Пока я ехал домой, вихрь сомнений проник в мою голову, и теперь я вовсе не был уверен в том, что на самом деле видел все пальцы на руке Хельмана во время прощального рукопожатия. Хотя воображение рисовало даже то, что на указательном пальце ноготь был пожелтевший, как у часто курящих людей. Размышляя об этом с маниакальным упорством, я постепенно прошёл все стадии — от страха и сомнений до сетования на собственную невнимательность и возможность прояснить наконец этот момент, когда я приеду домой и позвоню своему другу, направившему туда Хельмана. Разворачивая же машину возле «сталинки», где я прожил больше пятнадцати лет, мне уже почему-то казалось всё совсем неважным, и такая сосредоточенность на этой теме представлялась просто объяснимым вариантом шоковой реакции организма на всё произошедшее. Да, наверняка так оно и есть.

Дома я не был уже три дня — не имело смысла ехать сюда из Москвы, где в последнее время было слишком много дел, и я жил у одного моего хорошего знакомого, попросившего меня присмотреть за квартирой во время его длительной командировки в США. Это пришлось как нельзя кстати, но сегодня, после всего случившегося, мне хотелось оказаться именно у себя дома: постоять под прохладным душем, сделать огромный бутерброд с беконом, луковицей и сыром, а также посмотреть по телевизору что-нибудь весёлое и глупое. Может быть, даже опрокинуть стакан-другой джина с тоником — надо же как-то отпраздновать то, что я сегодня остался жив!

Какая же ужасающая стоит жара. Даже несмотря на отчаянное гудение вентилятора, находиться в машине было просто невыносимо. Пот неприятно сочился по спине, капал с волос и оставлял на руле темнеющие разводы. Теперь казалось, что в салоне запах гари смешался с едким потом, и от этого к горлу начинала подступать тошнота. По дороге я несколько раз хотел остановиться и сполоснуть лицо из бутылки с питьевой водой, но перспектива потерять на подобное занятие лишние минуты, которые можно провести под прохладным душем дома, никак не казалась чересчур соблазнительной. Конечно, я мог бы решить все проблемы разом, включив кондиционер, однако хорошо помнил, как прошлым летом поступил именно так и потом почти месяц ощущал сдавленность и невыносимое першение в горле. Повторять подобный опыт никак не хотелось.

— Кирилл! Я так тебя ждала!

Моя рука не успела распахнуть дверь машины, как я оказался в крепких объятиях ужасно пахнущей женщины, которая была до недавнего времени женой Валеры. Я всегда питал к ней неприязнь, которая точно была взаимной, однако с другом мы этой темы касались редко. Причины? Главным образом та, что Аня была настроена против всех знакомых Валеры и считала, что он должен посвящать всё своё время семье. Из-за этого мы стали видеться в последние годы намного реже и как бы даже тайком. Думаю, это не шло на пользу ни мне, ни ему, и как-то я даже поймал себя на том, что наши отношения медленно, но верно превращаются больше в формальность или привычку. Дружба? Что до неё, то она начала давать трещину, которая, если бы не эта странная смерть Валеры, неизвестно во что бы ещё вылилась. При этом Аня сама была откровенной грязнулей и даже редко утруждала себя готовками, хотя работала кем-то вроде приёмщицы всего половину дня и за мизерные деньги. В её внешности, конечно, что-то было, но для меня навсегда оставались отталкивающими прямые, длинные и бритые, но очень уж тощие ноги. Каждый раз при взгляде на них я почему-то вспоминал фотографии людей из концентрационных лагерей, измученных голодом и непосильной работой. Сама же Аня, похоже, наоборот, считала ноги одним из главных своих достоинств и не упускала случая это подчеркнуть, максимально обнажая их в своих нарядах.

— Что-то случилось? — хмуро поинтересовался я, пытаясь высвободиться из её душных и липких объятий.

— А смерть Валеры, по-твоему, ничего такого? — всхлипнула она, отстранилась и трубно произнесла: — Или между делом ты об этом успел позабыть?

— Извини, я не это имел в виду. Мы же с тобой встречались и всё это обсудили ещё вчера…

— И, по-твоему, одной встречи для этого достаточно? Подумай, ведь ты говоришь о своём друге!

— Я этого не забыл, — раздражаясь, бросил я и захлопнул дверь машины. — Извини, у меня был сегодня очень тяжёлый день и я не расположен сейчас что-либо с тобой обсуждать!

— Ах, вот как. Значит теперь ты меня и знать не хочешь? Думаю, Валера на небесах очень тебе благодарен за такое отношение к его любимой жене!

— Ты говоришь глупости. В любом случае, если у тебя есть ко мне какое-то дело, то говори, а нет, давай перенесём нашу встречу, например, на начало следующей недели…

— Я лишь хочу, чтобы ты мне кое-что объяснил! — выпалила Аня и стала рыться в своей мятой сумке, выполненной из разноцветных кожаных заплат и неизменно ассоциирующейся у меня с тёплым деревенским одеялом. — Вот, я нашла это у него в ящике стола. Валера мне их не показывал и хотел, наверное, скрыть. Но тебе-то точно говорил, и, даже если это ужасная тайна, с его смертью ты со спокойной душой можешь считать себя свободным от любых обязательств!

Я взял в руки мятый конверт и открыл его. Внутри лежали всего лишь очки в роговой оправе — хотя у Валеры было отличное зрение, видимо, в них стояли линзы с диоптриями. Во всяком случае, мне так показалось сначала, а когда я аккуратно достал очки, то был слегка удивлён — это больше походило на нечто, продающееся в магазинах приколов. А ведь мой друг был весьма серьёзным во всех отношениях человеком, и я с трудом мог себе представить, чтобы он не то что купил, а просто принёс домой подобный предмет.

— Ну? — Аня громко сопела и, уперев руки в бока, казалось, готова была ринуться на меня, если ответ её не устроит хотя бы чуть-чуть.

Я пожал плечами, расправил дужки и надел очки. Что сказать? Вид через стёкла был весьма необычным — словно я смотрю сквозь тесные стеклянные колонны, выгибающие и путающие пространство. Моя рука непроизвольно вытянулась вперёд и, вскрикнув, я сорвал очки и чуть было не бросил их на асфальт. Аня не могла этого знать, но через них моя кисть показалась неестественно вытянутой… и отсутствовал указательный палец. Прямо как у этого чёртового Хельмана.

— Что с тобой?

— Забери это. Впервые вижу и не знаю, зачем это понадобилось Валере! — воскликнул я и торопливо засунул очки в конверт, передавая ей.

