1. От «демократии» к контрреволюционной военной диктатуре

За год, прошедший с момента Октябрьской революции, Советская власть значительно окрепла, отбила первые атаки внешней и внутренней контрреволюции. Созданная Советским государством Красная Армия освободила от мятежников и иностранных оккупантов территорию с населением около 40 миллионов человек. Окреп союз рабочего класса и крестьянства, росло интернациональное единство народов пашей Родины. Главным орудием защиты интересов революции, перестройки всей жизни страны явилось Советское государство. Поэтому Коммунистическая партия укрепляла Советы и их органы в центре и на местах, усиливала в них влияние коммунистов, как можно шире привлекала трудящихся к управлению страной. За год Советской власти был пройден путь от первых зачатков советской организации к упрочению ее в целом. В России не осталось «такого захолустья, — как подчеркнул на VI Всероссийском чрезвычайном съезде Советов в ноябре 1918 г. В. И. Ленин, — где бы советская организация не упрочилась, не составляла бы цельной части Советской конституции, выработанной на основе долгого опыта борьбы всех трудящихся и угнетенных».

Серьезные изменения произошли и в международной обстановке.

Под влиянием победы Великого Октября в ряде стран начался мощный революционный подъем. В сентябре 1918 г. вспыхнуло солдатское восстание в Болгарии, в октябре началась революция в Австро-Венгрии, а 10 ноября — в Германии. Немецкий народ низложил кайзера Вильгельма. Весной 1919 г. произошли пролетарские революции в Венгрии и Баварии.

13 ноября 1918 г. ВЦИК аннулировал навязанный Советской республике грабительский Брестский договор. Началось очищение от германских войск оккупированных ими советских территорий.

Теперь против Советской республики стояла только коалиция держав Антанты и США.

Правительства стран Антанты вначале надеялись, по выражению В. И. Ленина, «разделаться с Советской Россией» при помощи небольшого количества собственных войск. В ряде мест на отторгнутой советской территории они заменили войска немецких оккупантов и их союзников своими, в других — обязали своих бывших противников продолжать оккупацию. Но все их расчеты были опрокинуты рабочим классом и всеми трудящимися России.

Еще летом 1918 г. против австро-германских оккупантов и гетманского режима восстали крестьяне Киевской, Полтавской, Черниговской, Херсонской, Екатеринославской и других губерний. На борьбу поднялись рабочие в городах и промышленных центрах Украины. Возглавили эту борьбу коммунисты. В июле 1918 г. была образована Коммунистическая партия большевиков Украины — составная часть единой РКП (б). ЦК КП(б)У уже тогда начал практически решать вопрос о подготовке вооруженного восстания. Вокруг большевистских организаций объединялись все революционные силы народа. Повсеместно создавались подпольные партийные ячейки, возникали повстанческие отряды. Партия направляла стихийные выступления крестьян в организованное русло. Борьба против оккупантов приняла всенародный характер. Наиболее ярко это проявлялось в партизанском движении.

И вновь на пути революционного движения народных масс встали украинские националисты, деятели провалившейся Украинской Центральной рады. Лишившись власти после гетманского переворота в мае 1918 г., они по инициативе В. К. Винниченко и С. В. Петлюры образовали в Киеве «Украинский национальный союз», в котором объединились украинские эсеры, украинские социал-демократы, социалисты-федералисты, трудовики, «хлеборобы-демократы» и другие националистические организации, и перешли в оппозицию к гетманщине. Когда стало ясно, что дни Скоро-падского сочтены, президиум «Украинского национального союза» избрал 13 ноября 1918 г. правительство — Директорию — в составе Винниченко, Петлюры, Швеца и Андриевского.

Понимая, что основную силу антигетманского движения составляют большевики, и не желая допустить их победы, осевшие во время гетманщины в Киеве представители общероссийской буржуазно-помещичьей контрреволюции также разработали свою политическую платформу и решили познакомить с ней правительства Антанты. В Яссы (Румынию) для совещаний с послами Франции, Англии, США и Италии в ноябре 1918 г. была послана делегация в составе монархиста В. И. Гурко, бывшего царского посла в Вене Н. Н. Шебеко, представителей торгово-промышленных кругов П. П. Рябушинского, В. Я. Демченко, Н. Ф. фон Дитмара, лидера кадетов П. Н. Милюкова, бывшего царского министра A. В. Кривошеина, бывшего московского городского головы B. В. Руднева и представителя «Союза возрождения России» правого эсера И. И. Бунакова-Фундаминского. Они передали послам такое обращение: «Юг России переживает тяжелое переходное время… Только немедленный приход союзных вооруженных сил может предупредить восстание антисоциальных и узконационалистических элементов, которые повергнут страну в хаос анархии и сделают ее легкой добычей большевиков и лишат русские и союзные силы необходимой базы для развития операций против Советской власти». Контрреволюционеры просили незамедлительно прислать военные корабли в черноморские порты и хотя бы несколько отрядов войск в большие города и главнейшие стратегические железнодорожные узлы Юга России.

21 ноября старейшина дипкорпуса в Яссах, французский посол Сент-Олер, основываясь на решениях совещания с белогвардейцами, радировал в Париж: «Мы считаем необходимым: 1) немедленно продвинуть отряд союзных войск в Одессу и приступить немедленно к оккупации Киева и Харькова; 2) издать специальную декларацию, в которой твердо указать на решение Согласия поддержать в России слои общества, стоящие за порядок».

В конце ноября в Одессу стали прибывать корабли французской эскадры, в Николаевский порт вошел английский крейсер. В Севастополь 11 декабря прибыл английский броненосец с небольшим отрядом войск, в Одессу 16 декабря — итальянский броненосец и два английских миноносца. 17 декабря в Одессе был высажен первый эшелон французских сухопутных войск в 5 тысяч человек.

Вскоре агрессоры заняли Херсон и Николаев. Почти одновременно «союзники» послали войска и в другие важные пункты Юга и Юго-Запада России. Место германо-турецких войск на Кавказе заняли англичане: 17 ноября они вошли в Баку, 23 декабря — в Батуми, а 25 декабря вступили в Тифлис.

5 февраля 1919 г. лидер Директории С. В. Петлюра заключил такое позорное соглашение с представителями французского военного командования: «1) Франция получает пятидесятилетнюю концессию на все украинские железные дороги; 2) Украина обязуется уплатить Франции причитающуюся с нее часть долгов бывшего царского правительства и Временного правительства; 3) Уплата процентов обеспечивается долей железнодорожных доходов, признанной за Украинским правительством; Директория должна организовать 300 000 армию в годичный срок; 4) В течение пяти лет со дня подписания договора вся финансовая, торговая, промышленная и военная политика Украины будет поставлена под непосредственный контроль представителей Французского правительства».

Советское правительство пришло на помощь рабочим и крестьянам национальных районов, выступившим против националистов и интервентов.

17 ноября 1918 г. был образован Украинский фронт. Его командующим стал В. А. Антонов-Овсеенко. 29 ноября Временное рабоче-крестьянское правительство Украины объявило манифест о восстановлении власти Советов на Украине, о низложении гетмана Скоропадского и призвало рабочих и крестьян к полному изгнанию немецких оккупантов, гетманцев и отрядов буржуазно-националистической Директории.

Изгоняя немцев, интервентов из стран Антанты с украинской земли, громя гетманцев и петлюровцев, украинские советские отряды вместе с частями Красной Армии Советской России освобождали Украину, и к весне 1919 г. почти повсюду была восстановлена Советская власть.

В ноябре 1918 г. Красная Армия перешла в наступление и против казачьих войск генерала Краснова, потерявшего поддержку немцев. В красновском тылу начались забастовки и восстания рабочих и крестьян. В январе — феврале 1919 г. красновская армия была разбита в Донской области и под Царицыном; ряды белоказаков таяли. Казачьи верхи под давлением ставленника Антанты — генерала Деникина вынуждены были отказываться от своих «автономистских» стремлений и переходить в деникинский стан. Деникин объявил, что он вступает в командование всеми вооруженными силами на Юге России.

28 января 1919 г. французский капитан Фуке в присутствии французского консула Гийомэ в ростовской гостинице «Центральная» предъявил генералу Краснову для немедленной подписи уже составленный документ, в котором говорилось: «Мы, представитель французского главного командования на Черном море, капитан Фуке, с одной стороны, и Донской атаман, председатель совета министров Донского войска, представители Донского правительства и Круга — с другой, сим удостоверяем, что с сего числа и впредь: 1. Мы вполне признаем полное и единое командование над собою генерала Деникина и его совета министров. 2. Как высшую над собою власть в военном, политическом, административного и внутреннем отношении, признаем власть французского главнокомандующего Франше д'Эспере. 3. Согласно с переговорами 9 февраля (29 января) с капитаном Фуке, все эти вопросы выяснены с ним вместе и что с сего времени все распоряжения, отдаваемые войску, будут делаться с ведома капитана Фуке. 4. Мы обязываемся всем достоянием войска Донского заплатить все убытки французских граждан, проживающих в угольном районе «Донец» и где бы они ни находились, и происшедшие вследствие отсутствия порядка в стране, в чем бы они ни выражались — в порче машин и приспособлений, в отсутствии рабочей силы, мы обязаны возместить потерявшим трудоспособность, а также семьям убитых вследствие беспорядков, и заплатить полностью среднюю доходность предприятий с причислением к ней 5-процентной надбавки за все время, когда предприятия эти почему-либо не работали, начиная с 1914 года, для чего составить особую комиссию из представителей угольных промышленников и французского консула». Краснов подписался под этим документом, признав руководство Деникина и французского военного командования. Он обещал возместить французской буржуазии все убытки (с процентами), понесенные ею в результате войны и революции, и восстановить ее собственность на русской земле.

14 февраля 1919 г. в Новочеркасске собрался Большой войсковой круг. Краснов, не оправдавший надежд казачьей «автономистской» контрреволюционной верхушки, подал в отставку. Новым атаманом Всевеликого войска Донского был избран генерал А. П. Богаевский, кандидатуру которого выдвинул Деникин. Краснов уехал за границу.

Революция одерживала победы и в Прибалтике. Шла активная борьба трудящихся Прибалтики за социальное и национальное освобождение. Революционная ситуация переросла в социалистическую революцию.

12 ноября 1918 г. рабочие Ревеля (Таллина) образовали революционный Совет и выступили против буржуазного правительства Пятса, державшегося на германских штыках. Эстонские рабочие обратились за помощью к Советской России. 29 ноября 1918 г. была провозглашена Эстонская Советская Республика (Эстляндская трудовая коммуна) и создано рабоче-крестьянское правительство во главе с Я. Я. Анвельтом.

В Латвии рабочие восстали против правительства Ульманиса. 17 ноября 1918 г. было образовано Временное Советское правительство Латвии, которое возглавил П. И. Стучка. 3 января в Ригу вступили части Красной Армии.

В Вилыю (Вильнюс) 8 декабря 1918 г. было сформировано временное революционное рабоче-крестьянское правительство Литвы во главе с В. С. Мицкявичюсом-Капсукасом. 16 декабря оно обнародовало Манифест об установлении Советской власти; правительство призвало народ к восстанию против контрреволюционной тарибы («Литовский буржуазный национальный совет») и немецких оккупантов. В течение ноября 1918 — января 1919 гг. Советская власть утвердилась на подавляющей части территории Литвы. Наиболее сильное сопротивление переходу власти в руки рабочего класса оказали националистические литовские и польские контрреволюционные части (их поддерживали и немцы) в городе Вильно. Польские легионеры объявили Вильно польским городом. Однако 6 января 1919 г. Красная Армия и литовские советские воинские части освободили этот город.

31 декабря па освобожденной от германских войск белорусской земле было образовано Временное рабоче-крестьянское правительство, обнародовавшее 1 января 1919 г. Манифест об образовании Белорусской ССР. Это решение международные империалисты и буржуазно-националистические элементы встретили враждебно. Буржуазная Польша с помощью немцев и Антанты начала наступление и заняла ряд белорусских городов. Для консолидации своих сил советские правительства Литвы и Белоруссии объявили об образовании в марте 1919 г. Литовско-Белорусской ССР.

23 декабря 1918 г. ВЦИК, заслушав доклад наркома по делам национальностей об освобождении народов Эстонии, Латвии, Литвы, Украины и об установлении на их территории Советской власти, принял постановление о признании независимости новых республик (в начале января аналогичное постановление было принято и о Белорусской ССР). В постановлении ВЦИК говорилось о полной готовности РСФСР оказать необходимую помощь и поддержку трудящимся этих республик в борьбе против внутренней контрреволюции и защите их независимости от попыток иностранного завоевания. Так складывался и креп военно-политический союз советских республик.

Надежды империалистов Антанты на успех открытой интервенции были тщетны. Посланные в Советскую страну оккупационные войска встречали сопротивление Красной Армии и широких народных масс. В войсках Антанты зрело недовольство: солдаты быстро революционизировались под влиянием идей Октября. Ширилось и движение рабочего класса против интервенции в самих капиталистических странах.

18 января 1919 г. генеральный штаб вооруженных сил Антанты направил правительствам стран Антанты записку такого содержания: «Благодаря поражению центральных держав и недостаточным действиям союзников в России большевизм неуклонно увеличивает свое могущество.

На Севере и на Востоке его, по-видимому, задержали.

Но внутри страны он укрепился.

На Западе и Юго-Западе уход германских войск открывает ему свободное поле действия в прибалтийских провинциях, Польше и на Украине. Красная Армия стоит у ворот Ревеля, занимает Ригу и Вильно, она вступила в Харьков, откуда уже угрожает флангу армий Краснова и Деникина…

Если Антанта хочет сохранить плоды своей победы… она сама должна вызвать перерождение России путем свержения большевизма и воздвигнуть прочный барьер между этой страной и центральными державами.

Интервенция, преследующая эту цель, является для нее жизненной необходимостью…»

Исходя из такой оценки положения, генеральный штаб Антанты разработал план, предусматривавший не только вооруженные действия своих войск, но и «мощную материальную и моральную поддержку» русским антисоветским военным формированиям. Штаб считал, что главные военно-политические формирования (Колчака в Сибири, Деникина и Краснова в Южной России) должны объединиться под единым командованием. «Долг Антанты, — писали генштабисты, — защищать их, помочь их соединению, позволить им предпринять и успешно продолжать борьбу…»

По мнению штаба, к тому времени, когда составлялся этот план, окружение большевизма было уже начато.

«На Севере — благодаря оккупации портов Ледовитого океана.

На Востоке — благодаря созданию барьера в виде русско-чешского фронта.

На Юге — действиями армий Деникина и Краснова и оккупацией портов Черного моря…

На Юго-Востоке — путем движения из района Каспийского моря с целью соединения армий Деникина — Краснова с уральскими армиями…

На Западе — путем восстановления прочпой в военном отношении Польши, способной играть роль буферного государства между Россией и Германией; в случае необходимости, путем оккупации Петрограда… или по крайней мере путем блокады балтийского побережья».

Кроме того, по плану генерального штаба намечалась оккупация Украины как наиболее богатой области России.

Для осуществления плана «окружения и уничтожения большевизма» генеральный штаб предлагал поделить «зоны действия» между государствами Антанты и настойчиво призывал правительства «срочно прийти к соглашению в целях: установления принципов интервенции в России, уточнения распределенных обязанностей, обеспечения единого руководства».

Пока в дипломатических и военных сферах Антанты шло обсуждение планов интервенции, в местностях, где эсеры и меньшевики образовали антисоветские, так называемые «демократические правительства», углублялся процесс разложения.

