтому и не вмешались в пионерские дела.

— Ладно, на следующем совещании я попробую вас поддержать, — сказал Петр Владимирович Светлане, когда девушки ушли.

— Мы с вами в интернате недавно. Давайте заключим союз, — шепнула Светлана.

Он недоверчиво посмотрел на нее, маленькую, щупленькую, и спросил себя: «Надежный ли она союзник?»

— Приходите сегодня на сбор нашего отряда, — сказал он.

— Обязательно приду.

Они вышли вместе во двор, подозвали Галю Крайневу и уселись втроем на лавочке в саду.

— Галя, я хочу рассказать Светлане о нашем… — Петр Владимирович поднял руку к виску.

— Петр Владимирович, я вас не понимаю! — воскликнула Галя с красноречивым упреком.

— Видишь ли, наша тайна пионерская, а Светлана как-никак старшая пионервожатая.

— Галя, неужели ты думаешь, что я кому-нибудь расскажу, если вы мне доверите что-то пионерское! — упрекнула Светлана.

И Петр Владимирович вместе с Галей посвятили ее в тайны своего класса; они объяснили, что человечество разделяется на изыскателей и на тюфяков, показали ей изыскательскую жилку на виске.

— Как это здорово! — воскликнула Светлана (тут же приподняла синюю вязаную шапочку и прижала палец к виску). — Мне еще с детства никогда не сиделось на месте. Все время хотелось что-нибудь изобретать или находить… — задумчиво говорила она. — Мечтала поехать в неизвестные дальние страны… Значит, я и раньше была изыскателем, только этого слова не знала…

— Галя, знаешь что? — очень серьезно заговорил Петр Владимирович. — Самая основная наша беда — двоек у нас много. Давайте все вместе, всем отрядом искать, как нам избавиться от двоек. Ты, как председатель совета отряда, будешь командовать, а я буду тебе помогать. Мне кажется, что ты справишься с этой задачей.

— Значит, надо много всяких разноцветных таблиц начертить? И придется каждый вечер очки подсчитывать? — вздохнула Галя.

— Нет, нет, никаких очков и самое большее, если одну совсем простенькую таблицу,

Долго сидели они втроем на лавочке, не замечая холодного ветра, совещались, как будут проводить сбор, спорили. В конце концов Петр Владимирович спросил:

— Замерзли?

— Ни капельки! — презрительно бросила Галя.

— Немножко, — призналась Светлана.

— Ну, побежали в дом! — сказал Петр Владимирович.

* * *

Наступил час сбора. Галя Крайнева заняла учительское место. Петр Владимирович с трудом втиснулся за парту, а Светлана села на стуле возле окна.

Все ребята повязали красные галстуки и сразу преобразились — стали подтянутые, серьезные. Галя Крайнова, высокая, прямая, с коротко остриженными золотыми волосами, встала лицом к классу.

— Объявляю сбор отряда открытым. — Она поднесла к самым глазам записку и прочла: — Повестка дня следующая: первое — об изыскателях; второе — подготовка к дню рождения интерната; третье — разное. Давайте все вместе думать, как стать изыскателями.

Это очень трудная задача и одновременно наша большая, настоящая тайна, о которой никто не должен знать, — торжественно начала Галя, стараясь скрыть свое волнение. — Давайте с этого дня будем совсем другими, чтобы ничего тюфячьего в нас не оставалось. Многие плохо учатся. Почему? Потому что они просто лентяи и тюфяки. И пусть каждый даст настоящую пионерскую изыскательскую клятву. Первое: двоек не получать.

Будем здорово стараться и помогать друг другу. Второе: пусть мальчики обещают больше не быть грубыми с девочками, а девочки пусть не обижаются из-за всяких пустяков. Если не знаешь, правильно ли ты поступаешь, возьмись за висок. Это будет тайный знак нашего отряда, который никто, кроме Светланы, никогда не узнает.

Потом вскочила немного смущенная Галя Крышечкина и сказала, что теперь придется реже баловаться и стараться не налетать на «справедливок». Ну и, конечно, нужно лучше учиться по географии и по другим предметам.

Наташа Ситова, как староста спальни девочек, предложила все помещения убирать только на пятерку.

— Надо сперва научиться быть изыскателем, — сказал Вася Крутов.

— Надо привыкнуть… — добавила Алла Анохина.

— Нельзя сразу… — засомневалась Нина Вьюшина.

Игорь Ершов, наоборот, решительно сказал:

— Надо, чтобы сейчас, после сбора, все вышли отсюда изыскателями. Только нельзя по двадцать раз в день хвататься за висок, тогда в интернате сразу догадаются.

— Этот тайный знак очень нужный, он означает — «берегись, опасность!», — заметил Вася Крутов.

— Какая опасность? — спросил его Игорь.

— Ну, например, Валерия Михайловна приближается, — не задумываясь, при общем хохоте ответил Вася.

Выступила Светлана и обещала во всем всегда помогать.

Последним взял слово Петр Владимирович.

— Я вижу, что всех задела за живое эта идея. Конечно, нельзя сразу научиться быть изыскателем. Но нужно все время очень стараться и все время помнить, что вы — юные пионеры — захотели пойти по этой прекрасной дороге. Сметайте с себя все наносное, тюфячье: лень, нежелание помочь товарищу, жадность, грубость.

Петр Владимирович не без удовольствия заметил искры в ребячьих глазах. Один только Миша Ключарев недоверчиво морщил свои тонкие брови. Воодушевление было такое, что будущие изыскатели не сразу смогли успокоиться и перейти ко второму пункту повестки дня: подготовка к дню рождения интерната.

Выступила Светлана.

— Вы знаете, что все отряды уже давно потихоньку готовят свою самодеятельность? Чей номер будет самый лучший? Кто займет первое место в интернате?

— Мы тоже будем искать это первое место! — подчеркивая слово «искать», воскликнул Петр Владимирович. — А кто из вас уже нашел свои номера?

Нина Вьюшина, кокетливо улыбнувшись, встала, ни гинула свою длинную шею и, склонив голову набок, рассказала, что в паре с Васей Крутовым готовит венгерский танец и соло — танец румынский. Не без гордости она добавила, что костюмы шьются прямо-таки чудесные.

— Ключик, а ты какой номер приготовил? — спросила Мишу Галя Крайнева.

— Я не хочу выступать, — не поднимая головы, буркнул Миша.

— Почему? — удивилась Галя. — А юмористические рассказы?

— Не хочу, и все.

— Галя, не настаивай, — вмешался Петр Владимирович. — В концертах самодеятельности выступают только добровольно. Между прочим, я могу помочь тем, кто хочет читать стихи или рассказы.

Галя Крышечкина тут же откинулась, быстро и оживленно зашепталась с Аллой Анохиной, сидевшей сзади нее. Обе девочки одновременно подняли руки.

— Пожалуйста, принесите нам стихи и чтобы очень хорошие, — также одновременно сказали Алла и Галя.

Потом перешли к «разному». И вдруг вскочил Вова Драчев.

— А как же Ключарев и Крутов? А их когда будем прорабатывать?

Со всех сторон на него полетели негодующие взгляды, послышались презрительные шепотки: «Тюфяк!»

— Мне кажется, сбор отряда не должен рассматривать поступок Миши и Васи, — убежденно сказал Петр Владимирович, не вставая с места. — Я уверен, у нас такие случаи больше не повторятся.

— Что, получил? — Вася Крутов показал Вове не то кулак, не то кукиш.

Галя Крайнова уже хотела было объявить, что сбор отряда окончен, но Петр Владимирович ей шепотом напомнил:

— Галя, еще о том, как пересаживаться.

— Задержитесь на две минуты, — скомандовала Галя Крайнова. — У нас неправильно размещены ребята за партами: слабые ученики сидят со слабыми, а сильные — рядом с сильными. А надо по-пионерски, чтобы сильный сидел на одной парте со слабым и помогал ему. — Она повернулась к Петру Владимировичу, который в это время перелистывал классный журнал, и спросила его: — Вы как бы хотели рассадить?

Тот с трудом вылез из-за парты, даже крышка затрещала, встал рядом с Галей Крайновой и, пробегая глазами фамилии в журнале, начал говорить:

— Вот, например, два хороших ученика, которых я предлагаю рассадить, — Игорь Ершов и Алла Анохина. Этим самым…

Что случилось? Будто электрический ток проскочил по рядам. Кто сидел наклонившись, тотчас же выпрямился, многие спрятали головы в плечи. Все будто оцепенели. Иные глядели явно враждебно. Галя Крышечкина покраснела и сердито сверкнула своими большущими глазами. Игорь Ершов и его соседка Алла Анохина совсем растерялись. Светлана переменилась в лице. Она то прижимала пальцы к виску, то отпускала их, одновременно отрицательно мотая головой, посылала какие-то тайные знаки Петру Владимировичу.

Что случилось? Он ничего не понял, но почувствовал, что сделал какую-то грубую ошибку.

Галя Крайнова встала из-за учительского стола.

— Я — председатель совета отряда, — мужественно отчеканила она, — я категорически против. Ершова и Анохину рассаживать нельзя!

Все заволновались, несомненно одобряя Галю Крайнову.

Встала и Светлана.

— Петр Владимирович, вы у них не все порядки успели узнать. Галя Крайнова права. Игоря и Аллу рассаживать нельзя, — сказала она.

Петр Владимирович пристально оглядел всех. Почему между учительским столом и первым рядом парт словно встала стеклянная стена? Он почувствовал одно — сейчас никак нельзя выяснять это «почему?».

— Ну хорошо, отложим этот вопрос до понедельника, — сказал он и посмотрел на часы. — А сейчас на ужин…

Хоть бы кто-нибудь подошел к нему с самым пустяковым вопросом или попросил его прийти в спальню с новым рассказом! Все разошлись молча, явно избегая его.

Он остался вдвоем со Светланой в опустевшем и тихом классе.

— Сбор начался на пять с плюсом, а кончился из-за вас хуже чем на единицу, — горько упрекнула его Светлана. — Вы историю Игоря и Аллы не таете, а я ее узнать успела, да еще во всех подробностях.

Они договорились, что после отбоя отправятся домой вместе. По дороге она ему все расскажет.

 

ЧТО ЭТО-ДРУЖБА ИЛИ?..

За ужином Петр Владимирович сел за отдельный столик. Ему хотелось собраться с мыслями.

Он решил до встречи со Светланой ничего серьезного не предпринимать, поменьше разговаривать с ребятами. Сейчас он вызовет Мишу Ключарева и передаст ему записку с вопросами Вячеслава Александровича для матери. А потом подольше, до самого отбоя, займется с Вовой Драчевым.

Он встал и позвал Мишу.

И они пошли через всю столовую: впереди — высокий, плечистый, нахмуренный атлет, сзади — тщедушный, сутулый мальчик.

— Смотрите, Ключика прорабатывать повели! — послышался тревожно-сочувствующий возглас Васи Крутова.

— Ну, Ключик теперь пропал! — раздалось испуганное восклицание Наташи Ситовой.

На каждом этаже обоих спальных корпусов на противоположных концах коридоров есть по маленькой комнатке. Это «воспитательские», где ночуют дежурные воспитатели; туда же они вызывают озорников для неприятных разговоров.

В такую комнатку и привел Петр Владимирович Мишу. Только он закрыл дверь и хотел передать мальчику записку, как послышался осторожный стук.

— Войдите, — недовольно отозвался Петр Владимирович.

На пороге стоял Вася Крутов.

— Ты чего?

— Я тоже пришел.

— А я тебя звал?

Вася сконфузился, захмыкал своим горбатым носом.

— Ну ладно, заходи. — Петр Владимирович улыбнулся, поняв, почему пришел Вася: уверен, что Мише предстоит головомойка за избиение Драчева, и явился разделить участь своего верного дружка.

— Мальчики, по-моему, мы на сборе договорились, что не будем поднимать вопроса о драке, — сказал Петр Владимирович.

— Правда, не будете? — недоверчиво переспросил Вася.

— Вы же, кажется, захотели стать изыскателями.

— Вроде бы захотели, — нерешительно подтвердил Вася.

Миша Ключарев промолчал. Петр Владимирович встал.

— А теперь, Вася, мне с Мишей надо еще об одном дельце потолковать.

— Это о Мишкином мяуканье? — встревожился Вася.

Петр Владимирович ничего не ответил, легонько подтолкнул его в плечо и закрыл за ним дверь.

Миша, словно защищаясь, отодвинул стул и прислонился к стене.

— Сегодня утром я был у твоей матери, — начал Петр Владимирович. — Мне нужно, чтобы ты ей передал записку…

Петр Владимирович оборвал речь. Узкие черные глаза Миши смотрели на него с какой-то непонятной злобой и тоской. Это были глаза пойманного и связанного волчонка.

— Значит, приходили жаловаться на меня? — с недетской горечью выдавил мальчик.

— Нет, нет, — ответил Петр Владимирович и встал. «Надо кончать разговор, — подумал он. — Все равно волчонок не поверит мне. Но матери он поверит». — В понедельник мне принесешь ответ. — Петр Владимирович открыл дверь, выпустил Мишу и сам пошел следом за ним.

Миша двинулся по коридору, не оглядываясь.

Петр Владимирович вызвал теперь Вову Драчева и сел с ним заниматься. С трудом преодолели они одну теорему, принялись за другую. Вдруг Вова поднял свою белую кудлатую голову и буркнул:

— Знаете, как все ребята на вас злы!

— Почему злы?

— А потому, что вы захотели рассадить Игоря и Аллу.

— Ну и что ж тут такого?

— Да ведь Игорь и Алла все равно как Ромео и Джульетта.

— Ты читал Шекспира?

— Нет. Наши девчонки читали.

Петр Владимирович не знал, что говорить.

— Вот что: хватит отвлекаться. Какая там следующая теорема?

Пока Вова бормотал, мысли педагога беспорядочно метались.

«В шестом классе — и такие отношения! Тем более их надо рассадить!.. Однако как просто и как серьезно объявил об этом Вова…»

После диктанта, перед самым отбоем, Петр Владимирович на минуту заглянул к девочкам в спальню. Там уже легли. Он сказал:

— Спокойной ночи.

Только с двух или трех кроватей отозвалось невнятное «спасибо».

Петр Владимирович закрыл дверь и поднялся к мальчикам. И в их спальне было темно. На его «спокойной ночи» никто не ответил.

Он спустился в нижний этаж и доложил Валерии Михайловне, что все в порядке.

— Мне приходится вторично вам заметить, — холодно сказала она, — вы с ними чересчур мягки, и вот результат — ваш класс опять на последнем месте.

Петр Владимирович стоял и молчал. О, он многое мог бы возразить Валерии Михайловне! Ведь ничего же не случилось за вечер. Чем занимались ребята? Разошлись по кружкам, читали, играли в домино, дежурные мыли полы, убирали спальни. Возможно, громко разговаривали. Возможно, бегали. А эти, с голубыми повязками, их записали. Ну и что ж тут такого? О, он мог бы много рассказать Валерии Михайловне о сегодняшнем дне — и хорошего, и плохого! Но предпочел промолчать.

Когда все в интернате стихло, воспитатели вышли все имеете на улицу. Девушки пробовали заговорить с Петром Владимировичем. Он рассеянно отшучивался.

На платформе станции метро Светлана и Петр Владимирович сели вдвоем на мраморной скамейке. Светлана негромким голосом начала рассказывать историю Игоря Ершова и Аллы Анохиной.

Они поразительно похожи друг на друга. С первого класса сидят рядышком на одной парте. Вот уже шесть лет подряд с утра и до вечера, на уроках и после уроков, на прогулке и в столовой, всегда и везде вместе. Они вместе решают задачи, пишут сочинения, готовят уроки, одновременно читают одну и ту же книгу. Вызовут к доске одного, другой весь вытягивается вперед, волнуется — какая будет отметка. В очереди перед столовой они стоят один за другим. Алла первой садится за обеденный стол, и никто, кроме Игоря, не смеет сесть рядом с нею.

Они всегда и всем делятся. Алла дарит Игорю фрукты, почтовые марки; он ей дарит открытки, фотографии киноартистов, фантики, конфеты. Даже черный хлеб они разламывают на две части, потому что Алла любит мякиш, а Игорь корочку. Она подшивает ему подворотнички, гладит его пионерский галстук, он ей точит карандаши…

Когда они остаются вдвоем, то больше всего любят молча стоять рядом у окна, облокотившись на подоконник, и смотреть на Москву. Никогда они не ссорятся и понимают друг друга без слов, или, точнее, выработали свой, им одним известный язык односложных восклицаний на разных интонациях, отдельных отрывистых слов и сокращений. Друг друга они называют очень тихо и по-особому — просто «А» и просто «И».

Но самое удивительное — это их встречи на лестнице.

Каждый вечер незадолго до отбоя из двери коридора четвертого этажа появляется Игорь с лейкой в руках, а из двери третьего — Алла, также с лейкой; появляются они в одно и то же мгновение. Алла поднимается по ступенькам. Игорь спускается, и оба они встречаются посредине на повороте лестницы; там, на площадке, стоят горшки с цветами. Игорь и Алла протирают листья, поливают растения. Потом, одновременно поднимают глаза…

Игорь тихо говорит:

— А, покойной ночи…

— И, покойной ночи… — так же тихо отвечает Алла, и они расходятся по своим спальням до утра.

— И как вы думаете — откуда такая потрясающая точность?

Светлана рассказала, что долгое время в интернате никак не могли догадаться — в чем тут дело. Ночная нянечка, тетя Фрося, даже подозревала, нет ли тут настоящего колдовства. И только недавно Светлана дозналась до истины.

После ужина мальчики обычно идут в свою спальню на четвертом этаже, девочки — в свою, на третьем. Игорь читает, играет с товарищами в шахматы, в домино, но незадолго до девяти часов он становится каким-то рассеянным, беспокойным… И вдруг в самый разгар шахматной атаки бросает игру и ровно в девять часов шесть минут становится у двери своей спальни, не спуская глаз с часов. Когда стрелка подскакивает к седьмой минуте, он начинает считать: раз, два, три, четыре… и так до восемнадцати, потом берет лейку, наполняет ее водой, выходит в коридор, спускается по лестнице и тут встречается с Аллой.

Примерно то же самое проделывает и Алла на третьем этаже. Но спальня девочек отстоит на одну дверь дальше от выхода, поэтому считает она не до восемнадцати, а до четырнадцати, после чего начинает свой точно размеренный путь.

Петр Владимирович изумленно смотрел на Светлану.

— Как все это интересно! А как другие ребята в классе к ним относятся?

— Берегут их, — тут же подхватила Светлана, — знаете, как берегут! Но вслух о них не говорят. Вот почему все они сегодня так дружно ощетинились и, как один, встали на их защиту. Словом, показали себя настоящими изыскателями.

— А я соломенный тюфяк! — с горечью воскликнул Петр Владимирович. — Так что же, у них большая дружба или?..

— Не знаю… — пожала плечами Светлана. — Осенью на педсовете Валерия Михайловна подняла было вопрос, что надо «прекратить этот романчик», как она в тот раз выразилась. Вера Александровна ей ответила: «Оставьте их в покое. Когда они мне попадаются на глаза, я всегда ими любуюсь».

На этом они расстались.

 

ИЗ ДНЕВНИКА ГАЛИ КРЫШЕЧКИНОЙ

Суббота, 22 ноября

Вчера вечером мы уже собирались спать ложиться, как вернулась Алла. Она ходила цветы поливать. У нее был такой расстроенный вид, просто ужас!

— Девочки, помогите! Девочки, спасите! Игорь мне ничего не сказал, но по его лицу я вижу, как он переживает.

Мы все стали думать, что делать. А вообще очень нехорошо получается. Вера Александровна, конечно, защитила бы их, но она заболела, и теперь у нас в интернате самая главная Валерия Михайловна, по-нашему — Кошечка. Мы ее так прозвали, потому что она не ходит, а подкрадывается. Кошечка давно Игоря ненавидит. Она ему один раз сказала: «Тебя за твои безобразия надо в шестой «А» перевести».

Кошечка с нашим Крокозавром сразу подружилась — как встретятся, так разговаривают, улыбаются. На той неделе рассадит он Игоря и Аллу, непременно рассадит.

Наташа Ситова тут мне вдруг говорит:

— Ты, Галя, известная подлиза, уговори Крокозавра их не рассаживать.

С чего это она взяла, что я подлиза? Даже очень глупо так меня называть.

В тот вечер я никак не могла уснуть и придумала один план.

Крокозавр еще до сбора отряда говорил, что хорошо бы нам всем вместе пойти в воскресенье в Третьяковскую галерею. Мы с мамой прошлой весной там были. И мама тогда говорила: «Не люблю я в Третьяковку ходить одна, потому что многое не понимаю и не знаю. И с экскурсоводами мне тоже не хочется, будто на веревочке тебя водят; они показывают только те картины, которые им самим нравятся. А хорошо бы познакомиться с очень умным и знающим человеком; он бы повел меня в галерею, про мои любимые картины все объяснил и на все мои вопросы ответил».

А что, если пойти с мамой и с Крокозавром в Третьяковку? Она будет ему задавать разные вопросы. И я тоже сперва о какой-нибудь картине спрошу, а потом отведу Крокозавра в уголок и уговорю его насчет Аллы и Игоря.

Сегодня Крокозавр явился к самому обеду, серьезным такой, задумчивый, ничего нам не сказал; мы с ним издали из вежливости поздоровались, а он сразу прошел и столовую.

Я села обедать. Смотрю, все воспитательницы смеются, друг с дружкой разговаривают, а он устроился за отдельным столиком и голову к миске опустил. Мне его ужасно жалко стало.

После обеда я к нему подошла и сказала:

— Петр Владимирович, вы обещали как-нибудь в выходной повести нас с нашими мамами в Третьяковскую галерею. Давайте пойдем завтра? И моя мама тоже непременно пойдет.

Он в ответ ласково улыбнулся и сказал:

— Хорошо, Галюша, большое тебе спасибо. Ты сама составь список всех, кто хочет завтра идти с родителями или без родителей в Третьяковскую галерею. Встретимся возле кино «Ударник» в двенадцать часов. Хорошо?

Я всех обошла. Галя Крайнева прямо сказала: «Некогда! В воскресенье уйма домашних дел». Нина Вьюшина отправится с матерью платье покупать. Наташа Ситова и Алла Анохина ответили: «Ни за что не пойдем, мы этого противного Крокозавра видеть не хотим!» Некоторые девочки не знали, пойдут или нет. И мальчики тоже сказали: «Не знаем», — но на всякий случай записались, и даже вместе с родителями. Игорь, конечно, не пойдет. Миша Ключик, как всегда, промолчал, но за него Вася Крутов ответил: «Мы в кино собираемся». Гордый какой Ключик, никогда с девчонками не разговаривает, ему, наверное, скучно с нами; он или с мальчишками, или книжки читает. Записалось только десять человек.

Крокозавр, когда узнал, пожал плечами и сказал:

— Ну хорошо, достаточно и десяти. Все равно пойдем в Третьяковку.

После обеда и уборки помещений была «отпускная линейка». Мы все, конечно, оделись в школьную форму, галстуки повязали. Я эти линейки очень люблю, мы торжественно цепочкой поднимаемся на пятый этаж, в актовый зал, каждый класс выстраивается на своем месте.

Раньше Вера Александровна так хорошо нас провожала, больше хвалила, чем ругала, а под конец говорила: «Милые дети, до свидания, до понедельника, передайте привет вашим родителям».

А сегодня линейку проводила Кошечка. Бедная Вера Александровна заболела. Кошечка сказала, что это из-за нас, оттого что мы ужасно шумим. Конечно, все это выдумки. Кошечка говорила очень долго: «Запрещаю громко разговаривать! Запрещаю быстро бегать! Запрещаю еще что-то…» А под конец она сказала, что наш класс, шестой «Б», самый плохой. По-моему, это тоже неправда. И еще Кошечка очень хвалила Совет Справедливых. Они во всем помогают воспитателям, и поэтому мы этих «справедливок» всегда должны слушаться.

Воскресенье, 23 ноября

Ура! Пишу сразу, как вернулись из Третьяковки. Если сейчас не запишу, половину перезабуду.

К 12 часам возле кино «Ударник» нас собралось только четверо: Крокозавр, Светлана да я с мамой. Мама все повторяла Крокозавру: «Как я рада с вами познакомиться! Мне моя Галя о вас столько интересного рассказывала…» А я маме только про его первую любовь да про изыскателей проболталась.

Стоим мы возле «Ударника», ждем-пождем, никто не пришел. Как им только не совестно! Крокозавр посмотрел на часы, поднял свои густые брови, вздохнул и сказал: «Пойдемте, больше ждать невозможно».

По дороге он нам рассказывал, что с детства любил приходить в Третьяковку, и приходил или один, или вдвоем, втроем с товарищами. И это даже хорошо, что пас сегодня только четверо. Раньше, когда он собирался идти, то загадывал: «Пойду к Сурикову или пойду к Поленову». И потом по полчаса у каждой картины этого художника выстаивал и даже самые маленькие рисунки все до одного пересматривал. И еще Крокозавр рассказывал, что каждый раз он находит в своих любимых картинах новую красоту и, когда возвращается из галереи, только о картинах и думает.

