На следующий день восемь ребят десятого и одиннадцатого отрядов, в том числе и Миша Огарев, опять проспали утреннюю зарядку.

Значит, вся вчерашняя проборка на штабе прошла впустую. Значит, зря простили виновников.

На утренней линейке взял слово Владимир Викторович. Вскочив на пенек, он начал говорить тихим, казалось бы, безразличным голосом. Он был спокоен, только незнакомый блеск его слегка выпуклых карих глаз выдавал скрываемые чувства.

Все повернули к нему головы.

Сперва Владимир Викторович зачитал список опоздавших, а затем сказал:

— Еще раз напоминаю: все должны выполнять второй закон. Неужели это так трудно — не опаздывать к сигналу горна? Почему младшие подчиняются? А вы в гости приехали, что ли? Или вы считаете себя умнее штаба, разработавшего и утвердившего второй закон? А если так — я найду способ, как заставить десятый и одиннадцатый отряды слушаться. Я только прикажу Валере Шейкину четыре раза проиграть сигнал «Тревога!». И тогда… — Владимир Викторович соскочил с пенька. Потому ли, что он ничего не добавил к слову «тогда», его угроза показалась особенно страшной.

Завтрак прошел при удручающем молчании. Отправляясь на работу, все разговаривали вполголоса.

Чтобы хоть немного разрядить тягостную обстановку, Южка посоветовала Валере взять с собой на работу горн.

Валера обрадовался. Ведь в городке, чтобы не сбить с толку ребят, он мог Играть лишь давно надоевшие ему сигналы, а тут — вот удача! Он впервые покажет свои музыкальные способности, да еще перед девочками похвалится. И всю дорогу до самых капустных грядок Валера играл то плясовую, то торжественный марш, то пьески чуть не собственного сочинения.

Валера ведь был не только горнист, но и «главный агроном». С утра он вместе с тетей Нюшей осмотрел намеченный для посадки капусты участок, расставил ребят, потом засунул руки в карманы и зашагал поперек борозд, наблюдая за ребятами. Под мышкой он все время держал свой горн.

Тут мимо него вскачь пронеслась телега с бочкой и с тремя мальчиками.

— Валера, к нам! — крикнули ему ездоки.

Валера не выдержал, забыл свою важную должность и на ходу прыгнул в телегу, опять-таки с горном под мышкой.

А к обеду, когда все возвращались домой, «главный агроном», рисуясь перед девочками, изящным движением поднес горн ко рту. И тут… увидел, что на горне не было мундштука — той маленькой блестящей металлической короткой трубочки, которую берут в рот, когда хотят извлечь из горна звуки.

А девочки, как нарочно, обступили Валеру.

— Валера, сыграй нам, пожалуйста, что-нибудь веселенькое.

— Не хочу, — глухо отрезал тот, подошел к Южке и шепнул ей на ухо: — Мундштук потерял.

Вид у Валеры был такой несчастный и растерянный, что Южка взяла злополучного горниста, как маленького, за руку, и они вдвоем пошли искать пропажу.

Эдик повел первые девять отрядов в городок, старшие — десятый и одиннадцатый — остались работать.

Где искать? Валера успел за это время побывать и на peке и на парниках, где выращивалась рассада, несколько раз вдоль и поперек пересек весь участок посадки капусты.

Где искать? Земля на бороздах была рыхлая, только что распаханная. Кто-нибудь мог просто втоптать трубочку в землю. И, конечно, Валера и Южка ничего не нашли и следом за старшими отрядами вернулись в городок.

Никто об этом происшествии еще не знал. В ожидании горна на обед ребята сидели перед своими палатками или в «уголке тихих игр» тренировались в стрельбе из лука, сражались в настольный теннис, рвали по склону горы цветы — словом, все разбрелись кто куда. А горна нет!.. Попробуйте-ка созвать всех! Минуты идут, а горн молчит.

Южка шепнула о потере мундштука Вале Гавриловой и мне.

— Подуди без мундштука, — посоветовала Валя. Валера приставил горн ко рту, подул что есть силы. Раздалось удивительно противное гнусавое урчание.

— Как игрушечный мишка, если сильно сдавить ему животик, — воскликнула Валя, не удержалась и фыркнула в ладонь.

— Валя, что тут смешного? — сурово упрекнула ее Южка. Она с надеждой посмотрела на меня, ища поддержки.

Но чем я мог помочь?

