Я остановился возле крошащегося желтоватого забора и, посмотрев вокруг, почему-то опять пожалел, что взял с собой девочку. Даже несмотря на слова Хельмана, а возможно, именно из-за них, каждая клеточка моего тела словно чувствовала неотвратимое приближение беды. С другой стороны, оставить Виолетту где-то ещё, чтобы с ней спокойно могли расправиться, было бы верхом безумия. Мелькнувшую было мысль оставить ребёнка в машине я также сразу отринул — где-то здесь наверняка притаился Хельман.

— Ну что, милая? Пойдём? — спросил я, открывая дверь со стороны девочки.

— Я чувствую себя, словно принцесса, выходящая из кареты… — прошептала она и, соскользнув с сиденья, мгновенно оказалась рядом, уцепившись за большой палец моей руки.

Кивнув, я захлопнул дверь и медленно приблизился к железным воротам, верх которых венчали грозные зубцы, перемотанные колючей проволокой. Где-то вдали виднелся кончик старой тёмно-красной трубы, а за ним высоченный строящийся дом. Эти привычные вещи неожиданно показались слишком неестественными для этого места, а значит не таящими ничего доброго. Казалось, всё, что нас окружает, проникнуто каким-то зловещим и безысходным смыслом, что, впрочем, я больше относил к собственному настрою. А ещё рядом был вцепившийся в меня перепуганный ребёнок, который вздрагивал при каждом шорохе и, кажется, готов был в любой момент разрыдаться или упасть без чувств. Впрочем, как я себе тут же напомнил, пребывание в детском доме должно было весьма укрепить дух Виолетты. Или, наоборот, сломить?

Я потянулся к вырезанной в воротах двери, пестрящей разнокалиберными заклёпками, и ничуть не удивился, что она оказалась открытой. Кажется, я даже услышал приглушённый щелчок и убедился, что нас ждут. Ещё бы, наверное, вокруг понапихано множество камер.

— Не отходи от меня… — тихо сказал я, хотя, наверное, это было излишне: пальчики девочки ещё крепче стиснули мою левую руку.

Я приподнял полу пиджака и достал пистолет. Несмотря на то что мне хотелось сделать это весомо и непринуждённо, непривычный глушитель зацепился за что-то изнутри, и мне пришлось приложить усилия, чтобы извлечь его из плена скомканной ткани и ремня.

— Дядя Кирилл, ты же никого не будешь убивать? Так ведь? — Глаза Виолетты широко распахнулись и она, не отрываясь, смотрела на оружие.

— Пойми, мы должны защищаться…

— Пожалуйста, пожалуйста. Только не это! Если ты выстрелишь хоть разочек, то очень меня расстроишь!

Я поколебался, вздохнул и медленно убрал пистолет, повернувшись к девочке, чтобы она видела.

— Вот и всё. Мы будем просто помнить, что он у нас есть и достанем только в самом крайнем случае. Договорились?

— Да, только пусть он так никогда и не настанет. Хорошо?

— К сожалению, милая, от меня здесь мало что зависит! — вздохнул я и потянул на себя скрипучую дверь.

Первое, что находилось за ней, был джип с русалками. Мне показалось неуместным заострять на таком творчестве внимание ребёнка, но Виолетта, сложив ладошки, словно загипнотизированная, застыла напротив машины, выдохнув:

— Посмотри, как красиво!

Я пожал плечами, что, скорее всего, осталось незамеченным, и невольно подумал о Жене и его дочке. Наверное, зная, что с ними произошло, девочка вряд ли восхищалась бы этим джипом, скорее испугалась бы. Но, разумеется, ничего лишнего говорить я не собирался. Дав ребёнку отвлечься от происходящего, я осмотрелся: широкий двор, заваленный пыльными белёсыми камешками, напоминающими те, что сыплют на железнодорожное полотно. Слабый раскалённый ветерок гнал куда-то вдаль большой шелестящий чёрный пакет, словно перекати-поле. Это, как ничто, создавало ощущение пустынности и заброшенности. А что если так и есть? Вдруг Виолетта ошиблась или ещё что-то в этом роде? Тогда, если нас не задержит какой-нибудь местный сторож, мы просто побродим тут и вернёмся назад. И что делать дальше? Неожиданно мне показалось очень важным, чтобы развязка оказалась где-то здесь, а не снова в загадочной и неопределённой перспективе. Хотя рассказ ребёнка и этот джип всё-таки весьма обнадёживали, что именно так оно и будет. Но я бы предпочёл сейчас застать врасплох идущего к машине Хельмана или что-то в этом роде. На худой конец увидеть какие-нибудь серьёзные препятствия, но только не пустоту. И всё-таки, наверное, нас не могли не ждать, если я был хотя бы отчасти прав в вопросе о постоянной слежке.

— Сколько времени? — спросила Виолетта, не отрывая взгляд от машины.

— Тринадцать двенадцать! — бросив быстрый взгляд на часы, автоматически ответил я и тут же вздрогнул.

Почему-то мне показалось совершенно неправильным, что я не сказал: «Один час» — хотя это одно и то же. Или проснулись какие-то давние страхи, связанные с цифрой тринадцать? Так это же всё глупости и недостойные внимания пустяки. Тем не менее, несмотря на всю убедительность доводов, как говорится, осадок остался.

