ГЛАВА 1. Клятва Дамира

Рэграс сел на трон совсем недавно, а Мир Дня уже почувствовал перемены. Вначале люди только радовались этому — после войны было неспокойно, часто случались кражи, грабежи, а Рэграс быстро навёл порядок.

Но вскоре радость сменилась тревогой: налоги выросли, в Тарине стали строже городские правила. А главное — заметно ужесточились законы. Ярким свидетельством тому стал массивный помост с позорным столбом, который построили на Главной площади вскоре после коронации. При Бероте публичные наказания были сравнительно редки, а сейчас позорный столб не пустовал. Впрочем, это было одно из самых лёгких наказаний.

Если раньше торговцев, уличённых в обмане или не заплативших вовремя налоги, просто штрафовали, то теперь их сажали в тюрьму или навсегда отнимали у них право торговать, так что они вынуждены были сами наниматься на работу. А за многие преступления, которые раньше карались тюрьмой, теперь стали казнить. К таким преступлениям относилось и неуважение к королю. За недостаточно почтительные слова о Рэграсе без промедления арестовывали, публично пороли плетьми и отправляли в Серый Мир. Нескольких таких случаев хватило, чтобы у таринцев пропала всякая охота обсуждать короля и тем более смеяться над ним.

С приходом Рэграса к власти лучше заработала торговля, стало меньше преступлений. Но в людях поселился глубокий, безотчётный страх.

* * *

Было ещё рано, но уже жарко. Звонко чирикали воробьи. По Сосновой улице проскрипела тележка молочника.

Открыв глаза, Диаманта первым делом вспомнила, что сегодня Эдвин должен идти к Рэграсу во дворец. От волнения у неё забилось сердце — этот день должен был стать для них днём больших перемен. Она повернулась к Эдвину.

— Давно не спишь?

— Нет…

— Всю ночь не спал.

Эдвин улыбнулся и поцеловал жену.

— Я никогда ещё так не волновался. Даже перед первым выходом на сцену.

Он пришёл во дворец ровно в полдень, как было приказано. В Тарине уже несколько дней стояла страшная жара. После горячих безветренных улиц казалось, что во дворце холодно. Офицер долго вёл Эдвина по лестницам и сводчатым коридорам, пока они не оказались перед высокими резными дверями королевского кабинета. Эдвин вспомнил, как весной его вели к Рэграсу на допрос. Офицер распахнул двери.

Просторный кабинет был оформлен в бордовых тонах. Между двумя выступами стены висел шёлк. Рэграс сидел в высоком кресле, обитом бархатом. Он выглядел строго, по-военному подтянуто и просто, хотя на нём был роскошный тёмно-серый костюм с серебристой отделкой.

Эдвин поклонился. Рэграс некоторое время рассматривал его холодным бесстрастным взглядом, потом сразу перешёл к делу:

— Твои родители живы и здоровы. Их историю в деталях ты услышишь от них самих. Я расскажу и покажу, — Рэграс кивнул на шёлк, — только то, что важно для дела. Итак, след твоего отца потерялся с того момента, когда он с двумя своими людьми уехал из Артиссы в Адар. Из-за обвала он свернул с главной дороги и увидел открытые двери в Серый Мир. Тербеку пришлось отправить туда всех троих.

* * *

По горной тропе ехали трое всадников. Небо ровным слоем затянули облака. Душноватый воздух был неподвижен.

— Дамир, может, всё-таки объедем с той стороны?

— Нет, Шен, мы и так задержались. Что это там? — спросил Дамир низким голосом с хрипотцой и остановил лошадь, всматриваясь вперёд. В его осанке и в чертах лица чувствовалась сила. Он был русоволосый, лет тридцати на вид, в простой полотняной рубашке с закатанными до локтей рукавами и кожаной безрукавке. На шее у него висел небольшой коричневый камень. Чуть прищуренные синие глаза смотрели спокойно и твёрдо.

— Мы проверим, — сказал Гарт.

— Странный шум, — заметил Шен. — Как бы снова не было обвала.

— Тут ещё разбойников полно, говорят.

— Посмотрите, можно ли проехать, — велел Дамир. — А ты, Шен, сейчас поедешь назад в Артиссу. Скажешь, чтобы начинали работу, не дожидаясь согласия правителя. Я всё равно его добьюсь. И заодно отвезёшь письмо Амме.

Гарт и Шен уехали. Дамир спешился, достал из кармана грифель и лист и стал писать. Вдруг впереди послышались крики. Дамир быстро убрал письмо в карман безрукавки, вскочил на лошадь и поспешил на шум. Его глазам открылась удивительная картина.

В скале были открыты высокие, массивные двери, за которыми виднелся тоннель, уходивший вглубь горы. Рабочие вывозили оттуда большие обтёсанные блоки тёмно-серого камня. Двери охраняли примерно двадцать солдат и офицер. Их форма удивила Дамира — она отличалась от формы королевских гвардейцев.

Гарт и Шен были разоружены и связаны. Дамир резко спросил:

— Что тут происходит?

— Сейчас объясню, — ответил офицер, подъехавший слева, судя по всему, высокого чина. Солдаты вытянулись перед ним, а командир отдал ему честь и доложил:

— Господин полковник! Вот задержали.

— Я наместник правителя, — сказал Дамир. — Зачем вы схватили моих людей?

— Взять его! — скомандовал полковник.

Дамир выхватил короткий меч и попытался отбиться от солдат, но его буквально стащили с лошади и разоружили. Дамир кулаком ударил одного из солдат так, что тот отлетел на приличное расстояние, ногами оттолкнул двух других. Тут на него навалились несколько человек разом, кто-то с размаху стукнул его по голове, ненадолго оглушив, а трое связали ему руки за спиной. Полковник оглядел его и заметил с издёвкой:

— Крепкий.

Он спешился и приказал принести ему бумагу и перо, после чего написал какой-то приказ и отдал солдату.

— В Серый Город их, мостить дороги. А этого выучить вежливости, — кивнул он на Дамира.

— Есть! — отчеканил солдат.

Дамир рванулся, пытаясь освободиться, но ему не удалось. Солдаты втолкнули его в тоннель, Гарта и Шена — за ним.

Пленников долго вели по однообразным прямым улицам Серого Города в квартал, застроенный низкими тёмными домами. Гарта и Шена сразу проводили в один из них, а Дамира отвели на площадь неподалёку, посреди которой в землю был врыт тёмный деревянный столб, и развязали ему руки.

— Раздевайся до пояса! — приказал офицер. — Быстро, скотина!

Охранники заставили Дамира снять безрукавку и рубашку. Его поставили лицом к столбу и привязали. К нему неторопливо подошёл высокий человек в серой форменной одежде, с ножом на поясе, презрительно ткнул его в бок рукояткой своей короткой плётки и произнёс с расстановкой:

— Ты раб его величества Рэграса, а я твой надсмотрщик. Тебя будут наказывать за любое неповиновение.

Один из охранников взял кожаную плеть. Надсмотрщик дал знак начинать.

Дамир вытерпел порку без единого стона. Он плохо помнил, кто он такой и как оказался здесь. Но в нём клокотал жгучий гнев. Когда его отвязали от столба, его синие глаза были темны от ярости.

Надсмотрщик равнодушно сказал:

— Завтра быть на работе с первым колоколом. За опоздание — порка. Хлеб получишь, только если выполнишь дневную норму. Будешь лениться — отправят в Чёрный Город. Отдайте ему одежду и отведите в наш квартал, — приказал он охранникам и ушёл.

Дамира грубо подтолкнули. Он брезгливо сбросил с себя руку охранника.

— Не прикасайся ко мне!

Охранник ударил Дамира кулаком по лицу и прикрикнул:

— Молчать! Или тебя выпороть ещё раз? Пошёл!

— Да не копайся, собака! — проворчал второй.

Его довели до длинного одноэтажного дома с маленькими окнами и позвали коменданта.

— От полковника Тербека, — сообщил охранник и показал приказ.

Охранники ушли. Комендант отвёл Дамира в полутёмную комнату с земляным полом. Из мебели там были только голые нары, один табурет и грубо сколоченный стол, на котором стояла глиняная чашка.

Дамир ничком опустился на нары и какое-то время лежал без движения. Наконец с усилием встал. Уже темнело. Он принёс воды, напился и плеснул на лицо. Потом осмотрел карманы своей одежды и нашёл письмо. Перечитал и поморщился, словно от боли.

— Амма… это же моя жена, — выговорил он. — Эдвин… Эдвин — сын. Почему я помню их так плохо? Что произошло? Не знаю… не помню… Проклятье…

Был тихий, ласковый вечер, в ясном небе горели крупные сентябрьские звёзды, но в доме Дамира царила тревога. Его двадцатипятилетняя жена Амма, невысокая, тонкая, с большими карими глазами, ходила туда-сюда по гостиной, сжимая руки от волнения. Потом села за стол, взяла книгу и попыталась читать, но тут же отложила её. Какое-то тягостное предчувствие не давало покоя. Дамир должен был вернуться ещё две недели назад, но от него до сих пор не было никаких вестей. Амма позвала:

— Сынок!

Шестилетний мальчик, такой же русоволосый и синеглазый, как отец, стоял у окна, задумчиво глядя на ночную реку, которая поблёскивала в темноте между ветвей. Услышав голос матери, он подбежал к ней.

— Сынок, завтра я уеду.

— Куда? — он внимательно посмотрел на неё.

— Я хочу встретить папу, сделать ему сюрприз.

— Тогда возьми меня с собой!

— Нет. Тебе лучше подождать нас дома. Мы скоро вернёмся.

— Я не хочу, чтобы ты ехала одна, — возразил Эдвин и взял её за руку.

— Почему, сынок?

— Няня Серита говорила, что в горах опасно путешествовать одному. Давай я поеду с тобой. Я буду охранять тебя.

— Не беспокойся, Эдвин, — Амма улыбнулась и погладила его по голове. — Я буду не одна. Меня будут охранять папины люди, поэтому бояться ровным счётом нечего. Сейчас уже поздно, а завтра нам рано вставать. Ты ведь проводишь меня?

— Конечно, мама!

— Тогда пойдём спать прямо сейчас. Я расскажу тебе сказку.

— А песенку?

— И песенку спою. Пойдём, мой хороший.

На рассвете Амма с охраной из десяти человек собралась выезжать. У ворот она обняла и расцеловала Эдвина, потом сняла коричневый камень на кожаном шнурке и надела его на шею сыну.

— Пока я путешествую, он будет с тобой. Как тот волшебный талисман в сказке, который хранит от всего плохого, помнишь? Береги его. И обещай, что не станешь скучать и будешь во всём слушаться Сериту!

— Обещаю, мама. Только возвращайтесь побыстрее!

— Мы с папой скоро вернёмся, сынок.

Амма ещё раз обняла Эдвина и долго не выпускала. Потом поцеловала его в лоб и уехала. Он долго стоял у ворот и смотрел на пустую утреннюю дорогу, сжав камень в руке…

Эдвин плохо помнил, как уезжал отец, а прощание с матерью в деталях пронеслось перед его мысленным взором.

Рэграс продолжал:

— Твоя мать поехала на поиски Дамира по этой же дороге, и Тербек тоже приказал отправить её в Серый Мир. Её распределили в швейную мастерскую, в ту, где потом работала Диаманта, и поселили в той же комнате. А рабочие мостили дорогу около мастерской. Однажды Амма случайно увидела Дамира на улице, и они узнали друг друга. Твои родители умудрялись регулярно встречаться. Впрочем, правила для рабов ужесточились позже, а тогда за встречи и разговоры в нерабочее время не так строго наказывали.

Тогда же я отправил в Серый Мир тридцать человек из своей армии. Среди них был офицер Армат, который до ареста выкрал у меня ключ от Мира Иваль. Я узнал об этом поздно — Армат оказался в Сером Мире вместе с ключом. Его тоже отправили мостить дороги. Он быстро подружился с твоим отцом. Дамир рассказал ему о Мире Дня. Армат всё вспомнил, и они запланировали побег. Всего набралось шестьдесят пять человек.

Рэграс кивнул на шёлк.

Туман рассеялся, открыв довольно большую, но низкую, грязную полутёмную комнату. Эдвин знал, что смотреть будет тяжело, но всё равно был поражён тем, что сделала с отцом жизнь в Сером Городе. Дамир, грязный, измождённый, лежал ничком на голых нарах; его спина представляла собой сплошную рану — изрытая рубцами, покрытая запёкшейся кровью. На мускулистых руках тоже виднелись рубцы от плетей и синяки.

За столом около маленького окна, уронив голову на руки, сидела Амма в серо-голубом дорожном платье, в котором уехала на поиски мужа. Дамир пошевелился и кашлянул. Она тут же подняла голову.

У Эдвина перехватило дыхание, когда он увидел её лицо. Она была измученная, исхудавшая, бледная, с тёмными кругами под глазами.

Дамир медленно приподнялся. Из-за бороды и усов его лицо выглядело суровым. В тяжёлом взгляде стояли боль и гнев.

— Ну как ты? Тебе лучше? — Амма быстро встала и помогла ему сесть.

— Да.

— Сможешь идти?

— Да, — хрипло ответил Дамир и закашлялся. Амма взяла со стола чашку с водой и подала ему. Он напился, вытер усы и бороду. Некоторое время хмуро молчал.

— Я отомщу за нас.

— Умоляю тебя, не думай об этом! — Амма заглянула ему в глаза. — Не надо мстить! Послушай меня хотя бы сейчас! Я ведь просила тебя беречь себя. Ради меня, ради сына! А ты вчера опять не сдержался. И что изменилось? Надсмотрщик останется таким же, каким был, а ты еле жив после этих плетей! Ещё одной порки тебе не вынести. Как я испугалась за тебя!

— Прости, что заставил тебя страдать. Но я мужчина и не должен вести себя как трус. Иначе ты первая же разочаруешься во мне.

— Ну о чём ты говоришь, — вздохнула Амма устало.

— Ничего. Сегодня унижениям конец. Через полчаса мы будем далеко отсюда.

— Скоро увидим Эдвина, — Амма улыбнулась.

— Но я отомщу за нас.

— Не надо, Дамир! Если нам удастся бежать, просто забудем всё это, как кошмарный сон!

— Нет, Амма. Нет. Забыть значит простить. А я никогда не прощу ни единого удара, нанесённого здесь тебе и мне! Ни единого оскорбления! Ни единого дня, что мы здесь провели! Никогда не прощу мерзавца, который считает себя вправе делать из честных свободных людей рабов, домашний скот!!

Дамир повернулся к жене и поморщился от боли.

— Амма, я клянусь всем, что у меня есть дорогого. Клянусь своей любовью к тебе и к Эдвину. Клянусь, что доберусь до Рэграса и убью его!!!

— Дамир, не надо!

— Я сделаю всё, чтобы остановить этого изверга, — продолжал Дамир. — Всё, чтобы спасти от него как можно больше людей. Всё, чтобы навсегда избавить от него Мир. И мне не жалко будет потратить на это целую жизнь!

— Прошу тебя!

— Я так решил и сдержу своё слово, — отрезал Дамир и сменил тему. — Ты как? Спала хотя бы немного?

— Немного да…

— А как вчера прошёл день? Тебя не били?

— Нет. Мне и позавчерашнего достаточно.

— Вот что, Амма. Если я не смогу убежать, хотя бы ты беги. Беги одна. Я хочу, чтобы ты выбралась отсюда.

— Но…

— Обещай мне, — скорее приказал, чем попросил Дамир.

— Хорошо.

Некоторое время они молчали. Вдруг Амма ахнула, что-то вспомнив.

— Что такое?

— Я же не могла предвидеть, что пробуду с тобой до утра. Твой камень и письмо остались в тайнике под полом.

Дамир помрачнел и хотел что-то сказать, но ударил первый колокол. В комнату начали входить те, кто намеревался бежать. Собрались быстро, за несколько минут. Беглецы старались соблюдать осторожность, но их всё равно было слишком много. Надсмотрщик, оказавшийся неподалёку, увидел подозрительную толпу, вошёл и властно спросил:

— Что здесь происходит?

— Не твоё дело, — ответил Дамир.

— Что?! — раздался короткий свист, и у Дамира на руке вздулся красный рубец. — Сейчас же получишь полсотни плетей, а потом — в Чёрный Город!

Дамир встал и со всей силы ударил надсмотрщика. Тот не удержался на ногах, но его подхватили другие рабочие и начали избивать. Он упал — его стали бить ногами.

— Прекратите! — закричала Амма.

— Хватит, оставьте его! — велел Дамир. — Армат, открывай.

Армат сосредоточился и поднёс зелёный ключ с замысловатым узором прямо к стене. В ней появилась замочная скважина. Ключ вошёл туда, Армат его повернул. На стене очертились контуры двери. Она медленно отворилась. За дверью был туннель, в котором клубился туман.

— Заходите все, быстро! — приказал Дамир. Он дождался, когда все войдут, выглянул в коридор, чтобы проверить, не забыли ли кого-нибудь, и уже собрался войти в переход, как его остановил пришедший в себя надсмотрщик. Он в ярости схватил Дамира за руку.

— Собака! Не уйдёшь! Охрана!!

Недалеко от дома шёл караульный отряд. Послышались быстрые шаги охранников.

— Заходи скорее, оставь его! — крикнул Армат.

— Это ему напоследок, — сказал Дамир, резким движением прижал надсмотрщика к стене, взял за горло, мгновенно выхватил из-за его пояса нож и ударил прямо в сердце, всадив нож по самую рукоятку.

Амма стояла у самой двери и всё видела. Она ахнула и стала терять сознание. Дамир подбежал и подхватил её. Армат торопливо закрыл дверь. Когда появились охранники, контуры проёма исчезли со стены — в пустой комнате осталось только тело убитого.

Поверхность шёлка потемнела.

Рэграс поинтересовался:

— А если бы я спросил тебя сейчас, ты бы тоже сказал, что ненависть не бывает справедливой, и что Тербеку нужно сохранить жизнь?

Рэграс смотрел на него в упор, с безжалостным интересом. Эдвин долго молчал, а потом произнёс:

— Да.

Рэграс продолжил:

— Итак, они сбежали из Серого Мира, вышли в горах на юго-западе, недалеко от моря, близ Галя. Спрятались в пещере. Я немедленно начал их искать. Поисками занимался Тербек. Беглецы выбрали Дамира предводителем, но вскоре разделились. Им нужно было как-то доставать себе еду и одежду — начиналась зима. Армат и его бывшие солдаты решили промышлять разбоем, а Дамир запретил своим людям разбойничать и занялся поисками надёжного места, где можно спрятаться на первое время. Тербек быстро поймал Армата и его людей. На допросе они выдали место, где прячется Дамир. Я тут же отослал Тербека с большим отрядом за Дамиром и его сообщниками, но их и след простыл. Я узнал о них только благодаря шёлку… Ты ведь вырос на юге. Ничего не слышал про капитана Пирса Брита и его корабль «Салеста»?

— Нет.

— Брит родом из Эстуара. Юг уже давно пристанище всех, кому заказан путь в приличные места. Брит набрал там команду, построил «Салесту» и пустился плавать по Западному морю. Их во всех портах боятся — они разбойники… «Салеста» — быстроходный корабль, и Брит — неплохой моряк. В то время, когда твой отец искал укрытие от Тербека, Брит как раз пришёл в Галь.

Дамир сумел с ним встретиться, и Брит согласился увезти его и его людей с материка на остров в трёх неделях плаванья. Зелёный остров, большой, удобный для жизни. Тогда он был необитаем. О нём почти никто не знает — корабли туда не заходят. Тридцать пять человек во главе с Дамиром уплыли туда в надежде отсидеться и потом вернуться назад. Брит оставил их там и ушёл.

Но вернуться на материк не получилось. Брит регулярно заходил на остров, привозил туда всякий сброд. Он предупредил Дамира, что Тербек до сих пор ищет его. Дамир стал ждать. Несмотря ни на что, он хотел вернуться домой открыто.

А население острова увеличивалось. Чтобы поддерживать там порядок, нужна была твёрдая рука. И твой отец решил остаться там навсегда. Его люди хотели вернуться и требовали, чтобы Дамир отпустил их. Но Дамир отдал приказ, под страхом смерти запрещающий всем, кроме Пирса Брита и его команды, покидать остров, чтобы об этом убежище никто не узнал. Брит и его матросы держат язык за зубами — ведь им грозит виселица за укрывательство преступников. Поэтому Брит ни под каким видом не берёт никого с острова на «Салесту». Четыре человека однажды тайком пробрались к нему на корабль, но их нашли, и Дамир их повесил. После этого никто не рисковал.

Эдвин опустил голову.

— На острове ещё не известно, что я стал королём.

В голосе Рэграса послышались знакомые Эдвину жёсткие нотки.

— Дамиру придётся подчиняться мне, хочет он того или нет. К тому же, жителям острова больше незачем прятаться. Я не собираюсь наказывать Дамира и других беглецов. Даже Брита с его командой пока не трону, хотя по ним виселица плачет. Твой отец должен будет дать мне присягу и управлять островом на законных основаниях. Если он не захочет быть наместником, я отпущу его на все четыре стороны.

Итак, ты отправишься в Галь, а оттуда на «Салесте» на остров. Передай отцу, что я буду знать обо всех его планах, — Рэграс показал на шёлк. — Сейчас я напишу письмо. Передашь его Дамиру лично. Я буду на острове десятого сентября.

Рэграс встал и подошёл к конторке. Через пару минут запечатал письмо своей печатью, протянул его Эдвину и добавил:

— Брит собирается отплыть на остров в конце июля. Ему совсем ни к чему сообщать, что ты послан мной. Он просто откажется взять тебя на корабль. Учти ещё вот что. Если Дамир последует своей клятве мстить и поднимет бунт, он будет казнён самой жестокой и позорной казнью. А если ты встанешь на сторону отца, тебя тоже казнят, несмотря на твой недавний подвиг.

— Я не стану ни с кем бороться. Я поклялся не брать в руки оружия.

— С чего это вдруг?

— Я рыцарь Мира Неба. Адриан посвятил меня.

— Адриан давно умер.

— Адриан жив.

Рэграс поднял на него свинцовый взгляд и смотрел довольно долго, но Эдвин не отвёл глаза. Наконец король медленно произнёс:

— Слуги Мира Неба имеют дурную привычку слишком много брать на себя. Знаешь, кого я буду карать наиболее жестоко? Бунтарей. А твоя позиция — это тоже своего рода бунт. Она подрывает авторитет законной власти и косвенно обесценивает её. Это прямой путь к неповиновению. Ты всё понял?

— Да.

— Можешь идти.

Эдвин поклонился, как того требовала вежливость, и покинул королевский кабинет. Офицер проводил его вниз. Эдвин вышел в зной белой от солнца площади, чувствуя себя совершенно измученным, и поспешил домой.

Диаманта бралась за разные домашние дела, чтобы успокоиться и скоротать время, но не могла ни на чём сосредоточиться. Прошёл показавшийся очень долгим час. Когда пробило два, Диаманта заволновалась, что могло задержать Эдвина во дворце так надолго, но вскоре на лестнице послышались его шаги. Она побежала в прихожую.

— Ну как?

Эдвин поцеловал её и прошёл в гостиную.

— Родители живы?

— Да, живы и здоровы.

Диаманта облегчённо вздохнула, но заметила в глазах Эдвина растерянность и боль.

— Ты неважно выглядишь. Что случилось?

Эдвин молча прошёл на кухню. Умылся, напился воды, сел у окна и передал Диаманте разговор с Рэграсом, в деталях описав увиденное.

— После твоих рассказов о Сером Мире я много раз пытался представить, как там жили родители. Но не предполагал, что всё было настолько плохо. А сейчас Рэграс грозит отцу казнью, если он не подчинится.

— И тебе тоже.

— Я не собираюсь ему сопротивляться, а отец… После всего, что было, подчиниться Рэграсу?! Для отца нарочно не придумать большего унижения! Дать Рэграсу присягу?! И это при его-то гордости?!

— А мне кажется, что всё не так страшно. Рэграс специально показал тебе именно тот момент, когда Дамир был доведён до предела. Такие унижения, боль, голод…

— Отец поклялся ни больше ни меньше убить Рэграса! Я уверен, что он и сейчас не намерен отступаться от клятвы. Только у него нет иного выхода, кроме как наступить на своё самолюбие и подчиниться. И всё это затеял я, когда начал искать родителей!

— Даже не думай об этом! — решительно возразила Диаманта. — Зачем ты винишь себя? Рэграс всё равно узнал бы про остров! От него с этим шёлком теперь ничего не укроется. А ты, по крайней мере, сможешь помочь отцу!

— Боюсь, что он не примет мою помощь…

Диаманта обняла его и прошептала:

— Всё образуется.

Эдвин прижал её к себе и долго не отпускал.

— Когда поедем? — спросила она.

— На днях. Чем раньше, тем лучше. Надо успеть на корабль.

Скрипнули ворота, на лестнице послышались шаги. Вошли Зерина и Харт.

— Ну что? — с заметным волнением спросила Зерина прямо с порога. — Как всё прошло? Почему у вас обоих такой вид?

— Ну и жара сегодня. Дайте воды, — попросил Харт.

Диаманта налила ему большую кружку. Он мгновенно осушил её, сел, взглянул на Эдвина и потребовал:

— Рассказывай.

Диаманта ждала, что Харт выскажется по адресу Рэграса, но, когда Эдвин закончил, он произнёс только:

— Всё ясно. Вам одним ехать не стоит. Мы с Зериной поедем с вами. На юге сам знаешь сколько разбойников и проходимцев.

— Мы ещё не обосновались в Тарине, можем ехать куда угодно! — согласилась Зерина. — Дядюшка Дин хочет набирать новых актёров, в театре нас пока заменят. Да и что бы ни было, ваше дело важнее!

 

ГЛАВА 2. Отъезд

Аксиант и Елена уехали в Эстуар, а Гидеон остался в Тарине, во дворце. Его поселили в роскошных комнатах с окнами в парк. Он пока не знал, чего ждать от своей новой жизни. Прежде всего, нужно было помириться с дядей — а также выяснить, вернулась ли к нему власть над гайером. Если нет, то это означало, что Рэграс потерял большую часть своей силы. А если вернулась — то каким образом? Ведь Рэграс не раз говорил, что способность повелевать гайером если и теряется, то только до тех пор, пока гайер не расправится со своим пленником. А в этот раз он серьёзно вышел из повиновения.

Вошёл слуга Шарден.

— Ваше высочество! Их величество немедленно требуют вас к себе.

Гидеон придирчиво взглянул на себя в зеркало и остался вполне доволен увиденным: тонкие кружева его рубашки сияли белизной, тёмно-синий костюм сидел безукоризненно, подчёркивая, что его хозяин — принц крови. Убедившись, что всё в порядке, Гидеон поспешил в королевский кабинет — Рэграс очень не любил ждать.

— Счастлив видеть вас в добром здравии, ваше величество! — Гидеон изящно раскланялся.

Рэграс просматривал почту. Он коротко кивнул племяннику, не отрываясь от писем, и сказал:

— Сегодня вечером будет большой приём и бал. Подготовь приветственную речь. Надеюсь, будешь на высоте.

— Будет исполнено, дядя. Я ведь могу называть вас дядей, как привык?

Рэграс посмотрел на него, как на неумелого фокусника.

— Тебе что-то нужно, Гидеон?

— Простите, ваше величество, я… я хотел поговорить с вами. Если у вас сейчас есть немного времени…

— О чём поговорить?

— Видите ли, дядя… Меня очень беспокоит та весенняя размолвка между нами.

Гидеон ждал, что Рэграс что-нибудь на это скажет, но он молчал. Гидеон продолжил:

— Раз случилось так, что я остался здесь, рядом с вами, я хотел бы выяснить то, что ещё не выяснено, возможно, что-то объяснить… Я хотел бы прямо спросить вас, дядя: вы мне доверяете? Мы с вами вновь добрые родственники, как раньше?

— Гидеон, я услышу наконец, что тебе надо?

— Конечно, дядя. Меня беспокоит то, что вы сказали мне весной. Помните? Что недовольны мной, что пока не дадите мне должность правителя, и что наш разговор ещё не закончен…

— Не «пока не дам», а вообще не дам. И что?

— Я думал, что, возможно… Может быть, вы сказали мне те резкие слова под воздействием гнева и разочарования. Ведь потеря власти над гайером — это…

— Гидеон, — перебил Рэграс, — ты не находишь, что наказание должно быть соразмерно проступку?

— Это очевидно, дядя.

— И что способ искупить вину должен соответствовать этой вине?

— Разумеется, дядя. Безусловно!

— Вот поэтому твои слова интересуют меня меньше всего. Ты струсил. Если хочешь это исправить и закончить тот разговор — заканчивай. Только не словами, а делами. А я посмотрю.

— Я не сомневаюсь, ваше величество, что вы, с вашей проницательностью и справедливостью, увидите, каков я на самом деле, и надеюсь, что буду очищен от той грязи, которая, к моему великому сожалению, ещё остаётся на мне в ваших глазах.

— Я тоже на это надеюсь, — ответил Рэграс сухо. — Что ещё?

— Я понимаю, что это не моё дело… Но всё же хотел бы знать. Неужели вы, дядя, лишились власти над гайером?

— Наконец-то. Мог бы спросить и без длинных предисловий. И зачем это тебе?

Гидеон сделал обиженное лицо.

— Меня волнуют дела нашей семьи!

— Гайер — это не дело нашей семьи, а моё личное дело. И моя власть над ним должна волновать только тех, кто боится оказаться в башне, в цепях. Больше она никого не касается.

— Но ведь гайер — орудие пытки в последнюю очередь. Прежде всего это орудие власти…

— Моя власть стала вызывать у тебя сомнения?

— Ну что вы, ваше величество! — смутился Гидеон, но про себя отметил, что дядя, похоже, что-то скрывает.

— Что ещё?

— Так, мелкая просьба… Отец говорил, что я могу обратиться к вам. Я бы хотел ненадолго взять шёлк, чтобы кое-что посмотреть. Можно?

— Нет.

— Как вам будет угодно, ваше величество, — уступчиво произнёс Гидеон, решив как-нибудь при случае посмотреть шёлк без ведома дяди.

— Теперь ты всё узнал?

— Да, дядя… Я немедленно пойду готовить речь. Но времени очень мало… Вы ведь просмотрите её до приёма?

— Нет, я полностью полагаюсь на твой талант.

Гидеон хорошо знал, что эта снисходительность обманчива, и Рэграс не спустит ему ни малейшего промаха.

— Но на приём придут послы, мне придётся говорить об отношениях с другими Мирами… Я хотел согласовать с вами все тонкости…

— Иди, Гидеон.

Гидеону ничего не оставалось, кроме как раскланяться. Он вернулся к себе и приказал Шардену никого не впускать. Он примерно догадывался, что хочет услышать от него Рэграс в сегодняшней речи, но ему пришлось призвать на помощь все свои дипломатические способности, чтобы осветить важные вопросы и при этом обойти возможные острые углы.

Гидеон едва успел подготовиться и на приёме отчаянно волновался. Но всё прошло хорошо, его речь даже удостоилась одобрительного кивка Рэграса. А когда начался бал, Гидеон в полной мере ощутил, что значит быть принцем крови и близким родственником короля: ещё никогда он не слышал в свой адрес столько восхвалений. Он окончательно перестал сетовать на судьбу и тосковать об Эстуаре. Разговор один на один с дядей прошёл у него не слишком гладко, но на людях Рэграс проявлял к нему благосклонность. Гидеон в ответ не уставал демонстрировать своё красноречие, рассыпаясь в изысканных комплиментах.

* * *

Несмотря на все старания Диаманты и Эдвина собраться спокойно и неторопливо, день отъезда получился на редкость суетливым и сумбурным. Пришлось спешить, и совсем некстати оказалась жара, которая, похоже, установилась надолго.

Пришли помочь Лили и Коннор, но они не столько помогали, сколько отвлекали от дела.

— Не волнуйся за нас, Диаманта, — заявил Коннор. — Сейчас всё соберём. Только сначала, пожалуй, перекусим. Ты тоже проголодалась, Лили? А вы с Эдвином не отвлекайтесь, мы сами справимся и сытые поможем вам гораздо лучше, чем на голодный желудок. Да, вам какое-то письмо пришло. При мне принесли.

Эдвин спустился к почтовому ящику и вернулся в гостиную, удивлённо глядя на небольшой лист бумаги.

«Если вам интересно поговорить о книге, приходите. Серебряный переулок, дом Лионеля Деля.

Л. А.»

— О книге?! Кто это? Диаманта, у тебя нет знакомых с такими инициалами?

— Нет. И Лионеля Деля я не знаю.

— Я тоже…

— От кого это? — спросил Коннор с кухни.

— Не знаю, — ответила Диаманта.

— Всё секреты, секреты. Не знаешь, что у них за секреты, Лили?

— Серебряный переулок… — задумалась Диаманта. — Это где-то за рекой. Как жалко, что сейчас уже некогда выяснять!

Договорились, что Харт и Зерина будут ждать их в три на Университетской улице. К трём стало невыносимо жарко. Стоял полный штиль.

Актёры пришли проводить и долго прощались у фургона. Наконец Харт прервал трогательную сцену, вскочив на козлы.

— Мы с Фитой сейчас расплавимся. Хватит обниматься, не на год уезжаем. Готовы? Тогда вперёд. Н-но! — прикрикнул он и тронул вожжи. Фита обречённо вздохнула и двинулась по раскалённой улице.

Недалеко от городских ворот встретили Гидеона, который с горделивым видом проехал мимо верхом на Альте. Друзья поклонились ему, но он только бросил на них холодный взгляд, даже не повернув головы в их сторону.

У Южных ворот была шумная толкотня, здесь скопились всадники и повозки торговцев. Выяснилось, что вышел новый королевский указ, и городская охрана теперь будет проверять каждого, кто въезжает и выезжает из Тарины. Друзьям пришлось долго ждать своей очереди на солнцепёке.

Наконец их пропустили, город остался позади. Первым, что они увидели, выехав за городские стены и миновав толчею возле ворот, была виселица, которую строили прямо на обочине. Немного подальше заканчивали ещё одну. Харт некоторое время смотрел на них, потом проворчал что-то себе под нос, прищурился и перевёл взгляд на солнечный горизонт.

В Варосе теперь многое изменилось. Рэграс разместил в нём часть своего архива, и там стало гораздо больше посетителей. Впрочем, жилая часть замка осталась такой же, как прежде — Ник и Мариен решили сохранить всё, как было при дяде Риде.

В замке очень обрадовались гостям, Ирита велела накрывать стол к ужину. Но когда Эдвин и Диаманта рассказали о начавшемся путешествии, за столом повисла тревожная тишина.

— Так вы уезжаете прямо завтра? — растерялась Ирита. — Даже не погостите?

— Нужно спешить на корабль, — сказала Диаманта.

— Я слышала, на юге полно разбойников!

— Мы едем вчетвером, так что бояться нечего, — успокоил её Эдвин. — К тому же, юг я хорошо знаю. Заедем в Артиссу, там живут мои родственники, я там вырос. А оттуда уже совсем недалеко до Галя. Не волнуйтесь, всё будет в порядке.

— А как вы поплывёте на корабле? Вдруг утонете?

— Рэграс сказал, что Брит — хороший моряк. И корабль у него хороший.

— Да хоть того лучше — в море всякое может случиться! А вдруг буря?! С ума сойти — плыть три недели! Я слышала, в Западном море морской змей водится!! И кто ещё знает, что там на острове произойдёт, как поступит твой отец! Эдвин, ты уверен, что Диаманте безопасно ехать с тобой? Я понимаю, вы только поженились, вам не хочется расставаться, но, может, ей лучше остаться здесь?

— Мама, я хочу ехать с Эдвином!

— Конечно, дочка, ты поедешь, — вмешался Ник. — Ты же его жена.

— А я уверен, что всё будет в порядке, — сказал Мариен. — Как жалко, что не смогу поехать с вами! Я так мечтаю снова увидеть горы…

Зерина и Харт рано ушли спать, а Диаманта, Эдвин и Мариен поднялись на стену замка. Смеркалось, но толстые стены были ещё тёплыми от солнца. По речной воде стлался голубоватый туман.

— Рэграс, — Мариен поморщился. — Ему ведь ничего не стоило отправить вас на остров за пять минут. А он заставляет вас ехать в такую даль, через весь Мир!

— Это неважно, главное — родители живы! — ответил Эдвин. — Что нового в замке?

— Рэграс прислал сюда такие книги! Оторваться не могу. Они из разных Миров! Одно слово — королевская библиотека!

Диаманта задумалась.

— А наша книга, о Дороге… интересно, откуда она взялась? Кто её написал, кто переписывал? Жалко, у Аксианта не догадались спросить…

— Думаю, об этом знает не только Аксиант, — предположил Мариен. — Наверняка и Рэграс знает. Только у него не спросишь.

— Почему бы и нет, — улыбнулся Эдвин. — Другое дело, что трудно выбрать подходящий момент для такого вопроса.

Они рассмеялись. Эдвин с наслаждением вдохнул ароматный воздух и поднял глаза к небу.

— Единорог, Корона, Белая Дорога… — он повернулся. — А вон Ковш. Моё любимое созвездие. На юге говорят, что это ковш на краю Небесного Колодца.

— Что это за колодец? — спросила Диаманта, обожавшая сказки и легенды.

— Жил на свете доблестный рыцарь, — неторопливо начал Эдвин. — Много странствовал и однажды оказался в безлюдном, засушливом краю. Долго ехал, заблудился. Было очень жарко, вода у него почти закончилась, а на пути не попадалось ни родника, ни ручья. Незадолго до заката ему встретился бедный путник, который еле держался на ногах от усталости. Рыцарь обрадовался, решив, что осталось уже недалеко до обитаемых мест. Он поздоровался с путником и спросил: «Добрый человек, скажи, где здесь ближайшее селение?». — «Не знаю, рыцарь, — ответил путник. — Я сбился с пути и уже много дней не видел людей. Я умираю от жажды». Он произнёс эти слова и упал. Рыцарь соскочил с коня, взял мех с водой и дал страннику напиться, оставив себе немного. Странник его поблагодарил, а рыцарь поехал дальше.

Через некоторое время он нашёл на дороге связанного человека. Рыцарь развязал его и спросил: «Кто ты?». — «Я разбойник», — хрипло ответил тот. «Как ты оказался здесь? Видно, здесь поблизости люди. Кто-то должен был оставить тебя здесь». — «Нет, добрый рыцарь, — ответил разбойник. — Здесь нет людей, это страшное место, гиблое. Правитель города, где я жил, за мои преступления приговорил меня к смерти и специально отправил в эту пустыню, чтобы я умер в одиночестве, от голода и жажды. Но если бы мне удалось спастись, я бы начал другую жизнь!» — «Тогда возьми мою воду, — сказал рыцарь, — надеюсь, она поможет тебе». — «Спасибо тебе, добрый человек!» — ответил разбойник и жадно выпил всё до последней капли. А рыцарь отправился дальше.

Долго, долго ехал он и не встречал ни дерева, ни травы, ни родника. Его конь не выдержал и погиб. Рыцарь погоревал и продолжил путь пешком. Пустыня не кончалась, и рыцарь не знал, как быть — куда ни глянь, везде простиралась одна и та же суровая сухая равнина. Он был уверен, что его самого ждёт судьба его коня. Когда пылающее солнце опустилось за горизонт, он упал без сил и заснул.

Ему приснилось, что он идёт лесной тропой. Лес был старый, деревья сплетали над дорогой узловатые ветви. Тропа вывела рыцаря к каменному колодцу, на краю которого сидела женщина в белом платье.

«Здравствуй, добрая женщина», — сказал рыцарь. «Здравствуй, рыцарь». — «Прошу тебя, дай мне напиться воды из твоего колодца. Много дней я шёл по пустыне, мой конь погиб, и я сам умираю от жажды». — «Разве ты не взял с собой воду?» — удивилась она. «Взял, но отдал её другим», — ответил рыцарь и рассказал ей о встрече с путником и с разбойником. «Если бы ты не отдал свою воду, тебе хватило бы до конца пустыни». — «Видно, такова моя судьба», — вздохнул рыцарь. «Ты и сейчас не жалеешь о том, что сделал?» — «Нет. Если мне суждено умереть в этой пустыне, пусть так и будет. Но разве я мог отказать людям, которые просили о помощи?» — «Ты благородный человек. Этим вопросом я испытывала тебя. Пей, вся вода в этом колодце твоя, раз ты отдаёшь её другим со спокойным сердцем». — «Спасибо тебе, добрая женщина! Но кто ты?» Она не ответила, просто протянула ему ковш.

Рыцарь посмотрел в воду и увидел в ней звёздный свет. Он напился вдоволь и навсегда запомнил вкус. Эта вода была самым вкусным напитком, который он пробовал за всю свою жизнь, хотя ему приходилось пить тончайшие вина в богатейших замках и дворцах разных Миров.

«Вода в этом источнике никогда не иссякает, этот ковш всегда полон и готов напоить уставшего путника», — сказала женщина. «Это волшебный источник?» — спросил рыцарь. «Это чудесный источник, — ответила она. — Подними глаза к небу ясной ночью и увидишь ковш, который держишь в руках. Пусть он напоминает тебе, что вода в твоих мехах никогда не оскудеет, и не оскудеет в мехах таких же храбрецов, как ты — ведь она взята из Небесного Колодца. Помни, рыцарь: даже если ты окажешься в самой засушливой пустыне, у тебя всегда будет вода, чтобы напоить других и самому утолить жажду».

