1. Расстановка антисоветских сил к концу восстановительного периода

Успехи в восстановлении народного хозяйства, достигнутые к концу 1925 г., создали в Советской стране предпосылки для перехода к новому этапу социалистического строительства. XIV съезд Коммунистической партии, состоявшийся 18–31 декабря 1925 г., определил генеральную линию дальнейшего развития как курс на социалистическую реконструкцию народного хозяйства на основе его индустриализации. Это был единственно возможный путь дальнейшего строительства Советской страны: без индустриализации, без развития крупной промышленности нельзя было построить социалистическое общество. Съезд поручил Центральному Комитету партии «во главу угла поставить задачу всемерного обеспечения победы социалистических хозяйственных форм над частным капиталом, укрепление монополии внешней торговли, рост социалистической госпромышленности и вовлечение под ее руководством и при помощи кооперации все большей массы крестьянских хозяйств в русло социалистического строительства… обеспечить за СССР экономическую самостоятельность, оберегающую СССР от превращения его в придаток капиталистического мирового хозяйства, для чего держать курс на индустриализацию страны, развитие производства средств производства и образование резервов для экономического маневрирования».

Через два года, 2—19 декабря 1927 г., XV съезд Коммунистической партии, констатировав достижения в ходе выполнения намеченного курса, решил неослабными темпами продолжать политику социалистической индустриализации страны. А в резолюции «О работе в деревне» отметил, что «в настоящий период задача объединения и преобразования мелких индивидуальных крестьянских хозяйств в крупные коллективы должна быть поставлена в качестве основной задачи партии в деревне», и решил «развивать дальше наступление на кулачество и принять ряд новых мер, ограничивающих развитие капитализма в деревне и ведущих крестьянское хозяйство по направлению к социализму».

По призыву Коммунистической партии и Советского правительства на борьбу за осуществление намеченного курса подымались миллионы трудящихся городов и деревень. Снова, как и в годы гражданской войны, выявились могучие народные силы, на которые опирались Коммунистическая партия и Советское правительство. Был принят первый пятилетний план развития народного хозяйства страны. Рабочий класс развернул социалистическое соревнование за выполнение пятилетки. Из городов соревнование перебросилось в деревни, ускоряя и социалистическую перестройку сельского хозяйства. Рождались герои пятилетки, герои борьбы за коллективизацию сельского хозяйства. Деревня переживала социально-политический переворот, сравнимый по своему значению с переворотом в октябрьские дни 1917 г.

Новый курс партии и Советского правительства вызвал и приступ отчаянного сопротивления остатков разгромленных враждебных социализму сил в городе и деревне. Ведь он означал крушение их надежд на перерождение советского общества, на восстановление капитализма. Классовая борьба в Советской стране вновь обострилась. Одновременно усилили подрывную деятельность против СССР и международные империалисты. Понимая, что индустриализация страны и коллективизация сельского хозяйства ускоряют продвижение советского общества к социализму, укрепляют независимость СССР, усиливают его обороноспособность, они решили сорвать строительство социализма. Английские, французские, американские империалистические правители шли на всевозможные провокации против СССР. Все чаще раздавались их угрозы. Готовилась новая вооруженная интервенция.

Внутренняя и международная контрреволюция попыталась опять ввергнуть Советскую страну в гражданскую войну. Она создавала подпольные контрреволюционные центры, готовила восстания и мятежи, пыталась сорвать социалистическое наступление. Однако попытки вновь возродить организованное контрреволюционное подполье, включить в его орбиту массы населения были тщетны, не находили поддержки у народа. В создаваемые немногочисленные контрреволюционные группы входили лишь остатки разгромленных в ходе гражданской войны антисоветских сил — крайние элементы из числа бывших монархистов, белогвардейцев, кадетов, владельцев промышленных предприятий, буржуазных специалистов, нэпманов и кулаков. В борьбу включались остатки развалившихся в ходе классовой борьбы мелкобуржуазных партии, непримирившиеся эсеры, меньшевики, буржуазные националисты. Это были сравнительно небольшие группы антисоветчиков, не имеющие никакой опоры ь массах. Они возлагали все свои надежды на помощь и поддержку международных империалистов. И все же враждебная деятельность этих антисоветских групп представляла в то время опасность для советского общества.

На руку явной контрреволюции были антипартийные действия троцкистско-зиновьевского оппозиционного блока и других оппортунистических элементов в партии. Выступив против ленинского курса на строительство социализма, они пытались создать в стране свое подполье, которое рассчитывали использовать для свержения Советского правительства и развязывания гражданской войны в случае начала новой антисоветской вооруженной интервенции. Главарь антиленинских элементов в партии Троцкий открыто заявил в 1927 г., что оппозиционеры будут продолжать бороться за изменение политики партии и состава ее руководящих органов даже после нападения на СССР иностранных империалистов. Оппозиция явно делала ставку на войну против СССР как средство достижения своих антиленинских целей. Действия ее подпольных организаций все более приобретали явно антисоветский характер. На эти действия возлагали все большие надежды откровенные враги Советской власти, в том числе различные круги антисоветской русской эмиграции.

Монархистские и белогвардейские элементы за рубежом концентрировались вокруг двух основных зарубежных центров и разделялись на «николаевцев» и «кирилловцев». Первую группировку возглавлял бывший великий князь Николай Николаевич, проживавший в Париже, вторую — бывший великий князь Кирилл Владимирович и его брат Андрей Владимирович, имевшие свою резиденцию на юге Франции, на Ривьере. Вокруг каждого из этих «претендентов на российский престол» объединялись бывшие властители Российской империи: монархистские политические деятели, главным образом бывшие генералы — организаторы проигранной гражданской войны, продолжающие мечтать о реставрации монархии. Особенно опасными были «николаевцы», в числе которых находился известный своими зверствами в годы гражданской войны генерал А. П. Кутепов. Он возглавлял белоэмигрантскую организацию — «Российский общевоинский союз» («РОВС»), — образованную еще в 1923 г. Врангелем. Белоэмигрантские монархистские группы устраивали диверсии против Советского Союза, направляли туда группы террористов и диверсантов.

Усилили антисоветскую деятельность также кадеты и бывшие владельцы русских промышленных предприятий, их зарубежные организации и агентура на советских заводах и фабриках. Потеряв надежду на возвращение бывшим собственникам «их» предприятий, они предприняли отчаянную попытку сорвать социалистическую реконструкцию народного хозяйства в СССР. Белоэмигрантский «Торгпром» теперь перешел к организации активного вредительства в советской промышленности.

Одним из инициаторов и организаторов его стал инженер П. И. Пальчинский. Этот известный «спекулятор» (так его называл В. И. Ленин) до революции был членом правления Лысьевского акционерного общества, организатором капиталистического синдиката «Продуголь» и имел тесные связи с финансово-банковскими кругами. После Февральской революции 1917 г. он стал товарищем министра торговли и промышленности в буржуазном Временном правительстве, боролся против демократических организаций и этим, по выражению В. И. Ленина, «приобрел… самую печальную и самую широкую, всероссийскую известность». В критические октябрьские дни 1917 г. Временное правительство назначило Пальчинского петроградским генерал-губернатором, и он безуспешно пытался оборонять Зимний дворец от восставших рабочих и солдат. После гражданской войны Пальчинский служил в советских хозяйственных учреждениях, оставаясь втайне врагом советского строя. В 1926 г. он возглавил подпольную группу недовольных Советской властью буржуазных специалистов («Союз инженерных организаций»), ставшую потом «Промышленной партией». Эта организация и занялась активным вредительством в советской промышленности.

Деятель «Промпартии» профессор Московского высшего технического училища Л. К. Рамзин впоследствии показывал: «В начальное время существования (организации), совпавшее с концом восстановительного периода в народном хозяйстве… основная тактическая установка центра сводилась к максимальной охране предприятий крупных промышленников, связанных с центром…

Начавшийся после восстановительного периода успешный ход реконструкции страны, быстро растущее укрепление ее экономического состояния и Советской власти делали совершенно безнадежными расчеты на контрреволюционный переворот внутренними силами… Поэтому центр изменил свою тактику и пришел к выводу о необходимости активного ускорения контрреволюционного переворота путем искусственного ухудшения экономической жизни Союза».

Излагая, далее, цели «Промпартии», Рамзин подчеркивал: «Ее основной ставкой была ставка на интервенцию против Советского Союза, ибо лишь интервенция признавалась верным и быстрым способом совершения контрреволюционного переворота. Поэтому от прямого технического вредительства центр быстро пошел к «плановому» вредительству, которое сводилось к таким способам планирования отдельных отраслей народного хозяйства, которые искусственно замедляли бы темп экономического развития страны, создавали диспропорцию между отдельными участками народного хозяйства и приводили к экономическим кризисам, охватывающим уже все народное хозяйство».

Один из активных деятелей «Промпартии», профессор И. А. Калинников, занимавший пост члена президиума Госплана СССР и председателя его промышленной секции, при обсуждении контрольных цифр пятилетки упорно отстаивал минимальные темпы развития промышленности и непрестанно выдвигал «доводы», изыскивал «причины», якобы делавшие невозможными быстрый темп развития народного хозяйства. Когда вредителям не удавалось добиться «минималистских» планов, они создавали трудности снабжения при выполнении планов, кризисы, которые лихорадили промышленность.

Не менее активно действовали и другие враждебные социализму группы.

Вокруг крупного экономиста профессора Н. Д. Кондратьева собралась группа буржуазных специалистов, открыто проповедующих необходимость направить Советскую страну по капиталистическому пути. В области промышленности они ориентировались на развитие частного капитала, денационализацию крупных предприятий, в области сельского хозяйства — на создание крупных единоличных кулацких хозяйств. Кондратьев утверждал, что в России якобы неизбежно, по объективным экономическим законам, должен возродиться капитализм, что советская экономика должна превратиться в капиталистическую экономику. В 1925 г., в момент оживленного обсуждения в партии и советском обществе вопроса о путях развития индустрии и сельского хозяйства страны, он писал: «Всякая попытка перешагнуть объективные границы, искусственно форсировать рост индустрии поведут неизбежно, путем ли инфляционного процесса или иным, к разрыву индустрии и сельского хозяйства и, в конечном счете, острому потрясению самой промышленности». По мнению Кондратьева, необходимо было главное внимание обратить на ускорение темпа роста сельского хозяйства, а не промышленности. При этом он предлагал сделать ставку на рост экономически «наиболее сильных», то есть кулацких, хозяйств.

Бывший эсер (в 1917–1918 гг.), товарищ министра продовольствия буржуазного Временного правительства, член подпольного контрреволюционного «Союза возрождения России» в 1919–1920 гг. Н. Д. Кондратьев и его единомышленники занимали ответственные посты в Наркомземе, Наркомфине, ЦСУ, Госплане, в научных учреждениях. Имея возможность влиять на работу советских хозяйственных учреждений, они тормозили мероприятия по плановому регулированию промышленности и сельского хозяйства, по созданию совхозов и колхозов; противодействовали осуществлению классовой линии в налоговой политике.

Впоследствии Кондратьев говорил: Когда я увидел социалистическое наступление, я сделал вывод, что я обязан противодействовать новому порядку… Начавшаяся с легальной оппозиции, борьба привела меня постепенно… к преступной борьбе — установкам вредительского характера, вплоть до признания необходимости использования интервенции… Моя идеология отвечала интересам лишь определенной, наиболее буржуазной и даже определенно кулацкой части деревни и интересам буржуазной реставрации вообще.

Другой профессор, А. В. Чаянов, подвизался в области сельскохозяйственной экономики и тоже имел свою «школу» — группу антисоветски настроенных специалистов и ученых. В советских условиях Чаянов возродил неонародническую теорию. В 1920 г. он изложил ее основные положения в форме утопического повествования, опубликовав под псевдонимом Иван Кремнев книгу «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии». Эта книга дала возможность автору нарисовать картину будущего «идеального», по его мнению, общественного строя. Герой книги, участник советского социалистического строительства Алексей Кремнев, уснув будто бы в 1921 г., просыпается в Москве 1984 г. Принимаемый за гостя из США, он знакомится со страной…

Как объясняют ему, здесь с 1934 г. на смену диктатуре пролетариата в результате поражения большевиков пришла к власти крестьянская партия, получившая на съезде Советов большинство голосов. Крестьянская партия и установила идеальный, национально-русский «крестьянский строй», который существует уже 50 лет.

В центре Москвы, на месте, где раньше находилась гостиница «Метрополь», автор помещает воображаемый сквер, а в нем гигантскую колонну, составленную из пушечных жерл, украшенных барельефом. На вершине колонны — три бронзовые фигуры, обращенные друг к другу спиной и дружески взявшиеся за руки, — памятник деятелям великой революции. Это, оказывается, фигуры Ленина, Керенского и Милюкова. На барельефе изображены еще фигуры Рыкова, Коновалова, Прокоповича. Так Чаянов уравнивает политически непримиримых антиподов, опошляя историю.

Основой хозяйства «страны крестьянской утопии», апостолом которой выступил Чаянов, является (и остается навсегда) мелкое трудовое индивидуальное крестьянское хозяйство. Из повествования видно, что крестьянские наделы были крохотными, 3–4 десятины на двор. Одновременно существовали и крупные частновладельческие крестьянские хозяйства.

Чаянов воспевает ручной труд крестьянина — мелкого производителя, движимого собственническими побуждениями.

Так как основой хозяйственной жизни в «стране крестьянской утопии» является индивидуальное частное земледелие, то промышленности в ней и рабочему классу отводится подчиненная роль; они призваны обслуживать сельское хозяйство, крестьянина. Существует и частная инициатива капиталистического типа.

Итак, «страна крестьянской утопии» оказывается кулацкой страной, в которой существуют капиталистические порядки. Неонародническая теория Чаянова, ее антикоммунистическая, антирабочая направленность отражала кулацкую идеологию и, несомненно, служила теоретической основой кулацкой контрреволюции в Советской стране. Книга Чаянова была как бы кулацким манифестом, кулацкой политической платформой, прикрываемой мелкобуржуазной фразой о «трудовом крестьянстве».

Но вскоре Чаянов перешел на позиции кондратьевщины — откровенно кулацкой, буржуазной теории, без прикрас проповедующей возврат к капитализму. Выступая против коллективизации, Чаянов защищал теперь не мелкое «трудовое» хозяйство. Он считал, что оптимальным, наиболее рентабельным является индивидуальное сельское хозяйство размером: для многополья — 200–250 десятин, для удобряемого поля — 500–800 десятин, а для залежного поля — 1800–2000 десятин, то есть откровенно кулацкое хозяйство.

Объединенная группа Кондратьева — Чаянова образовала в течение 1926–1929 гг. антисоветскую подпольную «Трудовую крестьянскую партию», которая вела вредительскую работу в советских хозяйственных и плановых учреждениях и пыталась наладить антисоветскую деятельность среди крестьян, натравливая их против коллективизации. В партию входили эсерствующие интеллигенты и кулаки.

Глубокий кризис переживали и остатки меньшевистских групп.

В 1924 г. ЦК РСДРП (меньшевиков) опубликовал за границей «Платформу РСДРП», в которой сформулировал свои программные и тактические установки в связи с нэпом. Отрицая возможность социалистического строительства в СССР, меньшевики вновь предлагали рабочему классу принять политику соглашения с другими классами и партиями для создания в стране «последовательного демократического государственного строя». Они требовали вернуть большинство предприятий бывшим собственникам, уничтожить монополию внешней торговли, с заменой ее государственным регулированием и системой таможенных пошлин. В сущности, это была программа реставрации капиталистического строя в стране, но программа не предусматривала насильственного свержения Советской власти. Меньшевики, как они говорили, намеревались «безболезненно» добиться своих целей; они полагали, что восстановление капитализма «неизбежно» должно последовать в результате «углубления нэпа».

Но жизнь опрокинула меньшевистские надежды и их рецепты устройства экономики и политики страны. Развитие СССР пошло по социалистическому пути. И меньшевики осознали приближающееся полное крушение своих надежд. Все чаще среди меньшевистских «активистов» раздавались призывы перейти к активной борьбе против большевиков. Член ЦК РСДРП (м) Бронштейн в «Социалистическом вестнике» заявил, что «Платформа РСДРП» 1924 г., основанная на идее «соглашения с большевистским правительством» при условии его уступок («углубления нэпа»), ушла теперь в «невозвратное прошлое». «Политические и экономические требования, — писал он, — должны быть не платформой соглашения, а платформой народной борьбы». Почти то же твердил и другой меньшевистский лидер, Абрамович. Он указывал, что Советская власть не пойдет па «добровольную самоликвидацию», что «гораздо более вероятной перспективой является перспектива… всенародного восстания против Советской власти», то есть предлагал сделать ставку на насильственное свержение Советской власти.

В 1928 г. группа старых меньшевиков из остатков прежних развалившихся меньшевистских ячеек образовала в Москве подпольную организацию «Союзное бюро ЦК РСДРП (меньшевиков)», которая вступила в связь с заграничным эмигрантским меньшевистским центром (группой Дана — Абрамовича — Бронштейна) и приступила к активной антисоветской деятельности.

Члены руководства «Союзного бюро» занимали ответственные посты в советских учреждениях. Так, В. Г. Громан состоял членом президиума Госплана СССР. Старый меньшевик, он в начале нэпа, в 1922 г., заявил о выходе из меньшевистской партии. Когда же Советское государство перешло в наступление на капиталистические элементы города и деревни, он вернулся в меньшевистскую партию. XV съезд Коммунистической партии, — показал Громан, — принимает решение о решительном социалистическом наступлении, о приступе к социалистическому преобразованию всех отношений в стране, о социалистическом переустройстве деревни. Все наше мировоззрение… противилось восприятию этого лозунга… Начались выступления по конъюнктуре, по контрольным цифрам, где всяческими доводами и правдами и неправдами (мы) пытались доказать невозможность осуществления этого плана. А когда все-таки он был принят, то ставилась уже задача помешать этому осуществлению.

Заметной фигурой среди участников организации был литератор-экономист Н. Н. Суханов, подвизавшийся в революционном движении России с 1905 г. Сперва он был эсером, затем (до 1920 г.) состоял в разных меньшевистских группах. Его специальностью была разработка теоретических вопросов экономики сельского хозяйства. При этом он пытался примирить народническое и марксистское учения.

Еще до революции 1917 г. Суханов утверждал, что капитализму не удалось проникнуть в сельское хозяйство и что оно навсегда останется мелкособственническим. Эти неправильные взгляды, противоречащие ходу исторического развития сельского хозяйства, отрицавшие наличие классовой борьбы в деревне, были опровергнуты В. И. Лениным еще до революции. Владимир Ильич неоднократно критиковал путаные теории Суханова. И несмотря на это, последний и в 1924 и в 1928 гг. повторял их, поддерживая позиции группы Кондратьева — Чаянова, выступая против политики наступления на капиталистические элементы.

Постоянно перебегавший в поисках «верного революционного пути» из одной политической группировки в другую, Суханов признавался: «К концу 1928 года я был готов уже в моей панике вступить в союз с меньшевиками, с эсерами, с кулаками, с самим чертом… Я принял меньшевистскую тактику, я бежал в их стан для того, чтобы их способами столкнуть диктатуру пролетариата».

В руководящую группу «Союзного бюро» входили также старые меньшевики В. В. Шер — член правления Госбанка и А. М. Гинзбург, занимавший пост консультанта ВСНХ.

«Союзное бюро ЦК РСДРП (меньшевиков)» вело вредительскую деятельность в хозяйственных учреждениях Советского государства, перейдя на буржуазно-кулацкие позиции «Промпартин» и «Трудовой крестьянской партии».

«Промпартия», «Трудовая крестьянская партия», «Союзное бюро ЦК РСДРП (меньшевиков)» действовали начиная с 1926 г. вплоть до 1930–1931 гг., когда были раскрыты и ликвидированы органами государственной безопасности.

Вновь стали поднимать голову и буржуазно-националистические элементы.

В июне 1926 г. в Киеве состоялось тайное совещание небольшой группы националистических деятелей. Они основали подпольный антисоветский «Союз освобождения (вызволения) Украины» («СВУ») и поставили его целью добиваться отделения Украины от СССР и образования украинского буржуазного государства. В сущности, эта организация намеревалась продолжать деятельность потерпевшей крах петлюровщины.

Руководители «СВУ» — вице-президент Украинской Академии наук С. А. Ефремов и А. В. Никовский — еще до революции 1917 г. участвовали в украинском националистическом движении и были учредителями организации «Братства украинской государственности». После революции это «Братство» переименовалось в «Союз украинских автономистов-федералистов», а затем и в «Украинскую партию социалистов-федералистов». В годы гражданской войны социалисты-федералисты активно участвовали в петлюровщине. Ефремов был членом правительства Украинской Центральной рады — секретарем по национальным делам, а Никовский в 1920 г. — членом петлюровского правительства «УHP» — министром иностранных дел.

Крах петлюровщины был одновременно и крахом украинской партии социалистов-федералистов. Ефремов, оставшийся после этого в Киеве, в заявлении на имя украинского СНК выразил свою лояльность и попросил разрешения работать в советских научных учреждениях. Ему разрешили, и вскоре Ефремов стал вице-президентом Украинской Академии наук. Никовский же бежал за границу и пребывал там в стане петлюровской эмиграции. Через некоторое время, по ходатайству Ефремова, Никовскому разрешили вернуться на родину и работать в Украинской Академии наук. Несмотря на такое благожелательное отношение советских органов, Ефремов и Никовский остались врагами Советского государства.

