Историческая справка

Яков Брюс, величайший чернокнижник Российской империи, сподвижник и правая рука Петра Первого и в то же время величайший ученый Российской империи… Он  владел знаменитой книгой Сатаны, в которой были рецепты вечной молодости, бессмертия, живой воды, тайной времени и пространства. Легенды гласят, что он умел ходить по воде, проходить сквозь огонь и стены, замораживать летом озера, создавать железных птиц с человеческими головами, сконструировал механическую куклу, по виду ничем не отличающуюся от человека, был повелителем огромного огненного дракона, которого он на глазах изумленной толпы обратил в камень… Человек-парадокс, за разработками которого, охотился сам Сталин, ради чего приказал по кирпичику разобрать Кагановичу его земную обитель – Сухареву башню – в поисках заветной Книги Сатаны… По его картам Сталин строил современную кольцевую линию метро… Он умер также странно, как и жил…В поисках рецепта бессмертия о он приказал своему слуге разрубить себя саблей на несколько частей…

 

Пролог. Золото и розы. Шипы и кровь

Анатолий, работник небольшой ювелирной мастерской, только что поговорил по телефону с заказчиком. Он шёл к директору доложить лично о крайне необычном заказе. Анатолий не сомневался в том, что это розыгрыш, но подозревал, что звонок может быть чем-то вроде проверки. «Возможно, – думал он, – сам директор приложил к этому руку, поэтому сделаю всё как нужно. Мало ли что, хотя работаю я не первый год, но может быть именно сейчас меня решили проверить». Однако если бы Анатолию самому кто-нибудь рассказал о подобном изделии из золота, он принял бы это за чью-то глупую шутку.

– Виктор Петрович, можно? – дверь в кабинет была открыта, секретарши на месте не оказалось, директор нервно стучал по клавиатуре, явно не расположенный к шуткам и розыгрышам.

– Да, Толик, чего тебе?

Анатолий тихо как тень проскользнул в кабинет, прикрыл за собой дверь.

– Виктор Петрович, не знаю, может не стоит вас отвлекать… но тут один ну очень необычный звонок.

– В каком смысле необычный?

– Да клиент позвонил, хочет золотую клетку.

– Толь, какая разница, хочет – значит сделаем. Что не так-то?

– Да дело всё в том, Виктор Петрович, что клетка ему нужна из прутка толщиной в пять миллиметров и высотой метр семьдесят. Вроде как для птиц делают, только здоровенная. Как бочка. И чтобы прутья были все в шипах, как розовые кусты.

– Толь, ты, что, на ночь глядя, решил пошутить? Может ты напутал чего? В жизни не слышал, чтобы такое заказывали.

Анатолий понял, что если это и розыгрыш, то уж точно исходит он не от директора. И тот его проверять не планирует. Он продолжил уже спокойнее.

– Да в том-то и дело, что не напутал. Он когда сказал, я его аж переспросил, потом набросал расчёт. Он хотел высшую пробу, я ему всё озвучил.

– Если я не ошибаюсь, Толя, там килограмм на сто семьдесят золота?

– Да, почти. Сто пятьдесят восемь.

– Это по сегодняшним ценам, вместе с работой, шестьсот миллионов рублей?

– Да, Виктор Петрович, я ему так и сказал.

– Да уж, больше чем наш оборот за последние пять лет. Слушай, Толь, не похоже это на правду. Кому и зачем такая клетка нужна, я ума не приложу. Ты всё верно сделал, но я так думаю, что знаю, кто это шутит.

– Так вот, ещё он спросил, сделаем ли за сутки или быстрее. Я как положено ответил, что работаем по предоплате. Он еще спросил, на тот ли счёт оплачивать, что у нас на сайте.

– Толь, ладно, будем считать, что тема закрыта. Мало ли на свете людей, которым нечего делать?.. Я, конечно, допускаю, что…

Раздался стук в дверь кабинета.

– Войдите, – не окончив предыдущую мысль, сказал директор. – Не кабинет, а проходной двор какой-то, – продолжил он.

Дверь открылась, на пороге стояла секретарша, явно чем-то удивлённая.

– Виктор Петрович, выписка из банка пришла. Ошибка, наверное…

– И ты, Светлана, туда же! Везде сегодня ошибки!.. Что там?!

– Да пришло неизвестно откуда, шестьсот миллионов…

Анатолий и директор переглянулись.

– Свет, известно откуда, спасибо, что сказала. Толь, живо собирай всех. Каким бы психом твой заказчик ни был, но он платит. Значит, будет ему клетка, – сказал директор.

 

Глава 1. Трое посвящённых и автоматная очередь

Трое собирались вместе только в особых случаях. Тогда, когда нельзя было довериться письмам, истинный смысл которых понял бы лишь посвященный, тогда, когда шифрованный канал телефонной связи не давал никаких гарантий. Три дорогих, но неприметных в московской толчее чёрных автомобиля свернули в разное время ночи на одну и ту же дорогу для того, чтобы доставить своих владельцев в старинный особняк.

Еще пятьдесят лет назад здесь стояли лишь голые стены, особняк отреставрировали, а в остальном это место оставалось почти неизменным вот уже три сотни лет. Здесь не было электричества, никакой связи, никаких современных игрушек. Всякий раз, когда они встречались здесь, место предварительно проверяли надёжные люди с техникой, способной засечь любые электронные излучения, найти подслушивающее устройство, уловить биение сердца того, кто решится узнать то, чего никому знать не положено.

Однажды, перед одной из встреч в поместье нашли постороннего. На такой случай у надёжных людей был вполне определенный приказ. Им удалось выяснить лишь то, что посторонний – местный житель, который забрёл сюда за металлоломом, но приказ есть приказ.

Местные жители, те, кто еще остались в этой глуши, считали особняк проклятым. Об этом говорили еще их деды и прадеды. Откуда пошла эта уверенность, никто уже толком и не помнил. «Говорят, колдун там жил. Говорят, до сих пор является», – большего ни у кого из них и не вытянешь. Их уверенность в том, что в этом месте нечисто лишь окрепла после того, как один из них в поисках бесхозных железяк, решил побродить по старому поместью и исчез без следа. В этот раз всё проверяли особенно тщательно. На то были веские причины.

Три вполне обычных с виду человека сидели за круглым дубовым столом. К их приходу разожгли камин, языки пламени, повинуясь капризам тяги, освещали сквозь узорную каминную решетку стены, затянутые золотистыми шёлковыми обоями. Тень от каминной решетки ползала по этим стенам, тянулась по резному потолку к богатой, но пыльной люстре, которая никогда не носила ничего ярче восковых свечей. Свечи на люстре не зажигали, в центре стола стояло два канделябра по три свечи, которых вполне хватало для того, чтобы трое могли видеть друг друга.

– Все знают, в чём дело? – разорвал молчание первый из них – высокий, совершенно седой старик. Если бы не его седина, если бы не печать старости на лице, ему можно было бы дать лет тридцать, не больше. Когда люди сидят за круглым столом, непросто понять, кто из них главный, но сейчас совершенно ясно было, что главный именно тот, кто произнёс первые слова. За пределами этих стен он привык к обращению: «Господин министр». Здесь же его звали по имени-отчеству или просто «председатель».

– Вениамин Петрович, я полагаю, дело в убийстве, но я не… – начал второй, самый молодой из них, обращаясь к старику. Он впервые присутствовал на подобном собрании, всё здесь для него было новым, хотя его, в определенном смысле, к этому готовили всю его жизнь. Ему было немного за двадцать пять. Среднего роста, ухоженный и аккуратный. Он был сыном всемирно известного нейрохирурга, которому принадлежала сеть элитных клиник по всему миру и контрольные пакеты акций в нескольких фармацевтических предприятиях. Теперь эта империя принадлежала ему. Но он не был испорчен богатством. С детства он хотел быть таким же блестящим доктором, как и его отец, хотел спасать жизни и возвращать здоровье. Сейчас он уверенно продвигался к этой цели.

– Семён Арсеньевич, ты занял здесь место своего отца совсем недавно, поэтому тебе, возможно, и не понятно. А что думает по этому поводу Дмитрий Михайлович? – старик взглянул на третьего, полного высокого человека лет сорока. Его чёрный двубортный пиджак подчёркивал военную выправку. Он вертел в пальцах золотую зажигалку, усыпанную камнями, настолько поглощённый своим занятием, что можно было подумать, будто он проделал долгий путь только затем, чтобы полюбоваться, как слабое сияние свечей зажигает искры в глазах бриллиантов.

– Товарищ генерал, вы с нами? – Вениамин Петрович, не дождавшись ответа, снова обратился к нему по званию. Тот наконец очнулся.

– Я думаю, что нам троим грозит опасность, и ему тоже, – наконец ответил он.

Старик удивлённо поднял брови.

– Всё настолько серьезно? Уж не постарались ли вы, чтобы в прессе это осветили как обычное убийство?

– Всё сходится к тому, что это убийство не обычное, в том-то и дело. И я действительно постарался, лишние слухи нам не нужны.

– Тогда просветите нас, расскажите, что на самом деле произошло, и почему нам всем грозит опасность.

– Семён, ты знаешь, кто такой Василий Поклонский и почему он нам интересен? – начал генерал.

– Он учёный, есть в каком-то списке, мы ждём, когда он что-то изобретет… – ответил он.

– Да, учёный, но дело не в этом, дело скорее не в нём, а в его предшественниках. Дело в том, что то, что мы ждём, он не изобретет, это уже давно изобрели, он лишь тот, кому, возможно, повезёт, и он найдёт то, что нам нужно.

Дмитрий Михайлович посмотрел на Семёна. Тот пожал плечами.

– Семён, я ясно выражаюсь? Если что непонятно, лучше спрашивай сразу, чтобы не пришлось рассказывать по десять раз. Тебе должно быть всё ясно, раз уж ты теперь здесь.

– Так что он всё-таки должен найти? Отец что-то говорил, я так толком и не пойму, о чём речь, – сказал Семён.

В разговор вмешался старик.

– Он должен сделать некую субстанцию, ее еще называют философским камнем, эликсиром жизни, на самом деле, много названий. Он – один из современных алхимиков, у которых есть на это шансы. Мы за ним наблюдаем, нам эта субстанция нужна. Она обладает удивительными свойствами.

Семён слегка усмехнулся.

– Простите, так это ведь сказки. Отец говорил о каких-то исследованиях, а алхимия – это фокусы, наверное… Мы ведь не за этим здесь собрались?

Вениамин Петрович встал со стула, подошёл к камину, постоял, глядя в огонь.

– Отец и не должен был тебе всего рассказывать, он вообще не должен был упоминать слов «алхимия» и «философский камень». Судя по всему, он всё сделал правильно, а вот тебе теперь придётся узнать много нового.

– Вениамин Петрович, – вмешался Дмитрий Михайлович, – похоже, мы задержимся тут до утра, Семёна надо основательно ввести в курс дела. Надо чтобы поесть привезли.

В дверь постучали.

– Они что, мысли твои читают? – сказал Вениамин Петрович.

– Не думаю, они бы просто так не пришли, сказано же, только в крайнем случае. Подождите, сейчас узнаю.

Дмитрий Михайлович взял один из канделябров, вышел, отпер дверь, было слышно, как он с кем-то тихо разговаривает. Когда он вернулся, выглядел он взволнованным.

– Пожалуй, нам придётся отложить этот разговор. Расходимся, – начал он.

– Что случилось? – спросил Вениамин Петрович.

– Радары засекли какое-то движение на границе поместья, в лесу. Сейчас разбираются в чём дело. Говорят, наверное, электроника дала сбой, такого раньше не видели.

– Чего конкретно не видели?

– Вроде человек, похоже, в бронежилете, а скорость слишком большая для человека. И что-то вроде небольших летательных аппаратов. Предположительно самолёты-беспилотники или квадрокоптеры. Очень уж они странно летали, хотя теперь пропали из виду.

– Дмитрий, ну они это может и не видели, – Вениамин Петрович, который всё еще стоял у камина, опустил руку во внутренний карман пиджака, проверяя, на месте ли то, что там должно быть. Его рука коснулась холодного металла.

– Вениамин Петрович, вы о чём? – спросил Семён.

– Да ни о чём особенном, только сейчас нам лучше из дома не выходить. Дмитрий, ты был прав, нам точно грозит опасность.

– Не лучше ли нам прямо сейчас разъехаться? – Дмитрий Михайлович находил не самой удачной идею оставаться в доме, когда совсем неподалёку объявился кто-то, способный им навредить.

– В том-то и дело, Дмитрий, что если то, о чём я думаю, правда, нам лучше пока оставаться здесь, пока не станет ясно, что снаружи всё чисто.

– Ну, друзья мои, нам тут никто не навредит, снаружи мои лучшие люди. Или, лучше сказать, «наши». Максимум – подслушать могут, но близко им не подойти, всё под контролем. А если кто сюда и влезет… – он красноречиво похлопал себя по карману,

– А кстати, может, и я чего не знаю? – продолжил Дмитрий Михайлович.

– Дмитрий, и ты, и наши люди… Говорю же, здесь безопаснее всего переждать. Наш первый председатель, Яков Вилимович Брюс, он ведь знал, как надо строить. Пятьдесят лет назад, когда удалось выбить деньги на реставрацию, я лично проконтролировал, чтобы сохранили стены этого дома. И подвал, кстати, тоже. Легче было всё заново отстроить, но если бы не стены, мы бы здесь не собирались. Хорошо бы конечно Сухареву башню восстановить, да от неё даже стен не осталось, всё растащили. Человеку сюда не пробраться, наши люди своё дело знают. И никому другому тоже. А если проберется, что, по-моему, невозможно… – на этот раз по карману себя похлопал Вениамин Петрович.

– При всём уважении, незаконное ношение оружия? Уж от вас-то не ждал. – сказал Дмитрий Михайлович.

– Брось ты свои замашки, будешь своим ребятам лекции читать. Твой чем заряжен?

– Бронебойными. Мощные патроны, бронежилет влёт пробивают. А ваш?

– А мой серебряными. Ни разу еще нужды в них не возникало, надеюсь, и не понадобятся, но кто знает?..

– Да что тут происходит?! – подал голос Семён. – На оборотня что ли охотимся, это у вас шутки такие, да?

– Семён, во-первых, тут никто не шутит, если ты еще не понял. Во-вторых, следи за языком. Не каждое слово стоит произносить вслух. Иногда…

Вениамин Петрович не успел договорить. На улице раздалась громкая автоматная очередь.

 

Глава 2. Кошмар и нежданная гостья

Василий Поклонский стоял посреди комнаты, наполненной телефонами. Он слышал, как воздух с шумом заполняет его лёгкие и выходит обратно, в тихую пустоту. Один из аппаратов, блестящий, на вид довольно тяжёлый, из чёрного пластика, расположился на круглом высоком столике со стеклянной крышкой. До него можно было дотянуться, не сходя с места. Другой висел на стене. Третий занял тумбочку у закрытой двери. Василий пригляделся – дверная ручка напоминала телефонную трубку. Он всматривался в эту ручку и думал о том, чтобы поскорее выйти, но сдвинуться с места ему не удавалось. Он смог лишь поднять голову и взглянуть на потолок – над ним висела люстра в форме старинного золочёного телефона. Василий чувствовал, что один из телефонов должен зазвонить. Он подозревал, что это будет тот чёрный, рядом с ним. Судя по виду аппарата, от его звона с потолка посыплется побелка. Василия переполнял страх перед этим звоном и перед тем, что ему придётся снять чёрную трубку. Воздух в комнате сгущался, тишина стала почти осязаемой. Василий задержал дыхание, надеясь стать совсем незаметным, скрыть своё присутствие от того, кто на другом конце линии, возможно, уже набирает его номер. Телефоны зазвонили все разом и Василий проснулся. Он очнулся в своей кровати, на одной её половине он спал, другая была аккуратно застелена покрывалом, на ней лежала несмятая подушка.

Этот сон не давал ему спокойно спать вот уже пятнадцать дней. Он точно это знал, именно пятнадцать дней назад он отключил все телефоны в доме, вытащил батарейку из мобильного. С тех пор, как он остался один, с того самого звонка, который разрезал его жизнь на две части, каждый новый звонок действовал на него как удар током. Он ничего не мог с этим поделать, да и не особенно хотел. Он не ждал чуда, хотя кому как не ему верить в чудеса. Уже много лет, еще с тех времен, когда он был студентом исторического факультета МГУ, он горел идеей доказать миру, что то, что некоторые называют чудом, а некоторые – обманом, на самом деле, возможно.

Он на вполне законных основаниях, не выходя за рамки официальной науки, не рискуя прослыть шарлатаном, изучал алхимию. Но, не делая это достоянием общественности, верил в то, что дыма без огня не бывает, что мир вокруг нас – это нечто большее, чем бездушное соединение химических элементов. Он надеялся, что глубоко проникнувшись туманными идеями, которыми полны алхимические трактаты, заставит эти идеи обрести ясность. Он верил, что заставит их засверкать так, что даже те, кто не то, что не верил в возможность алхимических таинств, а вовсе не признавал их, вынуждены будут поверить. Для этого всего-то и надо – провести один-единственный успешный эксперимент по превращению свинца в золото и выпустить обстоятельную статью, руководствуясь которой, любой сможет этот эксперимент повторить. А после того, как мир признает возможность алхимических превращений металлов, будет открыт путь к еще более удивительным вещам. Впереди – победа над болезнями и старостью, ключ к вечной жизни, наконец.

Василий верил в то, что его предшественники, бесчисленное множество алхимиков, попросту не стремились сделать свои знания достоянием широкой общественности. Он же надеялся стать тем, кто принесёт миру свет настоящего знания. Так было до того самого звонка, после которого телефон превратился для Василия в символ смерти.

Василий окончательно проснулся, ждал, что проклятый звон утихнет, но он никуда не делся. Василий понял, что звонят в дверь. Спальня была на втором этаже, довольно далеко от входной двери. То, что во сне казалось ему звоном, разрывающим на части всё, что еще осталось в нём от былого Василия, теперь слышалось в виде слабых позывных домофона. Он не спешил к входной двери. После того, как всё закончилось, когда прошёл первый шок, когда разъехались все соболезнующие, он, оказавшись в привычной, вроде бы, обстановке, понял, что всякий раз, когда видит человека, особенно – женщину, особенно – темноволосую, особенно – похожую хоть чем-то на неё…

Он понял, что постоянно задаётся одним и тем же вопросом: «Почему это не она?». Он, не сомневаясь в том, что её больше нет, против воли искал её взглядом в толпе, ждал, что она выйдет из-за каждого поворота. Порой ему казалось, что он видит её, что узнаёт её лицо в чужих лицах.

«Почему они живут, а она нет? Почему они видят эти деревья, эти облака, а она – нет?». Рациональные доводы лишь ненадолго заглушали эти вопросы, в итоге он помучился пару недель на работе, почитал, как автомат, лекции, и попросился в отпуск, надеясь, что в одиночестве сможет успокоиться и решить, как жить дальше. Он попросил его не тревожить, предупредил охрану на въезде в посёлок под Москвой, где стоял его дом, чтобы те под благовидным предлогом выпроваживали неожиданных визитёров и пропускали тех, кто привозил ему продукты. Еду и другие мелочи он заказывал через Интернет, платил карточкой, просил, чтобы оставляли пакеты у порога. Сейчас же кто-то очень сильно хотел его увидеть, если до сих пор настойчиво звонит в дверь.

Василий поднялся с постели, накинул халат, спустился вниз, к домофону, включил экран. Камера, расположенная выше входной двери, показала девушку в лёгком красном плаще с сумкой, которую та перекинула через плечо. Лицо скрыто большими тёмными очками, на голове повязана косынка. Василий вглядывался в этот искажённый широкоугольной оптикой образ, пытался понять, кто это у его двери.

В итоге он решил, что это одна из его студенток-дипломниц, которой вдруг срочно понадобилось что-то обсудить, и которая, очевидно, не знает, что он не хочет никого видеть. «Судя по всему, настроена она была решительно, если прорвалась через пост охраны, а такое понятие, как такт, ей не знакомо, если она вот уже минут десять упорно жмёт на кнопку звонка», – подумал Василий.

Он решил, что стоит объяснить ей: если не открыли после пары звонков, значит лучше развернуться и уйти. Мысль о том, что назойливую посетительницу стоит поучить хорошим манерам, ненадолго вытеснила из его сознания мучительные воспоминания, и он, затянув пояс на халате, пошёл открывать, мысленно уже отчитывая девушку в косынке.

Василий отпер замок и открыл дверь.

– Слушаю вас, – сказал он, готовый обрушить на посетительницу всё свое недовольство.

Девушка отступила на шаг, сняла очки. Василий понял, что видит это лицо впервые. На студентку она была не похожа. Ей было, на вид, лет двадцать пять. Невысокая, ладная. Плащ не мог скрыть точёной фигуры. Её зеленые глаза хитро поблёскивали. Если она и пользовалась косметикой, то лишь для того, чтобы подчеркнуть природную красоту длинных ресниц, идеальной кожи, и губ правильной формы. Единственное лишнее, что Василий видел сейчас на этом лице, был лёгкий слет от дужки очков на переносице гостьи. «Она похожа на француженку. По крайней мере, выглядит такой, какими я их себе представляю», – подумал Василий.

– Василий Поклонский?

– Да, я. Чем обязан?

– Меня зовут София Канселье, меня прислали из агентства, вам ведь нужен секретарь?

Василий вспомнил, что незадолго до того, как взял отпуск, он обратился в агентство по поиску персонала. Ему нужен был новый ассистент. В агентстве сначала удивились требованиям, которые он предъявлял к обычному помощнику, однако обещали помочь. Одно из требований, впрочем, никого не удивившее, заключалось в том, чтобы они подобрали ассистента-мужчину.

Прежнюю его помощницу убили вместе с женой. Он с тех пор не мог спокойно видеть женщин, а уж брать одну из них в секретари тогда казалось ему чем-то совершенно невозможным. Образы трагедии снова нахлынули на него, желание отчитывать гостью совершенно пропало.

– Да, нужен, но я просил, чтобы они нашли мужчину. Извините, но вам лучше уйти. До свидания.

Он уже закрывал дверь, когда она, не желая уходить, остановила его.

– Постойте, они что-то говорили, но дело в том, что я идеально подхожу… Вот моё резюме…

Девушка, не с первого раза справившись с молнией, открыла сумочку и вытащила оттуда тонкую чёрную пластиковую папку.

Он еще раз взглянул на неё. Ему показалось, что он чувствует, как в нём что-то сдвинулось, изменилось. Так бывает, когда пытаешься сдвинуть с места древний шкаф, полный тяжёлых воспоминаний. Он простоял здесь уже десятки лет и, кажется, сросся с полом. Он не поддаётся, но когда тебе приходят на помощь, громадина уступает. Сначала – почти незаметно, но это – только сначала.

Василий все эти пятнадцать дней пытался сдвинуться с мёртвой точки, пытался найти повод для того, чтобы жить дальше. Каждый из этих дней тянулся как вечность, и лишь теперь он почувствовал: что-то изменилось. Но это смутное чувство еще не давало ему сил широко распахнуть дверь и принять у себя нежданную гостью.

– Ладно, давайте ваши бумаги, я сообщу. До свидания.

Он взял папку и еще раз взглянул на девушку. Она улыбалась, как будто он не попрощался с ней, причём, не самым вежливым образом, а предложил ей лучшую работу в мире. Неожиданно для себя он улыбнулся ей в ответ. Впервые за бесконечные месяцы.

– До свидания, Василий. Буду ждать!

Он кивнул ей на прощание, запер дверь, и, выключая домофон, еще раз взглянул на неё.

 

Глава 3. Одиннадцать несчастных случаев

– Так, уже стреляют, ничего хорошего, – сказал Дмитрий Михайлович, и, несмотря на протесты Вениамина Петровича, который считал, что из дома никому из них сейчас лучше не выходить, пошёл узнать, в чём дело.

– Семён, раз уж мы здесь всё равно вынуждены ждать, я продолжу вводить тебя в курс дела. Ты как? – председатель решил не терять времени даром, всё же такие встречи, как эта, когда можно было говорить не таясь, случались не часто.

– Я нормально, продолжайте.

– Скажи, у отца в кабинете ты должен был найти один документ, краткое жизнеописание некоего графа. Ты его читал? – сказал Вениамин Петрович.

– Не то чтобы читал, так, полистал.

– Ну, и то хорошо, значит уже кое-что знаешь. – сказал старик и через мгновение продолжил.

– Итак, Орден Красного Льва, к коему ты имеешь счастье принадлежать, называется так не случайно. Красный Лев, да будет тебе известно, это одно из названий философского камня. На самом деле, как ты уже, наверное, понял, у него много названий, но суть одна и та же…

– Подождите, вы еще говорили о Сухаревой башне, об этом доме, я так понимаю, начало всему положил тот, кто с этими строениями связан?

– Да, так и есть. Больше Его имени произносить не стоит. Сначала Он пытался найти философский камень самостоятельно, но ничего не выходило. Тогда он, благо положение позволяло, да и в высших кругах были люди, верившие в это, решил, что наблюдая за алхимиками, он сможет понять, когда кому-либо из них это удастся, и камень заполучить. В итоге же случилось так, что был основан этот орден. Для отвода глаз пустили слух, что это некое Нептуново общество, а на самом же деле – орден Красного Льва. Кстати, ты теперь один из очень немногих, кому известно это название.

– И что, до сих пор ничего? Ведь если они, если я правильно понимаю, начали где-то в тысяча семьсот тридцатом году, когда Он умер. Уже около трёхсот лет прошло?

– Если бы был результат, мы бы с тобой здесь не разговаривали. Тогда орден достиг бы своей цели и ты бы, как один из родственников людей, которые из поколения в поколение верили и искали, сам того не зная, пользовался бы всеми благами, которые даст нам философский камень.

– Я всё равно не вполне понимаю. С его помощью можно получать золото из других металлов и продлевать жизнь?

– Да, по крайней мере, об этом написаны горы литературы, некоторые даже заявляли, что присутствовали при преобразовании, например, свинца в серебро и золото. Ходят слухи, что некоторые алхимики, да хотя бы Николя Фламель из Франции, сделались с помощью этой субстанции бессмертными.

– Вениамин Петрович, при всём уважении, я всё равно не могу до конца в это поверить. Вижу, как вы к этому относитесь, помню, как отец относился, но вот не могу поверить. Скажите, а может быть стоит просто бросить это всё?

На улице раздалось несколько выстрелов, Семён испуганно посмотрел на Вениамина Петровича, тот отмахнулся как от мухи и продолжил.

– Понимаешь, Семён, в чём дело. Есть неопровержимые факты существования философского камня, я много всего перечитал на эту тему, бывал в архивах по всему миру. Я ведь, кроме прочего, еще и главный искусствовед Москвы. Мне это, так сказать, и по должности положено. Так вот, можешь поверить мне на слово, он существует.

– Нет, ну понятно, написать можно всё, что угодно…

– Да, отдельно взятый человек, да вот хоть я, например, может, под прикрытием «научности», написать какую угодно бессмыслицу. Может опубликовать и если положение этого человека достаточно высоко, если у него есть имя, очень немногие современники решатся его критиковать. А через сто лет его работа, если не исчезнет совсем, имеет шанс стать классическим сочинением, о нём, даже если автор писал ерунду, будут говорить: «Это не ошибки, это его видение».

– Сами же говорите… Так чему тогда верить?

– А верить надо фактам из разных источников, которые друг друга подкрепляют. Предположим, некий алхимик, весьма скромно до этого живший, вдруг сказочно разбогател, приобрел несколько десятков домов, более чем щедро жертвовал церквям и больницам. Причём, всё это отражено в городских архивах. Как тебе такое доказательство?

Семён не успел ответить, в дом вошёл Дмитрий Михайлович. Он принёс с собой запах сгоревшего пороха.

– Ну что, Дмитрий? Кто и по кому стрелял? – спросил Вениамин Петрович.

– Да что, пропал один из наших. Он и дал ту очередь, после которой я вышел. Потом снова заметили этого неизвестно кого, на этот раз совсем близко. Бойцам я отдал приказ не стрелять, а вот сам не удержался.

– Так выяснили, кто это или нет?

– Ничего не выяснили, Вениамин Петрович, но надо отсюда убираться.

– Кстати, и тебе не следовало бы выходить сейчас. Ты ведь понимаешь, мы не можем так рисковать. Если это существо одного из наших вооружённых, подготовленных ребят смогло одолеть, то мне бы не хотелось испытывать судьбу. Надо еще выждать.

– Ладно, пусть так и будет. Чайник что ли пойти согреть. – Дмитрий Михайлович не привык сидеть, сложа руки, он отправился искать чайник, а Семён, которого уже не так, как прежде, волновало происходящее на улице, приготовился слушать дальше.

– Вениамин Петрович, вы говорили про «источники», но архивы – это всего один источник, их тоже можно подделать.

– Да всё что угодно можно подделать. Мне, помимо архивных записей, удалось найти письма тех времен, кое-что упоминалось в книгах. В итоге, я этому верю. Тут же, кстати, в пользу того, что этот алхимик достиг цели, говорит и весьма странная история его смерти.

– Что за история?

– Буквально до сих пор ходят слухи, что его видели. И, кстати, когда его могилу открыли, тела в ней не было.

– И что, Вениамин Петрович, основываясь на этом орден уже триста с лишним лет ждёт, когда кому-то удастся вновь сделать философский камень?

– Понимаешь, в чём дело, тут тоже всё не так просто. В 1874 году глава ордена решил его расформировать. Его одолели сомнения, он собрал, как он полагал, последнее заседание, объявил всем о том, что считает их миссию ненужной.

– Судя по тому, что мы собрались здесь, ему это не удалось? – перебил Семён.

– Сегодня нас всего трое. В былые времена численность членов ордена достигала восемнадцати человек. Так вот, провели голосование, одиннадцать человек высказалось за то, что орден надо распустить. Остальные семеро были против, но их никто не послушал.

– Они организовали еще один орден?

– Нет, орден как был, так и остался. Не прошло и месяца, как с каждым из тех, кто голосовал за то, чтобы орден упразднить, случилось несчастье. Я подобрал документы тех времен, так вот, большая часть этих несчастий произошла при весьма загадочных обстоятельствах.

– Наверное, это те, кто хотел сохранить орден, постарались?

– Не похоже, Семён. Сам посуди, знаешь, есть такой термин «идеальное убийство». Человека убили, но произошло это при таких обстоятельствах, при которых невозможно постороннему остаться незамеченным. Например, в запертой комнате, все входы в которую охраняют. Так произошло с председателем. Он, после того, как десять человек расстались с жизнями, понял, что и ему несдобровать. У него и без того была охрана, а тогда он и вовсе помешался на безопасности. В итоге нашли его в собственной спальне, в которую никто не мог попасть незамеченным. Он сидел на полу, забился в угол, а на лице застыл ужас, будто перед смертью увидел невесть что.

– А другие?

– Да не столь это важно, что именно с ними случилось, главное то, что каждый из этих случаев по-своему весьма странным кажется. Как будто им кто-то помогал умереть, но так, что выглядело всё как нелепая случайность. Знаешь, если пару раз какое совпадение выйдет – это еще можно назвать случайностью, но одиннадцать – тут уже случайностью и не пахнет.

– Что, призрак Брюса их погубил, да?

Происходящее показалось Семёну абсурдным уже не в первый раз за этот вечер, он криво усмехнулся. Его собеседника же эта фраза улыбаться не заставила. Старик сжал от досады руку в кулак и едва не ударил им по столу.

– Семён, тебе, я вижу, бесполезно говорить. Следи за словами. Не упоминай лишний раз имён. Слова имеют огромную силу и нельзя разбрасываться ими бездумно. Особенно здесь и сейчас, когда мы не знаем точно, что там за стенами. Приведу тебе простой пример. Ты говоришь слово на букву «О», которое тебе пришло на ум совсем недавно. Припоминаешь?

– Да, помню.

– Предположим, тот, кого ты так называешь, и вправду имеет некоторое отношение к этому слову. Он стоит за дверью, но не может попасть в дом, потому что стены здесь не простые. Он просто не сможет войти, переступить порог. И тут ты произносишь это слово вслух, фактически зовёшь его, открываешь ему дверь этим словом.

– Хорошо, простите меня, буду следить за словами, не думал, что это так серьезно.

– Да, это серьезно, и вообще – думай, что говоришь, а не уверен – лучше помолчи. С улицы-то до сих пор нет вестей, если бы они того парня нашли, уже постучались бы. Не думаю, что тебе хотелось бы оказаться на его месте.

Тем временем Дмитрий Михайлович согрел воды, сделал всем по чашке чая, ему это помогло собраться с мыслями. В оборотней он не верил, он верил в факты, а факты говорили ему о том, что он попросту не знает, с кем имеет дело. Это не давало ему покоя. В дверь снова постучали, он, как и прежде, вышел. На этот раз разговор был недолгим.

– Всё, уважаемые, заседание объявляю закрытым, – начал он, едва войдя в комнату. Парня нашли, он чуть живой, ничего толком не соображает, трясётся только, но вокруг всё спокойно. Разъезжаемся.

– Хорошо, Дмитрий Михайлович, твоя взяла. Семён, садись в мою машину, я еще не всё тебе рассказал.

 

Глава 4. Землетрясение в подвале

Василий вошёл в кухню, в его руках всё еще была папка с документами Софии. Он включил автоматическую кофеварку, присел на высокий стул у барной стойки, которая делила помещение на две неравные части, и открыл папку. Он быстро просмотрел несколько листов, которые в ней лежали, пару раз задерживался на особенно интересных местах.

Василий, размышляя о прочитанном, случайно увидел собственное отражение на полированном хромированном боку пузатой сахарницы, которая стояла на стойке. На него взглянуло лицо, искажённое кривым металлическим зеркалом, но даже это не смогло скрыть удивление, граничащее с восторгом. К восторгу, однако, примешивалось лёгкое недоверие. «Когда же она успела, – думал Василий, – ей нет и тридцати, а уже такой послужной список».

В заявке, которую он подал в кадровое агентство, он указал, что претендент на место его помощника должен хорошо разбираться в истории Европы и Востока, особенно – в периоде средневековья. Одним из важных требований было знание нескольких языков, причем, речь шла не о тех языках, на которых говорят и пишут сегодня, а об их предках или даже о языках, которыми сегодня пользуются лишь люди науки. Василию была нужна точность в переводе старых, очень старых алхимических текстов. Именно переводы были основной задачей его будущего помощника, хотя… задачей далеко не единственной.

Авторы этих текстов, скрывая от непосвященных своё знание, изъяснялись в них весьма туманно. Даже подготовленный носитель языка не мог извлечь ничего понятного для себя из этих текстов. Ему лишь казалось бы, что он что-то понял, но истинный смысл оказался бы скрыт за таким ложным пониманием гораздо лучше, чем за любым шифром. Сейчас носителей этих языков не осталось, да и алхимиков заметно поубавилось.

Если нарисовать средневековую карту Европы и нанести на неё светящейся в темноте краской места, где жили и работали алхимики, то, проходя мимо такой карты ночью, с керосиновой лампой, можно было бы увидеть целые созвездия, сверкающие жаждой познания тайн мироздания. И это – только карта Европы. Алхимическая карта мира тех времен сияла бы не хуже звёздного неба. А вот алхимическая карта мира современного, если кто-нибудь решится сделать её, выглядела бы рядом с картой древней как сплошная чернота, в которой едва различимы три-четыре световые точки. Интерес к алхимическому знанию угас, заслонённый блеском современных научных открытий, но знание никуда не делось, истина не устарела. Василий верил в это, и он был одной из самых ярких алхимических точек на карте современного мира.

София, если её документы были подлинными, разбиралась не только в старофранцузском, но и в древнеарамейском языке, не говоря уже об английском, арабском и даже китайском. Когда Василий прочёл три строки, которые еле уместили список её научных званий, выраженных, как это принято, сокращениями, он подумал, что еще неясно, кто у кого должен работать ассистентом.

Пролистывая список её трудов, публикаций, монографий, он позабыл о кофеварке. Машина приготовила кофе, налила его в заранее подставленный стакан. Кофе уже успел остыть, а Василий всё не мог поверить, что та девушка, которую он сегодня едва не прогнал с порога, – это человек, которому принадлежит столь внушительный список научных работ. Он удивлялся, как он раньше о ней не слышал, сомнения всё не отпускали его. «Что если это всё неправда? Хотя зачем – ума не приложу», – думал он, включая телефон и собираясь сделать несколько звонков. Благо, в списке мест учёбы и работы Софии было всё необходимое для того, чтобы эти сомнения разрешить.

Он набрал номер приёмной университета Новая Сорбонна в Париже, убедился в том, что София действительно окончила там кафедру иностранных языков. Ткнул наугад в список публикаций, попал на статью в журнале «История и современность», убедился в том, что такая публикация и правда существует. «Я только одного не пойму, зачем ей работать на меня», – думал Василий.

Он поймал себя на мысли о том, что теперь, когда он хочет, чтобы она работала с ним, она, после весьма прохладного приёма, может и отказать. На первой странице резюме он нашёл номер Софии, поднёс к уху трубку домашнего телефона, начал нажимать кнопки на его увесистом корпусе. Гудки… Василий почувствовал, как дом содрогнулся от мощного глухого удара, звякнули друг о друга бокалы на барной стойке. За первым ударом последовал второй. Гудки в трубке оборвались. Издалека послышался звон бьющегося стекла. Василий понял, что звуки слышны из вентиляционных отверстий, которые выходят в кухню из подвала.

Дверь в подвал располагалась рядом с кухонной дверью, в коридоре. Этот подвал, который занимал всё пространство под домом, был особой гордостью Василия. Он сам спроектировал дом, предусмотрел всё, что нужно для его алхимических опытов. На плане это значилось как винный погреб, и там, действительно, можно было найти несколько бутылок редкого вина, но, на самом деле, вино было лишь благовидным предлогом.

Строители удивлялись ненужной, по их мнению, масштабности сооружения, хотели было сэкономить кое на чём, но дотошный заказчик не уходил с площадки, пока всё, что касается подвала, не было готово. Метровой толщины железобетонный пол, такие же стены и потолок. Василий сам точно не знал, зачем ему эта крепость под домом, фактически – подвал был чем-то вроде отдельного подземного жилища. Но он чувствовал, что так будет правильно.

Когда пришло время отделки, Василий позаботился о том, чтобы дверь в его подземную лабораторию не уступала по прочности тем дверям, которые ставят в банковские хранилища. Он не очень-то доверял электронике в вопросах защиты, поэтому дверь закрывалась на механический кодовый замок и на два обычных замка, ключи от которых он всегда носил с собой. Запасные ключи хранились в банковской ячейке, а код от двери знал только он.

Когда ставили дверь, мастера предупредили его, чтобы он запомнил код как следует. Иначе, забудь он код, придётся разворотить полдома, чтобы вскрыть дверь. Он позаботился и о том, чтобы в его крепость не могли проникнуть животные. Вентиляционные трубы и труба печи, без которой не обходится ни один алхимический подвал, были в нескольких местах перегорожены решётками. Сквозь самую мелкую из них не проскользнула бы даже мышь.

Судя по звукам из вентиляции, кто-то забрался в его лабораторию и крушит там всё подряд. «Это невозможно», – подумал Василий, но звуки убеждали его в обратном. «Землетрясение? Но почему тогда посуда не падает с полок?», – Василий пытался найти логичное объяснение происходящему.

Алхимические процессы, если предположить, что всё делается правильно, по инструкциям, требуют длительного времени и спокойствия. Помешать в работе может всё, что угодно, хоть та же мышь, вполне способная в поисках пищи перевернуть склянку с ценным материалом, на изготовление которого ушли месяцы. Печь в подвале безмолвствовала уже давно. Самое ценное – колба с материалом, который должен был лежать в сухом тёмном месте до следующего этапа преобразований – было заперто в сейфе на втором этаже, который, похоже, пока не подвергался чьему бы то ни было нападению. Поэтому Василий, хотя и обеспокоенный происходящим, не видел в этом катастрофы.

Он не бывал в своём подвале с тех самых пор, как убили его жену, и понял, что не помнит, где ключи.

Василий пытался восстановить в памяти события последних месяцев, посмотрел в карманах пиджака, порылся в ящике стола. Наконец он понял, что ключи, скорее всего, оставил в институте, в сейфе своего кабинета. Ругая себя за это и одновременно понимая, что тогда ему было не до ключей и не до лаборатории, он начал собираться. «Хорошо, хоть колбу убрал в сейф», – похвалил он себя.

Василий взглянул в высокое зеркало. Оттуда на него посмотрел, прищурив голубые глаза, заросший многодневной щетиной тридцатилетний мужчина. Его тёмно-русые волосы перепутались, их давно не касались ножницы парикмахера. Василий отступил на пару шагов от зеркала, расправил плечи: «Да, следы тренажёрного зала я еще вижу, но не помешало бы туда наведаться. И если начать есть нормально, это мне тоже не повредит. Ни дать ни взять – скелет под два метра ростом», – подумал он.

Василий понял, что в таком виде появляться на людях нельзя. «А ведь и София видела меня таким, растрёпанным, да и не брился я уже недели две», – корил он себя. Идею вызвать полицию для того, чтобы разобраться с тем, что происходит в подвале, он отбросил сразу – вряд ли там кто-то, на кого можно повлиять с помощью представителя власти. «А, да там трубу отопления прорвало, как же я сразу не догадался», – он всё пытался понять, что же там, до того, как ему удастся туда заглянуть. В подвале работала отдельная система отопления, нагреватель стоял там же.

Василий собрался, привёл себя в относительный порядок. «Хоть бы не разрядилась», – думал он, вставляя батарейку в мобильный телефон. Телефон ожил, Василий захватил ключи от своего «БМВ», еще раз прислушался к звукам из подвала. «Точно, отопление», – окончательно решил он, и отправился в институт.

Когда он вышел на улицу, его, просидевшего в четырёх стенах долгие недели, опьянил свежий ветер раннего лета. Василий на мгновение замер, чувствуя, как этот ветер выдувает из него пыль добровольного затворничества, пошёл к машине. Та стояла под навесом, там, где он бросил её, когда в последний раз был за рулём. «Грязная, чёрт, надо бы еще в мойку заехать, нельзя так запускать всё», – подумал он.

Василий так убедил себя в том, что звуки в подвале – всего лишь следствие прорыва трубы отопления, что уже в этом не сомневался. Он, выводя машину со двора, планировал ремонт и продумывал, какое оборудование могло быть испорчено, и что, возможно, придётся заказать. Он чувствовал, что, несмотря на утреннее происшествие, возвращается к жизни, как с него спадает горестный гнёт.

«Если бы она была жива, она не захотела бы видеть меня таким, я ведь себя почти похоронил. И жить мне теперь не только за себя, но и за неё», – так думал он, въезжая на ближайшую мойку.

Василий вышел из машины, смотрел, как потоки воды приводят его авто в порядок, от нечего делать разглядывал кусты роз на клумбе. Их недавно полили, капли на резных листьях сверкали в утренних лучах солнца, которое уже ощутимо грело, но еще не обжигало.

Под одним из розовых кустов, в рыхлой земле, в которой можно было различить следы срубленных сорняков, Василий краем глаза заметил движение. Он пригляделся. Ящерица. Её наряд, выкрашенный во все оттенки коричневого, идеально сливался с землёй. Не пошевелись она, он бы её и не заметил.

Сейчас, когда он дышал свежим воздухом, когда будущее постепенно превращалось из тупика в открытую дорогу, Василий почувствовал, как эта ящерица привела с собой новую идею, вернее, напомнила ему о том, о чём он и без того давно знал, но, оглушённый бедой, попросту не думал.

Он верил в алхимию, но когда столкнулся с настоящей потерей и не вспомнил о том, что именно алхимический успех способен ему эту потерю возместить, способен вернуть всё на свои места. Он вспомнил один из алхимических текстов. Там шла речь о ящерице, которая отращивает хвост, и о воскрешении умерших с помощью философского камня.

Он пока не видел деталей, он не думал о том, как это будет происходить, у него пока не было эликсира жизни, но он ощутил в себе всепоглощающее желание жить и работать ради того, чтобы вернуть жизнь Диане, как бы безумно это ни звучало…

Он тихо произнёс её имя, прислушиваясь к самому себе. Еще вчера это имя было для него хуже калёного железа. Оно, вольно или невольно приходя на ум, вызывало слишком много хороших воспоминаний, которые, после смерти Дианы, сводили с ума. Теперь же всё изменилось.

«Диана, я верну тебя во что бы то ни стало. Я в это верю», – подумал он, и окрылённый новой надеждой, поехал в институт за ключами от подвала.

 

Глава 5. Лес умирающих секретов

Семён сел в «Майбах» Вениамина Петровича, тот сказал водителю, чтобы он не торопился. Они выехали за границу усадьбы. За ними потянулись все остальные: джип с охраной, «Мерседес» Дмитрия Михайловича и «Лексус» Семёна. Когда дорога стала шире, «Майбах» оказался последним, другие автомобили обогнали его и ушли вперёд.

– Так что еще вы хотели рассказать? – сказал Семён, готовый услышать всё, что угодно.

– Подожди, не сейчас, – Вениамин Петрович тронул его за руку и указал взглядом на водителя.

– Выедем отсюда, через пару километров будет съезд, там остановка, – сказал хозяин автомобиля водителю, тот кивнул и остаток пути они проехали в тишине.

Семён пытался обдумать то, что услышал в старой усадьбе, ловил себя на мысли о том, что даже сейчас он ждёт, что Вениамин Петрович повернётся к нему, рассмеётся и скажет: «А ты попался!». Но чем ближе было то место, где машина должна была остановиться, тем сильнее в Семёне росла уверенность, что никто и не думал его разыгрывать.

Он с детства знал, что его отец занимается чем-то очень важным, о чём в семье не принято было говорить. Пара оброненных отцом фраз дала Семёну повод думать о том, что в своё время тем же делом будет заниматься и он. Время настало, когда отец Семёна скончался. «Может это такой ритуал?», – Семён еще надеялся найти логичное объяснение происходящему. «Ну не может же быть, в самом деле, чтобы здравомыслящие люди верили в существование мифического философского камня, проклятий, призраков, да мало ли чего еще! Вот тот же Вениамин Петрович. Всю жизнь – главный искусствовед Москвы. С недавних пор – министр», – размышлял Семён.

