Мысленно поделив расстояние до цели на пятнадцать промежуточных этапов, каждый из которых должен был оканчиваться передышкой в тени сосен, в результате я сделал больше двадцати остановок. Несмотря на то что дело явно шло к вечеру (точнее сказать было невозможно, так как отсутствовали часы), жара стояла просто невыносимая, зато задымлённость, в отличие от Москвы, менялась здесь, наверное, каждые четверть часа, как и предупреждал Хельман, в зависимости от направления постоянно раскалённого ветра. Только небо было неизменно светло-серым, а солнце казалось здесь почему-то всё более огромным, словно медленно опускающимся на и без того выжженную землю.

Сначала путь мне давался сравнительно легко, потом в какой-то момент я почувствовал себя совсем плохо, но ограничился несколькими спазматическими толчками в горле и начал подумывать, не заночевать ли всё-таки где-нибудь прямо здесь, а завтра продолжить путь. Спать хотелось ужасно, и я мысленно ругал себя за то, что решил поддаться слабости и апатии в больнице. С другой стороны, было неизвестно, выбрался бы я оттуда когда-нибудь. Кстати, ещё один хороший вопрос: зачем эта медицинская затея понадобилась Хельману? А что почему-то меня беспокоило больше всего, каким образом на теле не осталось даже следа от его выстрелов, хотя я не просто их слышал, но и явственно чувствовал перед потерей сознания? Разумеется, про галлюцинации и прочие успокоения, которыми пичкал меня доктор, присовокупляя лекарства, я теперь даже всерьёз не задумывался.

Наконец, измучавшись, я пристроился возле нескольких очередных жидких сосен, часть стволов которых, казалось, была опалена, и начал было поудобнее устраиваться на ночлег, но вдруг подумал, что вполне могу потом и не проснуться. В голове замелькали пришедшие ещё из детства пугающие рассказы про стаи грозных кабанов, шевелящиеся клубки змей и прочих тварей, для которых в бессознательном состоянии я могу стать слишком лёгкой добычей. Кроме того, как я слышал, пожар может распространяться очень быстро, и никак не хотелось попросту сгореть здесь заживо. Подобные размышления, кажется, не только отогнали сон, но и придали мне дополнительные силы для продолжения пути, хотя, несмотря на все мои мучения, цель так толком ко мне и не приблизилась.

Интересно, кто там меня ждёт? Можно ли после всего верить словам Хельмана о некоем друге, особенно когда именно лучшего он, скорее всего, сам и убил в туалете, в котором мы и познакомились? Или это было сказано с каким-то нездоровым юмором или намёком на то, что я, например, иногда любил называть сотовый телефон своим «мобильным другом»? Пожалуй, ответы на эти вопросы можно искать долго, а вот к истине приблизиться вряд ли, тем более место в психушке гораздо больше подходит для Хельмана, а не для кого бы то ни было из знакомых мне людей. Однако, честно говоря, вскоре я уже был готов согласиться хоть на какого-нибудь обитателя места, к которому медленно, но верно приближался, лишь бы не отчаянное одиночество. Мог ли так со мной поступить этот маньяк? Да, наверное, но, пожалуй, тогда вряд ли здесь было что-то интересное, наблюдай он со стороны. А для Хельмана, насколько я мог судить даже по сегодняшним эпизодам, разного рода занимательные зрелища были неотъемлемой частью натуры.

Чтобы как-то взбодрить себя, я попробовал петь и, к своему немалому удивлению, припомнил больше пятидесяти текстов песен более-менее целиком. Поразительно, но значительная часть из них была детскими и, самое интересное, именно они больше всего вдохновляли и позволяли откуда-то черпать всё новые силы. Да, если вспомнить, в ту пору я никогда не испытывал недостатка в энергии, наоборот, она прямо-таки бурлила, и все мои усилия мысленно сосредоточились на попытках вернуться в далёкое прошлое, чтобы если и не разгадать тайну её источника, то, по крайней мере, попытаться как-то призвать сюда ко мне.

Стало понемногу смеркаться, от этого в воздухе начала появляться приятная прохлада, но, смешанная с гарью, она почему-то гораздо больше резала глаза и заставляла продолжительно откашливаться. Хотелось есть, в чём не было ничего удивительного, учитывая, что даже два жалких банана тут же из меня вышли, а ничего больше, кроме нескольких глотков воды, я сегодня во рту и не держал. Да и, конечно, нестерпимо хотелось пить — я даже вспомнил вычитанный в каком-то детективном романе сюжет о том, как человек дышал в пакет и получал через какой-то промежуток времени глоток или около того воды. И с удовольствием попробовал бы этот способ, но с собой у меня ничего не было. В четырёх просторных карманах шорт лежал только один большой носовой платок, который уже давно стал насквозь мокрым от солёного пота. Им, ужасно пахнущим и с изображением, словно издевающейся, улыбчивой рожи, я периодически обтирал руки и лоб ещё с начала своего путешествия.

