До нового года оставалось все меньше времени — ещё немного, и они вступят в новый год, и всё внутри переполнялось надеждами в ожидании предстоящих перемен. В Новом году будет все по-другому. Новые люди, новые события, новые потрясения, новые мечты. Но — сам по себе Новый год ничего не меняет, измениться под силу только самому человеку, и многие из них нашли в себе силы измениться самим, силы — принять эти перемены: в себе и вокруг себя.

И эти несколько дней хотелось прожить спокойно, в кругу дорогих людей, проводя вечера на заднем дворе, кутаясь в теплый плед и теплые объятия, или — неспешно пройтись по парку, будь то днем или вечером, вдыхая морозный воздух и учась читать эмоции по лицам людей — их страхи и волнения, их мечты и чаяния, всё то, что они ожидали от года наступающего и всё то, что они хотели оставить в году уходящем. И морозам не под силу охладить молодые горячие сердца, а Рождество подарит веру и надежду. Свечи и крепкие объятия согревают теплотой чувств, а улыбки зажигаются как звезды, что ярко сияют в зимнем небе.

И проведя перед большим приемом несколько дней в спокойной и расслабленной обстановке, помогая детям раскрашивать книги, собирать конструкторы и выращивать кристаллы из набора юного химика, они готовы были блистать и покорять на светском рауте. Для полного счастья не хватало только телескопа, чтобы наблюдать за звездами в поисках той единственной, самой яркой звезды — вестницы Рождества. Ну, ничего — к следующему Рождеству он у них обязательно будет, чтобы дети смогли увидеть её среди бесконечного мерцания небесных светил.

Перебрав весь гардероб в поисках наилучших нарядов и оставив детей на попечение старшего поколения, молодежь отправилась на званый вечер к экстравагантному японцу. Но Маргарита и Даниэлла могли провести на мероприятии совсем немного времени — не более пары часов, буквально лишь отдав хозяину дань уважения: маленькая брюнетка стремилась поскорее вернуться к дочерям, а златовласой накануне родов рекомендовалось избегать переутомления. Таким образом, завершать вечер друзьям придется без них. А пока же — такси везет их туда, где горели огни, звучали музыка и смех, звенели бокалы, где всё чрезмерно легко, где приветливые улыбки нередко неискренни и завистливы, где не имеешь права выставлять свои секреты и слабости на всеобщее обозрение. И следовало запастись выдержкой, прежде, чем переступить порог, но таковы были негласные законы жизни публичных людей, законы шоу-бизнеса, жизни напоказ.

Марк взглянул на свое отражение в зеркале, откуда на него смотрел молодой человек с необычно светлой, почти молочной, кожей и светло-серыми глазами, с особенным и редким для европейца разрезом глаз, его волнистые волосы уже успели отрасти до плеч, снова став цвета первой весенней сирени. Он словно сошел с полотен художников эпохи Возрождения. Резкие линии скул и подбородка сглаживались гладкой светлой кожей, а резкость взгляда — смягчалась блеском его глаз. Его красота не была такой классической, как у Джона, не была яркой, как у Этьена, ни сдержанной — как у Питера, или — экстравагантной, как у Ондзи. Она была скорее — набросочной, штриховой, на которой умелый стилист, как на чистом полотне, мог создать свой шедевральный образ. За это, а ещё за огромное трудолюбие и невероятную выносливость, он так был ценим дизайнерами и стилистами.

Едва они подъехали к помещению, как их обступили папарацци, едва дав выйти из машины, они принялись задавать бесконечное множество разнообразных вопросов, которые не было совершенно ни какого желания комментировать. Но они тотчас же все замолчали, стоило появиться Марку под руку с миниатюрной японкой, что дало несколько спасительных минут тишины и позволило нашим героям войти, пока журналисты не опомнились. Время для них было упущено, и им оставалось только толпиться у дверей, которые охранники успели захлопнуть перед самыми их носами.

Появление Марка в компании миниатюрной азиатки произвело настоящий скандал среди молодых незамужних моделей, готовых погрузиться в траур по такому поводу — большинство из которых однозначно хотели бы оказаться на её месте. Многие из них тихо завидовали белой завистью, но находились и такие, кто принялся демонстративно выражать свое презрение к «этой наглой азиатской выскочке», как они уже успели между собой придумать обидное прозвище для Лали-Мей, а другие и вовсе — открыто стали распространять грязные слухи о том, как «эта маленькая ведьма» смогла околдовать парня, чтобы женить его на себе: то ли она купила его расположение щедрыми денежными посулами, то ли успела очень своевременно забеременеть, и ему не оставалось ничего другого, как принять женитьбу на ней.

От всех этих косых взглядов и шепота за спиной, Мей изводила нервная дрожь, и хотелось разбить бокал с шампанским о головы этих докучливых злых сплетниц, и она нервно кусала плотно сжатые губы, когда следовало улыбаться, судорожно вцепившись пальцами в руку Марка, оставляя красные следы.

Собственно, она понимала, что для Марка и её друзей — это всё не более, чем ничего не значащая глупая болтовня недалеких и не очень умных девиц, которая мало её трогала, но — всё равно было больно и неприятно слышать эти перешептывания и встречаться с этими взглядами. Сама она пропускала мимо ушей такие выпады в свой адрес — в свое время сама была ещё хуже, но вот теперь она уже не одна, и меньше всего ей хотелось стать причиной лишних проблем для мужчины, что рядом с ней. И всё чаще сам собою напрашивался вопрос — к какому из миров они, всё-таки принадлежат? В Японии Марк был чужаком, а здесь враждебно отнеслись к ней — далеко не все, разумеется, но этого было вполне достаточно для того, чтобы в душе остался неприятный осадок. Какое же им выбрать место, где бы они могли спокойно жить и быть самими собой, чтобы не быть мишенью для пересудов и сплетен за спиной?

И вот, когда одна из таких девиц, проходя мимо и очаровательно улыбаясь, будто случайно — пролила на её платье шампанское из своего бокала, девушка готова была разрыдаться, но она дала себе слово, что не будет больше плакать — никогда, это было бы бесчестно по отношению к тем, кто поддерживает её, да и просто — слабостью, которую она не могла себе позволить, зная, что где-то рядом есть некая Лаура, которая угрожает счастью людей, ставших ей близкими. Рассыпаясь в фальшивых любезностях и не сводя взгляда с Марка, девица удалилась.

И тут на помощь снова пришел её соотечественник-японец, предложивший им пройти в гардеробную и выбрать что-нибудь подходящего размера из последней коллекции, которая не была ещё представлена публично. Вот тут-то наступила очередь всех этих фурий кусать локти, морщить носы и поджимать губы с досады — если они думали поставить её в затруднительное положение и вынудить покинуть мероприятие, то старались напрасно. В ещё лучшем виде, чем прежде, под руку с Марком, спустилась она, и теперь доносились вздохи досады. Не в её привычке было злорадствовать, но сейчас ей, ох, как хотелось хоть немного сбить спесь с этих завистливых моделек. Парень подвел её к зеркалу и попросил улыбнуться:

— Где же твоя смелость? Неужели ты их боишься? Обещаешь не забивать больше голову всякими глупостями? — сначала Мей смотрела на их общее отражение в зеркале, потом он развернул её так, чтобы мог видеть её лицо, а она — его, — Знаешь, я скажу тебе, что могу только посочувствовать таким пустым куклам, у которых кроме внешней красоты — только пустота в душе. Такие люди встречаются в любом обществе, но век таких пустышек не долог — в работе модели, как и в любой другой, ценятся ум и порядочность. Ты же умная девушка, Мей, и должна понимать это, — а она не могла сейчас говорить от испытанного волнения, — Я выбрал тебя, а ты выбрала меня, и мы должны доверять друг другу, если наши отношения чего-то стоят. Ты же не считаешь меня ловеласом, который не в состоянии контролировать свои гормоны, надеюсь?

Девушка рассмеялась:

— Нет, конечно, — азиатка уткнулась ему в грудь, не понимая — то ли она смеется, а то ли плачет.

— Мы решили связать свои жизни и судьбы, и тут нет места сомнениям. Ты согласна? — но Мей могла сейчас выразить свое согласие только молчаливым кивком головы, и всё, чего ей хотелось сейчас — стоять вот так в его объятиях вечно, ощущая тепло его пальцев, вдыхая его запах, слушая его дыхание, уверенная во взаимности их чувств и его поддержке, и ему важна была только эта женщина, которой он готов принадлежать, он сам хотел этого — во всеуслышание представив девушку своей невестой.

В этот вечер пройти испытание на прочность выпало отношениям не только Марка и Мей.

Появление царственной рыжей красавицы Кали заставило всех присутствующих мужчин повернуть голову в её сторону.

— Кто эта женщина? — светловолосая Аманда ревниво вздернула нос, заметив теплое к ней отношение со стороны Джона, и поинтересовалась у азиата, спешившего поприветствовать новоприбывших гостей, — Они знакомы с ним? — она с таким нетерпением ожидала его появления, самоуверенно не считая Маргариту достойной соперницей, но появление рыжеволосой поубавило убежденности в её душе.

— Говорят, что госпожа Кали — его первая жена, — небрежно бросил на ходу Ондзи.

— Нет, я решительно не понимаю этих людей, — фыркнула Аманда, тряхнув кудрями так, что едва не испортила старательно уложенную прическу, — Променять такую диву на маленькую простушку? По меньшей мере — глупо, — она передернула плечами, ещё раз посмотревшись в зеркало и справедливо оценив, что в своем любимом платье из зеленого бархата она исключительно хороша, — Ну, мне теперь задача облегчается: с такой женщиной соперничать было бы куда сложнее, чем с этой девчонкой, которая не заслуживает такого мужчину, — полностью удовлетворенная своим отражением, девушка достала из сумочки блеск для губ и обновив макияж, довольно улыбнулась с едва промелькнувшим в улыбке оскалом уверенной в себе хищницы, приготовившейся к увлекательной охоте.

— Не вмешивайся, — азиат подхватил её под руку так резко, что она чуть не выронила свою сумочку, и прошипел прямо у неё над ухом, — Не тебе судить о том, кто и чего достоин!

— Этот мужчина будет моим, — блондинка поморщилась и убрала его руку, — И лучше ТЕБЕ не вмешиваться, если не хочешь вызвать гнев госпожи Лауры.

— Ты безнадежна. Я даже не хочу с тобой спорить, — Ондзи устало отмахнулся, — Ну, попытайся, возможно — это будет для тебя хорошим уроком, — и закончил уже совсем шепотом, — Как и для неё тоже…

— Кто бы мне давал советы! — Аманда нахмурила брови, — Что-то я не заметила, чтобы леди Даниэлла уделяла тебе больше внимания, чем того требуют приличия. И что же ты будешь делать? — видя, как изменилось его лицо, она поняла, что попала в самую точку, — Может быть, мне намекнуть госпоже? Хотя… думаю, что в этом нет необходимости — с её проницательностью, она наверняка уже обо всём догадалась. Не завидую я тебе — оскорбленная женщина способна на всё. Советую тебе быть предельно осторожным, — она провела пальцем по его щеке, чуть не оцарапав наманикюренным ноготком, потом чмокнула в другую щеку, панибратски похлопала по плечу и направилась к гостям.

— Аманда, добрый вечер! — на её пути появился Винтер, выглядевший ещё более элегантно, чем обычно.

— Добрый вечер, Винс! — девушка обняла его, чтобы быть как можно ближе к нему, когда продолжила, — Ты-то мне и нужен. Для нас есть задание от госпожи. Представь меня друзьям господина. Меня интересует тот смуглый мужчина, а ты пока отвлеки девчонку — пригласи её на танец, что ли, — мужчина только вздохнул, но пригласить на танец Маргариту не отказался.

Марго и Джон как раз завершили танец, когда к ним подошли Аманда и Винтер:

— Разрешите похитить мадам на танец? — мужчина приветственно поклонился.

— Если Жан не будет возражать, — перевела взгляд на мужа, — то я совсем не против.

Джон кивнул, а блондинка дернула Винтера за рукав, выразительно кашлянув, обращая внимание на свое присутствие.