В числе руководителей «СВУ» был В. М. Чеховский, занимавший в конце 1918 г. пост председателя кабинета министров при петлюровской Директории. Украинская партия социалистов-революционеров, к которой принадлежал Чеховский, в 1920 г., после поражения петлюровщины, торжественно заявила о своем лояльном отношении к Советской власти, и Чеховский затем работал в советских учреждениях. В 1926 г. он вновь вернулся к антисоветской деятельности в организациях «СВУ».

«СВУ» развертывал работу главным образом на идеологическом фронте. Ефремов, Никовский, Чеховский и вовлеченные ими в «СВУ» другие лица образовали несколько подпольных кружков «СВУ» в научных и культурных учреждениях Украины.

Большое значение руководители «СВУ» придавали вовлечению в свои организации представителей украинского православного духовенства. Они рассматривали украинскую автокефальную церковь как удобную форму для проведения антисоветской идеологической обработки населения. В составе «СВУ» были видные представители автокефальной церкви.

«СВУ» пытался создать «Союзы украинской молодежи» («СУМ») — фашистского типа подпольные группы, в которые вовлекались исключительно сыновья бывших помещиков, представителей реакционного духовенства и кулачества. Здесь готовились кадры для предстоящего вооруженного восстания.

Организации «СВУ» приступили к агитации и в селах, настраивая крестьян против хозяйственно-политических мероприятий Советского правительства.

Подрывная деятельность организации «СВУ» была пресечена чекистскими органами в конце 1929 г. На суде глава «СВУ» С. Ефремов говорил: «Тяжко подводить итоги. Это значит признать в полной степени свое политическое банкротство…Люди, которые могут так ошибаться, должны сойти с политической арены раз и навсегда, в области политики они покончили самоубийством». А другой деятель «СВУ», А. Никовский, заявил: «Путь Советской власти — это единственно правильный путь государственного и культурного возрождения украинского народа».

В среднеазиатских Советских республиках также пытались активизироваться буржуазно-националистические элементы.

Известный уже нам по преступной деятельности в «Комитете национального объединения», амнистированный Советской властью Мунавар Кары Абдурашитов в 1926 г. вновь создал в Ташкенте из остатков прежних националистических групп антисоветскую организацию под названием «Милли Истяклял». Эта организация поддерживала связи с бежавшими за границу главарями тюркской контрреволюции Мустафой Чокаевым, Ахмедом Заки Валидовым и с английской разведкой.

Члены «Милли Истяклял», используя советские мероприятия по коренизации государственного аппарата в Узбекистане, стремились проникнуть в советские учреждения и вести там подрывную работу, особенно в идеологической области. Они пытались также организовать «пассивное сопротивление» народных масс советским мероприятиям. В дальнейшем, по указанию главарей тюркской контрреволюции из-за границы, члены «Милли Истяклял» стали агитировать за переход к активному вредительству, включая уничтожение посевов хлопка.

В среднеазиатских Советских республиках успешно проводились хозяйственно-политические мероприятия по ограничению, вытеснению и ликвидации феодально-байских элементов. Изымались излишки земли у баев; она распределялась среди безземельных. Землю получили более 123 тысяч бедняков и середняков. В 1928 г. в Казахстане у баев был конфискован скот и инвентарь. Созревали условия для начала массовой коллективизации.

Феодально-байские элементы, пользуясь поддержкой зарубежных империалистических кругов, белой эмиграции, реакционного духовенства, развернули в это время борьбу против строительства социализма.

На территории соседних капиталистических государств, где скрывались бежавшие вожаки басмачества, формировались отряды для борьбы с Советской властью. Басмачи делали попытки вторжения на советскую землю. Банда, нацеленная на Таджикистан, возглавлялась Ибрагим-беком, а на Туркменистан — Джунаид-ханом. Все эти попытки басмачей кончались провалом. Местное население не поддерживало их. В 1931 г. на советскую землю в последний раз вторглись басмачи под командованием Ибрагим-бека, и это вторжение потерпело крушение. Ибрагим-бек понес заслуженное наказание.

Деятельность возродившихся подпольных групп буржуазных националистов в рассматриваемый период времени смыкалась с деятельностью других буржуазных и кулацких групп во всей стране и преследовала те же цели — сорвать социалистическое наступление на капиталистические элементы города и деревни. Буржуазные националисты выступали под флагом «защитников национальных интересов», а фактически вновь пытались бороться за сохранение старых, изживших себя феодальных и капиталистических порядков, которым теперь приходил конец.

Все отмеченные социальные и политические события в стране оказывали большое влияние на работу советских учреждений но борьбе с контрреволюцией. Органы государственной безопасности, все правоохранительные учреждения страны стояли на защите Советского государства. 14 декабря 1927 г. в ознаменование 10-летия годовщины ВЧК — ОГПУ ЦИК СССР наградил Объединенное Государственное Политическое управление при СНК СССР орденом Красного Знамени. Одновременно этой же награды были удостоены 34 ответственных работника ОГПУ, а вскоре еще 31 чекист. В числе награжденных были В. Л. Аванесов, Г. И. Благонравов, Т. Д. Дерибас, М. С. Кедров, Н. П. Комаров, М. Я. Лацис, С. С. Лобов, Я. X. Петерс, М. А. Трилиссер, Л. Д. Буль, С. Г. Гендин, В. М. Горожанин, 3. Б. Кацнельсон, Ф. Т. Фомин и другие. Опираясь на активную помощь трудящихся города и деревни, им удалось ликвидировать созданные подпольные организации внутри страны, расстроить происки зарубежных контрреволюционных групп и империалистических разведок. Попытки сорвать социалистическое наступление провалились. Вот некоторые эпизоды этой борьбы.

 

2. Фабриканты антисоветских фальшивок

В 1923–1927 гг. страны капиталистического мира были наводнены антисоветскими фальшивками. «Документы о подрывной деятельности» Советского правительства и Коммунистического Интернационала должны были «свидетельствовать» о том, что коммунисты и Советское правительство руководят «заговорами» в капиталистических странах.

В 1924 г. произошел скандальный случай использования таких фальшивок в Англии. В октябре лейбористское правительство назначило выборы в парламент. Во время избирательной кампании соперничающая с лейбористами консервативная партия опубликовала сенсационное «Письмо Коминтерна от 15 сентября 1924 г.», в котором «Коминтерн» будто бы предлагал Центральному Комитету Британской Коммунистической партии готовиться к вооруженному восстанию в Англии, создавать «ячейки во всех войсковых частях… и на военных складах».

Шумно оглашенное в печати сенсационное «Письмо Коминтерна» сыграло свою роль в избирательной кампании. Оно «доказывало ошибочность» политики лейбористов, установивших дипломатические отношения с Советским правительством. Поднятая шумная кампания напугала английского обывателя, и консерваторам удалось получить на выборах большинство голосов, свалить лейбористов и прийти к власти.

Советское правительство категорически опровергло так называемое «Письмо Коминтерна» и ноту английского правительства по этому поводу; указало, что фальшивки, которыми пользовались в капиталистических странах против СССР, — дело рук белоэмигрантов и иностранных разведок, заинтересованных в срыве мирного сосуществования между СССР и капиталистическими государствами; потребовало расследования обстоятельств происхождения фальшивого «документа» третейским судом. Но английское правительство, пришедшее к власти при помощи этого «документа», отказалось от расследования и передачи вопроса на разрешение третейского суда. В дальнейших же отношениях с СССР консерваторы постоянно ссылались на эту фальшивку как на «подлинный документ».

Все это вынудило советскую контрразведку пристально следить за деятельностью белоэмигрантских групп за границей и разведчиков капиталистических стран. Вскоре чекисты выявили за границей ряд «контор» по фабрикации антисоветских документов.

Одной из таких «контор» в Берлине ведал белоэмигрант Г. И. Зиверт, бывший офицер 12-й русской армии, перешедший на сторону немцев во время их наступления в 1918 г. Зиверт работал под руководством заведующего «отделом русской агентуры» германской разведывательной службы доктора Рота. Он был весьма ловким разведчиком, его называли «гением политической проституции». Разведывательную «контору» он скрывал под названием «Дейче ост прессбюро» и официально рекламировал, что ее задачей является «изучение и систематизация материалов мировой политики». Впрочем, Зиверт был связан не только с немецкой, но и с другими разведками.

Подручный Зиверта белоэмигрант Александр Гаврилов занимался фабрикацией антисоветских «документов» в Вене. Однажды он явился в одну из венских типографий и, назвавшись «представителем советского посольства», заказал изготовить большое количество чистых бланков советских учреждений и Коминтерна по представленным им образцам. Гаврилов уплатил авансом некоторую сумму, а затем по изготовлении бланков получил их. Не дождавшись полной оплаты заказа Гавриловым, администрация типографии представила счет за изготовленные бланки… советскому посольству. Так была раскрыта афера.

Венская полиция по требованию советского посольства произвела расследование и обнаружила шайку изготовителей антисоветских политических фальшивок, в которую входили русские белоэмигранты Александр Гаврилов, Алексей Якубович и другие. Гаврилов был арестован. Даже буржуазная печать отмечала, что бланки заготовлялись для фальшивок, которые в то время публиковались во многих странах капиталистического мира. И все же авантюристы ускользнули от ответственности. Гаврилов вскоре был освобожден и бежал к своему шефу Зиверту в Берлин. Алексей Якубович продолжал грязную «работу» в Вене.

В том же Берлине действовала и разведывательная контора русского белоэмигранта Владимира Орлова. Это был сильный конкурент Зиверта. В свое время он служил царским следователем по особо важным делам, в годы гражданской войны подвизался во врангелевской контрразведке и был весьма опытным шпионом. В отличие от Зиверта, Владимир Орлов обслуживал главным образом английскую разведку и поддерживал связи с известным «асом среди шпионов» Сиднеем Рейли. В «конторе» Орлова работали русские белоэмигранты — сын бывшего царского сенатора Алексей Бельгардт, белогвардейские офицеры Жемчужников, Гуманский.

В январе 1923 г. в Берлине открыл «контору» под названием «Руссина» и белоэмигрант Сергей Дружиловский. В кадетской газете «Руль» он поместил такое объявление: «Русское информационное агентство «Руссина» принимает заказы на сведения о деятельности Коминтерна в мировом масштабе. Корреспонденции и сведения о положении дел в России. Требуются корреспонденты. Вознаграждение по соглашению. Прием от 5.30 до 7.30 вечером. Директор С. М. Дружиловский, секретарь Д. Типп».

С. М. Дружиловский — сын полицейского исправника, подпоручик царской армии — был авантюристом по натуре. В 1918 г. за какую-то темную уголовную проделку он был арестован ЧК и отсидел 6 месяцев в тюрьме. В 1919 г. он бежал из Советской России. При переходе границы финские пограничники задержали его. Тогда он выдал себя за «политического беженца», «участника заговора Локкарта», горящего желанием «отомстить большевикам». Его освободили, и он поехал в Ревель, где генерал Юденич собирал белогвардейское воинство для похода на Петроград. В Ревеле Дружиловский продал в белоэмигрантскую газету свои рассказы «об ужасах в застенках ЧК» и устроился в контрразведку Юденича. После разгрома Юденича он занялся «литературной деятельностью». Вместе с агентом польской разведки Ляхницким на польские средства в 1920 г. он организовал издание «Экстренного бюллетеня местных и иностранных телеграфных сообщений», потом «Вечерней почты», выходивших на русском языке. В этих изданиях Дружиловский помещал клеветнические измышления о жизни в Советской стране. Когда «издания» прогорели, шефы из польской разведки направили Дружиловского в Ригу, но здесь он проворовался, растратив деньги, полученные на разведывательную работу. Его вызвали в Польшу, арестовали, а затем выслали в Данциг (тогда вольный город). Теперь Дружиловский «переориентировался» и стал работать на германскую разведку. После этого при покровительстве своих новых шефов — Зиверта и доктора Рота — он открыл в Берлине «контору Руссина». Впрочем, польская разведывательная служба не оставила его в покое, и он продолжал «работать» и на нее. Вообще в Берлине Дружиловский вращался в кругу шпионов и разведчиков всех мастей и был в курсе дел белоэмигрантских групп.

В 1924 г. польские шефы предложили Дружиловскому добыть «советский документ, затрагивающий интересы Америки».

Дружиловский рассказал о задании поляков немецким разведчикам, и Зиверт помог ему выполнить «заказ»: он связал его с Александром Гавриловым, имевшим «венский опыт» изготовления антисоветских фальшивок. За 50 марок Гаврилов продал Дружиловскому несколько чистых бланков, оставшихся у него из венских запасов, и научил его, как нужно делать фальшивки.

Первым «документом», изготовленным Дружиловским, была «Инструкция по подготовке выборов в Исполком Профинтерна». Эта «инструкция» была адресована «Исполнительному Комитету Северо-Американских Соединенных Штатов». «Документ» был изготовлен на бланке с эмблемой СССР, полученном от Гаврилова, и содержал «директивы», данные будто бы Коминтерном Коммунистической партии США в лице ее руководителя «Рудберга», по вопросам выборов в Исполком Профинтерна.

Польским шефам, которым Дружиловский представил свою «работу», «документ» понравился, и они предложили отнести его в американское консульство и передать там некоему П. А. Гамму (русскому по национальности). Когда последний осмотрел «документ», он велел Дружиловскому отдать его корреспонденту американской газеты «Чикаго трибюн» Солдесу.

Солдес сразу же обнаружил в «документе» ошибку: в нем руководителем Коммунистической партии США был назван «Рудберг», в то время как действительная фамилия одного из руководящих деятелей партии в Америке Ч. Э. Рутенберг. Дружиловский, поддерживая свой престиж, стал утверждать, что фамилия этого руководителя двойная — «Рудберг-Рутенберг». Тогда корреспондент предложил представить еще один документ, в котором была бы обозначена фамилия «Рудберг-Рутенберг».

Дружиловский заметался. Как изготовить еще один «документ»? И он вспомнил, что как-то один из его «друзей», белоэмигрант Бенстед (бывший чиновник русского министерства иностранных дел), работавший в польской и немецкой разведках, рассказывал ему, что имеет бланк берлинского представительства газеты «Известия». Дружиловский бросился к Бенстеду и выпросил этот бланк.

В руках авантюриста бланк берлинского представительства газеты «Известия» превратился в бланк «замаскированного берлинского представительства Коминтерна» — «Отдела Исполкома Коминтерна». На этом бланке Дружиловский составил «Письмо в Америку», в котором сообщалось, что «Рудберг-Рутенбергу» от Коминтерна переведены деньги через «Нью-Йорк сити банк».

Теперь корреспондент Солдес был удовлетворен и заплатил Дружиловскому за фальшивки 50 долларов.

Изготовив копии этих же «документов», Дружиловский продал их еще и… майору Лорану из французской разведки (он был связан и с этой разведкой).

Фальшивки были опубликованы 15 февраля 1925 г. в американских газетах «Чикаго трибюн» и «Нью-Йорк тайме».

После этих первых «опытов» Дружиловский поставил работу «конторы Руссина» на более высокий уровень. Теперь он приобрел уже целую сотню бланков «Исполкома Коминтерна», заказав их в типографии по составленному им образцу. Он пригласил в «контору» опытного помощника — подделывателя документов Алексея Бельгардта, нанял машинистку-секретаря.

По заказу польской разведки Дружиловский изготовил два фальшивых «Письма Коминтерна». В одном из них — «Секретной инструкции Исполкома Коминтерна» — предлагалось «Полпредству Коминтерна в Польше», изобретенному Дружиловским, активно выступить против правительства в день конституции (3 мая). В другом была «Инструкция Коминтерна», как проникать коммунистам в. важнейшие учреждения, особенно в военные.

Для Франции по заказу майора Лорана «контора» Дружиловского изготовила «Директивное письмо Московской ЧК» какому-то таинственному «Подотделу во Франции» об организации «перманентных общественных конвульсий и дезавуации популярных государственных деятелей».

Самым крупным делом «конторы Руссина» было изготовление фальшивок для болгарского посла. От Зиверта глава «Руссины» узнал, что болгарский посол в Берлине нуждается в его «услугах». Дружиловский явился в посольство, произвел хорошее впечатление на болгарского посла и получил заказ. Срочно нужны были «документы», которые могли бы оправдать кровавый террор фашистских правительственных органов Болгарии против коммунистов и одновременно служить основанием для требования перед странами-победителями в империалистической войне 1914–1918 гг. об увеличении болгарской армии.

Вначале болгарский посол дал заказ сфабриковать «Письмо Коминтерна» к Коммунистической партии Болгарии об усилении партийной работы. Дружиловский выполнил этот заказ и получил в болгарском посольстве 100 марок. При этом в ведомости на получение денег он должен был подписаться фамилией «Шидловский», который будто бы получил деньги «за исследовательскую работу по заданию болгарского посольства».

Затем болгарский посол заказал Дружиловскому второй «документ». Его содержание он лично продиктовал. В «документе» сообщалось из Москвы о переводе Коминтерном 10 тысяч долларов на расходы по усилению подпольной коммунистической деятельности в болгарских военных частях. И этот «документ» «контора» Дружиловского сфабриковала.

Но самым важным был третий заказ, на котором Дружиловский «заработал» 500 марок. Вот как выглядела фальшивка, продиктованная болгарским послом, после ее изготовления в «конторе Руссина»:

Совершенно секретно. После выполнения уничтожить.

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

ИККИ, Центральная секция отдела внешних сношений

№ 2960

Москва

Настоящим согласно постановлению балканской коммунистической федерации при ИККИ от 12 марта с. г. сообщаем, что сейчас же после получения сего должны войти в связь непосредственно с тов. председателем контроля нашей секции при македонском «оуена оюка тауеб», сообщив, что вышеупомянутым постановлением балканская коммунистическая федерация утвердила постановление македонского «оуена оюка тауеб», относительно приведения в исполнение приговора над Русиновым и Гаржичем, и соглашается предоставить приведение в исполнение постановления тт. Матко и Кашемирову, как испытанным работникам в оперативно-террористическом отделе.

Кроме того, согласно тому же постановлению мы должны посвятить всех находящихся в нашем непосредственном распоряжении товарищей из контроля балканского центра в следующее:

1. С 15 апреля с. г. все работники контроля балканского центра объявляются мобилизованными.

2. Те из них, которые организованы в тройках, пятерках и десятках, должны к 12 часам дня 15 апреля с. г. сообщить товарищам, находящимся под их руководством, по списку о мобилизации и передать им приказ о распределении работ, предвиденных в инструкции ИККИ от 10 мая 1924 года за № 47001.

3. Заведующие распределительными оружейными пунктами должны к 1 часу дня 15 апреля с. г. подготовить выдачу амуниции в необходимом для каждого района количестве согласно требованиям руководителей района.

4. Оружие выдается ночью с 15 на 16 апреля и должно храниться у каждого десятника под его личной ответственностью, и т. д. и т. п.

Эти распоряжения нужно немедленно сообщить непосредственно местам, пользуясь кодом АЛЗ, предписывая после изучения уничтожить.

По постановлению исполкома Коминтерна генеральный секретарь отдела внешних сношений

А. Дорот».

На этом документе сделана следующая надпись: «Тов. Зотову.

Немедленно сообщите тов. Янчеву о приговоре, переведите инструкцию на код АЛЗ в нужном количестве отд. секр. экспорта.

Сохранить в личном моем архиве.

С. Бужанский 19. III 925 Вх. № 346/а 1925 Отд. общ. КОНТ. Отдел внешних сношений».

Эта чудовищная фальшивка обошла всю европейскую и американскую прессу как «подлинный документ»; она рассматривалась в международных органах Антанты, послужила «основанием» для жесточайшего террора в Болгарии против коммунистов, якобы готовивших 16 апреля 1925 г. «вооруженное выступление».

Советская контрразведка не могла оставаться безучастной в этой обстановке. Тогда-то и было установлено, что «болгарские фальшивки» были изготовлены в «конторе» Дружиловского. Необходимо было принять меры к разоблачению аферы, приведшей к кровавым последствиям.

24 апреля 1925 г. центральный орган Коммунистической партии Германии «Роте фане» выступил с кратким, но очень емким по содержанию сообщением: «Аферист Дружиловский и его провокации!!! В Болгарии льется кровь!» Редакция объявила, что она располагает неопровержимыми данными, разоблачающими чудовищную провокацию против болгарских коммунистов. «Письмо Коминтерна» Болгарской коммунистической партии, которое рассматривалось Советом послов держав-победительниц, является фальшивкой, изготовленной в Берлине аферистом Дружиловским по заказу официальных лиц, представляющих в Германии болгарское правительство.

Болгарский посол поспешил с опровержением, но оно выглядело беспомощным. Немецкая и польская разведка, принимавшие участие в афере Дружиловского, заметались. Разоблаченный Дружиловский представлял для них большую опасность, такую же опасность он представлял для правящих кругов Болгарии. Болгарский премьер-министр — кровавый диктатор Цанков, использовавший заведомо фальшивые «документы» Дружиловского, дал задание своим разведчикам ликвидировать Дружиловского, как опасного свидетеля.

Немецкая и польская разведки упрятали Дружиловского в тюрьму. Когда же шум прошел, его освободили, обязав покинуть Германию. Аферист пробрался в Гамбург, а оттуда в Эстонию. Там его задержали за нелегальный переход границы. В конце концов эстонские разведчики завербовали его и перебросили для работы в Ригу. Его «похождения» продолжались и в Риге, пока он не попал в поле зрения советской контрразведки. Решено было перебросить Дружиловского на советскую сторону, где и предать суду за все его преступления.