В этот миг рыцарь проснулся. Была ночь. Над ним блестели знакомые звёзды. Он сразу нашёл взглядом созвездие Ковша и вдруг заметил, что его усталость куда-то исчезла. А его мех для воды был полным. На следующее утро он отправился дальше и вскоре дошёл до конца пустыни.

— Вот бы попробовать эту воду, — промолвила Диаманта, глядя на созвездие, мягко мерцавшее над ними.

— Красивая история, — заметил Мариен. — Совсем не похожа на сказку. Почти уверен, что она из книги о Дороге.

* * *

На следующее утро с восходом солнца друзья выехали из замка Варос. Река млела в нежной дымке, в лесу заливались птицы.

— Как я рада, что мы наконец поехали! Не люблю долгие проводы, — сказала Диаманта, когда фургон покатился по тенистой, усыпанной хвоей дороге Королевского леса.

— А я рада, что повидаю своих! У меня в Дайте сестра и мама, — сказала Зерина и достала из-под сиденья корзину с медовым печеньем собственного изготовления. Все протянули руки.

На Лесном Перекрёстке они свернули на северо-запад и вскоре выехали на большую дорогу в Зот. Останавливались в гостиницах, а через несколько дней, когда селения стали попадаться всё реже, решили переночевать на опушке леса невдалеке от дороги. Пищали комары. Было душно. Над западным горизонтом встала туча, обещая долгожданный дождь, но как будто застыла в небе. Ветер стих, ни один листочек не шевелился.

Харт принёс воды, Эдвин развёл костёр, Зерина с Диамантой занялись ужином. Пока готовилась еда, Харт взял книгу о Дороге, сел в сторону и погрузился в чтение, но вскоре возмущённо воскликнул:

— Ну не укладывается это в моей голове!

— А о ком ты читаешь, кстати? — спросила Диаманта.

— Об оруженосце Гертане.

— Гертан, Гертан… Кажется, я встречал это имя в книге! — вспомнил Эдвин.

— Я тоже помню, — кивнула Диаманта.

— Ну да, — подтвердил Харт. — Он оруженосец рыцаря Гербера. А Гербер был другом Адриана. Вот послушайте: «И простил молодой Гертан эту обиду, и не осталось в его сердце места для злобы, и отправился он странствовать…»

— Ну и что? — не поняла Зерина. — Что тебе не нравится?

Харт захлопнул книгу.

— Что не нравится?! «Простил эту обиду». Если так себя ведёт оруженосец прославленного рыцаря, то я вообще не знаю, что к чему! И ничего не понимаю в жизни!

— Да расскажи толком, что за обида?

— Этот Гертан знатного рода. Его мать рано умерла, через несколько лет умер и отец. У него было богатое поместье и хорошая земля. Тут явился его могущественный мерзавец-родственник и обманом завладел и землёй, и всеми угодьями, и поместьем, а Гертану поставил условие — или остаться слугой в собственном доме, или убираться на все четыре стороны.

— И что? Он ушёл? — спросила Диаманта.

Харт снова открыл книгу.

—  «Нанесённое оскорбление жгло душу Гертана. Но он помнил слово, данное человеку, который рассказал ему о Дороге. Гертан пообещал не обагрять своего меча кровью, какие бы испытания ни послала ему судьба. Он жестоко страдал, ибо не знал, как ему поступить. Нарушить обещание, данное мудрому страннику, было бы бесчестьем, но таковым казался ему и отказ от мести за обиду, нанесённую его роду и памяти его отца».

— Если он выбрал просто уйти и оставил этого родственника с его жадностью в покое, то правильно сделал.

— Так и знал, Эдвин, что ты это скажешь. Но как это может быть правильно? Что это за Дорога такая, раз она требует отказаться даже от верности собственному отцу? И что от неё проку, если обещание, данное какому-то чужому человеку, она ставит выше, чем долг перед собственным родом и родной кровью?! Тьфу!

— Ну что ты раскипятился? — вмешалась Зерина. — Раз так написано, значит, так и есть! Эта книга никогда не обманывает.

— А мне иногда кажется, что это всё один большой обман. Как поверить книге, которая говорит, что какая-то дорога важнее дома, а случайно встреченный странник важнее родного отца? Я это читаю, но… не могу понять! Не могу!

— Не «какая-то дорога», а Дорога в Мир Неба! — поправил Эдвин. — И странник не важнее отца, не в этом дело! Откуда ты такое взял?

— Отсюда! — Харт постучал по обложке.

— Там ничего подобного нет.

— Ну объясни тогда! Раз я не понимаю!

— Успокойся, пожалуйста. Если ты будешь читать дальше, то увидишь, что со временем Гертан всё понял и не пожалел, что оставил своё поместье.

— Но почему, Эдвин? Почему?!

— Вот скажи мне, если все идут по одной Дороге, то что такое долг перед отцом?

— Ну начинается, — поморщился Харт. — Долг, Эдвин, он всегда одинаковый. Или тебе дорога отцовская честь, или ты слабак и трус. А всё остальное — пустые отговорки.

— Честь можно защищать, совершая злые поступки?

— Что значит «злые»? Справедливые поступки!

— Разве это справедливость, когда человек отвечает злом на зло?

— Что значит «злом»?! Убить наглого мерзавца — зло?!

— Если все идут по одной Дороге, то, разумеется, зло! Ведь каждый может ошибиться, каждый может сбиться с пути.

— Ах вот как!

— Харт, что с тобой? — удивилась Диаманта. — Ведь ты же всё понимаешь.

— Ничего я не понимаю, — угрюмо ответил Харт и замолчал.

— Зато я понимаю, — ответил Эдвин. — Тебя эта история слишком близко касается, вот ты и не можешь её спокойно читать. Но всё изменится рано или поздно.

— Почему близко касается? — спросила Диаманта.

— Потому что со мной всё было почти так же, — вздохнул Харт. — Мой отец был богатым, держал большую лавку. Он давно умер. Перед смертью его дела пошли плохо, всё состояние ушло на оплату долгов, но дом остался… Я не захотел торговать и стал жонглёром, потом пришёл к Дину в театр… А один офицер из гвардии правителя, редкостный подлец… В общем, ему, видишь ли, приглянулся мой дом в Адаре. Он просто отобрал его у меня. Его солдатики в один прекрасный вечер пришли и выкинули меня на улицу. Сказали, что актёру свой дом ни к чему, хватит и подворотни, как бродячей собаке, — глаза Харта заблестели ненавистью. — Я хотел его убить, но не вышло.

— Ой, не напоминай, — покачала головой Зерина. — Как я тогда перепугалась, Диаманта! Утром пошла в театр и нашла Харта на улице без сознания. Лежал там избитый до полусмерти… Мы его долго выхаживали, а Эдвин уговаривал не мстить, несколько раз останавливал, когда Харт пытался пойти разобраться с этими бандитами…

— Я ведь так и не отомстил.

— Ну и хорошо, — сказала Диаманта.

— Не уверен. До сих пор жалею, что поддался на ваши уговоры и не убил его тогда. Зря ты, Эдвин, мне помешал.

— Если бы я тебе не помешал, тебя давно не было бы в живых.

— Да знаю. Но как вспомню об этом, так опять волна накатывает. Я и впрямь не понимаю, как ты смог простить Рэграсу всё, что тот сделал. Он же всей вашей семье жизнь покалечил! Твоих отца и мать засадил в этот Серый Мир, тебя едва не убил, да ещё и так по-зверски… И ведь ни за что!! Каждый раз, когда я его вижу, думаю, что стоило бы воткнуть в него нож. Поглубже!

— Харт, я еду, чтобы уговорить отца подчиниться Рэграсу, а ты мечтаешь об убийстве! Что с тобой?!

— Да ничего. Всё то же. Я помогу тебе, не бойся. И буду просить твоего отца по крайней мере не сопротивляться. Но тебе неприятно слышать мои слова. Значит, ты не простил Рэграса. Правильно, я никогда бы такого не простил. Это по-мужски.

— Ты ошибаешься! — Эдвин выпрямился и посмотрел ему в глаза. — Я не держу на Рэграса зла!

— Да ладно. Ты даже в лице изменился, когда услышал, что я сказал. Почему тебе стыдно в этом признаться? Понимаю, ты поклялся не брать в руки оружия и не можешь мстить. Хотя и очень хочешь. Но по-моему, лучше быть честным с собой!

— Мне больно слышать то, что ты говоришь! — Эдвин повысил голос. — Мне больно за тебя, и за отца мне больно!

— А за себя тебе не больно?

— При чём тут я? Дело не в перенесённых страданиях! Мне больно видеть, что ты никак не можешь освободиться от злобы. Вы с отцом говорите одно и то же. Не Рэграс вредит тебе, Харт, и заставляет тебя страдать, а ты сам!

— Так я ещё и виноват в том, что этот негодяй со мной сделал?! Так получается?!!

— Нет. Ты ни в чём не виноват.

— Тогда ты запутался в собственных словах! Сам себе противоречишь!!

— Ну, ну, успокойтесь, — вмешалась Зерина, трогая Харта за плечо. — Хватит. Угомонитесь. Вот так всегда, Диаманта. То они друзья не разлей вода — то чуть не дерутся. И каждый день одно и то же, — вздохнула она, глядя на них материнским взглядом.

— Я не злюсь, Зерина, — сдержанно ответил Эдвин. — Просто не ожидал такого. Если в сердце одна жажда мести, человек становится глухим. И слепым! Раз уж ты заговорил об этом, Харт, я отвечу.

— Ну?

— Когда я был у Рэграса во дворце и смотрел на родителей в Сером Мире, мне было гораздо хуже, чем когда Рэграс пытал меня самого. Да, мне было тяжелее! А знаешь, почему? Не только потому, что родителей унизили, сделали рабами, обращались с ними хуже, чем с животными! И не только потому, что они физически страдали, оба были избиты, истерзаны и измучены! И не только потому, что моё детство рано кончилось из-за того, что случилось. А потому, что отец из-за всего, что с ним сделали, сам стал жестоким. Он не выдержал! Сломался! Когда убивал надсмотрщика, в его глазах ни на секунду не промелькнуло сомнение! Да, этот надсмотрщик зверь, но… Кем бы он ни был, неважно, не в этом дело! Мама не смогла вынести этого, потеряла сознание… И на острове отец приказал повесить четверых только за то, что они пытались вернуться на материк. Они никому не причинили зла. Просто хотели вернуться домой. А он их казнил. Это самое страшное, что только может быть — отнять у человека жизнь! И сейчас ты, мой друг, сидишь тут, смотришь мне в глаза и жалеешь, что я не дал тебе стать убийцей!

— Эдвин! — начал Харт, стараясь говорить спокойно, но быстро переходя на крик. — Убийца — это грязный подонок, который нападает на тебя со спины! Убийца — это скотина, подлец, который измывается над теми, кто не может защититься! Вот это убийца. Надсмотрщик, который каждый день приказывал пороть твоего отца и морил его голодом, — вот кто убийца! Рэграс — вот убийца! А твой отец не убийца. Он сделал то, что давно пора было сделать. Благодаря ему одной сволочью стало меньше — да этому можно только радоваться! И эти четверо, которых он повесил на острове — они же как пить дать выдали бы всех, попади они к Тербеку, и…

Тут Харт взглянул на Эдвина и опешил: тот смотрел на него без капли гнева, с невыразимой печалью.

— Ты что?

— Как бы я хотел помочь тебе. Вылечить тебя от твоей ненависти.

— Не нужна мне такая помощь.

— В этом и дело… Если бы только это зависело от меня! Да я бы согласился вот прямо сейчас отправиться в Серый Мир или пойти на любую пытку, согласился бы на что угодно, лишь бы это помогло тебе! Лишь бы это помогло отцу, чтобы у него снова стали прежние глаза, а не те, которые я видел у Рэграса во дворце! Но это от меня не зависит, это зависит только от вас самих…

— Что? Ты не шутишь?

— Не шучу.

— Ты что, серьёзно согласился бы стать рабом или снова пройти через гайер, чтобы я разучился ненавидеть? Эдвин, ты в своём уме?

— А ты знаешь, что такое твоя ненависть? Это и есть гайер! Вспомни, что рассказывал Аксиант. Дабет создал гайер из ненависти, которая накопилась в Великом Мире за всё время его существования. И сегодня ненависть каждого — твоя, Рэграса, моего отца, да кого угодно — приводит только к одному: гайер становится сильнее. Тебе кажется, что ненависть справедлива, но я попробовал её прикосновение на себе. Поверь, она не нужна тебе. Она не нужна никому.

Харт задумался.

— Так что же выходит? Что мы, я и твой отец, косвенно приложили руку к тому, что… то есть… если бы в нас не было ненависти, тебе было бы не так больно, когда тебя…

— Да, выходит, что так. Не думаю, что я почувствовал бы разницу. Но по сути — да.

— Не может быть. Ну, это совсем уж полная ерунда. Я ненавижу Рэграса, потому что сочувствую его жертвам! Из-за них и ненавижу его! Понимаешь?

— Харт, неважно, кого и за что ты ненавидишь. Важно, ненавидишь или любишь. Ненависть не даёт тебе увидеть Мир Неба. Именно этого гайер и добивается от каждого своего пленника! А я свою жизнь готов отдать, лишь бы этот Мир увидели те, кто его ещё не видел! Даже если хоть один человек на свете узнает его с моей помощью, я буду считать, что прожил жизнь не зря!

Харт потёр лоб и не нашёл, что ответить.

— Ешьте, а то всё остынет, — робко напомнила Зерина. — Ну зачем ты это начал, Харт? Поставь себя на место Эдвина — каково ему?

— Не надо меня жалеть. Со мной всё в порядке.

— Я понимаю, Эдвин, — вздохнула Зерина. — Но мне никогда не забыть, как мы тебя выхаживали после этого гайера.

— Ладно, Эдвин, — сказал Харт, глядя на огонь. — Я не хотел тебя обидеть.

— Я не обиделся.

— Да знаю. Ты всегда был такой. Раньше я считал, что это просто слабость. Думал, у тебя характера не хватает, чтобы разозлиться как следует. Потом посмотрел, что с тобой делал Рэграс, и понял, что твою силу воли не сравнить с моей. Я бы не смог молча терпеть такую боль. Как ты умудряешься даже не думать о мести? Что это? Это не глупость, разумеется. И не равнодушие — но что тогда? Простить Рэграса на словах было благородно. Но неужели ты действительно не чувствуешь к нему ненависти? Как так может быть? Вот этого я совсем не понимаю, — искренне признался Харт. — Ты ведь ни разу даже слова плохого про Рэграса не сказал!

— Я в самом деле не чувствую ненависти к Рэграсу. Он ошибается.

— Ошибается… А сколько он жизней погубит, пока поймёт, что ошибался? Забери пока книгу.

— Ты же ещё не дочитал.

— Ну и что. Пока не хочу читать, мне надо подумать. Может, есть разные Дороги? Примериваю на себя твою, и ничего не получается. Если я вижу несправедливость, во мне всё закипает! Не могу спокойно вспоминать, что было с тобой и со всеми нами за последние два года. А ты говоришь об этом так, словно это произошло с чужими людьми… Не понимаю.

Они поужинали. Харт лёг на траву и погрузился в свои мысли, а Эдвин задумчиво смотрел на танец огня. Воздух был тих. Трещали сучья, негромко гудело пламя, пищали комары. Зерина накинула на плечи шаль и пошевелила дрова — в синеву взлетели яркие искры и тут же погасли. Диаманта придвинулась к Эдвину, он ласково обнял её за плечи.

— А давайте я вам песенку спою, — предложила Зерина.

— Какую? — улыбнулась Диаманта.

— Колыбельную.

Харт фыркнул.

— Зря смеёшься, это хорошая песня. Эдвину и Диаманте нужно услышать сегодня хоть что-то приятное.

— Спасибо тебе, Зерина, — сказал Эдвин. — Эту песню мне часто пела мама, я помню. И в последний вечер перед отъездом тоже.

— Ну вот видишь, — Зерина тепло улыбнулась. — Скоро снова услышишь, как она поёт.

— Эдвин, — произнёс Харт, — ты прав, конечно. Я чувствую, что ты прав. Хоть и не понимаю тебя. Раз Адриан существует, всё так, как ты говоришь. А раз вы сами его видели, значит, существует… И про гайер, значит, всё правда. Но только моей доли в нём нет. Нет, не может быть. Это Рэграс. Я и моя ненависть тут ни при чём.

— Харт, не переживай. Я пока сам не знаю, как правильно объяснить многие вещи, какие слова найти, да и нужны ли тут слова. Наверное, надо быть мягче, а я был слишком резок с тобой…

— Ещё мягче, чем ты есть?! Да ты что! — горячо перебил Харт. — Куда уж мягче… Я чувствую себя полным ослом. Ну ничего. Раз я сам не понимаю, что к чему с этой Дорогой, буду помогать тебе. Авось со временем и пойму что-нибудь. Больше я не стану спорить с тобой. Никогда. Ты знаешь о ней гораздо больше меня, пусть я и старше…

Эдвин посмотрел ему в глаза.

— Харт, ты чувствуешь себя в долгу передо мной, но этого не нужно. Ты ни в чём не виноват передо мной и ничего мне не должен — ни читать книгу, ни соглашаться с ней. Я могу только помочь тебе, но я не вправе ничего навязывать. Ты мне ничем не обязан.

— Ничем?! Да я обязан тебе жизнью!

— Ты обязан жизнью только Миру Неба.

— Я не вижу его, Эдвин. Не знаю его. Но я знаю тебя. Поэтому не отстану от тебя, пока не разберусь, что к чему. Я пойду за тобой в огонь и в воду!

Эдвин ничего не ответил, просто кивнул.

— Ты чего так притих? Точно не обиделся на меня?

— Харт, я не обиделся, совсем. Всё в порядке.

— Правда? Ну тогда хорошо. Я не понимаю тебя, когда ты молчишь. Не знаю, что у тебя на уме. Если что не так, выкладывай прямо.

— Давайте-ка спать, — сказала Зерина, вставая. — Всех разговоров не переговоришь.

 

ГЛАВА 3. Дайта и Артисса

В это утро Диаманту с Эдвином разбудили голоса Зерины и Харта, споривших из-за какого-то пустяка.

— Доброе утро!

— Привет, — кивнул им Харт. Он лежал на траве и жевал травинку, смеющимися глазами наблюдая за Зериной, которая, ворча, доставала из мешка продукты для завтрака.

— У нас еда кончается! — сказала Зерина. — Эдвин, сегодня сходите с Хартом в деревню. А ну-ка, Харт, хватит валяться, вставай! Надо ещё зашить твою рубашку, вон на рукав порвался. Ходишь как оборванец!

Харт не спеша встал и потянулся.

— А тебе оборванцы не нравятся?

— Не нравятся! — не оценила кокетства Зерина.

Диаманта вздохнула — в последнее время она часто замечала, что Зерина не в духе. Впрочем, у каждого было много своих тревог, о них лишний раз не говорили, чтобы понапрасну не волновать друг друга и не портить настроение.

После завтрака Харт и Эдвин ушли, а Диаманта углубилась в книгу. Подняла глаза от страницы и увидела, что Зерина плачет.

— Что с тобой? С Хартом поссорилась?

— Нет, Диаманта, что ты, — ответила она, вытирая глаза. — Просто вспомнила, как уезжала из Дайты в прошлом году. Думаю вот, что я, наверное, неправильно живу. Мама ведь просила меня остаться с ней, а я уехала… Конечно, я должна была уехать, ведь я в театре нужна. Но, может, не надо было уезжать. Я так боюсь за неё и за сестру! Отца давно нет, они зимовали в Дайте совсем одни. Кто же знал, что будет война? Конечно, Дайта не Тарина, ей не так досталось, но… Вдруг так страшно стало — а что, если я приеду, а их уже нет в живых?! Если с мамой или с сестрой что-нибудь случилось за эту зиму, я никогда себе не прощу, что бросила их там одних!

— Ну что ты. Надо надеяться на лучшее. Потерпи, ждать уже недолго, скоро приедем! А как получилось, что ты оказалась в театре?

— Отец умер, когда мне было тринадцать. Мы и с ним жили бедно, а потом и вовсе… Я молодая была, в Дайте скучала. Подрабатывала, продавала яблоки из нашего сада, пирожки. Но на это было не прожить, у меня оставался только один путь — побыстрее замуж. И вот мне в женихи стал набиваться один… У него было большое хозяйство, не сравнить с нашим, но сам нехороший человек, жестокий. Вся Дайта знала, что его отец бьёт жену и дочек до полусмерти, и сын пошёл в папу. Драчливый, вспыльчивый. Я ему с детства нравилась. Красивая, говорил, дарил подарки. Соглашался взять меня без приданого. Соседи нам завидовали — для такой бедноты, как мы, это было просто счастье! А я как представила себя замужем за этим невежей, так и решила, что лучше утоплюсь в реке или из дома убегу, что угодно, только не это!! Матушка и сама не очень хотела, чтобы я за него замуж шла, но как отказаться-то? В Дайте такое не принято. Да и он ведь не терпел, когда ему даже в мелочах перечили.

Зерина повернулась и посмотрела на пустую дорогу, по которой должны были вернуться Харт и Эдвин.

— Мне дела нет, кто что думает, а матушка сильно переживала. Люди бы стали на нас косо смотреть, раз мы такому жениху дали отказ, а есть ещё Тайлина, сестра моя, на три года меня младше, ей ведь тоже замуж выходить! Я ему говорила, что не мил он мне, но что толку? Однажды подстерёг меня за околицей и давай приставать! Еле отбилась от него, две недели с синяками ходила. А потом посватался.

Зерина покачала головой и продолжила:

— А я давно мечтала стать актрисой. Всегда любила танцевать, по вечерам развлекала соседей. Вот и сказала маме, что хочу уйти в театр… Она плакала, не отпускала меня, просила смириться, говорила, что быть актрисой всё равно что уличной девкой, что каждый сможет сколько захочет потешаться надо мной, что лучше самый суровый муж, чем такая жизнь. А я не послушала. И не стерпела. В ночь после того, как он посватался, взяла да убежала из дома. Добралась кое-как до Адара, только туда знала дорогу, мы туда ещё с отцом ездили. Поступила к дядюшке Дину в театр, никогда не забуду, что он меня принял, не отказал. Через одного человека передала маме весточку, что я жива, себя не порешила, и платочек свой, чтобы уж наверняка поверила. Она очень сердилась, но всё-таки простила мне побег. Но это я после узнала. Ведь я их с сестрой с тех пор и до прошлого года не видала. Тот мой жених уж давно на другой женился… А мама-то прошлым летом всё просила меня бросить театр, с ними остаться. Я не осталась… Душа болит.

— Мне кажется, что тебя так тянуло остаться в театре не столько ради себя самой, сколько ради Харта.

— Верно, о нём моё сердечко поёт, — улыбнулась Зерина. — И театр я люблю, очень люблю, как же он без меня? Это ведь мой дом, дядюшка Дин мне почти как отец. Но главное — Харт без меня пропадёт. Сердце у него доброе, он хороший, честный, только невезучий. Я его всегда жалела, жизнь ему таких тумаков надавала… А он сама знаешь какой горячий. Если один останется, пропадёт! Если бы не я и Эдвин — я Эдвина никогда благодарить не устану, он Харту уже не раз жизнь спас, ну если не жизнь, так здоровье… Так вот, если бы не я и не Эдвин, ну и не Дин, он тоже очень помог, Харта бы как пить дать уже убили или казнили, или услали куда-нибудь, откуда не воротился бы… Прошлым летом в Дайте я не решилась матушке рассказать про него, да и он ещё не признался мне, что любит меня, хотя я-то давно поняла, что любит…

Зерина рассказывала быстро, почти не давая Диаманте возможности вставить слово. Но тут она ненадолго замолчала, и Диаманта спросила:

— А сестра твоя как живёт? Вышла замуж?

— Нет, до сих пор не замужем, Тайлина, бедняжка моя. Если только за этот год никого не встретила. Да кого в Дайте встретишь? Они вдвоём живут с мамой. В этом я виновата. Это всё тот мой побег. Кому же захочется брать в жёны девушку без приданого, когда у неё старшая сестра сбежала из дому в театре играть?! Но я-то тогда об этом не думала. Ох, чует моё сердце, дома что-то не так. Неспокойно мне, — голос Зерины опять задрожал.

Диаманта взглянула на дорогу.

— А вот и Харт с Эдвином!

Зерина быстро вытерла глаза.

— Не говори Харту ничего. Он всё это знает. Сам переживает. Собирается у матушки просить моей руки, а она актёров не любит, ясное дело. Но как же без её разрешения? Я и так беспутная. Хоть и живу самостоятельно уже давно, без её благословения не посмею замуж выходить.

* * *

Они добрались до Дайты в пасмурный полдень. Харт подъехал прямо к воротам маленького ветхого домика на окраине, в густой зелени яблонь. Калитка была открыта. Зерина вошла и крикнула:

— Тайлина! Мама! Есть кто дома?

— Кто там? — послышался певучий женский голос.

— Я, сестричка, родная! — воскликнула Зерина.

— Зерина?! Ой, как хорошо, что ты приехала, как хорошо!

На крыльцо выбежала молодая женщина в тёмном платье и сером переднике. Сёстры крепко обнялись и обе немедленно прослезились. Зерина познакомила сестру со своими спутниками.

— Какое счастье, что ты жива и здорова! — повторяла Тайлина. — Как мы боялись за тебя! Сейчас-то ты какими судьбами здесь? Опять с театром? Погостишь хоть немного?

— Нет, не с театром, у нас важное дело… А как мама?

Тайлина вздохнула.

— Что случилось? — в чёрных глазах Зерины плеснулся страх. — Болеет?

— Да, да. Весной слегла, с тех пор и хворает, почти не встаёт. Она всё за тебя переживала, где ты, как ты… Зима была такая тяжёлая… мы голодали, мёрзли, еду, дрова было не достать… Боюсь, не доживёт до конца лета, — Тайлина заплакала и вытерла передником глаза. — Я так боялась, что ты не приедешь, не успеешь! Всё думала, не случилось ли с тобой чего во время войны. Я бы и сама за тобой поехала, но куда?

— Кто там, Тайлина? — раздался голос из дома. — С кем ты разговариваешь?

— Мама! — воскликнула Зерина и побежала в дом, сестра и Харт — за ней.

Диаманта и Эдвин осторожно вошли следом в маленькую бедную комнатку. Там было душно, несмотря на открытое окно. Зерина стояла на коленях у кровати и плакала, уткнувшись лицом в грудь матери, а та гладила её по чёрным волосам.

— Пойду займусь Фитой, — проговорил Харт, выходя в коридор. — Эдвин, принеси воды. Вот уж не думал, что всё так обернётся. Как Зерине теперь оставить мать? Она и так корила себя, что уехала!

Тайлина постаралась устроить гостей как можно удобнее, но всё равно в эту ночь почти никто не спал. В этом доме была тоска, которая отличает дома тяжело больных и стариков. Всё тут словно бы обветшало, воздух был пропитан печалью и усталостью. Несмотря на разгар лета, казалось, что на дворе зябкая осень.

На следующее утро поднялись чуть свет. Зерина подошла к Эдвину.

— Меня мама опять спрашивала, останусь я или уеду… Я ведь так и не смогла ей сказать, что уеду. Боюсь, если…

— Ну что ты! Остаться — твой долг.

— Ты ведь не простишь себе, если снова уедешь, — согласилась Диаманта.

— Зерине-то и в самом деле ни к чему ехать в Галь, а я бы всё-таки хотел поехать, — сказал Харт. — И не спорьте! Вот только Зерину надо будет потом забрать отсюда. Так что поеду только до Галя, а потом — назад. Жалко, что всё так получилось… Но на остров всё-таки не поплыву.

— И правильно, — одобрил Эдвин. — Только, может, тебе лучше вообще остаться здесь? Поможешь Зерине, поддержишь её.

— Нет уж, Эдвин, — горячо возразила Зерина, — пусть Харт с вами едет, мне так спокойней будет!

Они быстро собрались, попрощались, Харт сел на козлы, и вскоре домики Дайты скрылись за поворотом дороги.

* * *

После Зота погода изменилась. Отгремели несколько гроз, на пару дней зарядили дожди, потом похолодало.

Лунный лес остался позади. Вскоре на горизонте показались горы. Хребет Большого Дракона с каждым днём приближался. Наконец они вывернули на широкую дорогу вдоль гор и поехали на восток, чтобы потом свернуть на юг к Артиссе.

Дул западный ветер, по небу бродили тучи, производившие впечатление дождевых, но время от времени выглядывало солнце. Диаманта устала идти и решила отдохнуть в фургоне. Эдвин собрал для неё букет ромашек, легко вскочил в фургон на ходу и сел рядом. Она улыбнулась.

— Какие радостные цветы. А ты почему грустный?

— Вспомнил детство… Я всегда такой, когда сюда приезжаю. Знаешь… Хочу тебя попросить. Не рассказывай дяде и тёте о том, как мы жили, что со мной было. Я сам расскажу, если спросят, и всё объясню.

— А почему?

— Увидишь. Они совсем не такие, как твои родители, как мы с тобой. Тётя Натейла и дядя Сат… Тётя — сестра отца.

— А у них есть свои дети?

— Да, две дочери. Они на несколько лет старше меня, обе давно замужем и живут в Адаре. Когда я оказался у дяди, они ещё жили в Артиссе, но мы мало общались, им неинтересно было со мной. Я водился с местными ребятами, но близко ни с кем не дружил. Настоящие друзья у меня появились только в театре. В доме отца была служанка, Серита. Моя няня. Я её очень любил, и дядя взял её к себе в дом, когда я туда перебрался. Я бы очень хотел её увидеть. Надеюсь, она жива и здорова…

К вечеру они выехали к большому селению в живописной долине у реки.

— Артисса, — сказал Эдвин.

— Куда ехать-то? — спросил Харт.

— Давай я сам, — Эдвин сел на козлы вместо Харта и повёл фургон по уютным зелёным улочкам в центр.

— Вот здесь я жил до шести лет, — он показал на большой каменный дом, выходивший фасадом на центральную площадь.

— А потом поселился у дяди?

— Да. Отсюда уже недалеко.

Они повернули налево, проехали ещё немного и остановились около солидного дома с просторным двором и садом, за которым начинался спуск к реке.

— Красиво здесь! — сказала Диаманта.

— Да, богато живёт твой дядя, — заметил Харт. — Ну ещё бы, он же судья…

Эдвин соскочил с козел и постучал в ворота. Открыл сонный молодой слуга.

— Господин Сат дома?

— Нет, они уехали по делам. Скоро вернутся. Попозже придёте или позвать хозяйку?

— Позови, — улыбнулся Эдвин.

Слуга побрёл в дом.

Через минуту на пороге показалась русоволосая худощавая женщина с озабоченным лицом, в зелёном платье с белым воротничком. Она взглянула на Эдвина голубыми глазами и на мгновение застыла.

— Эдвин?!

Спустилась и обняла племянника.

— Какой ты стал… Какой взрослый! А это кто?

— Диаманта, моя жена. А это Харт, актёр из нашего театра. Мой друг.

— Так ты уже женился? А я как сейчас вижу тебя таким маленьким… Но что же мы стоим? Пойдёмте в дом. Позаботься о лошади, — велела она слуге.

— Фита не слушается посторонних, я сам заведу её во двор, — сказал Харт. Натейла рассеянно кивнула, увела Эдвина и Диаманту в гостиную и усадила на диван.

Комната была обставлена уютно, но без тени фантазии. Вещи лежали очень ровно, словно старательно соблюдали правила. Зелёные портьеры на окнах висели строго симметрично, накидки на креслах не позволяли себе ни одной лишней складки, и даже вышитая салфетка на каминной полке сознавала свой долг и лежала точно посередине. На полу, на видном месте, стояли дорогие часы с золотыми украшениями, которые выглядели роскошно, но плохо сочетались с обстановкой, а над ними висел большой портрет какого-то важного господина в судейской мантии.

— Какими судьбами? Надолго вы к нам?

— Нет, тётя, — ответил Эдвин. — Завтра поедем дальше, срочное дело. Это касается отца. Дядя скоро вернётся?

— Сат? Должен вот-вот, — ответила Натейла и встала, но тут же замерла и повернулась к Эдвину. — Что ты сказал? Дело касается отца?

— Да, тётя. Отец жив.

— Что?! Дамир?!! — она опустилась в кресло. — Дамир жив…

В гостиную вошёл Харт и присел на стул у стены.

— Расскажи мне всё, мальчик мой… надо же… Где он? Где Дамир? Брат…

Тут послышался скрип ворот, и энергичный мужской голос прямо с крыльца сообщил:

— Натейла! Всё оказалось точно, как я предполагал. Этот хитрец всё-таки подворовывал! Но сегодня мы его накрыли. Хорошо накрыли. Теперь он не отвер… — дядя Сат вошёл в гостиную, увидел Эдвина и замолчал на полуслове. — Эдвин?! Натейла, что с тобой?

— Эдвин приехал, — слабым голосом ответила Натейла и жалобно добавила: — Он говорит, что Дамир жив!

— Что? Дамир?! — Сат подбежал и коротко обнял Эдвина. — А ну-ка рассказывай всё по порядку!

Дядя Сат был среднего роста, с небольшой круглой лысиной. Под туго застёгнутым жилетом у него вырисовывался животик. Он говорил решительно, громко и двигался быстро, даже суетливо, составляя этим разительный контраст со своей задумчивой супругой.

— Так, так, так, — начал Сат. — Слишком много всего. Давайте сядем и выясним всё по порядку. По порядку, — повторил он и уселся за стол, знаком приглашая всех садиться. Гости и Натейла послушно расселись. — Я буду спрашивать, а ты, Эдвин, — отвечать. Ты точно знаешь, что Дамир жив?

— Да.

— Откуда?

— От Рэграса, нынешнего короля. Он и отправил меня в это путешествие.

Натейла и Сат потеряли дар речи.

— Давайте лучше я сам расскажу всё по порядку, — предложил Эдвин, скрывая улыбку.

— Хорошо, мы слушаем, — кивнул Сат и вперил в Эдвина пристальный взгляд. — Начинай. Хотя подожди. Вы ведь только что приехали, судя по вашему виду?

— Да.

— Тогда вам надо вначале помыться и привести себя в порядок. Сейчас же прикажу накрыть на стол. Сядем, и ты расскажешь всё как можно более подробно. Договорились? Договорились. Эй, Серита! Проводи гостей!

Эдвин просиял, когда в дверях появилась пожилая служанка в длинном переднике, с седыми волосами, забранными в тугой узел. Она всплеснула руками, от волнения не находя слов. Эдвин подбежал и обнял её.

— Как я по тебе соскучилась, дорогой мой! Как я за тебя переживала! Где ты сейчас, как живёшь?

— Серита, я женился! Это Диаманта, моя жена.

— Диаманта! — повторила та и обняла её. — Пойдёмте скорее, я вас провожу. Вот радость-то! Эдвин, родной мой!

— Только побыстрее, побыстрее! — нетерпеливо сказал Сат. — Поторопитесь! У нас важный разговор.

Все расположились за массивным столом. Сат бросил взгляд на руки Эдвина и заметил шрамы на запястьях. Сдвинул брови, но ничего не спросил.

Эдвин начал говорить, только связного рассказа у него не получилось, потому что дядя постоянно его перебивал.

— Стало быть, так и не занялся приличным делом. Всё в этом театре.

— Мне нравится моя жизнь, дядя, — спокойно ответил Эдвин, но Диаманта заметила, что от этих слов у него сразу испортилось настроение.

— Знаю, знаю, знаю. Ну нравится и нравится, я же не настаиваю, ты взрослый, сам зарабатываешь на хлеб, и решать, чем заниматься в жизни, твоё право. Моё мнение об этом тебе известно, да и вообще сейчас речь о другом. Просто удивляюсь, как ты познакомился с его величеством… Ну, продолжай! Мы слушаем, что было дальше.

Эдвин не хотел упоминать о гайере, но Сат вперил в него взгляд и неожиданно поинтересовался:

— Откуда у тебя шрамы на руках? От кандалов? Ты сидел в тюрьме? Не лги!

— Эдвина пытали, — хмуро сообщил Харт.

— Что? Правда?

— Да, — подтвердил Эдвин, скрывая досаду. — Вы слышали про гайер?

— Про гайер? — Сат задумался. — Да, слышали!

— Да, да, — кивнула тётя. — Это что-то страшное…

— А-а, так вот откуда у тебя эти шрамы! Я сначала подумал, что от кандалов. Признаться, не удивился. При таком ремесле, как твоё, до тюрьмы один шаг.

Харт изумлённо посмотрел на Сата и принялся разглядывать свои руки.

— А за что пытали? Всё-таки сидел?

Эдвину пришлось рассказать свою историю целиком.

— Значит, ты, несмотря на такое суровое испытание, ничего не сказал? — Сат бросил вопросительный взгляд на Диаманту и Харта. Те кивнули. — Ну что ж, ты оправдал мои ожидания. Не скрою, и моя заслуга в этом есть. Я никогда не забывал, что из этого мальчика нужно сделать мужчину, — Сат посмотрел на Эдвина, как художник на только что законченную картину, и похлопал его по плечу. — Конечно, ты был мал и не видел пользы в том, чему я тебя учил. Ещё и обижался на меня. Да, не спорь, было, было. Было. Но теперь-то ты вырос. Согласись, что мои уроки пошли тебе на пользу! Ну, что молчишь? Не стесняйся. Хотя скромность — прекрасное качество, которое необходимо в себе вырабатывать. Скромные люди пользуются в обществе заслуженным уважением.

Диаманта взглянула на Харта и заметила, что его всего передёрнуло. Она поймала его взгляд и сделала ему знак молчать. Он едва заметно кивнул и сделал такое лицо, как будто у него болят зубы. Диаманта не смогла сдержать улыбку и опустила голову.

Когда дядя Сат узнал, что Эдвин отказался от должности наместника, предложенной Рэграсом, он даже потерял дар речи. Когда вновь обрёл его, выговорил:

— То есть… то есть как отказался? Что значит отказался?!

— Отказался. Я хотел только, чтобы Рэграс…

— Его величество Рэграс! — возмутился дядя.

— … его величество Рэграс узнал, где мои родители, что с ними. И всё.

— Всё? — переспросила тётя. — Он тебе даже денег не дал? И ты не попросил?

— Нет.

— Ну и дела… — Сат нахмурился. — Да-а… Ты как был непутёвым, Эдвин, так и остался. Ты хоть сам-то понимаешь, какая честь была тебе оказана?! Король — король! — предложил тебе столь почётную должность! Наверняка с перспективой! Ну почему ты отказался?! Ради чего?!!

— Я актёр и хочу дальше быть актёром…

— Опять этот театр! Опять этот театр!! Как я жалею, что отпустил тебя тогда из Артиссы! Надо было проявить жёсткость — может, ты и стал бы настоящим человеком… Я прав, Натейла? Прав. Теперь я сознаю свою ошибку. Ну хорошо. Дальше.

— Я уже говорил, что у его величества есть шёлк, который показывает всё, что когда-либо происходило в Великом Мире. Любое событие. С его помощью он и узнал, что случилось с отцом и с мамой…

Когда Сат немного пришёл в себя после услышанного, на его лице появилось озабоченное выражение.

— Так ты говоришь, твой отец поклялся отомстить его величеству?! Ты слышишь, Натейла, что творится?! Слышишь?! Если помнишь, я всегда говорил, что твой брат слишком много на себя берёт! Вот и здесь он показал своё упрямство во всей красе. Подумать только, твой брат — государственный преступник!

— Да не преступник он! — не сдержался Харт. — Он же ещё ничего не знает! Даже Рэграс не считает его преступником!

— Его величество Рэграс! — опять поправил Сат. Эдвин и Диаманта подавили смешок.

— Как я счастлива, что брат жив! — вдруг проговорила Натейла и прослезилась. — Как хорошо! Неужели скоро я увижу его? Ах, Дамир, Дамир! Дорогой мой брат!

— Только при условии, что он подчинится королю, — уточнил Сат. — Иначе я не желаю иметь с ним ничего общего. И тебе не позволю как своей жене! В этой истории я целиком и полностью на стороне его величества!

— Не бойтесь, дядя, — заметил Эдвин. — Даже если у отца будут неприятности, вас они не коснутся ни с какой стороны.

— Я не боюсь, Эдвин! Мне бояться нечего! Только не тебе об этом говорить, тебе всегда было наплевать на семейную репутацию! Прошу тебя хотя бы сейчас, возьмись за ум! Запомни, затверди, что самое главное в жизни — это закон! Закон! И постарайся уговорить своего отца подчиниться закону!

— Для этого я и еду.

— Хорошо. Я надеюсь на тебя. Помни об этом. Мы все надеемся на тебя. А теперь расскажи, как ты сейчас живёшь? Где? Когда женился?

Наконец все разошлись по комнатам. Эдвин обвёл взглядом знакомые стены.

— Раньше это была моя комната. Здесь почти ничего не изменилось…

Окно выходило в густой сад. На светлых стенах висели копии старинных гравюр. Потолок был дощатым, с массивными балками, как в большинстве домов на юге. Эдвин зажёг свечи. К оконному стеклу сразу слетелись комары и ночные бабочки.