«Если предположить, что он не в себе, это ведь давно заметили бы». Семён скосил глаза на Вениамина Петровича, тот смотрел в окно, на вереницы деревьев. Стволы с кронами, на которых в полутьме можно было различить движение молодой листвы, проплывали мимо них, залитые лунным светом. Вениамин Петрович не похож был на человека, который не ладил с собственной головой.

Автомобиль съехал с асфальтового полотна на неприметную дорогу, которая шла через редкий лесок. Вениамин Петрович пригласил Семёна выйти, нашёл тропинку, достаточно широкую, чтобы два человека могли бы идти по ней рядом, не мешая друг другу и не задевая ветви растущих по краям деревьев.

– Семён, скажи мне честно, что ты обо всём этом думаешь? – начал Вениамин Петрович.

– Если честно, я не знаю. Скажите, это точно не шутка?

– Не шутка, в том-то и дело. И я подозреваю, что вся правда и мне не известна. Но что есть, то есть. Мне тоже, кстати, непросто было во всё это поверить.

– Вениамин Петрович, а что вы, всё-таки, хотели мне рассказать? И почему не там?

– Я давно тебя знаю, давно к тебе присматриваюсь. Сегодня подтвердились некоторые мои соображения о тебе.

Семён посмотрел на своего спутника и не узнал его. Он подумал было, что виной всему лунный свет, но тут же понял, что свет тут ни при чём. Вениамин Петрович стоял перед ним сгорбленный, выглядящий уже не как молодой человек, который не ко времени поседел, а как обычный старик.

– Что с вами? – не удержался от вопроса Семён.

– Ничего хорошего, поэтому мы здесь. Ты знаешь, как я стал главой ордена?

– Нет, я вообще почти ничего не знал до сегодняшнего дня.

– Прежний председатель выбрал меня, когда мне было лет двадцать пять, как тебе сейчас. Так заведено. Если с главой ордена что-то случится, преемник должен быть готов сразу же занять его место. Ведь чем мы занимаемся? Ждём да наблюдаем. А пропустить важное событие очень легко, если орден какое-то время никто не возглавляет. Проще говоря, Семён, я выбрал тебя.

– Благодарю за доверие, но вы ведь знаете, что я ничего в этих делах не понимаю. Не лучше ли выбрать Дмитрия Михайловича?

– Об этом не беспокойся, я тебе еще всё объясню. А о Дмитрии Михайловиче разговор особый. Кое-что мне в нём в последнее время очень не нравится.

Вениамин Петрович помолчал и продолжил:

– Ты, наверное, думаешь: «Почему он мне всё это говорит?». А я тебе отвечу: я знаю, что тебе можно верить.

– А с Дмитрием Михайловичем что не так?

– Я думаю, Семён, что он хочет прибрать к рукам все наши секреты. У меня нет пока достаточных фактов для того, чтобы ему их предъявить, но я серьёзно подозреваю, что если мы, например, найдём философский камень завтра, Дмитрий Михайлович может преподнести нам неприятный сюрприз. Я подозреваю, что он установил прослушку в усадьбе и думаю, что вся эта история с «неизвестным объектом» – его рук дело.

– Я совсем запутался теперь. Какой смысл ему было устраивать всё это?

– Обрати внимание, он несколько раз выходил во время нашей беседы. Ненадолго, но этого было бы достаточно для того, чтобы я успел сказать тебе то, что собираюсь сообщить сейчас. Я, кстати, чуть на это не повёлся.

– Разве он знает не столько же, сколько вы?

Семён почувствовал, что от всех этих тайн, которые свалились на него в этот вечер, у него голова пошла кругом.

– В том-то и дело, что не столько же. Когда еще твой отец был жив, Дмитрий Михайлович заводил разговор о преемнике. О том, что не пора бы нам отказаться от этой устаревшей традиции и сделать так, чтобы каждый член ордена мог бы заменить главу в тяжёлые времена. Прежним кандидатом на роль главы был твой отец. Я тебе больше скажу, подозреваю, что Дмитрий Михайлович причастен к его смерти.

– Как же так? Ведь Арсений Степанович, отец мой, скончался от инсульта. Я сам, как медик, могу подтвердить, что это не подделаешь. Да и на Дмитрия Михайловича я никогда бы не подумал.

– Знаешь, ты вот вроде взрослый мужчина, на нейрохирурга учишься, а рассуждаешь как ребёнок. Подделать, как ты говоришь, можно всё, что угодно. Так вот, я подозреваю, что Дмитрий рассчитывал на то, что сразу после того, как мой преемник скончается, я выберу его, Дмитрия. А я не спешил выбирать, сомневался в нём. Когда он понял, что я тебя могу выбрать, он и устроил представление, которое давало бы ему повод отлучиться и через аппаратуру подслушать то, о чём мы с тобой будем говорить.

– Вениамин Петрович, подождите, вы так и не сказали, с вами-то что такое? Я же вижу, что-то не так.

– Я это не афиширую, но я, скорее всего, еще месяц-другой протяну и всё. Может и того меньше. Рак.

– Вы хоть обследовались? Сейчас всё что угодно вылечить можно.

– Всё уже давно подтверждено. Неоперабельно, от химии я отказался, хочу дожить как человек. Но об этом, повторюсь, знают очень немногие. Незачем всем это знать. Дмитрий, например, несмотря на все его возможности, наверняка, не догадывается. Иначе не затевал бы свои игры. Если я правильно его подозреваю, то ему легче будет получить то, что он хочет, от тебя, когда меня не станет.

– Давайте всё же попробуем, найдём вам лучших врачей.

– Лучшие врачи уже своё слово сказали. И давай больше об этом не будем. Сейчас важнее чтобы ты кое-что как следует запомнил, и чтобы, если на моём веку камень получить не удастся, сделал всё как нужно. Идёт?

– Хорошо, Вениамин Петрович, вам виднее. Что я должен запомнить?

Они подошли к поваленному бурей толстому, в три обхвата, стволу дерева. Вениамин Петрович присел на этот ствол и пригласил Семёна сделать то же самое.

– Люблю тут бывать, Семён. Сам не знаю почему, а вот иногда тянет меня сюда. Особенно такими вот лунными ночами. Чувствуешь что-нибудь?

– Да, наверное. Спокойно тут. И тихо. Даже листва не шелестит.

– Вот именно, спокойно. Вроде обычные заросли, а что-то в этом месте особенное. Ну ладно, давай к делу. Напомни-ка мне в двух словах, что ты знаешь о «Чёрной книге».

Семён взглянул на Вениамина Петровича. Ему снова показалось, что зрение его обманывает.

– Таинственная книга, принадлежала Ему, замурована, по слухам, в подвалах Сухаревой башни. Кстати, Вениамин Петрович, а вам, я вижу, полегчало?

– Да, говорю же, место тут хорошее. Погуляю, бывает, полчаса, так потом на неделю хватает.

В глубине леса что-то затрещало, как будто ни с того ни с сего рухнул один из вековых дубов, и снова стихло.

– А вот это уже мне не нравится. Вдруг это то же самое, что там, в поместье? – сказал Семён и встал с их лесной скамейки.

– Да успокойся ты, говорю же, это Дмитрий всё устроил.

– Если он и вправду что-то задумал, только, уж простите, не пойму пока что, то может это его люди?

– Семён, да нет тут никого. К тому же эти «люди Дмитрия» такие же его, как и мои, и твои, кстати. А то, что шум, так в такой тишине и белка может изрядно нашуметь. Значит, по-твоему, «Книга» замурована в подвалах башни?

– А где же ей быть, если она вообще существует? К тому же, в вашем докладе об этом сказано было.

Вениамин Петрович встал, прошёлся вдоль поваленного дерева. Поднялся и Семён.

– Настоящие знания, Семён, хотя, скорее не знания, а важнейшие сведения, дающие ключ к пониманию тех или иных событий и явлений, передаются из уст в уста. И владеют этими знаниями лишь очень немногие. Собственно говоря, сейчас ты станешь вторым человеком на Земле, который знает о «Чёрной книге» гораздо больше, чем все остальные. Слушай и запоминай.

 

Глава 6. Трагедия в парке и тяжёлый фонарь

Василий забрал машину. Теперь она сияла совсем как та идея, которую принесла ему ящерица. Он добрался до кафедры, не обращая внимания ни на сочную зелень, еще не успевшую покрыться летней пылью, ни на то, что за ним следят. Чёрный автомобиль с тонированными стёклами держался всегда на примерно одинаковом расстоянии, его водитель искусно маневрировал в потоке, нарушал правила, если оказывалось, что Василий удаляется слишком сильно. Внимательный наблюдатель заметил бы, что в салоне поблёскивает объектив фотоаппарата, но учёному, поглощённому новой мыслью, было не до того, чтобы смотреть по сторонам.

Ключ от подвала оказался именно там, где и предполагал Василий. Он не настроен был ни с кем общаться, и, к счастью, не встретил никого из тех, кто помимо обычных приветствий стал бы задавать вопросы о жизни. Всё же ему нужно было многое обдумать, а лишние разговоры в этом могут только помешать. Говорить о том, что его по-настоящему беспокоит, он не смог бы почти ни с кем, а чем отделываться дежурными фразами, лучше попросту молчать. К тому же, что бы ни происходило в подвале, с этим надо было разобраться как можно скорее.

Путь до дома пролетел так же незаметно, как и дорога в институт. Василий, хотя его и захватила идея воскресить умершую жену, сдерживал пока мысли, пытаясь для начала оживить в памяти, то ему удавалось читать или слышать об этом.

Всё, что ему удалось вспомнить, сводилось к тому, что философский камень способен продлевать жизнь и даже возвращать её. Всё это время он думал о жене, вспоминая её такой, какой видел в последний раз, до убийства.

На ней, несмотря на зимний холод, было лёгкое зелёное пальто. Она любила этот цвет, считала, что он хорошо подходит к её серым глазам. Свои длинные золотые волосы она собрала в хвост. Шапки Диана не любила, а в самые лютые морозы обходилась розовыми меховыми наушниками. Она была высокой, но, всё же, немного ниже Василия.

Как всегда он довёз её до музея, где она работала, чмокнул на прощание и поехал в свой институт. В тот день их сопровождала его секретарша – она собиралась поработать в библиотеке. Ей с Дианой было по пути. Путь их пролегал через парк, вполне безопасное место, которое облюбовали мамы с колясками, воспитатели близлежащих детских садов да студенты.

То, что случилось здесь с Дианой и секретаршей Василия, на некоторое время отбило охоту бывать здесь у многих из тех, кто гулял по аллеям парка раньше. Но подобные события быстро теряют первоначальную яркость в памяти тех, кого они не коснулись, превращаются в одну из тем для лёгкой беседы. «А вы слыхали, здесь в прошлом месяце… Да, вот прямо у той лавочки, мимо которой мы сейчас пройдём».

Василий помнил Диану такой, как в то последнее холодное утро, и когда его посетила мысль о том, чтобы вернуть её в мир живых, он представлял себе, что и вернётся она именно такой. Фантазия старательно подсовывала ему образ жены, которая выходит к нему из светящегося облака, обнимает и говорит: «Как же я соскучилась, любимый мой». Но стоило ему задуматься о том, как именно может происходить этот возврат, его рациональная часть натыкалась на закрытый гроб, в котором похоронили Диану и на то, что там лежало.

На опознании он видел только верхнюю часть её лица, всё остальное, ниже носа и до кончиков пальцев ног, было закрыто простынёй. Одного взгляда было достаточно для того, чтобы узнать её. Когда он потянулся к краю простыни, патологоанатом удержал его: «Лучше не надо». Василий убрал руку и не жалел о том, что не увидел, во что превратилось её тело. Он хотел помнить её живой.

«Если философский камень способен вернуть мёртвого к жизни, нужно ли при этом его тело? – думал он. – В книгах об этом ничего определенного нет, может быть достаточно личной вещи или волос, или всё же нужно тело? Но ведь она уже долго…».

Василий почувствовал, что все эти размышления, все эти вопросы, на которые у него пока нет ответов, надо с кем-то обсудить. Когда мысль о том, чтобы воскресить Диану, впервые его посетила, он чувствовал, что готов зацепиться за малейшую возможность. Он думал о том, что хотя его собственные эксперименты по получению философского камня пока весьма далеки хоть от какого-то результата, он положит на это все силы, добудет его и вернет Диану.

К этим своим размышлениям ему не хотелось допускать посторонних, которые, скорее всего, не помогут, да что там – совершенно точно не помогут, а лишь попытаются убедить его в том, что это – безумие. Теперь же, когда он уже подъезжал к дому и забыл на некоторое время о звуках в подвале, ему даже хотелось разделить с кем-нибудь свою сумасшедшую идею.

Он разрывался между двумя желаниями. Первое – сохранить всё в тайне, продолжить изыскания и сделать всё возможное для того, чтобы вернуть Диану. То, что раньше было для него сродни соревнованию, ребяческому стремлению заткнуть за пояс научное сообщество, стало вдруг делом настолько личным, что он чувствовал, что случись ему преуспеть, он никому никогда не расскажет о том, что ему удалось.

Он думал лишь о том, что, если ему удастся вернуть Диану, они вместе уедут подальше, туда, где их никто не знает, чтобы ничья зависть, ничей нездоровый интерес не бросили бы тень на их новую жизнь. Он чувствовал, что готов отказаться от всего ради простого счастья быть вместе. Второе желание было противоположностью первому: поделиться своей идеей с тем, кто сможет его по-настоящему понять и либо разрушить эту идею до основания, либо поддержать его и помочь ему. Он понимал, что с кем бы из тех, кого знает, ни поговорил об этом, максимум, на что он мог рассчитывать – это предложение начать новую жизнь и не забивать голову несбыточными мечтами. Он знал, что ему посоветуют не сжигать неуловимое настоящее в огне тоски по прошлому, а жить этим настоящим и смотреть в будущее.

«Если бы хоть кто-нибудь мог меня хотя бы выслушать, не вертя пальцем у виска, хотя бы говорить со мной на одном языке… Но кому кроме меня по-настоящему интересна алхимия, кто верит в это достаточно сильно для того, чтобы понять меня? Я ни разу такого человека не видел, а с книгами не поговоришь», – так думал он, уже заходя в дом и доставая из кармана ключи от подвала. В доме было тихо, как будто утром ничего и не произошло.

Василий подошёл к подвальной двери, оттуда отлично была видна кухня, кофеварка, которая всё еще хранила остывший утренний кофе, и пачка бумажных листов на барной стойке. «А ведь София и есть тот человек, который меня поймёт», – Василий, который в размышлениях о супруге успел позабыть об утренней гостье, понял, что если он заручится помощью Софии, у него появится шанс.

Он докажет, в первую очередь себе, что философский камень – это фантазия, и, исчерпав все возможности, оставит прошлое за спиной и пойдёт вперед. Или же, и от этой мысли у него захватывало дух, он добудет философский камень и вернет Диану.

Василий открыл дверь, щёлкнул выключателем, который отвечал за освещение, но свет в подвале не загорелся. Он до звона в ушах вслушивался в тишину. Ничего. «А что если там кто-то есть?», – подумал Василий. Он так привык за это утро считать, что причина шума в подвале – неисправная труба, так был занят своими рассуждениями, что подобное ему и в голову не приходило. Он снова запер дверь и пошёл искать фонарь.

Диана любила ходить по магазинам, а Василий, равнодушный к покупкам, радовался любой возможности побыть вместе с ней. Поэтому он, когда был не слишком занят, сопровождал её в этих походах.

Однажды они вместе оказались в огромном техническом супермаркете. Она выбирала себе новый фен, а он заметил на стойке между полками бейсбольную биту. Она была немного меньше таких, какие обычно возят в багажниках, сделана из тёмного материала и стоила слишком дорого для куска обточенного дерева.

Василий не относился к поклонникам бейсбола, с трудом представляя себе смысл этой игры, а вот бита ему приглянулась. «Брошу в машину, может, на что сгодится», – подумал он и взял дубинку в руку. Та оказалась неожиданно тяжёлой. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это вовсе не бита, а фонарь, сделанный из прочного синтетического материала вроде текстолита.

Фонарь лежал в руке как влитой, сработан был добротно, поэтому Василий отправил его в тележку с покупками и вернулся к Диане разглядывать фены. Василий так и не положил фонарь в машину, он остался в доме. «Надо же, батарейки еще не сели», – подумал Василий, обнаружив фонарь в кладовой, где тот делил картонную коробку из-под набора кастрюль с хлебопечкой, блендером и портативным пылесосом.

Тяжесть фонаря действовала на алхимика успокаивающе, он открыл подвальную дверь и ступил на лестницу, ведущую вниз. Когда первый луч света проник под бетонные своды, Василий увидел, что спуск, в самом низу, перегорожен одним из лёгких металлических стеллажей, которые раньше стояли вдоль стен.

Василий спустился, подёргал стеллаж, но с места его сдвинуть не смог. У него было такое ощущение, будто стеллаж чем-то придавлен с той стороны. Он изловчился, просунул фонарь через заднюю стенку стеллажа и заглянул в подвал. Видно было немного, но и этого оказалось достаточно для того, чтобы понять, что всё в подвале перевёрнуто вверх дном. «Это точно не трубу прорвало», – подумал Василий.

Воды на полу не было. В полу, в шаге от входа, зияла дыра. Вывороченные куски бетона привалились к стеллажу. «Он же около метра толщиной. Или строители, всё-таки, сэкономили?», – Василий, после того, что он увидел, понял, что чем бы ни были вызваны разрушения в подвале, источник их находился под землёй.

«Может быть, газ рванул? Но тогда бы весь дом взлетел на воздух», – у Василия всё еще не было вразумительной версии произошедшего. Его не особенно беспокоила разбитая посуда и рассыпанные реактивы, всё это легко можно было достать за пару дней. А вот сам подвал нуждался в ремонте. Это может затянуться надолго, а ему не терпелось продолжить эксперименты. Если причиной разрушений был всё-таки газ, нужно было, чтобы понимающие люди в этом разобрались.

Василий сделал пару звонков, вызвал газовую службу, бригаду строителей и, отложив самое важное напоследок, пошёл в кухню, переписал номер Софии в свой мобильный телефон. «Помощник», – так назвал он новый контакт. Василий выбрал в адресной книге «Помощника» и нажал на кнопку вызова. Молчание, даже гудков нет.

Только сейчас он осознал, как много зависит от этого звонка. Раньше он воспринимал помощь Софии в своём главном эксперименте как нечто обыденное и решенное. Он уже мысленно распоряжался её знаниями и опытом, уже видел, как они вместе добираются до истины, находят правильную последовательность действий…

«А почему, собственно, она должна согласиться? Хотя, если не рассказывать ей всех подробностей… Но, всё равно, ведь это же безумие, если здраво посмотреть… Да и выставил я её не очень-то культурно», – Василий понял, что участие Софии в его изысканиях, цель которых – воскресить умершую жену, – это вопрос совершенно неопределенный.

Он чувствовал, что с ней у него есть шанс сделать всё настолько быстро, насколько это вообще возможно. «А если она не ответит на звонок или откажется? Такого помощника, каким может стать она, найти почти невозможно… Придётся всё делать самому, да еще тратить уйму времени на поиск толковых переводчиков», – теперь, когда у него появилась надежда, пусть и призрачная, Василий физически ощущал течение времени. Стрелки часов были теперь его врагами.

«Что, если сохранность тела имеет значение? Я и так потерял слишком много времени…», – думал он, свыкнувшись с мыслью о том, что без тела жены эксперимент, скорее всего, смысла не имеет.

Размышляя, он снова и снова набирал номер Софии, снова слушал тишину, успокаивал себя тем, что это проблемы со связью. После пятой неудачной попытки дозвониться, Василий отложил телефон, взял из кофеварки чашку холодного кофе, сделал глоток и услышал, как на столе зажужжал телефон. Василий схватил аппарат. «Вам звонит Помощник», – было написано на экране.

 

Глава 7. Чёрная книга, тайна на виду

– Семён, вот тебе несколько чисел. Восемнадцать, четыре, двадцать семь. Тебе их нужно запомнить. Справишься?

– Да, у меня на такие вещи память хорошая.

– Ну и замечательно. Эти три числа – ключ к шифру. По моему завещанию тебе, среди прочего, отойдёт один документ, ты его узнаешь, когда увидишь. Документ зашифрован, зная эти числа, ты сможешь его прочитать. Там всё довольно просто, да и указания есть.

– А что в документе-то?

– В документе ты найдёшь описание еще одного шифра. Этот шифр составил сам понимаешь кто. С его помощью можно прочитать то, что принято называть «Чёрной книгой».

– Вениамин Петрович, так что же это за книга и что в ней?

– А вот это самое главное. Вот скажи мне, как лучше всего что-нибудь спрятать?

– Всё у вас загадки. Как спрятать?

Семён помолчал, подумал над ответом. Вениамин Петрович уже не раз за этот вечер с иронией воспринимал идеи Семёна. На этот раз он решил ответить так, чтобы у старика не возникло повода говорить ему с усмешкой: «а еще на нейрохирурга учишься». Семён попытался вспомнить всё, что знал о «Чёрной книге» и продолжил:

– Спрятать что-нибудь, например книгу, можно разными способами. Как известно, Он проводил эксперименты в башне. Башни давно нет… – Семён не договорил, Вениамин Петрович перебил его.

– Да подожди ты, всё про башню, я ведь спрашивал тебя не о книге, а вообще о чём угодно.

– Спрятать что угодно можно глубоко под землёй. Вот мой ответ. Что, так оно и есть?

– Эх, Семён, а еще…

– Ладно, хватит уже меня позорить, рассказывайте.

– Спрятать что угодно можно на видном месте. Причём, чем виднее то, что прячут, тем надёжнее. Помнишь, как я сегодня рассказывал про «Календарь»?

– Вениамин Петрович, уж не в «Календаре» ли сказано, как найти «Чёрную книгу»?

– Нет, там об этом ничего нет. «Календарь» и есть «Чёрная книга», но самое важное там спрятано среди прочего. Случайно это не найти. Слух о «Чёрной книге» и то, что о «Календаре» все знают, надёжно скрывает то, что Он хотел нам передать.

– Удивили. И что же там?

– А вот этого я не знаю. В том тексте, который ты расшифруешь, если придёт время, есть указания на этот счёт. Там сказано, что прочесть «Книгу» нужно только после того, как мы достигнем цели, найдём философский камень.

– А шифрованный текст вы читали?

– Да, читал, но сам «Календарь» не расшифровывал. Я, да и все до меня, старались буква в букву выполнять то, что нам указано. Одно из указаний, например – беречь Его прах. Я подозреваю, что тот, кто ослушается его слов, горько за это поплатится.

– Но хотя бы предположения есть?

– Семён, в Ордене есть мнение, так сказать, рабочая версия, что Он хочет с помощью философского камня воскреснуть. Но, как оно на самом деле, узнаем, когда найдём камень и прочтём завещание. Он знал, как прятать секреты.

– Да, неожиданно всё это. А вот вы говорили, что Дмитрий Михайлович, возможно, что-то замышляет. Что всё-таки вы об этом думаете?

– Говорю же, нет у меня пока достаточных фактов. Но я думаю, что он хочет кому-то продать камень, если мы его найдём, и книгу. «Книга», то есть то, что зашифровано, само по себе обладает огромной ценностью, но для того, чтобы это прочесть, надо знать то, о чём я тебе рассказал. Если об этом узнает Дмитрий Михайлович, я подозреваю, что он этот секрет продаст и исчезнет. Не верит он в это, хотя вида не показывает.

– Вениамин Петрович, насколько я знаю, Дмитрий Михайлович человек далеко не бедный, зачем ему продавать «Книгу» и камень?

– На этот счёт у меня тоже есть соображения. Я думаю, что у Дмитрия Михайловича серьёзные проблемы.

– Насколько серьёзные?

– Настолько, что его вполне могут убить. Лучшее, что он в подобной ситуации может сделать – исчезнуть. А на то, чтобы по-настоящему исчезнуть человеку его масштаба, нужны огромные средства и неожиданность. Если это правда, как думаешь, что сделают те, кому он перешёл дорогу, начни он, например, продавать недвижимость и выводить средства за границу?

– Могу себе представить. А что он, всё-таки, сделал?

– Я и сам точно не знаю, но знаю достаточно, чтобы понять: тебе лучше не знать вообще ничего. И забудь об этом разговоре. Твоя задача – хранить секрет «Книги», и либо воспользоваться им, когда камень найдётся, либо передать его своему преемнику.

– Ну, это когда еще будет.

– Время летит быстро. Не успеешь оглянуться, а ты уже старая развалина.

Вениамин Петрович и Семён молчали всю оставшуюся дорогу до автомобиля. Когда они уже ехали по улицам Москвы, Вениамин Петрович протянул Семёну бумажную папку с завязками:

– Вот возьми, почитаешь на досуге.

– А что здесь?

– В официальной истории имеются пробелы. И, кстати, в Его бумагах, которые сейчас хранятся в Санкт-Петербурге, в Его письмах, нет ни единого упоминания о сверхъестественных вещах.

– А что есть в архивах?

– Его, вообще-то, описывают как человека, который, как тогда говорили, «чрезъестественное» не принимал, искал всему научное объяснение. Чернокнижие в те времена было занятием, о котором лучше молчать. Да только откуда, как думаешь, все эти легенды о «Колдуне с Сухаревой башни», которые и до сих пор ходят?

– Как же «откуда», Вениамин Петрович? Народ тогда был тёмный, а Он по ночам науками занимался. Вот и поползли слухи, которые сотни лет уже держатся.

– Всё это так, да не бывает дыма без огня. Что мешало народной молве кого другого на роль «колдуна» избрать? Да по большому счёту – ничего не мешало. А видишь, выбрали Его. Я уже тебе говорил, что правда часто скрывается на самом видном месте, да и судачить совсем уж попусту не станут. Почитай это. Здесь обработанные тексты, переводы. У меня есть все основания полагать, что их основой послужили подлинники, самым старым из которых лет триста, не меньше. Один документ я особо отметил. Не знаю что и думать о его авторстве.

Вениамин Петрович встряхнул папку.

Они давно уже подъехали туда, где жил Семён. Он взял папку, попрощался с Вениамином Петровичем, кивнул охраннику у входа. «Чувствую, после всех сегодняшних событий мне не уснуть. Ну что ж, интересно будет почитать», – думал Семён, входя в дом.

 

Глава 8. Нигредо, альбедо, рубедо

Василий нажал на кнопку ответа и поднёс телефон к уху.

– Здравствуйте! – произнёс он.

– Добрый день, вы мне звонили? – раздалось из динамика.

– Да, это Василий Поклонский.

– Василий, рада вас слышать. Простите, не могла ответить, приболела моя младшая… – конец фразы Василий не расслышал, в разговор вмешались помехи. Трубка шипела, казалось, телефон рассказывает какую-то историю на непонятном языке.

– Ало, София, вы меня слышите? – Василий попытался продолжить, посторонний шум не умолкал. Он решил отключиться и перезвонить, но ему снова это не удалось.

«Что-то сегодня со связью, ну хоть ответила. Хорошо что рада слышать. Надеюсь, она согласится со мной работать», – думал Василий. «Младшая… Дочь что ли?», – Василий почувствовал, что эта неоконченная фраза ему не понравилась. «Значит, она замужем…», – от этой мысли, которая тут же пришла к нему после того, как он решил, что речь шла о дочери Софии, он почувствовал то, чего с ним не было уже довольно давно. От этого яркого ощущения на него снова нахлынули воспоминания.

Василий и Диана идут по улице. Весна, они недавно поженились. Навстречу им идёт мужчина. С тех пор, как Василий влюбился в Диану, каждое существо мужского пола, которое оказывалось поблизости, будь то случайный прохожий или один из сотрудников музея, вызывало у него приступ ревности.

Он доверял Диане, у него не было повода подозревать её в неверности, но с собой он ничего не мог поделать. Они, прежде чем решили пожениться, договорились о том, что будут откровенны друг с другом во всём. В том числе и во всех подозрениях. Мужчина приближался, Василий почувствовал, как его дыхание участилось, он крепче сжал руку жены.

Та не обращала на прохожего никакого внимания, занятая рассказом о безумно ценной картине Рембрандта, «Христос во время шторма на море Галилейском», проверкой и реставрацией которой она сейчас занималась. Картина, по её словам, была выкрадена из музея в Изабеллы Гарднер в Бостоне в 1990-м году. Долгое время она считалась пропавшей, а во время последней инвентаризации хранилища их музея там обнаружился неизвестный морской пейзаж.

Никаких прежних записей в музейных документах об этом полотне не обнаружилось, художника, который его написал, определить не удавалось. Тогда решили просветить картину рентгеном. Оказалось, что за верхним слоем краски скрыт еще один, и то, что там находится, очень напоминает утраченную картину Рембрандта. Они сообщили о находке в Бостон, в подлинности картины возникли сомнения. Теперь Диане с группой других специалистов предстоит огромная работа.

Мужчина, который уже поравнялся с ними, поздоровался с Дианой. Та очнулась от рассказа.

– Как дела, Диана?

– Хорошо, Роман! Познакомься, мой муж Василий.

– Не знал. Поздравляю!

– Спасибо.

Когда мужчина удалился, Василий чувствовал, что готов взорваться от охвативших его чувств.

– Кто это еще?

– Да неважно, старый знакомый. Ничего серьёзного.

– Он так на тебя смотрел, что я убил бы его за это.

– Вась, не ревнуй меня. Я ведь тебя люблю, а значит, никого кроме тебя не существует.

– Я не могу.

Он и вправду не мог, но бесконечно доверял ей, поэтому держал опасное чувство в себе, никогда не позволяя ему вырваться наружу. Диана же, зная об этом, берегла его, не давала повода для ревности, жила так, будто он всегда стоит рядом с ней. Несмотря на это, поводы иногда находились, но были они не серьезнее этой вот случайной встречи.

Картина оказалась подделкой. Диана умерла. Василию уже не к кому было её ревновать. Там, где у него раньше зарождалось физическое ощущение этого чувства, под рёбрами, ниже сердца, теперь зияла чёрная дыра.

Когда он мог еще это испытывать, начиналось всё с лёгкого укола. Если причина ревности исчезала так же быстро, как и появлялась, этим всё и заканчивалось. Если нет – наступала вторая стадия ревности. Продолжение можно было сравнить с ударом, от которого захватывало дух и жгло под рёбрами до тех пор, пока всё не оставалось в прошлом. В такие моменты он был взвинчен до предела, но мог себя контролировать, как во время той случайной встречи.

Василий рассказывал об этом Диане, говорил, что знает о том, что есть и следующая ступень ревности, третья. «Не представляю, что буду чувствовать, если увижу, как ты целуешься с другим. Лучше бы и не пришлось. Боюсь, тогда всё худшее, что есть во мне, вырвется наружу, а потом уже будет слишком поздно для того, чтобы что-то исправить».

Сейчас Василий очень чётко ощутил забытое чувство. Удар и огонь под рёбрами. Сама мысль о том, что он сможет кого-то полюбить, кого-то ревновать после того, как Дианы не стало, казалась ему кощунственной. Он понимал, что время сделает своё дело, но видел себя, идущим по жизни под руку с новой возлюбленной, лишь в густом тумане отдалённого будущего.

Он не ждал, что чувства начнут проявлять себя так скоро. «Да ведь я её не знаю, видел-то один раз. С чего мне её ревновать? Какая разница, замужем она или нет? Это предательство, никто кроме Дианы мне не нужен. Я верну её», – Василий пытался направить свои чувства в ставшее уже привычным русло одиночества, обуздать их с помощью идеи воскресить жену, и тем временем листал резюме Софии в поисках раздела «Семейное положение».

Такого раздела там, к удивлению Василия не оказалось. «Ну и чёрт с ним, неважно. Позор, только появился шанс её вернуть, а я тем временем по сторонам смотрю… Я люблю Диану и точка». Ревность поутихла, Василий решил, что всё дело в минутной слабости и в нервном напряжении. «За полдня больше событий, чем за два предыдущих месяца. Неудивительно», – успокаивал он себя.

Раздался звонок в дверь. Приехали три строителя. Та же команда, которая занималась домом Василия. Он объяснил их бригадиру, Вадиму, что в подвале произошла какая-то авария и в него теперь не войти. Вместе они осмотрели вход, «Да, дела. Ну ладно, разберемся», – только и сказал Вадим.

Газовая служба всё не ехала. «Наверное, дело не в газе. Будь это газ, они бы, наверное, увидели скачок давления в трубах или еще что-нибудь, поэтому и не торопятся», – подумал Василий. Строителям он вполне доверял, о том, что они увидят что-то лишнее в подвале, не беспокоился.

Человек неподготовленный, даже если бы заглянул в этот подвал, когда там всё было исправно, не увидел бы ничего, кроме набора невинных стеклянных химических сосудов. Теперь же, когда в подвале царил разгром, сказать, чем на самом деле занимался Василий, было просто невозможно. Поэтому он оставил строителей и поднялся на второй этаж, в свой кабинет.

Василий открыл сейф, достал оттуда пузатую стеклянную колбу, закрытую притёртой пробкой. В ней находилась серая, почти белая, масса. «Второй этап почти завершен», – подумал он.

В своих изысканиях Василий придерживался трёхступенчатого алхимического процесса и уже не в первый раз пытался совершить так называемое «Великое делание». Если верить трактатам алхимиков-христиан, процесс получения философского камня можно разделить на три больших этапа.

Начальный этап, «нигредо», характеризуется чёрным цветом вещества. Этот этап символизирует смерть. Второму этапу – «альбедо» – соответствует белый цвет. Это – возрождение. Считается, что при успешном завершении второго этапа с помощью полученного вещества, так называемого «Малого эликсира», можно превращать простые металлы в серебро. Для третьего этапа – «рубедо» – характерен красный цвет. Это – символ жизни. Успешное завершение третьего этапа позволяет получить «Великий эликсир» – философский камень.

Цвета вещества меняются постепенно. Всё начинается пёстрой мешанины, в которой сложно выделить что-то определенное. Это – смесь исходных веществ, пока еще не обработанных, не связанных друг с другом. Потом, в ходе работы, происходит переход к чёрному. Движение от чёрного к белому идёт через различные оттенки серого. От белого к красному – через зелёный, голубой, жёлтый, оранжевый.

В процессе Великого делания преобразуется не только вещество, которое подвергают различным воздействиям, но и сам алхимик. Прежде чем он сможет преобразить мир, он должен преобразиться сам.

Василий не верил в сверхъестественное. Он считал, что в алхимических трактатах зашифровано описание некоего вполне рационального процесса, который пока еще не объяснён наукой. Превращение свинца в золото с помощью философского камня виделось ему как химическая реакция, неизвестная пока широкой общественности. Воскрешение умерших он так же воспринимал как процесс преобразования неживого в живое, в основе которого лежат похожие принципы, похожие химические реакции.

Сейчас, когда он держал в руке сосуд с веществом, он подумал о том, что, возможно, не всё сводится к химическим реакциям. «Что, если всё то, что происходит сейчас со мной, это часть процесса, которым руководит некая высшая сила?», – эта мысль сначала оттолкнула его. Но потом, когда в его памяти пролетели события последних месяцев, он вынужден был согласиться с тем, что уж очень сильно всё то, что с ним случилось, всё то, что происходит сейчас, напоминает преобразования, происходящие в алхимической колбе.

Сначала – смерть Дианы. Полный беспорядок, неопределённость. Потом – уход от мира, тоска, беспросветная чернота. Теперь – возрождение, которое произошло меньше, чем за сутки. «Для случайности здесь слишком много совпадений. Или я просто вижу совпадения там, где их нет?», – думал Василий. «Если предположить, что меня направляет некая высшая сила, тогда как доказать существование этой силы? И если это так, тогда и я, и другие алхимики – лишь проводники воли этой силы в нашем мире». Подобная эта идея ему не очень-то нравилась. До сих пор он привык считать, что всё, что он делает – это исключительно результат его выбора и его воли.

«Но если эта сила и вправду существует, если она довела меня таким вот путём до белой стадии, до возрождения, это значит, будет и красная. Это значит, что мне удастся преобразовать мир и вернуть Диану. А если я её верну, тогда какая разница, что помогло мне. Только бы удалось», – Василий понял, что желание вернуть Диану пересиливает в нём любые сомнения, что он готов поверить во что угодно ради того, чтобы увидеть её снова.

Тут он подумал, что без дополнительных изысканий, в которых ему должна помочь София, его дело может растянуться на неопределенный срок. Василий убрал сосуд в сейф и набрал номер Софии. На этот раз в трубке раздался вполне нормальный гудок. Василий и София снова друг друга поприветствовали.

– София, мы не договорили, так что там у вас случилось?

– Да, моя младшая сестрёнка приболела.

– Ах, сестрёнка, ну надеюсь ничего серьёзного?

Василий мысленно упрекнул себя за то, что выяснив, кто такая «младшая», он почувствовал немалое облегчение. «Наверное, она всё же не замужем», – успел подумать он, слушая Софию, которая подтвердила, что ничего особенного не случилось, но в больнице побывать пришлось.

– София, скажите, вы всё еще хотите со мной работать?

Василий не сомневался, что это так, но теперь ответ на этот вопрос значил для него неизмеримо больше, чем утром.

– Да, хочу. Готова приступить хоть сейчас.

– Прекрасно. Сейчас не надо, у меня тут небольшое происшествие. Я жду вас у себя завтра утром. Идёт?

– Да, завтра буду.

Василий, довольный, что наконец-то ему удалось поговорить с Софией и та будет с ним работать, решил спуститься и узнать, как продвигается расчистка подвала.

Бригадир стоял в коридоре и о чём-то говорил с одним из строителей. Василий подошёл к ним:

– Ну что, Вадим, как там дела?

Бригадир повернулся к Василию, на его лице было написано крайнее удивление.

 

Глава 9. Тёмная страсть Генерального секретаря

Семён открыл папку, которую ему дал Вениамин Петрович, ожидая найти там древние рукописи. Когда он увидел вполне современные печатные пронумерованные листы, то вспомнил, что перед ним тексты, подготовленные для современного читателя. Он, прежде чем приступить к чтению, просмотрел бумаги, ожидая найти пометку Вениамина Петровича на особенно необычной истории. Семён быстро наткнулся на восклицательный знак рядом с заглавием «Кукла».

«Похоже, в заголовках упомянуты те, кто это писал, или те, от чьего имени писали. При чём же здесь кукла? Ну да ладно, начну сначала, разберусь», – подумал Семён. Он заварил чаю с мятой, устроился в удобном кресле под лампой и начал читать с первого листа, в заголовке которого значилось: «И. Сталин, письма».

2 апреля 1934 г.

Здравствуй, М!

Письмо получил, в целом вышло хорошо, смотри в тексте мои незначительные поправки.

Мне лично следовало бы проследить за тем, как разбирают Сухареву башню, но это привлечёт ненужное внимание наших врагов. Те из них, что помельче, под видом защитников «высокоталантливых произведений искусства», уже подняли шум. Дело это надо поручить надёжному товарищу. Тому, кто сможет чётко следовать указаниям, и при том достаточно самостоятельному для того, чтобы быстро и безжалостно подавить любые нежелательные волнения, вредящие нашей цели. Считаю, что хорошо с этой задачей справится Каганович. Неплохая выйдет штука, если нам удастся найти в башне то, что нам нужно. А именно, нам нужна книга. Вероятнее всего очень старая.

Нам нельзя переоценить свои силы в деле укрепления Советской власти, нельзя пренебрегать любой возможностью для движения вперёд. Именно поэтому я, отбросив тёмные предрассудки, которые только вредят, стремлюсь обуздать любую силу, способную помочь нашему общему делу строительства социализма.

Расскажу тебе, зная, что дальше тебя это не пойдёт, одну давнюю историю. Прочтя, ты поймёшь, почему я так хочу разобрать эту башню.

Не меньше тридцати лет прошло с тех пор, когда я был учеником духовной семинарии. Там всё было устроено так, чтобы сломить слабых духом, я же, хотя и ценил знания, этот режим ненавидел. Работы Маркса и Энгельса указали мне верный путь. К тем же временам относится и одна, на первый взгляд, незначительная встреча, которая и определила сегодняшнюю судьбу башни. В края, где я жил тогда, ссылали тех, кто не гнул шею перед тиранами реакционного режима. Мне выпало счастье знать многих из них, многое у них перенять.

Один из них, родом из Москвы, был уже совсем старик. Но не из тех, которые только и делают, что рассказывают бессмысленные и даже вредные сказки о добрых царях, единственная цель которых, неизвестная даже им самим, – сбить с верного пути тех, кто только выходит в жизнь. Он стремился к тем же идеалам свободы, равенства и братства, что и я. Мы сделались с ним дружны, но пришло его время.

Я был с ним в его смертный час. Тогда он, ранее не замеченный в увлечениях бесперспективными древностями, подозвал меня и рассказал о том, что в Москве, около ста семидесяти – ста восьмидесяти лет назад, жил один человек. Фамилия его была Брюс. Он занимал высокие государственные и военные посты, был приближен к царю. Но самое главное, старик сказал, что тот увлекался наукой и сильно в этом деле преуспел. Старик умирал у меня на руках, поэтому не буду приводить здесь все те небылицы, которые он мне преподнёс. Самое главное, что мне тогда запомнилось, и что сегодня кажется достижимым, это то, что Брюс оставил после себя обширную научную библиотеку, но особенно ценную книгу он спрятал в строении, где некогда работал. В той самой Сухаревой башне, среди камней которой я хочу найти эту книгу.

Несмотря на то, что остатки разума быстро покидали старика, я склонен верить если не всем деталям, то сути его рассказа. Как оказалось, его далёкий предок служил у Брюса и рассказывал о том, что видел. Предок был грамотный, к праздным размышлениям не склонный. Безусловно, здесь мне пришлось верить старику на слово. Когда я сказал ему о том, что уважаю его, но не верю, не желаю быть льстецом, пусть и у кровати умирающего, он достал из-за пазухи ладанку, в которой была плотно закрытая склянка с тёмной жидкостью. Сказал, что это его семейная реликвия, но наследников у него нет, поэтому он передаёт её мне. Когда я спросил у него о том, что за жидкость в склянке, он ответил, что с её помощью можно оживлять мёртвых. Он спокойно относился к собственной кончине, и когда я спросил его, почему бы ему самому не спастись, он ответил, что жидкости той уже почти двести лет и годна она лишь на то, чтобы возвращать жизнь мелким тварям.

Старик умер, склянка долго лежала у меня в кармане. Однажды, я тогда дежурил в обсерватории, я наткнулся на склянку. Нас тогда одолевали мыши, с которыми помогали справляться несколько кошек. Одна из кошек имела привычку выкладывать добычу на дорожке перед входом в обсерваторию. Зная об этом, я подобрал одну из мышей. Та, совершенно точно, была уже давно не жива, успела окоченеть. После того, как я полил мышь из склянки, она начала дёргаться, чихнула, после чего сбежала. Тогда я понял, что старик, в целом, говорил правду.

То, что Брюс был царским учёным, ничего не значит. Учёный-человек может быть политически безграмотен и даже вреден, но знания всегда приносят пользу. Увидев, на что способен состав, я вспомнил, то, что считал предсмертным бредом старика. Он говорил о лечении болезней и о бессмертии, об изготовлении золота из простых металлов, о предсказании погоды и чтении мыслей на расстоянии. Ключом ко всему была книга, предположительно хранящаяся в башне. Только подумай, как мы шагнём вперед, если получим хотя бы секрет производства золота? О другом молчу.

Ну, привет!

И. Ст.

15 июня 1934 г.

Здравствуй!

Письмо получил. Жаль, что в башне так ничего и не нашли. Надо проверить всех, кто там был. Возможно, Каганович не уследил. То, что вы все мне пишете о человеке, одетом в старинный царский кафтан, которого там видели, считаю кознями врагов. Их надо найти и наказать.

В любом случае, поиски мы продолжим. Кроме того, нужно разобрать архивы. Если этот царский учёный и правда так хорош, нам не помешает ознакомиться хотя бы с тем, что осталось в его бумагах и записях.

Привет!

И. Сталин

«Я вроде бы читал, что и московское метро строилось по планам Брюса», – подумал Семён. «Если письма это подлинные, сомневаюсь, что Сталин думал лишь о благе молодой страны. Не удивлюсь, если на самом деле он, как та воскресшая мышь в обсерватории, хотел победить смерть», – Семён перевернул страницу и продолжил читать.

 

Глава 10. Любовь и смерть, мечты и сны

Бригадир развёл руками, Василий понял, что тот ничего определенного сказать не может. Василий заглянул в подвал, увидел, что завал уже разобрали, рабочие возились внутри.

– Я вижу, уже вошли, так в чём там дело, как думаете? – Василий решил вытянуть из бригадира всё, что можно.

– Василий Евгеньевич, да честно говоря, неясно, что там. Пол проломлен изнутри. Такое ощущение, будто снизу, из-под земли, его чем-то выдавили.

– Ну знаете, это случилось утром, был сильный удар, весь дом задрожал. Может это газ?

– Нет, не думаю. Если бы в подвале рванул газ, тогда разрушения были бы другие. Подвал-то почти что глухой, замкнутое пространство, боюсь, как бы дом от этого не разрушился. Нет, здесь что-то другое. – бригадир пытался понять что же произошло в подвале, но по его растерянному виду было ясно, что всё, что всё, что у него есть – это догадки.

– Пойдёмте в кухню, пока ваши работают, выпьем по чашке кофе и вы мне расскажете что другое может проломить метровый слой бетона. Я вот только загляну в подвал, а вы пока кофеварку включите. – Василий решил, что в более спокойной обстановке бригадир разговорится, кроме того, ему хотелось самому оценить масштаб разрушений.

Бригадир кивнул и пошёл в кухню включать кофеварку. Он хорошо знал этот дом.

Василий спустился в подвал, заглянул внутрь. В полу зияла дыра. Похоже было, что ни одной целой посудины в его лаборатории не осталось. Металлические стеллажи искорёжены, большой рабочий стол перевёрнут и завален кусками бетона, стулья изломаны. Уцелели лишь печь, система отопления, да раковина с водопроводным краном у стены.

«Так я и думал, придётся всё заказывать, ну да ладно, это, в сущности, ерунда. Главное – понять что здесь случилось и сделать так, чтобы это не повторилось. А если бы я здесь был? Мало того, что меня бы искалечило, так и работу бы загубило», – думал Василий. Он прошёл в кухню, бригадир налил две чашки кофе.

– Вадим, я вот посмотрел на это всё, мне кроме газа ничего в голову не идёт. Если у вас есть идеи на этот счёт – расскажите.

– Нет у меня идей. Тут знаете, если взять этот пролом в полу, я похожее уже видел, но только не в таких масштабах.