Он нас водил по всем залам второго этажа. Мы столько всего пересмотрели, что у меня в глазах зарябило и голова стала тяжелой, как камень. А Крокозавр все говорил, все рассказывал. Он очень понятно про каждую картину объяснял. Рассказывал про жизнь художников, что они хотели выразить, как много лет свои картины писали… Голос его был какой-то особенный и певучий, а под конец совсем охрипший. И лицо у Крокозавра сделалось тоже особенное. Голову он держал высоко и смотрел на картины, прищурив глаза. Мама потом мне говорила, что лицо у него стало «вдохновенное, как у настоящего художника».

Мы переходили из зала в зал, и я никак не могла поймать Крокозавра где-нибудь в переходе и попросить за Аллу с Игорем.

Многие, наверное, приняли его за экскурсовода и тоже к нам подошли. Скоро вокруг нас столько столпилось народу, что меня совсем оттеснили. Его окружило много чужих мальчиков и девочек, все рты поразинули, слушают. Вот ведь до чего обидно! А наши тюфяки не пришли.

За три часа мы ужасно устали. Вышли на улицу, и мама начала всячески благодарить Крокозавра. Она говорила, говорила… А я иду с ним рядом и все жду: скоро ли мама кончит? Никак мне не удается с ним посекретничать.

Наконец я дождалась, когда мама замолчала, и сразу Крокозавру шепнула:

— Петр Владимирович, мне надо вам одну очень серьезную вещь сказать.

Мы с ним немного поотстали, а мама со Светланой вперед пошли.

Я его попросила:

— Пожалуйста, не рассаживайте Игоря с Аллой.

Он улыбнулся и ответил:

— Можешь не беспокоиться, Галюша. Мне Светлана все рассказала. Почему же вы меня не предупредили, что они шесть лет на одной парте сидят?

 

ЧТО ПРОИЗОШЛО В ПОНЕДЕЛЬНИК

В понедельник Петр Владимирович пришел в интернат перед самым обедом, когда шестиклассники уже собрались у входа в столовую.

«Поздоровались приветливо, даже улыбнулись», — отметил он про себя.

Многие подошли и выжидающе остановились на некотором расстоянии. Галя Крышечкина, Наташа Ситова пробрались вперед, Игорь с Аллой остались стоять в стороне, искоса посматривая.

Петр Владимирович понял — узнали, что он их оставляет в покое. Ну, теперь погода прояснится. Один Миша Ключарев отвернулся. Видно, он был сбит с толку рассказом матери о ее переговорах и не знал, по-прежнему ли ему чуждаться своего воспитателя.

Вова Драчев, насупившись, подобрался к Петру Владимировичу и отрывисто буркнул:

— В Третьяковку вчера не мог, ходил с мамой картошку покупать.

Нина Вьюшина подошла и стала долго и сбивчиво оправдываться, почему не смогла прийти — сперва ездила с мамой по магазинам, потом ходила в кино. Примерно то же самое и так же сбивчиво рассказали еще трое.

Наташа Ситова как ни в чем не бывало спросила Петра Владимировича:

— А вы принесли мне хорошие стихи, чтобы выступать в день рождения интерната?

— Принес не только стихи, а еще кое-что.

— Что же? — все навострили уши.

— Хотите, покажу?

Петр Владимирович повел любопытных в раздевалку для взрослых. Там у стенки стояла большая папка. Ее развернули, и все увидели цветные иллюстрации из «Огонька», из других журналов, репродукции известных картин.

— Петр Владимирович, пожалуйста, сейчас же пойдемте в класс развешивать. Ну пожалуйста.

— Позвольте, но с двух до четырех полагается гулять, — возразил он.

— Ничего, ничего, мы быстренько развесим, а потом побежим во двор.

И он уступил. Нельзя было не уступить. Ведь сегодня же день примирения! Гурьбой отправились они в учебный корпус, в свой класс.

Закипела работа, одни резали ножницами куски картона, другие приклеивали к картону картинки, третьи окантовывали их ленточками цветной бумаги, четвертые просто суетились и мешали.

Поперек стен в три ряда шли гладко оструганные деревянные планки. Игорь Ершов и Вася Крутов влезли на парты и стали приколачивать картинки к этим планкам.

Петр Владимирович стоил у окна и командовал:

— Этот угол опустить! Этот поднять!

Галя Крышечкина проявила кипучую деятельность. Она ведь только что побывала в Третьяковке, кто, кроме нее, знает лучше, какую картину куда вешать? Ома бегала от одних ребят к другим, вспрыгивала на парту, слетала вниз, приказывала перевешивать.

— А почему вы не на прогулке? — раздался вдруг ласковый голос.

Все были так увлечены, что не заметили, как вошла Валерия Михайловна. Петр Владимирович в этот момент взгромоздился на учительский стол.

Глядя сверху на черную пышную прическу Валерии Михайловны, он смущенно и торопливо ответил:

— Сейчас пойдут! — Его пальцы как бы невзначай дотронулись до виска. И он загремел зычным басом: — Ребята, слушать меня! Все, кроме Игоря и Аллы, немедленно из класса! Быстро во двор! И там чтобы полный порядок! Галя Крайнова, ты командуешь. Поняли меня?

— Поняли! — прозвенел дружный ответ.

И тут же их как ветром сдуло. О, они знали, Крокозавра подводить нельзя!

Валерия Михайловна никак не уходила.

— Алла, давай «Незнакомку»! Алла, давай «Трех богатырей»! Быстренько! Игорь, четыре прокладки и два гвоздя! — торопил сверху Петр Владимирович.

Он уже успел перепрыгнуть со стола на парту.

— А вы не боитесь, что во время уроков ваши воспитанники, — спросила Валерия Михайловна, — вместо того чтобы углубиться в учебники, будут вертеть головами?

— Голые стены — слишком унылое зрелище, — возразил Петр Владимирович и с еще большим азартом застучал молотком. С соседней стены отозвался молоток Игоря Ершова.

Валерия Михайловна молча вышла. А Петр Владимирович заколотил последний гвоздь, спрыгнул на пол и подошел к окну.

Сегодня выпал первый снег. Он лег на землю толстым нетронутым одеялом. В конце двора старшеклассники воздвигали снежного «космонавта». Дружно катали они большой белый валун размером со стол. Младшие толпились вокруг. А вот шестиклассники. Они сбились в кучку. Галя Крышечкина, взобравшись на лавочку, дирижировала, остальные пели. Что именно пели — отсюда не было слышно.

«Молодцы! Не подвели!» — усмехнулся про себя Петр Владимирович. Вместе с Игорем и Аллой он также поспешил во двор.

И вдруг ему стало так радостно от ослепляющей белизны снега, от ребячьих возгласов и улыбок…

— А ну давайте в снежки! — крикнул он и сам первый наклонился лепить снежный ком.

Тут же со всех сторон в него полетели белые шары. Крики, визг наполнили весь двор и сад. Светлана и две девушки-воспитательницы не выдержали и ринулись на подмогу. Помчались в атаку другие классы.

В снежных клубах с неистовыми криками носились ребята, прыгали, налетали, отступали, вновь устремлялись вперед…

Люба Райкова принялась было под диктовку подруги торопливо записывать фамилии самых буйных, но бросила, вскочила на лавочку и с любопытством начала наблюдать за всеми издали сквозь свои толстые очки.

Две пожилые воспитательницы топтались сзади; сперва они было призывали к порядку, но вскоре успокоились, убедившись, что, в сущности, никакой опасности нет. Глядя на залепленных снегом, ошалелых от веселья ребят, слушая их визги, раскаты смеха, они даже улыбались…

Петр Владимирович выпрямился. Светлана, румяная, задыхающаяся, с улыбкой одобрения смотрела на него.

— Сегодня вы покорили всех!

— Тем, что метко кидаю снежки?

— Наверное, со дня основания интерната никогда такой битвы не было! — крикнула Светлана, убегая.

Тут шальной снежок попал Петру Владимировичу прямо в лицо. Он нагнулся, запустил крепким комком убегавших девочек, погнался за ними и вдруг услышал предостерегающий возглас: Петр Владимирович! Галя Крышечкина стояла против него, держа руку на виске. Ее длинные, запушенные снегом ресницы учащенно моргали.

В ту же минуту стихли крики, смешки, битва сразу прекратилась. Все начали спешно стряхивать комья снега. Петр Владимирович оглянулся.

Валерия Михайловна, закутанная в меховую черную шубку, медленно приближалась по расчищенной от снега темной асфальтовой дорожке.

Все тут же рассыпались в разные стороны.

* * *

Перед ужином воспитатели собрались в кабинете директора на очередную «летучку». Валерия Михайловна сидела в кресле Веры Александровны и перебирала какие-то бумажки на столе.

Петр Владимирович ждал, что сейчас начнется неприятный разговор о снежной битве. Конечно, успели передать Валерии Михайловне, кто первый кинул снежок. Но нет, завуч ни разу даже не взглянула на него, разобрала два каких-то незначительных происшествия в старших классах и замолчала. Потом дрогнувшим голосом начала, ни на кого не глядя:

— Я просто не нахожу слов…

— А вы и не ищите. Не надо искать, — с мягкой усмешкой перебила ее Мария Петровна. — Все ясно, ну порезвились, ну пошвырялись снежками.

— Дети — еще понятно, но взрослые, притом педагоги. Один из них стал даже инициатором…

Петр Владимирович, не поднимая головы, скосил глаза направо, где, прижавшись одна к другой, сидели па диване девушки.

— А что, педагоги, тем более молодые, разве должны быть эдакими ходячими перпендикулярами? — Мария Петровна добродушно оглядела всех из-под очков. — В свободное от занятий время немного побаловались с ребятишками, ничего тут зазорного не вижу. Никто ни шишек, ни царапин не получил, только щеки мороз выкрасил. Я, признаться, позавидовала. Чуть-чуть бы — и в самое пекло кинулась.

Тут Светлана не удержалась и фыркнула в ладонь. Засмеялись и остальные девушки. Им ясно представилась совершенно невероятная картина: солидная Мария Петровна, придерживая рукой очки, пыхтя и отдуваясь, лезет в самую гущу потасовки, ее закидывают снежками, а она, расталкивая ребят, наступает.

Засмеялись пожилые педагоги. И даже Валерия Михайловна не могла сдержать улыбки.

И тотчас в директорском кабинете словно светлее стало.

— Ну довольно! — совсем другим, твердым голосом заговорила Мария Петровна. — Давайте перейдем к тому главному вопросу, из-за которого мы собрались.

Речь пошла о подготовке к дню рождения интерната. Валерия Михайловна объявила, что ожидается важное начальство, — поэтому надо показать себя во всем блеске.

Принялись обсуждать, каким будет концерт самодеятельности, как украсить большой зал, как навести порядок во всех помещениях.

Потом Светлана попросила слова и сказала:

— Я считаю, что рапортовать должен Дима Топорков, а не Люба Райкова, — щеки девушки от волнения то краснели, то бледнели.

Вопрос был принципиальным. Дима — председатель совета дружины, а Люба — председатель Совета Справедливых. Кому отдать предпочтение — пионерской организации или недавно созданному органу интернатского самоуправления?

Валерия Михайловна нервно скомкала бумажку и отбросила ее на край стола.

Мария Петровна, сидевшая рядом со Светланой, ласково положила руку на плечо девушки.

— Светочка, я тебя вдвое старше, в матери гожусь, — сказала она, и морщинки собрались в уголках ее глаз. — Брось ершиться, уступи.

— Мне кажется, что при всех случаях преимущество должно быть за пионерской организацией, — не удержался Петр Владимирович.

— Валерия Михайловна проводит интересный педагогический опыт, — возразила Мария Петровна, — а наше дело ей помогать, советовать, а может быть, и поправлять.

И все согласились: «Да, конечно, интересный опыт, поэтому пусть рапорт отдаст Люба Райкова».

А у Светланы глаза под опущенными ресницами наполнились слезами.

 

НЕВЕРОЯТНОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ОДНОЙ ДЕВОЧКИ

После ужина Петр Владимирович вместе с Вовой Драчевым забрался в воспитательскую. Они занялись русским языком. Вдруг в дверь постучали. Вошла пожилая худощавая женщина. Это была Екатерина Семеновна — бывшая балерина, руководительница танцевального кружка.

— Я к вам с жалобой, — заговорила она.

— Что такое? — Петр Владимирович встал.

— В жизни не видела девчонки с таким самомнением.

— Да что случилось? Какая девчонка?

— Она только и делает, что ссорится со своим партнером, не желает помогать шить для него костюм, а сейчас мне нагрубила.

Петр Владимирович наконец понял: речь шла о Нине Вьюшиной. Он уже успел заметить, что она постоянно ссорилась со своим соседом по парте Васей Круговым, но ему казалось, что не стоит вмешиваться в эти пустяковые стычки. А тут добавилось недоразумение из-за какого-то костюма, да еще непростительная грубость.

— Отказываюсь репетировать, пока ваша доморощенная Уланова не извинится передо мной и не поможет мне сшить костюм для Крутова, — отрезала Екатерина Семеновна.

— А где сейчас Вьюшина?

— Не знаю, убежала куда-то.

— Вова, быстренько найди Нину и скажи ей, чтобы немедленно шла сюда, — сказал Петр Владимирович.

Расспрашивая Екатерину Семеновну, он узнал, что номера Нины и Васи были самыми выигрышными номерами; на конкурсе в день рождения интерната они вполне могли претендовать на первое место.

Петр Владимирович понял: борьба за первое место и интернате по самодеятельности воодушевит ребят.

А если так, надо немедленно призвать к порядку взбалмошную девчонку.

Вова вернулся и объявил, что Нины нигде не нашел.

Петр Владимирович сейчас же поднялся на четвертый этаж и увидел в спальне своих мальчиков, уткнувших носы в книги.

— Ребята, боевая задача! Вьюшина исчезла! Отыскать Вьюшину!

Искать? Все встрепенулись. Ого! Искать всегда увлекательно… И они тотчас же помчались в разные стороны, по всем четырем этажам обоих спальных корпусов, поскакали вверх по лестницам, вниз по лестницам…

Через пять минут прибежал Игорь Ершов и сказал, что в раздевалке обнаружено Нинино пальто и ботинки. Значит, она спряталась где-то тут. Не могла же удрать на мороз в одних тапочках и платье. Дежурная восьмиклассница, сидевшая у наружной двери, ее не видела. Но девочка не иголка, куда же она могла подеваться? Учебный корпус давно заперт, нужно искать в спальных корпусах. Побежали в подвал, где были раздевалки, на кухню, в столовую, в душевые, в медпункт, в спальни девочек, в спальни мальчиков, по всем туалетным…

Нина исчезла.

Петр Владимирович серьезно забеспокоился: уж не вздумала ли сумасшедшая девчонка выскочить в окно и убежать без теплой одежды? На улице сильно морозило. Вон какие белые папоротники выросли на оконных стеклах… Он сам бросился на поиски.

Вдруг раздался крик:

— Нашли! Нашли!

Под конвоем мальчиков Нина была доставлена к Петру Владимировичу.

— Где ты пропадала?

В прихожей перед кухней стояли громадные бидоны для молока. И Нина спряталась между ними. Она сидела там на корточках, накрывшись брезентом.

Куда девалось ее всегдашнее самонадеянное кокетство! Она стояла сгорбившись, растерянная, заплаканная…

Тут столпилось много зевак из других классов. Такие происшествия нельзя разбирать публично. Петр Владимирович повел Нину и Васю в воспитательскую и для поддержки позвал Галю Крайнову.

— Я не портниха! — со злыми слезами оправдывалась Нина. — Себе я платье сшила, а Ваське помогать буду! Васька противный, мне ногу отдавил на репетиции.

— Да я же нечаянно!

— Не буду ему шить ни мундира, ни штанов! Не хочу из-за него мучиться с иголкой! Пускай сам шьет! — Нина разрыдалась.

Но Петра Владимировича это не разжалобило.

— Ты скоро кончишь плакать?

Нина молчала.

— Да ты понимаешь, ведь день рождения интерната! — строгим тоном воспитательницы поучала ее Галя Крайнова.

— Дело идет о чести класса. Понимаешь ли ты, что мы должны завоевать первое место? — говорил Петр Владимирович.

— Понимаю, — чуть всхлипнула Нина.

— Тогда спокойненько расскажи по порядку — что, как и почему?

Нина молча вынула из кармашка платья зеркальце, тщательно вытерла платком слезы, расческой поправила челку и начала рассказывать.

Выяснилось, что изготовить костюм венгерского гусара очень трудно. Надо сшить красный мундир и синие рейтузы, по всей груди наложить поперечные золотые шнуры, расшить золотом рукава, да еще вдоль рейтуз пустить такой же кант. Екатерина Семеновна и попросила Нину помочь.

— А я ей зато сапожки дерматиновые склеил, — оправдывался Вася. — И на ноги больше наступать не буду.

— Вот что, — сказала Галя Крайнева, — все девочки возьмутся сшить для Васи и мундир и рейтузы со всякими золотыми украшениями.

Пришлось и Нине скрепя сердце пообещать попросить завтра прощения у Екатерины Семеновны.

Разговор по душам был окончен, однако все четверо вдруг остановились на пороге. Вася и Нина, перебивая круг друга, дали честное пионерское, что будут на репетициях во всем слушаться Екатерину Семеновну, а на концерте так спляшут, как никто никогда в интернате не плясал. И конечно, шестой «Б» займет первое место.

— Мы докажем, что настоящие изыскатели! — со всем весело воскликнула Нина.

Петр Владимирович был очень доволен такой концовкой.

 

ИЗ ДНЕВНИКА ГАЛИ КРАЙНОВОЙ

27 ноября

Наконец настал наш долгожданный праздник! Все уроки были отменены, а воспитатели явились в интернат с самого утра. Крокозавр пришел в темно-синем костюме в полосочку и галстук повязал шелковый, тоже темно-синий, с фиолетовыми крапинками.

Началась генеральная уборка во всех трех корпусах, в спортивном зале, в столовой. Нашему классу досталась лестница в учебном корпусе с первого по пятый этаж. Следовательно, сто пять ступенек, плюс лестничные площадки, плюс горшки с цветами, плюс картины на стенах и прочее должно быть безукоризненно чисто. И кончить необходимо к обеду.

Крокозавр сказал:

— Ребята, не подкачайте!

Тут поднялось нечто невообразимое: наши мальчики и девочки забегали то вверх по лестнице, то вниз. Они таскали ведра, протирали полы и стены. Вниз по ступенькам потекли настоящие водопады. Я начала тщательно перетирать сырой тряпочкой каждый листик на растениях. Крокозавр пиджак на стул повесил, брюки загнул и с мокрой шваброй взобрался на табуретку, чтобы протереть потолки. Он все нас торопил:

— Скорее, скорее, надо успеть еще переодеться!

Подошла эта надутая гусыня — Люба Райкова с «Журналом Чистоты» в руках и спросила Крокозавра:

— Какой у вашего класса процент готовности?

Он сверху на меня посмотрел и спросил:

— Галя, по-твоему, какой процент?

Я ответила, что понятия не имею, и вообще это не так просто подсчитать, ведь наши ребята на всех пяти этажах стараются.

Тут Крокозавр мне одним глазом подмигнул и крикнул Любе:

— Шестьдесят шесть и семь десятых!

Все, кто тут был поблизости, рассмеялись, а Люба очки на нос сдвинула, ничего не записала и ушла. Кажется, она серьезно обиделась.

В этот момент мы увидели, что по нашей мокрой щите медленно поднимается под руку с Кошечкой наша Вера Александровна. Мы, разумеется, моментально тряпки бросили, подбежали к ней, окружили ее, здороваемся. Наконец Вера Александровна выздоровела! Но почему она такая бледная, а губы стали какие-то серые? Одни глаза смотрят и по-прежнему ласково. Всех шестибешников Вера Александровна переглядела, многих успела спросить: «Как поживаешь? Как учишься?» Я не смогла к ней приблизься, а Галька Крышечкина — всегда вперед лезет — к самому ее плечу пристроилась, и Вера Александровна ей даже руку на голову положила.

Кошечке, видимо, обидно стало, что на нее никто не обращает внимания, а все обступили Веру Александровну. Она потихоньку шепнула Крокозавру:

— Скоро ли вы кончите?

Крокозавр — как всегда находчивый — сразу догадался, как ответить:

— Мы кончим на полчаса раньше срока.

Тут Кошечка сказала Вере Александровне:

— Дорогая моя, вам вредно долго стоять. Идемте в ваш кабинет, вы сядете, отдохнете. — И увела от нас Веру Александровну.

Когда мы закончили уборку, то позвали членов Сонета Справедливых — принимать работу. Любка Райкова все придиралась и за одной картиной пыль обнаружила; в результате мы получили четверку.

— Плевать на их отметки! — сказал Вася Крутов. Я с ним совершенно согласна, мы стараемся не ради отметок, а потому что любим свой интернат.

Затем мы отправились обедать, а после обеда вместо прогулки занялись протиркой полов и стен в коридорах и па лестницах спального корпуса. Кроме того, застилали кровати чистым бельем.

Наконец можно было идти получать парадную пионерскую форму. Девочкам выдали белые блузки и темно-синие юбки, а мальчикам — белые рубашки и темно-синие брюки.

И тут выяснилось, что брюки совсем измяты, а мальчикам нужно было еще новые занавески на окна повесить.

Тогда Крокозавр своим оглушительным голосом закричал на весь корпус:

— Девочки, выручайте. Складка должна быть отутюжена так, словно ее сверху донизу по линейке прочертили.

Ровно в четыре часа все отряды, нарядные и чистенькие, в алых галстуках направились в учебный корпус.

Вера Александровна поднялась по лестнице и повела за собой самых важных гостей. К ним присоединилась и Кошечка. Все они прошли на сцену и расположились за длинным столом, покрытым красной материей. Издали мне было плохо видно, какая именно девочка с ними села. Оказалось, Люба Райкова. Но почему нет в президиуме Димы Топоркова — нашего председателя совета дружины?

Как только оркестр заиграл торжественный марш, так один за другим цепочкой скорым шагом стали входить сперва октябрята, за ними пионеры. Ребята сели в зале на свои места.

Победно заиграл горн. Шепот тотчас же стих. Все встали. С алым бархатным знаменем в руках вышел Дима Топорков. Вообще он не является знаменосцем, но сегодня знамя доверили ему. Очевидно, считают его самым лучшим мальчиком в интернате. И я тоже так считаю. За Димой шагали два ассистента — девочки пятого класса с поднятыми правыми руками. Я очень люблю, когда несут наше пионерское знамя. Сразу радостно начинает биться сердце и дух захватывает.

Знамя внесли на сцену. Дима Топорков встал возле стола, поддерживая древко; обе девочки застыли справа и слева от знамени.

Люба Райкова отдала рапорт директору. Она была без своих толстых очков, следовательно, не видела ничего, а рапортовала звонко, не хуже Димы Топоркова

Когда все снова сели, Вера Александровна сделала два шага вперед и начала говорить. После речи директора выступали представители различных организаций. Нам всем очень хотелось, чтобы скорей началась самодеятельность. А взрослые удивительно скучно поздравляли. У меня даже глаза начали слезиться от нетерпения, и я едва сдерживала зевоту. Сзади ерзали па стульях, в третьем ряду зашептались, кто-то даже фыркнул.

Воспитательницы вставали, оглядывали зал, садились.

Наконец заиграл горн. Дима Топорков с двумя девочками вынес знамя. Взрослые сошли в зал.

На концерте все классы будут между собой соревноваться за лучший номер, за первую премию — вышитый золотом синий вымпел.

Члены жюри с блокнотами в руках заняли свои за отдельным столом. Я тоже входила в состав жюри.

— На тебя надеемся! — крикнула мне вдогонку Галя Крышечкина.

Но раз меня избрали судьей, я не могу поступать нечестно, однако предполагаю: Нина Вьюшина и Вася Крутов не подведут шестой «Б».

Председателем жюри была Кошечка.

Концерт начался. Описывать все выступления невозможно, поэтому расскажу лишь о номерах нашего класса.

Вышли, обнявшись, Галя Крышечкина и Алла Анохина. Они более или менее смешно продекламировали басню Михалкова. Но однажды Галя сбилась, и я вынуждена была за это поставить им четверку. А потом Светлана заиграла в очень быстром темпе румынский танец. Вылетела ярко разодетая Нина Вьюшина и понеслась по сцене, то взмахивая руками, то заплывая их за спину. Она изгибалась, опять выпрямилась и летела то вперед к зрителям, то по кругу. Мне казалось, что свои выкрутасы она выдумывала лишь сейчас. Куда хотела, туда ноги ее и несли. Широкая юбка, разноцветные ленты, голубой пояс развевались. Я едва поспевала за ней следить. В этот момент Нина, очевидно, забыла все на свете: зрителей, уроки, подруг, миму… Я на секунду оглянулась. Все смотрели только на нее.

— Ниночка, Ниночка, давай, давай! — болели за нее наши.

Нина убежала, а все в зале восторженно захлопали в ладоши.