— Ох, прошу прощения, — Винтер поспешил исправить свою оплошность, — Разрешите представить вам Аманду, — блондинка очаровательно улыбнулась:

— Разрешите, месье, составить вам пару в танце, раз уже наши партнеры решили танцевать без нас, — Джон снисходительно покачал головой, но взял её под руку.

А на сцене за роялем им играл сам хозяин вечера.

Маргарита в красном платье прекрасно смотрелась рядом с Винтером, одетым в черный костюм — словно пара ярких актеров, играющих в исторической постановке. Он едва касался её, всё время стараясь запомнить её глаза.

Аманда же, наоборот, не стеснялась проявлять свою заинтересованность в партнере. И набравшись смелости, спросила о том, что давно её волновало:

— А такая женщина, как я, могла бы вас заинтересовать?

Джон вдруг внимательно посмотрел на неё, но мелодия стихла, избавив его от необходимости отвечать:

— Благодарю за танец, — он поспешно поклонился и почувствовал озноб во всем теле. Точно предвидя, какую трагическую роль суждено ему сыграть в её судьбе.

И как же хорошо, что этим мыслям не позволил овладеть его сознанием, вовремя подоспевший азиат, приобнявший Джона и Маргариту, послав предупреждающий взгляд Аманде, и доверительным шепотом обратившись к паре:

— Не окажете честь подарить собравшимся музыкальный номер? Я бы очень просил.

И вот он уже мягко подвел их к сцене, за рояль, пока из-по его пальцев начали рождаться звуки мелодии из мюзикла с мировым именем.

Всё время, пока они исполняли дуэт, Аманда не сводила глаз с Джона, а когда Маргарита продолжила композицией «Il est beau comme le soleil», стоя рядом с обнимающим её мужем — шепотом повторяла за ней слова, и по её щеке скатилась вдруг слеза. Джон окинул взглядом зал, но Аманды уже не было — но он мог видеть Даниэллу с доктором, сестру и Рафаэля, Сэма и Кали, Питера и Евангелину.

Чуть поодаль стояли рыжая пара Этьен и Николь и её сестра Мишель вместе с Жозе. В другой стороне — пока еще счастливые Эллен и Максимилиан, еще не догадывающиеся, какую невероятную боль им придется причинить друг другу.

Внезапно свет в зале погас, и раздался оглушительный взрыв.

« Однажды ты станешь таким взрослым, что снова начнешь читать сказки».

Клайв С. Льюис.

— Зеркало-зеркало на стене, покажи Хранителей мне! — Лаурита прикоснулась пальчиком к зеркалу в старинной витой оправе и отошла, присев для удобства в большое кожаное кресло, в котором сидел обычно Ондзи.

И вмиг панель зеркала стала подобием экрана, в котором девочка могла видеть всё, что происходило на званом вечере японца. Её забавляло ощущение того, что они пока и не догадываются, что она сейчас за ними наблюдает. Всё обычно — чинный вечер, идеальный, на первый взгляд… был бы таким, если бы она не могла прочесть, что творится в душах смертных, что собрались на рауте. Она даже хихикнула, когда платье Мей облили шампанским.

И тут её улыбка растворилась. Боль и ревность взыграли в ней, когда она увидела ЕГО. Увидела, какими глазами азиат смотрел на златовласую — на неё он никогда так не смотрел. И это больно ранило её. Лаура сжала кулаки, смяв кружева на выглаженной юбке. Он ещё сильно пожалеет о том, что пренебрег ею! Они все пожалеют — ей надоело играть в кошки-мышки.

Она хлопнула в ладоши, и экран погас.

Лаура пошла в свою комнату и вернулась с большой книгой, что возвратила ей малышка Адель.

Нервными шагами пройдя в гостинную, она обернулась к зеркалу и повторила свой вопрос, и когда экран снова загорелся — открыла книгу и подула на страницы, с мстительной ухмылкой наблюдая за взрывом и суматохой в клубе азиата:

— Как вам понравится это? Сказки, конечно — выдумки, но сгинуть в них можно по-настоящему…

Марк очнулся: в голове гудело, а перед глазами всё плыло — как при контузии. Под спиной чувствовалось что-то твердое, нещадно впивающееся в тело. Он попытался опереться на руку, чтобы подняться и оглядеться вокруг — ладонь нащупала мокрую прибрежную гальку. Он попробовал встать, но в голове снова зашумело, и на время пропал слух. Слабые ноги с трудом держали тело в вертикальном положении, а синяки и ссадины неприятно и болезненно пекли. Шаги были неуверенными и давались с трудом по скользкой гальке, его всё ещё шатало. Несколько раз Марк даже умудрился подскользнуться. Он проморгал, пытаясь признать окружающую местность, но всё ещё не понимая, где он находится, и главное — как он сюда попал. А куда подевался его костюм? И почему на нем странная одежда с претензией на средневековье? Он ещё раз снова ощупал себя — ткань действительно настоящая. Но понимания этот факт не прибавил. Холодный ветер всё норовил спутать его волосы, нещадно трепля их перед самым его лицом. Для полного завершения картины — с тяжелого свинцового неба начали срываться крупные капли холодного дождя, и видневшийся в тумане дальний утес выглядел ещё более зловеще. И только старая полуразбитая лодка покачивалась на волнах близко от берега.

— Есть здесь кто? Ребята, вы где? Это не смешно. Мей? — но ответом ему было только завывание ветра да плеск волн, пушистыми барашками накатывавших на берег, поднимая брызги.

Когда к нему полностью вернулся слух, внимание парня привлек шорох от топота сотни маленьких ножек.

Крысы? Черт возьми, откуда тут взялись крысы? Что здесь вообще происходит? И где это, собственно — здесь?

Но тысячи уставившихся на него злобных глазок-бусинок и оскалы их маленьких острых зубов были вполне реальными, а их пронзительный писк так резал по и без того больным ушам.

Марк рванул к лодке — живое серое море маленьких хищных вредителей последовало за ним.

На ходу он нащупал что-то в кармане старинной куртки, что была на нем вместо его одежды — это была флейта. Что за чертовщина?

Флейта… крысы… да ведь это же, похоже, из детской сказки о Гамельнском крысолове…Но, как? Ладно, это можно оставить на потом, вопросы подождут.

— Хотите поиграть, маленькие мерзавцы? — Марк поднес её к губам, и мелодия, точно сама — начала выводить замысловатую трель, — Как там говорили в одной известной сказке: помирать, так с музыкой?

Животные замерли на месте.

Отогнав лодку подальше от берега — благо, высокий его рост позволял сделать это до достаточной глубины, он запрыгнул в неё.

Крысиная армия остановилась у воды, как бы решая — продолжать свой путь дальше или нет, но сопротивляться звуку мелодии они не могли. Лодка отплывала всё дальше от берега, и живое серое море хлынуло за ней.

Порывы ветра всё усиливались, грозя перевернуть утлое суденышко, а волны покрывали брызгами с ног до головы, но он не переставал играть, захлебываясь в накатывающих волнах…

Придя в себя, юноша с трудом открыл глаза — он лежал на каменном полу в большом темном зале с огромными зеркалами на стенах.

Рядом приходила в себя Мей — на ней были странные доспехи с фамильным гербовым теснением, сильно забрызганные кровью.

Увидев Марка, она кинулась ему на шею:

— Живой! Слава Богу, живой!

Её улыбка, на выпачканном грязью и кровью лице, скорее — пугала, но главным сейчас было то, что они вместе, что они оба живы.

— Ты вся в крови, — он несколько отстранился, высвобождаясь из её объятий, но только с тем, чтобы рассмотреть, нет ли серьезных повреждений, — Ты не ранена?

— Нет, это — кровь монгольских захватчиков, — тихо ответила девушка.

И она поведала Марку, как очнулась посреди поля неведомой битвы, сплошь усеянного мертвыми телами павших воинов. Вокруг было столько крови, что земля стала вязкой и скользкой, а её резкий запах бил в нос, и казалось, что он въелся в тебя насовсем, и ни чем уже не вытравить этот смрад.

И только изорванные имперские знамена древнего Китая колышутся на ветру, да кругом беспорядочно валяются обломки мечей, копий и щитов среди множества изувеченных трупов в боевом облачении…

Последствия взрыва всё ещё продолжали сказываться — в глазах двоилось, голова кружилась и невыносимо болела, девушку чуть не стошнило прямо тут, на пропахшую кровью землю. Она смогла подавить рвотный позыв, но внутренности ещё пекло от не нашедшей выхода желчи.

Мей не понимала, что происходит и где она находится. Земля скользила, и встать было сложно — ноги вязли в жидкой грязи, а рука, то и дело — упиралась в чье-то тело. Девушка кричала и звала на помощь. Ох, лучше бы ей было этого не делать …

— Кто это тут пищит? — словно гора, перед ней вырос огромный варвар в доспехах и в меховой накидке, его меч, омытый в крови, пугающе выделялся на фоне ещё более устрашающего вида его владельца в забрызганной кровью броне. Можно было бы подумать, что тут снимают историческую драму. Честно говоря, Мей так и думала поначалу — ей хотелось так думать.

Она попятилась подальше от незнакомца, пока не споткнулась о чью-то ногу. Господи, да кругом же мертвецы одни! Ну, уж нет! Не собирается она помирать сейчас — одна, не увидев прежде Марка. Когда пальцы её нащупали холодное лезвие чьего-то меча, она уже была полна решимости сражаться за свою жизнь. Пусть пока она научилась управляться только с тренировочными деревянными мечами, и не довелось ей брать в руки фамильного меча — катаны, но приемам владения оружием обучена была, и собиралась продемонстрировать всё свое умение, защищая собственную жизнь.

Этого от маленького хрупкого создания не ожидалось, и на лице варвара отразилось изумление, но оно быстро прошло — он был слишком уверен в своих силах против такого хилого, по его мнению, соперника. И это было его самой большой ошибкой! Ибо одно из главнейших правил воина гласит — никогда нельзя недооценивать противника, это может дорого тебе обойтись.

— Ну, чего трепыхаешься, малыш? — мощным ударом выбив оружие из её рук, он неумолимо приближался, нависнув над ней подобно горе, — Обернись: весь ваш пограничный отряд полег здесь. Не важные из вас защитники вышли. Мне даже напрягаться не придется, чтобы разрубить твое щуплое тело пополам — и не останется ни кого, кто бы мог зажечь сигнальные факелы. Не завидная у тебя судьба, малыш…Сидеть бы тебе при мамкиных юбках, глядишь, может и жив бы остался. И в неволе люди живут, — он откровенно смеялся над ней, но это было уже слишком… Ни что так не ценится человеком, как свобода. Человек рождается свободным, и ни у кого нет власти над другим человеком.

— Это мы ещё посмотрим! — процедила девушка сквозь оглушающую боль, пронзающую из одного виска в другой, — И я тебе — не малыш! Я не должна сдаваться — ради памяти родителей, которые верили в меня, ради любви Марка, который вернул мне силы и веру в себя.

— Что ты там бормочешь, сверчок? Молитвы тебе не помогут, — хохотнул варвар.

— О себе лучше помолись, — молниеносная реакция, и девушка подскочила на ноги, держа в руке подобранный с земли чей-то меч, — Черта с два ты получишь мою жизнь! — её боевая стойка и дрожащие руки, которыми она старалась удержать оружие, вызвало только смех противника.

Но уже после первых же выпадов, сопровождающихся звоном скрещивающихся клинков, ему уже было не до смеха — он не мог ожидать, что это маленькое создание будет сражаться с таким мастерством и упорством. Он был силен, но она была проворнее и уклонялась от его атак — её отец, её учитель могли бы гордиться ею, и Марк бы тоже гордился ею… Марк…Она не переставала думать о нем — почему она обязана выжить. И ещё — друзья, которые помогли ей пережить самое тяжелое время и не бросили одну. Она просто обязана выжить — и не иначе, слишком много ей довелось пережить, и слишком мало осталось того, что могло бы её убить.

— Верткий маленький змееныш, — бросил он, видя как до сих пор успешно она избегала его прямых выпадов, лишая его возможности легкой победы.

— Змеи, обычно — больно жалят, — Мей пришлось просто фантастически изловчиться, но она смогла — смогла достать до его горла. И тут же отскочила в сторону, чтобы не быть раздавленной грузным телом варвара, когда он, пошатнувшись и потеряв равновесие, был в секунде от того, чтобы рухнуть на землю, хрипя и истекая кровью.