— Или не хочешь говорить… Ты же чего-то испугался, напялив их? Мой муж ни разу не скрыл от меня никакой, даже мельчайшей подробности своего дня, а тут такое! — Аня схватила конверт и стала наступать на меня: — И после этого ты ещё смеешь называться другом Валеры? Да ты просто никто, а если что-то скрываешь от меня, то даже ещё хуже!

— Ну-ну, разошлась. Давай-ка, иди домой и успокойся, ты явно не в себе. Неужели ты проделала такой длинный путь из Москвы, только чтобы показать мне эти дурацкие очки?

— Это для тебя они такие, потому что сам дурак и есть!

Аня хотела сказать что-то ещё, но стала задыхаться, глотая ртом воздух, словно аквариумная рыбка, потом отчаянно махнула рукой и стала быстро удаляться в сторону автобусной остановки, где, словно выкрашенные в жёлтый цвет железнодорожные вагончики, в ряд стояли маршрутные такси.

— Не звони и больше не попадайся мне на глаза! — послышался издали её расстроенный голос, но Аня даже не обернулась.

Мне осталось только раздражённо пожать плечами, закрыть машину и войти в подъезд. Здесь опять пахло краской и сигаретным дымом — эти вечные косметические ремонты, кажется, стали уже не просто какой-то доброй традицией, а своеобразным лицом нашего дома. Но, наверное, если бы сейчас я не почувствовал знакомых ароматов, то очень насторожился бы и, надо сказать, вовсе не зря. Однако с этим всё было в порядке, и, вызвав лифт, я тяжело ввалился в тускло освещённую кабину.

— Когда же они поменяют лампочку? — задал я вслух риторический вопрос, и от этого всё вокруг почему-то показалось светлее.

Нажав кнопку третьего этажа, я облокотился на противоположную от затёртой панели стену и глубоко вздохнул.

— Паршивцы! — невольно вырвалось у меня, когда я обратил внимание на грубый рисунок слева: серебряный овал, напоминающий неаккуратно закрашенное куриное яйцо.

Раньше в лифтах всегда или писали неприличные надписи, или свои имена, или рисовали глупые рожицы. Но такое у нас было впервые и, надо сказать, несмотря на небрежность, изображение чем-то притягивало, словно в нём была выражена какая-то идея, а сознание её уловило. Наверное, то же происходит с картинами: независимо от того, что на них изображено, хороший художник всегда найдёт возможность донести до зрителей свою основную мысль. А вскоре я осознал, что, наверное, всё-таки подобное ощутил только я, так как сознание слишком быстро провело параллели с цистернами, и мне подумалось, что, поняв это сразу, я вряд ли вообще сейчас сел бы в этот лифт. Это значит, что привидевшийся в пожаре кошмар по-настоящему меня испугал? Видимо, да. Но было и что-то ещё — ощущение чего-то гораздо большего, чем сон или ответы на давно заданные вопросы. Выразить мысль точнее, даже для себя, я не мог, да, собственно, не особенно и хотел — с оптимистичным настроем и ожиданием впереди только хорошего, жилось как-то спокойнее.

Обычно я вообще ходил пешком — всего-то пять лестничных пролётов, или сорок четыре пологие ступеньки. Зачем? А для поддержания себя в спортивной форме, что казалось немаловажным, учитывая мой преимущественно сидячий образ жизни. Хотя иногда я думал, что это просто смешно и неплохо было бы записаться в какой-нибудь фитнес-клуб или, на худой конец, приобрести домой тренажёр. Однако сегодня я, несомненно, был слишком вымотан утренними событиями, и убаюкивающие качания кабины вместе с монотонным приглушённым гулом казались весьма уместными и даже желанными. Когда лифт со скрежетом затормозил, я вышел, но остановился, обернулся и почему-то ещё какое-то время пристально всматривался в рисунок, до тех пор пока двери с протяжным стоном не захлопнулись. Странно, но теперь уже мне никому не хотелось «надрать уши» за подобное безобразие, а скорее стало жутковато от неясного предчувствия беды. Нет, наверное, я сегодня действительно сильно устал, если даже подобная ерунда могла легко вывести меня из состояния душевного равновесия!

Я пошарил в кармане и извлёк звенящую связку ключей. С ней было много мороки — слегка неопрятный внешний вид, сползающие вниз штаны и колкость во время сидения. Но и преимущества налицо: у меня с собой были все ключи, которые только могли понадобиться, включая несколько хитроумных отмычек, каждой из которых я воспользовался как минимум пару раз с весьма неплохими результатами. В общем, штука нужная. Я быстро отыскал нужный ключ — самый большой в связке. Он подходил к нижнему сейфовому замку недавно установленной железной двери, куда я и попытался его сунуть. Безрезультатно! Вот так сюрприз! Убедившись, что сторона та, но нужный ключ не лезет, я наклонился и вытащил из футляра на брючном ремне универсальный армейский нож, оборудованный, помимо прочего, маленьким, но необычайно ярким фонариком. Что я хотел там увидеть? Да всё что угодно, начиная с насованных кем-то щепок или даже застывшего клея. К сожалению, несколько подобных прецедентов у нас в доме уже было. Однако всё оказалось намного банальнее — просто задвижка изнутри была закрыта. Простите, я выразился «просто»? Это как сказать! Ключи-то были только у меня и я, разумеется, был уверен, что, уходя, дверь запер и даже по привычке неоднократно подёргал ручку. И вот теперь получается, что некто не только проник ко мне домой, так ещё и заблокировал дверь изнутри.

Тщательно обследовав замочную скважину, я без труда убедился, что никаких следов взлома не видно, а верхний замок оказался таким же закрытым, как его и оставляли. Что же это получается? А выходило так, что кто-то сумел проникнуть и зачем-то аккуратно закрыть верхний замок, который был простенький и носил больше номинальный характер. Непонятно… Я некоторое время растерянно стоял у двери, а потом начал спускаться по лестнице. Пользоваться лифтом с этим нехорошим рисунком мне не хотелось, но, думаю, по времени мы пришли бы на первый этаж одновременно.

Выйдя из подъезда, я обошёл дом и посмотрел в окна своей квартиры. А вот и ещё один штрих, которого здесь не должно быть, — распахнутое окно в комнате. На фоне остальных открытых окон это, конечно, казалось нормой, учитывая жару под сорок градусов, однако, уходя из дома, я всегда тщательно закрывал окна, следовательно, открыть их мог только кто-то посторонний. Впрочем, и слегка отдёрнутые шторы не оставляли в этом никаких сомнений. Поскольку мои окна выходили на солнечную сторону, я всегда их полностью занавешивал, выходя из дома ранним утром. Это позволяло уберечь квартиру от нагревания, и в помещении появлялась относительная прохлада. Впрочем, с присутствием человека она почему-то очень быстро рассеивалась, и не оставалось ничего другого, как распахнуть окна настежь.