Вышла Наташа Ситова. Она декламировала стихи на героическую тему, голос у нее низкий, прямо бархатный, и выразительный. Однако мне не понравилось, что она стоила совсем неподвижно, наподобие столба, сложив руки на животе. И все-таки я ей, не колеблясь, пятерку поставила.

Следующий номер.

Светлана заиграла венгерку. Ее пальцы запрыгали по клавишам. Выскочили на сцену Нина и Вася Крутой. Они сразу завертелись настолько быстро, что ни лиц, ни костюмов их не было видно. Передо мной кружились и мелькали лишь пестрые пятна и полоски — алые, зеленые, белые, синие, золотые. Танцоры то брались под руки, то отскакивали друг от друга, прихлопывали в ладоши, притопывали каблучками, опять неслись дальше… И вдруг со сцены раздалось… Я сперва подумала, что это мне послышалось… Нет, рядом Кошечка ахнула, мальчишки зафыркали. Это Нина со сцены выпалила: «Тюфяк!»

Какая злюка! Так взглянула на Васю, точно его проткнуть хотела. А через две секунды снова закружилась, топая малиновыми сапожками. Наконец кончился номер, и танцоры, тяжело дыша, стали кланяться. А мы принялись аплодировать, кричать: «Выю-ю-шина!» Между прочим, многие даже повскакали с мест.

Нина выходила и, наклонив голову набок, кланялась, Опять выходила, опять кланялась. Лицо у нее было сперва румяное, потом бледное; она то закрывала, то открывала глаза и улыбалась. По моему мнению, улыбалась от счастья. Мы хлопали в ладоши, топали ногами и все кричали: «Вью-ю-шина!» Кстати, Крокозавр тоже кричал своим страшным голосом.

Нине и Васе я, не раздумывая, поставила пять, да еще с плюсом.

Когда концерт кончился, мы — жюри во главе с Кошечкой — отправились на совещание в радиоузел.

Я считала, что первую премию обязательно должны получить Нина Вьюшина и Вася Крутов. И Дима Топорков сказал, что ему тоже больше всего понравился венгерский танец.

Шестеро из жюри поставили Нине Вьюшиной пятерки, а Кошечка и Люба Райкова — двойки. В чем дело?

Кошечка объяснила:

— Никогда в жизни не слышала, чтобы своего партнера на сцене оскорбляли. За это выговоры дают, а не премии.

Люба Райкова поправила свои толстые очки и сказала, что думает о Нине то же самое.

А я не удержалась и крикнула:

— Они танцевали, как в Большом театре, и даже еще лучше!

Дима Топорков сказал, что «дурак» вовсе не такое обидное слово, и выругалась Нина шепотом, никто, кроме жюри, не услышал.

Только теперь я сообразила, почему Кошечка так отрицательно отнеслась к Нине. Но ведь Нина-то крикнула Васе «тюфяк!», а так как члены жюри об этом слове и понятия не имеют, им послышалось «дурак!». Но не могла же я им объяснять, что значит «тюфяк» — тогда выдала бы нашу тайну изыскателей. И я вынуждена была промолчать.

Люба Райкова начала доказывать, что первую премию следует присудить пятому «Б».

Я не выдержала и сказала, что пятиклассники танцевали так, словно их за веревочки дергали. И Диме Топоркову они тоже совсем не понравились. В результате окончательного подсчета очков оказалось: Нина с Васей никаких премий не получат.

Мне стало настолько обидно, что я вскочила и выбежала из комнаты.

Нет никакого настроения писать об этом.

А Нина, когда узнала о решении жюри, начала реветь, как дошкольница. При этом она оправдывалась:

— Васька меня толкнул, и у меня это противное слово нечаянно выскочило.

Крокозавр сделал внушение Нине:

— Учти, опять тебе урок.

А Вася Крутов начал спорить, доказывал, что, наоборот, Нина его толкнула. И напоследок сказал:

— На кой мне этот синий флажок нужен? Что бы я с ним делал? Над кроватью, что ли, повесил?

Приписываю в тот же вечер перед отбоем.

Крокозавр нам сказал потрясающую новость: оказывается, Вера Александровна к нам на день рождения прощаться приезжала. Врачи самым категорическим образом предписали ей на два месяца отправиться в санаторий. Правда, недалеко — где-то в окрестностях Москвы. Теперь главной в интернате будет Кошечка. Посмотрим, как в дальнейшем пойдут дела.

Воскресенье, 30 ноября

Никуда сегодня не пошла из-за плохой погоды. Я все думаю о Крокозавре и хочу поделиться своими мыслями: с каждым днем я все больше убеждаюсь, что он совсем особенный, не похожий на других воспитателей. Мне кажется, в эпоху коммунизма все воспитатели будут именно такими.

С тех пор как он к нам пришел, жизнь у нас потекла по-другому. Особенно интересно то, что мы стали изыскателями, то есть людьми, которые все время хотят быть лучше. Мы совсем перестали ссориться между собой и даже с мальчиками.

Никто в интернате об изыскателях не знает. Эта таинственность, связанная с нашим почетным именем, очень нас всех сдружила. Каждый раз, когда случайно встретишься со своим шестибешником в коридоре, на лестнице, во дворе, то непременно обменяешься с ним загадочными взглядами и чуть приподнимешь правую руку. Это означает: «Я бы до виска дотронулась, да нельзя — другие догадаются».

Крокозавр ежедневно приходит в интернат перед обедом. Нам все время хочется быть с ним вместе, и я чувствую, и ему тоже хочется быть с нами.

Он приходит и сразу говорит: «Девочки, мальчики, здравствуйте. А я что принес!» Или: «А я что придумал!»

В прошлом году мы ненавидели прогулки. Варвара Ивановна нас заставляла по два часа мерзнуть. Бывало, мы, девочки, заберемся, спасаясь от ветра, куда-нибудь за угол дома и стоим, как тумбы, с красными носами.

А Крокозавр, как только выпал снег, достал лопаты, и мы в углу двора в течение трех дней строили снежную крепость с башнями, с зубчатыми стенами, а потом на две партии разделились и три дня одни штурмовали, другие оборонялись.

Только я потом слышала, как Кошечка, обнаружив, что мы являемся на самоподготовку в мокрой одежде и с мокрыми ногами, сделала замечание Крокозавру.

А однажды он предложил нам наперегонки дорожки от снега расчищать, какое звено первым расчистит.

С тех пор мы стали исполнять эти так называемые «работы по желанию» не для похвалы, не для отметок, а просто как обычное пионерское дело: то пол вымоем, то цветы пересадим, то с малышами посидим.

Понедельник, 1 декабря

Записываю перед отбоем. Сегодня Крокозавр явился и сказал: «Девочки, мальчики, я придумал новое дело, только это такая тайна, даже Светлане говорить не будем».

Он показал нам очень красивую таблицу, которую сам дома начертил. Мы прочли:

«Искать хорошие отметки», «Искать чистоту», «Искать хорошие пионерские дела».

Крокозавр нам объяснил: «справедливки» там пускай свои показатели выводят, какие хотят. А эта таблица принадлежит нам. И вместо отметок мы будем ставить цветными карандашами кружки. Красный кружок означает пятерку, синий — четверку, зеленый — тройку, черный — двойку. Фамилии лучших и худших должна вывешиваться в классе.

Чтобы никто нашу таблицу не знал, мы решили ее прятать под репродукцией «Три богатыря». Так она и будет называться — «Три богатыря».

Вторник, 2 декабря

Я сегодня впервые красные кружки ставила тем девочкам, которые утром помогали маленьким заплетать косички, а также кружки различных цветов в зависимости от полученных на уроках отметок. Галя Крышечкина тоже ставила за чистоту в классе и в спальнях. Кто хочет узнать, какого цвета кружок ты заработал, сперва оглянись, нет поблизости никого чужих, осторожно приподними «Богатырей», посмотри на таблицу и снова опусти листок.

Суббота, 6 декабря

У нас в классе дела пошли определенно лучше. И на большой таблице Совета Справедливых кривая успеваемости шестого «Б» поехала вверх. Вечером на совете дружины нас поздравляли, удивлялись, как мы сумели завоевать второе место.

А ведь это Крокозавр инициатор, он даже хочет нашего умственно отсталого Вову Драчева из двоечников вытащить, и тогда у нас будет стопроцентная успеваемость — кто бы это мог раньше предполагать?

Что же касается дисциплины, то тут у нас по-прежнему неудовлетворительно.

Кошечка издала строжайший приказ, который, по-моему, совершенно невозможно выполнить.

В помещениях запрещается де только кричать, но и громко разговаривать, бегать, прыгать, на переменах мы должны ходить медленно — вдвоем, втроем — и голоса ни в коем случае не повышать.

Теперь только и слышишь замечания воспитателей: «Дети, тише. Дети, не бегайте». А «справедливки» в сто раз стали злее, чем раньше, по этажам носятся, едва успевают записывать в свой «Журнал Правосудия».

Кошмар какой-то!

Мы пожаловались Крокозавру, а он нам ответил:

— А вы держите себя в руках — это тоже обязательное качество изыскателей. Утром, пока меня нет, шумите, пожалуйста, потише.

 

«ГРУШНАЯ» ИСТОРИЯ

Настала очередь шестого «Б» дежурить во время обеда в столовой.

Ежедневно Совет Справедливых ставил оценку дежурному классу. Как быстро накормили ребят? Чисто ли после еды убрали? Не случилось ли каких-либо происшествий?

Воспитатели день дежурства в столовой считали своим самым хлопотливым и беспокойным днем. Нельзя, чтобы у входа в столовую создавались очереди хотя бы на пять минут. И все-таки повара постоянно нервничали и бранили нерасторопных помощников.

Раньше шестой «Б» дежурил в столовой, как правило, плохо. Петр Владимирович совсем не знал тонкостей этого дела, только торопил своих питомцев, а те без толку суетились. И в результате за дежурство класс получал тройки.

Другие воспитатели его утешали, говорили, что требуется особая сноровка и вообще он вряд ли этому делу когда-либо научится: это у мужчин не получается.

Такое утешение задевало самолюбие Петра Владимировича. И теперь он решил сделать так. Накануне дежурства собрал весь отряд и прямо сказал:

— В этом деле я тюфяк. Пусть командует Галя Крайнова. Справитесь?

— Конечно, справимся! — закричали ребята.

Галя Крайнова созвала звеньевых. Пошептались они, посоветовались друг с другом, распределили обязанности и сказали Петру Владимировичу:

— Увидите, наше дежурство будет на пять с плюсом!

* * *

В этот день Петр Владимирович пришел в интернат на час раньше и сразу направился в столовую.

Огромный обеденный зал был непривычно пуст, только за крайними столиками сидели его ребята и обедали. Через минуту они вскочили и принялись бегать с подносами. Петр Владимирович отошел к окну и встал там, издали наблюдая.

В кухне за широким раздаточным окном показались обе поварихи. Рядом с ними, чтобы помогать раздавать первое и второе, заняли места Наташа Ситова, Алла Анохина и Галя Крышечкина в белых косынках, в белых халатах.

Приятная новость — сегодня на третье блюдо груши, светло-зеленые, с румяными бочками, очень вкусные и сочные. Яблоки часто давали, а груши в первый раз.

Вот дежурные мальчики в белых фартуках и белых колпаках уже разносят блюда. Быстро и ловко снуют они между стульями, звеня подносами, судками, мисками, ложками. Каждый знает, какие столики должен обслуживать. Лица — серьезные, насупленные, изредка отрывисто перекидываются короткими словечками, подгоняют друг друга…

В интернате существовало строгое расписание, когда какому классу подходить к двери столовой. Три первых класса являлись ровно в час дня, вторые классы в час десять минут и так далее. Нельзя допустить, чтобы у входа создавалась толкучка.

Вот почему дежурные так быстро лавировали с подносами и судками. Девочки цыкали па Вову Драчева за медлительность, тот пыхтел, старался не отставать от других.

Галя Крайнова с каменным лицом проследовала через весь зал и села на стул у входа. О, она никого не пропустит без очереди!

За дверью столовой послышалось шарканье множества ног, нетерпеливое многоголосое журчание. Галя Крайнева посмотрела на электрочасы, висевшие над окном.

— Рано пришли! Еще две минуты!

Наконец она широко распахнула обе створки двери, и один за другим цепочкой засеменили к своим местам малыши-первоклассники.

За ними Галя Крайнова впустила вторые классы, и ребята так же цепочкой один за другим вприпрыжку заторопились на свои места.

Вся первая смена — младшие классы вскоре уже сидели за своими столиками, звякали ложками и мисками, уписывали сочные груши. Прошло еще пятнадцать минут, и малыши цепочками пошли к выходу.

Короткая команда Гали Крайневой, и дежурные моментально перестроились. Часть поспешила в посудомойку, а остальные забегали с подносами грязной посуды, собирая остатки, вытирая клеенки на столиках.

Петр Владимирович, стоя у стены обеденного зала, невольно залюбовался, как здорово работают все части машины, называемой «дежурство изыскателей».

«Вот я сейчас сам ничего не делаю, — думал он, — но мне можно не беспокоиться, все будет в порядке — шестьсот ребят накормлены, посуда вымыта, столовая прибрана».

Он прошел к окну посудомойки. Одни ребята спешно передавали подносы с грязной посудой, другие у них принимали. Петр Владимирович заглянул через окно. Пар поднимался клубами, сквозь него колыхались фигуры мальчиков, скинувших куртки. В одних майках они толкались вокруг корыт и при этом нарочно громыхали веселками.

К Петру Владимировичу подошла Валерия Михайловна,

— Первая смена пообедала без задержки, — улыбаясь похвалила она его.

— А знаете, они дежурили одни, — ответил он.

— То есть как это одни?

— Вот я тут стою и отдыхаю.

— Интересно, — недоверчиво сказала Валерия Михайловна. Она постояла несколько минут возле него, потом прошла к выходу и там еще раз остановилась.

Огромный зал опустел. Снова дежурные перестроили ряды. Опять мальчики ринулись накрывать столики, опять неподкупный часовой Галя Крайнова выросла у входа в столовую.

— Сюда давай хлеб! На том столике ложек не хватает! — командовал Игорь Ершов.

Груши разносили девочки во главе с Ниной Вьюшиной, раскладывали по четыре штуки на каждый стол.

Наконец Галя Крайнова начала впускать вторую смену, сперва пятые классы, потом шестой «А», за ними седьмой, восьмой… Ребята, едва сдерживаясь, чтобы не побежать, торопились садиться, сразу совали носы в миски…

Вдруг к Петру Владимировичу подошла Наташа Ситова и испуганно шепнула:

— Петр Владимирович, две груши пропали.

— Как пропали? Когда? — Он смотрел на ее вздернутый конопатый носик, на голубые, озабоченно расширенные глаза.

— Да вот сейчас пропали. Нина Вьюшина говорит — клала на тот столик и на этот. А там только по три штуки лежат.

— Дайте нам еще грушу! — кричали с одного столика.

— Груши нет! — кричала Люба Райкова.

— Наверное, восьмиклассники бежали мимо столиков и стащили, — пояснила Наташа.

Петр Владимирович пошел искать кладовщицу, чтобы разобрать недоразумение.

«А что, если груши украл кто-нибудь из моих?» — испугался он.

Кладовщица проворчала:

— Хорошо хоть, только две пропали.

Она выдала Петру Владимировичу из склада еще груш, и он отнес их на место пропавших. В сущности, инцидент был исчерпан.

Вторая смена пообедала, пообедали все взрослые… В зале остались только дежурные. Они дружно мыли посуду, терли клеенки, мыли в столовой пол. Всем хотелось скорее кончить, чтобы успеть еще на прогулку.

И вдруг Петр Владимирович вспомнил, как однажды Галя Крышечкина ему пожаловалась, что у нее пропало зеркальце. А у Вовы Драчева недавно исчез какой-то необыкновенный значок. Но тогда Петр Владимирович не придал значения этим пропажам. Мало ли что дети могут потерять просто из-за своей неряшливости. А сейчас навязчивая мысль сверлила его: «Неужели это мои стащили груши?»

* * *

В тот же вечер, сразу после ужина, Петр Владимирович и Вова Драчев пошли заниматься, как обычно, в воспитательскую. Вдруг к ним прибежала Галя Крышечкина.

— Петр Владимирович, скорее к нам, скандал ужасный!

В спальне девочек на своей кровати сидела, согнувшись в три погибели, Нина Вьюшина. Петр Владимирович увидел только ее растрепанную челку. Остальные девочки, возбужденные, красные, обступили Нину. Они галдели так, что ничего нельзя было разобрать.

— Смотрите! — презрительным жестом указала Галя Крайнова на тумбочку.

Петр Владимирович увидел облезлую и помятую… грушу.

— А другую Васька успел слопать, — тараторила Наташа Ситова. — Я смотрю, что это Нинка пошла в коридор и за платье, как раз где кармашек, рукой держится? Я за ней…

— Созываем экстренный сбор отряда! — негодующим голосом потребовала Галя Крайнова.

Собрались в пионерской через пять минут.

Нину Вьюшину и Васю Крутова поставили рядом на середине комнаты. Длинные, нескладные, от стыда они не смели поднять глаза на своих товарищей.

Какой это был бурный сбор отряда! Галя Крайнова то и дело стучала кулаком по столу и призывала к порядку: один за другим пионеры вскакивали, требовали… Чего только не требовали, вплоть до трудовой колонии!

Наконец Игорь Ершов выразил все чувства в одном слове. Он подскочил к Васе Крутову и прокричал:

— Тюфяки!

Нина крепилась, кусала губы. Вася смотрел вниз, сопел носом, переминался с ноги на ногу, его щеки пылали.

Игорь Ершов передал Гале Крайневой перочинный ножичек, та аккуратно разрезала оставшуюся грушу пополам и протянула Васе и Нине.

— Съешьте прямо сейчас, при всех.

Это было свыше всяких сил. Нина разрыдалась, Вася, бормоча под нос, попросил прощения.

Тут выскочил из-за стола Вова Драчев и, волнуясь, закричал:

— А у меня знаменитый кубинский значок пропал!

Вместо ответа Вася молча вытащил что-то маленькое из кармана и положил на стол.

— А у меня зеркальце еще при Варваре Ивановне пропало, — пропищала Галя Крышечкина, — такое кругленькое, с незабудками.

— Не брала я! Не брала я! — кричала Нина Вьюшина. — Честное пионерское, не брала! У меня свое в тысячу раз лучше!

— Замолчи, Галя, ты известная растеряха, — сурово заметила Галя Крайнова.

По ее предложению Вьюшиной и Крутову объявили строгие выговоры. Остальные решили держать язык за зубами. Если узнают в интернате об этой, как они называли, «грушной» истории, позора не оберешься. А еще изыскателями собирались стать…

Тут в пионерскую неожиданно вошли Валерия Михайловна и Люба Райкова. Все встали.

— — Что тут происходит? — спросила Валерия Михайловна.

— Сбор нашего отряда, — отчеканила Галя Крайнова.

— А, это, наверное, из-за украденных груш… — догадалась Люба Райкова.

— Кто же виноват? — спросила Валерия Михайловна Галю Крайнову.

Председатель совета отряда молчала. Молчали пионеры.

— Кто же виноват? — вторично спросила Валерия Михайловна.

— Виноваты все, — раздался издали бас Петра Владимировича. — И я в том числе, — добавил он.

— Какую же отметку мы им поставим за сегодняшнее дежурство? — деловито спросила Люба Райкова.

В комнате стояла тишина. Все ждали.

Валерия Михайловна ответила не сразу. Она пристальным взглядом смерила почему-то Мишу Ключарева, стоявшего впереди других, и словно нехотя сказала:

— Дежурили хорошо, придется им поставить пятерку.

 

ПЕТР ВЛАДИМИРОВИЧ ПРИДУМАЛ ОДНО ИЗЫСКАТЕЛЬСКОЕ ДЕЛО

Как радовались ребята, когда им удавалось пораньше закончить подготовку уроков и они успевали перед ужином посидеть хоть полчаса в классе и немного помечтать!

Они мечтали, какими станут, когда, окончив интернат, разлетятся по всей стране. Они пойдут дальше учиться или поступят на работу, но все равно дружба между ними никогда не порвется. Петр Владимирович дал слово, что раз в год обязательно будет собирать их всех, и каждый из них тогда расскажет о себе.

О, конечно! Они останутся изыскателями, будут всю жизнь искать — на земле, под землей, на воде, под водой, в воздухе и наверняка в космосе.

Нередко Петру Владимировичу случалось рассказывать о разных своих туристских приключениях.

И они решили:

— Летом мы тоже непременно пойдем всем отрядом в дальний пеший туристский поход.

Но до окончания интерната было два с половиной года, а до лета — шесть месяцев. Петр Владимирович понимал, что нельзя жить одними столь далекими мечтами, надо и на сегодня придумать что-нибудь, пусть более скромное, но такое, которое сразу увлекло бы ребята

Снегу за эти дни сильно подвалило. А не отправиться ли в воскресенье куда-нибудь за город, покататься на лыжах? Ведь это здорово встряхнет ребят.

Как-то Петр Владимирович, возвращаясь вместе с Владимиром Яковлевичем домой, поделился с ним своими мыслями.

Тот как услышал об этом, сразу остановился посреди тротуара, с восторженной улыбкой взглянул на своего собеседника снизу вверх и заговорил:

— Блестящая мысль, поехали! Воспитательницы тяжелы на подъем, их с места не стронуть. Светлану прихватим да наберем ребят со всех классов, а лыж и лыжных ботинок в интернате хоть отбавляй.

На следующий день оба отправились в кабинет директора.

Выслушав их, Валерия Михайловна повела плечами.

— Что ж, если не жалеете своего выходного, поезжайте. — Однако выдать на дорогу продукты из интернатской кладовой она решительно отказалась. — Бухгалтерия никогда не пропустит таких расходов, — пояснила она.

Теперь предстоял разговор по классам.

«Кто же из ребят наверняка не пойдет?» — думал Петр Владимирович.

Очевидно, опять найдутся покупатели платьев и покупатели картошки, а также любители кино. Словом, на первый раз Петр Владимирович рассчитывал набрать не более десятка охотников.

В пятницу перед ужином он предупредил ребят:

— Останьтесь в классе на несколько минут. Есть одно изыскательское дело. — Когда все сели на свои места, он сказал: — Давайте в воскресенье отправимся в лыжный поход в лес. Знаете зачем? Укреплять свои мускулы, набираться здоровья, одним словом, тренироваться для нашего будущего летнего туристского похода.

Многие никогда не бывали в лесу зимой и зиму знали только по заснеженному двору интерната да по серым кучам снега в своих дворах и палисадниках. И конечно, учили стихи «Зима. Крестьянин, торжествуя…».

На лыжах они кое-как умели кататься, на уроках физкультуры Владимир Яковлевич кружил и гонял их по двору интерната, заставляя скатываться с сугроба позади столовой. Но поездка в лес!..

— Ну, кто же хочет ехать? — спросил Петр Владимирович.

— Я! — первой выскочила Галя Крышечкина.

— Я! Я! — Ребята выскакивали один за другим.

— Я, я, я поеду!

Ехать захотели все, в том числе и Миша Ключарев. Одна Галя Крайнова сидела, задумчиво глядя в замороженное окно.

Тут Петр Владимирович несколько охладил их пыл:

— А пустят ли вас родители? А дадут ли вам деньги и продукты на дорогу?

Все наперебой принялись клятвенно уверять, что сумеют уговорить родителей, выпросят у них деньги, продукты. Одна Галя Крайнова словно нехотя сказала:

— Если мама позволит, я тоже поеду.

В тот вечер только и было разговоров, что о лыжах, о различных видах лыжных креплений, о лыжных палках, обуви, шапочках, о способах поворотов, подъемов и спусков.

Владимир Яковлевич и Светлана в других классах не встретили такого бурного отклика.

В седьмом и восьмом было несколько девочек, которых называли в интернате «стилягами». Они обычно держались от других подальше, ходили особняком и разговаривали вполголоса о каких-то своих секретах.

Эти девочки высокомерно отказались пойти в лыжный поход. По воскресеньям они привыкли ходить в кино, на танцы. Следом за ними отказалось и несколько мальчиков. Словом, из шестого «А», седьмого и восьмого классов записалось около пятидесяти человек.

Председатель Совета Справедливых Люба Райкова, поговорив с Валерией Михайловной, также решила ехать и даже без своего неизменного толстого «Журнала Правосудия».

* * *

Сбор был назначен на восемь утра в прихожей учебного корпуса.

Примеряя лыжи, проверяя крепления, ребята отрывисто переговаривались друг с другом. И за этими короткими, чисто деловыми репликами Петр Владимирович угадал, с каким трудом они сдерживают свою готовую прорваться энергию.

Так молодые лошадки, выведенные из стойл и уже запряженные, подергивают мускулами, бьют копытами и нетерпеливо ждут, когда ездок наконец сядет в санки и тронет вожжами. И помчатся тогда лошадки по наезженной дороге с ухаба на ухаб…

На улице, в метро, на вокзале все вели себя чинно, сдержанно. Но зато в вагоне электрички сразу прорвалось веселье; они хохотали, бегали вдоль прохода, шумно выражали свою радость.