Сделав очередной привал и в который раз прикидывая оставшееся до цели расстояние, я неожиданно осознал, что впереди появилось не просто что-то новое, а живое. Да, несомненно, у той далёкой изгороди был какой-то человек, энергично движущийся и, как ни странно, чем-то смутно знакомый. Наверное, глупо — с такого расстояния попросту невозможно было что-то толком разобрать, но здесь скорее говорило нечто из души, а не разума. Это, кажется, опять открыло во мне второе дыхание и, сорвавшись с места, несмотря на отчаянную боль в мышцах ног и тянущие раскаты где-то внутри и слева живота, я снова пошёл вперёд. Однако в какой-то момент начал сомневаться, что этот кто-то дождётся меня, а не пропадёт так же неожиданно, как появился, поэтому, мгновение подумав, я выхватил из кармана носовой платок и начал отчаянно махать им над собой. Казалось бы, простое действие, но получалось, что его весьма сложно совмещать с ходьбой и меня всё время стало заносить влево. Из-за этого я несколько раз болезненно споткнулся буквально на пустом месте и решил, что если никакой реакции не последует, то это дело стоит отставить, иначе, чего доброго, опять сильно вывихну ногу и вообще никогда и никуда не попаду.

И когда я уже потерял всякую надежду привлечь внимание человека у изгороди, он неожиданно ответил мне, маша чем-то, напоминающим длинную тонкую доску. Или это вовсе никакой и не знак, а просто незнакомец занимается какими-то делами по хозяйству? Нет, этот лучик надежды никак не хотелось терять, и я ещё более энергично затряс платком и даже попытался крикнуть: «Помогите!». Правда, вместо слова из горла раздался какой-то негромкий шелестящий рык, который, казалось, отобрал непомерно много сил, и я вынужденно оставил попытки привлечь этим внимание. Впрочем, как я вскоре убедился, с чувством всё возрастающего ликования, этот человек не только меня увидел, но и решил выбежать ко мне навстречу. Ах, как вовремя! Мои силы были на исходе, и даже платок, сжимаемый ослабевшими дрожащими пальцами, подхватил налетевший порыв ветра, и он вскоре скрылся за далёкими желтеющими кустами.

— Э-э-ге-гей! — вскоре донеслось до меня, и по мере приближения неизвестного я всё больше убеждался в том, что он точно мне знаком.

А когда снова поменявший направление ветер убрал прочь плотную дымку, я неожиданно узнал в этом человеке Андрея, одетого в закатанные брюки и клетчатую рубашку с коротким рукавом. Вот так сюрприз! В это было очень сложно поверить, но если у меня и в самом деле не было склонности к галлюцинациям, то факты, как говорится, были налицо.

— Кирилл? Это ты? — через несколько минут он уже сжимал меня в своих крепких объятиях.

Если бы не это, то, скорее всего, я просто упал бы без сил на землю и сразу же уснул или потерял сознание. Теперь же, с такой обнадёживающей опорой, я даже почувствовал, что вполне в состоянии пройти ещё немного.

— Я так рад тебя видеть. Вот не ожидал!

Несмотря на то что Андрей весь искрился радостью, а я не сомневался, что это было от всего сердца, нельзя было не заметить, насколько он постарел за тот короткий промежуток времени, что мы не виделись. Волосы сильно отливали серебром, глаза глубоко запали внутрь лица, глядя тревожно и обречённо, а прямо по центру лба пролегла хорошо заметная и неразглаживающаяся складка.

— Да, это на самом деле я…

— Вот здорово. Эй, чего ты?

В этот момент моя голова закружилась, я попытался уцепиться за Андрея, но начал соскальзывать по его потной рубашке. Казалось, ещё мгновение и я сильно стукнусь о землю, возможно, разбив в кровь лицо, но тут сильные руки замедлили моё стремительное движение, подхватили и осторожно уложили на захрустевшую траву.

— Совсем вымотался. Как ты себя чувствуешь? — Я попытался что-то сказать, но закашлялся и лишь слегка обозначил кивок головой. — Нет, так дело не пойдёт. Смотри, стало уже совсем темно, самое время сидеть дома. Как думаешь, сможешь удержаться за мою шею?

Мои пальцы, хоть и неохотно, но слабо шевельнулись, а головокружение, кажется, немного отпустило. Поэтому я, собрав силы, произнёс:

— Да, можно попробовать.

— Отлично. Тогда хватайся крепче! — Андрей приподнял меня, опустившись сам на колено, аккуратно подлез и я медленно нащупал его жилистую шею. — Да, это она. Держись!

Не успел я зацепиться, чувствуя уверенность, что моя хватка в любой момент может ослабнуть, он выпрямился, держа мои ноги в своих руках, и успокаивающе сказал:

— Ещё немного, друг. Ты, главное, потерпи совсем чуть-чуть.

Мой зад неудобно свесился, но в целом на спине Андрея оказалось очень даже неплохо. Вскоре, убаюканный движениями вверх-вниз, я положил голову ему на плечо и не заметил, как уснул, с ужасом увидев, что по-прежнему нахожусь в больнице, а надо мной тревожно склоняется Константин Игнатьевич, говоря кому-то, что здесь необходимо прибегнуть к шоковой терапии. Я пытаюсь вырваться и кричу: «Нет!» — но в это время открываю глаза и вижу рядом с собой только Андрея, взволнованно спрашивающего:

— Ну как ты? Поспал?