Советским разведчикам в Риге Воробьеву (Сумарокову) и Дальнему (Башкирцеву) удалось убедить Дружиловского, что ему будет полезно связаться с советской контрразведкой. Дружиловский, над которым висела угроза «неприятностей» от польской, немецкой и болгарской разведок, в конце концов решил попытаться связаться с советской контрразведкой. Не малую роль в этом его решении сыграли корыстные побуждения — он теперь надеялся «заработать» на сообщениях для советской контрразведки.

В одном из сообщений разведчик Воробьев писал в Москву: «За все время нам еще не приходилось иметь дела с такой законченной в своей гнусности продажной личностью, воображающей себя политической фигурой. Если бы Вы только знали, как нам невероятно трудно выслушивать, да еще одобрительно, рассказы этого негодяя о его прежних заслугах. Цинизм неисповедимый. Например, в отношении Болгарии он выразился так: «От моей работы тамошние красные захлебнулись в собственной крови». И тут же начинает рассуждать (правда, еще не очень уверенно) о том, как должны обрадоваться в Кремле, если он предложит ему свои услуги. В общем, нет меры подлости, применимой к этому, с позволения сказать, человеку».

Наконец операция перехода Дружиловского на советскую территорию была подготовлена. 28 июня 1926 г. он вместе с Дальним (Башкирцевым) перешел границу из Латвии в СССР. Дружиловский хотел лично «продать» советской контрразведке свои «сведения». Его встретил заместитель начальника КРО ОГПУ С. В. Пузицкий. Преступная карьера Дружиловского закончилась. Он должен был рассказывать теперь следственным органам о своих «похождениях».

Дружиловский изготовил так много антисоветских фальшивок, что уже и сам не помнил всех их. Во время расследования пришлось предъявить ему сборник фальшивых документов, собранный и изданный Наркоматом иностранных дел СССР. Осматривая множество «документов» сборника, Дружиловский опознавал среди них изготовленные им фальшивки и писал на таких «документах»: «Этот документ — моей фабрикации», а иногда добавлял — «такого-то периода».

С 8 по 13 июля 1927 г. Военная коллегия Верховного суда СССР рассматривала дело Дружиловского.

Председательствующий на суде обратился к подсудимому:

— Вам предъявлены два обвинения. Первое обвинение заключается в том, что после окончания гражданской войны вы, состоя на службе во 2-м отделе польского генштаба, участвовали в шпионской работе против СССР до 1926 г. По этому пункту вы признаете себя виновным?

— Да, признаю, — ответил он.

— Второе обвинение заключается в том, что в 1924–1926 гг. вы по заданиям разведывательных органов иностранных государств составляли подложные документы, исходящие якобы от Советского правительства и от Коминтерна, которые могли быть и были использованы для враждебных действий против СССР. В этом вы признаете себя виновным?

— Да, признаю.

В качестве свидетеля на суде был допрошен один из руководителей Коммунистической партии Болгарии — Васил Коларов. Он рассказал, что фальшивки Дружиловского (как и фальшивки, изготовленные в Вене Алексеем Якубовичем) были использованы правительством диктатора Цанкова для развертывания жесточайшего террора против прогрессивных сил страны. Палачи Цанкова за короткое время без суда и следствия убили несколько тысяч человек, «подозреваемых в подготовке восстания». На основании этих фальшивок, предъявленных на конференции послов Антанты в Париже, конференция в апреле 1925 г. разрешила правительству Болгарии увеличить армию на 10 тысяч человек для подавления «волнений и бунтов».

Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Дружиловского к расстрелу.

* * *

Дело Дружиловского пролило свет и на тайну происхождения известного «Письма Коминтерна», использованного консерваторами в Англии во время избирательной кампании 1924 г.

Органы ОГПУ еще в 1925 г. получили сообщение Н. Н. Крошко (Кейта) о том, что это «Письмо» было изготовлено берлинской «конторой» белоэмигранта В. Орлова. Последний сам рассказывал, что в фабрикации «Письма Коминтерна» участвовали белоэмигранты Бельгардт, Жемчужников и Гуманский, а «завершающей инстанцией» в «работе» был Сидней Рейли.

Советское правительство отмечало эти факты в переписке и в отношениях с английским правительством, но английские официальные лица долгие годы скрывали действительное происхождение «Письма Коминтерна». Между тем даже в буржуазной печати публиковались материалы о подложности этого «документа». Английская газета «Манчестер Гардиан» в номере от 23 мая 1927 г. с достаточной прозрачностью указывала, что «Письмо Коминтерна», подобно другим антисоветским фальшивкам, было сфабриковано в Берлине. Жена русского белоэмигранта Бельгардта Ирина Бельгардт опубликовала воспоминания, в которых подтверждала, что «Письмо» создавалось с участием ее мужа. Буржуазная печать приходила к выводу, что фальшивку изготовила русская белоэмигрантская группа, находящаяся под покровительством польской разведки в Берлине, а затем передала английской разведке.

Сын Локкарта прямо указал, что «Письмо Коминтерна» было изготовлено по инициативе Сиднея Рейли. Он сфабриковал этот «документ» с помощью русских белоэмигрантов в Берлине (В. Орлова и других). Автор подчеркивает, что Рейли не скрывал от друзей своей причастности к подделке «Письма Коминтерна». Напротив, по признанию майора Элли, указание на такую причастность было ему «приятно».

8 февраля 1968 г. в английской газете «Санди таймс» на первой полосе появилась статья, в которой редакция сообщала о новой возможности найти ключ «к одной из наиболее зловещих политических загадок Британии в нашем веке» — тайне происхождения «Письма Коминтерна», сыгравшего такую большую роль в Англии.

Научный сотрудник юридического факультета Гарвардского университета Уильям Батлер неожиданно нашел в подвалах университета оригинал «Письма Коминтерна» — четыре страницы русского текста, заснятые на фотографических пластинках, и еще две страницы какого-то другого документа, явно поддельного. Исследования Батлера, опубликованные в «Бюллетене Гарвардской библиотеки», привели его к заключению, что «Письмо Коминтерна» — подделка.

Редакция «Санди таймс» воспроизвела на своих страницах русский оригинал «Письма Коминтерна», найденный Батлером, и высказала предположение, что, если кто-либо опознает почерк, которым написано «Письмо», то это, возможно, поможет выяснить, почему фальшивка была принята за подлинное «Письмо Коминтерна» и использована в предвыборной кампании 1924 г. против «красной опасности». Редакция предложила всем читателям помочь в решении этой исторической загадки.

Статья газеты «Санди таймс» вызвала интерес английской общественности. Некий Майкл Кетти, историк, представил в редакцию образец почерка Сиднея Рейли, взятый из книги «Приключения Сиднея Рейли», отредактированной женой шпиона и опубликованной в 1931 г., и сообщил, что ему бросилось в глаза сходство между почерком Сиднея Рейли и оригиналом русского текста «Письма Коминтерна».

Тогда редакция «Санди таймс» пригласила известного в Англии эксперта по исследованию спорных документов, члена Британской академии криминалистики Джона Коивея для экспертизы. Ему были предоставлены фотокопии несомненного письма Сиднея Рейли и полный текст оригинала «Письма Коминтерна» на фотопластинках, найденных Батлером.

Изучив эти документы, Джон Конвей дал следующее заключение: «Я сравнил эти два текста и, исходя из характера почерков, то есть нажима, расстояния между буквами, написания букв, их размера и других характерных признаков, убедился, что они были написаны одним и тем же человеком. В особенности бросается в глаза сходство в манере написания прописного «Д» и строчного «д». Характерно также написание других букв… То, что тексты написаны на языках с различным алфавитом, несколько затрудняет сравнение, однако внешний вид и манера написания букв одинаковы. Ни один из этих признаков в отдельности не мог бы быть сочтен исчерпывающим доказательством, однако совокупность их заставляет полагать, что они характерны для почерка одного и того же человека».

Газета «Санди таймс» отметила, что, по данным исследователя Батлера, обнаружившего в Гарвардском архиве русский текст «Письма Коминтерна», первоначально этот текст появился в Париже: английский консул Уэсткотт осенью 1924 г. писал в памятной записке, что этот документ был получен им от английского агента. По-видимому, этим агентом был Сидней Рейли.

Таким образом, данные советской разведки о причастности Сиднея Рейли к «Письму Коминтерна», об обстоятельствах его изготовления получили дополнительное подтверждение.

 

3. Белый террор против СССР

Весной и летом 1927 г. международные империалисты сколачивали блок капиталистических стран против СССР, готовили интервенцию.

6 апреля 1927 г. вооруженный отряд полиции и солдат китайского буржуазного правительства ворвался во владения советского посольства в Пекине, занял часть его помещений и, нарушая элементарные законы международного права, подверг обыску и разграблению служебные помещения посольства и помещения большей части других домов на посольской территории. При этом китайские солдаты и полицейские задержали служащих посольства, а некоторых из них даже избили и ограбили.

После обыска китайские власти шумно оповестили, что будто бы «благодаря покровительству советского посольства» китайские коммунисты обосновали в помещениях на советской посольской территории свои «учреждения», вели там собрания и работу по «организации восстания». Китайские власти утверждали, что они нашли при обыске документы, служащие доказательством «организации восстания», и опубликовали ряд грубо сфабрикованных фальшивок о «подрывной деятельности сотрудников советского посольства против Китая».

12 мая 1927 г. помещения советской торговой делегации и «Аркоса» — русско-английского акционерного торгового общества, находящиеся в Лондоне на улице Мургет, № 49, были заняты большим отрядом английской полиции. Полицейские произвели во всех помещениях торговой делегации и «Аркоса» обыск и изъяли много документов и почту советского торгового агента. Они обыскали также и советских служащих. Это было грубое нарушение дипломатической неприкосновенности в отношении советской торговой делегации, пользующейся дипломатическим иммунитетом, и беспрецедентное в английской истории нападение на торговое акционерное общество, обороты которого достигали десятков миллионов фунтов стерлингов в год.

27 мая главный статс-секретарь по иностранным делам Великобритании Остин Чемберлен в ноте на имя поверенного в делах Союза ССР объявил, что обыск в помещениях «Аркоса» и советской торговой делегации будто бы «доказал, что из дома № 49 по улице Мургет направлялись и осуществлялись как военный шпионаж, так и разрушительная деятельность на всей территории Британской империи». Такой «вывод» английское консервативное правительство сделало на основании будто бы обнаруженных при обыске «документов» и в связи с этим разорвало дипломатические отношения с СССР и предложило всем членам советской торговой делегации и всему персоналу советского посольства оставить пределы Англии. Английское правительство консерваторов подняло шумную антисоветскую кампанию.

7 июня 1927 г. в Варшаве польским гражданином русского происхождения — белоэмигрантом Борисом Кавердой по заданию контрреволюционной группы русских белоэмигрантов был убит советский посланник в Польше П. Л. Войков.

Это убийство явилось результатом той атмосферы политической травли Советского Союза, которая была создана деятелями антисоветского блока империалистических держав. Убийство П. Л. Войкова имело целью спровоцировать польско-советскую войну. В ноте от 7 июня Наркомата иностранных дел СССР на имя польского посланника в Москве было отмечено: «Союзное правительство ставит это неслыханное злодеяние в связь с целой серией актов, направленных к разрушению дипломатического представительства СССР за границей и создающих прямую угрозу миру. Налеты на пекинское посольство СССР, осада консульства в Шанхае, полицейское нападение на торговую делегацию в Лондоне, провокационный разрыв дипломатических отношений со стороны Англии — весь этот ряд актов развязал деятельность террористических групп реакционеров, в своей бессильной и слепой ненависти к рабочему классу хватающихся за оружие политических убийств». В ноте от 11 июня Наркомат иностранных дел СССР еще раз отметил, что убийство П. Л. Войкова явилось результатом «систематической и планомерной борьбы против Советского Союза со стороны темных сил мировой реакции и противников мира», и особенно подчеркнул «планомерно подготовленный разрыв дипломатических отношений с Союзом Советских Социалистических Республик со стороны нынешнего правительства Великобритании…».

Этот вывод Советского правительства подтверждали и террористические акты, совершенные в те дни русскими белоэмигрантами на советской территории.

В ночь на 3 июня 1927 г. в Москве в доме № 3/6 по Малой Лубянке, где проживали сотрудники ОГПУ, был обнаружен взрывной снаряд весом в четыре килограмма английского, как установила экспертиза, производства и зажигательные бомбы.

7 июня (в тот самый день, когда в Варшаве убили П. Л. Войкова) был совершен террористический акт и в Ленинграде. Вечером в Центральном партийном клубе (бывшем Деловом клубе), па Мойке, 59, состоялось заседание философской секции научно-исследовательского института под председательством Б. П. Позерна. В заседании участвовали 35 преподавателей и слушателей Коммунистического университета и Института красной профессуры — членов семинара по историческому материализму. В 21 час в клуб проникли трое неизвестных. Один из них ворвался в комнату, где происходило заседание, и бросил две бомбы. Одна бомба взорвалась, произвела большие разрушения и ранила многих участников заседания. При попытке задержать преступников коммунист И. С. Ямпольский был смертельно ранен в живот.

В ночь на 8 июня в районе Черной речки, вблизи Выборгского шоссе, пограничники заметили трех подозрительных лиц, пытавшихся перейти границу на финскую сторону. В ответ на приказание остановиться неизвестные открыли огонь, убили сторожевую собаку и все-таки бежали в Финляндию. По-видимому, это были террористы, совершившие нападение на Центральный партийный клуб.

ОГПУ решило принять ответные меры против террористов. 10 июня 1927 г. оно опубликовало официальное сообщение о вынесении смертных приговоров 14 террористам-монархистам и 6 английским шпионам. Среди расстрелянных были: П. Д. Долгоруков — бывший князь и крупный помещик, член ЦК кадетской партии, в 1926 г. нелегально проникший из-за границы в УССР с целью создания антисоветских групп; Г. Е. Эльвенгрен — бывший штабс-ротмистр гвардейского кирасирского полка, участник многих антисоветских заговоров и террористических актов, в 1926 г. нелегально проникший на территорию СССР для продолжения террористической деятельности; И. М. Сусалин — бывший полковник врангелевской армии, участник неудавшегося покушения на жизнь советского представителя Л. Б. Красина за границей, в 1926 г. нелегально перешедший на территорию СССР с поручением бывшего великого князя Николая Николаевича организовать террористические группы; Н. А. Павлович — бывший начальник киевской боевой монархистской дружины «Двуглавый орел», в прошлом деятель деникинской контрразведки, в 1920-е годы занимавшийся контрреволюционной работой в Киеве; Б. А. Нарышкин — бывший офицер Черниговского гусарского полка, монархист — приверженец великого князя Кирилла Владимировича, шпион иностранных представительств в Москве; А. А. Никулин — бывший камергер императорского двора и член царского Государственного совета, монархист — сторонник великого князя Николая Николаевича, помогавший монархистам-террористам, прибывающим из-за границы; Е. Н. Щегловитов — сын царского генерала, монархист, занимавшийся шпионажем по заданиям иностранных разведок; В. И. Вишняков — бывший присяжный поверенный, монархист, помогавший террористам; А. Ф. Мураков — бывший крупный купец, активный монархист, финансировавший деятельность монархистских организаций на советской территории; В. И. Анненков (он же Махров, Арсеньев) — бывший офицер армии Юденича, белоэмигрант, в 1927 г. нелегально пробравшийся из Парижа на советскую территорию с заданием монархистской организации великого князя Николая Николаевича создавать террористические и диверсионные группы.

Среди осужденных за шпионаж были английские шпионы: В. А. Евреинов — бывший царский консул и руководитель русской разведки в Персии; Н. А. Коропенко — бывший офицер и участник банд Семенова; С. Е. Мазуренко — бывший колчаковский офицер, информатор английского поверенного о морском и железнодорожном транспорте и военных перевозках в СССР; К. Н. Малевич-Малевский — бывший царский офицер; А. Е. Скальский, состоявший на службе у английской разведки и освещавший состояние военной промышленности и авиации СССР; Н. И. Лычев — бывший офицер царского департамента полиции.

Советские органы государственной безопасности приняли меры и к поимке террористов, пытавшихся взорвать в Москве дом на Малой Лубянке и совершивших нападение на Центральный партийный клуб в Ленинграде.

5 июля 1927 г. было опубликовано официальное сообщение ОГПУ за подписью председателя ОГПУ В. Р. Менжинского, а 6 июля — интервью заместителя председателя ОГПУ с сотрудниками газет о результатах расследования покушения на взрыв дома № 3/6 по Малой Лубянке в Москве. ОГПУ сообщило, что это покушение совершено проникшими на советскую территорию из-за границы членами монархистской организации генерала А. П. Кутепова М. В. Захарченко-Шульц (женщиной), Вознесенским и Э. О. Опперпутом-Стауницем. После провала «операции» террористы пытались бежать за кордон через западную, польскую границу. Онперпут-Стауниц был обнаружен с помощью населения в районе деревень Алтуховка, Черниково и Брюлевка Смоленской губернии. Когда его окружили, он открыл стрельбу и был во время перестрелки с чекистами убит.

Захарченко-Шульц и Вознесенский пробирались к западной границе в другом месте. Около местечка Рудня (по дороге из Витебска на Смоленск) они остановили автомашину штаба Белорусского военного округа и, угрожая оружием, потребовали повернуть машину обратно на Витебск. Шоферы отказались, и нападавшие одного из них — Сергея Гребенюка — убили, а другого — Бориса Голенкова — ранили. Машина была выведена шоферами из строя, преступники не могли ее использовать и скрылись в лесу. Чекисты с помощью окрестных крестьян организовали погоню и вскоре обнаружили следы преступников в районе станции Дретунь. Пытаясь прорваться из оцепления, террористы очутились в расположении воинской части. Здесь их заметила жена одного из командиров; она стала звать красноармейцев, преступники открыли огонь и ранили ее. Подоспевшие красноармейцы вступили в перестрелку и убили обоих террористов.

Само собой разумеется, ОГПУ в то время не могло огласить всех подробностей расследования по делу действующей еще против СССР кутеповской организации.

Между тем террористическая борьба против СССР продолжалась.

В июле 1927 г. в районе г. Острова чекисты задержали группу лиц, нелегально проникших на советскую территорию из буржуазной Латвии. Это были белоэмигранты Н. П. Строевой, В. А. Самойлов и фон Адеркасс. Их перебросили в советский тыл для исполнения террористических актов.

21 августа 1927 г. недалеко от финской границы, у села Шуя, лесник Александр Ведешкин встретил двух подозрительных лиц. Он попытался задержать их, но выстрелом из огнестрельного оружия они убили его. На место происшествия прибыли сотрудники уголовного розыска и старший следователь Карельской АССР. На следующий день они заметили проходивших по дороге неподалеку от села Шуя двух мужчин. Это были А. Б. Болмасов и А. А. Сольский, которые тоже нелегально перешли границу, но убийства лесника не совершали. Розыски убийц лесника продолжались.

26 августа в районе местечка Пески, в шести верстах от города Петрозаводска, на берегу Онежского озера пограничники заметили двух мужчин, которые оказали сопротивление и в перестрелке ранили трех пограничников. Один из неизвестных был убит, а второй скрылся в лесу, но вскоре, будучи окруженным, выстрелом из револьвера покончил с собой. Убитых опознали. Ими оказались. А. А. Шарин и С. В. Соловьев, прибывшие нелегально из Финляндии. Это они убили лесника Ведешкина, пытавшегося их задержать.

Показаниями задержанных террористов было выяснено: они являются членами монархистской контрреволюционной организации приверженцев бывшего великого князя Николая Николаевича, руководимой генералом Кутеповым.

Органы советской контрразведки неустанно следили за этой организацией. Чтобы проникнуть в нее, чекисты привлекли к сотрудничеству А. А. Якушева — в прошлом бывшего видного царского чиновника и Н. М. Потапова — бывшего царского генерала. По указаниям чекистов Якушев стал «активистом» некоей монархистской московской организации, носившей для конспирации название «Трест». Действуя от имени «Треста», Якушев выезжал за границу, связывался там с белоэмигрантскими монархистскими кругами и таким путем проник к «николаевцам». Ему и Потапову удалось затем войти в личный контакт с генералом Кутеповым и даже с Николаем Николаевичем. Конечно, обо всем том, что Якушев и Потапов узнавали, они докладывали ОГПУ.

Чекистские мероприятия в связи с этим делом проводились под общим руководством В. Р. Менжинского опытными работниками КРО ОГПУ А. X. Артузовым, Р. А. Пиляром, В. А. Стырне, полномочным представителем ОГПУ по Ленинградской губернии С. А. Мессингом и другими. На границах СССР с Польшей и Финляндией чекисты создали так называемые «окна», через которые можно было устраивать переход границы в обе стороны. Пользуясь «окпами», чекисты, действовавшие под видом членов «Треста», осуществляли контроль над переходом границы связистов кутеповской организации. «Окном» на финской границе заведовал начальник заставы Тойво Вяхя, награжденный за мужество при выполнении этой роли орденом Красного Знамени. Чекистские мероприятия позволили ОГПУ контролировать деятельность кутеповской организации и предупреждать ее террористические и иные опасные акты против СССР.

Постоянными связистами Кутепова для контакта с «московскими монархистами» были М. В. Захарченко-Шульц, которая неоднократно появлялась в Москве вместе со своим мужем, бывшим царским поручиком, белогвардейцем Г. Н. Радкевичем-Шульцем. Связи с «Трестом» поддерживал и член кутеповской организации Э. О. Опперпут-Стауниц. Они должны были контролировать «деятельность «Треста»», но фактически сами попали под контроль чекистов.