На звуки борьбы могли явиться его сотоварищи, а с ними со всеми ей точно не справится.

Нужно было что-то делать. Но, что?

Мей не понимала, почему это ей так важно, но чувствовала, что ей просто необходимо что-то предпринять. Знала, что должна — и всё.

И тут только она поняла, что и на ней — замысловатые старинные доспехи.

Небольшая дверца потайного хода поддалась, и девушка в темпе поднялась по крутым винтовым ступеням внутренней башни. Она попала в узкий коридор, который освещали несколько горящих факелов по обеим сторонам прохода. Мысленно поблагодарив Небеса за такое сказочное везение, она взяла один из них и проделала обратный путь, освещая себе дорогу наверх.

Этот вражеский отряд был остановлен ценой жизни защитников, но ещё один — стремительно двигался к укреплениям — Мей заметила всадников с возвышения своего участка каменной стены, известной и ныне, как Великая Китайская стена. Их кони поднимали облако темной пыли.

И тут её взгляд привлекла большая чаша с горючей жидкостью — видимо, в ней зажигали сигнальный огонь, а у неё как раз есть ещё не догоревший факел.

И когда она кинула факел в чашу, и пламя вспыхнуло, как олимпийский огонь, а Мей без сил опустилась на пол. И тут же, по цепочке, стали зажигаться огни на следующих участках стены — далеко, куда хватало зрения. Теперь врагу не подступить незамеченным, а народ соберет ополчение в помощь армии.

Потом она уже ничего не помнила, а очнулась уже тут, в зеркальном зале.

— Марк, это было ужасно! Ужасно! — она вцепилась дрожащими пальцами в его промокшую куртку и не отпускала, — Я даже имени не знаю того, кого убила. Ты хоть представляешь, как это?!

— Паршиво, наверное, — с трудом выдавил Марк из, онемевшего от игры на флейте и волнения, горла, потом решил сменить тему и развеселить её, — Слушай, а ты даже говоришь сейчас с китайским акцентом.

— Что, правда? — Мей шмыгнула носом и улыбнулась.

— Нет, шучу, — он погладил её по волосам и тоже улыбнулся, — А ты, вроде как, героиня. Ты спасла Китай.

— Надеюсь, что так, — и от этого его жеста заботы ещё больше захотелось плакать. Если раньше в её голове мелькали порой грешные мысли, что он с ней пытается выбить из себя безответную любовь, но теперь, и она поклялась себе в том, никогда больше её мысли не завернут в эту тупиковую сторону.

«Придёт день, когда ты поймёшь, что всю Вселенную ты можешь найти внутри себя, и тогда ты станешь волшебником. Став волшебником, ты уже не будешь жить в мире — мир будет жить в тебе.»

Дипак Чопра

Евангелина попыталась открыть глаза, но увидела лишь темноту. Её шатало в разные стороны, и она ни как не могла поймать равновесие — это было практически невозможно сделать со связанными руками и завязанными повязкой глазами. От каждого шага кружилась голова, и под босыми ногами, скользящими по мокрой поверхности, всё ходило ходуном, а при попытке пошевелить руками тугая веревка узлами впивалась в запястья, соответственно — не могла она освободиться и от повязки на глазах. И холодные влажные капли, то и дело, попадали ни лицо и тело.

И слышались кругом охрипшие пропитые голоса, отпускавшие в её адрес скабрезные замечания, заглушаемые шумом падающей воды. И от этого девушка чувствовала себя абсолютно голой перед ними — хоть, судя по ощущениям, на ней была какая-то сорочка, и сгорала от стыда и желала бы сейчас исчезнуть, радуясь, что не видит сейчас лиц этих грубых мужчин, которым принадлежали эти хриплые, прокуренные и пропитые голоса. Ей было дико страшно — она не понимала, что происходит, где она находится, чего хотят от неё эти люди и как планируют с ней поступить… Ещё страшнее и тоскливее становилось от того, что она могла погибнуть тут — в неведении и одиночестве, не имея сведений о судьбе супруга и друзей. Для человеческой природы нет ничего ужаснее одиночества и неизвестности. Боже, они ведь только недавно стали мужем и женой, ещё не познав в полной мере всех радостей и всех сторон семейной жизни. Неужели, им всем тоже грозит опасность? Где они? Что с ними? Господи, если бы она была уверена, что они в безопасности, то и умирать было бы не так страшно. Хоть какой-нибудь знак, какой-нибудь намек на их судьбу…

— Последний раз спрашиваю, где этот чертов мальчишка? Где Питер? — требовательный вопрос, и кто-то грубо схватил девушку за плечо, подталкивая вперед, от чего она чуть не свалилась — сама она даже не видела, откуда.

— Питер? Питер здесь? — Ева с силой замотала головой из стороны в сторону, но ничего, конечно же, не увидела из-за плотной повязки на глазах. О том, что происходит, она могла догадываться только по звукам вокруг.

— Надеюсь, что этот трусливый мальчишка явит себя бесстрашному Капитану Крюку, наводящему страх на порты семи морей, чтобы спасти свою «маму», — этот голос звучал громче остальных, от него веяло леденящей уверенностью, от которой мурашки пробежали по коже, — И тогда я убью его.

Неужели пираты? Но ведь Капитан Крюк — это только легенда? Или всё-таки — нет?

— Нет! — у девушки начиналась самая настоящая паника, но она ни чем не могла помочь этому загадочному Питеру, — Питер, нет! Не надо… Уходи, Питер! Они хотят убить тебя! Спасай свою жизнь! — из-под повязки показались два ручейка слез.

Неужели она станет причиной чьей-то смерти? Теперь ей уже отчаянно хотелось верить, что это не её Питер… И всё же — она не предполагала чтобы из-за неё кого-то убивали. Даже если это совершенно незнакомый ей человек, которому она совсем не желала зла — если он был врагом этих грубых людей, пиратов, то правда была на его стороне. Так подсказывало ей сердце.

— Руки прочь от неё! — а в её размышления ворвался такой знакомый голос.

— Ты всё-таки явился, мой злейший враг — Питер Пен?! — рядом послышался довольный возглас.

— Питер? Пен? Развяжите мне глаза, я хочу его видеть! — попросила девушка, но пираты оставались глухими к её просьбам, её лишь только снова резко толкнули в спину:

— Давай, живее шагай по доске, девчонка! Не утонешь, так пойдешь на корм рыбам, а они в этих водах, уж до чего прожорливые твари.

Доска! Вот оно что — в книгах о пиратах, которые она читала в подростковом возрасте, часто упоминался этот зрелищный вид казни. Но за что её хотят казнить? Что она сделала этим людям? Евангелина не понимала этого… Только для того, чтобы выманить парня? Её мужа, черт подери! Как это вообще могло произойти? Как они оказались тут?

— Я же сказал, отпустите её, — снова этот голос… Этот голос! Ошибки здесь быть не могло… Но, Господи, как такое возможно? Питер! Её Питер и есть Питер Пен? Как такое возможно? Это лишь только сказки, не более того…

— И что ты сделаешь, мальчишка? — второй голос смеялся, — Раздвоишься? Сражайся со мной, трус! — потребовал он, и внутри у девушки всё сжалось от страха и холода.

— К вашим услугам, Капитан, — голос Питера был спокоен, как показалось Евангелине, — только после того, как вы отпустите девушку.

Стало быть, он так уверен в своих силах и не боится пиратов? Ах, ну да — это же Питер Пен! Теперь её Питер — бесстрашный мальчишка из сказки, который пожелал остаться вечно юным. А помнил ли он её ещё?

И она сама испугалась этой мысли — её сердце разорвется от боли, если откроется, что он забыл её, что их любви больше нет.

— Я не дурак, Питер, — девушку опять бесцеремонно толкнули, в этот раз она не ощутила опоры под ногами, — Но, ты появился, и заложница мне больше ни к чему, — не успела Ева опомниться, как её легкие начали наполняться водой, она тонула, а со связанными руками она не могла плыть, и ей оставалось только погибнуть. В голове всё путалось — суждено ли ей ещё хоть раз увидеть родителей, которые смогут ли перенести смерть единственной дочери… Их улыбки, улыбки друзей и любимого Питера…

— НЕТ! — этого крика она уже не слышала, без сознания погружаясь всё глубже в темные воды, — Ты бесчестный пират и негодяй, Крюк!

— Звучит почти как комплимент. И я не могу себе позволить не оправдать твоих ожиданий, Пен, — не слышала рыжеволосая и последовавшего за тем всплеска воды, когда парень кинулся в воду следом за ней, — Не упустите мальчишку!

К своему большому изумлению, Евангелина почувствовала кожей свежий ветер и соленые на вкус брызги на своих губах. Она медленно и осторожно открыла глаза и увидела перед собой мокрое лицо Питера и водную гладь — далеко внизу под ними. Её руки больше не были связаны, как не было и повязки на глазах, и они вдвоем парили в воздухе над водой.

Внизу звучали выстрелы и суетились пираты:

— Стреляйте в них, тупицы! Не дайте Питеру улизнуть! — громче всех кричал высокий темноволосый человек в странном камзоле и крюком вместо кисти левой руки.

— Питер! — девушка обвила слабеющими руками его шею пока не потеряла сознание от переизбытка эмоций.

— Ив! Посмотри на меня! — он легко провел рукой по её рыжим волосам, и их зеленые глаза встретились, — Всё хорошо — на такой высоте их пули не достанут нас. Всё хорошо… — он указал рукой, и проследив взглядом, девушка увидела водопад и вспомнила, что именно его шум заглушал голоса пиратов, которые она пыталась расслышать, — Видишь вон там водопад? Задержи дыхание и сосчитай до двадцати — мы скроемся за ним.

— Питер, ты можешь объяснить, как мы оказались тут? — она смотрела на него и поражалась, до чего же ему идет этот его зеленый костюм, он был прирожденным Питером Пеном, и наверняка — как и множество ребят, с детства знал эту историю.

— Не могу знать, моя панна, — юноша покачал головой, — Закрой глаза и задержи дыхание — водопад заслонит нас и поможет спастись.

И вот они уже оказались в зеркальном зале, где увидели, наконец, знакомые лица Марка и Мей:

— Ребята, с вами всё в порядке? — обеспокоенные состоянием друзей, они подбежали к ним, помогая подняться с холодного пола, не переставая сыпать вопросами, — Вы же промокли до нитки! Где вы были? Что с вами случилось?

— Вы не поверите… — мягко улыбнулся Питер, выкручивая мокрую рубашку — цвета сочной весенней травы с серебряной вышивкой.

Марк рассмеялся, помогая ему:

— Поверьте, мы уже ни чему не удивимся.

Мей в это время помогала Еве выкручивать её старинную сорочку — белую, украшенную ручной вышивкой и кружевом:

— На вас напали крысы? Или вы попали в древний Китай? — высказала предположения азиатка, исходя из пережитого ими опыта.

Питер отрицательно покачал головой:

— О, нет! — он поднялся при помощи Марка, опираясь на его плечо, — Мы еле спаслись от пиратов.

Японка невольно всплеснула руками, округлив глаза:

— Пиратов? Настоящих? Подумать только!

— А где остальные? — Питер вопросительно посмотрел в серые глаза Марка, но тот только развел руками:

— Здесь только мы.

— Плохо дело, — зеленоглазый почесал затылок, оглядываясь вокруг, — Кроме зеркал тут ничего нет…

— Что делать будем? — Питер снова обратился к Марку, — Попробуем их разбить?

Евангелина с недоверием прикоснулась к холодной гладкой поверхности одного из них:

— А это не опасно?

— Стойте! — Мей дернула Марка за рукав и указала в дальний угол, привлекая внимание остальных, — Смотрите, смотрите, что-то движется! Там — в зеркале! — но их и без того озадачила вспышка света от одного из зеркал, после которой в зале к ним присоединились ещё двое.

— Слава Богу, это вы! — сестра Джона кинулась обнимать девушек, удивленно смотря по сторонам, — Но… где мы и как сюда попали?

— Прозвучит весьма странно, но, по всей вероятности — из этих самых зеркал, — на её вопрос ответил Питер.

— А где Джинн? Где Джафар? — Рафаэль почесал ушибленный затылок и попытался встать на ноги.