— Да, наверное… — неуверенно ответил я и почувствовал, что лежу на чём-то очень мягком и дружелюбном.

— А я-то было всерьёз заволновался. Молодец!

— Где мы? — Я обвёл размытым взглядом низкий деревянный потолок и остановился на старомодной изящной люстре.

— Там, куда ты, без сомнения, направлялся, в единственном на всю округу доме! — Андрей присел рядом, и в его голосе зазвучало неприкрытое беспокойство: — Давай, рассказывай. Что же с тобой приключилось?

Я попытался начать, но кроме более-менее связанного описания того, что мы видели во время слежки с Женей, выдавить из себя ничего не смог. Язык начал заплетаться, а моё сознание, кажется, проваливаться в какие-то неведомые пропасти. Возможно, это была реакция на отсутствие уже привычных больничных лекарств или мне просто очень хотелось не касаться этой темы, во всяком случае пока.

— Давай лучше ты, я что-то сегодня не в форме… — попытался улыбнуться я, но не почувствовал, действительно мой рот растянулся или ничего не произошло.

— А что говорить? Я здесь уже пять дней… — Андрей сглотнул, и его глаза запали ещё глубже. — Меня привёз сюда тот человек, которого ты называешь Хельманом, и сказал просто ждать, не делая попыток выбраться. Вот я и дождался тебя!

— И как же так получилось?

Окончание последнего слова прозвучало в моей голове словно эхо, и я на мгновение увидел перед глазами лес, тёмно-коричневую дорогу и гордо стоящего возле неё лося с большими ветвистыми рогами. Кажется, на них висел знак «Дорожные работы» и он оберегал путников от неприятностей в пути.

— Ты уверен, что в состоянии хотя бы слушать? — донёсся до меня постепенно нарастающий голос Андрея, и я кивнул. — Помнишь, я упоминал тебе, что случайно познакомился с одной девушкой? Так вот, представляешь, по-настоящему, прямо словно в первый раз, влюбился и был счастлив как никогда. Что-то подобное я испытывал только со своей бывшей семьёй, но этой темы мы касаться не будем. Сделал предложение уже на седьмой день знакомства, все дела… Начали определяться со свадьбой и даже заказали билеты, чтобы отправиться в романтическое путешествие. И не куда-нибудь — на Гавайи! Но ты не думай… — здесь он осёкся, и его левая скула задёргалась, — я ни на минуту не забывал о тебе… Сделал всё, что только было возможно, но ты таинственно исчез с этим самым человеком, и последнее, что удалось установить точно, это ваш странный отъезд в тоннель метро. Прямо скажем, не густо. Женя тоже не мог ничего рассказать: его нашли в машине с единственным, но смертельным огнестрельным ранением, а его дочка могла внятно сказать только то, что какой-то дядя, очень похожий по приметам на Хельмана, отвёл её в кафе. Девочка была в шоке и твердила потом всё время одно и то же: «Какое вкусное было мороженое» — и что ей почему-то не стали приносить добавку.

— Ясно, твоей вины ни в чём здесь нет… — промямлил я.

— Теперь вот, представляешь, неожиданно пропадает и Оксана. Просто вышла с работы, и больше никто ничего не видел. А через несколько дней, когда я уже сбился с ног в поисках и начал впадать в отчаяние, она неожиданно позвонила и попросила срочно приехать, одному, никому не говоря куда и зачем. Я именно так и сделал, а в результате попал в банальную ловушку. Оказалось, что Оксану похитил этот пресловутый Хельман и вынудил меня заключить с ним соглашение, которое я прилежно сейчас и выполняю, взяв на работе отпуск. Мы договорились, что если я здесь проведу ровно месяц, то он пришлёт за мной машину, а дома будет ждать живая и здоровая Оксана. В противном случае, ты сам всё понимаешь…

Повисло молчание. Я невольно вспомнил разлетающуюся лавочку и семью Николая, но не хотел допустить даже мысли, не говоря уже о том, чтобы высказаться вслух, что Оксаны может уже давно не быть в живых. Вместо этого я тяжело приподнялся на локте и сказал:

— Уверен, что всё будет хорошо. Не волнуйся, мы теперь вместе!

— Да, и, поверь, я этому очень рад. Хельман упомянул, что ко мне пожалует «дорогой гость», но, честно говоря, я никак не предполагал увидеть именно тебя. Одним камнем на душе стало меньше, и сейчас для меня это значит очень многое!

Мой взгляд скользнул по рядам книжных полок, забитых внушительными собраниями сочинений, которые смотрелись абсолютно неуместно в этом простеньком доме. В воздухе, помимо гари, чувствовался явственно различимый запах свежего дерева, и у меня невольно создалось впечатление, что всё, окружающее меня, выстроено совсем недавно, — скорее всего, именно под то, что ждёт нас в самое ближайшее время. Потом я посмотрел на стену слева и чуть не вскрикнул: над переливающейся в свете лампы тумбой висела фотография, с которой сквозь разбитое стекло на меня смотрела Ада.

— Кто это? — выдохнул я и показал отяжелевшей свободной рукой на портрет.