– И что это было? – Василий решил, что любая догадка не окажется лишней.

– Ерунда, в общем-то. Бывает, делают асфальтовую дорожку, в парке, например, а место как следует не подготовят. Щебня сэкономят, да и асфальта тоже. Там корни деревьев близко к поверхности и через время один из корней этот асфальт снизу и прорвёт. Еще если под асфальтом грибы разрастутся, похожая картина. Но это редко бывает, обычно, когда работают как попало, чуть ли не на голую землю асфальт кладут.

– Да, непохоже, чтобы у меня в подвале гриб какой вырос. А если и так, ведь он же не мог исчезнуть?

– Вот и я о чём, не знаю я что там случилось.

– Ладно. Мне нужно, чтобы там порядок был. Как скоро справитесь?

– Да как вам сказать, тут моей бригаде на неделю делов.

Василия такой долгий срок никак не устраивал, поэтому он, справившись у бригадира о стоимости работ, предложил дать вчетверо больше, если сделают до завтрашнего вечера. Тот от подобного предложения отказаться не смог, в итоге решили, что сегодня поработают допоздна, а завтра в семь утра продолжат.

Василий сделал несколько звонков, заказал нужное ему химическое оборудование, реактивы и зарылся в бумаги. Он отбирал материалы, с которыми должна будет работать София. Сейчас его больше всего интересовали несколько документов пятнадцатого века. Уже глубокой ночью он распрощался с рабочими, запер подвал и без сил рухнул в постель.

Та половина, на которой спала его жена, так и оставалась застеленной шёлковым покрывалом. Василий провёл рукой по этому покрывалу, нежная ткань мягко скользила под пальцами. Она напомнила ему бархатистую кожу Дианы, только шёлк был холодным и безжизненным, а тело Дианы откликалось на каждое его прикосновение. Против его воли в памяти воскрес образ из прошлого, которое казалось таким далёким. Этот образ заставил Василия сжать зубы, он хотел отогнать его. Прекрасные воспоминания, которым никогда не суждено повториться, ранят больнее, чем любое зло из прошлого. Но Василий был уже во власти потерянного счастья.

Шёл второй месяц после их встречи. Они уже поняли, что созданы друг для друга. После того, как пошло время первого лёгкого недоверия, после того, как каждый из них осознал, что такая удача выпадает не каждому, они искали любой возможности побыть вместе.

Он вспоминал один отель, куда они сбежали, каждый от своей повседневности, в объятия друг друга. Он пришёл в условленное место раньше. Задёрнул шторы, выключил свет и зажёг свечи. Когда она появилась в дверях, он, едва сдерживаясь, повесил на ручку табличку «Не беспокоить». Потом дверь захлопнулась. Они принадлежали только друг другу. Их губы слились. Он, сбросив вместе с её и своей одеждой груз забот, отнёс её в большую ванную комнату. Там был устроен целый бассейн, в котором они легко поместились вдвоём. Его руки в мыльной пене, его губы под струями прохладного душа, обласкали каждый изгиб, каждый выступ и каждую ложбинку её горячего тела. Тело отзывалось на его прикосновения, как скрипка на движения смычка виртуоза. Она не могла сдержать стоны. Иногда она замолкала, и тогда уже он переставал дышать и чувствовал, как растворяется в космосе. Она была его вселенной. Она была его светлым ангелом, каждый взмах крыла которого дарит грешнику надежду на спасение и вечное блаженство. Она прижималась к нему, они становились единым целым, она хотела испытать на прочность всё, из чего он сделан, хотела узнать о нём даже то, чего он сам о себе не знал. Но это было только начало.

Потом, когда он перенёс её, дрожащую в предвкушении настоящего счастья, на огромную кровать, всё, что было до этого, показалось им слабым блеском пары светляков в ночи, если сравнить его с праздничным фейерверком из десяти тысяч зарядов…

Так было всюду, где им доводилось бывать вдвоём. Так было и здесь, в этой спальне, в ту последнюю ночь перед тем, как её не стало.

Василий, не в силах вспоминать, и не в силах забыть, встал с постели, прошёлся по дому, вышел на улицу, долго дышал холодным воздухом. Когда он почувствовал, что у него есть шанс заснуть, он вернулся в спальню, завёл будильник на шесть утра, и, к своему счастью, забылся. Но проснулся он, когда еще не было и пяти утра. Его разбудил кошмар.

Василий видел вокруг себя высокие деревья, едва покрытые зеленью. Между ними расстилался серый туман, который скрывал всё, что было дальше десяти-пятнадцати шагов. Слышно, как с мокрых веток падают редкие капли.

Василий посмотрел под ноги – он стоял на пологой куче свежевырытой земли, сделай он неверный шаг и угодит в продолговатую яму, из которой выбрана эта земля. Ему казалось, что рядом кто-то есть. За спиной он услышал шорох и попытался повернуться. Он смог повернуть лишь голову, ноги его застряли накрепко в куче земли. У ствола ближнего к нему дерева стояла женщина. Она была повернута к нему спиной, склонила голову набок. Её длинное белое платье было измято и испачкано грязью. Тёмные волосы спадали на плечи. Она была так близко, что стоило протянуть руку, и он сможет коснуться её. Василий попытался, но не смог пошевелиться. Туман был не только снаружи, мысли Василии были такими же нечеткими, как очертания предметов вокруг, тело не слушалось его. Что-то показалось ему знакомым в облике женщины. Он пока не видел её лица, но чем дольше смотрел на неё, тем яснее понимал – он её знает.

Туман его мыслей немного рассеялся и он вспомнил. «Диана», – тихо позвал он женщину. Та не откликнулась. «Диана, это же я, твой муж», – продолжил Василий, но женщина не двигалась, казалась, она попросту не слышит его. Василий вспомнил, что Диана умерла. Эта мысль привела за собой другую: «Я её вернул!». Василий не помнил как, но совершенно чётко понимал, что ему это удалось. «Послушай, – он снова попытался заговорить с ней, – я так соскучился по тебе. Здесь холодно, нам нужно отсюда уйти. Пойдём домой, там я тебе всё расскажу, и мы будем жить как раньше. А еще лучше – мы уедем отсюда».

Воздух вокруг становился чище. Василий увидел, как в том месте, где должен быть горизонт, над верхушками деревьев, которые теперь явно проступали сквозь туман, пробиваются лучи восходящего солнца. Они были еще недостаточно сильными для того, чтобы привести день в это место, но их хватило для того, чтобы добавить красок тому, что видел Василий. Диана, в чём Василий уже не сомневался, пошевелилась, протянула руку к дереву, у которого стояла, дотронулась до него. Только сейчас он заметил, какая у неё бледная кожа. «А что если она слишком сильно изменилась?», – подумал Василий. «Может быть, ты думаешь, что я не рад буду тебя видеть? Думаешь, что я не узнаю тебя? Я уже тебя узнал!», – он, не в силах двинуться с места, продолжал пытаться заговорить с ней.

Василий не помнил, как собирался вернуть Диану, но он крепко держал в памяти тот образ, который видел, когда мечтал о том, что они снова будут вместе. В его мечтах она выходила из светящегося облака, она была такой, какой он запомнил её, той Дианой, которую он любил. Он был уверен в том, что не только её тело вернётся оттуда, откуда обычно никто не возвращается, но и её память, её любовь. Теперь же он почувствовал, как в нём растёт сомнение. «Какой она вернулась? Может быть, она меня не узнает?».

Краем глаза Василий заметил какое-то движение в лесу. Он посмотрел туда – в его сторону шла женщина, он видел лишь её смутный силуэт, туман был всё еще слишком силён. Василий поворачивал голову то в сторону той, которую он решил считать Дианой, то в сторону неизвестной фигуры. Когда он смог, наконец, разглядеть ту, что шла к нему, он узнал в ней Диану. Но Василий понял, что в ней что-то кажется ему необычным.

Новая Диана была в точности такой, какой он себе её представлял. Оглядев её с головы до ног, он понял, что его смутило: она двигалась к нему, шла, но земли её ноги не касались. Она подошла к нему еще ближе, он смог поймать её взгляд. Новая Диана слегка кивнула ему в знак приветствия, покачала головой и одними губами произнесла: «Не надо». Туман, который уже было совсем отступил, вернулся, он возникал из воздуха, только что пронизанного утренним солнцем и гасил рассвет. Новая Диана исчезала в надвигавшейся мгле.

Василий впивался в неё глазами, ждал, что она даст ему еще какой-нибудь знак, но она, неподвижная и безмолвная, просто смотрела на него. Когда туман почти полностью скрыл её, Василий почувствовал, как кто-то дотронулся до его руки. Он посмотрел на руку. Его касались бледные пальцы. Василий поднял глаза. Перед ним стояла та самая женщина, которую он принял за Диану. Но когда он увидел её лицо, у него лишь вырвалось: «София! Как ты постарела!». Старуха, в которой он узнал Софию, криво усмехнулась и толкнула его в яму. Когда он еще балансировал на краю, старуха вновь помолодела и улыбнулась ему. В этот момент Василий и открыл глаза.

Он, чувствуя, что всё еще падает, выбросил вниз правую руку, пытаясь смягчить падение, потом услышал, как загудел от удара матрац и окончательно проснулся.

Василий считал, что сны – это ценный источник знаний о самом себе, особенно – такие, как тот, от которого он сейчас проснулся. Если сон удавалось запомнить, Василий имел обыкновение поразмышлять над ним. Иногда это оказывалось полезным, порой в таких размышлениях ему удавалось лучше понять то, что днём не давало ему покоя. Чаще, однако, сны оказывались причудливой и по большей части бессмысленной смесью фантазий, воспоминаний и всего того, что привлекало его внимание днём.

Подробности увиденного быстро испарялись, но главное он запомнил очень хорошо. «Почему Диана пыталась меня отговорить?», – думал Василий. «Ясно, я думал обо всём этом, потому и увидел. Но образ Софии оказался смешанным с образом Дианы, будто поднявшейся из могилы… И почему София так постарела, зачем она толкнула меня в яму? Почему она опять стала молодой?», – этот сон явно таил в себе какой-то смысл, но какой – Василий понять не мог.

Он как-то читал о вещих снах, но, не видя под этими историями никакого научного обоснования, предпочитал не искать в снах предсказаний. «Наша жизнь зависит от наших же решений, которые мы принимаем каждое мгновение. Если верить предсказаниям, снам, толковать их буквально, то о каком выборе тогда может идти речь? Максимум, что может сон – дать подсказку к тому, как ты к чему-то относишься», – размышлял Василий.

«Видно, я чувствую себя виноватым в том, что имея шанс вернуть Диану, воспринимаю Софию не как перспективного ассистента, а еще и как женщину. Образ Дианы – это моя же возмущённая совесть. А то, что София была похожа на Диану, потом оказалась старухой, а потом помолодела – это уже к делу не относится». Василия такой анализ вполне устроил, он понял, что сейчас ему уже не уснуть и отправился в душ. «Сегодня нас ждут великие дела», – подумал он.

 

Глава 11. Адские птицы Сухаревой башни

Следующий заголовок, который прочёл Семён, гласил: «Ванька, слуга. Об адских птицах Сухаревой башни».

С тех пор, как барин вернулся из Англии, он сам не свой стал. С собой привёз воз и маленькую тележку всякой всячины. И трубы, чтобы в небо глядеть, и склянок – целый стол ими уставлен. Еще порошков каких-то, настоек, книг – не счесть. Когда это всё ему свозили, он сам наблюдал, чтобы не изломали чего или не свистнули.

Да кому оно нужно, кто позарится-то, когда несёшь, бывало, склянку, и боишься, как бы с тобой чего не случилось пока она у тебя в руках. Позже, когда привезенное расставили, он, видать, еще из заграниц выписывал, везли постоянно. А ему только подавай. И нет бы, как все люди, днём поработал, а ночью – на боковую. Он же – днём по государственным делам, а ночью – по своим. А уж кто к нему ездит, с кем он беседы водит, тут я лучше промолчу.

Когда он обосновался уже, так случай у нас вышел. Пропал один лакей, да горничная. Искали их, да без толку. Решили потом, что сбежали они. Только вот что в толк не возьму. Имущества-то у каждого из них было – всего ничего, да и того они не взяли. Как стали хлам их разбирать, так денег нашли. Не то, чтобы много, но если бы сбежали они, так на первое время бы хватило. Я сразу понял, что дело тут нечисто. Так и не узнал бы, что с ними стало, если бы не один случай.

Бывало, пойду в чаю выпить, барин-то щедрый, и на чай хватает, и своим в деревню передать, так знают, чьих я, спрашивать начинают. Бывает и водки поднесут, видать думают, Ванька Хмельницкий меня разговорит. Ну а что я скажу?

Спрашивает меня какая-нибудь борода нечёсаная: «Правда, что барин твой колдун?». И ведь не боится же, собака, такие речи заводить. Я ему и отвечаю: «Ты, видать, в Преображенский приказ захотел? Не знаешь что ли, что барин мой виднейший в стране человек?». Тот от таких слов, конечно, поутихнет, да, проклятый, не унимается: «Что же тогда всю ночь на башне свет горит? Чего ночью крещеному человеку делать, да еще на такой верхотуре?». «А то, что наукой он занят. Вот ты сможешь посчитать сколько раз колесо тележное обернётся если Москву вокруг объехать?». Тот, конечно, отвечает, что куда ему, он и имени своего написать не сумеет. Меня-то барин выучил, и письму, и счёту, и читать могу, а простой мужик-то – темнота. «А барин и не такое посчитать может. Арихметикой это называют», – отвечаю.

А этому всё мало: «Зачем ему?». А я-то хоть и не понимаю по большей части, о чём хозяйские разговоры, да кое-что слышу. Я ему и отвечаю: «Это не ему, это для государства надо. Вот если война – как узнать, сколько припасов на войско надо? Раньше-то на глаз всё было, а теперь – счёт всему голова». Так чай и льётся. Я-то говорю так, чтобы в случае чего мне никто не мог предъявить, что я барина очерняю, его-то мои россказни не погубят, а вот мне могут и голову снять. Да только сам себе думаю другое.

Или, вот еще. Захожу в трактир. А там один, видать принял хорошо, рассказывает. Дескать, он – писарь, недавно место получил, да вот уже который день перо из рук выпадает. Оказывается, шёл он вечером со службы домой, а живёт он аккурат напротив башни, где мой барин наукой занимается. И, говорит, видит как с башни, с самого верху, сорвалось что-то, да только не об землю грохнулось, а сначала падало, а потом полетело.

Он от этого зрелища застыл и смотрит, что ж дальше будет. А дальше оно покружилось, и на него летит. Он, конечно, оглядывается тогда, на миру-то и смерть не страшна, а вокруг, как на грех, ни одной живой души. Все по каморкам своим попрятались. Глядит, а с башни еще одно соскочило и тоже летит. Он уже и глаза протирал, думал, привиделось, да только какое там. Глядит, эти два чуда летающих всё ближе. А он застыл на месте, шагу ступить не может.

И вот одно из них на мостовую шагах в десяти от него и село. Когда садилось, о камни вроде как железом ударило. Он от страха глаза отвести не может, а оно к нему идёт. Вроде птицы, говорит, только размером с телёнка. Темно было, только луна на небесах, да разглядеть, говорит, можно. Когда оно совсем близко было, он и дышать перестал. Само, говорит, железное, перьями покрыто как кольчугой, а голова человеческая, волосы на той голове длинные и зубы скалит. «Адская птица», – говорит. Он от такого страха с жизнью уже попрощался, только слышит, оно походило вокруг, потом затрещало и в воздух взмыло. Так вот он ни жив, ни мёртв, до дома своего добрался, заперся в горнице, да так и просидел дня три.

Потом, говорит, дня через три, решил, что привиделось ему. Собрал он родню и как вечер упал, пошли они к башне, птиц адских смотреть. А те как знали. Только он сотоварищи прибыл, они тут как тут. К земле летят. Тут один из них как заорёт: «Караул!». Бросились они врассыпную, один оземь грохнулся, нос себе расквасил. С тех пор, писарь говорит, не просыхаю. Турнут, говорит, меня со службы.

Я у него спрашиваю: «А может тебе спьяну привиделось?». А он отвечает: «Я в тот день капли в рот не брал. Да и каждый тебе скажет, что на башне той колдун. Он и сам, говорят, вороном оборачивается и ночью над Москвой летает».

«Отчего ж он колдун?», – спрашиваю. А тут еще один нашёлся: «Да от того, что в башне у него дракон, ему его не далее как вчера на телеге привезли. Кому еще как не колдуну дракон нужен?». Я говорю: «Одумайся, что же ты на честного человека напраслину возводишь. Драконы только в дальних странах бывают, куда еще никто не добирался». А тому не понравилось, что я его затыкаю. «А ты не с его ли двора? Все знают, что он колдун, а ты один тут его выгораживаешь», – говорит. Я ж, понятно, не признаю откуда я, да решил пока цел ноги уносить из того трактира.

Прихожу в башню, а сам и думаю: «Может и правда, птиц каких барин изобрёл? С него станется». А у него много было комнат по всей башне, где он опыты свои производил. Я-то, бывало, помогал ему. Ну, он от меня не таился. Знает, видать, что я всё равно не пойму ничего. Я-то и правда, не понимаю, а сам примечаю. Вспомнил я тогда, что одну из каморок на самой верхотуре, он с некоторых пор запирать начал. А сам в ней бывает, но ни меня, ни кого другого туда не зовёт. Даже того, чьё имя боюсь назвать, иначе не сносить мне головы. Тот-то всюду заглянет. А в эту комнату барин мой никому входа не даёт. «Что ж за тайна там, если он её никому доверить не может? Уж не самого ли Сатану он там держит?», – думаю, а сам решил вызнать, что ж там, за дверью. Вот, пока барин в трубы свои на небеса глядел, я к той двери и подошёл.

Прислушался. Вроде тихо всё, да нет нет, и звякнет что-то, и будто дышит кто в темноте. Тяжело так. Потом слышу – барин идёт. Я нашёл угол потемнее, да и затаился. А он свечу с собой несет, да бадью тащит, а оттуда крыло куриное свисает и хвост собачий. «Знать, и правда есть там кто живой, кому он пропитание-то несёт», – думаю, а сам дальше смотрю. Огляделся он, но я схоронился на славу, меня не заметил. А как он решил, что никто не видит, так дверь и открыл. Тут я аж рот себе рукой зажал, чтоб не заорать благим матом. В комнате, в цепях, были две птицы, больше человека, в железном оперении. Оно от света засверкало. Только не от этого душа у меня в пятки ушла. Птицы железные, а головы-то их человеческие. Узнал я те головы. То были пропавший лакей да горничная. Лица узнать можно, да только не такие они, как были. Зубы у них как у медведей, и железные, сверкают.

А в самом углу, в стеклянной клетке, тут я аж глаза протёр, и правда дракон. Огненный. Знать, правда, привезли барину его. Как я-то не видел? Видно от того дракона сила взята, которая птиц в воздухе держит.

Закрыл барин дверь, засовом изнутри заложил. Я к той двери и слушать. Думал подсмотреть, да никакой щели в той двери не было. Слышу, кости захрустели. «Знать, по вкусу им бариново угощение», – думаю. Потом слышу, будто телегу ладят. Стучат чем-то, лязгают. Стоны послышались, от которых захотелось мне бежать, куда глаза глядят. Знать, барин птицам тем мастерит что-то. Потом слышу, говорит он им: «Жить будете в лесной чаще, там и от чужих глаз скроетесь, да и пропитания вам довольно: зайцы, лисы, волки и птица лесная. Служба ваша начнётся, когда меня не станет. Или же никогда не начнётся, если смогу я смерть превзойти. А пока буду вас ждать третьего дня каждого месяца с докладом». Слышу, распахнулось окно, затрещало что-то, да и затихло. Ну я и дал оттуда дёру. Если увидит он меня, не по нраву придётся барину, что я секрет его вызнал. Еще и птицам этим адовым меня велит порешить.

Комнату ту барин больше на запирал. Зашёл я как-то туда. Пусто, только в углу клетка стеклянная, вроде стакана, да только туда и я бы поместился. В клетке той, вместо огненного дракона, только камень закопчённый лежал. Видать, извёл барин дракона, всю его силу птицам передал, а может и в камень обратил за то, что тот служить ему не хотел.

А вот еще случай был. Приказал государь барину моему часы сделать. Хотел он, чтобы те часы не только время верное сказывали, но и предсказания делали. Чтобы знать ему, когда мира ждать, когда войны. Долго трудился хозяин, сделал и государя позвал. Тот приходит и говорит: «Какие же это часы? Не вздумал ли ты надо мной смеяться?». Я при том разговоре присутствовал. Оно и правда, часы-то обычно круглые, да со стрелками. А тут, кусок камня, плита, будто барин мой не часы сладил, а погост обворовал, да оттуда их и притащил. На что он отвечает: «Ты не смотри, что они из камня. Действуют они от солнца, и не только время по ним узнать можно, но и будущее открывают, и клады указывают». А царь всё гневается. Осерчал и барин мой тогда. Говорит государю: «Если через эти часы мне с тобой враждовать, то будь же они прокляты». Плиту эту, что часами он называл, вделали в стену дома, для украшения, не пропадать же добру. Только часы те проклятые с тех пор время неверное кажут, а о будущем только беды предсказывают. Как быть войне, так кровь на плите выступает. А уж о кладах, которые они, будто, открывают, лучше бы и не упоминать. Был один, пошёл он тот клад искать. Говорят, нашёл, да только упился до смерти в первый же день, как клад проклятый ему дался.

«Да, дела. Интересно, что на самом деле там видели?», – подумал Семён, перелистывая страницу.

 

Глава 12. Договор с дьяволом

Бригадир не подвёл. В назначенное время к дому подкатила бетономешалка с особым, быстро застывающим раствором. В помощь своим людям он взял еще четверых. Похоже было, что они справятся с ремонтом подвала в срок.

Василий всё утро провозился с бумагами, он пытался глубже проникнуть в текст «Завещания», который, как принято было считать, принадлежит перу средневекового французского алхимика Николя Фламеля.

Время надёжно скрывает и то, что было, и то, чего не было. Василию известны были работы, в которых убедительно доказывалось то, что и Фламеля-то никакого не существовало. Знал он и труды, которые убедительно утверждали обратное.

Василий не придавал особого значения ни тем, ни другим, но чувствовал, что в работах Фламеля можно найти зерно истины. И кем бы ни был Фламель – реальным историческим персонажем или чьей-то ловкой мистификацией, Василий верил, что тексты, подписанные им, могут помочь. И теперь значимость этой «помощи» была для Василия неизмеримо выше, чем раньше.

В «Завещании» Фламель доступным языком раскрывает секреты алхимического делания – процесса получения философского камня. Обычно алхимические тексты, даже те, в которых автор уверяет, что объяснил всё просто и доступно, весьма сложны для понимания. Более того, даже если читающий полагает, что понял все слова и истолковал все символы, нет никакой гарантии в том, что он правильно понял смысл текста. Виной всему – особый язык, особая система знаков, которыми пользовались алхимики. Все эти сложности были не случайны.

Алхимики, когда их посвящали в тайны искусства, клялись не разглашать то, что узнали. Если же находился достойный ученик, с него сначала брали клятву, а потом уже допускали к истине.

Василий не знаком был ни с одним человеком, который мог бы посвятить его в тайны алхимии. Он не знал никого из ныне живущих, кто преуспел бы в алхимическом делании. Он допускал, что такие люди есть, но получив посвящение и предварительно поклявшись, они не заявляли во всеуслышание о том, что знают. Василию же хотелось раз и навсегда снять покров тайны с алхимии, доказать её действенность, сделать её доступной. Получи он посвящение, для того, чтобы обнародовать свои результаты, ему придётся нарушить клятву. Поэтому он и не искал учителя, он искал лишь знаний, источником которых были книги.

У Василия было несколько вариантов «Завещания» Фламеля, написанных на разных языках. Изначальное «Завещание» было утеряно, потом чудесным образом найдено. Причём, оригинала, написанного шифром на полях другой книги, не сохранилось. Всё, что оставалось Василию – изучить все имеющиеся у него варианты и найти среди них тот, который, возможно, является истинным.

Перевод алхимических текстов еще сложнее, чем их чтение. В идеале переводчик должен, как минимум, очень хорошо разбираться в алхимии. Иначе ошибки перевода накладываются на неоднозначности в толкованиях алхимических образов, и результат оказывается совершенно неприемлемым. Всякий раз, когда к Василию попадал иностранный алхимический текст, ему стоило невероятных трудов получить хороший перевод. Теперь же он считал, что быстро получит нужные переводы, если объединит свои познания в алхимии с языковыми талантами Софии.

Василий посмотрел на часы. София уже должна была объявиться, но её всё не было. Он набрал её номер. На этот раз соединение прошло без проблем.

– София, когда вас можно ожидать?

– Простите, задержалась. Я уже в пути.

– Хорошо, жду вас, у нас много работы.

– Мне хотелось бы заранее извиниться. Скажите, вы не будет против, если с нами побудет моя сестра? Мне не с кем её оставить, ей сейчас лучше не быть одной.

– Хорошо, не думаю, что она нам помешает.

«Не с кем оставить, значит они откуда-то приехали сюда», – подумал Василий после разговора. Он всё еще не выяснил, замужем ли София, есть ли у неё мужчина, но то, что сестру ей было оставить не с кем, даже его порадовало: «Значит, больше шансов, что она одна».

Когда у него проскакивали подобные мысли, ему сразу же казалось, что Диана, где бы она ни была, укоризненно качает головой. «Прости, Диана, ты ведь знаешь, что нельзя судить человека за его мысли. Смотри на дела, а я не сделал ничего такого, что тебя может огорчить», – подумал он.

Строители устроили ужасный беспорядок перед домом и в коридоре. Василий, чтобы Софии с сестрой не пришлось искать дорогу через кучи пустых бумажных мешков и штабелей с упаковками керамической плитки, вышел их встретить.

Сегодня София надела короткое красное платье, туфли на высоком каблуке и сумочка были подобраны ему в тон. Василий невольно залюбовался своей новой ассистенткой, когда София и девочка лет десяти, одетая в джинсы и жёлтую куртку, вышли из машины, которую из-за строителей пришлось парковать за воротами.

– Моя сестра Николь, – София представила Василию девочку. Та посмотрела на него, кивнула, слегка улыбнулась, сверкнула большими, совсем еще детскими, серо-зелеными глазами. Еще не подросток, но уже и не ребенок. Чистое умное лицо. Довольно высокая для своих лет. Светлые волосы едва касаются плеч.

«Не похоже, что она себя плохо чувствует. Разве что слишком бледная», – подумал Василий и представился ей в ответ.

– София, я выделил для Николь комнату, она на втором этаже, недалеко от кабинета, где мы с вами примемся за работу.

– Спасибо, вы уж извините, что раньше не предупредила вас о том, что буду не одна.

– Не беспокойтесь, дом большой, места всем хватит.

Они прошли на второй этаж, Василий показал комнату. Эту комнату они с Дианой отвели под детскую. Живя в бешеном ритме, они иногда думали о том, что неплохо бы увеличить их маленькую семью, которая состояла из двух человек.

Но жизнь каждого из них была расписана едва ли на год вперед, а рождение ребенка могло эти планы нарушить. Поэтому они решили повременить, а в качестве напоминания о том, что ребёнка они, всё-таки, хотят, оборудовали детскую. Яркие розовые обои, покрытые узором из игрушек, раздвижной рабочий стол, который можно настроить так, что за ним будет удобно и пятилетнему ребенку и подростку. Василий тут же подкрутил этот стол.

– Ну что, нормально, – спросил Василий, обращаясь и к Николь и к Софии.

– Да, Николь тут будет удобно, – ответила за них София.

Николь достала из рюкзака, который несла с собой, ноутбук, поставила его на стол.

– Слушайте, а я и не подумал, вы голодные? – спросил Василий.

– Нет, спасибо, мы завтракали. – ответила Николь.

– Ну, тогда в час дня у нас обед, а пока – чувствуйте себя как дома.

Василий и София прошли в кабинет. Только сейчас он понял, насколько странно может выглядеть его алхимическая идея возвращения умершей жены в глазах постороннего человека. Когда он размышлял об этом в одиночестве, всё виделось ему вполне логичным, а теперь же, в присутствии Софии ему начало казаться, что все его планы, заговори он о них вслух, с грохотом рассыплются как башня из костяшек домино. «А еще она может решить, что у меня большие проблемы с головой», – подумал он. Но что бы она ни подумала, надо было начинать. Он сел за свой рабочий стол, заваленный бумагами и книгами, София устроилась в кресле напротив.

– София, я впечатлён вашим резюме. Скажите, как вы умудрились освоить столько языков?

– Всё началось в раннем детстве. В нашей семье говорили по-русски и по-французски, поэтому я без особых усилий освоила и тот и другой. Потом – учёба, языки давались мне очень хорошо.

– София, а путаницы не было? Говорят, ребёнок должен осваивать какой-то один язык?

– Нет, не было. Мой отец был французом, мать – русская. Французский стал для меня папиным языком, а русский – маминым. Возможно, они специально так всё устроили, чтобы я с детства этому научилась.

– Вы говорите «был французом»?

– К сожалению и его и её больше нет. Автокатастрофа…

– Простите, София, мне не стоило задавать этот вопрос.

– Это было давно, да и откуда вам знать, какие вопросы лучше не задавать.

– Хорошо, тогда перейдём к делу. Взгляните на этот текст.

Василий протянул Софии тонкую пачку листов, ксерокопию одного из вариантов «Завещания» Фламеля.

– Латынь?

– Да, но текст довольно специфичный. Скажите, сколько вам потребуется на то, чтобы сделать качественный перевод?

София пробежалась глазами по тексту.

– Вижу, тут алхимия, в целом мне понятно практически всё, но термины требуют большего внимания. Думаю, справлюсь за три-четыре дня.

– А если бы вы могли консультироваться с человеком, сведущим в алхимии?

– Тогда, Василий, тут работы часов на пять-шесть, ну это если только и делать, что переводить. За рабочий день можно справиться. А кто этот человек?

– Он перед вами.

– Не знала, что вы хорошо разбираетесь в алхимии, я думала, что вы увлечены лишь историей.

– Да, увлечен, но буду с вами откровенен. О том, что меня интересует алхимия, я предпочитаю не распространяться. Официально я к ней отношусь, как к яркому явлению, расцветшему в средневековье, вроде колдовства. В наше время людей, которые открыто признают алхимию и не крутят пальцем у виска, когда об этом заходит речь, часто считают весьма странными. Конечно, если у них нет веских доказательств истинности этого древнего знания. Скажите, а что вы думаете об алхимии?

– Честно говоря, я не особенно много об этом знаю для того, чтобы утверждать что-то определённое. Я привыкла считать алхимию историческим феноменом. Люди с помощью алхимических практик искали духовное просветление, хотели продлить жизнь, а заодно заполучить в свои руки источник богатства. Хотя богатство обычно стояло далеко не на первом плане.

– Да, это исторический феномен, но всё же скажите – как вы лично к этому относитесь? Много ли вы об этом знаете – не столь важно. Объем знаний хотя и играет роль в формировании суждений, но не такую уж и большую. Важнее – способность ухватить суть, сформировать некое общее впечатление. Если впечатление это хорошее, если то, что человек узнал, входит в резонанс с его внутренним миром, на этом впечатлении потом строится всё остальное. Если человек чувствует: «Не моё», если отвергает что-либо, едва услышит об этом, на этом уже не строится ничего.

– Василий, если так, тогда могу сказать, что к алхимии я отношусь хорошо. Я не берусь говорить о том, что верю в то, что с помощью философского камня, который искали алхимики, можно буквально творить чудеса в материальной и духовной сферах. Но если бы мне довелось увидеть доказательства, я готова в это поверить.

– Спасибо за откровенный ответ. Скажу прямо – вы меня полностью устраиваете. Предлагаю заключить контракт.

Василий протянул Софии заранее заготовленный договор.

– Прочтите и если всё хорошо, подпишем и примемся за работу.

София прочла документы.

– Да, мне это подходит, готова подписать.

– Отлично. Начнём прямо сейчас. Идёт?

– Хорошо, только в машину за ноутбуком схожу.

София вышла, Василий проводил её глазами. У него было такое ощущение, будто она всегда была рядом с ним. К этому ощущению примешивалось еще одно. Он очень остро чувствовал, что рядом с собой он видит либо Диану, либо – Софию.

Он не позволял себе размышлять о том, как пошла бы жизнь, стань София для него кем-то более значительным, нежели помощница, но был совершенно уверен в том, что если ему удастся вернуть Диану, места для Софии в его жизни не останется. София притягивала его, но Диану он любил больше жизни, он хотел хранить ей верность во всём. И в том, что творится у него в голове – тоже.

Так бывало и раньше, когда он ловил себя на мысли, о другой, пусть совершенно невинной. Тогда его же собственная совесть не давала ему покоя. Будь рядом с ним и София и Диана, он попросту извёлся бы.

Он знал, как поступит, если вернёт Диану – каким бы хорошим ассистентом ни была София, он постарается, чтобы они с ней больше не увиделись. А если не вернет… «Может быть, я и правда схожу с ума?», – подумал он. «Может, бегу от реальности, не хочу признать очевидное, хочу повернуть время вспять. Ведь никому еще этого не удавалось. Вот София. Я пока не вижу непреодолимых причин, по которым, чисто теоретически, мы не могли бы быть с ней вместе. Конечно, нужно время чтобы понять своё отношение к ней, но уж сейчас я вижу, что она мне крайне симпатична. Если окажется, что и я ей приятен, что она ничем не связана, так почему бы и нет? Диана, в конце концов, только порадовалась бы тому, что я счастлив, пусть и с другой», – он позволил себе додумать эту мысль и ощутил уже далеко не первый за это утро, но самый сильный укол совести. «Ладно, не будут торопить события, посмотрим», – в итоге решил Василий.

В коридоре послышались шаги. В кабинет вошла София. Она несла увесистую сумку с ноутбуком. «Рассказать ей сейчас о том, что я хочу воскресить с её помощью умершую жену или вообще об этом молчать?», – подумал Василий. «Но это всё равно ей станет понятно рано или поздно. Мне ведь и в процессе изготовления Великого эликсира понадобится её помощь, а если эликсир получится, то и дальше – тоже», – продолжал он размышлять, глядя, как София разворачивает своё рабочее место на столе, который был установлен сбоку от стола Василия.

– Диана, – начал он, обращаясь к Софии.

– Простите, кто?

 

Глава 13. Воскрешение Ваньки

Семён продолжил читать. Следующий рассказ был озаглавлен «Ванька, слуга. О воскрешении умерших».

Вот недавно случай был. Оно, конечно, нельзя об этом записки вести, да и не понимаю я ничего, но только уж до того это всё диковинно, что и сказать нельзя. Так вот, приказывает мне барин: «Приведи мне собаку, да разыщи такую, чтобы еле ноги таскала». Ну мало ли собак, только зачем ему старая? Ладно бы щенка, он хоть тявкнет, если кто чужой войдёт, да и на дичь можно науськать, на охоту брать. Хотя барин не особо охотиться любит, разве что для государственного дела кого сопроводит, а так – ему не до охоты. Я было подумал, что собака ему надобна чтобы птиц тех железных кормить, да только он же их в чащу лесную отпустил, там им пропитания довольно.

Нашёл я старого кобеля, чёрного с белыми пятнами, в чём душа держится. Грязного, как чёрт. Почистил его малость, да и привёл к барину, а он меня отослал и заперся у себя. Ну я-то знаю, чуть что – позовёт, далеко не отхожу.

Слышу – тявкнул кобель, потом тишина. Больше о той шавке слышно ничего не было, дня так два или три. А потом смотрю – у него собачонок под ногами вертится, а он его еще гостям показывает, не буду говорить каким, иначе прощай моя голова.

Собачонок тот расцветкой как старый пёс, которого я притащил, да только кобеля-то и след простыл. Я еще запомнил, у него одно ухо было белое, другое – чёрное, так и этот такой же. Пятна тоже на нём заметные. Не особо редкая расцветка, только пойди поищи двух одинаковых. Я бы еще понял, если бы я ему сучку изыскал, не сильно старую, и та ощенилась, да привела бы кутёнка. А так – кобель, с него здесь толку меньше, чем с козла молока. Ну это ладно, собака и есть собака, что с неё возьмёшь, да только не далее чем вчера стал барин мне вопросы задавать.

«Ты, Ванька, долго ли жить собираешься?», – говорит. «Как вашей милости будет надобно», – отвечаю. «А что, если бы ты мог вдвое моложе сделаться?», – продолжает он. «Если Богу угодно, то отчего ж не сделаться», – говорю.

Сегодня барин недоволен чем-то. Ходит черней тучи, велел никого не принимать. Щенок тот, который на старого пса расцветкой походил, издох. Я сам его выносил. А барин всё что-то варит на печи, раньше всё сам обходился, видать не хотелось ему чужие глаза к своим делам допускать, а сегодня я ему помогал. Дело-то нехитрое, то подай, это принеси, но видно устал он, вот меня и приставил к склянкам. Ночь уже, а он всё не унимается, всё по книгам смотрит, что-то записывает. Я пару раз глянул в те книги, пока ждал его приказаний, да только хоть он меня грамоте и обучил, ничего я там не понял. Ну, наука есть наука, точно не моего ума дело. А то, что на печи у него булькало, так и вовсе чудные дела.

Было там три склянки. В каждой из них он особенное что-то варил. В одной чёрное, вроде как если сажи печной в воде намешать. В другой – сначала серое, потом побелело. А в третьей – сначала белым было, потом всеми цветами пошло, я и не назову их. Дальше в третьей склянке желтеть начало, потом покраснело, вроде крови, только ярче. И светится вроде.

Вот он подсыплет порошка какого-то в первую склянку, а оттуда дым, да такой едкий, что глаза береги. Барину-то хоть бы что, хотя и он, вижу, того дыма сторонится, а я иной раз думал не выстою. Страшно и подумать, что в посудине варится, если от дыма того не вздохнуть. Видно, и сам барин чёрной склянки опасается. В другие-то он всё заглядывает, всё нюхает, а чёрная склянка у него особенная, видать. Она в стороне стояла. Знать, яд в ней, раз он её даже не нюхал.

Так вот я ему и помогал. Вижу, радуется чему-то, склянки с огня снял, вертит, на свет смотрит. Потом взял ту, в которой будто сажи насыпано, сам лицо отвернул, видать, чтоб не вдохнуть, отлил оттуда в мензурку и мне протягивает. «Выпей, Ванька», – говорит, а сам видит, что я как осиновый лист трясусь и продолжает: «Ты не бойся, тут всё по науке, тебе от этого состава вреда не будет». Ну а мне что делать? Не стану я пить, он меня всё одно изведет, если будет на то его барское соизволение. «Вот и смерть моя пришла», – думаю. Зажмурился я, да и махнул всю мензурку за раз.

Чувствую, не по себе мне, да вроде жив. Он мне и говорит: «Ты никуда не ходи, здесь будь». А мне-то куда выходить, когда в глазах потемнело. А барин всё в книгах своих смотрит. Посмотрит, полистает, потом писать начнёт. Я-то рядом стою, да чувствую, ноги не держат. «Позвольте мне сесть, – говорю, – стоять нет мочи». Он кивнул, а сам всё читает да пишет. Сел я, к стене прислонился, да видно умаялся и уснул.

Проснулся я от того, что на меня капало что-то. Глаза открываю, а это барин на меня из пузырька чем-то плещет. Ну, я вскочил. «Простите ваша милость, грешным делом задремал», – а барин, видно, и не заметил того. «Как чувствуешь себя», – говорит. А мне хорошо вроде, я ему так и сказал.

Тут он мне: «Ты, Ванька, первый в наших землях, на ком наука смерть победила». Я огляделся. Да, видать надолго я уснул. Когда я присел да глаза закрыл, были мы с ним вдвоём, а теперь еще двое. Я-то спросонок не разобрал кто, темно, только от печи отсветы, а когда глаза продрал, так, думал, помру.

Я на лавке лежу, а надо мной Сам стоит, да строгий такой. «Где ж это видано, чтобы холоп при государе валялся», – думаю, да вскочить хотел. А он сам меня удержал. «Лежи, – говорит, – ты государству нужный». Ну я и лежу.

А они отошли и слышу, разговаривают. Государь-то барину моему говорит: «Что ж, Яшка, вижу, от яда твой состав выручает. А скажи-ка, если солдата в бою изрубят, можно будет его в строй вернуть?». А тот отвечает: «До этого наука еще не дошла, но раз яд мы превзошли, то и порубленного можно будет вернуть».

Моё-то дело маленькое, лежи да молчи, да только и я тут понял, что речь они обо мне ведут. Значит, сначала мне яду дали, а потом от того яду снова живым сделали? Яд-то ладно, раз я снова жив, а ну как решат меня порубить? Но они, видно, о другом теперь заботятся: «Яшка, а вот другой твой состав, ты его пробовал?», – государь барину говорит. А тот: «Хочешь, так сейчас и попробуем. Я полагаю, на человеке он вернее сработает, чем на собаке». «Да, помню, кобель твой сдох. Так давай, вот мой лакей, стар уже он, на нём и попробуй», – государь своего лакея подозвал, который у дверей стоял.

А барин ему и говорит: «По всем книгам сказано, что подействует только если сначала его отравить, потом оживить. Только тогда молодильным составом его можно пользовать». Государь осерчал, видать: «Что это за состав! Если я захочу его на себе применить, так что же, ты отравишь меня сначала? Ты так делай, чтобы любой мог выпить и помолодеть! Зря что ли на тебя да на твою науку целый сундук золота по заграницам раскидали? А ну давай состав лакею, а не то сам сейчас выпьешь!». Я затаился, как мышь, только и думаю: «Лишь бы меня не трогали».

Подошёл государев лакей, протянул ему барин склянку. Ну, понятное дело, государя не ослушаешься. Лакей выпил и повалился замертво. Государь его только ногой потолкал, да тот лежит как колода. Посмотрел тогда на меня государь и говорит: «Вижу, Яшка, сгубил ты моего лакея. Ну да ладно, не твоя вина. Давай-ка теперь своему молодильного состава».

Я уж не знаю, что там был за яд, которым меня травили, да только может то и не яд вовсе, раз я жив. А вот теперь, когда видно, что человек с одного глотка упал, точно смерть мне пришла. А что я? Слово поперёк скажу, так всё одно помирать. Вот и барин подошёл, склянку протягивает.

Семён оторвался от чтения, его чай давно остыл. «Так вот чем Он занимался! На лакеях да на слугах составы испытывал. Ну посмотрим, чем там дело кончилось», – подумал он и продолжил читать.

 

Глава 14. Круассаны и секреты бессмертия

Василий понял, что забылся и назвал Софию Дианой.

– Не обращайте внимания, София, задумался.

– А кто это Диана?

– Так зовут мою жену.

– Не знала, что вы женаты.

– На самом деле, я был женат. Она погибла.

– Очень жаль. Как это случилось?

Василий хотел было отделаться ничего не значащей фразой, но подумал, что раз уж этот разговор начался, глупо будет искать другую возможность для того, чтобы подготовить Софию к самому главному.

– Мне тяжело это вспоминать. Её убили. Виновных всё еще не нашли.

– Ужасно. Знаете, я вас понимаю. Только в том, что случилось с моими родителями виновны разве что дождь, да ночная темнота. Всё бы отдала за то, чтобы еще хотя бы раз увидеться с ними.

В комнате повисла тишина. Не та, неловкая, когда оба ждут друг от друга следующей фразы, а тишина, которая сопровождает слова, сразу после которых всё что угодно прозвучит фальшиво. София углубилась в работу.

«Она будто читает мои мысли», – подумал Василий. «Хотя непохоже, что она знает, о чём я думаю. Иначе эта её фраза о том, чтобы увидеться с родителями снова, звучала бы иначе. Сейчас она это говорит, как человек, который уже выстрадал всю боль потери и лишился даже самой глубокой и неосознанной надежды увидеться снова. Она явно не ждёт ответа», – продолжал он размышлять.

Василий понимал, что вряд ли ему представится лучший момент для того, чтобы вполне естественным образом проверить реакцию Софии на его идею о воскрешении Дианы.

– Скажите, София, а что если бы вы узнали, что есть средство увидеться снова с теми, кого больше нет?

– Вы имеете в виду что-то вроде спиритического сеанса?

– Нет, я говорю о физическом возвращении умерших.

– Если бы было средство, которое способно победить смерть, я бы захотела это средство испытать. Суд по всему, вы тоже. К сожалению, вряд ли это возможно, если до сих пор никто этого не сделал.

– Вы полагаете, София, что тот, кто это сделал бы, стал бы кому-нибудь об этом рассказывать? Ведь это подорвёт основы общества. Представьте, как всё поменялось бы, получи люди ключ к бессмертию.

– Кстати да, я об этом как-то не думала. Первыми за эту идею ухватятся те, которым принадлежит власть. Появятся вечные монархии, это начнут скрывать от простых людей, те рано или поздно узнают, появятся новые законы…

– Да, это изменит ход истории, перевернёт всё, что было раньше.

– Василий, вот мы говорим об этом как об интересной теории, а что если кто-то и вправду уже открыл секрет бессмертия? Может быть, мы уже живём в мире, в котором есть люди, способные жить вечно, а мы попросту не знаем об этом?

– Возможно. Вот мы с вами сейчас работаем над «Завещанием» Фламеля. Перед нами инструкция по изготовлению философского камня. А ведь эта субстанция, если верить алхимическим текстам, способна неограниченно продлевать жизнь человека, а возможно и возвращать умерших.

– Честно говоря, я рассматриваю этот текст лишь как исторический памятник. Не думаю, что с его помощью можно создать философский камень.

– А что если всё это реально, София?

– Но ведь нет весомых доказательств.

– А вам не кажется, что прежде чем искать доказательства, нужно верить в то, что их можно найти?

– Не думаю, Василий, что это имеет отношения к научным доказательствам, которые можно проверить. Вера в таких вещах ничего не решает.

В кармане Василия запищал телефон. Он достал его и прочёл на экране: «Обед». После того, как Дианы не стало, у него появилась привычка ставить себе напоминания о простых повседневных делах. Заработавшись, он вполне мог забыть поесть и вспомнить об этом лишь глубокой ночью, когда от голода уже сводило живот.

– София, предлагаю устроить перерыв и перекусить. Пойдёмте вниз. А потом продолжим.

