1

Питер Ши, сотрудник журнала «Четверть часа», закрыл папку с гранками, вложил ее в карман спинки расположенного впереди кресла и закрыл глаза. Теснота раздражала. Воздух в авиасалоне первого класса был таким же спертым, как и в туристическом. Пока самолет битый час стоял на взлетной полосе аэропорта «Монтего-бей», кондиционеры не включались.

Он открыл глаза ровно настолько, чтобы найти маленький, скверно пахнущий предмет, который на авиалиниях именуется подушкой. Нечто интересное привлекло его внимание, когда он пристраивал этот предмет между плечом и щекой.

В правой секции первого класса полулежали мужчина и женщина. Казалось, их головы вот-вот поглотят друг друга. Тела скрывал длиннополый белый шелковый плащ, от бурного движения рук и ног ткань ходила штормовыми волнами. Время от времени женщина томно постанывала и извивалась. Каждому было ясно, что приятель женщины довел ее до состояния неистового сексуального возбуждения.

Вылет самолета задерживался именно из-за этой парочки. Так, по крайней мере, чуть раньше сказала стюардесса, отвечая на вопрос Питера. Весть, что они ждут важную персону, подстегнула Питера Ши, который зарабатывал на жизнь своим любопытством.

Когда парочка наконец взошла на борт и была, как требует церемониал, препровождена к своим креслам, Питер поднял голову и выпучил глаза от изумления. Он сразу узнал их обоих. Мужчина, покровительственно обнимавший женщину за талию, был известным нью-йоркским финансистом и преуспевающим брокером по имени Джон Уэслк Эйлер, или Черный Джек, как его, не без причины, прозвали еще в войну – в какую же по счету, дай Бог памяти, – ну да, во вторую мировую.

То, что женщина – не миссис Эйлер, Питер знал точно. Ему она была известна как Кристина. Однажды она послужила главным источником информации для его очерка о голливудском скандале, связанном с наркотиками. Блистательная, в высшей степени искусная и дорогостоящая «девушка по вызову».

Он знал достаточно и о Джеке Эйлере, чтобы питать к нему отвращение. Репутация надменного, лицемерного и богатого Эйлера была почти безукоризненной.

Питер достал маленький карманный блокнот и сделал пометку: переговорить со своим редактором относительно очерка о Черном Джеке – Эйлере. Путешествие с «девушкой по вызову» никак не соответствовало его имиджу, оплаченному достаточно щедро, чтобы быть общеизвестным.

Это маленькое открытие доставило Питеру радость и подняло настроение. Он любил сталкиваться с подобными проявлениями человеческой слабости. Умение видеть и слышать все, что достойно внимания, было и его работой и его натурой.

Он начал мысленно набрасывать контуры будущей статьи об Эйлере. Сюжет привлекал его образцовой иронией: человек, жаждавший и добившийся публичного признания, справляет свое интимное дело у публики на виду. И более чем пикантно, что его партнерша – «девушка по вызову». Для Питера Ши такой сюжет содержал в себе и нечто сугубо личное. Реванш.

Он отпил глоток виски и задал себе вопрос: а возможен ли вообще какой-то реванш после всего – болезненного разоблачения, самобичевания, принародной исповеди? Неужели прежняя потребность самоутверждаться и неуемное стремление всегда быть первым среди коллег сменились жаждой мести? Весьма вероятно, отвечал он сам себе. Почему какой-то Черный Джек не может быть наказан за поступок, едва не погубивший Питера? Почему такой человек, как Эйлер, может позволить себе бесстыдно выставлять на обозрение свою похоть, тогда как самое мимолетное из всех любовных приключений Питера довело его до глубин безысходности и почти полного разрушения личности?

Прошло без малого три года, и он научился справляться с этим. Да так ли?

Гнев, едва не погубивший его, теперь смягчился – помогли внезапное «озарение», счастливое стечение обстоятельств и время. Однако зрелище, разыгрывавшееся перед его взором, вызвало характерную для былой поры реакцию, и бесы, которые, как ему думалось, окончательно утихомирились, восстали вновь.

Питер Ши был последним ребенком в Южном Бостоне, заболевшим полиомиелитом. Во всяком случае, так было написано в заметке, вырезанной матерью из «Глоуб». Она хранила ее в своем альбоме вместе с фотографиями, сделанными во время акций, проводившихся его отцом и Клубом Полицейской Службы по сбору средств для лечения Питера с помощью физиотерапии.

По иронии судьбы, как раз в то время, когда температура малютки Пита подскочила к опасной отметке в сорок градусов, некая лаборатория проводила последние испытания чудодейственной вакцины доктора Солка.

Болезнь продержала Питера в постели три года. Когда наконец он опять смог ходить, одна нога оказалась чуть короче другой. Еще в школьные годы он постарался сделать хромоту менее заметной, вырабатывая пружинистую походку, которая напоминала развязноманерную поступь молодого петушка, только что победившего в отчаянной драке. В памяти Питера навсегда запечатлелись жестокие реплики и обидные слова, вроде «шатунок» и «вертижопый», которые он слышал от сверстников на школьном дворе. Никто, кроме него самого, и не подозревал, как разрывается его сердце от сознания, что он не такой, как все.

В Южном Бостоне это было простительно, и Ши слыл уравновешенным ирландцем. Но во взрослой жизни все оказалось совсем не так. Питер быстро понял: чтобы добиться успеха, нужно научиться сдерживать гнев. А Ши был наделен яростным, взрывным характером, который слишком часто брал верх. Но он знал, что если будет копить обиды, то о нем перестанут думать как о командном игроке. Ум игрока и обаяние – вот разменная монета успеха.

Окончив колледж, Питер Ши посвятил себя журналистике; начав рядовым репортером «Бостон Глоуб», он постепенно переходил со ступени на ступень все выше и выше. К началу восьмидесятых Ши сделал блестящую карьеру – стал зарубежным корреспондентом Всемирной Службы Новостей.

Когда ВСН отправила его в свое парижское бюро, жизнь открылась ему заново. Париж благоговел перед каждым, кто был близок к американским средствам массовой информации, а ближе Питера не было никого.

В салонах он был нарасхват, в лучших ресторанах устраивал приемы, которые оплачивались фирмой. К тому времени, когда миновал второй год его пребывания в Париже, он почти невольно начал работать на свою персональную известность больше, чем на ВСН.

Однажды летним вечером 1987 года, когда Питер переодевался к обеду в номере гостиницы, где он всегда жил в Париже, снизу позвонил администратор и сообщил, что к нему поднимается посыльный.

На ходу надевая пиджак, Питер направился к двери. Открывая ее, он увидел человека в безукоризненном черном деловом костюме и черной нелепой фуражке с козырьком.

– Мистер Питер Ши?

– Да, – сказал он, изумленно поднимая бровь.

– Прошу вас расписаться вот здесь. – Мужчина просунул под дверную цепочку маленький блокнотик с белым листком бумаги.

– Что это? – спросил Питер.

– Письмо для вас, – ответил мужчина.

– Понятно, – сказал Питер, – но что за письмо?

– Приглашение, сэр. Прошу вас, распишитесь.

Заинтересованный Питер возвратился в гостиную и перевернул конверт.

Клапан запечатали кругляшком настоящего сургуча, на котором был оттиснут вычурный завиток. Он вскрыл конверт и пришел в некоторое изумление. В это просто невозможно было поверить: его приглашали провести выходные в загородном поместье одного кз самых богатых людей Европы, барона Феликса д'Анжу. Такой прием устраивался каждый год, и это скандально известное событие получило название «Ля Фантастик». Даже для того чтобы попасть в список предполагаемых гостей, надо было достичь определенного положения. Ни о рауте, ни о тех, кто в нем участвовал, в газетах не появлялось ни слова. Состав гостей и то, что там происходило, было покрыто завесой таинственности и запретности. До Питера, конечно, доходили слухи о грандиозных оргиях, равно как о деловых соглашениях и сделках.

Сообразив, что подобное приглашение означает для него лично, Питер начал размышлять, почему он, собственно, его получил. Прием «Ля Фантастик» не предавали гласности – говорить о нем означало уже не быть приглашенным вновь. Поэтому, заключил он, приглашение это имеет сугубо светский характер. Его отнесли к той категории, в которую входят лидеры мировой политики, промышленные магнаты и прочие, о ком можно сказать: каждый из них обладает силой или властью в своей сфере.

– Черт возьми! – громко воскликнул он. – Черт бы меня побрал! – Он снова прочел приглашение, медленно качая головой.

На второй карточке, поменьше, сообщалось, что в пятницу в полдень к гостинице подъедет машина, которая и доставит его к замку барона в Валь де Луар.

Вот оно: Питер Ши наконец взобрался на вершину!

Ему нравилось это чувство. Оно нравилось ему настолько, что он покраснел, благо был один в комнате. Внезапно он подпрыгнул и издал радостный вопль – вопль хроменького ирландского мальчишки из Южного Бостона, наконец-то поднявшего самого себя на такую высоту, что мог плевать на грешную землю. Приглашение, которое он держал в руке, было абсолютным тому подтверждением.

Пребывая в эйфории, он ни за что не поверил бы правде, даже если кто-нибудь попытался раскрыть ему глаза. Но в действительности он никогда не был и не мог бы стать равным людям, с которыми ему предстояло встретиться у барона. Разумеется, приглашением он был обязан исключительно своему положению и возможности в дальнейшем принести пользу другим гостям.

Барон, может, и не хотел афишировать «Ля Фантастик», однако это вовсе не значило, что он и его гости не стремятся к тесной связи с ключевыми средствами информации. Для таких людей интерес представлял постоянный корреспондент ВСН. Сам по себе Питер Ши для них не существовал.