— Именно она, Оксана. Что, произвела впечатление? То-то и оно, а в жизни, поверь, вообще чудо. Представляешь, когда меня сюда привезли, и я в первый раз вошёл в дом, то сразу увидел, что он здесь повесил, словно измываясь надо мной. Тогда в сердцах я многое здесь порушил, в том числе и сорвал со стены портрет. А потом, когда немного пришёл в себя, повесил обратно — с фотографией любимой мне стало не так одиноко, и даже можно было поговорить… — Андрей издал какой-то невнятный гортанный звук и посмотрел в пол. — Вот так тут и живу, с надеждой и теми продуктами, что здесь оставили. В общем-то, с такими запасами вполне комфортно можно протянуть и квартал даже вдвоём. Единственная проблема, плоховато с водой. Во дворе стоит колодец, новый, только вот в день можно максимум пару вёдер набрать, ну от силы три. Дождей здесь не было давно, вот, видимо, всё и пересохло.

— Думаю, с этим мы как-нибудь попытаемся разобраться, — вздохнул я, отмечая про себя, что надо подкорректировать свой предстоящий рассказ обо всём произошедшем, исключив из него взрыв семьи Николая, а вместо Оксаны описать какую-нибудь абстрактную Аду.

Судя по тому, как она сыграла свою роль и нехорошей улыбочке врача, скорее всего, шансы встречи Андрея с любимой равны или чрезвычайно близки к нулю. И всё-таки есть надежда, которой ни в коем случае нельзя лишать человека, тем более в тех непонятных и непредсказуемых обстоятельствах, в которых мы невольно оказались. Тут же я почему-то вспомнил о Виолетте и задался вопросом: что сделал с ней Хельман? Убил или, подобно дочке Жени, где-нибудь бросил? Скорее всего, оба варианта здесь отпадали — не для того он так старался с моей фотографией, а потом отбивал её у сопровождающего милиционера. Наверное, всё-таки с ней нам ещё судьба свидеться, и мне сейчас почему-то хотелось этого больше всего на свете.

И тут сквозь какую-то пелену я увидел улыбающуюся, протягивающую мне руку Виолетту, словно она догадалась о моих мыслях и решила появиться, чтобы утешить. На девочке было надето красивое светлое платьице, а волосы заплетены в витиеватые косы. Откуда-то сверху вроде бы ещё различались слова Андрея, но я не мог понять их смысла и не имел желания возвращаться сейчас к нему. Позже у нас будет масса времени всё обсудить, а сейчас я хочу видеть сон, и вполне это заслужил. Вокруг всё закружилось, я почувствовал, как дышу полной грудью, окунув по локоть руки в звенящий, сверкающий на солнце ручеёк. Моих пальцев что-то касается. Ну, конечно же, рыба! Именно такая, как я описывал Виолетте, и даже лучше. Девочка склонилась рядом и просит: «Поймай мне, пожалуйста, одну. Я не буду её мучить, только поглажу и отпущу». Я пытаюсь, но чешуя выскальзывает из смыкающихся пальцев и упирается в песочное дно. «Что, не получается? Может быть, стоит попробовать мне?» — Виолетта придвигается ближе и практически опускает руки в воду. Тогда я кричу: «Нет, тебе нельзя трогать!» Девочка замирает и удивлённо смотрит на меня, а потом спрашивает: «Они тёплые? Я люблю гладить тёплое, но ни разу не пробовала рыбу». Я заколебался: что на это ответить? И в это время её руки коснулись поверхности воды. В тот же самый момент всё вокруг изменилось. Небо стремительно затянули чёрные низкие тучи, стало нестерпимо темно, где-то зазвучало раскатистое эхо грома, и тёплые дуновения сменились грозными порывами леденящего ветра. Вода в ручейке почернела и, кажется, теперь там копошилось что-то способное только испугать и принести беду. Виолетта закричала, отдёрнула руки и с мольбой протянула их ко мне: «Пожалуйста, не оставляй меня. Я так испугана».

Мои растопыренные пальцы потянулись к ней, и, когда ладони практически соединились, между ними застряло высоко выпрыгнувшее из воды создание. Сначала я принял его за ужасного мутанта, но потом увидел, что это всего лишь сюжет из моей старой фотографии, только рыбы самые настоящие и одна, побольше, заглотила голову другой. «Нет, я таких не хочу и боюсь!» — отчаянно закричала девочка, и крупные слёзы побежали по её лицу. «Я сейчас всё поправлю!» — отзывается мой голос, эхом разносящийся вокруг и сливающийся с раскатами грома. Мне кажется, что всё ещё можно исправить, достаточно просто разъединить рыб и выбрать ту, которую можно дать Виолетте. Я берусь за трепыхающиеся хвосты и тяну, но ничего не получается. Тогда прошу девочку немного подождать, приподнимаюсь, и тут с чавкающим звуком маленькая рыба валится без головы к моим ногам. Я с ужасом жду истошного вопля ребёнка, но вместо этого слышу её смех и слова: «Ой, какая смешная. Смотри, она улыбается и даже больше!»