— Мы тоже въезжали через эти ворота и ставили здесь машину. С тем дядей… — Виолетта пронзительно посмотрела на меня. — Будь всё время рядом, пожалуйста. Вон тот домик! — Девочка задрала голову, и я увидел, как по её шее катятся и блестят капли пота. — И там другие, совсем маленькие…

Я посмотрел перед собой и неожиданно подумал, что эти конструкции не просто напоминают цилиндры, а чем-то созвучны с моими видениями на пожаре. Смог, клубясь, делал их основание практически неразличимым, отчего похожесть усиливалась, правда, нигде не было видно извивающихся рук.

— Ну что, милая, пойдём?

— Да, я готова! — очень серьёзно посмотрев на меня, ответила Виолетта, и я почему-то пожалел, что она не попросила постоять у ворот ещё немного.

Мы медленно, озираясь, прошли по диагонали к высокой конструкции, отметив рядом приземистую металлическую постройку и несколько больших облупившихся ящиков.

— Туда… — кивнула головой девочка, и, обогнув две колонны, мы оказались возле приоткрытой двери.

Я аккуратно заглянул внутрь и убедился, что это небольшая, заваленная битым кирпичом комната, в центре которой стояла гнутая металлическая лестница, уходящая куда-то вверх сквозь зияющую в потолке прямоугольную дыру. Нигде не было слышно ни звука, прерывисто шуршали только наши гулкие шаги.

— Ты уверена, что это именно то место? Что-то не похоже, чтобы здесь кто-то был… — приглушённо спросил я.

Девочка молча кивнула и указала пальцем вверх.

— Тогда очень тихо…

Мы начали подниматься, но, несмотря на все предосторожности, лестница сильно скрипела и скрежетала. Если наверху кто-то был и не догадывался до этого момента о нашем приближении, то теперь-то обратил внимание точно. Может, какой-то реакции сейчас мне и не хватало? Очень уж неприятно идти, так сказать, на решающий бой, но не быть уверенным, что находишься в нужном месте. Когда мы миновали дыру в потолке, оказалось, что дальше лестница выходит на улицу и лишь одной стороной примыкает к гигантскому цилиндру. Это мне не понравилось — хотелось чувствовать себя более защищённым. Случись что, мы были прямо как на ладони.

— Не иди так быстро, я не успеваю… — Виолетта дёрнула меня за руку и посмотрела осуждающе.

— Хорошо, извини! — кивнул я, останавливаясь и глядя наверх.

Где-то там, высоко, лестница входила в подобную нижней комнату, где, наверное, если чему и суждено случиться, то это начнётся.

— Ты хочешь поскорее оказаться там? — девочка высоко подняла брови.

— Нет, скорее хочу оказаться подальше отсюда, — ответил я и вздохнул: — Но, думаю, всё равно однажды придётся вернуться сюда и закончить дело. Поэтому лучше уж не откладывать, а решить всё прямо сейчас.

— Мне тоже всегда говорили, что дела надо делать сразу…

— И это правда. И ещё, пообещай мне, пожалуйста, что не будешь смотреть вниз!

— Почему?

— Чтобы у тебя не закружилась голова!

— Хорошо, не буду, — затрясла головой Виолетта.

Кажется, мы бесконечно долго взбирались вверх, но я, несмотря на то что сам не хотел этого делать, периодически посматривал вниз. От этого начинал нестерпимо ныть живот, а также кружиться голова, но мне почему-то казалось очень даже возможным, что Хельман подкрадётся именно оттуда и начнёт раскачивать лестницу. Она будет трястись всё сильнее, а из бетона цилиндров полетят разболтанные погнутые скобы и облачка белой пыли. Иными словами, я боялся повторения того, что, кажется, уже очень давно произошло, когда я полз между балконами. Однако время шло, а ничего подобного не происходило. Даже хлипкая на вид лестница оказалась вполне ничего — когда мы немного привыкли к амплитудам её движения, то единственное, что доставляло нам дискомфорт, были раскалённые на солнце поручни. Прошло время, и вот моя голова оказалась в отверстии — на этот раз круглом. Девочка передо мной радостно вскрикнула и оказалась на полу, куда с большим удовольствием через несколько секунд наступил и я. Некоторое время мне продолжало казаться, что под ногами всё мотается, но потом постепенно наступило физическое ощущение покоя и равновесия.

— Вот и хорошо. Мы совсем рядом с этим домиком… — выдохнул я и оглядел точно такую же комнату, с которой началось наше путешествие.

Единственное отличие — лестница не устремлялась в потолок, а выходила из пола, оканчиваясь небольшой квадратной площадкой.

— Теперь туда? — кивнул я головой в сторону приоткрытой двери, хотя, конечно, мог и не спрашивать, это был единственный выход.

— Да… — шепнула Виолетта и опять схватила меня за палец.