«Игра» продолжалась долго. В конце концов активистские элементы кутеповской организации, мечтавшие поскорее «ликвидировать Советскую власть», заподозрили, что руководитель «Треста» Якушев ведет двойную игру. В апреле 1927 г. Захарченко-Шульц и Опперпут-Стауниц бежали за границу. Там они рассказали о своих подозрениях в отношении Якушева, о том, что он тормозит активную террористическую деятельность контрреволюционной организации. И тогда генерал Кутепов распорядился резко усилить террористические акты против СССР.

В Хельсинки стали ускоренно готовить группы террористов для засылки их в Советский Союз. Эту работу возглавил здесь «полпред Николая Николаевича» в Финляндии и одновременно резидент английской разведывательной службы «Интеллидженс сервис» белоэмигрант Н. Н. Бупаков. Террористические группы готовились также в Латвии под руководством бывшего князя Ливетта— представителя Николая Николаевича в Риге. В состав террористических групп вовлекались главным образом бывшие офицеры и молодежь из белоэмигрантской аристократической среды.

В хельсинкскую группу террористов входили уже известные нам А. А. Сольский, А. Б. Болмасов, С. В. Соловьев, В. А. Ларионов, А. А. Шарин, Д. Мономахов, Вознесенский. В ней работали и посланная генералом Кутеповым из Парижа белоэмигрантка М. В. Захарченко-Шульц и ее муж Г. Н. Радкевич. Имея связи с финской разведывательной службой, Захарченко-Шульц добыла оружие, бомбы, яды для вооружения террористов.

Когда все приготовления были закончены, в Финляндию самолично прибыл генерал Кутепов для «напутствия» террористов. Пойманный чекистами Болмасов рассказал на следствии, что Кутепов «наставлял» террористов, заявляя, что в СССР назревает антисоветский переворот, «почва подготовлена, ждать осталось недолго», «как только иностранцы увидят наши успехи, то, несомненно, предложения о помощи посыплются со всех сторон».

Переброска террористической группы на советскую сторону осуществилась в конце мая 1927 г. при помощи проводников — сотрудников финляндской разведывательной службы. В группу вошли Захарченко-Шульц, Ларионов, Соловьев, Мономахов и Вознесенский. Перейдя границу, террористы разделились на две части: Ларионов, Соловьев и Мономахов направились в Ленинград; Захарченко-Шульц и Вознесенский — в Москву.

Ленинградская группа — Ларионов, Соловьев и Мономахов — совершила 7 июня нападение на Центральный партийный клуб и бежала после этого в Финляндию.

Московская группа террористов — Захарченко-Шульц, Вознесенский и присоединившийся к ним Опперпут-Стауниц, также вернувшийся в Москву, — пытались взорвать дом, в котором жили чекисты.

Перешел из Финляндии в Советскую страну и Радкевич — муж убитой Захарченко-Шульц. Он намеревался отомстить чекистам. 6 июня вечером он бросил бомбу в бюро пропусков ОГПУ, а после взрыва бежал, но был настигнут в районе г. Подольска (близ Москвы) и покончил жизнь самоубийством.

В августе удалось ликвидировать и группу террористов в составе Болмасова, Сольского, Шарина и Соловьева, переброшенную из Финляндии. Последние два, оказавшие сопротивление при задержании, были убиты.

Пойманные чекистами члены кутеповской организации представляли собой колоритную группу: А. А. Сольский был воспитанником и племянником бывшего царского сенатора Гебнера, внучатым племянником бывшего председателя царского Государственного совета Сольского; А. Б. Болмасов — сыном царского генерала артиллерии, сам служил офицером артиллерии; Н. П. Строевой — бывшим мичманом царского флота, эмигрантом, бежавшим от революции за границу, активным монархистом и агентом разведывательной службы латвийского генерального штаба; В. А. Самойлов происходил из крестьян-кулаков Псковской губернии, служил в белых армиях в чине фельдфебеля, являлся активным деятелем монархистского белоэмигрантского «союза молодежи» в Риге и агентом латвийской разведки; фон Адеркасс, молодой человек из прибалтийских дворян, был сыном царского земского начальника.

Эти лица предстали перед судом Военной коллегии Верховного суда СССР. Суд рассмотрел их дело в Ленинграде в открытых судебных заседаниях с 20 по 23 сентября 1927 г. Подсудимые сознались в тяжких преступлениях против советского народа и рассказали о многих подробностях деятельности кутеповской организации. Суд приговорил их к заслуженному строгому наказанию.

 

4. Шахтинское дело

15 декабря 1923 г. жена главного инженера Кадиевского рудоуправления в Донбассе Гулякова, порвавшая отношения с мужем, явилась в ГПУ и сообщила, что ее муж занимается экономическим шпионажем. Она рассказала, что по поручению Гулякова несколько раз ездила в Харьков к представителю польского консульства Ружицкому, передавала ему сведения о состоянии угольных шахт Кадиевского рудоуправления и получала от него крупные суммы денег, которые распределялись затем среди работников рудоуправления.

Экономический отдел ГПУ УССР произвел расследование заявления Гуляковой и вскоре выявил группу инженерно-технических работников Кадиевского рудоуправления, занимавшихся экономическим шпионажем и вредительством. Выяснилось, что в 1919 г., после разгрома деникинцев, члены правления Днепровского южно-русского металлургического общества, в состав которого входили и Кадиевские угольные рудники, бежали в Польшу. Покидая пределы России, правленцы (директор правления Макомацкий) поручили некоторым своим доверенным старослужащим, оставшимся на месте, сохранить в целости предприятия и информировать их о положении дел. Из-за границы правленцы организовали связь со своей агентурой и, в частности, использовали для этого аппарат польского консульства в Харькове, куда коммерческим советником был назначен один из бывших совладельцев Ка-диевских рудников Ружицкий. Этот-то Ружицкий, известный уже нам по делу о вредительской группе на Днепровском металлургическом заводе, руководил шпионской работой главного инженера Кадиевского рудоуправления Гулякова и расплачивался с ним от имени бывших хозяев. В течение 1921–1923 гг. Гуляков передавал Ружицкому сведения о техническом и хозяйственном состоянии шахт и выполнял его вредительские задания, пользуясь услугами нескольких вовлеченных им в «работу» инженеров и техников (Балтайтиса, Манукьяна, Годзевича, Овсяного, Вейцмана), с которыми делился хозяйскими подачками. Гуляков и его сообщники, выполняя задания Ружицкого, создавали видимость работы шахт, но фактически старались не истощать ценные участки разработок, сохранять в исправности оборудование рудников до «скорого» возвращения бывших шахтовладельцев. Они стремились не вывозить угольных запасов, не производили в достаточной степени подготовительные работы к выемке угля. В результате их вредительства рудоуправление не выполняло план добычи угля для советской промышленности.

Дело это рассматривалось Верховным судом УССР с 14 по 21 июля 1924 г.

Свидетели-рабочие на суде рассказали о недобросовестном отношении Гулякова и его сообщников к своим служебным обязанностям и бездействии. Месяцами вредители не посещали мест разработки угля. В рудоуправлении добывались только худшие сорта угля, лучшие же оберегались. Заявления рабочих об этих ненормальных явлениях Гуляков оставлял без внимания.

Верховный суд УССР приговорил Гулякова к десяти годам лишения свободы, Балтайтиса — к семи, Манукьяна — к пяти, Годзевича и Овсяного — к трем и Вейцмана — к двум годам лишения свободы.

Дальнейшее наблюдение органов ГПУ дало возможность вскрыть вредительские группы и в других районах Донбасса. Стало известно, что и другие инженеры поддерживали конспиративные связи с бывшими шахтовладельцами, эмигрировавшими за границу, и получали от них деньги. Так, например, инженер Шахтинского района Г. А. Шадлун поддерживал отношения с бывшим директором французского акционерного общества Берестово-Богодуховского района французским капиталистом Ремо; инженер Ю. Н. Матов — с бывшим директором-распорядителем Донецко-Грушевского акционерного общества Дворжанчиком, находившимся в Польше; А. В. Детер — с белоэмигрантом, бывшим владельцем Кондратьевских рудников Фениным, в 1918–1919 гг. состоявшим членом антисоветского «донского правительства»; инженер Д. М. Сущевский — с бывшим членом правления акционерного общества по разработке угля и соли на Юге России французским капиталистом Сансе; главный механик рудоуправления В. М. Кувалдин — с бывшим капиталистом белоэмигрантом Парамоновым и т. д.

В 1927 — начале 1928 г. чекисты арестовали группу специалистов угольной промышленности Донбасса, связанных с капиталистами-белоэмигрантами.

В сообщении прокурора Верховного суда СССР от 12 марта 1928 г. говорилось, что работа раскрытой «контрреволюционной организации, действовавшей в течение ряда лет, выразилась в злостном саботаже и скрытой дезорганизаторской деятельности, в подрыве каменноугольного хозяйства методами нерационального строительства, ненужных затрат капитала, понижения качества продукции, повышения себестоимости, а также в прямом разрушении шахт, рудников, заводов и т. д. При этом задача злоумышленников в случае интервенции, на которую они неизменно рассчитывали, состояла в том, чтобы организовать катастрофический срыв всей промышленности, резко понизить обороноспособность страны и тем помочь интервентам одолеть сопротивление Рабоче-Крестьянской Красной Армии…»

Согласно данным предварительного следствия, произведенного органами ОГПУ, начало вредительской деятельности контрреволюционеров в угольной промышленности Донбасса относилось к годам гражданской войны. Еще тогда капиталисты — владельцы горнопромышленных предприятий Донбасса были озабочены судьбой своих предприятий. На состоявшемся в 1920 г. в Ростове последнем съезде углепромышленников и инженеров Донбасса был разработан план действий для остающихся на занятых советскими войсками предприятиях старослужащих, верных прежним хозяевам.

Инженер Шахтинского района Н. Н. Березовский показал: «Целая группа инженеров и техников с рудников приехала в Ростов, так как рудники были заняты красными… У техников, находящихся в Ростове, была уверенность, что Советская власть просуществует очень недолго… Все разговоры (велись в том направлении), что, в случае занятия рудников красными войсками, мы должны работать в пользу старых хозяев по сохранению рудников и оборудования в целости, чтобы их не обесценивать, чтобы при переходе рудников обратно к белым они не были взорваны или повреждены красными войсками».

Такие настроения господствовали тогда среди бывших владельцев угольных предприятий и верных им буржуазных специалистов. Специальных вредительских организаций в тот период опи не создавали. Шахтовладельцы «подкармливали» своих агентов — бывших служащих, надеясь, что они будут охранять их хозяйские интересы. Хозяйские подачки выдавались под благовидным предлогом «пособий» и т. п., хотя фактически они были вознаграждением за выполнение заданий бывших шахтовладельцев. Каждый владелец предприятия действовал единолично, на свой страх и риск.

Однако отдельные верные шахтовладельцам старослужащие и тогда учиняли прямые вредительские акты. Так, горный техник С. А. Бабенко по указанию инженера Н. Н. Березовского осенью 1921 г. затопил шахту бывшей Ново-Азовской компании, входящую в Донецко-Грушевское рудоуправление. Он показал: «Березовский мне тогда говорил, что это надо сделать в интересах бывших хозяев, которым нежелательно, чтобы ее эксплуатировали. Шахта эта была на ходу, эксплуатация была бы выгодной… Затопление это я произвел путем поднятия насосов». Бывший управляющий Берестово-Богодуховским рудником, работавший при Советской власти районным уполномоченным Шахтинского района, инженер Г. А. Шадлун по указанию уезжавшего за границу директора французского акционерного общества Ремо распорядился после занятия Донбасса советскими войсками затопить шахту № 14, чтобы из нее «не выбирались педра». Это указание было выполнено в декабре 1919 г. Г. А. Шадлун показал на следствии: «Перед отъездом из Харькова (в конце 1919 г.) Ремо выдал мне записку на получение из кассы денег — восьмидесяти тысяч рублей и распорядился раздать их старшим служащим Берестово-Богодуховского рудника за то, чтобы они заботились о руднике и сохраняли имущество согласно его указаний».

Впоследствии Шадлун получал деньги от Ремо через советника польского консульства в Харькове Ружицкого и других лиц. При аресте Шадлуна в 1927 г. у него был обнаружен остаток этих денег — 93 доллара и 10 фунтов стерлингов.

Новая экономическая политика, как казалось заинтересованным капиталистам, открыла благоприятные возможности для бывших владельцев угольных предприятий. Они решили, что имеют теперь возможность получить «свои» шахты и рудники в порядке денационализации или концессии. Как и прежде, бывшие владельцы угольных предприятий были заинтересованы в том, чтобы их шахты и рудники были «на ходу», в исправности к моменту, когда они вновь перейдут в их распоряжение. Но для достижения этих целей бывшие углепромышленники должны были теперь действовать более организованно и целеустремленно, чем раньше.

В 1923 г. в Париже из остатков дореволюционного капиталистического объединения «Совета съездов горнопромышленников Юга России» образовалось «Объединение бывших горнопромышленников Юга России» во главе с Б. Н. Соколовым, Фениным и другими. Примерно в то же время в Польше возникло и «Польское объединение бывших директоров и владельцев горнопромышленных предприятий в Донбассе», руководимое Дворжанчиком. Эти капиталистические объединения помимо охраны за границей интересов бывших шахтовладельцев ставили своей целью добиться возвращения принадлежавших им ранее русских предприятий. Объединения и стали организованно и планомерно направлять деятельность своей агентуры на советских шахтах и рудниках для содействия осуществлению поставленных ими целей.

Одновременно начался процесс создания вредительских групп на советских предприятиях. Если раньше связи некоторых старослужащих с бывшими хозяевами носили личный характер, то теперь эти связи становились целенаправленными отношениями между объединениями капиталистов и вредительскими организациями. Вместо индивидуальных вознаграждений, которые иногда носили характер «хозяйских подачек», «пособий», теперь финансирование вредительской работы стало носить систематический характер.

Начиная с 1922 г. постепенно образовались вредительские группы в Донецко-Грушевском, Власовском, Несветаевском, Щербиновском, Брянцевском, Селезневском, Екатерининском, Гришинском и других рудоуправлениях. К моменту вскрытия шахтинского дела в 11 из 28 рудоуправлений Донбасса уже существовали антисоветские организации инженерно-технических работников, занимавшихся вредительской деятельностью.

Вот некоторые факты, характеризующие процесс создания вредительских ячеек на предприятиях и источники их финансирования.

Инженер Донецко-Грушевского рудоуправления Н. Н. Березовский показал: «Во второй половине 1922 г… инженер Шадлун однажды похвастался передо мной, говоря, что его бывшие хозяева пересылают ему деньги из-за границы. Я заинтересовался этим и выразил сожаление, что я не получаю денег от хозяев. Шадлун мне сказал, что это легко можно сделать через Горлец-кого (последний работал тогда в «Донугле». — Д. Г.). Тогда же Шадлун мне сказал, что деньги эти являются вознаграждением со стороны хозяев за сохранение в порядке отобранных у них шахт, за сокрытие от советской власти наиболее ценных месторождений с тем, чтобы наиболее важные подземные богатства к моменту падения советской власти могли быть возвращены хозяевам нетронутыми и неистощенными. Я согласился принять на себя выполнение этих заданий… После этого я получил от Горлецкого письмо с изложением директив по вредительской работе».

Березовский вовлек в преступную деятельность несколько инженеров и техников Донецко-Грушевского рудоуправления и образовал вредительскую ячейку. О порядке ее финансирования он сообщил: «До конца 1923 г. я получал деньги от Шадлуна не только для себя, но и для распределения на периферии. Деньги я передавал Колганову, и последний мне сообщал, что распределял их между членами организации… Лично я получил в свою пользу за все время от 15 000 до 20 (300 рублей. Всего за все время через меня прошло на нужды организации около 175 000 рублей».

В Екатерининском рудоуправлении вредительскую группу организовал инженер Д. М. Сущевский, он же и распределял деньги среди ее членов. Впоследствии деньги распределял инженер Ю. Н. Матов, работавший в правлении «Донугля». Инженер С. П. Братановский показал: «Деньги я получал от Сущевского в конвертах с надписями на машинке… По внешнему виду конверты были заграничные. Первый пакет был получен осенью 1923 г. Деньги были в новых купюрах червонного исчисления в 100 рублей каждая. Припоминаю, что всего я получил деньги четыре раза, причем два раза через Сущевского… в первый раз 200 рублей, во второй раз, кажется, 250 рублей, в третий раз через Матова… но точно сумму не помню».

Таким же образом распределялись деньги среди участников вредительских групп и в других рудоуправлениях.

В 1923 г. образовался «Харьковский центр» вредительских групп в угольной промышленности Донбасса, состоявший главным образом из инженерно-технических работников советского хозяйственного объединения «Донуголь». Деятели «Харьковского центра», являясь одновременно ответственными работниками «Донугля», удобно могли направлять работу советских шахт и рудников по вредительскому руслу.

Большую роль в создании «Харьковского центра» сыграл деятель «Польского объединения бывших директоров и владельцев горнопромышленных предприятий в Донбассе» белоэмигрант Дворжанчик. Он поддерживал регулярную связь с бывшими служащими горных предприятий, перешедшими на советскую службу (Сущевским, Матовым, Детером и другими), получал от них сведения о состоянии рудников, посылал им деньги. Свою «работу» по экономическому шпионажу Дворжанчик увязывал с польскими разведывательными органами. В частности, он поддерживал отношения с коммерческим советником Польского консульства Ружицким, через которого передавал указания, а также деньги своим агентам. В последнее время Дворжанчик имел постоянного связиста в лице члена вредительской организации инженера С. 3. Будного, часто выезжавшего за границу по делам «Донугля».

Один из руководящих деятелей «Харьковского центра» Ю. Н. Матов рассказал о таких обстоятельствах образования «центра»: «Однажды в «Донугле» ко мне подошел Сущевский и сказал, что у него есть для меня письмо от Дворжанчика, которое ему привез Будный. Я прочел это письмо, в котором Дворжанчик пишет, что предлагает мне периодически давать сведения о шахтах и принять участие в работе в Донбассе, подробности о чем мне расскажет Сущевский. Я спросил у последнего, в чем дело, и он объяснил, что у него имеется письмо от Дворжанчика и инструкция, согласно которой и предлагается проводить работу в шахтах, причем добавил, что уже образовано ядро организации, в которое вошли он (Сущевский), Будный и другие. В общем инструкция сводилась к даче сведений о шахтах информационного характера и о проведении в жизнь ряда мероприятий на шахтах, которые должны были задерживать рост добычи и чинить всякого рода расстройства нормальному развитию работы».

Ю. Н. Матов хорошо знал об активной деятельности Дворжанчика по сбору шпионских сведений, так как и раньше передавал ему такие сведения через советника польского консульства Ружицкого. После обсуждения этого вопроса с некоторыми другими работниками «Донугля» Матов решил примкнуть к организации. На него оказало немалое влияние то обстоятельство, что «Дворжанчик предлагал довольно большое денежное вознаграждение за такую деятельность, а именно: несколько менее получаемого нами жалованья от «Донугля», причем оплата предполагалась ежемесячно».

Ю. Н. Матов следующим образом изложил задачи, которые взял на себя «Харьковский центр»: «Информация бывших владельцев о происходившем в Донбассе, добыче, состоянии работ и перспективных планах развития рудников и шахт. Проведение вредительской работы при производстве добычи, замедление темпа нового строительства. Вредительство при импортной механизации и рационализации. Общая установка в задачах и деталях организации сводилась к общей дезорганизации каменноугольной промышленности».

Деятель «Харьковского центра» С. Б. Братановский, работавший в «Донугле» с 1925 г., показал: «Главнейшими задачами организации были: 1) Сохранение в неприкосновенном виде более ценных недр и машин для эксплуатации в дальнейшем прежними владельцами или концессиями. 2) Доведение рудничного хозяйства до такого состояния, при котором Советское правительство было бы вынуждено сдать рудники в концессию иностранцам или вообще капитулировать перед иностранным капиталом. 3) В случае войны помогать врагам СССР расстройством тыла, прекращая добычу и разрушая или затопляя рудники Донбасса. 4) Пропаганда против Советской власти».

Инженер А. И. Казаринов, также входивший в состав инициативной группы «Харьковского центра», конкретизировал задачи организации. «В задачи организации, — показал он, — входило, как основная цель ее, — возвращение каменноугольных рудников и горных предприятий прежним их владельцам на тех или иных основаниях, будь то аренда, будь то концессия или другое… В осуществление этой задачи прилагались усилия к тому, чтобы на рудниках накапливалось большое количество механического оборудования, но так, чтобы оно до определенного момента не могло использоваться; в первую очередь восстанавливались и переоборудовались такие шахты, восстановление которых стоило дорого, вместо того чтобы на новом месте проходить более дешевые шахты; в то время разработка новых выгодных участков тормозилась искусственно путем задержки разведок и закладки новых шахт на малоценных участках. В результате всех этих мероприятий должны были выявиться невыгодность и нерентабельность эксплуатации для «Донугля» и, как естественный выход отсюда, денационализация и сдача шахт в аренду, в концессию».