К ним заглянул Харт. Диаманта озабоченно посмотрела на него.

— Что с тобой? Болит что-то?

Харт покачал головой.

— Эдвин, я не могу понять, как ты столько лет это выносил?!

Эдвин улыбнулся и приложил палец к губам.

— Потерпи до завтра.

— Ох, ты не перестаёшь меня удивлять. Ладно. Мне-то что, меня это не касается… Ну, спокойной ночи вам. Отдыхайте.

Харт ушёл. Эдвин сел на кровать и задумался, глядя в окно.

— А что это за уроки, о которых говорил твой дядя? — спросила Диаманта. — Которые «пошли тебе на пользу»?

Эдвин поморщился.

— Дядя воспитывал меня с расчётом на то, что я попаду на государственную службу, возможно, даже когда-нибудь стану наместником. Конечно, в этом были свои хорошие стороны — он позаботился, чтобы я как можно раньше научился читать и писать, и был очень доволен, когда увидел, что я люблю книги. Так что я получил очень неплохое домашнее образование. Пока я был маленький, всё шло хорошо. А со временем дядя стал замечать, что власть и положение в обществе меня не интересуют — ни у себя, ни у других… Разумеется, он решил, что это непорядок — он ведь хотел, чтобы я поступил на службу и сделал карьеру. Он запретил мне дружить с бедняками и начал «делать меня мужчиной», как он это называл. Однажды я заступился за одного из слуг, его хотели выпороть за какой-то пустяк. С тех пор и началось. Дядя стал регулярно брать меня с собой на охоту, заставлял присутствовать при наказаниях. Когда дома слуг пороли или на площади по дядиному же приговору кого-то из жителей наказывали.

— Он, видимо, решил, что у тебя слабые нервы, и хотел сделать их покрепче.

— Да. Это в самом деле на меня подействовало. Очень… В конце концов тётя с ним поговорила, и он оставил меня в покое. Но беседы на эти темы, конечно, велись постоянно.

— Могу представить.

— Я так и не подружился с местными ребятами. Все знали, что мой дядя — судья, одни набивались в друзья, другие презирали… Подолгу оставался один, много читал, начал что-то сочинять… Дядя искренне полагает, что он верный страж закона. Хорошо, что ему приходилось решать в основном мелкие дела. Но несколько жизней он покалечил на моих глазах. Я смотрел на это, а поделать, конечно, ничего не мог. Впрочем, нет, иногда мне всё-таки удавалось помочь. Одного человека несправедливо обвинили, и дядя надолго засадил бы его в тюрьму, но я сумел тайком предупредить его семью, объяснить, как будет решаться дело, что нужно говорить на суде. Его оправдали, но дядя потом узнал. Мне здорово влетело.

— Представляю, что здесь было, когда ты сказал, что хочешь стать актёром.

Эдвин вздохнул.

— Когда дядя увидел, что на меня не действуют его угрозы лишить меня наследства, взял плеть, которой наказывали слуг, и выпорол меня. Сам. А ведь мне было уже четырнадцать лет. Запер в комнате, оставил без еды… Я немедленно собрал вещи и, когда тётя пришла утром, чтобы меня выпустить, просто попрощался и ушёл.

Эдвин прибавил с ироничной улыбкой:

— Это ведь дядю надо благодарить за то, что я оказался в театре. Когда я сказал ему, что хочу стать актёром, сам ещё сомневался. Может, всё так и осталось бы мечтами, если б не его реакция.

— А Серита? Она тебя отпустила?

— Она видела нашу ссору с дядей, пыталась даже вмешаться, но это было бесполезно… Конечно, она плакала. Но благословила меня. Без её согласия я бы не решился уйти.

— А Дину ты сказал, кто ты?

— Да. Только попросил не говорить остальным. Дин предупредил, какая жизнь ждёт меня в театре, но долго отговаривать не стал — понял, что я всё равно не вернусь назад. А я ни разу не пожалел, что ушёл от дяди, хотя первые месяцы жил впроголодь, подрабатывал, где придётся… И в театре ничего не получалось. Не знаю, что бы со мной стало, если б не Бефита. А знаешь, от кого мне больше всех доставалось в театре на первых порах?

— От кого?

— От Харта.

Диаманта удивилась.

— От него, — кивнул Эдвин. — Дин, при всей своей строгости, хорошо ко мне относился и не придирался зря, а Харт решил, что я для их театра не гожусь, и делал всё, чтобы моя жизнь стала невыносимой… В конце концов я поговорил с ним с глазу на глаз. Рассказал, кто я, откуда.

— А он что?

— А он заявил, что если я в самом деле хочу из хилого белоручки и слабака стать актёром, то надо учиться, а не валять дурака, и сам начал со мной заниматься. Я думал, что не выживу, — Эдвин рассмеялся. — Он ведь просто само терпение!

— Он-то хоть тебя не бил?

— Когда как… Но после того разговора он стал иначе ко мне относиться.

— А дядя и тётя не пытались тебя найти, вернуть домой?

— Нет. Я много о них думал. Когда первая обида остыла, сам начал переживать, что невольно обидел их. Для них-то мой уход выглядел чёрной неблагодарностью. Они ведь действительно старались сделать из меня человека — в их понимании. В конце концов я поехал в Артиссу, поговорил с ними и помирился. Чем больше времени проходит, тем больше я рад этому… Ты заметила, как дядя говорил про Рэграса?

Диаманта с улыбкой кивнула.

— Он уверен, что Рэграс увидит этот разговор — ведь у него есть шёлк. Так что завтра нам надо набраться терпения. Когда дядя в ударе, он способен читать нотации по несколько часов подряд.

 

ГЛАВА 4. Шкатулка

Диаманта проснулась от нежного прикосновения. Было очень рано, только светало. Она вопросительно посмотрела на Эдвина.

— Давай спустимся в кухню к Серите! Она готовит завтрак, а остальные ещё спят. Поговорим с ней спокойно, наедине.

Диаманта быстро оделась, они осторожно прошли по коридорам спящего дома, спустились на первый этаж и вошли в большую закопчённую кухню.

Серита месила тесто. Эдвин окликнул её, она обернулась.

— Милые мои, да что ж вы так рано встали! Ещё спать и спать!

— Я не мог уехать и не поговорить с тобой, а позже, боюсь, не получится. У тебя днём столько дел…

— Это уж точно, — покачала головой служанка. — Я вчера так и не успела к вам заглянуть. И ночь-то почти не спала, всё думала. Неужели господин Дамир и правда жив? Бедный мой хозяин. Что же с ним случилось? Где он?

Серита слушала рассказ Эдвина и Диаманты и одновременно готовила пирожки. Она вздыхала и качала головой, то и дело смахивая слёзы. Наконец поставила противень в печь и занялась овощами. Когда Эдвин закончил, старая служанка подошла к нему, прижала к себе и долго гладила по голове.

— Горемыка ты мой, горемыка. Когда началась эта проклятая война, я всё тебя вспоминала, гадала, где ты. Ох ты и натерпелся… Но судьба ещё наградит тебя. Скоро встретишь родителей, то-то будет радость!

— Не знаю, что будет, Серита. Может, радость, а может, и нет. Отец ведь поклялся отомстить. Ты же знаешь его характер…

— Знаю, знаю. Но ничего. Он, как увидит тебя, сразу оттает. И за тебя я теперь спокойна, раз ты женился. Твоего отца, помню, только госпожа Амма могла удержать, если он что задумывал опасное. Ты не такой, ты разумный мальчик, не рубишь сплеча. Но за тобой тоже нужен глаз да глаз.

— Это почему, Серита? — поинтересовался Эдвин, выпрямляясь.

— Да потому, что пропадёшь ты без жены. Всё другим раздашь, а сам останешься босой, без крыши над головой и без медяка в кармане. Когда он маленький был, Диаманта, я всё время пекла ему что-нибудь вкусненькое — то пирожков настряпаю, то печенья. А он всё время просил добавки. Я так радовалась, что ему моя стряпня по вкусу! А потом узнала, что он не сам всё это ел. Он ребятишкам на окраину таскал, бедноте. Говорю ему: «Ты что ж это вытворяешь?!» А он заявляет: «Мне их жалко, им есть нечего!». Но я не бранила его, видела, что он от чистого сердца. И дяде с тётей не сказала, чтобы, чего доброго, не заругали. Думала, вдвоём с ним разберёмся. Они до сих пор многого о нём не знают, — Серита улыбнулась. — А сейчас я за него спокойна. О себе он никогда не думал, а о тебе будет думать… Запах-то слышишь, а, Эдвин? Твои любимые пирожки. Ещё и в дорогу вам положу.

Эдвин отправился искать Харта, а Диаманта подошла к Серите.

— Что, милая?

— Я внимательно смотрела и хорошо запомнила, как делать начинку. А как готовить тесто?

— Вот молодец! — обрадовалась Серита. — Я тебе прямо сейчас всё расскажу, ты только запоминай.

— Я запомню. Когда вернёмся домой, устрою Эдвину сюрприз.

* * *

Все собрались в гостиной к завтраку. Едва завидев Эдвина, Сат обратился к нему:

— Думаю, вчерашний разговор ты помнишь и как следует обдумаешь его по дороге. Ничего не забыл? Не забыл. Хорошо. А сейчас я скажу тебе ещё несколько важных вещей, которые ты должен хорошенько запомнить. Ты внимательно слушаешь меня?

— Да, — сказал Эдвин и едва заметно кивнул Диаманте и Харту.

— Так вот, слушай. Твой отец всегда отличался упрямством. Я не раз пытался вразумить его, но, к сожалению, это оказалось бесполезно. А ты должен понимать, что ты сам сейчас в огромной опасности! Что ты станешь делать, если отец не захочет подчиниться его величеству и потребует, чтобы ты был с ним заодно? Запомни, Эдвин: прежде всего ты должен…

За то время, что Сат читал Эдвину длиннейшую нотацию о законопослушности и о необходимости беспрекословно повиноваться королю, Харт успел сосчитать, сколько цветков вышито на скатерти, сколько лепестков и листиков у каждого цветка, потом мысленно перебрал в разнообразных сочетаниях все ругательства, какие знал, а потом принялся придумывать спектакль, в котором главного злодея играл Сат, и в конце герою Харта после долгих стараний удавалось до него добраться и придушить. Диаманта видела лицо друга и искренне сочувствовала, но ничем не могла помочь — Сат был неумолим. Всем троим казалось, что они вот-вот заснут под монотонное, назойливое: «Подчиняться его величеству!», «Ты в шаге от тюрьмы, особенно учитывая твоё ремесло!», «Во всей этой истории я буду только на стороне его величества!»…

Наконец судьба сжалилась над страдальцами и протянула им руку помощи в виде посыльного с письмом для Сата. Воспользовавшись паузой, Эдвин встал.

— Большое спасибо вам за ночлег, тётя! Теперь мы можем ехать дальше. Я сообщу вам новости об отце, когда всё узнаю. Пойдём собираться.

Натейла печально посмотрела на племянника.

— Даже на обед не останетесь? Остались бы, отдохнули денёк! Вон какая славная погода.

— Большое спасибо, тётя, но нам действительно нужно спешить.

— Что ж…Тогда я попрошу Сериту помочь вам собраться, — вздохнула Натейла и вышла из гостиной. Эдвин и Диаманта поднялись к себе.

Вскоре к ним вошла Серита с большой шкатулкой в руках, прикрыла дверь и сообщила полушёпотом:

— Когда Амма, моя дорогая хозяйка, поехала в Адар искать господина Дамира, она мне отдала вот это, просила сберечь, — и Серита показала Эдвину и Диаманте маленький ключик.

— От чего он?

— Она не объяснила. Я его хранила, как было велено. А потом, когда госпожа не вернулась и мы собрались переезжать, я стала искать в доме подходящую дверцу. Дай, думаю, посмотрю, что там. Вдруг хозяйка вернётся, и ей эта вещь понадобится. Ценная вещь, должно быть. Я сразу смекнула, что дверца в доме, потому как этот ключик у хозяйки видала раньше пару раз. И ведь нашла!

— Где?

— В спальне хозяйской, мальчик мой, в стене. Там картина висела, я её возьми да и отодвинь. А за ней — потайная дверца! И ключик подошёл. А в тайнике была вот эта шкатулка.

— Почему же ты мне раньше не сказала об этом, Серита?!

— Так матушка твоя просила ключик сохранить! Никому не отдавать да не говорить о нём никому. Я думала, что негоже нарушать её наказ. Мало ли, может, там тайна какая, которую тебе знать не след. Но теперь-то другое дело. Госпожа Амма увидит свою шкатулку — обрадуется. Может, и вспомнит добрым словом свою верную Сериту, — промолвила служанка и прослезилась.

— А что там внутри, не знаешь?

— Не знаю, милый! Я не открывала. Просто спрятала и сохранила.

Эдвин взял шкатулку, осторожно осмотрел.

— Не моё это дело. Ты уж меня прости, что без спросу советую, — осторожно начала Серита, трогая его за руку. — Но я всё же думаю, Эдвин, что лучше будет, коли ты шкатулку эту не станешь сам открывать, а прямо так матери и отдашь.

— Конечно. Спасибо тебе, Серита! Как я тебя люблю! — он обнял её, отчего она немедленно расплакалась.

Покинув Артиссу, несколько миль ехали молча. Эдвин сидел, прислонившись к бортику, со шкатулкой матери в руках. Диаманта мечтательно смотрела на медленно уплывавшие вдаль скалы, поросшие невысоким белёсым кустарником. Харт тоже разглядывал однообразный пейзаж, время от времени хмурясь в ответ на свои мысли.

Вскоре над южным горизонтом встала грозовая туча. На её фоне дорога с пыльной травой по обочинам, ярко освещённая солнцем, казалась почти белой. Путешественники проехали через рощу и устроили привал на поляне, пёстрой от ромашек. Харт растянулся на густой пахучей траве.

— Хорошо-то как! Только скоро гроза…

— Ничего, поесть успеем, — отозвался Эдвин, взглянув на небо.

После визита в Артиссу дорога показалась всем троим понятной, родной и приветливой, как старый друг.

* * *

Дворцовая жизнь текла своим чередом. Гидеон постепенно освоился, но до сих пор не мог разобраться, как к нему относится Рэграс. С одной стороны, внешне дядя был к нему благосклонен, давал различные поручения, брал с собой в поездки. Но общаться с ним Гидеону было сложно, он часто чувствовал себя обиженным — из-за нежелания Рэграса что-либо объяснять, из-за иронии и насмешек, из-за скрытности и непредсказуемости… Гидеон не понимал, почему Рэграс не предупреждает его заранее, а постоянно застаёт врасплох — например, просит экспромтом произнести речь или неожиданно отправляет на переговоры, объяснив, чего нужно добиться, только в самых общих словах, а об остальном предлагает догадаться самостоятельно. Иногда Гидеону казалось, что причина этого в неприязни к нему, иногда — напротив, в полном доверии, а иногда он объяснял это желанием Рэграса испытать его способности. Именно эта мысль и заставляла Гидеона стараться изо всех сил. Только ему было досадно и обидно, что, несмотря на всего его старания, Рэграс больше не откровенен с ним, как раньше, в детстве, и не высказывает своего мнения, своих оценок, даже если Гидеон просит его об этом.

К тому же, Гидеон был расстроен тем, что ему так и не удалось разгадать тайну гайера. От Рэграса он ничего не узнал и решил поговорить об этом с Лунной Королевой. Выбрал подходящий вечер и зашёл к ней.

Она сидела в кресле с высокой спинкой и листала томик стихов. В комнате стоял нежнейший цветочный аромат. Гидеон поклонился.

— Ваше величество, вы прекрасны!

Королева в самом деле была ослепительно красива в светлом платье, расшитом жемчугом.

— Здравствуй, милый, — она улыбнулась и отложила книгу. — Хорошо, что зашёл. Давно мы с тобой не разговаривали наедине. Как твои дела? Как новая жизнь при дворе? Садись, — она кивнула на свободное кресло. — Рэграс недавно говорил о тебе. Я рада, что ты делаешь успехи.

Польщённый Гидеон улыбнулся.

— Мне приятно это слышать. Я так боялся, что дядя зол на меня…

— Отчего? — огорчилась Королева.

— Из-за гайера, конечно. Вы же знаете эту историю.

— Да, — Королева вздохнула. — Я помню юношу, который привёз мне ключ и спас всех нас. Я ведь предупреждала его о том, что ему угрожает опасность, что его ждут страдания. И предложила ему остаться в моём Мире. Но он отказался, и я ничего не смогла сделать для него…

— Он отказался остаться в Лунном Мире?! — изумился Гидеон. — Но почему?! Неблагодарность. Или скорее глупость.

— Как ты юн и горяч. Такие резкие слова… Он не сказал мне, но я прочитала в его сердце. Его ждала любовь, Гидеон. Если бы он согласился остаться у меня, то разорвал бы нить, связывавшую его с любимой. Мне до сих пор больно вспоминать о том, что я не смогла уберечь его от мучений, а Рэграса — от несправедливого гнева. Как тонки нити судьбы! Как сложны узоры, которые она сплетает!

— Из-за этого и дядя сердится на меня, — нахмурился Гидеон. — Он думает, что я мог что-то изменить.

— Вряд ли ты смог бы предотвратить это. Я ни в чём не виню тебя, мой мальчик. Подвиг совершается только по зову сердца. Этот юноша совершил подвиг, а ты ещё не был готов. Твои подвиги впереди, дорогой. Поэтому умерь свою досаду и обиду. Ведь твоё мужество тоже ждёт своего часа.

— Спасибо за эти слова, ваше величество! Я счастлив слышать их после всего, что произошло за последние месяцы… Но, признаться, я думал, что дядя сердит на меня просто потому, что он потерял власть над гайером…

— Ну что ты, Гидеон, он не потерял её. Эта власть в его крови. Сегодня Рэграс — самый могущественный из королей. У него есть Мир Дня, сердце Великого Мира, и власть над гайером — а значит, над людьми. Ты должен быть счастлив, что Рэграс приблизил тебя к себе.

— Я очень ценю это, ваше величество, и горжусь этим! Так значит, гайер по-прежнему подчиняется дяде?! Как я рад!

— А что заставило тебя в этом усомниться?

— Дядин перстень. Дядя поменял оправу…

— Ах, это… Пустяки. Ты же знаешь, что главное — не форма, а суть. Суть его перстня осталась прежней, в нём скрыта та же сила, что и раньше. И даже большая сила. Так что не тревожься, мой мальчик, — Королева ласково улыбнулась и погладила его по руке. — Гайер всецело повинуется Рэграсу. Хотя я не хотела бы, чтобы он пользовался гайером чаще, чем это необходимо. Это всегда так страшно и тяжело…

— Я бы тоже не хотел этого. Мир должен жить в радости и покое, без боли и страданий.

— Как это верно, Гидеон.

— Я был счастлив поговорить с вами, ваше величество. Благодарю вас за добрый приём.

— Иди отдыхать, мой мальчик, и смотри хорошие сны. Я чувствую, что твоё сердце снедает какая-то тревога и терзает обида. Но тебе не о чем тревожиться и не на что обижаться. Рэграс любит тебя и желает тебе только добра. Если он строг с тобой, ты должен быть ему благодарен — это значит, что он видит в тебе не слабого мальчика, а воина, сильного духом.

Вернувшись к себе, Гидеон позвал Шардена, чтобы тот помог ему раздеться, и улёгся в постель. Шарден погасил свечи и ушёл.

Гидеона что-то тревожило. И ни роскошная обстановка, ни удобнейшая кровать с украшениями из золота под великолепным тёмно-синим балдахином, ни почести, которые ему оказывали во дворце, ни милость Рэграса, ни слова Королевы не приносили спокойствия. Он закинул руки за голову и попытался понять, где источник этой сосущей тревоги. «Неужели с родителями что-то случилось? Нет, не может быть… что с ними может случиться? Что может быть лучше и спокойнее, чем Эстуар… конечно, надо было перед расставанием помириться с отцом. Мы плохо расстались. Попробую узнать, как они там, — Гидеон положил пальцы на перстень и сосредоточился. Через несколько секунд перстень вспыхнул. — Отец в хорошем настроении, у них с мамой всё в порядке. Но в чём же тогда дело? Что-то должно произойти. Что-то очень плохое… но с кем? Неужели со мной?! — Гидеон сел в постели, пытаясь унять внезапно нахлынувший страх. — Ну ладно, будет, будет, — он провёл рукой по лицу и снова лёг. — Что это на меня нашло? Так и заболеть недолго, а свою слабость другим показывать нельзя. Дядя наблюдает за мной. Каждый шаг — экзамен, каждое слово — проверка… Как мы славно жили раньше, когда он ещё не был королём! Как я устал… Нет, пожалуй, эта опасность всё-таки угрожает не мне. Иначе я бы чувствовал её иначе. Но кому она угрожает? Дяде? Всему королевству? Не знаю… Не знаю! Странно. Как будто кто-то мешает слушать, — вдруг осознал он. — Чья-та воля, твёрдая, как сталь! Кто смеет вмешиваться в нашу жизнь?!» — Гидеон выругался и позвонил в колокольчик. Вбежал Шарден.

— Что вам угодно, ваше высочество?

— Раскрой окно, здесь душно. И сделай мне напиток из трав, как вчера.

Выпив горячий ароматный настой, Гидеон опустился на подушку и продолжил размышления. «Королева что-то скрывает. Она была чем-то обеспокоена, хотя и не подавала виду… И не объяснила мне, почему дядя сменил у перстня оправу! Сказала, что это пустяк, но ведь ей прекрасно известно, что это совсем не пустяк! Что же она скрывает? Так, похоже, власть над гайером вернулась к дяде не без её помощи. Вполне закономерно, но… как она это сделала? Даже для того, чтобы просто подчинить гайер, нужны огромные силы! Огромные!! А если власть над ним ушла и её надо вернуть — тем более!.. Нет, мне одному в этом не разобраться… С кем бы посоветоваться? Лучше всего с Фидом. Но без ведома дяди это сделать не получится… А с кем ещё? Тербек казнён… Тётя Элиата, думаю, всё знает, но вряд ли скажет… А что, если съездить к Фригитте?! Как это я сразу не догадался! Ну конечно! И отец советуется с ней по важным вопросам! Она мудрая, она должна знать! Только как с ней встретиться? Она живёт в Гале, очень далеко… Впрочем, это не так уж важно. Встречу можно устроить».

Приняв решение, Гидеон наконец погрузился в сон, но всю ночь его мучили тревожные видения.

* * *

Дождь закончился незадолго до заката. Вверху ещё стояли тучи, а впереди на западе небо горело золотом, отражаясь в лужах на мокрой дороге. Харт сидел на козлах и, прищурившись, смотрел серыми глазами на сияющий горизонт. Диаманта и Эдвин ехали в фургоне.

— Свежо, лучше остановиться в деревне, — раздался голос Харта. Он прикрикнул на Фиту, и они поехали быстрее, но вскоре остановились.

— Эй, Эдвин, иди сюда.

— Зачем?

— Поговорить надо.

Эдвин поцеловал Диаманту, выбрался из фургона и сел на козлы рядом с Хартом. Фургон тронулся.

— Ты всё-таки книжку-то далеко не убирай.

— Бери в любое время.

— Эдвин, мне один вопрос не даёт покоя… Я давно хотел спросить тебя. Ты говорил, что Мир Неба видел. А на что он похож? Какой он?

— Даже не знаю, с чем сравнить. Это невыразимо прекраснее всего, что я видел здесь.

— Это я уже понял по твоим рассказам. А получше можешь объяснить? Ну смотри, здесь тоже красиво, вон какой закат. Мир Неба выглядит так же, или он внешне совсем не похож на наш?

— Не знаю. Иногда я вижу Мир Неба и здесь.

— Что значит «здесь»? Эдвин, ты можешь рассказать по-человечески, как увидел его впервые? Почему ты говоришь намёками?! Терпеть не могу невнятностей!

— Это трудно описать…

— Ну уж попробуй как-нибудь!

— Хорошо, — согласился Эдвин. Помолчал и начал: — Первый раз я увидел его у Рэграса в замке. В конце пытки. Было так больно, что и смерть совсем не пугала. Но я боялся, что если соглашусь умереть, то и правда умру.

— Так бы и вышло. Так всегда бывает, — кивнул Харт.

— Когда боль стала совсем нестерпимой, я понял, что вот-вот всё закончится. И вдруг… Даже не знаю, как это описать. Появилось такое чудесное свежее чувство. Как тёплый ветер, как рассвет. И сразу стало легче. Я удивился и посмотрел на стену перед собой — там горел факел. Но он почему-то показался мне тусклым. А воздух продолжал наполняться светом. Только не таким, как от гайера, не холодным, а радостным, тёплым. Боль прошла. Потом я услышал голос Диаманты, очень тихо, как бы издалека. И Свет заполнил всё. Это ощущение в самом деле трудно описать словами, Харт… Я понял, что кроме этого Света, вообще ничего не существует. Я словно соединился с ним, он наполнил и меня, и пространство вокруг. Это такое блаженство!

— То есть ты просто видел свет?

— Нет… Не просто видел. Я понимал, что создан из Света, и что этот Свет всё соединяет, всё пронизывает. Разом ощутил всех — и Диаманту, и тебя, и Рэграса с Тербеком, и всех, кого знаю и не знаю, весь Великий Мир. Я понял, что все мы — одно. И что все мы на самом деле — Свет!

— Ну а Мир Неба?

— Я увидел или скорее почувствовал… бесконечный, прекрасный Мир. Совсем не такой, какой мы видим сейчас, здесь, вокруг — и в то же время это был он.

— Великий Мир?

— Да. Но совсем другой. Настоящий.

— Так наш-то Мир настоящий или ненастоящий? — озадачился Харт. — Ничего не понимаю!

— Когда я увидел Мир Неба, — медленно произнёс Эдвин, подбирая точные слова, — я понял, что вот эта знакомая реальность — как занавес, за которым настоящий, истинный Мир. Как ветхие одежды. Ну или как сон… А истинный Мир — невероятно красивый, сияющий. Такой радостный, ликующий, что дух захватывает! Я всё это скорее осознавал, чем видел… Свет и такую любовь, что в ней мгновенно исчезла вся моя боль. Всё, что было, просто ушло навсегда. Я понял, что этого и не было на самом деле. Это не больше, чем сон…

Харт усмехнулся.

— И эта дорога нам сейчас снится?

— И да, и нет.

— Ох, Эдвин. Я и раньше мало что понимал в твоих рассуждениях. А теперь вовсе ничего не понимаю. Но я тебе верю. Сам удивляюсь.

— Это надо почувствовать хотя бы раз, тогда всё встанет на свои места.

— Знаешь, к гайеру я пока не готов.

— Необязательно страдать, чтобы увидеть Мир Неба. Это любовь.

— Диаманта, — Харт улыбнулся.

— Да, только… Понимаешь, любовь может проявляться совершенно по-разному, но на самом деле, по сути, — она одна… Когда я смотрю на кого-то и вспоминаю Мир Неба, мне хочется, чтобы этот человек тоже узнал такую любовь.

— А когда ты смотришь на Рэграса? Что, тоже хочется? Или… Ладно, оставим Рэграса. Возьмём твоего дядю.

— Конечно.

— Но почему?! Ну как это, Эдвин? Твой дядя при мне несколько раз открыто оскорбил тебя! Его послушать, так тебя только за то, что ты актёр, надо в тюрьму посадить! Попадись мы к нему в руки — весь наш театр пересажал бы!

— Это не имеет значения.

— Как не имеет?! Где тут любовь-то?!! Ну всё, это уж слишком, — Харт досадливо вздохнул. — Или я непроходимо тупой, или ты надо мной издеваешься.

— Нет. Просто самолюбие тут ни при чём. Когда я смотрю на таких людей, как Рэграс, или на дядю, или на кого угодно ещё, я не чувствую к ним ненависти. Потому что я-то знаю, какие они на самом деле! А они этого не знают, даже не догадываются! Это всё равно что видеть кошмарный сон и не знать, как проснуться… Им кажется, что им есть чего бояться, кажется, что им есть кого ненавидеть…

— И они совершенно правы! Что, скажешь, нет? А война? Болезни? Человеческая подлость, в конце концов? Скажешь, бояться нечего? А как же сама жизнь? За неё не стоит бояться? С одной стороны, ты имеешь право рассуждать об этом, потому что знаешь, что такое боль. Но, с другой стороны, я не понимаю, как можно утверждать, что бояться нечего, пройдя через гайер? Как? Ты же чудом остался жив!

— Я вернулся оттуда только потому, что нужен здесь. Я нужен Диаманте, тебе, нашему театру, моим родителям. Нужен многим людям, которые пока не знают о Мире Неба. После того, что со мной было, я точно знаю, что бояться нечего! Жизнь неизмеримо больше, чем то, что здесь называют жизнью. Поверь мне. Поэтому тот же Рэграс, например, не в состоянии причинить мне ни малейшего вреда, даже если он будет рвать меня на куски! Наш истинный дом в Мире Неба. Всё, что происходит здесь, каким бы страшным оно ни казалось, по сравнению со Светом Мира Неба бессильно, Харт. Допустим, тебе приснится, что тебя убили, или в спектакле твой герой погибнет — но наяву, в жизни, ничего не изменится.

— Ты хочешь сказать, что вообще ничего не боишься?

Эдвин пожал плечами.

— Есть ощущения, которые не хотелось бы переживать. Но по сути — не боюсь.

Харт замолчал, погрузившись в раздумья. Солнце село. Вскоре впереди показались огни какой-то большой деревни.

— Отлично, — обрадовался Харт. — Там и остановимся.

 

ГЛАВА 5. Галь

Через пару дней миновали Огру. В этих местах горы отступали от дороги, и на них открывался впечатляющий вид. Диаманта с интересом разглядывала Белый перевал, вспоминая рассказы брата.

— Подумать только, Мариен поднимался так высоко!

— Твой брат вообще молодец, — кивнул Харт. — В одиночку не побоялся встретиться с драконом.

— Он ведь не сражаться с драконом шёл в одиночку, — улыбнулся Эдвин.

— Да какая разница!

— А сколько ещё ехать до Галя? — спросила Диаманта.

— Дней десять, — ответил Харт. — Успеем.

Диаманта обратила внимание, что в этих местах действительно много бандитов и проходимцев. Пока они стояли в Огре, их едва не обокрали. Выручил Харт, вовремя заметивший, что кто-то заглядывает в фургон.

— Вот, Эдвин! Видел? Здесь вам не Тарина! Теперь до самого Галя надо смотреть в оба. Ну как туда ехать без оружия?

— Не надо никакого оружия, — в который раз повторил Эдвин. — Или хочешь, чтобы оно в самом деле тебе понадобилось?

— Когда понадобится — поздно будет покупать. Вот, глядите, какой красавец! — похвастался Харт и показал короткий кинжал. Эдвин бросил на клинок неодобрительный взгляд.

— Зачем тебе это?

— Мало ли что.

— Как ты не понимаешь… он же соберёт всех бандитов Галя на твою голову!

— Ну и пусть. Зато мне есть чем их встретить.

— Харт…

— Здрасте пожалуйста! Это уж моё дело. Ты мне ещё за этот кинжал спасибо скажешь.

Эдвин безнадёжно вздохнул.

Опять ударила жара. После Огры дорога потянулась по открытой местности. Слева поднимались горы с голыми каменистыми подножиями, кое-где покрытыми низкорослым кустарником. Через день горная стена, к которой путешественники уже успели привыкнуть, начала отступать влево. Хребет Большого Дракона здесь обрывался, от него отходил Хребет Малого Дракона и тянулся на юг вдоль морского побережья.

Вначале в небе появились чайки, потом послышался шум прибоя, а потом дорога вывернула из-за скал, и море внезапно распахнулось перед путешественниками синей ширью. У Диаманты захватило дух — раньше она никогда не видела моря. Вода была глубокого синего цвета, сильный ветер гнал на берег косые длинные волны с белыми барашками. Они с шумом разбивались о тёмные валуны, перекатывали гальку.

* * *

Над Миром есть Музыка, которую слышит сердце, а ухо не знает. Она звучит везде, и здесь, в этом маленьком городке, куда завела нас Дорога. Каждый человек, чьё сердце слышит Музыку, отвечает ей. И напишет певец прекрасную песню, и она преобразит сердца людей; и поймёт лекарь, как лечить больного, и больной обретёт потерянную надежду; и нищий на улице не будет проклинать свою судьбу, и богатый станет щедрым; и судья вынесет справедливый приговор, и преступник раскается в содеянном преступлении.

Музыке откликается ветер, ей повинуется море. Покоряясь Музыке, поднимается над просторами воды белая Луна. Музыку слышат и звери, и морские рыбы, и деревья, и плоды, и камни, и цветы, и травы; и горы, и пустыни, и города слышат её и отзываются ей. Каждого, кто идёт в Мир Неба, эта Музыка сопровождает и направляет. Она станет для тебя подобной голосу матери, если тебе понадобится утешение; она будет весёлым товарищем в радостный день и незыблемой опорой в день бед; она будет сурова к тебе, как совесть, и при этом бесконечно милостива; она укрепит тебя, если ты почувствуешь слабость; она исцелит тебя, если ты занеможешь; она станет водой, если ты захочешь пить; она будет как пылающий огонь, когда тебе понадобятся сила и мужество. В твоём сердце всегда звучит её голос. Внимательно слушай его.

* * *

На море был полный штиль. Путешественники заехали в прибрежную деревню.

— Не пойму, где это мы — я-то сюда другой дорогой ездил, через горы… Сейчас узнаем. Эй, хозяйка, далеко ещё до Галя? — спросил Харт у женщины, которая стояла возле забора своего дома и объясняла что-то девочке лет десяти.

— Четырнадцать миль.

— Шестнадцать! — бойко поправила девочка. — Папа говорил.

— Нет, добрый человек, четырнадцать. Папа говорил про рыбацкий посёлок, глупышка. В Галь, говорят, вчера какой-то большой корабль пришёл — так многие идут на него посмотреть.

— Вон оно что, — протянул Харт. — А что за корабль, не слыхали?

— А кто его знает, — пожала плечами крестьянка. — Тут много кораблей всяких. Всё одно — не из наших мест люди на ём приплыли, так нам до них и дела нет.

Они поехали дальше.

— Наверное, это «Салеста», — предположил Эдвин. — Давайте-ка поторопимся!

— Успеем. Брит наверняка ещё постоит в Гале.

До Галя добрались только к ночи. Уже почти стемнело, поэтому рассмотреть городок не удалось. Но сразу бросилось в глаза, что он довольно большой и многолюдный.

— У меня тут живёт один дальний родственник, — сказал Харт. — Но у него огромная семья, а дом маленький, так что давайте искать гостиницу.

Харт посмотрел по сторонам и окликнул шедшего мимо матроса:

— Эй, приятель! Где тут гостиница?

— Два квартала вниз, потом налево.

Гостиница называлась «Морской цветок». Свободных мест там не оказалось. Какой-то подвыпивший матросик, слышавший их короткий разговор с хозяином, заметил поучительно:

— Места в «Морском цветке» не для всех. Коли гость серьёзный, есть места. А так — нет мест. Но ежели вы посидеть и выпить хотите, так лучше заведения во всём Гале не сыскать! Пошли, приятель, выпьем! Ну пошли, а? — предложил он Харту.

— В другой раз. Сейчас не могу, дружище, спешу!

— Ну что же так… Но ты приходи! Тут у нас весело, — произнёс он заплетающимся языком.

— Я вижу, — пробормотал Харт. — Что будем делать, Эдвин?

— Искать другую гостиницу…

Диаманте было не по себе, когда они поднимались по длинной извилистой дороге, огибавшей городок, в гостиницу «Золотая пристань». Она стояла далеко от моря, поэтому там ещё была надежда найти свободные номера. Туда можно было попасть и коротким путём, но фургону было не проехать по узким улочкам с лестницами.

В Тарине в это время улицы уже пустели, а в Гале жизнь только начиналась. Навстречу то и дело попадались компании полупьяных или совсем пьяных матросов. Один здоровенный детина тискал у стены пышногрудую красотку и бросил недвусмысленный взгляд на Диаманту, когда она проходила мимо. Эдвин взял её под руку. Им вслед раздался смех. Харт нахмурился и потрогал рукоять своего кинжала.

Наконец они дошли до двухэтажной гостиницы на окраине, вошли в полупустой зал. Худощавый хозяин в длинном фартуке вытирал стойку.

— Добрый вечер, — сказал Эдвин. — Мы бы хотели снять комнаты. У вас есть места?

Хозяин взглянул на них.

— Вы втроём? Есть, — и принялся отцеплять ключи от большой связки, висевшей у него на поясе.

Харт сказал, как бы невзначай:

— Мы слышали, сюда какой-то корабль на днях пришёл… Как он называется?

— «Кардаль».

— А какие ещё корабли тут стоят? — поинтересовалась Диаманта. — Мы только что приехали, в порту не были. Но так любопытно — в соседних деревнях рассказывают, будто тут стоит какой-то диковинный корабль! Большой, больше, чем другие. А название… что-то на «с». То ли «Салетта», то ли «Салиста»…

Она произнесла это с самым невинным видом. А Эдвин прибавил:

— И чего только не говорят про него! Что на нём можно догнать морского змея, ну и тому подобное.

Хозяин нахмурился.

— Я бы голову оторвал тем, кто про эту «Салесту» болтает, пропади она пропадом!

— А что так? — удивился Харт.

— Да чтоб ей рассыпаться на щепки! Как ни придёт сюда этот Брит, тут такое начинается! Его матросы вытворяют, что хотят, им всё с рук сходит. А про него самого уж молчу. Если кто с ним поссорился — может смело считать себя мертвецом. Хотя нам, с другой стороны, и прибыль, постояльцы новые. Но на что они нужны, такие постояльцы?! У меня как-то поселились несколько человек с этой «Салесты». Устроили тут разгром, одного из своих же прирезали. Тьфу, — в сердцах сплюнул хозяин. — Разбойники, одно слово. И ведь не откажешь им. Откажешь — они раз — и всё! Наместник, правда, Брита изловить желает. Так тот чихать хотел на наместника.

— А сейчас-то «Салеста» здесь?

— Типун вам на язык! Нам ещё этой напасти не хватало! Хотя наверняка этот Брит скоро припрётся сюда. Он давно уже не был, как пить дать явится в это лето. А не явится — так мы жалеть не станем, это уж точно.

Харту достался номер на первом этаже, а Эдвину и Диаманте — на втором. Комната оказалась обшарпанной, неудобной. Эдвин положил мешок с вещами на стул — тот немедленно заскрипел и упал. Оказалось, у него сломана ножка.

Диаманта за день очень устала, но долго не могла заснуть. Снизу доносились звуки кабака, прямо под окном кричала птица. Диаманта посмотрела на тонкий профиль Эдвина, освещённый мягким ночным светом.

— Не спишь?

— Этот город — последнее место, где родители были до отплытия.

Эдвин некоторое время молчал.

— Отца я запомнил сильным, но добрым и очень нежным. А когда увидел его глаза в Сером Мире, мне стало страшно… А маму помню очень похожей на тебя. Но какая она теперь, после всего, что ей пришлось пережить?..

Диаманта погладила его по плечу.

— Что бы ни было, ты несёшь в себе Свет, а он исцеляет.

Эдвин обнял Диаманту… Звуки ночи за окном постепенно сменил мерный голос морского прибоя. Море было рядом, огромное, живое. Ночной ветер, паривший над водой, пел песню севера. Покачивалась занавеска на окне. А прибой отсчитывал своё время, перебирал мелкую гальку, и все это вместе было лишь отражением Музыки, смутным для тех, кто пытается расслышать, совершенным для тех, кто знает…

Когда Диаманта утром распахнула окно, обнаружилось, что вид из номера открывается потрясающий. За светлыми домиками, ютившимися в кудрявой зелени, раскинулась синяя гладь. Отсюда, со склона горы, бухта была видна как на ладони. Слева теснились друг к другу многочисленные рыбацкие судёнышки, дальше, у самого выхода в море, стояли три больших корабля.

— Сегодня уже двадцать второе июля, — вздохнул Эдвин. — И где же «Салеста»?

— А что будем делать, если Брит не появится вовремя?

— Рэграс в конце месяца наверняка проверит, пришёл ли Брит в Галь. Вряд ли отсутствие Брита собьёт его планы.

— Не хотелось бы идти на остров с Рэграсом.

— Да уж, я об этом даже думать не хочу, — Эдвин подошёл к окну. — Такое странное чувство — я знаю, что жил здесь, но вижу этот город как будто в первый раз.

Они заглянули к Харту и обнаружили, что он с утра пораньше куда-то ушёл. Решили его не ждать, быстро позавтракали и вдвоём отправились бродить по Галю.

Полуденная тишина стояла на улицах, белых от бесконечного солнца; открытые двери магазинчиков поскрипывали от ветра. Днём Галь производил впечатление места уютного и очень симпатичного. Диаманта с Эдвином обошли городок и вернулись в «Золотую пристань». Харт сидел в зале и размышлял о чём-то, потягивая пиво из большой кружки.

— Где ты был? — спросил Эдвин.