Я поднимаю глаза и вижу оставшуюся рыбу, которая пережёвывает с отвратительным звуком голову своей жертвы и, действительно, словно хохочет, вытягивая огромный рот в сторону Виолетты. «Ты хочешь, чтобы тебя погладили там?» — заботливо спрашивает девочка и тянет пальцы к трепыхающейся пасти. «Нет, не смей!» — я чувствую, что сильно напуган и точно знаю, что произойдёт в следующее мгновение: рыба откусит ребёнку пальцы. Однако происходит нечто более ужасное: зубы смыкаются на нежной, отливающей белым коже и словно тут же всасывают всю кожу ребёнка в себя. Теперь передо мной некоторое время стоит Виолетта, с точно таким же ошарашенным выражением на красном лице, как при прощании с Адой. Я, глядя на льющиеся с сухожилий и мышц мерцающие капли крови, напоминающие менструальную, пытаюсь понять, как же она сможет теперь жить без кожи. Но в следующий момент ребёнок наклоняется к ручью и видит своё отражение — почему-то во много раз ужаснее, чем было на самом деле. «Теперь никто не захочет со мной дружить, даже ты. И будут дразниться: уродина, уродина!» — кричит Виолетта и, развернувшись, бежит куда-то вдаль, мгновенно оказавшись на чёрной линии горизонта и, как вспышка, растворяется в ней. Я растерянно оглядываюсь и решаю последовать за ней, как вдруг ручеёк превращается в зловещее переплетение рук, которые хватают меня за одежду и неудержимо тянут, шепча: «Куда ты собрался? Она теперь с нами! И ты тоже будешь…» В охватившем меня ужасе я собрал все силы и рванулся прочь, почувствовав боль в шее, и услышал чей-то знакомый голос, перекрывающий всё вокруг:

— Это я, проснись!

В следующее мгновение осколки сна разлетаются, и я вижу лицо Андрея, который почему-то тяжело дышит и крепко сжимает мои руки.

— В чём дело? — неразборчиво пробормотал я и увидел льющийся через окна яркий солнечный свет, отражающийся на причудливо плывущих фигурах, создаваемых дымом.

— Тебе, видимо, снился какой-то кошмар. Ты метался, кричал и чуть было не упал с кровати на пол! — взволнованно сказал Андрей. — Теперь всё в порядке?

— Думаю, да. Плохой сон, не больше того, хотя, насколько я понимаю, у нас здесь продолжается что-то похожее.

— Да, наверное, ты прав. Как насчёт завтрака?

Он отодвинулся в сторону, и я увидел стоящие на столе стаканы и разноцветные упаковки, наполняющие пластмассовую хлебницу.

— Да, пожалуй! — тут же воскликнул я, почувствовав ноющую боль в желудке и удивившись, как это я умудрился в таком состоянии заснуть, да ещё и до утра.

Наверное, вчера всё-таки организму пришлось вымотаться до предела и даже сверх того.

— Сам поднимешься или помочь? — на лице Андрея снова отразилось беспокойство, и он потёр левую ладонь, на которой виднелся некрасивый красный след, словно его, как и меня в метро, недавно приковывали наручниками.

— Сначала давай всё-таки попытаюсь сам. Кстати, что у тебя с рукой?

— А, пустяки. Если ты об этом, то никакого отношения к нашим делам. Понимаешь, Оксана подарила мне часы с металлическим браслетом, а я, как ты знаешь, всю жизнь ношу только кожаные. Ну тут подарок от неё, поэтому, конечно, я сразу без вопросов их надел, но только дней через десять почувствовал что-то дискомфортное и увидел такое на руке. Сначала подумал, что это из-за жары и пота образуется какая-то окись, впитывающаяся в кожу, но буквально накануне исчезновения Оксаны я зашёл проконсультироваться к одному знакомому врачу, и тот диагностировал нечто вроде аллергии на определённые типы металлов. Поэтому часы пришлось снять и договориться с любимой о покупке, чтобы больше не рисковать, привычного кожаного ремешка. Затем произошло всё это и, конечно, мне было не до таких мелочей. Сейчас же медленно, но всё проходит. И не беспокойся, абсолютно ничего заразного, просто какая-то индивидуальная непереносимость.

— Всё с тобой ясно… — попытался бодро улыбнуться я и рывком приподнялся. — Однако как всё тело ломит!

Хотя чувствовал я себя прескверно, тем не менее был уверен, что это практически целиком из-за моей вчерашней активности, предсказуемо отразившейся на мышцах. Даже мелькали какие-то аналогии с секцией каратэ после перерыва на летние школьные каникулы. В голове ничего не гудело, и вообще я ощущал себя по большому счёту нормально. Видимо, очень даже вовремя прервал все эти таблеточные и укольные предписания доктора.

— Помочь?

— Нет, чувствую, что справлюсь сам… — Я с трудом, но встал на неприятно тёплый пол и достаточно уверенно добрался до широкого стула с большой спинкой, прокомментировав: — Ничего, жить можно.

— Отлично. Тебе чай из пакетиков или кофе?

— Давай кофе, в том месте, где я был, в лучшем случае давали какао, а я его терпеть не могу. Всё чай да чай!