— Джинн? — в один голос переспросили все четверо, — Куда же это вас занесло?

— Всё это очень, очень странно, — Рафаэль нахмурил свои черные брови, — Но там было действительно опасно, — от одного воспоминания ему сделалось не по себе.

Кто же это так жестоко играет с ними?

Он помнил оглушающий взрыв, и тело будто ошпарили крутым кипятком — а когда открыл глаза, то оказался на холодном каменном полу темной пещеры, где по стенам завораживающе плясали отсветы слабого пламени единственного факела.

— Эй, мальчишка, ты там, что — уснул что ли? — раздался откуда-то сверху требовательный голос, — Шевелись, давай! Дядюшка ждет свой перстень.

Тогда он быстро вскочил на ноги и, взяв в руки факел, принялся изучать содержимое пещеры. И был потрясен количеством и богатством собранных здесь сокровищ со всего света, со всех известных человечеству континентов: из Европы и Азии, из Дальнего и Ближнего Востока, Америки, Африки и даже — Австралии.

И только особняком на отдельном постаменте стояла маленькая резная деревянная шкатулка, крышка которой была приоткрыта, и в ней лежало простое медное кольцо.

— Ну, где ты там, парень? — голос нетерпеливо зазвенел под сводами пещеры, — Давай сюда медное кольцо, да поживее!

Сам не понимая, почему — точно действуя по заранее спланированному сценарию, Рафаэль захватил шкатулку и направился к выходу. Но стоило только ему протянуть её, как жилистая старческая рука со скрюченными пальцами выхватила её, а его самого с неожиданной для пожилого человека силой толкнула назад, пока он кубарем не покатился вниз до самого дна пещеры, на мгновение потеряв сознание. И этого мгновения хватило, чтобы с той стороны выход завалили большим камнем, оставляя его в одиночестве и надвигающейся темноте догорающего факела.

Парень кинулся к выходу и принялся безуспешно колотить по камню и звать на помощь — его ни кто не услышал.

Рафаэль старался не паниковать, но страх настойчиво стучался в сердце.

А факел догорал, и распространяющаяся тьма, крадущимся вором пробиралась в неокрепшее ещё после случившегося сознание, наполняя его первобытным ужасом перед неизведанным, что таится во мгле.

Нет, так не пойдет! Он уже давно не маленький мальчик, которого можно напугать, рассказав перед сном простую детскую страшилку.

Но что он мог сделать сейчас? И все эти баснословные сокровища со всех концов мира ничего не стоили сейчас — когда речь шла о спасении жизни, они оказались лишь бесполезными побрякушками. Рафаэль устало улыбнулся сам себе — слишком дорого он заплатил за это знание, став причиной смерти собственного отца и чуть не потеряв всю свою семью. И ему предстоит ещё много работы, чтобы вновь заслужить их доверие. Пусть Джон и утверждает, что доверяет ему, но сам Раф так и не смог бы дать однозначного ответа — а доверяет ли он сам себе.

И вот теперь — он может медленно умирать во тьме и одиночестве, не имея даже возможности исповедаться и проститься с близкими.

От безысходности он пнул эту гору золота и самоцветов — она сейчас вызывала у него только раздражение.

И тут к его ногам со звоном выкатилась старая запыленная лампа. Парень осторожно поднял её, сдувая пыль, и принялся протирать рукавом.

Раздался страшный грохот, лампа выпала из его рук, а сам он был сбит с ног обвалившимися со сводов камнями. И сквозь туман, наполнивший помещение, раздался голос такой силы, что закладывало уши:

— Приветствую Тебя, Господин и Повелитель! Джинн, раб Лампы, готов служить Отыскавшему!

Рафаэль поднял глаза и увидел говорящего — крупного чернокожего мужчину в шароварах и чалме красного цвета. В полумраке белки его глаз и его белоснежная улыбка пугали, но юноша постарался взять себя в руки.

— Чего пожелает Отыскавший? Я обязан выполнить три желания Повелителя.

«Нубиец или абиссинец» — решил про себя младший принц.

— Кто кто-вший? — удивленно переспросил он, — И ты — самый настоящий Джинн? — посчитал нужным уточнить Рафаэль.

— Обижаешь, Повелитель, — собеседник оскорбленно надул губы, — Я две тысячи лет заточен в лампу, но ещё ни кто не усомнился во мне.

— Ну, прости — не каждый день мне приходится иметь дело с джиннами, — принес свои извинения младший принц, ему совсем не хотелось злить джинна — кто знает, на что он способен в гневе.

— Заметно, — темнокожий улыбнулся, и, видимо, принял его извинения.

— И ты можешь вытащить нас отсюда? — с надеждой спросил парень.

— Куда хочет попасть Повелитель? — только и уточнил джинн, похоже было, что для него в самом деле нет ничего невозможного.

— Перенеси меня туда, где сейчас находится Джафар, — нашелся Рафаэль, хотя сомневался, что ему хотелось оказаться именно там, но слова уже слетели с его языка, — Я потребую у него объяснений, за что он бросил меня умирать.

— На это и я отвечу тебе, Повелитель, — чернокожий снова сверкнул белками своих глаз и сощурился, — Пророчеством ему предсказано было, что младший сын плотника Юсуфа — Аладдин — положит конец его власти и освободит народ. Только он мог отыскать сокровищницу легендарных сорока разбойников.

— Но, моё имя — Рафаэль! — возмутился парень, — И отца моего зовут не Юсуф, и вообще, это всё — сказки.

— Это не сказки, Повелитель, — назидательно поправил его джинн, — Это — легенды. Чувствуешь разницу?

— Хорошо, хорошо, я верю тебе, — вынужден был он согласиться, — А теперь давай выбираться отсюда.

— Как пожелает Отыскавший! — джинн хлопнул своими огромными ладонями и церемонно поклонился, — Слушаюсь и повинуюсь!

И стоило только Рафаэлю моргнуть, как оказался в просторном нарядном коридоре, выполненном в лучших традициях самых роскошный дворцов Альгамбры.

— Ах, это ты! Тот парень, что спас меня на базаре? — едва он успел осмотреться, как на шею ему кинулась девушка, — Ты пришел помочь мне? Мне больше не у кого просить помощи… Я не смогла бросить отца и вернулась.

— Ями?! — узнав, он крепче обнял её, пусть она и принимает его сейчас за другого, но главное, что она жива, что сейчас — рядом с ним, — Что ты здесь делаешь?

— Прошу! У нас мало времени — султан полностью попал под чары визиря Джафара! — девушка продолжала настаивать, схватив за руку и умоляюще глядя на него.

— Вот ты где! — когда появился искавший девушку мужчина, то он уже не выглядел безобидным сгорбленным старцем с посохом в руке, нет, моложе он, конечно не стал, и посох тоже при нем был, но держался строго и подтянуто, и одет был уже не в нищенские лохмотья, а в расшитый парадный камзол, — Думала сбежать от меня, непослушная девчонка? Разве долг дочери не состоит в том, чтобы уважать волю родителя? Султан благословил наш брак, так что лучше тебе смириться, — он попытался схватить девушку за руку, но Рафаэль не дал ему этого сделать, остановив его руку и сурово нахмурив брови:

— Простите, уважаемый, но вы не можете жениться на ней — эта девушка уже моя жена.

— А ты кто такой, что вмешиваешься? — оскалился визирь, отдернув руку, — Ты? Разве ты не должен…

Юноша криво усмехнулся:

— Умереть, хотите сказать? — видимо, он ещё не скоро сможет забыть преследования призраков пещеры, — Ну, извините, что живой, — от вымученной улыбки свело скулы, а внутреннее напряжение нарастало.

— Ничего, сейчас мы исправим это недоразумение, — зловеще пообещал Джафар, и его перекошенное и потемневшее от злобы лицо не предвещало ничего хорошего, — Что ты можешь против Кольца Могущества, мальчишка?

Но тут снова вмешалась девушка:

— Ты запудрил моему отцу мозги, негодяй! — она обвиняющее указала на него пальцем, — Мой отец любит меня и никогда бы не дал своего согласия по доброй воле!

— Это не важно, — покачал головой визирь, улыбаясь, — Главное, он дал его.

Рафаэль первым пришел в себя, не желая испытывать на себе темную магию колдуна, вместе с принцессой пустился по коридору.

— Пожалуйста, помоги мне освободить отца, — принцесса смотрела на него с отчаянной надеждой, — Его держат в тюремной башне. Ковер-самолет нас мигом домчит.

— И вы настолько наивны, что считаете, будто я дам вам уйти? — голос Джафара громыхал повсюду, и дворец вокруг них начал рушиться, им с трудом удавалось уворачиваться от падающих балок, люстр и оконных проемов, — Этот дворец станет вашей могилой, а на его месте я построю новый, ещё более грандиозный. Вас же со временем — ни кто и не вспомнит.

— Так ты так жаждал могущества? — младший принц серьезно разозлился и был полон решимости, — Ты получишь его сполна!

— Я уже весь трепещу от страха, — расхохотался ему в лицо визирь.

— Джинн, явись! — потребовал юноша.

— Я тут, Повелитель! — огромный джинн появился перед ними.

— Сколько желаний у меня осталось? — не растерявшись от его вида, деловито поинтересовался Рафаэль.

— Два желания, повелитель, — ответил джинн.

— Тогда — слушай меня внимательно: желаю, чтобы джинн лампы стал свободным!

— Но, Повелитель… — начал было слуга лампы, но Рафаэль предупреждающе выставил вперед ладонь:

— Не перебивай меня, пожалуйста, — выразительно посмотрел на него парень, — Желаю, чтобы его место занял визирь Джафар! Ты хотел могущества — получи его, только отныне ты будешь следовать правилам лампы, и быть может, ещё через тысячу лет ты усвоишь урок.

— Да будет так, Повелитель! Я не забуду, что ты для меня сделал, — чернокожий джинн снова хлопнул в ладоши и замер в поклоне, — Слушаюсь и повинуюсь!

И то — истинная правда. Хотите — верьте, а хотите — нет, но всё было именно так. И слово джинна — в том порука.

Когда Рафаэль закончил рассказ об их приключениях, то засияло ещё одно зеркало, и появилась Маргарита: прическа её была растрепана, платье на ней было порвано, а босые ноги изодраны в кровь. Но это ни сколько не уменьшило её радости от встречи с друзьями, и она наконец могла перестать дрожать.

Она поведала им, как очутилась в темном и страшном лесу, как долго бежала из последних сил, словно от этого зависела её жизнь, а ветви то и дел цеплялись за волосы и одежду, хватали за руки и за ноги, точно живые. А она всё продолжала бежать, пока деревья не сменили кустарники, а кустарники — густая мягкая трава на краю утеса высоко над уровнем моря, где она могла дать отдых своим израненным ступням. Могла, но не успела. Только девушка собралась перевести дух, из леса к ней вышла древняя старуха в черном плаще с капюшоном. Пока Маргарита удивленно хлопала глазами, та достала из складок одежды спелое красное яблоко и протянула ей:

— Проголодалась, небось, горемычная, — ласково улыбнулась незнакомка, — Скушай, вот, яблочко.

Разум подсказывал, что не следует ничего брать у незнакомых людей, потому Маргарита покачала головой, вежливо отказавшись.

— Да, бери, не бойся, — старуха чуть ли не насильно пыталась заставить её съесть его.

Когда же девушка снова отказалась, то лицо старухи изменилось, а она сама, будто стала большего размера, продолжая наступать, вынуждая подходить всё ближе к краю утеса:

— Ты съешь его, негодница! Я заставлю тебя! И когда ты умрешь, я смогу вечность любоваться твоим трупом, Белоснежка!

Стоп! Белоснежка? Нет, вы это, что — серьезно? До чего же разыгралось её воображение.

Ну, почему так нечестно?! Сказки должны быть милыми и добрыми, а её пытаются убить…За что? Это явно какая-то ошибка!

У девушки оставалось два варианта: либо прыгнуть с утеса, либо применить то, чему учил их на тренировках Джон.

Обманное движение — и ведьма, не удержавшись на скользкой влажной траве, полетела вниз на камни вместе со своим яблоком. Девушка, обессилев, отползла подальше от края, судорожно переводя дыхание, пока не лишилась чувств.

Пришла в себя она уже в зале с зеркалами.