Руководящая группа «Харьковского центра» установила регулярные сношения с белоэмигрантскими объединениями бывших шахтовладельцев и действовала по их указаниям. Достаточно сказать, что, по собственному признанию инженера С. 3. Будного, он получил нелегально и передал организации за время с 1922 по 1926 г. не менее 40 пакетов (писем) от Дворжанчика. Переписку, а также личные свидания с Дворжанчиком и другими деятелями капиталистических объединений (во время командировок за границу) имели также члены организации, ответственные работники «Донугля» — главный инженер и член правления «Донугля» Н. Н. Бояршинов и Ю. Н. Матов.

«Харьковский центр» широко развернул работу по руководству вредительством на предприятиях Донбасса. В 1926 г. «шахтинцы» создали вредительскую группу и в Москве. В нее вошли бывший акционер — директор Ирининского каменноугольного общества, занимавший пост председателя научно-технического совета каменноугольной промышленности ВСНХ, Л. Г. Рабинович, работник плановых органов Н. И. Скорутто и другие. Группа должна была объединить вредителей из числа работников наркоматов, трестов, плановых органов, имеющих отношение к управлению угольной промышленностью. Предполагалось, что она впоследствии возьмет на себя руководство вредительской работой в угольной промышленности во всесоюзном масштабе.

Между тем так называемая «концессионная тактика» вредительских организаций не оправдала возлагаемых на нее капиталистами надежд. Успешный ход социалистической реконструкции народного хозяйства, быстрое экономическое укрепление страны сделали совершенно безнадежными прежние расчеты бывших владельцев шахт и рудников, как и всей буржуазии в целом, на получение ими в порядке денационализации или концессии «своих» предприятий. И тогда контрреволюционные круги пришли к выводу о необходимости ускорения антисоветского переворота путем искусственного ухудшения экономической жизни страны. Теперь они все чаще стали возвращаться к идее военной интервенции со стороны капиталистических стран против СССР. В 1926–1927 гг. шахтинские вредители усилили подрывную деятельность. Участились случаи взрывов и затопления шахт. Вредители портили дорогостоящее оборудование, закупали за границей негодные машины. Чтобы вызвать недовольство рабочих Советской властью, занижали зарплату, нарушали советский Кодекс законов о труде, срывали железнодорожное строительство.

Многие свидетели — рабочие и честные специалисты — рассказали на предварительном следствии (а затем и на суде) о вредительских актах, совершенных обвиняемыми, их антисоветском поведении и издевательском отношении к рабочим. «Нет почти ни одной области в производстве, — говорилось в обвинительном заключении, — где бы рабочие не указывали следствию на конкретные случаи вредительства и на определенных виновников его. Уличенные этими показаниями обвиняемые были вынуждены признать свою вредительскую работу».

Десятки свидетелей характеризовали бывшего шахтовладельца и управляющего рудниками акционерного общества «Грушевский антрацит», а в 1920—23 гг. заведующего шахтой Емельяна Колодуба. Рабочий Вайлов на очной ставке с ним заявил: «Много сирот, вдов и матерей плачут от действий этого палача при царизме и при власти его соратников белогвардейцев… Пусть он скажет, как обирал рабочих и загонял их в могилу. Пусть он скажет, как нажитые эксплуатацией рабочих 30000 денег отправил в германский банк». Рабочий Федор Куропаткин рассказывал, что Колодуб до революции «всегда ходил с толстой палкой, рабочих считал за собак. Эта палка Колодуба в 1913 году ходила и по моей спине».

Некоторые из обвиняемых «шахтинцев» во времена господства белогвардейцев в Донбассе были связаны с деникинской контрразведкой. Их разоблачили рабочие-шахтеры. Это же подтвердили и арестованные бывшие сотрудники шахтинской контрразведки. Константин Клатько показал: «Контрразведку посещали и были связаны с ней специалисты с рудника Петропавловского механик-инженер Абрам Борисович Башкин, техник Калганов Николай Ефимович и инженер Николай Николаевич Березовский. Все эти лица были связаны лично с головкой контрразведки ротмистром Прудентовым и его помощниками… Эти лица, безусловно, давали сведения о лицах, сочувствующих Советской власти… Контрразведка по этим донесениям принимала меры арестов и расстрелов рабочих. Рабочие расстреливались пачками». Бывший начальник шахтинской контрразведки ротмистр Павел Прудентов также показал: «Инженер Калганов имел тесную связь с шахтинской контрразведкой, и не один раз его экипаж останавливался у подъезда, где помещалась наша контрразведка. В свои посещения контрразведки Калганов делился с нами сведениями о настроениях рабочих в Петропавловске, указывая на тех рабочих, которые выделялись среди последних или как агитаторы, или как большевистски настроенные». Прудентов подтвердил также связи с шахтинской контрразведкой Н. Н. Березовского, Емельяна и Андрея Колодубовых.

По окончании расследования 53 участника вредительской организации предали суду. Среди них оказались четыре бывших шахтовладельца. Основную массу обвиняемых составили старые инженеры и техники, занимавшие при капиталистах крупные посты.

Согласно обвинительному заключению, составленному старшим помощником Прокурора РСФСР Н. В. Крыленко и Прокурором Верховного суда СССР П. А. Красиковым, привлеченные к суду обвинялись в том, что «состояли членами вредительской контрреволюционной организации, действовавшей с 1920 по 1928 г., разновременно вступив в нее и поставив своей целью подрыв советской каменноугольной промышленности в контрреволюционных целях, для достижения чего производили:

1. Разрушение и срыв производства на местах.

2. Срыв работы организационного центра каменноугольной промышленности Донбасса — «Донуголь».

3. Срыв работы центральных органов, руководивших каменноугольной промышленностью.

Для достижения этих целей означенная контрреволюционная организация не только использовала аппараты советских учреждений, противодействуя их нормальной деятельности, но и, связавшись с пребывающими за границей и на территории СССР враждебными СССР лицами, группировками и органами, выполняла их враждебные в отношении СССР задания, передавала им сведения об экономическом состоянии каменноугольной промышленности для использования этих сведений во вред СССР и получала от заграничных контрреволюционных объединений и иных органов денежные средства для продолжения и дальнейшего развития своей контрреволюционной деятельности».

Большинство подсудимых как на предварительном, так и на судебном следствии признало свою вину. Их показания подтверждались и другими материалами расследования (технической экспертизой, свидетельскими показаниями и др.)-

Верховный суд СССР 6 июля 1928 г. после тщательного разбирательства, продолжавшегося более полутора месяцев, приговорил: 4 подсудимых — оправдать; других 4 подсудимых — к условному наказанию; 10 подсудимых — к лишению свободы сроком от 1 до 3 лет; 21 подсудимого — к лишению свободы сроком от 4 до 8 лет; троих подсудимых (Н. И. Скорутто, А. В. Детера, Д. М. Сущевского) — к 10 годам лишения свободы; И. Н. Горлецкого, Н. Н. Березовского, Г. А. Шадлуна, А. И. Казаринова, И. Н. Бояршинова, Ю. Н. Матова, С. В. Братановского, Й. К. Кржижановского, В. Я. Юсевича, С. 3. Будного, Н. А. Бояринова — к высшей мере наказания — расстрелу. Верховный суд СССР счел нужным довести до сведения Президиума ЦИК СССР, что ряд осужденных к расстрелу признали свою вину и стремились раскрыть преступную деятельность организации; что эти лица относятся к числу высококвалифицированных технических специалистов. В связи с этим суд ходатайствовал перед Президиумом ЦИК СССР о замене высшей меры наказания в отношении Березовского, Братановского, Казаринова, Матова, Шадлуна и Бояринова другой мерой наказания. Президиум ЦИК СССР согласился с ходатайством суда и заменил указанным лицам высшую меру наказания — расстрел — 10 годами лишения свободы.

Шахтинское дело послужило серьезным уроком для советского народа. Оно обсуждалось на апрельском (1928 г.) объединенном Пленуме ЦК и ЦКК Коммунистической партии. Пленум констатировал, что шахтинское дело «вскрыло новые формы и новые методы борьбы буржуазной контрреволюции против пролетарского государства, против социалистической индустриализации».

На основе материалов шахтинского дела Пленум ЦК вскрыл недостатки в хозяйственной и политической работе советских и партийных организаций Донбасса и всей страны. Эти недостатки проявились в неправильном подборе хозяйственных кадров, плохой подготовке и недостаточном выпуске советских специалистов из среды трудящихся. Пленум констатировал, что в ряде мест существует слепое доверие к буржуазным специалистам; что руководящие хозяйственные кадры мало втягивают широкие рабочие массы в дело управления промышленностью. На предприятиях нарушались советские законы о труде, правила техники безопасности и не велась надлежащая борьба с этими ненормальными явлениями.

Коммунистическая партия и Советское правительство приняли решительные меры к устранению этих недостатков. Наряду с систематическим выкорчевыванием очагов вредительства всем хозяйственным и партийным организациям было предложено принять меры к созданию благоприятных условий для работы честных и добросовестных специалистов, привлекать массы старых специалистов к активному участию в социалистическом строительстве.

Пленум ЦК ВКП(б), состоявшийся 4—12 июля 1928 г., рассмотрел допрос об улучшении подготовки кадров специалистов. В постановлении Пленума говорилось: «Шахтинское дело подчеркнуло, что при наличии преобладающей массы добросовестно работающих специалистов до сих пор, особенно среди более привилегированных в прошлом элементов этой среды, имеются прямые проводники саботажа и вредительства социалистической индустриализации, и тем самым это дело еще острее поставило перед нами проблему подготовки новых кадров красных специалистов для промышленности и транспорта». Пленум разработал и принял решение о совершенствовании методов обучения и создании кадров советских специалистов, преданных социализму.

 

5. Кулацкий террор

В течение 1922–1925 гг. кулачество, использовав возможности и условия нэпа, значительно закрепило свои позиции в советской деревне. Кулаки производили пятую часть товарного хлеба; они сосредоточили в своих руках значительную часть средств сельскохозяйственного производства (тягловую силу, инвентарь). Большинство кулаков брало в аренду землю бедняков и середняков, не имеющих средств для ее обработки, и эксплуатировало батраков. Расширяя посевы, богатея за счет эксплуатации наемного труда, кулаки держали в экономической зависимости немало бедняков и середняков. Они пытались оказывать влияние и на политическую жизнь деревни: проникали в сельские советские и кооперативные организации.

Принятые Советским правительством меры ограничения кулацких хозяйств, а затем политика социалистического наступления вызвали яростное сопротивление. Кулаки организовали саботаж хлебозаготовок 1927–1928 гг. Обладая большими запасами хлеба, они отказывались продавать его государству по ценам, определенным Советской властью. На 1 января 1928 г. дефицит товарного хлеба составил 128 миллионов пудов. В городах появились очереди за хлебом. В тяжелом положении оказалась и деревенская беднота, которой не хватало зерна до нового урожая. Нависла угроза срыва индустриализации и всего социалистического строительства в стране. Против кулаков выступили широкие народные массы; в деревнях создавались группы активистов из бедноты, которые повели борьбу с кулачеством. Советское правительство вынуждено было принять чрезвычайные меры. Была запрещена частная торговля зерном и мукой. Кулаков, отказывающихся продавать излишки хлеба государству, привлекали к уголовной ответственности по ст. 107 Уголовного кодекса — за спекуляцию — и принудительно изымали у них обнаруженный хлеб. Таким путем у кулаков было изъято 150 миллионов пудов хлеба, часть которого поступила в распоряжение крестьянской бедноты.

Советское правительство при поддержке бедняцко-середняцких масс приняло дальнейшие меры против кулачества. По закону о землепользовании и землеустройстве, принятому в 1928 г., срок допустимой аренды земли был сокращен, а сдача земли в аренду кулакам вовсе запрещена. При землеустройстве у кулаков изымалась часть земли, им отводились участки в более отдаленных местах. Вводились ограничения на продажу кулакам сложных сельскохозяйственных машин, отбирались тракторы. Налоги на кулаков резко увеличились. В отношении к ним применялось прогрессивно-подоходное обложение. Они лишались избирательных прав и изгонялись из руководящих органов кооперации.

Коммунистические и советские организации вели широкую разъяснительную и пропагандистскую работу среди бедняков и середняков за переход к коллективным формам сельского хозяйства. Осенью 1929 г. в деревнях началось массовое колхозное движение, вызвавшее новый приступ сопротивления кулаков. Кулаки пытались дискредитировать самую идею колхозов, распространяли среди экономически зависимых от них крестьян провокационные слухи о неизбежной гибели Советской власти. В деревнях явно чувствовалась «работа» агентов контрреволюционных подпольных организаций. Кулаки обращались к самым острым методам борьбы. По стране прокатилась волна террористических актов, направленных против активистов бедноты и колхозного движения, работников сельских Советов, сельских корреспондентов.

По данным судебных органов, в центральных областях РСФСР (без автономных республик) только за 9 месяцев 1929 г. кулаки организовали террористические акты против 1002 человек. Среди потерпевших было 544 служащих низовых советских органов (54,3 %); 412 общественников (41,1 %); 46 сельских корреспондентов (4,6 %). По мотивам совершения преступлений дела эти распределялись так: в связи с хлебозаготовками — 139 дел (13,9 %), в связи с другой общественной работой — 711 дел (71,3 %). За это время было совершено: поджогов—141 (14,2 %), убийств — 384 (38,7 %), ранений —70 (7,1 %) и избиений — 396 (40 %). В составе привлеченных и осужденных за кулацкий террор было 1024 кулака (31,2 %), 1896 середняков-подкулачников (57 %), 296 бедняков <9 %) и 67 служащих (2,1 %).

В период избирательной кампании по перевыборам в сельские Советы 1928/29 г. на Северном Кавказе (по 4 округам и 5 национальным областям) зарегистрировано 136 кулацких выступлений, из которых 4 убийства, 14 покушений на убийство, 11 ранений, 38 хулиганских нападений, 19 срывов собраний, 35 поджогов.

Конкретные эпизоды, почерпнутые из материалов судебных процессов, рисуют картину ожесточенной классовой борьбы в советской деревне.

7 июня 1928 г. по дороге между селом Ивановское и деревней Половинкино Пермского округа Уральской области на берегу речки Чермез ударами топором в голову был убит секретарь Ивановской ячейки ВКП(б) А. М. Аликин. Это был преданный Советской власти работник, умевший защищать интересы бедноты и правильно направлять деятельность сельских организаций. Помимо основной работы, он являлся корреспондентом пермской газеты «Страда».

Незадолго до своей гибели А. М. Аликин опубликовал в газете обзор, в котором показал, что в районе допускается недообложение кулацких хозяйств. Он привел примеры из своего села, указал на кулаков: Трофима Иванцева, бывшего торговца, имевшего в хозяйстве двух постоянных батраков и платящего налог всего 25 рублей в год; Александра Иванцева, также торговца, имеющего постоянных батраков, платящего 59 рублей налога в год; кулака Григория Некрасова, имевшего три мельницы, нанимающего на время уборки урожая до сорока работников, но платящего налога всего 500 рублей в год…

Разоблаченные кулаки люто возненавидели А. М. Аликина. Григорий Некрасов сказал, что не пожалеет и тысячу рублей, чтобы «уничтожить этого гада».

8 день убийства к Трофиму Иванцеву пришли Александр Иван-цев и Григорий Некрасов. За выпивкой они рассуждали о том, что «Советская власть их давит», и обвинили во всем Аликина: по его настоянию их обложили крупными налогами, а у Некрасова по суду отобрали две мельницы. И они решили убить Аликина. Воспользовавшись тем, что секретарь коммунистической ячейки, как они узнали, должен был из села Ивановское пойти в деревню Половинкино, Григорий Некрасов и Трофим Иванцев, захватив топор, огородами пошли на дорогу, по которой он должен был проходить. Там они и убили А. М. Аликина.

Свидетели изобличали убийц, так как, случайно проходя по дороге, видели их в том месте, где произошло убийство.

20 августа 1928 г. Уральский областной суд приговорил Г. А. Некрасова и Т. Н. Иванцева к высшей мере наказания — расстрелу, а их соучастника Александра Иванцева — к 7 годам лишения свободы.

7 ноября 1928 г. вечером выстрелом из огнестрельного оружия через окно был ранен председатель недавно организованного колхоза в деревне Починок-Крутый, бывшего Кологривского уезда Костромской губернии, Кузьма Манин.

Покушение на жизнь активиста колхозного движения совершили Василий и Григорий Белых и Петр Парфенов, которые на протяжении ряда лет безнаказанно эксплуатировали и терроризировали бедноту и пытались сорвать мероприятия по социалистическому переустройству деревни. Василий Белых владел маслобойным заводом и эксплуатировал даже детей на своем предприятии; не брезгал он и мошенническим обирательством крестьян. Такими же способами наживался и Петр Парфенов, также владевший маслобойным заводом. Третий участник покушения, Григорий Белых, обогащался за счет постоянных хищений леса; продавал лес крестьянам на избы, бани, распиливал доски и торговал ими.

Спаивая и подкупая деревенских советских работников, эти кулаки долгое время не подвергались никаким ограничениям и по официальным данным сельского Совета числились «трудовыми» крестьянами. Они пользовались и избирательными правами. Односельчане не решались ссориться с ними. Василий Белых неоднократно избивал бедняков. Григорий Белых брал на себя роль «вышибалы» и выгонял с собрания бедняков, когда они пытались критиковать богатеев.

События 1927–1928 гг. резко обострили обстановку в этой глухой деревне. Бедняк-активист Кузьма Манин энергично стал работать над созданием колхоза, в который записалась группа бедняков и середняков. Манин стал и сельским корреспондентом газеты «Крестьянская правда». По его газетным заметкам кулаки Белых были лишены избирательных прав.

Василий Белых грозил:

— Всех колхозников перебьем, а первого — Кузьму Манина! Григорий Белых вторил:

— Сто рублей и корову в сто тридцать рублей дам тому, кто убьет Кузьму. Колхозу все равно жить не дадим!

А Петр Парфенов собирал у себя кулаков и обсуждал с ними, как помешать организации колхоза.

29 марта 1929 г. Костромской губернский суд, признав виновными в убийстве Манина кулаков Василия и Григория Белых, а также Петра Парфенова, приговорил их к высшей мере наказания — расстрелу.

19 декабря 1928 г. вечером на улице села Красная Дубровка Пензенского округа ударами топора в голову убили председателя сельского Совета Якова Кузьмича Синева.

Следственные органы вскоре обнаружили убийц, которыми оказались самые богатые люди села — Иван Николаевич и Михаил Петрович Неволины. У Ивана Неволина при обыске был обнаружен топор, которым убили Синева, и полушубок с замытыми следами крови.

Иван Неволин владел богатствами, нажитыми его покойным отцом: многими постройками, двухконной молотилкой, мельницей, просорушкой, маслобойкой, имел пять коров, несколько лошадей. Мельница и другие предприятия давали ему возможность ссужать бедноте хлеб за отработку и под проценты. Михаил Неволин также владел маслобойкой и половиной мельницы.

Эти кулаки имели повсюду «своих людей» и оказывали влияние на все деревенские дела. Иван Неволин со всего своего имущества в 1927 г. платил всего 150 рублей налога в год!

Когда осенью 1927 г. председателем сельского Совета избрали Я. К. Синева, влиянию Неволиных в селе пришел конец. Весною 1928 г. Синев потребовал сдачи хлебных излишков с хозяйства Ивана Неволина и вынудил его вывезти на ссыпной пункт 1,5 тонны хлеба. А во время нового обложения вместо прошлогодних 150 рублей у того потребовали около тысячи рублей. Значительно увеличили и обложение хозяйства Михаила Неволина. Они уплатили новый налог, но ненависть к честному советскому работнику росла. Иван Неволин, встретив жену Синева, заявил ей:

— Либо мне, либо твоему мужу, а в тюрьме сидеть… 19 декабря Иван и Михаил Неволины покончили с Синевым. Они сознались в убийстве. Пензенский окружной суд 24 марта 1929 г. приговорил кулаков к высшей мере наказания.

15 марта 1929 г. в селе Изюль, Тулупского округа, выстрелом из огнестрельного оружия был убит председатель сельского Совета кандидат в члены ВКП(б) Федосий Иванович Суранов, проводивший в это время собрание бедноты по вопросу о налоговом обложении зажиточных крестьян.

Ф. И. Суранов пользовался большим уважением и доверием бедняков села и четвертый год подряд, несмотря на молодость, избирался председателем сельского Совета. Он был организатором комсомольской ячейки и вел непримиримую борьбу с кулачеством. По его инициативе был предпринят обмер земли в селе и выявлена утайка кулаками большого количества земли, скрытого от обложения.

Непосредственными исполнителями террористического акта против Ф. И. Суранова оказались известные в селе пьяницы и самогонщики Николай Середа, Николай Одинцов и Иннокентий Серышев. Признав свое участие в убийстве, они показали, что действовали по наущению кулаков Антона Петрусева и Осипа Соболева. Антон Петрусев, кулак, укрывавший излишки хлеба от сдачи государству, действительно, еще в январе на собрании угрожал Суранову расправой.

Тулупский окружной суд 31 марта 1929 г. приговорил участников убийства и их вдохновителей к строгому наказанию.

В сентябре 1928 г. более сотни бедняков и середняков села Удельные Уты Вьюнической волости Брянского округа решили организовать колхоз. Когда они закончили предварительную работу, в село прибыл землемер, который должен был обмерить и определить границы колхозной земли.

И тогда, 1 ноября, в селе разыгрались события…

С утра толпа женщин и детей, вооружившись палками, ухватами, кольями, кочергами, запрудила улицу.

Слышались выкрики:

— Бей колхозников и землемера!