Режимы «учредиловской демократии» в Поволжье, Сибири, на Севере, в Закаспийской области Туркестана означали возврат к буржуазно-помещичьему строю. Наиболее полно «учредиловская демократия» была представлена в созданном правыми эсерами самарском правительстве Комуча (Комитет членов Учредительного собрания). Но и там при самом его возникновении явно обозначилась тенденция превращения созданного антисоветского режима в прежний, дореволюционный, буржуазно-помещичий. В самарском перевороте помимо «социалистических» партий участвовали белогвардейские офицерские отряды под командованием полковника Н. А. Галкина. Их деятельность в дни захвата власти ознаменовалась кровавым террором, самосудами, расстрелами коммунистов, советских активистов, представителей революционно настроенных масс. Эсеры тем не менее предоставили Галкину пост «командующего войсками» так называемой «народной армии» — оплота созданного ими правительства. На территорию, подвластную Комучу, стали стекаться со всех сторон бежавшие от революции реакционеры, которые заняли важные посты в административном и военном аппарате и практически восстанавливали на местах старорежимные дореволюционные порядки. Несмотря на обещания Комуча защищать демократические права населения, установить либеральные формы правления, тюрьмы на подвластной ему территории оказались переполненными. Была создана военная контрразведка. Действовали военно-полевые суды, состоявшие из белых офицеров. По их приговорам расстреливали рабочих, подозреваемых в большевизме. Террористический режим возмущал трудящихся. Советы рабочих депутатов, лишенные эсерами и меньшевиками власти и превращенные в «органы выражения общественного мнения», проявляли недовольство. Рабочие требовали сохранения советских законов о труде, рабочего страхования, прекращения политических репрессий и арестов. Стало прозревать и крестьянство, испытывавшее на себе все прелести «демократического рая». Если крестьяне вначале прислушивались к эсеровской агитации, то вскоре в своей массе бедняки и середняки стали отворачиваться от эсеров и их «правительства». Военное командование посылало в деревни карательные отряды против крестьян, уклонявшихся от мобилизации в армию. В сущности, власть принадлежала эсеровскому Комучу только формально, фактически же она находилась в руках белогвардейцев, которые требовали от эсеров прекращения игры в демократию, возвращения помещикам и капиталистам их владений, отнятых революцией, решительного перехода к прежним капиталистическим порядкам. Такие же требования к «демократам» предъявляли и международные империалисты: «учредиловская демократия» не устраивала их. Все чаще и чаще в антисоветском лагере выдвигались требования установления военной диктатуры.

В Сибири процесс реставрации буржуазно-помещичьего строя шел еще более интенсивно, чем в Поволжье. Реакционные, монархистские и кулацкие элементы имели здесь большое влияние. Используя эсеровские лозунги, они сразу же после свержения Советской власти приступили к осуществлению своих действительных реставраторских целей. Соглашательская политика «демократов» только поощряла их к этому.

Эсеровские боевые дружины, поднявшие вооруженное восстание в Сибири, состояли преимущественно из офицеров, все меньше обращавших внимание на указания эсеровских политиков. В Томске эсеровскими дружинами командовал полковник А. Н. Пепеляев, вскоре произведенный в генералы; в Омске — подполковник П. П. Иванов-Ринов, в прошлом жандармский офицер, избранный атаманом сибирского казачьего войска и тоже произведенный в генералы; в Челябинске — подполковник Войцеховский, позже перешедший на службу к чехословакам; в Новониколаевске — полковник А. Н. Гришин-Алмазов и т. д. Опираясь на явных белогвардейцев, кадетствующий деятель П. В. Вологодский быстро повел дело к ликвидации «эсеровского засилья» и переходу к военной диктатуре. Вологодский открыто блокировался с крупной буржуазией, с реакционным офицерством, с метившим в диктаторы Гришиным-Алмазовым, назначенным военным министром, и сменившим его потом Ивановым-Риновым. Его «правительство» отменило все советские декреты (чего не посмел сделать Комуч), денационализировало промышленные предприятия, ликвидировало Советы рабочих и крестьянских депутатов, восстановило дореволюционный суд и администрацию, объявило о возвращении крупным землевладельцам имений, упразднило земельные комитеты. Белогвардейский террор в Сибири был еще более разнузданным, чем в Поволжье и на Урале. Дошло до того, что реакционная военщина подвергала здесь репрессиям даже эсеров — членов «правительства» Вологодского.

В сентябре 1918 г. эсеровские министры В. М. Крутовский, М. Б. Шатилов, А. Е. Новоселов и представитель областной думы Якушев, прибывшие в Омск, были по распоряжению «военного министра» Иванова-Ринова арестованы. Солдаты доставили их в штаб начальника Омского гарнизона полковника Волкова, где принудили Крутовского и Шатилова подписать прошение об «отставке». Впоследствии при расследовании этого дела специальной комиссией Крутовский показывал, что его вызвали в отдельную комнату и положили перед ним уже заготовленное прошение об отставке. Когда он отказался подписать такой документ, офицеры вывели его в коридор и приставили к нему часовых.

«— После меня, — продолжает свои показания Крутовский, — вызывают Шатилова. Поднимается шум на очень короткое время, затем все стихает. Когда все стихло, меня опять приводят в эту же комнату и говорят:

— Шатилов подписал прошение, теперь вы подпишите.

— Я уже сказал, что не могу этого сделать.

— Но это будет стоить вам очень дорого…

Нарбут (один из офицеров. — Д. Г.) подходит ко мне вплоть и говорит:

— Три минуты размышления — или вы подпишете, или мы вас увезем на автомобиле и вы будете расстреляны.

Крутовский подписал.

— Я, — продолжает Крутовский, — иду к Шатилову и говорю:

— Как, вы подписали прошение?

— Как же, — говорит, — мне не подписать, когда мне дали три минуты на размышление — или подписать, или я буду paccтpeлян».

На следующий день белогвардейские офицеры, состоявшие, как и их начальник Волков, в монархистской организации, объявили Крутовскому и Шатилову о том, что «согласно их прошению» они отстранены от должностей, и приказали им в 24 часа покинуть Омск. Новоселова же офицеры оставили под арестом, заявив, что дело о нем будет передано прокурору, поскольку он подозревается в связях с большевиками. 23 сентября 1918 г. члены монархистской организации поручик Семенченко и хорунжий Мефодьев по дороге в тюрьму расстреляли А. Е. Новоселова.

Аналогичные события происходили и на Севере. Сформированное в Архангельске в августе 1918 г. антисоветское «Верховное управление Северной области» возвестило, что оно ставит своей задачей восстановление деятельности Учредительного собрания, земств и городских дум.

Народные социалисты и правые эсеры, возглавлявшие «Верховное управление», включили в его состав кадетов Н. А. Старцева и П. Ю. Зубова, а «командующим всеми русскими вооруженными силами Северной области» назначили английского агента, белогвардейца, капитана 2-го ранга Г. Е. Чаплина, участвовавшего с офицерским отрядом в перевороте.

Они денационализировали и возвратили прежним владельцам все предприятия. Член «Верховного управления» правый эсер М. А. Лихач призывал рабочих к «самоограничению» в пользу буржуазии. Как и в Самаре, белогвардейская контрразведка на Севере грубо попирала права и свободу рабочих и крестьян.

Разгул контрреволюции дополнялся тяжелым гнетом оккупантов, высадившихся в городе. Английское военное командование постоянно вмешивалось в деятельность «Верховного управления» и поддерживало самые реакционные местные силы. Главную роль среди русских правых элементов, группировавшихся вокруг английского командующего Фредерика Пуля, играл известный авантюрист и карьерист, бывший комиссар Временного правительства при Ставке в корниловские дни М. М. Филоненко, образовавший в Архангельске так называемый «Национальный союз». В эту группу входили председатель царского окружного суда С. Н. Городецкий, Н. А. Старцев, полковник князь А. А. Мурузи, полковник Вульфович, английский агент Г. Е. Чаплин, местные биржевики и капиталисты.

В ночь на 6 сентября 1918 г. «командующий всеми русскими вооруженными силами в Северной области» Г. Е. Чаплин со своими штабными офицерами, при участии кадета Н. А. Старцева и с благословения англичан, арестовал всех членов «Верховного управления» во главе с Н. В. Чайковским и вывез их на Соловецкие острова, в монастырь. Молодчики Чаплина арестовали также некоторых меньшевиков и эсеров — деятелей профессиональных союзов. В выпущенном воззвании к населению Чаплин и Старцев заявили, что «Верховное управление» не может справиться с поставленными задачами, что «только мощная армия и организованная военная сила могут обеспечить надежду на светлое будущее России», и объявили в Северной области военную диктатуру армии и ее «командующего» Чаплина.

Диктатор Чаплин нагло заявил: «Я создал это правительство. Теперь оно не нужно… Я здесь не вижу пользы в каком бы то ни было правительстве».

Трудящиеся Архангельска объявили всеобщую забастовку. Движение приняло такой широкий размах, что «союзники» 10 сентября 1918 г. возвратили из Соловецкого монастыря арестованных членов «Верховного управления». Вскоре они предложили Чайковскому изменить состав «Верховного управления» и включить в него ряд еще более реакционных деятелей. Чайковский согласился выполнить требование оккупантов и возглавил угодное им «правительство», которое подписало заявление, признавая свою подчиненную роль по отношению к командованию войсками «союзников». Через некоторое время Чайковский вообще уехал заграницу. «Русская власть» сосредоточилась в руках «генерал-губернатора» Е. К. Миллера.

Процесс превращения «демократических правительств» в режимы военной диктатуры шел повсюду. Лидеры «социалистов», вступившие в блок с реакционерами для свержения Советской власти, были не в состоянии, да и не желали решительно бороться с усилением реставраторских тенденций. Вместо этого они вынашивали идею создания из многочисленных областных и национальных «правительств», существовавших на занятых контрреволюцией территориях и в подполье, единого «всероссийского правительства», которое, как им казалось, должно было предотвратить процесс разложения «учредил овской демократии».

Самарский Комуч считал себя единственно законным правительством на «освобожденной от большевиков» русской земле. Свои претензии он обосновывал тем, что в его составе находилось около ста членов избранного в свое время Учредительного собрания. Но «обоснования» эти были весьма шатки, так как членов Учредительного собрания в стране было избрано 715, и, конечно, сотня членов Комуча не могла заменить самого собрания. «Демократы» из Комуча аннулировали мандаты членов Учредительного собрания большевиков и левых эсеров (их было избрано 215 человек), но и такая «операция» не давала им большинства. Даже империалистические правительства стран Антанты не признавали законность Комуча как «всероссийского правительства». Местные антисоветские «правительства», в которых преобладали более правые элементы, не желали и слышать о подчинении Комучу.

И все же идея создания единого всероссийского правительства поддерживалась всеми участниками антисоветского лагеря. Вместе с тем каждое течение по-своему представляло себе как программу будущего правительства, так и его состав. Заинтересованность в создании такого правительства проявляли и страны Антанты. Поэтому вскоре начались переговоры и совещания, которые привели в конце концов к образованию «всероссийского правительства» на так называемом Уфимском государственном совещании.

Совещание открылось 8 сентября 1918 г. В нем участвовало 170 человек. Одно лишь перечисление собравшихся отражает пестроту антисоветских движений, существовавших тогда в стране. На совещании были делегации и представители: Самарского комитета членов Всероссийского Учредительного собрания (официальный представитель М. Веденяпин); Сибирского временного правительства (генерал П. Иванов-Ринов, Старынкевич и другие); областного правительства Урала (А. Кощеев, И. Войтов); казачьих войск (оренбургского, уральского, сибирского, иркутского, семиреченского, енисейского, астраханского); башкирского правительства (Искандер-бек-Мухамедиарович Султанов); киргизского правительства «Алаш-орды» (председатель Алихан Букейханов); правительства автономного Туркестана (председатель М. Чокаев); национального управления тюрко-татар внутренней России и Сибири (С. Джантюрин, М. Г. Исхаков, Султан-бек — Шаги Бекович Мамлеев); Временного эстонского правительства (Б. Линде и другие); Съезда городов и земств Сибири, Урала и Поволжья (И. Ахтямов, А. Гачечиладзе, С. Третьяков, Н. Миткевич); партии эсеров (М. Гендельман, Ф. Федорович); меньшевиков (Б. Кибрик, С. М. Лепский); народных социалистов (Ф. Чембулов, И. Суханов); кадетов (А. И. Коробов, С. П. Мельгунов); социал-демократической группы «Единство» (В. Фомин); «Союза возрождения России» (С. Знаменский). Эти разнородные организации в основном делились на две части: одна, правая, считала нужным ликвидировать «учредиловскую демократию» и установить единоличную военную диктатуру в стране; другая пыталась сохранить остатки «учредиловской демократии».

После длительных обсуждений и компромиссов собравшиеся приняли 23 сентября 1918 г. «Акт об образовании Всероссийской верховной власти», в котором фиксировались состав «Временного всероссийского правительства» и программы его действий.

«Всю полноту Верховной власти на всем протяжении государства Российского», впредь до созыва Всероссийского Учредительного собрания (оно могло состояться при сборе 250 членов) совещание передало «несменяемой и неответственной» Директории ыз пяти лиц (избранных по персональному, а не по партийнохму признаку) в составе: Н. Д. Авксентьева, Н. И. Астрова, генерал-лейтенанта В. Г. Болдырева, П. В. Вологодского и Н. В. Чайковского, с заменой на случай выбытия Авксентьева А. А. Аргуновым, Астрова — В. А. Виноградовым, Болдырева — известным реакционным генералом М. В. Алексеевым, Вологодского — В. В. Сапожниковым и Чайковского — В. М. Зензиновым. Так как Астрова, Чайковского и Вологодского на месте не было, фактически Директория приступила к работе в следующем составе: Авксентьев (правый эсер, выступавший на совещании в качестве представителя контрреволюционного «Союза возрождения России»), Виноградов (беспартийный, бывший член Государственной думы, входивший в состав Сибирского правительства), генерал Болдырев (член руководства «Союза возрождения России», тот самый, которого Петроградский революционный трибунал в первые дни Октября приговорил за саботаж к трем годам лишения свободы и которого вскоре освободили по амнистии), Сапожников (кадетствующий профессор, член Сибирского правительства, вскоре смененный Вологодским) и Зензинов (крайне правый из правых эсеров). Таким образом, в составе Уфимской директории преобладали реакционные деятели Временного сибирского правительства.

В «Акте об образовании Временного всероссийского правительства» указывалось, что правительство должно «содействовать» тому, чтобы члены Учредительного собрания съехались как можно быстрее. Все существовавшие «правительства» страны, следовательно и Комитет членов Учредительного собрания, должны были, согласно «Акту», передать свои функции избранному «несменяемому и неответственному» «Всероссийскому правительству». Осуществление права национальных областей на автономию теперь, как объявлялось, зависело «от мудрости» Директории.

В принятой совещанием программе работ нового правительства говорилось, что его задачами являются:

«1) борьба за освобождение России от Советской власти,

2) воссоединение отторгнутых, отпавших и разрозненных областей России,

3) непризнание Брестского и всех прочих договоров международного характера, заключенных как от имени России, так и отдельных ее частей после Февральской революции какой бы то ни было властью, кроме российского Временного правительства, и восстановление фактической силы договорных отношений с державами Согласия,

4) продолжение войны против германской коалиции».

Программа внутренней политики, в сущности, повторяла программу кадетов. Здесь было и «привлечение к производству частного капитала — русского и иностранного», и «поощрение частной инициативы и предприимчивости», и «принятие мер к действительной охране общественной безопасности и государственного порядка» и т. д.

Итак, и по своему составу, и по программе деятельности Уфимская директория становилась буржуазно-кадетским правительством. Эсеры при его образовании сдали свои позиции реакции, которая, усиливаясь таким путем, получила возможность ликвидировать последние остатки «учредиловской демократии».

Последующие события развертывались стремительно.

Самарский Комуч, согласно постановлению «Уфимского совещания», быстро ликвидировался. Временное же Сибирское правительство Вологодского от самоликвидации воздержалось. После Уфимского совещания Директория создала так называемое «деловое министерство» под председательством Вологодского. В его состав вошли самые реакционные члены Сибирского правительства (И. Михайлов, Старынкевич и другие); кроме того, Директория пригласила в это министерство в качестве военного министра вице-адмирала А. В. Колчака, уже давно дожидавшегося момента для захвата власти. Имея в своих руках «деловой» аппарат, реакционеры торжествовали. Военщина, вдохновляемая Колчаком, подняла голову. Эсеровские члены Директории (Авксентьев и Зензинов) потеряли всякое влияние.

17 ноября 1918 г. в Омске на квартиру эсера Е. Ф. Роговского, занимавшего пост товарища министра внутренних дел Директории, явился отряд казаков во главе с временным командующим сибирской казачьей дивизией полковником Волковым и, арестовав находившихся там членов Директории Н. Д. Авксентьева, В. М. Зензинова и хозяина квартиры Е. Ф. Роговского, под конвоем доставил их в штаб атамана Красильникова, где уже находился также арестованный эсер А. А. Аргунов.

Реакционная военщина при полном одобрении англичан, пославших во время переворота свой отряд для «марша» в городе, ликвидировала Директорию и передала власть на территории Сибири, Урала и Поволжья вице-адмиралу Колчаку, объявившему себя «верховным правителем России».

19 ноября к задержанным членам «Директории» явился начальник штаба Красильникова капитан Герк и предложил им на выбор: или они будут преданы суду, или уедут за границу. «Членов правительства» отправили на квартиру Авксентьева, «чтобы они подумали над ответом», и приставили к ним стражу. На следующий день к ним пришел новоявленный колчаковский министр юстиции Старынкевич и подтвердил, что, согласно решению «верховного правителя», они подлежат немедленной высылке за границу, если не хотят быть преданными суду. Отряд казаков доставил Авксентьева, Зензинова, Аргунова и Роговского на вокзал, поместил в поезд и вывез к китайской границе. Помимо казаков и русской пулеметной команды, их сопровождали 12 английских солдат и офицеров. Через несколько дней поезд прибыл к границе. Арестованных «членов правительства» выдворили из России. По распоряжению Колчака каждому из них выдали на расходы по 50 тысяч рублей, а Аргунову, обремененному семьей, — 75 тысяч рублей.