Понятно, что самым разумным в такой ситуации было бы сразу позвонить в милицию, но они наверняка сломают дверь и, разумеется, ставить новую придётся за свой счёт. Не хотелось бы… Кроме того, мне казалось необычайно важным оказаться первым на месте предполагаемого преступления и не только отыскать все возможные улики, но и, так сказать, почувствовать атмосферу произошедшего. Разумеется, с посторонними людьми и гурьбой любопытствующих соседей, кому-то из которых пришлось бы исполнять роль понятых, это было бы невозможно. Тогда какой же выход? Я перевёл взгляд со своего балкона на соседский и, вздохнув, быстро вернулся в подъезд. Поднявшись по лестнице на второй этаж, я долго звонил в обитую чёрным дерматином дверь, пока не услышал приближающиеся шаркающие шаги и хриплый голос:

— Кто там?

— Это я, Кирилл. Откройте, пожалуйста, Григорий Иванович!

Зазвенела цепочка, замок щёлкнул, и я увидел пожилого мужчину с копной седых волос и чем-то напоминающего Альберта Эйнштейна, только похудее.

— Чем могу быть полезен? — деловито осведомился он и, как обычно, запрокинув назад голову, смерил меня высокомерным взглядом из-за своих сдвинутых на кончик носа маленьких узких очков.

— Извините за беспокойство, но я хотел бы ненадолго одолжить у вас лестницу!

— Что за вопрос! Конечно! Только позвольте вам, молодой человек, заметить, что придётся кому-то из нас пойти и достать её с балкона.

Я кивнул и прошёл в тускло освещённый коридор. Хозяин посторонился, но его голос я хорошо слышал и с балкона:

— А что, собственно, случилось? Моя помощь не требуется?

— Да вот поставил недавно новую дверь, а теперь что-то с замком. Зато осталось открытым окно… Хочу влезть и попытаться разобраться изнутри, в чём там может быть дело, — как можно спокойнее ответил я.

— Да, сейчас везде наставили этих железных монстров. А в наше время у всех были деревянные и их даже не закрывали.

— Уверен, что так оно и было. Спасибо вам большое, постараюсь побыстрее вернуть…

— Не торопитесь, молодой человек, не торопитесь. Она мне самому вовсе не к спеху! — Мужчина улыбнулся как-то открыто и глуповато.

— Хотел ещё об одном поинтересоваться. Вы никакого шума в последние дни сверху не слышали? — как бы между прочим спросил я, так как его квартира находилась как раз под моей.

— Нет, ничего такого. Да и слух мой в последние годы оставляет желать много лучшего. Так вот…

Мне показалось, что он сейчас обязательно прибавит присказку «старость не радость», но хозяин, покачивая головой, больше не проронил ни слова. Я был благодарен, что тот не начал расспрашивать о причинах моего беспокойства и, с трудом донеся громыхающую лестницу до третьего этажа, начал трезвонить в квартиру напротив моей.

Только сейчас я подумал о том, что эти соседи — молодая весёлая семья — вполне могли быть в такое время где-то на даче. Или Лена пошла с малышом в поликлинику, на прогулку, да куда угодно. Давненько я их не видел и решил что, позвонив ещё пару раз, могу спуститься, обогнуть дом и просто влезть к себе в окно с улицы. Правда, тогда мне придётся невольно устроить шоу для всех случайных прохожих и жильцов, что было бы нежелательно — перемещение между балконами всё-таки выглядело здесь меньшим из зол.

И тут за дверью послышались быстрые шаги, характерно звякнула пластмассовая крышечка открываемого глазка и, загремев, дверь открылась.

— Кирилл, доброе утро! — На пороге стояла симпатичная девушка с ярко-чёрными волосами, в бесформенном цветастом халате и с полотенцем в руке.

— Здравствуй, Лена. Извини, что отвлекаю, но я хотел бы воспользоваться твоим балконом…

— Вот как? Мой муж что-то там для тебя оставил?

— Нет, просто я не могу попасть к себе в квартиру через дверь, но окно открыто, путь к нему как раз лежит через ваш балкон.

— Так ты вроде недавно поставил новую дверь. Что-то с замками?

— Да, можно сказать и так. Впрочем, на все сто не уверен. Так я могу пройти? — улыбнулся я.

— Конечно. Только будь поаккуратнее с этой лестницей, мой в прошлом году умудрился разбить чем-то похожим два зеркала в коридоре.

— Буду предельно аккуратен…

Я медленно вошёл в квартиру, миновал комнату и оказался на просторном застеклённом балконе, больше напоминающим сейчас парник.

— Что, жарковато? — Лена пожала плечами, словно извиняясь.

— Да уж, не холодильник.

— А что у тебя на шее сбоку? Сажа?

— Наверное. Вот сейчас попаду домой и сразу под душ!

— Давай я придержу дверь, чтобы ты мог спокойно её вынести!

— Не надо!

— Да мне не сложно… — Лена поглубже закуталась в халат и чему-то усмехнулась.

— Не в этом дело, просто я не собираюсь её никуда нести.

— Но ты же говорил, что…

— Вот именно. Не хотелось бы устраивать большое шоу для всех. Моя скромность позволяет обойтись лишь маленьким представлением, поэтому я сейчас просто аккуратно перекину лестницу с вашего балкона на свой и переберусь туда.

— Но это же опасно!

— Не думаю, главное, не смотреть вниз… — улыбнулся я. — А потом попрошу тебя аккуратно подать мне лестницу со своего балкона. Благо, веса здесь всего ничего!

— Даже и не знаю, разрешать ли тебе этим заниматься! — выдохнула Лена и задумчиво потёрла подбородок.

— Тогда, может быть, слазишь сама?

— Нет, уж лучше ты. А мне предоставь роль звонящей в скорую помощь!

— Значит, так и договоримся.

Я аккуратно открыл боковую створку застекления балкона и начал двигать лестницу вперёд, сначала перемещая первое небольшое «колено», а потом и среднее. Лестница позвякивала, дрожала и выгибалась, явно не производя впечатления устойчивой конструкции, хотя вроде бы была практически новой. Наконец её конец громко ударился о деревянный парапет моего балкона, и я мысленно похвалил себя, что так и не собрался его остеклить. В этом случае я не увидел бы открытого окна и, соответственно, уже, видимо, распрощался бы с новой входной дверью.

— Всё-таки полезешь? — с придыханием, сжав на груди руки, спросила Лена.