Наконец приехали на какую-то платформу, с шумом, гремя лыжами и палками, вывалились наружу, на мороз, надели лыжи и пошли один за другим по ходкому твердому насту.

И через пять минут очутились в волшебном царстве зимнего леса.

Чудо как хорошо! Морозный воздух свежей струей вливался в легкие, через рукава и ворот подбирался к самому телу, будоражил мускулы. Мальчики и девочки, похлопывая лыжами по скользкой дороге, размеренно переставляя палки, поехали вперед.

Блестящий на солнце, лазоревый в тени, пушистый и нетронутый снег укрыл землю. На каждом пне, на каждой темно-зеленой еловой лапе выросло по ослепительно белой шапке.

Петр Владимирович с фотоаппаратом наготове отошел в сторону. Лыжники двигались несколькими отрядами — целая армия в разноцветных костюмах: синих, коричневых, серых, ярко-красных… Он нацелился — щелк! Еще раз — щелк!

Все шли, весело перекликаясь, звали друг друга, смеялись так звонко, что снежные глыбы сыпались с деревьев.

Румяная Галя Крышечкина в своем синем лыжном костюме скользила легко, скорым, размашистым шагом. За нею по той же лыжне двигался Миша Ключарев.

Пришли на гору, совсем не крутую, но длинную, усаженную рядами мелких сосенок. Петр Владимирович нацелился фотоаппаратом.

— Давай! — скомандовал он.

И с криками, визгами, наклонив туловища, палками поддерживая равновесие, покатились первые разноцветные лыжники. По их следам устремились остальные. Сверху не видно было, кто падал, кто барахтался, вздымая снежную пыль; за кустами с хохотом кувыркнулся еще один. Петр Владимирович едва успевал фотографировать. За его спиной отчаянно кто-то завизжал. Это Галя Крышечкина полетела вверх тормашками.

На помощь ей с правой стороны мчался Миша Ключарев, с левой спешил Игорь Ершов. Но Галя уже сама выбралась из ямы и, вся облепленная снегом, села на лыжу, поправляя крепление.

По морозному воздуху до Петра Владимировича долетели голоса Миши и Игоря:

— Помочь тебе встать? Лыжу не сломала?

— Спасибо, Игорь! Спасибо, Ключик! — звонко хохотала Галя. Всадив разом обе палки в снег, она снова помчалась дальше.

— И… — негромко позвала Алла.

Игорь тотчас же повернул лыжи и заспешил к ней. А Миша поехал следом за Галей…

Весь день, до самого захода солнца, без устали, без отдыха катались лыжники. Опомнились они уже в сумерках, когда и снег, и лес, и небо окрасились в темно-синие тона.

Веселые, как именинники, мокрые, как мочалки, голодные, как самые голодные волки, с волосами, налипшими на лбу и румяных щеках, все с хохотом втиснулись в теплую электричку.

— А я!.. А у меня!..

Каждый старался перекричать другого, рассказать, что с ним случилось, как он катался, как падал, что видел, как было дивно хорошо в снежном лесу и на ослепительной горке.

И все, не сговариваясь, решили: — Теперь каждое воскресенье до самой весны будем ходить на лыжах.

 

ОПЯТЬ ИЗ ДНЕВНИКА ГАЛИ КРЫШЕЧКИНОЙ

Вторник, 9 декабря

После нашего замечательного лыжного похода так хочется… просто не знаю, чего хочется, — прыгать, что ли, смеяться, шуметь…

Крокозавр говорил нам:

— Ребята, научитесь сдерживать свои чувства. А мы отвечали:

— На уроках понятно, а на переменах зачем?

А Крокозавр опять:

— Я и раньше вам говорил — изыскатели должны быть дисциплинированными. Почему-то сразу учиться стали хуже. Вчера две двойки и сегодня две.

И я просто не знаю, как это со мной случилось. Был у нас на третьем уроке русский язык; учительница диктует разные скучные фразы, а я попишу, попишу, потом закрою глаза и так ясно вижу: снег синий-синий, темные елки, облепленные снегом, солнце блестит на лыжнях…

Отдала тетрадку, а проверить не успела. И сегодня Галя Крайнова на весь класс:

— Крышечкина — хуже всех! Пятнадцать ошибок!

Она приподняла «Три богатыря» и черным карандашом нарисовала большой кружок.

Никогда со мной такого не случалось. Крокозавр, как узнал, отвел меня в сторону и сказал потихоньку:

— Любой другой, но чтобы ты… Никак от тебя не ожидал!

Мне стало ужасно стыдно, я голову опустила, смотрю на его большущие ботинки, сама молчу.

— Придется тебя на буксир взять. — Он спросил Галю Крайнову: — Чья сейчас очередь быть буксиром?

Та ответила, что Миши Ключика. Услышав это, Миша грубо так крикнул: «Не хочу!» — и убежал.

Я — Крокозавру:

— Петр Владимирович, не надо мне никакого толкача! Сама исправлю! — А про себя думаю: «Ключик — вот вредный мальчишка, на нас, девочек, никакого внимания не обращает, будто нас и на свете нет. Не хочу, чтобы он мне помогал».

Крокозавр говорит:

— Ладно, сама занимайся.

Суббота, 13 декабря

Перед самой отпускной линейкой Крокозавр собрал нас всех в класс и сказал:

— На этой неделе вы совершенно неожиданно для меня получили шесть двоек, а случаев нарушения дисциплины тоже много, поэтому объявляю вам приказ Валерии Михайловны: «Двоечники в лыжный поход не пойдут!» — Он взял бумажку и прочел: — Наташа Ситова, Вася Крутов и…

И я услышала свою фамилию.

Потом Крокозавр сказал, что все остальные, кто хочет отправиться в лыжный поход, собираются завтра в интернате в восемь утра.

Тут к нему потихоньку подобрался Вова Драчев и шепнул:

— А меня возьмут?

Вова здорово старался учиться и совсем не был виноват, что вырос такой «умственно отсталый», как его называла Варвара Ивановна.

— О тебе, Вова, специально обещаю поговорить с Валерией Михайловной, — сказал Крокозавр.

— А об остальных? — спросила Наташа Ситова.

Крокозавр не сразу ответил. Я поняла, что ему все это очень неприятно. Он посмотрел на меня, на других двоечников и сказал:

— У нас, у воспитателей, тоже дисциплина. И приказ замдиректора я обязан выполнить.

После линейки все, кто нечаянных двоек нахватал, так договорились.

Нам тоже хочется идти на лыжах кататься. И завтра безо всякого придем в интернат в лыжных костюмах. Кошечки завтра не будет. А Крокозавр добрый. И меня, я знаю, он особенно любит. Мы его уговорим.

Воскресенье, 14 декабря

Даже трудно писать. Всю страницу слезами закапала. Столько сегодня проплакала, наверное, и слез скоро не останется. Вот как было дело.

Маме моей тоже захотелось ехать на лыжах кататься. Будильник протрещал рано-рано. Мама только что купила мне прехорошенькую синенькую лыжную шапочку с красным помпоном.

Она надела костюм, поет и меня спрашивает:

— А мне в интернате лыжи дадут?

— Дадут, — со вздохом отвечаю.

И так мне сделалось нехорошо! Я стою перед трюмо, свою шапочку примеряю, а сама про себя думаю: «А мне-то лыжи дадут?»

Пришли мы в интернат, еще не было восьми. Владимир Яковлевич уже тут, лыжи выдает. У входа в спортивный зал сидит эта очкастая кобра Любка Райкова, а перед нею на коленях список. Я сразу догадалась, какой список!

Подошли к Любе двое мальчиков из седьмого класса:

— Ну, Люба, ну, пожалуйста!

Она сперва носом в список, а потом на этих мальчишек сквозь свои толстые очки глаза уставила и затвердила:

— И не просите! Двоечников не возьмем. Следующий, подходи!

Ее, наверное, и выбрали председателем Совета Справедливых потому, что она такая безжалостная. Я маме говорю:

— Давай на диванчике в уголке посидим, Петра Владимировича дождемся. Все равно без него мы лыж не получим.

Мама мне отвечает:

— А ты ступай выбирать себе лыжи. Как бы нам с тобой самые плохие не достались.

Я маме сказала:

— Не беспокойся, пожалуйста. Все лыжи хорошие. — А сама съежилась. Что я переживала тогда — никто не знает.

Наташа Ситова сунулась было за лыжами, а ей Любка:

— Уходи и не проси!

— И не надо! И не поеду! И учиться хорошо не стану! — разозлилась Наташа и отошла в сторону. Я так думаю, от злости она могла бы Любке все лицо исцарапать.

А Вася Крутов сказал:

| — Лучше в кино махануть, чем уши в лесу морозить.

Я все ждала Крокозавра, все надеялась. Так мне было завидно смотреть на других. Вон Галя Крайнова, Нина Вьюшина, Игорь со своей Аллой — какие они счастливые! Лыжи выбрали, отошли, примеряют на ноге крепления, смеются, друг с другом весело разговаривают.

Наконец пришел Крокозавр и сразу загудел, как медведь:

— Здравствуйте, здравствуйте! Простите, что запоздал!

Он был весь красный. Наверное, всю дорогу от метро бежал.

Я решила пока подождать, пусть он поздоровается с Владимиром Яковлевичем и получит для себя лыжи.

Наташа Ситова меня опередила. Она встала перед Крокозавром и эдак нахально спросила его:

— Петр Владимирович, почему Вовке лыжи дали, а мне не дают?

Он наклонился к ней и самым преспокойным голосом ответил:

— — Вова едет по специальному разрешению Валерии Михайловны. Ты, Наташа, зачем явилась сюда? У тебя и по алгебре и по геометрии двойки. Возвращайся-ка домой. А с понедельника будем вместе с Вовой по вечерам заниматься.

— Буду заниматься, буду! Только возьмите меня в поход! — умоляла Наташа. Бедняжка даже зажмурилась, чтобы не заплакать.

— Нет и нет!

Она пошла к наружной двери, и я вдруг услышала, как она шепнула:

— Крокозавр — противный подъемный кран!

Теперь пора! Я потихоньку встала, подкралась к нему сзади и как можно жалобнее попросила:

— Петр Владимирович! Не прогоняйте нас. Моя мама тоже очень хочет походить на лыжах.

Он посмотрел на меня и ничего не сказал. А я нарочно очень грустно вздохнула и спросила его:

— Петр Владимирович, помните, как мы с вами в Третьяковку ходили?

Тут, наверное, ему меня жалко стало, потому что он тоже вздохнул и сказал:

— Да, да. Но сегодня идти тебе, Галочка, с нами нельзя! На последнем диктанте сколько посадила ошибок?

— Пятнадцать, — тихонечко шепнула я.

— Ну чего же ты хочешь? И не совестно тебе?

А я его спросила:

— Петр Владимирович, раз вы меня Галочкой называете, значит, вы на меня совсем не сердитесь?

А он ответил:

— Нисколько не сержусь, но меня очень огорчает твое легкомысленное отношение к урокам.

Я, конечно, пообещала, что никогда больше не буду легкомысленной, а потом сказала:

— Я летом в поход хочу пойти, а сейчас мне надо тренироваться.

— Знаю, — ответил он. — Отметки сперва исправь, а потом будешь тренироваться.

Тогда я решилась:

— Раз Валерии Михайловны нет, вам ничего не стоит взять сейчас меня с собой.

Тут Крокозавр по-настоящему рассердился и ответил:

— Крышечкина, это обман! Ни пионеры, ни изыскатели так не поступают. — Он хотел еще что-то добавить, да подошла моя мама и перебила его:

— Ах, я просто вами восхищена! Сколько времени вы уделяете детям! Галя потащила меня с собой в надежде, что и мне достанется пара лыж.

— С удовольствием приглашаю вас в поход, — ответил Крокозавр и поклонился, — но учтите, ваша Галя с нами не пойдет.

Мама страшно удивилась:

— Как не пойдет? Почему?

И Крокозавр… Ненавижу его! Он ей все рассказал. Мама даже за грудь схватилась.

— Ах, Галя, какой ужас! Я ничего этого не знала!

Она меня, наверное, хотела при всех засрамить, да я убежала в коридор и за дверью спряталась. Оттуда мне было все слышно: очень хотелось узнать, что дальше будет.

И вдруг громкий голос Миши Ключика:

— Я тоже не поеду! — Он нарочно с треском бросил палки и лыжи. — Айда, Васька, в кино! — И заорал: — Шестой класс «Б»! Айда все вместе в кино!

Я выглянула, смотрю, Ключик стоит у наружной двери, руки за спину заложил и глядит эдак гордо на Крокозавра.

— Идемте, идемте в кино, — подзуживал Вася Крутов. — Я знаю, сегодня картина законненькая!

Я подумала, вот бы назло Крокозавру всем классом — да в кино!

Но тут закричал Владимир Яковлевич:

— К походу готовы? Через десять минут выходить!

И все вскочили, загремели лыжами, бросились надевать рюкзаки. Миша с Васей постояли, постояли у выхода. На них никто не обращал внимания. Миша дернул дверную ручку. Оба они выпрыгнули наружу и нарочно хлопнули дверью.

А моя мама подошла к Крокозавру и грустным голосом сказала:

— Так я лучше домой пойду. — Видно, она была огорчена ужасно.

— А может, вы все же поедете с нами? — спросил он ее.

Мама только отмахнулась рукой и ушла.

И я потихоньку, бочком, незаметно пробралась сквозь толпу лыжников и вышла на улицу.

А сейчас сижу я дома и пишу дневник. Сижу одна. Все наслаждаются в том лесу, катаются с гор, только я несчастная! Мама меня наказала, сама в гости ушла, а меня никуда не пустила: ни в кино, ни к Наташе Ситовой. Говорит: «Обманщица! Почему о своей двойке не призналась? Почему дневник не показала?»

А я никогда маме не врала. Она же вчера во второй смене работала, в двенадцать ночи домой пришла, я уже спать давно легла. Мы с ней только двумя словечками успели перекинуться и обе заснули.

Дописала я до этой страницы и хотела уже дневник спрятать. Но тут подумала. С чего это Ключик тоже отказался от лыжного похода? Неужели потому, что с Васькой Крутовым дружит? А нет ли тут чего другого? Может, он из-за девочки не поехал… Из-за какой? Неужели из-за Наташи Ситовой?..

Интересно!..

 

ТРОЕ МЕЧТАТЕЛЕЙ

Все вернулись в интернат после лыжного похода, лыжи и ботинки водворили в кладовку спортзала. Ребята разошлись по домам, а взрослые — Петр Владимирович, Владимир Яковлевич и Светлана — остались. Всем троим хотелось поделиться своими мыслями.

Они сели на кушетке в непривычно пустынной прихожей, освещенной одинокой лампочкой под потолком. Широкоплечий здоровяк Петр Владимирович — посредине, двое других — маленьких и подвижных — по сторонам.

— Мне нравятся ваши методы, — начал Владимир Яковлевич, обращаясь к Петру Владимировичу, — вся власть отдана председателям советов отряда, а мы, взрослые, в сторонке и только наблюдаем.

— И как видите, дисциплина была на пятерку! — засмеялся Петр Владимирович. — Кстати, заметьте, — добавил он, — никто не пожаловался на голод, на усталость, на мокрые ноги.

— Надо изобрести еще что-нибудь новое, захватывающее, интересное! — воскликнула Светлана. — А что, если… — Она запнулась, ее и без того румяные, обветренные щеки покраснели еще больше. Она всегда стеснялась высказывать свои самые заветные мысли — вдруг найдут их непродуманными. — А что, если все старшие отряды уедут на каникулы куда-нибудь подальше? На несколько дней? Найдем под Москвой подходящую избушку, там поселимся? — неуверенно спросила она.

— Идея гениальная, но почему же вы раньше не предложили? — воскликнул Владимир Яковлевич. — До каникул-то осталось две недели.

— Кажется, я смогу достать помещение, — вмешался Петр Владимирович. И он рассказал, что у него есть дядя, очень симпатичный, а у этого дяди есть не избушка, а настоящая дача в восьмидесяти километрах от Москвы. -

— А ваш дядя пустит ребят на свою дачу? — недоверчиво спросил Владимир Яковлевич.

— Пустит, — ответил Петр Владимирович. — Я и раньше на зимние каникулы сколько раз привозил туда студентов. Мы там сами печи топили, сами готовили и на лыжах катались до полного изнеможения.

Светлана не удержалась и подскочила, хлопнув в ладоши.

— Как все это здорово! И как раз это именно то самое… — Она откинула свой мокрый золотистый локон, незаметно от Владимира Яковлевича прижала палец к виску и лукаво подмигнула Петру Владимировичу.

— Сколько там метров зимней площади? — деловито осведомился Владимир Яковлевич.

— Понятия не имею. Там три комнаты и кухня, — ответил Петр Владимирович.

Стали подсчитывать, какое количество ребят может поехать. Четыре класса — восьмой, седьмой и два шестых. Двоечников не пустят, кое-кто предпочтет новогодние елки.

— Как ни верти, а выходит человек восемьдесят, — сказал Владимир Яковлевич и осторожно спросил: — А мы на этой даче поместимся?

— Поместимся! В тесноте, да не в обиде! — уверенно ответил Петр Владимирович, вспоминая, однако, что студентов никогда не набиралось больше двух десятков.

— Ничего у нас не выйдет! — неожиданно буркнул Владимир Яковлевич. — Голову даю на отсечение. Валерия Михайловна найдет любой предлог и скажет решительное «нет»!

Но все трое мечтателей были молоды, энергичны, жизнерадостны, и им самим очень хотелось покататься в лесу на лыжах.

— Ах, если бы Вера Александровна была здесь! — сказала Светлана. — Мы бы ее уговорили.

— Послушайте! — воскликнул Петр Владимирович. Он вскочил и, огромный, возбужденный, зашагал по прихожей, весело поблескивая живыми глазами. — Назовем это грандиозное предприятие «Полярная экспедиция». Я завтра утром отправляюсь к своему почтенному дядюшке. Светлана едет в санаторий к Вере Александровне, уговаривает ее, и та пишет Валерии Михайловне письмо.

Светлана испуганно съежилась.

Владимир Яковлевич, маленький, юркий, мелкими шажками подошел к девушке и заглянул ей в лицо.

— Чего же вы молчите?

— Я боюсь, — Светлана выпятила верхнюю губу, как маленькая девочка. — Я и в интернате всегда боялась Веры Александровны. Она такая важная! Ну как я к ней поеду? Сами поезжайте.

— Давайте посоветуемся с Марией Петровной, — предложил Петр Владимирович.

— А что Мария Петровна? — поднял свои густые брови Владимир Яковлевич. — У нее первоклашки. В нашем деле она нисколечко не заинтересована.

— Мария Петровна как-никак секретарь парторганизации, — пожал плечами Петр Владимирович.

— Как было бы хорошо с Марией Петровной поехать к Вере Александровне! — обрадовалась Светлана. — С нею не страшно! Если она согласится ехать, пусть ваши девочки займутся с первоклассниками. Это будет их очередная работа «по желанию».

Они засиделись. Усталость и голод давно звали домой, но надо было немедленно решить все вопросы до мельчайших подробностей.

Стали считать. Да, восемьдесят километров не двадцать. Дорога обойдется дорого. Нужен интернатский автобус. Но ведь столько ребят в автобус не влезет. Придется два рейса туда, два — обратно.

— Дача у дяди теплая, дрова найдутся, вода близко, — убеждал Петр Владимирович.

— А как с продуктами? — забеспокоилась Светлана. — Ведь ребята понатащат из дому одних конфет да печенья.

— Продукты надо получить в интернате, — ответил Владимир Яковлевич. — Да не только продукты, а еще миски, кастрюли.

— Еще половники, — вздохнула Светлана.

— Постельные принадлежности, — вторил Владимир Яковлевич.

— Еще аптечку, — опять вздохнула Светлана. — Надо, чтобы обо всем об этом написала Вера Александровна.

Все трое красноречиво посмотрели друг на друга. Да, задача казалась невероятно сложной, но одновременно и невероятно заманчивой.

— Когда же выезжать? — спросил Петр Владимирович.

— В субботу, двадцать седьмого, последний день занятий, — считал по пальцам Владимир Яковлевич. — Новый год всем, конечно, захочется встретить дома. Значит, выехать можно второго января, девятого вернемся. Согласны?

— А сейчас, за эти две недели, надо провернуть ужасающее количество дел! — воскликнула Светлана.

Все трое, как неопытные шахматные игроки, почувствовали себя в неумолимом цейтноте. Владимир Яковлевич начал записывать, что нужно сделать, что достать, что захватить с собой.

* * *

На следующее утро соседка постучала к Петру Владимировичу очень рано, в семь часов.

— Вставайте, вас к телефону! — И не без лукавства добавила: — Серебристый девичий голосок.

Звонила Светлана. Еще вчера ей удалось созвониться с Марией Петровной. Они едут вдвоем прямо сейчас в санаторий к Вере Александровне. Мария Петровна просит Петра Владимировича прийти в интернат не к часу, как обычно, а к двенадцати — принять от учительницы ее малышей. Первый класс «В». Их целых сорок, но это совсем не страшно, надо только рассказывать им сказки да следить, чтобы они не ссорились, не убегали, не плакали. Ну а там Мария Петровна подъедет.

— Все будет исполнено, — по-военному ответил Петр Владимирович.

Он тут же позвонил дяде. Долго никто не подходил. Неужели еще спят? Наконец отозвалась тетушка:

— Боже мой! Петруша, в такую рань! Дядя еще в постели. Ну приходи, конечно, приходи. Сегодня у меня особенный кофе.

Через полчаса Петр Владимирович уже сидел на диванчике, потягивал из крошечной чашечки ароматный кофе, грыз какие-то сухарики и одновременно потешал дядю и тетю рассказами об интернате, о завуче, о лыжных походах и о том, как у него «сердце от жалости разрывалось», когда он не пустил двоечников в поход.

Оба супруга ахали, посмеивались, удивлялись. Наконец Петр Владимирович решил, что пора признаться, зачем пришел. И он рассказал о «Полярной экспедиции».

— М-м-да! — неопределенно чмокнул дядя.

Раньше на их дачу ездили с Петрушей студенты, и все оставалось в полном порядке. Но сейчас — дети.

— А сколько же собирается этих твоих лыжников? — осторожно спросил дядя.

— Человек сорок, да плюс трое взрослых, — глазом не сморгнув, ответил Петр Владимирович.

— Многовато, поместитесь ли вы? — снова осторожно спросил дядя.

— Уцелеют ли тарелки и чашки, стекла на веранде: — А вдруг они оставят электроплитку невыключенной? — с ужасом спрашивала тетя.

На третьей чашке кофе дипломатические переговоры благополучно завершились: дача на недельный срок оккупируется, дрова в сарае, а дядя пишет письмо соседям с настоятельной просьбой заранее протопить комнаты.

Тетя понесла посуду на кухню, а Петр Владимирович сразу спросил дядю, успел ли он что-нибудь разузнать о «деле Ключарева».

И тотчас же гостеприимный, добродушный хозяин превратился в нахмуренного и серьезного адвоката.

— Я внимательно ознакомился со всеми документами, — начал он деловым тоном. — И пришел к выводу, что это дело запутанное, но не безнадежное.

Он изложил целый ряд юридических доводов «за» и «против». Петр Владимирович плохо его понимал.

 

ПОСЛЕДНИЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ ПЕРЕД ГРАНДИОЗНЫМ ПРЕДПРИЯТИЕМ

Первая задача была выполнена — дача есть. Сейчас на очереди вторая: до приезда Марии Петровны нянчиться с ее малышами. Но об этом положено предупредить Валерию Михайловну.

Когда Петр Владимирович вошел в директорский кабинет, она сидела и писала. Он начал было объяснять, почему Мария Петровна попросила его явиться в интернат на час раньше обычного.

Валерия Михайловна холодно перебила его:

— Мария Петровна звонила. Мне все известно. — Глядя куда-то мимо его плеча, она задала вопрос: — Как вчерашняя поездка?

Петр Владимирович только что смешил дядю и тетю комическими рассказами о вчерашнем походе, но сейчас ответил:

— Все прошло благополучно.

Валерия Михайловна углубилась в бумаги. Петр Владимирович понял, что может идти, и вышел.

В коридоре третьего этажа он отыскал табличку «1-й «В» и осторожно приоткрыл дверь. За учительским столом сидела молоденькая, застенчивая девушка. Она сказала, что все знает, — оказывается, дотошная Мария Петровна и ей успела по телефону все растолковать. Затем учительница обернулась и посмотрела на сорок кругленьких рожиц, торчавших над партами.

— Ребята, сегодня вместо Марии Петровны к вам пришел Петр Владимирович. Слушайтесь его. — Учительница улыбнулась Петру Владимировичу и вышла.

А он остался в классе.

И малыши тотчас доверчиво окружили его; запрокидывая головы, они глядели на него снизу вверх:

— Большой дядя, сегодня вы с нами будете?

— Дядя, расскажите нам сказку! До обеда был еще целый час.

Очень серьезный Петр Владимирович долго стоял, окруженный ребятишками. Что делать? Для тринадцатилетних у него была куча историй, а для таких… Он рассказал «Репку».

— Еще, еще! — запрыгали ребятишки.