Парни принялись простукивать зеркала, но результат по-прежнему был отрицательным.

Потом одно из дальних зеркал зажглось слабым светом, и Маргарита бросилась к нему. В нем она увидела мужа.

Посреди ледяного интерьера Джон сидел с выражением отрешенности и безразличия. Его, обычно смуглое, лицо — было бледным, губы его — тоже были бледными, волосы и ресницы были покрыты инеем, а в глазах — пустота и холод, за которыми угадывались боль и одиночество.

Что должен был чувствовать сын южного народа с горячей кровью, когда его сердце, его душа и его совесть томятся в ледяных тисках равнодушия и апатии, словно скованные толстым слоем льда бурные воды, стремящиеся прорваться наружу?

— Браво, мой мальчик! — звонко рассмеялся женский голос, и раздался звук, будто кто-то захлопал в ладоши, — Далеко пойдешь! Ты идеально решил это уравнение на «всё равно». Из тебя выйдет достойный мой преемник, ты получишь в награду весь мир — и пару коньков в придачу.

— И Герду, — сухо бросил он ледяным голосом с металлическим оттенком.

— Что? Зачем тебе Герда? — в интонации второго голоса чувствовалось замешательство.

— И Герду… — упрямо повторил он без тени каких-либо эмоций в голосе, — Я к ней привык…

— Ах, ну, тогда — это совсем другое дело, — заключил голос с некоторым удовлетворением, — Привычка не вызывает чувств и эмоций — только покой. Покой и ясность морозного дня. Ни любви, ни тревог, ни привязанности. Привычку нельзя полюбить, привычку невозможно ненавидеть. Её не замечаешь. Будет тебе Герда. Я сама её приведу, — оставляя его в холоде и одиночестве.

— Я не пущу тебя! — Марк с трудом оттащил от зеркала упирающуюся Маргариту, — Опомнись! Ты чуть жива вернулась и снова идешь туда?

— Но там Жан! Прости, Марк, но сейчас ты мне не указ, — девушка вырвалась из его рук, переводя полный боли взгляд с парня на отражение за стеклом, — Ты не остановишь меня.

— Не мешай ей, — неожиданно поддержала её азиатка, — Если бы на месте Джона была бы я, разве ты сидел бы тут и просто наблюдал? — и на это ему нечего было возразить, — Если кто и сможет его вернуть, то только она.

Маргарита шагнула в зеркало…

— Мы — за тобой! — друзья хотели последовать за ней, но их голоса только растворились далеким эхом, и Маргарита осталась снова в одиночестве.

За зеркалом оказался лес со скудной растительностью под хмурым серым небом, узкая дорога петляла межу холмов, поросших колючими кустарниками и крапивой, и уходила до сверкающего замка на заснеженной вершине горы. Жестокий холодный ветер толкал в спину, но — не помогал идти вперед, а всё время сбивал с ног, Маргарите то и дело приходилось подниматься с земли, отряхивая ладони и юбку и сбитые колени, ойкая от ожогов крапивой и царапаясь о колючки, но на третий-четвертый раз она уже просто перестала замечать боль и отвлекаться на неё.

И всё вокруг словно было пропитано ядом — не слышно было ни звука: ни зверя, ни птицы, и тишина вокруг стояла пугающе мертвая.

Кроме Маргариты, покинуть зеркальный зал не удалось ни кому — как они ни пытались, как ни старались колотить по зеркалам, ни одно из них не поддалось, даже слабо светившееся — то, в котором видели Джона, и то погасло. Им же оставалось только гадать о том, что происходило там — за стеклом…

И друзья всё безуспешно пытались пробиться к ней, продолжая колотить по зеркалам.

Только ступив в пространство зазеркалья, Маргарита ощутила пронизывающий холод. Те лохмотья, в которые превратилась её одежда, совершенно не спасали положения. Верхней одежды на ней не было, как и обуви. Девушка сообразила, что это, должно быть, сказка о Снежной Королеве. Тогда всё верно: если она — Герда, то башмачки она отдала реке, а шубку, шапочку и муфту забрала маленькая разбойница. Руки и ноги её были изодраны в кровь колючим терновником и пожжены злой крапивой. От боли и холода хотелось плакать, но слезам невозможно было пролиться, они застывали прямо на щеках. Она крепче сжала зубы и продолжила идти по ледяному полу, оставляя на нем красные следы своих ступней — мороз остужал раны, притупляя боль и облегчая состояние.

Остановилась Маргарита у огромных, в три человеческих роста, ледяных дверей. Дотянувшись до ручки, обхватив её обеими руками и повиснув всем телом, пока та не поддалась — и девушка оказалась в большом зале из ослепительно сверкавшего льда. Зрелище, поражающее воображение: колонны, оконные рамы, даже потолок и люстры были изо льда, всё сияло и переливалось, подобно наполненной доверху шкатулке с драгоценными камнями. Но это был холодный блеск, лишенный жизни.

И тут раздался звонкий смех, подобный перезвону тысячи хрустальных колокольчиков:

— Ну, надо же… А ты упрямая девчонка! Признаться — ты очень удивила меня, что смогла добраться сюда, — Маргарита вертела головой по сторонам, но рядом ни кого не оказалось…

А голос, тем не менее, продолжал вещать:

— Ты так хочешь видеть его? Ох, ну ты только посмотри на себя — в каком ты виде? Ты же женщина! — продолжая с укоризной, — Он так ждал тебя, а ты хочешь явиться перед ним вот так? Твои волосы ужасны. Твое платье всё грязное и изорвано. Да хоть взгляни на себя в зеркало — на кого ты похожа.

Инстинктивно одернув платье и заправив выбившиеся пряди за ухо, Маргарита потребовала:

— Я хочу увидеть его!

— Конечно, можешь пройти к нему, — милостиво согласился голос, — Ты пришла за ним, и я признаю свое поражение. Только приведи себя прежде в порядок, а то ещё он подумает, что я издевалась над тобой, но ведь это не так?

— Ой, ли! — Маргарита снова принялась осматриваться, даже изучив все люстры и потолок, но по-прежнему не понимала, откуда он исходил.

Тут прямо перед ней, откуда ни возьмись, появилось отполированное до зеркального блеска, сплошь ледяное — большое зеркало, в котором она видела своё отражение: грязная нищенка в рубище с воспаленными глазами и обветренными губами — и только.

— Ну, посмотри, посмотри на себя — сущая оборванка, — продолжал, не унимаясь, голос.

— Ой, мамочки! — Маргарита закусила губу, с сожалением снова оглядев себя, — Господи, и правда — ужас, да и только, — принявшись рукавом оттирать грязь с лица.

— Ну, что? Я была не права? — хихикнул голос, — Возьми, хоть снегом лицо протри.

— Что это? — девушка отшатнулась от зеркала, когда вместо её отражения возникла другая — ослепительно белая и сияющая: от чистой бледной кожи и белоснежных волос до роскошного платья в пол с меховой накидкой.

— Не что, а кто, — рассмеялся голос, и белая девушка шагнула из зеркала, и от неё так и веяло ледяным холодом, от чего Маргарита снова ежилась, поправляя порванные рукава своего платья, — Всё вышло именно так, как я и планировала. Теперь можешь убираться, куда хочешь, а со мной пойдет Ледяная Герда. Пошла прочь!

— Т-ты, ты обманула меня! — пораженная девушка отступила, закрыв лицо руками, сдерживая подступившие слезы.

— Обмануть такую наивную дурочку, как ты, не составило особого труда, — заливался смехом голос, и чем дольше девушка слышала его, тем он всё больше казался ей каким знакомым, словно она слышала его уже где-то, но механический оттенок всё время мешал распознать его, — Всегда нужно помнить, что в сказках всё может быть совсем не таким, как кажется.

— Я не оставлю его и ни куда без него я не уйду! — Маргарита топнула ножкой, сжала кулачки, и позвала, что было силы, — Жан!

Но ответом ей была тишина, а стоящая рядом леди в белом исчезла — лишь горстка снега осталась на том месте, где она стояла. Ей только показалось или она была так похожа на ту, которая назвалась Амандой, что так заинтересованно смотрела на Джона на вечере?

Голос равнодушно фыркнул:

— Можешь кричать пока не сорвешь голос, тебя всё равно ни кто не услышит. Он больше не хочет посадить меня на горячую печь, чтобы я растаяла, — и по помещению прошелся порыв ледяного ветра, заставивший девушку сжаться и зажмуриться, — Да он и не вспомнит тебя. Зачем ему оборванка-Герда, когда у него теперь есть блистательная новая Герда — идеальная и совершенная.

— Врешь ты всё! — не сдержалась Маргарита, и эхо разнесло её крик под высокими сводами, — Жан не такой! Он не купится на холодный фальшивый блеск!

Таинственный голос заходился от смеха, раздаваясь невесомым перезвоном, в то время, как Маргарита сильнее сжимала кулаки от досады и смущения.

— Какой Жан? Не знаю такого… Но, ты можешь спросить у Кая, если он захочет с тобой разговаривать, конечно. Иди и посмотри, как у тебя отнимают дорогого тебе человека, а ты не сможешь ничего предпринять.

— Это мы ещё посмотрим! — словно забыв об усталости и ранах, девушка кинулась искать его, минуя один зал за другим, пока не добралась до винтовой лестницы, уходящей на верхний этаж.

Что-то подсказывало ей, что искать следует именно там. Однако, поднявшись в комнату, она замерла, пораженная: её Джон и девица из зеркала сидели на ледяном полу подле стола с розами в вазе и парой резных стульев рядом — и всё это было сплошь изо льда, даже цветы — без аромата, хоть и походившие внешне на живые, поглощенные составлением ледяной мозаики из сверкающих кусочков льда.

— Ты кто? — Джон поднял голову от своего занятия, смотря взглядом, полным пустоты и отчужденности.

От неожиданности Маргарита хлопнула глазами и замотала головой, зажмурившись:

— Как это — кто? Это же я! — и слезы боли и обиды наворачивались на глаза, — Ты, что, действительно не помнишь меня? — неужели это тот же человек, чье пылкое сердце не могло оставаться равнодушными ко всему, что происходит вокруг, тот человек, чьи горячие губы и руки страстью и ласками возносили её к запредельным высотам блаженства?

— Уходи, ты нам мешаешь, — он даже голоса не повысил, всё такой же холодный тон, но Маргарита отшатнулась, как от пощечины, — У меня есть уже Герда.

Белая леди провела ладонью по его плечу, посылая Маргарите торжествующий взгляд:

— И я весьма рада этому обстоятельству, — и снова этот тон, механический, бездушный, словно бы записанный на пленку и воспроизводимый магнитофоном или проигрывателем, без эмоций, без индивидуальности. Она сказала, что рада? Да в её интонации не то, что радости, не было вообще ни каких чувств!

— Но, ведь она не настоящая! — Маргарита решительно приблизилась.

Белая леди так же монотонно продолжила, проведя пальцем по его щеке:

— Я абсолютно настоящая и в данных условиях подхожу ему более тебя, а ты — бесполезна.

Маргарита едва не задохнулась от возмущения, убрав её руку с его плеча:

— Ты — всего лишь моё отражение! Кукла! — она повернула его голову, так чтобы он мог лучше разглядеть это лицо: гладкое, белоснежное, лишенное чувств и эмоций, как у статуи из мертвого мрамора, — Бездушная кукла!

— Мне всё равно, — таким был его ответ, сказал, как отрезал, только ей было не всё равно, и сердце разрывалось от боли.

Маргарита схватила его за руку, вырывая из цепких холодных пальчиков, и подняла с пола:

— Да, что же они тобой распоряжаются!

— Не трогай меня! — он тут же высвободил свою руку, принявшись растирать её, точно ему на самом деле было больно, — Ты делаешь мне больно! Больно…

Маргарита смотрела на Джона округлившимися от ужаса глазами:

— Тебе больно от простой человеческой теплоты? — она отказывалась верить своим ушам, в такое невозможно было поверить, — Что же они сделали с тобой?