— Да вот ещё раздумываю… Может, оставить всё так да уйти! — подмигнул ей я, хотя, понятно, мне было не до веселья.

— Что же, удачи. Надеюсь, всё пройдёт успешно!

Я вздохнул и аккуратно забрался на лестницу. Её противоположный край резко приподнялся вверх и, если бы не покосившаяся тумба на балконе соседей, я точно весьма болезненно упал бы. А так всё, к счастью, обошлось, и, успокоив сердцебиение, я медленно, на коленях, двинулся вперёд.

— А я думала, ты просто быстро пробежишься… — разочаровано засмеявшись, комментировала Лена. — Хочешь, возьму фотоаппарат и щёлкну тебя на память?

— Нет уж, спасибо. Я и так чувствую себя настоящей звездой! — закряхтел я, видя, что некоторые идущие внизу люди начали заинтересованно поднимать головы и зачем-то махать руками.

Солнце палило нещадно, и пот мгновенно начал заливать глаза, болезненно покалывая и неприятно перекатываясь по телу. Кроме того, я ничего не мог с собой поделать, но начал мелко дрожать. Вниз я решил не смотреть сразу, вверх — тоже, а вот взгляд вдаль успокаивал и даже создавал умиротворяющую иллюзию, что я забрался совсем невысоко. Теперь главное, быстро не переводить взгляд — от этого обязательно закружится голова.

— Ты как там? Не сбавляй темп! — голос Лены раздался настолько близко, что становилось понятно: далеко я не ушёл.

— Порядок! — отозвался я и почувствовал, что сейчас вполне может стошнить.

Страх высоты — в этом было что-то неприличное, липкое и безысходное. Конечно, как и все ребята, я когда-то карабкался на деревья и прыгал с крыш, но не потому, что этого хотел, а скорее, чтобы быть как все и не выдать свою слабость. Или даже немного не так: опасения, что кто-то может только подумать, что я боюсь высоты, заставляло залезать выше, чем было нужно, и самому выступать инициатором подобных развлечений, которые иногда до добра не доводили. Именно так в своё время я сломал левую руку. А однажды мы пришли к одному приятелю, который жил на двенадцатом этаже, и, чтобы освежиться, я вышел на балкон, впервые перепугавшись высоты настолько, что всё тело задрожало, голова закружилась, и мне пришлось, схватившись за стену, медленно выходить в комнату. Позже, помню, я радовался, что мои товарищи приняли это за небольшой перебор алкоголя, но скрыть правду от самого себя было невозможно.

Почему я вообще сейчас полез таким способом, если быть до конца честным с самим собой? Наверное, взрослость давала иллюзию, что какие-то там детские страхи надо мной теперь не властны. Да, самоуверенность и слово «надо». Всё, что было когда-то, кажется уступающим под напором опыта, возраста, знаний и расширившегося со временем мировоззрения. Однако здесь забывается, что все основные инстинкты, главный из которых страх, остались неизменными. Что же, хотелось очень надеяться, что мне не придётся расплачиваться за свою самоуверенную глупость как минимум сильными ушибами при падении. Вдруг лестница затряслась и стала приподниматься. Неужели разъезжается в сторону? Но почему?

— Лена, помоги, пожалуйста! — хрипло вскрикнул я, но движения лестницы стали резче: она словно пыталась сбросить меня вниз, туда, где в спутанных кустах и пригорках выгоревшей травы зловеще торчали ощетинившиеся щепками пни.

— Помогите! — инстинктивно крикнул я и улёгся на лестницу плашмя, намертво обхватив её руками и ногами.

Вроде стало легче, и резкие толчки напоминали теперь всего лишь дёрганое путешествие в вагоне пригородной электрички с не очень опытным или равнодушным машинистом. Теперь я мог аккуратно обернуться назад и с удивлением увидел, что Лена стоит в застеклённом балконном проёме и всеми силами пытается сбросить свой конец лестницы вниз.

— Эй, что вы там делаете? Аккуратнее! — завопил снизу хрипловатый от пива голос, судя по всему, принадлежащий какому-то молодому человеку, случайно ставшему свидетелем этой сцены.

— Лена! Прекрати сейчас же! Я буду стрелять, и это не шутка! — прохрипел я и с величайшей осторожностью, отпустив правую руку, вытащил из-за пазухи револьвер.

Он чуть было не выскользнул из моих потных дрожащих рук, но я вовремя успел прижать оружие к лестнице и, обхватив пальцами, развернул дулом к соседскому балкону.

— Отойди, быстро!

Лена застыла в застеклённом проёме и с непонятным выражением лица смотрела куда-то сквозь меня. Потом кивнула, ловко спрыгнула на пол и, положив локти на парапет, спокойно опустила на них боком голову, словно заснув.

— Так и сиди, не двигайся! Я каждую секунду буду смотреть! — крикнул я и, учащённо дыша, пополз вперёд, постоянно вертя головой и проверяя, не надумала ли ещё чего-нибудь эдакого выкинуть соседка.

Между тем мой балкон неотвратимо приближался: вот уже вспотевшие дрожащие пальцы уцепились за деревянный парапет, осторожно подтянули меня всего и — блаженство! — я оказался на покоробившейся плитке пола. Даже через свои летние туфли я чувствовал жар, исходящий от плиток, но это казалось прямо-таки смешным пустяком по сравнению с тем, что мне пришлось пережить.

— Как приземление? Благополучно? — раздался крик Лены.

— Порядок! Несмотря на все твои усилия! Ты совсем с ума сошла, я из-за тебя мог упасть и умереть! — я выдохнул, обернулся и выразительно постучал кулаком по голове.

— Но ты же в порядке… — словно обиженно отозвалась Лена. — Всё, давай-ка убирай к себе эту штуку! — Она приподняла край лестницы и свесилась за пределы балкона, помогая мне принять её максимально удобно. — Ну вот. Должен быть ещё благодарен мне за всё-то! — выкрикнула она и стала запирать стекло.

Я хотел что-нибудь ответить, но не нашёлся, как выразить свои чувства. С одной стороны, она мне действительно очень помогла, с другой — чуть не угробила. Хотя, если разобраться, возможно, Лена всего лишь пыталась удержать лестницу от падения, а вовсе не уронить, как померещилось мне сквозь страх. В любом случае это дело подождёт, и то, что притаилось буквально в шаге от меня, гораздо важнее даже возможных маниакальных наклонностей соседки, которые проявились так не вовремя.

