Солнце играло на мокрых еловых иглах, алмазики горели на каждой тонкой былинке. Но грязь на дороге почти не сохла. Идти по густому лесу было трудно. Мы двигались медленно, опираясь на палки, но все равно наши ноги скользили, кеды намокли, отяжелели, на них налипла глина. Три дырочки сбоку подошв на сухой дороге создавали вентиляцию, а сейчас через них свободно проникала вода. Двое или трое успели упасть.
Наконец елки поредели, и вскоре мы вышли на кукурузное поле. Впереди, километра за три, показалось большое село.
В поле дорога успела мало-мальски просохнуть. Решили этот последний перегон взять без привала.
Вперед, вперед! Мы зашагали веселее. Настроение сразу поднялось. Время от времени по цепочке пробегал смешок. Дорога стала спускаться под гору, идти было все легче.
Задерживала движение тяжелая большая кастрюля, наполненная пирожками из пионерлагеря. Ее поочередно несли вдвоем на палке.
Вдруг вдали что-то глухо заворчало. Я оглянулся и вздрогнул — серая лохматая туча медленно выплывала из-за леса.
— Ребята, скорее ходу! — крикнул Николай Викторович. Настала минута, когда ему надо забыть об отпуске и взять всю власть в свои могучие руки. — Скорее ходу!
Гром ударил вторично; туча темнела, надвигалась…
Мы бежали беспорядочной толпой; прыгали за нашими спинами рюкзаки, звенели ведра и кастрюли… Это была бешеная скачка.
Скорее, скорее!
Николай Викторович пропустил мимо себя всех. Он кричал, подгоняя задних:
— Палкой буду бить по пяткам!
А туча все надвигалась. Клочья свинцовых облаков низко нависли над лесом, молния тонкой трещинкой проскочила между облаками, ударил оглушительный гром, светло-серая пелена дождя закрыла елки позади нас.
Скорее, скорее!
До села было еще так далеко! Налетел вихрь, холодный, резкий, сшибающий с ног. Было страшно глядеть на небо. Черная низкая туча охватывала небосклон справа и слева, неслась со стремительной быстротой. Скрылся из виду лес. Нас догоняла сплошная серая завеса дождя.
Снова сверкнула молния, тут же ударил гром, послышался глухой шум. Я оглянулся — дождь настигал. Под ударами капель шумели и пригибались кукурузные стебли.
Скорее, скорее!
Вася и Вова на палке несли кастрюлю с пирожками. От их быстрого бега пирожки подпрыгивали.
Первые крупные капли дождя застучали по моей спине. И через пять секунд ударил ливень, страшный, всесокрушающий.
— Го-го-го! — загремел Миша.
Девочки взвизгнули, захохотали. Лариса Примерная на ходу бросила свою розовую прозрачную накидку Гале.
Галя бежала вприпрыжку, нарочно разбрызгивая лужи, хохотала громче всех.
— Сумасшедшая! Что тут смешного!
Я торопился, спотыкаясь на каждом шагу, ноги мои разъезжались в разные стороны. Дождь больно хлестал по лицу, слепил глаза. С Таниной широкополой шляпы и с моей соломенной стекали потоки. Ленечкину панамку сорвало ветром и понесло по полю; он не стал ее догонять.
Скорее, скорее!
«Ай, ай, ай! — Струйка ледяной воды потекла вдоль моего позвоночника. — Бр-р! Как холодно! Чему эти дураки смеются!»
— Николай Викторович! Николай Викторович! — вопил Ленечка. — Вода с головы течет на глаза. Я ничего не вижу, я до нитки промок!
Кастрюлю с пирожками теперь несли Николай Викторович и Вася, но я что-то не слышал, чтобы пирожки там подпрыгивали.
Ливень не затихал. Вихрь заставлял нас нагибаться, леденил кровь. Мы бежали, бежали… Давно уже никто не смеялся.
Сквозь полосы дождя проступили очертания деревни. В стороне от дороги в палисаднике показался первый дом, обширный, не похожий на жилой. Над крыльцом мы увидели зеленую вывеску: «Начальная школа».
— Сюда, сюда! — задыхающимся голосом закричал Николай Викторович. Даже его измотала эта сумасшедшая скачка.
Мы вбежали на маленькое крыльцо.
— Теснее, теснее! Раз теснее — значит, теплее! — торопил он.
— Давайте замок ломать, — прохрипел Гриша.
Да, при таких более чем сверхисключительных обстоятельствах, кажется, мы имели право это сделать.
Уже Миша отстегнул от рюкзака топорик, уже Вова зацепил ручкой лопатки за пробой. Ребят не смутило, что замок был побольше кулачища Николая Викторовича.
— Сейчас, сейчас! — шлепая по лужам лодками-калошами, бежала к нам закутанная в платок седая женщина. — Я из окошка вижу: по дождю целый полк скачет. — Теряя калоши и задыхаясь, женщина засеменила по ступенькам на крыльцо, протиснулась между нами, всунула ключ в замок.
Всей толпой, толкая друг друга, мы ввалились в просторные сени школы. К нашему удивлению, в школе было только два маленьких класса и совсем крохотная учительская.
— Учителка наша в отпуску. Ну да, как вам не отворить! Матушки мои, да где же вы так загваздались? Голубчики, да куда же это вас гонят? Да как же это вас родители пустили? — причитала старушка сторожиха.