Не осознавая столь очевидной реальности, Питер был несколько обеспокоен другим. Дело в том, что в субботу ему обязательно нужно вернуться в Париж для важного свидания с одной примечательной личностью. Поэтому звонок в Нью-Йорк относительно своего намерения отправиться на «Ля Фантастик» он решил отложить до четверга. Будущий разговор он прокрутил про себя несколько раз.

– Не самая лучшая мысль, Питер, – проорал его редактор Гордон Джимисон в телефонную трубку в тот четверг.

– Что ты сказал?

– Конечно, если ты планируешь написать об этом...

– Не смеши меня, Гордо, – сказал он тоном, который подразумевал, что отсутствие искушенности нетерпимо для цивилизованного человека.

– А почему бы и не написать?

– Да потому... потому... – О, как он ненавидел объяснения... – Короче говоря, так не делают.

– Ну, извини. Ты еще работаешь на компанию или позволил лягушатникам сделать из себя почетного герцога?

– Да перестань, Гордо. Я не обязан писать о каждом своем здешнем шаге.

– Верно. Но если станет известно, что ты побывал там и ничего не написал, кое-кому у нас это чертовски не понравится. Скорее всего, шефу. Брэкнелл достаточно наслышан о «Ля Фантастик». Может, там и решаются судьбы мира, но там еще пьют и развратничают. А ему не нравится, когда компрометируют компанию.

– Пить и блудить можно не выходя из отеля, и Брэкнелл за это платит, – заметил Питер.

– Пит, – сказал Гордон после некоторой паузы, – избавь себя от огорчений. Откажись.

Искушение было слишком велико. Сам факт, что он вообще удостоился приглашения, в сущности, означал, что ему незачем выслушивать советы недалекого, завистливого начальника.

– Да пошел ты! – прорычал Питер, прежде чем с грохотом бросить трубку.

Он – Питер Ши. Человек, чьи слова и мысли читают миллионы. Разве не в него стреляли и промахнулись? Разве не он водил знакомства с королями? Нет, он не желает выслушивать объяснения от нью-йоркского обывателя, почему ему нельзя провести выходные за городом.

Остаток вечера он пил виски в гостиничном баре.

Все, кто находился той ночью в баре, получили полную информацию насчет того, где Питер Ши из ВСН проведет ближайшие выходные.

На многих это произвело впечатление.

Скрип гравия под шинами «роллс-ройса» подействовал на слуг как своего рода сигнал к действию. Когда машина медленно въехала в кольцеобразную подъездную аллею, дворцовая челядь барона гуськом потянулась из парадных ворот. Ливрейные лакеи и служанки в черных шелковых платьях и кружевных фартуках быстро образовали аккуратный полукруг.

Машина остановилась, и главный ливрейный помог женщинам выйти. Легкий ветерок дерзко налетел и закружил черный шелк их платьев и длинные ленты широкополых соломенных шляп. Неискушенному глазу эти женщины могли показаться дочерьми аристократов, прибывшими отдохнуть за город.

Дадли – истинно английское воплощение мажордома, – служивший у барона более тридцати лет, наблюдал за их приездом со своего дозорного поста сбоку от высоченного крыльца. Его губа презрительно поползла вверх. Барон посылает в Париж за девушками с самого начала, с J 957 года. Сперва эта затея не удавалась. Девушки, с точки зрения Дадли, не соответствовали уровню такого собрания.

Все в корне изменилось, когда барон пригласил девочек мадам Клео. А ведь именно Дадли первым прослышал о парижской мадам, которая нанимала девушек, соответствующих крайне строгим меркам в отношении красоты, поведения и интеллекта.

Впервые девушки мадам Клео появились на «Ля Фантастик» в том году, когда гостями были шах и президенты трех латиноамериканских стран. Позже Дадли слышал, что шах посылал за одной из девушек мадам Клео, уже находясь на смертном одре.

Каждый год, как правило, приезжали две-три девушки для исполнения специального заказа. Девушки, предназначенные для конкретного гостя, которого желал расположить к себе барон. За ними он посылал черный «роллс-ройс».

Когда лакеи торопливо просеменили мимо него с багажом, Дадли быстро восстановил в памяти характеристики из досье, которые помощник мадам Клео прислал с нарочным из ее парижского особняка. Щурясь от ослепительно яркого света заходящего солнца, он сразу выделил блондинку. Именно ее барон и мадам Клео выбрали для лорда Уильяма Мосби. Дадли отведет ее в ту комнату, куда он заранее поместил некоторые предметы, необходимые для интимных услад лорда. Чтобы должным образом проинструктировать ее, ему хватит и минуты.

Вторая девушка была брюнеткой. Дадли несколько мгновений изучающе вглядывался в нее. Гибкая, стройная, удивительно гармоничного сложения, она походила на примабалерину. Он узнал ее по фотографии из досье. Очевидно, это Сандрина, ее мать, по слухам, – преуспевающая американская модельерша. Мамаша, как смеха ради рассказал ему барон, в свое время состояла в связи с тремя из их высокопоставленных гостей: с итальянским графом, который явился еще до полудня и теперь играл в гольф на поле за виноградником; с главой немецкой автомобильной компании, который вот-вот должен был прибыть во дворец; и с грозным швейцарским банкиром ливанского происхождения, который, сколько помнил себя Дадли, не пропустил еще ни одного празднества.

Эту девушку, дочь такой многоопытной матери, он поместит в спальню, смежную с комнатой американского журналиста, мистера Питера Ши, на одном этаже с лордом Мосби.

Дадли развернулся и поспешил в дом. Было еще так много дел, требующих хозяйского пригляда.

Питер Ши сдул воображаемую пылинку с безупречно чистого пиджака и критически осмотрел себя в зеркале, установленном против затемненных окон комнаты с высокими потолками, предоставленной в его распоряжение.

Его комната находилась в дальнем крыле дворца. Лакей в белых перчатках, который провел его туда часом раньше, коротко объяснил все, что имело отношение к быту: как пользоваться старинным, но прекрасно действующим водопроводом, где найти телефон и телевизор с видеосистемой и скрытую от глаз порнофильмотеку на французском, итальянском, немецком и английском языках. В столе возле камина лежат письменные принадлежности. Все, что ему потребуется, будь то еда или напитки, он может в любое время дня и ночи получить у коридорного лакея.

Прежде чем повернуться и уйти, лакей предупредил Питера, что напитки начнут подавать ровно в семь в музыкальном салоне, расположенном на первом этаже. Если мистер Ши соизволит позвонить по телефону «добавочный ноль-семь», когда будет готов спуститься, лакей снова придет и проводит его, поскольку вряд ли мистер Ши пожелает тратить время на поиски пути вниз.

– Полагаю, все уже одеваются, – сказал Питер, чувствуя некоторую неловкость.

Для страховки он достал смокинг, однако, не зная здешних правил, легко попасть впросак.

– Да, сэр, – подтвердил слуга. – Смокинг, сэр, белый или черный.

По-прежнему стараясь казаться безразличным, Питер спросил:

– Сегодня вечером будут только мужчины, не так ли?

– Во время аперитива и обеда, сэр, – кивая, сказал лакей. – После обеда барон приглашает нескольких дам на бренди в библиотеку.

Лакей поклонился и, пятясь, вышел из комнаты, оставляя Питера в легком припадке застенчивости.

«А чего, собственно, ты ожидал? – спросил он себя. – Девушек, гурьбой выпрыгивающих из торта, врывающихся в комнату в стремительном канкане с задранными на голову нижними юбками, чтобы, визжа, выбивать ножками бокалы с шампанским из рук сильных мира сего? Или обнаженную фею в ванной комнате, безмятежно ожидающую с возбуждающим лосьоном в руках?»

Он нарисовал в своем воображении женщин, которых барон пригласит на бренди. Все они представлялись ему похожими на Маргарет Тэтчер.

За обедом, сервированным на шестьдесят персон в увешанном знаменами зале, над которым доминировала роскошная, необыкновенно массивная люстра, Питер беседовал с итальянским министром финансов, сидевшим справа, и пытался поддерживать разговор со шведским ученым, лауреатом Нобелевской премии по физике частиц, сидевшим слева. Это было довольно утомительно, и ему пришлось слишком много съесть и выпить.

По знаку барона все поднялись и медленно двинулись вдоль длинного коридора, на стенах которого висели портреты семнадцатого века, в почти столь же огромную, как и обеденный зал, библиотеку, где квартет, состоящий из флейты и струнных инструментов, играл Моцарта – так, по крайней мере, послышалось Питеру, когда говорил довольно ехидного вида епископ, который солидно шествовал впереди, в нескольких шагах от него.

В одиннадцать Питер поневоле сжимал губы, сдерживая зевоту. Он уже битый час отстоял в кругу мужчин, обсуждавших ситуацию с заложниками в Иране, когда увидел их – нескольких женщин, одетых в вечерние платья, очень элегантные, некричащие, из ткани приглушенных тонов. Они появились неизвестно откуда, как лебеди на глади чистого пруда. Официального представления не было. Появились – и все.

Ни одной, которая походила бы на Маргарет Тэтчер, среди них не было. Высокие, красивые, в изысканных одеждах от лучших французских и итальянских модельеров. Может быть, это титулованные родственницы барона? Да неужто это те самые женщины, подумал он, которые представлялись ему затаившимися где-то в дебрях дворца, одетые в черные чулки, доходящие до причинного места, надушенные «Шанелью номер пять» и готовые наброситься на гигантов коммерции где-нибудь в укромном уголке?