Что же, вот я и здесь… Теперь, пожалуй, предстоит самое худшее. Когда опасность свалиться с высоты третьего этажа миновала, это почему-то казалось гораздо менее страшным, чем когда я полз по лестнице. А вот что ждёт меня в квартире? Ведь может так получиться, что дверь всё-таки сломана и всё, что можно, вынесено или поломано. К счастью, ничего такого, о чём пришлось бы горько жалеть, у меня дома не было, но вот сама мысль о том, что некто без спроса проник и находился там, буквально выводила из себя.

— Что же, давай наконец узнаем… — пробормотал я, силясь рассмотреть за просветом в занавеске, что же ожидает внутри.

На первый взгляд, всё было в порядке, и я уже хотел, сняв с окна москитную сетку, залезть в окно, которое, к счастью, было открыто не вверх, а в сторону. Но тут обратил внимание, что балконная дверь не закрыта — просто плотно захлопнута, и при желании я могу, как обычно, воспользоваться ею. Ещё лучше! Толкнув дверь от себя, я услышал скрип и вспомнил, что уже вторую неделю собираюсь смазать петли. Потом отбросил занавески рукой в сторону и, шагнув внутрь, чуть было не уронил на пол большой тонкий телевизор, который располагался на тумбе в узком проходе, замыкаемом справа столом. На телевизоре висела какая-то разодранная белая тряпка, которой раньше здесь точно не было, но экран оказался цел, и при ближайшем рассмотрении это оказалась одна из моих кем-то разорванных рубашек.

— Вот чёрт, всё-таки кто-то навестил… — выдохнул я, готовясь к худшему.

Но, как оказалось, в квартире царил полный порядок, за исключением того, что все мои рубахи пошли на зашторивание неизвестными всех зеркал и телевизора. Дверь действительно была закрыта изнутри на задвижку, и я без труда убедился, что никаких повреждений и проблем здесь нет. Единственное, что ещё было не на месте и выглядело довольно необычно, это комнатный термометр, поставленный кем-то прямо посередине комнаты. Он был подарен мне лет пять назад одной девушкой и представлял собой запаянную колбу, чем-то напоминающую презерватив, с жидкостью, в которой плавали шарики с подписанными градусами. До сих пор у меня не было полной уверенности, но вроде бы тот, который всплывал выше всех, должен был показывать температуру в квартире. Правда, цифры почему-то заканчивались на двадцати восьми, а метеостанция, висящая на стене, утверждала, что в квартире тридцать три градуса тепла. Как бы там ни было, смысла установки термометра посередине комнаты я не видел.

Я рассеянно бродил, собираясь с мыслями и пытаясь не только не упустить ни одной детали, а попытаться проникнуться духом того, что здесь происходило без меня. Получалось не очень. На кухне все возможные «волны», если таковые вообще имели место, перебивал невыносимый запах, идущий от аквариума с черепахой. Немного подумав, я отключил у неё обогреватель и снял крышку с лампой, ощутив от воды такой жар, словно опасения домашней любимицы относительно приготовления из неё супа не лишены некоторых оснований. Наверное, ближе к вечеру стоило вымыть аквариум и сходить в зоомагазин, чтобы купить черепахе несколько живых рыб — это дней на пять избавит от необходимости сыпать ей сухие корма, которые мгновенно начинали тухнуть в этой одуряющей жаре.

И когда я уже почувствовал разочарование, туалет и ванная преподнесли неожиданные сюрпризы. В бачке плавала сигарета «Парламент» и кружился намокший ком туалетной бумаги — именно так делал Валера, и я почувствовал, как у меня невольно передёрнулись плечи. Что ещё неприятнее, вернулся страх и растерянность: по какой-то причине смерть моего друга и это вторжение в квартиру теперь казались точно взаимосвязанными. С одной стороны, это радовало: чем больше зацепок, тем продуктивнее должны быть размышления над ними. С другой — было в этом что-то непривычное и смешивающее работу с личными делами, чего я всегда старательно избегал, хотя смерть Валеры уже сделала именно так. Моя рука потянулась было к белой пластмассовой ручке, чтобы спустить воду, но потом медленно опустилась.

— Возможно, мне стоит потом ещё раз на это взглянуть… — пробормотал я и пошёл в ванную, чтобы сполоснуть руки, — привычка, прочно укоренившаяся в моём сознании с детских лет.

Здесь моя рука невольно потянулась к пистолету, дуло которого я наставил на плотно задёрнутые и подрагивающие шторы. Они были украшены абстрактными рисунками с домами, заводами и людьми на тёмно-синем фоне, который не позволял практически ничего сквозь себя рассмотреть. Тем не менее, кажется, в ванне было нечто большое, белое и медленно двигающееся.

Крепко ухватив рукой край занавески, я резко отдёрнул её в сторону… и отступил на шаг назад, с удивлением глядя на заполненную почти наполовину ванну, в которой болталось что-то, закрученное в простыню. В какой-то момент мне показалось, что это труп ребёнка, и вроде бы я даже различил согнутые ручки, а потом решительно начал разматывать тяжёлую мокрую ткань и убедился, что это всего лишь моя старая детская игрушка — большая плюшевая собака. Когда я был совсем маленьким, то любил засыпать рядом с ней, чуть позже — иногда подкладывать под голову во время просмотра телевизора, лёжа на диване, а потом игрушка переехала на антресоли, где мирно пылилась незнамо сколько лет. Конечно, ничего страшного, но почему-то именно эта обвислая и деформировавшаяся от воды морда пса вызвала у меня самые бурные эмоции, и всё преступление тех неизвестных, кто ворвался ко мне домой, сконцентрировалось именно в этой игрушке. Как они могли так поступить, наверняка зная, насколько дорога моему сердцу эта вещь? Да и зачем заворачивать игрушку в простыню и топить в ванне?

Ответов у меня не было. И разумных объяснений, кроме того, что кому-то приспичило меня очень разозлить, не находилось. Что же, своей цели они явно достигли! И чем дольше я стоял в ванной, тем всё больше убеждался, что здесь ничего интересного не найдётся, как и на антресоли, куда, подставив кухонную скамейку, я сразу же заглянул и убедился, что царящий там кавардак, никто не потревожил, судя по толстому слою пыли. Собственно, чистым оставалось именно то место, откуда недавно извлекли плюшевую собаку.

Я вернулся в коридор, где моё внимание сконцентрировалось на автоответчике с мрачно мерцающей красной двойкой. Нажав на кнопку воспроизведения, я услышал крикливый голос одной дальней родственницы, с которой мы виделись от силы пару раз в жизни. Она сообщила мне о смерти двоюродной бабушки или кого-то подобного с ничего не говорящим мне именем. Невольно усмехнувшись её уверенности в том, что я непременно захочу быть завтра на похоронах и жажду оказать материальную помощь кому-то из её нуждающихся родственников, я нажал на кнопку удаления и услышал длинный звуковой сигнал.