Колчак и его «совет министров» разыграли комедию «негодования» по поводу ареста членов «всероссийского правительства» и вынесли постановление о предании военному суду полковника Волкова, войсковых старшин Катанаева и Красильникова «за преступное посягательство на верховную власть». Колчак даже пригрозил беспощадно расстрелять их, но в тот же день, 19 ноября 1918 года, подписал… приказ о производстве участников «преступного посягательства» полковника Волкова в генерал-майоры, Красильникова и Катанаева в полковники «за выдающиеся боевые отличия». Эти монархисты стали оплотом колчаковского режима.

Так осуществился колчаковский переворот. Председателем колчаковского правительства стал П. В. Вологодский, способствовавший перевороту, в состав правительства вошли также и другие реакционные члены прежнего «временного сибирского правительства».

После колчаковского переворота усилился белый террор. В ночь на 23 декабря военная охранка колчаковцев, получив сведения о готовящемся выступлении рабочих Омска, арестовала группу членов Совета рабочих и солдатских депутатов (44 человека). Выступление рабочих было потоплено в крови: колчаковцы убили около тысячи человек, началась расправа и с арестованными.

Начальник унтер-офицерской школы Рубцов явился в тюрьму, вывел оттуда арестованных накануне выступления 44 членов Совета и поручил поручику Ядрышникову, подпоручику Кононову и прапорщику Бобыкину расстрелять их. И 44 члена Совета рабочих депутатов были расстреляны в Загородной роще без всякого суда и расследования. Другой отряд колчаковцев под командованием поручика Барташевского, при участии комендантского адъютанта подпоручика Черченко получил в той же тюрьме «для доставки в суд» шестерых заключенных. Вместе с ними отряд вывел из тюрьмы и нескольких арестованных членов Учредительного собрания (среди них эсеров Н. В. Фомина, А. А. Брудерера). Шестеро заключенных были доставлены в военно-полевой суд, заседавший в гарнизонном офицерском собрании. После краткой «судебной процедуры» трое из них (Батурин, Харев и Фатеев) были приговорены к расстрелу, Маевский — к бессрочной каторге, а дело Винтера и Маркова обращено к доследованию. Но поручики Барташевский и Черченко решили иначе: после «суда» всех заключенных (и судившихся, и несудившихся), в том числе и членов Учредительного собрания, — всего 13 человек — они вывели на берег Иртыша и здесь без дальнейших «процедур» расстреляли.

Так повсюду на территории, захваченной контрреволюционными силами, власть перешла в руки монархистских генералов — военных диктаторов. Эсеры и меньшевики с их идеями «учредиловской демократии» окончательно обанкротились. Стало ясно, что они только расчищали путь военной диктатуре монархистов, что «правительства», созданные по их рецептам, были лишь ступеньками на пути к полной реставрации буржуазно-помещичьего строя.

Провал политики соглашательства и блокирования с контрреволюционной буржуазией и иностранными интервентами вызвал смятение в рядах мелкобуржуазных правосоциалистических партий. Лидеры партии правых эсеров и Уфимской директории должны были как-то объяснить причины провала.

Члены Уфимской директории Н. Д. Авксентьев и В. М. Зензинов, выдворенные колчаковцами за границу, остались на прежних своих позициях, жизнь ничему их не научила. Обивая пороги иностранных министерств, они продолжали призывать их к вмешательству в русские дела. В 1919 г. Авксентьев от имени своей группы в письме из-за границы товарищам по партии пытался объяснить причины провала эсеровской политики. Директория пала потому, писал он, что лидер правоэсеровской партии центрист В. М. Чернов (которого Авксентьев прозвал «косоглазым другом»), «не считаясь с соотношением сил», требовал невыполнимого, «резко выступал» против реакционеров в Директории, раздражал их, вместо того чтобы продолжать с ними совместную работу. Именно это вызвало соответствующий нажим со стороны реакционеров и привело к разгрому ими Директории

Другой автор пресловутой эсеровской политики, член ЦК партии М. Гендельман, в 1922 г. на судебном процессе по делу правых эсеров сваливал вину за крах Директории на Н. Д. Авксентьева. Признавая, что в составе Директории были реакционные элементы, он показывал: «…если бы тогда в Директории была не такая слякоть, как Авксентьев, непригодный для государственной деятельности, тогда задача, для которой была создана Директория, могла бы осуществиться… Если бы тогда нашлось мужество действовать как твердая власть… разгромить Сибирскую реакцию, тогда, быть может, наша власть уцелела бы».

Объяснения эсеровских лидеров (Авксентьева, Гендельмана) о причинах провала эсеровской политики не выдерживают критики. Конечно, и Чернов, и Авксентьев, по всей вероятности, заслуживали презрения. Но такого же отношения заслуживало и все руководство эсеровской партии. Одной из главных причин провала политики правосоциалистических мелкобуржуазных партий являлась их ставка в борьбе с Советской властью на соглашение, блокирование с контрреволюционной буржуазией и иностранными интервентами. Такая их политика, их антисоветизм неизбежно вели к усилению буржуазной контрреволюции. Превращение эсеровских режимов «учредиловской демократии» в военную диктатуру и в оккупационные режимы международного империализма было явлением закономерным, а не случайным, всеобщим, а не местным.

 

2. Усиление колебаний в лагере мелкобуржуазной контрреволюции

На занятых контрреволюцией территориях в политических настроениях крестьянства и других мелкобуржуазных слоев населения начался перелом. Подавляющее их большинство, и прежде всего колебавшиеся ранее крестьяне-середняки, повернуло на сторону Советской власти. Среднее крестьянство поняло, что только рабочий класс во главе с партией большевиков может спасти трудящихся от возврата помещиков и капиталистов.

Мелкобуржуазные «социалистические» партии, боясь окончательно потерять связь с массами, попытались пересмотреть свою тактику. В ноябре 1918 г. ЦК меньшевиков опубликовал «Воззвание к социалистам всех стран», в котором осудил интервентов. «Чтобы покончить с большевистским правительством, — говорилось в воззвании, — союзники сплачивают вокруг своих десантов те русские вооруженные силы, которые в ходе гражданской войны образовались в течение последнего года. Социальный характер и политические тенденции этих сил в преобладающем большинстве случаев являются контрреволюционными и реакционными… Действительной программой руководящих групп антибольшевистской коалиции является отобрание у крестьян взятой ими у помещиков земли и т. п. Весь опыт господства этих групп на Украине, на Дону и в Белоруссии не оставляет в этом сомнения, равно как и деятельность их в Сибири и на Волге, где у власти стояли более демократические группы и где эти контрреволюционеры не останавливались перед попытками государственного переворота, чтобы еще до полной своей победы во всей России обеспечить диктатуру помещичьих и милитаристских элементов».

Колчаковский переворот в Сибири заставил и правых эсеров встать на путь пересмотра своей тактики, с тем чтобы сохранить свое влияние среди мелкобуржуазных слоев населения. Избранный в ноябре на съезде членов Учредительного собрания комитет призвал сибирские, казацкие и чехословацкие воинские части выступить против Колчака. Делегация комитета в составе бывшего председателя Комуча В. К. Вольского, секретаря съезда Н. В. Святицкого, товарища секретаря Н. А. Шмелева и некоторых деятелей эсеровской партии (Н. И. Ракитникова, К. С. Буревого, Б. Н. Черненкова) начала переговоры с Советским правительством о «примирении».

Большевистская партия и Советское правительство внимательно наблюдали за изменением настроений мелкобуржуазных кругов. Они считали необходимым использовать в интересах революции это изменение политической ориентации мелкой буржуазии и ее партий (хотя, зная двойственность и противоречивость природы мелкой буржуазии, понимали, что такое изменение политической ориентации могло оказаться недолговременным). В докладе на собрании партийных работников Москвы 27 ноября В. И. Ленин говорил: «Очень ошибся бы тот, кто задумал бы механически перенести теперь лозунги нашей революционной борьбы того периода, когда между нами не могло быть никакого примирения, когда мелкая буржуазия была против нас, когда наша непоколебимость требовала от нас применения террора. Теперь это была бы не непоколебимость, а просто глупость, недостаточное понимание тактики марксизма.

…Мы вас, господа меньшевики, после вашего выступления о «союзниках» охотно легализируем. Это будет сделано Центральным Комитетом нашей партии. Но мы не забудем того, что в вашей партии остались меныпевики-«активисты», и по отношению к ним наши методы борьбы остаются старыми… Мы оставляем за собой государственную власть, только за собой».

30 ноября 1918 г. ВЦИК обсудил вопрос об отношении к тем политическим группам, которые его постановлением от 14 июня были исключены из Советов за совместные с контрреволюционной буржуазией выступления против Советской власти. В принятом на заседании ВЦИК постановлении говорилось:

«Ознакомившись с содержанием резолюций и воззванием Центрального комитета Российской социал-демократической рабочей партии (меньшевиков), Центральный Исполнительный Комитет констатирует, что эта партия, по крайней мере в лице ее руководящего центра, ныне отказалась от союза (коалиции) с буржуазными партиями и группами, как российскими, так и иностранными.

Тем самым партия меньшевиков открыла для себя возможность принимать — наряду с другими партиями — участие в работе Советов, в работе по организации и обороне страны.

Центральный Исполнительный Комитет, исходя из этого, постановляет считать недействительною резолюцию Центрального Исполнительного Комитета от 14 июня 1918 г. в той ее части, которая касается партии меньшевиков.

Ввиду того что Центральный комитет Российской социал-демократической рабочей партии на деле не может взять на себя ответственность за поведение всех групп и членов своей партии, Центральный Исполнительный Комитет считает нужным отметить, что настоящее решение не относится к тем группам меньшевиков, которые продолжают находиться в союзе с русской и иностранной буржуазией против Советской власти».

6—9 февраля 1919 г. в Москве состоялась партийная конференция правых эсеров, оставшихся на территории Советской республики. Участники конференции признали, что происки международного империализма ведут к реставрации монархии в России, и, так же как и руководящие деятели партии меньшевиков, из тактических соображений провозгласили отказ от поддержки интервенции и вооруженной борьбы с Советской властью. В принятой конференцией резолюции говорилось: «Как в борьбе за единство России, так и в воссоединении всероссийской власти конференция отвергает самым решительным образом всякое блокирование и коалирование с буржуазными партиями, вполне выявившими уже свою реакционную сущность, мечтающими об единоличной диктатуре и восстановлении неограниченного хозяйского произвола».

Почти одновременно, но независимо от этого решения эсеровской конференции представители Советского правительства закончили переговоры с делегацией Комуча, которую возглавлял бывший председатель Комуча В. К. Вольский. Эта группа эсеров призвала воинские части белогвардейцев на Восточном фронте прекратить вооруженную борьбу против Советской власти и обратить своз оружие против Колчака.

19 февраля 1919 г. ЦК РКП (б) заслушал сообщение делегации ВЦИК о результатах переговоров с делегацией Комуча и предложил ВЦИК принять решение о «легализации правых эсеров». 26 февраля ВЦИК вынес постановление, в котором отмечалось, что партийная конференция правых эсеров Советской России в своих резолюциях отвергла попытки вооруженной борьбы с Советской властью, подчеркнув, что подобная борьба выгодна только контрреволюции; признала ошибочность всей политики мелкобуржуазной демократии, колебания которой привели ее к ряду преступлений против интересов трудящихся масс и способствовали иностранному вмешательству и захвату власти на отдельных окраинах контрреволюционерами; призвала свои партийные организации к свержению реакционных правительств в областях, находившихся под властью иностранных империалистов. Учитывая, что Комитет членов Учредительного собрания и члены ЦК партии эсеров, руководившие вооруженной борьбой против Советской власти на Восточном фронте, прекратили вооруженную борьбу и призвали мобилизованные ими воинские части обратить свое оружие против Колчака и действовать совместно с Советской властью, ВЦИК решил: «Отменить свое постановление от 14 июня (1918 г. — Д. Г.) по отношению ко всем группам партии правых социал-революционеров, считающим для себя обязательными указанные выше постановления и шаги партии социал-революционеров и комитета членов Учредительного собрания, предоставив им право наряду с другими партиями принимать участие в советской работе, предложить административным и судебным органам Советской Республики освободить из заключения тех членов партии правых социал-революционеров, которые разделяют точку зрения, изложенную в вышеуказанных резолюциях и заявлениях.

Продолжая по-прежнему беспощадную борьбу со всеми группами, каким бы знаменем они ни прикрывались, которые прямо или косвенно поддерживают внутреннюю или внешнюю контрреволюцию, — говорилось далее в постановлении, — Центральный Исполнительный Комитет считает своим долгом предоставить партиям мелкобуржуазной демократии возможность на деле в открытой работе доказать свою готовность поддержать пролетариат и крестьянство в борьбе с внешней и внутренней буржуазной контрреволюцией».

Таким образом, эсеры и меньшевики, заявившие об отказе от вооруженной борьбы с Советской властью, были легализованы. Отпала необходимость применять острые формы пресечения их антисоветской деятельности. Становился целесообразен пересмотр общей карательной линии по отношению к контрреволюции.

VIII съезд РКП (б) утвердил новую стратегическую установку партии — на прочный союз рабочего класса с мелкобуржуазной, середняцкой массой крестьянства при опоре на бедноту. Это означало, что мелкобуржуазные партии окончательно лишились своей основной социальной базы в стране.

 

3. Совершенствование структуры и методов работы органов борьбы с контрреволюцией

Энергичная работа чрезвычайных комиссий по охране революционных завоеваний высоко подняла их авторитет и значение. Они создавались во всех уездах, районах, городах, на транспорте и в Красной Армии. Кое-где на периферии, однако, чрезвычайные комиссии ускользали из-под контроля НКЮ, НКВД и местных советских и партийных организаций, а иногда продолжали действовать методами красного террора, хотя они и не вызывались необходимостью. В связи с этим на местах возникали трения между чрезвычайными комиссиями и местными советскими и партийными организациями.

Между тем социально-политическая обстановка в стране существенно изменилась. Органы Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией ликвидировали ряд заговоров. Если раньше враждебные элементы вели активное наступление и органы ВЧК раскрывали один за другим крупные антисоветские заговоры, то с осени 1918 г. и вплоть до весны 1919 г., по крайней мере в центральной части страны, ни одного крупного заговора не было раскрыто. Это было относительное, временное затишье, вызванное происходившей в антисоветском лагере перегруппировкой сил.

Осенью 1918 г. работники советской юстиции, многие партийные и советские органы поставили вопрос об ограничении компетенции чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, усилении партийного контроля за их деятельностью и подчинении их местным исполкомам Советов. Одновременно речь шла о повышении роли обычных судебных органов в борьбе с контрреволюцией и уголовной преступностью и о смягчении жесткой карательной линии, проводившейся после введения красного террора.

В печати началась дискуссия по вопросу о правах чрезвычайных комиссий, о том, кому они должны подчиняться и как нужно контролировать их деятельность. Дискуссия продолжалась с перерывами с октября 1918 до февраля 1919 г. В ходе этой дискуссии, в пылу полемики было высказано немало ошибочных суждений.

Некоторые чекисты высказывали мнение о нецелесообразности строгой правовой регламентации деятельности ЧК. В изданном 1 ноября 1918 г. в Казани журнале «Красный террор» — органе чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией на Восточном фронте — М. Я. Лацис давал такие указания местным органам ЧК: «Не ищите в деле обвинительных улик; восстал ли он против Совета с оружием или на словах. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы и должны разрешить судьбу обвиняемого». Эти высказывания вызвали резкую критику со стороны Емельяна Ярославского. М. Я. Лацис в ответ на основательную критику все же утверждал: «В момент самой отчаянной классовой борьбы нельзя доискиваться вещественных доказательств. Когда класс целиком восстал против класса, тогда самыми ценными сведениями для следствия являются как раз данные о принадлежности (теперешней) к классу, о происхождении (ибо теперь бывший помещик может работать и в черном теле), об образовании и профессии».

В. И. Ленин критически отозвался об этих ошибочных указаниях М. Я. Лациса. Он писал: «…вовсе не обязательно договариваться до таких нелепостей, которую написал в своем казанском журнале «Красный террор» товарищ Лацис, один из лучших, испытанных коммунистов, который хотел сказать, что красный террор есть насильственное подавление эксплуататоров, пытающихся восстановить их господство, а вместо того написал на стр. 2 в № 1 своего журнала: «не ищите (!!?) в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом»…».