Мы захрустели битым кирпичом и, распахнув дверь, оказались стоящими на уходящих, кажется, бесконечно вниз цилиндрах. Несмотря на то что снизу нам был виден лишь дом, занимающий всё пространство, здесь стало понятно, что его окружает широкая кайма пустоты, вычищенная ветром, но зияющая выкрошенными дырами в бетоне. Стало намного жарче… Или это просто сказался подъём? Я обтёр рукой пот и некоторое время смотрел на слипшиеся по краям лица волосы девочки, трущей теперь свободной рукой глаза. За ней был виден красивый городской ландшафт, и я невольно вспомнил, как много лет назад поднимался по похожей лестнице внутри гигантской скульптуры «Рабочий и колхозница» на ВДНХ, чтобы посмотреть в манящие и зияющие белым цветом большие щели в их головах.

Снизу мирно бежал по рельсам поезд, словно забавная разноцветная ленточка, только моего города я отсюда разглядеть не мог. От этого почему-то стало грустно и появилось ощущение горького разочарования, словно друг, поддержка которого была очень важна, обещал, но так и не пришёл. Виолетта, кажется, тоже решила осмотреться, но я предупреждающе потянул руку и покачал головой:

— Нет, посмотри, здесь нет ограждения и можно упасть.

— А что ты видишь?

Я многое мог бы ответить, но подумал, что девочка спрашивает, о чём-то вполне конкретном и сказал:

— Обычную жизнь, из которой мы с тобой сейчас оказались вырваны, но, уверен, очень скоро опять будем как все…

— Скорей бы уж! — вздохнула Виолетта и обернулась в сторону добротной, обитой металлом двери.

На самом деле весь дом состоял из старых неровных металлических щитов, покрытых ржавчиной, снова навевающих мысли о необитаемости и заброшенности этого места. На солнце всё вокруг раскалилось, и я ощущал такой жар, словно слишком близко подошёл к печке в парилке. Неужели внутри может действительно кто-то быть? Девочка громко чихнула, и я вздрогнул.

— Извини, этот запах дыма просто невыносим! — произнесла она и шмыгнула носом.

В самом деле, пожалуй, никогда ещё я не испытывал такого желания оказаться под прохладным душем. Кажется, что пот — это всего лишь малая проблема, а вот впитавшийся и словно натёрший тело какой-то смазкой смог причинял самые нестерпимые страдания. Он душил, стягивал и создавал ощущение чего-то гадкого и грязного, как прикосновение к чему-то отвратительному и нестерпимому. Тем не менее о прохладном душе, как о награде, стоило сосредоточиться потом, а пока…

— Идём! — я решительно повёл Виолетту к двери, чувствуя, что ребёнок старается идти как можно медленнее и сильно оттягивает назад мою руку, за палец которой держится так крепко, что он онемел. — Ничего не бойся. Мы вместе!

— Я всё равно не могу ничего с собой поделать… — прошептала девочка.

— Знаю, милая, но попытайся, пожалуйста! — я грустно улыбнулся и взялся за круглую, чуть вогнувшуюся внутрь ручку, ожидая, что сначала меня обдаст жаром, а дверь окажется просто закрытой.

Однако ни одно из моих предположений не оправдалось. Я почувствовал приятную прохладу и очень легко распахнувшуюся необычайно толстую дверь, за которой шло нечто вроде небольшой площадки с лестницей. И тут сразу понял, что имела в виду Виолетта, когда говорила о том, что у неё здесь что-то случилось с глазами. Окружающее выглядело смазано, неправильно и как-то неопределённо. Мои глаза, и без того утомлённые дымом, заныли, и я поскорее извлёк из кармана привезённые Аней очки, напялив их на скользкий от пота нос. И в тот же миг всё стало таким, как должно быть. Правда, лёгкая размытость осталась, да и дым здесь клубился так же, как и на улице, однако теперь помещение превратилось в самое обычное и не вызывало неприятных ощущений.

— Ой, опять мои глазки болят! — вскрикнула девочка, и я хотел было дать ей свои очки, но потом отдёрнул руку и сказал:

— Знаешь, милая, мне необходимо точно видеть, что происходит, иначе мы вполне можем оказаться в беде. Ты же тут всё уже посмотрела, поэтому, может, закроешь пока глазки, а я тебя поведу…

Про себя я подумал, что, возможно, оно и к лучшему: чем меньше ребёнок увидит лишнего, тем спокойнее всё переживёт. В свою очередь, теперь я мог достать пистолет, чтобы быть готовым к любым неожиданностям.

— Я готова! — пискнула Виолетта, и я увидел, что девочка смешно сморщила личико, плотно-плотно зажмурив глаза.

— Вот и хорошо. Тогда давай осторожно пойдём!

Мы миновали невысокий порог и оказались в просторном зале, стены которого были покрыты чем-то вроде пробковых панелей. Спустившись на восемь ступенек вниз по прижатой к стене пологой лестнице, я увидел в полу справа большую дыру, закрытую решёткой из толстых прутьев, а впереди шёл ряд колонн, казалось, разбросанных в случайном порядке. Между ними виднелось нечто вроде балкончиков или переходов, кажется, уходящих бесконечно вдаль. Помещение мягко освещалось чем-то рассеянно-белым, но никаких ламп видно не было. Здесь стояла тишина, но особой прохлады не чувствовалось — скорее, температура была именно такой, о которой принято говорить комнатная.

— Есть что-нибудь? — прошептала девочка и прильнула ближе к моей ноге.

— Пока всё в порядке и никого нет. Но, думаю, мы именно там, где надо… — ответил я и тут увидел кого-то, сидящего на полу и опирающегося на колонну.