Он рассказал «Золотое яичко».

Опять попросили.

Петр Владимирович попытался вспомнить, о чем идет речь в «Колобке». На ум пришли только две строчки, и он уныло загудел:

Я от дедушки ушел, Я от бабушки ушел…

И тут только заметил… Какой ужас! Половина маленьких слушателей исчезла.

Он осторожно пробрался сквозь толпу к двери и увидел в коридоре двух девочек-первоклашек. Они задумчиво выковыривали землю из цветочных горшков и, кажется, ели ее.

— А где остальные?

— Ушли гулять, — облизываясь, ответили девочки.

Ему представилось, как дети, оставшиеся без присмотра, перемахнули через ограду… Там автомашины, троллейбусы, там целый мир, переполненный грозными опасностями… Но если бежать искать беглецов, разбредутся все остальные.

Он поспешно спустился в раздевалку и под вешалками обнаружил трех мальчиков, усердно сортирующих калоши.

— А где ваши товарищи? — Не знаем, наверное, в классе остались. К счастью, в этот момент появились Мария Петровна и Светлана.

Петр Владимирович вынужден был признаться, что все ребята куда-то разбрелись. Мария Петровна спокойно пересчитала на вешалке пальто.

— Ладно, во двор без пальто не могли удрать. Здесь по этажам расползлись. К обеду придут.

Кажется, у Петра Владимировича был весьма сконфуженный вид, потому что Светлана, взглянув на него, вдруг звонко расхохоталась.

— Маленьких воспитывать потруднее, чем больших.

— А теперь, дорогой зачинщик, слушайте, — начала Мария Петровна. Она говорила таким голосом, как говорят учительницы со своими шустрыми и любимыми, но провинившимися учениками.

— Я не зачинщик! — возразил Петр Владимирович.

— Вера Александровна считает вас главным заводилой всей этой «Полярной экспедиции». Нате читайте. — И она вытащила из сумочки незапечатанный конверт.

Он прочел письмо Веры Александровны к Валерии Михайловне. Оно начиналось такими словами: «Милая и дорогая, я очень рада, что по инициативе нового воспитателя шестого «Б»…» Все письмо было выдержано в мягких тонах. И, однако, оно являлось настоящим приказом.

Вера Александровна предусмотрела каждую мелочь: как оформить выдачу продуктов через бухгалтерию, как отправить ребят на интернатском автобусе, сколько захватить кастрюль, матрасов и прочее. О двоечниках было написано: «Не оставляйте их во время каникул на произвол судьбы. Пусть поедут вместе со всеми и подышат деревенским воздухом».

— Как же вам удалось уговорить Веру Александровну? — поразился Петр Владимирович.

— Нисколько мы не уговаривали! — весело рассказывала Светлана. — Встретились в парке на липовой аллее. Мария Петровна только было заикнулась об экспедиции, а Вера Александровна сразу обрадовалась. «Смотрите, — говорит, — как вокруг чудесно! Кусты и деревья в снегу, а воздух… Я все эти дни думала, как бы нашим детям попасть в такую красоту».

Тут подошел Владимир Яковлевич. Ему дали прочитать письмо.

— Вот это по-хозяйски! Как продумано! Как подробно! — восхищался он.

Мария Петровна сразу предложила идти к Валерии Михайловне. Та как раз собиралась уходить. Она вернулась, села в кресло, пригласила сесть остальных и углубилась в чтение письма.

— Какое сложное мероприятие! — начала она. — Но вы совершенно напрасно считаете меня какой-то противницей этих лыжных путешествий. Я всегда за них, разумеется, при условии, что они будут способствовать успеваемости и дисциплине.

Она была явно обижена: почему без предупреждения поехали к Вере Александровне? Мария Петровна поняла ее.

— Валерия Михайловна, не морщитесь! Здоровья ребята наберутся — раз, природу понаблюдают — два. И третье — печки топить, сами себе готовить обед научатся. А дружба? Великое дело попасть всем вместе в трудную обстановку. Убеждена — многие забудут прежние ссоры, и завяжется у них крепкая дружба. — Она обернулась к Петру Владимировичу: — Вы там самоуправление наладьте, чтобы не вы, взрослые, а ребячий штаб у вас всеми делами заправлял.

— Ну конечно! — ответил Петр Владимирович.

— Что ж, поезжайте, — холодно согласилась Валерия Михайловна. — Единственное, что мне хотелось: пусть Совет Справедливых — назовите его, если желаете, штабом — будет и там возглавлять самоуправление.

Разумеется, это условие было тут же принято.

— Люба Райкова будет начальником штаба, — с готовностью обещал Владимир Яковлевич.

Валерия Михайловна встала, давая понять, что аудиенция окончена.

— Ну, заговорщики, поздравляю вас, — сказала Мария Петровна уже в коридоре. — Теперь я наконец побегу разыскивать своих внучат.

Светлана сразу сделалась серьезной, нахмурилась и сказала:

— Пойдемте разговаривать по классам!

* * *

В шестом «Б» рассказ Петра Владимировича о предстоящей «Полярной экспедиции» слушали все, не проронив ни слова, слушали, как сказку!

— Вы понимаете, какими вы должны быть эти дни? Сдерживайте себя вот так… — Петр Владимирович энергично сжал пальцами изыскательские жилки на обоих висках. Не сговариваясь, ребята тоже нажали пальцами на виски.

О, до самых каникул они будут теперь послушными, примерными, как в гостях… И учиться станут «не поднимая головы». И все свои двойки исправят.

Из шестого «А», седьмого и восьмого собралось ехать сорок семь человек, взрослых будет трое, шестибешников тридцать. Итого набралось восемьдесят участников «Полярной экспедиции».

 

НАЧАЛО СОВЕРШЕННО НЕВЕРОЯТНОЙ «ПОЛЯРНОЙ ЭКСПЕДИЦИИ»

Наконец настал долгожданный день — второе января. Интернатский автобус подъехал к учебному корпусу. Началась спешная погрузка. Бас Петра Владимировича заглушал тенорок Владимира Яковлевича. Начальник штаба «Полярной экспедиции» Люба Райкова встала у двери автобуса и начала было руководить погрузкой, но ее деликатно отстранил Петр Владимирович.

— Любочка, столько нужно всего втиснуть в автобус, боюсь, что ты не справишься. Там будешь командовать.

Люба обиделась и отошла в сторону.

Мальчики и девочки, перекликаясь, поеживаясь от мороза, торопливо забегали с вещами. Заднюю половину автобуса загрузили лыжами, палками, санками, переднюю — ящиками с консервами, крупой, макаронами, мешками с сахаром, хлебом.

Сейчас поедут оба шестых класса, из взрослых — Петр Владимирович и Светлана. Владимир Яковлевич с седьмыми и восьмыми классами двинутся после обеда вторым рейсом. Они захватят с собой всю посуду, а также постельные принадлежности — одеяла и матрасы.

Валерия Михайловна в шубке с поднятым меховым воротником стояла в стороне, издали наблюдая за оживленной сутолокой.

Народу в автобус набилось полным-полно. На каждой скамейке уместилось по трое, да на коленях у тех еще по двое, да в проходе поверх лыжных штабелей село на пол человек двенадцать. А несколько ребят еще дожидались на морозе.

Петр Владимирович стоял у двери автобуса.

— Еще теснее, еще плотнее! Вот сюда залезайте двое! — командовал он, подталкивая ребят, сперва легонько, потом сильнее. К нему подошли Люба Райкова и две девочки — члены штаба.

— Мы должны ехать первым рейсом, — заносчиво произнесла Люба.

Петр Владимирович искоса посмотрел на ее очки, вздохнув, отстранился от двери и пропустил всех троих.

— Я тоже должен ехать первым рейсом, — послышался за его спиной самоуверенный ломающийся тенорок. Это был восьмиклассник Дима Топорков — председатель совета дружины.

— Я обязан ехать первым рейсом, — настойчиво повторил Дима. — Я ответственный дежурный на сегодняшний день.

Этот стройный, красивый, с тонкими чертами лица мальчик еще тогда, на дне рождения интерната, очень понравился Петру Владимировичу.

— Давай! — крикнул он ему.

Оба они кое-как втиснулись самыми последними и сели на ступеньках. Двери захлопнулись. Кряхтя и покачиваясь, автобус тяжело выехал с интернатского двора. Хорошо, что от дыхания сразу заморозились и запотели стекла, а то ни один милиционер не пропустил бы столь перегруженную машину.

В дачный поселок приехали через три часа. Дорогу к дому совсем завалило снегом, и автобус остановился на шоссе метрах в двухстах от дачи Вячеслава Александровича.

Петр Владимирович и Светлана поспешили вперед. К своему ужасу, Петр Владимирович увидел заколоченные окна у дома того соседа, которому дядя послал письмо с просьбой протопить дачу. Значит, письмо не дошло.

Он открыл ключом наружную дверь дома и вошел внутрь.

Навстречу пахнула угрожающая морозная тишина. Честное слово, снаружи было теплее. Светлана посмотрела на Петра Владимировича, он посмотрел на нее. Они прошли через кухню в комнаты. Мерзлые половицы гулко затрещали под ногами. Петр Владимирович прикоснулся было рукой к никелированной спинке кровати и тут же отдернул ее от холода.

— Ничего страшного! Мы студентами всегда приезжали в нетопленный дом, — непринужденно сказал он. — Увидишь, через два часа будет совсем тепло. И пожалуйста, без паники.

Он выскочил на крыльцо и, утопая по колено в рыхлом снегу, зашагал к дровяному сараю, а Светлана поспешила к путешественникам.

Автобуса уже не было. Ребята играли на шоссе в догонялки. Шумливые, беззаботные, они потащили свое имущество и ввалились в промороженный дом. Зазвенели половицы под их лыжными ботинками. Стены тотчас же покрылись пепельной изморозью. За три минуты все помещение окуталось паром.

— Петр Владимирович, где вы? — беспокойно спрашивала Светлана.

Скрытый туманом и толпой ребятишек, он сидел на полу на корточках перед кухонной плитой и силился ее растопить.

Береста вспыхивала, крутилась и шипела, но пламя ее едва дотрагивалось до древесины, а проклятый дым почему-то валил в кухню.

Петр Владимирович дул, пыхтел, шумно дышал, иногда прикладывал пальцы то к правому, то к левому виску… Потом он признался Светлане, что в эту минуту действительно очень испугался. Прежде, когда приезжали студенты, печки сразу растапливались.

— Я полезу на крышу, наверное, снегом завалило трубу! — крикнул Дима Топорков.

— Полезай! — не поворачивая головы от печки, отозвался Петр Владимирович.

Дима выскочил за дверь. Группа ребят притащила новые охапки дров. А дым продолжал ползти, ел глаза, лез в горло.

На железной крыше загремели шаги мальчиков.

— Ой как холодно! Ой как холодно! — запели Галя Крышечкина и Алла Анохина, в тумане они едва виднелись.

Но Петр Владимирович не слышал их; он ничего не видел, кроме охапки березовых полешек в печке, которые никак не хотели загораться. Набрав как можно больше воздуха в легкие, он изо всех сил принялся дуть в печку.

И тут дрова вдруг разом вспыхнули, пламя бодро затрещало, загудело, запело. Из комнаты раздались ликующие крики, в голландке тоже разгорелся огонь.

Петр Владимирович поднялся во весь свой огромный рост. Черный от копоти, едва видимый сквозь туман, он сейчас чем-то напоминал подъемный кран.

— Ребята, у нас же «Полярная экспедиция», мы холода не боимся! — утешала Светлана.

— Мы в Антарктиде! — вторил ей только что вошедший Дима Топорков.

Петр Владимирович готов был расцеловать мальчика.

— Молодец, трубочист! Выручил! — Он обернулся к Светлане: — А вы все берите лыжи и отправляйтесь на «Южный полюс», это совсем недалеко — свернете по улице направо и попадете в лес. Там скорее согреетесь и нам тут мешать не будете. Даю слово: через два часа, даже полтора будет совсем тепло.

Дом опустел. Остались проворные дежурные во главе с Димой Топорковым. И еще штаб. Три девочки забрались в уголок, тесно прижавшись друг к другу.

Дрова весело гудели. По начинающим оттаивать стенам потекли водяные слезы, пар клубами поднимался к потолку, туман в комнате редел.

— Ребята, чувствуете, теплеет, теплеет! — ликовал Петр Владимирович. — А вторым рейсом привезут матрасы и одеяла, потом мы сделаем нары. — Он обернулся к Диме Топоркову: — Ну-ка, Дима, давай команду за досками. Там за сараем целый штабель.

— Дежурные, айда за мной!

И тут Дима обнаружил трех членов штаба — Любу Райкову и ее подруг, притулившихся на диване.

— А вы что тут бездельничаете? Побежали, побежали!

Две девочки медленно поднялись и пошли следом за ним. Люба Райкова осталась, сердито закутавшись в платок.

Наступили сумерки. Заметно потемнело. При тусклом свете электричества мокрые оттаявшие стены, мокрая мебель таинственно блестели в сизом тумане. Казалось, туристы попали в сырое подземелье заколдованного замка.

— Люба, дай команду все протереть, — попросил Петр Владимирович начальника штаба.

Люба, по-прежнему ежась на диване, проворчала:

— Распоряжения отдает дежурный командир.

— Члены Совета Справедливых занимаются так называемым общим руководством, — насмешливо бросил Дима Топорков. Он тотчас же распределил обязанности — кто в какой комнате будет протирать стены, вещи и даже потолки.

* * *

Уже в полной темноте прибыли на автобусе старшеклассники во главе с Владимиром Яковлевичем. Они привезли самое ценное — сорок спасительных матрасов, и восемьдесят теплых стеганых одеял.

Почти одновременно вернулись с «Южного полюса» лыжники, шумливые, смеющиеся, мокрые.

Теперь дача больше не смахивала на мрачное подземелье. Это были хотя и сыроватые, но уже теплые, обжитые комнаты.

Под потолком кухни лыжники протянули веревки, повесили сушить свои куртки и шаровары. Одежда свисала несколькими ярусами по всей кухне. Над самой плитой покачивались десятки ботинок.

Владимир Яковлевич осматривал дом. Расталкивая ребят, перешагивая через ноги лежащих на матрасах, он восклицал:

— Ничего себе дача! Только не на восемьдесят человек, а на двадцать. Впрочем, в автобусе было теснее. Устроимся, устроимся, наподобие шпротов в консервной банке.

После ужина стали думать, как разместиться на ночлег в трех комнатах и в просторной кухне. На самом деле, как втиснуть восемьдесят ребят? Под командой Петра Владимировича и Димы Топоркова соорудили нары, то есть положили доски между стульями, между диванами, кроватями, даже между столами. И пол и нары сплошь застелили матрасами. Девочки легли в двух смежных спальнях, мальчики — в столовой и на кухне.

Пришла старушка, до самых глаз закутанная в шерстяной платок, — это была соседка, врач на пенсии.

— Петруша, вы, я вижу, остались таким же неистощимым выдумщиком, как десять лет назад, — шутливо сказала она. — На этот раз детей привезли. А почему такая сырость в комнатах?

Петр Владимирович объяснил.

— Так вы должны были мне написать, неужели думаете, я не сумела бы вам дачу вытопить? — заволновалась старушка докторша. — Смотрите, если у кого-нибудь поднимется высокая температура, без всякого стеснения зовите меня. Сколько же вы их привезли?

— Около пятидесяти, — после легкого покашливания ответил Петр Владимирович.

— Ах, боже мой, Петруша! Невозможный вы человек! — всплеснула руками докторша. — Как вы их всех разместите? Да давайте ко мне дюжину девочек ночевать!

— В другой дом? Ни за что! Да мы никогда так интересно не ночевали. И отсюда не уйдем! — решительно запротестовали девочки.

Старушка поахала и ушла. Все улеглись спать одетыми, тесно прижавшись друг к другу, сняв только ботинки и лыжные костюмы. Через час стало так душно, что пришлось приоткрыть наружную дверь.

Среди ночи вдруг — бац! Загремели падающие доски, раздался визг, смех. Петр Владимирович повернул выключатель. Что случилось?

Провалились доски второго этажа. Мальчики шестого класса задавили мальчиков седьмого, спавших на матрасах под ними. Опять соорудили нары, опять улеглись.

Петр Владимирович крикнул своим страшным басом:

— Лежите не двигаясь! Все на правый бок! Захотите повернуться на левый — поворачивайтесь только по команде. На животе и на спине спать запрещается.

Он погасил свет. Но разве можно было сразу уснуть в такой необычной обстановке? Только четвертый зычный окрик Петра Владимировича навел порядок и тишину.

 

ЧТО СДЕЛАЛ МИША КЛЮЧИК

Миша Ключик проснулся. Он только что видел сон. …Лето. Жара. Луг, залитый солнцем. Опушка елового леса. Миша идет и удивляется: почему же луг не зеленый, а светло-лиловый? Он подходит ближе… Да ведь это фиалки! Луг усыпан бледными голубовато-лиловыми душистыми фиалками. Теми самыми… Запах такой тонкий и нежный, что его чувствуешь с закрытыми глазами. Как странно! Ведь душистые фиалки никогда не растут среди луга на солнцепеке, лишь в тенистых кустах или под деревьями, на сырой и черной земле.

Миша бросается рвать цветы. Он рвет не разгибаясь. Букет получился огромный, как сноп.

Вдруг он видит, из леса выходит Галя Крышечкина в своем синем спортивном костюме, похожая на тоненького мальчика. Она остановилась, смотрит на него, кажется, ждет его…

Миша с букетом в руках идет к ней… Он хочет подарить ей букет… Как страшно!.. Дух захватывает от страха… Ноги подкашиваются… «Изыскатель, смелее!» — шепчет Миша. Но у него руки заняты, он не может дотронуться до виска…. Галя смотрит на него широко открытыми, удивленными глазами… Вдруг Миша спотыкается, падает… И просыпается.

Миша не сразу понял, где он и куда попал. «Да ведь мы на дачу в деревню приехали, на полу ночуем. Ух, сколько набилось народу в комнате, прямо жуть!» В темноте никого не разглядеть. Миша закрыл глаза и снова уснул.

— Подъе-о-о-о-ом!

До чего противно будит Крокозавр! И тотчас все зашевелились, засопели сквозь сон, позевывая. В промороженные окна забрезжил тусклый рассвет.

— Давай, давай быстрее! Матрасы, одеяла — свертывай к стенке! — густым басом торопил Крокозавр.

— На утреннюю зарядку, на мороз — беги! — раздалась звонкая команда Димы Топоркова.

— Снегом, снегом! Умываться снегом! — кричала на кухне Светлана.

Мальчики и девочки выскакивали из-под одеял, перекликаясь, сновали между кухней и комнатами, искали ботинки, шаровары, куртки. Все торопливо одевались, обувались, выбегали один за другим в сени, оттуда на скрипучее от мороза крыльцо, на снег.

Миша выпрыгнул наружу. И сразу же он забыл свой необыкновенный сон, мороз захватил дух.

Началась утренняя зарядка — раз-два-три-четыре!

Все встали рядами по едва намеченным на снегу огородным грядкам, между клумбами, между молоденькими яблонями. Миша стоял в первом ряду, прямо перед Владимиром Яковлевичем. С особенным удовольствием он наклонялся, выпрямлялся, топал ботинками, хлопал в ладоши…

Мороз ударил крепкий. Опушенные инеем розовые деревья, отбрасывая синие тени, стояли неподвижно. Розоватый дым столбами поднимался ввысь из обеих труб…

* * *

Сразу после завтрака шумливые лыжники отправились на ближайшую высокую гору.

Миша как будто случайно занял лыжню сзади Гали. Она скользила, хлопая по снегу лыжами. Комочки снега налипли на ее светлых кудрях, облепляя синюю с красным помпоном шапочку. Миша двигался следом за Галей, чуть не наступая лыжами на концы ее лыж.

Ехали по санной дороге, через мелкий осинник. Пушистые красногрудые снегири, клевавшие конский навоз, неохотно уступали путь, перепархивали на ветки.

Ага, вон она, та гора! Ух как высоко! Все встали над самой кручей. Далеко-далеко внизу, окаймленная коричневыми полосками кустов, легла белая и ровная широкая дорога.

«Это Москва-река, — догадался Миша. — А на той стороне белое, блестящее на солнце поле, темная, словно прочерченная рейсфедером, тонкая линия шоссе, опять белое поле и лес пепельно-серый до самого неба, и небо голубое, и воздух морозный без всякого ветра… Интересно, на сколько километров отсюда видно! — подумал Миша. — Спросить бы об этом Крокозавра! Вон стоит, смеется с девчонками, что-то им объясняет. Они перед ним совсем маленькими кажутся. Да нет, не стану спрашивать».

— Мы первые съедем с горы, а вы смотрите, — сказал Крокозавр. Он был в белом свитере, Светлана — в красном, Владимир Яковлевич — в черном. Все трое взмахнули палками и одновременно понеслись вниз, вздымая снежную пыль.

«Как здорово! И не очень страшно, — подумал Миша. — Нет, страшно».

Уже через секунду белое, черное и красное пятна исчезли далеко внизу в клубах снега, маленькие фигурки вылетели на Москву-реку, остановились далеко под противоположным берегом. Крокозавр, кажется, звал кого-то. Миша ничего не слышал.

— Чего мы тут мерзнем? Давайте! — воскликнул Дима Топорков.

— Дима, подожди, команды не было! — предостерегающе крикнула Люба Райкова. Но уже понеслись вниз сразу четверо восьмиклассников, трое — по готовым лыжням, Дима — по целине. Двинулись еще четверо. Вон двое упали, еще один барахтается в сугробе. Галя Крайнева была первой девочкой, которая решилась спуститься. Она съехала плавно, как настоящая спортсменка.

Взрослые поднялись на гору.

— Ребята, что ж вы тут стоите? — пристыдила Светлана лыжников. — Совсем не страшно! — Румяная, улыбающаяся, она тяжело дышала после подъема на гору.

— Докажите… — шепнул Крокозавр своим ребятам, чуть-чуть приподнимая руку.

Понятно, он хотел сказать — докажите, что вы изыскатели.

Помчалась Наташа Ситова, за нею Нина Вьюшина, Вася Крутов, другие мальчики и девочки шестого «Б».

— И… — тихо позвала Алла Анохина.

Игорь Ершов тут же оказался рядом, и оба понеслись вниз.

Миша, конечно, тоже полетит, но только после Гали. В случае чего будет ее спасать. Он встал рядом с ней, напряженно ожидая. Но она не ехала, только сверху заглядывала — верно, побаивалась.

Скоро по всей белой горе рассыпались разноцветные фигурки. Одни стояли наверху, другие летели вниз, или неторопливо поднимались, или копошились в снегу…

— Я боюсь… Я никогда в жизни… Я не умею… — упирался и пыхтел Вова Драчев.

— Эх ты, будущий космонавт! А как космонавты тренируются? — Светлана не знала, то ли ей смеяться, то ли сердиться. — Давай вместе, за руки.

Стиснув зубы, Вовка наконец ринулся вниз, ухватив Светлану за руку, и тут же кувыркнулся носом в снег, увлекая за собой девушку. Вся в снегу, смеющаяся Светлана едва выбралась сама, вытащила Вовку, помогла ему встать, отряхнула.

Наконец Галя Крышечкина, кажется, решилась, двинула лыжи. Миша встал наготове. Она чуть нагнулась, оттолкнулась и полетела.

Миша помчался следом. Но он глядел не на лыжню впереди себя, а на синюю с красным Галину шапочку, на ее светлые волосы. И тут его правую лыжу занесло вбок… Он плюхнулся головой вперед, лыжами кверху. Кое-как вылез из снега, сел, огляделся. И увидел Галю, совсем малюсенькую, далеко-далеко внизу. Она остановилась у того берега и смотрела на гору. Нет, не на гору, кажется, на него. И наверняка смеялась над ним. Потом спокойно начала поворачивать, собираясь подняться… Нет, она не смеялась над ним, даже не смотрела на него… Да она вообще не думала о нем. Какое ей дело до Ключика? Упал он или съехал благополучно — разве это ее интересует?

С лыжами в руках Миша начал подниматься на гору, зябко поеживаясь; снег попал ему за шиворот и в рукава; пришлось расстегивать куртку, вытряхивать снег. Ему казалось, все смотрят на него, думают: «Эх, не сумел скатиться!»

Между тем Галя тоже поднялась. Она торжествующе улыбалась. «Доказала, что изыскательница, и довольна», — угрюмо подумал Миша. А она, не обращая на него никакого внимания, снова встала на краю горы, сейчас опять полетит вниз.

Миша тоже приготовился к спуску. Сзади он услышал сопение Вовки Драчева.

— Ты расставь ноги, чуть наклонись и давай… — учила его Светлана.

В другое время Миша обязательно поддел бы Вовку, поддразнил его, а сейчас ему было не до того. Ведь сам-то он отлично ходит на лыжах, а тут…

И Миша, ни на кого не глядя, оттолкнулся палками и покатил вниз. Съехал мастерски, да еще у самой реки сделал резкий поворот.