Немецкий торговец оружием, вдруг оборвал фразу на полуслове, а потом сказал со вздохом:

– Ага, вот наконец и девушки мадам Клео. Королевский выкуп за любую из них. Вы живете в Париже, Ши. Никогда не встречались ни с одной? Питер чересчур порывисто повернулся к немцу.

– Девушки мадам Клео? Проститутки? – выпалил он и тотчас почувствовал, как нахлынувший жар опаляет ему шею и щеки.

Он крепко сомкнул губы, жутко сожалея о своей поспешности и ненавидя себя за то, что произнес эти слова.

Немец бросил на него холодный взгляд и сухо отчеканил:

– Обычно их так не называют. Если и есть на свете совершенство в женском обличье, так это девушка мадам Клео. Я полагал, что вы, журналисты, обладаете более тонким воображением.

Сконфузившись, Питер отошел от немца и начал переходить от одной группы к другой. В следующий час его внимание разрывалось между сбором разнообразной информации, извлекаемой из разговоров, в которых он принимал участие, и наблюдением за поведением женщин. Блистая гордой уверенной осанкой, они плавно переходили от одного собеседника к другому, приветствуя каждого несколькими тихими словами. И каждый гость, с которым они разговаривали, был одарен восхищенным, безраздельным вниманием.

Он допивал третий бокал бренди, когда почувствовал знакомый прилив боли в пояснице – слишком много времени не давал отдыха ноге. Направляясь к одной из низких кушеток по обе стороны камина, он уже почти поставил свой бокал на полированную поверхность низенького столика, как вдруг чья-то услужливая рука подложила ему льняную салфетку. Он поднял голову и увидел молодую женщину, стоящую над ним, улыбающуюся, – волосы, словно тяжелый темный занавес, ниспадали на ее великолепное лицо.

– Барон очень бережливый хозяин, – шутливо сказала она. – Я слышала, что этот стол когда-то принадлежал императрице Евгении.

Питер хотел было ответить, но не смог. Более от нервозности, нежели от желания курить, он быстро вынул сигарету из початой пачки, лежавшей в кармане. Не успел он поднести ее к губам, как под кончиком сигареты взметнулось голубовато-золотое пламя. Он затянулся и только потом улыбнулся девушке.

– Благодарю вас, – сказал он, восхищенный ее жестом.

– Меня зовут Мадлен, – представилась она, словно чувствуя, какой производит эффект.

Девушка положила зажигалку на кофейный столик рядом с его бокалом, молча показывая, что он может ею воспользоваться. – Позвольте к вам присоединиться?

Питер попытался было встать, но она села рядом, прежде чем он успел это сделать.

– Очень приятно, Мадлен, – сказал он, стараясь вдвое усилить голос, чтобы скрыть волнение. – Меня зовут Питер. Питер Ши. А фамилия у вас есть?

– Я никогда ею не пользуюсь, – сказала она. – Как и своим настоящим именем.

Питер рассмеялся, признательный за предоставленный повод продолжить беседу.

– Серьезно?

– Серьезно.

– Отчего так?

– Быть может, оттого, что я существую только в текущий миг. Мы знаем, кто мы, а имена ничего не значат.

– Весьма романтическая версия.

– Угу.

– В таком случае я буду называть тебя Мадлен.

– Благодарю, – сказала девушка, протягивая ему свою руку, потом оттолкнулась от низкой кушетки. – Идем, я покажу тебе винный погреб барона. Довольно примечательное место. К тому же мы будем там одни.

Он позволил увлечь себя через комнату к высоким дверям библиотеки. Чтобы поступить иначе, потребовалась бы сила, какой он никогда не обладал. Мадлен была неотразима.

Они пересекли террасу и, оказавшись на газоне лужайки, пошли в сторону длинного низкого здания.

Войдя внутрь, она зажгла две толстые свечи и протянула одну из них Питеру.

– Пользоваться электричеством здесь запрещается, – объяснила она голосом, трепетным, как пламя свечи.

Она улыбнулась, какую-то минуту ее лицо едва не коснулось лица Питера, и казалось, что вот сейчас она поцелует его. Вместо этого Мадлен повернулась и повела его по коридору, ее гибкая фигура скользила сквозь густые тени.

– Чем ты занимаешься, Питер? – спросила она, когда они добрались до конца ряда громадных винных бочек.

– Я пишу. Точнее, готовлю репортажи. Во Всемирной Службе Новостей.

– Очаровательно. Так, значит, тебя интересует только то, что происходит и волнует сию минуту?

– Можно сказать и так, – согласился он, улыбаясь, но уже не слушая ее.

– А что тебя интересует? – спросил он, надеясь, что задал не очень дурацкий вопрос.

Любопытно было бы узнать, объясняются ли в любви проституткам. И вообще, в каком тоне разговаривать? Блистать остроумием, отшучиваться или вести себя, как на смотринах?

– Сейчас меня интересует то, что происходит и волнует сию минуту, – в тон ему ответила она.

Питер почувствовал, как у него перехватывает дыхание.

– Тебя беспокоит нога, верно?

– Да... да... немножко, кажется, – пробормотал он. – Откуда ты знаешь?

– Потому что ты бережешь ее. Она чуточку короче другой. Я бы сказала, полиомиелит, хотя ты слишком молод. Наверное, один из последних.

– Милостивый Боже, – сказал он, едва ли не в шоке. – Так ты, вдобавок ко всему, еще и ведунья?

Едва он договорил фразу, она подняла указательный палец и предостерегающе прижала его к губам.

– Ш-ш, – прошептала она. – Идем со мной. Я знаю, как вылечить твою ногу. Ты забудешь о боли.

Он заколебался. А как же библиотека, гости... Он же ради этого приехал. Но он желал эту красивую девушку. Разве она не была частью той новой красивой жизни, которую он себе выстроил?

– Не беспокойся, Питер. Никто нас не хватится, – произнесла она полушепотом. – Ведь не обязательно идти к тебе в комнату, мы можем делать все, что угодно твоему сердцу.

Что угодно моему сердцу? Сердцу его в эту минуту угодно было опустить лицо в мягкое шелковистое пространство между ее грудей и уже никогда не выныривать. Он потянулся к ней и снова взял за руку. Не произнося ни слова, они пересекли лужайку и через открытую дверь террасы возвратились в дом.

Открыв дверь своей комнаты, куда каким-то образом Мадлен привела его, Питер увидел, что на столе подле камина стоит поднос с бокалами и бутылкой шампанского.

Пройдя вперед, Мадлен увлекла его за собой. Он закрыл дверь и, прислонившись к ней спиной, смотрел, как Мадлен, умело откупорив бутылку, разливает по бокалам шампанское. Подняв вверх свой бокал, она произнесла тост:

– За тебя, Питер. Надеюсь, что я угодна твоему сердцу.

Она направилась к нему, неся бокалы, а подойдя, чуть склонила голову и поцеловала. Поцелуй был долгий, медленный, вкусный, как свежий персик. Он наклонился, взял из ее рук бокалы и поставил на маленький столик у двери. Обнимая ее стройный, обтянутый атласом стан, он подумал:

«Вот оно, сукин ты сын. Лучше этого не бывает».

Стало лучше.

Стало лучше и лучше, а потом он перестал считать оргазмы.

Он лежал в садовом шезлонге на краю баронской террасы, одетый в широкие льняные брюки и голубую рубашку от Лакоста. Темные очки защищали его глаза от яркого утреннего солнца и от любителей завязать разговор. Он прижимал к груди принесенную официантом чашку с кофе, притворяясь, что дремлет. Ему хотелось только одного – вновь пережить самую замечательную ночь в своей жизни.

То, что он испытал с Мадлен, перерастало рамки просто секса. Это был верх блаженства.

Не произнося ни слова, она меняла одну позицию за другой с такой же непринужденностью, с какой чередует стили олимпийская чемпионка в комплексном плавании. Когда испробованы были все, не отрывая лица от его обнаженного плеча, она спросила, есть ли что-нибудь такое, чего он никогда не делал. К этому моменту он был пресыщен, ошеломлен эротической эйфорией, чтобы стесняться или лукавить.

– Я хочу еще, – сказал он.

Она плавно поменяла положение тела и обхватила ртом его член. Когда он был на пороге извержения, она осторожно вспорхнула к нему на лицо и, едва касаясь, начала делать ягодицами круговые движения. Почти удовлетворив себя, Мадлен переменила позу вновь и впустила в себя все еще пульсирующий член.

На верху блаженства, в купели сладострастия, он наяву чувствовал, что душа его расстается с телом.

Понимая, что его мысли вот-вот вызовут неуместную физиологическую реакцию, если он не успокоится, Питер чуть приподнял свои темные очки и оглядел залитую солнцем террасу. На террасе были только мужчины, они сидели группами – болтали, читали, завтракали.

Питер попросил еще кофе и отмахнулся от невыносимой мысли. Скорее всего, он никогда ее больше не увидит. Он понял, что не знает ее настоящего имени. Знает только лишь, что она работает в Париже на мадам Клео и, весьма вероятно, никогда не откликнется ни на какую его попытку встретиться с ней.

Питер поднял глаза и увидел, что к нему приближается знакомая фигура. Лорд Уильям Мосби, крупнейший владелец средств массовой информации, не довольствуясь журналами и газетами, которые уже имел, когда-то предпринял неудачный набег на ВСН. Питер не очень-то был настроен беседовать с человеком, грузно ковылявшим в его сторону, но заговорило самолюбие. Ему хотелось, чтобы Мосби увидел, что он тоже в числе гостей.

Ши поставил на столик чашку и выбрался из шезлонга.