— Садитесь. Я рано встал, вас будить не хотел. Сам посмотрел, что тут и как. Сходил на рынок, поговорил с местными. Про «Салесту» и Брита порасспрашивал. Наш хозяин вчера про него всякие страсти говорил, так я сперва решил, что он просто трус, как все трактирщики. Но нет, люди ещё похлеще рассказывают.

— Что?

— Ох, Эдвин. Непросто всё очень. Всякое болтают, конечно, ерунды много, но все в голос говорят, что Брит — головорез, каких поискать. Такое вспоминают… После каждого его появления тут пищи для слухов на несколько лет хватает. В прошлый раз наместник хотел его арестовать, выслал за ним отряд солдат, и его подкараулили в том самом «Морском цветке». Так он один уложил десятерых и успел исчезнуть, пока не прислали подкрепление. А всё из-за того, что дочка наместника в него влюбилась, едва не сбежала с ним, — Харт усмехнулся. — Ну, наместник, понятное дело, с тех пор объявил на Брита охоту. Так что если сейчас Брит и явится сюда, то ненадолго.

— Вот как. Ну придумаем что-нибудь.

— Говорят, что у Брита нюх на враньё, как чутьё у зверя. Он сразу понимает, кто перед ним — обманщик или действительно бедолага, которому ничего не остаётся, кроме как податься в пираты. Наместник как-то к нему своего человека подослал, чтобы тот с ним выпил и выведал, куда Брит поплывёт дальше, где у него стоянки — так этого шпиона в тот же вечер нашли убитым. Много я таких историй наслушался сегодня. Да, Рэграс тебе хорошо удружил, послал на корабль к этому бандиту… Я вот о чём думаю, — Харт понизил голос, — ты-то что Бриту скажешь, когда встретишься с ним?

— Хозяин идёт, — ответил Эдвин шёпотом. — Давай пообедаем и пойдём в порт. По дороге поговорим.

Они вышли на горячую от солнца улицу и направились вниз, к морю. Эдвин посмотрел на Харта.

— Ты, надеюсь, никому не сказал, что нам нужен Брит?

— Ты меня за дурака держишь?

— Не надо, чтобы кто-то знал. Мало ли…

— Никому я ничего не сказал и не скажу. Лучше за собой последи. Что скажешь Бриту при встрече, ты решил?

— Примерно. Сориентируюсь по ситуации.

— А если он спросит прямо? Или вздумает обыскать тебя и найдёт письмо Рэграса?

— Я думал об этом. Но что я тут могу? Только спрятать его как следует.

— Ещё есть время! Не валяй дурака, а просчитай всё внимательно, пока Брит не появился. Ну ведь я прав? А, Диаманта?

— Прав…

— Я точно решил одно, — произнёс Эдвин. — Я не буду рассказывать Бриту свою историю и сообщать, кто мои родители. Да он и не поверит.

— И Рэграс не советовал говорить, — прибавила Диаманта.

— То есть вы прикинетесь беглецами?

— Да.

— Ну… С одной стороны, конечно, это по-мужски, — одобрил Харт. — А с другой — смотри, Брит может вообще не принять тебя всерьёз.

— Расскажу, только если деваться будет некуда.

В порту было шумно и жарко. У пристани разгружался торговый корабль. Раздетые до пояса загорелые грузчики таскали огромные тюки.

— Пойдёмте куда-нибудь в тихое место, — сказал Эдвин. — Давайте прогуляемся по берегу, что ли…

— Пошли за тот мыс, в рыбацкий посёлок, — предложил Харт.

Здесь сильно пахло водорослями. На пустынном берегу сушились сети. Тёплый ветер шевелил их и трогал сухую траву у подножия невысоких скал. Харт поднял зелёный камушек, посмотрел на него и бросил. Он упал на мокрую гальку, на него набежала волна.

Харт снял рубашку.

— Эдвин, чего ты встал? Пошли купаться!

— Я пока не хочу…

Харт с разбега кинулся в воду. Эдвин задумчиво зашёл в море и встал на крупный гладкий камень, глядя вдаль. Харт ухватил его за ногу и энергично дёрнул. Когда Эдвин вынырнул, отплёвываясь, Харт уже проворно удалился на безопасное расстояние. Глядя, как они сражаются, поднимая фонтаны брызг, Диаманта сама едва не свалилась в море от смеха. И вдруг почувствовала чей-то взгляд.

По тропинке в гору медленно поднималась старуха в сером платье. Некоторое время смотрела на них, потом продолжила свой путь.

На следующий день небо заволокли тонкие облака. Было ветрено, но тепло и душно. Море взъерошилось, покрывшись мелкой рябью. Харт остался в гостинице, а Эдвин с Диамантой снова пришли на пустой берег перед рыбацким посёлком. Эдвина тянуло сюда.

Они долго сидели на больших камнях у воды, слушая ветер и прибой. От посёлка в их сторону медленным шагом направилась старуха, которую они видели вчера. Диаманта думала, что она поднимется в гору, но она подошла к ним. Её лицо было горбоносое, гордое.

— Ветер меняется, — произнесла старуха звучным, резким голосом и замолчала. — А ты ждёшь перемены ветра, — вдруг добавила она, глядя на Эдвина чёрными глазами.

Эдвин удивился.

— Почему вы так думаете?

— Если юноша приходит сюда один, он приходит тосковать о любимой. Если он приходит сюда с любимой, он ждёт перемены ветра. Больше на этом берегу нечего делать.

— Вы правы, мы ждём корабль, — кивнул Эдвин.

— А вы не знаете, когда он придёт? — спросила Диаманта.

— Скоро. Он придёт и увезёт вас туда, где сбудется судьба. Я много лет назад сказала об этом. Скоро мои слова исполнятся.

— Кому сказали? — Эдвин вскочил.

— Мужчине с глазами цвета моря и его жене с глазами цвета земли. А теперь говорю тебе, потому что вижу в твоих глазах небо, стоящее над землёй твоей матери и над морем твоего отца.

Диаманта изумлённо взглянула на старуху. Эдвин потерял дар речи. А старуха спокойно пригласила:

— Идите за мной.

— Но кто вы? Как вас зовут?

— Фригитта. А как ваши имена?

— Эдвин и Диаманта…

Фригитта кивнула и тяжёлым шагом направилась к покосившемуся домику на дальнем конце посёлка. Пригласила их внутрь, проводила в бедную комнату с низким потолком. Они расположились за грубым деревянным столом.

— Вы встречали здесь моих родителей?

— Да, — отозвалась старуха. Она поставила на стол глиняный кувшин с молоком, две кружки и достала большую лепёшку.

— Как это случилось? — вымолвил Эдвин.

— В руках у мастериц, плетущих ковры судьбы, много нитей. Моя нить коснулась нитей твоих родителей — таков узор. Поэтому и моя жизнь коснулась их жизней, чтобы они нашли помощь, в которой нуждались. Такова судьба.

Фригитта замолчала.

— Расскажите, если можно, — попросила Диаманта.

— Рассказать значит вернуть время назад и прожить те дни снова… Ну что же, расскажу. Слушайте. То была хмурая осень, — начала старуха медленно. — Хмурый и долгий ноябрь. В лесу выли волки, над морем стонал ветер. Тому, кто не имел крыши над головой и огня, чтобы обогреться, приходилось несладко. В городе знают, что я умею лечить огнём, травами и словами. Разные люди ко мне приходят, и бедные, и побогаче. Но человека, который пришёл в тот вечер, я никогда прежде не видела в наших местах. Высокий, суровый, с бородой. Пришёл поздно. Постучал, я его впустила. Спрашиваю: «Чего хочешь от меня?» Он отвечает: «Говорят, ты умеешь лечить. Моя жена очень больна». — «В такую непогодь немудрено захворать. Как твоё имя?» — «Неважно. Я прошу тебя помочь. Но у меня совсем нет денег». — «Тому, кто просит от отчаяния, негоже отказывать. Где твоя жена?» — спросила я. «В пещере за перевалом». — «Мне не дойти туда. Мои ноги не слушаются меня, как раньше». Он потемнел лицом, когда это услышал, и глаза его сделались свинцовыми, как осеннее море. Мне стало его жаль. Я сказала: «Если ты приведёшь сюда свою жену, я буду лечить её здесь». — «Мы прячемся, нас ищут. Найдут — нам конец. Если не можешь сама подняться в горы, дай лекарство от лихорадки и скажи, как его принимать». — «Не бойся, — ответила я. — Я знаю, что у тебя на сердце тайна. Горькая тайна. Тому, кто в такие холода прячется в горах, есть чего бояться. А мне бояться нечего. Приводи свою жену сюда. Приводи, я спрячу вас! Я вижу её. Если не приведёшь, её огонь погаснет!» — «Она не сможет идти. Но я принесу её», — ответил он и ушёл. Наутро вернулся вместе с ней. Худая, как тростинка, бледная, как зима. Я уложила её вот на эту кровать, — и старуха кивнула на широкую кровать в углу.

* * *

В очаге горел жаркий огонь, за закрытыми ставнями выл ледяной ветер. Ревело море. В дверь громко постучали.

— Кто там? — спросила Фригитта.

— Это я, — раздался хрипловатый мужской голос.

Фригитта быстро встала и распахнула дверь. На пороге стоял Дамир и держал Амму, которая была почти без сознания. Фригитта подхватила её. Они вместе с Дамиром донесли её до комнаты и уложили на кровать. Старуха сняла с неё холодную одежду и накрыла одеялом. Дамир сел на табурет и закашлялся.

— Ты тоже болен?

— Пустяки. Что с моей женой? Ты сможешь её вылечить?

Фригитта посмотрела на Амму, потрогала её лоб.

— Смогу.

Она положила в котелок какие-то травы, налила туда воды и, произнеся несколько непонятных слов, поставила его на огонь. Когда вода закипела, комнату наполнил терпкий, густой, тяжеловатый запах. Старуха налила немного отвара в глиняную чашку, окунула туда пальцы и принялась растирать Амме виски и руки. Через некоторое время она неторопливо сказала Дамиру:

— Я знаю травы, способные унять огонь, который сжигает кровь, и вернуть сердцу силу. Если бы болезнь твоей жены происходила только от зимнего ветра, холода и голода, моё лекарство помогло бы ей. Но оно плохо помогает.

— От чего она болеет?

— От горя. Она не уходит с дорог страдания и сна, потому что не может смириться с разлукой. Ей плохо без сына.

— Откуда ты знаешь, что у нас есть сын?

— Я вижу его. Возьми её за руку и зови к себе. Скажи, чтобы возвращалась. Она послушается тебя.

Дамир удивился, но сделал, как она велела. Это подействовало. Когда Амма пришла в себя, Фригитта дала ей отпить пару глотков травяного отвара.

— Эдвин… сынок… где я… — Амма застонала. — Где я?

— Со мной, — ответил Дамир.

— Нас не найдут? — её большие карие глаза мгновенно наполнились тревогой.

— Нет, — ответила Фригитта. — Я закрыла двери, закрыла окна. А дорога уведёт прочь людей с ненавистью в сердце.

— Спасибо тебе, — сказал Дамир.

— Вас привела сюда ваша судьба, — ответила старуха. — А впереди у вас корабль и дальний путь.

— Какой корабль? — Дамир внимательно посмотрел на неё.

— Тот, который придёт в порт завтра к вечеру. Тот, который увезёт вас на остров за ветрами и туманами. На далёкий остров, куда не ходят корабли — кроме одного. Там вас никто не найдёт. Завтра пойдёшь в порт, в «Морской цветок», и встретишься с капитаном. Он согласится помочь тебе.

— Как называется корабль?

— Его имя «Салеста». Он сделан из древних деревьев, которые когда-то умели повелевать ветром.

— А как же Эдвин? Как наш сын? — вымолвила Амма.

— У него началась своя дорога. А вам надо продолжать свою.

Амма разрыдалась. Старуха молчала. Дамир тоже не произносил ни слова, поглаживая жену по плечу сильной рукой. Только осеннее море шумело, и ветер выл за стенами дома. Когда Амма немного успокоилась, Фригитта сказала ей:

— Я могла бы подарить тебе силу видеть сына, но не стану. Твоё сердце будет рваться к нему, но ты не сможешь вернуться к нему. Люди не умеют ходить по невидимым мостам. Даже Гареры плохо владеют этим искусством. Судьба разлучила вас, судьба же и сведёт. Не плачь! Настанет день, когда он найдёт тебя. Чтобы вы могли встретиться, надо разлучиться. Единственное ваше спасение — остров далеко в море. А здесь вы погибнете.

* * *

— Ей стало лучше, — продолжала свой рассказ Фригитта. — На следующий день Дамир оставил её у меня и ушёл. Всё случилось так, как я сказала. Он разыскал капитана, поговорил с ним, потом забрал жену и своих людей, они сели на корабль и уплыли далеко. Амма весь последний день на этом краю земли оплакивала разлуку с тобой. И ветер плакал вместе с ней, и морские волны, и земля. Земля и море знают, что такое разлука… Сегодня ты пришёл на этот берег, потому что здесь до сих пор звучит голос твоей матери, которая зовёт тебя.

— Фригитта! Вы не знаете, удастся ли мне спасти родителей? Мне кажется, вам известно, зачем я еду.

— Известно, — кивнула старуха. — Но ты знаешь ответ на свой вопрос лучше меня. На острове тебе снова придётся встретиться с тем, от чего на твоём теле шрамы.

— С гайером?!

— Да. Ты едешь туда, чтобы вновь лишить его силы.

— Как? Опять?

— Гайер — это ненависть.

— А кто вы, Фригитта? Откуда вы?

Старуха посмотрела в окно чёрными глазами.

— Дерево, которому я помогла вырасти, стало приносить ядовитые плоды. Я оставила его, выбрала свет и свободу. Пришла сюда, на край земли, чтобы солёный воздух моря очистил память и высушил горечь сердца.

На пороге Фригитта сказала Эдвину и Диаманте:

— Ваш корабль придёт сегодня, когда солнце коснётся края земли. Ждите капитана в «Морском цветке».

— Спасибо, что помогли маме и отцу!

— Не благодари за судьбу. Доброго пути. Идите!

Они покинули хижину и зашагали в Галь. Вечерело. Погода менялась, собирался дождь. Они ускорили шаг, но всё равно не успели вернуться в «Золотую пристань» до дождя. Поднялись к себе в номер, вымокшие до нитки. Только успели переодеться в сухую одежду, к ним постучал Харт.

— Вы чего такие взъерошенные?

— Ходили на берег. «Салеста» придёт сегодня на закате, — и Эдвин вкратце пересказал Харту разговор с Фригиттой.

— Ну и дела! А я вздремнул немножко. Хотел зайти в какой-нибудь кабачок новости узнать, а тут такой ливень… Ну хорошо, что «Салеста» придёт сегодня. Тогда пойдём все вместе в «Морской цветок».

— А как быть с тобой?

— В смысле?

— Если мы все втроём подойдём к Бриту, а потом выяснится, что поплывём только мы с Диамантой, ему это может не понравиться.

— Ну, одних-то вас в этот притон я всё равно не отпущу. Ладно, сделаем вид, что незнакомы. Я в сторонке посижу, понаблюдаю. Так даже лучше будет.

К закату дождь кончился. Из-за туч у самого горизонта показалось большое розовое солнце и, тускнея, стало погружаться в море. Диаманта подошла к окну и увидела, что в бухте появился ещё один корабль.

— Похоже, это «Салеста». Нам пора!

Через пять минут они вместе с Хартом уже спускались по узким улицам к «Морскому цветку». Розовый закат погас, город сразу потускнел. Начало смеркаться.

«Морской цветок» находился в квартале от порта. Это было двухэтажное здание добротной постройки с вывеской, изображавшей нечто среднее между цветком с острыми лепестками и морской звездой в окружении рыб и кораллов. Из-за дверей доносились звуки бурного веселья. Харт немного отстал от Эдвина и Диаманты, так что они вошли в трактир первыми.

Зал был большой, полутёмный; в воздухе стоял густой чад. Вдохнув пропитанный крепким табаком воздух, Диаманта закашлялась. Их с Эдвином встретила отборная ругань и дружный хохот. Выяснилось, что таким образом посетители благодарят матросов, сидевших в середине зала и веселивших компанию песнями непристойного содержания. Они немедленно запели очередную. Все дружно подхватили.

Свободных столов не было, но Эдвин высмотрел в глубине зала два места. Они с Диамантой устроились там. Их сосед, рыжий моряк с густой бородой, заинтересовался Диамантой. Эдвин тут же выразительно стиснул её в объятиях и страстно поцеловал. Она обвила его шею руками. Матрос разочарованно отвернулся.

Вошёл Харт, уселся рядом с дверью, у стены, и сразу нашёл их взглядом. Некоторое время с усмешкой наблюдал, как они изображают матроса и портовую девчонку, чтобы не привлекать внимания забулдыг. Потом заказал себе вина и углубился в исследование содержимого кружки.

В «Морской цветок» то и дело кто-то заходил, но Брита не было. Так прошло около часа. В зале было очень душно и шумно. У Диаманты разболелась голова, Эдвину тоже хотелось выйти на свежий воздух, но они терпеливо сидели, внимательно наблюдая за входящими и время от времени стискивая друг друга в объятиях.

Дверь в очередной раз распахнулась, и по залу пробежали одобрительные возгласы. Даже певцы замолчали. Диаманта выпрямилась и посмотрела на вошедшего.

— Кто к нам пожаловал! Брит, старина, чтоб тебя разорвало! — весело крикнул кто-то из дальнего угла.

Брит пришёл с двумя своими людьми, которые терялись на фоне его яркой внешности. Трудно было сказать, сколько ему лет. Диаманта решила, что около сорока. Капитан был высокий, ладный, поджарый. Его смуглое лицо с выразительными чёрными глазами говорило о недюжинном уме и весьма едком чувстве юмора. Волнистые тёмные волосы были собраны в хвост и перевязаны длинной чёрной лентой, доходившей до пояса. Рубашка была широко расстёгнута. Шею украшал алый шёлковый платок, короткие крупные чёрные бусы, длинные тонкие костяные и цепочка с медальоном. На поясе висели меч и кинжал. Куртка была чёрной, как и узкие брюки и высокие сапоги. Брит окинул общество насмешливым взглядом и вместе со своими спутниками направился в центр зала. Несколько матросов тут же пересели, освободив для них стол, с которого мгновенно убрал подбежавший трактирщик. Брит заказал ужин и вина, и веселье в «Морском цветке» пошло своим чередом.

Эдвин не хотел говорить с Бритом при посторонних. Они с Диамантой растерянно переглянулись и стали наблюдать за капитаном, надеясь, что для разговора представится удобный момент. Брит сидел к ним вполоборота и быстро заметил, что они его разглядывают. Вдруг он жестом подозвал Эдвина и Диаманту к себе.

Они подошли. Спутники капитана отодвинулись, дав им место.

— Ну, выкладывайте, — приказал Брит, критически оглядел их тёмными глазами и подлил себе вина. — Ты не моряк, и подружка твоя явно не из местных девочек. Кто вы и что вам от меня надо?

— Может, познакомимся, подружка? — глумливо спросил один из его спутников, черноволосый, приземистый, с грубым лицом, в несвежей рубашке и кожаном жилете.

— Заткнись, Керб! Ну, говори, парень.

— Такое дело желательно обсуждать без свидетелей…

— Да, приятель, ты правильно выбрал «Морской цветок». Это идеальное место, чтобы говорить без свидетелей, — заметил Брит. Его товарищи засмеялись.

— Мне сказали, что вы…

— Ты, — перебил Брит. — Я не придворная крыса и не его королевское величество, чтобы этому величеству оторвало… — он грубо выругался. — А от твоей вежливости у меня болят зубы. Так что тебе сказали?

Спутники Брита развеселились ещё больше.

— Мне сказали, что тебя можно найти здесь. Есть разговор. Но вокруг слишком много ушей.

— Есть что сказать — говори прямо сейчас. Или убирайся с глаз долой!

— Подружку можешь оставить, — добавил Керб. Опять последовал дружный смех.

— Отсюда ты пойдёшь на остров?

— Тебе-то что за дело, куда я пойду?

— Меня зовут Эдвин. Это моя жена Диаманта. Нам очень нужно попасть на остров.

— Я не беру пассажиров, — хмуро ответил Брит. Но тут же спросил: — А кто тебе сказал об острове?

— Старуха Фригитта из рыбацкого посёлка.

— Фригитта? Вон оно что…

— Так может, взять их? — произнёс рыжеватый худощавый человек с узким лицом и острым носом, и ткнул пальцем в шрамы на запястьях Эдвина. — Сидел?

Эдвин уныло махнул рукой. Лица его собеседников смягчились. Только Керб недовольно поморщился.

— Зачем нам баба на корабле?

— Дама, грубиян! — с театральным гневом поправил Брит и немедленно решил: — Беру. Может, это в последний раз…

Он неторопливо отрезал кусок мяса и запил вином. На его правой руке блестел массивный перстень, на левой — два кольца и серебряный браслет с круглыми чёрными камнями.

— Ладно, — наконец вздохнул капитан и допил вино. — Я в этой дыре долго стоять не собираюсь, отплываем завтра утром. Часа через три приходите на пристань, ждите меня.

Они кивнули, встали из-за стола и обнаружили, что Харта нет.

— Ты не видела, когда он ушёл?

— Нет.

— Почему не дождался нас? Этого ещё не хватало! Только бы не ввязался в какую-нибудь историю!

Они вышли на улицу. Уже почти стемнело. Мокрая мостовая блестела в свете фонарей. Тут было много народу, но Харта они не увидели.

— Ну и где теперь его искать? — расстроилась Диаманта.

— Давай пойдём той же дорогой, какой пришли. Может, нагоним его.

Они направились в «Золотую пристань».

— С ним всегда одно и то же, — ворчал Эдвин. — Всегда собирает неприятности на свою голову. То в ссору ввяжется и доведёт до драки, то напьётся, то… — Эдвин замолчал, вглядываясь в узкий тёмный переулок справа. — О нет!

Там в самом деле шла драка. И Диаманта, и Эдвин одновременно узнали Харта. Два матроса в этот момент схватили его за руки и прижали к стене, в руке третьего блеснул кинжал. Эдвин велел Диаманте:

— Стой здесь! — и пустился бегом.

Что произошло после этого, Диаманта не поняла. Харта ударили — она услышала его крик. Потом подоспел Эдвин и схватил за руку того, кто снова замахнулся кинжалом. Диаманта испугалась, что Эдвину достанется, но матрос, увидев его, отчего-то опешил, выронил кинжал и пустился наутёк, а за ним — двое его товарищей. Харт упал на мостовую. Эдвин склонился над ним.

Подбежала Диаманта.

— Жив?

— Жив. Только ранен. Так вроде цел, хотя избит порядочно. Говорил же я ему, чтобы он выбросил этот дурацкий кинжал! — Эдвин похлопал его по щеке. — Харт! Харт! Очнись!

Харт наконец пошевелился, застонал и открыл глаза.

— Эдвин? Диаманта… Где они?

— Убежали. Сможешь встать?

— Что это было? — спросил он, приподнимаясь.

— Драка. И твой кинжал.

— Да я не про то… Зараза, как больно, — Харт, морщась, схватился за рану.

Эдвин и Диаманта помогли ему подняться. Харт прислонился к стене.

— Что это было? Молния?

— Какая молния? — не понял Эдвин. — Ладно, позже разберёмся, сейчас идём. Идти сможешь?

— Погоди, дай отдышаться чуток…

— Что случилось? С кем ты подрался?

— Да… чтоб их… в этом «Морском цветке» подсели двое. Слово за слово, вышли на улицу поговорить… Тут ещё один подошёл — ну и началось. Дальше плохо помню. Третий, мерзавец, за кинжал! Хотел в живот, но я увернулся, он попал в руку. А потом я увидел яркий свет. Что это было, Диаманта?

— Не знаю. Я видела, что Эдвин схватил за руку того, с кинжалом. Все трое убежали, а почему, я не знаю.

— И я ничего особенного не видел, — произнёс Эдвин.

— Не-ет, — Харт потряс головой. — Так это… это был ты!!

— Я?

— Ты, Эдвин. Точно. Ну вот, — Харт опустил голову. — Ну и болван же я! Ну и болван… Мне уже стыдно у тебя прощения просить.

— Харт…

— Полный придурок! Полный! Ну ничего, поделом мне. Ладно, пошли в гостиницу.

Они довели Харта до «Золотой пристани» и перевязали ему руку.

— Эдвин, прости меня!

— Ты не сделал мне ничего плохого.

— Ага. Вместо того, чтобы тебя защищать…

— Меня защищает Мир Неба. Как и тебя. Теперь-то понимаешь? Веришь?

— Сам видел. Верю, — Харт тяжело вздохнул. — До чего вы договорились с Бритом?

— Он будет ждать нас на пристани. Часа через полтора. Рано утром корабль уходит.

— Хорошо, что он согласился. А я переживал — вдруг откажет…

Эдвин пересказал Харту разговор с капитаном. Тот кивнул.

— Да, ясно, что Брит не хочет засиживаться на берегу — тут за ним охота. Вон, даже ночевать собрался на корабле. Виданное ли дело для моряка.

Они сложили вещи, рассчитались с хозяином и вместе с Хартом пришли на пристань. Вскоре там появился Брит, навеселе.

— А это что за приятель? — поинтересовался он, показывая на Харта.

— Мой друг. Он меня провожает.

— Не поплывёт с нами?

— Нет.

— Ну нет так нет… Тим, олух, чего ты там встал, греби сюда! — крикнул Брит матросу в шлюпке неподалёку.

Харт здоровой рукой обнял Диаманту и Эдвина.

— Счастливо тебе добраться до Дайты!

— Постарайся без приключений! — добавила Диаманта.

— Главное — вы берегите себя.

— До встречи в Тарине. Ты чего такой хмурый? — Эдвин взглянул Харту в глаза.

— Нет, я в порядке, Эдвин. Более, чем когда-либо.

— Давайте побыстрее, побыстрее, акулу вам в глотку! — протянул Брит и произнёс не особенно разборчивое, но очень затейливое ругательство.

Эдвин передал матросу в шлюпке вещи, помог Диаманте сесть и спрыгнул сам. Брит тоже спустился и скомандовал отчаливать. Вдали, на фоне горизонта, освещённого Луной, темнела «Салеста».

Эдвин и Диаманта долго смотрели на отдалявшуюся фигуру Харта. Наконец он махнул им и не спеша пошёл прочь.

 

ГЛАВА 6. «Салеста»

На вёслах сидел Тим, здоровенный бородатый детина с хитрым прищуром и не сходящей с лица ехидной улыбочкой. Его заинтересовали неизвестные гости капитана, и он был явно не прочь поговорить, но Эдвин и Диаманта задумчиво смотрели в сторону, на берег, а Брит молчал. Постукивали вёсла в уключинах, плескалась вода.

Наконец добрались до «Салесты». Когда шлюпка причалила к борту, вахтенный посветил на них фонарём и поинтересовался:

— Кто там?

— Капитан, дубина!

Трап появился моментально.

— Дурачьё, — проворчал Брит, быстро поднялся и крикнул сверху:

— Давайте поживей!

Диаманта и Эдвин вступили на борт.

— Свем! Вашу мать… Свем! — позвал капитан.

Рангоут и снасти, черневшие на фоне лунного неба, выглядели, как толстая запутанная паутина.

— Свем!! Недоумок!!

К капитану подбежал проворный парень с торчащими вихрами ярко-рыжего цвета — это было заметно даже в свете фонаря.

— Если зовут, надо бежать бегом! — рассердился Брит и с размаху съездил по веснушчатой физиономии. — Где шляешься, баран?

Тот пробормотал:

— Прощенья просим, — потёр щёку и, нимало не смутившись, уставился на гостей.

— Сейчас Свем проводит вас. Вот только куда вас определить? Хм, — задумался Брит. — Обычно я размещаю пассажиров в кубрике, с матросами, но ты с женой…

Свем широко улыбнулся, показав неровные зубы.

— А, придумал! Как это я сразу не сообразил. Ведь каюта рядом с моей сегодня опустела. А знаете, почему? Потому, что Цетта, моего помощника… он себя таковым считал… утром пришлось подвесить вон там, — Брит кивнул на рею. — Вот туда вас и определим. Я имею в виду каюту, — капитан мило улыбнулся. — Свем, пошевеливайся! А ты чего ждёшь? — спросил он у другого матроса, стоявшего у мачты и глазевшего на них.

— Приказа!

— Убирайся с глаз.

— Есть!

— Пошли, — Брит повёл их на корму. — Отплываем утром. Вы уже простились с незабвенным берегом? Дамир никого не отпускает с острова, так что вам придётся провести там остаток дней своих. Надеюсь, вы в курсе.

Эдвин и Диаманта вместе с Бритом вошли в каюту. Свем принёс туда подсвечник и теперь наспех убирал со стола вещи прежнего хозяина. Обстановка была очень простой: одна обычная деревянная койка, одна откидная, платяной шкаф, столик и табурет, в углу — тёмный кованый сундук. Было душно, пахло смолой, затхлой сыростью и табаком.

— Швартуйтесь. А я отчаливаю к себе. Если что надо — вот Свем, — сказал Брит и, не совсем твёрдо держась на ногах, удалился, оставив после себя устойчивый запах винного перегара. Свем принёс вещи, сложил у стены и тоже исчез.

Эдвин при неверном свете коптящей свечи распаковал вещи, и они устроили себе мало-мальски удобные постели. Белья как такового на корабле, судя по всему, вообще не водилось — моряки спали не раздеваясь.

В каюте было душно. Эдвин открыл окно. Вдали светились огни прибрежных улиц Галя, отражаясь в тёмных, тяжёлых, ленивых волнах. Вскоре из-за стены донёсся храп Брита. Диаманта и Эдвин постепенно задремали, но их тут же разбудил пьяный вопль с палубы. Кто-то, отчаянно фальшивя, затянул песню. Его прервали длинным монологом, состоявшим из отборных ругательств, после чего песня зазвучала снова, уже в хоровом исполнении.

Они проснулись рано. В каюте было влажно и зябко. Эдвин закрыл окно. Они с Диамантой хотели подремать ещё, но с палубы послышались отрывистые команды и быстрый топот матросов.

Зевая, они встали и привели себя в порядок. Бриться было нечем, так что Эдвин решил последовать примеру матросов и отпустить усы и бороду. Диаманту это развеселило. Они пошли на палубу и в коридоре столкнулись с Бритом.

— Доброе утро, капитан!

— Доброе, доброе, хотя это вопрос спорный. Чтоб ему лопнуть…

Капитан, судя по всему, не чувствовал себя счастливым. Он ругался вдвое больше обычного и был явно не расположен общаться. В таком же состоянии находились и остальные моряки.

Когда Диаманта показалась на палубе, все, кто был там, словно по команде, повернулись и уставились на неё так, что она почувствовала себя голой. От одного вида матросов становилось не по себе. Все были босые, немытые, в грязных рубахах и штанах, давно потерявших первоначальный цвет. Хотя каждый одевался на свой лад, выделяясь какой-нибудь вещичкой, какой нет у товарищей — у одного был широкий пояс, у другого — яркая косынка, у третьего — шапка, у четвёртого — крупный клык на кожаном шнурке в качестве украшения… В воздухе стояла крепкая смесь из не самых приятных запахов. Пахло смолой, потом, табаком и винным перегаром. Дул свежий ветер, но всё равно иногда этот букет резко ударял в нос. На фоне оборванцев-матросов капитан выглядел щёголем.

Все замолчали.

— Отвезём их на остров, — объявил Брит.

— Ты же вроде не хотел никого брать? — заметил высокий, очень загорелый лысый человек.

— Да, Бол. Не хотел, но взял.

— Стареешь, Пирс. Раньше на этот корабль ой как непросто было попасть!

— А, Дамир разберётся, кто есть кто, — беспечно ответил Брит. — На берегу никого не забыли?

— Все здесь, — ответил Ларс.

— Отойдите в сторону, не мешайтесь! — приказал Керб Эдвину с Диамантой. Они послушно отошли к борту.

— Да не сюда! — Керб выругался. — Вон туда!

Капитан поднялся на мостик.

— Свистать всех наверх! — приказал Керб боцману, широкоплечему, лет пятидесяти. Тот оглушительно засвистел в дудку и заорал:

— Пошли все наверх с якоря сниматься, собаки!!!

Несмотря на свой разгильдяйский вид, матросы работали быстро и чётко. Подгоняемые немыслимой руганью и кулаками боцмана, они встали к шпилю, и якорная цепь с тяжёлым лязгом поползла через клюз.

Через несколько минут «Салеста» оделась парусами и двинулась на запад. Вскоре покинула бухту и бодро побежала в фордевинд — ветер был попутный. Диаманта с Эдвином долго смотрели назад, пока берег с белыми домиками Галя совсем не скрылся в сиренево-голубой утренней дымке.

Покачивало. Диаманта любовалась большими пузатыми парусами, освещёнными солнцем. Они только издалека казались белыми, а вблизи были серовато-жёлтого цвета.

Эдвин улыбнулся счастливой улыбкой.

— Как давно я ждал этого дня! Надо же, какое удивительное ощущение, когда стоишь на плывущем корабле! Чувствуешь себя капитаном.

— Это ты напрасно, парень, — раздался сзади голос Брита.

— А сколько плыть до острова? — спросила у него Диаманта.

— Если нас не сожрёт морской змей, берег увидим недельки через три, не раньше. Кто вы такие и откуда?

— Из Тарины, но это уже не имеет значения. Нам нужно на остров, — ответил Эдвин. — Из-за Рэграса.

— Ладно, приятель. Если вы хотите быть подальше от Рэграса, нам по пути. А тут не задают лишних вопросов. Только знайте своё место. Я ни с кем нянчиться не собираюсь. За своей женой сам присматривай. Если Керб или боцман чего прикажут — выполнять без разговоров. И не мешаться под ногами! Есть будете то же, что и матросы. Пресную воду для мытья не брать, шкуру спущу! Нападёт охота мыться — за бортом воды полно. Всё ясно?

— Да.

— Вот и прекрасно, — закончил Брит, бросил на солнечный горизонт мрачный взгляд человека, страдающего от головной боли, и направился к себе в каюту.

Со всех сторон простиралось море, бескрайнее, постоянно меняющееся и при этом однообразное. Время на корабле тянулось медленно. Матросы жили в привычном ритме ежедневных работ и вахт, подчиняясь чёткому распорядку, а пассажиров он касался только опосредованно. Из-за отсутствия занятий непривычные ощущения от новой обстановки делались особенно заметными.

Тому, кто ни разу не выходил в море, было бы трудно понять, как сильно на корабле обращают на себя внимание запахи. На «Салесте» не было места, где бы ничем не пахло. Сквозь деревянные перегородки из трюма и до самой палубы просачивался запах протухшей трюмной воды. Её откачивали каждое утро, но запах всё равно проникал везде и казался неистребимым. Впрочем, в кормовых каютах в этом смысле было лучше всего — здесь запах ощущался только при закрытом окне. Везде резко пахло смолой. Приятнее всего было на палубе, где гулял свежий ветер.

Эдвин спустился на камбуз. Здесь было очень тесно, в воздухе стоял густой чад. Кок в грязной рубашке и засаленном до невозможности фартуке, краснолицый, упитанный, мешал в большом котле какое-то неаппетитное на вид варево. Он увидел Эдвина и поинтересовался:

— Тебе чего?

— Мы плывём на остров. Я и моя жена… Можно брать еду здесь и есть в каюте?

— Ешьте хоть на рее, — пожал плечами кок. — А еду-то в чём понесёшь? Миска у тебя есть?

— Есть.

Кок наполнил её супом, черпая одну жидкость и отодвигая в сторону гущу.

Диаманта попробовала это блюдо и поморщилась.

— Продержимся так три недели?

— Надо продержаться, — обречённо вздохнул Эдвин. — Погоди, сейчас ещё принесу сухарей.

Кок обругал его, но сухарей дал.

— Да, сушили на совесть, — заметил Эдвин, постучав каменным куском об стол.

Они собрали волю и заставили себя съесть обед, который погрузил обоих в унылые размышления о бренности всего земного. Некоторое время оба молчали. Потом Диаманта придвинулась к Эдвину и шёпотом спросила:

— А письмо у тебя где?

— В одном из мешков. Там никто не найдёт. Если только специально полезут искать. Но зачем им это? Не бойся, всё будет в порядке.

Они вышли на палубу. Матросы занимались своими делами и не обращали на них внимания. Эдвин с Диамантой разговаривали, глядя на море, пока боцман, проходивший мимо, не ткнул Эдвина кулаком в бок:

— Не стойте на дороге, дармоеды!

Они отошли в сторону.

— Знали бы они, кто ты, — проговорила Диаманта.

Закат в этот день был великолепный. Солнце пылало, как огненная роза, заливая море невероятными красками и сказочно освещая паруса и рангоут. У Диаманты с Эдвином захватило дух. Они наблюдали, как меняются море и небо, пока солнце не село. Ослепительный пейзаж мгновенно потускнел и погас, на востоке заблестела Луна. На «Салесте» зажгли огни.

Вернувшись в каюту, обнаружили малоприятный сюрприз: после ужина Диаманта оставила на столе кусок сухаря, а теперь на его месте лежали одни крошки — на «Салесте» было полно крыс, которые считали корабль своей собственностью и хозяйничали на нём как хотели. Диаманта брезгливо поморщилась, а Эдвин озабоченно заметил:

— Как бы крысы не погрызли книгу, она ведь на пергаменте.

— И письмо.

— Ещё этого не хватало!

— Давай поищем какую-нибудь жестяную коробку с плотной крышкой.

— И как я не догадался взять такую с собой! Можно убрать письмо в мамину шкатулку, но я не хочу её открывать.

— А где шкатулка, кстати?

— Тоже в мешке.

Эдвин принялся искать место для бумаг. Ничего подходящего, кроме сундука, не обнаружилось. Он оказался не заперт на ключ, а просто закрыт на механический запор.

Когда подняли крышку, оттуда крепко пахнуло смолой и табаком. Сундук был заполнен только наполовину. Там лежала одежда и разные мелочи. Признаков присутствия насекомых и крыс не было. Эдвин завернул книгу и письмо в кусок ткани и положил туда.

Этой ночью их несколько раз будила смена вахт, голос боцмана, топот и ругань матросов, но усталость брала верх, и они быстро засыпали снова.

* * *

К ним относились как к лишнему грузу, от которого нет никакого толку. Брит не замечал их, Керб и боцман постоянно шпыняли, а матросы смотрели на них равнодушно-презрительно. Впрочем, Эдвина с Диамантой это не слишком огорчало — им вполне хватало общества друг друга.

Утром четвёртого дня плавания небо было ясным, но днём показались облака. Ветер посвежел и задул порывами, хотя и оставался попутным. Эдвин и Диаманта долго стояли на палубе, а потом вернулись к себе в каюту.

Вдруг к ним без стука вошёл Свем.

— Вас обоих капитан требует.

— Где он?

— На палубе. Все там.

— Все? — удивился Эдвин. — Зачем?

Но Свем уже исчез, ничего не объяснив.

— Эдвин, мне страшно! — Диаманта взяла его за руку.

Он поцеловал её.

— Ничего не бойся. Идём.

Они вышли на палубу. Там в самом деле собралась вся команда. Увидев Эдвина и Диаманту, матросы расступились и встали полукругом.

— Его сюда. Её уберите, — скомандовал Брит. Эдвина схватили несколько матросов и крепко скрутили ему руки за спиной. Керб грубо взял Диаманту за плечи и с довольной ухмылкой потащил в сторону.

— Ну что, давай знакомиться, подружка?

— Пусти! — закричала Диаманта.

— Отпусти её! — воскликнул Эдвин.

— Успокойте обоих, — велел капитан.

Керб зажал ей рот рукой.

— Тише, подружка, тише… Ах, ты кусаться?! Вот дрянь! Сейчас я тебя…

Керб достал тряпку с узлом посередине, схватил Диаманту за волосы, дёрнул и грубо засунул ей в рот кляп. Одновременно с этим ей связали руки сзади.

Эдвин попытался вырваться, но его ударили кулаком под рёбра. Он согнулся и, как только перевёл дыхание, повторил:

— Отпустите её!

— Тебе непонятно? — рявкнул Бол и снова ударил его в живот, а боцман начал бить его линьком по спине.

— Довольно, — наконец скомандовал Брит.

— Стоять смирно и молчать, собака! — рявкнул Бол.

Сердце у Диаманты бешено колотилось. От Керба отвратительно пахло потом и перегаром. Диаманту сильно затошнило. Она попробовала вытолкнуть кляп — это только усилило тошноту. Отчаянно дёрнулась, пытаясь освободиться — но путы, стянувшие запястья, даже не ослабли, а пальцы Керба до боли впились в её плечи.

Один из матросов взял какую-то верёвку и полез по вантам. Диаманта увидела на конце верёвки петлю. Её глаза расширились от ужаса.

— Что происходит? — спросил Эдвин.

— Мне только что принесли вот это! — и Брит показал Эдвину распечатанное письмо Рэграса. — Всех, кто служит Рэграсу, мы вешаем! А тут Рэграс называет тебя своим посланником, скотина!

У Диаманты похолодело внутри. Она застонала.

— Ой, запищала! — обрадовался Керб. — Ну что, передумала? Будем знакомиться? Подружка! — протянул он, заглядывая ей в лицо, и ухватил её за бока.