— Тогда и я с тобой. А в остальном ассортимент, извини, небогатый. Сухари, печенье, пряники, круассаны и прочие долгоиграющие продукты. Не желаешь нарезки или сельди в винном соусе? Всё из холодильника, — Андрей развёл руками и уселся напротив.

— Да нет, пока вполне сойдут и круассаны! — кивнул я и потянулся к яркой шелестящей пачке с изображением сочных клубничин. — После дурки это просто настоящее изобилие!

— Кирилл, так ты расскажешь? Я не очень склонен проявлять чувства, но, знаешь, просто умираю от нетерпения узнать, во что мы все вляпались!

— Конечно… Правда, боюсь, это не прибавит особой ясности…

— Посмотрим. И начни, пожалуйста, с того момента, как мы расстались у Николая!

— Как скажешь, — вздохнул я и начал говорить, лишь изредка перебиваемый восклицаниями или короткими вопросами Андрея.

Как и планировал, я тактично обошёл моменты, из которых можно провести нехорошие параллели с судьбой Оксаны, и, закончив, почувствовал, что совершенно выдохся, словно пережил всё это заново.

— Ты ешь, ешь! — задумчиво протянул Андрей, который даже не отхлебнул из своей чашки, а резко встал и принялся вышагивать по комнате. — Вот так история. Впечатляет, нечего сказать. Нарочно не придумаешь… И ты прав, всё это выглядит каким-то сумасшедшим набором бессмыслиц!

— Так и есть. И тем не менее мы здесь именно из-за этого…

— Да, сказать точнее и нельзя. Я тут в первые дни всё буквально перерыл вверх дном, заодно убрал учинённый мной разгром. И, знаешь, даже здесь всё странное и лично для меня непонятное. Может, ты выскажешь какие-то трезвые идеи?

Я усмехнулся и ответил:

— Говори, а там увидим.

— Вот, например, книги, которые ты видишь в шкафах перед собой. Думаешь, они настоящие? Ничуть не бывало, только муляжи. Не веришь, попробуй достать…

Приподнявшись, я из любопытства подошёл и попытался извлечь один из потёртых зелёных томов, а в руках оказалось необычайно лёгкое содержимое сразу всей полки, чем-то напоминающее искусно раскрашенное папье-маше.

— В самом деле. А полки-то, смотрю, добротные поставили… — задумчиво протянул я. — Пока не знаю даже, что и сказать!

— Да, вот такие дела. Или вот попробуй включить телевизор… — закивал Андрей, показывая на нишу в углу, где стояла большая старомодная модель, — и ничего у тебя не выйдет, тоже подделка.

— Ага. И много здесь подобных вещей?

— Уйма, не поверишь. Потом можем ещё спуститься в подвал, я тебе и не такое покажу…

— Хорошо, может быть, позже. Полагаю, времени у нас достаточно…

Но именно в этом, как очень скоро оказалось, я жестоко ошибался, и хотя никогда впоследствии об этом не сожалел, но так и не увидел, что же эдакого было внизу.

Андрей кивнул, мы, обменявшись ещё парой общих реплик, молча допили кофе.

— Что теперь? Чем же здесь вообще заниматься, если телевизора, книг и подобного нет? — деловито спросил я, когда вознамерился всполоснуть руки и Андрей повёл меня к стоящему в коридоре умывальнику с большой нелепой красной кнопкой, нажатие которой позволяло подогреть воду.

— Здесь есть шахматный набор, карты, домино, дартс — всё в таком роде…

— Ну это уже хоть что-то! — улыбнулся я, отплёвываясь от приятно стекающей по лицу тёплой воды и вытираясь большим пушистым полотенцем.

В тот момент, когда я прислонил его к своему лицу, вдохнув резкий, горячий запах гари, неожиданно мои мысли перенеслись в Тиндо, домой. Именно так пахли с начала смога все вещи, которые я вывешивал сушиться на балкон, и если тогда это раздражало, то теперь показалось чем-то близким и важным.

— Давай я тебе здесь всё покажу! — Андрей распахнул дверь, дождавшись пока я сойду с четырёх ступенек крыльца, и обвёл широким жестом просторный двор. — Вся территория огорожена, есть калитка, но почему-то ворот, куда могла бы проехать машина, не сделали. Там немного дров, но это не проблема, если вокруг лес. Здесь пустой сарай, рядом колодец, напротив баня, только без печки и внутренней отделки. Туалет за углом, ну, и сам дом — вот такое небогатое хозяйство. Скромно, но всё есть. Ах, да, на второй этаж дома можно подняться по лестнице, но там ничего нет — голые стены.

Я задумчиво оглядывался вокруг, проводя какие-то смутные параллели с тем, что теплилось где-то внутри и вызывало понимание, но никак не мог ухватить суть. В то же время на свежем воздухе я чувствовал себя настолько хорошо, что уже не припоминал, когда случалось подобное. И только здесь осознал, как и в больнице, да и в Тиндо: мне не хватало чего-то такого — простого, деревенского и близкого к природе. Конечно, все обстоятельства никак нельзя даже примерно подогнать к понятию «отдых», однако, встретившись с Андреем, пожалуй, мне наконец-то стала понятна хотя бы часть происходящего. Тот же выяснившийся вопрос с Адой позволял чувствовать себя вполне полноценно в интеллектуальном плане и создавал ощущение, что теперь-то уж всё будет раскручиваться хоть с какой-то возможностью предвидения и предсказуемости. Собственно, именно так и произошло этой ночью, просто я упорно искал беду где-то там, рядом с отсутствующим Хельманом, не уделив должного внимания слишком очевидному и, наверное, изначально предсказуемому. Впрочем, даже если бы случилось и не так, то трудно сказать, что бы мы могли предпринять, пока этот жаркий, но необычайно спокойный день сменила страшная, озаряемая пламенем ночь.