Они зашли к Николь, та сидела за ноутбуком. На экране была открыта фотография – зелёный жук-бронзовка, сидящий в бутоне белой розы. Николь колдовала над снимком, удаляла с него ненужные детали.

Они спустились вниз, в кухню. Судя по тому, что рабочие уже наводили порядок, дело с ремонтом подвала близилось к завершению. К ним заглянул бригадир:

– Василий Евгеньевич… – начал он.

– Подожди немного Вадим, я сейчас. – Василий решил сначала включить разогрев обеда, а потом уже говорить о ремонте.

Бригадир вышел. Василий достал из морозилки пиццу и сунул её в микроволновку. Вытащил из холодильника батон колбасы, кетчуп в пластиковой банке, положил всё это на стол перед Софией и Николь. Те переглянулись, но он этого не заметил. На столе появилась буханка хлеба и пакет с фабричными круассанами на десерт.

– Простите за любопытство, вы всегда так питаетесь? – София обвела рукой стол.

– Да, в последнее время примерно так, иногда еще суп завариваю. Знаете, лапша в пакетах. – сказал Василий.

– Скажите, а вы сильно проголодались? Что, если мы перекусим не сейчас, а часа через два – три? – продолжила София.

– Да я, признаться, вовсе пока есть не хочу, но питаться-то надо. Да и вас нехорошо голодом морить. Вы-то с Николь проголодались?

– Если так, у меня будет предложение. Я тут видела неплохой супермаркет на въезде в ваш посёлок. Я туда съезжу, возьму продуктов и приготовлю нам всем настоящий обед.

– Спасибо за предложение, но я не думаю, что вам стоит себя утруждать.

– Мне это вовсе не трудно. Во время готовки мне обычно приходят интересные идеи, связанные с работой. А такими вот продуктами, полуфабрикатами, уж простите за прямоту, не стоит даже домашних животных кормить.

– Ну вы точно как Диана, она тоже вечно возмущалась, когда я ел что попало. – вырвалось у Василия. Когда он произнёс имя Дианы, он, еще не договорив, ждал удара тоски, но на этот раз ничего разрушительного не почувствовал.

– А вы, наверное, не из тех, кто любит готовить? – спросила София.

– Ваша правда, на меня это нагоняет скуку, я начинаю о чём-то думать, потом продукты сгорают…

– Тогда договорились? Собираемся через два часа. – сказала София.

– Ну что ж, пусть так и будет. Честно говоря, давно я не ел нормальной еды.

Василий порылся в шкафу:

– Вот, расплатитесь в магазине моей карточкой.

София взяла карточку и отправилась за покупками. Николь поднялась к своему ноутбуку, а Василию позвонили и сообщили о том, что совсем скоро прибудет машина с химическим оборудованием и мебелью, которые он заказал. Он нашёл бригадира:

– Ну что, Вадим, справляетесь?

– Да, думаю, даже раньше сделаем. Мы здесь использовали бетон, который очень быстро застывает. Еще часа три, уложим новую плитку, и будет ваш подвал как новый.

– Мне сейчас мебель привезут, скажите, можно уже ставить? – Василий не очень хорошо представлял себе, что значит «очень быстро» при застывании бетона.

– Лучше до вечера подождать, так надёжней – основа-то уже схватилась, но надо чтобы плитка как следует села. А, кстати, может мы и поставим аккуратно.

– Хорошо, спасибо Вадим.

Василий встретил транспорт с мебелью и оборудованием, и пока он руководил разгрузкой всего этого, София успела вернуться из магазина. Она переоделась из строгого платья в футболку и спортивные брюки, надела передник, который взяла в магазине вместе с продуктами.

Очень скоро из кухни потянулись аппетитные запахи. Василий, заходя с улицы в дом, натыкался на эти запахи и случались мгновения, когда он ощущал, будто не было трагедии, не было месяцев одиночества. Ему казалось, на уровне ощущений, звуков, запахов, что Диана снова с ним. Это было удивительно похоже на последние дни отделки дома, когда они решили въехать еще до того, как всё будет окончательно обустроено.

Строители почти справились с ремонтом, они уже убирали инструменты, остатки материалов. Василий стоял у дверей подвала и разговаривал с бригадиром. К ним подошла София:

– Прошу к столу, Василий!

Когда он вошёл в кухню, стол был уже накрыт, от того, что Василий предлагал в качестве обеда, остался лишь хлеб. Николь уже сидела за столом.

– Начнём с лукового супа. Традиционный французский рецепт. – представила первое блюдо София.

Посреди стола стояла фарфоровая супница, которая давным-давно не вмещала в себя ничего кроме пыли. Над ней поднимался аппетитный пар.

– Да вы, я погляжу, знаете толк не только в иностранных языках. Я уж и не помню, когда в последний раз ел суп. А особенно – традиционный, французский, да еще и луковый. – сказал Василий, усаживаясь за стол.

София разлила суп, Василий съел несколько ложек.

– Знаете, я признаться не ждал, что луковый суп, приготовленный дома, может быть таким вкусным. Он даже лучше чем тот, который мне доводилось пробовать в Париже. Где вы научились так готовить?

– Мой папа любил вкусно поесть, мама, хотя она и родом из России, всегда ему готовила, а я ей помогала. Она училась готовить французские блюда по толстой кулинарной книге, а я училась у неё.

– Вы потрясающе талантливая ученица. – сказал Василий и принялся за суп.

Когда супник опустел, София поставила на стол тарелку картошки, запеченной в духовке со сливочным маслом, чашку с мясом, тушенным в сметане и сырный салат.

– Не удивлюсь, если и вся эта вкуснятина приготовлена по французским рецептам. – сказал Василий.

– Да, так оно и есть. – сказала София, раскладывая угощения по тарелкам.

Второе блюдо исчезало в молчании. Василий мысленно разговаривал с Дианой: «Посмотри, как она готовит. Мы ведь договаривались быть честными? Так вот, ты готовишь хорошо. Я, как ты знаешь, в еде непривередлив. Но знаешь, когда ты вернёшься, тебе бы не помешало еще поучиться готовить. Может, походишь на кулинарные курсы? Работа работой, но если можно сделать дома такую вкуснотищу, зачем себе в этом отказывать? А ты у меня умница, тебя только немного направить и будет просто фантастика.».

Василий задумался и не сразу понял, что София уже подала десерт.

– Василий, вы здесь? – отвлекла она его от размышлений.

– Да, простите, вот поэтому я и не готовлю, задумался.

– Смотрите что у нас на десерт. Это – настоящие круассаны. На самом деле, по классическому рецепту на то, чтобы правильно подготовить слоёное тесто, нужно не меньше суток, но есть один секрет. – София улыбнулась.

– Вы еще и печёте! – не удержался Василий.

– Знаете, я ужасно завидую вашему супругу. – Эта фраза вырвалась у него совершенно неосознанно. Василий до сих пор не знал о том, замужем ли София, есть ли у неё кто-нибудь. Но вопрос об этом его всё еще беспокоил.

– Некому завидовать. Я совершенно свободна. – София сказала это легко, не придавая особого значения словам.

– Значит, буду завидовать тому, кому вы свою свободу подарите. – сказал Василий и протянул руку к круассану. Он опустил глаза, не желая показывать Софии и Николь, как его порадовало то, что он узнал.

От них он мог скрыть свои чувства, но вот от себя, а особенно – от Дианы – нет. Под хруст слоёной булочки он продолжил мысленный разговор с ней: «Диана, только не дуйся на меня. Ты, наверное, думаешь, что это флирт, что мне она нравится? Да, она ничего, ты сама это видишь. Но ты самая лучшая, помни об этом и не обращай ни на что внимания. Я ведь должен быть вежливым. Самое главное – знай, что очень скоро я верну тебя, и мы заживём так же, как прежде».

– Ну что, продолжим? – сказала София, когда они расправились с десертом.

– Да, подкрепились мы на славу, теперь можно и поработать. – ответил Василий.

– Николь, ты наведешь тут порядок? – обратилась София к сестре.

Та кивнула, начала убирать со стола, а Василий и София отправились в кабинет.

– Вы и сестру учите хозяйственным делам? – спросил Василий Софию, когда они шли в кабинет.

– Как видите. Вы не думайте, что она еще маленькая, она уже много чего умеет. – ответила София.

«Из неё получится отличная мать», – подумал Василий. Перед его мысленным взором возникло лицо Дианы. Она прищурила один глаз и укоризненно кивала головой, как бы говоря ему: «Да, чуть жена за порог… Что-то ты слишком много думаешь о секретарше». «Диана, я же говорил, в моей жизни есть только ты», – попытался Василий успокоить образ супруги, но без особого успеха.

Тогда он постарался переключиться на работу: «Для тебя же это всё, Диана, как же ты не понимаешь!». Похоже было, что Диана не полностью удовлетворилась этим ответом, но, по крайней мере, перестала смотреть на него так, будто он совершил тяжкое преступление. Её образ потускнел, Василий и София вошли в кабинет и продолжили перевод «Завещания» Фламеля.

 

Глава 15. Лакей без головы

Мне всё одно пропадать, взял я ту склянку да одним махом и выпил. Я хотя и на лавке лежал, да вижу, комната поплыла, будто я не глоток сделал, а всю ночь гулял. Чувствую, будто я мертвецки пьян. Барин спрашивает: «Ну что ты, Ванька, говори, какие чувства у тебя?». А я не то что говорить, я и глаз на него не подниму. И тут в сон меня потянуло. Ну, думаю, будь что будет, да и заснул.

Просыпаюсь там же, где был, в кабинете на лавке, видно долго спал, лакея государева уже унесли, да и самому государю, видать, наскучило на меня сонного глядеть. Только барин мой сидит да на меня посматривает и пишет что-то. Увидел, что я глаза-то открыл, да протягивает мне зеркало на ручке, побольше того, каким бабы тешатся. «Посмотри, – говорит, – узнаёшь ты себя?».

Я сил-то ото сна набрался, сел на лавке, зеркало взял, да сразу и не понял, на кого смотрю. Вроде там, в зеркале, совсем мальчишка, только рубаха моя на нём, да глазами двигает так же, как я. Я храбрости набрался: «Барин, не признаю я себя, это зеркало не меня кажет, а совсем другого». А он и говорит: «Ты это и есть, только ты теперь вдвое помолодел».

Я снова к зеркалу. Ну да, похож, собака, на меня, да только понять как такое может быть, моего ума не хватает. Рука левая у меня болела, в прошлом году, зимой, разодрался на сколизи, да под телегу и угодил. А тележное колесо аккурат по руке, ну и попортило, поломало. Рука-то зажила, да только как взять что надо ей, так я про то колесо и вспомню. Зеркало-то мне ловчее было левой рукой у барина принять, я его взял, держу, а рука-то как новая. «Барин, вы мне видать руку подлечили», – говорю ему. А он только посмеивается. Ну рад, значит, ладится у него дело.

Меня барин из комнаты своей не выпускает, говорит, чтобы чужие глаза меня не видели. На следующий день снова государь пожаловал, уже новый лакей при нём. Тут уж я честь по чести, как положено, в ножки ему поклонился. А государю, мне так думается, всё хочется науку барина моего к военному делу приставить.

«Ты мне всё же скажи, – говорит барину государь, – если солдата пулей или саблей убитого твоим составом полить, поднимется он?». А барин – всё одно, что до этого еще наука не дошла. «А ты пробовал?», – не унимается государь. Мой-то отвечает, что нужды нет пробовать, в книгах всё указано. «Есть у тебя те склянки еще, которыми ты этого пользовал?», – на меня государь показывает. «Вот они.», – отвечает барин.

Тогда государь нового лакея подозвал. «У тебя топор есть?», – спрашивает у барина государь. А у того тут всё, что душе угодно есть, он порылся, даёт государю топор. А тот говорит лакею: «Сымай кафтан, да ложись на лавку».

Барин тогда начал: «Ты, государь, не голову ли ему рубить собрался?». «Так и есть, вот и проверим твою науку», – отвечает государь. Тогда барин понял, что тому покою не будет, пока сам не увидит, работает наука или нет, и говорит ему: «Ты подожди, давай его хоть к лавке привяжем, а то ты ему сейчас голову сымешь, а он как курица резаная будет ногами дрыгать, да мне тут всё разорит». Это мне поручили.

Я лакея вяжу, а тот смотрит на меня, вижу – помрёт со страху. Я ему и шепнул: «Ты не бойся, на мне вот чего только не делали, а видишь – живой». Ну да ему-то выбирать не приходится. Снял ему голову государь, а мне на то, как человек жизни лишается, смотреть невозможно было, я глаза и закрыл.

Когда же утихло всё, государь и говорит барину: «Теперь давай голову приставим и поливай его своим зельем». Приставили они голову, тряпкой шею обмотали, чтобы держалась. Мой-то уже не твердит, что наука не дошла, да только вижу, невесел. Ну да перечить-то царю не решится, своя голова ему дороже.

Полил барин лакея того из пузырька, сначала ничего не было, а потом вижу, тот задрожал и вроде как встать пытается. «Вот, Яшка, а ты говорил не возьмёт твоя наука порубленного!», – говорит государь, а сам аж руки от счастья потирает. Знамо дело, если мёртвых солдат таким зельем кропить, то никакой неприятель не страшен.

Барин ему отвечает: «В старых книгах о таком не было, похожее читал, о ядах, а чтобы так – не доводилось мне видеть. Ну значит новые книги напишем. Видно то, что ты, истинный монарх, руку свою приложил, дало силу составу моему. Но радоваться нам пока рано. Пусть он денек тут полежит, тогда либо опять помрёт, либо голова прирастёт и победу отпразднуем». На том они и порешили.

Ушёл государь, обещался завтра быть. А я вроде как оклемался. Тогда мне барин и говорит: «Тебя сейчас никто не узнает, ты платье на новое перемени, я прикажу тебе выдать. А после походи по улицам, по трактирам, да послушай, что обо мне народ судачит».

Видать, слухи какие до него дошли, что о нём-то говорят, а дошли до него, дойдут и до государя. Государю-то если не по нраву придётся, так барину моему недолго и живота лишиться. Отправляет он меня и дальше говорит: «Вот тебе, Ванька, десять рублей. Жалую за верную службу. Только смотри у меня, не напивайся. Узнаю, что лишнего сболтнул, изведу». Я пожалованное-то беру, а у самого аж голова кругом. С роду я таких богатств в руках не держал. Ну, видно, смог я услужить, раз мне такая милость.

Вышел я в Москву, да по разговору понял, что я без чувств дней десять, не меньше, провалялся. Захожу в скобяную лавку, там приказчик знакомый, а он меня и не признал. Я-то зеркалу так до сих пор и не поверил, а теперь, да еще после того, как домашние меня сторонились, как не поверить. Хожу я, слушаю, а сам и думаю: «Ведь изведет меня барин, всё одно изведет своей наукой. Бежать мне надо, на юг, а там уж устроюсь, да и заживу. Деньги-то теперь у меня есть».

Прошёлся я по трактирам, а там всё одно судачат. Дескать, колдун мой барин. Ну да что с тёмного народа возьмёшь. Я-то поболе их знаю, расскажи кому, что меня сначала отравили, потом подняли, потом омолодили, так и не поверили бы, да сам прикидываюсь перед ними дурачком. Бежать-то мне надо, но так сразу не сделаешь, надо человека надёжного найти, да и подготовиться, потому я пока здесь остаюсь, буду барина указания выполнять. А моё указание какое – разузнать, да лишних слухов не распускать.

Вернулся я в башню, доложил барину всё что слышал. Сначала не хотел, говорю ему, что всякое болтают, о чём и говорить не стоит, а он хочет слышать и всё. Рассказываю ему, а сам о побеге думаю.

На другой день, как обещано было, приехал великий государь на лакея своего смотреть. А тот вроде оклемался, только так до сих пор к лавке и привязан. Только и мне это понятно, не в себе он. Не говорит ничего, только глазами вертит да хрипит иногда. Государь к нему подошёл: «Отвязывай», – мне говорит. Я отвязываю, а тот дёргается.

Едва веревки с него сняли, так он вскочил и на государя-то и бросился. Ну тот силы великой человек, сбил полоумного лакея с ног, у того голова и отвалилась, видать не приросла еще. Голова на полу кашляет, а тулово его незрячее по комнате шарахается. «Вяжи его обратно!», – кричит мне барин, а мне боязно, безголового-то, помедлил я, а тут государь сам топор схватил, да на куски это тулово и изрубил. И голову расколол. В комнате будто свиней резали.

Утёрся государь и говорит барину: «Не в прок твоя наука пошла, не получишь ты больше казённых денег!». А барин ему: «Великий государь, прости меня, да только вот погляди на этого, сам ведь видел, как на нём удалось». И на меня показывает.

А государь ему: «Ты вот в трубы свои смотри, да считай, а это не наука, а колдовство. Услышу еще, что посмеешь чем таким заниматься, гореть тебе на костре». Осерчал, видать. Развернулся государь и вышел.

Ну моему-то барину хоть бы что, он себе на уме, да и для отчизны полезен, иначе государь не стал бы с ним говорить, сразу бы его на плаху. А как мне быть? Если через меня барин в немилость попадёт, то я же крайним и останусь. Убираю я то, что от лакея безголового осталось, а сам думаю – бежать мне надо.

«Вот интересно, будь это правдой, мы-то зачем тогда всем этим занимаемся, камень ищем?», – подумал Семён. «Если Ему удалось оживить и сделать моложе слугу, сам-то он почему над собой то же самое не сделал?». Семён взглянул на окно, занималась заря. Но спать ему совершенно не хотелось. «Видимо, что-то всё же не так у него пошло», – подумал он и перевернул страницу.

 

Глава 16. Успех парижского алхимика

Василий и София углубились в работу. Пока всё было именно так, как планировал Василий: перевод получался быстрый и качественный, София задавала минимум вопросов и схватывала всё на лету.

Василий уже видел некоторые отличия в том тексте, над которым они сейчас работали, над тем, которым он, наряду с другими материалами, руководствовался.

Ему еще нужно было провести более детальное сравнение, но уже сейчас он понимал, что избран правильный путь. Он, однако, считал, что некоторые изменения не повредят процессу производства философского камня. Этот процесс, как он считал, больше зависит не только и не столько от чисто химических манипуляций, а от состояния сознания того, кто производит делание. Он мог полагаться лишь на собственные ощущения, и эти ощущения говорили ему о том, что сведя всё воедино, он достигнет желаемого совсем скоро.

Текст «Завещания» невелик, через несколько часов плодотворной работы он был готов.

– Похоже, у нас всё, – сказала София.

– Замечательно. Позже я проведу некоторые сравнения с предыдущими редакциями. Кстати, а что вы знаете о Николя Фламеле?

– Я, конечно, слышала о нём, да и сейчас прочла немало, но не могу сказать, что знаю больше того, что он был известным алхимиком своего времени.

– Как вы понимаете, я занимаюсь изучением его трудов. Из его работ можно почерпнуть довольно подробные сведения о его жизни, и я думаю, что вам тоже не помешает это знать.

– Если это нужно для дела, я с удовольствием познакомлюсь с ним поближе. Что мне почитать? – сказала София.

– На самом деле, почитать можно довольно много всего, есть и его собственные тексты, есть обширные исследования. Я, кстати, полагаю, что биография Фламеля, которую он потрудился оставить нам, вполне может быть не жизнеописанием, а иносказательным путеводителем по процессу создания философского камня.

– Я вполне готова в это поверить, всё же, известные нам личности из глубин веков и сами вполне могут быть лишь чьим-то иносказанием, равно как и их биографии.

– Тут вы правы. Есть мнение, что и самого Фламеля, в том виде, в котором мы привыкли о нём думать, не существовало. Имеются свидетельства того, что он реально существовал, но при желании можно сфальсифицировать всё, что угодно. Однако я привык считать, что Николя Фламель – реальная личность. Кстати, не исключено, если верить некоторым сведениям, что он может жить и в наши дни.

– Василий, в таких вопросах, воспринимаемым конкретным исследователем, вами например, точку может поставить только мнение исследователя. Доказать можно всё что угодно, и, хотя мы говорим о науке, обычно вопрос личных пристрастий играет тут ведущую роль.

– Да, поэтому говорить о какой-то истине в последней инстанции не приходится, несмотря ни на какие доказательства. Вы спрашивали о том, что почитать? Думаю, я избавлю вас от лишних трудов, если кратко расскажу собственную версию биографии Фламеля. Сегодня у нас еще есть время. Давайте перейдём в более удобное место и я начну.

Василий и София перешли в большую комнату на втором этаже, где без труда могли уместиться человек десять. В комнате стоял необъятный жёлтый кожаный диван с парой таких же кресел, в каждом из которых вполне могли расположиться два человека, и стеклянный журнальный столик. На одной из стен, напротив дивана, висел большой плоский телевизор, по углам стояли звуковые колонки, которые вместе с телевизором создавали то, что называют домашним кинотеатром. Одну из стен занимали окна, сейчас они были завешены плотными зелеными шторами. Комнату наполнял мягкий свет. У одной из стен был устроен мини-бар. Василий подошёл к нему.

– София, что выпьете?

– Я бы не отказалась от простой минеральной воды, если есть.

– Да, конечно есть. А я выпью «Кока-Колы», люблю это изобретение аптекаря конца девятнадцатого века. Хотя теперь, конечно, в нём нет кокаина, чему я, в общем-то, рад.

София устроилась в кресле, Василий занял ту часть дивана, которая была ближе к этому креслу и начал рассказывать.

– Николя Фламель жил во Франции, в Париже. А его дом на улице Монморанси сохранился до сих пор. Он считается самым старым из полностью сохранившихся жилых домов в этом городе.

– Знаете, а ведь я там была однажды. Сейчас в этом доме работает ресторан. – перебила рассказчика София.

– Говорите, что почти ничего о нём не знаете, а сами даже в его доме бывали, – улыбнулся Василий.

– Ну, бывать можно во многих местах, а вот знать – это уже другое дело.

– Так вот, родился Фламель в 1330-м году в Понтуазе. Это город севернее Парижа, теперь один из его пригородов. Наверняка, вам география Парижа, раз вы оттуда родом, знакома лучше, чем мне?

– Да, и это я тоже знаю, но давайте не будем отвлекаться. Представьте, что я не знаю вообще ничего ни о Франции, ни о Фламеле и рассказывайте. Иначе рискуете пропустить что-нибудь важное, считая, что мне это и так известно.

– Хорошо, рассказываю дальше. Его родители были небогатыми горожанами, но смогли дать ему неплохое по тем временам образование. Не забывайте, на дворе был 14-й век, а например, печатные книги стали распространяться только в 15-м. Человек, который умел хотя бы читать и писать, был уже грамотеем. Это, кстати, важный момент в биографии Фламеля, ведь один из способов, которым он зарабатывал себе на жизнь, было создание рукописных копий книг, и с книгами же связан самый интересный этап его биографии.

Василий сделал пару глотков «Кока-Колы» и продолжил.

– Фламель еще молодым человеком перебрался в Париж, там он планировал зарабатывать себе на жизнь профессией общественного писаря. Он арендовал небольшую каморку, в которую едва влезали стол и стул, и приступил к работе. На самом деле, у писарей в те времена было множество занятий. Как я уже говорил, он переписывал книги, да так искусно, что о нём пошла слава по всему Парижу. Кроме того, он давал уроки письма горожанам, которые часто не шли дальше того, чтобы научиться выводить на бумаге своё имя.

– Знаете, Василий, вот мы говорим об образовании, а ведь и в наше время немного найдётся по-настоящему хорошо образованных людей. Читать и писать могут практически все, дипломом о высшем образовании уже никого не удивишь, да только большинство таких вот «образованных» обычно лишь потребляют знания, причём – исключительно в объеме, который требуется от них внешними по отношению к ним причинами. В былые времена каждая книга была ценностью…

– Да, но вот что надо помнить в таких рассуждениях: природа не терпит регресса, а это значит, что человечество развивается. Возможно, именно сейчас, когда кажется, что знания обесцениваются, формируется нечто совершенно новое. Некий коллективный гений, способный с помощью миллионов поверхностных умов сделать неизмеримо больше, нежели прекрасно образованные одиночки прошлого.

– Не мне спорить с природой, Василий. – сказала София.

– Да и не мне спорить с историей. Значит так, Фламель много чем занимался, был писцом, нотариусом, даже своего рода «книгоиздателем», покупал и продавал книги. Дело шло хорошо, у него были подмастерья. Тут надо понимать, что писарь, что в те времена, что сейчас, много не заработает. Хватит на кров и пищу, может, удастся что-то скопить на старость, но не больше. И вот однажды в конторе Фламеля появляется некая женщина, её звали Пернелль Лета. Я, кстати, полагаю, что госпожа Пернелль играет весьма значительную роль во всём, что происходило с Фламелем, причём, прямых доказательств у меня нет, но не думаю, что он стал бы тем, кто он есть, не будь её рядом.

– И что же такого она сделала?

– Она, как минимум, вдохновляла его на то, чем он занимался и всячески его поддерживала. Это уже многое. На самом деле, я не могу это толком объяснить. Вот знаете, когда человек чем-то достаточно долго и увлеченно занимается, у него бывают озарения, когда он чувствует что-то, а объяснить не может.

– Да, так бывает. Если за такими озарениями следовать, можно найти что-нибудь по-настоящему новое, сделать открытие, а можно и впустую потратить время. – сказала София.

– Так и есть, но Фламель, насколько я знаю, времени впустую не тратил. Итак, Пернелль Лета пришла к Фламелю оформлять какие-то документы. Ему в то время было лет сорок, она была старше, дважды вдова, однако выглядела очень молодо. Писарь ей приглянулся, она тоже показалась ему симпатичной, в итоге – свадьба. У неё были кое-какие сбережения, весьма скромные, он продолжал заниматься своим ремеслом, я так думаю, даже расширил его – у него ведь теперь появилась помощница.

– А что-нибудь известно о прежних мужьях его новой жены? – сказала София и чему-то улыбнулась.

– Об этом история умалчивает. – серьёзно ответил Василий.

– Я слышала, что он был сказочно богат благодаря алхимическим успехам. А может быть, на самом деле эта «дважды вдова» попросту была особой весьма обеспеченной?

– Это будет чуть позже. По поводу её богатств, вы же понимаете, что то, что было полтысячелетия назад, может дойти до наших дней в искажённом до неузнаваемости виде. Может быть, она и была богаче, чем принято считать, но откуда тогда вся эта алхимия в жизни Фламеля? Что бы там ни было, а я в такие случайности не верю. Слушайте дальше.

– Хорошо, простите, постараюсь больше не перебивать.

– Фламель, еще в молодости, видел сон. К нему явился ангел, который держал в руках старинную книгу в богатом переплёте. Ангел показал ему книгу и сказал, что в ней Фламель ничего не поймёт, но настанет день, когда он сможет увидеть в ней то, что никому больше видеть не дано. На сон Фламель особого внимания не обратил, однако, раз уж этот сон дошёл до нас, не забыл. И вот однажды он приобрёл у кого-то старинную книгу, написанную на чём-то вроде древесной коры. Автором книги значился некий «Авраам Еврей». В книге он узнал тот самый фолиант, который держал в руках ангел. Как и ожидалось, ничего в ней Фламель не понял, даже толком не был уверен, на каком она языке написана. Однако он посвящал много времени разглядыванию картинок, которых там было предостаточно, показывал копии листов посетителям своей книжной лавки, надеясь, что кто-нибудь его просветит. Книга попала к нему, когда он был уже женат, однако супруге он ничего не говорил, пытался разобраться сам. В итоге она заметила, что её мужа что-то тревожит и начала его расспрашивать.

– А эта книга до нас дошла? – сказала София.

– Есть похожие книги, но вот имеется ли среди них та, о которой пишет Фламель – большой вопрос.

– Судя по всему, Фламель всё же смог прочесть эту книгу. Уж не супруга ли ему в этом помогла?

– В каком-то смысле так оно и есть. – ответил Василий.

 

Глава 17. Тысяча дукатов за вечную жизнь

«Теперь, похоже, Сам хочет нам кое-что рассказать», – подумал Семён, читая очередной заголовок. «И где только Вениамин Петрович раздобыл эти бумаги? Хотя при его связях это и не удивительно. Меня вот только беспокоит то, что он говорил об измене Дмитрия Михайловича. Что, если он и вправду охотится за нашими секретами? Если он встрял в какое-то нехорошее дело, от последствий которого ему не уйти даже благодаря его положению, мне нужно быть очень осторожным». Семён, с одной стороны, еще не до конца верил в то, что всё, о чём он узнал – правда, но с другой, у него было достаточно поводов для того, чтобы воспринимать это серьезно.

Продолжая читать, он подумал, что Вениамин Петрович далеко не случайно дал ему эти бумаги, и о том, что кем бы и когда бы они ни были написаны, ему стоит с ними разобраться. Нельзя сказать, что читал он их очень внимательно. Он не знал тогда, что от этих записок из прошлого будет зависеть его жизнь.

Неблизок путь в Европу, куда зовут меня долг перед Россией и государь. И ведь надо же было такому случиться, задержался из-за сущей глупости. Хотя, конечно, не такая уж это и глупость, если из-за неё вполне можно калекой остаться, а то и погибнуть. Вот и рука до сих пор болит. Дело было так.

Не поладили мы с Фёдором Юрьевичем Ромодановским. Уж он-то, пока Пётр заграничным премудростям учится, первая величина. И давно я это вижу, не очень-то ему по нраву новое. Будь его воля, так оставалось бы всё как в старые времена. Ну, Петра-то он не переубедит, а вот на тех, кто, как он полагает, Петра к изменениям толкает, у него недовольство великое. Я так думаю, что меня он более других невзлюбил. Еще бы, государь меня слушает, доверяет. Хорошо бы было Фёдору-то Юрьевичу, если бы Пётр только с ним советовался, да не по его выходит. Вот он и бесится. Будь его воля, да будь я от Петра дальше, извели бы меня давно. Доносчиков-то хватает, лишнее слово, и прощай. А тут – видит око, да зуб неймёт.

Докладывают мне, что Фёдор Юрьевич у себя меня ждёт. Ну, от такой чести никуда не денешься. А он ведь порядки завёл, уважения к своей персоне требует, к нему и на двор в повозке не заедешь. Прибыл я к нему, а он уже хватил хмельного порядком. За стол меня приглашает. Не откажешься.

Думается мне, что он меня подпоить хотел, да и дождаться, чтобы я лишнего сболтнул. Хитрый он, Фёдор Юрьевич. А я-то пью, да за языком слежу. А Фёдор Юрьевич, меня напоить желаючи, сам набрался – дальше некуда. И ни с того ни с сего мне говорит: «Ты шпион турецкий, признавайся!». Я тут понимаю, что по такому обвинению, будь к тому малейшая зацепка, меня бы уже четвертовали, и хорошо бы сначала голову отрубили, а то с ног бы начали.

Нет ни доказательств, ни поводов меня в государственной измене обвинять. А Фёдору Юрьевичу, вижу, совсем невмочь злобу свою на меня удерживать. Я ему и отвечаю: «Я и не помышлял никогда о таком, Фёдор Юрьевич». А он: «Почему же доложили, что ты книги какие-то на турецком языке читаешь?». Тут надо сказать, что книг у меня и вправду вдоволь, да только на каком бы языке они ни были писаны, это измену никак подтвердить не может. А если ему и правда кто о турецких книгах говорил, так неграмотным доносчикам на каком языке книгу ни покажи, всё турецкий будет.

Я ему говорю: «Хочешь, пойдём ко мне, сам посмотришь те книги, что я читаю. Нету в них ничего, что государству во вред». А может ему и не доносил никто, сам придумал. Он тогда: «Так ты всё же читаешь книги эти, которые никто кроме тебя понять не может. Говори, замышляешь что?». Я тут понимаю, что добром дело не кончится, но всё свою линию гну: книги для науки, наука для государства. Был бы здесь Пётр, Фёдор Юрьевич бы и по пьяной лавочке не стал об измене толковать. А сейчас, когда он тут делами заправляет, его и понесло. «Ну, – говорит, – сейчас мы с тебя по-другому спросим». А кто не знает, как в Преображенском приказе спрашивают? Хорошо, если живым после таких вопросов выйдешь и ума не лишишься.

Кончилось приглашение Фёдора Юрьевича тем, что привели меня в подвал. Я ни в чём не виноват, не сопротивлялся. Да и надеялся, что он только припугнуть меня хочет. А на деле иначе оказалось. Приказал Фёдор Юрьевич меня привязать. Я и тут спокоен. Потом выгнал он всех, а в печи уже кочерга докрасна раскалилась. Снова он меня спрашивает: «Изменил ты стране?». А у меня один ответ.

Тогда он кочергу берет, сначала вроде как в глаз мне направил, да потом видно подумал, что если я ни в чём не сознаюсь, Петру такое обращение не понравится. Здесь я понял, что он не шутки шутить меня сюда притащил. А он берет, да и к руке моей ту кочергу приложил. Мясом горелым потянуло. Да только не в чем мне сознаваться. Фёдор Юрьевич, конечно, зверь. Но человек честный. Да и хмель, видать, выпарился малость, пока он у печи стоял. Когда понял, что зря меня сюда завёл, что не в чем мне сознаваться, перестал он меня допрашивать, сказал только: «Смотри у меня, если в чём тебя заподозрю, всего сожгу, а правду вызнаю». Тут же, правда, снова за стол позвал. Неохота ему с Петром через меня ссориться. Я-то еще с ним поговорил, а потом через те допросы с лихорадкой слёг.

Фёдор Юрьевич, да и другие приверженцы старины, главного не понимают: чтобы государство вперед двигалось, наука нужна. Если всё время назад оглядываться, то и со двора не выедешь. Хотелось бы мне жизнь наукам посвятить, да так уж судьба сложилась, что приходится мне всё больше военным делом заниматься. Хотя вот сейчас еду, не на войну же, а ради учебы.

Я уже почти до Англии добрался, в Амстердаме. Ну, здесь чего только нету. Особо мне чудным показалось собрание Фредерика Рюйша. Тот секрет открыл, как тела нетленными хранить. Иные в спирту, а иные и без спиртов. И как живые, только не дышат и не двигаются. Я, на эти тела глядя, и задумался.

Если наука дошла до того, чтобы мёртвое тело многие года хранить, то дойдёт и к тому, чтобы живого человека от смерти избавить. Хотел я у этого Рюйша вызнать, как он добился такого, да он свои секреты хранит. Хотя, думаю, Петру это тоже показалось удивительным, он тут же проезжал, не мог не видеть. А раз так, тайну эту мы узнаем, а от неё, думается мне, недалеко до того, чтобы жизнь продлить. Кто-то может сказать, что бесовщина всё это, да только неправ будет. Это всё наука.

Ходил я по Амстердаму, интересовался всем и встретился мне человек один. Кажется, француз он. Ну, во всяком случае, говорили мы с ним в основном по-французски. Он мне показался не очень надёжным, хотя то, о чём он говорил мне, меня взволновало.

Не могу сказать, что об этом впервые слышу, но у него был такой вид, будто он об этом не только слышал, но и на своём опыте опробовал. Назвался этот человек Николасом, больше ничего о себе не сказал. Он, видно, узнал, что с меня можно немало получить за науку. Думаю, ему шепнул кто, что я по указанию русского государя на учёбу еду.

Начал он издалека. Стал спрашивать, слышал ли я о том, что можно благородный металл из обычного сделать. Кто же об этом не слышал. Я так ему и ответил. Потом спрашивает: «Знаешь ли ты кого, кто подобное совершил?».

Ему я, конечно, не сказал, да и вообще об этом лучше молчать, но алхимией я интересовался. Попала мне как-то книга, старая, лет двести ей, на латыни писаная. И в этой книге о камне философов речь идёт. Латынь-то я разбираю, да только уж больно книга эта мудрёная. Слова знакомы, прочесть можно, да только что и как делать, точно не понять. А без точного рецепта и чернил не добыть, не то что философского эликсира. Ну, понял я или нет, попробовал, да только всё без толку. А тут этот Николас о том же толкует.

Поговорили мы с нём о том о сём, не сразу, но дал он понять, что он в алхимии понимает. Я так думаю, завлекал он меня. А потом и говорит: «Хочешь секрет камня тебе уступлю?». Кто же не хочет! А он мне: «Тысяча дукатов». Ну, думаю, если он и мошенник, то уж цену себе знает. Да за такие деньги можно весь Амстердам купить.

Я ему отвечаю: «Что же ты, если тебе этот секрет известен, сам золота не наделаешь?». Он опечалился, помолчал, потом говорит: «Я недостоин более этим секретом пользоваться. Много лет мне понадобилось для того, чтобы его открыть и поначалу он мне служил, а после…». Не договорил он – что после было. Потом добавил: «А такую цену прошу – чтобы тот, кто секрет получит, ценил бы его и не разбрасывался им.».

Когда мы уже расставались с ним, он сказал мне: «Вижу, что ты рано или поздно сам до этого дойдёшь. Знай, что камень философов на многое способен, только может он и пользу и вред принести. Осторожен будь, если Провидение тебе эту тайну откроет». «В чём же осторожность нужна?», – спрашиваю. А он: «Сам поймёшь».

Уходя сказал он еще одно, это у меня из головы не идёт: «Камень может не только золото тебе дать, но и жизнь продлить. Только это – опасный путь. И знай еще одно. То, что называют камнем или порошком философов, может быть вовсе ни на камень, ни на порошок не похоже. Золото, серебро, бриллианты и вправду при содействии порошка получить можно. Но это – только начало. Истинный Камень, он живой. Если добудешь его, хранить его надо в золоте. Золотые хоромы ему нужны, из других он сбежит. Золотые розовые кусты его удержат». Ушёл он, а после как я его не искал, найти не мог.

Что он имел в виду, когда говорил о живом камне, о кустах каких-то? Судя по тому, что я из той книги понял, тот, кто камень делает, сам меняется. Не это ли? Эх, поговорить бы с ним, да может и денег бы удалось собрать, да поторговаться. Ведь если не мошенник он, секрет золота и продления жизни дорогого стоит.

Только не свиделись мы с ним больше. Прибуду в Англию, надо бы у тамошних учёных об этом осторожно расспросить. Не верю, что никто этой тайной не владеет. Да и Петру стоит рассказать. А вот при тех, кто всё больше за прошлое цепляется, вроде Фёдора Юрьевича, нельзя о таком и словом обмолвиться. Мигом в колдуны запишут, да еще, чего доброго, заодно в государственной измене обвинят и на костёр спровадят.

Ну, поздно уже. Надо бы поспать, завтра в путь.

«Интересная мысль, всё таки. Живой камень. Что бы это могло быть?», – подумал Семён. «Я как-то привык считать, что раз называют камнем, то камень и есть. Да, в общем-то, я и не придавал всему этому особого значения. Если так рассудить, то камнем этим может быть всё что угодно, связанное с алхимиком. Надо бы это обсудить с Вениамином Петровичем. Наверняка он что-то об этом знает».

 

Глава 18. Достичь невозможного

София устроилась поудобнее в своём кресле и приготовилась слушать дальше. Василий продолжил:

– Итак, Николя Фламель одержим книгой, супруга замечает, что с ним что-то не так и он рассказывает ей всё, что знает. Теперь они вместе, в свободное время, разглядывают картинки и пытаются понять, в чём же там дело. Однако – всё безрезультатно. Однажды один из посетителей конторы Фламеля даёт ему подсказку к толкованию рисунков. Фламель пытается, думая, что открыл секрет, изготовить философский камень, но тщетно. По некоторым данным он, в итоге, лет двадцать потратил на бесплодные эксперименты.

– Видимо, не такие уж и бесплодные, если он всё же добился своего? – сказала София.

– Да, но успех ему принесли не эти опыты, хотя, возможно, и они имели определенное влияние на результат. В итоге Фламель решает поискать того, кто наставит его на путь истинный. Для этого он отправляется паломническое путешествие, решает пройти пешком в испанский город Сантьяго-де-Компостела, к могиле святого апостола Иакова, которого считали покровителем алхимиков. Там был собор, посвященный этому святому, где и находились его мощи. Фламель слыл человеком набожным, для него, если даже не обращать внимание на алхимическую подоплёку путешествия, это было вполне естественно. Фламель приходит к могиле святого, но и там ему не удаётся найти учителя. Отчаявшись, он пускается в обратный путь и на постоялом дворе в городе Леоне встречает еврея Санчеса. Тот принял христианство и занимался врачебной практикой. Он разъясняет Фламелю смысл книги, они вместе направляются в Париж, но по дороге Санчес умирает.

– А как церковные власти тех времен относились к алхимическим опытам?

– Весьма неоднозначно, С одной стороны такое понятие как «алхимик-христианин» совершенно никого не удивляло, алхимией занимались не только простые люди, но и монархи, да и среди высшего духовенства они тоже встречались. Алхимию, кстати, называли «королевским искусством». Считалось, что монархи, в силу своей природы, способны, без всякого обучения, выполнять трансмутацию металлов. То есть, превращать простые металлы в золото. Легенды о таких способностях коронованных особ восходят к XI веку. Например, считается, что Ричард Львиное Сердце это умел. Позже, примерно в те времена, когда жил Фламель, монархи эту способность, видимо, утратили. Иначе они не стали бы интересоваться успехами алхимиков.

– Вы говорите, «с одной стороны…», а с другой?

– А вот с другой, была, например, булла Папы Иоанна XII, изданная в начале 14-го века. Там он жестоко критикует алхимиков, называя их фальшивомонетчиками и обманщиками. У простого человека, уличённого в «обмане», могли отобрать имущество и свободу, духовное лицо – лишить сана. Однако никто не ставил знак равенства между, скажем, продажей души дьяволу и алхимией. Кстати, по некоторым данным, сам Папа Иоанн XII занимался алхимией. И, не исключено, что вполне успешно. Пишут, что после его смерти в папском дворце обнаружили множество слитков золота, предположительно «алхимического». Как видите, алхимия в Европе во времена Фламеля была и не вполне законным, но и не вполне осуждаемым делом. Поэтому набожность и алхимия могли сочетаться в одном и том же человеке.

– Ясно, Василий. А что произошло с Фламелем после смерти наставника?

– Фламель благополучно вернулся в Париж и приступил к изготовлению Великого эликсира. Кстати, есть мнение, что Фламель не совершал никакого паломничества, а весь рассказ о путешествии – это лишь иносказательное описание процесса алхимического делания. Но так это или нет – мы уже вряд ли узнаем. Итак, он сам пишет, что после того, как он проник в секреты книги, сначала ему удалось так называемое «Малое Делание». При его успешном завершении можно превращать простые металлы в серебро. Дальше – второй этап – «Великое Делание» – полученный в результате философский камень или Великий эликсир, можно использовать для изготовления золота.

– Но ведь, с помощью философского камня можно сделать и многое другое?

– Да, есть сведения, что с его помощью можно превращать простые камни в бриллианты и рубины. Он может служить лекарством от всех болезней, к тому же с его помощью можно обрести бессмертие и даже воскрешать умерших.

Василий почувствовал, что сейчас они уже не в первый раз очень близко подошли к вопросу, который больше всего тревожил его. «Не рассказать ли сейчас Софии всё о моих планах? В любом случае это нужно будет сделать достаточно скоро, без помощника мне не обойтись. Хорошо бы она согласилась, иначе столько времени потеряю…», – думал он. Но София хотела дослушать историю Фламеля:

– Насколько я знаю, Фламель сильно разбогател после путешествия?

– Да, когда он открыл секрет Великого делания, Фламель начал тратить огромные суммы на благотворительность. Он строил и ремонтировал церкви и больницы, ему принадлежало множество домов. Пишут, что когда до короля Франции дошли слухи о невероятном богатстве Фламеля, до этого – простого писаря, король отправил к нему налогового инспектора. Тот, в докладе королю, указал, что слухи о богатстве Фламеля преувеличены, живёт он весьма скромно, ест из простой посуды. Не исключено, что Фламель, не желая привлекать к себе излишнее внимание, попросту подкупил инспектора. Известно, что Фламель дал посланнику короля некоего порошка. Полагаю, понятно, что это был за порошок?

– Конечно понятно. – ответила София.

– До сих пор сохранились скульптуры и барельефы, выполненные по чертежам Фламеля. Обычно те здания, которые он строил или ремонтировал, он украшал таким вот образом. Частенько там бывали изображения и самого Фламеля, и его супруги, кроме того, Фламель вкладывал в эти украшения большой алхимический смысл. На самом деле, есть немало исследований, посвященных всему этому. Например, сам Фламель написал труд «Иероглифические фигуры», посвященный объяснению изображений на кладбище Невинных. В нём же, кстати, он приводит автобиографию. Однако, есть мнение, что Фламель разбогател не из-за успехов в создании Великого эликсира, а лишь потому, что смог провернуть какое-то безумно выгодное грязное дело. Я, однако, этому не очень верю, иначе почему Фламель всюду выступает как человек честный, набожный, тратящий огромные средства на благотворительность? Будь он мошенником, он, вероятно, постарался бы скрыться от глаз общественности, делал бы всё в тайне, да и сам, скорее всего, жил бы далеко не скромно. Как вы думаете?

– Я вижу, что вы хотите верить в то, что Фламель и вправду открыл секрет философского камня. Вы ведь не хуже меня знаете, что события, которые произошли сотни лет назад, можно трактовать как угодно и в каком угодно свете представлять. Уверена, если я лучше познакомлюсь со всеми доступными материалами по Фламелю, и, возможно, подниму исторические документы в парижских архивах, я смогу что-то утверждать более определенно, чем сейчас. Кроме того, я предпочитаю, чтобы на моё видение исторических вопросов не влияли другие мнения, кому бы они ни принадлежали.

– София, вы, видимо, хотите сказать, что вы считаете Фламеля мошенником?

– В том-то и дело, что не считаю. Уже сейчас у меня складывается впечатление, что Фламелю действительно удалось совершить нечто значительное. Вы мне дали достаточно фактов для этого. А то, что я говорила о своём мнении – это для того, чтобы вы не подумали, что я с вами соглашаюсь лишь потому, что на вас работаю.

– Мне очень приятно видеть в вас единомышленника, человека, который разделяет мою точку зрения не из-за каких-то посторонних причин, а по собственному убеждению.

– Василий, похоже, вам есть еще что сказать о Фламеле? Если так – я с удовольствием дослушаю и мы с Николь будем собираться.

– Да, давайте пока я не сбился с мысли, завершу рассказ. Фламель пишет о том, что во всех делах ему помогала супруга – Пернелль. Причём, он говорит еще и о том, что она сама так же получала философский камень. То есть, если верить этому, Великое делание может совершить любой человек, главное – знать правильную технологию. В своём «Завещании», которое мы переводили, Фламель как раз и приводит эту технологию.