Медленно возвращаясь, он терзался:

«Никакого внимания она на меня не обращает. А что, если… — Миша даже зажмурился. — До чего ловко придумал! Галя ведь санитарка. Нарочно палец обрежу, пусть она йодом зальет, пусть перевяжет, а на следующий день обязательно будет спрашивать: «Не болит ли?» И все? И опять перестанет разговаривать? Нет, палец обрезать мало. Надо придумать что-нибудь позанятнее да пострашнее. Вот упаду еще раз и закричу: «Ногу зашиб!» Нет, не годится. Мне тогда не позволят на лыжах ходить. А что, если…»

Миша опять зажмурился. Он читал у Вальтера Скотта, как прекрасная дева перевязывала голову раненому рыцарю. «Надо ранить себя в лоб или в макушку. А как? Подойти к дереву и раз… стукнуться что есть силы башкой о кору». Миша заволновался, сумеет ли? Ну да еще есть время подумать: сегодня дежурит санитарка восьмого класса, завтра седьмого, а послезавтра…

* * *

Миша ждал этого «послезавтра». За эти два дня штаб наконец взял бразды правления в свои руки, выпустил стенгазету, организовал лыжные соревнования. Люба Райкова вместе со всеми ходила на лыжные прогулки и с секундомером в руках судила бегунов. А вечером она подсчитывала очки.

Каждый вечер лыжники приходили домой залепленные снегом и тотчас развешивали одежду. После ужина все сразу начинали клевать носами, быстро укладывались спать и тут же засыпали.

На третье утро, когда начали собираться на лыжную прогулку, Миша с замиранием сердца увидел, что зеленую с красным крестом сумку надела Галя Крышечкина.

Опять отправились на ту же гору. Люба Райкова взялась руководить очередью — когда, кому, по какой лыжне спускаться, а Миша повернул направо, в лес.

Через несколько шагов он очутился между молчаливыми высокими елями. Вокруг никого не было. Он зацепил лыжной палкой за одну из нижних еловых веток и отогнул ее в сторону. Беззвучно упали комья снега. Миша нагнулся, пролез к самому еловому стволу, снял шапку…

И тут эта затея показалась ему ужасно глупой:

«Да ты что, Ключик, хочешь, как баран, стукаться головой об елку?» Он оглянулся, прислушался. В лесу было тихо-тихо. Снег ватными подушками лежал на еловых лапах. Издали слышались оживленные голоса и крики лыжников.

Молчаливый, важный, как профессор, красногрудый снегирь степенно сидел на веточке и внимательно наблюдал за Мишей одним своим круглым черным глазом. Миша потихоньку свистнул, но снегирь не улетел.

За деревьями послышались тихие голоса, кто-то вполголоса разговаривал.

Миша увидел Игоря и Аллу. Оба в коричневых лыжных костюмах, похожие на медвежат, пробирались по лесу на лыжах. Игорь впереди, Алла за ним. «Интересно, о чем они будут говорить? — подумал Миша. — Повторять свои И да А, или знают, что в лесу одни, и разговорятся?»

Он присел на корточки, прижался к стволу ветвистой, укутанной снегом елки.

— И, красненький, — Алла с улыбкой кивнула на снегиря.

Игорь обогнул куст, Алла за ним. Они медленно приближались. Вдруг холодные мурашки пробежали по плечам и спине Миши. Он вздрогнул, зажмурился.

«Подслушивать! Какой позор! Удрать! Пока они не подошли…»

Миша вскочил. Он хотел поскорее выбраться и тут споткнулся. Сухой сук ударил ему острым концом прямо в висок…

— Ой как горячо! — Миша увидел на снегу алое пятно крови.

Он почувствовал боль в виске, нагнулся, чтобы схватить в горсть снега и зажать снежным комком рану. Нагнулся… И тут все потемнело, куда-то рухнуло.

 

ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНЫЕ РАЗГОВОРЫ У КРОВАТИ ПОСТРАДАВШЕГО

Миша очнулся, открыл глаза. Маленькая комната была тускло освещена электрической лампочкой, висевшей под темным деревянным потолком. Миша лежал на кровати. Его голова была забинтована. Из-за перегородки слышались голоса, смех, споры… Он вспомнил сон: солнечный луг, фиалки, навстречу ему идет Галя.

Он повернулся и… увидел в полутьме за изголовьем наклоненную голову и огромные глаза Гали. Галины глаза! Миша даже зажмурился: может, ему снится?

Нет, Галя была живая, взаправдашняя. В знакомом синем спортивном костюме она сидела в кресле рядом с его подушкой и держалась обеими руками за ручки кресла.

Увидев, что Миша открыл глаза, она протянула руку и положила ему на голову, чуть повыше забинтованного лба.

— Не больно? Скажи, Ключик, не больно? — со страхом и сочувствием спросила она его, вдруг встала и на цыпочках вышла из комнаты.

Через десять минут появилась старенькая докторша-соседка в пуховом платке. Она внимательно поглядела на Мишу из-под очков и сказала:

— Ну наконец-то проснулся! А ты нас очень напугал! Как себя чувствуешь? — Она протянула руку, привычно нащупала его пульс. — Ну все в порядке. Попробуй приподними голову.

Миша упер локти в матрас, хотел приподняться.

— Ключик, лежи, лежи! — бережно удерживала его Галя. — Может, принести тебе попить, поесть? Хочешь компоту? — И тут же затормошила докторшу: — А какое, какое ему лекарство дать?

— М-м-м… Пожалуй, никакого не нужно, — ответила та и шепнула Гале на ухо: — У него повреждена височная артерия, он потерял много крови. Пусть полежит, сейчас ему нужен абсолютный покой, а ты, милочка, посиди возле него. — С этими словами докторша вышла.

После холодного компота Миша почувствовал себя совсем хорошо и даже собрался встать, но потом раздумал: ведь если он встанет, Галя уйдет. Лучше закрыть глаза и тихонечко постонать.

— Ключик, что с тобой? — испугалась Галя. — Я останусь, я просижу всю ночь!

Миша смутился и закрыл глаза.

Тут в комнату крадучись проникли Игорь и Алла. Миша открыл глаза и сразу увидел их обоих — толстеньких, коротких, румяных.

— Как хорошо, что тебе лучше! — сказал Игорь.

— И я так рада, что тебе лучше! — вторила Алла. — А ты знаешь, мы первые увидели тебя. Рассказать как?

— Крокозавр сказал, это мы тебя спасли, — похвасталась Алла. — Я и он, — легонько подтолкнула она Игоря.

— Расскажите, — попросил Миша.

— Докторша запретила волновать больного, — тоном строгой медсестры возразила Галя.

— Да ведь ему же гораздо лучше, — умоляла Алла.

Галя снисходительно кивнула головой, давая этим понять, что разрешает рассказывать.

— Нам надоело кататься с горы, — начал Игорь. — Мы поехали в лес, скользим, скользим… Я впереди, Алла за мной.

— Дальше я буду, — попросила Алла Игоря и подхватила: — Мы въехали в лес, обогнули громадную развесистую елку и вдруг… — Алла нарочно сделала паузу и продолжала устрашающим голосом: — Мы увидели тебя. Ты лежал под елкой на спине и не двигался. Весь снег вокруг был в крови. Мы на весь лес закричали: «Ключика зарезали бандиты!» Первым подлетел к тебе Крокозавр. Он нагнулся над тобой… Знаешь, откуда текла кровь? Из твоей изыскательской жилки. Крокозавр ее прижал пальцем и остановил. Тут все примчались…

— А теперь моя очередь рассказывать! — перебила Галя. — Я по всем правилам забинтовала тебе голову.

— А ты потом очнулся и посмотрел вокруг мутными, мутными глазами, — опять вмешался Игорь. — Тебя спрашивают — ты не отвечаешь… А знаешь, как мы тебя повезли? — продолжал Игорь. — Прицепили ремнями от брюк одни лыжи к другим, положили тебя сверху и покатили на дачу…

Галя опять перебила:

— Тогда Петр Владимирович побежал звать соседку. Она же бывшая докторша. У тебя все лицо и куртка были в крови, а она ни капельки не испугалась, ватой промыла и сказала: «Счастливо отделался». Ранка-то у тебя оказалась совсем маленькая.

— А знаешь, мы завтра будем дежурить на кухне, — объявил Игорь.

Галя моментально сделала очень серьезное лицо.

— Уходите, уходите! Он устал вас слушать. Не буду никого пускать. — Она поднялась со стула, захлопнула дверь за Игорем и Аллой.

Время от времени из-за двери высовывался чей-нибудь нос, но Галя сердито прогоняла каждого любопытного.

Пришли Владимир Яковлевич и Светлана. Им Галя не посмела сказать: «Уходите!»

— Как это тебя угораздило? — спросил Владимир Яковлевич.

Миша нарочно страдальчески сморщил брови и нехотя сказал:

— Нечаянно на острый сучок наткнулся.

— Владимир Яковлевич, докторша говорит — ему нужен абсолютный покой, — решилась наконец Галя, особенно выделяя слово «абсолютный».

— Какая сердитая медсестра! — улыбнулся Владимир Яковлевич.

Гости ушли. Миша гадал, придет или не придет Крокозавр, и решил, что непременно, обязательно, хоть на пять минут, а придет. И стал нетерпеливо ждать.

Он вспомнил, как первые дни ненавидел Крокозавра, как старался избегать его. Но потом Миша с Васькой Вовку избили, а Крокозавр даже не отругал их.

После этого он уже не казался таким противным. Голос у него, правда, как у медведя, но он кричит редко и сердится редко. А все его слушаются. Мише очень нравилось, что Крокозавр не любил называть ребят по фамилии, а говорит: Вова, Вася, Игорь, Галочка… Конечно, так гораздо лучше. Вот кто настоящий изыскатель — это Крокозавр. Сколько он придумал интересного — про изыскателей и про тюфяков, таблицу «Три богатыря», работы «по желанию». При Крокозавре и хулиганить-то совестно. Но самое главное, что сделал Крокозавр, — это познакомил маму со знаменитым адвокатом. Адвокат — значит защитник, на суде заключенных защищает. И мама ходила к тому адвокату на квартиру и даже кофе там пила из малюсенькой чашечки — чуть побольше солонки. Он для мамы написал заявление в самый главный суд, чтобы Сашино дело снова разобрали. Будет пересуд, и Саша вернется, обязательно, непременно вернется…

Наконец Крокозавр заглянул в дверь, постоял у порога, потом подошел совсем близко. Миша повернул голову. Крокозавр, совсем как второй старший брат, молча положил свою огромную руку Мише на плечо…

В своем белом свитере, высокий, почти до потолка, Крокозавр стоял над ним. Его зачесанные назад светлые волосы растрепались, две мокрые пряди упали на открытый лоб. Только сейчас Миша заметил, что глаза у Крокозавра были зеленоватые, с темными прожилками, и он их ласково щурил…

Так они смотрели друг на друга. И никто не сказал ни слова. Они понимали друг друга.

Наконец Крокозавр тихо спросил:

— Ключик, я слышал, тебе лучше?

— Лучше, — блаженно ответил Миша.

— Ваша знакомая докторша говорит — ему нужен абсолютный покой, — холодно заметила Галя.

— Сейчас, Галочка, уйду. — Крокозавр опять ласково прищурился, кивнул и вышел.

* * *

Вечером Галя поместилась рядом с диваном-кроватью Миши на матрасе на полу.

Миша долго не спал и все ворочался. Рана почти не болела, но от тугой повязки, от большой потери крови он чувствовал слабость и головокружение.

Утром Миша проснулся. Верная медсестра тихонько говорила ответственной дежурной Гале Крайневой:

— Я останусь с ним и не пойду на лыжах.

— Да что ты, ему лучше! Видишь, он шевелится, — так же тихо ответил голос.

Миша испугался: а что, если Галя раздумает и уйдет? И он чуть застонал.

— Нет, нет, я останусь. А вдруг с ним что случится!

Девочки оборвали разговор. Миша слышал, как дежурные зазвенели на кухне посудой. Они там смеялись, о чем-то весело спорили…

Добросовестная медсестра начала было читать ему вслух какую-то книгу, но скоро ей надоело. Она его о чем-то спросила, потом начала читать про себя…

Пришла Галя Крайнова, с засученными рукавами, в белом фартуке.

— Галя, слушай, как замечательно! Мы сейчас ходили на соседнюю дачу и там променяли банку мясных консервов на целых два ведра картошки. Обед будет изумительный! — похвалилась она.

Видно, ответственная дежурная была сверх меры довольна своей бурной деятельностью. Столько народу — и всех она накормит вкуснейшим обедом! Только вот успеют ли дежурные начистить такую уйму картошки?

Галя обернулась к Мише:

— Слушай, Ключик, я вижу, тебе гораздо лучше. Я побегу помогать. Если буду нужна, позови.

Он кивнул головой, и Галя тут же исчезла.

Миша лежал один, тоскливо прислушиваясь к голосам и смеху дежурных, хлопотавших на кухне.

Вернулись лыжники, шумные, галдящие. Миша все лежал, все прислушивался…

Потом Галя заглянула к нему за перегородку и сказала извиняющимся голосом:

— Ключик, я пойду после обеда на лыжах кататься. Очень уж хочется с той высокой горы….

Он кивнул.

И Галя ушла вместе со всеми.

Миша понял: все Галино сочувствие сразу улетучилось, как только она убедилась, что ему стало лучше. И еще он понял, что к любому больному Галя отнеслась бы так же тепло, бережно, внимательно. И Мише сделалось очень грустно…

На следующий день он почувствовал себя совсем здоровым. Повязку сняли, ранку залепили пластырем. А разбинтовывала ему голову другая девочка-санитарка.

Все оставшиеся дни Миша ходил на лыжах наравне со всеми.

А каждый вечер, укладываясь спать на помосте второго этажа возле стенки, он вспоминал или свой сон о фиалках, или наклоненную над ним в темноте голову с косами и расширенные от беспокойства и участия Галины глаза.

 

НЕЗАДАЧЛИВЫЙ ДЕНЬ МИШИ КЛЮЧИКА

«Кончились золотые денечки!» — вздохнул Миша. Вчера только вернулись из «Полярной экспедиции», а сегодня опять надевай школьную форму и шагай в интернат. Пришел утром, поздоровался с ребятами, и сразу на тебя: «Чего скачешь по лестнице? Почему разорался?» Два раза в «Журнал Правосудия» записали.

Первый урок был география. Миша вытащил учебник… «Ох, до чего неохота учиться!» Не выспался, глаза слипаются. Кошечка за учительским столом сидит, скучным голосом твердит, волосы у нее черные-пречерные, на самый лоб свесились, лица почти не видно.

Миша одним глазом посмотрел на Кошечку. Она теперь стояла у доски, водила указкой по большой карте и называла какие-то реки.

Миша вспомнил, как брат Саша в прошлом году учил его выпиливать узоры для полочки и лобзик ходил вверх-вниз, вверх-вниз, туда-сюда и скрипел так же скучно, как вот сейчас Кошечка.

А за окном белые облачка в голубом небе, словно клочья ваты, морозное солнышко…

Кошечка все «водила лобзиком» туда-сюда, туда-сюда.

«Вот Саша любил выпиливать. Какие красивые полочки мастерил!»

Миша даже глаза зажмурил. Так явственно представился ему Саша. Когда он вернется, Миша бросится к нему, весь день будет сидеть рядом, никуда от себя не отпустит. И чтобы не ходил Саша один без него в парк, а то опять в драку ввяжется.

«А Галя? Оглянуться сейчас на нее? Посмотреть, что она делает? Сосчитаю до трех: раз-два-три!»

Миша оглянулся. Галя сидела наискось от него и внимательно смотрела на карту. Тогда, в синем спортивном костюме, она казалась Мише совсем другой, называла его Ключиком…

А сейчас? Он посмотрел на ее аккуратно выглаженную коричневую форму с белым накрахмаленным воротником…

— Ключарев, повтори: какие реки протекают в Индии? — разбудил его голос Кошечки.

Миша встал.

— Чего же ты молчишь? Ведь я только что их называла и показывала на карте. Ты спал, что ли?

Миша уныло стоял, держась обеими руками за крышку парты. Он покачивался, то поворачивал голову к окну, то опускал веки и молчал, молчал…

А Кошечка громко вздохнула и велела ему подать дневник. Миша даже не стал смотреть, он знал, какую поганую цифру вывела Кошечка на новой странице.

— Крышечкина, назови: какие реки протекают в Индии?

Галя вскочила:

— Инд, Ганг, Брамапутра.

— Очень хорошо! — чуть-чуть улыбнулась Валерия Михайловна. — А теперь подойди и покажи их на карте.

Галя быстрыми шагами прошла по проходу между партами, чуть не задев Мишу, наклонилась, осторожно провела указкой вдоль извилистых темно-синих линий на карте.

— Я знаю, если ты возьмешь себя в руки, то можешь прекрасно учиться, — сказала Кошечка.

Галя даже бровями улыбалась, когда возвращалась на свое место. Еще бы тут не улыбаться — пятерка!

Кошечка вызвала Игоря Ершова. Тот отвечал отрывисто, бойко, без запинки и тоже получил пятерку.

Наконец раздался звонок. Миша вскочил, с досадой хлопнул крышкой парты.

Ну не обидно ли? Первый день после каникул — и засыпался.

Миша побежал по коридору, расталкивая малышей. Как нарочно, навстречу попалась Люба Райкова и в третий раз за сегодняшний день записала его в «Журнал Правосудия».

* * *

Крокозавр пришел, как всегда, к часу дня. И тотчас же девочки окружили его. «А помните, как Наташа кувыркнулась? А помните…» Они орали, хохотали, прыгали. Миша издали видел, как Галя Крышечкина и Игорь Ершов пробирались вперед. Ну конечно, пятерочники полезли хвалиться, а он ни за что не подойдет. Крокозавр все равно узнает о двойке, но пусть лучше не сейчас. Миша знал, когда это случится. В четыре часа на самоподготовке, когда Крокозавр сядет за учительский стол и откроет классный журнал.

И вдруг Миша заметил, что Крокозавр поверх голов окруживших его ребят пристально смотрит прямо на него. Миша отвернулся, шмыгнул в коридор.

Во второй раз, уже на прогулке, он опять заметил, что Крокозавр издали, не обращая внимания на девчонок, смотрит в его сторону. Миша хотел завернуть за угол, но Крокозавр девчонок растолкал, шагнул к нему прямиком по снегу.

— Ключик, я ведь сразу заметил. Что с тобой? — беспокойно спросил он. — Дома не в порядке? — Он нагнулся отряхивать снег с ботинок.

— Двойка по географии, — буркнул себе под нос Миша.

Крокозавр покосился на него.

— Неприятно, конечно. А я знаю почему: невнимателен, невыдержан.

Ну что Миша мог ответить? Конечно, Кошечка утром и Крокозавр сейчас были правы. Взрослые всегда правы.

— В следующий раз отвечу на четыре, — не очень уверенно пробормотал Миша и признался: — А еще «справедливки» три раза меня записали.

Крокозавр поморщился, глубокая бороздка легла поперек лба. «Он очень недоволен мною, — подумал Миша, — но не хочет сказать».

— Иди и подумай, как исправить отметку, — только и сказал Крокозавр.

Миша отошел от него. Ему было очень грустно. Он побрел по двору. Хотелось уйти от всех, уединиться. Но везде с криками бегали младшие.

В углу двора стоял дощатый сарайчик, в котором летом хранили садовый инвентарь. Дверь была приоткрыта, Миша забрался внутрь и притаился там. Кажется, никто не видел, как он спрятался.

«Какой я несчастный! — думал он, забравшись с ногами на ящик. — Саши нет, Крокозавр на меня сердится, Галя внимания не обращает. А тут еще эта двойка, да «справедливки» прицепились!» Миша весь съежился от тоски и от холода. Вдруг он услышал взволнованные голоса. Светлана и Крокозавр остановились в нескольких шагах.

— Я никак не могу на это согласиться! Никак! — гудел бас Крокозавра. — Изыскательство — это тайна одного моего класса. Оно влечет к себе не только потому, что зовет куда-то искать, но заманчиво своею таинственностью.

— У вас дела в классе пошли лучше, даже Валерия Михайловна вынуждена признать. И все это благодаря изыскательству, — настаивала Светлана. — Но нельзя же быть таким скупым, надо думать обо всем интернате. Я мечтаю, чтобы все наши пионеры начиная с пятого, даже с четвертого класса стали бы изыскателями. Когда вернется Вера Александровна, я официально потребую, чтобы вы поделились своим изобретением с другими воспитателями.

— Сожалею, что мы вам доверили нашу тайну, — ответил Крокозавр.

Миша слышал, как он, видно очень рассерженный, тяжело зашагал по дорожке мимо сарайчика. Светлана пошла в другую сторону.

«Светлана — предательница! — в ужасе повторял Миша про себя. — Хорошо, что мы ей не рассказали про нашу таблицу «Трех богатырей».

* * *

В этот вечер Мише захотелось сделать Крокозавру что-нибудь особенно приятное. Но его не было, он у девчонок сидел, им какие-то истории рассказывал.

Вообще Миша никогда не стремился на так называемые работы «по желанию», считая, что эта штука, может быть, и хорошая, но… Словом, так всегда получалось, что некогда ему было выполнять по собственной охоте какие-нибудь полезные работы. Он не был сегодня дежурным, а вызвался вымыть весь коридор на их этаже спального корпуса, да еще Васю Крутова подговорил помогать.

Два раза они протерли пол мокрой шваброй, оконные стекла вымыли, за батареями не забыли крошки выбрать.

А дальше случилось вот что.

Вова Драчев принес из дому апельсин, сел на своей кровати и начал этот апельсин чистить. Был он ярко-оранжевый, толстокожий и здоровенный, как кулак у Крокозавра. Потом Вова шкурки в кучку сложил и собрался дольками закусывать.

Ребята читали, играли в домино, в шахматы. Никто, конечно, не ожидал, что этот жадина своими дольками с кем-нибудь поделится, но уж очень запах поддразнивал.

Миша и без того ходил весь день злой; вот почему Вовка со своим апельсином его раздражал ужасно. Но не из-за чего было к нему придраться.

А Вова последнюю дольку сунул в рот, собрал шкурки и понес их выбрасывать в урну.

Тут влетели три «справедливки». Люба Райкова нагнулась, туда-сюда заглянула и собралась уже уходить, как вдруг почувствовала апельсиновый запах. Она вышла в коридор и увидела там на полу совсем маленькую, чуть побольше ногтя, оранжевую шкурку.

— Кто мыл коридор? — спросила она окруживших ее мальчиков.

Миша сразу ответил:

— Я мыл.

— Опять такое возмутительное безобразие! «Единица»! — И она нагнулась записывать.

Миша не удержался и крикнул:

— Это не Совет Справедливых, а Совет Сопливых!

Люба Райкова, словно защищаясь, загородила руками очки, Две другие «справедливки» отшатнулись к двери. Несколько секунд все молчали. Миша спрятался за спины ребят.

Люба и обе ее подруги безмолвно вылетели на лестницу.

— Ну, Ключику теперь голову оторвут! — тревожно сказал Игорь Ершов.

Тут вошел Вова Драчев, который ничего не знал о случившемся.

— У-у-у-у! Из-за тебя, из-за твоего апельсина! — заорал Вася Крутов и подскочил к нему.

Подбежал Игорь Ершов.

— Васька, отойди! Если стукнешь эту белую крысу, Ключику только больше влетит! И ты, Мишка, давай отсюда!

Вова смотрел то на одного, то на другого и ничего не понимал.

Появился пятиклассник.

— Ключарев, тебя вызывает Валерия Михайловна, она в нижней воспитательской, — сказал он.

Миша оглянулся, ища поддержки. Все притихли.

— Ребята, выручать надо Ключика! — крикнул Вася Крутов.

— Бегу искать Крокозавра! — отозвался Игорь и тут же выскочил.

— Валерия Михайловна говорит, чтобы Ключарев шел немедленно, — повторил пятиклассник.

Миша повел плечами, сунул руки в карманы и заковылял к лестнице.

Нижняя воспитательская в первом спальном корпусе принадлежала Совету Справедливых. В этой маленькой, узкой комнате каждый вечер шел подсчет очков; туда же приводили провинившихся.

Миша постоял у двери, прислушался. Кто-то ровно и невнятно бормотал, будто стихотворение зубрил. Он несколько раз вздохнул и постучал.

— Войдите.

Миша открыл дверь, но дальше порога не пошел. За круглым столом сидели Кошечка и три девочки старших классов с голубыми повязками.

— Подожди! — Кошечка махнула Мише рукой и повернулась к Любе Райковой: — Ну давай, давай! Скорее кончайте, — заторопила она.

— Сейчас, сейчас, — ответила Люба и обратилась к соседке: — Пиши цифры, а я продиктую. Переходим к шестому «А». Трое бегали по лестнице и по коридору — шесть очков. Двое визжали — два очка. Один хлопнул маленького по спине — пять очков. Сколько получилось?

— Тринадцать, — ответила девочка.

— Переходим к шестому «Б», — Люба подняла голову. — Валерия Михайловна, у Ключарева еще утром было три замечания. А сколько очков за это самое?

— Вот сейчас обсудим. — Кошечка повернулась и начала пристально всматриваться в лицо своей жертвы. — Ключарев, может быть, ты вынешь руки из карманов?