Неправильные суждения о методах борьбы с контрреволюцией иногда высказывались и в печатном органе ВЧК «Еженедельник чрезвычайных комиссий». В № 3 этого журнала была помещена корреспонденция «Почему вы миндальничаете?», подписанная работниками Нолинского уездного «Чрезвычайного штаба по борьбе с контрреволюцией» Вятской губернии. Авторы критиковали ВЧК за то, что она освободила арестованного Локкарта. Они заявляли, что его надо было любым путем заставить рассказать о враждебной деятельности против Советской России. «Ведь этим вы могли бы с легкостью открыть целый ряд контрреволюционных организаций, может быть, даже уничтожить в дальнейшем возможность финансирования, что безусловно равносильно разгрому их. Скажите, — недоумевали авторы, — почему вы… позволили ему «покинуть» ВЧК?».

Заметка эта была решительно осуждена центральными партийными и советскими органами.

ЦК РКП (б) 25 октября 1918 г. постановил: «В № 3-м «Вестника чрезвычайных комиссий» была напечатана статья за подписью Нолинского исполнительного комитета и партийного комитета, восхваляющая пытки, при этом редакция в примечании не указала на свое отрицательное отношение к статье нолинцев.

Решено осудить нолинцев за их статью и редакцию за ее напечатание. «Вестник ЧК» должен прекратить свое существование.

Назначить политическую ревизию ВЧК комиссией от ЦК в составе Каменева, Сталина и Курского. Поручить комиссии обследовать деятельность чрезвычайных комиссий, не ослабляя их борьбы с контрреволюционерами».

Статья в «Еженедельнике чрезвычайных комиссий» была обсуждена и в центральных правительственных органах. 25 октября 1918 г. Президиум ВЦИК признал, что «высказанные в ней мысли о борьбе с контрреволюцией находятся в грубом противоречии с политикой и задачами Советской власти. Прибегая по необходимости к самым решительным мерам борьбы с контрреволюционным движением, помня, что борьба с контрреволюцией приняла формы открытой вооруженной борьбы, в которой пролетариат и беднейшее крестьянство не могут отказаться от мер террора, Советская власть отвергает в основе, как недостойные, вредные и противоречащие интересам борьбы за коммунизм меры, отстаиваемые в указанной статье. Президиум Центрального Исполнительного Комитета самым резким образом осуждает как авторов статьи, так и редакторов «Еженедельника Всероссийской Чрезвычайной Комиссии», поместивших эту статью и снабдивших ее примечанием».

Президиум ВЦИК постановил детально ознакомиться с деятельностью ВЧК и ее отделов и назначил с этой целью специальную комиссию. Одновременно для урегулирования деятельности центральной и местных чрезвычайных комиссий, а также их взаимоотношений с другими советскими учреждениями Президиум ВЦИК назначил комиссию по выработке «Положения о чрезвычайных комиссиях» под председательством Я. М. Свердлова. Вместе с тем Президиум указал «на необходимость продолжать беспощадную систему борьбы с контрреволюцией и контрреволюционерами».

Принимая решительные меры против нарушения революционной законности, ЦК РКП (б) и Советское правительство боролись и с попытками некоторых обывательских элементов использовать начавшуюся дискуссию для дискредитации органов борьбы с контрреволюцией. В. И. Ленин решительно осудил обывательские нападки на чрезвычайные комиссии. В речи на митинге сотрудников ВЧК 7 ноября 1918 г. он говорил: «Когда мы взяли управление страной, нам, естественно, пришлось сделать много ошибок и естественно, что ошибки чрезвычайных комиссий больше всего бросаются в глаза… У нас выхватывают отдельные ошибки ЧК, плачут и носятся с ними.

Мы же говорим: на ошибках мы учимся. Как во всех областях, так и в этой мы говорим, что самокритикой мы научимся. Дело, конечно, не в составе работников ЧК, а в характере деятельности их, где требуется решительность, быстрота, а главное — верность. Когда я гляжу на деятельность ЧК и сопоставляю ее с нападками, я говорю: это обывательские толки, ничего не стоящие».

А 19 декабря 1918 г. «ЦК партии постановил, что на страницах партийной и советской печати не может иметь место злостная критика советских учреждений, как это имело место в некоторых статьях о деятельности ВЧК, работы которой протекают в особо тяжелых условиях».

28 октября 1918 г. Президиум ВЦИК утвердил выработанное комиссией «Положение о Всероссийской и местных чрезвычайных комиссиях». ВЧК в качестве органа Совета Народных Комиссаров признавалась центральным органом, «объединяющим деятельность местных чрезвычайных комиссий» и работающим «в тесном контакте с Народными комиссариатами внутренних дел и юстиции». Председатель ВЧК входил в коллегию Народного комиссариата внутренних дел. В свою очередь комиссариаты внутренних дел и юстиции должны были делегировать своих представителей в ВЧК. Местные чрезвычайные комиссии, согласно «Положению», комплектовались местными Советами или их исполкомами на равных правах с остальными их отделами, причем члены местных ЧК назначались и отзывались исполкомами. Вышестоящим органам ЧК предоставлялось право посылать в нижестоящие органы своих представителей с правом решающего голоса, а также приостанавливать и отменять их постановления.

Рядом законодательных актов Советская власть изменяла и карательную политику. По предложению Совета Народных Комиссаров VI Всероссийский Чрезвычайный съезд Советов 6 ноября 1918 г. объявил амнистию. Постановлением съезда предписывалось освободить из заключения всех лиц, задержанных органами борьбы с контрреволюцией, которым в течение двух недель со дня ареста не предъявлено или не будет предъявлено обвинение в непосредственном участии в заговоре против Советской власти или подготовке его, или в организации белогвардейских сил, или в содействии тем партиям и группам, которые явно поставили себе целью вооруженную борьбу против Советской власти; освободить из заключения всех заложников, кроме тех из них, временное задержание которых необходимо как условие безопасности товарищей, попавших в руки врагов. Всем революционным трибуналам и народным судам предписывалось в срочном порядке пересмотреть списки осужденных ими лиц и применять досрочное освобождение в самых широких размерах в отношении тех, чье освобождение не представляет прямой опасности для Республики.

Это была первая амнистия, проведенная во всероссийском масштабе. Содержавшееся в постановлении съезда положение о необходимости предъявлять конкретные обвинения всем задержанным органами борьбы с контрреволюцией, о запрещении каким бы то ни было организациям, кроме ВЧК, брать заложников означало большой шаг в развитии революционной законности.

На том же VI Всероссийском Чрезвычайном съезде Советов было принято и общее постановление «О революционной законности», которое закрепило требования революционной законности в качестве важнейших принципов деятельности всех советских государственных и общественных организаций. Эти принципы стали основой всей дальнейшей работы чрезвычайных комиссий.

Через некоторое время на заседании Совета Обороны встал вопрос о взаимоотношениях ВЧК с транспортными органами. Была избрана под председательством В. И. Ленина комиссия, которая должна была разработать соответствующие предложения, в том числе о порядке ареста специалистов, служащих на транспорте и занимающихся антисоветской деятельностью. На одном из заседаний комиссии В. И. Ленин собственноручно написал заметки, в которых выразил свои мысли и предложения о работе ВЧК. «Во главе должны стоять члены партии, — писал Владимир Ильич, — не менее двух лет пробывшие в партии.

Переработать положение о ЖЧК.

Подтвердить право профессиональных и партийных организаций брать на поруки.

Более строго преследовать и карать расстрелом за ложные доносы.

Право брать на поруки дать наркомам с подписью двух членов коллегии.

Право участия в следствии предоставляется и т. д.

При введении учета технических сил, а равно интеллигенции вообще, предупредить, что не зарегистрировавшиеся теряют право на получение свидетельств с поручительствами.

Немедленно расширить в ВЧК отдел жалоб и просьб об ускорении дела».

На основе этих ленинских мыслей комиссия Совета Обороны 3 декабря 1918 г. разработала предложения о работе ВЧК, которые вышли далеко за пределы обсуждавшегося вопроса о работе железнодорожных органов чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией.

11 декабря 1918 г. Совет Рабочей и Крестьянской Обороны принял постановление о порядке ареста сотрудников советских учреждений и предприятий. В нем указывалось, что аресты сотрудников болезненно отзываются на работе учреждений и предприятий, в то время как борьба с ополчившимся на Советскую Россию империализмом требует напряжения всех сил. Совет Обороны потребовал от ВЧК и ее местных органов в случаях, когда представится возможным, предварительно извещать соответствующее ведомство относительно своих постановлений об арестах ответственных работников, инженеров и техников, занятых в промышленных предприятиях и на железных дорогах, а если невозможно известить предварительно, то делать это не позднее 48 часов после ареста, сообщая вместе с тем и существо обвинения, предъявленного арестованному. Народным комиссариатам, губернским и городским комитетам партии предоставлялось право посылать своих делегатов для участия в следствии об арестованных гражданах и право освобождать из-под ареста тех, за кого письменно поручатся два члена коллегии комиссариата или два члена городского или губернского комитета партии. Такое же право предоставлялось губернским и городским Советам депутатов (под письменное поручительство всех членов президиума), а также местным или центральным комитетам профсоюзов (под письменное поручительство всех членов правления союза.

Это постановление усиливало контроль партийных органов за деятельностью комиссий, устанавливало право участия советских и профессиональных организаций в работе чрезвычайных комиссий. В нем нашла свое выражение и ленинская идея поручительства общественных организаций при решении вопроса о судьбе арестованных. Тем самым постановление укрепляло начала социалистической законности в практике борьбы с контрреволюцией.

В развитие этого постановления ВЧК издала 19 декабря приказ местным органам.

7 января 1919 г. Коллегия ВЧК решила сократить аппарат чрезвычайных комиссий и ликвидировать уездные ЧК. Это решение было подтверждено 24 января 1919 г. Президиумом ВЦИК.

Наконец встал вопрос о практике вынесения решений по делам о контрреволюции самими чрезвычайными комиссиями. Часть работников чрезвычайных комиссий считала, что следует пользоваться теми методами борьбы с контрреволюцией, которые применялись в период красного террора, выступала за внесудебные репрессии в отношении опасных контрреволюционеров. Эти ошибочные взгляды были осуждены Коммунистической партией и центральными правительственными органами.

В декабре 1918 г. Народный комиссариат юстиции разработал и представил в центральные партийные и советские учреждения общий проект реорганизации чрезвычайных комиссий и революционных трибуналов, вносивший изменения в методы и формы борьбы с контрреволюцией (одним из авторов проекта был Н. В. Крыленко). Согласно проекту, единственным органом, имевшим право выносить решения по делам о контрреволюции, признавался суд — революционный трибунал, а за чрезвычайными комиссиями сохранялись розыскные и следственные функции. Вместе с тем намечались меры по укреплению революционных трибуналов, которые должны были стать более эффективным, чем раньше, орудием борьбы с контрреволюцией и другими опасными преступлениями. Этот проект был вынесен на обсуждение.

Некоторые советские и партийные работники (например, председатель Московского революционного трибунала А. М. Дьяконов) высказывали крайние, ошибочные взгляды, утверждая, что время деятельности чрезвычайных комиссий в Советской стране будто бы уже прошло и что их следует вообще ликвидировать, а дело борьбы с контрреволюцией возложить на общие судебно-следственные учреждения. Отголоски таких взглядов нашли практическое выражение в том факте, что после освобождения от немцев Латвии, Эстонии и Литвы осенью — зимой 1918/19 г. органы Чрезвычайной комиссии здесь не создавались и борьба с контрреволюцией возлагалась исключительно на следственные комиссии и революционные трибуналы.

4 февраля 1919 г., заслушав вопрос о чрезвычайных комиссиях, ЦК РКП (б) постановил поручить комиссии с участием Ф. Э. Дзержинского и И. В. Сталина разработать новое положение о чрезвычайных комиссиях и революционных трибуналах на основе следующих положений: «1) право вынесения приговоров должно быть передано из ЧК в ревтрибуналы, причем ревтрибуналы должны состоять из 3 человек; 2) аппарат ЧК должен остаться в качестве, во-первых, розыскных органов и, во-вторых, органов непосредственной борьбы с вооруженными выступлениями (бандитскими, контрреволюционными и т. п.); 3) за ЧК сохраняется право расстрелов при военном положении (если это право предусмотрено самими постановлениями об объявлении той или иной местности на военном положении)…».

8 февраля 1919 г. ЦК РКП (б) опубликовал обращение ко всем коммунистам — работникам чрезвычайных комиссий, в котором высказал свое отношение к намеченной реформе. ЦК высоко оценил деятельность ВЧК и указал на огромную роль, которую она сыграла в укреплении Советской власти. Вместе с тем ЦК РКП (б) отметил, что «изменение внутреннего положения и международной обстановки Советской власти, достигнутые успехи в деле подавления белогвардейского заговора внутри и военные успехи в борьбе с к.-р. во вне, — должны будут сказаться и на характере и функциях ЧК».

17 февраля 1919 г. ВЦИК принял постановление «О Всероссийской Чрезвычайной комиссии», в первой статье которого говорилось о том, что право вынесения приговоров по всем делам, возникающим в ЧК, передается реорганизованным трибуналам. Постановление предусматривало также основные принципы реорганизации революционных трибуналов с целью обеспечения эффективного и быстрого рассмотрения дел. Ревтрибуналам предоставлялось право проверки следственных действий чрезвычайных комиссий и проверки закономерности содержания арестованных.

Докладчиком от большевистской фракции на заседании ВЦИК был Ф. Э. Дзержинский. «Мне кажется, — говорил он, — что необходимость в реорганизации ЧК и революционных трибуналов настолько созрела, что возражать по этому поводу едва ли кто будет серьезно». Методы враждебной деятельности против Советской власти в настоящее время изменились, указывал Ф. Э. Дзержинский, массовых сплоченных контрреволюционных сил на советской территории уже нет. Поэтому теперь нужно наказывать отдельных преступников через революционные трибуналы. Заканчивая свое выступление, Ф. Э. Дзержинский говорил: «С принятием настоящего проекта не будет у нас того параллелизма, благодаря которому до сих пор преступники, которые должны были быть наказаны, оставались часто безнаказанными. У нас были два органа: ЧК и Ревтрибунал, которые действовали совершенно самостоятельно, одновременно и параллельно. Настоящей реорганизацией этот параллелизм будет уничтожен. Новое положение проводит разделение труда и взаимное дополнение. ЧК будет доставлять материалы в Ревтрибунал, для того чтобы последний судил. Таким образом, не будет столкновений и не будет той волокиты, когда дела, поступавшие от нас, переходили в Ревтрибунал, где они слишком долго залеживались, залеживались до того, что дело теряло всякую живость. Теперь этого не будет».

 

4. Ленинский контроль за работой органов ЧК

Коммунистическая партия и лично В. И. Ленин осуществляли повседневный контроль за деятельностью органов борьбы с контрреволюцией. Требуя беспощадно подавлять врагов, Владимир Ильич придавал большое значение соблюдению социалистической законности. Он учил вдумчиво, серьезно относиться к каждому аресту, к каждому постановлению, касающемуся судьбы обвиняемого. Многочисленные запросы В. И. Ленина о причинах ареста, обоснованности предъявленных арестованным обвинений, его требования тщательной проверки материалов расследования, правильного применения мер пресечения и наказания в отношении виновных свидетельствуют о том исключительном значении, которое Владимир Ильич придавал точному соблюдению органами чрезвычайной комиссии социалистической законности.

В октябре 1918 г. органами ВЧК был арестован член партии кадетов профессор Петроградского технологического института Д. С. Зернов, работавший в ВСНХ. В. И. Ленин телефонограммой запросил ВЧК: «Есть ли серьезные обвинения против арестованного вами профессора Зернова?

Горбунов и Красин просят освободить». Зернов был освобожден.

23 октября 1918 г. ЧК города Рогачева арестовала бывшего секретаря Могилевской городской управы штабс-капитана царской армии А. В. Козловского и бывшего прапорщика Я. С. Загорского по подозрению в участии в белогвардейском движении. В связи с жалобой арестованных В. И. Ленин телеграфировал Рогачевской чрезвычайной комиссии: «Объясните причины ареста Якова Загорского и Андрея Козловского. Есть ли серьезные улики? Проверьте».

В октябре 1918 г. ЧК Москворецкого района г. Москвы арестовала заведующего научно-статистическим отделением зубоврачебной подсекции Наркомздрава К. С. Гинзбурга, подозревая его в связях с кадетской партией. И ноября 1918 г. В. И. Ленин написал в ВЧК такое письмо: «Я запросил сегодня утром сведений о том, почему не освобожден Кирилл Семенович Гинзбург, несмотря на то, что его берут на поруки два члена Российской Коммунистической партии большевиков — Дауге и Жуховицкий, а равно сведений о том, кто из членов ВЧК и когда заявил, будто не могут найти Гинзбурга, хотя он содержится в Бутырках.