Со стороны двери послышался стук. Василий и София посмотрели туда. В дверном проёме стояла Николь, хотя дверь была открыта, она из вежливости не стала входить сразу.

– Николь? – обратилась к ней София.

– Скажи, нам не пора уже? – ответила вопросом Николь.

– Василий, мы похоже и правда засиделись. Давайте вы мне расскажете еще про Фламеля завтра? – сказала София.

– И правда, уже темнеет. Хорошо, тогда завтра, там еще после его смерти некоторые интересные вещи произошли. – ответил Василий.

Василий проводил Николь и Софию. Строители справились с ремонтом, внизу Василия ждал бригадир, который показал ему всё, что было сделано. Строители даже мебель расставили, а в углу стояли несколько коробок с химическими реактивами и инструментами. «Подвал как новый, всё готово к тому, чтобы продолжить работу», – с удовольствием отметил Василий.

Он рассчитался с бригадиром, тот уехал и Василий остался один. Сейчас, после того, как он провёл с Софией целый день, в нём всё сильнее боролись два желания. Одно – сблизиться с ней еще сильнее, начать новую жизнь, не пытаться достичь невозможного. Второе – вернуть Диану. К первому его тянуло всё сильнее, но и второе было всё еще слишком ярким.

Сейчас Василий был поглощён размышлениями, днём всё его внимание было приковано к работе и к Софии. Он совершенно не смотрел по сторонам, однако, потрудись он хоть иногда выглядывать в окно, то заметил бы, что на улице, неподалёку от ворот на его участок, с раннего утра стоит чёрный автомобиль с тонированными стёклами. Возможно, обрати Василий внимание на этот автомобиль, он принял бы некоторые меры предосторожности.

Два человека в автомобиле неустанно наблюдали за домом, делали фотографии и кратко докладывали о происходящем по защищенному каналу связи человеку, которого звали Дмитрием Михайловичем.

 

Глава 19. Душа механической куклы

За окном уже начался новый день, а Семён всё продолжал читать документы, которые дал ему Вениамин Петрович. «Хорошо, что сегодня я свободен. Иначе не представляю, как бы я вышел на работу после бессонной ночи, полной таких впечатлений. Хотя я пока еще ни за кого особенно не отвечаю, но человеку, который работает с другими людьми, особенно врачу, нужна собранность. А какая тут собранность, когда я пытаюсь разложить в голове всё то, что сегодня узнал?», – подумал Семён. Кстати, а вот и особо отмеченный документ.

Первое, что я помню о себе – слова: «Мне это удалось! Оно живое!». Теперь я знаю, что сказал их тот, с кем я связана. Мне даже не нужно слышать его для того, чтобы понять, чего он хочет. У меня появляются мысли, обычно приказы, и я их исполняю.

Он не даёт мне ощущать все его мысли, закрывает их от меня, но иногда, наверное, забывает о моём существовании и тогда ко мне прорывается что-то помимо указаний. Обычно я ничего не понимаю, но иногда он думает обо мне. Он не может до конца уяснить, как ему удалось меня создать и особенно сильно его волнует то, что он придал мне не только вид человека, но и смог наделить меня разумом. Он называет меня по-разному. Иногда – «машиной», иногда «созданием», но чаще всего «куклой».

Я видела кукол, которыми играют дети во дворе. Кусок тряпки, перевязанный нитками. Грубая форма человеческого тела. Они совсем на меня не похожи. Я часто, когда у меня есть свободное время, разглядываю себя в зеркало. Не знаю, что внутри меня, но снаружи я похожа на тех, кто меня окружает.

Он, при домашних, называет меня новой служанкой, которую выписал из Англии. Говорит, что я всё понимаю, но сказать ничего не могу. Это он считает своим главным упущением – я и правда не могу произнести ни слова. Однако, как только я смогла двигаться, смогла видеть, как только у меня появились руки, я смогла писать ответы на его вопросы на куске бумаги. Знаю, что не все люди способны написать хоть слово, что они учатся грамоте, а мне всё это далось от рождения. Или от создания. Ведь я не была рождена.

Когда я приобрела свой окончательный вид, он нарядил меня как служанку. К нему заходили разные люди, он показывал им меня. Рассказал он о том, кто я на самом деле, лишь нескольким из них. Один, высокий, которого он называл Петром, особенно мною заинтересовался. Ему мой создатель рассказал всё как есть.

Тот не верил, осматривал меня и всё равно не верил. Тогда хозяин коснулся моей головы и что было потом я не помню, исчезли все мысли, ощущения, всё вокруг потемнело. Когда свет вернулся снова, гость уже ушёл, а он думал о том, можно ли создать нетленное тело, которому не страшна смерть, и перенести в него свой разум.

Мне кажется, что ему это уже удалось, ведь во мне живёт часть его собственного разума. Он тоже это понимает. Или всё это лишь его мысли, а я принимаю их за свои? Ведь если бы ему удалось перенести свой разум в меня, то меня не было бы, я не могла бы думать, не могла бы ощущать себя. Или нет? Возможно всё это лишь иллюзия, но тогда почему я об этом думаю и об этом пишу? Подозреваю, что он так же воспринимает мои мысли, как я воспринимаю его. Но я не могу понять это точно, не могу различить это проникновение в мой разум даже тогда, когда он забывает закрыть от меня то, о чём он думает. Возможно, он всё время наблюдает за мной, даже тогда, когда не рядом.

Слуги относятся ко мне как к одной из них, хотя и сторонятся. Я ведь иностранка для них, служанка, привезенная из далёкой страны, которая даже говорить не умеет. Он тоже относится ко мне хорошо. Единственный человек, который меня невзлюбил с первой встречи – его жена.

Я слышала, как она упрекает его в неверности, говорит ему, что он притащил из Европы шлюху, с которой видится больше чем с законной супругой. Она называла меня его любовницей. Он же говорил ей, что я не любовница, что я вовсе даже и не человек, и что беспокоиться ей не о чем.

Так человек я или нет? Для того, чтобы доказать жене, что я не человек, он позвал меня, не мысленно, а как обычно. Вслух он называл меня Джейн. Я вошла в комнату. Там были он и его жена, горел камин. «Сунь руку в огонь», – сказал он мне. Я повиновалась.

«Смотри, Марья, какой она человек», – он указал жене на мою руку. Боли я не чувствовала. Я вообще ничего никогда не чувствовала. Огонь набросился на кисть моей руки, ярко вспыхнул, её охватило пламя. Дыма почти не было. Когда пламя улеглось, мне велели вынуть руку из огня.

«Смотри, бывают у человека железные кости», – сказал хозяин жене. Впервые я могла разглядеть своё внутреннее устройство, хотя бы часть его. «Она не ест, не пьёт, не дышит, нечего тебе думать, что я тебе с ней изменяю», – продолжил он и выйти мне приказал. Тогда жена вполне успокоилась, добавила только, что не попасть бы ему на костёр за такие вот тёмные богопротивные дела. Только он ответил, что всё по науке делано, а потому нет в этом ничего предосудительного, да и сам государь это видел и ничего дурного не сказал, лишь удивлялся.

Ко мне относился он, по большей части, как к дочери. Своих детей у них с Марией, женой его, не было. Две девочки, которых она произвела на свет, долго не прожили. Но, к его чести, он нежно любил супругу, которая платила ему той же монетой. Конечно, его научные труды, да вот хотя бы я, порой казались ей опасными. Однако, и он, и она берегли семейный очаг, старались не допускать в него ничего, что могло бы угасить его огонь.

Он часто бывал не дома, ездил по государственным делам, проводил целые месяцы в походах. Но даже тогда о жене своей не забывал, находил время для того, чтобы писать ей записки, которые ей доставляли с войсковой почтой. Она же, и когда бывал он дома, и во время его долгих отлучек, всегда была окружена целой толпой блестящих мужчин, что неудивительно, так как была она придворной дамой, приближённой царской семьи. Но ни один из этих мужчин не имел ни малейшего шанса, хотя бы ненадолго, занять в её сердце и в её спальне место мужа. Однажды кто-то распустил слух о том, что она изменяет мужу. Он тогда надолго отлучился. Когда он вернулся, я ждала, что увижу его гнев, направленный на неё. Не сомневаюсь в том, что он, возвращаясь, уже был оповещен об этих слухах. Однако, он так верил ей, что и словом не обмолвился. Она так же верила ему. Не могу знать, как жил он в походах, но уверена в том, что никто, даже желая очернить его, не смог бы найти малейшего повода для сочинения небылиц о его неверности.

После того, как жену свою он убедил в том, что нечего ей беспокоиться, сделал он мне новую руку. Понимала я, что не нравилось ему то, что я бесчувственная. Да только, видно, чувствами наделить не в пример сложнее, нежели облик человеческий придать.

«Но это по-своему хорошо, – думал он, – если боли не боится, или попросту боли не чувствует». Потом начал он меня испытывать. Хотелось ему узнать, как меня убить можно. То, что он мог меня во тьму погрузить, головы коснувшись, его не устраивало, ему понять хотелось, где во мне тот центр, уничтожив который можно меня жизни лишить.

Приказал он мне в воду войти. Вошла я, а мне ведь, как обычным людям, воздух не нужен. Видит он, могу я и под водой прожить. Отделил он мне голову. Но мне и это не повредило, всё одно я и ходить и слышать могу, разве что голову пришлось в руку взять, иначе не видно куда идти.

Пытался он меня сжечь, одни железки остались, да только и это меня не убило. Только глаза закоптились, но потом вернул он всё как было. Решил он, что уничтожить меня можно, только если на мелкие части раздробить.

Знаю, пытался он еще такую же, как я, сделать. Да только видно со мной ему удача великая выпала – больше ничего у него не получилось. Хотелось ему государя порадовать, непобедимых солдат для армии представить. Но не удалось. Когда же понял он, что много я к себе ненужного внимания привлекаю, слухи поползли, а один гость его едва в жёны меня не взял, отправил он меня в своё поместье, подальше от людей. Там я и жила много лет.

Позже, в одиночестве заметила я, что не только его мысли мне доступны. Первое время только гул стоял, ничего не разобрать. Не сразу, но научилась я отдельных людей выбирать и слушать. Тем и занимала себя. Он, как меня в поместье отправил, перестал скрывать от меня свои размышления. Видно, думал, что мне ничего не услышать. Да только я всё теперь слышала.

Узнала я из его мыслей, что хочет он найти способ собственную жизнь продлить. Бьётся он над каким-то составом, который способен и болезни лечить, и жизнь удлинять, и, что его не особо интересовало, золото из чего угодно делать. Но не давался ему состав. Тогда он другое выдумал.

Решил он, что сможет найти того, кто такой состав уже изобрёл и его заполучить. Долго искал, прикрывался наукой, к которой, впрочем, у него тоже охота была. Да только всё тщетно. Не было таких. Вспоминал о какой-то встрече в Амстердаме. Корил себя за то, что не купил тогда секрет философского порошка – так он этот состав называл. Пытался найти того человека, что секрет ему продать хотел, но без толку всё.

Когда почуял он, что так и сгинет, секрета не открыв, собрал он верных людей – чтобы те и после его смерти порошок искали. Да только всего он и им не рассказал. Даже я до конца не понимаю его планов. Знаю только, что он зашифровал свою волю и спрятал так, что ни один человек без его подсказки не найдёт. Но и людям этим до конца он тоже не доверял. Наказал он им, если не найдут порошок, из поколения в поколение его волю передавать и искать.

А сам в то же поместье уехал, где я всё это время была. Давно не видел он меня, а когда снова встретились, вижу – рад он. «Ты ведь тысячи лет прожить можешь, и ничего тебе не сделается», – говорит мне. «Ведь дался же мне один раз секрет этот, да только не ухватил я его, не понял в чём он. Одна ты такая», – продолжает.

Вопросы разные мне задавал, я писала ему в ответ. Всё таки, интересовался он тем, каково мне, безмолвной. А вот когда он узнал, что я мысли других людей могу читать, так от удивления сам дар речи потерял. То, что я его на расстоянии понимала, это было для него уже привычным. Стал он тогда у меня выспрашивать, о чём тот думает, о чём другой. А мне это никакого труда не составляет.

Когда он уже совсем стар стал, начал он планы чертить, как под одним из окрестных озёр дом построить. Для меня дом, вроде подвала большого. Чтобы вход был из озера и ни один человек туда пробраться не мог. Вызвал из Москвы строителей. Те в затылках почесали, покумекали и сделали как он велел. А после так всё запрятали, что ни одна живая душа не скажет, что под этим вот озером что-то выстроено.

Решил он их угостить напоследок. Столы накрыли. И меня он туда пригласил. Я, как встарь, прислуживала. Он-то с ними за один стол не сядет, заглянул только раз, те вскочили, в ноги кланяются. Вышел он, приказал повозку готовить, уезжать собрался. А сам мне мысленно приказывает: «Всех, кто в доме – и строителей этих, и слуг – убей. После прибери всё и в лесу их схорони. И если кого по пути приметишь – его туда же. Надо, чтобы никто о том, что под озером, не знал».

Уж очень странным мне это показалось. «Не вышло бы ошибки, – думаю, – мне-то всё равно, что прикажут, то и сделаю, а хозяину будет неудобство, если он не этого от меня хотел». Оставила я пирующих, к нему пошла. На клочке бумаги написала: «Так ли поняла? Всех убить?». Он кивнул мне и только добавил, чтоб листок сожгла и дождалась, когда он уедет.

Дня через три хозяин приехал, я всё по его указанию сделала. Никого в доме не осталось, никто от меня не ушёл. И как уйти, когда он еще только собирается бежать, а я уже знаю. Да и не убежать человеку от меня. Один хотел на лошади ускакать, так я и его догнала, он и опомниться не успел. Попались мне по дороге два крестьянина, лес видно воровали, я их туда же, в общую яму.

Похвалил меня хозяин. «Теперь, – говорит, – наша тайна надёжно спрятана». А после дал мне указания. Сказал, что если умрёт он, чтобы я в том подвале под озером поселилась, и чтобы слушала я тех надёжных людей, которых он оставляет порошок искать. И детей их, и внуков, и весь их род до конца времён. Если кто из них что худое задумает – тогда приказано мне из озера выйти и расправиться с ним. Но так надо всё сделать, чтобы никто не догадался, что не своей смертью он умер.

А еще предупредил он меня, что и надо мной имеется присмотр. Сказал он, что если я его ослушаюсь, прилетят за мной. И добавил: «Только они не враги тебе. Они– такие же слуги мои, как и ты. И если тебе совсем туго придётся – жди подмоги с неба. Соглядатаи твои мало что понимают, знают только, что нужно беречь тебя, в том числе и от тебя самой. И если беда великая приключится – с неба спустятся. Тогда каждый, кто тебе вред какой учинить вздумает, горько о том пожалеет».

«Если то, что я раньше читал, еще хоть как-то на правду похоже, то это, ну сказка чистой воды. Похоже, я начинаю понимать, в чём дело. Вполне допускаю, что всё это написал сам Яков Вилимович Брюс, да постарался так, чтобы не пропали эти бумаги. Вот взять меня, например. Я, конечно, не верю этому. Делают в наши дни роботов, об искусственном интеллекте говорят, но чтобы такого – и через десятки лет, уверен, не сделают. Однако же, если придётся выбирать – искать ли спокойно этот камень, или сознательно сделать что-нибудь не то… К тому же, ведь особо ничего делать и не приходится. Говорильня одна. А что, если и правда есть что-то, что может повредить? Может просто тот, кто об этом знает, сам себе внушит неизвестно что? Будет шарахаться от каждой тени и, скажем, с моста в реку упадёт? Рассказывал же Вениамин Петрович о странных случаях…», – размышлял о прочитанном Семён.

«Так, что тут осталось?», – он пролистал оставшиеся бумаги. «Не так и много. Дочитаю, а потом спать», – Семён продолжил читать.

 

Глава 20. Мёртвое тело Дианы

Когда Василий и София переводили один из вариантов «Завещания» Фламеля, Василий, знакомый с другими версиями этой работы, уже видел в переводе то, что надеялся увидеть. Теперь ему оставалось лишь сопоставить то, что у него было, с новым текстом. Этим он и занялся. Сравнивал, делал записи. Через пару часов всё было готово. К его радости, основные изменения, которые ему удалось найти, относились ко второй части работы над философским камнем, а вот то, что он уже сделал, было сделано правильно. Конечно, он не мог знать до тех пор, пока не проведет последний эксперимент, насколько всё правильно. Но Василий чувствовал, что сейчас всё должно получиться так, как нужно. «А главное, на всю работу нужны считанные часы», – с удовольствием думал он.

«Завтра расскажу всё Софии и можем начинать. Не исключено, что уже завтра мы добудем с ней камень. Осталось совсем немного, да и то, что я не трогал его так давно, тоже очень кстати. Будто кто-то специально удерживал меня всё это время», – подумал он.

«Но если завтра у меня будет камень, тогда…», – было еще одно дело, размышлений о котором Василий избегал. «…тогда мне понадобится тело Дианы для того, чтобы оживить её», – Василий даже не сомневался в том, что его ждёт успех, но думать о теле Дианы было тяжело.

Мысли о том, что можно попытаться вернуть Диану, не тревожа её могилы, Василия привлекали, но в итоге он вынужден был их отбросить. «Нет прямых указаний на то, как проводить с помощью философского камня оживление умерших. Но если провести аналогию с трансмутацией простых металлов в золото, то без тела тут не обойтись. Для превращения металла нужно расплавить его, добавить порошок, здесь важно то, что без исходного материала никакого превращения не бывает», – размышлял Василий.

«Но как же мне достать её оттуда…», – теперь, когда он решил, что без тела не обойдётся, Василий принялся размышлять над планом.

«Получить разрешение на эксгумацию? Но это затянется на неизвестно какой срок. К тому же, как я это обосную? Если и удастся получить, то чем объяснить то, что тело мне нужно здесь? Не хочу и думать о том, в каком она сейчас состоянии… Хорошо бы её доставить сюда прямо в гробу, он, насколько я помню, достаточно прочный, а когда всё будет готово – открыть», – размышлял Василий.

«Поехать ночью, разрыть могилу, вытащить её… Но вряд ли никто этого не заметит. Шум поднимут, тело я не достану, только неприятности», – он никак не могу придумать надёжный способ.

«А что, если вот прямо так, напролом. За деньги сейчас всё можно купить. Наверняка там сейчас похоронная команда, роют могилы на завтра или пьянствуют», – Василий решил, что сами же работники кладбища ему и помогут. Он посмотрел на часы: «Да, десять вечера. Ну а какая разница, должен же там кто-то быть».

Василий открыл сейф, вытащил оттуда пачку достоинством в десять тысяч долларов, подумал, вытащил еще одну. До кладбища было полчаса езды. На улице ночь, он домчался еще быстрее.

У входа на кладбище, чуть в стороне, прилепились здания службы ритуальных услуг. Там же был гараж, перед ним стоял катафалк – микроавтобус «Газель», маленький экскаватор. Дверь в гараж была открыта, оттуда лился неяркий свет. Василий подъехал к гаражу, вышел, заглянул.

Человек пять, мужчины в грязных спецовках, явно из той самой «похоронной команды», о которой он думал, сидели за импровизированным столиком, на котором стояла пара бутылок водки и нехитрая закуска.

«Здравствуйте. Кто тут у вас главный», – начал Василий. «И тебе не хворать», – ответили из-за стола. Один из сидевших за столом поднялся, подошёл к нему. Василий решил, что о таком деле лучше говорить наедине и предложил мужчине выйти за ворота. Выглядел тот виноватым.

– Послушайте, мы завтра всё исправим, – начал мужчина.

– Простите, вы о чём? – не понял собеседника Василий.

– А вы разве не по поводу памятника, который сегодня случайно разбили?

– Нет, не знаю я ни о каком памятнике. У меня к вам дело.

Мужчине явно полегчало, он вытащил пачку сигарет, закурил.

– Что за дело в такое время?

– Пару месяцев назад у меня убили жену. – начал Василий.

– Соболезную, – сказал Мужчина.

– Благодарю. Но дело не в этом. Хотя в этом, но в другом. Она похоронена здесь. – Василий всё тянул с самым главным.

– Надо что-то подправить, а может, памятник хотите? – работник кладбища решил помочь ему высказаться.

– Да нет же. Скажите, ваши ребята могут её откопать? – Василий решил больше не тянуть.

– Слушайте, сколько работаю, еще такого не было. Ни с того ни с сего, посреди ночи, тело выкопать. Вы с ума сошли, что ли? – ответил мужчина и с опаской сделал шаг в сторону от Василия.

– Нет, всё нормально. Дело в том, что мне срочно нужно её тело. Вместе с гробом.

– На это обычно целая пачка бумаг нужна, есть они у вас? – задал вопрос мужчина.

– Нету у меня никаких бумаг. За работу заплачу сколько скажете. – ответил Василий.

– Знаете, это точно не к нам. Если начальство узнает… Место тут тёплое, мигом нас с работы турнут, а может и дело заведут. А на наши места тут же толпа набежит. – ответил мужчина.

– Ну а тогда к кому? Говорю же, я заплачу. – настаивал на своём Василий.

– Не подумайте, что мне это надо, в любом случае мы этого делать не будем, но… сколько?

– Вас, кстати, как зовут? – решил немного сбавить обороты Василий.

– Виктор меня зовут. – ответил мужчина.

– А меня Василий. Будем знакомы. Так вот, Виктор, плачу десять тысяч долларов, прямо сейчас, если согласитесь. – Василий вынул из внутреннего кармана пачку и встряхнул в руке.

На Виктора пачка произвела впечатление, он с минуту помолчал, и видел уже не деньги, а новую машину, простую, но всё же лучше, чем его развалюха. Он видел норковую шубу для жены, о которой та мечтала уже пятый год, видел, как выбрасывает старый продавленный диван, как стены в квартире покрываются свежими обоями… Потом увидел платёжки по трём кредитам, по которым каждый месяц приходилось отдавать чуть ли не всю зарплату. «Однако, если работникам, пусть по пятьсот дать, да цены сейчас такие, ни на что и не хватит», – его мечты почти разбились о суровую реальность. «Может он и больше заплатит, псих же, если с таким делом лезет», – подумал наконец Виктор и сказал Василию:

– Василий, не знаю, зачем вам это надо, но того, что вы предлагаете, недостаточно. Вы же понимаете, нужно ребятам заплатить, надо начальству дать. Вот если хотя бы… – Виктор хотел сказать «двадцать», но на секунду замолчал

– Если хотя бы тридцать, тогда можно об этом поговорить. – закончил он.

Василий не был стеснён в средствах, а сейчас, когда его дело, к которому он еще час назад не мог найти подхода, было близко к разрешению, и вовсе не думал о деньгах.

– Хорошо, пусть тридцать. Двадцать у меня с собой, еще десять – когда доставите гроб.

– Вы о доставке не говорили. Это дороже. – Виктор уже не мог остановиться.

– Только не тяните, говорите уже, сколько, и давайте делать, мне очень срочно это нужно.

– Вы пока отойдите в сторонку, а я посоветуюсь с ребятами. Только при них никаких разговоров о деньгах. Лады?

– Как вам будет угодно. – ответил Василий и отошёл от дверей.

Виктор ушёл обратно в гараж. Василий же ничего уже не видел кроме Дианы, которая идёт к нему из облака света. Не думал он ни о деньгах, ни о том, что у него могут возникнуть проблемы с законом. Теперь, когда всё так удачно складывалось, София с её французской кухней и прочими достоинствами, потускнела и отошла куда-то на десятый план.

Виктор вошёл в гараж, сел за стол, махнул рюмку водки. «Тут вот что. Человек приехал из криминалистической лаборатории, им нужно тело для исследований. Убийство. Дело срочное, все документы в порядке, так что сейчас придётся кое-кого откопать», – обратился он к работникам.

Те высказались в адрес нежданного гостя, но куда деваться. «Нам хоть заплатят», – только и сказал один. «Ну, я поговорю, но вы же понимаете, государственная организация, откуда у них наличка? Там свои отношения между нашей и их конторой, заплатят наверное, но уж не нам – точно.», – ответил Виктор. Работники добавили еще пару ласковых слов в адрес всех организаций, но делать нечего, начали собираться.

Виктор вышел из гаража.

– Поговорил я с ребятами, сделаем всё чисто. Откопаем, яму зароем, чтобы не видно было, привезем куда скажете и молчать будем. Только надо сорок тысяч.

– Главное чтобы скорее, не позже, чем завтра утром. А лучше бы пока не рассвело. Мне лишнее внимание не нужно. Вам, думаю, тоже. Возьмите. Остальное как приедем. – Василий протянул Виктору деньги. Тот спрятал их.

– Только, не знаю уж, куда вам нужно везти, но это мы с вами вдвоём поедем, ребят в это дело лучше не впутывать.

– Хорошо, справимся и вдвоём, – ответил Василий.

На могиле Дианы не было пока ничего кроме простого деревянного креста. Василий еще не думал о том, чтобы привести её в порядок, поставить памятник. Он гнал от себя любые напоминания о том, что Дианы больше нет.

Яму выкопали очень быстро. Сначала – экскаватором, потом, когда ковш слегка царапнул по крышке – лопатами. Подвели под гроб пару веревок, вытащили, очистили наскоро от земли и занесли в «Газель», которую уже подогнали сюда же. «А теперь зарываем», – сказал Виктор рабочим, которые уже было собрались расходиться. «Да что за…», – выругался один, но яму всё же зарыли.

Виктор сел за руль катафалка, Василий поехал впереди, указывая дорогу. Так они добрались до его дома. Наблюдатели, которых Василий всё не замечал, исправно отметили, во сколько уехал, во сколько и с кем приехал. Они записали, что во двор Василия, помимо его машины, въехала «Газель». После чего «Газель» развернулась и задним ходом проехала в гараж, который примыкал к дому. Заехав до половины, остановилась, после чего из неё что-то выгрузили. Они сообщили об этом Дмитрию Михайловичу, тот скомандовал еще одной группе проследить за «Газелью» и поговорить с водителем.

Василий и Виктор вытащили из машины гроб, поставили в гараже. Василий решил, что в подвале посторонним делать теперь нечего, поэтому сказал Виктору, что дальше справится сам и пошёл за оставшимися деньгами. Он рассчитался с Виктором. Тот трясущимися руками прятал деньги и уже подумывал о том, чтобы уволиться с работы и начать новую жизнь.

«И правильно, хорошо бы прямо сейчас из города уехать. Это ведь псих, извращенец, завтра он опять на кладбище припрётся, да может и деньги потребует», – думал Виктор, выезжая за ворота и давая полный газ. «А может сдать его ментам? Но тогда он и меня за собой потянет, да и денег лишусь. Нет буду молчать, а завтра же – дёргать отсюда».

Когда звук отъезжающего катафалка растаял в ночи, Василий наконец полностью осознал: Диана здесь, в двух шагах от него. Её белый лакированный гроб, измазанный землёй, стоит сейчас на полу в его собственном гараже. Она умерла, и в его власти это исправить. «Только бы София не подвела», – думал он.

«Уверен, успешное алхимическое делание должны производить два человека, мужчина и женщина. Ведь Фламель не случайно писал, что камень он получил при единственном свидетеле – Пернелль. Он, как и прочие алхимики, любил подпустить тумана. Она, я абсолютно уверен, не просто свидетель. Она – помощник, без которого не видать успеха. Вполне возможно, что она ничего и не делала. Физическая помощь тут, конечно, не повредит, некоторые операции одному выполнять очень уж не с руки. Но дело тут в другом, само присутствие женщины важно в этом процессе», – Василий обдумывал завтрашний эксперимент, присев на стул в гараже у гроба Дианы, который стоял на полу.

Была глубокая ночь, почти утро. «Ведь София приедет через считанные часы, надо перенести её в подвал», – очнулся Василий от размышлений, встал со стула и начал искать отвёртку для того, чтобы открутить крышку гроба.

 

Глава 21. Отражение с того света

«Знаю, есть одно зеркало, в музее хранится. О нём говорят, что оно принадлежало Ему, – подумал Семен, читая очередной заголовок, – говорят, что и сегодня не могут делать зеркала такого же качества и стойкости. Этому зеркалу уже больше трёхсот лет, а оно как новое. Уж не о нём ли здесь речь?».

Хорошую вещь редко когда купить можно. Продают обычно ненужное. А настоящие ценности и не показывают никому, прячут. Правда, за очень большие деньги можно достать стоящую вещицу, но обычно, если хочешь чего-то особенного, это приходится самому делать. Или искать как следует там, где всякой дрянью торгуют. Вот, скажем, это зеркало. Не зря его арабский торговец прятал. Для себя, видно держал. Да я не привык только то, что на прилавок выложено, разглядывать. Вот и усмотрел его.

Давно мне казалось, что в зеркалах скрыто больше, чем отражение того, что перед ними. Вот возьмём телескоп. Тот, что Ньютон изобрёл. Зеркало там кривое, да только посмотришь в него на Луну и диву дашься. Чертежи-то Ньютон умеет рисовать, объяснял мне, как телескоп этот работает, да только думаю я, что дело не только в чертежах и проектах. Дело в зеркале. И то, что Ньютон объясняет лучами, оптикой, у того другое объяснение. Какое – пока сказать не могу.

А это вот зеркало, с виду обычное, но торговец, когда я всё же уговорил его зеркало мне продать, возьми, да и скажи: «Оно не простое, в нём умерших видеть можно». Может он зашибить за него больше хотел, не знаю, может запугать стремился, чтобы я его оставил.

Когда я уже купил его, хорошую цену дал, он рассказал, что нужно сделать для того, чтобы поговорить с тем, кто на том свете сейчас: «Пользоваться им можно только раз в году. В ту ночь, когда до конца года останется ровно столько же, сколько прошло с начала. Надо выбрать тихое место, чтобы никто не помешал. Когда покойника вызовешь, нужно не отрываясь на него смотреть до тех пор, пока его не отпустишь. Тогда и он на тебя смотреть будет, да в зеркале и останется. А если окликнет кто тебя, отведешь взгляд, тут и покойник свободу обретет. Его дух потом обратно не вернуть. Так и будет его призрак по тому месту скитаться, где его потревожили, да и тебя изведет. Для того чтобы вызвать покойника, надо взять это зеркало, напротив поставить другое, поменьше и сесть – так, чтобы большое видеть. Там, где делаешь это, темно должно быть. Между зеркалами надо поставить две чёрные свечи. Сначала зажги ту, что слева, потом – ту, что справа. Далее, напиши на длинном узком клочке бумаги имя того, кого призываешь. Возьми бумагу в правую руку и поднеси один конец сначала к правой свече, потом – к левой. И держи ту горящую бумагу до тех пор, пока терпеть сможешь. Когда уже совсем невмоготу станет – бумагу бросай между зеркалами и смотри в зеркальный коридор – оттуда придёт тот, кого ты звал. Поговори с ним. Да не забудь, глаз с него не своди. Когда решишь, что узнал всё, что хотел – затуши руками свечи – сначала левую, потом правую – так, чтобы темнота настала. Тогда он уйдёт и никому вреда не сделает».

Мне много с кем хотелось бы поговорить, да всё время нужное пропускал. А тут случай представился. Ванька-то, слуга мой, помер, как тот пёс, которого мне омолодить удалось. Я ведь и предполагал, что не проживёт он долго. Когда он оклемался малость, денег ему отсыпал. Пусть, думаю, погуляет напоследок. Да только не протянул он и трёх дней с тех пор, слёг, да и конец ему пришёл. Он ведь у меня грамотей был, я его между делом обучил. Потому, думаю, расскажет он мне всё как есть, слова нужные найдёт.

Настало время, когда можно зеркало использовать. Сделал я всё, как тот торговец мне сказал. Смотрю, и правда, тень какая-то в зеркальном коридоре появилась, приближается. Я на неё во все глаза смотрю. Вот приблизилось, не пойму толком, то ли это мой Ванька, то ли еще кто. Спрашиваю его: «Назови себя».

Когда сказал я это, тень начала форму принимать, лицо показалось, остальное как в тумане. Ну, по лицу вижу – Ванька. Когда лицо совсем ясно видно стало, вижу, губы шевелятся, и голос гость мой подал. Сухой, безжизненный голос, будто само зеркало со мной разговаривает.

«Слуга твой прибыл», – отвечает. Я-то знаю, что теням с того света полностью верить нельзя. Называется слугой, а кто на деле пришёл – того точно не скажешь. Ну ладно, думаю, предположим, он это и есть.

Спрашиваю дальше: «Расскажи, как умирал ты?». Мне, конечно, любопытно знать, что он на том свете видел, да только то, что чувствовал, когда умирал, важнее. Я ведь руки-то не опустил после того как его извёл. Может быть, сделал я что не так, потому он и умер. А мне, если удастся состав правильный получить, так и самому не помешало бы моложе сделаться, да и государь, знаю, захочет на себе это испытать.

Отвечает тень: «Должен я тебе признаться, раз уж свиделись. Хозяин ты был хороший, почём зря не наказывал, как у других бывало. А я грешным делом бежать хотел. Ты ведь мне щедро денег отсыпал. Я и десятой части не прогулял, когда в город выходил-то. Остальное во дворе зарыл. У правого столба ворот. Забери, чего добру зря пропадать. И еще, не рассказал я тебе, но хула на тебя от народа идёт, я всякого наслушался. Называют тебя колдуном, сказывают про птиц адских, которых ты с башни запускаешь. Много чего люди говорят, ты поостерегся бы. Негоже, если через то тебя суду предадут. И еще одно. Ты ведь меня грамоте обучил, за что тебе кланяюсь. Мне с той грамоты заработок хороший был. Неграмотных-то полно, а бумажка всякому бывает нужна. И еще, я записки вёл. Я их в твоём же подвале схоронил, где у тебя склянки. Там, если войти, надо у правой стены нижний ряд каменной кладки простучать, один из камней и выдаст мой тайник».

Я ему отвечаю: «Спасибо, Иван, на добром слове. Возьму я и деньги, и записки твои. Только мне больше сейчас интересно узнать, что чувствовал ты, когда умирал. Объясню: это мне нужно для того, чтобы правильный состав изобрести. Самому государю то желательно, так что говори всё как есть».

Он помолчал, потом начал: «Дело было так. Сначала, когда я моложе сделался, стало мне хорошо. И рука у меня болела, так перестала. Видно, сильный состав, если не только молодит, но и хвори лечит. Потом, недолго совсем, чувствовал я себя так, будто и правда, моложе стал. Я всё в зеркала смотрел, не верилось мне. Ну да когда меня знакомцы старые не узнали, тут уж я совсем поверил. Недолго это было, начало меня потом давить изнутри, будто обручами меня стягивают. Голову, грудь сдавливало. Сначала слабо, будто в душной горнице весь день просидел, а дальше – сильнее. Стал я забывать – кто я, где нахожусь. Потом дышать стало тяжело. И такое чувство, будто руки и ноги отнимаются. Тогда я слёг. Лежу, обручи вроде бы остановились, да только будто возвращается ко мне мой возраст. И рука, о которой я говорил, что болеть перестала, снова заныла. И силы меня оставили. Не мог я ни подняться, ни слова сказать, ни есть мне, ни пить не хотелось. Будто иссушило меня что изнутри. Самого момента, когда помер я, не помню. Сначала сделалось мне легко, помню, как дышать перестал, а дальше чернота».

Я говорю ему: «Спасибо тебе за то, что рассказал о своих последних минутах. Не знаю пока как, но это мне помочь должно. Поведай теперь, что ты на том свете видел».

Продолжает Ванька: «После черноты вроде светлеть начало. И шум начал подниматься. Похоже, будто в лесу ты в тихий день и вдруг ветер налетел. И всё сильнее тот шум, как будто ураган. Я вижу, слышу, но себя не ощущаю. Потом будто начал я куда-то падать. Лечу вниз, но не страшно мне, как бывает, если и вправду упадёшь. Только в ушах шумит. Потом остановилось. Светлее стало, но всё в густом тумане. И свет идёт не от неба, как если в низину забредешь, когда туман упадёт, а отовсюду. И шум этот прекратился. Тихо. Только в такой тишине обычно своё дыхание слышишь, чувствуешь, как сердце бьётся, а здесь – ничего. И тишина – не такая, как если уши заткнуть, а другая. Прозрачная тишина, чистая. И я как будто часть тумана, который вокруг, будто я и есть этот туман».

«Иван, а видел ты там еще кого-нибудь?», – спрашиваю его.

«В тумане не очень-то разглядишь, но слышал иногда шорохи. Вот если сидишь в лесу осенью, ветра нет, листья с деревьев падают. Они так же шуршат, пока до земли летят. Я так думаю, это такие же, как я, сюда прибывают. И то, что им громким шумом слышится, для меня – лишь шорох», – отвечает Ванька.

«Скажи, а как ты сам думаешь, что дальше-то? И что это за место? Ад или рай? По мне, так ты за страдания свои прижизненные должен в райских кущах обретаться», – продолжаю я разговор.

«Думаю, что кто бы ни решал, куда мне попасть, решения еще нет. Ведь там, где я сейчас, мне не плохо, но и не хорошо. В аду я должен был бы мучиться, в раю – наслаждаться, а здесь – ни то, ни другое. А куда меня определят, об этом уж не мне судить. Вот ты думаешь, что я страдания принял, а может я в чём согрешил, да так, что и сам не помню, а здесь всё знают. Скажу тебе одно. Как бы там ни было, но по мне лучше бы поскорее они решили. Мне – так хоть бы и в ад, ведь и в аду люди живут, как-нибудь и мы протянем. И с чертями, знать, можно договориться», – отвечает Ванька.

Хотел я еще с ним поговорить, да слышу за дверью разговор. Не иначе сам Пётр пожаловал, его голос ни с чьим не спутаешь. Ну а его закрытая дверь не удержит, если со мной свидеться решил. А я наказ торговца помню. «Прощай, Ванька», – говорю тени. Ванька вроде как головой мне кивнул. Затушил я свечи, еще дым от них не развеялся, дверь распахнулась.

«Что ты сидишь в темноте, – Пётр мне говорит, – всё колдуешь?». «Да какое колдовство, наука темноты требует», – отвечаю ему. «Что же это за наука, когда свечи у тебя чёрные, да зеркал наставил?», – он мне говорит.

Ну, видать и до него те слухи дошли, о которых Ванька мой рассказал. «А то и наставил, что изучаю как трубу сделать лучше, чем у Ньютона вышло. Тебе же и нужно будет для артиллерии», – отвечаю ему.

А он мне: «Ты трубами не прикрывайся, всякое тут о тебе говорят, да только прямо никто не скажет, за свою же шкуру боятся».

«Вот если скажет кто на меня слово и дело государево, тогда и спросишь, а так – мало ли о чём тёмный народ судачит», – отвечаю.

Пётр поостыл. Говорит мне: «Когда ты эликсир свой сделаешь? Только подданных моих изводишь своими науками, а толку никакого». Тут я ему напомнил, что по науке толк есть даже в неудаче, и что как бы там ни было, а эликсир я всё одно добуду. На том и порешили.

«Эх, туманные дела в старину творились. Яков такими вопросами задавался, которые и сегодня без ответа остаются», – подумал Семён.

«О, да я почти дочитал эти сказания, ну да уже добью их сегодня. И хорошо бы это с Вениамином Петровичем обсудить. В целом – сказки, наверное, но рациональное зерно тут всё же есть. Не случайно же это общество уже столько лет существует», – Семён продолжил читать.

 

Глава 22. Двойное убийство во имя любви

Василий нашёл подходящую отвёртку, подошёл к гробу. Когда «Газель» выехала из гаража, он закрыл ворота. Теперь в замкнутом помещении начал появляться неприятный запах. «Если открыть, тут будет не продохнуть, что подумает София, когда придёт?», – Василий, который уже начал выкручивать первый шуруп, затянул его и положил отвёртку в карман.

«Лучше бы мне пока её не трогать, пусть побудет так. А когда получим философский камень, тогда и откроем. А там – нужно будет совсем немного времени, да и София будет уже всё знать, она ничему не удивится», – решил он.

«Только, как бы ей об этом помягче сказать. Я уверен, что она не против будет мне помогать в алхимических опытах, но если узнает о том, что у меня в доме стоит гроб с телом жены. Не испугает ли это её? Надо будет, всё же, её к этому подготовить. В конце концов, она ведь такой же учёный, как и я. И эксперименты, в которых использовали человеческие тела, проводились всегда, да и сейчас – чем занимаются патологоанатомы? Думаю, она меня поймёт и не наделает глупостей», – продолжал размышлять Василий.

Он сходил на кухню, нашёл там тряпку для вытирания пыли, взял чистящее средство в распылителе. Набрал ведро воды, растворил там пару колпачков дезинфицирующего раствора, которым обычно моют раковины и другую сантехнику, захватил еще одну тряпку и щётку.

Василий вымыл гроб сверху и с боков и собрался перетащить его в подвал. «Тяжёлый, всё-таки», – подумал Василий, приподнимая его с одного из концов. Он протащил последнее пристанище тела Дианы в направлении двери, которая вела из гаража в дом, и увидел, что на полу всё еще остаётся земля. «Ну да, снизу-то я его не помыл», – упрекнул себя Василий, перевернул гроб на бок, почувствовал, как внутри что-то ударилось о деревянную стенку. «Прости, Диана! Тебе недолго осталось там лежать, так что потерпи», – подумал он, вычистил землю снизу и потащил гроб в подвал.

Когда он был уже у входной двери и начал спускаться, Василий едва не потерял равновесие под тяжестью. «Не хватало еще, чтобы он слетел с лестницы и разбился. Тогда мне точно не удастся толком подготовить Софию, весь дом пропахнет. Да, одному это делать ох как неудобно. Но кто поможет?», – подумал Василий, остановившись на верхней ступеньке.

От строителей во дворе осталось несколько досок, по которым они ходили в подвале, когда пол был уже почти готов и ему нужно было затвердеть. Василий принёс эти доски, уложил их на ступени как полозья, нашёл в гараже веревку, обвязал гроб и аккуратно спустил его до самого низа. Там он передвинул свою ношу в один из углов.

Подвал, хотя и был достаточно большим, но представлял собой одно помещение, поэтому в нём не было места, где гроб был бы не виден каждому входящему. «Нет, так не пойдёт. Пожалуй, о том, что Диана здесь, ждёт воскрешения, нужно сказать в самый последний момент. И дверь до этого неплохо бы запереть. Вдруг София кинется убегать, решив, что со мной что-то не так, если я держу тут тело жены? А со мной всё в полнейшем порядке. Никогда еще я не чувствовал себя лучше. Когда первое удивление у Софии пройдёт, она поймёт, что всё нормально, и мы сможем продолжать, поэтому сейчас надо принять меры. Да и запаха тут быть не должно, хотя можно будет сказать, что кошка где-то сдохла, но лучше и это предусмотреть», – подумал Василий.

Он нашёл на кухне большой рулон упаковочной плёнки, обычно Диана заматывала в эту плёнку чемоданы, когда они летали куда-нибудь. Василий плотно обмотал гроб плёнкой, истратив на это почти весь рулон. «Так, теперь надо его замаскировать», – подумал он и вспомнил, что во дворе лежит картонная упаковка от стеллажей. На улице было уже почти светло. Василий вышел, вырезал несколько подходящих кусков, укрыл ими гроб и в довершение всего поставил перед ним и на него коробки с химическими реактивами, посудой и инструментами. Выглядело всё так, будто у одной из стен подвала лежит всякий хлам, которому пока не нашлось места на полках. Василий включил на полную мощность вентиляцию в подвале, сел на стул около стола, на котором уже совсем скоро случится то, чего он так давно ждал.

«Я только одного пока не понял. Если верить Фламелю, а на него, в общем-то, у мен вся надежда, для получения золота из простого металла нужно смешать его с порошком философского камня и нагреть. Или сначала нагреть, а потом добавить порошок. По-моему, последовательность особой роли не играет. То есть, у нас имеется металл, камень и огонь. Я хочу оживить Диану, преобразовать её мёртвое тело в живое с помощью философского камня. Значит, если делать всё по аналогии с превращением несовершенного металла в совершенный, мне не хватает одной из частей формулы. Есть тело, есть камень. А что в роли огня? Уж точно это не обычный огонь», – Василий понимал, что сейчас, когда он так близок к своей цели, он наткнулся на противоречие, которое срочно надо разрешить.

«Алхимики считают всё вокруг живым. Однако я полагаю, что есть разные формы жизни, если можно так выразиться. Философский камень – агент универсальный. Поэтому мы получаем уравнение следующего вида: что так же соотносится с обычным огнём, как, например, свинец с мёртвым человеческим телом?», – Василий встал, прошёлся по подвалу.

Он чувствовал, что ответ очень близко, нужно только немного расслабиться и позволить подсознанию самому этот ответ найти. Он решил пройтись по дому, в надежде, что движение натолкнёт его на нужную мысль.

«Заодно посмотрю, не осталось ли где следов моих сегодняшних дел, иначе София может заподозрить что-то неладное, да чего доброго откажется от работы со мной. И, кстати, почему я так упорно хочу, чтобы она была со мной в решающий миг? Может быть, подсознание таким образом на что-то мне намекает? Только на что?», – размышлял Василий, поднимаясь по ступенькам подвальной лестницы.

Он осмотрел дом, проверил, не осталось ли где следов земли. Всё было чисто. Он чувствовал, что еще немного, и он поймёт, чего же недостаёт в его формуле воскрешения Дианы.

«Итак, что такое огонь? Это тепло, свет, движение. Из трёх ингредиентов огонь – самый живой», – размышлял Василий. На мгновение он остановился, потом постучал себя по голове: «Дурак, как же я сразу не понял. Третий ингредиент возвращения Дианы – это живой человек. Человек в этой формуле заменяет огонь. София и есть третий элемент. Что происходит с огнём во время превращения свинца в золото? Он отдаёт тепло и исчезает. А это значит…», – Василий почувствовал, что ему нужно срочно сесть. Иначе ноги не удержат.

Когда он мечтал о воскрешении Дианы, он видел в своём деле лишь одно – возвращение жизни тому, кто её утратил. Теперь же всё выглядело уже совсем по-другому. Одну жизнь он собирался вернуть, а другую… «Получается, мне нужна чужая жизнь для того, чтобы вернуть жизнь Дианы. Проще говоря, Софию мне придётся убить, иначе как она отдаст своё тепло? Да, пожалуй, никак. Но я же не хочу никого убивать, особенно её», – Василий понял, что зашёл уже слишком далеко в своих размышлениях. Еще немного, и обратного пути уже не будет.