Одна часть толпы разбросала костер, на котором колхозники клеймили землеустроительные столбы, другая опрокинула подводу, на которой перевозили заготовленные клейменные столбы, и порубила их, третья группа женщин бросилась к землемеру, окружила его. С трудом землемеру удалось вырваться и убежать. Толпа сорвала выдел земли колхозу.

Инициатива враждебной антиколхозной демонстрации принадлежала местным кулакам. Они давно уже вели агитацию против колхозного движения, говорили крестьянам:

— Если организуется колхоз, у нас всех отберут лучшие земли…

— К весне придет конец Советской власти… Когда Советской власти придет конец, будет крышка не только всем коммунистам, но и всем колхозникам, всех до единого уничтожат…

Кулаки угрожали сжечь избы тех, кто запишется в колхоз. В качестве участников демонстрации кулаки избрали наиболее темную и отсталую часть женского населения. На тайных кулацких совещаниях они говорили:

— Надо выступить всем женщинам и детям. Которые выйдут, тем ничего не будет, все село судить не будут, если даже и убыот землемера.

В день демонстрации агенты кулаков вызывали женщин из каждой избы на улицу:

— Эй, бабы! Землемер идет отбирать землю. Выходите гнать землемера и колхозников!

Зачинщиками и организаторами демонстрации были кулаки — братья Кузьма и Егор Кизиковы, владельцы паровой мельницы. В их доме происходили тайные совещания организаторов демонстрации.

По приговору Брянского губернского суда от 13 апреля 1929 г. Кизиковы и некоторые другие зачинщики демонстрации были осуждены на 6, 8 и 10 лет лишения свободы, а несколько непосредственных участников беспорядков — женщин — были осуждены на 3 месяца принудительных работ без лишения свободы.

Аналогичные события и акты кулацкого террора происходили и в деревнях национальных районов и республик. Здесь были лишь некоторые различия, связанные с национальными особенностями.

26—27 июня 1928 г. в трех удмуртских деревнях — Лудорвае, Юськи и Лудзи Ижевского района Вотской области — с ведома и при участии некоторых членов сельского Совета «по решению общества» были публично выпороты розгами («вичками») крестьяне — бедняки и середняки.

Один за другим, по очереди, полусогнувшись, подходили крестьяне и покорно принимали избиения розгами. С утра и до вечера в эти дни у школы перед сходом крестьян продолжались дикие сцены порки взрослых людей, не исключая женщин. Руководители этой экзекуции разослали сельских исполнителей по избам, чтобы заставить крестьян явиться на сход; выставили специальные дозоры у околиц, чтобы не допустить ухода крестьян из деревень; задерживали уклоняющихся от порки, волокли их «на сход», где публично пороли заранее приготовленными черемуховыми прутьями. Никто не смел сопротивляться, а кто прятался, тому отсчитывали двойную порцию розог. Многих крестьян пороли по нескольку раз: сперва якобы за изгороди, чтобы они в будущем всегда были исправны, затем за то, что добровольно на сход не явились, а потом за то, что «спорили», не желая подписывать «приговора» о «добровольной» порке.

Каждый крестьянин, приведенный «на сход», должен был подписать этот «приговор». Так было «собрано» 176 подписей, по числу домохозяев Лудорвая, из них 111 неграмотных, за которых будто бы по их просьбе подписывался член сельского Совета Григорий Иванов.

Вопиющее беззаконие в Лудорвае вызвало гневное возмущение общественности. Началось расследование. Лудорвайское дело оказалось кулацкой расправой над беднотой, пытавшейся бороться против кулацкого засилья в деревне.

Зачинщиками и руководителями порки крестьян оказались лудорвайские кулаки и их ставленники в сельском Совете: Еремей Бегишев, Трофим Мемятов, Тычкин, Николай Сергеев, Матвей Ермолаев, Михайлов и другие. Из 10 привлеченных к ответственности были 4 кулака, 5 кулацких ставленников и 1 бедняк — член Юськинского сельсовета Токарев, который из страха перед кулаками также подписал «приговор» о порке. Шесть человек из десяти обвиняемых состояли членами сельского Совета.

Подсудимые на суде пытались оправдаться ссылкой на древний удмуртский обычай о пряслах, за неисправность которых якобы и назначена была порка.

— Озьмы гурт выраз (так велело общество), — говорили подсудимые.

Но Вотский областной суд, разбиравший это дело, записал в своем приговоре — не «озьмы гурт выраз», а «озьмы кулак выраз» (так кулак велел).

Выяснилось, что только у трех из всех избитых крестьян изгороди не были исправны. Так называемый «обычай» был лишь ширмой, за которой скрывалась кулацкая расправа над бедняками.

В Лудорвае, как и до революции, в первые годы Советской власти господствовали кулаки. Около пятидесяти лет здесь не проводился передел земли, и дореволюционный, выгодный зажиточным порядок крестьянского землепользования сохранялся все время в силе. Кулаки владели большими и лучшими участками земли в деревне, всячески охраняли эти привилегии и жестоко подавляли недовольство бедноты.

В 1918 г., при колчаковщине, лудорвайские кулаки расстреляли председателя сельского комитета бедноты и его 12-летнего сына. В 1919 г. они замучили (отрезали уши и переломали ноги), а потом расстреляли председателя сельского Совета Константина Соколова. В 1921–1922 гг., во время голода, здесь убили трех коммунистов, которые выявляли излишки хлеба и картофеля у кулаков, чтобы помочь умирающим от голода беднякам.

Разбогатевшие за годы новой экономической политики лудорвайские кулаки закабаляли бедняков и, при попустительстве районных властей, не замечавших кулацких происков, захватили руководство во всех сельских организациях.

В последнее время, однако, в глухую, отсталую удмуртскую деревню все чаще проникали советские идеи, и бедняки, чутко отзываясь на них, выражали недовольство кулацким верховодством. В 1924 г. бедняки потребовали передела земли. Когда в 1925 г. в деревню прибыл землемер для землеустройства, кулаки с топорами вышли на межи, сорвали его работу. Сорвали они в 1928 г. и выдел земли организованному группой бедняков «Ново-крестьянскому поселковому товариществу».

Кулаки вели борьбу против постановления Советского правительства о самообложении крестьянских хозяйств, против классового обложения сельхозналогом (в Лудорвае бедняцко-середняцкие хозяйства были переобложены, а кулацкие — недообложены). Особенно они противодействовали хлебозаготовкам. Лудорвайская порка и возникла в связи с хлебозаготовками.

За несколько дней до событий по инициативе учителя Шутова и деревенского активиста из бедняков Ульяна Маратканова в школе состоялось собрание бедняков. Они сошлись ночью, тайно, так как боялись, как бы кулаки не узнали, кто именно присутствовал на собрании, где обсуждался вопрос о выполнении плана хлебосдачи. Бедняки на собрании указали, у кого из кулаков имеются излишки хлеба и сколько каждый из них может сдать государству. 24 июня кулаков Бегишева, Тычкина, Мемятова. Михайлова и Сергеева обязали сдать 10 тоны хлеба государству. 26 июня они приступили к сдаче хлеба. И в тот же день началась порка бедноты. Бегишев, Тычкин, Сергеев, Мемятов и Михайлов были зачинщиками. Они руководили созванным сходом и всем происходящим на нем. Если кого-либо из бедняков били недостаточно жестоко, член сельского Совета кулак Николай Сергеев показывал личным примером, как нужно бить, а вдохновители избиения, кулаки Еремей Бегишев и Трофим Мемятов, выкрикивали:

— Всыпь ему за обложение!

— Не забудь за товарищество!

— Пусть помнит, как наш хлеб заготовлять!

Кулак Тычкин отвез на сдаточный пункт хлеб в количестве, назначенном бедняками, и на обратном пути на том же возу привез прутья для порки бедняков.

Руководители порки послали сельских исполнителей за активистом Ульяном Мараткановым, участвовавшим ранее в собрании бедноты. Тот спрятался в крапиве. На следующий день, 27 июня, Маратканова выволокли из крапивы, жестоко выпороли «на сходе» и под угрозой вторичной порки заставили принести прутья для избиения других бедняков.

Зачинщики порки не забыли выпороть и Алексея Соколова — сына расстрелянного кулаками в 1919 г. председателя сельского Совета.

Активные участники порки крестьян в декабре 1928 г. были строго наказаны по приговору Вотского областного суда.

4 июля 1929 г. в селении Милонфан Лебединской волости (неподалеку от г. Фрунзе), в Киргизии, был созван сход дехкан (крестьян) у главного арыка. Обсуждался вопрос о якобы плохом ремонте арыка. На сход были принудительно доставлены местный советский активист Боллод, член сельского Совета Метило и еще несколько бедняков. Всех приведенных тут же на сходе публично выпороли кнутом, а затем бросили в арык, наполненный водой до 1,5 метра глубины.

Потерпевший Боллод, с трудом выбравшийся из арыка, вскоре явился в г. Фрунзе к прокурору и рассказал о происшедшем. Началось расследование, а затем состоялся суд над виновниками этого преступления.

Судебный процесс в Главном суде Киргизии вскрыл, что зачинщиком порки являлся местный богатей Желяз Вудунян и его сообщники-кулаки, которые таким путем пытались сохранить господствующее положение в селении и дореволюционные способы эксплуатации бедняков. Желяз Вудунян до революции был управляющим, а затем и компаньоном богатого бая Сусуза Матинью, владевшего многими торговыми предприятиями в Пишпеке (ныне г. Фрунзе). После революции, лишившей Матинью и Вудуняна их владений, они занимались в Пишпеке спекуляцией, особенно расцветшей в годы нэпа. В конце концов их проделки были раскрыты, «предприятия» закрыты, и в 1928 г. Вудунян переселился в селение Милонфан. Предприимчивый делец организовал здесь сельскохозяйственную лжеартель, в которую входили его родственники и друзья, и пышно назвал ее «Красная нива». Постепенно, не занимая никаких официальных постов, будучи лишь заместителем муллы, Вудунян «завоевал» высокое положение в селении. Он даже содержал за свой счет председателя и секретаря сельского Совета. В найденных при расследовании документах были обнаружены регулярные записи Вудуняна о том, что он выплачивал «в дополнение к зарплате» этим должностным лицам «дотации», равные размерам получаемой ими зарплаты от государства. Таким образом, Вудунян получил возможность влиять и на сельский Совет.

Советские законы уничтожили существовавшую до революции эксплуатацию бедноты богатеями, владевшими источниками искусственного орошения полей, водоснабжением. Советская власть передала это дело в ведение специальных должностных лиц. Однако местные богатеи «по обычаю» не выпускали из своих рук этого важнейшего жизненного производственного нерва местного крестьянского хозяйства. Он был для них источником наживы. В это-то дело и включился Желяз Вудунян. Опираясь на феодальный «обычай», при поддержке кулаков селения Вудунян захватил в свои руки ремонт арыков. Он по старым дореволюционным порядкам «облагал» население поборами за «уборку и ремонт арыка». Собранные деньги поступали непосредственно к нему, он нанимал рабочих, привлекал население к бесплатной работе и т. п. Никакой отчетности в израсходовании денег он не вел и основную часть средств присваивал. Кроме «налога» Вудунян брал с лиц, которые отказывались его платить, еще и «штрафы». Особенно тяжелой эксплуатации подвергались бедняки-дунгане, недавно переселившиеся в Милонфан. Советское правительство освободило их от всех налогов, а Вудунян взыскивал с них незаконные поборы.

Весною 1929 г. бедняк-дунганин Боллод выступил против незаконных поборов на очистку арыка. Его поддержали бедняки, и было принято решение производить эти работы самим водопользователям без оплаты «сборов». Эта мера опрокидывала систему эксплуатации бедноты на водоснабжении, которая была выработана феодально-байскими элементами.

И тогда Вудунян объявил, что те дворы, которые не уплатят установленный им «сбор», воды не получат. И эту угрозу он осуществлял. Мало того, он стал налагать и «штрафы» на тех бедняков, которые самостоятельно производили очистку арыка без оплаты «сборов». Мотивировал он наложение «штрафов» якобы некачественностью их работы. «Штрафы» начислялись от 20 до 110 рублей со двора. В первую очередь такому «штрафу» подвергли Боллода, который был инициатором нового порядка ремонта арыка.

Наконец Вудунян и другие кулаки самовольно созвали сход, на котором и была учинена по феодально-байскому «обычаю» порка бедняков, не желавших платить незаконные поборы.

Главный суд Киргизии, рассматривавший это дело, в приговоре отметил: «Принимая во внимание… отношение Вудуняна к населению, и в частности к бедноте, и принимая во внимание, что избиты и брошены были в арык исключительно беднота, и притом же Боллод является активным общественником, а Метило — членом сельсовета, а также принимая во внимание, что штраф был наложен исключительно на бедняков… нельзя эти действия рассматривать как общеуголовное преступление… эти действия являются террористическим актом против бедняков и дунганской общественности».

Суд приговорил Желяза Вудуняна и его сына Нухеза Вудуняна (принимавшего активное участие в избиении бедноты) к 10 годам лишения свободы, а остальных троих сообщников Вудуняна — к 4 годам лишения свободы.

Автору этих строк довелось лично расследовать дела о кулацком терроре против советских людей. Поэтому представляется не лишним заключить изложение этого раздела книги воспоминаниями о расследовании автором дела об убийстве Евгения Короля — секретаря сельского Совета села Головчинцы Жмеринско-го района Винницкой области, на Украине.

Приступил я к расследованию этого дела примерно 20 июля 1928 г., когда первоначальные следственные действия были уже проведены, а труп захоронен. У работников уголовного розыска, выезжавших на место происшествия, никаких данных о виновниках убийства не было. Милиция задержала несколько парней, которые в вечер убийства поздно гуляли в селе.

Настойчиво допрашивал я сельских парней и девушек. С трудом наконец выяснил, что позже других гулял в селе Иван Дацько. Он показал, что слышал слабый выстрел и видел проходящих мимо председателя сельсовета с Любарским.

— Сколько вы слышали выстрелов? — допытывался я.

— Так я ж говорю — один слабенький выстрел. А еще с вечера мы на дубках слышали ружейный выстрел, будто возле лавки кооперации. А больше выстрелов не было…

Сторож кооперации, старый Панас, рассказывал:

— Хто стреляв коло кооперации? Да то шуткувал наш староста. Стрелял по цели на лету. А затем с Василием Любарским они пошли в лавку и там сидели… Потом еще до них пришли учитель и Михайло Иванович… Правда, ничего плохого не скажу, и мне чарочку поднесли… Потом вышли вчетвером и пошли. Было тихо… Может, я немного заснул… только услыхал треск…

— Кто такой Михаил Иванович?

— Михайло Иванович Ковальчук… (Это был заместитель председателя Винницкого окружного исполнительного комитета — выдвиженец из крестьян села Головчинцы.) А староста — председатель сельсовета Григорий Ковальчук.

Хозяйка квартиры, в которой жил Король, показывала:

— Вечером Евгений пришел домой, постоял около ворот… Еще тогда проходили по улице наш председатель с Любарским… Потом я слышу выстрел около лавки кооперации. Евгений засмеялся и сказал, что «наверно, опять балуются возле кооперации», и пошел в хату… Скоро я заснула. В ночи проснулась, мени показалось, будто окно у нас выбито, — стукнуло… Я прислушалась… тихо. Я была одна в доме, боялась выйти на улицу и только утром узнала, что убили через окно Евгения…

Вот она, хата, место происшествия. Вот окно, через которое убили Евгения Короля во время сна. Есть следы выстрела в окно. Но эти немые свидетели молчат.

На следующий день по моему вызову в село прибыл судебный медик. При первом осмотре трупа не извлекли пулю, не было выяснено, каким именно оружием убит Евгений Король. Теперь пришлось вырыть труп. Судебный медик извлек застрявшую в позвонках пулю. «Очевидно, стреляли из револьвера «наган». Впрочем, на стенках пули очень резкие следы, будто она прошла через тесный канал ствола… Наверное, не фабричная, а самодельная пуля… Может пригодиться… Вот если бы найти револьвер и сравнить», — думал я.

Вскоре я узнал, что Евгений Король был сельским корреспондентом. Надо было собрать все написанное им, с тем чтобы определить, о ком он писал, против кого направлялась его корреспонденция. Я побывал на квартире, где он жил; у его родителей, собрал все его бумаги. Затребовал корреспонденции из редакции окружной газеты «Червонный край». Заметок оказалось много. Евгений писал красными чернилами, острыми буквами. Небольшие резкие заметки критиковали деятельность сельских организаций и их руководителей.

Но вот клеенчатая черная общая тетрадь. Без всякого заголовка Евгений написал в ней несколько страниц:

«Всю власть в селе захватили кулаки и их прихлебатели. Беднота по старой привычке выбирает в организации села на руководящие должности людей из более богатой части населения. Кулаки, получив полномочия, на каждом шагу обманывают ту самую бедняцкую массу, которая их избрала.

Везде: и в сельсовете, и в кооперации — руководят кулаки. Они поставили своего председателя сельсовета, которому и черт не брат, он в селе — царь, все его должны бояться!» Далее автор с горечью заметил: «Когда вы начинаете работать в общественной организации села, и вам предлагают примкнуть к их методам и практике работы, если вы, честный человек, от этого отказываетесь, верхушка начинает против вас враждебные действия: применяет клевету, стараясь снять с должности, угрожает силою убрать с дороги…»

Что означают эти записи? О каком селе в них говорится? Горькие записи как бы обобщают отдельные заметки Евгения Короля о ненормальностях в родном селе. Как он пришел к такому обобщению? Почему пишет об угрозе, нависшей над честным человеком, несогласным с кулацкой верхушкой? Не здесь ли лежит путь к раскрытию тайны убийства Евгения Короля?

Так создавалась следственная версия.

Следственная версия иногда появляется как искрометная игра воображения следователя; искорка, которая как бы вырывается из цепи установленных им фактов расследования и на мгновение освещает, показывает возможный путь к установлению истины.

Но истина — правда, освещенная со всех сторон не искоркой, а ровно горящим огоньком, он непрерывен; составляющие истину факты сплетены между собой, вытекают один из другого, ни одно звено не выпадает…

Версия становится истиной только тогда, когда пройдет испытание проверкой, когда факты подтверждают ее с такой ясностью и определенностью, что она становится единственно возможной, истинной версией.

Версия о классовой подоплеке убийства покоилась на интуитивном чувстве, навеянном записями Евгения Короля. Надо было еще убедиться в том, что Евгений Король дал правильную картину состояния села Головчинцы. Надо установить, кто конкретно убил Евгения. Вопросы возникали один за другим, они будили мысль, энергию…

На следующий день я выехал в районный центр и зашел к секретарю районного комитета партии Папкову. Рассказал ему о возможной классовой подоплеке убийства, советовался с ним, каким путем можно проверить записи Евгения Короля.

Папков быстро схватил самую сущность дела.

— Кулацкое засилье… Кулацкая расправа с селькором…

Не теряя времени, он организовал комиссию для обследования деятельности всех сельских организаций села Головчинцы и торопил вызванных им лиц:

— Сегодня же, сейчас же выезжайте…

Головчинцы — обыкновенное село, каких много на Правобережье Украины.

До революции здесь господствовал помещик-немец Дербикандер. Он имел больше земли, чем все крестьяне села, вместе взятые. В селе было много батраков, безземельных, немного середняков и кучка зажиточных богатых крестьян, связанных с помещичьим имением.

После революции от помещичьего имения не осталось и следа: крестьяне разобрали его «по кускам». Они поделили и землю по душам. Если до революции крестьяне владели всего 900 гектарами земли, то после раздела помещичьей земли они имели уже 2022 гектара. Батраков и безземельных вскоре не стало, село, как говорили тогда, осереднячилось.

В первые годы революции и гражданской войны селом заправляли кулак Тимофей Свистун, лавочник Кузьма Дацюк, бывший волостной старшина Трофим Козуля. Последний организовал кулацкий отряд и захватил несколько сел в окружности. Кулаки образовали здесь так называемую «Головчинскую республику» с «президентом» Трофимом Козулей во главе. Эта «республика» пыталась вести «самостоятельную политику», отказывалась подчиняться Советской власти, выполнять продовольственную разверстку, не пропускала через «свою территорию» войска.

Во время советско-польской войны, когда белопольские войска захватили эти места и возвратились представители помещика Дербикандера, крестьяне восстали против них. Белополяки сожгли село. Потом возвратились советские войска, вновь установилась Советская власть. Кулацкий отряд Трофима Козули выродился в бандитскую шайку, которая нападала на советские организации, а то и просто грабила проезжающих и проходящих по дороге. Вскоре банду ликвидировали, «самостийная республика» прекратила свое существование, ее «президент» бежал, а остальные участники банды после амнистии возвратились в село.

В первые годы новой экономической политики кулаки и зажиточные середняки села, имевшие лошадей, машины, посевной материал, успешно стали заниматься хозяйством и увеличивать его доходность. Бывшие батраки и бедняки также вгрызались в хозяйство, но они не имели средств для успешного его ведения. Государство в то время не могло оказать им достаточной помощи. Многие бедняки и середняки вынуждены были идти на поклон к богатым, сдавали им землю в аренду, а то и незаконно продавали.

Вот почему те же самые, что и прежде, Тимофей Свистун, лавочник Кузьма Дацюк и новые кулаки, народившиеся в годы нэпа, продолжали играть главную роль в селе и теперь.