Сведения эти я затребовал к вечеру 11 ноября. До сих пор, 10 1/2 часов, ответа не имею. Повторяю еще раз свое требование». 11 ноября 1918 г. Гинзбург был освобожден за недоказанностью обвинения. ВЧК объяснила задержку с ответом В. И. Ленину тем, что материалы по делу Гинзбурга находились в Москворецкой ЧК.

В другом случае, 25 ноября 1918 г. в связи с арестом преподавателя истории П. А. Преображенского, В. И. Ленин телеграфировал председателю Самарской ЧК: «Сообщите основания ареста Павла Александровича Преображенского. Отложите решения до приезда Свидерского (очевидно, лично знавшего арестованного. — Д. Г.), коего прошу ознакомить с делом, а также сообщите мне, нельзя ли освободить Преображенского на поруки учительскому союзу». Преображенский был освобожден.

В начале декабря 1918 г. по постановлению Самарского губ-исполкома и чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией были арестованы сотрудники экспедиции Особого управления ирригационных работ в Туркестане во главе с начальником экспедиции, инженером Г. К. Ризенкампфом. Экспедиция должна была выехать в Туркестан и заняться подготовкой хлопковой базы для текстильной промышленности. В ее составе были некоторые известные в прошлом реакционеры (например, бывший издатель монархистской газеты «Земщина» С. К. Глинка-Янчевский, бывший иркутский генерал-губернатор А. И. Пильц и другие), что и вызвало подозрения. Об аресте специалистов экспедиции стало известно В. И. Ленину по докладу полномочного представителя ВЦИК и СНК для Туркестана П. А. Кобозева. Владимир Ильич телеграфно предписал Самарскому губисполкому и ЧК немедленно освободить начальника экспедиции; он указывал: «оставить в тюрьме можете только тех, против кого имеете улики. Имена их немедленно телеграфируйте мне». Одновременно Ленин распорядился командировать в Самару комиссию из представителей ВСНХ и ВЧК для проверки обоснованности ареста. В акте от 21 декабря 1918 г. комиссия отметила, что ничего контрреволюционного в деятельности специалистов экспедиции не обнаружила. Все дела экспедиции и арестованные были отправлены в Москву, и здесь на основании данных расследования ВЦИК принял постановление о прекращении как необоснованного дела по обвинению специалистов экспедиции в контрреволюционной деятельности.

В июне 1919 г. VIII отдел НКЮ постановил привлечь к ответственности за контрреволюционную пропаганду руководителя московской религиозно-трудовой общины-коммуны «Трезвая жизнь» И. М. Трегубова. Получив сообщение НКЮ, В. И. Ленин дал такое указание заместителю народного комиссара юстиции П. И. Стучке: «По делу о Трегубове и его деятельности требуется, видимо, доследование: верно ли, что он контрреволюционные речи ведет, как сказано VIII отделом Народного комиссариата юстиции…

Согласны ли Вы расследовать и проверить точно? Прошу Вас ответить мне на это».

Органы ВЧК возбудили дело по обвинению жителя г. Вологды В. Н. Трапезникова, который примыкал в период Октябрьской революции к плехановской группе «Единство» и выступал против большевиков. В связи с жалобой жены Трапезникова В. И. Ленин 28 февраля 1919 г. написал такую записку Ф. Э. Дзержинскому: «Прошу Вас принять подательницу, Трапезникову, по делу, о котором мы сегодня говорили». 21 марта после проверки дела ВЧК сообщила Р. П. Трапезниковой, что дело о ее муже прекращено.

4 сентября 1919 г. в Петрограде был арестован профессор педагогического института С. И. Сазонов по обвинению в принадлежности к кадетской партии. Ученые В. А. Строев (Десницкий), A. П. Пинкевич и Н. М. Книпович телеграфировали В. И. Ленину: «Окажите содействие в освобождении нашего сотрудника профессора Сазонова по академии и комиссариату. Сазонов не кадет, принимаем полное поручительство». На этой телеграмме 9 сентября B. И. Ленин написал: «Дзержинскому: по-моему, освободить (если нет улик), взяв еще 2 поручителей, коих можно наказать за побег». Указание Ленина было выполнено, 18 сентября Сазонов был освобожден.

В апреле 1919 г. Малоархангельской уездной чрезвычайной комиссией был арестован бывший член партии эсеров писатель И. Вольный. По ходатайству Максима Горького Владимир Ильич настойчиво интересовался делом и предлагал освободить Вольного. Последний был освобожден, и дело о нем прекращено. Осенью 1919 г. В. И. Ленин лично принимал И. Вольного в Москве. По ходатайствам Максима Горького перед В. И. Лениным были также освобождены из-под стражи левая эсерка Н. А. Шкловская, председатель коллегии Главного управления по делам кустарной промышленности Л. П. Воробьев, обвинявшийся в укрывательстве лидера правых эсеров В. М. Чернова, и другие.

В телеграмме Тамбовскому губисполкому В. И. Ленин писал: «Получил жалобу Ивана Богданова на арест его сына Владимира, 17 лет, больного бронхитом, за саботаж. Пересмотрите дело, проверьте болезнь, неопытность, молодость арестованного, особенно расследуйте, не были ли настоящими саботажниками 30 служащих земельного комиссариата, которые отказались от работы, взвалив ее на Богданова. Результат проверки телеграфируйте».

В ноябре 1918 г. Красноборская уездная чрезвычайная комиссия Северо-Двинской губернии арестовала бывшего мирового судью Шлиссельбургского уезда П. И. Михайлова, в доме которого был обнаружен дневник с записями антисоветского содержания. Получив жалобу по этому делу, В. И. Ленин 10 февраля 1919 г. послал такой телеграфный запрос в Вологодскую губчека: «Получил прошение детей Михайлова, больного, привезенного из больницы Северодвинская. Просят освободить. Сообщите ваше заключение». В результате проверки была установлена необоснованность обвинения Михайлова в контрреволюционной деятельности; он был освобожден, а дело о нем прекращено.

1 марта 1920 г. В. И. Ленин телеграфировал в Казанскую губчека: «Софья Михайловна Иванова, вдова председателя толстовского общества, жалуется, что ее обижают, натравливают чернь. Проверьте. Немедленно прекратите безобразия. Сообщите мне телеграфом об исполнении и имя проверявшего, а подробности почтой». Иванова была освобождена.

В результате вмешательств В. И. Ленина в разное время были освобождены арестованные чрезвычайными комиссиями по борьбе с контрреволюцией: профессор истории Московского университета, член ЦК кадетской партии А. А. Кизеветтер, бывшие работники Генерального штаба царской армии Л. И. Савченко-Маценко и Б. П. Поляков, бывший полковник царской армии Н. С. Александров и ряд других лиц, обвинения в адрес которых не были доказаны.

Вскоре после смерти В. И. Ленина на одном из собраний, посвященных его памяти, Мария Ильинична Ульянова говорила: «Вы помните 18 и 19 гг., вы помните, какое количество врагов Советской власти было повсюду, какую непреклонную борьбу приходилось вести с ними. Владимир Ильич умел быть непреклонным к этим врагам, но он мог проявлять высшую справедливость, поскольку он видел ту или другую ошибку, допущенную к кому-либо из них. Я приведу один небольшой факт. Их можно было бы привести много, но я ограничусь пока одним. На днях мы получили письмо. Автор этого письма в 19 году был приговорен к расстрелу. Его мать, обезумевшая от горя, побежала в Кремль в надежде, что она сможет повидать Ленина, но ей не удалось увидеть его. Она возвращается домой и находит письмо Ленина, доставленное самокатчиком, в котором он пишет, чтобы она не волновалась, что можно подать кассационную жалобу и, наконец, просить ВЦИК о помиловании. Кассационная жалоба не была удовлетворена. Но когда мать автора этого письма пришла во ВЦИК просить о помиловании, то секретарь встретил ее словами: «Да, знаю, знаю, мне т. Ленин много раз звонил о вас». В результате обвиняемый был помилован и позднее был выбран членом Московского Совета».

«Скажите, — говорилось в заметке, — в какой части света можно найти главу государства, который проявил бы столько внимания к человеку, совершенно для него незнакомому и чуждому».

 

5. Политическая смерть левых эсеров

После провокационной авантюры левоэсеровских лидеров 6–7 июля 1918 г. ускорился процесс разложения и распада партии левых эсеров.

В Москве выделилась группа левых эсеров, которая официально вышла из левоэсеровской партии. 18 августа 1918 г. на организационном собрании эта группа объявила себя «народниками-коммунистами», а в сентябре созванная ею конференция образовала партию «народников-коммунистов». Во главе партии стояло Центральное бюро (бывший заместитель председателя ВЧК Г. Д. Закс, А. П. Оборин и другие), издававшее газету «Знамя трудовой коммуны». «Народники-коммунисты» поддерживали Советскую власть, ее мероприятия по борьбе с кулачеством, но вместе с тем по ряду вопросов у них были тактические расхождения с большевиками, порожденные пережитками народнических взглядов.

В Саратове по инициативе губернского комитета и некоторых влиятельных работников левоэсеровской партии (А. Л. Колегаева, А. А. Биценко, М. Доброхотова, А. М. Устинова, В. Безеля и других) сразу же после левоэсеровского мятежа началась подготовка Всероссийского съезда левых эсеров, не согласных с политикой своего ЦК. В опубликованной инициаторами созыва съезда платформе указывалось на недопустимость срыва Брестского мирного договора, террористических актов на советской территории и насильственного захвата власти. Эта группа левых эсеров собралась 25 сентября 1918 г. в Саратове на Всероссийскую конференцию и образовала партию «революционного коммунизма», которая провозгласила тактику «классовой борьбы единым фронтом с большевиками против всех врагов Советской России во имя торжества социальной революции». В состав ЦК были избраны Александров, Биценко, Колегаев, Доброхотов, Устинов, Максимов и Черный. «Революционные коммунисты» издавали в Москве газету «Воля труда». Признавая главной руководящей силой русской революции партию большевиков, они обязались честно сотрудничать с ней, несмотря на некоторые теоретические расхождения.

Не желая порывать с революционными элементами левоэсеровской партии, Советское правительство приняло решение исключать из Советов только тех левых эсеров, которые солидаризировались с авантюристической политикой своих лидеров.

2—7 октября 1918 г. в Москве состоялся IV съезд левоэсеровской партии. Съезд вскрыл всю глубину катастрофического разлада и распада, происшедшего в партии после мятежа. Даже М. А. Спиридонова, игравшая главную роль в организации мятежа 6–7 июля, вынуждена была в письме от 4 октября на имя съезда партии заявить следующее: «Вина ЦК, в частности моя (я бы себя четвертовать дала сейчас за свою вину), в непредусмотрительности, отсутствии дальновидности, которая должна была бы предугадать возможные последствия акта (Спиридонова имела в виду убийство Мирбаха. — Д. Г.) и заранее нейтрализовать их». Высказываясь против применения в будущем террора в борьбе с большевиками, Спиридонова предлагала своей партии принять «защитный цвет», чтобы избежать в дальнейшем ударов со стороны большевиков.

В обстановке разногласий упорствующим лидерам левоэсеровской партии все же удалось протащить на съезде решение о продолжении борьбы с большевиками. А на местах многие левоэсеровские «активисты» продолжали антисоветские выступления.

13 октября 1918 г. в Петрограде на общем собрании 2-го Балтийского экипажа часть моряков настояла на принятии резолюции в поддержку левоэсеровских требований. Под влиянием антисоветской агитации матросы арестовали своих командиров и комиссаров, выбрали новых, вышли вечером на площадь перед Мариинским театром и, заставив администрацию театра предоставить им духовой оркестр, направились на набережную Невы. Демонстранты обратились к матросам всех кораблей с призывом примкнуть к ним. А когда к ним прибыл главный комиссар Балтийского флота И. П. Флеровский, они чуть не избили его. Вскоре, однако, демонстранты были окружены и обезоружены.

Как выяснила Петроградская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, «организатором выступления был Петроградский комитет партии левых эсеров, ибо резолюция, принятая матросами 2-го Балтийского экипажа, была выработана при участии членов комитета и единогласно одобрена затем на Петроградской конференции партий, которая послала приветствие матросам. Кроме того, печатание резолюции происходило на ротаторе в помещении Петроградского комитета, и Петроградский комитет посылал на матросские митинги своих партийных агитаторов».

Руководил выступлением моряк Черноморского флота, левый эсер Я. А. Шашков, приехавший в Петроград 9—10 октября. Используя недовольство части матросов в связи с нехваткой продовольствия и обмундирования, он перешел к обычной левоэсеровской агитации и увязал свою «работу» с деятельностью членов Петроградского комитета партии левых эсеров. Организаторы этого авантюристического выступления понесли заслуженное наказание.

В ноябре 1918 г. Обвинительная коллегия Верховного трибунала сформулировала обвинение против руководителей июльского мятежа левых эсеров в Москве. М. А. Спиридонова, И. А. Майоров, П. П. Прошьян, Я. М. Фишман, Б. Д. Камков, В. А. Карелин, В. Е. Трутовский, Д. А. Магеровский, Л. Б. Голубовский и Д. А. Черепанов обвинялись в том, что они, будучи членами ЦК партии левых эсеров, являлись инициаторами и организаторами мятежа. Суду подлежали также Ю. В. Саблин, Д. И. Попов, Н. А. Андреев и Я. Г. Блюмкин.

Участникам заговора, и прежде всего Карелину, Прошьяну, Саблину, Попову и Камкову, было предъявлено обвинение и в том, что они задержали и обезоружили находившихся при исполнении служебных обязанностей председателя ВЧК Ф. Э. Дзержинского, его помощника М. Я. Лациса, председателя Московского Совета П. Г. Смидовича, а также отдали распоряжение о задержке и аресте ряда других видных советских работников. А когда стало ясно, что выступление потерпело неудачу, Саблин и Попов организовали вооруженное сопротивление советским войскам.

В общей оценке действий мятежников, данной Обвинительной коллегией Верховного революционного трибунала, подчеркивалось, что убийством Мирбаха обвиняемые создали для Советской республики — угрозу быть раздавленной превосходящими силами германского империализма в момент, когда собственные военные силы республики были еще не в состоянии оказать должного сопротивления, и подвергли этим русский пролетариат и крестьянство опасности очутиться под властью буржуазии, восстановленной при помощи немецких войск. С помощью вероломства, лжи и клеветы они еще более усугубили эту опасность, создав для всех контрреволюционных сил благоприятные условия выступления против Советской власти, и объективно сами оказались в рядах врагов революции в качестве их деятельных и наиболее активных пособников.

27 ноября 1918 г. дело левых эсеров было рассмотрено Верховным революционным трибуналом под председательством О. Я. Карклина и при участии обвинителя Н. В. Крыленко.

На суд были доставлены только Спиридонова и Саблин; остальные обвиняемые от суда скрылись. Спиридонова и Саблин заявили, что они возражают против судебного разбирательства, так как, по их мнению, здесь будто бы «происходит суд одной партии над другой». Верховный революционный трибунал отклонил этот отвод.

Н. В. Крыленко в обвинительной речи подчеркнул, что «партия левых эсеров… в настоящее время умерла, но остались определенные лица, с которыми необходимо бороться, когда они становятся вредными», и потребовал высшей меры наказания для начальника левоэсеровского отряда при ВЧК Попова, изменившего своему служебному долгу. Мерой наказания для других обвиняемых Крыленко считал возможным лишение свободы и высылку за пределы Советской республики.

Признав обвинения, предъявленные в заключении Обвинительной коллегии, доказанными, Верховный революционный трибунал приговорил: Попова объявить врагом трудящихся, стоящим вне закона, и при поимке и установлении личности расстрелять; Прошьяна, Камкова, Карелина, Трутовского, Магеровского, Голубовского, Черепанова, Блюмкина, Андреева, Майорова, Фишмана — к тюремному заключению на три года с применением принудительных работ; Спиридонову и Саблина — к тюремному заключению на один год, учитывая «их особые прежние заслуги перед революцией».

29 ноября Президиум ВЦИК иод председательством Я. М. Свердлова постановил амнистировать Спиридонову и Саблина и освободить их из заключения. Не подверглись позднее наказанию и лица, осужденные заочно. Непосредственный исполнитель террористического акта над Мирбахом Я. Блюмкин, явившийся в органы ВЧК с повинной, 16 мая 1919 г. был также амнистирован Президиумом ВЦИК.