Что-то в этом образе было мне знакомо, но сказать подробнее оказалось сложно. Снизу свет был совсем рассеянный, да и туман, слегка клубящийся вокруг, видимости не улучшал. Тем не менее, почувствовав, что наконец-то появилась хотя бы одна зацепка, я осторожно начал подходить к этому человеку, направив пистолет в его сторону. Однако когда, обогнув колонну, я разглядел, кто это, необходимость в применении оружия явно отпала: передо мной была Аня — мёртвая и просто кем-то прислонённая к колонне. Она выглядела примерно так же, как и в последний раз на дороге, сбитая машиной. Только в скрюченных пальцах белел клочок бумаги, явно предназначенный для нас. А для кого же ещё?

Я наклонился и попытался выдернуть послание из мёртвых пальцев с облупившимся бардовым лаком на до сих пор красивых ногтях, но чуть было не разорвал её. Тогда мне пришлось тихо попросить Виолетту освободить мою вторую руку, уцепившись пока за ногу, и только тогда я смог высвободить то, что, возможно, и стоило девочке жизни немного позднее. Меня что-то сильно толкнуло и, потеряв равновесие, я рухнул на одну из колонн. Попытка уцепиться и удержаться на ногах успехом не увенчалась. Мои пальцы скользнули с неприятным скрипом по влажной ровной поверхности, и я распластался на полу, с ужасом почувствовав, что обе мои ноги свободны, а следовательно, мы с Виолеттой расстались. Несколько мгновений мне ещё казалось, что ничего страшного не произошло, — просто оступился, упал и очень даже хорошо, что ребёнок успел вовремя отскочить в сторону, и я его не придавил. Но, вскинув голову, я тут же увидел именно то, что, казалось, предчувствовал и больше всего опасался.

— Привет! Вот наконец-то и ты! — усмехнулся Хельман, блеснув очками, без усилий удерживающий брыкающуюся девочку и сильно прижимающий к её голове дуло короткого автомата: — Ты пришёл немного позже, чем мы ждали, но это, конечно, ничего не поменяло.

— Сейчас же отпусти её…

Я медленно поднялся на ноги и тут понял, что пистолет, выскочив из моих рук во время падения, находится вне моей досягаемости. Конечно, на ноге был закреплён второй, но уж слишком очевидным было бы моё движение, чтобы ускользнуть от взгляда противника. В любом случае он успеет убить ребёнка до того, как я получу шанс с ним разделаться. А это самая последняя вещь, которой бы мне сейчас хотелось.

— Нет, так не пойдёт, к тому же прочитай то, зачем нагибался… — Хельман звякнул каблуками по той самой решётке над чёрной пропастью, сразу обратившей моё внимание. — Любопытство хорошая штука, но, бывает, до добра не доводит. Правда, в твоём случае, к счастью, это не касается тебя лично.

Я хотел что-то возразить, но потом раздражённо развернул белый лист и увидел небрежно написанные от руки два слова: «Развязка сейчас». Потом мне показалось, что ниже, как на бирке, была проставлена цена: жизнь девочки. Но, моргнув, больше я этого не увидел и сразу решил действовать как можно аккуратнее, не зная, что ещё задумал Хельман.

— И что это значит?

— Больше никаких шарад и игр. Ты пришёл к финишу и, надо сказать, в весьма приличной форме!

Мои глаза пульсировали и, несмотря на относительную чёткость всего вокруг, противник и пытающаяся освободиться девочка казались призрачными, уже не имеющими отношения к этому миру существами. Наверное, точно так же я выглядел в глазах Хельмана и, возможно, это в какой-то момент и сыграет мне на руку.

— Тогда скажи главное, зачем всё это и что ты от меня хочешь? — произнёс я и покачнулся, проверяя, насколько хорошо держат меня ноги. Оказалось, что даже лёгкой боли от недавнего падения я не ощущаю, а значит свободен в своих действиях.

— Не могу, потому что не знаю ответа!

— Тогда кто же?

— Я! — раздался сзади хриплый и какой-то дребезжащий голос, и мне показалось, что Хельман, как и я, вздрогнул.

Даже Виолетта перестала сопротивляться и, замерев, ожидала продолжения. На некоторое время наступила тишина, и я медленно обернулся. На некотором удалении, опираясь на один из балкончиков, стоял пожилой мужчина в больших очках на манер пенсне, но, как я сразу невольно отметил, с обычными стёклами. Как видно, от этого он не испытывал никакого дискомфорта, и это мне почему-то не понравилось. Невольно подумалось о том, что случись что-нибудь при падении с моими очками, я буквально потерял бы возможность видеть происходящее и действовать.

Мужчина был одет в простую клетчатую рубаху — не новую, а, судя по обтрепавшимся концам воротника, совсем дряхлую. Линялые синие джинсы и какие-то несуразные ботинки на ногах невольно напомнили мне что-то, связанное с больницами или реабилитационными центрами. В общем, самый обычный современный пенсионер со скромным достатком и своими чудачествами, если говорить об очках. Я не знал его имени, ни разу не видел и поэтому неожиданно почувствовал себя более раскрепощённым, чем если бы столкнулся со знакомым, но неожиданно проявившим себя таким образом человеком.