Второе сообщение было от Андрея, того самого, кто сосватал мне Хельмана, который, если уж на то пошло, возможно, сегодня спас мне жизнь при пожаре. Однако смысл послания показался мне не особенно ясным, а временами прерывался громким треском: «Кирилл, это я. Почему отключил мобильный? Не могу до тебя дозвониться. Ну раз ты это слушаешь, то извини, что подвёл тебя с этой встречей. Обещаю, мы что-нибудь обязательно придумаем. Будет возможность, свяжись со мной. Всё, давай, пока!»

Я некоторое время стоял и размышлял, о какой встрече он говорит. Потом махнул рукой — всё равно именно Андрею я хотел сейчас позвонить, заодно всё и выясним, хотя мне сейчас в первую очередь важно было понять, что же произошло у меня дома. Вытащив из кармана сотовый, я убедился, что он исправно работает, но когда попытался сделать вызов, увидел высветившуюся сбоку надпись: «Вставьте SIM-карту». Так вот в чём дело! Такое у меня уже пару раз бывало, хотя причина этого явления оставалась для меня загадкой. Наверное, как-то резко встряхиваю аппарат или что-то с контактами. Как бы там ни было, я знал, что нужно делать: снять чехол, открыть заднюю крышку, вытащить аккумулятор и карточку, потом запихать всё назад в обратной последовательности. Именно это я и проделал, терпеливо дождавшись загрузки телефона и даже получив двенадцать уведомлений о звонках, которые не захотели оставлять сообщения на автоответчике. Что же, это я могу посмотреть и позже, а вот Андрею позвоню прямо сейчас.

Наш разговор оказался очень коротким. Он сразу сказал, что сделает пару нужных звонков коллегам в область и приедет сам. Меня это вполне устраивало, ничего меньшего от друга я и не ожидал. Сколько мы были близко знакомы? Лет, наверное, десять, и такого чуткого, располагающего к себе и очень открытого человека я, пожалуй, больше не встречал. Конечно, с моей деятельностью подобная дружба была ещё и выгодна, однако я старался без особой необходимости никогда ни о чём Андрея не просить и при этом был готов прийти на выручку по первому его зову.

Поскольку теперь спешить мне было некуда, я хотел было отнести соседу лестницу, а заодно переговорить с Леной по поводу произошедшего на балконе, но неожиданно почувствовал, что просто боюсь даже на короткое время оставлять свой дом. Что же, в этом не было ничего плохого — все остальные дела могли вполне подождать, даже приём ванной. А вот кофе пришёлся бы в самый раз. Я прошёл на кухню, немного подумав, вылил из чайника всю имеющуюся там воду, заодно опустошил и кувшин с фильтром, потом принюхался и налил чайник прямо из-под крана. Ещё не хватало выпить чего-нибудь с подсыпанным порошком, чтобы предстать во всей красе перед своим другом и милицией. Необычного происшествия к квартире для этого, наверное, более чем достаточно. Вода была мутноватая и даже с плавающими частичками какой-то гадости, но я был уверен, что всё это обязательно осядет на дно, да и вообще не так уж сейчас и важно. Включив газ и поставив чайник, я открыл холодильник и убедился, что ничего сладкого там нет, разве что бекон, который было бы очень противно есть без хлеба. Зато на верхней полке в «стенке» должны были оставаться шоколадные конфеты в вазочке. Я пошёл в комнату, открыл дверцу и убедился, что так оно и есть. Только от жары они все превратились в бесформенные, неприятно проминающиеся под пальцами и явно не вызывающие аппетита вязкие лужицы. Да, пожалуй, над этим стоило подумать раньше. Мне ничего не оставалось, как даже не ссыпать, а перевалить их в пакет и бросить в холодильник: может, к вечеру какой толк из этого и выйдет.

Щёлкнув большую зелёную кнопку на пульте телевизора, я включил «Дискавери» и на некоторое время погрузился в интересный мир экспериментов и занимательных фактов. Под них очень даже хорошо и неторопливо пошла пара чашек растворимого кофе, хотя с середины второй меня начало немного подташнивать. Мне даже хватило времени, чтобы убедиться, что никаких важных звонков на сотовый телефон я не пропустил. Потом я почувствовал, что мои глаза за сегодня устали, главным образом от пота, и мне показалось самым удачным решением закрыть их, просто прислушиваясь к телевизору и вдыхая запах кофе вперемешку с протухшим аквариумом. Но и это всё постепенно начало отступать, поглощаться и растворяться в темноте, в которой не было места ничему, даже цистернам…

Из этого состояния меня легко вырвал громкий и требовательный звонок в дверь. Это я немного задремал или на самом деле они так быстро приехали? Пожалуй, именно первое. Зато я чувствовал себя, несомненно, лучше.

— Сейчас, иду!

Я быстро добрался до коридора, щёлкнул задвижкой и увидел Андрея, которого сразу не узнал из-за отсутствия привычного строгого костюма: его заменили цветастые шорты и ярко-жёлтая майка с надписью «Гаваи». Она почему-то показалась необычайно к месту — не как издёвка или что-то подобное, а скорее как проведённая аналогия со столичной погодой. За спиной Андрея маячили четверо людей в форме, и все они вскоре заполнили коридор.

— Ну, что тут у тебя приключилось? Рассказывай…

Я подробно описал всё произошедшее, опустив только странное поведение соседки, в котором не был до конца уверен. После этого ребята рассредоточились по комнатам, а мы с Андреем вышли на лестничную площадку.

— Какая-то странная история… — закурив, вполголоса сказал он.

— Да, и я ещё кое-что не упомянул…

Здесь я рассказал Андрею про бумагу и сигареты в туалете, а также про то, что произошло при встрече с Хельманом.

— Погоди-ка… — кивнул головой Андрей, выглядевший как-то удивлённо.