Матросы принялись её разглядывать.

— Ишь, какая тоненькая.

— Я ей понравлюсь!

— Да ты её раздавишь, болван!

Они дружно загоготали.

Тем временем матрос перекинул верёвку через рею и спустил петлю вниз. Её немедленно надели Эдвину на шею. Диаманте стало плохо, всё поплыло перед глазами, но она кое-как овладела собой. В её мыслях звучало одно: «Его не могут повесить! Его не могут повесить!!».

Тим ухмыльнулся и легонько подтянул верёвку. Эдвин невольно выпрямился. Матросы засмеялись. Вместе с Тимом за конец взялись ещё трое. Брит уже собирался отдать им команду, когда Эдвин сказал:

— У меня есть последнее желание!

У Диаманты отлегло от сердца. Брит выругался.

— Чего тебе? Говори короче!

— Не слушай его, капитан, он пытается выкрутиться! — рассердился боцман. — Вздёрнуть подлеца!!

Матросы одобрительно загудели.

— Сейчас вздёрнем, — кивнул Брит и посмотрел на Эдвина. — Ну?

— Я могу написать записку моему отцу? Когда придёшь на остров, отдай ему!

— Кто твой отец?

— Дамир Эрдес.

— Кто?!! — изумился капитан.

— Дамир Эрдес, — повторил Эдвин.

Наступила мёртвая тишина. Только корабль поскрипывал, покачиваясь. Прошла длиннейшая минута.

— Хм, а ведь у него глаза такие же синие, — заметил один из матросов.

Капитан приказал:

— Освободить их.

— Да вздёрнуть его, он врёт! — возмутился Керб. — Всё это враньё!

— Наверняка он только что это придумал! — поддержал боцман.

— Молчать! Каждого, кто прикоснётся к нему и к его жене хоть пальцем, милости прошу на рею или за борт — на ваш вкус.

С Эдвина сняли петлю и разрезали верёвку на руках, Диаманту тоже нехотя развязали и вынули кляп. Она наконец высвободилась из хватки Керба и кинулась к Эдвину. Он обнял её.

Капитан не спеша подошёл к ним.

— Ты смотри у меня, парень. Если врёшь, на острове мы с тебя живого сдерём шкуру. А если ты вправду сын Дамира, об этом надо было сразу сказать и не темнить!

— Не хотел привлекать внимание…

— М-да, — пробормотал Брит и прикрикнул на матросов: — Нечего тут стоять и глазеть, олухи! У вас мало дел? По местам!

Он протянул Эдвину письмо Рэграса.

— Возьми пока.

Эдвин с Диамантой вернулись в каюту. Диаманта немедленно умылась и сменила платье. Эдвин тоже умылся и снял разорванную рубашку. Они сели, прижались друг к другу и долго молчали.

Потом Диаманта достала иголку и нитку, устроилась с его рубашкой у окна и стала её зашивать, а Эдвин лёг на свою койку, наблюдая за размеренными движениями её рук. Корабль задумчиво поскрипывал.

Диаманта посмотрела на мужа.

— А книгу они не тронули?

Эдвин заглянул в сундук.

— Нет.

Он достал её, раскрыл и прочитал вслух:

–  «Люди, чьи глаза замутнены ненавистью, а сердца наполнены горечью и страхом, будут насмехаться над тобою и оскорблять тебя. Ты будешь казаться беззащитным и слабым в их глазах, потому, что у тебя нет оружия в руках и злобы в сердце, и потому, что взор твой полон Любви и Света, и Мир в глазах твоих чист. Всегда помни, рыцарь, что твой чистый взор в действительности очищает Мир. Не смотри на других и на самого себя глазами заблудившихся во тьме.

Не бойся и не печалься, если тебя станут подвергать унижениям. Не страшись, даже если твоё тело будут терзать и избивать, сечь плетью, ранить оружием, пытать калёным железом, мучить голодом и жаждой, холодом или зноем. Не позволяй своему духу смутиться, если ты окажешься среди ненавидящих тебя, и рядом не будет никого, сострадающего тебе, ибо Свет всегда с тобой и никогда не оставляет тебя. Не сокрушайся, если тебя подвергнут позору и станут обращаться с тобою как с преступником безо всякой твоей вины.

Напротив, радуйся и будь благодарен Дороге за любые испытания, которые достаются тебе. Дорога никогда не предлагает трудностей не по силам, поэтому в твоём сердце не должно быть никакого страха. Смотри на испытания, выпадающие на твою долю, как на высокую честь. Пусть они помогут тебе укрепиться в знании, терпении и любви и откроют другим Мир Неба…»

В дверь постучали. Диаманта с тревогой подняла голову.

— Войдите, — сказал Эдвин.

Появился Свем.

— Вас обоих капитан требует.

— Что, опять вешать?

Свем усмехнулся.

— Нет, просит вас к себе.

Диаманта быстро закончила шить, они с Эдвином привели себя в порядок и пошли в просторную, обитую деревом капитанскую каюту. Там были Брит, Ларс и Керб.

— Садитесь, — Брит кивнул на свободные стулья.

Они расположились за широким столом.

— Скажи-ка мне честно, парень: от кого ты узнал об острове и о том, что Дамир жив? От Фригитты или от Рэграса?

— От Рэграса. Хотя Фригитта сказала то же самое.

— Ты служишь ему, что ли? — поморщился Брит.

— Нет.

— Как же «нет», если ты везёшь его письмо, и он там говорит о важном поручении, которое тебе дал? — нахмурился Ларс.

— Сойди на берег, парень! — сказал Керб, неприязненно глядя на Эдвина. — Капитан, неужели ты не видишь, что он врёт?!

— У него шрамы от кандалов, видать, долго сидел! — добавил Ларс. — Наверняка пошёл служить Рэграсу в обмен на свободу!

— Да погодите вы, якорь вам в глотку, — оборвал Брит. — Ну, говори!

— Это очень долгая история, — произнёс Эдвин. — Я не могу раскрывать подробности до встречи с отцом. На острове вы узнаете всё, что отец сочтёт нужным сообщить.

Брит разочарованно вздохнул.

— У Дамира нет от меня секретов. Но раз так…

— Если коротко — Рэграс действительно дал мне важное поручение. Мне — потому, что я сын Дамира. От успеха моей поездки зависит жизнь отца и всех жителей острова. И ваши жизни тоже.

— Надо же, какая честь. Рэграс имеет на нас планы, — едко заметил Брит. — Ну хотя бы что замышляет его акулье величество, можешь рассказать?

— Ничего особенного, — ответил Эдвин серьёзным тоном, но в его глазах была ирония. — Собирается навести порядок в стране.

— Вот сукин сын, — бросил Керб.

— А что он под этим понимает? — язвительно продолжал Брит. — Серый Мир номер два? У его величества, чтоб у него всё отсохло, очень своеобразные представления о порядке.

— Пропал Мир Дня, — вздохнул Ларс.

— Так он давно пропал, — кивнул Керб. — Ещё с тех пор, как прихвостни этого гада сюда вернулись. А сейчас он залез на трон — так что нам пора рубить швартовы. Я давно это говорю.

Брит помрачнел.

— Так выходит, парень, Рэграс не только знает, что Дамир жив, но и что к нему на остров ходит мой корабль? Или о нас тебе Фригитта сказала?

— Рэграс знает всё.

— Не врёшь? — Керб недоверчиво посмотрел на него.

— Нет. Ему известно всё в деталях. И вся история отца, и ваше прошлое.

— Откуда? — удивился Брит.

— У него есть шёлк, который способен показать любое событие в любом месте Великого Мира. Подарок дракона Фида.

— Что?!! Вашу мать… — простонал Брит. — Что, действительно любое?

— Да. Что угодно. Вот хотя бы этот наш разговор.

Брит выругался.

— Так какого демона мы идём на остров? Надо сматываться отсюда! — воскликнул Керб.

— Какой смысл, болван? — устало возразил Брит. — У него, между прочим, и ключи есть — так что он изловит тебя даже в Эстуаре, если захочет… Так, скажи прямо, Эдвин: чего хочет Рэграс? Подарить нам по пеньковому воротничку?

— Вы сможете спросить у него сами, — ответил Эдвин, скрывая улыбку.

— Что?! — Ларс поморщился. — Ещё не легче. Как это?

— Он будет на острове десятого сентября.

— У-у-у… — протянул Керб.

Брит вздохнул.

— Да, парень… Это очень плохие новости. Отвратительные новости, морского змея тебе в глотку! Можешь дальше не рассказывать, всё яснее ясного.

Ларс и Керб мрачно молчали.

— Бедняга Дамир… — продолжал капитан. — Рэграс сам к нему приедет. Наводить порядок. Тьфу! — сплюнул Брит в сердцах. — А ты-то Рэграсу зачем? Ему захотелось именно через тебя передать Дамиру смертный приговор? Чтобы как следует обрадовать?

— Я хочу спасти отца.

— Спасти из лап Рэграса? Бесполезно, — покачал головой Ларс.

— Рэграс не собирается никого убивать — если бы хотел, мы бы сейчас здесь не сидели. Но всем придётся выбирать. Жить, как раньше, больше не сможете ни вы, ни отец, ни его люди.

Повисла тоскливая пауза.

— Ладно, Эдвин, — хмуро произнёс Брит. — Идите.

В каюту к Эдвину и Диаманте осторожно постучался Свем.

— Извините, что беспокою. Может, чего прикажете? — спросил он и потёр веснушчатый нос. — То есть я хочу сказать, что ежели вам чего надо, так вы у меня спрашивайте.

Эдвин улыбнулся.

— Хорошо, Свем. Пока ничего не нужно.

Свем постоял, переминаясь с ноги на ногу.

— А ты, Эдвин, взаправду сын Дамира?

— Да.

— Честно? Вот это да! Ну ты вообще-то похож на него, морской ёж тебе в…

Он расхохотался и вышел, продолжая удивляться вслух.

 

ГЛАВА 7. Буря

Диаманта прилегла и задремала. Проснулась около пяти вечера оттого, что корабль, качнувшись, особенно громко заскрипел.

— Хорошо скрипит, выразительно. Не находишь? — Эдвин смотрел в окно на беспокойное море и сердитые тучи. Диаманта поёжилась.

— Как бы погода не испортилась.

— По-моему, она уже испортилась.

Обоим хотелось свежего воздуха. Они вышли на палубу и встали у борта с подветренной стороны.

— Какое бесприютное чувство, когда вокруг тебя только море, — проговорила Диаманта, глядя на тёмные волны. — Вроде бы такой простор, свобода. Но твоё пространство ограничено бортами корабля, и никуда не уйдёшь…

— Недаром говорят: «Кто не боится моря, не боится ничего».

— Ты неважно выглядишь. Укачало?

— Немного.

Тут к ним подошёл темноволосый матрос лет двадцати семи, с тонким, умным, несколько печальным лицом. Несмотря на грязную, рваную одежду, он не производил впечатления человека неотёсанного. На его поясе висел кинжал. Диаманта удивилась — она не замечала его раньше и не видела в толпе, требовавшей расправы над ними.

— Меня зовут Расмус, — он протянул Эдвину руку. Тот пожал её. — Не люблю, когда все подлизываются к кому-то только из-за того, что он родственник важной персоны. Но сегодня мне понравилось, как ты себя вёл.

— Я не видела тебя, — сказала Диаманта.

— Я стоял в стороне. Если бы тебя повесили, Эдвин, я не дал бы ребятам забавляться с твоей женой. Я хорошо бросаю кинжал.

Диаманта побледнела. Эдвин обхватил её руками сзади и поцеловал в макушку. А матрос невозмутимо продолжал:

— Ты действительно сын Дамира?

— Да.

— Твоё счастье. Просто если врёшь, я тебе не завидую. Нашего капитана ещё можно упросить пощадить, если что, а Дамира — не-е-ет… — Расмус взглянул на руки Эдвина. — Ого, да ты сидел! Отпустили или сбежал?

— Отпустили.

— А я сбежал. Хотя бегай — не бегай, рано или поздно всё равно будешь болтаться на виселице.

— Почему?

— Может, тебе и повезёт, а таким, как я, другой дороги нет.

Он говорил резко, но его взгляд был мягким и грустным.

— А кто ты, откуда? — спросила Диаманта.

Расмус вздохнул.

— С востока.

Помолчал и продолжил:

— Семья у нас большая. Мать мечтала, чтобы я стал военным, выхлопотала для меня место. Я быстро возненавидел армию. Это хуже тюрьмы, — Расмус выругался. — Сначала терпел, потом убежал. Поймали. Убежал снова. На этот раз не нашли. Ушёл далеко, на юг. Обосноваться, конечно, нигде не удалось. Кто же возьмёт на работу с этим? — и Расмус приподнял рукав. На предплечье правой руки у него было яркое клеймо в виде косого креста с широкими перекладинами.

Диаманта не ожидала увидеть такое и поморщилась, представив, как его выжигали.

— Это за побег, — пояснил Расмус. — Поймали — прогнали сквозь строй и заклеймили. С таким знаком меня можно прямо без суда в петлю… Так и бродил. Разбойничать не захотел. Подался к морю. В Гале познакомился с Бритом. Он взял меня — ему десять раз наплевать, что я в розыске для виселицы. Так что на берег мне возврата нет. Я благодарен Пирсу. А так — плавать мне не нравится. Хотя я привык.

— Больше тебе нет нужды прятаться, — сказал Эдвин. — Рэграс не будет наказывать никого из вас за прошлое.

— Хорошо бы, кабы так, да только я не верю. Клеймо-то никуда не денешь… Да шут с ним. Моя жизнь давно пошла наперекосяк. Я совсем по-другому хотел.

— Как? — спросила Диаманта.

— Хотел учиться. Мечтал писать стихи, — Расмус усмехнулся. — Был у нас один грамотный сосед, так я к нему каждый день бегал, он меня читать и писать научил. А потом всё покатилось под горку…

Вдруг Расмус вздрогнул — проходивший мимо боцман ударил его линьком.

— Бездельничаешь, собака?

— Я не на вахте. Могу делать, что хочу.

Боцман ткнул его кулаком в зубы.

— Поговори мне ещё!

— Не трогай его, — попросил Эдвин.

Боцман выругался, смерил Эдвина ненавидящим взглядом и отошёл. Расмус сплюнул за борт и вытер кровь с губ.

— Теперь всыплет мне при первом же удобном случае.

Он посмотрел на небо.

— Ветер заходит.

— Качает, — заметила Диаманта.

— Пока ещё нет. Вот завтра наверняка будет трёпка. А ты-то сам откуда, Эдвин? Чем по жизни занимался, пока не посадили?

Эдвин начал рассказывать о театре, и о книге решил не молчать. Расмус заинтересовался, стал расспрашивать, но на палубе появился Керб, взглянул на паруса и приказал свистать всех наверх.

Эдвин и Диаманта ушли в каюту, чтобы не мешать. Эдвин лёг на койку и задремал, а Диаманта решила почитать.

Свет Мира Неба всегда окружает и неотступно защищает тебя. Ты останешься невредим в смертельной опасности; и если в твой город войдёт болезнь, не коснётся тебя. Демоны и тени не поразят тебя, и не постигнет тебя никакое несчастье. Ни горные камнепады и лавины, ни бурные воды моря, ни пожар, ни коварная змея, жалящая исподтишка, ни дикие звери, ни война, ни голод не навредят тебе…

Качало, читать было тяжело. Диаманта отложила книгу. Эдвин приподнялся на локте, посмотрел в окно и снова попытался заснуть, но качка и скрип ни на минуту не давали покоя. Наконец он сел и потряс головой.

— Плохо тебе? — спросила Диаманта.

— Нет, — заявил он храбро, но, когда Свем принёс ужин, лёг и отвернулся к стене. Диаманта всё-таки поела, но потом пожалела об этом.

Ночью они спали очень плохо. Ветер крепчал, качка усиливалась. Корабль стонал, ныл и пронзительно скрипел. Эти звуки изводили слух, не давая заснуть, вызывая глухое раздражение и нестерпимое желание тишины — желание тем более мучительное, что оно было очевидно невыполнимым.

В очередной раз открыв глаза, Диаманта с облегчением увидела, что уже светает. Эдвин не спал. Обоих мутило, хотелось выйти на палубу. Качка стала заметно сильнее, пришлось выбирать моменты, чтобы не удариться о что-нибудь.

Резкий ветер сразу освежил их. Море шумело, ветер срывал гребни высоких волн, протягивая по их склонам полосы белой пены. Воздух был наполнен водяной пылью. Ощутимо похолодало. Несмотря на тёплые вещи, ветер пробирал до костей.

Некоторое время они стояли у борта, глядя на суровые волны и слушая, как ветер стонет в снастях, но вскоре продрогли и вернулись в каюту, которая теперь показалась нестерпимо душной. Появился Свем, умудряясь держать полную миску с едой и при этом сохранять равновесие, хотя корабль ходил ходуном.

— Доброго утречка. А я вам принёс завтрак!

Взглянув на лица пассажиров, понимающе кивнул.

— Да, качки бояться — в море не ходить. А погода-то портится, к вечеру будет буря. Так что вы уж лучше сейчас поешьте, а то потом совсем ничего не полезет.

* * *

Диаманте казалось, что этот пронзительный, скребущий по нервам скрип и качка никогда не закончатся. Корабль швыряло то на один борт, то на другой, он то взбирался куда-то в гору, то стремительно падал вниз. Она пыталась дремать — так было легче, и время шло быстрее. Но заснуть не удавалось. Мутило, болела голова.

Диаманта посмотрела на Эдвина. Он лежал бледный как полотно, с бисеринками пота на лице, глубоко вдыхая при каждом размахе и рывке. Она выбрала момент, чтобы не упасть, села на край его койки и погладила его по лбу. Он открыл глаза и сказал:

— Не могу понять, как мама это выносила. Она же больная села на корабль… А ты как?

— Тошнит.

— Ложись. Лежать легче.

Он сжал рукой край койки и закрыл глаза. Диаманта снова легла и на какое-то время забылась тяжёлым сном.

Ей всё время снился остров в мутной мгле, который показывался далеко впереди и тут же скрывался из виду. Казалось, вот-вот он снова появится, но глазам представала только бурлящая пена. Внезапно волна захлестнула её с головой. Диаманта проснулась.

Происходившее напоминало горячечный бред. Корабль метался и стонал. Иногда его кидало на бок так, что койки вставали почти вертикально, потом внезапно швыряло в другую сторону, потом возникало ощущение, что он проваливается куда-то в бездну, но следующая волна резко поднимала его и снова бросала на борт, и так без конца. Всё это сопровождалось душераздирающим, как вопли боли, скрипом и стоном бимсов и переборок. В каюте становилось совсем темно, когда волна поднималась; когда она падала, немного светлело. Диаманта приподнялась, вцепившись в край койки холодными, влажными от волнения пальцами.

— О Небо! — прошептала она, уговаривая себя успокоиться. — Что происходит?!

«Салеста» резко накренилась. Диаманта ахнула. Эдвин приподнялся и посмотрел в окно.

— Эдвин, я не понимаю, что творится с кораблём! Так всегда бывает в шторм? Или мы тонем?!

— Пойдём на палубу, посмотрим…

Казалось, что они внутри закупоренной бочки, которую крутят и швыряют волны. Расхрабрившись, Диаманта кое-как встала. Закружилась голова, накатил приступ тошноты. Дождавшись, когда он пройдёт, Диаманта со второй попытки надела накидку и вышла из каюты, Эдвин — следом за ней.

Солнце уже садилось. Море кипело и ревело. По небу мчались низкие клочковатые облака. Когда Диаманта увидела огромные волны, поднимавшиеся над «Салестой» со всех сторон, на некоторое время даже лишилась дара речи. Она подумала о доме, о родителях и брате, снова почувствовала отчаянный страх и сжала руку Эдвина, борясь с желанием заплакать.

— Не бойся ничего! — сказал Эдвин, перекрикивая рёв волн, вой ветра в снастях и скрип мачт. — Главное — не бойся! — он прижал её к себе.

— Хорошо! — откликнулась Диаманта, дрожа. Они встали у лестницы на ют.

Капитан стоял на мостике, расставив ноги, крепко держась за перила, и указывал рулевым, как править.

— Лево… левее… теперь право!

Ветер щедро осыпал Эдвина и Диаманту водяными брызгами. Это неплохо приводило в чувство после душной каюты.

Корабль провалился, словно в пропасть, в яму между двумя огромными водяными горами, и резко накренился.

— Право руля, болваны! Быстро, если хотите жить! — крикнул капитан. Рулевые старались изо всех сил. Корабль выпрямился и вскочил на очередную волну, врезавшись бушпритом в её верхушку, кипевшую над тёмно-зелёной громадой. Вода залила бак, прокатилась по палубе и вылилась через шпигаты, оставив после себя белую пену.

— Шторм прямо как осенью! — подозрительно заметил Керб, стоявший рядом с Бритом на мостике. — Что-то тут нечисто. Где видано, чтобы в этих краях летом так штормило?

— Что ты причитаешь, как старуха? Заткнись! Поштормит и перестанет! Левее… Всё, теперь право! Так держать!

— Попомни моё слово, Пирс, этот шторм непростой. Это всё из-за бабы на корабле!

— Ну что ты плетёшь? Это не первая женщина, которая плывёт на остров!

— Не знаю. Чует моё сердце, что всё из-за этих двоих. Может, Рэграс чего подстроил… Неспроста это! Ох, неспроста!

Солнце село. В темноте шторм казался опаснее. Впрочем, волнение в самом деле усиливалось. Капитан смотрел на это, хмурился и ругался сквозь зубы. Керб заметил какой-то непорядок с парусами и крикнул матросам, но они не расслышали его из-за рёва ветра. Выругавшись, он сбежал с мостика и помчался на бак. На обратном пути остановился около Эдвина и Диаманты.

— Боюсь, что у такой бури одна причина: морю не нравится, что на «Салесте» эта подружка! А «Салесте» тем более не нравится! Она у нас ревнивая!

— Так выбросить её за борт! — предложил стоявший неподалёку Бол. Несколько человек одобрительно закивали.

— Лево руля! — раздался громовой голос капитана. — Лево руля!!!

Рулевые начали вращать штурвал. Впереди, с левой стороны, поднималась огромная волна. Нужно было направить судно ей вразрез, но руль почему-то перестал слушаться. Волна с грохотом обрушилась на «Салесту» — к счастью, не всей своей мощью. Корабль страшно накренился, мачты и реи надрывно затрещали. Матросы схватились за снасти. Диаманта вцепилась в лестницу и в отчаянии воскликнула:

— Адриан!

Керба, стоявшего рядом с ними, подхватило волной. Его смыло бы за борт, прямо в тёмную бурлящую пучину, если бы не Эдвин, с быстротой молнии ринувшийся следом и успевший ухватить его за шиворот. Благодаря ему Керб сумел уцепиться за трос.

— Лево руля! Поднажмите!! — что есть мочи заорал капитан. — Ну давайте, братцы, быстрее!!! Быстрее, если жизнь дорога!!!

Но корабль по-прежнему не слушался, и крен не выправлялся. «Салеста» почти касалась бортом воды. Корабль отчаянно застонал, затрещал, загудел, ванты натянулись до предела, казалось, ещё мгновение — они не выдержат, и следующая волна перевернёт и утопит судно.

— Всё, конец, — обречённо сказал Бол.

Эдвин крикнул:

— Диаманта, не бойся! Ничего не бойся! С нами ничего не случится!

Стоявшие рядом матросы, Бол и Керб изумлённо посмотрели на него. В его голосе звучала такая уверенность, что Диаманта поверила этим словам, даже не размышляя, насколько на самом деле мала вероятность спасения.

Время для неё резко замедлилось. Мысли были пронзительно яркими. Диаманта видела новую волну, уже поднимавшуюся над «Салестой», но страха почему-то не было. Она не отрываясь смотрела на эту растущую водяную гору и вдруг ощутила, как что-то изменилось. От Эдвина исходила сила, придававшая ей смелости, а теперь эта сила неожиданно стала гораздо более отчётливой. Вдруг Эдвин воскликнул:

— Посмотри на штурвал!

Она посмотрела и ахнула. Между рулевыми, невидимый для них, стоял Адриан. Он крепко держал штурвал, сразу ставший послушным, и спокойно поворачивал его. «Салеста» тяжело заскрипела и начала подниматься. Волна, грозившая их погубить, обрушилась не на корабль, а рядом с ним. Крен выправился. Диаманта одновременно засмеялась и заплакала.

— Мы спасены, — выдохнул Эдвин и улыбнулся сияющей улыбкой.

Диаманта посмотрела на остальных. Похоже, Адриана не замечал никто. Только капитан смотрел на рулевых каким-то странным взглядом.

Море ревело и бушевало по-прежнему, но ощущение гнетущей опасности полностью исчезло. Эта картина запечатлелась в памяти Диаманты до последней детали — и ночное штормящее море, и волны, поднимавшиеся над «Салестой», и её почти оголённые мачты, и пронзительный свист ветра, и воздух, наполненный брызгами и водяной пылью, и напряжённые фигуры матросов — и светлый силуэт Адриана, излучавший небесное спокойствие, такой красивый, что от него невозможно было оторвать глаз.

— Право руля! Левее! Так держать! — командовал довольный Брит рулевым. — Всегда бы так выполняли приказания!

Эдвин и Диаманта пошли в каюту погреться — оба вымокли и продрогли до костей.

«Свет Мира Неба всегда окружает и неотступно защищает тебя. Ты останешься невредим в смертельной опасности… Ни горные камнепады и лавины, ни бурные воды моря… не навредят тебе…» — вспомнила Диаманта и заснула.

К утру шторм начал стихать. «Салеста» качалась и скрипела, но уже не так сильно. На ней прибавили парусов, и теперь она, послушная малейшему повороту руля, рассекала волны, упрямо направляясь на запад. Шторм практически не сбил корабль с курса, что очень радовало капитана.

* * *

Через день погода окончательно наладилась. «Салеста» шла в бакштаг.

— Ну вот, теперь я становлюсь похож на человека, а то выглядел, как какой-то небритый пьяница, — с удовлетворением отметил Эдвин, разглядывая в зеркало свои усы и аккуратную бородку.

Он и Диаманта вышли на залитую солнцем палубу. У мачты, скрестив ноги, сидел Расмус и плёл верёвку, негромко напевая. Увидев их, он приветливо кивнул.

— Как настроение? Хотя чего спрашивать — вы сияете, как два медяка. И правильно, теперь погода надолго установилась.

Они сели рядом на свёрнутый канат. Некоторое время все молчали.

— А можно… да ладно, — Расмус осёкся.

— Что? — спросил Эдвин.

— Да мне бы хотелось вашу книгу почитать, про которую ты рассказывал. Только я её у вас не возьму. Принесу её в кубрик — ребята тут же раздерут на клочки.

— Так приходи к нам в каюту! — предложила Диаманта. — Там тебе никто не помешает.

— Ладно, при случае… Я бы хотел попасть в этот Мир Неба. А здесь… Куда ни сунься — везде одно и то же.

Расмус, прищурившись, посмотрел на горизонт.

— Да и вообще, где ни живи, кем ни будь — везде одна и та же грязь. Поэтому я бы не хотел быть богатым.

— Почему? — Диаманту удивил этот парадоксальный вывод.

— А потому что так честнее. Потому что возьми любого из этих скотов, которые воображают себя господами, отбери у него деньги и власть и заставь пожить в таких условиях, как мы — он ничем не будет отличаться от нас. Будет таким же грязным и тоже будет стараться сохранить свою шкуру, хотя чем тут дорожить, если подумать… Вон, полюбуйтесь, — Расмус приподнял рубашку и показал свою спину. Она была сплошь покрыта рубцами — и старыми, давно зажившими, и совсем новыми. — Это всё моё богатство. А Мир Неба-то, похоже, не разбирает, у кого сколько денег и как к кому относится король?

— Конечно, нет. Не в этом дело, — кивнул Эдвин.

— Вот тогда он мне нравится. Может, там у меня хоть что-то получится. Тут-то я никому не нужен.

— А твоя семья на востоке?

— Эх, Диаманта, я для семьи отрезанный ломоть давным-давно. Даже для матери. Хорошо, если у сестёр и брата всё по-другому пошло, а мне туда дороги нет. Я для них всё равно что умер. И девушка у меня была, да сплыла… Когда увидела это проклятое клеймо — отшатнулась от меня, как от змеи, — Расмус потемнел, вспомнив. — Зато теперь в моём распоряжении шлюхи всех портов Мира Дня. Правда, меня от них давно тошнит. А поймай меня сейчас королевские солдатики, и сгинь я на каторге или на виселице — даже поплакать будет некому.

Расмус говорил спокойно, но в его глазах стояло такое одиночество, что Диаманту захлестнуло острое сочувствие к нему. А он поднял глаза и посмотрел вдаль твёрдым, холодным взглядом.

— Твой дом не здесь. Твой дом в Мире Неба. И всегда был там.

— Да я верю тебе, Эдвин. Но как попасть-то туда? Всё-таки мне кажется, что если не хватишь как следует лиха да не напьёшься беды, в Мир Неба не попадёшь. Я уже кое-что повидал, но пока никакой Дороги не видел… Стало быть, ещё мало.

— Чтобы увидеть Мир Неба, страдать не нужно! Наоборот, он освобождает от боли, какой бы сильной она ни была!

— Эх, Эдвин, ты говоришь это просто от доброго сердца. Сам-то уже хорошо получил. Ну подумай. Пусть так, без бед, всё поймёшь. Прочитаешь книжку и поймёшь — что дальше? Начнёшь ведь другим рассказывать. Вот как ты мне. А эта дорожка всегда кончается одинаково. Рано или поздно встретишься на ней с королём или ещё с каким-нибудь отморозком — он и определит тебя за твои рассказы куда подальше. И будет тебе мучений пить — не выпить… Я верю, что в Мире Неба их нет. Зато здесь сколько угодно. Если ты встал на Дорогу — готовься. Иначе никак… И ещё я не понял, что с Адрианом вашим стало? Если он жил пятьсот лет назад, то уже давным-давно умер. И уж наверняка не своей смертью.

Эдвин задумался.

— Я ведь и в самом деле не знаю, что стало с Адрианом…

— А ты поройся в книге, наверняка там написано. Хотя, может, не знать и легче…

— Читать-то пойдёшь?

— Пока некогда. Будет время — приду.

Эдвин с Диамантой встали и отошли к борту, а Расмус запел вполголоса. У него был красивый баритон.

Расмус пел хорошо, с чувством, мелодия была протяжная и тоскливая. А волны искрились, паруса «Салесты» были наполнены ветром и солнцем, и вдали приветливо синел ясный горизонт.

Вечером в каюту к Эдвину и Диаманте заглянул Свем.

— Вас обоих капитан требует.

Они фыркнули от смеха. Свем уточнил:

— Я хотел сказать, просит. Просит вас к себе ужинать.

На этот раз Брит был один.

— Садитесь, — пригласил он, увидев их в дверях. — Располагайтесь, чувствуйте себя как дома.

Обычные фразы вежливости в его устах приобретали забавный иронический оттенок. А стол был накрыт щедро и красиво. Напротив каждого прибора стояло по кружке. Брит аккуратно разлил вино из основательной тёмной бутылки.

— Угощайтесь, друзья мои. Эх, Эдвин, я толком не знаю, кто ты такой, врёшь ты или нет. Но ты мне нравишься. Шторма вот не испугался… Кстати, а почему не испугался? Первый раз вижу человека, который так реагирует, когда корабль вот-вот пойдёт ко дну.

— Ты знаешь про Мир Неба?

— Слышал эти сказки.

— Я служу Миру Неба, Пирс. И этот Мир защищает меня.

Диаманта думала, что Брит посмеётся над этим, но он задумчиво замолчал, а потом кивнул.

— Я не первый день плаваю. Видел, что во время шторма у штурвала стояли не только рулевые. Там был кто-то ещё. Это из твоего Мира Неба?

— Да.

— И кто это был?

— Рыцарь Адриан.

— Где-то я про него слышал… Только убей не помню, где. Да ладно, какая разница. Но если снова встретишь его, передай ему спасибо!

Брит поднял кружку:

— За удачу. Чтобы любила и не изменяла, как верная жена!

Они чокнулись и выпили.

— Не буду расспрашивать о твоём деле, раз ты не можешь говорить. Но о Фригитте-то можешь? Что она тебе сказала?

— Подробно описала, как отец пришёл к ней перед отплытием, как она лечила мою мать. Ну и как отца навела на тебя.

— Да, всё так, — кивнул Брит. — Я до сих пор удивляюсь, парень, как твои родители сумели доплыть до острова и выжили там.

— Расскажи мне о них.

— Чего тут рассказывать. Они сами тебе лучше расскажут. А из меня рассказчик неважный.

— Ты с отцом как познакомился?

— Он ко мне подсел в «Морском цветке». Такой хмурый, худой, как каторжник. Я спросил, что ему надо, Дамир рассказал свою историю. Я поверил без разговоров — на него только посмотреть стоило… А остров, куда я их увёз, я давно заприметил. Там хорошая бухта, отличная стоянка. И ведь почти все доплыли, хотя я был уверен, что треть похороним по дороге. Уж Амму наверняка. Мало того, что она села на корабль больная, так её ещё и морская болезнь свалила, а погода была собачья, шторма бесконечные… Тебя тоже укачивает?

— Да, — вздохнул Эдвин.

Капитан усмехнулся.

— В мать пошёл. Дамир-то все шторма перенёс на ногах… В общем, я оставил их на острове и ушёл. Заглянул через полгода посмотреть, как у них дела. Не ждал ничего хорошего, думал, перемёрли все. А они обосновались, деревню начали строить. У твоего отца на острове законы выполняются лучше, чем в Сером Мире. Вот из кого вышел бы настоящий король! Вначале он всё порывался вернуться за тобой. Я начал узнавать, что сталось с другими, кто сбежал из Серого Города. Они ведь не все сели на корабль, только половина. Остальные исчезли. Догадываешься, куда?

Эдвин кивнул.

— Прямиком к Рэграсу, — продолжал Брит. — Половину перевешали, а остальные загремели в Чёрный Город. Знаешь, что такое Чёрный Город?

— Слышал.

— Это в Сером Мире. Рабы добывают там камень. По прибытии каждого сразу в ошейник и в кандалы. Работа анафемская, ну и чуть что — оставляют без хлеба и волокут на порку, а меньше полусотни плетей там в принципе не дают. Если кто-то вздумает бунтовать, ему тут же закатывают ударов этак триста — тут кто угодно отдаст концы. А чаще просто приковывают к позорному столбу и оставляют подыхать от голода на глазах у всех. Чтобы остальным неповадно было. Хорошее местечко. По мне, так лучше виселица. Вот поэтому я и отказался везти Дамира назад. Рэграс ведь его искал. Весь Мир Дня обшарил, а не нашёл! — отметил Брит с удовольствием.

— Именем Рэграса всё делал Тербек.

— Да какая разница — Рэграс, Тербек… Я рассказал Дамиру про этих бедолаг, которых поймали. Дамир смекнул, что к чему, и запретил всем, кроме меня с ребятами, покидать остров под страхом виселицы. Однажды четверо всё-таки пролезли на «Салесту» — не иначе как сдуру. Думали, в трюме их не найдут. Пришлось Дамиру их подвесить. Красиво болтались. Один был совсем мальчишка, щенок. Смекалистый малый, упрашивал меня взять его юнгой. Я уж засомневался, не взять ли его, но всё-таки отказал — это человек Дамира, моё дело сторона. Тот так умолял его пощадить, рыдал, на коленях ползал. Но Дамир и слушать не стал, вздёрнул наравне со всеми. Больше желающих сбежать не было… Ты чего это побледнел? Когда на тебя самого надели петлю, спокойно стоял!

— Да так… Вспомнил кое-что.

— А, понятно… Правильно, это тебе не шутки. Жизнь на острове, конечно, не мёд, бездельничать там нельзя. Но если работать, то уж лучше горбатиться на себя, чем гнуть спину на это величество.

— А ты чем добываешь на жизнь?

— Шляюсь по свету туда-сюда. Торгуем по малости, на жизнь хватает. А если не хватает — всегда найдётся, где поживиться, — усмехнулся Брит. — Моя «Салеста» — лучший корабль в Мире Дня! За ней никому не угнаться, поэтому я никого не боюсь. А вот меня в этих морях все боятся. Ещё бы — эти сопляки на верфях, что тут, что на севере — даже корабль нормальный построить не могут. Их корыта только для болот годятся, лягушек пугать. И гоняться за ними неинтересно — сразу сдаются… Если бы я всерьёз решил на них поохотиться, тут бы ни одного корабля не осталось. Но мне они не нужны. Я мечтаю раздобыть морского змея.

— А зачем он тебе?

— Морской змей зачем? — Брит расхохотался. — Ну и вопросы у тебя, приятель! Да одна его шкура озолотит нас до конца дней! Так что если вдруг кого такого увидите в море, сразу ко мне. Он тут плавает, мерзавец, мы его не раз видели, только не успевали загарпунить. Однажды полдня за ним гнались — если б ветер не поменялся, изловили бы. «Салеста» не подвела, резво мчалась. Но погоду я заговаривать не умею. Был у меня один матрос, умел заговаривать ветер. Сгинул — попался королевским солдатам… А Рэграс в десять раз хуже Берота. Пропал Мир Дня. Что в портах говорят — слушать тошно. «Какой хороший король!», «Какой справедливый король!», «Наконец-то наведёт порядок в стране!»… Тьфу, — Брит глотнул вина. — Я понимаю — в Адаре, в Зоте или там в Тарине деваться некуда, там у Рэграса везде глаза и уши. Но и в Гале настроения не лучше… Люди по своей сути всё-таки трусы, Эдвин, и ничего с этим не поделаешь. Трусы и подлецы. А смельчаки вроде Дамира долго на этом свете не задерживаются… — капитан вздохнул и замолчал, нахмурившись.

После ужина он сказал:

— Вы заходите ко мне, когда будет настроение. Свем вам хорошо прислуживает?

— Да, всё в порядке.

— Будет лодырничать — только скажите.

* * *

Когда до острова осталось несколько дней пути, ветер неожиданно начал стихать, и установился полный штиль.

— Этого ещё не хватало, — расстроился Эдвин.

— Жара какая…

К ним постучался Свем.

— Обед.

Они уныло посмотрели на блюдо. Меню было на редкость однообразным — суп из солонины и фасоли с сухарями. Они кое-как заставили себя его проглотить, хотя этот вкус за две недели надоел до отвращения.

Кроме неожиданной задержки, настроение портило ещё и то, что при отсутствии ветра все корабельные запахи стали вдвое сильнее. На палубе было немного лучше, чем в каюте, но там нещадно жгло солнце — даже под натянутым тентом было очень жарко — и резко пахло смолой. Этот букет ароматов довершал чад с камбуза. Брит не допускал, чтобы команда бездельничала, и теперь матросы ремонтировали и смолили снасти, чинили разные мелкие поломки.

Эдвин, даже в долгих походах с фургоном тщательно следивший за собой, и тем более Диаманта ужасно страдали от невозможности помыться как следует. Приходилось довольствоваться морской водой, которую Свем приносил им каждое утро, не уставая удивляться, зачем так часто мыться.

Расмус, собравшийся было читать книгу, никак не начинал, ссылаясь то на дела, то на отсутствие настроения. Эдвин не настаивал, хотя это его печалило. Но в этот день вынужденной стоянки не вытерпел и решил поговорить с Расмусом. На палубе матроса не оказалось, и Эдвин спустился в кубрик.

Там было тесно и очень грязно. По сторонам висели гамаки из парусины, на полу валялось какое-то полуистлевшее тряпьё. В нос бил отвратительный запах. Прямо под ногами у Эдвина прошмыгнула крыса. Расмус в дальнем углу рылся в своём сундуке. Эдвин подошёл к нему.

— Ты хотел почитать книгу — и не приходишь.

— А-а, ты об этом… Да не знаю. Думаю, что всё-таки мне это ни к чему. Это не для таких, как я. Не хочу лишний раз разочаровываться.

— Но ведь попытка не пытка! Не понравится — не будешь читать, только и всего.

— Нет, Эдвин. Это не для меня.

— Здесь нет избранных, Расмус. Это для всех.

— Ладно. Я подумаю ещё… не знаю. Не знаю.

Эдвин поднялся на палубу. После кубрика палубный воздух показался чистым и свежим.

В этот вечер капитан снова позвал Эдвина и Диаманту к себе ужинать. Диаманта сразу заметила, что Брит не в настроении. Он был мрачен и пил больше, чем обычно.

— Сколько времени ты собираешься стоять на острове? — спросил у него Эдвин.

— Не знаю. Как получится. Ну уж по-любому уйду до того, как его кровожадное величество туда пожалует. Я с ним встречаться не намерен.

— Рэграс вспыльчив и жесток, но честен. Много подлостей за его спиной делал Тербек. Тербек сделал всё, чтобы люди считали Рэграса злодеем. А Рэграс обещал, что не тронет тебя и твою команду.

— А хочешь, я переведу тебе эти королевские обещания на нормальный язык?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду то, что Рэграс на самом деле намерен сделать, — сумрачно заметил Брит, опять налил себе вина и залпом выпил. Эдвин и Диаманта пригубили немного.