«Но как я могу повернуть вспять, если всё уже готово, если Диана уже здесь, уже ждёт… Хотя возможно она сейчас вообще ничего не ощущает, но это неважно».

До приезда Софии оставалось всего-то часа два-три. Василий решил, что ему не помешает хотя бы немного вздремнуть, иначе весь день его будет клонить в сон. А сегодня ему нужно быть собранным как никогда. Хотя эксперимент состоится через пару дней, ему нужно еще уговорить Софию помочь ему, да так, чтобы та ничего не заподозрила.

Он принял душ, устроился в кровати, но сон к нему не приближался. Теперь он снова думал о Софии не как об одном из ингредиентов воскрешения Дианы, а как о живом человеке, который ему, к тому же, весьма симпатичен. Он лежал на одной половине кровати, вторая, холодная и пустая, напоминала ему о том, что здесь хватит места для двоих. «София вполне могла бы быть здесь, со мной», – подумал он.

«Так, теперь надо всё обдумать еще раз. А что, если всё, что я тут спланировал – это бред? Ведь никто раньше ничего подобного не делал. Теперь я точно уверен в том, что для того, чтобы воскресить Диану, мне придётся пожертвовать Софией. Я не случайно выбрал именно её. Причём, видимо, я в любом случае её потеряю. Возможно, когда дело дойдёт до последнего эксперимента, её убивать не придётся. Я верю в то, что уж раз мне дано желание добыть философский камень, интуиция в решающий момент подскажет мне верный путь. И не факт, что физически пожертвовать Софией – это и есть тот самый путь. Но что она обо мне подумает, когда поймёт, что я преспокойно принимал её у себя в доме, рассказывал о Фламеле и алхимии, а в это время у меня в подвале… Думаю, она постарается как можно быстрее отсюда исчезнуть, да еще и милицию, или полицию, как сейчас принято говорить, вызовет. Не думаю, что мне что-то особое грозит за то, что я уже сейчас сделал. Видимо, это тянет максимум на административное правонарушение, а может и вообще ни на что особое не тянет. Но София уж точно после этого ко мне не приблизится. А ведь сейчас мне кажется, что я ей симпатичен. Стала бы она раскрывать здесь свои кулинарные таланты, если бы воспринимала меня лишь как работодателя? Не думаю. Если же придётся принести Софию в жертву ради воскрешения Дианы, хорошо, если Диана вернётся. А если нет? Ведь далеко не факт, что у меня получится сделать этот проклятый камень, а уж то, что жену удастся вернуть – это просто один шанс на миллиард. Но в любом случае, воскреснет Диана или нет, я превращусь в самого обычного преступника, убийцу. Хотя делаю я это из лучших побуждений, но имею ли я право отнимать жизнь. И, кстати, как быть с Николь? Она ведь первая обеспокоится пропажей Софии. Будет здесь – поднимет шум, будет еще где – начнёт искать. Значит, удастся мне опыт или нет, если я ради этого лишу жизни Софию, то лучше бы и Николь была здесь. Придётся убить и её. А она этого не заслужила, да этого вообще никто не заслужил. И Диана бы не согласилась на такие жертвы. Представляю её себе, когда она встаёт из гроба и видит в доме два трупа. Захочет ли она после этого со мной остаться? Хотя, уверен, захочет. Я ведь избавил её от смерти, а за всё в этом мире надо платить. Тогда, правда, точно придётся бежать отсюда. Ведь Софию и Николь рано или поздно хватятся, а в агентстве, которое её ко мне направили, есть мой адрес, сюда придут искать в первую очередь, да и машина их будет у моих ворот стоять. Надо бы и от неё избавиться», – Василий чувствовал, что совершенно запутался. Всюду – жертвы и неопределенность.

«Что у меня есть сейчас? Есть жизнь, которой многие могут позавидовать. Я ни в чём не нуждаюсь, прекрасно зарабатываю, а если и перестану зарабатывать, сбережений хватит до конца жизни. У меня отличная работа, которая увлекает – дальше некуда. Да, я потерял жену, да я любил и люблю её, но жизнь продолжается. Нельзя же ставить на себе крест лишь потому, что часть твоей прежней жизни исчезла? Есть София, в которую я, если честно говорить, почти влюбился. И она, если здраво смотреть на вещи, не скрывает своего расположения ко мне. Что если мне отказаться от этой безумной идеи? Вернуть Диану обратно на кладбище, запереть чёртов подвал, выбросить ключ от него и просто жить дальше? Ведь сейчас еще не поздно повернуть всё вспять. Я пока ничего такого не сделал, что изменило бы жизнь навсегда. Ну, поддался минутной слабости, малость спятил, притащил в дом гроб жены. Его увезут, закопают, и делу конец. Может я напился и сам не понимал, что делаю? И с Софией тогда будет шанс. А если не она – так мало ли в мире интересных девушек? Можно попросту продать здесь всё, уехать куда-нибудь, начать новую жизнь и забыть это всё как страшный сон», – Василий уже был готов отказаться от своей идеи, но тут снова перед ним появился образ Дианы.

В её глазах стояли слёзы. «Ты – моя последняя надежда. Здесь так холодно. Спаси меня», – беззвучно говорила она. Василий не смог выдержать беспредельной тоски в её глазах, ему хотелось обнять, согреть её, хотелось, чтобы она снова увидела голубое небо, чтобы снова вдохнула тот воздух, которым дышат не задумываясь о том, какое же это чудо – просто жить.

Этот образ начисто смёл в нём все попытки повернуть назад. Он почувствовал, что на всё готов ради того, чтобы вырвать Диану из темницы смерти. «Не плачь, Диана, скоро мы встретимся», – прошептал он и уснул. София и Николь в это время уже собирались к нему.

 

Глава 23. Лёд летней ночью

«Похоже, и правда остался этот и еще один, последний. Снова Самого записки», – Семён принялся читать документ.

Жаль, нет больше Петра. И надо же было такому случиться. Вечно он, как простой рабочий, за всё брался. Это и хорошо – сам всё пробовал и знал, как устроено. Его не провести было. Но это и плохо – не берег себя. Вот и застудился до смерти. Видно, думал, что его царскому величеству всё ни по чём. Надеялся я сделать так, чтобы и он, и я, и другие достойные люди, могли жить дольше, да только ничего у меня не вышло. Вот только Джейн моя и осталась. Хотя я так до сих пор и не понял, как же она получилась.

Особенно неясно мне – как она сознанием обзавелась, как мысли читать смогла. Она, видно, всех переживёт, да и за обществом моим присмотрит. Я застращал их как следует, долго будут помнить, и они, и те, кто после них придёт. И слухов нужных подпустил. Пускай дураки ищут то, что на видном месте лежит. А если кто задумает против моей воли пойти, тут уже Джейн поработает. Если не заржавеет в доме под озером. Я ведь не знаю, как долго они будут того человека ждать, что порошок добудет, что будет в этих местах через сто, двести, а может и через пятьсот лет. Но озеро большое, подкоп под него сделан основательный, её жилищу, уверен, ничто не грозит. Умно я им свою последнюю волю оставил, которая будет известна только, когда они цели достигнут. Да того бумаге доверить не могу, не знаю, не попадёт ли она в чужие руки.

Мне теперь и свет не мил, живу в уединении, в любимом поместье. Всё же не оставляю я надежды добыть философский порошок, да только видно на моём веку этому не бывать. Если я не смог ничего стоящего сделать, когда моложе был, то куда мне сейчас. Сейчас я только на то и годен, чтобы фокусы показывать. Обо мне, знаю, и так в народе плетут невесть что, да и благородные господа небылицами не брезгуют. А недавно вот я им всем новое чудо показал. Хотя какое чудо, всё, как всегда, по науке. Дело было так.

Лето на дворе, жара. Решил я тряхнуть стариной, устроить приём. Ну, попить да поесть любой рад, поэтому собрались у меня все, кого пригласил, да и еще с ними набежало. Мне-то неважно, когда хочется общества, так чем больше – тем лучше. А в поместье у меня пруд есть. Не очень большой, но довольно глубокий и чистый, подземными ключами питается.

Днём общество там гуляло, а под вечер собрались в доме. Тем временем я лакеям указание дал – полчаса никого не выпускать, а работники уже знали что делать. И вот через некоторое время доложили мне, что всё готово. Приглашаю я гостей к пруду прогуляться. На улице уже темно, факелы всюду горят, особенно – вокруг того пруда. И мостки устроены, с берега в воду ведут. Дошли мы до тех мостков, я впереди всех был.

Остальные остановились, светом любуются, а я по тем мосткам, да по пруду и пошёл. Ну они, понятно, загомонили. Новое чудо колдун показывает. Я прогулялся по озеру, выхожу на берег, а слуги мои уже коньки приготовили: «Не желаете ли по льду покататься?». Общество, конечно, не поверило. Пошло тростьми в воду тыкать. Да только нет воды – натуральный лёд.

Одно семейство, набожное донельзя, тут же убралось восвояси. Как же, дьявол озеро среди лета заморозил. Негоже православному человеку в прелесть впадать. Эти первые пойдут по Москве языками чесать, пустозвонство и невежество им не грех, да в другие города письма писать начнут. От таких, как они, больше всего слухов да небылиц. Но мне это, наоборот, весело. Смешно видеть, как люди готовы всё колдовством да дьявольским присутствием описывать. Нет бы, подумать малость, да, пусть и в старости, грамоте поучиться. А им всё, что непонятно – всё чертовщина.

Так вот, одни скрылись, а остальные коньки надели и по озеру кататься начали. Даже те, кого и среди зимы на лёд не затащить, и тех любопытство взяло. Когда накатались, когда каждый убедился, что лёд настоящий, вернулись снова в дом. Я-то своим людям подмигнул, посидели мы в доме, и я снова общество приглашаю прогуляться.

Подходим мы к пруду, а там лебеди да утки плавают. Один глазам не поверил, пошёл проверять, да с мостков в воду по самую шею и ушёл. Будто и не катались только что на коньках. «Как же это возможно?», – спрашивают, а я только посмеиваюсь. Так никто ничего и не понял. А на самом-то деле всё – проще некуда.

Пруд тот глубокий, ключи, которые его питают, ледяные. Он и в самую жару не прогревается. Зимой дал я указание, чтобы пруд перегородили на две части и в одной половине ледяную корку заморозили, а в другой чтобы льду намерзать не давали. Когда намёрзло достаточно, отволокли льдину на ту сторону, где вода была, да затопили её. Потом еще наморозили. Лёд тот в глубине пруда и лежит, тяжестью придавленный. И не тает, ну разве что чуть-чуть. А когда время пришло, груз убрали, льдины и всплыли. Потом их по пруду расставили, будто он весь замёрз, а промежутки между льдинами от ледовой толщи схватились. Осталось только почистить его – и готов каток. Вот и весь секрет. А обществу легче небылицы сочинять, нежели подумать о том, откуда среди лета лёд можно добыть.

Семён перевернул еще одну страницу. В папке, которую дал ему Вениамин Петрович, осталось несколько листов.

«Ладно, дочитаю потом. Уверен, всё это стоит обговорить. Ведь судя по тому, что сейчас происходит, многое из сказанного здесь – далеко не выдумка. Взять хотя бы случай на нашей встрече. Если предположить, что Дмитрий Михайлович и вправду задумал что-то нехорошее, то как бы дико это ни звучало, похоже я знаю, что именно видели на радарах. А тренированного бойца что до полусмерти напугало? Хорошо бы еще узнать, что он сказал, если оклемался. Нам всем срочно нужно встретиться снова», – Семён уже набирал номер Вениамина Петровича.

 

Глава 24. Золото и бессмертие

Спал Василий крепко и без сновидений. Он, еще вчера, когда проводил Софию и Николь, завёл будильник на сотовом телефоне – так, чтобы прозвонил он за час до их прихода. Однако проснулся он раньше срока от телефонного звонка. Это была София. Она звонила предупредить, что они собираются приехать пораньше, чтобы успеть приготовить завтрак. «Ну что за умница, – подумал Василий, – еще и настоящий завтрак придумала приготовить». В последний раз он нормально завтракал еще при Диане.

После сна, пусть и недолгого, вчерашние ночные похождения казались ему чем-то вроде воспоминаний о фильме, который смотрел в полусне, и, не досмотрев до конца, всё-таки уснул. В его памяти всплыли рассуждения о живой аналогии огня, но то, что в ночи казалось совершенно реальным и необходимым, утром потеряло чёткость. «Я и вправду думал о том, чтобы её убить?», – ужаснулся Василий. «Хорошо бы еще кое-что почитать перед началом. Уверен, тут нужно полагаться и на интуицию, но вдруг я заблуждаюсь?», – размышлял он о главном эксперименте.

Он наскоро принял душ и пошёл в кабинет, рыться в книгах и бумагах. Ему не только нужно было окончательно понять, как всё будет выглядеть, но и освежить в памяти факты о Фламеле, завершив историю которого он надеялся подготовить Софию к мысли о том, что алхимия вполне может воскрешать умерших.

«В конце концов, если Диану вернуть не удастся, может быть Софию то, что она увидит в подвале, от меня и не оттолкнет. Ведь надо же понимать, что тело человека, которого хотят сделать живым, это необходимая часть происходящего. И каким бы это тело ни было, где бы ни находилось, это ничего не меняет. Да и что такого, что она тут, в подвале?», – размышлял он.

Глядя в окно на то, как ясное утро окончательно победило ночь, Василий на какой-то миг подумал, что, может быть, нет в подвале тела Дианы. «А если, и правда, приснилось? Я ведь весь на нервах. Пойду, проверю, а то так можно в конец запутаться», – думал он, уже отпирая тяжёлую дверь. Там всё еще гудела вентиляция, ни в доме, ни в подвале не было и намёка на запах тлена, который Василий вчера явственно ощутил в гараже. Он включил свет и заглянул в подвал. «Нет, не приснилось».

Приехали София и Николь. София несла большой пакет с продуктами. Николь сразу ушла в отведенную ей комнату, а София принялась готовить завтрак. Василий сидел за кухонным столом и не мог оторвать от неё глаз.

– Вы прекрасны, – вырвалось у Василия.

Она обернулась, улыбнулась ему.

– Вы мне льстите. Что может быть хорошего в кухонной работе. К тому же, большую её часть я сделала заранее, а теперь лишь довожу всё до нужной кондиции.

– Не скажите, когда человек что-то делает умело и с удовольствием, это всегда прекрасно. Кстати, хотите я пока продолжу рассказ о Фламеле?

– Да, это будет интересно. Готовить я люблю, но под хорошую историю всё получается быстрее.

– Так вот, насколько я помню, остановились мы на том, что Фламель сказочно разбогател и тратил все средства на благотворительность. Жили они с женой, как говорится, долго и счастливо, но всё когда-то заканчивается. Пернелль умерла. Он пережил её лет на пятнадцать. Могила Фламеля была в церкви Сен-Жак-ля-Бушери. Он много жертвовал этой церкви. И, кстати, через эту церковь следовал путь паломников, которые направлялись в Сантьяго-де-Компостела, к могиле святого Иакова – то есть, туда, куда ходил и сам Фламель. В наши дни церковь не сохранилась, на её месте теперь стоит башня Сен-Жак. Казалось бы, Фламель оставил после себя заметный след в жизни Парижа, достойно отошёл в мир иной. О его душе молились еще очень и очень долго. Умер он примерно в 1418-м году. Когда пару сотен лет спустя случилось так, что его могилу пришлось вскрыть, тела там не было. Надгробная плита Фламеля с некоторых пор выставляется в музее Клюни.

– Куда же делось тело?

– Здесь возможно немало вариантов. На мой взгляд, остановиться можно на трёх из них. Первый – такого человека, как Фламель, никогда и не существовало. Он – чья-то мистификация. Второй – тело кто-то выкрал после похорон. И третий – Фламель существовал, но похороны свои он инсценировал. Мне кажется, что, как бы невероятно это ни звучало, вероятнее всего именно третий вариант.

– Вы полагаете, что он не умер?

– Если принять гипотезу о том, что ему удалось добыть философский камень, а тому есть масса косвенных подтверждений, то, если следовать за мыслью алхимиков, изложенной в их трудах, он вполне мог обрести бессмертие. Сам он высказывался об этом довольно сдержанно, говорил о том, что если принимать небольшие количества раствора камня, можно избавиться от болезней и прожить столько, сколько человеку отведено. Но даже если оттолкнуться от этой идеи, возникает вопрос: а сколько человеку отведено? Что, если старение – это род болезни, и пользуясь камнем можно победить и это «заболевание»? Более того, что если камень способен не только продлевать годы живым, но и возвращать жизнь умершим?

– В общем-то я стараюсь смотреть на всё без предубеждения. Науке до сих пор неизвестно до конца – что такое «жизнь». Точно так же как неизвестен способ трансмутации металлов без использования высоких энергий. – сказала София.

– Я вижу, вы кое-что успели узнать о современном отношении к алхимии?

– Не могу сказать, что особо много узнала, но порылась вчера в Интернете, и этот факт мне показался интересным. У меня всё готово, сейчас позову Николь и можно завтракать.

– Кстати, эти круассаны немного не такие как те, что были в прошлый раз, – сказал Василий, распробовав одно из блюд.

– Да, на этот раз я больше внимания уделила тесту, на самом деле, я вроде говорила уже, оно готовится довольно долго, в прошлый раз я, можно сказать, на скорую руку их сделала.

– Ну, замечательно было и тогда. Кстати, вот еще кое-что по Фламелю. Финал, так сказать.

– Я – вся внимание.

– Пишут, что Фламеля с супругой много раз видели после смерти. Есть сведения, что их встречали в Парижской опере, в 1761-м году, их видели на Востоке – там, где сейчас Турция. Говорили, что он появлялся в кабаках и предлагал некоторым посетителям купить секрет философского камня за баснословные деньги. Конечно, подтверждений этому нет, но просто так подобные слухи не появляются. Как думаете?

– Да, не появляются. – сказала София.

Они почти закончили завтрак, Николь ушла, София и Василий остались на кухне вдвоём.

– У меня будет к вам серьёзный разговор. – начал Василий и на мгновение замолк, всё еще собираясь с мыслями.

– Возможно, вам это покажется весьма странным, но, по крайней мере, выслушайте меня. – продолжил он.

– Как всегда, готова слушать. – ответила София.

– Я ведь интересуюсь алхимией не только как теоретик. С тех пор, как я узнал о философском камне и о том, с каким скептицизмом научное сообщество относится к алхимии, я захотел доказать всем, и в первую очередь, наверное, себе, что философский камень существует на самом деле. Или то, что всё это – ложь. Но надеюсь я, конечно, на первое. Только не смейтесь, но я не только учёный, который занимается историей. Я еще и алхимик. Все привыкли к тому, что алхимики бывают «средневековыми», «древними», или еще какими угодно, а я – алхимик современный, как бы странно это ни звучало.

София встала из-за стола, подошла к окну, и, не глядя на Василия, сказала:

– Знаете, а меня это не удивляет. Вы с таким жаром относитесь ко всему, что связано с алхимией, что не испытать это самому было бы на вас не похоже. Я знаю вас совсем немного, но уже вижу, что вы готовы идти до конца.

Василий засиял от такого ответа.

– Под этим домом есть большой подвал. Когда дом еще только проектировали, я решил сделать там лабораторию. Сейчас я провожу один очень важный эксперимент. Начал я его еще до трагедии, какое-то время ничем не занимался, а вот теперь, когда с вашей помощью переведен тот вариант «Завещания» Фламеля, который я считаю наиболее близким к истине, я готов продолжать.

– Если эксперимент удастся, что тогда? – сказала София.

– Тогда я продемонстрирую всему миру, что алхимия совершенно реальна. Ну а если ничего не получится – буду изучать дальше, возможно, сейчас я еще чего-то не знаю. Но у меня очень хорошее предчувствие. И у меня есть к вам один вопрос, очень важный.

Теперь София стояла спиной к окну и смотрела на Василия.

– В этом эксперименте мне понадобится помощь. Ничего особенного, но боюсь, что сам я не справлюсь. В алхимическом делании должны участвовать двое. Вы сможете мне помочь?

– Простите, но я должна это спросить. Я, когда читала про трансмутацию и высокие энергии, наткнулась на заметку, где говорилось, что многие древние алхимики погибли от ядовитых испарений, от взрывов, которые случались в ходе неудачных экспериментов. Только не подумайте, что я против, но всё же… В конце концов, отвечаю я не только за себя. Это опасно для жизни?

– Хороший вопрос. С абсолютной уверенностью заявляю: это совершенно безопасно. Те алхимики, которые гибли, либо не понимали, что делают, и смешивали всё подряд, либо искали новые пути. Я однажды, когда уже процесс алхимического делания был в целом мне ясен, понятно было, какие нужны ингредиенты, какова последовательность операций, заручился поддержкой одного химика и проверил все этапы на предмет ядов и взрывчатых веществ. Если всё делать правильно, это совершенно безопасно.

– Тогда еще вопрос, вы говорите, что кое-что новое узнали из того текста, что мы переводили. Это может повлиять на безопасность?

– Процесс остаётся тем же, который я проверял. Меняются некоторые детали, но детали очень важные, без учёта которых успеха не видать. – сказал Василий.

– Честно говоря, с одной стороны я не слишком удивилась, а вот с другой – всё же это так неожиданно. Вы не против, если я немного подумаю? Например – до завтрашнего утра. Так вот сразу ответить на подобный вопрос я не могу. Хорошо?

– Как скажете. Помните только, что работу свою я держу в строгом секрете, и вы – один из немногих людей, которому я доверился. Я не сомневаюсь в вашей честности и порядочности, но сразу хочу попросить: что бы вы ни решили, пусть это останется между нами.

– Не сомневайтесь, всё это в любом случае останется между нами.

София помолчала, прошлась по кухне, поправила салфетку на столе, плотнее прикрыла кран, из которого капала вода.

– Послушайте, Василий. У меня сейчас голова разрывается от мыслей, хочу принять верное решение. Давайте сегодня не будем уже ничем заниматься. Поедемте все вместе, погуляем где-нибудь в парке. Подышим воздухом, я в Интернете посижу, почитаю. В общем, мне надо собраться с мыслями. И так это будет лучше всего. Что думаете?

Василий на минуту задумался: «Давно же я никуда не ездил. Да хоть бы и в парк. Проветриться и мне не помешает».

– А поехали. Тут неподалёку есть хороший парк, рядом речка. И сеть там, кстати, ловит, в Интернете посидите.

– Отлично, тогда сейчас мы с Николь наведем порядок и отправляемся.

– Вот и хорошо. Я пока соберусь.

Василий поднялся в их с Дианой спальню, решил переодеться во что-нибудь, подходящее для поездки в парк. Открыл шкаф. Там, вперемежку с его вещами, всё еще лежали вещи Дианы. Там всё еще витал запах её духов. После похорон он никого не подпустил к её одежде, хотя прекрасно знал о традиции раздавать вещи покойного. Для него она была живой, а сейчас – живой как никогда.

«А может зря я с ними еду на природу? Стоит ли сближаться? Если мне придётся принести Софию в жертву и избавиться от Николь как от свидетеля, смогу ли я? Хотя, мы уже и так с ними… кто со стороны посмотрит – счастливое семейство. Если придётся – всё равно это будет тяжело. Мне уже жаль их. Но Диана… Ради неё я готов на всё. Главное, чтобы София всё спокойно взвесила и приняла единственно верное решение», – подумал Василий.

 

Глава 25. Золотая клетка для философского камня

Семён набрал номер Вениамина Петровича. Тот долго не брал трубку.

– Вениамин Петрович, здравствуйте. – начал Семён, когда из трубки раздалось: «Слушаю».

Трубка помолчала, потом знакомый голос, в котором сквозило крайнее недовольство, ответил.

– Послушай, не помню, говорил я тебе или нет, но по телефону – никаких имён, никаких адресов, ничего. Ясно?

– Простите, ясно. Я думал, что эти новые защищенные аппараты…

– Да какие, к дьяволу, аппараты. Ну ладно, что у тебя, – голос Вениамина Петровича вернулся в свои обычные рамки.

– А то, что нам надо срочно встретиться. Вот хорошо бы прямо сейчас. – ответил Семён.

– Да вы сговорились, что ли? Сначала этот, потом ты. Видно, и правда надо. Через три часа. Место знаешь. – сказал Вениамин Петрович.

– Хорошо, буду. – ответил Семён и на том конце тут же разорвали связь.

Семён и Вениамин Петрович прибыли в поместье почти одновременно. Дмитрий Михайлович еще не приехал, хотя охрана уже установила наблюдение за местностью.

– Вениамин Петрович, давайте пока в двух словах обсудим… – сказал Семён.

– Давай, только отойдём в сторону.

Они пошли по аллее в глубь поместья.

– Скажите, о чём можно говорить при Дмитрии Михайловиче? О тех документах, например?

– Он их тоже видел, там для него ничего нового нет. Главное – не дай ему понять, что ты в курсе его возможных проблем. И, естественно, полное молчание о том, что связано с «Чёрной книгой». В общем-то, он пока полностью наш человек, а действительно ли он что-то против Ордена задумал, об этом точно пока говорить нельзя. – ответил Вениамин Петрович.

– Спасибо, а то я часто делаю глупости… – Семён выглядел виноватым.

– Хорошо хоть понимаешь это и советуешься. – успокоил его Вениамин Петрович.

Приехал Дмитрий Михайлович, они снова собрались в той же комнате, в которой разговаривали еще вчера вечером.

– Так, господа, судя по всему, за эту ночь у нас набралось новостей. – открыл заседание Вениамин Петрович.

– Да, и похоже, что мы очень близки к цели. – ответил Дмитрий Михайлович.

– А ты, Семён, что скажешь? – обратился к нему Вениамин Петрович.

– Да я, в основном, о некоторых вещах из тех записок, что вы мне дали. Я ведь их прочёл, не спал всю ночь. Думаю, там есть несколько здравых мыслей. – ответил Семён.

– Ладно, ты потом. Говорите, Дмитрий Михайлович. – сказал Вениамин Петрович.

– Самое главное, наблюдается необычное движение вокруг нашего подопечного. Появилась около него некая София Канселье. Из агентства ему направили. Мы её уже пробили – ничего необычного, лингвист, жила во Франции, теперь перебралась в Москву, квартиру снимает. Вроде бы раньше она с нашим другом не контактировала, но судя по всему, где-то они всё же встречались. Причём, то, что она появилась именно сейчас – это не случайно. Главное то, что с собой она привезла девчонку, Николь её зовут. Дом-то прослушивается, она её называет сестрой. Легенда, в общем-то, совпадает, София осталась без родителей, но вот никакой сестры у неё никогда не было. Само по себе это странно, но всему можно найти объяснение. Скажем, приглядывает за девочкой пока родители сидят, ну мало ли что в жизни бывает.

– И что еще не так с этой Николь? – спросил Вениамин Петрович.

– Вот я к этому и веду. Мы ведь за ним наблюдаем. Кстати, надо бы маскировку лучше, а то торчат в машине. Ну, может дом поблизости снимем. Но это неважно. Важно то, что наблюдение ведется еще и с использованием тепловизора. Хорошая штука. Так вот, когда эта Николь попадает в поле зрения прибора, тот как будто с ума сходит. Её фигура постоянно меняет форму и размеры. То гаснет, то разгорается, то переливается такими цветами, что криминалисты, когда я им запись с тепловизора показал, решили, что либо аппарат сломался, либо я над ними подшутить решил. В общем, девчонка непростая, надо бы к ней присмотреться.

– Еще что-нибудь? – продолжал спрашивать Вениамин Петрович.

– Да, еще много всего. Вот чем мы заняты? Ждём, когда кто-то добудет камень, потом откроем Его завещание. Так?

– Да, так, сам же знаешь. – подтвердил Вениамин Петрович.

– По видимому, он хочет с помощью этого камня новую жизнь обрести. – продолжил Дмитрий Михайлович.

– Это наша, так сказать, рабочая версия. Вот когда завещание откроем – тогда точно узнаем. – снова подтвердил председатель.

– Знаете, что наш Василий учудил? – Дмитрий Михайлович подогревал общество.

– Ну откуда нам знать, говори уже, не тяни. – поторопил его Вениамин Петрович.

– Вчера ночью он гроб своей жены с кладбища привёз, вот что! – сказав это, Дмитрий Михайлович с удовольствием наблюдал, как другие отреагировали на эту новость.

Семён сделал круглые глаза и приоткрыл рот. Вениамин Петрович ударил кончиками пальцев по столу.

– Как же он выкопал её, там же должна быть охрана. – спросил Семён.

– Да как. Сама охрана всё и сделала. Не знаешь, что ли, как у нас вопросы решаются? Допросили мы одного гробовщика, который Василию помог всё обстряпать. Я так думаю, наш товарищ отвалил ему столько, что тот бы ему всё кладбище в дом перевёз. Ну, мы его сильно не трясли, незачем было. Он на катафалке от Василия ехал, остановили, стали спрашивать, тот сразу всё и выложил. Я сам не видел. Трясся он, говорят. Сначала я думал пришить его, от греха подальше, а потом решил – пусть идёт своей дорогой. Его даже обыскивать не стали. Рыльце-то у гробовщика в пушку. Уж он-то точно молчать будет, не хуже покойников. Насколько мне известно, его уже в городе нет. Вы, Вениамин Петрович, понимаете, к чему это всё?

– Уж меня-то за дурака не держи. Либо он уже камень сделал, и пора его брать, либо сделает. Это ж и ежу понятно, что он её оживить хочет. Некрофилии за ним замечено не было, так что вариант один. Наблюдение за ним нужно усилить, если камень ему получить удастся, надо тут же его брать. Если у него это получится, истратит он его весь на жену. Я даже допускаю, что она воскреснет. А нам что? Он как любой нормальный человек после этого попытается скрыться с ней вместе. Денег у него достаточно, да и после такого успеха вряд ли снова начнёт камни делать.

«А может и мне камень поможет, эх, как бы кстати было», – подумал Вениамин Петрович. Врачи отвели ему до нелепого мало времен, и он готов был схватиться за любую надежду на спасение.

Семён какое-то время слушал их разговор, потом начал рыться в папке с бумагами Вениамина Петровича, которые он читал всю ночь.

– Послушайте. Я всё это прочёл и думаю, что нам уже надо его брать. – начал Семён.

– Там же сказания, легенды, до конца неясно, кто их писал, я бы не стал принимать такие решения, основываясь на них. Для общего развития это полезно знать, но не более. – сказал Вениамин Петрович.

До этого Семён чувствовал себя на собрании как школьник первого класса, который заблудился, попал в учительскую и его оттуда каким-то чудом не выгнали. Он сидит в углу и тихо слушает разговоры о высоких, не очень ему понятных, материях. Теперь же Семён почувствовал абсолютную уверенность в собственной правоте. Он встал, расправил плечи, положил правую руку на край стола, поднял голову и прямо посмотрел на Вениамина Петровича. Тот, при всей своей выдержке, не смог скрыть удивления.

– Позвольте мне договорить, уважаемые господа. – даже голос Семёна изменился, говорил он твёрдо и чётко, не как ученик, а как равный.

Вениамин Петрович и Дмитрий Михайлович молча смотрели на него.

– То, чем мы здесь занимаемся, уже само по себе на грани фантастики. Однако мы в это верим, а значит – допускаем существование сил и явлений, которые обычно принято считать несуществующими. Так? – начал Семён.

Собеседники кивнули.

– Эти документы, называйте их как хотите, хоть сказками, хоть легендами, содержат в себе ценнейшую информацию. Я уверен, что их либо Он написал и постарался, чтобы они до нас дошли, либо только часть их принадлежит его перу. Важно то, что он нам их оставил, и то, что мы их получили.

Убедившись, что его слушают, Семён продолжил.

– Есть тут одна заметка, можно предположить, что писал её наш первый председатель. Речь здесь о том, что Он повстречал, по пути в Англию, некоего человека, который предлагал ему секрет философского камня. Помните такую?

Вениамин Петрович уверенно кивнул. «Вроде помню», – сказал Дмитрий Михайлович.

– Там, в разговоре, упоминается о том, что камень этот живой, что удержит его золото, какие-то розовые кусты. В общем, если не видеть общей картины – ничего существенного. Однако, давайте сложим всё это с тем, о чём только что было сказано. Улавливаете. – продолжил Семён.

Вениамин Петрович прищурил левый глаз и слегка улыбнулся. Дмитрий Михайлович пожал плечами.

– Если нет, объясню. Странная девочка, возможно не человек, появляется около алхимика, который вот вот должен создать философский камень. Алхимик тянет с кладбища гроб с женой, что само по себе, если станет известным общественности, бросит на него огромную тень, уже не говоря о проблемах с законом. Зачем он это делает? А затем, что девочка эта и есть камень. Зрение видит обычного ребёнка, а приборы не лгут. Наш товарищ хочет оживить жену с помощью этого существа, или вещества, или уж не знаю, как его назвать. Если его захватить, то удержать можно только в золоте. Думаю, тут редкий случай, когда туманные слова всех этих алхимиков и чернокнижников надо понимать буквально. Нужна клетка из чистого золота с прутьями как стебли розы, достаточно большая, чтобы вместить человека.

В комнате воцарилось молчание.

– Ах ты, сукин сын, а ведь возможно так и есть. – начал Вениамин Петрович. Семён и Дмитрий Михайлович посмотрели друг на друга: из уст председателя ругательства, пусть и не из самых сильных, вырывались только в особых случаях.

– Семён, если даже предположить, что прибор ошибся, что мы теряем? Да ничего. Вернём девчонку, если окажется, что она – простой ребёнок, да и дело с концом. Дмитрий Михайлович, думаю, разрулит. Так?

Вениамин Петрович почувствовал, что их дело близко к завершению, а главное, перед ним, пока слабый, забрезжил огонёк надежды на исцеление.

– Не проблема, Вениамин Петрович, дорогой наш председатель. – сказал Дмитрий Михайлович.

«Дорогой председатель» снова обратился к нему:

– Скажи, за ними следят, насколько я знаю. Что они сейчас делают?

Дмитрий Михайлович молча вышел и почти сразу же вернулся.

– Сейчас они в парке, решили устроить пикник. – принёс он свежую сводку.

– Ты уж сам решай, когда девчонку брать. Я так думаю, что чем скорее – тем лучше. Какое-то время, думаю, она и так где-нибудь посидит, но чтобы Его волю исполнить, наверняка клетка нужна. Как поступим? – озадачился Вениамин Петрович.

– Да закажем в ювелирке какой-нибудь. – нашёлся Дмитрий Михайлович, помолчал и продолжил:

– Она конечно стоить будет непомерно, и веса в ней – одному не поднять, но это всё детали. Вениамин Петрович, как дела у нашего фонда?

– Дмитрий, я так думаю, там хватит тонны на две золота. Деньги-то уже триста лет крутятся. Он, думаю, предполагал, что могут понадобиться немаленькие расходы, поэтому всё организовал по высшему классу. А ордену лишь сообразно с текущими условиями капитал этот перекладывать оставалось, да проценты копить. Ну и жить на них. Бывали и тяжёлые времена, но сберегли и приумножили. – улыбнулся председатель.

– Тогда действуем так. – Дмитрий Михайлович решил, что от разговоров пора переходить к делу.

– Я даю команду на захват девчонки. Её по-тихому сюда доставят, посидит пока в подвале. Заказываем клетку, не скупимся, за хорошие деньги они её нам вмиг сделают. Сутки им срока дать, но я так думаю, что раньше управятся. Что еще? – он посмотрел на Вениамина Петровича.

– Тогда ты этим займись. Клетку закажи, скажешь мне, куда платить, дам команду в банк, они сделают. А теперь – в Москву, открою завещание, разберусь с ним. Если всё пройдёт как запланировано, то уже завтра днём можем начинать. Не знаю пока что, вот прочту завещание, тогда будет ясно. – сказал Вениамин Петрович.

Они начали собираться, но тут Семён вспомнил, что не выяснил еще одну деталь:

– Дмитрий Михайлович, скажите, а что с тем бойцом, которого в прошлый наш приезд что-то чуть не до смерти напугало?

– С бойцом… с каким? – Дмитрий Михайлович был так поглощён происходящим, что начисто забыл о вчерашнем происшествии.

– А, вспомнил! Оклемался он малость. Говорит, девушка в летнем платье неизвестно откуда вышла и на него бросилась. Он в неё всю обойму разрядил. И, говорит, видел как пули в платье дыры оставляют, а ей хоть бы что, только слышно, будто об металл звякают. – ответил Дмитрий Михайлович.

– И что вы думаете? – поинтересовался Семён.

– Да ну его, может кто из местных чудит, может боец мой дряни какой наглотался, а может и то и другое. Забудь, сейчас дела поважнее есть.

Когда они были уже на площадке перед домом, Семён подошёл к Вениамину Петровичу:

– Пойдёмте ко мне в машину. Есть разговор.

 

Глава 26. Дикие утки и похитители

День выдался на удивление тёплый. Василий расстелил на земле покрывало, лежал и смотрел в небо. Рядом, на лавочке у деревянного стола, сидела София и с ноутбука бороздила просторы Интернета. Решала, стоит ли ей принять участие в эксперименте, в безопасности которого она была не вполне уверена. Николь взяла батон, который они купили по пути, и ходила вдоль реки, кормила уток. Те привыкли к людям и выхватывали хлеб из рук.

– Хорошо как. – сказал Василий.

– Да, замечательный день. И думается тут прекрасно. А еще я рада, что Николь по свежему воздуху погуляет. Ох уж эти дети, не оторвёшь их от компьютера. – ответила София.

Василию иногда казалось, что всё уже позади. Он почти задремал и в его сознании образы Дианы и Софии сливались. Все его прежние планы казались ему чем-то вроде грозовой тучи, уходящей вдаль по ясному синему небу. «Почему я раньше сюда не приезжал? Казалось бы – простые деревья, трава появляется из земли, утки эти плавают, а так спокойно на душе делается», – думал он.

– Скажите, а вы кого-нибудь еще знаете, кто проводил бы такие опыты в наше время? – обратилась к Василию София.

Он очнулся от дрёмы, сел.

– Нет, к сожалению не знаю. Уверен, кто-то экспериментирует, но алхимики – народ скрытный. Раньше в их сторону пристально смотрели правители и инквизиция. По крайней мере – в Европе. А в наши дни открыто признать себя алхимиком может только тот, кому нечего терять. Учёный, да хоть я, например, себе такого позволить не может. Это примерно как заявить во всеуслышание: «Я – сумасшедший». Вот если получить результаты, тогда можно смело сказать о себе: «Я – алхимик, посвящённый, адепт». – ответил Василий.

– Предположим, у вас получится. Мы уже этой темы касались, но всё же… Вы не боитесь, что обнародовав секрет изготовления философского камня, который веками, а то и тысячелетиями, ревностно хранили алхимики, вы поставите мир на грань катастрофы? – спросила София.

– Мир ко всему может приспособиться. Эволюция идёт только вперед, и мы с вами – часть этой системы. Обесценится золото – найдут другой измеритель ценности, будет у людей универсальное лекарство – исчезнут больницы, вместо них будут, скажем, кинотеатры и университеты. Удастся победить смерть – пару поколений будет неразбериха, а потом всё устоится. Меня это не беспокоит. Вы только представьте, ведь даже мы с вами, говоря о философском камне, крутимся вокруг золота да вечной жизни. А ведь этому веществу, уверен, можно найти уйму других применений. Это будет настоящий прорыв во всех областях жизни. Скажите, кстати, вы еще не решили?

– Еще нет. В безопасности эксперимента я уже уверена, а вот над тем, что случится, если он удастся, мне еще надо подумать. Вы видите возможное будущее прямо как рай на земле. А не думали вы о том, что «философский порошок», как его иногда называют, запретят правительства всех стран, как запрещают сейчас наркотики? Ведь он – прямая угроза для тех, кто находится у власти.

– Поначалу, конечно, могут быть с этим проблемы. Но методика изготовления «порошка», как вы говорите, до смешного проста. На самом деле, я уверен в том, что его, после того, как я отработаю технологию и опубликую работу, его сможет сделать любой грамотный человек. Если все люди на планете узнают, например, что есть прекрасное лекарство от любых недугов, которое можно сварить на кухне, никакие правительства это не сдержат. Ну будут волнения в первое время, но, уверен, всё успокоится. – ответил Василий.

– Мне кажется, вы немного анархист. Готовы поставить под угрозу мировой порядок и ничуть этим не обеспокоены.

– Я об этом особо не думал, честно говоря. Если в этом разобраться, мной движет желание, которое всегда было свойственно учёным. Только в былые времена они пытались доказать, что земля круглая и вертится вокруг солнца. И ведь доказали же! А мне хочется показать всему миру, что… он не договорил. София вскочила с лавочки. Она напряжённо всматривалась в то место, где минуту назад Николь кормила уток.

– Василий, вы не видели, куда Николь подевалась? – наконец спросила она.

– Да бегает наверное вдоль реки. – ответил он.

– Не вижу я её, давайте посмотрим. Она ведь плавать не умеет… – ответила София и они пошли к воде.

Николь нигде не было. Чуть в стороне от них, ближе к берегу, расположилась еще одна группа отдыхающих, молодая семья – мужчина и женщина сидели за столом, рядом стояла коляска со спящим младенцем. София и Василий подошли к ним: «Я извиняюсь, вы не видели тут девочку. Не можем найти её. Ей на вид десять-одиннадцать лет, в джинсах и яркой жёлтой куртке, уток кормила…», – обратилась к ним София. Мужчина сказал, что девочку видели, но куда она пошла – нет.

София готова была заплакать. «Ну надо же, не уследила. А если она и правда в воду упала? Берег скользкий, вон и утки чего-то на середину реки уплыли, хотя всё время у берега вертелись», – говорила она Василию. Тот успокаивал её, а сам не переставал озираться.

– Послушайте, София. Кстати, перейдём уже на ты? – сказал Василий.

– Хорошо, так что послушать? – ответила София.

– Вот смотри, конечно тебя разговор об этом может напугать, но у Николь яркая куртка. Если бы она упала в реку, она вряд ли пошла бы камнем на дно. Тут глубина-то – меньше человеческого роста, да и течение слабое. Если бы она утонула, мы бы её уже увидели. Да и сама подумай, ни всплеска не было, ни шума – ничего. Это значит, что она не в реке.

– Мне и думать страшно о том, чтобы её в речке утонувшей увидеть. Я тогда, наверное, и сама тут же умру. Никого ближе неё у меня во всём мире нет. Может она, я не знаю, в магазин решила сходить? Помнишь, у въезда в парк есть небольшой магазинчик? Отсюда, конечно, пешком не меньше получаса идти, но что если решила прогуляться? Хлеб закончился или захотела чего, а нас решила не тревожить?

– Слушай, а телефон у неё есть? Что ж я сразу не подумал! – сказал Василий.

– Есть, только она его на столе оставила, боялась, что утопит. Я бы ей уже десять раз позвонила, будь он с ней. – ответила София.

– Ладно, тогда давай так. Главное не паникуй. Ты пройдись по парку, может она устала и уснула где-нибудь под деревом, а я смотаюсь в этот магазин и по дороге посмотрю. Вот увидишь, она точно там. – сказал Василий и пошёл к машине.

К Софии подошёл мужчина, у которого они спрашивали о Николь, предложил помочь. Она с радостью согласилась и они, обменявшись номерами телефонов и разделившись, начали осматривать парк.

Василий ехал не спеша, хотя ему хотелось поддать газу, и внимательно осматривал придорожные кусты. Жёлтой куртки нигде видно не было. «Жаль девочку, может и правда утонула. И куда мы смотрели? Если она плавать не умеет, тогда не надо было её и к речке одну пускать. Уток захотела покормить. Ну все вместе бы покормили. Эх», – думал Василий.

Он доехал до магазина, описал продавцу Николь, тот ответил, что такая сюда не заглядывала, да и мимо не проходила. Продавец указал на стену магазина, та целиком состояла из зеркального стекла. «Снаружи ничего не видно, а отсюда я вижу всё. Не было тут вашей девочки», – ответил продавец. Василий пустился в обратный путь. «А может они уже её нашли, вот бы было хорошо. Иначе, если Николь и правда пропала, София так изведется, что ни о каком эксперименте и речи не будет», – думал Василий.

Он вернулся туда, где они отдыхали, на берегу не было никого кроме женщины с коляской. «Ну что, нашли?», – обратился к ней Василий. Та в ответ развела руками: «Нет». Тогда Василий позвонил Софии. Она тут же схватила трубку. Вестей у неё не было. Василий пошёл в глубину парка, заглядывал под каждый куст и вышел, в итоге, на грунтовую дорогу, которой давно не пользовались: она поросла травой, но трава была слегка примята – как раз в тех местах, где совсем недавно мог проезжать автомобиль. Василий пошёл по этой дороге – сначала в одну сторону, потом – в другую, звал Николь, но так её и не нашёл.

Когда он вернулся к тому месту, где всё это началось, София уже сидела за столиком. Плечи её дрожали. «София, ну что?», – обратился к ней Василий и сел рядом. Она подняла глаза. «Не плачет. Держится», – отметил Василий. «Ничего», – ответила София.

– Послушай, я тут набрёл на заброшенную дорогу, похоже, по ней недавно ездили. Скажи, не мог кто-то из знакомых или родственников неожиданно приехать и её забрать? – сказал Василий.

– Да нету у нас никаких родственников, а здесь и знакомых кроме тебя нет. – ответила София.

– Тогда надо обращаться в полицию. Мы уже тут всё осмотрели, если бы она была где-то рядом, уже объявилась бы. – сказал Василий.

– Надо, да только когда они её начнут искать? Насколько я знаю, хоть что-то начинают делать только дня через три? – ответила София.

– Есть у меня один знакомый в полиции, бывший студент, я попрошу его ускорить дело. Заявление они обязаны принять, в любое время, а вот о скорости работы… тут надо постараться их уговорить.

– Знаешь, я об этом думать не хочу, но вдруг… Может вызовем службу спасения, пусть реку прочешут… – тихо сказала София.

– А вот и не будем мы никакую службу вызывать. Я верю в то, что она жива, что всё это – нелепая случайность. Мы её найдём, слышишь. – Василий непроизвольно придвинулся к Софии и обнял её за плечи. Она его не оттолкнула, перестала дрожать.

– Значит, делаем заявление и продолжаем искать. Я тоже верю в то, что мы её найдём. – сказала она.