Снисходительное отношение Советского правительства к лидерам левых эсеров не оказало, однако, на них должного воздействия. В ВЧК поступали сигналы о том, что они готовятся к новым авантюрам. На конференциях левоэсеровской партии 15 ноября и 20 декабря 1918 г. были приняты решения создать при губернских комитетах специальные отделы «по конспиративной подготовке свержения большевиков, организации экспроприации и террористических актов», организовать контрразведку «для ведения учета квартир и местожительств всех ответственных работников-коммунистов, в особенности членов чрезвычайных комиссий». Орган левых эсеров «Паш путь», издававшийся в Вильно, 3 февраля 1919 г. опубликовал написанную одним из левоэссровских лидеров статью, в которой говорилось, что «только немедленный переход власти к нашей партии может спасти положение». В той же газете была помещена резолюция съезда партии левых эсеров по военному вопросу, в которой указывалось, что партия «считает необходимым: а) широчайшую политическую и военную подготовку восстания трудящихся; б) введение явочным порядком солдатских комитетов в существующей Красной Армии».

Выступления левых эсеров среди рабочих и крестьян становились все более вызывающими. В речах на рабочих собраниях московских заводов в январе — феврале 1919 г. Спиридонова призывала к забастовкам и свержению большевистской власти. Все это вынудило ВЧК принять ответные меры.

10 февраля 1919 г. в Москве были вновь арестованы Спиридонова, Штейиберг, Трутовский, Рыбин, Прокопович, Розенблюм, Сирота, Кроник и дугие левоэсеровские деятели. Тогда же были раскрыты и ликвидированы их конспиративная квартира и нелегальная типография. Аресты левых эсеров проводились и в других городах.

24 февраля 1919 г. в Московском революционном трибунале под председательством А. М. Дьяконова рассматривалось дело Спиридоновой, обвинявшейся в контрреволюционной агитации. Революционный трибунал признал доказанным, что Спиридонова, выступая в январе на московских митингах на фабриках и заводах, публично клеветала на Советскую власть и таким образом своей преступной агитацией помогала контрреволюции. Определяя меру наказания Спиридоновой, революционный трибунал учитывал «болезненно-истерическое состояние обвиняемой». «…Не преследуя в наказании целей отмщения врагам революции, — говорилось в решении трибунала, — и не желая причинять Марии Спиридоновой излишних страданий, одновременно с тем охраняя рабоче-крестьянскую революцию и стоя на страже ее завоеваний, трибунал постановил изолировать Спиридонову от политической и общественной деятельности на один год посредством заключения ее в санаторий, с предоставлением ей возможности здорового физического и умственного труда».

Разложение и распад левоэсеровской партии продолжались. Подлинно революционные элементы ее создавали группы, боровшиеся против экстремистского руководства, выходили из левоэсеровской партии, вступали в партию большевиков. В РКП (б) вступили Ю. В. Саблин, А. Л. Колегаев, А. А. Биценко, Г. Д. Закс, А. М. Устинов, Б. Ф. Малкин и другие. 6 ноября 1918 г. чрезвычайный съезд партии «народников-коммунистов» принял решение о присоединении к РКП (б). В то же время немногочисленные группы левоэсеровских «активистов» все более скатывались на позиции открытых врагов Советской власти или пополняли ряды анархистов. Так в 1919 г. левоэсеровская партия фактически сошла с политической сцены, сама себя похоронив.

 

6. Судебный процесс по делу Локкарта

В конце ноября — начале декабря 1918 г., когда политическая обстановка в стране в значительной мере смягчилась, состоялся судебный процесс по делу о раскрытом ранее заговоре Локкарта.

Перед судом Верховного революционного трибунала предстали 24 обвиняемых, из них четырех — Локкарта, Гренара, Сиднея Рейли и Генриха (Анри) Вертимона — судили заочно, так как Рейли и Вертимону удалось скрыться, а Локкарту и Гренару Советское правительство разрешило выехать на родину.

Бывший глава английской миссии при Советском правительстве Локкарт и бывший французский генеральный консул Гренар обвинялись в том, что они, вопреки международному праву и обычаю, использовали свое положение для создания в России контрреволюционной организации, в задачу которой входило разрушение железнодорожных мостов и путей сообщения, чтобы вызвать в стране волнения на почве голода, а затем, пользуясь недовольством масс, при помощи подкупленного командования некоторых латышских частей свергнуть правительство Советской республики и реставрировать в стране буржуазно-капиталистический строй.

Лейтенант английской службы Сидней Рейли, французский гражданин Генрих Вертимон, американский гражданин Ксенофонт Дмитриевич Каламатиано, проживавший по подложному паспорту на имя Сергея Серповского, обвинялись в том, что, зная о планах Локкарта и Гренара, принимали непосредственное участие в их осуществлении.

Остальные участники процесса обвинялись в том, что собирали шпионские сведения, передавали их, укрывали агентов-шпионов и помогали им.

Дело рассматривалось в Москве с 28 ноября по 3 декабря 1918 г. в открытом судебном заседании, в условиях полной гласности, под председательством заместителя председателя Верховного революционного трибунала О. Я. Карклина, с участием обвинителя Н. В. Крыленко и 14 защитников, в числе которых были деятели дореволюционной адвокатуры Н. К. Муравьев, А. С. Тагер и С. Ф. Плевако. На суде присутствовали представители дипломатических миссий нейтральных государств (норвежской, шведской, датской).

Центральной фигурой судебного процесса был американский шпион Ксенофонт Каламатиано. Вынужденный признать, что он собирал шпионские сведения через агентуру, состоявшую из завербованных русских граждан, Каламатиано утверждал, что он не был связан с Локкартом, а действовал в интересах американских коммерческих фирм, которые нуждались в выяснении экономического и политического положения России.

«Какое же отношение к торговым делам имеет сообщение агента № 12 (подполковника Голицына. — Д. Г.) о количестве винтовок и пулеметов, вырабатываемых на тульских заводах, а также сведения о формировании Красной Армии?» — спросил на суде Н. В. Крыленко.

Подсудимый не пожелал дать вразумительного ответа на поставленные вопросы, не объяснил, почему конспирировал свою «легальную коммерческую работу», храня шпионскую канцелярию в толстой полой трости, зачем зашифровывал своих агентов номерами и т. д. В то же время он признал на суде, что делился добытыми через свою агентуру сведениями с сотрудниками английской и французской разведок — Сиднеем Рейли и Анри Вертимоном.

Главный помощник Каламатиано — А. В. Фриде — вовлек в шпионаж ряд лиц (Загряжского, Солюса, Потемкина, Голицына); он же обрабатывал агентурные донесения, составлял из них сводки для Каламатиано и Сиднея Рейли и получал за свою «работу» сначала 500 рублей, затем 750 и, наконец, 1000 рублей в месяц. Конечно, такой компетентный человек, как Фриде (царский военный следователь), не мог отрицать, что собираемые им сведения посят шпионский характер, но пытался оправдаться тем, что эти сведения якобы «общеизвестны».

Остальные агенты американского разведчика также признали на суде, что за вознаграждение собирали для Каламатиано различные сведения о положении Советской России.

В обвинительной речи Н. В. Крыленко привел факты одновременной и согласованной деятельности Каламатиано и дипломатических заговорщиков (Локкарта, Гренара), раскрыл его связь с разведчиками Рейли и Вертимоном, обрисовал характер его деятельности (конспирация, типичные шпионские приемы) и неопровержимо доказал, что он был одним из участников международного империалистического заговора против Советской России. «Каламатиано, — говорил Крыленко, — требовал от своих агентов сведений о количестве военных сил в той или иной местности прифронтовой полосы, о быстроте продвижения войск, о деятельности оружейных заводов, о состоянии транспорта, железнодорожных путей и мостов, о настроении населения — вовсе не… для будущих сношений Америки и России. Ему важно было выяснить, насколько сильна враждебная капиталу Советская власть и насколько способны к сопротивлению советские области… Будучи тесно связан с американскими фирмами, Каламатиано пытался подготовить экономическое и торговое завоевание России американским капиталом. Коммерческая деятельность идет рука об руку с политической — и этим объясняется связь Каламатиано с представителями дипломатических миссий капиталистических стран… Стремясь при посредстве Каламатиано к экономическому подчинению и завоеванию Российской республики, американские капиталисты старались подготовить момент для наложения своей руки и на политическое управление страной. Каламатиано являлся проводником этих тенденций».

Н. В. Крыленко потребовал применения высшей меры наказания в отношении заочно судимых Локкарта, Гренара, Вертимона и Рейли, а также главы шпионской резидентуры Каламатиано, его ближайших помощников и агентов — А. Фриде, Загряжского, Солюса, Голицына. Для остальных подсудимых он требовал иных наказаний. Вместе с тем обвинитель отказался за недоказанностью вины от обвинения Жанны Морене, Кембер-Хиггса, Иелиннека, Шмейца, Лингарта и Трестара.

Адвокаты А. С. Тагер и Н. К. Муравьев, защищавшие Каламатиано, пытались доказать, что «коммерческая работа» Каламатиано являлась «полезной», так как и советские-де органы заинтересованы в развитии торговых отношений с Соединенными Штатами Америки. Отвечая защитникам, Н. В. Крыленко сказал: «В речи защитника Муравьева прозвучал отклик угрозы, бросаемой нам, социалистам, всем капиталистическим миром. Муравьев утверждает, что суровый приговор, вынесенный по отношению к американскому гражданину Каламатиано, тяжело отразится на судьбах широких масс русского населения. Ввиду объявленной нам международными капиталистами открытой войны в целях всемирного подавления социализма эта угроза имеет реальное основание. С ней приходится считаться. Но мы, марксисты, знаем, что не мелкие факты решают сложные международные отношения, а факты крупного экономического значения, и произнесенная здесь угроза не может заставить нас забыть о той основной розни, какая существует между представителями капитала и социалистами».

3 декабря Верховный революционный трибунал вынес приговор, в котором признал установленной «преступную деятельность дипломатических агентов правительств англо-франко-американской коалиции, пытавшихся при пособничестве представителей русских буржуазных контрреволюционных сил, путем организации тайной агентуры для получения сведений политического и военного характера, подкупа и дезорганизации частей Красной Армии, взрывов железнодорожных мостов, поджогов продовольственных складов и, наконец, свержения рабоче-крестьянской власти и убийств — из-за угла вождей трудовых масс — нанести смертельный удар не только русской, но и международной социалистической революции».

Решая судьбу каждого из подсудимых, трибунал строго определял степень его виновности. Восьмерых подсудимых, среди которых были Трестар, Политковский, Оттен, английский подданный Кембер-Хиггс, француженка Жанна Морене и чехи Лингарт, Шмейц и Иелиннек, трибунал оправдал, считая недоказанной их преступную связь со шпионами. Сотрудницу ЦИК Старжевскую, находившуюся в близких отношениях с разведчиком Сиднеем Рейли, трибунал приговорил к трем месяцам лишения свободы и запретил ей службу в советских государственных учреждениях. Агентов, поставлявших Каламатиано шпионские сведения, — Загряжского, Потемкина, Солюса, Хвалынского, Голицына, Иванова, Ишевского и Марию Фриде — к тюремному заключению сроком на пять лет каждого. Ксенофонта Каламатиано и Александра Фриде — к расстрелу. Впоследствии расстрел для Каламатиано был заменен другим наказанием. Локкарт, Гренар, Сидней Рейли и Вертимон были объявлены вне закона как враги трудящихся и подлежали расстрелу «при первом же обнаружении их в пределах территории России». Пшеничку трибунал приговорил к тюремному заключению до прекращения чехословаками активных вооруженных действий против Советской России.

Народный комиссар юстиции Д. И. Курский, разъясняя приговор, заявил: «Советская власть настолько окрепла, что ей не приходится прибегать к суровым карам в целях устрашения. Трибунал отбросил в этом деле привходящие соображения и подошел к процессу Локкарта с чисто деловой точки зрения. Не довольствуясь данными предварительного следствия, трибунал сам произвел тщательную проверку всего следственного материала, детально расследовав степень участия в заговоре каждого из подсудимых. Поэтому приговор не мог быть огульным, одинаковым для всех. Трибунал строго распределил подсудимых на категории и покарал действительных виновников и участников заговора, освободив остальных».

Этим судебным процессом закончился первый важный этап борьбы с подрывной деятельностью шпионов и заговорщиков международного империализма. Советским органам государственной безопасности удалось защитить завоевания Октябрьской революции. Приговор пригвоздил к позорному столбу международных империалистов и стал орудием революционного воздействия на трудящиеся массы зарубежных стран.

 

7. Подавление Ижевско-Воткинского контрреволюционного восстания

Летом 1918 г. в Ижевске было тревожно. Неподалеку шли бои с наступавшими чехословаками, действовавшими вместе с право-эсеровскими мятежниками. В городе и на заводах проявляли активность эсеры и меньшевики: они разжигали недовольство населения, призывая рабочих и жителей Ижевска к свержению Советской власти и присоединению к «демократической» власти Комуча. Одновременно с правосоциалистическими организациями активную подрывную работу вел в городе и «Союз фронтовиков», насчитывавший около 4 тысяч бывших участников империалистической войны и находившийся под влиянием проникших в него офицеров. Белогвардейцы создали в «Союзе фронтовиков» нелегальные подрывные группы, привлекая в них малосознательные элементы.

Местные советские работники и большевистская организация, значительно поредевшая в результате призывов активистов на гражданскую войну, не в состоянии были дать должный отпор антисоветским элементам. Образованная в июне 1918 г. Чрезвычайная комиссия, состоявшая целиком из рабочих — А. Бабушкина, И. Рогалева, Сазонова, Чекмарева, хотя и арестовала ряд контрреволюционеров из числа бывших офицеров и местной буржуазии, но этого оказалось недостаточно.

4 августа 1918 г. в связи с падением Казани и приближением Чехословацкого фронта в Ижевске была объявлена мобилизация мужчин, родившихся в 1898–1899 гг. Используя момент, «Союз фронтовиков», возглавляемый бывшим фельдфебелем Солдатовым, потребовал от Совета, чтобы фронтовикам выдали оружие на месте, в Ижевске, до отправки на фронт. В Совете разгадали контрреволюционный замысел «Союза фронтовиков», который намеревался использовать оружие для выступления против Советской власти. Оружия не дали.

И тогда 7 августа «Союз фронтовиков» организовал демонстрацию. Большая толпа прошла по центральным улицам города к зданию Совета. Руководители Совета выступили перед собравшимися с объяснениями, но их не слушали: толпа криками поддерживала своих главарей. Затем «фронтовики» двинулись к заводам и здесь вновь митинговали. Теперь уже в митингах участвовали и рабочие оружейного завода, среди которых было много выходцев из мелкобуржуазной среды. Выступившие с речами местный лидер правых эсеров В. И. Бузанов, фельдфебель Солдатов и другие призывали свергнуть Советскую власть и установить «истинную демократическую власть». Для поддержания порядка на митинг прибыли три конных милиционера. Толпа набросилась на них, одного столкнули в пруд. Затем «фронтовики» направились к складу винтовок оружейного завода, обезоружили охрану и вооружились. В городе подняли голову антисоветские элементы, появились вооруженные отряды «фронтовиков», гимназистов, учащихся училища оружейных техников.

В тот же день вечером руководители Совета вступили в переговоры с бунтовщиками, убеждая их сложить оружие. Но провокаторы не унимались. В момент переговоров отряд «фронтовиков» пошел в наступление; между ним и малочисленным отрядом коммунистов завязалась перестрелка. Переговоры были сорваны. К рассвету город оказался в руках восставших.

10 августа состоялось заседание исполкома Ижевского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Большевиков на заседание не допустили. Был избран новый президиум в составе: председатель — меньшевик Б. Куценко (впоследствии он был заменен меньшевиком П. Михайловым), товарищ председателя — Тюлькин и секретари — Санников и Горев. В президиум были кооптированы, кроме того, правоэсеровский лидер В. И. Бузанов и некий Салтыков, назначенный заведующим канцелярией. Создан был и «военный штаб», в который кроме начальника штаба, полковника Власова, вошли: от исполкома Совета меньшевик Вигдорович, главарь «Союза фронтовиков» Солдатов, «командующий войсками» офицер Цыганов, позже замененный полковником Д. И. Федечкиным.

Таким образом, в начале мятежа Советская власть по форме сохранилась: мятежники не решились упразднить ее, чтобы не вызвать недовольство масс, но попытались приспособить Совет для своих целей.