Поэтому, сглотнув, я спросил:

— И кто же вы такой?

— Если хотите, могу назвать имя, но, возможно, и не стоит. Бывает так, что люди зацикливаются на этом и потом проводят ошибочные параллели с окружающими. Вам это абсолютно ни к чему…

— Хорошо, действительно, не имеет значения. Так это вы задумали всё случившееся со мной в последнее время?

— Да, а мой, скажем, ассистент, или помощник, как угодно, достойно справился со своей ролью. Видите ли, в моём положении это было бы весьма затруднительно… — Мне почему-то показалось, что незнакомец сейчас обязательно прибавит «молодой человек», но вместо этого он приподнял стоявшие до этого за колонной костыли-канадки и потряс ими, словно это объясняло всё без слов — Вот-вот. Как вы его прозвали? Хельман? Весьма оригинально, весьма.

— Так вы мне ответите?

— Да, разумеется. Иначе что бы вам здесь делать?

— Я хотел только одного: чтобы всё это безумие поскорее закончилось, и меня оставили в покое!

— А, запросились в отставку! — Хозяин тускло рассмеялся и закашлялся. — Рановато, вы ещё не совсем походите на меня. Будем надеяться, что и не станете, а вас впереди ждёт много лет здоровой и полноценной жизни.

— Благодаря вашим непрошеным усилиям, это как раз чудо, что мы сейчас вообще разговариваем!

Я подтянул к переносице совсем съехавшие очки и прислушался: сзади, где стояли Хельман и Виолетта, царила тишина.

— Нет-нет, Хельман был всегда неподалёку и за всем следил, даже сам сидел ночью за рулём пожарной машины на пожарище. Определённый риск, конечно, был при крушении электрички. Ещё какой риск, уж мне ли не знать, но тот человек, который выручил вас ценой своей жизни, не остался тоже в накладе. Его семья получила весьма приличную сумму, а он, между нами говоря, всё равно не был жильцом на этом свете, с его-то габаритами…

— Так всё и везде было подстроено и подразумевалось, что я не пострадаю?

— Ну, правильнее сказать, принималась вероятность возможного минимального ущерба. Совсем не как у меня, совсем нет… — мужчина крякнул и, опёршись на костыли, судя по раздающемуся стуку, начал спускаться по невидимой мне отсюда лестнице. — Давайте окажемся с вами на одном уровне, и я всё расскажу, не беспокойтесь.

Кажется, старик спускался бесконечно долго, и капающий с моего лба пот заставлял испытывать мучительное желание почесать бровь, однако я не рискнул двигаться, помня про девочку в руках Хельмана. Наконец незнакомец тяжело вышел из-за колонны и присел на что-то, до этого сливающееся для меня со стеной, — видимо, нечто вроде сиденья. Канадки он поставил рядом, положил на колени небольшую кожаную сумку, которую один мой школьный знакомый почему-то всегда называл шофёрской, а поверх — небольшую квадратную коробку с чем-то сыпучим, судя по раздавшемуся приглушённому звуку.

— Вот так. Признаюсь, мне хотелось бы в этот торжественный момент, к которому мы оба так долго шли, стоять, но, извините, для меня это давно уже весьма затруднительно. Так что, не обижайтесь и не думайте о каком-нибудь неуважении… — Мужчина неприятно пожевал губами, от чего стал выглядеть ещё старше и кашлянул. — Да, всё правильно. Вы мой дорогой гость. А начать, пожалуй, стоит именно с этих дурацких очков. Так уж получилось, что я родился с редким дефектом зрения, и мой отец, священник, конечно же, увидел в этом не просто уродство, а некий дар свыше, за который ещё и неустанно благодарил Господа. Надо ли говорить, что мать во всём ему вторила. Но, конечно, как не обманывай сам себя, от нормальных людей правду не скроешь. Конечно, мне повезло бы гораздо меньше, родись я в бедной семье, но и в богатстве с одиночеством получалось мало толку. Откуда взялись деньги? Да очень просто: мой дед тоже был священником и, когда к власти пришли Советы, припрятал всё, что только мог из церковного имущества для себя. И уж будьте покойны, набрался под завязку. Вывернулся, стал работать на коммунистов, в голод менял продовольствие на бесценные картины, драгоценности, уникальные книги, те же самые иконы, которые несли ему изморённые люди, с чекистами какие-то подобные дела имел, бандитами. Много всякого было, но насобирал столько, что, возможно, оказался одним из самых богатых людей в СССР, кроме, конечно, правящей верхушки Советов, в безраздельной власти которой оказались разом все богатства, которые нация копила веками. — Старик посмотрел на меня и, чуть наклонив голову, блеснул стёклами пенсне. — Так-то бывает. И не только ум его здесь, но и везение, конечно. Сколько таких же священников, хоть он далеко и не был рядовым, за мелкие дела поставили к стенке? Не счесть. Но здесь получилось вот так. Можно сказать, подпольный миллионер. Потом дед умер и, понятно, всё это перешло к моим родителям, но в те времена в СССР, конечно, было невозможно особенно-то разгуляться, поэтому добро всё больше лежало и ждало своего часа. Конечно, кое-какие колечки, царские монеты, камешки реализовывались по мелочи, но ничего такого крупного. Да и к священникам было особое отношение — помотало нас по стране, и в каких только передрягах не пришлось побывать. Четыре аварии, два пожара и даже захват вооружёнными бандитами. Так-то… Из-за этого у меня ещё прибавилось проблем со здоровьем, и здесь-то практически неограниченные деньги оказались весьма кстати. А вот перестройка позволила развернуться в полной мере. К той поре мои родители умерли, но при мне осталось несколько верных друзей и куча прихлебателей, которые за деньги готовы были сделать всё, что угодно. Одним из них, но появившимся позже, был и тот, кого вы зовёте Хельманом. Да, пожалуй, он стал так близок ко мне, потому что его натура требовала вседозволенности, и в то же время Хельман никогда ни на что не претендовал и буквально предугадывал мои желания, порой предлагая весьма остроумные и нетрадиционные ходы. Да, стоит отдать ему должное — не будь меня, пропал бы зря такой талант…