— Ты курить-то в этой больнице не бросил? — спросил Андрей, усаживаясь на пень неподалёку.

— Нет, даже скорее стал ещё больше. Раньше у меня, наверное, дело ограничивалось пачкой в день, а там и до двух доходило.

— Что же, тогда мне тебя порадовать нечем, сигаретами здесь и не пахнет. Надо же, кажется, что Хельман обо всём подумал, а этот момент как-то упустил. Честно говоря, я извёлся уже, даже пробовал завернуть в клочок бумаги сухую траву, но после первой же затяжки выбросил эту гадость.

— Ну, думаю, придётся это как-нибудь пережить… — задумчиво протянул я, неожиданно осознав, что совсем не хочу курить. Даже наоборот, воспоминание о том, как я глотаю дым и беру в рот обслюнявленный фильтр, вызвали лёгкую тошноту, хотя почему-то было понятно, что дальше этого дело не пойдёт. Точно так же как с зароком не пить во время утреннего похмелья, который не вспоминается до следующего.

Несмотря на то что сейчас в моём животе и плескалось явственно ощущаемое кофе с упаковкой круассанов, особой сытости, как и голода, я не чувствовал — словно случайно удалось найти именно ту золотую середину, которая всё время от меня ускользала. И я бы не сказал, что это сродни называемому родителями состоянию чувства лёгкого недоедания, с которым, по их многолетним уверениям, следовало покидать кухню после еды. Скорее, просто всё так, как должно быть.

— А почему после бойни в метро, которая, разумеется, стала настоящим ЧП для Москвы, Хельмана ищут так, что он может спокойно разъезжать по городу и опять делать то, что вздумается? — спросил Андрей.

— Знаешь, хороший вопрос, и я им уже неоднократно задавался. Вроде и описание его было, и даже фрагменты записи камер слежения в метро, но при всех громких призывах фактически дело почему-то на каждом шагу спускали на тормозах. Это может говорить только об одном: у человека есть очень высокопоставленные покровители. Ну или слишком много денег, чтобы купить всех, кого можно. Несомненно, это усложняет нашу задачу и не может радовать.

— С другой стороны, машину он всё-таки, по твоим словам, сменил… Значит, для Хельмана тоже не всё так просто… — Андрей кашлянул и потёр ладонью нос, потом показал мне её, темнеющую узкой полосой, и прокомментировал: — Смотри. Я-то всегда думал, что там всё бывает таким после курения, когда никотин оседает на волосах в носу, но получается, что с этой гарью всё даже ещё хуже…

— Наверное, потому что это тот же самый вредный дым! — усмехнулся я. — Кстати, о разрисованном джипе-то удалось что-то точнее выяснить?

— Как сказать. Кроме того, что ты уже знаешь от Жени, могу добавить, что фирма эта абсолютно левая, с липовым адресом и всеми делами, зарегистрированная на некоего гражданина Украины. Примечательный факт: контора появилась буквально за неделю до смерти Валеры. Что это — совпадение или заранее продуманный план? Трудно сказать. Соответственно, никто ничего не знает и о судьбе этой машины. Конечно, она числится в розыске, но, честно говоря, лично я сомневаюсь в его результативности, тем более с тем рвением, как они ищут самого Хельмана. К слову, тебя ищут не менее интенсивно, так и не определившись со статусом — свидетель или соучастник, но тоже, думаю, это имеет сейчас мало значения.

— Это да. Жаль, надеялся на что-нибудь более внятное с машиной! — вздохнул я и присел рядом на второй пенёк.

Он был кособоко поставлен рядом с круглым пластмассовым столом, уже разогревшемся на солнце и опасно проминающемся. От него пахло как от только что привезённой из магазина новой вещи, и, наверное, поэтому стол казался здесь хоть и удобным, но чем-то лишним, не соответствующим.

— А людей, машин или чего-то подобного за эти дни ты не встречал? — спросил я Андрея.

— Нет, не единой живой души. Даже вертолёты здесь почему-то не летают, — пожал плечами Андрей. — Хотя, насколько я понял из новостей, пока не оказался отрезанным здесь от цивилизации, где-то рядом должны тянуть трубопровод из Оки для затопления торфяников… Возможно, проект уже и осуществился, поэтому всех, кого можно, эвакуировали.

— Да, наверное. Хотя что-то дымит по-прежнему. Может, просто ветер всё утро в нашу сторону? — Мы оглянулись и некоторое время смотрели на клубящийся вокруг лес. — Интересно, почему, когда Хельман вёз меня сюда, по пути нам встречалось множество заградительных рвов от огня, хотя нигде не было видно никаких поселений? А вот здесь, где стоит единственный дом, ничего подобного нет?