Между тем в городе усиливался террор. «Фронтовики», белогвардейские офицеры хватали и убивали ответственных советских и партийных работников города. Среди убитых были военный комиссар П. Лихвинцев, председатель трибунала В. Михайлов, член ревкома Папирмейстер, коммунисты В. Жечев, Ульянов, Самлер, эсеры-максималисты, занимавшие ответственные посты в городе, — Посаженникова и Баталов. Уже 13 августа Солдатов на митинге объявил, что руководители большевиков казнены. А после этого «исполком Совета» принял такое лицемерное постановление: «Российская демократия всегда стояла за отмену смертной казни, а Совет состоит из сынов этой демократии. Ижевский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов единогласно постановил, что… в Ижевске не должно быть и речи о смертной казни…»

Немедленно же после захвата власти мятежники приступили к созданию вооруженных сил контрреволюции. Они сформировали так называемую «Ижевскую народную армию», в которую вошли взбунтовавшиеся фронтовики, бывшие офицеры, гимназисты, учащиеся училища оружейных техников и другие «добровольцы». Затем была объявлена принудительная всеобщая мобилизация лиц мужского пола от 18 до 45 лет. Силы мятежников оказались довольно значительными. 21 августа восставшие захватили Воткинск, 31 августа — Сарапул и ряд окрестных сел и деревень, где их поддержали кулаки.

Вскоре Советская власть в Ижевске была официально ликвидирована. Главари мятежников 28 августа 1918 г. объявили «во всеобщее сведение, что город Ижевск находится под властью Комитета Всероссийского Учредительного собрания, временно находящегося в Самаре. Все гражданские и военные власти в Ижевске признают названный Комитет единственной и законной верховной властью в России и считают себя в полном и беспрекословном у него подчинении. Ижевский Совет Р., Кр. и С. Д. и его исполнительный комитет считается классовой рабочей организацией, а не органом верховной власти.

Для создания законной власти в Ижевске должен организоваться Комитет Учредительного собрания немедленно. А так как в Ижевске имеется член Всероссийского Учредительного собрания Василий Иванович Бузанов, то он и должен немедленно, в интересах проведения всех гражданских свобод и истинного народовластия, сорганизовать Комитет Всероссийского Учредительного собрания, который явится обладателем законной власти в Ижевске при обязательном подчинении ему всех гражданских и военных властей».

В Воткинске, занятом мятежниками, нашлись еще два члена Учредительного собрания — Н. И. Евсеев и А. Д. Корякин, которые прибыли в Ижевск 30 августа и вместе с Бузановым составили уже Комитет членов Учредительного собрания Прикамского края. 9 сентября этот Комитет объявил «населению сел и городов, восставших за Учредительное собрание Прикамского края, что политическая власть Советов и их комитет упраздняются. Советы могут существовать лишь как добровольные классовые организации пролетариата и трудового крестьянства. Восстанавливаются во всех своих правах уездные, волостные и городские органы местного самоуправления, организованные на основе всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права, которые и действуют на точном основании положений Временного правительства о земском и городском самоуправлении…

Впредь до производства правильных выборов городских гласных таковыми признаются гласные Ижевского волостного земства, и волостная земская управа именуется Ижевской городской управой, и ей предоставляются все права и обязанности, предусмотренные городовым положением 1915 г. и распоряжением Временного правительства от 29 сентября 1917 г.».

«Учредиловцы» объявили свободу торговли, отменили твердые цены на сельскохозяйственные продукты, аннулировали декрет Советского правительства об отделении церкви от государства и школы от церкви. Была создана контрразведка. Прикамский Комитет членов Учредительного собрания как бы копировал Комуч, находившийся в Самаре. И так же, как в Самаре, власть здесь фактически находилась в руках белогвардейских офицеров из «Союза фронтовиков». Ни одно постановление Комуча без подписи военного командования не имело силы. «Командующий войсками» полковник Д. И. Федечкин вел себя как диктатор и готовил военный переворот. Новый «командующий», капитан Г. Н. Юрьев, получил по его требованию от «учредиловцев» полную свободу действий и заявил угрожающе на митинге: «Я искореню измену и провокацию в рядах армии. Я введу в армии железную дисциплину. От имени моего будут трепетать все изменники и провокаторы…» Смертная казнь была вновь введена. В казематах «демократической власти» сидели тысячи советских активистов, в том числе председатель исполкома Ижевского Совета старый большевик М. Д. Пастухов, в свое время избранный рабочими в Учредительное собрание. Эсеровские «защитники Учредительного собрания» не помешали белогвардейцам замучить Пастухова только за го, что он был большевиком. Такова была эсеровская «учредиловская демократия»!

Но вскоре мятежники стали терпеть поражения от Красной Армии. К тому же, несмотря на объявленную свободу торговли, в Ижевске свирепствовал продовольственный кризис. Подпольные большевистские организации помогли обманутым рабочим Ижевска и Воткинска понять, куда ведут их мятежники. Началось дезертирство из «народной армии».

Кольцо окружения вокруг мятежников смыкалось. 5 октября 1918 г. 2-я сводная дивизия под командованием В. М. Азина заняла Сарапул. Действовавшая совместно с войсками Волжская военная флотилия захватила на реке плавучую тюрьму с находившимися там советскими и партийными работниками. В оперативной сводке 2-й армии Восточного фронта от 18 октября сообщалось: «Волжская военная флотилия, узнав, что в Гольянах (на правом берегу Камы, в 30 верстах к северу (от) Сарапула) стоит баржа с арестованными советскими работниками, вышла из Сарапула вверх по Каме с целью захватить указанную баржу. Прибыв в Гольяны, начальник флотилии, выдав себя за белогвардейца, приказал буксирному пароходу, стоявшему у пристани, от имени белогвардейского командования взять баржу на буксир и вести ее вниз к Сарапулу. Хитрость вполне удалась, и баржа благополучно прибыла в Сарапул. На барже оказалось 522 советских работника, находившихся в ужасном положении: большинство были раздеты, покрыты только рогожами, вид их был крайне изнуренный, все они от голода едва стояли на ногах. Накануне 30 чел. были расстреляны. В ночь на 18 октября та же участь ожидала и остальных; радость освобожденных из рук белых палачей была неописуема».

Когда советские войска подходили к Ижевску, белогвардейский «главнокомандующий» Юрьев издал такой приказ: «Пусть арестованные молят бога, чтобы мы отогнали красных. Если красные приблизятся к городу ближе, чем на 3 версты, то все арестантские помещения будут закиданы бомбами. В камерах должно быть полное спокойствие; при малейшей попытке к бегству часовым приказано без всякого предупреждения стрелять. Нарушивших чем-либо порядок выводить во двор и прикалывать». Мятежники неукоснительно выполняли этот варварский приказ.

Колчак оценил рвение и «доблесть» «главнокомандующего» Юрьева. «Милостивый государь Григорий Николаевич! — писал он ему. — Высоко оценивая ваши заслуги перед родиной по созданию армии из восставших рабочих Ижевского и Боткинского заводов, ваши неисчислимые труды по сохранению боеспособности этих частей, несмотря на беспрерывные бои с сентября месяца до последних дней, вашу героическую борьбу с большевизмом, я от лица всей армии благодарю вас за все вами сделанное и награждаю орденом св. Георгия 4-й степени и чином полковника».

7 ноября 1918 г., в годовщину Октябрьской революции, советские войска освободили Ижевск. Во дворе военного отдела красноармейцы нашли гору изрубленных, исколотых трупов советских активистов. Путь от Ижевска до Воткинска, куда отступали озверевшие мятежники, был усеян десятками трупов большевиков.

После Ижевска советские войска заняли Воткинск. Кровавая авантюра ижевских «учредиловцев», действовавших вместе с белогвардейцами, потерпела крах. «Главнокомандующий» Юрьев решил бросить «игру в демократию» и приказал арестовать членов Комуча — Евсеева, Корякина и других, но им удалось бежать.

Многие ижевцы и воткинцы, ушедшие с белогвардейцами из своих родных мест, вольно или невольно оказались затем в войсках Колчака.

 

8. Раскрытие заговора «Туркестанской военной организации»

Осенью и зимою 1918/19 г. Туркестан переживал тревожное время. В Закаспии хозяйничали «приглашенные» туда лидерами ашхабадских эсеров английские войска генерала Маллесона. В Ферганской области свирепствовали басмачи Иргаша. И здесь была ясно видна рука английских империалистов, руководивших басмачами и снабжавших их оружием. Шла кровопролитная война.

В городах края, в том числе в Ташкенте, резко ощущалась нехватка продовольствия и промышленных товаров. Цены стремительно росли. Контрреволюционные элементы повсеместно разжигали среди населения нездоровые настроения. На базарах и в других общественных местах стали появляться антисоветские прокламации.

В ноябре 1918 г., на VI съезде Советов Туркестана, левые эсеры отказались войти в состав Президиума ЦИК, мешая работе правительства края.

Все это, а также отсутствие постоянного оперативного руководства со стороны центрального Советского правительства, связь с которым была прервана из-за военных действий на оренбургском фронте, играло на руку контрреволюции.

В октябре 1918 г. Туркестанской чрезвычайной следственной комиссии стало известно о существовании крупного антисоветского заговора, который готовила так называемая «Туркестанская военная организация» («ТВО»).

В сообщении от 29 октября комиссия указывала: заговор охватывает всю территорию края; руководящие члены заговорщической организации — брат известного монархистского генерала Корнилова П. Г. Корнилов, командир отряда оренбургских казаков И. М. Зайцев, бывший комиссар Временного правительства в Ташкенте адвокат А. Д. Арсеньев — ведут работу по мобилизации белой гвардии и активно привлекают к антисоветскому движению басмачей.

В дальнейшем стало известно, что во главе «ТВО» стоят: генерал-лейтенант Л. Л. Кондратович, инженер П. С. Назаров (намечавшийся на пост премьер-министра будущего «правительства Туркестана»), бывший помощник генерал-губернатора Туркестана генерал Е. Джунковский, полковник Блаватский и некоторые деятели буржуазно-националистического движения.

Чекисты установили также, что неблаговидную роль в этом деле играла английская миссия, находившаяся с весны 1918 г. в Ташкенте. Эта миссия, состоявшая из бывшего английского консула в Кашгаре Джорджа Маккартнея, полковника Ф. Бейли и майора Блеккера, так же как и английская миссия Локкарта в Москве, заверяла советские организации в своей лояльности, а на деле была связана с белогвардейцами и басмачами, направляла деятельность «Туркестанской военной организации» и являлась, в сущпости, шпионским аванпостом английских войск, вторгшихся в Туркестанский край. Особенно отличался в области шпионажа член миссии полковник Ф. Бейли. Однако местные власти не решились арестовать членов английской миссии, а лишь сообщили в Москву об имеющихся данных и запросили указаний.

26 октября 1918 г. Советское правительство, учитывая английское вторжение на советскую территорию и раскрытие в Москве заговора Локкарта, дало указание интернировать всех подданных бывших «союзных» держав в возрасте от 17 до 48 лет (исключая женщин, детей и стоящих на советской платформе рабочих). Особое внимание в указаниях Советского правительства обращалось па полковника Бейли, которого предлагалось арестовать немедленно.

Указания правительства запоздали. Английская миссия успела выехать из Ташкента. Внезапно исчез и полковник Бейли. Много лет спустя английский полковник Тод, рассказывая о деятельности миссии Маккартнея, писал: «Были частые свидания с представителями Советской власти и извлечены выгоды из их невежества и доверчивости. Но было нелегко успокоить комиссарскую подозрительность, когда были получены в Ташкенте сведения о боях между большевистскими силами и войсками военной миссии Маллесона в Закаспии…

Однако маленькая группа продолжала игру обмана до конца сентября. Тогда сэр Джордж Маккартней решил, учитывая трудность получения сведений, которые могли бы быть своевременно переданы для использования, что дальнейшее пребывание в Ташкенте бесцельно. Поэтому он убедил местный Совет дать в его распоряжение специальный поезд для отправки миссии в Андижан, откуда она проследовала… обратно в Индию. Лишь один офицер… Бейли, остался еще на год для наблюдения за событиями в Ташкенте и его окрестностях. После головокружительных приключений ему едва удалось уйти переодетым и добраться до Мешхеда».

Недавно в Национальном архиве Индии был обнаружен секретный отчет Ф. Бейли о его деятельности. Этот документ проливает свет на тайную шпионскую антисоветскую работу английской и американской разведок в Туркестане.

Как явствует из отчета, Бейли, приехав в Ташкент, сразу же связался с консулом США Роджером Тредуэллом и в дальнейшем «все время работал с ним в тесном контакте и дружбе». Основной целью миссии Бейли, по его словам, было «предоставить значительную полезную информацию войскам в Закаспии (английским войскам генерала Уилфрида Маллесона. — Д. Г.), которые, как я думал, продвинутся к Ташкенту… Ожидалось, что… когда они серьезно продвинутся, я сделаю к их приходу необходимые приготовления».

«Вскоре после моего прибытия, — писал Бейли в отчете, — я вступил в контакт с тем, кто, как я думал, был главой нескольких антибольшевистских организаций… Самая большая организация антибольшевистского типа возглавлялась генералом Кондратовичем, но настоящим ее главой был Назаров. Они сказали мне, что в их организации 3000 русских и что в нее входит Иргаш с 15 000 туземцев».

Вместе с консулом США Тредуэллом Бейли организовал финансирование, снабжение оружием «ТВО» и басмачей. О провале «ТВО» Бейли писал: «Когда я дал деньги для покупки лошадей, большевики узнали, что он (Кондратович. — Д. Г.) покупает лошадей, и, таким образом, раскрыли организацию. Мистер Назаров был арестован, а генерал Кондратович избежал ареста чудом… Я обсудил создавшееся положение с м-ром Тредуэллом и решил исчезнуть».

В феврале 1919 г. Бейли тайно вернулся в Ташкент. Здесь с помощью одного из своих агентов, бывшего австрийского военнопленного, выдал себя за албанца. Он находился в постоянном страхе. Наконец скитания с переодеваниями закончились; незадачливый шпион добрался до Бухары, пересек границу с Персией и прибыл в Мешхед…

Об обстоятельствах заговора «ТВО» рассказал в свое время и участник заговора казачий полковник И. М. Зайцев. Как известно, после того, как казаки, двигавшиеся под его командованием на Ташкент, в феврале 1918 г. были разоружены, Зайцев, не желая сдаваться Советской власти, бежал. Его арестовали в Ашхабаде, приговорили к лишению свободы на 10 лет и заключили в Ташкентскую крепость. В июле того же года главари «ТВО» устроили ему побег. С тех пор начались приключения полковника, скрывавшегося под именем землемера Николая Константиновича Турчанинова. Руководители «ТВО» — Кондратович, Назаров и Блаватский — вовлекли его в свою организацию, предложив ему пост начальника штаба.

В то время (в начале июля 1918 г.) «ТВО» создала свои отделы, или, как их называли, «очаги борьбы», в крупнейших центрах края. Она имела контакты с контрреволюционными главарями туркменских племен, выразившими готовность участвовать в борьбе с Советской властью, с ашхабадскими мятежниками, с Дутовым, и действовала в полном согласии и по указаниям английской миссии Маккартнея и разведчика Бейли.

Касаясь условий соглашения «ТВО» с английской миссией, Зайцев рассказал, что англичане в лице их военно-дипломатической миссии обязались снабжать деньгами, оружием, боеприпасами и другими средствами все вооруженные отряды «ТВО», предназначенные для борьбы против Советской власти, а в случае необходимости оказать и вооруженную поддержку из северных провинций Персии. Заговорщики же обязались после свержения Советов образовать в Туркестане «демократическую республику», которая должна была находиться с Англией в «таких же взаимоотношениях, как ее африканские доминионы, южноафриканские республики (Трансвааль и Оранжевая)». В порядке возмещения всех произведенных расходов будущая «демократическая республика» обязывалась предоставить Англии ряд концессий на разработку природных богатств в крае.

На совещаниях руководства «Туркестанской военной организации» был разработан план борьбы с Советской властью, одобренный английским командованием. Он предусматривал совместное выступление всех контрреволюционных сил, действовавших в направлении Туркестана (Дутова, ашхабадских мятежников, басмачей, войск бухарского эмира и т. п.). Этот авантюристический план «всеобщего выступления» потерпел крах.

 

9. Подавление контрреволюционного мятежа в Ташкенте в январе 1919 г

Однажды в январе 1919 г. в помещение отряда красноармейцев, охранявших железнодорожную станцию Караул-Кую, ворвались двое вооруженных, которые, скомандовав «руки вверх», объявили, что станция окружена ашхабадскими антисоветскими войсками, и предложили красноармейцам сдаться. Захваченные врасплох красноармейцы (их было несколько человек) сдались; неизвестные обезоружили их. Затем нападавшие прошли в кабинет дежурного по станции и, воспользовавшись имевшимся там телеграфом, передали телеграмму, в которой, объявив, что войска ашхабадцев находятся на станции Караул-Кую, предложили советскому командованию сложить оружие.