Я не прерывал монолога незнакомца, но с неприязнью ощущал, что начинаю даже в чём-то ему сочувствовать.

— Да, всё было. И чем же, по-вашему, я занимался? Всё ещё не догадались? Пытался очень осторожно, но противостоять этой религиозности, уж слишком хорошо зная её изнутри и посчитав это своим действительно большим делом всей жизни. Признаться, кое-каких успехов мне удалось достигнуть, но воспитание и память о родителях не давали простора для действительно решительных действий. И к тому же не забывайте про мой возраст и состояние здоровья — в любой момент я мог рассыпаться и сгинуть, а мои богатства канули бы в небытие или послужили бы какому-то другому делу. Я стал думать, искать и вот нашёл вас.

— Как это?

— Очень просто. Может, в это сложно поверить, но мы с вами очень во многом похожи. Да-да, поверьте, я досконально изучил ваше дело, а вывел на вас именно Валера, с которым у нас были кое-какие свои дела. Вам это не понравится, думаю, вы о нём были лучшего мнения, поэтому не буду углубляться в тему, тем более сейчас она вообще не существенна. Так вот, испугавшись в какой-то момент, он дал задний ход и даже хотел зачем-то предостеречь вас. Наивный. Хельман здесь настоящий дока. Когда-то он увлекался разными штуками, типа нейролингвистического программирования и даже делал фокусы: как при разговоре, путём специфичного использования фраз и жестов, настроить человека на нужный ответ или восприятие. Вот Валера и увидел кое-что такое, из-за чего в ужасе вскочил и умер, хотя на самом деле изначальный сценарий был несколько другим. Но неважно, всё получилось намного проще и быстрее. Но, как вы уже поняли, он оставил вам подсказки, с чего, собственно, и началась вся эта захватывающая история. Ваши видения. Кто предстаёт перед вами?

Я задумался, поколебался и наконец ответил:

— Ужасное лицо…

— Так-так, занятно. Думаю, это всё-таки нечто большее, чем в состоянии вызвать Хельман… Наверное, он просто приоткрыл дорогу к вашему сознанию, но туда вошли другие.

— То есть?

— Их можно назвать демонами, ангелами или как-то ещё. На самом же деле они просто с той стороны. Я тоже их иногда вижу, но большинство людей способны разглядеть только собственные приземлённые страхи. Вы не такой, и это лишний раз говорит о том, что я не ошибся. Конечно, пришлось кое-что усилить. Хельман вколол вам один препарат, когда вы потеряли сознание при первой встрече, и потом ещё в больнице. Но вы не думайте, здесь целиком ваша заслуга, вы победили. Я знаю, мне тоже пришлось побывать в подобных учреждениях, но давненько. Сожалею, но пришлось и вам через это пройти. Везде должна быть справедливость. Но ведь, согласитесь, было интересно? Хельман, дурачась, даже показал вам простенький фокус с исчезновением пальца, чтобы, так сказать, сгустить краски. И насколько я понял, вы очень даже клюнули. Но не переживайте, это простительно, простительно. Зато теперь вас вряд ли чем-то особенно поразишь. — Старик закашлялся и на несколько минут опустил голову, потом опять посмотрел на меня и вздохнул: — Да, добро пожаловать в дурдом. Но, как известно, тяжело в учении, но легко в бою. Ведь я тоже боюсь высоты, поэтому и без этого невозможно было обойтись, а Хельман придумал интересный сценарий с этой женщиной, которая, правда, второй раз решила выступить вне своей роли, за что и поплатилась жизнью. То же самое можно сказать и о ваших цилиндрических видениях, воде в холодильнике — всё это должно было навести на мысли, создать цепочки образов. Пусть вы их и не смогли до какого-то момента сами для себя осознать и озвучить, но нужные шевеления в голове, несомненно, они вызвали. Такие вот дела. Смерть дорогих людей — вот это настоящее испытание. Видеть, как Андрей сходит с ума, взрывается мама с сыном, падает с проводов человек, погибает под колёсами машины Аня, искорёженные люди в метро и электричке, их судьбы, будущее и настоящее… Даже ваша вера в выстрелы Хельмана в грудь, которые на самом деле были просто ампулами с каким-то веществом. И вот теперь осталась ещё маленькая несчастная девочка, которая стоит шокированная под дулом пистолета и ждёт своей участи. Чьё сердце сможет пережить такое, а разум выйти светлым, тот непобедим, а значит снова можно говорить о моей правоте. Возможно, я много ошибался в жизни, даже слишком, но не сейчас.