Надо было немедленно переодеться, немедленно затопить печку, немедленно достать откуда-то живительное тепло, чтобы согреться, высушить одежду. Вдобавок мы были голодны, как самые голодные волки. (Ну, это уже во вторую очередь.)
— Мальчики, сюда! — показал Николай Викторович на тот класс, где была печка. — Девочки, сюда! — Он показал на другой класс, где была плита.
На наше счастье, в сарае оказалось полно сена, полно дров, правда неколотых. Миша с Васей в одних трусах побежали их колоть.
Но хорошо сказать — «переодеться»! А во что?
У большинства все вещи и даже сами непромокаемые рюкзаки промокли насквозь.
— Бр-р-р! — В одних трусах пробирала дрожь.
В два счета поставили мы парты друг на друга.
Николай Викторович сухой берестой разжег и печку и плиту. С чудесным треском вдоль поленьев побежало пламя.
Уходившая было сторожиха вернулась обратно, принесла два одеяла, тулуп, валенки и снова исчезла.
В одеяла закутались я и Николай Викторович. Валенки и тулуп отдали Гале. Старый желтый тулуп был ей непомерно велик и волочился по полу. От него вкусно пахло овчиной. Галины мокрые волосы завились золотыми мелкими кудряшками. Она напомнила мне крестьянскую девушку с картины Сурикова.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я ее.
— Лучше всех! — звонко засмеялась она, приплясывая огромными подшитыми валенками.
Вова, Вася и Миша отправились за водой. Это был настоящий подвиг — идти к колодцу в дождь, в одних трусах.
Наши скатанные палатки почти не промокли. Расстелили по полу сено, поверх сена — палатки. Все ребята залезли подряд под брезент и тесно прижались друг к другу.
По мнению штаба турпохода, нормально одеты были только я и Николай Викторович — это в одеяла! — поэтому дежурство на сегодня приняли мы. Он будет за старшего, я — за помощника. А ребята пусть лежат под брезентом и согреваются.
О, мы покажем, как выразился Николай Викторович, класс дежурства!
Прежде всего мы поставили ведра с водой на плиту. За луком, за картошкой не пойдем — увольте, пожалуйста; сварим суп вермишелевый с мясными консервами, на второе — манную кашу, на третье — чай.
А где кастрюля с пирожками? Николай Викторович оставил ее в сенях. Пирожков было четыре сорта: с мясом, луком, рисом и с повидлом. Я выскочил в сени, открыл крышку. Какой ужас! Пирожки превратились в одно сплошное липкое тесто…
— Что же с ними делать? — спросил я Николая Викторовича.
В этот момент вновь явилась сторожиха тетя Настя.
— Вот вам от колхоза гостинец, — сказала она и поставила на пол целое ведро молока. — А это от меня — одежу сушить. — Она положила рядом большую связку веревок.
— Что делать с пирожками? — переспросил меня Николай Викторович. — Ручаюсь, получится великолепная каша! — немного поразмыслив, воскликнул он.
Не успел я возразить, как он вылил все молоко в кастрюлю с пирожками.
— Доктор, отыщите в сарае подходящую палку и не переставая помешивайте и следите, чтобы не подгорело, — сказал он и поставил кастрюлю на плиту.
Тем временем дождь перестал. Миша, Вова и Вася совершили второй героический подвиг: они отправились на пруд полоскать все шаровары.
Лариса Примерная и Танечка решились выползти из-под брезента в одних купальниках. Под руководством тети Насти они протянули веревки с одной стены на другую и начали вешать все подряд — шаровары, куртки, майки, трусы, одеяла, даже сами рюкзаки. Над плитой повесили, как флажки на новогодней елке, гирлянды разноцветных носков, платочков, документы и деньги из Васиной сумки.
Грязные кеды свалили в кучу. Утром разберемся и вымоем их, а на сегодня у каждого есть запасные тапочки.
Я все стоял у плиты и мешал палкой пирожковую кашу.
Девочки высунули носы из-под брезента и — такие негодницы! — потешались надо мной, сравнивали меня, закутанного в тогу, с древним римлянином.
Мне досталась хлопотливая работа — мешать кушанья по очереди во всех трех посудинах. Честное слово, я не виноват, что прозевал: убежало молоко из пирожковой каши, и то самая капелька — не больше двух стаканов. А девчонки подняли отчаянный крик. Ну что ж тут такого — не очень густые клубы не очень удушливого чада заволокли весь класс.
Я попробовал пирожковую кашу. Вкус был какой-то необычный, возможно, лук и мясо плохо уживались с повидлом.
— Попробуйте вы, — попросил я Николая Викторовича.
Он тут же зачерпнул ложкой и таинственно мне шепнул:
— Прибавьте два стакана сахарного песку.
Наконец все поспело. Кто мог встать, ел, сидя за партами. Кто не мог, тому миску подали прямо в постель.
Вермишелевый суп и манную кашу все проглотили молча, зато каша пирожковая имела заслуженный успех. Все восторгались, просили по второй миске, хвалили толстого повара из пионерлагеря. Ну и меня тоже немножко хвалили.
Улеглись мы очень рано, еще до захода солнца, и спали не просто крепко, а крепчайшим сном, как обитатели королевского дворца из сказки «Спящая красавица».