— Мне больно… — повторил он, и только в этот раз в его интонации прозвучали хоть какие-то эмоции, хоть какое-то смятение чувств: значит, они всё-таки ещё остались у него, значит до него ещё есть шанс достучаться, — Это чувство нарушает мой покой…

Но тут снова вмешалась вторая — грациозно поднявшись и не менее грациозно подойдя к нему, она приложила свою холодную руку к тому месту, где до этого прикасалась ладонь Маргариты:

— Дай мне руку, — он вздрогнул, и глаза его расширились, — Теперь не больно? — в ответ он только кивнул головой:

— Теперь не больно, — тихо прошептал, с трудом выдохнув, точно что-то мешало ему свободно дышать, — Теперь хорошо.

— Один поцелуй — и станет совсем хорошо, — белая развернула его лицом к себе, дотронувшись губами до его губ, от чего лицо его снова стало застывшим, — Вот так — гораздо лучше, не правда ли? Больше не буду тебя целовать, а не то зацелую до смерти.

Позвольте, но это уже, право, слишком!

— Ну, всё! Хватит! — только Маргарита намерилась сделать шаг, белая снова встала у неё на пути:

— Отойди от него! — но она уже не вызывала страха, — Ты смущаешь его.

— И не подумаю! — Маргарита отодвинула её, беря мужа за руку, растирая и согревая своим дыханием его замерзшие пальцы, — Жан, Господи, ты весь холодный! Я готова отдать тебе всё своё тепло, — по её щекам текли слезы, от холода она перестала уже что-либо чувствовать, медленно сползая, не в силах даже удержаться за него обмороженными пальцами, — Я… не могу… Неужели всего моего огня не хватит, чтобы согреть тебя? Так не честно… Моих сил не хватает, я замерзаю… — она упала прямо на стол с цветами, и звон снова заставил Джона вздрогнуть.

Из руки, пораненной осколками, капли крови попали на единственный уцелевший цветок — и он прямо на глазах начал оживать, раскрыв алые лепестки и распространяя тонкий аромат.

— Роза? Настоящая живая роза? — Джон замотал головой, усиленно моргая, стараясь сбить с ресниц влагу слез, — Я вспомнил! — и перед глазами пронеслась вся его жизнь: вот он маленький идет за руку с отцом, вот они с Рафаэлем залезли на высокое персиковое дерево в саду, вот он прощается с близкими, собираясь на учебу, вот он радуется рождению Алишера, вот он встретил Маргариту, вот он стоит у могилы отца, и много чего ещё — всё это не приснилось ему, всё было с ним на самом деле. Это всё — его воспоминания, его жизнь, и ни кто не в силах отнять это у него. Семья, друзья… Маргарита!

И когда он бросился к ней, сбив один из стульев, у девушки не оставалось сил даже чтобы обхватить его руками за шею:

— Держись, родная, скоро мы будем дома.

Маргарита в ответ только слабо улыбнулась:

— Жан, ты вернулся!

— Только не рассчитывайте, что вы живыми покинете замок! — пугающий ледяной смех, и в зал ворвался северный ветер, кружа обломками стола и стула, разбивая ледяные стекла в окнах, осколками вонзавшиеся в спину Джона, оставляя на его одежде алые отметины.

— Ты, ты так любишь её, что согласен принять боль? — молчавшая до этого ледяная дева снова подала голос, с интересом и странной теплотой всматриваясь в его глаза, — Это и есть любовь? Когда тебе всё равно, что будет с тобой, но не всё равно, что будет с тем, кто дорог тебе? Хотела бы и я, чтобы меня кто-нибудь так же полюбил, — вместо ответа Джон слабо улыбнулся, — Тогда я хочу сделать что-нибудь для тебя, — она подошла и нежно коснулась его щеки, а на губах её была грустная улыбка, — Я бы хотела ещё раз поцеловать тебя, но это будет уже лишним. Уходи и будь с ней счастлив, — и не верилось в происходящее.

Ледяная дева развернулась, раскинув руки, сдерживая снежную бурю, давая им возможность спастись.

И тут раздался громоподобный обозленный возглас:

— Будь ты проклята, девка! Ты должна была повиноваться мне, но ты пошла против меня! — один, невероятной силы порыв, и Ледяная Герда рассыпалась на сотни сверкающих осколков, закружившись, медленно осевших на пол — вот и всё, что от неё осталось, — Ты предала меня, а я не прощаю предательства!

Обернувшись, Маргарита громко закричала, потом тихо прошептала:

— Жестоко, это было слишком жестоко… — и тут она нащупала что-то в кармане юбки…

Спичка! Единственная маленькая спичка!

Девушка как-то странно улыбнулась, остановившись, и щелкнула пальцами:

— Как легкомысленно было оставлять спичку той, кому подвластен огонь — сейчас здесь станет жарко, и твой замок исчезнет множеством ручейков с живительной водой, что будут питать землю, стекая с вершин, и ты больше не будешь замораживать человеческие сердца.

И когда спичка догорела, опекая державшие её пальцы, Маргарита открыла глаза и снова увидела зеркальный зал.

«Иногда думаешь: все кончено, точка, а на самом деле — это начало. Только другой главы.»

Илья Эренбург

Только успели Джон вместе с Маргаритой появиться из зазеркалья, радости друзей, взволнованно бросившихся к ним и наперебой задававших вопросы, интересуясь их самочувствием, не было предела.

— Какое счастье, что вы вернулись! — а Джон с Маргаритой не меньше рады были снова видеть родные лица, и пусть не ясно до конца пока, что же произошло, и где они оказались, но они живы, они снова вместе, а значит — всё преодолимо, и это — самое главное.

Маргарита в это время аккуратно вынимала из его спины оставшиеся осколки, и только ощутив под своими ладонями обволакивающее тепло его тела, она наконец смогла успокоиться. Джон, казалось, не замечал дискомфорта от множественных царапин, багровевших на его спине, всё время смотря на неё, потом обводя взглядом остальных: он правда был рад видеть их целыми и относительно невредимыми, в особенности — свою родную сестру и своего сводного брата — вид у всех был изрядно потрепанный: изорванная, выпачканная, промокшая одежда, по всему телу — синяки и ссадины. Его и самого всё ещё знобило, и голова кружилась и болела.

— Как же я рада, что ты не забыл Солнца свет. Не забыл меня, — Маргарита крепче прижалась к нему.

— Разве можно забыть тебя? Ты — квинтэссенция всего, что мне дорого, всего, что я люблю в этом мире, всего, за что я люблю этот мир. Ты стала частью моей сути. И ты снова вернула мне самого себя. Я не скрываю, что ценю жизнь во всех её проявлениях: я люблю вкус хорошей еды и хорошего вина, женскую красоту и детский смех, звучание приятной музыки и неторопливой беседы, восхищаюсь талантами и природным даром настоящих мастеров человечества — и лишившись способности чувствовать и переживать, я и сам точно перестал существовать, растворившись в холодной безучастности, и это убивало меня.

— Я ни кому не отдам твое сердце, — с пылом заверила мужа девушка, — я всегда буду хранить его.

Джон благодарно улыбнулся и поцеловал её в макушку:

— О! Тогда оно, несомненно — в самых надежных руках.

— Ну, вот, — маленькая японка Мей Сакурада торжествующе подняла указательный палец, широко улыбнувшись, — Я же говорила, что только она сумеет! Никогда нельзя недооценивать влюбленную женщину. Тех, кому суждено быть связанными алой нитью судьбы, не разлучить — ни кому и ни когда, даже спустя пятьсот лет и множество перерождений: так говорит восточная мудрость, — и подарила Маргарите теплый взгляд своих карих глаз.

Марк коварно ухмыльнулся, хлопнув мужчину по плечу:

— Отлично! Слышал, Джон — через пять сотен лет я за всё отыграюсь, — он повел бровью, но тут же получил легкий подзатыльник и недовольно поморщился.

— Мечтай, красавчик! — шутливо пригрозил ему Джон, — Я уду ждать.

— Ай! Марго, скажи ему — он ударил меня, — Марк нарочито обиженно скривился, несоизмеримо полученному им незначительному щелчку по его затылку.

— Не ври, это был только легкий подзатыльник, — мужчина свел свои черные брови, с трудом сдерживая улыбку.

Последовавшим смехом они сняли нервное напряжение после пережитого.

— Очень жаль ту девушку, — подавленно обронила Маргарита.

— Это было страшно, — и Джон внезапно напрягся, ему стало резко не по себе, когда он вспомнил, что ледяная Герда так напомнила ему Аманду, которую он знал всего ничего, но что-то внутри упорно говорило, что её ждет трагедия, и он будет тому причиной, — Но… ей мы уже ни чем не поможем, а сейчас нам стоит позаботиться о себе… Где найти бы ответы на вопросы: где мы находимся и как сюда попали?

Как и все, он помнил только момент взрыва, и на этом внятные воспоминания обрывались, дальше — он будто наблюдал за всем происходящим со стороны, всё понимая, но, не имея возможности самостоятельно реагировать — ужасное состояние, надо признать.

А минуту спустя взгляды всех были уже устремлены к тому из зеркал, откуда появилась пара рыжеволосых родственников Маргариты.

Запах дыма ударил в нос, и Этьен открыл глаза — в окружающем полумраке видел он плохо, но находящуюся рядом сестру разглядеть смог — слава Богу, значит он успел-таки ухватить её за руку, когда раздался взрыв. Но, где же остальные? Есть ли здесь ещё кто-нибудь? И неплохо было бы узнать, где они, собственно. Растолкав девушку, он приложил палец к губам, призывая к тишине. Вместе они молча пытались осмотреться: вокруг было тесное, дурно пахнущее помещение, ограниченное тремя стенами и с четвертой стороны — небольшая дверца с зарешеченным проемом, сквозь который виден был очаг с дымящимся котлом среди обстановки, напоминавшей средневековую инсталляцию.

Послышался скрип половиц, и дверь отворила костлявая рука принадлежавшая страшной сгорбленной грязной старухе.

— Проснулись, голубчики! — то ли проскрипела, то ли прокряхтела она, — Давайте, пошевеливайтесь, цыплятки, бабушка проголодалась. Сегодня у бабушки будет отменное жаркое из молодого и сочного мяса.

— Это она нам? — шепотом робко поинтересовалась Эллен.

— Похоже, что так, — пожал плечами рыжий.

— Ну, так кто из вас будет первым? — слова эти заставили девушку нервно сглотнуть, и парень задвинул её за свою спину.

— Эм, простите, уважаемая, — парень театрально прокашлялся, чтобы придать сил голосу, — вы собираетесь нас, как бы это сказать — съесть?

— Верно, милок, — довольно крякнула старуха, — И бабушка очень голодна, потому — давайте, живо полезайте в котел!

— Видимо, нам придется смириться со своей судьбой, — сокрушенно заметил парень и незаметно подмигнул сестре, — Только простите нашу некомпетентность, уважаемая, нами ещё не пытались пообедать, так что мы совершенно не знаем, что нужно делать, — для большего эффекта, он состроил скорбную физиономию, всем своим видом выражая глубочайшее сожаление о своей неосведомленности в данном вопросе.

— А ты, милок, учеными словами-то не бросайся, я — простая ведьма, университетов не заканчивала, — ведьма сердито сплюнула, — Эх, молодежь пошла, ни чему вас не учат… Ладно, что с вас взять, показываю, — она проковыляла к очагу и подошла совсем близко к котлу, — Эх, будь я помоложе, сама бы вас кинула, да спину ломит уж давно. Давайте, перекидываете сначала одну ногу, потом другую — и ныряете одним махом, смерть мгновенной тогда будет, и мне мороки меньше.

Увлеченная пояснениями, она, видимо, совсем потеряла бдительность, не заперев за собой дверь. Или что — она реально думала, что перед ней пара маленьких детей, перепуганных до смерти, не в состоянии даже помыслить о побеге?

— Вот сама туда и отправляйся, ведьма! — когда она склонилась над котлом, проверяя температуру, парень подтолкнул её, и она свалилась прямиком в кипяток.

От страшного предсмертного вопля ведьмы едва не заложило уши — совсем не тот шелестящий шепот, которым она говорила до этого.

— Всё кончено? Ведьмы больше нет? — сестра подала Этьену тяжелую крышку, и для верности они накрыли ею котел, чтобы та уже точно не смогла выбраться.

— Нам нужно уходить отсюда — мало ли кто ещё может тут оказаться, — убегая, они зацепили кочергу, которая, в свою очередь, подцепила уголек из очага, и дом всполыхнул — на поверку он оказался вовсе не пряничным, а очень даже деревянным.