— Вы настоящий псих… — прошептал я, но почувствовал, как водоворот мыслей и образов закружился в сознании и вытесняет все чувства, оставляя лишь цель и росток понимания.

Что из этого получится, пока неясно, но теперь очень многое выглядело по-другому. Пусть мерзко, горько, но всё-таки иначе. Здесь почему-то я поймал себя на том, как долго можно мучиться, страдать, не понимать и думать, что объяснить всё за несколько минут попросту невозможно. Но вот именно это и происходило, правда, пока не полностью, но очень к тому близко.

— А про Виктора как вы узнали?

— Что же, ничего сложного… Хельман совершенно случайно выяснил этот эпизод, когда разговаривал с людьми, знавшими вас, и таким образом решил оригинально обыграть с помощником гибель этой женщины. Собственно, вам её и предоставили, чтобы помочь с девочкой и позволить — так же как с Андреем, только в противоположном смысле — открыть что-то другое в знакомом человеке. Ведь понятно, что она была не жилец и кое-что знала о наших с Валерой делах, чего не полагалось. Понятно, что за рулём грузовика был он. Но постановка мне понравилась, забавно. А вот эпизод с животом, конечно, просто непредусмотренная сценарием случайность. Травить вас, разумеется, никто не собирался. Если бы вам стало хуже, то могу сказать, что бригада скорой дежурила в подъезде и пришла бы на помощь по первому сигналу, но этого, к счастью, не потребовалось. — Подобное точно не сойдёт ему с рук! Я буквально повесил Хельману на грудь табличку «вездеход». Знаете, что это значит? Он фактически был, как и я, над законом, только много меньше и в то же время больше практически любого обычного человека. Ищут ли сейчас его и вас? Не уверен. Скажете: такие громкие события, свидетели, записи… Да-да, но слишком уж много прытких людей, кто за большие деньги готов пойти на всё, тем более разрешить такие пустяковые проблемы. Будьте уверены, они с большим энтузиазмом взялись за дело, поэтому, когда отсюда выйдете, можете быть спокойны: никаких вопросов к вам не будет, вы сейчас тоже неприкосновенны.

— Так вы нас отпустите? Её и меня?

— Могу сказать одно: вы точно переживёте всех нас. Вот так-то… — Старик открыл коробку, стоящую на сумке, и начал задумчиво пересыпать переливающиеся камешки. — Это так успокоительно и завораживающе. Знаете, я люблю иногда просто посидеть, пошуршать. Порой открываются интересные мысли, а блеск бриллиантов высвечивает что-то новое и пропущенное когда-то. Получается весьма мило, обязательно потом попробуйте. А это место, не удивляйтесь, я выбрал и купил, не торгуясь, именно из-за этих цилиндров и чудных домиков. Они казались мне своеобразным символическим отражением моего взгляда на мир, протянутого сквозь схожие конструкции, но запрятанные в глаза. Потом здесь всё переделали как раз так, чтобы я мог видеть вещи так же, как нормальные люди, — и это получились действительно чудные работы. Если захотите взглянуть, то второй этаж являет собой, несомненно, поразительное и уникальное зрелище. Здесь же больше просто приёмная, в которой ничего такого и нет. Хотя, разумеется, есть в этом что-то ужасное, ведь это получились подделки под окружающий мир, хотя и очень искусно выполненные. В этом, собственно, ещё один ваш огромный плюс передо мной — с глазами всё в порядке. А это важно, важно. Тонкие оттенки, память, всё остальное — многое мне недоступно, непонятно, но об этом уже поздно и бессмысленно говорить. Главное, вы сейчас здесь именно такой, как я и представлял: способный понять всё, что я говорю, пусть не мозгом, но душой. А те, другие, потусторонние создания, не сомневаюсь, очень скоро помогут вам понять и принять глубже, хотя часто для этого нужны ещё потрясения и настрой. Надеюсь, именно так и получится. Во всяком случае, у меня подобные номера проходили.

— Это всё, конечно, очень интересно, но какое отношение имеет ко мне?

Однако ответ, кажется, уже маячил всё ближе, но, возможно, как раз его я и не хотел слышать. Во всяком случае, раньше времени.

— Сейчас узнаете. Остался последний главный вопрос, не так ли? — хрипло рассмеялся мужчина и вытянул вперёд пальцы подрагивающей правой руки. — Посмотрите на моего помощника и эту девочку. Что вы видите?

— Невинного ребёнка и сумасшедшего, исполняющего ваши безумные приказы… — без запинки ответил я и с удовольствием убедился, что Виолетта по-прежнему в порядке, хотя, кажется, впала в какое-то оцепенение и, судя по широко открытым немигающим глазам, не осознавала, где сейчас находится и что вообще происходит.