– Доброе утро, лорд Мосби, – сказал он, протягивая руку. – Питер Ши. ВСН.

На какую-то секунду Мосби втянул голову в плечи, напомнив гигантскую черепаху.

– Мы встречались в этом году на приеме в Берлине по случаю заседания совета НАТО, – излишне бойко напомнил Питер.

– Да. Ши. Да, конечно, – прошамкал лорд Мосби в той характерной манере, которая присуща всем высокородным англосаксам.

Губы его едва шевелились.

– Выпьете со мной кофе?

Лорд Мосби кивнул, потом плюхнулся в кресло рядом с шезлонгом Питера.

– Стрелять идете? – спросил Мосби.

– Нет, как ни обидно. У меня сегодня вечером деловая встреча в Париже, – посетовал Питер. – Придется ехать.

– Что ж... – Лорд Мосби держал паузу, пока слуга подавал ему кофе, потом повернулся и в первый раз обратился к Питеру: – Странно видеть вас здесь, Ши. Не по службе, надеюсь. Гм. Здесь все не для печати. Абсолютно не для печати.

– Конечно, лорд Мосби. Нет, нет. Сегодня я сугубо частное лицо.

Лорд Мосби хрюкнул и отхлебнул кофе.

– Как вам барон? Каков праздник? – спросил он, громко глотая.

– Великолепно, сэр.

Мысли Питера понеслись вскачь. Его так и подмывало спросить о женщинах. Он навострил уши, когда Мосби поставил свой кофе и небрежно бросил:

– Как вы думаете, где находятся дамы днем? Столько лет сюда езжу. Щедрость барона безгранична. Исключение – эти женщины. Они появляются только как стемнеет.

Питер нервно рассмеялся.

– Мне и самому интересно, – заметил он, качнувшись вперед в своем шезлонге. – Я познакомился с одной из них этой ночью и не прочь был бы повидать ее вновь.

Репортерская жилка взяла в Питере верх. Что, если попытаться надавить на Мосби?

– Я слышал, эти девушки работают на некую мадам Клео. Ее бюро находится в Париже, если не ошибаюсь?

– А в чем, собственно, ваша идея, Ши?

– Я подумал – позвоню этой мадам Клео и опишу девушку.

Мосби прижал подбородок к груди, точно хотел проверить, не плавают ли в кофе насекомые.

– Видно, дела у ВСН идут лучше, чем я полагал.

– Как это?

– Звонок обойдется, знаете ли, тысяч в шесть фунтов.

– За девушку?

– Да нет, любезнейший, за номер телефона мадам Клео, – уточнил лорд Мосби так снисходительно, как это делают только британцы.

Мосби поднялся с кресла и взял со стола хлыст.

– Вы прежде не бывали на « Ля Фантастик»?

– Нет, сэр. Не бывал и должен сказать, это исключи...

– Так я и думал, – оборвал его Мосби.

Он повернулся и пошел через террасу в направлении конюшни барона.

Питер смотрел ему вслед, их краткая беседа не дала никаких оснований проникнуться симпатией к этому человеку.

Со своего, очень удобного для наблюдения места, Питер увидел грума, который стоял возле двери конюшни и держал под уздцы двух оседланных лошадей: одну – в яблоках, другую – аспидно-черную.

Питер выпрямился и снял очки.

На черной лошади сидела красивая миниатюрная блондинка.

– Ах ты, сволочуга, милорд толстожопый, – пробормотал Ши.

Взглянув на часы, он решил, что успеет еще поплавать. Потом можно отправляться в Париж.

К трем Питер принял душ и уложил вещи. Оставалось сообщить лакею, что он готов к отъезду и просит подать для него машину.

Он поднял трубку. Ни звука. Набрал номер, названный ему в первый день. Тишина.

Он отступил в комнату, подхватил свои сумки и вышел, пытаясь выбраться самостоятельно.

Пройдя половину душного темного коридора, он услышал голоса, доносившиеся из-за полуприкрытой двери справа. Трудно было устоять и не заглянуть внутрь. Увиденное настолько ошеломило его, что он остался стоять с открытым ртом.

В центре комнаты, ничем не отличимой от той, из которой он только что вышел, стояла толстуха в нелепом белье из красного атласа и в туфлях на высокой платформе. А за ее спиной другая женщина, блондинка, надевала на нее платье, стараясь не смять начесанные волосы. Более дурацкой сцены невозможно было вообразить. Толстуха, вероятно, почувствовала чей-то взгляд. Не сходя с места, она туфлей на платформе лягнула дверь и с грохотом ее захлопнула.

В тот памятный день, по дороге в Париж, он думал почти исключительно о Мадлен и о том, как бы увидеть ее вновь.

Когда ближе к вечеру Питер появился в своей гостинице, администратор вручил ему два письма. В одном сообщалось, что встреча с его информатором, гаитянским эмигрантом, который готовил почву для интервью Питера со свергнутым пожизненным президентом «Бэби Доком» Дювалье, откладывается.

Другая информация была из Нью-Йорка. Гордон Джимисон просил Питера, чтобы сразу по возвращении он позвонил ему домой. По субботам Джимисон всегда играет в гольф – будь хоть пожар, потоп или вторжение иноземцев. Ши надеялся, что звонок не нарушит планы, связанные с Дювалье.

– Укладывай чемоданы, Ши, – огорошил его Джимисон первой же фразой.

– В чем дело?

– Ну наломал ты дров. Власти предержащие требуют тебя пред свои очи, и быстро.

Питер присел на край постели.

– Что, черт возьми, происходит, Гордон?

– Судя по реакции шефа на один недавний телефонный звонок, ты, похоже, все-таки побывал у барона.

– Точно, побывал. И что?

– Я же советовал тебе даже близко туда не подходить.

– Боже праведный! В это невозможно поверить.

– Питер, мне очень жаль. Я лично против тебя ничего не имею. Я же тебя предупреждал, что тебе можно ехать на этот сучий шабаш только как репортеру, который собирается посмотреть и сделать обо всем материал.

Питер почувствовал, как горло у него перехватывает от гнева.

– Послушай, сукин ты сын...

– Нет. Это ты послушай, Питер. Тебе многое прощалось, потому что мы высоко ценим твой профессионализм, но всему есть предел. Пару раз, когда ты брал на себя слишком много, Брэкнелл спускал на тебя всех собак. Я пытался прикрывать твою задницу. Но тебе не надо было принимать приглашение к барону. Не говоря уже о бабах.

– Каких бабах? – переспросил Питер, настраиваясь лгать. – Не знаю я ничего ни о каких бабах. У кого-то разыгралось воображение. И этот кто-то – не я.

– Пусть так. Но этот кто-то очень высоко сидит. И поверят ему, а не тебе.

– Гордон, – сказал Питер, стараясь успокоиться.

Реальность того, о чем говорил ему Гордон, начинала доходить до его сознания. Он чувствовал, что Джимисону известно нечто такое, чего не знает он.

– От кого это идет?

– Питер, я не стану морочить тебе детали. По-видимому, твое присутствие очень не понравилось кому-то, у кого достаточно власти, чтобы позвонить шефу и раздуть из этого дело.

– Выходит, что бредятина относительно так называемых баб просто-напросто камуфляж.

– У меня нет оснований опровергать твое предположение, Питер. Мое дело передать приказ. Но одно могу добавить совершенно определенно: кому-то не понравилось то, зачем ты туда ездил. Так что советую – немедленно лети сюда и сам доказывай свою правоту.

– Что значит «доказывай свою правоту»? – прорычал Питер вне себя от бешенства. – Я уже договорился об интервью с «Бэби» Дювалье. Я единственный, с кем он согласился говорить. В четверг я обязан быть в Лондоне, чтобы сделать репортаж о пресс-конференции Тэтчер, а на следующий день лечу в Женеву. У меня нет времени на эту сучью возню. «Доказывай свою правоту». Что, никому не пришло в голову, что меня просто подставляют?

– Тебя не смогли бы подставить, я же тебе говорил. Да и не в этом дело.

– Черт побери!

– Возвращаешься?

– Нет.

– Если не прилетишь, то считай, парень, что гуляешь сам по себе.

Это было последней каплей. Еще не хватало ехать домой и объясняться. Так унизиться. В голове бушевал пожар, питаемый осознанием собственной вины. Вконец расстроенный, неспособный подыскать слова, чтобы выразиться достаточно сильно, Питер закончил разговор до банальности стандартной фразой:

– Можешь передать этому дебилу, пусть увольняет. Я ухожу! Будь здоров!

Когда он успокоился, лицо его приняло обычное ровное и довольное выражение. Шеф, конечно же, осознает, что доносчик, кто бы он там ни был, наговорил лишнего; Джимисон еще позвонит и по-приятельски извинится. А пока что ответом всем им будет пьянка.

Всеобщим ревом недовольства отреагировали пассажиры на объявление пилота, что посадка временно откладывается. Им предстояло кружить «несколько минут» над аэропортом имени Кеннеди.

«Так я и поверил», – подумал Питер, ерзая на кресле.

Он глядел вперед, туда, где находился туалет салона первого класса. Что-то происходило перед дверью. Ши наклонился, вытягивая голову в проход, чтобы лучше видеть происходящее.

Прижавшись лбом к двери, стюардесса негромким, но настойчивым шепотом обращалась к тому, кто туда вошел. Питеру удалось уловить всего два-три слова. Стюардесса, очевидно, предупреждала кого-то, что самолет идет на посадку. Полученный ответ отбросил стюардессу в проход. Она быстрым шагом двинулась по проходу, невнятно что-то бормоча и избегая смотреть в глаза.