Во главе потребительской кооперации стоял Василий Любарский — представитель нового кулачества. В прошлом он состоял в банде. С жадностью захватывал он один кусок земли за другим, тайно арендовал землю бедняков и вскоре стал одним из самых богатых крестьян села. Хотя среди пайщиков кооперации было 50 процентов бедняков и только 9 процентов зажиточных крестьян, в правление бедняков не избрали. Председателем стал Василий Любарский, а его заместителем — Тимофей Свистун, который совмещал эту работу с должностью церковного старосты.

Во главе садово-огородного товарищества воцарился кулак Аким Максимов. В сельском Совете, состоящем из двадцати двух членов, оказалось только три бедняка. Председателем сельского Совета был кулацкий подпевала Григорий Ковальчук. Таким образом, записи Евгения Короля о кулацком засилье в селе были правильны.

Во время расследования дела в село вернулся местный молодой человек, Андрей Куценко, отбывший военную службу на территориальных сборах в районном центре. В первый же день он пришел ко мне. Смуглый, загорелый, по-военному подтянутый. Говорил волнуясь, торопливо:

— Я хочу рассказать вам, товарищ следователь, о Жене Короле. Я его товарищ… Я знаю, кто его убил… Я уверен: его убил председатель сельсовета Ковальчук!

Об Андрее Куценко как близком друге убитого я уже знал и ждал его возвращения в село. Но такой встречи не предвидел.

— Спокойнее, Андрей… Расскажите не торопясь…

Евгения Короля хорошо знали в селе. Отец его из местных бедняков, в годы гражданской войны выехал в Одессу, работал там на заводе и вернулся с семьей в село в 1921 г. Спустя пять лет семнадцатилетний Евгений начал работать в канцелярии сельсовета. В 1927 г. его послали в Винницу на курсы секретарей сельских Советов, где он познакомился с основами политики партии и советского строительства на селе. А когда, окончив курсы, вернулся в село, его избрали секретарем сельского Совета. Со всей энергией нерастраченных сил молодости, с увлечением он окунулся в общественную жизнь села, стал преданным и верным Советской власти работником.

За восемь верст ходил он в соседнее село, чтобы присутствовать на собраниях комсомольской ячейки, подал заявление о приеме его в комсомол. Мечтал создать комсомольскую ячейку в своем селе, собирал инициативную группу молодежи. Стал сельским корреспондентом окружной газеты «Червонный край».

Евгений видел, как далека работа сельских организаций родного села от того, чему его учили на курсах. Он горел желанием исправить недостатки.

Началось с малого. Кооперация выдавала пайщикам в ссуду муку. Председатель кооперации Любарский требовал от бедняков, желавших получить ссуду, представления засвидетельствованных сельским Советом поручительств от состоятельных лиц. А председатель сельсовета Ковальчук приказал взыскивать за такое засвидетельствование от бедняков гербовый сбор. Напрасно Евгений возражал против этой кулацкой затеи, пытался объяснить ее незаконность, Ковальчук осадил его:

— Ты еще молодой нас учить. Делай, как тебе говорят…

Евгений наблюдал, как бедняки, приходившие в сельский Совет по своим делам, приносили «магарыч» председателю, как кулацкие заправилы превратили лавку кооперации в трактир. Однажды он зашел в лавку, потребовал книгу жалоб и записал в ней резко и хлестко:

«Кооперация — не шинок!»

В окружной газете появились его первые селькоровские заметки о жизни села Головчинцы. И хотя свои селькоровские заметки, бичующие непорядки на селе, подписывал псевдонимом Зрячий, все, против кого они были направлены, догадывались, кто их автор. Нередко для расследования селькоровских заметок наезжали в село милиционеры из района. Иногда они проводили обыски во дворах кулаков, находили хлеб, закопанный в ямах.

Взаимоотношения между Евгением и кулацкими руководителями села все более ухудшались. Наконец после одного из инцидентов председатель сельского Совета Григорий Ковальчук ожесточенно бросил Евгению:

— Помни, Женька! Если не ты, так твоя семья запомнит! Ты от моих рук не уйдешь!

Это была реальная угроза. Тревожное письмо послал Евгений своему другу. А Андрей, воспользовавшись состоявшимся в территориальном полку собранием, на котором отчитывался председатель районного исполнительного комитета Александр Палыка, выступил и заявил о кулацком засилье в Головчинцах, о борьбе Евгения Короля, об угрозах Ковальчука. Палыка обещал принять меры.

Я рассматривал теперь сохранившуюся переписку. Евгений, узнав о выступлении в полку, писал своему другу Андрею:

«Это сделал ты, и никто другой. Честь и слава террармейцу, который так открыто и смело вскрывает недостатки советского строительства на селе. Если это сделал ты, так у меня не хватает слов для похвалы. Ты — герой в борьбе за строительство новой, социалистической жизни…»

Андрей ответил:

«Ты спрашиваешь, кто это выступил о состоянии нашего села? Это действительно я. Все те безобразия, о которых мы говорили с тобою, тлели внутри меня, жгли меня, и когда я высказался, то мне легче стало. Товарищи говорили, что я буду отвечать за такие слова, но я сказал: хорошо, буду отвечать!»

Продолжая поиски материалов, я пересмотрел в районной милиции папку бумаг о преступлениях в селе Головчинцах за последние месяцы. И наткнулся на короткое заявление, написанное уже хорошо знакомым мне острым, режущим почерком:

«Заявляю, что в случае, если меня когда бы то ни было убьют в нашем селе, то виновником моей смерти будет председатель сельсовета Григорий Ковальчук. Я мешаю ему и его компании проводить кулацкую политику в селе. Он прямо грозил убить меня, устранить со своего пути».

Это было свидетельство самого Евгения Короля, как бы вставшего живым, чтобы изобличить своего убийцу…

Как следователь я знал, что надо делать. Но был один пункт, который я должен был согласовать, — вопрос об ответственности должностных лиц района и округа. И я выехал в Винницу для доклада прокурору.

Исполнявший тогда обязанности окружного прокурора Деревянко в прошлом был горняком, на лице его и шее еще сохранились следы работы в шахтах — въевшиеся в кожу осколки угля. Простой, может быть недостаточно образованный, он нутром, классовым сознанием рабочего человека разбирался в сложных вопросах, был мудр и прост в решениях. Выслушав доклад, просмотрев материалы дела, он согласился с моими предложениями и пошел вместе со мною в окружной исполнительный комитет.

Председатель окружного исполнительного комитета Чабай внимательно выслушал мой доклад. Но когда я заявил о необходимости ареста и привлечения к ответственности не только сельских работников, но также и Михаила Ковальчука, он перебил меня:

— Моего заместителя? Понимаете ли вы всю ответственность вашего предложения?

— Да, понимаю, — ответил я.

— Мы обсудим, — сказал он после некоторого раздумья.

В тот же день меня снова вызвали к председателю окрисполкома.

Чабай встал из-за стола и сказал:

— Мы обсудили и согласны с вашим предложением. Мы верим вам. Помните об ответственности, которая лежит на вас и на нас! Вы должны показать, каким образом кулаки сумели пробраться к руководству советскими организациями села. Мы поможем вам. Свяжемся с Харьковом и согласуем с правительством вопрос об отстранении Ковальчука от должности… и тогда вы сможете его арестовать. Через несколько дней мы сообщим вам…

Я возвратился в Головчинцы, полный решимости выполнить намеченный мною оперативный план следствия.

В первый же день я арестовал председателя сельсовета Григория Ковальчука, председателя потребительского общества Василия Любарского, учителя Ивана Сороку, нескольких кулаков.

Прошло несколько дней. Сообщений из Винницы не было. На пятый день я в сопровождении милиционеров отправился к Михаилу Ивановичу Ковальчуку.

— А, товарищ следователь, пожалуйста, пожалуйста, садитесь, — сказал он, встретив меня, как знакомого… Но я прервал его:

— Я буду производить у вас обыск…

— Что? Разве вы имеете право на это? Вы, наверное, забыли, что я заместитель председателя окрисполкома? Где разрешение на обыск?

Я присел к столу и чернильным карандашом на чистом листе бумаги написал постановление о производстве обыска у гражданина Михаила Ковальчука.

— Вот постановление об обыске, — сказал я, вручая Ковальчуку бумагу.

— Вы будете отвечать! — воскликнул он.

Но я уже в присутствии понятых и милиционеров начал обыск.

В одном из ящиков стола я нашел два заявления, подписанных группой крестьян села на имя районного исполнительного комитета. Крестьяне писали, что Михаил Ковальчук в прошлом был экономом у помещика Дербикандера, а в годы гражданской войны участвовал в кулацкой банде Трофима Козули. Что, скрываясь под личиной лояльного, старательного крестьянина, он проник на работу в сельские и волостные организации и его выдвинули на ответственный пост заместителя председателя окружного исполкома, что он поддерживает местное кулачество.

Эти подлинные заявления крестьян, написанные ими для разоблачения Ковальчука, попали в руки самого Ковальчука. Их передал ему во время одной из совместных выпивок член президиума районного исполнительного комитета Иосиф Кершковский.

Наблюдая за тем, как я читал найденные заявления, Михаил Ковальчук побледнел.

— Пойдемте с нами, — сказал я ему. Теперь он уже не требовал, а только просил:

— Не надо пешком, люди в селе увидят… Поедем, я запрягу лошадей…

Когда Михаила Ковальчука вели в сельский Совет, все село высыпало на улицу.

На следующий день прибыла комиссия Винницкого окружного комитета партии и исполнительного комитета. Председатель комиссии вручил мне документ — постановление Президиума Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета об отстранении Михаила Ковальчука от должности и предании его суду.

Комиссия созвала сход крестьян села. Представители комиссии — опытные партийные работники — призвали бедноту к активному обсуждению деятельности сельских организаций.

На этом сходе я увидел подлинное лицо хозяев села — бедноты, освобожденной от кулацкого засилья. Люди, которые раньше молчали, теперь горячо выступали, обличая кулаков и их покровителей. Крестьяне говорили теперь о преступлениях, о терроре кулацких заправил села. И все они отмечали, что особым цинизмом, наглостью отличался председатель сельского Совета Григорий Ковальчук, унаследовавший нравы бывших царских старост. Люто ненавидел он бедняков — членов организации незаможных селян. Когда они заходили по своим делам в сельсовет, он оскорблял, выгонял из помещения, а иных просто выталкивал в шею. Ежедневно пьяный, с ружьем ходил по саду, буйствовал, избивал людей.

Вечером в день убийства Григорий Ковальчук вместе с Василием Любарским возле лавки кооперации забавлялись стрельбой «по шапкам», а затем выпивали в лавке, куда пришли также Михаил Ковальчук и Иван Сорока.

А в это время Евгений Король стоял у ворот своей хаты, неподалеку от лавки кооперации, и наблюдал, как «начальство забавлялось». В одной из своих селькоровских заметок Евгений уже описывал подобные «забавы» Ковальчука и Любарского.

Навеселе «начальники» возвращались из лавки кооперации. Их путь лежал мимо хаты, в которой жил Евгений. В его окне светил огонек. Понятно, какие ассоциации у пьяной компании вызвал этот огонек: «Опять пишет!»

Нашлись свидетели, рассказывающие, что Григорий Ковальчук имел револьвер «наган» и сам мастерил к нему самодельные патроны. Незадолго до окончания расследования и селе, неподалеку от места, где жил Ковальчук, был найден револьвер. Согласно заключению Одесского института научно-судебной экспертизы выстрелом именно из этого револьвера был убит Евгений Король. Его убили Григорий Ковальчук и Василий Любарский.

Вскоре я закончил расследование. Помимо непосредственных исполнителей террористического акта — Григория Ковальчука и Василия Любарского — к уголовной ответственности были привлечены должностные лица, не принявшие мер борьбы с кулацким засильем в селе, — Михаил Ковальчук, член президиума районного исполкома Иосиф Кершковский, председатель исполкома Александр Палыка, а также учитель Иван Сорока. По решению крестьян была выслана из села и группа кулаков.

15 ноября 1928 г. выездная сессия Винницкого окружного суда под председательством И. Ф. Румянцева при участии окружного прокурора и адвокатов в железнодорожном клубе города Жмеринка начала рассмотрение дела об убийстве селькора Короля.

Этот судебный процесс приобрел большое общественно-политическое значение.

В течение трех недель клуб был переполнен. Организации трудящихся разных районов посылали сюда своих представителей. Прибыли многочисленные корреспонденты центральных и провинциальных газет для освещения процесса.

Григорий Ковальчук и Василий Любарский были приговорены к высшей мере наказания — расстрелу; Михаил Ковальчук — к 3 годам, Иосиф Кершковский — к 2 годам, Иван Сорока — к 1 году лишения свободы, Александр Палыка — к общественному порицанию.

Так в селе Головчинцах задолго до общей ликвидации в стране кулачества как класса беднота избавилась от кулацкого засилья. Активно заработали сельские советские организации, началось широкое колхозное движение. Оживленно прошли перевыборы сельского Совета. Бедняки оказали мне большую честь — избрали почетным членом сельского Совета. Новый председатель сельского Совета Андрей Куценко прислал мне книжку члена сельского Совета с надписью: «Не забувайте про нашу сельраду!» Эту серую книжечку я храню среди самых дорогих мне документов.

 

6. «Астраханщина»

Обострение классовой борьбы отмечалось и в городах, хотя позиции капиталистических элементов здесь были слабее, чем в деревнях. Частники не выдерживали экономического соревнования с быстро развивающимися государственными, социалистическими предприятиями. Новая, нэповская буржуазия вытеснялась из экономики страны. Ее быстрейшей ликвидации содействовали меры советской кредитно-налоговой системы и других административных учреждений.

Нэпманы отчаянно боролись с социалистическим наступлением. Они уклонялись от уплаты налогов, занимались различными ухищрениями, спекулировали, вступали в преступный сговор с отдельными служащими советского аппарата, разлагали и подкупали их, стремясь ослабить административные меры Советской власти. Нередко борьба нэпманов против советских мероприятий по ограничению частнокапиталистического предпринимательства приобретала политический характер.

В конце 1928 г. в краевой печати Нижне-Волжского края («Поволжская правда») стали появляться материалы о грубых искажениях классовой линии в практике регулирования частного капитала и о фактах сращивания в Астрахани работников государственного аппарата (финансового и торгового) с нэпманами.

Нижневолжские краевые организации, при активнейшем участии Астраханского окружного отдела ГПУ и окружной прокуратуры, приступили к ревизии деятельности финансового и торгового аппарата Астрахани. А в печать, в Рабоче-крестьянскую инспекцию и органы расследования тем временем поступало множество заявлений от отдельных рабочих и других советских граждан о преступных связях работников государственного аппарата с частниками.

Началось расследование, которое производилось совместными усилиями ГПУ и прокуратуры. Были допрошены сотни свидетелей, проведены ревизии, хозяйственная и экономическая экспертизы деятельности финансового и торгового отделов, и в результате не только подтвердились первоначальные сведения о ненормальных явлениях в этих учреждениях, но данные расследования далеко превзошли всякие предположения о размерах преступных явлений в Астрахани.

В обвинительном заключении дана такая общая характеристика астраханского дела: «…Тщательный анализ следственного материала и главным образом произведенных хозяйственных и экономических экспертиз о деятельности учреждений, сотрудники которых изобличены в тягчайших преступлениях, с несомненностью установил, что вместо наступления на нэпмана важнейшие органы регулирования… (в Астрахани) вели… политику создания наиболее благоприятных условий для дальнейшего… укрепления частнокапиталистического сектора в явный ущерб социалистическому сектору народного хозяйства…

Это… привело в конечном счете к такому положению, когда в рыбной промышленности, не только основной для Астрахани, но по богатству рыбного бассейна имеющей доминирующее значение и для всего СССР, частный капитал перешел в энергичное наступление и за последние годы стабилизировал свое участие в рыбной промышленности в весьма высокой доле, почти 25 %. Накопляя капиталы, частник подвигался вперед, захватывая наиболее ценные и качественно высокие породы рыб…

В условиях полного сползания с классовых рельс, решительного отрыва от широких рабочих масс, крепкой смычки с частником, при условии наибольшего ему благоприятствования развилась продажность…

Частник фактически покупал планы рыбных путин; за деньги ломал классовую политику фиска… покупал все, что ему нужно было на укрепление своего экономического положения в целях борьбы с государственной промышленностью».

И действительно, материалы дела показали, что в финансовом аппарате Астрахани в угоду нэпманам орудовали 25 советских-служащих во главе с председателем губернской налоговой комиссии А. В. Адамовым; а в торговом аппарате — 16 сотрудников, во главе с заведующим губторготделом А. В. Панковым и его заместителем В. С. Протодьяконовым.

Обвиняемые — работники финансового отдела — в 1925–1928 гг. в интересах частного капитала сознательно искривляли классовое содержание налоговой политики Советского государства, снижали налоговое обложение крупных частных предприятий и предоставляли им незаконные отсрочки платежей. В результате этих преступных действий недопоступление в государственный бюджет налогов от частнокапиталистических предприятий выразилось в сумме 5 500 000 рублей. Кроме того, за ними образовалась недоимка налогов в сумме 4 116 000 рублей.

Обвиняемые — работники торгового отдела Астрахани — предоставляли частным рыбопромышленникам право увеличенного сверх установленной нормы вылова и обработки рыбы-сырца, что привело к захвату частниками значительной части улова рыбы в осенние путины 1927–1928 гг. и соответственно снизило работу обобществленных предприятий. Преступные действия работников торготдела привели к дезорганизации внутреннего потребительского рынка спекулятивными ценами на рыбу частных предприятий.

Председатель губернской налоговой комиссии А. В. Адамов и его заместитель А. А. Алексеев, заведующий губернским торговым отделом А. В. Панков и его заместитель В. С. Протодьяконов вместо выполнения лежащей на них обязанности защищать интересы обобществленного сектора народного хозяйства систематически получали взятки от частных владельцев торгово-промышленных предприятий. Взяточничество было распространено и среди финансовых инспекторов разных участков города и агентов торгового отдела. Фининспектор И. Н. Семиков, например, получил взятки деньгами и разными предметами от 30 нэпманов, с которыми ему доводилось встречаться по работе; он постоянно пьянствовал на их средства. Агент рыбо-сырьевой конвенции А. И. Авдеев получил взятки от 20 частных рыбопромышленников и торговцев.

По астраханскому делу были привлечены 74 частных владельца торгово-промышленных предприятий. Они: 1) систематически скрывали действительные обороты своих предприятий, неправильно вели торговые книги, входили в соглашения с работниками финансового аппарата и при их содействии недоплачивали государству значительные суммы причитающихся с них налогов; 2) входили в преступные соглашения с руководителями торгового отдела (Панковым и Протодьяконовым) и другими служащими этого отдела и добивались через них: повышенных норм вылова рыбы как для всего частнокапиталистического сектора рыбной промышленности Волго-Каспийского бассейна, так и отдельных своих предприятий; возможности закупки рыбы по ценам выше конвенционных; устранения препятствий к фактическому громадному превышению нормы; возможности реализации рыбы по ценам выше рыночных, причем, обогатившись за счет социалистического сектора народного хозяйства и органов фиска, часть денег давали служащим торгового отдела.

Следственные власти пришли к заключению, что содеянное привлеченными к ответственности лицами выходит далеко за пределы обычных общеуголовных преступлений и является контрреволюционным преступлением. «Прямая продажа интересов рабочего класса, — говорилось в обвинительном заключении, — разложение государственного аппарата, приспособление деятельности наших учреждений к интересам частнпка привели привлеченных по данному делу лиц к государственному преступлению. Размеры использования государственного аппарата и степень его разложения в этих целях, многомиллионное убытки, понесенные государством, и их последствия для всей хозяйственной и культурной жизни Астраханского округа далеко вывели данные преступные действия за пределы обычных должностных преступлений.

В связи с этим по астраханскому делу было предано суду в общей сложности 129 человек, из них 121 обвинялись по ст. 58-7 УК РСФСР (об экономической контрреволюции), а остальные — по статьям УК о должностных преступлениях. Судебный процесс происходил в Астрахани с 29 августа по 27 октября 1929 г. под председательством председателя Нижпе-Волжского краевого суда Азеева, с участием государственных обвинителей — помощника Прокурора Верховного суда РСФСР В. И. Фридберга и краевого прокурора Берзина, общественных обвинителей и большой группы защитников.

Государственный обвинитель В. И. Фридберг обосновывал свою точку зрения ссылками на социально-политическое содержание преступлений подсудимых. Он видел в этих преступлениях подрывную деятельность капиталистических элементов, перешедших в наступление на основные экономические позиции социализма. Когда враждебно-классовые преступления принимают такой характер, который мы имеем здесь, — говорил обвинитель, — когда большая группа людей посажена на скамью подсудимых за то, что они купили три аппарата, когда мы должны научить советский аппарат бороться с наступающим врагом, когда мы должны отучить классового врага наступать на советский аппарат, тогда мы должны, если не целиком и полностью, то частично… сказать, что расценивать вашу вину, вашу ответственность мы будем здесь не только по количеству данных рублей, не только по количеству центнеров нарушенной нормы, не только по сумме недоимки, а по вашему социальному значению в вашем классе.