Горящая балка упала прямо перед их ногами, от чего рыжеволосая девушка испуганно вскрикнула, а потом их окутала темнота и тишина — и открыли глаза они уже на полу зеркального зала, в окружении знакомых лиц.

Марго ещё долго терла глаза, не в силах сдержать слез облегчения.

— Ну, что с тобой такое, малышка? — Этьен дурашливо потрепал её челку — совсем, как в детстве, и это пробудило приятные и теплые, дорогие сердцу воспоминания.

Звуки плавного голоса Эллен и мягкий свет зеленых глаз её брата успокаивали сверх меры разволновавшуюся Маргариту.

— Просто… я очень рада вас видеть, — попыталась улыбнуться маленькая брюнетка, а по её щекам продолжали литься слезы.

Пока парень рассказывал их с сестрой удивительную историю, следующим, кто появился из зазеркального пространства, был Макс — и теперь уже была очередь Эллен кинуться ему на шею.

Максимилиан потер ушибленный затылок и попытался подняться — рука его коснулась чего-то мокрого и холодного, и это оказался снег. Встав, он потянул носом воздух — вследствие определенных особенностей его организма, имевшего способность оборачиваться крупным зверем, нюх его мог улавливать мельчайшие нюансы запахов, и сейчас он отчетливо чувствовал запах снега, крови — и охоты. Где-то рядом должны были быть дикие животные — и словно в подтверждение его догадки, послышался волчий вой и девичий вскрик. Ведомый извечными инстинктами, он добежал до некоторого подобия поляны, где забравшись по ветвям одного из растущих тут деревьев, жалобно всхлипывала рыжеволосая девушка в окружении пяти взрослых волков.

Какого дьявола здесь происходит?! И почему эта девушка так поразительно похожа на Эллен? И что, черт возьми, она вообще тут делает? Словно кто-то намеренно вытянул её образ из его подсознания… Почему? Почему именно она? Почему он не может допустить, чтобы она пострадала? Ладно, сейчас не время размышлять над играми разума — ни один рыжий волос не должен упасть с её головы. Он не допустит этого.

Он издал протяжный рык, оборачиваясь зверем с густой темной шерстью, острыми клыками и глазами, горящими животной яростью.

Когда утолив жажду крови, изнуренный после неравной борьбы, он упал на рыхлый снег, окрашенный его и волчьей кровью, он поднял затуманенные глаза на оцепеневши застывшую перепуганную девушку, всё ещё стыдливо прикрывавшуюся остатками разорванного платья.

Однако, ложная стыдливость была сейчас неуместна, и рыжеволосая достаточно скоро это сообразила и принялась осторожно спускаться с дерева. Спустившись, она медленно подползла к раненому, от вида выпотрошенных туш волков её чуть не стошнило прямо там, на месте, но она сумела взять себя в руки. Раны Максимилиана пекли и горели, и он мог только тихо скулить от боли, истекая кровью. Девушка решительно приблизилась и — окончательно дорвав юбку, оставшись в нижних панталонах, взялась перевязывать его. Предварительно она обтерла места ранений свежим снегом — Макс громко взвыл и дернулся, чуть не покалечив благодетельницу.

— Не рычи на меня! — прикрикнула на него рыжая, набрав побольше воздуха в грудь и убрав мешавшие пряди от лица, — Постарайся успокоиться, и не будет так больно, — продолжила она уже более ласково, но болезненных процедур на прекратила.

— Если бы ты не убежала… — буркнул Максимилиан и снова дернулся от боли, но в этот раз не так сильно.

— Если бы ты меня не напугал, я бы не убежала, — парировала девушка, потом заметно смягчилась, — Тихо, тихо… сейчас ещё немного пощиплет. Кстати — спасибо, ты спас мне жизнь. Это было опасно, ты ведь мог… Меня бы очень опечалило, если бы ты… Если бы с тобой… — она замолчала, закусив губу.

Он непонимающе уставился на неё и, наконец, решился спросить:

— Почему? — неожиданно голос его дрогнул, словно от ответа зависела его жизнь, а внутри всё сжалось от волнения.

— А ты сам не догадываешься? — после этих слов захотелось прижать её к себе крепче и не отпускать, но он мог только беспомощно позволить ей колдовать над его ранами, и всё равно захотелось улыбнуться этому миру, где и для него нашлось что-то прекрасное.

Он мог только прикрыть глаза, отдаваясь целительным прикосновениям нежных рук — последней его мыслью, прежде чем провалиться в беспамятство было, что даже умри он сейчас, он умрет счастливым.

Но, сегодня не судьба, видно, умереть ему — теплая нежная рука прикоснулась к его руке:

— Макс! Макс, открой глаза! — он послушно выполнил и увидел бледное с веснушками лицо Эллен и большими глазами цвета сочной зеленой травы, — Всё в порядке, тут все свои, — и теперь ему ничего уже не было страшно.

— Эл? — он пока ещё недоверчиво смотрел на неё, проведя рукой по щеке девушки, которая с радостью обняла его, запустив пальцы в его русую шевелюру, а он скрестил руки на её талии, опустив голову ей на плечо, — Ты была там, а теперь ты тут — как такое возможно?

А у неё не находилось объяснений для него. Но Максимилиан был сейчас даже рад, что она не видела его тайну, что не перед ней настоящей он дал выход своей силе оборотня — к такому, как минимум, нужно было девушку подготовить.

Не менее захватывающую историю с участием волков, рассказали друзьям появившиеся следом пара Джастина и Дэн.

Девушка пришла в себя первой — она открыла глаза и увидела над собой мрачное небо, затянутое серыми облаками, меланхолично плывшими в высоком небе над густой листвой. Девушка обнаружила одетой себя в белую блузу, поверх которой был достаточно туго зашнурованный корсет черного цвета, её ноги в высоких черных сапогах были скрыты длинной шерстяной клетчатой юбкой. Самым впечатляющим и запоминающимся в её наряде была, пожалуй — алая накидка с капюшоном.

От всё больше усиливающегося ветра девушка плотнее закуталась, а приближающиеся звуки заставили её прислушаться. А вскоре и появился источник звука — крупный волк, с явным аппетитом рассматривая её, как потенциальный обед и источник питательных веществ для себя.

Притворяться мертвой, как учили детские книжки, было уже поздно, потому Джесс решила применить тактику неожиданного нападения. Швырнув в зверя, что попалось под руку, а это оказалась увесистая плетеная корзина, которую она держала в руках — попав прямо в морду, что несколько уменьшило волчье желание подкрепиться, девушка пустилась бежать так максимально быстро, как вообще была способна, благо всегда отличалась хорошей физической подготовкой. Только бег по университетскому стадиону не сравнить с бегом по лесной чаще с препятствиями в виде цепляющих за ноги петлявших по земле корней, цепляющих за руки, ноги и волосы ветвей, прикрытых прошлогодней листвой оврагов и ям — существенно усложнявших и без того не простую задачу.

Когда она уже почти выдохлась и стала всё чаще спотыкаться, зверь нагнал её — готовый к решающему прыжку, чтобы вонзить острые хищные клыки в горло загнанной жертве.

Не успела отлететь к хмурым небесам последняя молитва с бледных губ, как раздался выстрел — волк дернулся прямо в воздухе, и гулко шмякнулся у ног перепуганной Джастины.

Девушка громко закричала, но появившийся за её спиной юноша зажал ей рот ладонью. Когда же он развернул лицом к себе, то она к своему безграничному счастью узнала в нем своего любимого Дэниэла:

— Джасси? Откуда ты? — спросил он, вешая на плечо ружье, — Как удачно, что у меня оказалось оружие. Классная накидка, кстати — это что, последний писк моды?

— Не смешно, дорогой, — девушка щелкнула его по носу, — И в какую историю мы влипли? Жаль, что от корзины пришлось избавиться — пирожки там пахли вкусно, а я от волнения уже есть хочу, — она опустила глаза и провела ладонями мягкому бархату корсета.

— Ну, у нас теперь есть волчья туша, если хочешь, то можем попробовать её освежевать и приготовить, — парень указал на подстреленного им зверя.

— Фу, — поморщилась шатенка, — не настолько я голодна…

— Как скажешь, милая, — рассмеялся блондин, легко соглашаясь с ней, — Тогда будем пытаться выбраться к ближайшему поселению, разузнать про остальных — а там видно будет. Найти бы сейчас хоть простую заправку с ужином и телефонной связью… — он приобнял девушку.

Но тут ветер усилился, относя их в зал с зеркалами.

Винтер открыл глаза и долго смотрел на уходящий ввысь купол готического собора. Сколько много пространства — так и в душе у него зияла огромная пустота. Почему он снова оказался здесь? Почему именно это место и время? Почему именно тогда, когда он потерял всякую веру и надежду, оплакивая жену и дочь? Почему он возвратился именно в этот — самый черный — день в своей судьбе? У него уже не было сил лить слезы…Вместо этого он разгромил алтарь, статуи святых, что стояли в нишах, и лавки для сидения. Собственным клинком он взял содержимое пустул одного из свежих трупов и поранив себя, втер его в свою рану. На несколько дней он заперся в часовне, никого не пуская, страдая лихорадкой и горячечным бредом, и всё призывал смерть, но та как-то не спешила к нему на свидание. Решив, что хозяин повредился рассудком, его покинули и те из не многих слуг, что смогли пережить эпидемию, оставляя его в совершенном одиночестве, и он не мог винить их в том — они имели право искать себе лучшей жизни.

Так почему же сейчас он возвратился к тем временам? Неужели мало ему было пережить эту боль один раз?

В воспаленном мозгу всплывали до боли желанные образы — светлые кудри и серые глаза любимой жены и улыбка её уменьшенной копии — обожаемой дочери. В те периоды, когда он впадал в забытье, ему казалось, что он наконец отошел в мир иной и встретился с ними на небесах.

Но вместо этого, он очнулся на полу, рядом с молодыми людьми, с которыми был в клубе. Мужчина тяжело поднялся при помощи Максимилиана.

Последними появились сестры-модели Николь и Мишель, которым также довелось пережить удивительное приключение.

Мишель сидела на берегу, погрузив пылающие ноги в прохладную воду. В одной руке она держала большую раковину, в другой её руке — сиял в лунном свете короткий клинок. Девушка с самого раннего детства обожала всё, что было связано с водой и не упускала даже малейшей возможности искупаться в реке, съездить к морю или посмотреть на океан. Она даже была уверена, что понимает язык штормовых волн и безмятежного штиля. Сейчас же — даже волосы её были цвета морской волны. Она осторожно провела по ним рукой, ощутив их мягкость и нежность. Потом девушка посмотрела на кинжал в своей руке и резко закинула его подальше в воду.

Над морем занимался рассвет, и первые лучи утреннего солнца окрашивали морскую пену в сказочный цвет розового жемчуга.

Девушка поднялась и зашла в воду, и чем дальше она заходила, тем легче она становилась, растворяясь и сливаясь с морской пеной, протягивая тонкие полупрозрачные руки к небу, возносясь к невесомым парящим созданиям, таким же полупрозрачным, как и она сама.

— Приветствую тебя среди дочерей воздуха, — одна из таких созданий отделилась от остальных, странным образом напоминавшая её сестру Николь, — Всюду, где бы мы не находились, мы приносим радость и прохладу в жаркий день, распространяя благоухание цветов и даруя ветер парусам, чтобы моряки быстрее вернулись домой. Идем с нами — и ты познаешь счастье, которого не нашла среди смертных, — и на глазах её выступили слезы…

Девушки ещё долго приходили в себя.

Не появились пока только доктора, белокурой Даниэллы и господина Ондзи.

Златовласая отряхнулась и огляделась по сторонам, отметив, что стоит она на садовой дорожке рядом с большим кустом белоснежных роз с приятным деликатным ароматом.

На ней было платье светло-голубого цвета в викторианском стиле с белыми, накрахмаленными и наглаженными воротником и манжетами с отделкой бедфордским английским кружевом и таким же идеально белым передником, а в золотистых её волосах была шелковая голубая лента под цвет платья, и на ногах были забавные полосатые чулки, каких она в жизни своей не носила. Рядом с ней стояло ведро с красной краской, поперек которого лежала кисть для покраски.