Я посмотрел на деревянный забор, сквозь который струился дым и неожиданно почему-то подумал о том, что мы можем находиться в какой-нибудь аномальной зоне, где ни при каких условиях не произойдёт пожар. Возможно такое? А почему бы и нет — не зря же было выбрано именно такое странное и одинокое поле. Однако очень скоро я убедился, что, разумеется, ошибался.

— Да, непонятно, — отозвался Андрей. — Был бы ещё рядом какой пруд, так и вёдрами, на случай чего, не натаскаешься воды. Может, нам тоже стоит озадачиться этим и сделать нечто подобное? Хотя, скорее всего, толком ничего не получится.

— Это ещё почему?

— Из всех инструментов здесь есть только колун и молоток.

— Ну значит, видимо, подразумевается, что нам ничего такого и не может понадобиться…

Мы оба задумались, но скорее не о чьей-то невидимой направляющей руке, а своей беспомощности. Между тем, как и было сразу понятно, развлечений здесь присутствовало не больше, чем в больнице. Меня снова начала охватывать леность и томить желание заняться настоящим делом. Пусть это было бы нечто грязное и тяжелое — копание того же рва, но зато создающее ощущение осмысленных действий и видимых результатов.

Поиграв же в дартс и бесцельно побродив вокруг построек, я почувствовал, что снова хочу спать, и попросил Андрея разбудить меня ровно через час, чтобы, так сказать, поступательно сокращать привычный график в сторону перспективы исключения подобного рода обеденного отдыха. Так и случилось, после чего, пообедав парой действительно вкусных супов из плотных красно-жёлтых пакетов и выпив по банке пива, закусывая селёдкой в винном соусе, мы почувствовали себя вполне сытыми и довольными жизнью, чтобы снова усесться во дворе и пуститься в рассуждения относительно всего происходящего. Из-за этого мне даже пришлось почти три раза и с массой подробностей пересказать Андрею свою историю, но, как и предполагалось, никакого результата это не принесло. Скорее просто убивали время. А потом друг сумел уговорить меня сыграть в преферанс, и мы очень славно расписали практически половину «пули», когда я отложил в сторону карты и, поддавшись какому-то импульсу, ещё раз внимательно осмотрелся вокруг. Взгляд особенно долго задержался на ярко-красных облаках, озаряющих бледным светом небо, и неожиданно, как вспышка молнии, пришло понимание. Я вспомнил какой-то старый документальный фильм, в котором рассказывалось про испытание ядерного оружия и демонстрировался специально для этого построенный городок с обставленными домами и даже манекенами на улице. После взрыва бомбы на каком-то расстоянии от него учёные намеревались подробно исследовать результаты и вроде бы даже постараться снять происходящее камерами, транслирующими сигнал на какой-то спутник. Последнее сейчас не имело значения, хотя, вполне возможно, здесь и было установлено что-то подобное, а вот аналогия с городом, предназначенным умереть, мне очень не понравилась.

— Ты чего это? Всё в порядке? — Андрей аккуратно положил карты на стол и придвинулся ко мне.

— Да, просто немного задумался, — кивнул я.

В самом деле, сейчас можно было рассказать другу о той неприятной догадке, которую я сделал, но, наверное, это ничего особенно и не изменило бы. В конце концов, он договаривался с Хельманом об Оксане на месяц и вряд ли согласился бы бежать отсюда со мной сейчас. Я же не чувствовал в себе достаточно сил для такого длительного путешествия пешком и тем более в одиночестве. Собственно, без денег и документов вообще трудно было себе представить, куда идти и что делать. Вот и получалось, обсуждай это или нет, всё одно нам придётся задержаться именно здесь. Только беспредметно трепать самим себе нервы и накручивать то, чего могло не быть и в помине. Поэтому, наверное, просто стоило надеяться на лучшее и, несмотря на широкие возможности Хельмана, всё-таки представлялось достаточно сомнительным, чтобы он подгадал всё это именно под ядерные испытания. Да и к чему тогда были все эти замысловатости, если нам предстояла быстрая, хотя и экзотическая смерть?

— Начинает холодать, чувствуется август… — вздохнул Андрей. — Наверное, всё, что происходит сейчас, я не забуду до конца жизни!

— Да, в самом деле. К тому же мне, честно говоря, уже хочется спать, — ответил я, думая, что утро вечера, несомненно, мудренее и, возможно, завтра мне придут ещё какие-нибудь мысли или произойдут новые события, которые прояснят окружающее. В последнем я оказался прав, только беда была на самом деле гораздо ближе, чем представлялось.

— Согласен. Пора на боковую. Ты извини, я всё забываю, что ты отходишь от этой больницы…

Я кивнул, и это был последний раз, когда я видел Андрея в спокойном и адекватном состоянии. Взаимное пожелание друг другу «спокойной ночи» не в счёт, так как мы его произнесли в темноте, не обращая особого внимания на то, что запах гари усилился, а дым, даже несмотря на повешенные в дверях и на окнах мокрые тряпки, проникает в дом всё сильнее.