— Так вот, приятель… я уверен, могу даже поспорить на что угодно, что Рэграс сделает всё, абсолютно всё, чтобы Дамир не подчинился ему. Предложит самые унизительные условия… уже предложил… Я ведь читал его письмо. Он же прекрасно знает, что для Дамира нет большего унижения, чем служить подлецу, который переломал всю его жизнь! Дать ему присягу, на что Дамир даже под страхом смерти не пойдёт. Ты посмотри, парень, каков выбор, а?

— Отец может просто уйти с острова.

— Да? И оставить его Рэграсу в подарок? Он никогда не уйдёт оттуда так… Если ты сын Дамира, я тебе не завидую. Ты же везёшь ему смерть. Можно сказать, едешь, чтобы лично в руки передать приговор. У Дамира нет иного выхода, кроме как послать этого Рэграса в… — Брит выругался. — А как только он его пошлёт, у того сразу же появится законный повод его казнить. Немедленно… Дамир будет первый. Нас Рэграс пока не тронет. Охотно верю. Но через некоторое время моих людей начнут арестовывать в портах, потом меня проводят на виселицу… наша песенка спета, Эдвин. И твоя, кстати, тоже.

— Почему?

— А подумай сам! Будешь защищать отца — сам окажешься на эшафоте, с ним за компанию. Встанешь на сторону короля — будешь последней сволочью и попадёшь туда же, потому что будешь не нужен Рэграсу после того, как сделаешь своё дело, и он избавится от тебя… в лучшем случае, сгноит в тюрьме. Так что ешь, пей, люби жену — но помни, что тебя ждёт. Может, ещё и скучать будешь по моей петле. У нас здесь всё по-честному. А у Рэграса подло. По-королевски… Я его повадку знаю… он не тронет тебя сразу. И меня… мы с ребятами ещё успеем поплавать, послушать голос моря. Успеем даже поверить, что нас оставят в покое. Поэтому я и пью тут с тобой сейчас… Нас посадили в одну камеру, Эдвин. Меня повесят завтра, а тебя — послезавтра… Давайте-ка выпьем за жизнь, пока она есть! — Брит поднял кружку. Эдвин и Диаманта чокнулись с ним.

— Эх, Дамир, бедолага… Загнали его в ловушку. Но ничего, он сумеет умереть красиво. Ты тоже — насколько я могу судить. И я постараюсь, за компанию… И всё будет распрекрасно. Если не считать того, что умирать нам совсем не хочется.

— Мне кажется, ты сильно преувеличиваешь, Пирс.

— Эх, дружок… Одна просьба к тебе: когда услышишь, что меня подвесили, а может, и увидишь… ты помяни меня добрым словом. Меня все ругают, кому не лень… я всю жизнь мерзавец, сукин сын, душегуб и живодёр. И никто не скажет, что старина Брит — славный малый. В общем, и незлой человек…

После ужина Эдвин с Диамантой вышли на палубу и долго стояли, глядя на отражение Луны в зеркальной воде.

— Невесело после этого разговора, — вздохнула Диаманта.

— Мне жаль Брита. Он и его матросы чем-то даже нравятся мне, несмотря на жестокость. Они ведь зарежут или повесят — и глазом не моргнут. Но трусами их не назовёшь. Здесь случайных людей нет.

— Они любят свободу. Да и честные — по-своему…

— Смотри! — ахнул Эдвин, показывая на воду. Диаманта раскрыла глаза от изумления.

— Кто это?!

— Не иначе как морской змей!

Недалеко от корабля плавало какое-то огромное животное. Они видели только его спину. Оно ненадолго вынырнуло, потом скрылось и тут же показалось вновь, чуть подальше. Вахтенные тоже заметили его.

— Морской змей! Ах, вашу мать, ветра нет!

Змей, словно понимая, что ему ничто не угрожает, отплыл немного в сторону и поднял из воды голову на огромной длинной шее. Его макушку украшали рога, выразительно блеснувшие в лунном свете. Он посмотрел на «Салесту» и погрузился в море, потом снова появился со стороны кормы. Создавалось впечатление, что ему просто нравится разглядывать корабль.

— Может, всё-таки загарпунить его? — сказал Керб и крикнул боцману: — Быстро гарпун сюда!

— Плыви отсюда, дурачок! — прошептал Эдвин, словно змей мог его услышать. Змей вынырнул опять, так близко, что Эдвин с Диамантой на мгновение увидели его светящиеся зелёные глаза, издал протяжный рёв, погрузился в воду и в самом деле уплыл.

— Вот молодец! — обрадовалась Диаманта. Она почему-то совсем не испугалась, хотя змей был гигантского размера.

* * *

Ветер задул только к вечеру следующего дня. Теперь «Салеста» вновь бежала на запад, слегка накренившись. Чем ближе они были к острову, тем больше Эдвин изнывал от нетерпения. Последние дни плавания казались ему и Диаманте годами.

Наконец наступил день, когда, по расчётам капитана, они должны были доплыть до цели. Утро выдалось зябкое. Рассвет был сияющим, розовым, но, поднявшись, солнце тут же скрылось за высокими слоистыми облаками.

— Можете собирать вещи, — сказал Свем. — Вы ж, надо думать, сразу поедете на берег, как якорь бросим.

Эдвин и Диаманта помчались собираться. Закончив, вышли на палубу и встали у борта, нетерпеливо вглядываясь в горизонт. Но пока впереди было лишь серо-синее, тусклое море. Только в половине четвёртого Эдвину показалось, что вдали видна тонкая полоска суши. Он напряжённо выпрямился. Матрос с мачты прокричал:

— Земля!

Остров медленно приближался. Всё чётче становились его очертания — он был большой, гористый, с удобной бухтой с восточной стороны. Большую часть его покрывали леса. Потом стало видно деревню на вершине пологой горы.

Подошёл Брит.

— Ну что, приплыли. Поедете в моей шлюпке.

Наконец просвистали всех наверх, матросы лихо убрали паруса и бросили якорь. Остров темнел впереди на фоне облаков. Пахло дождём.

Диаманта, Эдвин, капитан, Керб и Ларс спустились в шлюпку. Гребцы взялись за вёсла, и шлюпка запрыгала по свинцовым волнам.

 

ГЛАВА 8. Встреча

Добрались до берега. Эдвин выскочил прямо в воду, подхватил Диаманту и перенёс её на сухую гальку.

— Пойдём, приятель, — сказал Брит и направился к тропе, поднимавшейся по лесистому склону.

В зелёном лесном полумраке стояла тишина. Тропинка была длинной и крутой, Брит шёл быстро, и не отставать от него было довольно утомительно, но Эдвин и Диаманта сами были готовы пуститься вверх хоть бегом. Следом шли Ларс и Керб.

Наконец тропа стала более пологой, свернула вглубь острова, обогнула скалы и вывела на открытое пространство, к домам. Отсюда бухта была видна как на ладони. Жители, заметившие корабль, уже ждали Брита у околицы.

— Давно тебя не было, Пирс! — приветливо сказал худощавый старик, пожимая капитану руку. — Что нового?

— Всё расскажу, Гарт. А где все? Где Дамир?

— Там, — Гарт махнул рукой на лес, окружавший деревню с запада.

— А Амма?

— Да тут была. Дома, наверно… А это что за паренёк? — Гарт посмотрел на Эдвина. — Новеньких привёз?

— Не совсем. Смотри, Эдвин, — Брит показал вперёд. — Вон дом Дамира, по левой стороне.

— Тот большой?

— Да. Идите туда, а я пойду разыщу его самого. Эй, пострелёнок, проводи нас! — окликнул он шустрого светловолосого мальчишку.

— Есть, капитан! — радостно отчеканил тот и пустился вприпрыжку по дороге.

Эдвин и Диаманта пошли, куда сказал Брит, оставив жителей, наблюдавших этот разговор, в некотором недоумении.

Вдруг у одного из домов справа открылась калитка, и на улицу вышла тонкая женщина с небольшим свёртком в руке, в изящном коричневом платье и светлой кружевной шали, наброшенной на плечи. Увидев её, Эдвин остановился как вкопанный. Она была от них в десятке шагов.

Она спокойно посмотрела в их сторону, поправила шаль и отвернулась.

— Мама, — произнёс Эдвин одними губами.

Амма снова взглянула на них и замерла. Потом ахнула и закрыла глаза рукой, словно пытаясь избавиться от наваждения. Но тут же опустила руку и прижала её к груди.

— Мама! — воскликнул он.

Она выдохнула:

— Эдвин! — и выронила свёрток. — Сынок!

Эдвин бросился к ней и обнял. Она разрыдалась.

Глядя на это, Диаманта тоже заплакала. Взволнованные жители обступили их. Кто-то побежал в дом и принёс воды.

— Мама, мама! Пожалуйста, успокойтесь! Не плачьте, всё хорошо! — повторял Эдвин, к которому не сразу вернулся дар речи. — Это я, я здесь! Я с вами!

Амма кое-как овладела собой, вытерла слёзы и посмотрела на Эдвина, стараясь запомнить каждую чёрточку его лица, словно боялась, что он сейчас исчезнет. Подняла руку и погладила его по щеке дрожащими пальцами. В её глазах было столько любви, что почти все, кто стоял рядом, тоже прослезились.

— Сынок! Столько лет… — вымолвила она и снова обняла его. Слёзы неудержимо бежали из её глаз.

— А это Диаманта, моя жена, — наконец сказал Эдвин, когда все немного успокоились. Амма обняла её.

— Не могу поверить… Как ты о нас узнал? Надо сказать Дамиру… Кто-нибудь, сходите за ним!

Какая-то женщина воскликнула:

— Я сейчас за ним сбегаю, сейчас! — и кинулась туда, куда недавно ушёл Брит, на бегу вытирая слёзы.

Диаманта подняла свёрток, который обронила Амма.

— Выпей воды, — сказал Гарт, протягивая Амме кружку.

— Успокойтесь, мама, всё хорошо. Пойдёмте в дом.

— Не волнуйтесь так, пожалуйста, всё хорошо! — ласково говорила Диаманта, хотя у неё самой голос дрожал от волнения.

Они поднялись на каменное крыльцо и вошли в дом. Обстановка была простой, но добротной и аккуратной. Диаманте бросился в глаза высокий шкаф с дверцами, украшенными резьбой. Пол гостиной был застелен ковром, посредине стоял большой стол с резными стульями, у стены — диван.

— Сядьте, а лучше прилягте, — сказал Эдвин матери и сбросил с плеча узел с вещами. Диаманта достала оттуда флакончик с нюхательной солью и протянула Амме, а Эдвин принёс ей воды.

Вскоре на её щеках проступил румянец, на лице появилась улыбка.

— Всё, мне лучше. Не волнуйтесь…

Она не отрывала глаз от сына, а Диаманта рассматривала её — лицо с большими карими глазами, тонким носом и чётко очерченным ртом, волосы, забранные в узел, красивое, отлично сшитое платье с кружевным воротником.

— Эдвин, как… как ты оказался здесь? Не могу поверить… Сейчас придёт отец, — она улыбнулась и снова заплакала, но тут же вытерла слёзы. — Дай я ещё посмотрю на тебя… Взрослый какой… Диаманта… Вы же с корабля, вам нужно помыться, — спохватилась она. — У Брита не допросишься пресной воды для мытья.

— Это точно, — улыбнулся Эдвин. — Где колодец?

Он принёс воды, и они с Диамантой с наслаждением вымылись и переоделись. Когда вернулись в комнату, на столе их уже ждал домашний хлеб, мёд, мелкие ароматные яблочки и две кружки молока. Несмотря на все волнения, Эдвин и Диаманта с удовольствием принялись за еду — к тому же, обоим хотелось порадовать Амму. Она смотрела на них не отрываясь.

— Сколько раз я видела тебя во сне, Эдвин, все эти годы. И маленьким, и постарше, и таким, какой ты сейчас. Не было ни дня, чтобы я не думала о тебе. Точь-в-точь такой!

На крыльце послышались шаги. Эдвин посмотрел на дверь. В комнату вошёл Дамир, а следом за ним — Брит.

Эдвин вскочил. Дамир несколько долгих мгновений стоял на пороге, молча глядя на сына, а потом стиснул его в объятиях.

— Что ж, я рад, Эдвин… Здравствуй, Амма… Пойду, вам надо поговорить, — тихо сказал Брит и вышел.

Дамир был высокий, широкоплечий, мускулистый, в тёмных штанах, рубашке из домотканого полотна и кожаном жилете с поясом. Его загорелое лицо, заросшее бородой, сейчас было невыразимо нежным.

— Эдвин! Сын! Родной мой! — произнёс он, посмотрел Эдвину в глаза, снова обнял его и долго не выпускал.

— Отец! — прошептал Эдвин. Дамир крепился, но всё равно не смог сдержать слёзы.

— Это моя жена Диаманта.

Она немедленно оказалась в объятиях Дамира. Ощутила прикосновение его жёстких усов и бороды, силу рук и сразу почувствовала себя маленькой и хрупкой.

— Как ты нашёл нас, Эдвин? Как узнал, что мы живы? — голос Дамира был низкий, приятный, чуть хрипловатый. — Рассказывай скорее!

Эдвин решил, что лучше всего будет рассказать свою историю по порядку. О детстве он упомянул в нескольких словах, объяснил, как оказался в театре, стараясь не говорить ничего плохого о жизни у дяди. При первом же упоминании имени Рэграса у Дамира на скулах заходили желваки.

Диаманта рассказала о ключах, о знакомстве с Аксиантом, о встрече с Эдвином, о визите в Эстуар, о Сером Городе… Услышав про Серый Мир, Дамир ободряюще сжал её руку. Его ладонь и пальцы были жёсткими, в мозолях. Диаманта вытащила из-под платья камень, висевший у неё на шее, а Эдвин показал свой.

— Они теперь ваши, — улыбнулась Амма. — Не могу поверить, Дамир, твой камень нашёлся!

Наконец Эдвин дошёл до гайера. По возможности он старался не вдаваться в страшные подробности. Но Амма потеряла дар речи. Она взяла сына за руки, прижалась губами к шрамам на запястье и беззвучно расплакалась. Дамир не шевельнулся, только стиснул зубы и закрыл глаза. Некоторое время сидел так, потом посмотрел на Эдвина. Его взгляд так потемнел, что Диаманте стало не по себе.

Эдвин сообщил, что Рэграс в награду за мужество пообещал ему найти родителей, передал последний разговор с ним и протянул отцу письмо, объяснив, почему оно распечатано. Услышав, что Брит чуть не повесил Эдвина, Амма схватилась за сердце.

— Мама, вам плохо?

— Нет, Эдвин. Просто испугалась. Вы с Диамантой очень рисковали, что не открылись Бриту сразу! Он всегда был скор на расправу.

— А я думаю, что ты правильно поступил, Эдвин, — сказал Дамир. — Хотя уверен, что в этом письме нет ничего важного. Рэграс нарочно дал его тебе, чтобы Брит расправился с тобой.

Он медленно развернул письмо. Прочитал. Сжал в руке — Диаманте показалось, что он сейчас его разорвёт. Но он протянул лист Амме. Она взяла его и тоже прочитала.

— Король, — наконец процедил Дамир сквозь зубы. — Он собрался сюда десятого сентября?

— Да.

— Ясно. Сегодня о Рэграсе мы больше говорить не будем.

Диаманта поняла, почему люди беспрекословно подчиняются Дамиру. Даже в этих его словах, произнесённых вполголоса, ощущались сила и власть. Они прозвучали как приказ. Диаманта, которая не слишком боялась сказать или сделать что-то поперёк воли Рэграса, почувствовала, что не решилась бы ослушаться Дамира.

А он взял письмо короля, вошёл в кухню и бросил его в очаг. Когда оно полностью сгорело, взял кочергу, с удовлетворением поправил дрова и вышел. Кухарка, готовившая ужин, с удивлением посмотрела на него.

Эдвин достал из рюкзака шкатулку и отдал матери. Когда Амма увидела её, посветлела.

— Неужели бывает столько счастья в один день?! Это какой-то чудесный сон!

— Нет, это не сон, — улыбнулся Дамир и похлопал Эдвина по плечу. — Расскажи-ка подробнее о себе.

Они проговорили до глубокой ночи. Всю дорогу Диаманта волновалась, как её примут родители Эдвина, а сейчас почувствовала себя совершенно счастливой — к ней отнеслись, как к родной дочери.

Служанка приготовила для них комнату, выходившую окнами на восток, на море. Дом был большим, уютным. Диаманта предполагала, что условия на острове оставляют желать лучшего — но в доме нашлось и чистое бельё, и разные мелочи вроде ножниц, нехватка которых иногда остро ощущалась на корабле. Здесь были даже часы, когда-то привезённые в подарок Дамиру Бритом.

После трёхнедельной качки казалось странным, что пол под ногами неподвижен. Эдвин и Диаманта с наслаждением забрались под шерстяное одеяло, связанное Аммой, и сладко заснули.

* * *

Диаманта открыла глаза. Комната была наполнена светом, в раскрытое окно задувал тёплый ветер. Между деревьями блестело море.

Они с Эдвином быстро оделись и вышли в гостиную. Амма и Дамир ждали их.

— Ну-ка, дайте на вас поглядеть, — Дамир улыбнулся. — Недаром говорят, что мужчина выбирает себе жену, которая похожа на его мать. Амма, ты посмотри на Диаманту!

— Я это сразу заметила, — кивнула Амма. — А ты посмотри, как Эдвин похож на тебя!

Дамир некоторое время с любовью смотрел на них. Вошла служанка:

— Завтрак готов.

— Ну, идёмте завтракать! — сказал Дамир. — А потом — смотреть остров.

Диаманта замечала в Эдвине черты сходства с родителями. Своей тонкой и гибкой фигурой он пошёл скорее в мать. Но при этом в самом деле был очень похож на отца. Наблюдая за Дамиром, Диаманта узнавала и сдержанность Эдвина, и осанку, и выносливость, и силу воли. Небесно-синие глаза, улыбку, некоторые интонации голоса…

Но при этом чувствовалось, что в чём-то глубоком, очень важном отец и сын противоположны друг другу. Эдвин был совершенно неспособен на какую бы то ни было жестокость. Диаманта даже не могла вообразить, что он может причинить кому-нибудь боль. А при взгляде на Дамира ей нетрудно было представить, как он убил надсмотрщика в Сером Городе и повесил людей, нарушивших его приказ, не обращая внимания на мольбы о пощаде. Иногда его глаза так темнели от гнева, что становилось жутко.

Но при этом Диаманта видела, что Дамир совсем не злой человек. Несмотря на силу, возраст и жизненный опыт, в нём было что-то мальчишеское. Он сразу располагал к себе. Диаманта при первой же встрече почувствовала к нему симпатию и уважение, быстро переросшие в любовь, и теперь тревожилась за него не меньше Эдвина.

Она ещё вчера поняла, что Дамир принял решение по поводу Рэграса, но спрашивать не хотела, да и не осмелилась бы.

После завтрака Дамир повёл Эдвина и Диаманту смотреть остров, по дороге знакомя их с жителями.

Остров был большой. Значительную его часть покрывали густые леса. За деревней расстилались поля. Дальше начинался лес, который тянулся по горам к западному берегу. Восточный берег образовывал удобную бухту, южный был обрывистым, а на пологом западном стояли рыбацкие лодки, сушились сети.

Деревня приятно удивляла продуманным расположением улиц и красивыми, добротными домами. На окраине стояла кузница, за полями виднелась ветряная мельница. На лугу паслось стадо коз. Со временем здесь освоили различные ремёсла, так что жизнь на острове по уровню почти не отличалась от жизни на материке — за тем исключением, что здесь не было нищих и бездельников.

Эдвин и Диаманта смотрели на всё это и понимали, что образцовый порядок сохраняется тут столько лет исключительно благодаря личности Дамира. Диаманта с тоской думала, что до появления Рэграса остаётся не так уж много времени — а Дамир с гордостью показывал им остров и ни словом, ни намёком не упоминал о том, что скоро здесь всё изменится.

Как только они вернулись домой, в дверь постучали.

— Это я, — послышался молодой голос.

— А-а, заходи, Нат! — пригласил Дамир.

В дом вошёл парень лет двадцати, сероглазый, с волосами соломенного цвета, и протянул Дамиру несколько крупных куропаток.

— Вот, подарок вам. Только что подстрелили.

Дамир познакомил его с Эдвином и Диамантой. Тот глядел на них во все глаза. Потом спохватился:

— Ну… я пошёл.

— Приходи сегодня на ужин!

— Спасибо! Обязательно, — улыбнулся Нат и вышел.

— Он сюда попал совсем мальчишкой, — сказал Дамир. — Брит его подобрал. Сирота. Мать умерла, отец сгинул в тюрьме… Так и вырос здесь.

После вкуснейшего обеда Эдвин и Диаманта сели на ступеньках крыльца, выходившего в большой ухоженный огород. Диаманта подставила лицо солнцу и закрыла глаза.

— Эдвин, как тут хорошо!

— Жить вот так, всем вместе, — это моя мечта, — вздохнул Эдвин. — Знаешь, если бы Рэграс ничего не знал про этот остров, я бы, наверное, остался здесь навсегда. А сейчас… Надо поговорить с отцом, но пока не хочу. Да и он сам не хочет. Я не знаю, сможет он подчиниться Рэграсу или нет. А таких дней, как сегодняшний, я ждал всю жизнь! Пока рука не поднимается это всё ломать. Родители так счастливы!

— Конечно. Да и время ещё есть, даже август не закончился.

На ужин пришли Гарт с женой, Нат, Жейна, подруга Аммы, которая бегала за Дамиром, когда приехал Эдвин, и ещё несколько человек.

— А где Шен, который уехал с вами из Артиссы? — спросил Эдвин у отца.

— Умер шесть лет назад. Зимой, от простуды.

Появился Брит, как всегда, вместе с Ларсом и Кербом.

— Здравствуйте! Привет, Эдвин. Эх, приятель, заставил ты нас повеселиться. Слышала, Амма, как я его чуть не повесил?

— Да. Это ужасно…

— Ничего, всё хорошо, что хорошо кончается, — беспечно ответил капитан. — Зато парню будет что вспомнить в старости.

— Так ведь ещё ничего не кончилось, — заметил Ларс.

— Возьми рифы, акулу тебе в глотку! — прошипел Брит.

— А ничего такого бы не случилось, если б Эдвин не скрытничал. Чего ж ты сразу-то не рассказал, кто такой? — проворчал Керб.

— Не хотел обращать на себя внимание.

— Слышишь, Дамир? — усмехнулся Брит.

— Молодец, — невозмутимо кивнул Дамир.

Амма пригласила всех за стол.

— Ну что, за встречу! — Брит поднял кружку. — И за удачу!

Все чокнулись, выпили и принялись за еду. После обычных разговоров о новостях капитан перешёл к волновавшему его вопросу.

— Когда Эдвин сказал, что он твой сын, я попытался расспросить его, откуда он и какими судьбами его занесло на «Салесту». Ну и как он об острове узнал. Но он молчал как рыба. Я ведь до сих пор ничего не знаю. Он сказал, что ты сам всё расскажешь, если захочешь. Сейчас-то можешь рассказать? С какой стати Рэграс шлёт тебе письма через Эдвина?

Все ошарашенно переглянулись. Гарт удивился, Нат с тревогой посмотрел на Эдвина и Диаманту. Дамир некоторое время хмуро молчал, потом произнёс:

— У меня нет от тебя секретов, Пирс. Да и ни от кого здесь нет секретов.

Дамир рассказал историю Эдвина, а потом передал содержание королевского письма. Повисла тягостная пауза.

— Кстати, где письмо? — поинтересовался Брит.

— Я его сжёг.

— Верно, Дамир, туда ему и дорога, — одобрил Керб и выругался.

— Как и его автору, — поддакнул Ларс.

— А что теперь с нами будет? — растерянно спросил Нат.

Все молча взглянули на Дамира.

— Да, что ты решил? — Гарт сдвинул брови.

— Пока прошу вас никому не говорить о Рэграсе и обо всём, что вы только что слышали, — ответил Дамир. — Завтра я сам соберу людей и всё объясню.

— Хорошо, как скажешь, — кивнул Гарт. — Но всё-таки?

— Посмотрим. Сколько ты ещё пробудешь тут, Пирс?

Брит задумался.

— Его акулье величество появится здесь десятого. Я уйду в начале сентября. Числа этак… третьего. Это ещё от погоды зависит. Как ветер переменится, так и уйду.

— Хорошо. К твоему уходу я приму решение. А сейчас давайте-ка выпьем за молодых!

— Да, парень, за тебя, пожалуй, и вправду стоит выпить. Ваше здоровье!

Когда все ушли, Дамир усадил сына и Диаманту на диван и сказал:

— Я вижу, что вы переживаете. Но с Рэграсом я разберусь сам. Это дело касается меня, и решать его только мне. А вы пока просто забудьте о нём.

— Хорошо, отец, — ответил Эдвин. — Мама, вы хотели рассказать нам про наши камни?

Амма улыбнулась, что-то вспоминая.

— Они из Мира Эстуар.

— А как попали к вам?

— Я сама родом оттуда.

— Вы?!

— Да, сынок. Я родилась в Лиануре. Когда мне было семнадцать, отец собрался в Мир Дня по делам и взял меня и маму с собой. Тогда-то я и встретила Дамира. На свадьбу мои родители подарили нам эти два камня. Они необыкновенные. Хранят от зла и болезней, если трудно, помогают принять правильное решение. Здесь таких нет совсем, да и там они редкость.

— А выглядят так просто… — удивилась Диаманта.

— В Эстуаре даже есть поговорка: «Королевский камень не любит оправу». Он теряет свою силу в металле. Поэтому его носят без огранки и украшений.

— Я хочу, чтобы эти камни всегда были на вас, — произнёс Дамир. — Не расставайтесь с ними. Разве что на свадьбе вашего первенца.

— А где я родился? Дядя и тётя говорили мне, что в Гале — это правда?

— Нет. Ты родился в Лиануре, — ответила Амма.

— В Эстуаре?!

— Да.

— А ведь я почувствовал это, когда разговаривал с Аитой…

— Вначале родители Аммы были против нашей свадьбы, — сказал Дамир.

— Но увидели, что мы на самом деле любим друг друга, и в конце концов согласились, — продолжила Амма. — Только настояли, чтобы я родила первенца на родине.

— Здесь мало кто верил, что Эстуар вообще существует, — усмехнулся Дамир. — Из Лианура мы переехали в Галь, и я решил не болтать о наших странствиях лишний раз, чтобы не было досужих расспросов. Но Натейла всё знает. Странно, что она тебе не сказала. Видимо, решила, что ты ещё мал для таких вещей, или сама не очень верила мне… А скорее всего, Сат не хотел, чтобы ты об этом знал.

— А что это за шкатулка? — вспомнил Эдвин. — Что там? Если не секрет, конечно.

— В ней очень важные бумаги отца, — ответила Амма. — А перед тем, как ехать на поиски Дамира, я положила туда и наши с ним письма, несколько маминых вещей, ключи от того дома, где ты родился, веточку сухих глаэрасов…

— Как? — восхитился Эдвин.

— У меня тоже есть такая, — улыбнулась Диаманта. — Эдвин подарил мне букет, а я его сохранила.

— Глаэрасы растут в Эстуаре. Здесь они — редкость. Вы бы знали, какие там прекрасные синие луга! — мечтательно вздохнула Амма. — Никогда не забуду, как мы часами бродили по колено в цветах…

— В Мире Дня тоже хорошо, но такой красоты не найти, — кивнул Дамир невесело. — Я совершил ошибку — привёз тебя сюда, а не остался в Лиануре. Послушай я тогда твоих родителей — всё пошло бы по-другому.

— Неважно, где мы. Главное — мы вместе. Помнишь, я пообещала, что буду рядом с тобой, что бы ни случилось?..

* * *

На следующий день Дамир велел всем жителям острова собраться на площади, рассказал о письме Рэграса и сообщил, что король будет на острове десятого сентября. Эта новость всех поразила. Из толпы посыпались призывы поднять бунт, не подчиняться… Но когда Дамир добавил, что Рэграсу известно всё, что говорится и делается на острове, воинственность сменилась растерянностью. Наконец кто-то спросил, что же решил Дамир. Все замолчали и посмотрели на него.

Он неторопливо ответил:

— До десятого сентября жизнь на острове не изменится. Работайте, как работали. Если кто-то начнёт сеять панику или нарушать закон, будет наказан. Разговор с Рэграсом я полностью беру на себя.

— Но что ты ему скажешь?

— Может, всё-таки вооружиться, пока есть время?

— Встретим его как следует!

— Нет, — отрезал Дамир. — Ни в коем случае! Ещё раз повторяю — жить так, как жили всегда.

— Мы хотим, чтобы ты остался нашим правителем!

— Мы хотим знать, какое решение ты примешь!

— Мы не уйдём с острова!..

* * *

Лето заканчивалось. Погода, все эти дни ровная и жаркая, начала меняться, с запада приплыли облака. Второго сентября резко похолодало, стало пасмурно. Но дождя не было, и Эдвин с Диамантой отправились гулять по острову.

Диаманта с беспокойством сказала:

— Смотрю на твоего отца, и мне кажется, что он уже что-то решил. Вот только что?

Эдвин кивнул.

— Да, он сразу, ещё в первый вечер, что-то решил. А я боюсь его спрашивать. Не потому, что решение может оказаться неправильным, а потому, что Рэграс следит за каждым его словом.

— Я тоже об этом думала… но…

— Не знаю, как лучше, — Эдвин покачал головой. — Когда я ехал сюда, готовился к серьёзному разговору, думал, что если отец не захочет подчиниться, я постараюсь ему объяснить, переубедить… А теперь… Смотрю на него — он всё прекрасно понимает. И очень любит и маму, и нас. Конечно, я с ним поговорю. Но позже, не сейчас. Я думаю, он сам заведёт разговор. Так будет лучше, Диаманта. Он не из тех, на кого действуют уговоры, просьбы… Если начать упрашивать его, он по-настоящему заупрямится и уже не изменит решение. Дядя часто с ужасом рассказывал историю о том, как отец чуть не поссорился с правителем Адара, но даже не подумал отказаться от своего мнения!

— Отчего так? — удивилась Диаманта.

— Один вельможа приехал в Артиссу, чтобы там поселиться. Приехал с разрешения правителя. А отец считал этого человека бесчестным и не принял его в своём доме. Несмотря на то, что тот был другом правителя. Отец едва не лишился должности, но даже не подумал уступить! А теперь… Он понимает, что единственный выход — смириться с волей Рэграса. Так или иначе. Но не знаю, сможет ли… Я никогда не забуду, как он выглядел перед побегом из Серого Мира. Не спина, а кровавое месиво. Раньше я осуждал его за убийство надсмотрщика, за то, что на острове творилось, а сейчас — мне только больно от этого! Отец мог бы прожить другую жизнь, если бы в нём не разбудили самое плохое. И остаток жизни он может прожить счастливо, как всегда мечтал, если сейчас не дать ему сорваться…

Недалеко от околицы их нагнал Нат.

— Привет.

— Привет, — кивнул Эдвин. — Куда направляешься?

— Да никуда…

Видя, что ему хочется поговорить, пригласил:

— Тогда идём с нами.

Некоторое время они молчали. Наконец Нат произнёс:

— Я с тех пор, как твою историю услышал, всё думаю и думаю. Покоя не даёт. Вот ведь как бывает на свете! Ты же ненамного старше меня, и выглядим мы как ровесники. Но кажется, что ты старше вдвое. Жизнь знаешь, столько всего испытал, а я… — он печально вздохнул. — Я ведь тут с детства. Кроме этого острова, толком и не помню ничего.

— Тебе повезло, что ты здесь вырос. Я хотел бы так же… Но не получилось.

— А я тебе завидую. Тебе уже есть, чем гордиться. Я ещё и жизни-то не видел.

— Как не видел? А тут разве не жизнь?

— Слушаешь других и понимаешь, что ничего не видел. Вот я оглянулся вокруг — ну что у меня есть? Дом, работа — так, по мелочи. Плотничаю, и всё. Скучно. То ли дело ваша с Диамантой жизнь! Столько приключений!

— А я, — сказала Диаманта, — после всего, что со мной было, больше всего ценю эту скучную, обычную жизнь, о которой ты говоришь.

— Я тоже, — кивнул Эдвин. — Настоящая жизнь — вот она, здесь, сейчас. Это не где-то далеко. Это не подвиги, не приключения. Это то, что у тебя есть — дом, близкие, любимое дело. Главное — вовремя научиться ценить это. Когда ты это имеешь, а не когда уже потеряешь.

Нат удивился:

— Но разве ты не гордишься, что через многое прошёл, многому научился? Разве не гордишься, что не сломался под пыткой?

Эдвин покачал головой.

— Гордиться — совсем неподходящее слово. Я ведь до последнего не верил, что смогу вытерпеть. И что вообще выживу… Диаманта правильно сказала: никакие приключения на свете не стоят одного дня, проведённого дома с близкими. Обычного будничного дня. Неважно, что это привычно и знакомо — это самое дорогое.

— А я всё-таки мечтаю совершить что-нибудь необыкновенное, — вздохнул Нат. — В детстве вот мечтал сбежать на корабле Брита. Да на острове все мальчишки, по-моему, об этом мечтали.

Диаманта наклонилась и сорвала цветок.

— Скоро тут всё изменится.

— И Брит, наверное, больше не будет приходить сюда… Если так, то жалко, — Нат погрустнел. — Мне он нравится. Хороший человек… Я вот всё думаю, как Дамир поступит. А он молчит, не говорит, что решил. Вы не знаете?

— До десятого ещё есть время. Ему надо всё взвесить.

— Понимаю, Эдвин. Ещё бы… А знаешь, я вот, пока слушал твой рассказ, пообещал себе одну вещь. Стал думать, что мне здесь дорого, на острове. Если всё изменится, чего бы я хотел? Так вот, я решил, что с Дамиром останусь. Если он переберётся в Тарину, я — за ним. Он мне почти как отец. Я не у него в доме вырос, но он меня столькому научил! И грамоте, и так — уму-разуму. Я теперь куда угодно за ним пойду. И защищать его буду, если придётся. Я умею бросать нож и хорошо стреляю!

— Очень надеюсь, что обойдётся без крови. А стрелять и ножи бросать ни в кого не надо.

— А если на нас нападут?

Эдвин отрицательно покачал головой.

— Как это? — удивился Нат. — Разве ты не будешь защищаться? Не знаю, по-моему, здорово быть сильным! Я всегда восхищался твоим отцом. Надо же — он увёл людей из Серого Города, хотя если бы побег не удался, его бы казнили! И не побоялся надсмотрщика, убил его! Вот это смелость! Мне бы тоже хотелось проверить свои силы.

Диаманта рассказала Нату о впечатлениях, оставшихся от боя за замок, когда они с Эдвином спасали раненых, но тот вдохновился ещё больше.

— Как здорово! Ну вот, а вы говорите, что лучше всего тишина и покой. Да я бы полжизни отдал, чтобы пережить что-нибудь подобное!

* * *

Вечером Брит пришёл попрощаться — как всегда, неразлучный со своими спутниками.

— Завтра снимаемся с якоря. Ну что, Дамир? Решил, как ответишь на письмо его величества?

— О том, чтобы дать ему присягу, речи нет. Губить своих людей я тоже не буду. Рэграс наверняка придёт сюда с большим отрядом. Я не дам ему устроить здесь бойню. Это я решил, а остальное — при встрече.

— Ну что ж… Так и я и думал.

— Ты-то куда направишься, Пирс?

— Не знаю. Куда ветер, туда и мы. Поплаваем, змея поищем, на север заглянем… А потом — как получится. Иногда я вообще думаю всё бросить и вернуться в Эстуар.

Дамир пригласил Брита остаться на ужин.

— Чтобы все были живы и здоровы, — произнёс капитан, поднимая кружку. Все выпили. — Не знаю, Дамир, доведётся ли ещё когда-нибудь выпить с тобой. И тебя, и меня, похоже, ждут бури…

— Да брось ты киснуть, Пирс! — рассердился Керб. — А то и вправду накличешь беду!

— Фригитта мне давно её накликала, — вздохнул капитан.

— Выбрось из головы! Мало ли что наболтает полоумная старуха! — скривился Ларс. — Я не верю.

— Верь — не верь, а до сих пор у неё сбывались все предсказания, — сказал Керб серьёзно.

— Все до единого, — согласился Брит и пояснил: — Она напророчила, что меня повесят. Эх, кому судьба — мать родная, а кому…

В конце ужина он поднял тост за Эдвина и Диаманту, а когда уходил, сказал им:

— Понравились вы мне. Если ещё где доведётся встретиться — буду рад. А нет — так не поминайте лихом.

На следующее утро «Салеста» оделась парусами и поплыла на восток. Эдвин и Диаманта долго смотрели ей вслед.

 

ГЛАВА 9. Король

Гидеон сгорал от любопытства, но никак не мог дождаться удобного случая поговорить с Фригиттой. Рэграс часто уезжал из дворца, так что дождаться его отлучки трудности не представляло. Трудность заключалась в другом: ключи он либо забирал с собой, либо оставлял в тайнике. Конечно, можно было добраться до тайника, но Гидеон боялся даже думать, что с ним сделает дядя, если узнает об этом.

Лето незаметно закончилось, пришёл сентябрь — мягкий, ласковый, солнечный. Накануне Гидеон допоздна пробыл на балу и утром надеялся выспаться, но на рассвете его разбудил Шарден.

— Что тебе?

— Ваше высочество! Их величество ждут вас в фехтовальном зале.

Гидеон нехотя выбрался из постели и начал торопливо одеваться, мысленно ругая дядю нехорошими словами.

Когда Рэграс увидел его, кивнул на мечи:

— Посмотрю, что ты умеешь.

— С удовольствием, ваше величество, — бодро отозвался Гидеон, которому смертельно хотелось спать. — Только боюсь разочаровать вас…

Рэграс обнажил меч. Они отдали друг другу честь и начали бой. Гидеону было непросто не ударить лицом в грязь, потому что он в самом деле забросил фехтование.

— Плохо, — наконец заключил король. — Аксиант что, совсем не занимался с тобой? Он же прекрасно фехтует!

— Он хотел, но я отказывался…

— Почему?

— Как вам сказать, дядя… Я решил, что мне это ни к чему… В наше время…

— Какой вздор. Хорошо, я сам тобой займусь.

— Это высокая честь, ваше величество. Но зачем вам так утруждать себя? Не лучше ли передать меня учителю?

Рэграс только усмехнулся в ответ.

— К бою!

Наконец мокрый от пота Гидеон взмолился дать ему передышку и, тяжело дыша, опустился в кресло.

— И часто мы будем так заниматься, дядя?

— Каждый день. Правда, завтра пропустим.

— Вы уедете?

— Нужно посетить один остров в Западном море, — ответил Рэграс, поправляя манжеты.

— Остров… странно. Я не думал, что острова Западного моря обитаемы!

— Я тоже не думал до некоторых пор.

— Я должен буду вас сопровождать, ваше величество?

— Нет.

— Тогда, может быть, у вас есть поручения для меня на время вашего отсутствия?

— Есть. Навестишь тётю, передашь ей приглашение погостить у нас.

— Тётю Элиату? Но ведь… Лунный лес так далеко…

— Я дам тебе ключ.

Гидеону стоило немалых усилий не выдать своего ликования. Он принял обеспокоенный вид.

— Но я не умею пользоваться ключами, ваше величество!

— Тогда пойдешь пешком.

— Я справлюсь, дядя! — быстро ответил Гидеон.

* * *

На следующее утро Рэграс с большим отрядом солдат отбыл на остров. Гидеон быстро выполнил поручение, и на встречу с Фригиттой у него осталось много времени.

Переход оказался недолгим. Гидеон вынырнул из тумана и оказался на берегу моря, у старого покосившегося домика. Помедлив, постучал.

— Входи. Открыто, — послышался голос.

— Здравствуй, — Гидеон осторожно притворил дверь.

— Садись.

Гидеон послушно опустился на стул. Фригитта складывала в мешочек какие-то травы. Закончив, она поставила на стол кувшин с водой и глиняную кружку, положила ломоть хлеба и села напротив гостя. Некоторое время оба молчали.

— Чего ты хочешь? — спросила Фригитта.

— Даже не знаю, с чего начать… Я… я и сам точно не знаю, чего хочу. Хочу выяснить, почему мне всё время кажется, что нашей семье грозит опасность. Боюсь, что это связано с дядей и с гайером. Отец не раз говорил о твоей мудрости. Может, ты…

Фригитта внимательно смотрела на него.

— Такой же молодой, — заметила она, не дослушав.

— О ком ты?

— И такой же умный. Но его душа давно отравлена ядом. Черна, как земля после пожара.

— О ком ты? — повторил Гидеон.

— О том, кого ты слышишь. Кого боишься.

— Так значит, нам в самом деле грозит опасность?! А это связано с гайером?

— Ненависть есть ненависть.

— Как к дяде вернулась власть над гайером?

— Ты пришёл сюда без его ведома. Нехорошо.

Гидеон разочарованно вздохнул.

— Но что мне ещё оставалось делать? Я не раз пытался поговорить с ним, но он словно не слышит меня!

— Да, — кивнула Фригитта.

— Как же быть? Дай совет!