Пару минут они посидели в тишине, Василий обнимал Софию и продумывал разговор с бывшим студентом

– Ты говорил о дороге, что по ней проезжали. Откуда ты это узнал? – сказала София.

– Там всё травой заросло, но она примята. Причём не так, как если бы там постоянно ездили. Тогда бы колею накатали, а так – будто одна машина проехала, или может две, не знаю. А что? – ответил Василий.

– А то, что я сейчас кое-что обдумала и поняла, что Николь могли похитить. – ответила София.

 

Глава 27. Сети предательства

Семён и Вениамин Петрович доехали до того места в лесу, где они уже разговаривали наедине. Отошли от машины.

– Вениамин Петрович, всё идёт к тому, что Дмитрий Михайлович нас предал.

– Откуда такая уверенность?

– Смотрите. Помните в тех документах история про Джейн, механическую куклу, которая якобы живёт в подвале под озером и наблюдает за членами Ордена?

– Да, есть там такая история. И что?

– Простите, но я не представляю, как вы можете этого не видеть. Только что Дмитрий Михайлович рассказал о том, что на его человека напала какая-то странная девушка. Он стрелял в неё, а пули звякали о металл.

– Ты хочешь сказать, что это кукла на него напала?

– Вениамин Петрович, учитывая всё, что тут происходит, я уже ничему не удивляюсь. Всё ведь сходится. Вы, насколько я понимаю, ничего против воли Брюса не делали. Я – тоже, хотя бы потому, что только вчера обо всём узнал. Значит – Дмитрий Михайлович. К тому же, не случайно ведь у вас подозрения появились. И она пришла за ним.

– Почему же тогда на простого бойца бросилась, а не на него?

– Этого я не знаю, может за триста лет, всё таки, проржавела малость. Но метила она явно в военного человека, а самый военный из нас – Дмитрий Михайлович.

– А знаешь, Семён, похоже ты уже во второй раз за сегодня прав. Видно это я заржавел, если не замечаю очевидного. И случаи, о которых я тебе говорил, что таинственным образом погибли те, кто повёл себя неправильно… Вот уж действительно, как много всего скрыто на видном месте. Я ведь особенного значения тем запискам не придавал…

– Я, Вениамин Петрович, думаю так. Дело сейчас идёт к завершению. Это значит, что если Дмитрий Михайлович всё-таки решил наши секреты продать, он дождётся, когда камень и завещание будут готовы, потом нас в сторону отодвинет, заберет это всё и исчезнет. Если эта кукла и вправду такая, какой она нарисована в записках, то она знает о чём он думает. То есть, он скоро умрёт. А если останется жив – значит мы напрасно его подозревали.

– Не могу с тобой не согласиться. Значит – посмотрим. Погоди-ка, телефон. О, как раз Дмитрий Михайлович.

Разговор по телефону состоял из нескольких слов: «Да. Да. Хорошо. Принимаю». Вениамин Петрович нажал на кнопку сброса вызова, почитал что-то на экране, потом нажал еще несколько кнопок.

– А наш Дмитрий Михайлович молодец. Пока мы тут с тобой лясы точим, он уже в одном месте клетку заказал, в другом о доставке договорился. Вот реквизиты мне сбросил, я их в банк отправил, сейчас оплатят. Неплохая сумма, однако. Шестьсот миллионов рублей. Больше того, девчонку уже взяли, везут в поместье. Есть у нас, в друзьях, так сказать, отряд особого назначения, видно, они сработали. Не хочется мне верить в то, что он предатель. – сказал Вениамин Петрович.

– И мне не хочется. Гадать тут нечего, скоро всё узнаем. Кстати, помню, вы мне говорили, что одно из указаний – прах Его беречь. С этим как? Подозреваю, нам это понадобятся. – сказал Семен.

– А с этим, полный порядок. Когда ломали ту церковь, в которой он был похоронен, нашли могилы под каменными плитами. Видят, не простые люди тут лежат, тут же комиссию вызвали. Было это в тридцатые годы. В комиссии – один из наших, конечно же. Плиты подняли и нашли там тело самого Брюса, его супруги, дочерей. В итоге их тела теперь в подвале того дома, в котором мы только что разговаривали. В специальных саркофагах, чтобы не испортились.

– Ясно. Ну что, расходимся?

– Да, кстати, Семён, предлагаю вместе заняться завещанием. Сейчас заедем в хранилище за документами, потом в музей, где экземпляр «Брюсова Календаря» имеется, там и поработаем. Если девочку уже сюда везут, то чем скорее управимся – тем лучше. Правда, клетку еще только завтра сделают, ну да лучше нам раньше успеть, чем тянуть.

В это время Дмитрий Михайлович, весьма довольный собой, уже ехал по улицам Москвы. Он всё организовал, всё подготовил для того, чтобы Орден наконец достиг своей цели. Хотя цели ордена были ему давно безразличны. Поэтому, сделал он и еще кое-что. Заказчик уже готов был принять от него философский камень, чем бы он ни оказался, и завещание Якова Вилимовича Брюса, которое скоро должны открыть.

Дмитрий Михайлович отдал охране поместья необходимые указания. Девчонку доставят, запрут в подвале и будут охранять, периметр контролируется. «Когда все соберутся, тогда сделаю ход конём», – подумал он. «Лишь бы глава нашего отряда чего не выкинул. Он-то знает, кто в нашей структуре отвечает за платежи. Ну да если что – разберемся».

Если бы он знал, что его мысли известны не только ему, он бы как следует задумался о том, стоит ли ради мифической пока свободы предавать Орден Красного Льва. Но он этого не знал, не придавал внимания «сказаниям старины». Дмитрий Михайлович, чувствуя себя победителем, решил как следует выспаться. Вся эта беготня, слежка, двойная игра, утомили его. Ему сейчас хотелось только одного: добраться до своей квартиры, выпить чего-нибудь, отключить телефон и забыться.

Он вошёл в квартиру. Жена была в командировке, детей у них не было. Выпил банку пива, решил принять душ, уже открыл воду, когда услышал звонок в дверь. Посмотрел в глазок. Девушка в синей выцветшей форме и в такой же кепке, из-под которой выбивались светлые жёсткие волосы. В руках свёрток. «Кого еще принесло? Курьер, что ли?», – подумал Дмитрий Михайлович, но дверь открыл. «Что вам?», – спросил он незнакомку.

Та, не говоря ни слова, сделала шаг навстречу и протянула ему свёрток. «Почта?», – спросил он. Она молчала. Он протянул руку за свёртком и ощутил, как его запястье будто зажали в мягкие тиски. Инстинктивно дёрнулся и почувствовал, будто его рука привязана бинтом к батарее, вмурованной в бетонную стену. «За мной пришла. Так это была правда…», – пронеслось в голове. Тогда он, что было силы, рванулся за пистолетом. Кобура висела в шаге от него на вешалке для пальто и курток.

Вениамин Петрович и Семён справились с завещанием. До гениальности простой шифр быстро открыл им несколько заветных строк. Они прочли эти строки, переглянулись и минут пять сидели молча в пыльном архиве. Каждый из них подумал, что лучше бы ему это не читать.

– Вы понимаете, что всё это значит. – начал Семён.

– К сожалению, понимаю. И мне это ох как не нравится. – ответил Вениамин Петрович.

– Может мы что не так расшифровали… Хотя всё это идёт по тому руслу, которое уже сложилось и особых вариантов я не вижу. Но может, можно как-то иначе? – Семён всё еще думал, что завещание, которое однозначно указывало на их действия после того, как камень будет найден, можно прочесть по-другому.

– Нет, нельзя. Подозреваю, что если мы прямо сейчас с тобой всё это бросим или что-то сделаем не так, нас постигнет участь тех отступников, которые погибли при таинственных обстоятельствах. – ответил Вениамин Петрович.

В его душе боролись два чувства. С одной стороны он хотел верить в то, что философский камень, который оказался десятилетней девочкой, позволит Ордену выполнить предназначение, а ему лично – исцелиться от смертельной болезни. С другой же стороны, когда он понимал, какую цену каждому из них придётся заплатить, через что перешагнуть… «Я человек искусства, чем бы ни занимался, всегда был добр к людям. А тут… Да я после этого спать не смогу», – думал он.

Семён был в полной растерянности. «Ну это же дикость, я точно этого не сделаю. Но если верить тексту – должен. А может ну его всё к чертям? Из-за каких-то сказок, да зашифрованных завещаний, которые явно писал психически больной человек…», – думал он. Но сколько он ни думал, в голову ничего толкового не лезло.

– Вениамин Петрович, я думаю, что теперь об этом можно где угодно говорить, раз до финала, так сказать, осталось меньше суток?

– Да, теперь пусть нас слушает кто хочет, ничего уже не изменить.

– Если так, давайте я озвучу своё понимание этого текста с учётом того, что мы имеем сейчас. Хорошо?

– Да озвучивай ты или молчи, здесь всё чётко сказано. Знал Он, что камень – это человек. Я так думаю, дай он своему ордену намёк на то, что в завещании написал, оно бы сразу и разбежалось. Хотя времена тогда были дикие, их это может и не тронуло бы. Но позже – точно. Вот у меня мурашки по коже. Мы же не палачи?

– Не палачи, но, похоже, скоро ими станем, если будем этому указанию следовать. Итак, я всё же хочу это вслух обсудить. – сказал Семён.

– Ну давай, слушаю тебя. – ответил Вениамин Петрович.

– Итак, мы должны подвесить клетку с девочкой к потолку. Под ней надо поставить гроб с телом Брюса. Потом каждый из нас должен взять по острому железному штырю, раскалить его в огне. Каждый по очереди должен ткнуть девочку – так, чтобы у неё текла кровь от этих ран, и от тех, которые она получит, когда будет биться в клетке, раня себя о шипы на её прутьях. Кровь должна стекать на останки. Каждый должен это повторить не менее двенадцати раз, учитывая то, что прожить она должна не меньше шести часов. Если она проживёт дольше, её нужно заколоть до смерти. После этого Брюс воскреснет. А с помощью её крови можно будет лечить болезни, получать золото и воскрешать мёртвых. – отстранённо произнёс Семён.

– И я понял этот текст именно так. – сказал Вениамин Петрович. Воля того человека, который руководил ими сквозь тьму веков и всё остальное отошло на второй план. Теперь он видел перед собой два пути: умереть от рака, возможно через несколько дней или недель, или получить надежду на выздоровление а может и на что-то большее. «Все мы умираем, кто раньше, кто позже, и если ей уготована такая судьба, значит, так тому и быть. Я– лишь инструмент в руках Провидения. И пусть этот молокосос попробует воду мутить». Вениамин Петрович уже сделал выбор.

– Знаете что. Я этого делать не буду. – сказал Семён.

– Как хочешь, но ты же знаешь… – начал Вениамин Петрович.

– Да что бы я не знал! Я так не могу. А если мы ошибаемся? Ведь есть такая вероятность. Да если и не ошибаемся! К тому же, может вообще всё это – сплошные бредни. Вы, уж простите, свихнулись на них, и меня втянули. Одно дело рассуждать о тайных планах, а другое – до смерти замучить невинного ребёнка. Не буду и всё. И вам не дам. И третьему – тоже. – Семёну полегчало, когда он это сказал.

– Ты успокойся, пока еще ничего не происходит. Соберёмся где обычно, тогда и решим как нам быть. – сказал Вениамин Петрович.

– Не успокоюсь. В полицию позвоню. – продолжал Семён.

– Я даже знаю, кто тебе ответит, когда ты позвонишь. – усмехнулся Вениамин Петрович.

– А, да у вас же всё схвачено… – Семён растерял все слова, когда вспомнил, кто числится третьим в их обществе. Он помолчал. Не произносил ни слова и Вениамин Петрович.

– Хорошо, простите, что сорвался. Я участвую, только убедимся сначала, что она – это и правда философский камень. Договорились? – сказал Семён, а сам подумал: «Я её спасу».

– Вот и славно. Давай тогда сейчас и выдвигаемся. Лучше в поместье переночуем, а завтра как клетку доставят, так и посмотрим. – произнёс Вениамин Петрович, и подумал: «Я его убью».

 

Глава 28. Ночь огня

Василий обнял Софию немного сильнее.

– Ну почему ты сразу думаешь о самом плохом? Я уверен, что она просто загулялась. – сказал он.

– Нет, знаешь, я вот обдумываю всё, что происходило. Скажи, тебе не кажется, что за нами кто-то следил. – сказала она.

Василий подумал и ответил:

– Я ничего такого не замечал. А ты?

– В том-то и дело, что я кое-что заметила, еще когда впервые приехала к тебе. Помнишь, когда ты меня практически выставил?

– Да, я тогда был меньше всего настроен на приём гостей. И что ты тогда заметила?

– Неподалёку от твоего дома, на улице, стоял чёрный автомобиль с тонированным стёклами. Я тогда совершенно не придала этому значения. Ну мало ли, кто-то припарковался. А потом, когда мы к тебе приезжали, он всё стоял. Ты его видел?

– София, я, честно говоря, не особо привык смотреть по сторонам. Если я чем-то занят, а так бывает практически всегда, я вообще ничего не вижу. Но, пусть он там был. Но это ведь еще ни о чём не говорит. Может ты что еще заметила?

– В том-то и дело, что заметила. Когда мы работали, когда я готовила, я пару раз случайно выглянула в окно и снова этот автомобиль увидела. Мне показалось тогда, что внутри салона что-то блеснуло. Насколько я знаю, такие блики может давать объектив камеры. То есть, возможно, они еще и фотографировали.

– Ты ведь понимаешь, что если так рассуждать, можно абсолютно во всём найти то, что ищешь. Вот эта пара, например. Может быть они – какие-нибудь шпионы, которые строят здесь свои козни. И Николь они заперли в своей машине. Как тебе такая идея? – сказал Василий.

– Я уже под благовидным предлогом их машину осмотрела. Когда мы с тем мужчиной собрались на поиски, попросила у него плоскогубцы. Сказала, что загнала в подошву кроссовка какой-то гвоздь, едва не поранилась, а плоскогубцев у меня нет, чтобы гвоздь вытащить. Он, как я и ожидала, полез в багажник. Я рядом стояла. Нет там Николь, никакие они не шпионы.

– А с тобой опасно иметь дело. Ну хорошо, предположим, ты права насчёт похищения. Как ты думаешь, кто бы это мог быть?

– Да говорю же, я тут никого кроме тебя не знаю. То есть, таких врагов, которые решили бы причинить вред мне или Николь, я точно тут еще не нажила. Во Франции, где мы до этого были, таких людей тоже нет. Я ведь ничем особенным не занимаюсь. Роюсь в архивах, пишу статьи, делаю переводы, изучаю языки. И сюда приехала, чтобы с кое-какими документами разобраться в Ленинской библиотеке, да вот решила работу поискать и тебя нашла.

«А ты, София, о врагах не права. Я еще не решил, но если бы ты знала, о чём я думаю, знала бы, что у меня в подвале, ты бы еще вчера постаралась забыть мой адрес. А скорее всего, позвонила бы в полицию. И была бы по-своему права. Что тебе за дело до Дианы?», – подумал Василий и сказал:

– Значит, версию похищения я предлагаю отбросить – чтобы не отвлекаться от главного.

– Нет, это отбросить нельзя. Я тут еще вспомнила, когда мы сюда ехали, за нами следовал автомобиль. Не рядом, всегда на расстоянии трёх-пяти машин от нас. Не знаю точно, тот ли это, что был у твоего дома, но этот тоже был чёрный и стёкла в тонировке. Я сейчас напрягла память, когда мы съехали на дорогу в этот парк, он проехал мимо. Отсюда, кроме как по той дороге, по которой мы приехали, не выехать. Возможно, он довёл нас до места, а дальше включился кто-то еще.

– Прости, но у тебя получается прямо заговор вселенского масштаба. – Василий встал с лавочки, прошёлся и продолжил:

– Насколько я понимаю, внятной причины делать это ни у кого нет. Если им нужны деньги, так не проще ли машину угнать – мою или твою? Или, в конце концов, дом ограбить. Похищение человека, насколько я знаю, преступление гораздо более тяжкое, нежели грабёж или угон. И еще, обычно, когда похищают, выкуп требуют. Наверняка они бы уже это сделали. То есть, если предположить, что её и правда похитили, то сделал это кто-то совершенно случайный. Но тогда твоя версия о слежке отпадает, а она даёт хоть какое-то основание говорить о похищении.

– Я и думать об этом не хочу, но что если это и правда, кто-то случайный… Может быть маньяк или извращенец. И сейчас он… – София заплакала. Василий присел перед ней на корточки, взял за руки.

– Так, не вздумай тут рыдать, вытирай слёзы и не изобретай самые страшные и невероятные объяснения. Обычно у всего, что происходит, очень простые причины. Чем проще – тем вероятнее. Скорее всего, она просто гуляет сейчас где-нибудь среди деревьев. В полицию я всё же сейчас позвоню, но главное знай – мы её найдём.

София вытащила из кармана носовой платок, вытерла лицо, мокрое от слёз, вздохнула.

– Хорошо бы так…

Василий уже нашёл нужный телефонный номер, хотел набрать его, но остановился.

– Прости, что об этом говорю. Но она не могла сбежать? Может ты её чем обидела и она решила отомстить? Какие у вас с ней отношения?

– Нет, это просто невозможно. Мы с Николь не только сёстры, но и прекрасные друзья. Знаешь, мы ведь с ней через многое прошли. И даже когда было очень тяжело, ни одна из нас и не думала о том, чтобы бросить другую.

– Я всё это понимаю, но иногда бывает, что человек лишь думает, что в отношениях всё хорошо, строит иллюзии и сам же в них свято верит. Подумай как следует, отбрось всё кроме фактов. Может, всё-таки, что-то было не так? – сказал Василий.

София ответила не сразу:

– Нет, всё именно так, как я говорю. Сбежать она не могла. Будешь звонить?

Василий кивнул, набрал номер, отошёл в сторону. После короткого разговора вернулся.

– Думаю, нам повезло. У них тут наряд неподалёку, обещали прислать. Снимут показания и объявят в розыск. Я смог убедить моего знакомого, что это не побег. И… прости, должен сказать, сейчас будет МЧС, они прочешут реку.

Он ждал, что при упоминании реки София снова заплачет, но она выглядела спокойной.

– Спасибо, что позаботился. Знаешь, наверное ты прав – в итоге всему найдётся самое простое объяснение. Я думаю, нам лучше оставаться здесь, вдруг она придёт?

– Да, мне тоже так сказали, чтобы мы никуда не уезжали. – ответил Василий. Они погрузились в молчание.

«Наверное, лучше с ней сейчас не говорить об эксперименте. Пропажа эта… Не знаю, как будет лучше для дела. Если Николь совсем не найдётся, София, скорее всего, ни в чём участвовать не захочет. Будет искать её как сумасшедшая. Но, с другой стороны, может быть она решит, что сможет забыться в работе? Верю в то, что интуиция подскажет мне, что делать в решающий момент, но боюсь, что Софией придётся пожертвовать. Это само по себе тяжело, хотя то, ради чего я это делаю, всё оправдывает. А вот если еще придётся разбираться с Николь… Ведь это, в сущности, совершенно неважно для главного дела, но она – свидетель, когда София пропадёт, тут же поднимет шум… Сбежала бы она, что ли, да надолго. А когда вернётся – ни меня, ни Софии. Надеюсь, есть кому о ней позаботиться», – размышлял Василий.

– Давай поговорим о чём-нибудь. – начал Василий.

– Давай, а то я уже десятый раз всё передумала, надо отвлечься. – ответила София.

– Скажи, что ты всё-таки думаешь об участии в эксперименте? – сказал Василий.

– Я очень хочу верить в то, что Николь мы найдём уже сегодня. Если же это затянется, в дело вступят все эти поисковые службы, наверное, мы будем только мешать… Кстати, может дать объявление по телевидению? – ответила София.

– Дадим. Вот дождёмся наряд, поговорим с ними. А потом сделаем всё, что можно. Фотография её есть?

– Да, в телефоне у меня.

– Главное – думай только о хорошем. Люди просто так не пропадают, мы обязательно её разыщем. – сказал Василий.

– Стараюсь. И, да, про эксперимент. Я согласна. Мне, конечно, тяжело будет, если поиски затянутся. Но лучше себя чем-то занять, чем сходить с ума. А вот когда она найдётся, тогда… Я стану самым счастливым человеком на Земле и уже ни на шаг её от себя не отпущу. – ответила София.

Со стороны дороги послышался шум мотора. Подъехал полицейский УАЗик. Оттуда вышли трое, с ними была собака-овчарка. Полицейский с собакой сразу же попросил личные вещи девочки, София дала её рюкзак. Один из приехавших пошёл осматривать местность, второй взял у Софии и Василия показания, скопировал себе на телефон фото Николь, поговорил с семейной парой. Те хотели уехать раньше, но Василий, зная что любые сведения могут быть полезными, попросил их задержаться.

– След обрывается у реки. – сказал Василию полицейский с собакой.

– Вы полагаете, она утонула? – ответил Василий.

София закусила губу.

– Ничего нельзя сказать наверняка. Сейчас приедут ребята из МЧС, проверят. – ответил полицейский.

Приехали люди из службы спасения, привезли лодки, багры, ультразвуковые сканеры и начали осматривать реку вниз по течению. Они дошли до дамбы, в которой был слив в другой водоём, забранный крупной решёткой. Если девочка действительно утонула, то дальше этой решётки тело не уплывёт. Но на решётке не было ничего кроме длинных зеленых водорослей да пластиковых пакетов, которые отдыхающие нередко бросают в воду.

Василий и София всё это время промаялись на берегу. Обошли еще раз окрестности, но никаких следов Николь так и не обнаружили. Уже под вечер, когда спасатели собирали оборудование, один из них подошёл к Василию и Софии:

– Думаю, что у меня для вас хорошая новость. Девочки точно в реке нет. Мы проверили сначала вниз по течению, потом – и вверх, но ничего не нашли. Надеюсь, она просто сбежала. Дети часто так делают. Удачи в поисках. – сказал он, обращаясь к Василию.

– Спасибо за надежду. – ответила за него София.

Когда спасатели уехали, уже начали сгущаться сумерки.

– Как видишь, все силы брошены на поиски Николь, значит – найдут. А мы поедем домой. – сказал Василий.

– Может быть, останемся здесь, что если она еще придёт? – ответила София.

– Да, это возможно, но если до сих пор не пришла, не уверен, что это случится ночью.

– Наверное, ты прав, нет смысла тут торчать. А знаешь что, если она всё же придёт, давай тут оставим телефон, на столе? А еще я ей записку оставлю. Если она придёт, то сможет позвонить. – сказала София.

– Хорошая идея, кстати. Только какой телефон ей оставить? Её взяли полицейские, мой и твой – как же мы без связи… – ответил Василий. Он с минуту помолчал и продолжил:

– Вспомнил! В том магазине, куда я заходил, когда мы её только начали искать, есть отдел, где продают сотовые. Хоть бы он был еще открыт. Я сейчас туда быстро съезжу, куплю, и мы тут его положим. А ты пока записку пиши.

Василий успел купить телефон. Они оставили его на столе, подложив под него записку.

– А ведь его могут украсть. Что ли правда остаться? – сказал Василий, когда они уже подошли к машинам.

– Я там не только Николь записку написала, но и тем, кто, возможно, захочет взять этот телефон. Если у них сердце не каменное – не возьмут. А завтра рано утром опять сюда приедем. Да? – сказала София.

– Если её до завтра не дойдут, мы сначала поднимем на уши всех, кого еще не подняли, а потом уже приедем сюда. – сказал Василий.

Они выехали со стоянки в парке. Впереди – Василий, за ним – София.

«Странно получается. Мы с ней сейчас так похожи на семью. И когда я предложил ехать домой, и ей, и мне было понятно, куда. Ведь сказал я это машинально, даже не подумал…», – Василий оглянулся. София ехала следом. «Ну да, домой – значит домой. Как же я к ней привязался…».

– Выбирай любую комнату, располагайся. Завтра рано утром продолжим. – сказал Василий Софии, когда они добрались до дома.

Она неожиданно привстала на цыпочки и поцеловала его в щёку, ближе к губам. Василий ощутил аромат её духов. Потом сделала шаг назад и сказала:

– Спасибо тебе за всё. Спокойной ночи.

– Не за что. И тебе спокойной ночи. – сказал Василий.

Он лежат в своей наполовину пустой кровати, в полной темноте, и думал о Софии: «А ведь она могла бы сейчас быть здесь, со мной, вот на этом огромном ложе. Она тянется ко мне, может пока еще и сама этого не понимая. Да и меня к ней тянет… Я вполне бы мог пойти сейчас к ней. Но не иду. И её не зову сюда. Почему? Значит, я всё уже решил и просто не хочу это признать? Или я всё же люблю её, хочу её. Встать, что ли, и пойти к ней? Что мы теряем? Но…».

Размышления Василия прервал лёгкий стук в дверь. Он не успел ничего сказать, лишь повернул голову на звук. Дверь открылась. В светлом дверном проёме чётко темнел силуэт обнажённой женщины. Тонкая талия, идеальные бёдра, распущенные волосы. «Это София», – подумал он и почувствовал, как его сердце забилось быстрее.

Она сделала шаг вперёд, немного повернулась, она всё еще не знала, примет ли он её. Он увидел, как качнулась её тяжёлая грудь. Еще один шаг. Он ощутил её запах. Запах страсти, запах желания. Всем телом прочувствовал, как в нём мгновенно окрепла решимость взять её. Василий сел на кровати. Она подошла вплотную. Он коснулся её, поцеловал первое, до чего смог дотянуться. Её дыхание участилось. Он обжёгся о её жар и загорелся сам. Она мягко надавила на его грудь ладонью, он подался, она села на него, обхватила его торс ногами, их губы встретились. Она была зверем в человеческой плоти, который хотел лишь одного – взять у него всё наслаждение, которое мужчина способен дать женщине, и вернуть умноженным в тысячу раз.

Этой ночью он забыл обо всём. Она ушла в полумраке, когда ночь уже закончилась, а утро еще не началось. А он, уже ни о чём не думая, впервые за месяцы одиночества, уснул счастливым.

Через несколько часов София разбудила Василия. Она ворвалась в комнату в его футболке, что он дал ей вместо ночной рубашки, которой у неё с собой не было, бросилась к нему и начала трясти за плечо.

– Что случилось? – спросонья пробормотал Василий.

– Ты не слышишь что ли? Стучат. Может она нашлась! А я не могу с дверью твоей справиться. И глазка у тебя нет, не видно, кто там. – ответила София.

– Правильно, я на ключ запер, вот он лежит. Домофон… – Василий не договорил. София схватила ключ и выскочила из комнаты.

 

Глава 29. Стрелять на поражение

Семён и Вениамин Петрович ехали в поместье. Они расположились на заднем сидении автомобиля председателя Ордена. Он пытался дозвониться до Дмитрия Михайловича.

– Да что же это такое, трубку не берёт. Не похоже на него. – сказал Вениамин Петрович, ни к кому конкретно не обращаясь.

Семён смотрел в окно. «Что бы такое сделать. Ведь они девчонку до смерти замучают, да и меня, чувствую, в живых не оставят, если будут им мешать. Да уж, влипли мы с ней…», – думал он.

Вениамин Петрович стал набирать другой номер. Дозвонился.

«Вот, зверь, жаровня ему нужна, уголь и три заострённых металлических прута. Тебя бы этим прутом…», – внутри Семён негодовал, но, как мог, сдерживался.

«А он подозрительно спокоен. Наверняка что-то задумал. Сейчас, когда мы так близки к цели. Пусть, дам ему шанс, но если попытается помешать, я его своими руками пристрелю. Как некстати отец его скончался. У него бы никаких сомнений не возникло. А этот. Вот нашёл я себе преемника. Тряпка», – размышлял Вениамин Петрович.

Они добрались до поместья. Вокруг – оцепление. У входной двери охрана.

– Вениамин Петрович, она уже здесь? – сказал Семён.

– Да, совсем недавно привезли. Посадили в одну из комнат в подвале. Целый пакет еды ей дали. Мы же не изверги какие, ребёнка голодом морить. – ответил Вениамин Петрович.

Семён вошёл в дом. Вениамин Петрович задержался на улице. Из окна Семён видел, как тот о чём-то говорил со старшим охранником. Охранник кивал ему, потом отдал несколько приказов по рации. «Обо мне, наверное», – подумал Семён. Он прошёлся по дому: «И у входа в подвал люди. Надо бы спуститься к ней». Вениамин Петрович, как из-под земли, вырос рядом с ним.

– Ты собрался наш камень повидать?

– Хочу осмотреться. – ответил Семён.

– Я бы посоветовал не говорить с ней, даже не смотреть на неё. Так тебе будет тяжелее сделать то, что ты должен. – сказал Вениамин Петрович. Он пристально смотрел на Семёна, готовый уловить любую мелочь, которая могла бы выдать истинные намерения будущего нейрохирурга. Семён непроизвольно сжал руки в кулаки. «Всё с тобой ясно, дорогой. Когда это закончится, похороним вас в одной могилке, тебя и девчонку. Если ты сейчас чего-нибудь не выкинешь, то уж потом – точно. Не оправдал ты моего доверия», – подумал Вениамин Петрович.

Семён не стал спорить, ушёл в пустую комнату, в которой стоял большой кожаный диван. Сел и принялся размышлять: «Повсюду охрана. Не удивлюсь, если у них есть приказ стрелять на поражение, если я сделаю какую-нибудь глупость. Похоже, я даже уйти или уехать отсюда не смогу. Я теперь опасен. Телефона у меня тоже нет. Что за дурацкий обычай – оставлять средства связи за пределами дома? Ну да, конспирация. А если бы был телефон? Не удивлюсь, если связь тут глушат. А попытайся я кому позвонить раньше, да сообщить о том, что тут творится… Так этот же от меня ни на шаг не отходил. Не исключено, что он бы меня тут же прикончил. Носит ведь в кармане пистолет свой, заряженный серебром. Оборотни ему мерещатся. Сам он оборотень».

Семён откинулся на диванную подушку: «Итак, меня разве что в подвале не заперли. Понятно, что я здесь пленник, не хуже девочки. Это значит, у меня есть не так много вариантов. Первый – участвовать в их шабаше. Тогда они меня не тронут, но девочку мы замучаем и убьём. Я лучше сам умру, но этого делать не буду. Теперь мне совершенно ясно: я с этим жить не смогу. Я её еще не видел, даже имени её не вспомню. А знал ли я его вообще? И это не помню. Уже сейчас я понимаю, что не могу. А когда увижу? Несчастный, испуганный ребенок в клетке с острыми шипами, внизу старые кости, вокруг – куча сумасшедших с раскалёнными прутьями. Нет, этому не бывать. А потом… Даже думать не могу об этом. Только через мой труп». Семён встал с дивана, подошёл к окну. «О, теперь и у окон стоят», – подумал он, увидев человека с автоматом, который стоял снаружи.

«Так, первый вариант меня не устраивает. Теперь второй. Можно убить или покалечить Вениамина Петровича и Дмитрия Михайловича. Тогда ритуал не состоится, девочку я спасу. Сам, наверное, сяду. Ну и пусть. Хотя, этот вариант на грани фантастики. Сразу двоих я не одолею. К тому же, вокруг охрана, которой уже сообщили, что я могу быть опасен. Не удивлюсь, если Вениамин Петрович, не особо надеясь на себя, уже приставил к себе телохранителя, который с него глаз не спустит. А Дмитрий Михайлович, пожалуй, и без охранника со мной справится. А если прутом этим раскалённым их? Одного я, может, и заколю, а второй… Да и, при таких делах, и там будут эти с автоматами. Эх, был бы у меня пистолет, что ли… Или взрывчатка. В итоге, этот сценарий тоже отпадает», – продолжал размышлять Семён.

«А вот еще идея. Третья, так сказать. Боюсь, что к этому всё и сведётся. Буду с ними до последнего соглашаться. А когда придёт время, когда всё подготовят и мы будем с острыми прутьями перед клеткой стоять, я вызовусь нанести первый укол. Анатомию я, слава Богу, знаю. Но вместо лёгкой раны, после которой она должна прожить еще шесть часов, я нанесу ей один точный удар в сердце. Хотя бы страдать не будет. Короткая агония, потом потеряет сознание. И тут же одного из этих чертей заколю. По всей видимости, меня тоже убьют, но лучше так, чем становиться соучастником этого варварства».

В комнату вошёл охранник, встал у двери и уставился на Семёна.

– Что вам? – спросил его Семён.

– Приказано обеспечить вашу безопасность. – ответил охранник.

«Ну всё, теперь я и шагу не ступлю без соглядатая. И, кстати, есть еще и четвёртая возможность. Случится чудо, и она не пострадает. А, может, и я в живых останусь. Поговорить, что ли, с охранниками? Да только и это бесполезно. У каждого из них присяга, да и семья, наверняка. Выполняют приказ. Не выполнят – есть что терять. Бесполезно», – подумал Семён.

В комнату вошёл Вениамин Петрович. За ним по пятам следовали два автоматчика. «О, всё как я и предполагал», – подумал Семён.

– Пойдём, посмотришь на место, где скоро мы достигнем цели. – сказал Вениамин Петрович.

«Он издевается, что ли? Или провоцирует меня, чтобы я уже сорвался, да меня пристрелили?», – подумал Семён, но встал с дивана и пошёл к Вениамину Петровичу. Не успел он приблизиться, как между ними появился один из охранников: «Ближе не надо».

– Ладно, пойдёмте. – сказал Семён Вениамину Петровичу. Ему любопытно было посмотреть на девочку, он надеялся, что в подвале ему может прийти какая-нибудь свежая мысль.

Семён, Вениамин Петрович и три охранника спустились в подвал. Его освещали несколько керосиновых ламп. Он оказался довольно большим, в нём витал лёгкий запах нежилого помещения. В центре с потолка свисала цепь. Чуть в стороне стоял приземистый деревянный стол. На нём Семён разглядел бумажный пакет с древесным углём, прямоугольную жаровню из нержавеющей стали и несколько кованых металлических штырей с деревянными ручками. Их концы, только что заточенные, блестели в неярком свете ламп.

Вдоль одной из стен были входы в три клетушки, размер каждой из которых не превышал полутора метров в ширину и длину. От основного помещения их отделяли прочные металлические двери, вделанные в мощную каменную кладку стены. Снизу – лист металла, сверху – решётка. На двери одной из камер висел тяжёлый замок. Из-за приоткрытой двери другой виднелись какие-то ящики. Третья была пуста. Семён подошёл к запертой каморке, посмотрел сквозь решётку. На деревянном топчане, у противоположной стены, сидела девочка, обхватив колени руками и опустив голову. На полу он разглядел целлофановый пакет из супермаркета и ржавое ведро.

– Вот, только клетки не хватает, да Дмитрия Михайловича. Но он, к моему великому сожалению, он нас покинул. – сказал Вениамин Петрович.

– Что случилось? – спросил Семён, а сам лихорадочно соображал о том, что делать с новыми сведениями.

– Нашли его в собственной квартире. Поскользнулся в ванной. Что я тебе говорил? Вот так бывает с теми, кто выбирает не ту дорогу. Всего двое нас осталось. – с улыбкой сказал Вениамин Петрович.

«Значит нету одного, ну а с этим я справлюсь. Так, хватаю со стола штырь и этого нелюдя заколю. Меня либо убьют, либо нет, но девочку спасу. Она ведь совсем ребёнок. Охрана, думаю, её не тронет. Они же, надеюсь, не такие звери. Надо же было мне тогда влезть со своими толкованиями…», – промелькнуло в голове Семёна и он, как бы невзначай, сделал шаг к центру комнаты.

Вениамин Петрович только этого и ждал. «Взять его», – скомандовал он. Семён бросился к столу, но охранник профессионально сбил его с ног, вывернул руки и защёлкнул наручники.

На девочку никто внимания не обращал. Но она могла их слышать. Когда она услышала, что их осталось всего двое, девочка подняла голову, посмотрела на дверь, спустила ноги с топчана и потянулась.

– Ты, наверное, думал меня, старого, прикончить и героем сделаться? – сказал Вениамин Петрович.

Семён молчал.

– А вот не вышло. Ты себя уже столько раз выдал, что я со счёту сбился. Но не волнуйся, наручники не помешают исполнить волю нашего первого председателя. Тебе помогут нанести положенное число ударов. – продолжил он.

Семён закрыл глаза. «Ну, теперь всё. Надо было его в машине задушить или в музее… Знал бы я раньше, что Дмитрия Михайловича уже нет, так бы и сделал», – подумал он.

– Ребята не то, чтобы в курсе всех наших дел. Они умеют слушать, но не слышать. Мы им платим столько, что они сделают всё, что угодно. И тебе помогут. И закопают тебя, если нужно. Переночуешь здесь, в свободной камере, а завтра, когда доставят клетку, мы и приступим. Познакомишься, как раз, со своей протеже. – сказал Вениамин Петрович.

Все, кто был в подвале, обернулись в сторону камер. Оттуда донёсся звук страшного удара. Дверь каморки, в которой сидела девочка, вместе с кусками каменной кладки, ударилась о противоположную стену подвала, едва не задев одного из охранников. Дверью будто выстрелили из пушки. Комнату заволокло пылью от разбитой стены. Семён, лёжа на полу, слышал какую-то возню, рядом упало чьё-то тело. Потом совсем рядом, нестерпимо громкий в замкнутом пространстве, прогремел выстрел. На пол посыпались какие-то сухие жёсткие предметы. Он слышал быстрые шаги по лестнице, еще один мощный удар. До него, совсем смутно, донеслись несколько выстрелов во дворе. Потом всё стихло.

Когда пыль осела, Семён проморгался и увидел рядом с собой изувеченное до неузнаваемости тело Вениамина Петровича. Два охранника лежали на полу, оглушённые, но живые. Один стоял, прислонившись к стене и удивлённо смотрел на разорванный пополам автомат, который лежал у его ног. Вокруг всё было засыпано костями и какими-то тряпками. «Саркофаги с телами развалились», – подумал Семён. Он кое-как встал с пола, заглянул в камеру девочки. Там было пусто. «Эй, ты тут?», – на всякий случай позвал он. Но в ответ ничего не услышал. Он еще раз осмотрел весь подвал, заглянул под стол, насколько это позволяли его скованные за спиной руки. Девочка исчезла.

Семён добрался до выхода из подвала, поднялся по лестнице, пошёл к двери, которая вела на улицу. Следом за ним шёл один из телохранителей Вениамина Петровича. Вместо двери и части стены зияла дыра, будто дом обстреляли из гранатомёта. В пролом вливалась ночная прохлада. Он вышел на улицу, закашлялся. К ним подбежал другой охранник.

– Товарищ полковник, что это было? – спросил он у того, который вышел с Семёном.

– Вовка, не знаю, но я с таким раньше не сталкивался. – ответил тот.

«О, да главный у них – целый полковник», – подумал Семён.

– А с этим что делать? – спросил полковника Вовка.

Семён отошёл в сторону и присел на обломок стены. Он чувствовал себя совершенно измотанным, но счастливым. «Случилось чудо, не иначе. Не знаю как, но она смогла сбежать», – подумал он.

Полковник не спешил с ответом. Он знал, что Вениамин Петрович здесь главный. За ним – Дмитрий Михайлович, который обычно отдавал приказы, но того сегодня нашли мёртвым. Знал, что когда не станет Дмитрия Михайловича, всё дело, в смысл которого он не особенно вдавался, отойдёт к Семёну. Сегодня от Вениамина Петровича поступали странные указания по поводу Семёна, которые полковник и его люди добросовестно выполняли: «Присматривать, не выпускать». И, наконец: «Взять и запереть». В их смысл он тоже не вникал. Сказано взять – значит взять. Сказано запереть – значит запереть. А вот теперь…

Вениамин Петрович мёртв. Убило его что-то неизвестное. Судя по всему, Семён тут ни при чём, он и сам чуть не погиб, да и что бы там ни приказывал сегодня Вениамин Петрович, Семён всё еще оставался его преемником, даже в наручниках. Да и вообще, может быть, всё это было частью какой-то непонятной игры? Полковника интересовал один простой вопрос: кто будет ему платить после того, как умер Вениамин Петрович? И сейчас у него выходило так, что человеком, от которого можно ждать новых заказов, был именно Семён.

Полковник еще пару секунд помолчал, напрягая память. Он вспоминал отчество Семёна. Вспомнил и ответил Вовке:

– Рядовой, ты как разговариваешь! Не с этим, а с Семёном Арсеньевичем. Сними с него наручники, идиот.

Семён сначала удивился такому повороту событий, но потом понял, к чему всё идёт: теперь он здесь главный. Он размял руки, отряхнулся.

– Семён Арсеньевич, какие будут указания? – обратился к нему полковник.

– Хорошо проверьте дом, выведите оттуда живых. Потом обыщите всё вокруг, в радиусе трёх километров. Если найдёте девочку, спросите у неё, где живёт, и доставьте туда.

Семён подумал и продолжил:

– А еще – сожгите дотла это проклятое место. Потом вызывайте скорую, пожарную и полицию. Пусть разбираются с останками бывшего председателя и с теми костями в подвале. И скажите, как вас зовут?

– Будет сделано. Меня зовут Роман.

– Скажите, Роман, вы ведь из полиции?

– Семён Арсеньевич, простите, но это я обсуждать не могу. И да, и нет, скажем так. И еще, хотелось бы уточнить. В тех документах, которые вы получите после смерти Вениамина Петровича, есть телефон, номер счёта и еще кое-какие заметки. Если будем нужны – набираете номер, делаете перевод. Там всё есть.

– Хорошо, буду знать.

Семён отправился к машине. Полковник размышлял, знает Семён об авансе или нет. Наконец он решил не рисковать, терять такого клиента ему не хотелось, и догнал Семёна.

– У меня еще вопрос. В этот раз у нас оплачено пять дней. Прошло только два: вчера и сегодня. Ну, может и три пройдёт, если мы и после двенадцати ночи будем лес прочёсывать. Кое-что в любом случае останется. Как быть с авансом?

– О оставьте себе, да вот тех ребят подлечите, которых в подвале оглушило. Будете нужны – я с вами свяжусь.

Семён смотрел из окна автомобиля на ночной город. «Странно, теперь я глава Ордена, от одной мысли о методах которого у меня мурашки по коже. Но на мне всё и закончится. Разберу бумаги, которые мне оставил Вениамин Петрович. Не знаю пока, что с этим фондом делать, на благотворительность, что ли, пустить. А клетку, если её уже сделали – переплавить. Вообще, это всё неважно. Главное, удалось предотвратить зло, которому нет оправдания. Что было в подвале – и думать не хочу. Буду считать это чудом, и дело с концом. На этом Орден Красного Льва объявляю закрытым», – думал Семён, полулёжа на мягком сиденье. Он уселся удобнее, раскинул руки и наткнулся на папку. Она всё еще лежала в машине. «Я и забыл об этих преданьях старины. Кстати, а я ведь не дочитал кое-что. Всё же интересно, чем там всё закончилось», – Семён открыл папку, пролистал почти до самого конца, щёлкнул выключателем в потолке и продолжил читать. Он совсем забыл о кукле Якова Вилимовича Брюса, у которой только что появилась новая цель.

 

Глава 30. Паспорт мертвеца и новые чулки

– Василий, смотри кто пришёл! – на весь дом кричала София.

Василий встал с постели, быстро оделся и спустился вниз. В прихожей стояла Николь, а София обнимала её, опустившись перед ней на колени. Николь выглядела усталой, куртка и джинсы запачканы в земле.

– А мы с ног сбились тебя искать! – сказал Василий, подошёл к ним и обнял обеих.

Они перешли в гостиную, в комнату с диванами и креслами, усадили Николь на диван. София села справа от неё, Василий – слева.

– Рассказывай, где пропадала. Я чуть с ума не сошла! – сказала София.

– В речку я поскользнулась… – начала Николь.

– Так я и думала, боялась, что утонешь. Теперь я тебя ни на шаг от себя не отпущу. Дальше-то как? – сказала София.

– Там, где я уток кормила, берег обычный, а дальше – крутой, травой порос, а она скользкая. Я туда пошла, зазевалась и вниз съехала. Воды там немного, только ноги промочила. Я когда падала, совсем растерялась. Звала на помощь, но никто не слышал. – продолжала Николь.

– Василий, это мы с тобой так заболтались, что не слышали. Эх, нам только ребенка доверять. – сказала София.

– Так вот, я упала и не пойму, в какую сторону идти. Но, всё таки, пошла. Не стоять же по колено в воде. Холодно ведь. Шла я очень долго, пока берег ниже не стал, где я и вылезти смогла. А там – место незнакомое… – Николь развела руками.

– Вот чем за компьютером сидеть, хоть бы иногда выходила на улицу. Ты же совершенно не ориентируешься на местности. Ну и шла бы обратно вдоль реки! – сказала София и обняла Николь.

– Да откуда я знала, где твоё «обратно». Там почти так же как было, как на месте, куда мы приехали. Только дороги нет. Я сразу это не заметила, испугалась, подумала, вы уже уехали. Решила, что меня бросили… – Николь всхлипнула.

– Если бы ты знала, как мы тебя искали! – сказала София.

– Я решила пойти в лес, потом вышла на дорогу. Было уже темно. И я так устала. Смотрю, какое-то здание заброшенное. Я туда залезла и уснула. – Николь виновато посмотрела на Софию.

– Ты же не бродяжка какая-нибудь, спать в подворотнях. Тебя ведь там могли убить, да что угодно! – сказала София.

– А что я сделаю, если я с ног валилась. И телефон еще у тебя оставила, боялась, что уроню. – оправдывалась Николь.

– Дальше-то что? – спросила София.

– А дальше, когда я утром вылезла оттуда и пошла вдоль дороги, подъехала милицейская машина. Сказали, что меня ищут. Вот они меня сюда и привезли. Только я не выспалась… И есть очень хочу. – ответила Николь.

– Так, всё с тобой ясно. Давай в ванную сначала, в порядок себя приведи, я сейчас поесть соберу, а потом иди спать. – сказала София.

Когда Николь вышла, София сказала Василию:

– Ты же не против, если я её тут уложу? Боюсь у нас на квартире её одну оставлять. Я потом на несколько часов уеду, есть кое-какие дела, а как приеду – будем с тобой экспериментировать. Идёт?

– Конечно, пусть спит. Езжай если надо, мне тоже нужно всё подготовить. Оборудование и реактивы по коробкам лежат, еще не разобрал после незапланированного ремонта. – ответил Василий.

София собрала поесть, они позавтракали. Она уложила Николь и уехала. Василий начал готовиться к эксперименту.