Миша послушался, но не знал, куда деть руки, и начал их тереть одну о другую.

«Где Крокозавр? Ах, если бы сейчас пришел Крокозавр!» — с тоскою думал он.

Кошечка приступила к допросу:

— Как ты осмелился оскорбить Совет Справедливых?

Миша почувствовал, что его плечи замерзают. Все девчонки сурово уставились на него, ждали ответа.

Тут резко забарабанили в дверь.

«Это он, он! Стучит Крокозавр!» — Мишино сердце забилось.

— Войдите, — нехотя повернула голову Кошечка.

И Крокозавр вырос на пороге, огромный, могучий.

Мише он показался настоящим богатырем. Крокозавр улыбался широкой, почти доброй улыбкой. Все три девочки тотчас же встали.

— Да? — спросила Кошечка.

— Пришел послушать, как судят моего мальчика, — полушутливо сказал Крокозавр.

— А у вас там все в порядке? Они уже легли спать? Ваше присутствие в спальнях разве не обязательно?

Тут Миша неожиданно вспомнил соседскую кошку Степаниду. Если Степаниду разозлить, ее хвост делается тугим, как стальной трос, и она начинает гулко хлопать им об пол. Эта Кошечка сейчас улыбается, а будь у нее хвост, она бы им наверняка так же хлопала.

— На третьем этаже ложатся спать, на четвертом тоже скоро лягут, — невозмутимо ответил Крокозавр. — Вы читали последний номер «Нового мира»? Там один рассказ есть. — Крокозавр говорил так, словно его больше всего интересовал именно этот рассказ в журнале.

Миша понимал, что Кошечке до смерти хочется выгнать Крокозавра. Но Миша был уверен — тот не уйдет ни за что.

— Нет, не читала, и читать мне совершенно некогда. На моей ответственности шестьсот детей. — Голос ее дрогнул.

— Жаль, что не успели прочесть, — заметил Крокозавр.

— Вам известно, как вел себя сегодня ваш неисправимый воспитанник? — спросила Кошечка, указывая на Мишу. — На уроке географии он спал, затем ему записали три серьезных замечания, и, наконец, он оскорбил членов Совета Справедливых. Я просто не нахожу слов…

— Все это я хорошо знаю, — ответил Крокозавр. — Кстати, в моем классе за сегодня всего одна двойка, но зато четыре пятерки. А Крышечкиной и Ершову «отлично» поставили вы. Может быть, так сделаем: мы в шестом «Б» за последнее время ввели одно правило — обсуждать нарушителей дисциплины и двоечников на своем совете отряда. Так вот, — он повысил голос, — я считаю: Ключарев должен сейчас, конечно, извиниться перед Любой Райковой, а его проступок и его двойку мы разберем в нашей пионерской организации.

Кошечка передернула плечами.

— Ах, делайте с ним что хотите! Никакое наказание на него не действует.

Миша зажмурился от удовольствия. За двойку, конечно, влетит, зато за все остальное весь отряд и Галя в том числе будут считать его настоящим изыскателем.

— Ключарев, проси прощения у Совета Справедливых, — ни на кого не глядя, кинула Кошечка.

Мише пришла в голову озорная мысль: а что, если позлить кошку Степаниду? Пусть застучит своим хвостом на полу.

— Не хочу!

— Ни малейшего признака раскаяния! — Кошечка вздохнула.

Крокозавр поднял руку и задвигал пальцами по виску.

Миша принял сигнал: «Не подводи меня». И потому, все так же глядя в пол, он буркнул:

— Простите меня, больше не буду вас так обзывать.

Крокозавр встал. Девочки тоже встали.

— Все? Можем идти? — коротко спросил он.

Кошечка едва кивнула.

В коридоре Миша остановил Крокозавра:

— Петр Владимирович, спасибо вам.

— Изыскатели всегда защищают изыскателей. Но имей в виду, свой язык они держат на привязи.

— Не буду больше, — буркнул Миша. — Петр Владимирович, а еще знаете, что я услышал, нечаянно услышал?

Крокозавр ласково посмотрел на него.

— Ключик, что ты еще услышал?

— Как Светлана вас уговаривала. Я в сарайчике прятался.

— Ах, это! — Крокозавр положил мягкую и широкую ладонь Мише на плечо и торжественно сказал: — Помни, что изыскатели — это те, которые умеют хранить тайны. Не беспокойся. Я верю Светлане. Она без моего разрешения никому не скажет ни слова.

Миша выпрямился, поднял руку и дотронулся до почти зажившего шрамчика возле уха.

* * *

На следующее утро Миша возвращался с физзарядки и подошел к красиво раскрашенной «Таблице соревнований классов», принадлежавшей Совету Справедливых. В графе шестого «Б» было проставлено целых пятнадцать штрафных очков.

«Ну и. наплевать!» — подумал Миша. А войдя в класс перед началом уроков, он осторожно приподнял «Трех богатырей». Против его фамилии был выведен ярко-красный, большой, как апельсин, кружок.

 

ВЕРА АЛЕКСАНДРОВНА ВЕРНУЛАСЬ И МНОГОЕ УЗНАЁТ

В воскресенье все надеялись пойти на лыжную прогулку, но Валерия Михайловна запретила.

— Холодно и метель, — объяснила она.

И правда похолодало, к тому же подул ветер. Но погода не настолько испортилась, чтобы отменить поездку.

В следующий четверг Светлана встретилась за обедом с Петром Владимировичем:

— Вы слышали новость? Валерия Михайловна опять вздумала запретить лыжный поход, пойдемте объясняться.

Сперва они направились в физкультурный зал, чтобы захватить с собой для поддержки Владимира Яковлевича, но тот сказал, что занят «предельно», и не пошел.

В кабинете директора, кроме Валерии Михайловны, они застали еще воспитательниц старших классов.

— Да, мы нашли нужным запретить, — подтвердила Валерия Михайловна.

Три воспитательницы — все женщины пожилые — тотчас же утвердительно закивали головами.

— Невозможно каждое воскресенье изматываться, — продолжала Валерия Михайловна. — Пусть неделю или две отдохнут, успокоят свои нервы. За последнее время резко упала дисциплина, члены Совета Справедливых не успевают записывать. Кстати, характерно, что нарушителями являются в основном легко возбуждающиеся воспитанники. Некоторые из них буквально потеряли свой человеческий облик, носятся по коридорам, орут, прыгают…

Валерия Михайловна назвала несколько фамилий, в том числе и этого «безнадежно неисправимого», как она выразилась, Ключарева.

— В моем классе не так уж часты происшествия, — попытался спорить Петр Владимирович.

— Согласна, и учиться стали лучше. Но считаю ваши успехи чисто случайными. Они еще не дают права шестому «Б» на лыжную прогулку.

Три воспитательницы тоже заговорили об этой самой повышенной возбудимости воспитанников.

Убедившись, что Валерия Михайловна непоколебима, Светлана и Петр Владимирович вышли.

— Вот были бы в интернате все изыскателями и немножечко сдерживались, — доказывала очень расстроенная Светлана. — А все этот Совет Справедливых… Стольких ребят поймали. Ненавижу его! Ищейки полицейские с голубыми повязками! Слышали — один «Журнал Правосудия» до последней страницы исписали, теперь другой завели, еще толще.

— В нашем классе любят потешаться над Советом Справедливых. Но меня сейчас заботит другое: что мы сейчас скажем ребятам, почему лыжный поход отменяется? — с горечью говорил Петр Владимирович. — Ведь они же знают, что должны тренироваться перед летним походом.

— Скажем, что опять предвидится метель и мороз, — тут же нашлась Светлана.

— А я их учил, что изыскатели никогда не врут.

* * *

В понедельник Петр Владимирович входил в интернат в самом скверном настроении. Сейчас его окружат, будут спрашивать, почему не поехали вчера на лыжах. Погода оказалась совсем не такой плохой. Ну что он ответит? Хочешь, чтобы они говорили тебе только правду? Тогда и сам никогда им не ври.

Снимая в прихожей пальто, он поздоровался с нянечкой, а та радостно объявила ему:

— Знаете, а Вера Александровна здесь!

И разом улетучились все его дурные мысли. Он поднялся на второй этаж. Навстречу ему с восторженными криками высыпали его питомцы.

— Вера Александровна вернулась! Вера Александровна выздоровела!

Он встретил директора на лестнице вместе с Валерией Михайловной. Вера Александровна шла, высоко держа голову, кивая направо и налево. И все — взрослые и дети — с улыбками подходили к ней. Валерия Михайловна что-то увлеченно рассказывала…

Петр Владимирович обратил внимание, что Вера Александровна посвежела и молодо выглядит.

Она издали увидела его, подозвала, как всегда, крепко — по-мужски — пожала ему руку и пристально всмотрелась в глаза.

— Здравствуйте, как дела?

— Очень хорошо!

В шестой «Б» Вера Александровна явилась через час.

Все встали.

— Садитесь, дети, здравствуйте! А ну пойди, пойди сюда, — подозвала она Мишу Ключарева.

Он пошел между рядов парт, глядя в пол. Вера Александровна взяла Мишу за плечи, повернула, осторожно дотронулась до его виска.

— Шрам совсем маленький. А что могло бы случиться? Ай, ай, ай, как неосторожно! — Один Петр Владимирович слышал, как она шепнула Мише: — Перед ужином зайдешь ко мне в кабинет, расскажешь, как у тебя дома дела.

Вера Александровна попросила Петра Владимировича показать классный журнал.

— Как видите, боремся за стопроцентную успеваемость. — Он был сейчас совсем как его дети: одновременно и волновался и радовался. Вера Александровна внимательно проглядела записи в журнале, медленно перелистала страницы и затем обернулась:

— Ну-ну! Поздравляю. В сентябре-то вон сколько двоек — и не сосчитать, а теперь их почти не видно. Вот только Вова Драчев…

— Обещаю вам, что к весне он исправится. Я с ним дополнительно занимаюсь, — сказал Петр Владимирович.

— Вы нам потом расскажете, в чем секрет ваших успехов, — сказала Вера Александровна.

* * *

В тот вечер была очередь мальчиков слушать Петра Владимировича. Они легли рано. А он, расхаживая между рядами кроватей, начал рассказывать о второй Пунической войне.

Вчера он просмотрел несколько книг по истории Карфагена и сейчас принялся расписывать в ярких красках беспримерный поход великого полководца Ганнибала на Римскую республику: карфагенское войско с невероятными трудностями перегоняет боевых слонов через Альпы; путь преграждают пропасти, пенистые потоки, отвесные скалы, сверху обрушиваются снежные лавины…

Внезапно вошла Вера Александровна.

— Уже все в постели? — удивленно спросила она.

— Да, они легли, чтобы слушать мои истории, — ответил немного смущенный Петр Владимирович.

— О чем же вы рассказываете?

— О второй Пунической войне.

— Признаться, у меня давно все эти войны перепутались. Мальчики, ну как, интересно?

— Очень! — отозвались со многих кроватей.

— Вы знаете, в учебниках зачастую пишут кратко, а я им с подробностями рассказываю о битвах, о войнах.

— Я сейчас у ваших девочек, наверное, целых полчаса просидела. И знаете, просто заслушалась, никак не могла уйти.

Петр Владимирович забеспокоился: «Что там наговорили девчонки?» Но Вера Александровна молчала и, пожелав «спокойной ночи», вышла.

Он постарался сократить рассказ и спустился на третий этаж.

Девочки угадали его стук в дверь и завизжали:

— Подождите, подождите, сейчас!

— Наташа, что за копуша! Почему прыгаешь? — послышался возмущенный возглас Гали Крайневой. Наконец та же Галя Крайнова крикнула: — Петр Владимирович, идите, идите!

Он вошел. Все девочки лежали на кроватях, натянув красные стеганые с белыми пододеяльниками одеяла к самым ртам. В глазах прыгали хитрющие смешинки.

Они наперебой принялись перечислять все, что успели рассказать Вере Александровне: о «Полярной экспедиции», о лыжных походах, о том, как проходят сборы отрядов, как ребята берут на буксир отстающих, как у них почти исчезли двойки, как Петр Владимирович по вечерам им интересно рассказывает…

— Ну, сороки, еще что?

— Да, это Галька Крышечкина, такая нахалка, разве можно директору в таких вещах признаваться? — засмеялась Наташа Ситова.

— А что такое?

— Галька, сама говори, — приказала Галя Край-нова.

Озорница вместо ответа фыркнула, натянула одеяло на голову.

— Это о «половине острова»? — спросил Петр Владимирович.

— Нет, нет!

— О том, как мы двоечников в поход не взяли?

— Нет, нет! Никогда не догадаетесь!

Наташа Ситова вдруг приподняла свою рыжую кудлатую голову с подушки.

— Знаете, что Галька рассказала Вере Александровне? Галька рассказала… — Тут Наташа осеклась, кашлянула. Все притихли, ожидая. — Она рассказала, что вы — Крокозавр! — выпалила Наташа и тут же уткнулась в подушку.

— Ах, об этом…

Все захохотали.

— Об этом болтайте сколько хотите. А я было испугался, что вы нашу тайну изыскателей выдали.

Девочки даже обиделись.

— Ну что вы, Петр Владимирович! — с упреком сказала Галя Крайнова. — Вы, видно, думаете, что мы маленькие. Одна Галька Крышечкина своей маме призналась. А мы никогда, никому!

 

НА СОВЕЩАНИИ ПОДНИМАЮТСЯ ДВА СОВСЕМ РАЗНЫХ ВОПРОСА

На следующий день после обеда в кабинете директора собралось совещание воспитателей старших классов — от пятого до восьмого.

— Я хочу поднять два вопроса, — начала Вера Александровна. — Во-первых, о новом органе детского самоуправления, который возник еще при мне по инициативе Валерии Михайловны.

Валерия Михайловна торжествующе улыбнулась.

— А во-вторых, — продолжала Вера Александровна, — я считаю, что недавно вступивший в наш коллектив Петр Владимирович должен поделиться с нами своими секретами воспитания. Товарищи, помните, какой это был раньше ужасный класс — шестой «Б»?

— Я однажды спросила Петра Владимировича, как это ему удалось? А он только пожал плечами… Кустарь-одиночка, — обиженно вставила воспитательница шестого «А».

— Значит, тем более вам необходимо выступить, — сказала Вера Александровна Петру Владимировичу и повернулась к Валерии Михайловне: — Но сначала мы выслушаем вас.

Петр Владимирович посмотрел на Светлану. Та ехидно ему подмигнула. Она постоянно твердила об интересах всего интерната, сейчас нечего и надеяться на ее поддержку.

Между тем Валерия Михайловна пространно разъясняла, что делает Совет Справедливых — та мощная организация детского самоуправления, которую уважают все воспитанники. Члены Совета помогают воспитателям, следят за успеваемостью, за чистотой помещений, поддерживают четкую дисциплину, записывают всех, кто бегает, громко разговаривает…

— То есть как это записывают? — удивленно перебила Вера Александровна.

— В помещениях мы категорически запрещаем носиться, громко разговаривать, кричать, топать. На участке во время прогулки — пожалуйста, можно несколько погромче.

— Валерия Михайловна, — заметила Вера Александровна, — не кажется ли вам, что вы перехватили через край? А я смотрю, почему дети, особенно младшие, ходят как сонные мухи? На уроках, во время еды, а также после отбоя, естественно, должна быть полная тишина. Но нельзя же за исключением двух часов прогулки весь день их сдерживать! Да что вы! Они же засиделись, они же дети, им нужно, как птицам, крылья расправить. И потом что это за беспрерывные записывания?

— Это необходимо для подсчета очков, для выявления первого места, — убеждала Валерия Михайловна.

— Ну хорошо, хорошо, — остановила ее Вера Александровна и перевела взгляд на Петра Владимировича. — Давайте лучше послушаем, что скажет нам именинник.

Петр Владимирович встал.

— Во-первых, объясните нам, — обратилась Вера Александровна к нему, — как это вам удалось добиться такой успеваемости. А во-вторых, мордочки ваших ребят в сравнении с другими веселее, жизнерадостнее — ну, это, так сказать, впечатление внешнее. Вам они каждый день на глаза попадаются, вы могли и не заметить. Но скажите, как это вам удалось привлечь их сердца? Знаете, товарищи, — Вера Александровна оглядела всех. — Вчера вечером захожу в спальню к девочкам шестого «Б», так все пятнадцать столько о нем порассказали, я просто заслушалась!

— Я встречаюсь с Петром Владимировичем только на прогулке, и то издали, — с улыбкой вставила Мария Петровна. — Ну никак к нему не пробраться! Всегда вокруг него толпа.

— И знаете, — обратилась Вера Александровна к воспитательницам, — девочки шестого «Б» что мне еще рассказали: он всеми силами старается сдерживать свой мощный бас, но иногда забывает. И тогда у него прорывается такое Жуткое рычание, что ребята начинают хохотать. Они за это его прозвали как-то уж очень страшно, я только забыла.

— Крокозавр, — фыркнула Светлана.

Воспитательницы принялись хохотать куда громче и заразительнее, чем девочки шестого «Б». А Петр Владимирович почувствовал, что краснеет.

— Петр Владимирович, ваше слово, — остановила всех Вера Александровна.

— Я придаю большое значение туризму и лыжному спорту… — говорил он. — К сожалению, после зимних каникул лыжные походы по воскресеньям были запрещены.

Вера Александровна быстро обернулась к Валерии Михайловне.

— Почему запрещены?

— Погода была отвратительная. Затем после этих лыж воспитанники так возбуждаются, так распоясываются. А я хотела, чтобы они два-три выходных дня отдохнули бы и несколько остепенились.

— Валерия Михайловна, вы не правы, — заметила Вера Александровна.

Завуч как-то вся выпрямилась, но смолчала, а Петр Владимирович совсем осмелел.

— Но мы мечтаем и о весенних походах пешком на два дня. И о большом летнем дальнем походе. А то что же получается?.. Зимою ребят воспитываем, столько часов проводим вместе, наконец, дружим с ними. Я теперь смотрю на них, как на своих младших братьев и сестер. Да, да, честное слово, мы превратились как бы в одну дружную семью. А на лето?

Вера Александровна мягко остановила его:

— Успокойтесь, пожалуйста. Пойдете вы с ними в дальний поход. Но до лета далековато. Вы лучше расскажите сейчас, как привязали к себе ребят?

— Вот этого я как раз не могу сказать! Это тайна. Я связан круговой порукой со всем пионерским отрядом и не хочу прослыть предателем в глазах ребят.

— Сильно сказано! — воскликнула Вера Александровна.

Встала Светлана.

— Я знаю их тайну. Раньше я настаивала, чтобы Петр Владимирович рассказал о своей замечательной выдумке-игре всему интернату, но потом поняла: тайну их отряда разоблачать нельзя.

— Петр Владимирович, а вы мне одной, на ушко, — пошутила Мария Петровна.

— Расскажите и мне, — попросила воспитательница шестого «А».

— И мне, — вдруг вскочил Владимир Яковлевич.

Все засмеялись, а Петр Владимирович совсем смутился.

— Послушайте, не мучайте изобретателя, — сказала Вера Александровна. — Ну а мне-то вы расскажете?

— Если разрешит наш пионерский отряд, — ответил он.

— Словом, — обратилась Вера Александровна к воспитательницам, — вам придется самим находить что-то свое, ищите свои ключи к ребячьим сердцам.

— Вот именно, ключи ищите! — воскликнула Светлана, подчеркивая последнее слово.

Воспитательницы явно были разочарованы.

— А теперь… — Вера Александровна сразу стала очень серьезной. — А теперь вернемся к вопросу о детском самоуправлении.

— Можно мне сказать? — Светлана встала. Как она волновалась! — Я в интернате недавно и не успела как следует развернуть пионерскую работу… Этот Совет Справедливых совсем нас забивает. От подготовки к дню рождения нас отстранили. Что мы делаем? На совете дружины прорабатываем иногда двоечников. Бумажную макулатуру да металлолом собираем. Дима Топорков мне недавно сказал: «Очень скучно быть таким председателем».

— Если какая-то детская организация считает себя выше пионерской, то эта организация лишняя, — заметила Вера Александровна. — Ну продолжайте, мы слушаем.

— Эти голубые повязки превратились в настоящих сыщиков, с утра до вечера записывают, сыплют направо-налево штрафы. Ребята их только боятся. Вера Александровна, вы правы: они лишние, они совсем не нужны. Доверьтесь нам — совету дружины. Пионеры сами в своих отрядах куда лучше будут разбираться и без всяких штрафов да «Журналов Правосудия». Вон шестой «Б». У них коллектив. Если один получил двойку, знаете, как остальные затеребят лентяя! Они и дежурят в столовой одни, без взрослых.

Валерия Михайловна собиралась что-то сказать, но ее опередил Петр Владимирович.

— Я хотел добавить одно, — говорил он, — в нашем классе Совет Справедливых не пользуется никаким авторитетом. Случается, оценки нашего пионерского актива прямо противоположны очкам этого Совета. Убежден, что после его ликвидации ничего не изменится, дела в интернате пойдут только лучше.

— Туговато вы, Валерия Михайловна, гаечки закрутили и пионерскую организацию совсем затерли, — заметила Мария Петровна.

Три молодые воспитательницы достаточно убедительно и дружно принялись вспоминать всевозможные грехи Совета Справедливых. А остальные воспитательницы и Владимир Яковлевич дипломатически промолчали.

Валерия Михайловна сидела неподвижно, точно вся эта критика была ей совершенно безразлична, однако ее глаза блестели недобро.

— Давайте так сделаем, — решила Вера Александровна. — Светлана, когда у вас по расписанию совет дружины?

— Послезавтра в пятнадцать ноль-ноль.

— Так вызовите Любу Райкову, пусть она отчитается в работе, и пионеры сами решат, нужен ли им Совет Справедливых или они сами, без него справятся.

— Справятся! — уверенно сказала Светлана.

Мария Петровна добавила:

— Я пойду на совет дружины, а девочек шестого «Б» попрошу повозиться с моими малышами.

— Очень хорошо, Мария Петровна! — одобрила Вера Александровна и посмотрела на часы. — Товарищи, мы и так засиделись. Вопросы исчерпаны. Объявляю совещание закрытым.

Все встали.

— Так, Вера Александровна, значит, вы разрешаете нам летом отправиться в дальний поход? — спросил Петр Владимирович.

— Вот неугомонный какой! Я же вам сказала, что да, — улыбнулась Вера Александровна.

— Спасибо вам! — Он подхватил свой портфель и быстро вышел из кабинета.

 

И ОПЯТЬ ИЗ ДНЕВНИКА ГАЛИ КРАЙНОВОЙ

29 января

После обеда Вера Александровна устроила совещание воспитателей, поэтому Крокозавра с нами на прогулке не было. Он мне сказал: «Галя, ты за всех отвечаешь!»

В четыре часа я скомандовала:

— Уроки готовить — марш!

Мы побежали в учебный корпус, сели заниматься, и я в нашей тайной таблице «Три богатыря» за прогулку красный кружочек нарисовала.

В этот момент явился Крокозавр. Я сейчас же обратила внимание, какой он нервный и беспокойный, то сядет, то снова встанет, все время волосы приглаживает, на нас и не смотрит.

Я самая первая решила задачу, подошла к нему, подаю тетрадку и одновременно шепотом спрашиваю:

— Вам нездоровится?

А он мне ответил:

— Никогда в жизни не болел. Готовьте уроки, не поднимая головы. Кончите — все расскажу.

Когда мы тетради спрятали, он встал и начал:

— Товарищи изыскатели, есть одно исключительно важное сообщение: Вера Александровна разрешила нам отправиться в дальний пеший туристский поход. Куда — я еще не знаю, подберу для вас замечательный маршрут. Пойдем искать красоту нашей Родины. Целый месяц будем ходить и искать. Родина наша всюду прекрасна! Куда бы мы ни отправились, везде найдем новое, неизведанное, заманчивое… Какие вы счастливые, что еще ни разу не ходили пешком по дорогам с тяжелым рюкзаком за спиной, ни разу не спали в палатках…

— Пойдем, пойдем! — решили все.

Я спросила:

— А как быть с Вовой Драчевым? Ведь двоечников на лето заниматься в интернате оставляют?

Крокозавр ответил:

— Не сомневаюсь, и Вова добьется, что пойдет, ведь он изыскатель.

Тот весь порозовел.

Я спросила Крокозавра:

— А откуда мы деньги на поход возьмем?

Он вздохнул и сказал:

— Ох, Галя, ты меня с облаков на землю сбросила. Я еще ничего не знаю, знаю только, что Вера Александровна разрешила нам путешествовать. Придумаем, где достать деньги. — Он помолчал немного и добавил: — Будем искать, как самим на поход заработать.

Тут совершенно неожиданно пришла в наш класс Вера Александровна.

Петр Владимирович ей сказал:

— Извините, пожалуйста, я еще не успел с ними переговорить. — Он обернулся к нам: — Вера Александровна очень заинтересовалась нашей тайной. Можем ли мы довериться директору интерната, при условии, конечно, что никто другой знать не будет?

Я поставила на голосование. Мы единогласно решили, что можно.