Пришлось признаться Владимиру Викторовичу; однако обсуждать и переживать потерю сейчас было некогда — до обеда оставались считанные минуты.

И вот члены штаба с криками «обед, обед!» побежали в разные стороны. Они вынуждены были объяснять каждому, даже самому маленькому, почему молчит горн.

В конце концов собрали всех на площадь Радости. Собрали с опозданием на три минуты!

За обедом было оживленно и бурно. Все с азартом обсуждали событие, вспоминали, где в поле побывал Валера, давали советы, в каких местах искать, спорили, найдем или не найдем, и всем было очень интересно, как же городок будет существовать без горна. Многие так волновались, что потеряли аппетит; Южка и Валера даже не притронулись к еде; Наташа Толстенкова впервые не попросила добавки.

Ребята десятого и одиннадцатого отрядов насмешливо улыбались и ехидничали.

— Нам за пятнадцать секунд давали выговор, а сами на три минуты опаздываете, — поблескивая стеклами очков, говорила Галя Клейн.

— А теперь без горна все опоздают, — презрительно двигая узкими бровями, отвечал ей Миша Огарев.

Сегодня на тихом часе ребята десятого и одиннадцатого отрядов нарочно громко разговаривали и смеялись; возбужденные малыши то вползали в палатки, то выскакивали и носились по полотняным улицам; члены штаба, стараясь восстановить порядок, бегали по всему городку и кричали: «Тихий час, тихий час!»

Вернулся Эдик Шестаков, посланный на велосипеде в Звенигород. Он сказал, что мундштуков для горна в культмаге нет.

Час от часу не легче!

Было созвано внеочередное заседание штаба, пригласили и всех взрослых.

Южка вела заседание с большим трудом, потому что все одновременно спорили, кричали и перебивали друг друга. Мальчики обвиняли и бранили не столько Валеру, сколько Южку. Особенно горячился Эдик; он стучал кулаком по столу и громко требовал:

— Нет, ты объясни, зачем приказала Валере взять с собой в поле горн? Изволь объяснить!

— Не буду объяснять! — огрызалась Южка. — Ты не ори, а лучше посоветуй, что делать.

Споры и крики то затухали, то вновь вспыхивали с удвоенной силой. Владимир Викторович сидел на своем обычном месте в темном углу и молчал. Как я ни вглядывался в его лицо, из-за темноты не мог заметить, что оно выражало. Эдик мне шепнул:

— Вот, доверили должность начальника штаба девчонке, а теперь нам приходится расхлебывать ее ошибки.

Меня поразил неприязненный тон его слов, однако я ничего не ответил Эдику.

— На полдник, на ужин, конечно, все явятся и без горна, — сказала Алевтина Алексеевна. — На вечернюю линейку тоже все встанут. Куда труднее будет с отбоем, и самое страшное — как пройдет завтрашний подъем?

— Придется объявить «чрезвычайное положение», — вздохнула Марья Петровна.

— Как я объявлю! — с горечью в голосе воскликнул Владимир Викторович. — Ведь для этого нужно четыре раза проиграть сигнал «Тревога!», а Валере не на чем играть.

Да, объявить ЧП было невозможно.

Казалось, все рушилось, и из-за чего — из-за потери ничтожной железки.

— Может быть, как временная мера кастрюля заменит горн? Валера будет стукать палкой по ее бокам, — нерешительно предложила Алевтина Алексеевна.

Тетя Тося бурно запротестовала:

— Не жалеете казенную посуду! Отобьется вся эмаль!

— Тетя Тося, ну, пожалуйста, дайте кастрюлю! — просили Валя и Южка.

— Без сигналов городок погибнет! — горячился Саша Вараввинский.

— У нас же пять кастрюль, — убеждал. Юра Овечкин.

В конце концов тетя Тося сдалась, она отдаст Валере ту кастрюлю, у которой отскочила ручка.

Заседание штаба закончилось. Южка осталась в палатке и написала красным карандашом воззвание:

«Всем! Всем! Всем! Тревога!

Положение в городке — исключительно серьезное.

Кому дорога честь городка — в 18 ч. 15 м. собирайтесь на площади Радости.

Пойдем искать мундштук.

Кто найдет — получит в награду десять вобл.

Штаб городка».

Двумя кнопками Южка прикрепила бумагу к доске объявлений.

* * *

В нашем городке никогда ничто не отменялось. Так, однажды туристский отряд отправился в самую грозу, потому что именно на этот день и на этот час был назначен поход.