Общественный обвинитель — представитель Нижне-Волжского крайкома Коммунистической партии Филов говорил: «Непосредственным субъектом преступления, непосредственным преступником (в этом деле) является частник… Вся система его мероприятий, вся совокупность его наступательных и противозаконных действий, с последовавшими результатами подрыва, ослабления и разложения аппарата, — все это составляет экономическую контрреволюцию. Каждый советский чиновник, непосредственной своей деятельностью помогавший этому контрреволюционному наступлению, является соучастником… Действительная картина такова: наступающий классовый враг — непосредственный носитель преступления, а ему помогающий, ему продавшийся советский чиновник, вне зависимости от его роли и значения в советском аппарате, — соучастник… Подкуп имел главным образом в виду не только и не столько отдельные конкретные действия, сколько общее ослабление противодействия классовому врагу со стороны всех звеньев подкупаемого аппарата».

Нижие-Волжский краевой суд после четырехдневного совещания признал в действиях основной массы подсудимых наличие признаков экономической контрреволюции.

В основу обвинительного приговора по астраханскому делу суд положил классовую, политическую оценку преступных деяний подсудимых. Массовидность взяточничества и разложения служащих торгового и финансового отделов Астраханского округа под влиянием подкупа их частными владельцами торгово-промышленных предприятий, борющихся против советской политики регулирования экономической жизни страны; многомиллионные убытки, понесенные Советским государством, служили основанием для применения к подсудимым ст. 58-7 УК РСФСР об ответственности за экономическую контрреволюцию.

Еще в первые годы Советской власти взяточничество рассматривалось как одна из форм классовой борьбы буржуазии, формой ее сопротивления мероприятиям Советской власти. Буржуазные элементы пытались разложить, подкупить служащих учреждений молодого рабоче-крестьянского государства., сделать их безвредными для себя и таким образом подорвать деятельность и законы Советской власти.

Острие законов о борьбе с взяточничеством, острие карательной линии советских органов направлялось против представителей имущих классов, которые представляли тогда наибольшую социальную опасность. Они составляли основные кадры лиц, дающих взятки, и использовали взятку для «сохранения или приобретения привилегий, связанных с правом собственности».

С переходом к новой экономической политике возникла опасность, что капиталистические элементы попытаются разворовать имеющиеся у государства запасы и источники продуктов, товаров и материалов, оказать вредное влияние на служащих государственного аппарата, в том числе путем вовлечения их во взяточничество.

В. И. Ленин придавал особое значение борьбе с взяточничеством в годы нэпа. Выступая 17 октября 1921 г. на II Всероссийском съезде работников политпросветов с докладом на тему «Новая экономическая политика и задачи политпросветов», Владимир Ильич говорил: «На мой взгляд, есть три главных врага, которые стоят сейчас перед человеком, независимо от его ведомственной роли… Три главных врага, которые стоят перед ним, следующие: первый враг — коммунистическое чванство, второй — безграмотность и третий — взятка».

Усиление разлагающего нэпмановского влияния на некоторые слои служащих государственного аппарата потребовало новых мер борьбы со взяточничеством.

Одним из зачинателей кампании борьбы со взяточничеством был Ф. Э. Дзержинский. В воззвании к железнодорожникам от 11 сентября 1922 г. Ф. Э. Дзержинский писал: «Всем нам хорошо известно, каких размеров достигло взяточничество во всех областях хозяйственной жизни Республики… Мы должны отдавать себе отчет в том, что взятка имеет глубоко классовый характер, что она есть проявление мелкобуржуазной частнокапиталистической стихии, направленное против самых основ ныне существующего строя».

По таким принципиальным соображениям основная масса подсудимых по астраханскому делу была осуждена по ст. 58-7 УК РСФСР.

Суд приговорил: председателя губернской налоговой комиссии А. В. Адамова, заместителя заведующего налоговым подотделом губфинотдела А. А. Алексеева, заведующего торготделом А. В. Панкова, его заместителя В. С. Протодьяконова, члена губернской налоговой комиссии Г. А. Власова, фининспектора И. Н. Семпкова, агента рыбно-сырьевой конвенции торготдела А. И. Авдеева, частных рыбопромышленников и торговцев И. С. Солдатова, X. М. Заславского, С. Н. Кузнецова, И. Е. Калинина, Н. С. Блоха, С. А. Вишнепольского, М. В. Полевого — к расстрелу (Панкову расстрел был заменен ВЦИК 10 годами лишения свободы). К 10 годам лишения свободы приговорены 8 рыбопромышленников и 5 сотрудников финансового отдела. Оправдано 7 подсудимых, остальные приговорены к разным срокам лишения свободы и принудительных работ.

 

7. Дело Вели Ибраимова

Одним из ярких дел о преступлениях буржуазных националистов является дело крымского татарского деятеля Вели Ибраимова, рассматривавшееся в 1928 г. в советском суде.

Гражданская война в Крыму отличалась большим ожесточением. Здесь на протяжении ряда лет орудовали разномастные антисоветские элементы, борющиеся против социалистической революции рабочих и крестьян. Большую активность среди них проявляла татарская националистическая партия Милли Фирка, безуспешно пытавшаяся захватить власть, образовать буржуазно-националистическое татарское государство и отделиться от Советской России.

В конце гражданской войны, когда советские войска изгнали белогвардейские полчища из Крыма, лидеры партии Милли Фирка решили «пересмотреть» свои антисоветские политические позиции, «примириться» с Советской властью. 25 ноября 1920 г. они обратились к Крымскому военно-революционному комитету с докладной запиской. В ней они, признав, что «Советская Россия является первым и естественным другом и союзником угнетенного мусульманства», предложили свои услуги в деле «организации экономической структуры общества в направлении перехода от капиталистического строя к коллективному на трудовых основаниях». За это они требовали: «1. Легализации Милли Фирка. 2. Передачи татарских религиозных, просветительных дел и вакуфов в ведение Милли Фирка. 3. Разрешения издания газеты «Миллет», литературных и научных журналов и книг».

Крымский военно-революционный комитет не пошел на такое «сотрудничество» с буржуазными националистами. Их предложение являлось попыткой проникнуть в советский государственный аппарат и получить возможность легально руководить идеологической работой среди татарского населения. Не добившись своих целей легальным путем, миллифирковцы ушли в подполье.

Одновременно миллифирковцы, скрыв свое участие в подпольной организации, стали работать в советских учреждениях Крыма. Особое внимание они уделяли учреждениям, связанным с идеологической работой. На службу в Крымский наркомат просвещения проникли крупные деятели Милли Фирка: профессор Чобан-заде, Озепбашлы, Асан-Сабри Айвазов и многие другие. Они заняли важные посты и оказывали влияние па ход идеологической работы советских учреждений. Так, например, взяв в свое ведение составление учебников для татарских школ, они протаскивали в этих учебниках националистические идеи. Буржуазно-националистическая и пантюркистская идеология пропагандировалась и в газетах, журналах, издававшихся на татарском языке («Ени-Дунья», «Иллери», «Оку-Ишляри»). В этом же духе миллифирковцы влияли и на молодежь, среди которой стали возникать националистические группы.

В 1924 г. из документов, обнаруженных при обыске у одного из арестованных татарских контрреволюционеров, выяснилось, что в Крыму существует подпольный Центральный комитет партии Милли Фирка в составе Сеида Джелиля Усейн-оглу Хаттатова, Бекира Вагап-оглу Чобан-заде, Амета С. Абла Озенбашлы, Халиля Алямета Чапчакчи, Бекира Абдурашида Одобаша и других. Сохраняя свои прежние политические позиции (в том числе ориентацию на Турцию), эти лидеры партии надеялись в условиях новой экономической политики на перерождение Советской власти, восстановление капитализма и тайно направляли своих людей в советские учреждения.

Помимо миллифирковцев в Крыму контрреволюционную работу вели и мусульманские клерикальные, панисламистские группы, мечтавшие о создании «великой Исламии», объединяющей все народности, исповедующие ислам.

Упорная и почти открытая враждебная антисоветская работа татарских националистов, целый ряд недостатков в советском строительстве, факты кулацкого засилья в сельском хозяйстве Крыма вызывали обоснованные подозрения, что антисоветские элементы имеют здесь поддержку или покровительство со стороны местных должностных лиц.

Летом 1926 г. в Главном суде Крымской АССР слушалось дело кулацких вожаков — братьев Муслюмовых, обвинявшихся в том, что, будучи в прошлом связанными с укрывавшимися в горах бандами, они в течение ряда лет терроризировали татарскую бедноту Южного берега Крыма. Преступления Муслюмовых разоблачали бедняки, и среди них — советский активист Абдураман Сейдаметов и красный партизан времен гражданской войны Ибраим Ариф Чолак. Эти свидетели, между прочим, указывали, что Муслюмовы были связаны с известной бандой Амета Хайсерова.

Бывший штабс-капитан царской армии Хайсеров с первых дней Октября участвовал в гражданской войне на стороне контрреволюции. Сначала он действовал в составе татарских отрядов, ведущих вооруженную войну против Советов, а в 1919 г. служил во врангелевской контрразведке, где прославился жестокостью в отношении коммунистов и советских активистов. После освобождения Крыма Хайсеров образовал вооруженную банду и ушел с нею в горы, откуда совершал налеты и грабежи. В 1921 г. банда была ликвидирована, но Хайсеров и его сообщники ушли от наказания: к ним применили амнистию.

Деятельное участие в судьбе Амета Хайсерова принял видный крымский советский работник Вели Ибраимов, в 1921 г. работавший председателем чрезвычайной тройки по борьбе с бандитизмом, потом ставший наркомом Рабоче-крестьянской инспекции, а в 1924 г. избранный на высокий пост председателя Центрального исполнительного комитета Крымской АССР. Благодаря содействию Вели Ибраимова Хайсеров был амнистирован; Ибраимов даже принял Хайсерова и его друзей на службу в отряд, состоящий при чрезвычайной тройке по борьбе с бандитизмом. Когда Вели Ибраимов вступил на пост председателя ЦИК, он назначил Хайсерова своим личным секретарем, а затем помог ему устроиться на службу в «Дом крестьянина». Между тем Хайсеров втайне продолжал заниматься преступлениями: в 1922 г., подкупленный турецкими контрабандистами, он убил ялтинского таможенного работника, спекулировал и т. п.

Когда в 1926 г. возникло судебное дело Муслюмовых и над Хайсеровым нависла угроза разоблачения, снова вмешался Вели Ибраимов. Пользуясь своим высоким служебным положением, он предпринял ряд действий, направленных к срыву судебного процесса. Ему удалось добиться ослабления меры наказания в отношении подсудимых Муслюмовых, а главное — изъять из сферы судебного процесса материалы о причастности к этому делу Амета Хайсерова. Подобное поведение Вели Ибраимова вызвало недоумение, а у участников судебного процесса — свидетелей Сейдаметова и Чолака — возмущение. В свое время, в 1919 г., Хайсеров, работавший во врангелевской контрразведке, лично избивал нагайкой пойманного красного партизана Чолака, прострелил ему челюсть. Еще в 1921 г. Чолак заявлял об этих преступлениях Ибраимову, но последний заявил, что «возбуждать старое дело против Хайсерова не стоит». Чолак не смирился с этим и продолжал разоблачать Хайсерова как на собраниях, так и в частных разговорах. Так же поступал и Сейдаметов. В апреле 1927 г. партийные органы объявили выговор Ибраимову за «неправильное поведение в связи с делом Муслюмовых».

29 мая 1927 г. на бывшего свидетеля по делу Муслюмовых Сейдаметова, направлявшегося из Ялты в деревню Дерекой, по дороге напали несколько злоумышленников. Один из них, в котором Сейдаметов опознал Хайсерова, произвел в него три выстрела из револьвера, но вследствие темноты не попал в цель. Сейдаметов упал, нападавшие оттащили его в сторону и камнями проломили ему голову. К месту происшествия приближались люди, и преступники убежали, оставив на месте тяжелораненого.

Расследованием было установлено, что нападение произвели Амет Хайсеров и сообщники его былых бандитских похождений. Опасаясь ответственности, нападавшие скрылись в лесу и вновь во главе с Хайсеровым образовали шайку.

13 июля 1927 г. в свалочной балке за Симферополем был обнаружен труп мужчины, присыпанный землей. Когда его извлекли и осмотрели, оказалось, что неизвестный был задушен кляпом, забитым в рот. Следы указывали, что труп был откуда-то привезен и выброшен на свалку. Это был второй свидетель по делу Муслюмовых — Ибраим Чолак.

Стало ясно, что эти кровавые преступления — убийство Чолака и ранение Сейдаметова — связаны между собой, совершены одной преступной шайкой. Но раскрыть фактические обстоятельства этих преступлений и привлечь виновных к ответственности было весьма трудно. И сейчас председатель Крымского ЦИК Вели Ибраимов, пользуясь своим высоким служебным положением, препятствовал установлению истины, принимал меры к сокрытию преступления и деятельно помогал шайке преступников, скрывавшихся от следственных органов.

Розыском по этому делу занялись органы ГПУ. Вскоре были получены сведения о том, что Ибраимов поддерживает связи с Хайсеровым, скрывающимся со своей шайкой в районе деревень Ай-Василь и Никита. Ибраимов передал бандитам револьвер, деньги; лично выезжал из Симферополя на автомашине в район Южного берега, в условленном месте на дороге вызывал свистком Хайсерова и вел с ним переговоры. Так продолжалось до сентября.

Затем Ибраимов решил переправить скрывающихся Хайсерова и участников его шайки за границу, в Турцию. Предварительно необходимо было тайно доставить их в Симферополь. Перевозку Хайсерова осуществил сам Ибраимов, выехав на автомашине к условленному месту, где он по дороге захватил Хайсерова как «случайного прохожего», привез его в Симферополь и укрыл… у себя на квартире. В этом надежном укрытии Хайсеров прожил около полутора месяцев.

Остальные члены шайки тоже были переправлены в Симферополь и укрыты у разных лиц. Активное участие в переправке членов банды, укрытии их от следственных властей и хлопотах по их нелегальной переброске за границу принимал приятель Ибраимова — заместитель председателя ЦИК Крымской АССР Мустафа Абдулла. В поисках путей переброски Хайсерова и его шайки за границу Ибраимов и Мустафа Абдулла вели переговоры с контрабандистами, лодочниками, турками.

1 октября 1927 г. на станции Синелышково были задержаны в поезде два разыскиваемых участника шайки Хайсерова. У них нашли значительные суммы денег, золото, турецкие лиры, подложные документы. Они сознались, что едут в г. Гори (Грузия), где в гостинице «Боржоми» назначена их встреча с несколькими другими участниками шайки Хайсерова перед дальнейшим их нелегальным следованием за границу. Через несколько суток устроившие в гостинице засаду чекисты задержали еще двух приехавших членов банды. Они рассказали, что направлялись за границу, а Ибраимов и его заместитель Мустафа Абдулла помогали им в устройстве побега за границу.

В середине октября скрывавшийся в квартире Ибраимова Хайсеров, снабженный подложными документами, вышел из квартиры под руку с женой Ибраимова и направился к поджидавшей его линейке. Следом за ними вышел и Вели Ибраимов. Хайсеров сел в линейку и скрылся.

В начале ноября близ деревни Байдар чекистами были задержаны еще несколько человек из шайки Хайсерова.

Теперь следственные органы получили возможность полнее расследовать все обстоятельства дела. Выяснилось, что покушение на жизнь Сейдаметова и убийство Чолака явились террористическими актами, в которых непосредственное участие принимал Вели Ибраимов.

Убийство Чолака было совершено на квартире Ибраимова, при его непосредственном участии. 12 июля 1927 г. Чолак приехал в Симферополь ходатайствовать о назначении ему персональной пенсии как участнику подпольной борьбы против белых и потерпевшему от насилий врангелевцев (в заявлении он, между прочим, указывал и о преступлениях Хайсерова). Среди других должностных лиц Чолак посетил и председателя ЦИК Ибраимова, который во время беседы предложил ему зайти к нему на квартиру. Чолак согласился. Когда он явился, Ибраимов вместе с находившимся в квартире Афузом Факидовым задушили его. В тот же вечер Факидов с вовлеченным в это дело местным торговцем Абибуллой Исмаилом вывезли труп Чолака за город и выбросили на свалку. Факидов, как впоследствии выяснилось, систематически занимался нелегальной переправкой в Турцию контрреволюционеров, при этом он в ряде случаев действовал по поручениям Ибраимова. О преступлениях Факидова стало известно ГПУ в 1927 г., и тогда, опасаясь ареста, он в течение целого месяца скрывался в «надежном убежище» — квартире председателя ЦИК Крымской АССР Ибраимова. За это он и помог Ибраимову убить Чолака.

Дело Ибраимова и 15 его сообщников было рассмотрено в апреле 1928 г. в Симферополе выездной сессией Верховного суда РСФСР под председательством А. А. Сольца, с участием прокурора В. И. Фридберга, общественного обвинителя и защитников. Обвинения, предъявленные Ибраимову и его соучастникам, были доказаны собственными признаниями подсудимых и целым рядом объективных доказательств. 28 апреля суд вынес приговор. Ибраимов и наиболее активный из его сообщников, заместитель председателя Крымского ЦИК Мустафа Абдулла были приговорены к расстрелу. Президиум ВЦИК отклонил ходатайство осужденных о помиловании, и приговор был приведен в исполнение. Остальные подсудимые были приговорены к разным срокам лишения свободы, а трое оправданы.

К моменту судебного процесса еще не были в достаточной сте-пени выяснены факты прошлой антисоветской деятельности Ибраимова. Позднее эти вопросы были исследованы высшими партийными и советскими органами, и тогда преступления Ибраимова получили политическую оценку. Советская общественность прозвала эти преступления «велиибраимовщиной». Под таким названием понималось антисоветское явление, характеризующееся засорением советского аппарата националистическими антисоветскими элементами, антисоветское перерождение в этих условиях отдельных частей государственного аппарата, тенденция ослабить начавшееся в стране социалистическое наступление на капиталистические элементы города и деревни. «Велиибраимовщина» была связана с буржуазно-националистической контрреволюцией, с движением, возглавляемым татарской партией Милли Фирка.

Как выяснилось, в прошлом Вели Ибраимов был и организационно связан с партией Милли Фирка. Кандидатура Ибраимова па выборах в сейм 1919 г., при господстве белогвардейцев в Симферополе, была выставлена по списку этой партии, наряду с такими известными деятелями партии, как Чапчакчи, Хаттатов, Озенбашлы, Одобаш и другие. Ибраимов скрыл свою принадлежность к организации Милли Фирка и обманно проник в Коммунистическую партию. Занимая ответственные посты в советском аппарате, он остался скрытым буржуазным националистом. Его работа в советских учреждениях способствовала контрреволюционной деятельности миллифирковцев, его поведение вполне соответствовало их тактике проникновения в советский аппарат для проведения в нем подрывной деятельности.

В решении ЦК ВКП(б) о работе Крымской партийной организации от 8 августа 1928 г. говорится: «ЦК отмечает, что основная задача советского строительства в Крыму — ликвидация помещичьего землевладения — была проведена неудовлетворительно и с явным нарушением неоднократных директив ЦК и советского законодательства (невыселение помещиков, возвращение угодий прежним владельцам, закон о нормах оставления земли и т. д.), что привело к известному замедлению темпа хозяйственного и культурного подъема трудящихся масс Крыма и способствовало усилению роли и влияния кулачества в крымской деревне. В отношении работы советских органов в Крыму ЦК указывает на ряд выявившихся, особенно в связи с делом В. Ибраимова, серьезнейших недочетов, явившихся результатом слабой связи советских органов с массами, большой их засоренности чуждыми рабочему классу элементами и влияния в ряде случаев на советские органы кулацких и буржуазно-националистических групп…»

ЦК ВКП(б) отметил также, что в руководящих органах Крымской республики «не прекращалась борьба групп, некоторые элементы которых дошли до установления связи с буржуазными националистами (миллифирковцами)».

Несомненно, что одним из должностных лиц, поддерживающих связи с миллифирковцами, был Вели Ибраимов. Разве мог он бороться с проникновением в советский аппарат таких чуждых Советской власти людей, как Чапчакчи, Озенбашлы, Чобан-заде, Одобаш, которые так же, как и он, состояли в партии Милли Фирка, проникли в советский аппарат, чтобы проводить в нем враждебную Советскому государству деятельность?

Судебный процесс по делу Ибраимова показал, что татарские буржуазные националисты готовы идти на преступный сговор с уголовными бандитскими элементами.

* * *

В условиях обострения классовой борьбы, вызванного ростом сопротивления остатков эксплуататорских классов успешному наступлению социализма, советские органы защиты завоеваний революции и социалистического правопорядка нанесли ряд новых уничтожающих ударов по враждебным силам. Удалось сорвать все попытки империалистов и контрреволюционной российской эмиграции создать сеть агентуры на территории нашей страны. Партия осуществила ряд важных мер, направленных на ликвидацию последствий экономического вредительства. Трудящиеся под руководством Коммунистической партии дали решительный бой чуждым, враждебным элементам, пытавшимся внедриться в советский государственный аппарат. Широкое выдвижение на работу в государственные учреждения рядовых рабочих и крестьян, очищение государственного аппарата от агентуры классового врага и лиц, подпавших под его влияние, развитие народного контроля за работой государственных учреждений — все это умножило силу советского государственного аппарата, повысило эффективность его работы. Советские органы оказали большую помощь пролетарским и полупролетарским элементам деревни, развернувшим решительное наступление на кулачество. Созревали условия для ликвидации этого последнего эксплуататорского класса. Партия и Советское государство активизировали борьбу за дальнейшее сплочение советских народов. Благодаря решительной и наступательной борьбе были обеспечены необходимые политические предпосылки для успешного перехода к социалистической реконструкции народного хозяйства страны, обеспечившей построение экономического фундамента социализма и превращение нашей страны в передовую индустриально-колхозную державу.