В классе остались только Вера Александровна и я. Мне поручили совершенно откровенно рассказать про изыскателей абсолютно все.

Слушая меня, Вера Александровна несколько раз повторяла: «Очень интересно!» Она долго не могла поймать свою жилку на виске. Ей особенно понравилось, что все наши ребята считают себя изыскателями и поэтому стали во всех отношениях лучше. Вера Александровна сама «Трех богатырей» за уголочек приподняла. Она несколько минут изучала таблицу, а потом спросила меня:

— Значит, вы все время что-нибудь ищете?

Я ответила:

— Ищем. Пока у себя в интернате и у себя дома. А кончим школу, хотим всю жизнь искать. На земле, под землей, на воде, под водой, в воздухе и даже в космосе…

Вера Александровна улыбнулась и сказала:

— Кто ищет, тот всегда найдет.

1 февраля

Вчера был необычайно интересный совет дружины. Опишу все по порядку, как было дело.

После ужина возле двери пионерской комнаты я встретила Светлану и Диму Топоркова, они заметно волновались.

— Все понял? — спросила его Светлана.

— Отлично понял! — ответил Дима.

Мне кажется, он самый лучший и самый умный мальчик в интернате.

Светлана с Димой прошли в пионерскую. Почти и ту же секунду появились Кошечка и Люба Райкова, следом за ними и Мария Петровна.

Кошечка обернулась к Любо Райковой и говорит ей:

— Держись изо всех сил!

Люба Райкова к стене прислонилась со своим толстым «Журналом Правосудия» под мышкой, голову наклонила, ни на кого сквозь очки не глядит.

Кошечка начала по лестнице подниматься, а Мария Петровна, Люба и я отправились в пионерскую.

Члены совета уже разместились вокруг стола. Все встали. Мария Петровна села рядом со Светланой.

Дима Топорков, когда все успокоились, вскочил и отрапортовал:

— Объявляю совет дружины открытым. На повестке дня: первое — доклад председателя Совета Справедливых Любы Райковой о деятельности Совета, второе — разное. Какие будут изменения и дополнения?

Люба Райкова к столу подошла, очки стала протирать, а свою толстую книгу на стол положила.

Дима Топорков, совсем как взрослый председатель, обратился к ней:

— Слушаем ваше сообщение. Пожалуйста.

Она долго рассказывала, все старалась доказать, как полезна и одновременно как беспокойна работа Совета Справедливых — утром следить, после уроков следить, вечером очки подсчитывать, таблицу заполнять.

Когда Люба кончила, встал Дима Топорков. Он целую речь произнес. Я просто восхищена его красноречием. Он сказал, что Совет Справедливых только в их интернате есть, а советы дружины имеются во всех школах. И голубые повязки все ненавидят, но еще никогда не было случаев, чтобы красные галстуки не любили. В нашей стране, конечно.

Я посмотрела на Любу Райкову и увидела, что у нее очки на нос съехали. А Светлана сидела очень довольная.

Потом Дима сказал, что, по его мнению, Совет Справедливых совсем не нужен, все, чем он занимается, берется делать совет дружины, и, разумеется, без всяких штрафных очков и записей в журналы.

— Ну вот, — говорит Мария Петровна, — мы слышали. Только справитесь ли?

— Справимся! — в один голос ответили Светлана и Дима.

Совет Справедливых постановили уничтожить. Да, да, полностью уничтожить!

Я посмотрела на Любу Райкову. Она голову почти до самого стола опустила.

— А будете спотыкаться, — предупредила Мария Петровна, — ко мне и к Петру Владимировичу за советом и помощью обращайтесь. — Тут она повернулась к Любе Райковой: — А ты, Любочка, не падай духом. Ты энергичная общественница. Ваш класс выпускной, скоро выйдешь из интерната, мы дадим тебе прекрасную характеристику…

А Дима Топорков нарочно самым безразличным тоном сказал:

— Переходим к следующему вопросу.

Люба голубую повязку сняла, спрятала в карман и медленно вышла из пионерской с «Журналом Правосудия» под мышкой.

 

ЕЩЕ РАЗ ИЗ ДНЕВНИКА ГАЛИ КРЫШЕЧКИНОЙ

8 апреля

Вовку Драчева почти полгода учительницы не спрашивали ни по математике, ни по русскому. И каждый вечер Крокозавр с ним по целому часу после ужина уроки повторял. Да еще весь последний месяц по субботам Вовка к нему на дом ходил учиться.

А сегодня Крокозавр нарочно пришел на два часа раньше. «Екатерина Петровна в первый раз вызовет Вову», — сказал он. Ему самому, видно, хотелось послушать, как тот будет задачи решать.

Мы хотели, чтобы Вовка тоже с нами в дальний поход отправился. Ведь это хуже не придумаешь — изыскатели с тяжелыми рюкзаками по дорогам с песней шагают, а он будет в интернате сидеть — задачи решать и диктанты писать. И еще мы очень хотели, чтобы в классе была «стопроцентная успеваемость».

— Драчев, — позвала Екатерина Петровна. Я ее очень люблю. Такая она молоденькая, веселая и очень хорошая, вроде моей мамы.

Вовка подошел к доске, взял мел в руки и обернулся. Он стоял весь красный, его белые волосы прилипли ко лбу.

Екатерина Петровна спросила о треугольниках.

Вовка взял линейку, начал чертить мелом, потом затвердил что-то о гипотенузе, о катетах. Сперва говорил правильно. Мы все внимательно слушали. И тут Вовка начал путаться и заикаться. Мне ужас до чего захотелось ему подсказать, неслышно конечно. Но Вовка сам справился.

Екатерина Петровна вдруг остановила его и задала вопрос по алгебре, он сразу ответил; тогда она показала в учебнике, какую задачу ему решать.

Вовка переписал задачу на доску, задумался, начал медленно выводить цифры… Я сразу сообразила, что Вовка пишет не то, совсем не то! Надо сложить, а он вычитает. Вот тюфяк! Плюс, а не минус!

И все в классе глядели на доску и шептали про себя:

— Плюс, плюс…

Тут Ключик не выдержал, вскочил.

— Там плюс, Вовка, плюс! — завопил он.

— Миша! — зарычал Крокозавр. Ну, это он так, для виду, чтобы немножко попугать. Если бы рассердился, по фамилии назвал. И голос его был вовсе не громкий и совсем не страшный.

Вовка сразу догадался, быстро стер неверную строчку, застучал мелом… И решил задачу.

Екатерина Петровна улыбнулась, подмигнула Крокозавру и сказала Вовке:

— Дай свой дневник.

Все молча глядели на нее и ждали. А она помахала, помахала самопиской, нагнулась и что-то черканула в тетрадке.

Вовка шел на свое место и шатался — верно, от больших переживаний.

— Сколько, сколько, какая отметка? — спрашивали мы его, когда он проходил мимо нас.

— Четыре, — прошептал он.

— А если бы не подсказали, я, может, пять поставила.

Я первая захлопала в ладоши. Все зааплодировали и Вовке и Крокозавру. Только незачем было Ключику вперед лезть, Вовка и сам бы справился.

Я посмотрела на Мишу нарочно очень сердито. А он покраснел как свекла. Интересно, почему это мальчишки краснеют, если эдак на них взглянуть?

28 апреля

Еще на прошлой неделе Крокозавр пришел к нам в класс веселый такой и сказал:

— Я нашел, как нам деньги на дальний поход заработать: договор с почтовым отделением заключил — будем «Известия», «Вечерку» и поздравительные первомайские телеграммы да открытки разносить; работать придется по два часа в день после ужина, да еще по воскресеньям. Разбивайтесь по трое.

Игорю Ершову, Алле Анохиной и мне досталось пять больших новых домов. Каждый вечер мы на почту ходили, там полные сумки набивали. Ужасно тяжело! Зайдешь в подъезд, где ящики с номерами квартир устроены, газеты и открытки в щелки рассуешь, а на лифте подымешься — телеграммы по квартирам разносить.

— Распишитесь, пожалуйста.

Ты улыбаешься, и тебе улыбаются. Каждому приятно поздравление к празднику получить.

Я заметила, была в одном доме квартира № 99. И ни разу не пришлось мне положить в тот ящик ни письма, ни газеты; и телеграммы туда не шли.

И вдруг сегодня телеграмма. Читаю адрес: «Улица Сиреневая, 7, квартира 99, Ключаревой».

Игорь говорит:

— Мало ли в Москве Ключаревых!

Алла надумала:

— Давайте посмотрим, что в телеграмме! Очень интересно!

Игорь головой замотал:

— Нельзя подглядывать!

А я сказала:

— Письма распечатывать — безобразие, а телеграммы можно.

Там двумя узкими бумажками было заклеено. Я ногтем осторожно отогнула конец и прочла вслух:

— «Встречай тридцатого поезд 46 вагон 10 — Саша».

Игорь обе бумажные ленточки послюнявил, заклеил телеграмму и сказал:

— Ничего интересного. Какой-то Саша захотел в Москву на праздники приехать.

Мы на лифте поднялись, в квартиру 99 позвонили. Нам дверь тетя открыла, худая, бледная, словно недовольная.

Я сказала:

— Вам телеграмма, распишитесь, пожалуйста.

— Я ее знаю, это Ключикова мама, — прошептал Игорь.

Тетя телеграмму прочла, вдруг побледнела, к стенке прислонилась. Игорь и Алла ее подхватили, помогли в комнату войти.

А я в соседнюю квартиру задубасила. Выскочили старичок со старушкой.

Старичок телеграмму прочел.

— Елена Ивановна, да успокойтесь! Счастье вам какое привалило — сын из трудовой колонии возвращается, да еще под самый Первомай, Елена Ивановна!

Ключикова мама и плачет, и смеется, нам говорит:

— Ах, какую вы мне чудную весточку принесли! Дорогие детки! Спасибо вам!

А мы — бегом вниз по лестнице. Остановились у подъезда. Вот так новость! Никто и не догадывался, что у Миши Ключарева брат в трудовой колонии сидел. Сейчас освободили. Теперь мне понятно, почему Ключик не такой, как все, почему на девочек никогда не глядит и не разговаривает с ними. Он же ни с кем не хотел поделиться своим горем. Бедный какой Ключик!

 

ПОСЛЕДНИЙ РАЗ О ФИАЛКАХ

Миша Ключик занял место на крайней скамейке вагона электрички. Отсюда ему были видны все туристы. Ребята сидели на скамейках, все в разноцветных клетчатых ковбойках, в длинных шароварах, в сине-белых кедах, галдели, смеялись, смотрели в окна.

Наконец после хмурых, дождливых дней наступила солнечная, теплая, настоящая весна. За окнами вагона пробегали зеленые, сияющие на солнце белоствольные березки, едва распустившие нежные листочки. Мелькали нарядные, пестрые дачи в белых, как пена, яблоневых и вишневых садах.

Миша не отрываясь смотрел в окно. Сегодня суббота, начало мая. Они отправились в свой первый тренировочный поход, будут ночевать в палатках на берегу Москвы-реки. Миша сидел, небрежно заложив ногу на ногу, точно будущая ночевка у костра была для него самым привычным делом. Он никому не признается, что не умеет ставить палатки и никогда не ночевал в лесу.

В начале июня их класс отправится в дальний туристский поход на озеро Селигер. Сперва поедут по железной дороге, потом сто километров пройдут пешком. На Селигере есть остров, а посреди острова маленькое, совсем глухое лесное озерко. Рыбы там тьма-тьмущая. Крокозавр говорит: «Успевай только удочки закидывать». Миша покосился на свои две желтенькие бамбуковые удочки, лежавшие на багажной полке. Там на острове туристы будут жить на берегу озера в палатках целых две недели, каждый день уху варить.

Другие старшие классы тоже отправятся куда-то далеко вместе со Светланой и Владимиром Яковлевичем, и они тоже будут искать красоту нашей Родины.

Миша был счастлив, рядом с ним сидит его старший брат Саша — худой, бледный, с коротко остриженной головой. Но Миша считает его самым красивым на свете.

Он заметил, как все девчонки на брата уставились, и понял, что им, наверное, очень хочется с ним познакомиться. Вон Наташа Ситова и Нина Вьюшина шепчутся. И Галя Крышечкина на Сашу глаза скосила…

Но Саша молчит и в окно смотрит — верно, стесняется. Между прочим, он на работу пока не будет устраиваться, с ними вместе в дальний поход пойдет. До чего Крокозавр душевный человек! Сам пригласил Сашу.

Миша посмотрел на Крокозавра. Тот в дальнем конце вагона с мальчишками сидел. Они его совсем загородили. Он им что-то рассказывает, а они то и дело на весь вагон хохочут. Сам Крокозавр не то рычит, не то хохочет. Миша давно убедился, что он совсем не похож на учителя. Раньше в его представлении учитель-мужчина казался всегда важным и строгим, с которым и поговорить-то по душам не очень хочется. А Крокозавр такой простой, ну настоящий изыскатель. Миша понял, что любит Крокозавра не меньше, чем Сашу. Всю жизнь будет любить. Будто Крокозавр тоже его старший и очень умный брат. Чтобы он, Миша, да когда-нибудь стал при нем баловаться? Никогда! Попробуй кто теперь хулиганить!

Поезд мчался все дальше и дальше от Москвы. За окнами зеленел сияющий на солнце сосновый лес…

Крокозавр подозвал Игоря Ершова, Галю Крайневу, Васю Крутова, Нину Вьюшину; Галя Крышечкина подсела к нему сбоку. Ага, сейчас начнется заседание штаба дальнего похода.

До чего здорово Крокозавр придумал, что посоветовал выбрать завхозом Ваську, а кассиром — Нину Вьюшину! Она будет деньгами заведовать, а он всякими продуктами. «Раз мы выбрали Васю и Нину, значит, мы им на сто процентов доверяем», — сказал Крокозавр.

Галя Крышечкина сидела рядом с Крокозавром. Насчет Гали у Миши на сегодня были особые планы.

Вчера на сборе отряда ему удалось отвязаться от дежурства во время похода. Он побежит искать фиалки. Он все время будет искать фиалки. Он должен найти целый букет бледных, голубовато-лиловых, настоящих душистых фиалок.

А поезд летит все быстрее, быстрее. Колеса мерно стучат. Уже далеко отъехали от Москвы! Высокий сосновый лес сплошной стеной обступил железную дорогу. Нарядные домики в белых яблоневых садах попадаются все реже. В открытые окна вагона врывается свежий и чистый воздух, напоенный весенними лесными запахами…

— Рюкзаки собирай! Следующая остановка наша!.. — вдруг на весь вагон загремел Крокозавр.

Суета поднялась необыкновенная: доставали с полок рюкзаки, палатки, ведра. Поезд затормозил, все, толкаясь, столпились у выхода, один за другим выпрыгнули на платформу.

Весеннее горячее солнце ослепляло глаза. А трава какая мягкая! Миша полной грудью вдохнул в себя воздух.

Ребята побросали в кучу рюкзаки, побежали собирать цветы — самые обыкновенные одуванчики.

А Миша ринулся в другую сторону, прямо в кусты. Раздвигая ветви, он заглядывал в темную чащу, шарил и разгребал руками прошлогодние побеги. Меж моховых кочек изредка попадались темно-лиловые «собачьи» фиалки, а те, душистые, бледно-голубые, на высоких тонких стебельках, что растут в тени кустов на сыроватых низинах, те куда-то запропастились. Не может быть, чтобы они еще не зацвели! Найти, найти обязательно! Он должен набрать целый букет.

— Ключик, ждем только тебя! — недовольно крикнула Галя Крайнова.

Она командир туристского отряда, полагается ей подчиняться. Но Миша сделал вид, что не расслышал.

«Вот-вот! Мелкие кругленькие листочки — это фиалковые. Но, как нарочно, ни одного цветка!» Галя Крышечкина сердито закричала:

— Мишка, ты всех задерживаешь!

Миша вернулся, насупившись, начал надевать свой рюкзак.

Галя Крайнова отдала команду строиться.

— Ребята, нам надо спешить. Ночевать будем на берегу Москвы-реки, — предупредил Крокозавр.

Все надели лямки рюкзаков на плечи и, нагнув головы, пошли один за другим по тропинке через полупрозрачную березовую рощу. Крокозавр шагал впереди, за ним Вова Драчев, Галя Крышечкина, другие девочки и мальчики. Цепочку замыкал Игорь Ершов.

Туристы вышли из березовой рощи в поле. Широчайший вид открылся на лесные и полевые просторы противоположного берега Москвы-реки.

Подошли к берегу Москвы-реки и направились вдоль него, выбирая подходящее место для ночлега. В устье лесного овражка сбросили рюкзаки. Нужно было успеть еще засветло поставить палатки, развести костер, сварить ужин.

Дежурные столпились вокруг Гали Крайневой, ожидая приказаний. Но Галя сама не знала, с чего начать. Выручил Саша. Он схватил топор, побежал в лес и через минуту выволок из оврага целую сухую ольху.

Крокозавр стал показывать окружившим его ребятам, как ставить палатки.

А Миша юркнул в кусты. Крутые склоны темного, сырого оврага сплошь заросли густым ольховником. Миша с трудом пробирался в чаще, раздвигая ветви. Искать, искать! Вот начали попадаться знакомые круглые листочки…

И под самым густым кустом между черными, корявыми корнями Миша увидел бледную, голубовато-лиловую фиалку на тонком стебельке… Ту самую… Он осторожно сорвал цветок, понюхал его.

Здесь, в сыром овраге, пахло молодыми побегами, прелыми прошлогодними листьями, гниющим валежником. Но запах фиалки, ни с чем не сравнимый, переборол все другие весенние овражные запахи. Миша с наслаждением втянул в себя воздух. И тут же опомнился. Еще, еще искать! Надо целый букет найти!

Он полез по склону, цепляясь за корни и ветви, исцарапал себе локоть. Ему удалось сорвать семь цветков.

Он осторожно завернул букетик в газету и спрятал его за пазуху…

Миша вернулся к биваку. Дежурные хлопотали вокруг костра, одни таскали валежник, другие кидали ветви в огонь. Галя Крайнова, морщась от жара, мешала палкой-веселкой то в одном закипавшем ведре, то в другом…

Надо суметь незаметно для других отозвать Галю Крышечкину в сторону и подарить ей фиалки.

Скоро поспеет ужин, а после ужина Миша пойдет на реку удить рыбу и позовет с собой Игоря Ершова. Игорь зимою сколько раз хвалился, что больше всего на свете любит рыбу ловить, а удочки с собой сейчас не взял. Но у Миши-то две удочки, да еще бамбуковые.

Его план был таков: как только Игорь возьмется за удочку, так Алла обязательно к нему подойдет, наверняка подойдет. Ну а за Аллой и Галя Крышечкина. Ведь они же подруги. Алла с Игорем начнут, как всегда, в молчанку играть, а Миша потихоньку отзовет Галю в сторону…

Первое, что требовалось для выполнения плана, это… дождевые черви. Миша тотчас же взял маленькую туристскую лопатку и подошел к Игорю.

— Айда со мной на рыбалку! Пойдем червей накопаем.

— Да у меня удочки нет.

— А у меня целых две.

Игорь заколебался. Миша понял: Игорю ужас до чего охота идти на рыбалку! Но он же заместитель начальника туристского отряда, ему полагается расхаживать вокруг костра — руки в карманы — да изредка приказывать.

— Пойдем, пойдем, — уговаривал Миша. — В случае чего тут мой Саша останется.

Игорь подошел к Крокозавру, который в этот момент натягивал веревку палатки.

— Петр Владимирович, ничего, если мы с Ключиком пойдем на рыбалку? Ненадолго? — спросил он.

— Конечно, можно. Справимся и без вас, — ответил Крокозавр и притянул Мишу к себе. — Ключик, что это ты сегодня какой-то беспокойный, странный. О чем ты думаешь?

Что ответить?

— О чем же ты думаешь? — снова спросил Крокозавр.

— Все думаю, как бы большую щуку вытащить, — соврал Миша и, не оглядываясь, побежал. Он знал: если оглянется, Крокозавр сразу поймет, что он сказал ему неправду.

* * *

Все произошло именно так, как рассчитал Миша. Только начали они с Игорем распутывать удочки — к ним подошла Алла.

— Я тоже с вами, — сказала она и подозвала Галю Крышечкину.

Все четверо спустились к реке. Игорь и Алла тотчас же уселись рядом слева от кустов ивняка, нависавших над самой водой, — оба кругленькие, серьезные, оба в одинаковых ковбойках, в одинаковых темных шароварах. Положив руки на колени, они принялись молча следить за красной палочкой поплавка.

Миша и Галя остались стоять сзади. Миша смотрел, как поплавок Игоря качался меж осоковых травинок, а потом прошел вдоль берега шагов на двадцать…

«Тут останется Галя или уйдет?» — загадал он, нанизывая червяка на крючок. И закинул удочку в воду.

Заходило солнце. Небосклон побледнел. Круглые кучевые облака позолотились и порозовели у краев…

Вдруг поплавок запрыгал, заплясал. Миша дернул удочку. Маленькая зеленоватая рыбка блеснула в воздухе и затрепетала на берегу. Миша вскочил, отцепил ее от крючка. Он увидел, что это был ершик, и бросил его в баночку с водой, потом поправил червяка, плюнул на него, вновь закинул удочку в воду…

По траве зашуршали чьи-то шаги. Миша обернулся. За ивовыми кустами стояла Галя Крышечкина.

— Как ловко ты поймал! Я издали увидела и подкралась к тебе, — воскликнула она и тут же села на корточки, вытащила рыбку, деловито осмотрела ее, осторожно дотронулась до ершиного шипа, вновь пустила рыбку в баночку… — Ключик, можно с тобой посидеть?

Миша замер, услышав Галин вопрос. Она еще спрашивает — можно ли ей с ним посидеть?

— Можно…

Галя устроилась на кочку чуть повыше его.

Вдруг красный стерженек поплавка судорожно нырнул, опять выскочил; круги пошли по воде. Миша дернул удочку, да поздно. Он вытащил пустой крючок — червяк был съеден.

— Ключик, что же ты?

— Сорвалось, — вздохнул Миша, надел на крючок нового червяка, но поплевать в присутствии Гали постеснялся и вновь закинул удочку.

Просидели они так, не говоря ни слова, неизвестно сколько времени.

Солнце успело зайти за острые зубцы елок, и лес как-то сразу посуровел, а река вся засеребрилась, отливая золотом.

— Посмотри, Ключик, на эти облака, — сказала Галя, показывая на вечернее небо за рекой. — Я следила за ними. Сперва облака были розовые, а теперь позолотились…

Миша ничего не ответил. Едва ли он понимал Галины выдумки.

— Ключик, скажи, зимой ты никому не признавался, что твой Саша в трудовой колонии сидит? — вдруг спросила Галя.

— Никому.

— А скажи, тебе было очень грустно одному переживать?

— Очень.

Оба они замолчали… Миша почувствовал, что должен сказать сейчас, только сейчас, иначе будет поздно.

— Галя, давай дружить, — прошептал он и осторожно посмотрел на нее.

— Я со всеми дружу, — не оборачиваясь, ответила Галя.

— Нет, не надо как со всеми, а гораздо, гораздо… — Миша запнулся, не найдя подходящего слова. — Ну, как Игорь с Аллой, — закончил он.

Галя вдруг расхохоталась.

— Тише! Всю рыбу распугаете! — послышался из лиловых сумерек сердитый голос Игоря.

— Ключик, какой ты чудной! Ты хочешь, чтобы я называла тебя М или К, а ты меня — Г и мы бы всегда с тобой молчали? — Галя засмеялась. — Да ведь это же очень скучно!

О, Миша готов был молча сидеть рядом с Галей и день, и два, и три дня подряд. И никогда бы ему не стало скучно… Ну что сейчас ответить Гале? Он понял: все рушится, все проваливается, все разбивается…

— Ключик, ты не обижайся на меня, — вдруг очень серьезно сказала Галя, — но мне хочется дружить одинаково со всеми — и с мальчиками и с девочками…

У костра, что пылал сзади них на горке, громко засмеялись.

Галя вскочила.

— Пойдем лучше Сашины рассказы слушать. Все равно поплавка не видно. — Она нагнулась, взяла баночку с ершиком и громко позвала: — Игорь, Алла, пойдемте! Сколько поймали?

— Три, — отозвалась Алла, поднимаясь с травы.

— Покажите.

Игорь пошел вперед, обе девочки направились следом за ним. Миша начал медленно-медленно сматывать удочку.

Лес все темнел. Небо переливалось желтым, оранжевым, лиловым. Тихая река, черная у берегов, серебряная, с лимонными струйками посреди, была гладкая, словно зеркало.

Миша вынул из-за пазухи сверток с фиалками, оглянулся. Издали ему было хорошо видно, как все остальные туристы, освещенные отблесками пламени, разместились вокруг костра. Пели туристские песни, потом загремело: «Крокозавр — страшный зверь…» Уже совсем стемнело…

Миша развернул сверток. Фиалки совсем завяли. Он постоял минуту, потом решительным шагом подошел к реке, размахнулся…

Фиалки расцепились еще в воздухе и бесшумно упали в воду. Черные струи подхватили их и понесли вниз по течению…

Содержание