— Судьбу не изменить. Против такого течения не выгрести.

— Значит, я не смогу ничего сделать?

— Когда течение несёт тебя к водопаду, надо грести. Грести изо всех сил! Тогда ты удержишься на месте и, может, даже прибьёшься к берегу. Но подняться вверх по реке ты не сможешь, сил не хватит.

— А как же дядя? Или опасность грозит только мне?

— У него есть лодка. Быстрая лодка.

— А куда он плывёт на ней?

— Это ему решать. Когда Луна закрыта тучами, на реке темно, — медленно сказала Фригитта. — А река обманчива. Кажется, что до водопада далеко, но он рядом. Внизу острые камни, о которые разбивается всякий, кто падает с обрыва.

Оказавшись в своих покоях, Гидеон быстро закрыл дверь и убрал ключ в карман. Весь вечер он обдумывал разговор с Фригиттой. Каждая его деталь казалась значимой. «Отец не раз рассказывал о Фригитте. Его она всегда угощала лепёшками и молоком, а мне дала хлеб и воду. Хотела что-то этим сказать? Но что? Что меня посадят в тюрьму?! Фу! „Когда Луна закрыта тучами, на реке темно“… Так я и знал, это связано с Лунной Королевой! Но вместо ответов только прибавилось вопросов… Что же делать? Она сказала грести изо всех сил… Что это значит? Видимо, мне надо делать всё, чтобы выяснить, кто желает нам зла. Я должен предотвратить несчастье? Именно я?»

* * *

Прежде чем нести Свет другим, ты должен научиться хранить его в своём сердце и в своих мыслях. Пребывать в Свете значит быть свободным от ненависти и страдания, от горечи и отчаяния, от страха и слабости, от всего, что заставляет человека скитаться по дорогам Великого Мира, ища приюта и покоя и не умея найти их. Приходи туда, где темно, и приноси во тьму Свет, ибо в этом твой рыцарский долг. Но никогда не теряй Свет, живущий в твоём сердце, чтобы там не воцарилась тьма.

Пребывающий во тьме страдает, и будет страдать вдвое сильнее, если захочет помочь другим, потому что у него нет мудрости, чтобы понять, и силы, чтобы осуществить, а бессилие — это мучение. Ты же должен быть сильным. Поэтому прежде всего храни стойкость и помни, что Свет — твоя единственная помощь и защита. Тот, кто пребывает вне Света, уязвим без Любви и знания. Любая из невзгод Великого Мира может поразить его, и он, словно странник без крова, не знающий, где уберечься от холода и дождя, не сможет укрыться от страданий Великого Мира.

* * *

После того, как Брит покинул остров, все отчётливо почувствовали, что приближается неотвратимое. И погода навевала невесёлые мысли — то и дело шли дожди, море было неспокойным. В доме Дамира каждый думал о письме короля, о предстоящем выборе, но никто не заговаривал об этом. Беспокойство Эдвина и Диаманты нарастало. Наконец Эдвин не выдержал.

— Отец! Что вы решили?

Дамир посмотрел на него и понимающе кивнул.

— Пойдём прогуляемся, сынок. Дождь как раз закончился.

Они ушли вдвоём. Служанка удалилась на кухню, Амма принялась вышивать, а Диаманта достала их с Эдвином одежду, требовавшую починки, и села рядом.

Некоторое время работали молча. Потом Диаманта подняла взгляд и увидела, что у Аммы красные глаза. Отложила шитьё и обняла её.

— Дамир… — прошептала Амма. — Как я боюсь за него!

* * *

Когда отец и сын вышли за околицу, Эдвин сказал:

— Может, я не должен был вас об этом спрашивать. Но я не могу думать ни о чём другом! Как вы поступите?

Дамир вздохнул.

— Ты лучше меня понимаешь, что это всё очень непросто, Эдвин. Чего я только ни передумал. Впрочем, кое-что решил.

— Что?

Они шли по дороге, от которой отходила тропинка вглубь острова. Дамир свернул туда.

— Во-первых, — продолжал он, — служить Рэграсу я не буду. Несмотря на то, что люди просят меня остаться. Каждый день подходят, говорят, что не хотят другого правителя. Но присягу Рэграсу я не дам. Лучше умру. Во-вторых, я обязан сохранить жизни людей. Вначале у меня были мысли поднять бунт — но ведь это бесполезно. Рэграс со своими солдатами просто раздавит нас.

— То есть вы выбрали уйти отсюда? Других вариантов нет.

— Не знаю, Эдвин. Я действительно ещё не знаю. Посмотрю по ситуации. Когда окажусь с Рэграсом лицом к лицу.

— Это меня и тревожит больше всего. Я прекрасно понимаю, как вам тяжело, отец. Но боюсь, что, увидев Рэграса, вы вспомните прошлое и поддадитесь чувствам. Я не прошу вас принять какое-то конкретное решение. Я прошу только не давать волю ярости. Неважно, есть для неё причины или нет.

Дамир ничего не сказал, просто ободряюще похлопал Эдвина по плечу. Они вышли к опушке леса и оказались на небольшом кладбище.

— Вот, здесь наша история, — произнёс Дамир. — Почти двадцать лет… Там первые могилы. Тех, кто умер зимой после того, как мы приехали сюда. Несколько человек так и не дождались весны… Там два брата, Керт и Бат. Один упал со скалы и разбился, второй через год погиб на охоте. А здесь Шен. Пока мы жили в Артиссе, я и не догадывался, какое у него верное сердце. Сколько он вынес вместе с нами — и всё время помогал нам с Аммой. Последний кусок, последнюю рубашку мог отдать. Хорошо, что он успел пожить спокойно. Но шесть лет назад страшная зима была, такие морозы. Он простудился и умер. Не смогли вылечить, как ни старались.

— А эти четыре, в стороне от остальных? — спросил Эдвин и тут же вспомнил рассказ капитана.

— Брит, наверное, говорил тебе, что одно время люди всячески пытались вернуться на материк отсюда?

— Говорил.

— Я запретил возвращаться под страхом смерти. Единственным нашим спасением была полная секретность. Но четверо сбежали и пробрались на корабль. Пришлось их повесить.

— Но за что?! За что, отец?! Они же не совершили никакого преступления! Их казнили только за то, что они могли бы совершить. А если бы они вернулись на материк, но никому не выдали тайну острова? Их убили просто из страха…

— А как иначе? Эдвин, мне это решение далось непросто. Но ты бы знал, что здесь творилось. Назревал бунт. Мы, первые, кто из Серого Города сюда попал, жили дружно. А те, кого Брит привёз потом… Тут есть и бывшие убийцы, и разбойники, и предатели. Прошлое этих людей меня не волновало. Но закон здесь я заставлял соблюдать каждого! Без исключений и послаблений. Если бы я не повесил этих четверых, крови было бы куда больше. Некоторые бы половину острова перерезали. Вон там лежат два старика, которые своей смертью умерли. На острове дожили свой век. И я горжусь тем, что сумел сделать их жизнь мирной и надёжной, так, что они ничего не боялись. Ради их покоя стоило наказать тех четверых.

— Но ведь можно было наказать иначе. Посадить под замок, лишить чего-то, выпороть, наконец! Зачем же убивать?!

— Я предупреждал, что каждый, кто попытается покинуть остров, будет повешен. Это — закон. Другого языка эти люди не понимают. Они были наказаны по закону, о котором знали. Они ведь прекрасно знали, на что идут.

— Брит говорил, что один был совсем мальчишка…

— Да взрослый уже. Почти четырнадцать лет. Если бы они добрались до материка, мы бы сейчас с тобой не разговаривали. Да, это тяжело. Я день их казни помню, как вчерашний. И глаза их помню. Но другого выхода не было. Не было! Так или иначе, эта казнь была моим решением, и она целиком на моей совести. А совесть моя спокойна.

Они медленно пошли прочь с кладбища по узкой тропинке. Эдвин задел ветку, с неё посыпались серебряные капли.

— Этот остров — моя жизнь и моя свобода, Эдвин. И моя гордость. На нём хорошо живётся каждому. Никто не жалуется. Я отвечаю за его благополучие, за каждого жителя — с первого дня, как мы сюда приплыли. Теперь Рэграс хочет подчинить остров себе. Это понятно. И то, что жить, как раньше, мы не сможем, тоже понятно. Но это мой остров. Я люблю его. Просто бросить его и уйти я не смогу. Не смогу предать эту землю, тех, кто на ней живёт, и тех, кто жил.

— Я хотел рассказать вам о Рэграсе то, чего вы не знаете, отец. Я далеко не в восторге от него самого и от его методов. Но… Рэграс ведь тоже когда-то стал жертвой предательства, — и Эдвин рассказал всё, что знал о прошлом короля. Дамир выслушал внимательно, ни разу не перебив.

— Сейчас он вернул власть, которая принадлежит ему по праву, — продолжал Эдвин. — Он законный король, по крови. И Фид это подтвердил и помог ему занять трон. Да, Рэграс жесток. Но любой правитель такого уровня жесток… Многие вещи делались без его ведома. В Серый Мир вас отправил Тербек, а не Рэграс. Я знаю точно, что Рэграс честен и держит данное слово. И вовсе не призываю вас служить ему. Сам не хотел бы ему служить… Но я уверен, что вопрос с властью на острове надо решить в первую очередь мирно. Это — главное! Потому что все тут по-своему правы или верят, что правы. И какое бы решение ни было принято, обязательно останутся недовольные. Всем хочется справедливости, но никто не найдёт справедливости, пока в нём есть ненависть и жажда мести!

Они вышли на высокий обрыв. Далеко внизу шумел прибой.

— В этом я твёрдо убеждён, отец: ненависть не нужна никому. Я помню гайер. Когда стоишь в этих оковах, ненависть не помогает, сопротивление не помогает. Хочется вырваться, сломать цепи, но это бесполезно. Они начинают гореть ещё сильнее, и становится ещё больнее… Меня спасла любовь. Погасить одну ненависть другой нельзя. Никогда! Зло можно победить, только если ты полностью свободен от него. Знаете, чего я хочу, отец? Оставить прошлое в прошлом. Чтобы мы жили все вместе. Я всю жизнь мечтал быть рядом с вами и с мамой! Когда приедет Рэграс, каждому из нас неизбежно придётся с чем-то проститься. С надеждами, с привычками, с мечтами. И с прошлым. В тот раз мы расстались не по своей воле, а сейчас выбор зависит от вас. Прошу вас, не выбирайте расставание друг с другом!

Когда они вернулись, Эдвин сразу прошёл в комнату, бледный и молчаливый. Диаманта закрыла дверь и спросила:

— Как поговорили? Что он решил?

Эдвин устало вздохнул и сел на табурет.

— Поговорили… Говорил я. Сказал ему всё, что считал нужным. Отец всё это выслушал и ничего не ответил. Спокойно так выслушал… Я не знаю, что делать. Его не устраивает ни один из предложенных Рэграсом вариантов. Присягу ему он не даст, бунт поднимать не станет — но и с острова уходить не хочет. Есть, правда, ещё один вариант. Но о нём я даже думать боюсь.

— Выполнить ту клятву?

— Да. Хотя отец прекрасно понимает, что это неизбежная гибель для него. И сознательно на это тоже не должен пойти, зная, какая это боль для мамы, для нас… Я надеялся, что книга поможет — но он не хочет её читать! Как будто на каменную стену натыкаешься… По сути, выбор, который стоит перед отцом — это выбор, идти по Дороге или нет. Я рассказал ему о Дороге. Позвал его. А больше я ничего не могу сделать. Ничего! Нельзя заставить человека простить. Пока он сам не хочет, всё бесполезно… Как права была Фригитта, когда сказала, что на острове я снова встречусь с гайером! Только это, пожалуй, ещё больнее, чем пытка… Смотреть, как в этих цепях мучается другой человек, знать, что его ждёт — и быть не в состоянии помочь, потому что он отказывается от помощи, потому, что его собственная ненависть заставляет оковы вспыхивать снова и снова, даже если ты пытаешься их погасить…

— Помнишь, Фригитта сказала, что ты едешь на остров, чтобы лишить гайер силы.

— Да, я помню. И пытаюсь. Всё время пытаюсь! Но что я могу ещё?

— Хорошо, что ты поговорил с отцом. Ты сделал всё, что мог. Нам теперь остаётся только надеяться… Эдвин, родной мой, — Диаманта обняла его.

* * *

Девятого сентября Диаманта и Эдвин встали рано, вышли в гостиную. Позавтракали, как обычно. Никто не заговаривал о завтрашнем дне, но напряжение ощущалось в воздухе. Дамир был немногословен и как-то особенно заботлив и нежен со всеми. После завтрака, несмотря на промозглую погоду, он пригласил Эдвина, Диаманту и Амму прогуляться по острову.

Диаманту весь день не оставляло чувство, что Дамир с ними прощается. Иногда ей овладевало острейшее желание расплакаться, уговорить его изменить решение, но она смотрела ему в глаза и тут же останавливала себя.

Дамир обошёл с ними все свои любимые места. Они вернулись домой и пообедали. Потом Амма занялась хозяйством, а Дамир, как всегда, ушёл по делам. Никаких разговоров о Рэграсе не было. Только время с каждым часом шло, казалось, всё медленнее.

Наконец собрались ложиться спать. Эдвин и Диаманта ушли к себе. Эдвин уже хотел лечь, но решительно достал книгу и вернулся в гостиную. Дамир сидел за столом, уставший и мрачный.

— Почему не спишь, Эдвин? Ложись. Не беспокойся.

— Мы уже ложимся. Возьмите, — он протянул отцу книгу. Тот отрицательно покачал головой.

— Я оставлю её здесь, — Эдвин положил книгу на стол.

На следующий день все поднялись на рассвете. Утро было хмурое, зябкое. Вчера Диаманта сильно волновалась, а сегодня ощущала какую-то пустоту. Хотелось только, чтобы всё разрешилось как можно быстрее.

В полдень в дом постучали. Дверь открыла Амма. Вошёл офицер и сказал Дамиру:

— Его величество Рэграс I прибыл на остров. Вы должны немедленно явиться к нему.

Дамир посмотрел на него тяжёлым взглядом и ответил:

— Передайте его величеству, что я сейчас соберу народ на площади.

Амма закрыла за офицером дверь и тронула мужа за плечо.

— Дамир! Прошу тебя!

— Отец! — Эдвин уже не старался скрывать свои чувства. — Отец, не забывайте, о чём мы с вами говорили!

Дамир ничего не сказал на это. Молча прицепил к поясу кинжал, с которым обычно ходил по острову, и вышел.

Все жители собрались на площади. Королевские солдаты заставили людей расступиться и освободить пространство, где выстроились, готовые пресечь малейшее нарушение порядка. Один из них звучно объявил:

— Его величество Рэграс I!

По северной дороге на площадь неторопливо въехал Рэграс в чёрном костюме, на вороном коне, в окружении конных офицеров. Он остановился, офицеры построились по сторонам. Наступила мёртвая тишина.

Амма, Эдвин и Диаманта стояли с краю, недалеко от Дамира. Дамир медленно вышел вперёд и встал напротив короля, в нескольких шагах от него.

Рэграс обвёл толпу холодным взглядом и произнёс:

— С этого дня остров подчиняется мне. Законы, по которым вы жили раньше, отменяются. Ваш правитель уже сообщил вам условия. Сейчас я коротко их повторю, — он сделал небольшую паузу. — Итак, перед вами выбор. Либо ваш правитель сейчас присягнёт мне и станет законным наместником. Либо я назначу на эту должность другого. Покидать остров теперь можно беспрепятственно. Любое неподчинение будет жестоко наказано. А теперь я жду вашего ответа.

Он посмотрел на Дамира. Тот встретился с Рэграсом глазами.

Диаманта почувствовала сильнейшее волнение и сжала руки, пытаясь успокоиться. Эдвин не отрываясь смотрел на отца.

— Ваше величество, — неторопливо начал Дамир. В его тоне сквозило нескрываемое презрение. — Вы кое-что забыли. Перед тем, как требовать от нас повиновения, вы забыли попросить у нас прощения. Попросить прощения у каждого, кого безвинно сделали рабом и отправили в Серый Мир. У каждого, кого безвинно преследовали ваши слуги, у каждого, кого по вашей вине оскорбили, обесчестили, у кого отняли дом и близких. У каждого, кого безвинно били, мучили, пытали! У каждого, кого вы вынудили бежать на этот остров, чтобы сохранить свою жизнь!

Толпа одобрительно загудела. Послышались возгласы: «Правильно!», «Сколько мы от тебя натерпелись!», «Мы так просто не подчинимся!»

— Молчать! — одёрнул их Рэграс. — Повторяю: малейшее неповиновение будет жестоко наказано. Подстрекателей ждёт только что упомянутый Серый Мир. Вы неплохо представляете себе, что это за место. Поэтому объяснять не буду.

— Ну зачем он так! — прошептал Эдвин.

На скулах Дамира заходили желваки. Вновь наступила тишина. Эдвин произнёс:

— Отец!

— Я сказал — всем молчать! — цыкнул Рэграс, не поворачивая головы, и повторил: — Я жду!

— Я уже дал свой ответ, — произнёс Дамир спокойно. — Мы даже готовы извинить вам вашу забывчивость, ваше величество — если вы попросите у нас прощения.

Рэграс усмехнулся.

— Извинять меня имеют право только равные, — и добавил раздельно: — Но уж никак не подданные, слуги и рабы.

— В таком случае, мой ответ прост, — сказал Дамир, выхватил кинжал и бросил его в Рэграса.

Король резко отклонился в сторону. Клинок, блеснув в воздухе, упал на землю. На миг всем показалось, что Дамир промахнулся, но удар всё-таки достиг цели: на левой скуле Рэграса, совсем рядом с глазом, показалась кровь и побежала по щеке — кинжал оставил длинный, глубокий порез.

Солдаты схватили Дамира.

— Не убивать его! — быстро приказал Рэграс, побелев от гнева.

— Отец!! Не-е-ет!!! — закричал Эдвин и бросился к нему, но его остановили охранники.

— Дамир! — прошептала Амма и закрыла лицо руками.

Жители острова кинулись на защиту правителя. Королевские гвардейцы выхватили мечи. Началась потасовка. Диаманта потеряла Дамира из виду — их с Эдвином оттеснили в сторону. Нат стоял рядом. Он хотел броситься к Дамиру, но увидел, как гвардейцы избивают тех, кто пытается сопротивляться, и замер в нерешительности. Диаманта на мгновение встретилась с ним взглядом. В его глазах стоял детский испуг.

Вдруг в воздухе что-то ослепительно вспыхнуло. Раздался оглушительный грохот. Людей отбросило назад.

— Соблюдать порядок! — прикрикнул Рэграс.

Дым медленно рассеялся. Стало тихо. Трое жителей острова неподвижно лежали на земле. Жейна смотрела на них и беззвучно плакала. Несколько человек были ранены, один громко стонал, держась за рассечённое мечом плечо.

Дамир стоял в окружении солдат. Его руки были связаны за спиной.

— В тюрьму его, — распорядился Рэграс громко, чтобы слышали все. — В ошейник и в кандалы.

Дамир успел бросить короткий взгляд на жену и сына перед тем, как его увели.

— О Небо… — выдохнул Эдвин. — О Небо!

Он подхватил мать, которой стало плохо. Диаманта прошептала:

— Держитесь! Пока ещё рано терять надежду.

Рэграс жестом призвал всех к тишине и сообщил:

— Его казнят. До приезда нового правителя остров будет на военном положении. После заката на улицы выходить нельзя. Носить оружие запрещается под страхом смерти. Любого, кто вздумает бунтовать, немедленно арестуют и отправят в Серый Мир.

Люди начали расходиться. Рэграс взглянул на Эдвина и Амму и приказал:

— Освободить дом правителя.

— Отца отправили в Тарину? — спросил Эдвин.

— Да.

— Нам… нам тоже нужно в Тарину. Вы можете отправить нас через переход?

Рэграс помедлил и равнодушно ответил:

— Будьте готовы к закату.

Они вернулись в опустевший дом. На столе в гостиной всё ещё лежала книга. Эдвин открыл её. Туда был вложен лист бумаги:

«Эдвин, сынок!

Отец».

Я не мог поступить иначе.

Береги Амму и Диаманту.

Дом сожги.

Эдвин сел за стол, уронил голову на руки и разрыдался.

 

ГЛАВА 10. Л. А

На остров шла непогода, ветер свежел, с запада надвигались дождевые облака. Перед тем, как покинуть дом, Амма медленно обошла все комнаты. Остановилась в гостиной, прислонилась к стене, погладила её, поцеловала и заплакала, но быстро овладела собой, взяла узел с вещами и спустилась с крыльца.

— Мама, вы ничего не забыли? — спросил Эдвин. — Шкатулку?

— Всё здесь. Я проверила. А ты книгу взял?

— Конечно.

Пришёл Нат с узлом на плече.

— Я пойду с вами.

Эдвин пожал ему руку.

— Может, сейчас что-нибудь нужно?

— Отец попросил сжечь дом.

— Вот это правильно! Я уж и сам думал тебе предложить. Вы ведь отсюда уходите навсегда, а этот дом ваш. Больше в нём никто не должен жить! Его Дамир сам строил, тут всё его руками сделано. Я помогу тебе. Сейчас вещи вынесем и подожжём.

Эдвин покачал головой.

— Я не думаю, что это правильно. Но это просьба отца…

Рэграс со своими офицерами объехал и осмотрел весь остров. Он вернулся в деревню, когда уже наступали сумерки, и обнаружил, что из окон дома Дамира валит дым. Вскоре комнаты охватил огонь.

— Кто поджёг? — спросил он у Эдвина, стоявшего рядом.

— Я, ваше величество. Об этом просил отец.

Рэграс с неприязнью посмотрел на него.

— За это тебя следовало бы отправить в тюрьму, как твоего отца.

— Я не мог нарушить его волю.

— Ты не должен нарушать мою волю.

Эдвин не ответил и молча опустил голову, но в его движении не было ни раскаяния, ни подобострастия — только печаль. Рэграс добавил:

— Неповиновения я не прощаю. Тебе даётся только отсрочка. Но отсрочка ужесточает наказание. Ещё раз ослушаешься меня — я тебя уничтожу.

Огонь гудел, трещало дерево, ломались балки. Наконец вспыхнула крыша. Огромное пламя поднялось высоко в небо, ярко осветив соседние дома, деревья, площадь. Эдвин неподвижно стоял и смотрел, как горит отцовский дом. Глаза слезились от жара и дыма. Он вытер их и почувствовал, что на руку упала капля воды, потом вторая. Пошёл дождь.

Когда настало время уходить, уже почти стемнело. Жители не решались нарушить приказ короля, поэтому на улицах не было никого, кроме солдат.

Эдвин с Диамантой бросили прощальный взгляд на остров и на хмурое море. Лес за деревней скрыла дождевая пелена. Дом Дамира догорал.

* * *

В Тарине был тихий, ясный, безветренный вечер. Дома их встретил Мариен. Только они прошли в гостиную, в ворота постучали. Мариен побежал открывать и вернулся вместе с Зериной и Хартом.

Эдвин с Диамантой всё рассказали. Амма и Нат не проронили ни слова.

— Так я и знал, — прошипел Харт.

Зерина заплакала. Мариен задумался, потом спросил:

— Эдвин, а ты после всего не разговаривал с Рэграсом об отце?

— Нет. Не нашёл подходящего момента.

— Ну неужели ничего нельзя сделать? — всхлипнула Зерина. — Не поверю, что твоего отца нельзя спасти!

Амма покачала головой.

— Покушение на короля — самое тяжёлое преступление… А мы даже не знаем, когда казнь… — она закрыла лицо руками.

— Подождите, — сказал Мариен. — Надежду терять пока рано. Давайте успокоимся и подумаем, как организовать побег.

Амма с волнением посмотрела на него.

— Главное — узнать, когда казнь, — продолжал он. — Впрочем, я не думаю, что скоро.

— Почему? — Диаманту удивила его уверенность.

— Делу дадут законный ход. Это всегда медленно. Вначале Дамира будут допрашивать, пусть и формально, потом назначат способ и дату казни…

Диаманта представила Дамира на эшафоте, и у неё мороз побежал по коже.

— Я тоже думаю о побеге, — кивнул Эдвин. — Самый простой способ — подкупить охрану…

— Только на это нужны огромные деньги, которых у нас нет, — критически заметил Харт. — Да и Рэграс наверняка предусмотрел такой вариант. К тому же, перед побегом твоего отца надо расковать, а кандалы без кузнеца не снять. Не годится.

— Ну, охранников чаще подкупают с расчётом на побег в момент, когда пленника перевозят куда-то или ведут на казнь. Я читал о таких побегах, — вспомнил Мариен. — Но это вариант на самый крайний случай. Надо подумать ещё.

— Можно было бы бежать с помощью ключа, — продолжал Эдвин. — Нам нужен ключ! Шесть ключей у Рэграса — а седьмой у Аиты!

— В Эстуаре, — вздохнула Зерина. — Как же вы успеете в такую даль за ним?

— Бежать — это прекрасно, — произнёс Харт. — Но куда бежать? У Рэграса ведь есть шёлк. Твоего отца тут же найдут.

— Не надо забывать, что Рэграс обязан Эдвину жизнью, — вставил Мариен. — Не думаю, что он будет преследовать Дамира, если тот сбежит.

— Ему бы в какой-нибудь другой Мир перебраться, — задумался Харт.

— Эдвин, а может, тебе пойти к королю да прямо попросить пощадить отца? — предложила Зерина. — Вдруг он согласится? Он ведь и правда тебе обязан! Пусть и не показывает виду, но прекрасно помнит, что ты для него сделал!

Эдвин вспомнил свой разговор с Рэграсом на острове и отрицательно покачал головой.

— Мои просьбы только всё испортят.

— Дамир очень гордый и никогда не примет такой пощады, — добавила Амма. — Да и Рэграс его не отпустит. Разве что заменит казнь пожизненной каторгой или тюрьмой. А Дамиру уже хватит каторжных работ.

— А какая казнь по закону полагается за покушение на короля? — осторожно спросила Зерина.

— Не знаю, — спокойно ответил Мариен. — Её назначает сам король по своему усмотрению.

Диаманта с благодарностью посмотрела на брата. Мариен прекрасно знал, что могут сделать с Дамиром, мог привести примеры из истории, но специально не стал — они были один страшнее другого.

— Харт, вы-то как? — сменила тему Диаманта. — Как добрались до Тарины? Как рука?

— В порядке.

— А твоя мама, Зерина?

— Умерла, — Зерина прослезилась. — Но легко, не мучилась.

— Она уже при мне умерла, — сказал Харт. — Дом в Дайте мы продали, повезло, что быстро.

— Да почти даром отдали, — вставила Зерина. — Он же старый совсем.

— Всё равно, какие-никакие, но деньги. Продали и сюда вместе с Тайлиной приехали.

— А где сейчас живёте?

— Сняли комнаты на Молочной улице.

— Далеко, на окраине…

— Зато дёшево.

— А театр?

— О, в театре всё хорошо, — оживился Харт. — Нашли здание, несколько новых актёров взяли, Дин вовсю репетирует. Я посмотрел — играть-то хотят, но ведь не умеют ничего! Сам буду заниматься с ними.

Вдруг он повернулся к Нату.

— А ты где будешь жить? Чем на хлеб зарабатывать?

— На острове я был плотником. Завтра же пойду искать работу. А где жить — не знаю, — он растерянно развёл руками. — Я сюда пришёл, потому что всем обязан Дамиру. А где тут буду жить, даже как-то не подумал. Ничего, я не пропаду, найду себе угол.

Диаманта хотела пригласить его остаться, но Харт её опередил:

— Молодец парень! А пошли-ка с нами. У нас и переночуешь.

Харт, Зерина и Нат собрались уходить. Эдвин и Диаманта спустились, чтобы проводить их.

— Ты, главное, держись, Эдвин, — сказал Харт, когда они вышли во двор. — Тебе надо и мать сейчас поддержать. Идея у вас неплохая, но я бы на твоём месте не слишком надеялся на чудо.

— Ну что ты говоришь! — возмутилась Зерина. — Не видишь, на Эдвине и так лица нет — и ещё подбавляешь масла в огонь! Представь, каково ему сейчас слушать тебя?!

— Об Эдвине я и забочусь! Если сразу приготовиться к худшему, не так больно будет. И вот ещё что… — Харт понизил голос. — Я при твоей матери говорить не стал, а тебе скажу, имей в виду. Рэграс ещё больше ужесточил законы. Виселицы вдоль дорог теперь не пустуют… А вчера на Главной площади казнили фальшивомонетчика, отрубили ему руки и повесили. Мариен говорит, теперь всё становится так же, как было при Дабете.

— Да, — кивнула Зерина. — Одно слово неосторожное скажешь — и тебя сразу в тюрьму!

Все уныло замолчали. Но Харт махнул рукой.

— А, где наша не пропадала!

Он направился к воротам, повернулся и добавил:

— Что ты мне ни говори, Эдвин, а твой отец правильно поступил. Жалко только, что промахнулся.

* * *

На следующее утро Рэграс вызвал племянника к себе. Гидеон, как всегда, нарядный и надушённый, вошёл в кабинет, раскланялся и вгляделся в лицо дяди, не веря своим глазам.

— Ваше величество! Что с вами? Вы ранены?!

— Меня пытались убить.

— Как?! Убить?! Кто посмел?!!

— Дамир Эрдес, — усмехнулся Рэграс.

— Чернь! Сброд!! А вы с отцом ещё защищали их! Простите, дядя. Я не хотел вам дерзить. Просто я возмущён до глубины души! Этот нищий комедиант отказался от должности наместника, а после того, как вы предложили её этому… этому плебею, его отцу, он попытался унизить вас и покушался на вашу жизнь?! Надеюсь, что наглеца накажут со всей возможной жестокостью. Когда казнь?

— Ещё не знаю. В любом случае, после отъезда Элиаты. Ты был у неё? Когда она приедет?

— Она с радостью приняла приглашение. Сказала, что будет готова завтра вечером. Но… а как вы хотите казнить этого негодяя? Я не смею советовать вам, дядя, но считаю, что казнь должна быть публичной и предельно жестокой. Надо раз и навсегда проучить этих плебеев, которые смеют покушаться на вашу жизнь и на благополучие всего нашего Мира!

— Ты уже называешь Мир Дня нашим, и тебя даже заботит его судьба? Приятно слышать.

От возмущения Гидеон даже не заметил иронии.

— Да если бы я мог, я бы заковал этого Дамира в гайер на Главной площади и оставил его умирать в мучениях! Это будет единственной достойной платой за то, что он сделал! Всё остальное слишком мягко для такого преступления!

Рэграс устало посмотрел на него.

— Что ты так разбушевался, Гидеон?

— Я не знаю, что вы обо мне думаете, ваше величество. Судя по вашему тону, вы считаете, что я неискренен. Мне очень больно видеть такое отношение к себе, но сейчас речь не обо мне. Речь о вас! Я действительно беспокоюсь за вас, и меня охватывает ярость, когда я слышу, что кто-то смеет с такой наглостью отталкивать ваши милости и платить вам за них чёрной неблагодарностью! Я не могу спокойно слышать о таком! Буду счастлив видеть, как этого убийцу закуют в гайер.

— Я ещё не решил, как его наказать.

— Неужели у вас могут быть сомнения по этому поводу, ваше величество?! Неужели можно совершить преступление более страшное, чем совершил этот негодяй?!!

— Ну, во-первых, покушение было неудачным. Во-вторых, этот негодяй — храбрец и прекрасный правитель. Не могу не признать. А сын этого негодяя спас два Мира, мою жизнь — и твою, кстати, тоже. Забыл?

Лицо Гидеона выразило презрение.

— Что ж… Если вы всерьёз так считаете, ваше величество, я не посмею перечить. Я не преуменьшаю заслуг этого актёра, — поспешил пояснить он, заметив в глазах дяди гнев. — Но и преувеличивать их считаю ошибкой. Его прошлые поступки — не повод закрывать глаза на преступление, которое вчера совершил его отец! С какой стати? Неужели вы позволите, чтобы этот убийца Дамир остался доволен вашим приговором?! Неужели вы позволите, чтобы этот Эдвин полагал, будто вы у него в долгу?!!

— Прежде чем высказывать своё мнение, убедись, что понял, о чём идёт речь. А то рискуешь оказаться в глупейшем положении. Вот как сейчас.

— Но… какие ваши слова я понял неверно, ваше величество?

— Дамир заслуживает казни и будет казнён. Миловать его я не собираюсь — с чего ты взял? Но, во-первых, из-за заслуг Эдвина я в самом деле готов смягчить приговор его отцу — это будет справедливо. А во-вторых, с такими людьми, как Дамир, жестокость бесполезна и даже вредна.

— Но почему, ваше величество?!

— Потому что она оказывает на них обратное действие. Жестокая казнь — вернейший способ сделать из Дамира героя. В Сером Мире его пороли до полусмерти, на несколько дней оставляли без хлеба. Думаешь, это смирило его хоть немного? Наоборот. Кончилось тем, что он поднял людей, организовал побег. Управлять людьми он умеет, за ним идут. Если сейчас я приговорю его к гайеру или к иной публичной смерти под пытками, он вынесет всё без единого стона. И о нём будут годами, если не веками, вспоминать с восхищением. Мне это совершенно ни к чему. Да и в Тарине его никто не знает. Так что его казнят в тюрьме, без лишнего шума.

— И всё-таки рискну напомнить, что мягкость короля никогда не вызывает любви народа. А сейчас нужно быть вдвойне, втройне осторожными, ваше величество! Нужно уничтожать врагов ещё до того, как они начнут действовать!

— Может, мне отправить своих советников в отставку, а вместо них взять тебя? Ты один заменишь всех.

— Вы надо мной смеётесь, дядя… И всё-таки я повторю: нам надо быть предельно бдительными!

— Вот как? С чего это вдруг? Боишься утонуть или разбиться об острые камни?

Гидеона бросило в жар.

— Верни мне ключ. И объясни, зачем тебе понадобилась Фригитта.

Повисла тоскливая пауза.

— Я жду. Говори правду!

Гидеон вздохнул.

— Я буду честен, ваше величество. Истинную причину я и сам не знаю. Вначале, ещё весной, у меня возник вопрос о гайере. Просто стало интересно, вернулась к вам власть над ним или нет. Я пытался узнать, но мне никто ничего не сказал… Я сам удивился, когда понял, что это не даёт мне покоя. Возникло ощущение, что здесь что-то не так. Какая-то тайна и, главное, какая-то опасность для всех нас. Я чувствовал её почти физически! Я не знаю, что это такое, и тревога до сих пор не оставляет меня. Поскольку она возникла в связи с гайером, я решил узнать о нём всё, что только можно. Я спрашивал вас, но вы мне не ответили. Хотел посмотреть шёлк, но вы не разрешили. Наверное, после вашего запрета я должен был прекратить думать об этом, но не смог. Слишком отчётливое ощущение опасности, дядя. И я не понимаю, откуда! Я спрашивал у её величества, но она сказала мне не больше вас… Я вспомнил, что отец рассказывал о Фригитте, и решил поговорить с ней. Но вопросов только прибавилось… Кого она имела в виду? Что всё это значит? Я не хочу, чтобы с вами что-то случилось, дядя! Ваше величество…

— Я тоже не хочу, Гидеон, — прервал его Рэграс.

— А всё-таки, власть над гайером вернулась к вам?

— Да. Если не веришь, могу показать.

— Что вы, дядя! Неужели я посмею сомневаться в ваших словах?!

— Ты постоянно в них сомневаешься. Но пока ты мне верен, я закрываю на это глаза.

— Что значит «пока»?! Я всей душой предан вам, ваше величество, и вам это известно!! Я ведь думал сам рассказать вам о разговоре с Фригиттой…

— Отчего же не рассказал?

— Боялся вашего гнева…

— Почему? Разве ты задумал что-то недостойное?

— Дядя, вы же знаете, что я люблю вас и никогда не предам!

Рэграс скептически поднял брови и сменил тему.

— Элиата, думаю, погостит у нас. Я хотел пригласить и Аксианта. Мы давно не собирались все вместе.

— Я буду счастлив видеть отца, ваше величество!

— Но пока ты не должен ничего говорить ему. Я сам его вызову.

— Хорошо, как прикажете, ваше величество, — ответил удивлённый Гидеон.

* * *

Элиата, сестра Рэграса, уже давно жила в огромном великолепном замке в Лунном лесу. Аксиант нередко гостил у неё, а её ближайшей подругой была Лунная Королева.

Внешне Рэграс с сестрой были похожи — у Элиаты тоже были тёмные волосы, тонкое, бледное лицо с красивым прямым носом, серо-зелёные глаза. Но характерами они отличались. Элиата была такой же умной и язвительной, как и брат, но там, где Рэграс предпочитал действовать жёстко, она выбирала иной, мягкий способ добиться своего — и обычно добивалась большего. Впрочем, Рэграс доверял сестре и не боялся подвохов с её стороны, потому что у неё совершенно отсутствовало свойственное ему честолюбие. Она давно предпочла интригам и борьбе спокойную жизнь.

В честь приезда сестры Рэграс устроил великолепный бал. Поздно ночью, когда он закончился, Элиата вошла к Рэграсу в покои в роскошном тёмно-синем платье, благоухая духами.

— Спасибо тебе, милый брат. Это был прекрасный вечер. Я не могла оторвать глаз от вас с Королевой. Кстати, где она сейчас?

— «Луна живёт в чертогах неба, а на земле — недолгий гость», — процитировал Рэграс строку из стихотворения. — Ты же знаешь её.

— Знаю. «Как ненадёжно, как прекрасно её сияние в ночи…» Я так рада, что у вас всё хорошо! Наконец-то мой строптивый брат обрёл домашний очаг и семейное счастье. Надеюсь, скоро наш Мир будет праздновать рождение наследника.

Рэграс улыбнулся.

— Я мечтаю об этом дне, сестра.

— Этот Мир теперь твой… А власть над гайером вернулась к тебе?

— Разумеется.

— Гидеон интересовался этим, когда приглашал меня сюда.

Рэграс нахмурился.

— У Гидеона плохая привычка везде совать свой нос.

— Гидеон умён. А разве твоя власть над гайером — это тайна?

— Не тайна. Гайер слушается меня. Всё как всегда.

— Ты действительно думаешь, что теперь всё как прежде? — Элиата с загадочной улыбкой посмотрела на Рэграса.

— Гайер в самом деле мой, хочется тебе того или нет.

— Королева объяснила, как именно ей удалось вернуть тебе власть над ним?

— Нет, она ничего не объяснила. А зачем? Когда Мир Неба вмешивается в мои дела, гайер на время выходит из повиновения. Королева дала мне немного своей силы — и гайер вернулся ко мне.

Элиата рассмеялась.

— Несмотря на свой ум, ты всегда был таким наивным. И она всегда водила тебя за нос. Наверное, за эту наивность она и любит тебя. И я люблю тебя за это. Но на твоём месте я была бы осторожна…

— Ты напрасно считаешь меня наивным, сестра. Мне тоже было интересно, как Королеве удалось вернуть мне гайер. Интересно, как никому! Я смотрел шёлк. Ничего особенного. Она совершила обычный магический ритуал, сказала, что разделяет со мной свою силу, потому что наши сердца связаны чувством. Шёлк показывает любое событие Великого Мира, как тебе известно.

— Кроме… — загадочно сказала Элиата.

Рэграс насторожился.

— Что ты имеешь в виду?

— Что? — переспросила она рассеянно.

— Что ты имеешь в виду? «Кроме» — кроме чего?

— Не знаю, Рэграс. Хотела что-то сказать и забыла. Ах, эта женская невнимательность… Ну что, милый брат, я пойду к себе. Сегодняшний бал утомил меня. Я зашла, чтобы ещё раз поблагодарить тебя за чудесный праздник. На какое-то мгновение мне даже показалось, что мы не в Мире Дня, а в отцовском дворце. Показалось, что отец сейчас войдёт в этот зал. А потом я взглянула на тебя и поняла, что отец здесь. Как ты похож на него! Спасибо тебе за это, — сказала Элиата, мягко сжала его руку и удалилась.

Рэграс подошёл к окну, взглянул вверх, привычно ища глазами Луну, но небо было пасмурным.

— Сегодня ты не в настроении разговаривать, Королева. Хочешь побыть одна… Ну что же, я подожду.

* * *

Вечер был хмурый, за окнами вздыхал осенний ветер. Амма готовила ужин, а Эдвин с Диамантой разбирали вещи с острова. Эдвин открыл шкаф, достал оттуда какой-то лист и повернулся к жене.

— Мы с тобой совсем забыли! «Если вам интересно поговорить о книге, приходите. Серебряный переулок, дом Лионеля Деля. Л.А.». Интересно, кто такой этот Л.А.?

— А давай завтра сходим к нему!

— Давай…

Диаманта посмотрела на мужа.

— Знаешь, Эдвин… Мариен, конечно, попробует что-нибудь узнать. У него приятель — сын судьи. Но давай посмотрим правде в глаза: в любом случае, без Аксианта нам не справиться! Надо вызвать его.

— Только как? Ехать в Эстуар?

— Так далеко и долго! А что, если мысленно звать его? Может, он почувствует?

— Он в другом Мире. Вряд ли почувствует…

— А может, Лунная Королева поможет? Она ведь обещала отблагодарить тебя!