Через несколько секунд из пилотской кабины вышел один из членов экипажа и ринулся по проходу, вслед за ним – стюард, на ходу велевший Ши занять свое место. В арьергарде шла чрезвычайно взволнованная стюардесса.

В первом классе находилось всего с полдюжины пассажиров. Суета перед дверью туалета всецело приковала к себе их внимание. Ши вдруг заметил, что Эйлера и его девушки в салоне нет. Он откинулся в кресле и улыбнулся, довольный возникшей ситуацией. В самолете было только одно место, которое могло прельстить любовников.

Орудуя каким-то металлическим инструментом, стюард отпер хлипкую дверь туалетной комнаты. Ши увидел, как стюардесса вскинула руку и прижала ее к губам, как все трое смотрели на то, что было за раскрывшейся дверью. Пилот отпрянул назад, снял с верхней полки плед и протянул его внутрь.

Мгновение спустя подавленный Джек Эйлер, бледный, как полотно, вышел в салон. Он был обернут голубым пледом, точно итальянский официант, на груди болтались завязанные узлом рукава розовой рубашки от Поло.

Кристина, спотыкаясь, вышла в проход в перекошенном платье, стюардесса кинула Эйлеру его брюки, взяла с пустого кресла другой плед и, заслонив женщину, повесила его между рядами.

Когда стюард бежал назад по проходу, стараясь скрыть улыбку, Питер остановил его.

– Что там произошло?

Молодой человек сделал паузу, наклонился к Питеру и прошептал на ухо:

– Она у него там на очке сидела. Соскользнула на пол и ногой заклинила дверь. Когда мы ее открыли, оба были в чем мать родила.

Стюард двинулся дальше. Питер крепко зажал рот ладонью, чтобы подавить распиравший его смех.

«Блеск! Какой блеск!» – подумал он, мгновенно прикидывая начало статьи, которую он напишет о Джеке Эйлере.

Если его редактор откажется напечатать, он найдет кого-нибудь другого, можно даже пожертвовать двухлетним эксклюзивным контрактом с «Четвертью часа».

Он решительно кивнул и прикрыл глаза. Хотя она, конечно, захочет, уверил он сам себя. Федалия Налл, главный редактор, сделавшая этот журнал умопомрачительно успешным, никогда не откажет ему в таком деле. Она всегда делала к нему первый шаг, и даже больше, с того самого момента, когда спасла ему жизнь.

 

2

В те дни, когда Питер Ши, пребывая в Париже, купался в лучах славы, его покоробила бы даже мысль о таком журнале, как «Четверть часа». Всякого, кто способен опуститься до сотрудничества в подобном журнальчике, уже нельзя воспринимать всерьез.

«Дилетанты», – хмыкнул бы он поверх стакана виски.

Или презрительно фыркнул бы:

«Чтиво для богатеньких».

В ту пору, опьяненный самомнением и, как ему казалось, безграничным авторитетом, он заявил бы тем, кто считал его слово истиной в последней инстанции, что «Четверть часа» никакого отношения к журналистике не имеет, что это развлекаловка, информационная жвачка, потворствующая самому примитивному читательскому вкусу, неразвитому интеллекту, и никак не стоит деревьев, загубленных на производство бумаги для его печати.

Такое мнение, пожалуй, было вполне оправданным, пока издание не возглавила невозможная, энергичная молодая женщина.

Когда «Мосби Медиа» закупила то, чему предстояло стать «Четвертью часа», это был невзрачный еженедельник, громко именовавшийся «Звездным ревю». Несколько желтоватых страниц, нашпигованных разного рода интервью с пресс-агентствами и сенсационно-скандальными статьями, основанными на сплетнях о «звездах мыльных опер».

«Охотники за головами» лорда Мосби отыскали целеустремленную молодую женщину с биографией, насыщенной тяжким трудом, и с головой, полной идей. Когда «охотники за головами» нашли ее, она редактировала крошечный ежемесячник, посвященный богемной жизни Гринвич Вилледж. Звали ее Федалия Налл.

Федалия не была похожа на потрясных шикарных дамочек, возглавлявших прибыльные популярные журналы восьмидесятых годов.

Федалия была другого сорта.

Ей был дан карт-бланш, выделен бюджет в три миллиона долларов и предоставлен год на перестройку обветшалого «Звездного ревю». В первый же месяц она разогнала всю верхушку, перевела редакторские офисы в принадлежащее Мосби здание на Пятьдесят Седьмой улице и начала обустраивать журнал по своему генеральному плану, в основу которого был положен постулат, сформулированный Уорхолом: чтобы прославиться, достаточно четверти часа. Возведя постулат Уорхола в творческое кредо, она приступила к выпуску ежемесячного журнала, представлявшего звезд, чью славу приходилось втискивать в прокрустово ложе вышеупомянутого правила.

Журнал, подобно комете, ворвался в сознание американцев только благодаря Федалии. В 1987 году она купила у некоего бухгалтера видеокассету, которую тот отснял во время отпуска. На ней был увековечен сенатор Гэри Харт, скачущий по палубе яхты «Манки Бизнес». Новообразованный художественный отдел поместил на обложке фотографию сенатора и Донны Райе, на которой они слизывали друг с друга крем для загара.

Киоски центральной части города распродали весь выпуск журнала еще до обеда, и на свет родились сразу две звезды – журнал «Четверть часа» и Федалия Налл.

У корифеев журналистики такого рода успех, видимо, вызывал лишь саркастическую усмешку, однако Федалии даже не приходило в голову беспокоиться на сей счет. Она просто-напросто следовала наипервейшему правилу свободной экономики: найти нечто такое, чего жаждут люди, и продать.

Она выкрасила свой кабинет в оранжевый цвет. Вместо стульев она установила кресла-шезлонги с обивкой под шкуру пони. Ее письменный стол представлял собой трехметровой ширины монолит ослепительно блестящего сланца в форме бумеранга. Сидела же она на сработанном под трон Папы Адриана стуле, который – благодаря своим женским чарам – выманила у одного бродвейского дизайнера.

У нее было миловидное лицо, как у большинства пышных молодых женщин, широко поставленные ясные голубые глаза и полные губки купидона. Цвет волос всеми, кто видел Федалию, описывался по-разному, ибо зависел исключительно от ее настроения. Она считала, что обладает прекрасной шелковистой кожей и была уверена, что у нее сногсшибательное тело.

Федалия постоянно терзала свою внешность, не желая останавливаться на каком-то одном стиле. Уже более десяти лет она не оставляла без внимания ни одного дармового косметического средства и всякой новомодной бижутерии, которыми ее заваливали рекламные агенты и дилеры, мечтающие получить известность за бесплатно. Федалия Налл представляла собой костюмный фильм силами одной актрисы. Когда же, наконец, она достигла пика своей известности и о ней написали в журнале «Спай», то ее внешность описывалась со словом «чрезмерный».

Федалия родилась с чувством голода, оставшимся при ней даже после того, как лорд Мосби в порыве ликования и в знак благодарности за поистине впечатляющее оживление его прежде убыточного дела повысил ей жалованье, не поскупись довести его до суммы, исчисляемой шестизначной цифрой.

Прошлое ее, в сущности, было настолько безнадежно унылым, что воспоминания о нем, весьма красочные сами по себе, оживляли любую беседу. Она прибегала к ним, когда требовалось «завести» публику на какой-нибудь вечеринке с коктейлем, часто шокируя тех, кому хотелось бы, чтобы прошлое преуспевающего человека не выглядело столь непривлекательно.

Мать Федалии, пятнадцатилетняя бродяжка, воровала продукты, чтобы прокормить свою маленькую дочь. В супермаркете «Сент-Пол» она была поймана с поличным и «спасена» управляющим. В результате мать вышла за него замуж. Затем последовали другие «спасители» и другие замужества. К тому времени, когда Федалии исполнилось четырнадцать, она потеряла счет своим «отчимам». Упаковав в узелок все то малое, что у нее было, она сбежала, гонимая страстным желанием поскорее уехать куда глаза глядят.

С того дня она стала зависеть только от автостопа. После двух лет скитаний по разным дорогам она прикатила, как выбившийся из сил колобок, на улицы нью-йоркского Вест-Сайда, знаменитого своим убожеством. В начале семидесятых полиция именовала этот район «Пятачком Миннесоты», потому что фланирующие по мостовой проститутки в большинстве своем были, подобно Федалии, светлыми голубоглазыми подростками-беглянками со Среднего Запада.

На панели можно было сделать деньги, достать наркотики, водились там и сутенеры, обрабатывавшие каждую вновь прибывшую девушку. Оборванная и голодная – кожа да кости, – она в первый же вечер стояла в вонючей подворотне на Восьмой авеню, сжавшись в комок. Подняла глаза и увидела улыбающуюся ей женщину, одетую в джинсы и кожаный пиджак.

– Тебе бутерброд с тунцом или с арахисовым маслом? – спросила женщина, показав на свой парусиновый рюкзак.

Федалия собралась было сказать что-нибудь грубое, но не успела.

– Я сестра Джо, монахиня, не пугайся, – улыбнувшись и положив ей руку на плечо, сказала женщина, напомнив Федалии, что не перевелись еще люди с чистыми зубами. – Ты, наверное, замерзла. Если пойдешь со мной, сможешь принять горячий душ и поесть супа. Ну как?

Федалия оглядела свою драную одежду. Она не помнила, когда в последний раз переодевалась, не то что мылась. Горячие слезы, давно, как ей думалось, выплаканные, выступили у нее на глазах, потом медленно покатились по щекам.

– Почему ты плачешь? – тихо спросила сестра Джо.

– Потому что смеяться больно, – ответила Федалия. – Вы это серьезно насчет горячего душа?