Для начала он включил ноутбук и вошёл на сайт Федеральной миграционной службы. Проверил старый паспорт Дианы. «Ну надо же, в список недействительных не внесли, это раздолбайство значительно упрощает дело!», – подумал Василий. Он забронировал на завтра, на десять часов утра, два билета до Лимы – столицы Перу. Россиянам не нужна виза для поездки в эту страну. «Как хорошо, что прошлой осенью у Дианы украли сумочку», – подумал Василий, вводя данные старого паспорта умершей жены на сайте заказа билетов.

Прошлой осенью Диана решила, что у неё украли сумочку. Там, помимо обычных женских мелочей, небольшой суммы денег и банковской карты, были и самые важные документы: обычный и заграничный паспорта, водительское удостоверение. Через два дня ей нужно было лететь на конференцию в Берлин. Планы оказались под угрозой. К счастью для Дианы, за деньги у нас можно всё. Три тысячи долларов – и вот они, новые паспорта меньше чем за два дня. Когда она уже вернулась из Германии, то совершенно случайно обнаружила, что её сумочка – тонкий клатч – завалилась под сидение в машине. Над происшествием посмеялись, а старые паспорта так и остались лежать в шкафу. Василий и не вспомнил о них, когда собирал документы чтобы получить свидетельство о смерти Дианы, когда сдавал её паспорт, который был получен взамен «утерянного». Теперь же паспорта оказались как нельзя кстати.

Василий открыл сейф, вытащил из шкафа чёрный кожаный кейс, уложил туда деньги, драгоценности жены, проверил баланс своей банковской карты Visa Infinite. Позвонил в банк, уточнил лимит снятия наличных.

«Сначала – в Лиму, там побудем недельку, опустошим несколько банкоматов. Если меня и хватятся раньше, чем мы исчезнем, то бюрократические проволочки дадут нам это время. Потом – карты, телефоны и всё, с помощью чего нас можно будет найти – в огонь. Купим новые паспорта и – в Бразилию. Там затеряемся. Возьмём домик где-нибудь в горах и заживём. Этих денег нам хватит, наверное, на всю оставшуюся жизнь. Но ведь у меня будет формула философского камня, поэтому жизнь у нас будет очень долгой, да и золота я наделаю, если будет нужда. Так что – лишь бы хватило на первое время», – размышлял Василий, собираясь в дорогу.

Он выбрал из вещей неброскую кожаную куртку, потрёпанные джинсы и кожаные туфли для себя. Положил всё так, чтобы можно было всё это быстро найти. Для Дианы, вещи которой Василий не захотел в своё время раздавать, он отложил чёрное платье по колено, вязаный жакет. Потом нашёл нераспечатанную пачку с тонкими чулками телесного цвета, новый комплект красного кружевного нижнего белья из шёлка. Василий вытащил её чёрные кожаные сапоги и протёр их губкой. Потом отложил обувь и верхнюю одежду в сторону и подобрал ей наряд попроще, почти как свой. Джинсы, куртка, ботинки, которые она надевала, когда однажды они выбрались в горы. Подумал и добавил к её одежде кепку. «Ты, конечно, больше любишь платья и элегантные сапоги, но нам лучше сразу одеться просто и практично. Будет тебе сколько хочешь самых лучших платьев, когда обоснуемся в Бразилии. Знаю, ты кепки не любишь, но времени на парикмахерскую у нас не хватит, поэтому наденешь и не будешь думать о причёске», – подумал он.

В воображении Василия они с Дианой уже жили в Бразилии, в просторном доме. Он мысленно любовался вместе с ней горными видами. «Стоп, а как же я опубликую мою главную статью, если мне желательно больше не появляться на людях, а лучше вообще исчезнуть? Ведь если всё раскроется, а это рано или поздно случится, под своим именем я уже публиковаться не смогу. Даже если отправить в редакцию какого-нибудь журнала электронное письмо, предварительно позаботившись об анонимности, это – всё равно ниточка. И если не в журнале, а в Интернете опубликовать – всё равно могут найти», – Василий понял, что его мечта принести миру свет алхимического знания близка к краху. «Ну и пусть, ради жизни с Дианой я готов отказаться от всего чего угодно, в том числе и от публикации, которая изменит ход истории. Хотя… Можно опубликовать методику под псевдонимом», – подумал Василий.

Он прошёлся по комнате, улыбнулся своим размышлениям: «Похоже, я теперь полностью понимаю, почему практически все алхимики публиковались под псевдонимами. А ещё и то, почему с их жизнью и смертью, особенно со смертью, обычно связано множество легенд. Они ведь нередко просто исчезали, их могилы находили пустыми. Да, не думал, что и мне придётся через это пройти».

Василий спустился в подвал, быстро собрал всё необходимое для изготовления философского камня на столе. Потом сходил на кухню, взял маленький, но увесистый металлический топорик для мяса: ухватистая пластиковая ручка, с одной стороны на конце – лезвие, которым удобно разрубать кости, с другой – зубчатый набалдашник для приготовления отбивных. Василий положил этот топорик в ящик рабочего стола в подвале – так, чтобы в нужный момент он оказался под рукой.

«Когда в подвале всё закончится, а будет это, я так думаю, часа в четыре ночи, поднимусь наверх, задушу Николь, чтобы не было крови, отнесу её сюда же. А когда мы с Дианой будем уезжать, запру подвал и выброшу ключ. Николь и Софии долго никто не хватится, а когда начнут искать, в подвал попасть не так-то просто. У нас, в любом случае, будет достаточно времени», – планировал эксперимент Василий.

Стоя в подвале, он поёжился: «А тут прохладно. Но отопление сильнее делать пока не стоит. Так лучше для останков Дианы. А вот когда Диана вернётся, она, скорее всего, будет без одежды. Замёрзнет», – Василий сходил в спальню, нашёл белый махровый халат Дианы, потом вернулся в подвал, свернул его и положил на полку. «И надо будет заранее набрать ей горячую ванну с маслом мандарина, как она любит», – подумал Василий.

Всё было готово. Осталось дождаться Софию и можно начинать. Василий сидел у себя в кабинете, впервые за несколько дней не зная чем себя занять. «Вот дурак, как же я её встречу? Надо бы цветы купить, розы, как она любит. Охапку», – подумал Василий. Он вышел на улицу, сел в машину и поехал за цветами. В это время Николь выглянула из своей комнаты, убедилась, что она одна, прошлась по дому. Она открыла дверь в спальню Василия, посмотрела в шкафу, потом вошла в его кабинет, порылась в ноутбуке, потрогала кейс с деньгами и ценностями, улыбнулась и вернулась к себе.

Василий купил букет из семидесяти семи роз. Он вернулся домой, разыскал подходящую вазу и поставил букет в спальне. Тренькнул домофон. Василий посмотрел на экран. Это вернулась София. Она стояла на пороге, и с трудом удерживая одной рукой два тяжёлых пакета с продуктами, другой рукой давила на кнопку. Василий открыл дверь, взял пакеты, отнёс их на кухню.

– Что, София, справилась? – сказал Василий.

– Да, спасибо, всё успела. – ответила она.

– Вот и хорошо, я тоже всё приготовил.

– Василий, сейчас я быстро сделаю нам обед, или скорее ранний ужин, и приступим.

– Ты так меня совсем разбалуешь. – сказал Василий.

Он сидел на кухне и с удовольствием смотрел, как ловко она обращается с кухонной утварью.

– София, может тебе помочь? – сказал Василий.

– Не откажусь. Картошку почистишь? – ответила София.

Когда их ранний ужин был почти готов, София решила, что пора бы разбудить Николь и отправилась к ней. Василий пошёл следом: «Мало ли что, может быть, заглянет в спальню или в кабинет, да заподозрит что-нибудь. Хотя я вроде ничего подозрительного не оставил, но всё же…», – думал Василий.

Путь к комнате Николь лежал мимо спальни Василия. София шла первой. «Дубина, забыл закрыть дверь», – Василий едва не хлопнул себя ладонью по голове, но удержался. София, проходя мимо открытой двери, мельком взглянула в спальню, сбилась с шага и остановилась. Её дыхание участилось, она повернулась к Василию, указала на что-то в спальне и тихо сказала:

– Прости, это мне?

Василий заглянул в дверь. На столике у кровати стоял огромный букет. Он на секунду замешкался.

– Да, но это сюрприз, давай притворимся ненадолго, что ты его не видела. – сказал он.

Она улыбнулась, опустила глаза, потом быстро обняла Василия и через мгновение уже стучала в дверь комнаты Николь.

«Наверное, она думает, то я сделаю ей предложение, или что-то вроде того. Это и неудивительно, сейчас всё выглядит именно так. Да, чёрт возьми, не будь у меня надежды воскресить Диану, я бы так и сделал. София – славная девушка. Красивая, добрая и умная. Мы уже через столько всего прошли с ней. Думаю, я её всё-таки немножко люблю. Не так сильно, как Диану, конечно. Пусть думает о хорошем. По крайней мере, умрёт счастливой. Сначала оглушу её тупой стороной топорика, она потеряет сознание, а потом уже ничего не будет чувствовать», – подумал Василий.

Они отужинали, София предложила Николь навести порядок в кухне, а сама повернулась к Василию:

– Ну что, начинаем великий эксперимент?

– Да, София. Теперь – только вперёд.

 

Глава 31. Смерть чернокнижника

Молиться . Домогаться, чтобы законы Вселенной были отменены ради одного, и притом явно недостойного просителя.

Амброз Бирс, «Словарь Сатаны»

«Похоже, наш первый председатель писал о себе до самого конца. Зная его, не удивлюсь, что он и на смертном одре что-нибудь изобрёл», – подумал Семён и начал читать.

Не думал я, что так скоро дыхание смерти почувствую. Да, знать, придётся. Кажется, что недолго мне осталось. Говорят, перед смертью всю свою жизнь видишь. В последние минуты. Только я теперь понимаю, что минуты это долгие. Пытаюсь вспомнить, да всё сливается, одно с другим перемешивается. Главное, знаю, что если умру, то это еще не конец. Но, может, получится мне смерть обмануть.

Хорошо бы, забыла она про меня, да на это надежды нет. Если сам её от своего порога не отважу, она дорогу найдёт, и в дверь постучит. Кажется, когда старуха с косой уже в пути, должен я вспоминать семью, несчастных моих дочерей, жену любимую, должен видеть подвиги наши ратные, а в голову только былые забавы и лезут.

Досталась мне по случаю книга одна. Была она писана каким-то арабом, потом между строк её на французский перевели, с грехом пополам понял я, что там речь идёт о том, как древние египтяне болезни лечили и будущее предсказывали. Ну, будущее никому не ведомо, хотя есть соблазн узнать, про болезни не скажу, не пробовал, хотя допускаю, что это может и получиться. Очень уж другое интересно. Если по-нашему пересказать, то речь в той книге об отводе глаз.

Через тот отвод человеку можно что хочешь внушить. Внушил больному, что он здоров – он и выздоровел. Внушил, что потоп – он на стол полезет. Говорилось там, что египтяне наливали в лампу, вычищенную до блеска, ароматное масло. Лампу вешали на веревку, которая к потолку привязана. Если ту лампу раскачать и глядеть на неё долго, то начинаешь будто засыпать, но не спишь. А когда насмотришься, то сам не свой становишься, что тебе скажут – то и делаешь, что внушат – то и видишь. Попробовал я это на себе. Главное, думаю, чтобы блестело и качалось. Только не доверяю я никому себе внушать. Я решил сам себе придумать, что видеть.

Взял я веревку тонкую, на неё повесил перстень с бриллиантом. Повесил так, чтобы качалось, и свечей зажёг, чтобы камень в их свете сиял. Задумал я себе белого коня увидеть. Раскачал перстень, смотрю на него. Смотрел, смотрел, слышу, вроде фыркает кто-то в комнате.

Я от камня глаза отвёл и вижу – конь. В точности такой, как я себе представил. Пробовал это я в подвале, лестницы тут узкие, двери маленькие. Сюда если конь и войдёт, то только ползком, да и то может не пролезть. А он стоит посреди комнаты, ушами стрижёт.

Ну, думаю, молодцы египтяне, надо же до такого дойти! Обошёл я вокруг коня, погладил его. Настоящий, как есть настоящий. Не знал бы я, что всё это отвод глаз, не сомневался бы. Решил я, хватит мне на него пялиться, пора бы его и спровадить. Кольцо остановил, глазами поморгал, потом снова в то место смотрю, где конь был, а он-то никуда не делся.

Я когда книгу ту читал, как разобрал про то, как глаза отводить, так сразу и попробовал. А до того, как от наваждения избавиться, не дочитал. Схватил книгу, читаю, а там такое пошло, что вовсе не разберешь. Ну, читать продолжаю, а сам на коня поглядываю. Не хватало еще, думаю, чтобы кто вошёл. Увидят, как я в пустое место смотрю, скажут, что ума лишился. Нашёл я всё-таки как всё вернуть назад.

А сказано там, что того, кто наяву спит, нужно разбудить. В ладоши, например, хлопнуть. Так я и сделал. Хлопнул – и исчезло наваждение. Да, думаю, как это к делу приставить, пока неясно, а вот забава получится великая.

Тогда Пётр еще был жив. Я ему эту штуку показал. Он сначала не верил, а потом говорит: «Льва хочу увидеть». Я его усадил, перстень раскачал, потом говорю ему: «Лев». Смотрю, он уставился в пустой угол и шпагу из-за пояса тянет.

Ну нет, думаю, ты мне так всё тут разгромишь. Хлопнул я в ладоши, Пётр очнулся, обошёл всю комнату – нету льва. «Да, я уж было подумал, что ты тут настоящего зверя прячешь», – говорит мне. «А как бы такое чудо на войне использовать? Если на вражеских солдат львы да медведи, да еще невесть что побежит, чай им несладко придётся? Друг друга перестреляют», – ему бы всё война.

А я-то знаю, что ему надо, так заранее обдумал. Выходит у меня, что не получится это в чистом поле или в море сделать. Надо, чтобы сначала человек на яркое и подвижное смотрел, а потом уже ему внушать. «Нет, на войне не получится, а вот на приёме каком, над гостями посмеяться, это пожалуйста», – говорю. Ему затея понравилась.

А я вот что придумал. Если одному можно глаза отвести, то и многим тоже. Главное, чтобы они все вместе на что-то смотрели, а потом внушить. Решили мы с Петром потоп устроить. Не настоящий, конечно.

Нашёл я кусок хрусталя, мне его огранили и в оправу с ушком вставили. Такой если повесить на веревку, издалека видно будет. Вот начался приём, а я заранее подвеску ту на столе установил, осветил как следует и раскачал. Всем же любопытно – что это качается. А я поблизости, и поддаю иногда, чтобы не останавливалось.

Сам стараюсь не смотреть, а за другими наблюдаю. Когда увидел, что многие за этим следят, я и шепнул одному: «Смотри, море из берегов вышло, сейчас все потонем». А какое море в Москве? Да тому уже всё равно. Начал он озираться, да как заорёт: «Потоп, спасайся кто может!».

А остальные-то уже готовы. Они как услышали про потоп, кто на стол полез, кто на подоконник, в дверях давка. А мы с Петром потешаемся. Молодые были, только и делать, что жизни радоваться. Но теперь вот и о смерти приходится думать.

Так у меня выходит, что для того, чтобы порошком философским человека оживить, без останков его никак не обойтись. Когда умру, точнее – если умру, похоронят меня в надёжном месте. А если настанет время, когда и стены не устоят, и могилы разроют, на этот счёт я дал указания, чтобы тело моё сберегли. Без тела не будет и воскрешения. Только вот настанет ли когда это время? Хорошо бы настало, тогда я и тело Петра разыщу. Уж его-то и без особых указаний сберегут. И жену, и дочерей. Дождаться бы только.

Однако же, не идёт за мной, старая. Но шаги её уже слышны. Может, удастся обмануть? Удалось же мне с Ванькой, хоть ненадолго, да и с лакеем государя нашего, хотя и не до конца. Что, если тогда всё верно сделано было? Может дело в том, что люди они простые? В моём роду, как никак, и короли бывали. Не выйдет ли на мне? А если не получится, то так тому и быть. Всё равно помирать.

Есть тут мальчонка толковый, из турков, Омером зовут. Я его иногда Гомером называю, а обычно просто Ванькой, так нашему уху привычнее. Да и какая ему разница? Нет тут у него никого. Ведь когда я замертво упаду, надёжный человек нужен, а ему, турку этому, надеяться не на кого, кроме меня. Хорошо, грамоте его обучил. На память-то его надеяться нельзя, ошибётся в чём, тут мне и конец. Потолкую-ка я с ним а потом напишу, чтобы он всё в точности сделал.

Хорошо, самого важного я не забыл. Составы-то до сих пор у меня хранятся, да как знать, не прокисли они от времени, вроде молока? Сделал я новые, лучше прежних. Да и всё по-иному придумал. Ведь лакею царскому тогда только голову сняли. А состав, знать, должен всюду проникнуть. Видно, в этом и ошибка.

Приготовил я всё, позвал турка. Сначала он испугался, глаза вытаращил, на своём залопотал. Но я его быстро в чувство привёл. Объяснил, что всё по науке. Сказал, что сначала надо ему меня обезглавить, потом на куски изрезать, потом сложить, полить из одного флакона, да дождаться, когда части срастутся, и из другого полить. Так я и жив поднимусь, и молодым сделаюсь.

В подвале я всё приготовил, чтобы тело моё, пока будет срастаться, собаки не растащили. Вот будет штука, если очнусь, а половина меня по всему поместью раскидана.

Написал я турку моему всё, заставил вызубрить, как школьника. Всем сообщил, что еду по Европам путешествовать. По мне-то выходит, долго надо срастаться. Не случайно же у лакея голова тогда отвалилась.

Наметил я себе утро одно. Вышел на крыльцо. Благодать. Весна на исходе, всё просыпается, всё зеленеет. Посмотрел я на небо, посмотрел на берёзы, которые только листьями начали одеваться. Погладил пса дворового. Проводить, видать, пришёл. К тому времени всех слуг я отослал, кроме Гомера. Вздохнул я полной грудью, как знать, может, в последний раз дышу, да и пошёл в подвал.

Поцеловал я Гомера на прощание, пообещал, если исполнит он всё в точности, и оживу я, сделаю его своим сыном. А себе подумал: «Ты не сделаешь, так есть и еще надежда». Уже хотел было на стол ложиться, где всё заготовлено, да он сказал, что помолиться ему надо перед таким делом. Ну что ж, это не повредит. А я тем временем достал перо, чернильницу, да книжку мою. Если не вернусь – не поминайте лихом.

«Видно, не удался ему этот последний опыт. Ну что ж, теперь ему точно не вернуться. Не верится мне, правда, что он мог такое в своём календаре зашифровать. Ведь даже в этих его записках и намёка нет. Но от правды никуда не денешься. В любом случае, покойся с миром, Яков Вилимович», – подумал Семён.

 

Глава 32. Магистерий

– Ты как будто лучше меня знаешь, что делать. Я – и то смотрю в записи. Еще не успею тебе сказать, что мне нужно, а ты уже мне это подаёшь, – сказал Василий Софии. Он стоял у стола, заполненного стеклянной химической посудой. В центре внимания была та самая колба, которую он хранил в сейфе.

– Ты хороший учитель. Когда мы переводили «Завещание», ты, незаметно для себя, очень много мне рассказал. – ответила София.

– Судя по той цветовой революции, которую мы наблюдаем, результат будет уже совсем скоро. – сказал Василий, наблюдая, как меняются цвета вещества в склянке.

– Да, если записи верны, то скоро ты сможешь проверить, правда ли всё то, о чём писали алхимики.

На их глазах происходило чудо, тайна которого волновала и волнует миллионы умов. Вещество в колбе, наконец, стало красным. Оно вскипело в последний раз и застыло в твёрдую пену.

– Похоже, всё. Теперь надо проверить, – сказал Василий и снял колбу с огня. Он порылся в ящике стола, мимоходом коснулся топорика и вытащил кусок свинца.

– Итак, вот он, момент истины, – торжественно произнёс Василий. Он положил свинец в широкий низкий фарфоровый тигель с небольшим носиком, поставил его на раскалённую печь.

Василий и София смотрели, как свинцовый брусок принялся терять форму, пошёл рябью, потом, начиная с той его грани, которая касалась дна тигля, потёк. Теперь в тигле блестел серебристый жидкий металл, на котором плавала мутноватая оксидная плёнка. Василий перемешал то, что было в тигле, тщательно высушенной и прогретой титановой палочкой. Потом деревянной ложкой снял с поверхности металла мусор.

Руки Василия слегка дрожали, когда он взял колбу с красной пеной и слегка встряхнул. Пена рассыпалась, превратилась в мельчайший порошок. «Вот он, философский камень, великий эликсир», – подумал Василий.

– София, теперь отойди немного в сторону, я не знаю точно, как он взаимодействует с металлом. – сказал Василий, набрал порошка на кончик фарфоровой ложки с длинной ручкой, и, на всякий случай отодвинувшись от печи на расстояние вытянутой руки, быстро высыпал состав в тигель.

Василий едва успел отдёрнуть руку – столь бурной оказалась реакция. Свинец закипел, едва не выскочил из тигля, будто Василий плеснул туда воды. Когда всё успокоилось, Василий и София подошли к печи и посмотрели на дно тигля. Там сверкал жёлтый расплавленный металл.

– Получилось? – тихо сказала София.

– Сейчас узнаем, внешность обманчива, – ответил Василий.

Он перелил содержимое тигля в изложницу, металл мгновенно затвердел. Василий остудил всю конструкцию в чашке с водой, вынул жёлтый слиток и взвесил его в руке.

– Пока похоже на правду, такое ощущение, что он раза в два тяжелее того куска свинца, который мы плавили. Теперь проверим реактивами. – сказал Василий. Он повозился с реактивами и едва не разучился дышать, когда понял, что перед ним настоящее золото.

– София, примите мои поздравления! Чистое золото. Получилось. – сказал Василий.

– Нет, это вы примите мои поздравления, уважаемый алхимик! – ответила София.

– А теперь у меня для тебя сюрприз. Только пока не подсматривай, отвернись и закрой глаза руками. – сказал Василий.

Она послушно отвернулась.

«Такая доверчивая», – подумал Василий, нащупывая в ящике стола топорик.

«Как это кстати», – подумала София.

Если бы Василий внимательнее смотрел на неё, то заметил бы, что София, отвернувшись, сунула руку в карман и достала оттуда маленький белый химический респиратор и газовый баллончик. Одной рукой она прижала респиратор к лицу, в другой зажала распылитель. Василий еще не успел взять в руки топорик, а София уже повернулась к нему, и, со словами: «У меня тоже сюрприз», брызнула из баллончика ему в лицо. Тот не был готов к такому повороту событий, вдохнул состав и почувствовал, как оседает на пол. Усыпляющий газ подействовал на него почти мгновенно.

Когда Василий очнулся, он понял, не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Он открыл глаза. Увидел перед собой знакомый подвал, попытался осмотреть себя. Хотя и с трудом, но ему это удалось. Его руки и ноги были раскинуты и привязаны к металлическим кольям, видимо только что вбитым в стену. Он понял, что беспомощно висит, не касаясь земли.

В подвале никого не было. «Да что же это, неужели она узнала. Теперь всё пропало», – сознание Василия почти прояснилось, и он понял, что София уже не сыграет роль огня в воскрешении Дианы. На лестнице послышались лёгкие шаги. Звуки приближались. Василий смотрел на вход в подвал, откуда должен появиться тот, кто спускался вниз. На входе появились двое – София и Николь.

На Софии была просторная красная шёлковая накидка, перехваченная на талии золотым обручем. Её волосы были собраны и заколоты золотым гребнем с тусклыми красными камнями. В руках она держала кривой кованый кинжал из дамасской стали. «Древняя вещица», – подумал Василий. Николь была одета как обычно – в джинсы и белую футболку. Она села на стул у стены, а София подошла к Василию.

Василий окончательно очнулся от наркоза.

– И что всё это значит? – сказал Василий.

– Прежде чем ты умрёшь, скажи, ты действительно верил в то, что принеся в жертву доверчивую девушку, сможешь воскресить жену? – вопросом на вопрос ответила София.

Василий понял, что его главный секрет раскрыт, и решил, что больше таиться нет смысла.

– Да, действительно. У меня ведь получилось создать философский камень, ты сама видела, как свинец превратился в золото. И почему это я вдруг умру? – сказал Василий.

– О, это долгая история. И из уважения к тебе я сейчас её расскажу. Не думаю, что тебе понравится то, что ты услышишь, но мне хотелось бы, чтобы ты это узнал, – ответила София.

– Ну что ж, рассказывай свою историю. – сказал Василий. Он еще не вполне верил в реальность происходящего.

– Всё началось с того, что примерно полторы тысячи лет тому назад один египетский алхимик охотился за философским камнем. В те времена это было куда более опасное занятие, чем сейчас. Он вполне мог поплатиться жизнью за свою любознательность. Был он бедным человеком, однако, надеялся, что когда-нибудь настанут лучшие времена. Ему хотелось дожить до этих времён. И хотя он был почти нищим, золото было для него, как теперь принято говорить, побочным эффектом.

– При чём тут древние сказания, я хочу знать, зачем ты меня привязала к стене? – сказал Василий.

– Послушай, потом поймёшь. У нашего алхимика, звали его, в переложении на твой язык, Менетнашт, было две дочери. Его жена умерла при рождении второй из них. Он был убит горем и возжелал бессмертия для себя и дочерей. Меня, кстати, звали тогда Асенат, а Николь носила имя Хагар. – сказала София и замолчала, внимательно глядя на Василия.

– Ты надо мной издеваешься, да? – ответил Василий.

– Если бы так… Мой отец отчасти преуспел в своём деле. Но он очень многого не понимал, также как и ты… Философский камень удался ему. Меня он преобразовал удачно. А вот ей, – София посмотрела на Николь и она печально вздохнула, – повезло меньше.

– Послушай, ну не надо нести ерунду. Если предположить, что ты говоришь правду, вам с ней что, по полторы тысячи лет?.. Это невозможно! Или ты держишь меня за дурака?! – в Василии, несмотря на то, что он был на пороге смерти, проснулся учёный.

– Интересно… – задумчиво произнесла София, посмотрев ему прямо в глаза. – Ты, основываясь на вере в воскрешение умерших посредством философского камня и человеческой жертвы, решился на двойное убийство. А поверить в то, что мне полторы тысячи лет, ты не можешь? – сказала София.

– Не могу, прости. Это бред. Лучше освободи меня и иди своей дорогой, – сказал Василий, собрав остатки уверенности.

– Прости, но вот этого я не могу. Ты мне очень нужен. Вернее – нам, – сказала София, сделав упор на последнее слово.

– Зачем?! – недоуменно воскликнул он.

– Дай я расскажу, потом поймёшь. Хорошо?

– Ладно, будто от меня что-то зависит.

– Так вот. Алхимическое преобразование человека – процесс невероятно тонкий и сложный. Упрощённо говоря, нужно правильно изменить и тело и душу. Со мной отцу удалось и то и другое. А вот с нашей маленькой Хагар вышла ошибка. Тело прошло трансмутацию, а душа – нет. Кроме того, даже полного преобразования недостаточно для обретения, как принято говорить, «вечной жизни». После этого частично удачного эксперимента мы жили еще некоторое время, а потом случилось так, что я убила собственного отца. По глупости, можно сказать. Тогда я кое-что ощутила… Понимаешь, до этого я постоянно болела, сестра так и вовсе лежала пластом. Какая уж тут вечная жизнь?.. А после того, как я убила его, кстати, этим вот кинжалом, в меня как будто влилась новая мощная волна невероятной жизненной силы. Мы увидели жизнь в новых красках, ярких, невероятных. Мы наслаждались каждым мгновением. Даже ветер приносил нам невероятное наслаждение. Этой силы хватило и мне, и Николь примерно на сто лет. Понимаешь, к чему я веду?..

– Пока не очень… – нахмурился он.

София продолжила. Сложив руки на груди, она устремила невидящий взгляд вдаль и погрузилась в воспоминания, которые, казалось, на несколько мгновений полностью поглотили ее.

– Хорошо, тогда буду говорить проще. Примерно каждые сто лет – иногда чуть больше, иногда – чуть меньше – я должна находить настоящего алхимика, и, после того, как он получит философский камень, приносить его в жертву. Иначе мы обе умрем. Это наша плата за молодость, за красоту, за вечную жизнь… Николь, кстати, гораздо меньше может называться «человеком», чем я или ты, хотя у неё есть некоторые другие способности.

София немного помолчала, задумчиво глядя на Василия. Потом сказала:

– Я вижу, ты всё еще смотришь на меня как на сумасшедшую. Видно, не поверишь, пока сам кое-что не увидишь. Николь, иди сюда.

Николь послушно встала со стула, подошла.

– Василий, должна объяснить, что такое Николь. Её тело было преобразовано, а душа нет. Смертно и то и другое. Она – тело без души. Она не человек, а сгусток энергии, наделенный интеллектом и немножко одержимый, так сказать, нечистой силой. Жить в этом мире она может только благодаря мне, только рядом со мной. Я же вынуждена искать алхимиков, иногда подталкивать их в нужном направлении, чтобы они доросли до необходимого уровня, а потом… убивать их… Я ведь перечитала всю литературу по алхимии, которая была когда-либо написана за всю историю человечества, сотни лет провела в экспериментах, но так до конца всего и не поняла. Однако, вот что самое главное. Я осознала, что я тоже несовершенна. Но после определенного количества жертвоприношений, или, если хочешь, убийств, надеюсь, что приду в состояние, в котором смогу наслаждаться той самой всеми любимой «вечной жизнью» без всяких условностей и регулярных кровопролитий. Кроме того, я и есть тот самый настоящий «философский камень», который ты искал… То, что вы, алхимики, получаете в своих колбах – это лишь подтверждение того, что вам удалось усовершенствоваться самим. Детская забава… Однако далеко не каждый может быть алхимиком. А тот, у кого такие задатки есть, должен пройти определенный путь, прежде чем ему удастся получить этот философский камень как подтверждение того, что путь пройден. На самом деле – пройдена только первая ступень. Даже я за полторы тысячи лет еще не дошла до конца… И много не понимаю…

– Допустим, чему-то из этого я готов поверить. А что там должна была показать Николь? – сказал Василий.

– Скажи, это несущая конструкция? Если с ней что-нибудь случится, дом не рухнет? – София указала на ту стену лаборатории, у которой стоял гроб с телом Дианы.

Василий прикинул, вспомнил план дома. Ему было тяжело сконцентрироваться на таких вещах сейчас, когда на кону стояла его жизнь… И… воскрешение Дианы…

– Нет, – в конце концов, произнес он, – дом стоит на сравнительно неглубоком фундаменте. Фактически, подвал – это отдельное строение. Что бы с этой стеной не случилось – не рухнет.

– Вот и хорошо. Николь, покажи ему. Только легонько, не переусердствуй, – сказала София.

Николь подошла к стене, пару секунд постояла рядом и слегка коснулась её кончиками пальцев. Василий не поверил своим глазам. Раздался мощный глухой удар. В стену как будто врезался невидимый танк огромных размеров. По ней пошли трещины, посыпалась штукатурка, куски кирпичей. В том месте, где Николь коснулась стены, образовалась огромная дыра, в которую мог бы легко пролезть взрослый человек. Василий вспомнил про «взрыв газа» в подвале.

– Так это она разворотила пол? – Василий начинал понимать, что София говорит ему правду.

– За пол извини, она перестаралась. Я попросила у неё по-тихому пробраться в твой подвал и узнать, на какой стадии находится работа. А она пошла напрямик. Правда, всё, что надо, узнала. Состава здесь не было, но есть и другие признаки. Мне оказалось этого достаточно. Нужно было выбрать время встречи с тобой, – ответила София.

– А зачем тогда весь этот маскарад? – хмуро спросил Василий.

– Если честно, то и мне хочется простого человеческого счастья. Кое-что было незапланированным, но оно тоже удачно дополнило общую картину. Кстати, если бы мы встретились раньше, думаю, у нас был бы шанс много лет прожить вместе долго и счастливо как муж и жена. Много счастливых лет, наполненных упоением, нежностью, лаской. Тысячи завораживающих, сказочных, упоительных ночей… Поверь, я заставила бы тебя забыть о Диане. Мы были бы бесконечно счастливы. Потом, правда, мне, как всегда, пришлось бы тебя убить… – ответила София. – Но… это неизбежность…

– Уж не ты ли та «дважды вдова», на которой женился Фламель?

– Да, это была я. Он, кстати, действительно инсценировал собственную смерть, жил еще довольно долго, но потом мне пришлось принести его в жертву, как и остальных. То, что он, возможно, жив до сих пор, – сказки. И, откровенно говоря, я уже и не знаю, сколько раз я вдова. За эти полторы тысячи лет я была замужем раз, наверное, пятьдесят. Так что я не только вдова, но и жена как минимум полусотни алхимиков. Не все из них, правда, оправдывали мои ожидания… – добавила София.

– Скажи, а куда тогда пропала Николь? – сказал Василий.

– О, это отдельная история. Лет триста тому назад появилось одно общество, они себя называли «Орден Красного Льва». Они искали алхимика, который получит философский камень. До сих пор они мне не мешали, я ими близко не интересовалась, они гонялись не за теми. Кстати, настоящих алхимиков ох, как мало. Насколько я знаю, сейчас их всего двое. Один из них – ты. Второму еще только полтора года, он из Мексики. Он пока еще не знает о том, кто он, но природа возьмёт своё. И тогда появлюсь я… – продолжила свое печальное повествование София.

– А при чём тут Николь? – сказал Василий.

– При том, что сейчас этот Орден перешёл мне дорогу. Установили за тобой слежку. Совсем обнаглели, короче говоря. Они, дураки, хотели с помощью философского камня, оживить своего основателя, Якова Брюса, сподвижника Петра Великого. И знаешь, они ведь почти поняли – в чём тут дело. По идее, им нужна была бы я, но они взяли Николь, чем очень облегчили мне задачу. Понимаешь, я хотела уничтожить их одним ударом, но даже мне не удавалось до конца понять – кто именно входит в состав общества. Конспирация, и места, куда Николь непросто пробраться. Она ведь далеко не всесильна. Раньше – так еще хуже – их была целая толпа. А теперь мне удалось выяснить, что их осталось несколько человек. Я поначалу думала – пятеро. В итоге Николь узнала, что их осталось только трое. Пусть она сама расскажет, если тебе интересно…

– Да что тут рассказывать? – начала Николь. – Меня похитили. Вывезли за город. Заперли в подвале поместья. Как раз то, что нам было нужно. Они в разговоре упомянули, что их всего трое, что одного из них нашли мёртвым. Еще двое были рядом. Одного я убила, а вот второго не тронула. Он не будет больше этим заниматься, я уверена. Правда, наверное, снова перестаралась, разнесла им полдома. Когда я возвращалась назад, кстати, почти рядом с домом наткнулась на каких-то странных существ, – сказала Николь.

– Милая, что еще за существа? Ты мне не рассказывала. – София с удивлением посмотрела на Николь.

– Забыла, сама видишь, как я себя чувствую. Так вот, одно из них, видимо, очень спешило в поместье. По виду человек, а если разобраться – куча каких-то железяк, обтянутая подобием человеческой кожи. Оно на меня попыталось напасть. Я ответила. Думаю, долго еще будут в тех местах находить ржавые гайки, шестерёнки, пружины и прочую ерунду, которой оно было набито. Я так и не поняла, честно говоря, как оно устроено, но оно само виновато. Потом, не успела я и шага пройти, с неба на меня упали еще два. По виду они похожи на горгулий. На тех, что с крыльями. Только голова как у человека, а сами – в кольчугах, будто в железных перьях. Да и под перьями механизмы какие-то. Это я увидела, когда они уже на куски развалились. – Николь завершила рассказ и вернулась на своё место.

– Ничего себе… София, или как там тебя называть, ты сказала, что они не ту взяли. Так ты можешь воскрешать умерших? – у Василия появилась надежда на то, что Диану всё таки удастся вернуть.

– К сожалению, это даже мне не под силу. Я этим интересовалась, но до сих пор у меня ничего не получилось. Так что прости, я тебе в этом не помогу. Подозреваю, что это возможно, но как – не знаю. Золото могу из чего угодно сделать, – она подошла к столу, взяла в руку стеклянную колбу, потом швырнула её на пол. Та не разбилась, а лишь звякнула и засияла золотом. София продолжила:

– Видишь? А вот оживить не могу.

Василий молчал.

– Николь совсем ослабела. Она ведь и правда себя нехорошо чувствует. Поэтому давай заканчивать, – сказала София, взяла в правую руку кинжал и подошла вплотную к Василию.

Тот обдумывал какую-то мысль, которая формировалась у него всё чётче с каждым мгновением. Он, поглощённый этим, забыл о том, что его собираются принести в жертву.

– Подожди, скажи, ты говорила, что «подталкиваешь» алхимиков. Это как? – сказал Василий.

– А вот это в нашей истории для тебя окажется самым печальным. Я уже думала об этом не говорить, но раз спросил – скажу. Если бы в твоей жизни не было месяцев страданий, ты бы никогда не создал философский камень. Ты должен был через это пройти. Умереть и воскреснуть в духовном плане. К тому же, будь рядом с тобой жена, мне было бы гораздо сложнее контролировать финальную стадию алхимического процесса… – сказала София.

– Ты хочешь сказать, что это ты… – горло Василия сдавил спазм.

– Да, каюсь. Но иначе было нельзя. Она ни в чём не виновата, но будь она рядом, я не получила бы то, что мне нужно. Физически это сделала Николь, направила её, естественно, я…

Василий отрешённо смотрел на неё, сквозь неё, и не видел уже ничего. Потом сказал:

– И ты, и твоя сестра – вы обе нелюди. Вы чудовища. А я ведь, идиот, думал, что влюбился в тебя. Чуть с ума не сошёл, размышляя о том, надо ли мне воскрешать жену или бросить всё и сделать тебе предложение… – сказал Василий.

– Мне правда жаль, что мы прощаемся на такой печальной ноте. Ты хороший человек. Добрый. Верный муж. До последнего надеялся её вернуть. А то, что было у нас с тобой в ночь, когда Николь пропала, не бросает тень на твою верность. Тогда всё произошло именно потому, что мы оба этого хотели. Это было по-настоящему, – сказала София.

– Да пошла ты к чёрту! – сказал Василий. Он попытался вырваться, но веревки были затянуты так туго, что ему едва удалось пошевелиться.

– Не пытайся, мы знаем, как вязать узлы. И прощай, – сказала София.

Она занесла кинжал над грудью Василия. И опустила его, не нанеся удар. Отвернулась.

– Ну, давай уже, убей и меня! – теперь Василию было всё равно. Его планы превратились в пыль. Ему не хотелось жить.

София несколько минут молча ходила по подвалу. Николь смотрела на неё с удивлением, Василий следил за ней глазами, ожидая смерти. Наконец София вернулась к Василию.

– Знаешь что?! Я только сейчас поняла, что не могу тебя убить. Это вертелось в голове, но сейчас меня будто молния пробила. Всё сложилось.

– Это почему? – Василий искренне удивился.

– Никогда не ожидала от себя такого, но… мне кажется, я тебя полюбила. Понимаешь, впервые в жизни я полюбила человека, мужчину, как женщина полюбила…

– Хватит уже разговоров, заканчивай, – взбешенно бросил Василий.

– В том-то и дело, что не могу… Если я тебя убью, то и часть меня, наверное, лучшая часть, умрёт. Зачем полумёртвой вечная жизнь? Не знаю, почему, за что полюбила, но уверена, что это так. Ты – моя первая любовь. И это правда. Как бы странно это ни звучало из уст существа, которому полторы тысячи лет. И всё, через что мы прошли с тобой, – от первой встречи, до последней ночи – всё это была правда. Все по настоящему. Наверное, эти несколько дней будут самыми счастливыми в моей жизни.

Василий молча смотрел в стену.

– Конечно, ты меня ненавидишь, и я это понимаю. И ты пойми, я не ожидала от себя таких чувств. Но я от всего сердца, а оно у меня есть, желаю тебе счастья. Ты сможешь построить новую семью. Ты найдёшь новую любовь. Возможно, полюбишь даже сильнее, чем любил Диану. Она тоже будет тебя любить. Вы проживёте долгую и счастливую жизнь. И у вас будут дети. Со мной бы этого не вышло. Уж не знаю, в чём тут дело, но детей у меня быть не может. Ты только знай, что никто в этом мире не будет любить тебя сильнее, чем я. Любовь… Любовь к тому, кто меня ненавидит, к тому, с кем я никогда не смогу быть вместе… Какое странное и непонятное чувство… Наверное, это моя кара, расплата за грехи, как ты думаешь? – мрачно проговорила София.

Не дождавшись ответа, она продолжила.

– Ты даже не представляешь, на какой риск я иду, оставляя тебя в живых. И дело даже не в том, что ты, когда освободишься, постараешься, чтобы меня нашли и наказали по закону. Через несколько часов у нас самолёт. Через сутки даже ты, встретив меня и Николь в толпе, – а мы вряд ли встретимся, – не узнаешь нас. Дело во всём том, о чём я тебе рассказывала. Николь слабеет с каждым днём. Я тоже чувствую первые признаки беды. Но у меня есть еще пара мыслей о том, как нам выжить до следующего подходящего случая. А ты живи, постарайся поскорее всё забыть и найти своё счастье. Я тебе искренне этого желаю. Ты это заслужил…

София подошла к Василию, привстала и поцеловала его в губы. Он посмотрел на неё. И ответил на поцелуй. В его глазах не было ненависти. Лишь глубокая и безмолвная скорбь.

Она оторвалась от него. Из её глаз текли слёзы.

– Прощай, мой любимый, – сказала София.

– Прощай, – сказал Василий. – Она всё еще смотрела на него, потом развернулась и пошла за ножницами, чтобы перерезать веревки и освободить его, а потом… что-то заставило ее обернуться и она увидела, как его губы беззвучно произносят то, что она никогда не рассчитывала, не надеялась, не ждала, так мечтала услышать… Одно единственное слово, которое перевернуло все…

– Любимая…

Или ей это показалось? Да какая, к черту, разница?!

 

Эпилог. Акараже, мате и фокстерьер

В одном из прибрежных ресторанов бразильского города Сальвадора, на открытой веранде, за деревянным столиком, сидела красивая девушка на вид лет двадцати пяти в красном свободном платье. Она перевязала волосы жёлтой лентой, потягивала через серебристую бомбилью мате и ждала, когда ей принесут акараже с жареными креветками. По её особому заказу в это традиционное бразильское блюдо, которым принято утолять голод на ходу, добавили очень много острого перца. Было утро, еще не жарко, большая часть столов на веранде была занята.

У ног девушки вертелась небольшая собака. Белая, с несколькими рыжими пятнами. На ней был золотистый ошейник без поводка. Даже человек, ничего не понимающий в собаках, сразу понял бы, что собака эта породистая. А тот, кто понимает, с первого взгляда узнал бы чистокровного гладкошёрстного фокстерьера.

Девушка наклонилась к собаке и прошептала: «Знаю, Ник, мне сейчас нельзя много острого и жирного, но уж очень я это люблю, ты же знаешь», – тихо сказала она и погладила себя по животу, который, несмотря на свободную одежду, был уже хорошо заметен. Собака посмотрела сначала на свою хозяйку, потом на сосуд из высушенной тыквы, из которой девушка пила мате. «Знаю, этого тоже много нельзя, но я совсем чуть-чуть», – снова сказала девушка собаке и тут же, увидев кого-то вдалеке, добавила: «А вот и они».

Их было двое. Мужчина и женщина в лёгких летних костюмах. На нём – белые брюки и рубашка. На ней – длинное зелёное платье в пол. Он – высокий, в меру мускулистый, загорелый, коротко остриженные тёмно-русые волосы, слегка тронутые на висках сединой, хотя на вид ему не дашь и тридцати. Во всё его лицо сияют голубые глаза. Она – под стать ему. Стройная, гибкая, живая, на полголовы ниже своего спутника. Натуральная блондинка, кудрявые блестящие локоны ниже плеч. Детский тип. Такие никогда не стареют.

Они выбрали столик всего в нескольких шагах от девушки с собачкой. «Как же они похожи… Действительно, мужья и жёны часто бывают очень похожи. И она ничуть не изменилась. Ни за что бы не поверила, что такое возможно, – подумала девушка. – Хотя много чего видела за последние полторы тысячи лет…».

Когда они подошли к круглому столику, у которого стояли два стула, мужчина ускорил шаг, помог женщине сесть. Сам подвинул свой стул так, чтобы быть ближе к ней, сел рядом. Они взяли меню, принялись выбирать. Когда они склонились над перечнем бразильских деликатесов, он поднял голову, и, зарывшись лицом в её волосы, поцеловал в мочку уха. Она прижалась к нему, зажмурилась от удовольствия, и погладила его по руке. От её прикосновения по всему его телу прошла лёгкая дрожь. Они были молоды, красивы, влюблены и невероятно счастливы… Один случай на миллион. Везунчики. Любимцы Фортуны…

Девушка в красном продолжила размышлять: «Он так поглощён ей, будь мы прежними, и то не заметил бы. А я ведь ему говорила, что это невозможно. Да и сама была в этом уверена. Похоже, настоящая любовь способна творить чудеса. Чудо – то, что он снова с ней. Но, возможно, даже большее чудо – то, что произошло со мной после той ночи, – подумала девушка с собакой и положила руку себе на живот. – В ту ночь он любил меня по-настоящему. Наверное, это чувство сохранилось в нём и сейчас, но после того, что я с ней сделала, он не смог бы жить со мной, видеть меня. Надеюсь, он хотя бы иногда обо мне вспоминает. Но… как бы там ни было, я вижу, что он счастлив. Да и мы с Николь чувствуем себя замечательно. Мне кажется, теперь нам помогает тот, кто скоро появится на свет, и больше не нужно никаких жертв, никаких казней, никакой крови. Только любовь, возведенная в бесконечность»…

 

О серии

В книгах серии "Загадки судьбы" невероятным образом переплетаются жизни наших современников с судьбами самых таинственных и знаменитых исторических персонажей. В основу сюжета положены реальные исторические факты, которые стали сенсацией. Лихо закрученный сюжет, яркая любовная линия, поражающие воображение исторические вставки и абсолютно непредсказуемый финал – фирменный стиль серии "Загадки судьбы".