— Да, конечно, вы абсолютно правы. Так же как и в желании отомстить. Несомненно, если вы кого и возьмёте себе в помощники, то никак не моего ассистента. Здесь всё понятно, ясно…

Где-то наверху раздалось громыхание, и на Хельмана с девочкой неожиданно полилась вода. Она бурлила, играла жужжащим эхом и, судя по приятному свежему дуновению, была холодной. Время словно замедлилось для меня — я видел большие капли, которые образовывали причудливые формы как бы парящей в воздухе влаги. Смешиваясь с туманом, они как будто являлись предвестниками несопоставимой с этим местом, но, несомненно, обязанной появиться здесь радуги. Потом Хельман дёрнулся, раздалась короткая автоматная очередь, и правую часть головы Виолетты разворотило так, что, кажется, я даже успел заметить кусок черепа, словно осколок от бутылки, улетевший куда-то вниз. Хотя, разумеется, я знал, что это невозможно, — наши головы весьма прочны, даже при встрече с пулей.

И тут всё вокруг них озарилось голубоватым фантастическим свечением. В первый момент я почему-то подумал о долгожданной радуге, но потом понял, что это электричество. Да, лёгкая, словно аккуратная оборка, полоска смерти, которая жадно набросилась на тела и в мгновение ока Хельман с ребёнком скрылись в густом дыму, от которого меня тут же вырвало. Ужасный запах палёного мяса, кожи, волос и чего-то ещё наполнили окружающий мир, но через мгновение, как по волшебству, отступили.

— Глядите! — раздался сзади старческий голос, и я вдруг понял, что произошло.

Снизу включились, судя по гулу, какие-то вентиляционные системы, которые с шипением втягивали дым сквозь решётку, и мне предстало страшное, но в чём-то и величественное зрелище. Виолетта лежала по пояс на решётках, а голова с рассыпавшимися волосами, сквозь которые пробивался дым, опиралась на пол. Тело девочки как-то однообразно конвульсивно дёргалось, но я не испытывал иллюзий — конечно, она мертва и эти движения, разумеется, вызваны рефлекторными сокращениями мышц от воздействия тока. Хельман же стоял на расставленных и чуть согнутых ногах, выпучив глаза и трясясь так мелко, словно стал большим вибровызовом в уродливом пейджере. Его кожа приобрела красно-чёрный оттенок, а скрюченные руки болтались вперёд-назад, словно он быстро куда-то шёл. Потом пропал низкий рокот, на который я обратил внимание только в наступившей шипящей тишине, и Хельман рухнул вниз, недвижимый и поверженный. Но я не мог оторвать от него взгляд: почему-то казалось, что, как во всех этих дешёвых фильмах ужасов, у монстра останется ещё одна попытка испугать публику, неожиданно вернувшись к жизни и превратившись в нечто, жаждущее смерти. Но ничего подобного не случилось — он был мёртв, точно так же, как и девочка, к которой я очень привязался за эти дни, но, видимо, ещё до конца не осознал, что Виолетта ушла навсегда.

— Вот и всё. Остались только вы и я!

Раздалось постукивание канадок, я резко обернулся и, нагнувшись, выхватил пистолет:

— Да, правильно. И это последнее, что вы сделали в своей жизни!

— Погодите, вы обязательно меня убьёте, но позвольте завладеть вашим вниманием ещё на несколько минут. Обещаю, не пожалеете. Вы же хотите узнать ответ на свой вопрос?

Старик не отступил при виде оружия в моих руках, но, кажется, осунулся и погрузился в себя, словно готовясь к чему-то, не происходящему здесь и сейчас.

— Говори! — я оставил спокойный тон и закричал, наверное, больше от ужаса и горя, чем желая сейчас узнать очередную безумную фантазию, которая могла всё объяснить только для помешанного рассудка, но осталась бы абсолютно непонятной для меня. Впрочем, можно ли после всего произошедшего называть себя нормальным?

— В этой сумке всё, что понадобится тебе после моей смерти… — быстро заговорил старик, похлопав по широкой кожаной ручке. — Твои паспорта с визами, пластиковые карточки, выписки из банков, где у тебя теперь лежит почти четверть миллиарда долларов. И самое главное, блокнот с информацией о нужных людях здесь и там, которые помогут тебе решить практически любой вопрос. Суммы проставлены там же, не будь стеснительным и смело пользуйся. Так, что ещё? Кое-какие документы на сильных мира сего и бумажки на собственность здесь… Теперь всё, что ты увидел, заглянув в ведущую сюда калитку, твоё. Сто тысяч евро пятисотками на всякий случай и ключи от твоей квартиры в Тиндо. Вроде всё. Ах, да, коробочка с камешками…

— Ты бредишь? Какие миллионы и документы?

— Нет, это ты ещё не осознал, кем теперь стал. Посмотри…

Старик расстегнул молнию, и я начал просто нажимать на курок, слыша слабые хлопки, видя, как рвётся рубаха на его груди и прорехи мгновенно заполняются тёмной кровью. Сработал рефлекс — я бы уверен, что там находится оружие, но оказался не прав. Когда пистолет несколько раз тихо щёлкнул, я понял, что патроны закончились… И не только. Всё закончилось. Конечно, здесь могли ещё остаться какие-нибудь ловушки и последние приветы, но я был уверен, что это не так, и предсмертные слова этого странного человека, пусть и прозвучавшие как безумие, показались мне правдивыми и прощальными. Последняя воля была озвучена, а приговор самому себе приведён в исполнение.