Миссия Вознесения Богородицы занимала пять выбеленных, спартанского вида этажей кирпичного здания на Сорок Шестой улице рядом с рекой. Здесь Федалия нашла горячую пищу, чистые простыни и каморку, в которой хранились целые горы старых журналов «Роллинг Стоун».

Участие монахинь, неподражаемое чувство юмора и природный ум помогли ей быстро, по особой программе, пройти курс средней школы и поступить в Фордхэмский университет семнадцатилетней.

После его окончания она, следуя тому, что считала своей судьбой, отправилась наниматься на работу в «Роллинг Стоун». И была принята благодаря своим энциклопедическим сведениям о журнале с момента его появления на свет.

Спустя десять лет, поработав не только в «Роллинг Стоун», она стала главным редактором нового журнала, издаваемого «Мосби Медиа», и никогда за все это время не теряла веру в то, что Гонзо-Иисус любит ее и что все люди заслуживают и получают возможность начать все сначала.

Однажды утром в октябре 1988 года Федалия подняла глаза и увидела свою секретаршу, умопомрачительную негритянку Вики, стоящую в дверях ее кабинета.

– Мусор принесли, – пропела она, держа за уголок большой двухслойный пакет и зажав пальчиками нос. – Сейчас будете смотреть?

«Мусор», о котором доложила Вики, раз в неделю приносил курьер от литагента по имени Венди Клэруайн. Агентство Клэруайн представляло сенсационные материалы, написанные знаменитостями при помощи литзаписчиков, зачастую остававшихся в тени. Венди Клэруайн – женщина сорока двух лет, незамужняя, миниатюрная и почти красивая, с гривой волос и вагоном решительности. За двадцать лет работы в издательском деле она вбила в головы тех, кто оплачивает труд пишущей братии, мысль, что если они обойдут вниманием то дерьмо, которое она им предлагает, то не получат и конфетки. Такова подоплека рассылки «мусорных пакетов», набитых никчемными статейками, которые классифицировались в ее списке многозначительной буквой «Г».

Федалия тяжело вздохнула, когда Вики выложила содержимое пакета на стол-бумеранг.

– Посмотри на это дерьмо, – сказала Федалия, подцепив бумажную стопку карандашным ластиком, будто она действительно не хотела притрагиваться к ней.

– Хотя бы краем глаза взглянула, – бросила через плечо Вики, направляясь в свой кабинет. – Клэруйан на этой неделе выставляет на аукцион мемуары парикмахера Имельды Маркос. Все равно с ней придется разговаривать.

Федалия состроила гримасу. Она хотела было отодвинуть в сторону беспорядочную горку, как вдруг что-то, лежавшее на самом верху, привлекло ее внимание. Она подхватила сколотые скрепкой листы и прочла начало статьи под названием «Девушка с бездонными глазами».

Федалия была больше заинтригована описанием дорогостоящих проституток планеты, нежели тем, как влиятельные дельцы собираются вместе, чтобы предаться разгулу вдали от сторонних глаз.

Она дочитала статью. Потом вернулась к первой странице, чтобы посмотреть фамилию автора.

– Вики! – позвала она. – Как фамилия того репортера, который буйствовал на приеме для журналистов в Белом доме?

Вики уперлась шпильками в ковер, оттолкнулась от пола и выехала на своем кресле в дверной проем.

– Это был полный атас! Бедняга совершенно оторвался. Микрофон у кого-то отобрал. Говорили, охрану пришлось вызывать, чтобы стащить его с трибуны.

Федалия закрыла глаза и, медленно проговаривая слова, произнесла:

– Как его зовут, Вики?

– О, прости. Это был Питер Ши из ВСН.

– Его уволили, да?

– Мне кажется, ему уже дали отставку, когда он вытворял все это. Я читала, что они засадили его в психушку.

– Ну, ты настоящий кладезь информации, Виктория, – сказала Федалия, едва сдерживая смех. – А теперь позвони Венди Клэруайн и скажи ей, что было бы неплохо, если бы этот Питер Ши заглянул к нам. Я хочу, чтобы он что-нибудь для нас написал.

– Ты откопала Питера Ши в этой помойке? – спросила Вики, удивленно поднимая брови. – Какая удача!

– Не умничай, Виктория. Великолепные ноги и красивый рот – еще не гарантия того, что в один прекрасный день не окажешься в большой жопе. А теперь давай мне Венди.

Неделей позже агент Питера Ши сообщила ему, что его хочет видеть редактор «Четверти часа»; с тяжелым сердцем шагал он по длинному бирюзовому коридору, ведущему к кабинету Федалии Налл.

Стены по обе стороны были увешаны вставленными в рамки фотографиями людей, чья слава успешно прошла испытание постулатом Уорхола.

Питер глядел на фотографии и улыбался. Вкус у этой женщины, может, и причудлив, но, несомненно, постоянен.

Ему пришлось преодолеть немалое внутреннее сопротивление, чтобы прийти сюда. В прошлом году он выходил из своей квартиры в Гринвич Вилледж только для того, чтобы купить еду и раз в неделю явиться на прием в первоклассный психиатрический кабинет доктора Бенедикта, расположенный через квартал.

После того как Венди Клэруайн сообщила ему, что его статьей заинтересовался журнал, он больше часа смотрел в окно. Эссе, посвященное «Ля Фантастик», было первой вещью, которую он попытался написать после своего срыва.

Когда Венди впервые упомянула о журнале, он заставил себя взглянуть на него. К своему удивлению, он обнаружил, что журнал этот информативен, умен и освежающе сумасброден. Однако он не испытывал желания встречаться с редактором тет-а-тет. В прошлом году он виделся только с доктором Бенедиктом и Венди Клэруайн, и ни с кем больше. Именно доктор Бенедикт в конце концов заставил его обзвонить половину городских агентов. Венди Клэруайн единственная согласилась представлять его интересы, когда он объяснил, как сильно подорвано его здоровье и что он страдает боязнью открытого пространства. Венди, спасибо ей, сама приехала к нему.

Когда он вошел в кабинет редактора, из-за письменного стола навстречу ему поднялась сногсшибательная негритянка.

– Здравствуйте, – радостно воскликнула она. – Вы, вероятно, мистер Ши. Меня зовут Вики.

– Доброе утро. Вики, – сказал Питер, щурясь на оранжевые стены.

Они казались влажными.

– Вы можете пройти в кабинет. Мисс Налл как раз освободилась. – Вики жестом указала на комнату у себя за спиной и повернулась к компьютеру.

Федалия Налл сидела за письменным столом. Ее белые, как бумага, волосы падали ей на плечи. Черные пряди шириной пять сантиметров лежали скобами по обе стороны красивого лица. Когда она встала, он рассмотрел полное тело, облаченное, как ему показалось, в бархатный шатер.

– Здравствуйте, Питер, – сказала она и широко улыбнулась.

– Здравствуйте, мисс Налл, – сказал он, пожимая ее руку.

– Прошу вас, зовите меня просто Фидл.

– Пусть будет Фидл, – согласился он, кивая головой.

– Присаживайтесь, пожалуйста.

Питер обвел глазами комнату и за неимением выбора неловко взгромоздился на шезлонг, покрытый черно-белым синтетическим пледом.

– Мне понравился ваш рассказ, – сказала Фидл.

– Благодарю.

– Очаровательно. Особенно та часть, в которой говорится о женщинах. Меня всегда интриговали девушки мадам Клео. Говорят, что некоторые из наиболее утонченных светских дам Нью-Йорка раньше были девушками Клео. Этот кусок восхитителен. Как вы решились написать это?

– Потому что никто еще не писал.

– Что ж, он мне очень понравился. Жаль, что нам это не подойдет.

Питер нахмурился:

– Простите?

– Это не наш материал, Питер. Если вы почитаете наш журнал, то увидите, что мы пишем о личностях. Так вот, если бы вы взяли интервью, скажем, у одной из девушек и рассказали бы, что, – уж я не знаю, как выразиться, – ну, скажем, что на стезю проституции она ступила от отчаяния, из-за изнасилования, виновником которого был Эд Кох. Вот тогда мы получили бы нечто, что нас могло бы устроить.

– Мне кажется, я чего-то недопонимаю, – сухо сказал Питер. – Я полагал, что вы меня позвали из-за статьи.

Про себя он твердил заученное им заклинание доктора Бенедикта:

«Я спокоен, я спокоен».

– Вообще-то у меня есть работа, которую я хотела бы заказать именно вам, – сказала она, прерывая приговор, который он выносил надежде.

– Я, право, не пишу портретов.

– Ну да. Вы глубокомысленный аналитик, журналист-международник. Авторитетный и знаменитый, – ласково говорила она.

– Был авторитетным и знаменитым.

– Вот-вот. Тогда вы понимаете, что я хочу сказать, – произнесла она уже без тени приязни в голосе.

Питер сердито посмотрел на нее. Что за чушь собачья? К чему клонит эта женщина?

– Извините, не понимаю.

– У вас были свои собственные очаровательные пятнадцать минут, Питер. Скандальная речь по национальному телевидению – весьма эффектный материал. Ваше исчезновение с журналистского подиума лишь подогреет интерес. Люди хотят знать, почему так произошло, и лучше вас никто не сможет рассказать про это.

Питер рывком вскочил с шезлонга и сунул руки в карманы.

– А вы, значит, помните? – резко спросил он.

– Как же мне не помнить? Разве вы забыли, что я та самая девушка, которая исповедует постулаты Уорхола? Обидно за вас – после того, как вы всю жизнь на них пахали. Что случилось?