Эдвин отрицательно покачал головой.

— Но о чём я её попрошу? Вызвать Аксианта втайне от Рэграса? Заступиться за человека, который пытался убить её мужа? Она не согласится. А если Рэграс узнает, он меня в порошок сотрёт. И отцу, чего доброго, ужесточит приговор.

Пришёл Мариен. Ему не удалось узнать ничего определённого, кроме того, что Дамира содержат в одиночной камере, в суровых условиях, под особо строгой охраной, а дата казни ещё не назначена.

— Боюсь, без Аксианта тут ничего не сделаешь, — добавил он и вздохнул.

— Как же быть… — выговорил Эдвин.

— Ночь приносит совет, — наставительно произнёс Мариен. — Так что самое мудрое сейчас — всем лечь спать. А завтра посмотрим. Что-нибудь придумаем.

Диаманта закрыла дверь спальни, свернула покрывало, взбила подушки. Эдвин расстегнул воротник рубашки и сел на кровать.

— Всё время представляю, как там отец. Я чувствую, как ему тяжело. А главное — что он не знает…

— Чего не знает?

— Не знает, что на самом деле ничего этого нет. Что всё это бессильно — тюрьма, цепи, унижение… Для него это всё — правда! Понимаешь? Он не знает другого Мира! Эти страдания для него — единственная реальность, и противопоставить ей нечего, только воспоминания…

Он встал и раскрыл окно. Вечер был тёплый и тихий. Между лёгких облаков блестели звёзды. Вдруг небо прочертила тонкая светлая линия.

— Звезда упала… — Эдвин прижался лбом к оконной раме. — По закону отца должны колесовать. Или четвертовать после публичных пыток. Или гайер… Мама этого не вынесет…

— Казни не будет, Эдвин! — горячо возразила Диаманта. — Не будет! Я не знаю, как именно, но твой отец спасётся!

* * *

На следующий день они отправились по адресу, указанному в записке. Серебряный переулок находился в западной части города. Дом Лионеля Деля из красного кирпича оказался высоким и представительным. Они позвонили в колокольчик. Открыла красивая большеглазая служанка в белоснежном переднике.

— Добрый день! Что вам угодно?

— Мы получили вот это письмо, — сказал Эдвин и подал ей лист. Она взяла его и ушла. Вскоре вернулась и пригласила их в дом.

Они прошли в просторную гостиную с тяжёлыми зелёными портьерами на окнах. Их встретил высокий, худощавый пожилой человек. Взглянув на его спокойное лицо, Диаманта сразу отметила про себя, что так вдумчиво и внимательно смотрят только люди, которые много читают и размышляют.

Его глаза были серыми, седые волосы падали на плечи. Аккуратные усы и бородка, строгий, безукоризненный костюм и манеры говорили о благородном происхождении. Он секунду смотрел на них, потом вежливо улыбнулся.

— Очень рад видеть вас в своём доме. Меня зовут Лионель Аркамбер.

— Аркамбер?! — изумился Эдвин.

— Да. Я потомок рыцаря Адриана. Кажется, именно о нём вы читаете в книге о Дороге?

Эдвин и Диаманта дружно закивали.

— Садитесь, — пригласил хозяин, указывая на широкий диван, и опустился в кресло напротив. — Я знаю о вас от его высочества Аксианта. Наверное, вас удивляет, почему мы знакомимся только сейчас, почему его высочество не привёл вас ко мне сам. Но всему своё время. Чем вы занимаетесь?

Эдвин коротко рассказал ему о себе, о поездке, об отце.

— А у вас нет связи с его высочеством Аксиантом? — спросила Диаманта.

— К сожалению, нет. Когда он жил здесь, иногда сам заходил ко мне. Поэтому всё, что я могу — это предложить вам свою посильную помощь. Я понимаю, что смириться с неизбежным тяжело. И тяжело смириться с расставанием. Но, как вам известно — известно даже лучше, чем мне — в этом Мире нет истинных печалей и нет истинных расставаний. Поэтому не стоит противиться обстоятельствам. В Мире Неба известно всё, что происходит в Мире Дня. Раз его величество Рэграс допущен к власти, значит, наш удел — подчиняться ему, даже если его решения кажутся неверными.

— То, что произошло с отцом — вопиющая несправедливость.

Лионель покачал головой.

— На свете не существует несправедливости. Всё, что происходит — справедливо. Это нужно для нашей пользы, даже если мы этого не понимаем.

— В таком случае получается, что все поступки в равной степени хороши? — спросил Эдвин. — Получается, что развязать войну или убить кого-то в такой же степени справедливо, как не развязать и не убить?

— Нет, конечно же, нет. Здесь присутствует определённая тонкость… На самом деле — то есть в Мире Неба — нет никаких войн и нет смерти. И кроме Мира Неба, на свете нет Миров. Великий Мир — не более чем сновидение. Можно верить в его реальность, а можно просто смотреть этот сон, не вмешиваясь в ход событий. Пусть они текут своим чередом.

— Но ведь сон снится не просто так. Он снится, чтобы мы чему-то научились — иначе он не имеет смысла.

— Может быть, да, а может быть, и нет… Вопрос о смысле нашей жизни — философский вопрос, на него невозможно дать однозначный ответ. Я предпочитаю не противиться неизбежному. Наверное, потому что люблю жизнь.

— Но ведь смерти нет. Значит, в конечном счёте бояться нечего, — заметила Диаманта. — Хотя страдание всё равно вызывает страх…

— Именно поэтому мне и кажется неразумным подвергаться ложным опасностям — так ведь сам не заметишь, как начнёшь верить в их истинность… Впрочем, это выбор каждого. Невозможно остановить борца, пока он сам не поймёт, что борьба бессмысленна. Невозможно утешить плачущего, пока он сам не поймёт, что не нуждается в утешении, что плакать не о чем… Книга говорит именно об этом. И об этом косвенно напоминают многие мои труды.

— Вы учёный?

— Да, Диаманта. Думаю, ты даже знакома с моими работами. Я пишу не под фамилией Аркамбер, а под фамилией Дель. Лионель Дель.

— Конечно, я знаю ваши книги! Они же входят в университетский курс.

— А почему вы пишете не под своей фамилией, если не секрет?

— Видишь ли, Эдвин, это сложно объяснить в двух словах. Точнее, объяснить можно, но непросто передать все нюансы вопроса. С одной стороны, мне хотелось бы каким-то образом отграничить себя как человека от себя как учёного. Считайте это проявлением скромности или же, наоборот, гордыни, как вам угодно… Ну и, во-вторых, фамилия налагает определённые обязательства, а я должен признать, что не стремлюсь, да и никогда всерьёз не стремился служить Миру Неба, как мой достославный предок, ваш покровитель Адриан. Но я не хотел бы, чтобы вы сочли, что я отказываюсь от имени и от долга. Как раз наоборот. Я крайне серьёзно и ответственно отношусь к своему роду и к наследию, оставленному Адрианом и запечатлённому в книге о Дороге.

— Вы читали её? — спросил Эдвин. Диаманта, слушая мягкую, гладкую речь Лионеля, никак не могла отделаться от ощущения, что она на лекции в университете.

— Да, но не в том смысле, в каком, я полагаю, её читаете вы, Эдвин. Я учёный, и книга мне интересна прежде всего как объект для изучения. Она интересна мне как памятник, как проявление литературного мастерства, как выражение философской позиции. Многие мои работы так или иначе посвящены идеям, изложенным в ней.

— Как? Она же всё время меняется!

— У меня есть достаточно большое количество экземпляров. Да, не удивляйтесь; только текст в них не меняется. Они специально переписаны для меня разными людьми. Я собираю тексты этой книги. И тексты, которые хранятся в моём архиве, всегда остаются неизменными. Согласитесь, что изучать книгу, которая постоянно меняется, очень неудобно и едва ли возможно, — Лионель улыбнулся.

— Но зачем её изучать? Ведь главное в ней — Дорога, а книга просто помогает идти…

— Как вы знаете, Диаманта, на любое произведение, в том числе и на книгу, можно смотреть с разных сторон. Я выбрал свою сторону, взгляд учёного — и не разочарован. Она чрезвычайно интересна для исследователя. Особенно для философа.

Лионель сделал небольшую паузу и продолжил:

— Должно быть, у вас уже возник вопрос, зачем я пригласил вас к себе. Во-первых, когда я узнал о вас от его высочества Аксианта, мне захотелось познакомиться с вами как с последователями учения, на котором я специализируюсь как философ, тем более что покровитель ваш — Адриан. Во-вторых, я предполагаю, что вы определённым образом поможете мне в моей работе, и я, в свою очередь, смогу чем-то посодействовать вам. Ну и в-третьих, я могу дать вам сведения об Адриане, которые из других источников придётся собирать по крупицам.

— Мы счастливы, что познакомились с вами, — ответила Диаманта. — Но каким образом мы можем вам помочь? И, кстати, как вы датируете и называете книгу в своих работах? Я не помню заголовка «Повествование о Дороге» ни в одном из ваших трудов.

— Вы совершенно правы. В случае с каждым экземпляром я брал то название, которое очевидно предлагалось самим текстом. Например, «История странствий, подвигов и приключений доблестного рыцаря Марабейля».

Диаманта задумалась, вспоминая, и растерялась:

— Я ведь её читала… Читала, но никогда бы не подумала, что это книга о Дороге. Это же детская сказка! И Мир Неба… подождите… там вообще нет такого названия! Там есть Мир Радужных Небес, куда идут герои. Далёкая сказочная страна.

Лионель улыбнулся и кивнул.

— Должно быть, вы и читали детский вариант. Но существует и другой. Он сложен для обычного читателя, особенно неподготовленного. Зато чрезвычайно интересен для исследователя. Благодаря мне многие варианты книги стали известны простым читателям — конечно, в переработанном виде, без такого чёткого акцента на Мире Неба, как в оригинале, потому что, согласитесь, знание о Мире Неба — это знание для избранных.

— А о ком вы читаете в книге? — спросил Эдвин. — Об Адриане?

— Нет, друзья мои, увы. Это одна из причин, по которой я пригласил вас к себе. Биографию Адриана я знаю досконально из наших семейных архивов. Но, к моему величайшему сожалению, я до сих пор не видел её интерпретации в книге. Поэтому встречу с вами я считаю величайшей удачей и надеюсь, что вы поможете мне заполнить этот досадный пробел.

— Каким образом?

— Если бы вы согласились, это принесло бы огромную пользу современной философии и литературе… Мне бы хотелось, чтобы вы переписали книгу специально для меня. Я не прошу вашего ответа сейчас, — добавил Лионель. — Вопрос непростой. Если вы согласитесь, работа потребует от вас времени, сил и прилежания. Подумайте и сообщите мне. А сейчас я готов ответить на любые ваши вопросы. Возможно, вас интересуют сведения об Адриане или о книге.

— А вы знаете, как она появилась в нашем Мире?

— Нет, Диаманта. И никто не знает. Появилась она в незапамятные времена — действительно в незапамятные. Задолго до первой войны. Даже в Эстуаре почти нет сведений о тех древних днях. Что уж говорить о нас. Мне известно, что оригинальных экземпляров очень мало. Его высочество Рэграс уничтожил многие из них. Впрочем, есть одно «но», одна деталь, которая до сих пор смущает меня… Примерно в те годы, когда Адриан ходил по этой земле, появилось несколько новых экземпляров — во всяком случае, раньше о них упоминаний не было. Но откуда они могли взяться, не имею понятия. Книга, безусловно, необыкновенная, и первое доказательство тому — её способность изменять текст. Я интересовался мнением его высочества Аксианта по этому вопросу — но он заверил меня, что Гареры не имеют к этому никакого отношения… Тем не менее, есть основания предполагать, что во времена первой войны было сделано несколько списков с оригинальной книги, и они приобрели свойства оригинала — в них тоже начал меняться текст.

— А зачем делались эти списки? — заинтересовался Эдвин.

— Слуги Мира Неба активно распространяли знания, изложенные в книге. Адриан рассказывал людям о Мире Неба, что и послужило причиной его смерти в молодые годы, — вздохнул Лионель. — В сравнительно молодые — ему было тридцать девять лет.

— А отчего он умер? — спросил Эдвин. — Пока я не читал об этом.

— Он был казнён. Казнён здесь, в Тарине, на Главной площади.

— Но за что? — у Диаманты забилось сердце.

— Как вам известно, Мир Неба никогда не вызывал симпатии у Гареров. Волею судеб случилось так, что пути Адриана и его величества, а тогда ещё его высочества Рэграса пересеклись. Адриан очень мешал его высочеству. Причём не только косвенно мешал, но и прямо пытался остановить его. Вначале Адриан просто следовал своей Дороге. Но в какой-то момент, видимо, решил, что тайное знание должно быть доступно всем, и полностью посвятил свою жизнь распространению этого знания. Ему удалось сделать многое, но он заплатил за это очень дорогой ценой. В конце концов его арестовали. Его высочество Рэграс потребовал отказаться от Мира Неба и прекратить распространять списки с книги под угрозой лишить Адриана жизни. Адриан мог бы сохранить свою жизнь, подчинившись хотя бы на словах, — но он не согласился. Его подвергали пыткам, но даже это его не сломило. Его высочеству Рэграсу тогда ненадолго удалось занять Тарину, его войска стояли здесь. Видя, что Адриан не намерен отступать, его высочество Рэграс казнил его с помощью гайера.

— Адриан умер в оковах из гайера… — выговорил Эдвин. — О Небо!

Вернувшись от Лионеля, Эдвин первым делом раскрыл книгу на последних страницах.

Не сумев сломить волю рыцаря преследованиями, тюрьмой, пытками и лишениями, Рэграс приговорил его к казни. На рассвете назначенного дня рыцаря привели на Главную площадь Тарины, где его ждали оковы, сделанные из злейшего металла Великого Мира. И взошёл Адриан на помост, и был закован в гайер по рукам и ногам. Но испытания, страшные для тела, не имели власти над его духом. Все, кто присутствовал на площади, были поражены стойкостью и терпением, с которыми рыцарь переносил жестокие мучения. Ни крика, ни стона не слетело с его уст. Рэграс покинул площадь, оставив пленника во власти всей ненависти Великого Мира, и вернулся только к закату. Адриан был ещё жив, хотя силы его угасали. Увидев Рэграса, он произнёс: «Мир Неба ждёт тебя!». Ничего не ответил Рэграс, а гайер запылал ослепительным огнём. Это были последние слова Адриана; произнеся их, он лишился чувств и вскоре испустил дух. И село солнце, и на Тарину опустилась темнота. Но оковы всё ещё пылали, ярко освещая площадь. Гайер был так разъярён чистотой и Светом, исходившими от рыцаря, что отказался повиноваться Рэграсу. Даже после смерти Адриана оковы не отпускали его тело, и солдатам пришлось потрудиться, чтобы снять их.

Прошла ночь, и в предрассветный час стражники, стоявшие на улицах, и часовые на башнях, и некоторые жители Тарины видели, как по городу проехал всадник. И были весьма изумлены, узнав Адриана. Только одежды его стали белыми как снег, и раны его зажили, и вся его фигура сияла неземным светом. И многие в тот день уверовали в Мир Неба и вступили на Дорогу, ведущую туда. И рыцарь Адриан, переступивший порог смерти, не оставил своего служения, ибо Свет Мира Неба сильнее смерти.

Помни, добрый путник: Мир Неба ждёт тебя. Этим словам суждено сбыться для каждого. Мир Неба ждёт всех, кто ещё не знает его, и будет ждать до тех пор, пока они не познают истину и не войдут в него с любовью в сердце.

 

ГЛАВА 11. Приговор

Бесприютный осенний ветер стучал в окно каплями дождя. Эдвин снова и снова перечитывал отрывок из книги, а Диаманта смотрела в окно на промокший, озябший город, на низкое серое небо и думала об истории Адриана. Когда она впервые открыла книгу о Дороге, эта история казалась далёкой-далёкой и манила, как легенда. А теперь стала близкой, как их с Эдвином собственная судьба. И Тарина, знакомая и привычная с детства, оказалась тем самым местом, где Адриан принял мученическую смерть… Диаманта вспомнила сегодняшний разговор и спросила:

— Что мы скажем Лионелю?

Эдвин неторопливо закрыл книгу. Помолчал и ответил:

— Не знаю. В сущности, он занимается полезным делом. А после гайера я не чувствую себя вправе требовать подвигов от кого бы то ни было. Несколько лет назад, может, я и осудил бы его за страх быть честным… Но, если посмотреть с другой стороны — он ведь не делает ничего плохого. Если бы он вообще не занимался книгой, Мир стал бы от этого лучше? Вряд ли. Лучше нести людям истину в такой форме, чем не нести вовсе… И его желание прочитать историю Адриана в книге я прекрасно понимаю. Я бы на его месте тоже хотел.

— Перепишешь книгу для него?

— Почему бы и нет. Только не сейчас. После того, как решится судьба отца. И мне надо всё обдумать.

— Что?

Эдвин посмотрел на Диаманту. В его синих глазах стояла решимость.

— Во время разговора с Лионелем я понял, что должен делать. Понял, что не даёт мне покоя. Знание о Мире Неба — не знание для избранных! Мой долг — делиться им с людьми. А я молчу, будто это секрет, рассказываю только хорошим знакомым. Даже в театре толком ни разу не рассказал! Так не годится.

— Поступишь, как Адриан?

— Да. О Мире Неба надо говорить, надо давать людям книгу! Я чувствую, что должен это делать.

— Эдвин, ты прав. Прав. И я буду во всём поддерживать тебя. Только… Если Рэграс…

Эдвин обнял её.

— Не бойся, всё будет хорошо. Не бойся. Времена изменились. Чего нам с тобой бояться? Не надо настраиваться на страдания и жертвы! Даже не думай о них. Гайер уже в прошлом. Адриана казнили — но ведь это не значит, что и меня казнят. Да и что бы ни было, неважно. Загадывать заранее не нужно. Понимаешь? Мы должны делать то, что должны, а остальное зависит от Мира Неба. Надо верить ему. Если ему мы не верим, то кому и чему верить тогда?..

* * *

На следующий день Мариен поехал в Варос, несмотря на ненастье — он и так задержался в Тарине дольше, чем рассчитывал. А Амма пошла в тюрьму.

Она вернулась в слезах. Сняла мокрую накидку, отряхнула её, повесила на крючок и в изнеможении прислонилась к стене. Эдвин обнял её. Она расплакалась.

— Ничего не говорят. Увидеть его нельзя, передать ничего нельзя, о приговоре ничего не известно…

— Не волнуйтесь, мама! Всё устроится. Вы замёрзли, погрейтесь у камина. Мы обязательно найдём Аксианта. Кто-то должен поехать к нему.

— Но кто? А если приговор объявят завтра? Тебе нельзя уезжать!

— Конечно, я не поеду, не оставлю вас! Сейчас же попрошу Харта. Думаю, он не откажет.

Диаманта осталась с Аммой, а Эдвин немедленно пошёл к Харту.

— Ой, как ты вовремя, как раз к ужину! — обрадовалась Зерина. — Садись давай!

— А где Нат?

— Всё ещё на работе, — ответил Харт. — Славный парень, трудолюбивый. Что случилось?

— Мама только что ходила в тюрьму. Не получается ничего узнать об отце. Когда казнь, неизвестно. И Аксианта нет… Ждать вот так, сложа руки, — это смерть для отца! Надо поехать в Эстуар, разыскать Аксианта и сообщить ему.

— Да, но на это нужно время…

— Хоть какой-то шанс, Харт! Даже если это один шанс из тысячи, его надо использовать! Может, приговор вынесут завтра, а может, через месяц. Я бы сам поехал, но не могу!

— Я поеду, — решил Харт. — Выехать смогу завтра после обеда. Эх, Рэграс наверняка пронюхает о наших планах, у него же шёлк…

— Вряд ли он будет за тобой следить, Харт.

Харт горделиво подбоченился.

— А что? Чем я не заговорщик?

— С языком у тебя плоховато, заговорщик! — проворчала Зерина. — Он у тебя без костей!

Эдвин, так и не притронувшийся к еде, встал из-за стола.

— Мне пора. Харт, завтра приходи, как только сможешь, я расскажу, куда идти в Эжанте. Во сколько тебя ждать?

— К обеду. Самое позднее — в три.

Но на следующий день ни к обеду, ни в три Харт не появился. Они с Зериной пришли поздно, когда уже смеркалось.

— Куда ты запропастился?! Что случилось?!

— Ничего не мог поделать, Эдвин! Как назло, как нарочно! Свободного времени хоть отбавляй, когда оно не нужно, а сегодня все разом свалились на мою голову! Тьфу. Что за невезучий день?!

— Ладно, ничего… Проходи и слушай внимательно. Приедешь в Эжант, пойдёшь на Зелёную улицу…

Вдруг в ворота энергично постучали. Амма испуганно посмотрела на сына. Диаманта побежала открывать. Отодвинула засов и ахнула: перед ней стоял Аксиант.

* * *

В этот же вечер Аксиант пришёл во дворец. Лакей проводил его в королевский кабинет. Рэграс сидел за столом и изучал какие-то бумаги, несмотря на позднее время.

— Рад тебя видеть, — кивнул он Аксианту и жестом пригласил его садиться, но тот отрицательно покачал головой.

— Что ты тут вытворяешь? Я только что от Эдвина, он мне всё рассказал. Зачем ты это сделал? Это жестоко!

— Что?! Скажи спасибо, что я не убил этого Дамира на месте!

— Спасибо?! Поразительно, какая у тебя стала короткая память! Неужели корона так сильно давит? Я хочу посмотреть, как всё произошло. Покажи мне свой визит на остров.

— Может, тебе уступить трон? — спросил Рэграс ледяным голосом. — Что за тон, Аксиант?

— Тебе же прекрасно известно, что Дамир ни в чём не виноват! Тербек ему всю жизнь переломал, а ты на острове специально спровоцировал его! Зачем?! Это несправедливо! Ты должен его отпустить!

— Я никому ничего не должен.

Аксиант помолчал и вздохнул.

— Прости меня, Рэграс. Формально ты прав… Но Эдвин просит смягчить приговор его отцу. Думаю, на это ты согласишься? Эдвин всё-таки спас тебя и твой Мир…

Рэграс отложил бумаги и откинулся на спинку кресла.

— Я и без этих просьб собирался смягчить приговор. Дамира не четвертуют, а просто выпорют и повесят. К тому же, казнь будет в тюрьме. Устраивать публичную нет смысла, в Тарине Дамира никто не знает.

Аксиант замолчал, задумавшись. Потом заметил:

— Но ведь в жизни всякое случается. И опасные преступники иногда сбегают из тюрьмы…

— Сбегают. Но с шёлком найти беглеца труда не составит. Если его поймают в пределах Мира Дня, он будет казнён, и сообщники тоже.

Аксиант кивнул.

— Понимаю. А когда казнь?

— Первого ноября.

— Как поживает Гидеон? Я его ещё не видел.

— Неплохо. Освоился, по уши в интригах. Пока я ездил на остров, он побывал у Фригитты.

— Зачем ему понадобилась Фригитта?!

— А вот это стоит посмотреть, — усмехнулся Рэграс и кивнул на шёлк.

Аксиант прослушал разговор сына с Фригиттой и подошёл к окну. Некоторое время смотрел в чернильную темноту, потом произнёс:

— А ведь Гидеон прав. Тут что-то не так. Меня тоже смутило, что гайер так долго не слушался тебя, а потом вдруг начал подчиняться, хотя ты сменил у перстня оправу…

— Королева любит меня. Я не хочу сомневаться в её намерениях. И обсуждать её тоже не хочу.

— Дело не в ней. Ты знаешь не хуже меня, что гайер не терпит, когда ему перечат! И Дабет постоянно повторял, что для управления гайером нужны решимость и вера в то, что ты делаешь!

— Решимость и вера нужны для любого магического действия. Ну и что?

— А то, что гайер требует ненависти — без сомнений и колебаний! Ты оказался слишком хорош для гайера. А вернуть власть над ним можно только очень дорогой ценой! Я боюсь, что Королева не открыла тебе всего…

— Я сказал — хватит об этом!

— Недавно я видел Морбеда. Он приезжал в Эстуар.

— И что?

— Говорил, что собирается в Мир Дня.

Рэграс не проявил к этой новости никакого интереса. Аксиант добавил:

— Я бы на твоём месте выяснил подоплёку истории с гайером как можно быстрее. На всякий случай.

* * *

Наутро Аксиант пришёл в дом Эдвина и сразу сообщил:

— Всё будет хорошо. Рэграс, конечно, твоего отца не помилует, но мы устроим побег, а он закроет на это глаза. Одно условие: Дамиру придётся бежать в Эстуар. В Мире Дня ему оставаться нельзя.

— А как устроить побег, ваше высочество?

— С помощью ключа, Эдвин. Завтра я поеду в Эстуар. Всё объясню Аите и возьму у неё ключ. Казнь назначена на первое ноября. Я вернусь во второй половине октября. Успеем.

— А королева Аита согласится дать вам ключ?

— Я поговорю с ней. Надеюсь, она не откажет, тем более когда узнает историю Дамира.

Амма взволнованно посмотрела на него.

— Она не откажет, когда прочтёт вот это.

Амма достала из шкафа свою шкатулку, вынула из неё желтоватый пергамент и подала Аксианту. Он пробежал текст и с изумлением произнёс:

— Ваш отец спас жизнь королю?! Отцу Аиты?!

— Как это, мама?

— Да, однажды мой отец спас отца Аиты на охоте, рискуя собой. В благодарность король дал нашей семье эту бумагу. Всем представителям нашего рода дарованы особые привилегии в Мире Эстуар. В случае необходимости мы имеем право обращаться лично к королю — или к королеве — за помощью. Когда я вышла замуж за Дамира, и мы переехали сюда, королевские милости казались нам пустяками, мы были сами себе короли, — Амма улыбнулась. — Так что этим документом ещё ни разу не пользовались.

— Если вы не возражаете, я возьму эту бумагу.

— Конечно, ваше высочество, если она поможет Дамиру!

— Поможет. Теперь я уверен, что всё будет в порядке.

* * *

На следующий день Эдвин, Диаманта и Амма отправились в замок Варос. Ирита и Ник уже в деталях знали от Мариена подробности путешествия и событий на острове. Диаманта сразу почувствовала, что родителям, особенно матери, всё это очень не нравится — и то, что путешествие оказалось настолько опасным, несмотря на заверения Эдвина, и то, что Дамир выступил против короля. Конечно, никто не подавал виду, и все, как могли, старались поддержать Амму и Эдвина. Но всё равно Диаманту не оставляло неуютное напряжение, пока они не уехали из замка обратно в Тарину.

* * *

Очертания облаков меняются легко и безвозвратно; так движется время. Облачные горы высоки, но недолговечны; ветер постоянно возводит, изменяет и уничтожает их. И каменные горы, стоящие на земле, незыблемые, высокие и неприступные, тоже изменчивы и покорны ветру времени.

Сопротивляющийся знанию кажется могущественнее послушного; он упорствует в своих заблуждениях и в своём упорстве уподобляется неприступной скале. Он говорит: «Ничто не может покорить меня, никто не может повелевать мною». Но никакая скала не устоит перед ветром времени, и любое упорство бессильно перед истинным знанием. Твёрдому, как камень, суждено стать мягким и податливым, как песок, и жестокому суждено стать милосердным; таков этот Мир и такова Дорога. Наступит день, когда надменнейший из господ Земли склонит голову перед величием Неба смиренно, как слуга; наступит день, когда сжигавший корабли станет смотрителем маяка и тёмными ночами будет ревностно следить, чтобы путеводный огонь горел ярко, не позволяя морским странникам сбиться с пути; наступит день, когда преследовавший и ненавидевший истину посвятит свою жизнь служению ей.

* * *

Погостив у брата две недели, Элиата уехала. Когда наступила ночь, Рэграс отослал из своей спальни всех слуг. Подошёл к окну, взглянул на Луну и произнёс:

— Нам надо поговорить.

Луна блеснула между облаков и скрылась. Через несколько минут Королева вошла в спальню в сияющем платье и длинной белой накидке. Он посмотрел ей в глаза.

— Как ты вернула мне власть над гайером?

— Что с тобой, Рэграс? Я же рассказывала тебе.

— Я хочу знать правду. Как ты это сделала? Какой ценой? Что оставила в залог его повиновения?

Королева улыбнулась и вздохнула.

— Зачем ты спрашиваешь меня, если сам всё знаешь? Между прочим, я намекала тебе, но ты, видимо, не догадался… А кто тебе сказал?

— Неважно.

— Элиата. Верно, она сразу всё поняла… Шёлк показывает явь, но не показывает сны. Поэтому ты ничего не знал. Я и не хотела, чтобы ты знал… Я умею соединять сны и явь; больше никто не умеет. А совершённое мною во сне так же действенно, как совершённое наяву. Наши сердца связаны любовью, Рэграс. В этом и ответ.

Глаза Рэграса наполнились гневом.

— Ты сделала это ценой нашей любви?! — он схватил её за руку.

— Пусти, ты мне делаешь больно!

— Зачем ты это сделала? Как ты могла?! — его руки сжали плечи Королевы, как тиски.

— Пусти, мне больно! — крикнула она. — Я не думала, что ты можешь быть таким жестоким!

— А я не думал, что ты сможешь предать меня!

Он оттолкнул её. Она ничком упала на широкую кровать. Некоторое время лежала молча, потом всхлипнула и расплакалась.

— Успокойся, — наконец бросил он.

— Рэграс, что с тобой? Почему ты перестал мне доверять? Да, гайер сейчас повинуется тебе силой нашей верности друг другу. Но я верна тебе, если ты верен мне! Это самая прочная связь на свете, её не разрушить ничем!

— Ничем?! Она может оборваться в любой момент, и ты это прекрасно знаешь! Луна непостоянна! Непостоянство — единственное, чему ты верна!

— Я люблю тебя! Не ломай нашу любовь, и она будет жить!

Рэграс долго смотрел на Королеву. Потом подошёл к ней и погладил её по спине. Она села, вытерла слёзы и убрала с лица волосы.

— Какая у тебя тяжёлая рука…

— Прости меня, — хмуро попросил он. Помолчал и добавил: — Вспомни, сколько раз ты уже клялась мне в верности — и сколько раз нарушала клятву… Непостоянство — твоя природа. Оно делает тебя прекраснейшей из женщин, за него я люблю тебя — но однажды оно погубит меня… Когда я впервые увидел тебя, я был готов заплатить жизнью за твою взаимность, пусть даже короткую, как лунная ночь! А теперь судьба решила выполнить мою просьбу. Следующий твой уход будет последним, с ним я потеряю всё. И тебя, и власть, и самого себя… Когда это случится, Королева? Сколько времени ты даёшь мне?

Она взяла его руку и прижалась щекой к жёсткой ладони.

— Вечность.

Рэграс посмотрел на неё и страстно поцеловал. Её белая накидка плавно соскользнула на пол, и окна спальни затуманились лёгкими облаками, как в Лунном Дворце.

* * *

Миновало пятнадцатое октября. Потом двадцатое, двадцать пятое… Аксиант всё не возвращался. Надежда опять сменилась тревогой. Амма ничего не говорила, но Эдвин и Диаманта замечали, что она постоянно плачет, когда остаётся одна.

Диаманта пробовала подбодрить Эдвина, но слова не действовали. Ей казалось, что за эту осень он стал старше на несколько лет.

— Осталось два дня.

— Три, — поправила Диаманта. — Сегодняшний день ещё не закончился.

— Ты права, три, — согласился Эдвин.

— Может, сходим к Лионелю? Мы давно у него не были, он ждёт ответа.

— Нет, не хочу… не могу. Мама, вы куда? На улице такой холод! — спросил он, увидев, что Амма надевает накидку.

— Схожу в лавку и на рынок.

— Я сам всё куплю!

— Мне нужно чем-то заняться, сынок, — мягко ответила Амма и вышла, осторожно прикрыв дверь.

— Рынок недалеко от тюрьмы, — сказал Эдвин. — Ну куда запропастился Аксиант?!

Все думали об одном и том же, все старались держаться и не показывать своей тревоги. Но всё равно несколько последних ночей никто почти не спал.

Тридцатого Аксиант не приехал. Утром тридцать первого прибежала Зерина.

— Ну что? Есть новости?

— Нет, — тихо ответила Диаманта.

Зерина всхлипнула.

— Я сегодня ночь не спала, всё про вас думала! Эдвин, держись! Ещё рано отчаиваться!

— Что ты стоишь на пороге — проходи…

— Нет, я побежала дальше, куча дел сегодня. Я к вам ещё зайду.

В полдень пришёл Харт, мрачный как туча.

— Ну что, Эдвин?

— Пока ничего.

— Казнь будет прямо в тюрьме?

— Да. В десять утра.

— А вас-то туда пустят?

— Нет. И свидание с отцом не разрешают. Мама узнавала…

Харт в сердцах выругался.

Время неумолимо шло. Холодный осенний день медленно погас, розовое солнце опустилось за крыши. Харт ушёл в театр. Приехал Мариен, продрогший и рассерженный.

— Родители так хотели приехать — а их срочной работой завалили, словно нарочно! Я еле вырвался, и то до послезавтра, — он достал из рюкзака небольшой свёрток. — Вот, мама прислала вам травяной чай. От бессонницы и от волнений помогает.

Стемнело. Вечер медленно перешёл в ночь. Все сидели в гостиной, то и дело поглядывая на часы. Наконец Мариен настоял, чтобы все попытались хоть немного отдохнуть. Эдвин и Диаманта, измученные тревогой, послушно направились к себе в спальню. Эдвин остановился у окна и долго смотрел в непроглядную тьму.

— Отец сейчас не спит. Тоже ждёт рассвета.

Он сел на кровать.

— Диаманта, я столько передумал за эти дни… Отец ведь тоже ищет Мир Неба. Ищет всеми силами своей души, потому что он жаждет справедливости. Ради неё он столько выстрадал, столько сделал, стольким людям помог — но правды так и не нашёл, потому что её здесь нет! Она есть только в Мире Неба! И вся его боль там пройдёт. Там любая боль проходит, даже такая. Только отец не знает об этом. А это единственное, что способно утешить его, когда его будут… — Эдвин осёкся. — Только бы он не ушёл озлобленным, с жаждой мести в сердце! Только бы он вспомнил, о чём мы с ним говорили…

Эдвин повернулся к Диаманте. Его глаза блестели.

— Но я… я клянусь, что сделаю всё, чтобы о Мире Неба узнали другие! Теперь я понимаю, что происходит. Гайер не только у Рэграса в замке. Весь этот Мир в плену у гайера. Гайер — вот его настоящий король! Пытки, виселицы, тюрьмы… охранники, стражники, на каждой двери — замок. Когда тебя пытают, минуты без боли кажутся высшим счастьем и свободой! А об истинной свободе немыслимо даже подумать. И здесь то же самое. Богатство Великого Мира — это хлеб и вода, которые дают узнику в тюрьме, чтобы не умер с голоду. Безопасность и защита — это передышка без боли. Награда за умение бояться. Того, кто боится как следует, гайер не трогает. Как это просто, как грубо — и как безотказно! Боится каждый — за себя, за других, за здоровье, за жизнь, за деньги… И делает всё, лишь бы не стало больно, лишь бы не стало ещё больнее! Клянусь, я отдам свою жизнь, отдам что угодно, сделаю всё, только бы люди узнали, что гайер — это ложь! Тогда мне не стыдно будет посмотреть отцу в глаза, когда придёт время встретиться с ним.

— Эдвин, может, Аксиант ещё успеет!

— Я буду надеяться на это, пока отец жив.

Эдвин вернулся в гостиную, Диаманта — за ним. Долгая ночь прошла в мучительном ожидании, но Аксиант так и не приехал.

Чернильная темнота за окном начала сереть. Диаманта вдруг осознала, что до казни осталось совсем немного, и её охватил ужас. Она обняла себя за плечи. Мариен посмотрел на часы.

— Уже семь. Осталось три часа…

Из своей комнаты вышла Амма.

— Как вы, мама?

— Эдвин… Если я умру сегодня вместе с ним… — начала она и не договорила — её душили рыдания.

— Мама! Мама! — Эдвин вскочил и прижал её к себе.

— Нет, я знаю… Мне не выдержать… Неважно, что я не увижу казни — я и здесь почувствую. Я не вынесу этого, я умру…

— Мама!

— И даже не увидеть его в последний раз! Я всю жизнь рядом с ним, я в Сером Городе была рядом с ним — а в последнюю минуту он будет один!.. Один… — она разрыдалась.

Вдруг дверь в гостиную распахнулась, и вошёл Дамир, а следом — Аксиант.

— Отец!! — воскликнул Эдвин и стиснул его в объятиях, не замечая, что плачет.

Когда все немного пришли в себя, Аксиант сказал:

— Простите, что так поздно! Задержался в Эстуаре — думал застать Аиту во дворце, а она уехала в провинцию и ключ забрала с собой. Амма, быстро собирайтесь, у нас каждая минута на счету!

Амма и Эдвин побежали в комнату за вещами.

— Это мой брат Мариен, — сказала Диаманта. Дамир пожал ему руку.

Диаманта посмотрела на Дамира, и её сердце сжалось. Бледный, измученный, на руках, ногах и шее — кровавые ссадины от кандалов и ошейника, в глазах — растерянность и горечь.

Эдвин и Амма принесли вещи. Аксиант вставил ключ в замочную скважину и распахнул дверь. За ней показался коридор, в котором клубился туман.

— Пора.

Амма и Дамир обняли Эдвина и Диаманту.

— Будьте счастливы! Мы расстаёмся, но ведь ненадолго, — сказала Амма. — Вы же приедете к нам?

— Обязательно приедем!

— А может, переберётесь в Лианур навсегда?

— Да, подумайте, — кивнул Аксиант. — Аита примет вас с радостью.

Дамир ещё раз крепко обнял сына и Диаманту, пропустил в коридор жену и вошёл сам. Аксиант посмотрел на Эдвина.

— Держись. Удачи вам!

Дверь закрылась.

Диаманта опустилась на диван. Эдвин прошёл по тихой гостиной, заглянул в комнату Аммы.

— Ну вот, мама забыла свою шкатулку.

— Сейчас это уже не имеет значения, — отозвалась Диаманта и посмотрела в окно. Над крышами цвета ржавчины медленно светлело серое небо.

* * *

К Рэграсу влетел Гидеон.

— Я только что узнал об этом побеге, дядя! Ваше величество, это… это просто… — от возмущения он даже не находил слов.

— И что, Гидеон?

— Надо найти и покарать зачинщиков! Как хорошо, что у вас есть шёлк! Но как этому негодяю удалось сбежать из-под двойной охраны?! Он же был закован в кандалы!!

— Твой отец помог Дамиру бежать.

— Что?!!

— Да, Аксиант взял у Аиты ключ, вошёл прямо в камеру и освободил Дамира от цепей. Теперь они уже в Эстуаре.

Гидеон потерянно опустил голову.

— Какой стыд… как мне стыдно за отца… неужели он помог этому убийце… Ваше величество… и… как вы теперь поступите?

— А я бы на твоём месте не стыдился, а гордился.

— Что?! Дядя!

— Это был остроумный побег. Неожиданно, в последний момент. Прямо как в книгах.

— Вы шутите, дядя?!

— Нет.

— А Эдвин… Значит, он теперь будет думать, что ему всё позволено?! Да он же опасен! Каковы родители, таковы и дети!

Рэграс усмехнулся.

— Глядя на тебя, этого не скажешь.

Гидеон обиженно выпрямился.

— Вы считаете, что я не похож на отца?

— Ты же только что говорил, что тебе стыдно за своего отца.

— Нет, дядя! Нет. Я имел в виду только, что в данном случае отец ошибся. И Дамир, и Эдвин — вся эта семья против вас и вашей власти! Я не могу понять, почему вы так хорошо к ним относитесь?!

— А с чего ты взял, что я хорошо к ним отношусь?

— Ну как же, дядя? Смягчить этому негодяю приговор… Простить такой побег…

— По закону пособников побега вешают. Но в качестве милости можно выбрать не такую позорную казнь и отрубить твоему отцу голову. Такой вариант тебя устроит?

— Что вы, дядя!

— Вот и я счёл это чересчур суровой, хотя и справедливой мерой.

Услышав это, Гидеон успокоился — вместе с иронией в голосе дяди звучала спокойная, властная уверенность.

— Я и не думал прощать этот побег, Гидеон. То, что ты принял за милость, всего лишь холодный расчёт. Дамир сам по себе мне неинтересен: в Тарине он никогда не жил, его здесь никто не знает. Ни о его преступлении, ни о его побеге в городе ничего не известно. Так что портить из-за него отношения с твоим отцом и с Аитой по меньшей мере глупо.

— Но ведь… Ваше величество, главный организатор этого побега — не мой отец, а Эдвин! Эдвин всё это придумал! И остался здесь, в Мире Дня! Накажите хотя бы его!

— Нет. Пока нет.

— Но почему?

— Любовь Эдвина к отцу и попытка любой ценой спасти его мне понятна. Ты ведь тоже не хочешь видеть своего отца на эшафоте, пусть он и виноват… Наказывать Эдвина за такую вину — может, и справедливо, но мелко. Вот если он пойдёт по стопам Адриана, я накажу его. И накажу жестоко.