В ответ на это наглое предложение командиры советских частей направили в Караул-Кую разведку. Когда она прибыла в Караул-Кую, обнаружилось, что ашхабадских войск там нет и не было, а оба террориста успели бежать.

Вслед за бежавшими была послана погоня, настигшая их. Завязалась перестрелка, в результате которой один из авантюристов был тяжело ранен и вскоре скончался, а второй сдался. Первый оказался бывшим штабс-капитаном царской армии Борщинским, второй — техником Мошковым.

При убитом был найден пакет и 40 тысяч рублей царскими ассигнациями. Когда пакет был вскрыт, в нем оказалось 14 экземпляров антисоветского журнала «Свободная пресса», нелегально издававшегося в Ташкенте, и письмо некоего Цветкова в Ашхабад к жене, в котором тот сообщал о готовящемся в Ташкенте восстании. Кроме того, в пакете нашли набросок плана Ташкента, шифрованную записку и записку на клочке папиросной бумаги, написанную по-английски.

Задержанный Мошков показал, что Борщинский был командирован П. Цветковым — одним из руководителей существовавшей в Ташкенте антисоветской организации — в Ашхабад для связи с тамошними контрреволюционерами. Борщинский пригласил Мошкова участвовать в выполнении этого задания. Чтобы добраться до Ашхабада, они вступили добровольцами в красногвардейский отряд, отправлявшийся на фронт. На станции Караул-Кую они сошли с эшелона и после ухода его провели операцию по разоружению красноармейцев, отправили телеграмму советскому командованию и пытались бежать. Мошков сообщил также об известных ему участниках подпольной организации, проживавших в Ташкенте. Члены фронтовой Чрезвычайной следственной комиссии немедленно выехали в Ташкент.

16 января 1919 г. с материалами расследования ознакомился председатель Туркестанской чрезвычайной следственной комиссии И. П. Фоменко. В течение двух дней комиссия арестовала более десятка заговорщиков, но Цветкову, наиболее важному из них, все же удалось скрыться.

18 января один из арестованных показал, что бывший офицер Ботт, состоявший адъютантом при военном комиссаре Туркестанского края, является членом контрреволюционной организации.

В тот же день Ботт был арестован, но военный комиссар края К. П. Осипов категорически потребовал его освобождения. Работники Чрезвычайной следственной комиссии, в частности ее председатель И. П. Фоменко, заподозрили и самого К. П. Осипова, по авторитет последнего и доверие к нему были столь велики, что после вмешательства Туркестанского правительства Ботт был освобожден из-под стражи под поручительство того же Осипова. В ту же ночь, с 18 на 19 января, в Ташкенте началось восстание.

Вначале характер восстания был неясен. Можно было предположить, что оно поднято либо деятелями «Туркестанской военной организации», которая не была еще полностью ликвидирована, либо какими-то другими антисоветскими группами, или, наконец, левыми эсерами. Никто из руководителей правительства и не подозревал, что во главе мятежников стоит предатель К. Осипов, пробравшийся на пост военного комиссара края.

Как только началось выступление в городе, местные руководители направились в штаб 2-го полка гарнизона, где находился военком, которому они безгранично доверяли. Там они были схвачены и по личному приказу Осипова расстреляны. Жертвами предателя оказались 14 коммунистов — председатель ЦИК Туркестанского края В. Д. Вотинцев, председатель Совнаркома В. Д. Фигельский, председатель Ташкентского Совета Н. В. Шумилов, его заместитель В. Н. Финкельштейн, нарком продовольствия А. Я. Першин, нарком труда М. С. Качуринер, нарком внутренних дел А. Н. Малков, председатель Чрезвычайной следственной комиссии И. П. Фоменко, нарком путей сообщения Е. П. Дубицкий, председатель чрезвычайного военно-полевого суда А. В. Червяков, председатель Совета профсоюзов и редактор газеты М. Троицкий, председатель штаба партийной дружины Д. Г. Шпильков, член исполкома Ташкентского Совета С. П. Гордеев, заместитель начальника охраны города Г. И. Лугин.

По городу в это время шныряли участники так называемых «двадцаток» — отрядов гимназистов, студентов (которых в Ташкенте метко прозвали «серой гвардией»), а также солдаты мятежного 2-го полка. Они занимали государственные учреждения, арестовывали и убивали ответственных работников. К утру 19 января мятежники захватили почти весь город, за исключением железнодорожных мастерских и крепости.

Рано утром 19 января в железнодорожные мастерские явились чуть ли не все рабочие-железнодорожники города. Туда пришли и избежавшие расправы представители советского актива. В 6 часов утра состоялся митинг, на котором железнодорожники, еще недавно выражавшие недовольство продовольственными трудностями, единодушно приняли решение защищать свою родную Советскую власть и создать временный революционный военный совет для борьбы с мятежом. В состав военного совета вошли большевики, левые эсеры, один анархист и беспартийные рабочие. Председателем вначале был избран А. И. Панасюк (левый эсер), а через короткое время председателем стал коммунист А. А. Казаков.

Для выяснения обстановки члены временного революционного военного совета направили во 2-й полк делегатов, которые вскоре вернулись с представителем мятежников, бывшим офицером Га-гинским. Они принесли письмо Осипова, в котором тот нагло призывал всех присоединиться к мятежу. Свое послание Осипов подписал как «командующий войсками Туркестанской демократической республики».

Продолжая военные действия, мятежники попытались овладеть крепостью и Центральными железнодорожными мастерскими, но получили отпор.

Верный Советской власти, гарнизон крепости под командованием коменданта Ивана Панфиловича Белова встретил цепи мятежников огнем. Осипов, желая убедить красноармейцев крепости присоединиться к мятежу, в 5 часов утра 19 января направил им письмо. «Советская власть пала, — писал он. — Город находится в руках войск. Объявляется военная диктатура… Условия соединения крепости с гарнизоном таковы: гарнизон крепости остается с оружием в руках и поступает в общее командование… При соединении всем полная гарантия неприкосновенности личности».

Гарнизон крепости дал достойный ответ авантюристу. На общем собрании красноармейцы приняли резолюцию: «Обсудив настоящее положение и письмо военного комиссара Осипова, постановили: долой самочинных диктаторов, да здравствует Советская власть, как власть трудового пролетариата! Мы, красноармейцы крепостного гарнизона, категорически протестуем против каких бы то ни было диктаторов и до последней капли крови будем отстаивать нашу твердыню — крепость».

Стойкое поведение гарнизона крепости, ее коменданта И. П. Белова сыграло большую роль в событиях.

Попытка группы мятежников пробраться ночью в железнодорожные мастерские окончилась провалом. Их не допустила в мастерские охрана, а подоспевшие затем красногвардейцы отбили вооруженную атаку, захватив некоторых заговорщиков в плен.

Вскоре выяснилось, что среди руководителей железнодорожников притаились изменники. 19 января в Центральные железнодорожные мастерские несколько раз настойчиво звонили по телефону со станции Кауфманская (недалеко от Ташкента) и просили явиться к прямому проводу председателя Совета мастерских В. Е. Агапова либо Н. Н. Попова (и тот и другой входили как представители железнодорожников в состав революционного военного совета) для переговоров с командиром какого-то отряда. В момент, когда их вызывали на телеграф, Агапова и Попова в помещении не было.

Настойчивый вызов к проводу каким-то командиром отряда со станции Кауфманская, о котором не знали другие члены совета, вызвал подозрение. Для переговоров отправился один из членов военного совета. Полагая, что они разговаривают с В. Е. Агаповым, звонившие — командир заградительного отряда Асеев и правоэсеровские организаторы по работе среди крестьян некие Баранов и Савицкий — сообщили, что они выполнили полученное ими задание, организовали на станции Кауфманская отряд из 350 крестьян, готовых бороться за Учредительное собрание, и просили срочно выслать оружие и подвижной состав для доставки отряда в Ташкент. Одновременно они интересовались положением в Ташкенте: покончено ли уже с Советской властью?

Решено было вызвать в Ташкент главарей отряда. Прибывших на паровозе заговорщиков по пути на станцию Ташкент у семафора арестовали и привели в мастерские. Им была дана очная ставка с Агаповым и Поповым. Так выяснилось, что Агапов и Попов являлись участниками заговора. Обоих немедленно арестовали. Были приняты меры и в отношении мятежного отряда на станции Кауфманская. Организаторы этого отряда (Асеев, Баранов и Савицкий) по постановлению регистрационно-следственного отдела военного совета были расстреляны.

Постепенно стали известны все главари мятежа и цели, которые они преследовали. В первом (по-видимому, заранее заготовленном) воззвании мятежники обещали населению немедленно дать хлеб, керосин, топливо, которые «не могла дать ему Советская власть», и повести его «к осуществлению идеи народовластия — Учредительному собранию». Пока же «временный комитет» восстанавливал свободную торговлю и заявил, что «до водворения полного порядка» мятежники будут применять смертную казнь и «строго судить бывших деятелей Советской власти». Одновременно «комитет» предложил всем чинам старой армии явиться на сборные пункты «с оружием».

Провозглашенные мятежниками цели переворота — созыв давно уже дискредитированного Учредительного собрания, установление военной диктатуры — были встречены трудящимися города резко отрицательно. Поняв это, предатель Осипов неожиданно заговорил о перевыборах Советов. В выпущенном им воззвании он обещал созвать новый Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, избранный «на основании свободного голосования всех без исключения трудящихся».

Но трудящиеся Ташкента остались глухими и к этому второму воззванию предателя.

В 6 часов утра 20 января советские вооруженные силы перешли в решительное наступление. Гарнизон крепости начал артиллерийский обстрел зданий и позиций мятежного 2-го полка.

Бой продолжался весь день. В 7 часов вечера белогвардейцы стали повсеместно отходить. Ночью Осипов с оставшимся у него небольшим отрядом, ограбив Государственный банк, бежал из города. Ему удалось добраться до стоянок ферганских басмачей, к которым он и примкнул.

В приказе № 1, опубликованном 25 января восстановленной в городе Советской властью, говорилось: «В ночь с 18 на 19 января с. г. контрреволюция, во главе с военным комиссаром Осиновым, изменнически и зверски уничтожила главных представителей краевой и местной власти. Ташкентские революционные войска, обе партийные дружины и рабочие быстро ликвидировали эту преступную авантюру. Изменник Осипов с небольшой бандой белогвардейцев бежал. Войска, введенные им в заблуждение, оставили его и группами переходят к нам. Объединенное заседание оставшихся в живых членов ЦИК, Совета комиссаров и Ташкентского Совдепа, а также и членов Военно-революционного комитета избрало Краевой временный революционный совет, который возглавляет теперь правительство в лице ЦИК и Совкома и которому поручено в корне уничтожить эту преступную авантюру. ЦК, Совет комиссаров и Ташкентский Совдеп уже приступили к работе; не позднее 1 марта созывается I Чрезвычайный съезд Совдепов, который и восстановит краевую Советскую власть. Всем Советам на местах предписывается самыми беспощадными мерами уничтожать вспышки контрреволюции, под какими бы лозунгами эти вспышки ни возникали, отнюдь не допуская партийной розни, но произведя тщательную чистку обеих партий. Да здравствует Советская власть! Да здравствует социальная революция! Да здравствует диктатура пролетариата и беднейшего крестьянства! Долой учредил овце в и врагов Советской власти!».

В результате ликвидации мятежа, а затем и большой работы присланной в Ташкент из Москвы Особой комиссии по делам Туркестана (во главе с П. А. Кобозевым) положение Советской власти в крае укрепилось. Началось движение за присоединение левоэсеровской партии к Коммунистической партии. По решению съезда партии левых эсеров Туркестана эта партия самораспустилась, и в марте 1919 г. левые эсеры вступили в Коммунистическую партию.

В конце февраля 1919 г. Чрезвычайный верховный трибунал Туркестана начал рассмотрение судебных дел о преступлениях задержанных главарей мятежа.

На суде выяснилось, что январское восстание было организовано антисоветской группой, состоявшей из разнородных элементов, начиная от представителей белогвардейщины и кончая предателем Осиповым, английским агентом. Тайными нитями она была связана с английской разведкой и с «Туркестанской военной организацией».

Возникновение и деятельность группы, возглавившей мятеж, представились в следующем виде.

В составе Совета комиссаров Туркестана пост комиссара по внутренним делам с декабря 1917 г. занимал член большевистской партии В. Е. Агапов. В том же Комиссариате внутренних дел работал и П. Цветков, бывший полковник и управляющий канцелярией краевого управления при керенщине. В то время, в начале советского строительства в крае, в государственные учреждения проникло немало карьеристских элементов, дискредитировавших новую власть. Вместо активной борьбы с этими ненормальностями Агапов лишь негодовал. Поняв слабость комиссара, белогвардеец Цветков исподволь натравливал его против других ответственных работников края и таким путем постепенно разлагал. Наконец, в апреле 1918 г. Агапов вышел из большевистской партии и отказался от поста комиссара. Ушел со службы в комиссариате и Цветков. Первый уехал в Перовск, а второй — в Ашхабад.

В Ашхабаде Цветков встретился с деятелями «Туркестанской военной организации». Тогда у него зародилась мысль о создании контрреволюционной организации для подготовки антисоветского переворота в Ташкенте. Он рассчитывал на содействие и помощь «Туркестанской военной организации», связанной с англичанами.

Вскоре Цветков возвратился в Ташкент. Пытаясь вновь пристроиться на государственную службу, он познакомился с секретарем бюджетно-финансовой комиссии Туркестанского ЦИК, бывшим крупным чиновником и правым эсером А. М. Тишковским, и завязал с ним близкие отношения как с единомышленником.

Тем временем из города Перовска в Ташкент возвратился и Агапов, которого рабочие-железнодорожники избрали на пост председателя Центральных железнодорожных мастерских.

Вскоре Цветков, Тишковский и Агапов встретились. Они договорились о создании организации для «демократической пропаганды» среди населения с целью подготовки переворота. Движение должно было идти под лозунгом созыва Учредительного собрания для установления новой «демократической» власти. Решено было издавать нелегальный журнал «Свободная пресса». В конце декабря 1918 г. состоялось совещание антисоветской группы, на которое собрались Тишковский, Цветков, Агапов, завербованные ими в железнодорожных мастерских Попов, Новоселов и Песковский, а также полковник Руднев и правый эсер Акимов. Совещание решило усилить работу с целью ускорения подготовки переворота.

Через несколько дней состоялось заседание, на котором полковнику Рудневу было поручено подыскать военных специалистов для работы в организации. На следующем совещании группы присутствовали уже представители военной организации, возглавляемой изменником К. П. Осиновым. Это была самостоятельная антисоветская организация, состоявшая из бывших офицеров, служивших в Красной Армии и предательски готовивших военный переворот. Группа Агапова — Цветкова — Тишковского установила с нею контакт.

Вскоре авантюрист Осипов захватил инициативу подготовки переворота в свои руки. За 10–12 дней до мятежа на совещании, созванном им в помещении штаба Туркестанского военного округа, Осипов, явившись вместе со своими сподвижниками, бывшими офицерами, заявил о готовности руководимой им организации немедленно выступить против Советской власти.

Общий план мятежа, разработанный заговорщиками под руководством Осипова, предусматривал одновременный захват Центральных железнодорожных мастерских, военной крепости, а также всех правительственных учреждений. Агапов, Попов, Новоселов и другие заговорщики из числа железнодорожников в 6 часов вечера 18 января обязывались занять все входы в железнодорожные мастерские, куда позднее должны были явиться мятежники. Заговорщики рассчитывали захватить склад оружия в мастерских и вооружить участников мятежа. Одновременно подразделения 2-го полка под командованием Осипова должны были с помощью предателей из гарнизона овладеть военной крепостью и важнейшими объектами города. План этот, как известно, провалился в первые же часы выступления.

По первому судебному процессу, рассмотренному в Чрезвычайном революционном трибунале Туркестана под председательством Леппа, судились Цветков, Агапов, Попов, Чижов, Матузенко, Ле-бедев, Бутырин, Акимов и Сосновский. Процесс проходил при большом стечении трудящихся города, с участием общественных обвинителей и защитников. Среди судей помимо основного состава суда было шесть, специально избранных рабочими железнодорожных мастерских.

Чрезвычайный верховный трибунал приговорил Цветкова к расстрелу, Агапова и Попова к заключению в тюрьму сроком на 5 лет каждого, остальных заговорщиков — к общественному порицанию.

Через некоторое время был задержан и А. Тишковский. Верховный революционный трибунал приговорил и его к расстрелу. Что касается главаря мятежа Осипова, то он еще некоторое время продолжал антисоветскую деятельность среди басмачей и в Бухаре. Примерно через год после восстания по вызову англичан он отправился за границу, но в пути заболел и умер.

Так бесславно закончилась еще одна авантюра контрреволюционных заговорщиков и их империалистических покровителей.