Он отошёл и начал долго кому-то звонить, а я, заглянув в квартиру, прислонился спиной к прохладной стене, до которой ещё не дошли ремонтные работы, и с невольной улыбкой следил за его «пыхающими» при каждом шаге шортами и футболкой, плотно прилегающей к телу. В самом деле это ему шло, а вот то, что действительно портило красивое вытянутое лицо с высоким лбом, так это расплывчатое красное пятно у правого виска. Его, как правило, принимали за родимое или за «бандитскую пулю» (по-моему, у Андрея даже имелось в запасе несколько подходящих героических историй). Пятно неизменно производило впечатление на дам, да и многие его коллеги, насколько я понял, связывали его исключительно с его профессиональной деятельностью. Но на самом деле этот след остался от выстрела из газового пистолета, который когда-то он сделал сам. Не знаю, почему он выбрал именно это оружие, что за гадость была в патроне и действительно ли он хотел покончить жизнь самоубийством, зато как-то поздней осенью, после бани, Андрей рассказал мне правду о причине произошедшего. И она не могла вызвать ничего, кроме жалости, — смерть его сына, которому не исполнилось и двух лет. Мальчик просто задохнулся от попавшего в горло православного крестика на верёвке. Бывшая, а на тот момент действительная жена Андрея была верующим человеком и, настояв на крещении ребёнка, считала необходимым постоянное ношение этого религиозного атрибута. Конечно, с тем же успехом малыш мог подавиться какой-нибудь игрушкой, однако мы всегда склонны винить не возможные альтернативы, а именно то, что стало фактической причиной трагедии. Вот то же самое произошло и с ним. Но глядя сейчас на этого серьёзного и милого человека, я с огромным трудом мог себе представить его же, сжимающего в руке пистолет и считающего, что жизнь на этом закончилась.

Потом я вспомнил о Лене и, сделав несколько шагов, позвонил в дверь напротив. Тишина. Я несколько раз повторил попытки, но они оказались безрезультатны. Здесь, конечно, были варианты, начиная с того, что она успела куда-то уйти, и заканчивая тем, что после произошедшего на балконе она от меня прячется, считая виноватым или же обвиняя себя. Я продолжал звонить, больше автоматически, а потом вдруг вспомнил о том, что она была без ребёнка. Странно, насколько я помнил, Лена дома ни на секунду не могла расстаться со своим чадом и уж, во всяком случае, буквально через слово говорила о чём-то, связанном с малышом. Сейчас же, насколько я помнил, эта тема не была озвучена вообще никак.

Как только был сделан этот вывод, я, приплюсовав к нему попытку сбросить меня с лестницы, почувствовал мурашки, бегущие по моей спине. Потом медленно достал сотовый телефон, нашёл в записной книжке номер Максима, записанный как «Соседи из 42 кв.», и нажал выпуклую клавишу с изображением зелёной приподнятой трубки.

— Да, Кирилл? — раздался через несколько секунд металлизированный голос.

— Это я, Максим!

— Вот неожиданность! Надеюсь, с квартирой всё в порядке? — в его голосе зазвучали беспокойство и надежда.

Я некоторое время пытался понять, как он может знать что-то о моём происшествии, а потом сообразил, что он говорит про свою.

— Да-да, всё в порядке а что должно было случиться?

— Нет-нет, я так просто. Ты позвонил, и я подумал, мало ли что. А мы все третий день на даче. Жара просто невыносимая, а в колодце практически совсем нет воды. Представляешь, по такой погоде даже в баню не тянет!

— Вы все, это кто?

— Ну, я и жена с ребёнком! — жизнерадостно ответил Максим, а моя рука замерла над кнопкой звонка соседней квартиры.

— Вот как! А сколько, ты говоришь, вы уже на даче?

— Да третий день. С утра ездили на реку, Олег в полном восторге!

Я молчал и думал: значит, женщина, которая любезно позволила мне воспользоваться соседским балконом, просто показалась мне похожей на Лену, не более того.

— Ладно, отдыхайте. Увидимся! — выдохнул я, надеясь, что мой голос прозвучал спокойно, и положил трубку.

— Вот и хорошо, что ты договорил. Знаешь… — ко мне, неопределённо пожимая плечами, приблизился Андрей.

— Погоди. Тут ещё вот какое дело выходит!

Я рассказал ему то, что выяснил по телефону, и не успел оглянуться, как он привёл с собой ребят из квартиры и те двумя быстрыми размашистыми движениями вышибли деревянную входную дверь сорок второй квартиры. Потом, с вынутыми пистолетами, рассредоточились внутри, но уже через минуту вышли с разочарованными лицами — пусто. Тем не менее Андрей попросил их внимательно посмотреть и там. Нам же досталась роль разгонять жильцов, которые стали стягиваться на лестничные площадки и смотреть, что же произошло. За всей этой суетой прошло незнамо сколько времени, пока наконец милиция не покинула обе наших квартиры, пообещав сообщить о результатах в ближайшее время и попросив меня на днях к ним подъехать. Потом Андрей ещё долго с ними о чём-то говорил, отойдя к окну, и наконец распрощался, приблизившись и хлопнув меня по плечу:

— Держись. Всё нормально, результаты обязательно будут. Ребята ещё сейчас всех соседей обойдут, в соседних домах разузнают, кто и что видел. Правда, есть тут кое-что ещё, но об этом я пока говорить не буду. Давай лучше встретимся завтра в церкви у платформы Ильинская, там обо всём и поговорим. А сейчас, извини. Возможно, нехорошо покидать тебя в такой момент, но я уже и так припозднился здесь, а дела зовут!

Я кивнул головой, ничуть не удивившись назначенному месту встречи. Несмотря на трагедию, произошедшую с ребёнком Андрея, он предпочитал встречаться именно в церквях, утверждая, что это самое лучшее место, чтобы не быть подслушанным. Может, в чём-то он был и прав. Мне, собственно, было всё равно, поэтому я охотно согласился, и мы договорились на одиннадцать утра.

— Спасибо за всё. Извини, что отвлёк, но без тебя бы я не справился. До завтра!

Я пожал его странно сухую по такой жаре руку и стоял на площадке до тех пор, пока не увидел его сначала выходящим из подъезда, а затем скрывшимся за деревом. Некоторое время я переминался с ноги на ногу, покосился на прикрытую и опечатанную милицией дверь, а потом вернулся в квартиру. Ну и денёк! Я хотел было уже запереть дверь и прилечь, когда вспомнил, что обещал отнести соседу лестницу, и потратил на это ещё как минимум полчаса, стараясь корректно ответить на множество его вопросов о произошедшем и приезде милиции. Наконец я вернулся домой, ещё раз обошёл квартиру, собрал все порванные рубашки и выбросил в мусорное ведро. Потом вставил диск с мудрёным названием «Блю-рей» в плеер и упал в кресло, уделив четверть часа просмотру нового диснеевского фильма «Алиса в стране чудес». Но мои мысли метались и, несмотря на утомлённость, усидеть на месте и сосредоточиться никак не получалось. Тогда я сходил в ванную, слил воду, положил в таз плюшевую собаку, потом тщательно протёр всё вокруг моющим средством и нескончаемо долго стоял под прохладными струями душа. Когда это поднадоело, тщательно растёрся, набросил халат и стал бродить по квартире, пытаясь соединить факты, догадки и события сегодняшнего дня. В какой-то момент я попробовал мысленно совместить это с мытьём аквариума или походом в магазин за рыбой для черепахи, но не смог — кажется, ни физических, ни душевных сил на это попросту не осталось.