Сегодня после полдника должен был состояться матч по волейболу между командой обоих соединенных отрядов старших и сборной командой остальных отрядов. Победителям будет вручена награда — каждый получит по соленой вобле. Об отмене этой ответственной встречи не могло быть и речи. Мундштук пойдем искать после матча.

Вокруг волейбольной площадки собрались все, кроме часового.

Ребята десятого и одиннадцатого отрядов, не участвовавшие в игре, уселись тесной кучкой отдельно, остальные зрители окружили площадку со всех сторон.

«Мы набьем!» — «Нет, мы набьем!» — младшие и старшие хорохорились друг перед другом. Игра началась.

Старшие были заметно выше и рослее. Но они, верно, давно не тренировались. Вот тот огромный — я прозвал его «Слоном» — ударял очень сильно, но его мяч обязательно попадал за черту.

Судья «заслуженный мастер спорта» Эдик Шестаков бесстрастным голосом объявил еще одно очко в пользу младших.

Команда младших (сборные отряды) была заметно ловчее и подвижнее. Вон Южка взяла совершенно безнадежный мяч, передала Вале Гавриловой, та — Юре Овечкину; длинноногий Юра подпрыгнул — и раз, перед самым носом оторопевшего Миши Огарева заглушил мяч.

Побеждали младшие. И дело тут было не в одной ловкости и тренировке. За команду старших «болело» четырнадцать человек, за команду младших — семьдесят пять.

И каждое очко в пользу младших встречали семьдесят пять звонких криков, семьдесят пять визгов и тысяча аплодисментов.

Старшие заметно нервничали, при каждой неудаче злились, гневно оглядывались на болельщиков. Они проиграли первый тайм со счетом восемь — пятнадцать.

Перед вторым таймом десятый и одиннадцатый отряды собрались в кучку и после горячих споров заменили двух игроков.

Теперь борьба стала напряженнее, мяч редко касался земли, то и дело перелетал через сетку.

Старшие начали нагонять.

— Пять — семь! Шесть — семь! — повторял невозмутимый Эдик. — Семь — семь! — Тут голос Эдика впервые дрогнул — в душе-то он, конечно, сочувствовал младшим.

Сравнялись, сравнялись! Даже я начал волноваться. А семьдесять пять болельщиков с каждой неудачей младших все больше неистовствовали — свистели, стонали, грозили кулаками.

— Восемь — семь в пользу сборных отрядов, то есть в пользу младших! — радостно объявил Эдик.

— Не было! Не было! Аут! Аут! — крикнул Миша Огарев. — Вот куда мяч упал — за черту! Аут, аут!..

— Не было! Не было! Аут! — поддержали остальные игроки команды старших.

— Было! Было! — завизжали семьдесят пять болельщиков.

— Было! Было! — приставив ладони ко рту трубочкой, закричал и я, хотя, откровенно признаться, не заметил, куда упал мяч.

Шум поднялся невообразимый, я не слышал, о чем говорил Миша игрокам своей команды.

Те встали, закинув руки за спину. Матч прекратился.

Как только крики начали затихать, капитан команды Миша Огарев подошел к судье Эдику Шестакову и срывающимся от волнения голосом сказал:

— Мы протестуем, мы играть отказываемся. Ты судишь неправильно. А эти так орут, что головы трещат.

Замолчавшие было болельщики начали с утроенным рвением вопить и свистеть.

Эдик, не смог сразу ответить. Энергичными взмахами руки ему кое-как удалось утихомирить болельщиков. Как судья, он был неподкупен и безупречен; по крайней мере «заслуженный мастер спорта» так о себе думал. Сейчас он приподнял треугольнички бровей и отчеканил ледяным тоном:

— Раз играть отказываетесь — значит, и второй и третий таймы проиграли вы! Объявляю результаты матча: три — ноль в пользу команды сборных отрядов.

Ликующие болельщики зааплодировали, а Эдик торжественно развернул сверток газетной бумаги. В нем находилось шесть вкуснейших тускло блестевших вобл. Под гром аплодисментов судья вручил награды по очереди всем шести игрокам-победителям. И они с наслаждением принялись сдирать зубами кожу с рыбок и грызть соленые сухие кусочки. У меня от зависти потекли слюнки.

Десятый и одиннадцатый отряды не могли вынести такого зрелища. Понурив головы, они ушли с площадки и уселись за кухней на склоне оврага.

Было ясно — искать мундштук вместе со всеми они не пойдут.