– Какой-то подлец спалил меня за то, что я принял чаевые в виде девушки с бездонными глазами, – сказал он, указывая пальцем на экземпляр статьи, лежавшей в развернутом виде на письменном столе Федалии. – Когда-нибудь, когда соберусь с силами, не пожалею времени, чтобы выяснить, кто именно всадил мне нож в спину.

– Очень жаль, что в рассказе вы не сделали на этом акцента. Смею думать, что это крайне интересно – и мне, и, уверена, моим читателям тоже.

– А я смею думать, что история эта гадкая, печальная и навсегда забытая.

Федалия покачала головой точно маятником, отчего ее волосы разметались по лицу.

– Ошибаетесь. А-ши-ба-етесь. Аш-шибаетесь, мистер Ши. Все куда сложней. Всегда так. Вот благодаря чему наш журнал имеет такой успех. Мы выискиваем те годы, которые ведут к четверти часа славы. – Она сделала паузу и направила на него долгий твердый взгляд. – Какие еще найти слова, чтобы вы изменили свое решение?

Питер сделал глубокий вздох.

– Не надо слов, – мягко сказал он. – Мне это не под силу. Слишком мучительно.

– Что? Писать о помешательстве? Что может быть в этом постыдного? Ну согласитесь, когда люди рассказывают о том, как они упали на самый низ, а потом опять поднялись наверх, это очень поучительно. Вернуться из «желтого» дома – вот задача для многих тысяч. Стыдливость вышла из моды. Сейчас главное – победа над самим собой. Приз – триумф.

– Как вы можете быть такой безжалостно оптимистичной? – хмуро глядя на нее, сказал Питер. – Я, черт побери, уничтожил себя.

Федалия подняла обе ладони в наигранном испуге.

– Да? – сказала она. – Используйте это. Это ваше, вы жили этим. Ваш опыт, может статься, окажет кому-нибудь помощь.

Питер покачал головой:

– Слишком рано. Я не в форме.

– Создается впечатление, что вы и не хотите быть в форме.

Чтобы подавить захлестывающее его волнение, он сделал несколько коротких вдохов.

– Второй психиатр мне не нужен, спасибо, – выпалил он.

Произнеся эти слова, он тут же пожалел. Было что-то доброе в этой женщине, несмотря на всю кажущуюся жестокость ее поведения.

– Я знаю, что вы думаете, – мягко сказала она. – Вы думаете, что если когда-либо и решитесь рассказать миру о том, что с вами случилось, то сделаете это в каком-нибудь престижном издании, вроде приложения к «Таймс» или «Вэнити фэйр».

Питер взглянул на нее и медленно кивнул.

– Возможно.

– Они уже обращались к вам?

– Нет, конечно нет. Что я для них? Предание?

– Может, да, а может, и нет. Я готова заплатить десять штук, чтобы узнать. – Она взяла со стола карандаш, черканула им в блокноте, вырвала страницу и протянула ее ему. – Вот мой вексель, приклейте себе в ванной.

– Послушайте, мисс... Налл, – сказал он. – Я пришел к вам потому что Венди сказала, будто вы заинтересованы в том, чтобы заказать мне материал. Так оно и есть, но это не то, чем я готов сейчас заняться.

– Вы измените свое решение, – сказала она, улыбаясь. – У вас была полоса невезения. Во всяком случае, когда вы устроили скандал, это был чистый театр. Люди мусолили это неделями. Послушайте, Питер, вы же, в конце концов, не убийца, которого разыскивают в трех штатах. Перестаньте вы относиться к себе так серьезно.

Питер улыбнулся. Потом рассмеялся. Это было чудесное чувство. Он так давно не смеялся.

– То же самое мне говорит мой психиатр.

– Может быть, я поменяю профессию.

Он опустил ее записку в карман пиджака.

– Дайте мне время подумать, Фидл. Хорошо?

– Ладно. Надеюсь, вы будете думать быстро.

– Извините, если невольно нагрубил, – сказал он. – И благодарю вас. Вообще, получить предложение написать что-то – это для меня луч света после года пребывания в кромешной тьме.

Федалия встала и снова протянула ему руку.

– Ну что ж, дружок, загорай, пока можешь.

Целый месяц бессонных ночей после их встречи Питер не мог думать почти ни о чем ином, как только о предложении Фидл описать его мучительную историю. Эта мысль преследовала его, как зубная боль.

Однажды вечером в пятницу, спустя месяц после встречи с Федалией Налл, Питер сел за свой верный, видавший виды портативный «ремингтон». Почти антикварная машинка объездила с ним весь мир.

Дрожащими руками он заправил в машинку лист бумаги и опустил пальцы на клавиши. Но заставить их бегать по ним он никак не мог.

Телевизор стоял у него за спиной, свет экрана многочисленными огоньками отражался в маленьких оконных стеклах напротив письменного стола. В нем шевельнулось воспоминание, как выходить из стопора. Да, стоило попытаться. Он вытащил из-под кушетки телефонный справочник и начал листать его, ища страницу на букву «Н». На эту букву значилось лишь две фамилии Налл: некий Франклин Налл, Девяносто Четвертая улица, и некто Ф. Налл, Гремерси-парк. Это наверняка Фидл. Один инициал мог принадлежать только незамужней женщине.

Он взглянул на часы. Без малого десять.

«Великолепно, – кисло подумал он. – В такое время, к тому же в пятницу, дома сидеть не будет, где-нибудь предается развлечениям, недоступным простым смертным. Придется ограничиться беседой с автоответчиком».

– Мисс Налл? Вы человек или машина? – спросил он, услышав ее голос после первого же звонка.

– Это похоже на неприличный звонок от Камю, – со смехом сказала она. – Привет, Питер.

– Привет, вы узнали мой голос?

– Конечно.

– Польщен, – сказал он, откидываясь на спинку стула и со стуком водружая пятки на заставленный всякой всячиной журнальный столик. – Прошу прощения, что беспокою вас своим звонком в столь неурочный час.

– Единственное, за что вам не вымолить у меня прощения, так это за мисс Налл.

– Извините, наверное, я слишком долго прожил в Европе... Федалия.

– Фидл, – поправила она. – Выключите телевизор. Я плоховато вас слышу.

Питер потянулся и убрал звук. Когда он вновь приставил трубку к уху, она сказала:

– Лучше. Что за видеофильм вы смотрите?

– Видео? О! Я такими чудесами техники не пользуюсь.

– Боже праведный! А унитаз у вас в туалете смывной?

– Только что привезли, – ответил он, поддерживая игру. – Послушайте, я вот по поводу чего звоню...

– Да?

– Та компьютерная штуковина, которую я видел на вашем письменном столе, трудно ею пользоваться? Им управлять так же трудно, как истребителем «Ф-16», или трехпалое существо с ним может справиться тоже?

– Сущие пустяки, надо только научиться.

– Я поклялся, что никогда не брошу машинку, но произошло нечто ужасное. Как наваждение какое-то. Не могу написать ни слова. Более того, не могу даже печатать. Вот мне и подумалось: если достать новые рабочие инструменты, это что-то изменит?

– О, еще как. Это в корне изменит вашу жизнь, – сказала она.

Ее голос вдруг оживился.

– Но вам не нужен такой монстр, каким пользуемся мы с Вики. Вам нужен лэптоп. Хотите?

– Я не знаю, чего я хочу. Просто я вижу, что почему-то ни слова не могу напечатать на любимой машинке, которая верой и правдой служила мне двадцать лет кряду. Слишком много воспоминаний, наверное. У меня такое чувство, что если я все-таки решусь, то в результате получится что-нибудь человеконенавистническое.

– Ну что ж, – сказала она, – если вы обещаете написать эту статью, журнал купит вам компьютер.

– Искушаете?

– Разумеется. Завтра часа в два-три пополудни я могла бы сводить вас в магазин. Куплю вам персональный компьютер. Вы выберете видеомагнитофон. Ну а потом покажу, как с ними обращаться.

– Я не могу принять такой роскошный дар, – сказал он серьезно. – Но я ловлю вас на слове помочь мне купить все самому. Вы действительно осознаете, во что ввязываетесь? Я только сегодня разобрался, как действует кнопочный телефон.

– Доверьтесь мне и готовьтесь к удовольствию.

– Удовольствию? От чего?

– От яркого нового мира, Питер.

Фидл была знакома с управляющим магазином электронной техники на Тридцатой улице. Всю вторую половину дня они провели у того в кабинете, пока Фидл с упорством и терпением врача-ортопеда, заново обучающего взрослого мужчину ходить, показывала Питеру, как обращаться с чудесной машиной. Сначала компьютер вызывал у него неприязнь. Но через несколько минут он понял, как все просто.

Ошеломленный чувством благодарности и откровения, Питер пригласил Фидл на ужин. Уже в сумерках они направились пешком в южную часть города, в недавно открытый маленький ресторанчик, рекомендованный ею.

В начале ужина Питер, не вполне сознавая это, испытывал неловкость. В первый раз после срыва он ужинал не один, да еще с женщиной.

Но Фидл облегчила ему задачу. Она говорила о последних новостях, о чудаках и сумасшедших, которые были частью ее жизни как редактора журнала, пригревавшего отверженных и униженных. Потом перешла к рассказу о монахинях, которые вытащили ее из грязи, со дна жизни. Она призналась ему, что делала ради того, чтобы выжить, ничего не скрывая и не извиняясь, будто речь шла не о ней, а о ком-то другом, постороннем.

Закончив невеселое повествование, Фидл выразила надежду, что не надоела ему. Рассказ Питеру нисколько не наскучил, в чем он честно и признался.

– Боже мой, – сказал он, – не понимаю, откуда у вас берутся силы.