Сначала всё казалось совсем сумбурным, потом — постепенно встающим на свои места. В итоге ухватить то, что, казалось, прояснит картину полностью, мне не удалось, и всё опять превратилось в хаос. В таком состоянии я бродил до тех пор, пока на улице не стало темнеть, и только тогда, открыв новый комплект постельного белья, я скинул халат и улёгся в кровать, глядя куда-то в окно. Но несмотря на тяжёлый день, я долго лежал без сна. Растерянность, обида и ужасное ощущение незащищённости буквально клокотали во мне и не давали успокоиться. Даже хлопковое постельное бельё вызывало чувство лёгкого омерзения и казалось грязным — словно залапанным руками тех, кто проник в мою квартиру. Конечно, я постелил совершенно новый комплект — как раз нашёлся хороший повод распаковать подарок, который лежал у меня в шкафу, наверное, ещё с прошлого дня рождения. Однако в голову непроизвольно лезли бредовые мысли о том, что злоумышленники, конечно же, извлекли его, вытерлись, а потом аккуратно засунули обратно, чтобы даже в этом меня унизить. Где-то глубоко я понимал, что такое вряд ли возможно и, скорее, похоже на бред, только эта мысль была слишком уж навязчивой, а воображение услужливо ежеминутно рисовало перед глазами всевозможные к ней иллюстрации. Одна краше другой! Прямо как увлекательное кино, где часто растворяешься в картине, лишь изредка напоминая себе, что всё увиденное выдумка и хорошая игра актёров.

Мои руки привычно завладели пододеяльником — плоским и, наверное, именно от этого выглядевшим очень жалко. Стоящая в последнее время в Подмосковье аномально жаркая погода не позволяла накинуть его на себя даже ночью, поэтому он находился в стороне просто на всякий случай. А вот его уголки неизменно служили мне поводом для поделок в те моменты, когда я пытался отвлечься и сосредоточиться на чём-то несущественном. Пальцы привычно «лепили» сначала комок снега, потом вытянутую колбаску и наконец переходили к самому трудному — фигурке человека. Здесь приходилось быть очень аккуратным и буквально следить за каждой складочкой, чтобы с таким трудом созданное не деформировалось и не стало походить именно на уголок пододеяльника. Обычно это увлекало меня, и однажды я даже создал нечто, похожее на самого себя, но только не сегодня. Дело явно не клеилось, и в какой-то момент я разочарованно выпустил из рук мягкую ткань, отбросив пододеяльник в сторону. «Мне обязательно надо отдохнуть… Этот день был слишком длинным!» — подумал я и, откинувшись на подушку, попытался отвлечься на какие-нибудь более приятные мысли. В первые мгновения казалось, что это попросту невозможно, да ещё и периодически струящиеся по телу капельки пота вызывали нестерпимый зуд и неприятное покалывание. Однако вскоре я увидел перед глазами восточную танцовщицу, звонко щёлкающую пальцами и невероятно крутящую своим вызывающе-красивым телом. Вокруг сидели какие-то люди, но она смотрела и исполняла этот номер только для меня. Я знал это точно, как и то, что моё внимание здесь — самая высшая благодарность и признание, за которое стоит постараться.

Медленная душевная музыка продолжала играть, а девушка танцевать, но зрители начали неожиданно подниматься со своих мест и аплодировать. Всё громче, громче, и звук начал как-то перемещаться, как эффект в домашнем кинотеатре, метаться вокруг и постепенно разрывать эту радужную картинку. Ещё мгновение она поколебалась, а я постарался домыслить продолжение и тем самым не позволить сну уйти или стать другим. В какой-то момент казалось, что мне это по силам, но неожиданно рокочущий грохот отозвался где-то внутри мучительной вибрацией, и я испуганно распахнул глаза, увидев только потолок с колышущимися тенями деревьев и отсветами расположенного напротив дома рекламного щита.

«Чёртова труба!» — прошептал я через секунду, собравшись с мыслями и поняв, что раскатистый звук существует на самом деле, возвещая, что сейчас где-то в районе одиннадцати часов вечера. В последнее время эти ночные канонады стали практически нормой в будние дни и неслись из расположенного неподалёку от Тиндо города Жуковского. Собственно, нас разделяло немалое расстояние и даже большое кладбище со странным названием Островцы, которое по определению должно было бы служить неплохой звукоизолирующей прокладкой. Однако грохот аэрогидродинамической трубы, несомненно, оказался прямо-таки чем-то роковым. В интернете или в какой-то газете я однажды прочитал, что строительство аналогичной конструкции сейчас обойдётся почти в миллиард долларов, хотя, возможно, что-то не так понял или журналисты традиционно хватили лишку. Однако осознание того, что я живу в каких-нибудь тридцати километрах от подобной достопримечательности в конце концов заставило меня выкроить время и принять предложение заехать в гости к Борису Захаровичу — одному старому знакомому, живущему практически напротив Центрального аэрогидродинамического института. «Если хочешь узнать, почему я хочу переехать в другую часть Жуковского, подъезжай где-нибудь к половине одиннадцатого вечера. Сам всё поймёшь!» — сказал он тогда мне, и я, немало заинтригованный, был на месте к назначенному сроку.

Окна квартиры выходили прямо на белое здание местной администрации, за которой, через дорогу, высилась аэрогидродинамическая труба. Она, честно говоря, не произвела на меня особенного впечатления: серая, унылая и вовсе не такая гигантская, как я себе представлял. Хотя и помнил из тех же печатных источников, что вроде как там ещё много чего скрыто у неё под землёй. Но когда минут через двадцать послышался нарастающий рокот, от которого отчаянно задребезжали стёкла и даже что-то завибрировало внутри тела, я проникся к конструкции некоторой долей благоговения. И, конечно же, прекрасно понимал желание человека поскорее переехать отсюда в более спокойное место: в какой-то момент мне показалось, что от этой нестерпимой волны звука дом взорвётся, а наши головы разлетятся на много-много частей. К счастью, ничего подобного, разумеется, не случилось, но, как говорится, осадок остался.

«Чёртова труба, чёрно-белая зола. Вот такая вот труба, чёрно-белая она…» — непроизвольно начал бормотать я какую-то случайно рифмованную чушь, стараясь усыпить свой мозг и заглушить монотонность грохота трубы.

За этим занятием я и не заметил, как опять пересёк грань между сном и реальностью, — на этот раз на всю ночь…