Но тут мимо неё пробежал большой белый кролик с пушистым хвостиком, смешно шевеля усами и длинными бело-розовыми ушами, на бегу доставая из кармана клетчатого жилета, надетого на нем — часы, всё время сокрушенно причитая:

— Опаздываю! Боже, как же я опаздываю! Бедные мои лапки, бедные мои ушки, бедный мой хвостик! Королева велит отрубить мне голову…

Светловолосая проводила его изумленным взглядом: говорящий кролик в жилете с карманами и при часах? Да что тут вообще происходит?!

Грубый толчок в спину не дал девушке насладиться красотой природы, а громкий голос над самым её ухом требовательно произнес:

— Эй, новенькая, как там тебя, Алиса, — она несколько раз повертела головой, прежде чем сообразила, что речь идет о ней, — Давай, помогай, не стой, а то нам так и во век не управится! К цветку — цветок, успеть бы в срок, все розы — и тут, и там, успеть покрасить бы нам! Мы красим розы в красный цвет — у нас другого выхода нет!

Алиса? Ну, надо же! И куда же её угораздило попасть?

Девушка с интересом более внимательно рассмотрела собеседников: на них были странноватого вида куртки, белые в красные сердечки — ну точно ряженые Купидончики на День Святого Валентина, у них даже пики имелись — и тоже с наконечниками в форме сердец.

— А что вы делаете? — полюбопытствовала Даниэлла, видя как они нервно и торопливо покрывают алым чистые белые лепестки цветов.

— Красим розы в красный цвет, — дрожащим голосом прошептал один из них, — бери, давай, ведро и кисть, поможешь нам, а то не успеем ведь, тогда можешь попрощаться со своей головой.

— Но, зачем вы это делаете? — тихо спросила блондинка, всё больше проникаясь к этим чудакам.

— Видишь ли, Алиса, — доверительно пояснил один из собеседников, — Не сносить нам головы, если Королева узнает, что мы по ошибке посадили белые розы вместо её любимых красных. У нашей королевы крутой нрав — чуть что не по ней — голову с плеч.

— Самодурство какое! — негодующий возглас вырвался у девушки, — Это же неразумно и жестоко! Так не долго и вовсе подданных лишиться.

— Тише, тише ты! — собеседник замахал руками, испуганно тараща на неё глаза, — Нельзя такое вслух здесь говорить — тут у всего есть уши. А прознает Её Величество, не сносить нам всем головы.

Пронзительный женский визг не дал ему договорить:

— Это кто тут позволяет себе обсуждать МОЁ Величество! — крупная дама с пышными формами ткнула пухлым пальцем в грудь Даниэллы, — Отрубить наглецам головы!

Однако же, вопреки всем доводам здравого рассудка, девушка не испугалась, напротив — вид этой чудной дамы с крупными пунцовыми губами и яркими румянами на полных щеках, в цветастом платье с красно-черно-белыми вкраплениями на лифе корсета и необъятной юбке с несколькими подъюбниками, только рассмешило её. Всё это больше походило на театральную постановку или маскарад, и было бы чертовски занятно, если бы эта разряженная, ярко накрашенная женщина в смешном парике не собиралась совершенно серьезно придать их смерти путем отсечения головы.

Алиса? Белый кролик с часами в кармане жилета? Крашенные розы? Любительница рубить с плеча? Ну, конечно же! Златовласая готова была разозлиться на себя за такую постыдную недогадливость — ведь это же та самая Алиса — девочка из волшебной страны чудес, которую знает едва ли не каждый ребенок. И сама Дени, разумеется, тоже знала эту историю, полную невообразимого волшебства и чудачеств.

Тогда чего ей бояться, если она — отчаянная непоседа Алиса?

— Вы же не настоящие! Всего лишь — колода карт! Что вы можете мне сделать? — девушка заходилась смехом, и стоявшие вокруг неё становились всё более расплывчатыми образами, пока легкий ветерок не подхватил, закружив над её головой колоду игральных карт под одобрительную улыбку — именно, ничего более, кроме этой самой улыбки от её обладателя и не осталось.

С плохо скрываемым, почти детским, любопытством наблюдала за ней в зеркале девочка в нарядном платье с большим бантом в светло-русых волосах:

— Так легко, да? — особое наслаждение Лаурите доставляло наблюдать именно за ней, к которой она испытывала раздирающие, двоякие чувства: с одной стороны Лаура ненавидела её и ревновала, с другой же — не могла не восхищаться её красотой и чистотой, которой сама была лишена, — Ну, ничего, для тебя у меня припасено нечто особенное… — Лаура сильно-сильно сжала пальцы, огромным усилием воли не давая себе разрыдаться. Как бы ей хотелось занять её место… в его сердце…Чтобы он смотрел на неё вот так же — с безграничным обожанием. Хотелось вырасти, повзрослеть и состариться — как это происходит у всех людей… рядом с любимым человеком…познать его любовь, его тепло, его страсть…

И накатила такая волна боли, горечи и безысходности, что казалось, можно было задохнуться.

Лаурита встряхнулась и хлопнула в ладоши — и воздушный вихрь вокруг златовласой закружил сильнее, до крови раня острыми краями карт и перенося девушку в другую реальность.

В каждом из нас есть темная сторона. Некоторые из нас решили принять это, у некоторых не было выбора, остальные же предпочли борьбу. В конце концов, это также естественно, как и дышать. В какой-то момент каждый из нас сталкивается лицом к лицу с правдой — с самим собой.

Пенелопа Гарсиа, сериал «Мыслить как преступник»

Проморгавшись и протерев засыпанные землей глаза, белокурая увидела старинную каменную кладку мрачного холодного коридора, уходящего далеко вперед, по которому девушка кинулась бежать, дергая каждую дверь, которая встречалась ей на пути, но все они оказывались запертыми, кроме самой последней — почти неприметной дверки в крошечную коморку с единственным маленьким круглым окном и единственным стулом возле старинной прялки, покрытых толстым слоем пыли, посредине темного помещения — тут явно давно уже ни кто не бывал.

Точно повинуясь велению некой неведомой силы, девушку потянуло получше рассмотреть, что же там такое. Завороженная, шла она мелкими шагами, словно нити древней пряжи были привязаны к её рукам и ногам. Сдув вековую пыль и едва не закашлявшись в поднявшемся дыму, девушка провела рукой сначала по спинке стула, далее — по колесу прялки, и, как водится в волшебных сказках — затем она прикоснулась к веретену, уколола палец и упала без чувств прямо на пыльный пол.

«…Боль скрытая отравляет человека, а вырвавшаяся наружу — отравляет мир…»

Генри Лайон Олди

Ондзи слышал удаляющиеся легкие шаги, и поспешил последовать на звук, но нашел только девушку в бессознательном состоянии, которую отнес в одну из пышно обставленных комнат.

— Ты хотел её? Признайся, хотел? Ты влюбился в неё? Что же, я могу рассказать тебе об этом чувстве много интересного. Оно приносит страдания и разочарование: верные — изменяют и уходят, клянущиеся — преступают клятву, восторженные — разочаровываются, ни что на земле не вечно, люди слабы и легко поддаются соблазнам, и самые близкие могут всадить нож тебе в спину, — Лаурита деловито обошла вокруг ложа и резко развернувшись, встретилась взглядом с Ондзи, внутри неё всё клокотало, — Ты и сейчас всё ещё хочешь её? Посмотри, как она прекрасна — как весна, как сама любовь. Видал ли ты что-нибудь более совершенное? — она указала пальчиком в сторону лежащей на ложе златовласой, в тонкой полупрозрачной батистовой сорочке, с разметавшимися по подушке светлыми волосами, оплетенная молодыми розовыми побегами, — А теперь посмотри на себя: нет, ты подойди к зеркалу и взгляни. Ты же — урод! Вот твоё истинное обличье — твои грехи разъедают твою плоть, каждая загубленная тобой душа, каждое разбитое сердце… Ты уже давно сгнил. Ни кто не в состоянии прожить триста лет — и это твое проклятие. Красавица и чудовище — ей богу.

Он уже готов был приникнуть поцелуем к бледным холодным губам Даниэллы, но что-то заставило его развернуться. Он мельком увидел свое отражение и оцепенел. Всё ещё не веря своим глазам, он растерянно посмотрел на девочку — Лаура зло ухмыльнулась.

Он провел ладонью по своей щеке, потом долго смотрел на свою ладонь, снова взялся рукой за лицо, и медленно подошел к зеркалу, глядя расширившимися от ужаса глазами: тот кто смотрел на него из отражения не был Танака Ондзи, это был, скорее, полуразложившийся труп с остатками сгнившей плоти на костях. В зияющих ранах, из которых уже даже не сочились ни кровь, ни гной, он видел свою челюсть, кости черепа, видел ключицу и верхние ребра с правой стороны грудной клетки, видел кости на фалангах пальцев руки, которой он держался за ввалившуюся щеку с остатками скуловой кости. Мужчина сделал несколько шагов назад, но споткнулся. Минуту он так и сидел на полу, судорожно дыша. Потом подскочил с места и схватив стоящий рядом стул с мучительным криком швырнул его в зеркало. Господи, как же ему хотелось разнести его на мелкие осколки, но точно насмехаясь над ним, стекло оставалось целым, глядя из него всем его безобразным обликом.

— Не переживай так — таким себя видишь только ты сам, остальные же продолжат видеть в тебе всё того же красавца. Соблазняя, ты играл судьбами и жизнями многих женщин, безжалостно используя их, не давая взамен даже надежды. Ты никогда не видел во мне женщину, а я закрывала глаза на все твои похождения, потому что все они ничего не значили для тебя. Ты их даже не вспомнишь, а между тем — скольких супругов своих любовниц ты довел до разорения? А сколько несчастных женщин покончили с собой, не вынеся позора и страданий разбитого сердца? Это же — совсем иной случай, но я не позволю ей отобрать тебя! И вот тебе моё проклятие: она никогда не полюбит тебя так, как ты этого жаждешь, — вскипела Лаурита, — Она никогда не проснется! Она умрет, так и не очнувшись. А теперь — можешь забирать её себе и делать с ней, что хочешь.

— Ты… ты не можешь так поступить. Что она тебе сделала? — пальцы его тряслись, а голос перешел на шепот, — Нет, я не верю…

— Так попробуй, разбуди её! — вызывающе бросила девочка, схватив его за руку, и потянула назад к кровати с какой-то маниакальной улыбкой на лице.

— Госпожа изволит тупить? — зло процедил он, — Если она умрет, то будет нарушено равновесие, что будет иметь последствия и для нас.

— А мне плевать! — выкрикнула Лаура, сердито топнув ногой, — Я устала! Устала от такой жизни! Это и не жизнь вовсе!

— Госпожа, и правда, устала, — он подошел обнять её, нежно погладил по волосам, — Тебе нужен отдых. Я сам всё закончу.

Девочка исчезла, а он — сплетая между своих пальцев заклинание, послал его в зеркало — и послышался грохот сотни бьющихся зеркал — и границы измерений были стерты.

И хорошо, что друзья собрались в центре зала, иначе их задело бы осколками.

— Дэни! — Маргарита первая заметила и, поднявшись с пола, бросилась к кровати.

Обступив кровать, друзья всячески пытались привести её в чувства — и хлопая по щекам, и растирая виски — но всё тщетно, златовласая не приходила в себя.

— Почему?! ПОЧЕМУ?! — Маргарита всхлипывала, от отчаянья мотая головой, — Почему она? — только сейчас они в полной мере осознали, что могут потерять её по-настоящему, навсегда.

И все их бледные лица выражали страх и растерянность перед тем, с чем они не могли справится. Впервые они не понимали, что происходит, и что им теперь делать.

— Среди мертвых её нет, — Джон держал девушку за руку, считывая ауру, — она спит. Я пойду осмотрюсь и поищу выход.

— Я с тобой, — Марк, сидевший на углу кровати, решительно поднялся.

— Хорошо, — коротко кивнул мужчина, — Пит, а вы охраняйте.

— Я привел его, — послышался сзади голос, и обернувшись, они увидели азиата, поддерживавшего под руки доктора.

В отличии от шахмат, в жизни игра продолжается и после мата.

Айзек Азимов