– Все очень просто, – не задумываясь сказала она. – Когда на вас накатывает, вы смотрите прямо в глаза этим бесам, а потом все отбрасываете.

Минуту-другую оба молчали. Потом Фидл сказала:

– Итак, придя домой, вы садитесь за компьютер и начинаете работу над статьей.

Ему оставалось только кивнуть в знак согласия.

Тут только он заметил, что прическа ее совсем не похожа на ту, которая, помнилось, была при первой встрече. Он внимательно посмотрел на нее, потом отвел взгляд. Фидл нравилась ему, с ней было приятно, легко.

Питер решительно отбросил эти мысли прочь. Если он решится завязать роман, то только не с Федалией Налл. Она олицетворяла собой его окончательную реабилитацию и новое вступление в реальную жизнь. Ни в коем случае нельзя менять их, немного официальные, отношения, не стоит выходить за рамки обоюдно приятного бизнеса.

Питер поднял голову и подал знак официанту.

– Я не могу в полной мере отблагодарить вас за всю ту помощь, что вы мне сегодня оказали, – чуть напыщенно сказал он. – Это так трогательно.

– Все расходы за счет журнала, Питер. – Федалия двумя пальцами протянула официанту кредитную карточку.

Было ясно, что она давно уже держала ее наготове.

– Привыкайте, – сказала она, когда он открыл было рот, чтобы протестовать.

Улыбнулась и сняла со спинки кресла свою сумочку.

– Это не последний раз.

Он посадил ее в такси, а потом медленно повернулся и тут же поспешил домой. Закрыв за собой дверь и бросив плащ на диван, Питер тщательнейшим образом установил свою новую машину и включил. Мягкое зеленоватое мерцание экрана было единственным источником света в комнате.

Он придвинул стул, опустил пальцы на клавиатуру и начал печатать. Сначала осторожно, потом быстрей и быстрей, в два раза быстрей, чем когда-то на своем стареньком «ремингтоне».

Слова, льющиеся на экран, начинали жить своей собственной жизнью. Он работал всю ночь напролет. На рассвете сделал короткую передышку, чтобы принять душ и выпить кофе. Потом прочел инструкции к принтеру. Прогнав через принтер то, что написал, он вернулся в гостиную, чтобы прочесть. К полудню статья была закончена – самая длинная за всю его профессиональную карьеру. К тому же самая честная.

Он собрал страницы в стопку, вложил в конверт и с курьером отослал в «Четверть часа».

Фидл не изменила в статье ни слова. Она опубликовала ее в январском номере за 1989 год. В правом верхнем углу обложки черными буквами с красной полосой внизу было напечатано: «Путешествие Питера Ши по лезвию чувств».

Статья стала настоящей сенсацией.

В последующие месяцы Фидл заказала ему еще несколько материалов. Теперь, весной 1990 года, Питер Ши был общепризнанной звездой. Фидл была уверена, что именно благодаря ему растет популярность журнала. Истории Питера, рождавшиеся вроде бы из мелочей, которым обычно не придают значения, быстро становились обязательным чтением, иногда вызывая неожиданно крупные – если сопоставить с документальной основой – скандалы.

Печаль его с появлением каждой новой статьи шла на убыль, раны постепенно заживали. Медленно, шаг за шагом он возвращал себе уважение коллег и разрушенную самооценку. Разница состояла в том, что теперь он знал, как легко сломать эту новую жизнь. Он перестал воспринимать славу как нечто само собой разумеющееся. И знал, что он ценен настолько, насколько ценна его последняя статья.

Фидл взяла за обыкновение к окончанию рабочего дня приглашать его к себе в кабинет. Часто они вместе ужинали или выпивали. Их совместные вечера были наполнены теплотой, легкомыслием, но не романтикой. Когда весной 1990 года Питер сказал Фидл, что считает ее своим лучшим другом, она впала в серьезную депрессию.

Как-то она отправила его в командировку брать интервью у растратчика с Ямайки; спустя минуту-другую после его ухода в дверях кабинета показалась голова Вики.

– Видела, какая на нем одежонка? – спросила Вики, показывая глазами, сколь высоко оценила мягкую кашемировую спортивную куртку, которая была на Питере.

– Ну, – мрачно подтвердила Фидл из-за своего письменного стола. – Я сама и подобрала. Во всяком случае, указала ему на рекламку и помогла купить подешевле.

– Боже, какой же он хорошенький, – воскликнула Вики, направляясь к буфету, чтобы по установившейся традиции наполнить бокалы в честь окончания рабочего дня. – Когда наконец этот ирландский жеребец догадается обратить на тебя внимание? Я вижу, как ты по нему сохнешь.

Фидл взглянула на часы и кивнула.

– Этот «ирландский жеребец», расистская ты чистоплюйка, тащит на себе этот блядский журнал. Кроме того, – сказала она, защищаясь, – я его лучший друг.

– Блестяще, – произнесла Вики, делая большие глаза.

– Знаю, знаю, – сказала Фидл, быстро водя ручкой по листу записной книжки.

Вики налила водку, добавила туда кубики льда и поднесла бокал своему боссу.

– Твой любимый напиток, если не ошибаюсь, – мягко сказала Вики, садясь на подлокотник шезлонга.

Фидл со всего размаху швырнула ручку, которая, ударившись о стену, упала на ковер.

– Может, тебе гвоздей принести? На закуску к водке? – поинтересовалась Вики, воочию убедившись, что Фидл не справляется с охватывающей ее яростью.

Фидл заговорила было, но голос у нее сорвался. Она уронила голову на руки.

– Вот-те раз. Ты реветь собралась, что ли? – сказала Вики, потом запела фальцетом Фрэнки Валли «Взрослые девочки не плачут...»

– Заткнись, – всхлипывая, проворчала Фидл, потянулась за носовым платком, лежавшим у нее в столе, звучно высморкалась и бросила платок в сторону корзины для мусора.

– Извини, – сказала Вики.

– Да ладно.

Вики отпила глоток.

– Не могу видеть тебя такой, – сочувственно сказала она. – Плохи дела?

– Плохи, – подтвердила Фидл.

Вытирая слезы, она размазала по щекам тушь.

– Почему бы тебе открыто не признаться ему? Вы такая замечательная пара!

Фидл медленно покачала головой:

– Я просто отпугну его. Он чересчур бит, чтобы любить хоть что-то, кроме своей работы.

– Но ведь ты и есть его работа. Фидл подалась вперед:

– Виктория, я знаю, мы с тобой очень разные. Ты – гладенькая, чернокожая безбожница-малолетка, я – белая, никому не нужная католичка, в сравнении с тобой – старуха. Но мы обе женщины. И ты должна помочь мне.

– Брось, – сказала Вики, смеясь. – Не такие уж мы разные. Во всяком случае, имея в виду тему нашей беседы. Тут мы обе девчонки. – Она поставила бокал на палас и обвила руками колени.

– А ты это откуда знаешь?

– Жизнь научила. Быть женщиной – это политика. Когда мы влюблены, а нам не отвечают взаимностью, тут мы все девчонки.

Фидл опустила голову на руку, окинула взглядом стол, на котором царил невообразимый беспорядок, и тяжело вздохнула:

– Как мне быть, Вики? Скажи на милость, ведь в этом городе мужчин до черта. Я могла бы наполнить ими свою жизнь до краев. Заарканить какого-нибудь танцора, или клоуна, или гиганта секса. Но нет, надо было влюбиться в такого, который даже не видит во мне женщину.

– Не говори так, – запротестовала Вики. – Питер Ши голову бы за тебя на плаху положил.

– Я не желаю, чтобы он куда-то клал голову. Я хочу, чтобы он заметил, когда я кладу ногу на ногу. Чтобы он сидел перед моим камином, а я бы кормила его чем-нибудь вкусным. С того самого дня, как он пришел сюда, помнишь, в ужасающем костюме и белых носках. Он такой... – Фидл направила взгляд в потолок, подыскивая слово. – Такой ранимый, – наконец сказала она.

– Да, это очень привлекает в мужчине, – согласилась Вики.

Фидл с отвращением скривилась и принялась складывать в стопку бумаги на своем столе. К водке она еще не прикасалась.

– А может, он настолько замордованный, что ни одна женщина его уже не расшевелит?

Фидл покачала головой и поправила черный бархатный обруч, державший ее волосы.

– Я частенько думаю так о самой себе, Вики. У меня была когда-то другая жизнь. Я сидела в таком дерьме и помыслить не могла, что когда-нибудь из него выберусь. А появился вдруг человек и вытащил меня. Мне кажется, то же самое и я пытаюсь теперь сделать с Питером.

– Не хочешь рассказать мне об этой другой жизни? – спросила Вики.

– Ни в коем случае, – отмахнулась Фидл. – А от тебя я жду квалифицированных советов. Нечто такое, что знают такие сногсшибательные красавицы, как ты, в отличие от нас, которые наоборот.

Вики взяла свой стакан, отпила глоток.

– Гм, – произнесла она. – Тебе, пожалуй, стоило бы сбросить килограммов десять жира. Ой, пардон, я, видимо, имею шанс потерять работу.

– Веселая перспектива, – проворчала Фидл, строя гримасу. – Спасибо тебе, ты меня развлекла.

– Извините, шеф, но вы сами напросились.

– Ладно-ладно, – отмахнулась Фидл. – Но знаешь что? На жир мне наплевать. Он мне не мешает.

– А как насчет одежды, волос, ногтей, осанки? – спросила Вики, раздувая щеки. – Ты такая... ну, эксцентричная.

– Повторяю, Вики, в этом я и есть. Мне бы хотелось, чтобы Питер полюбил меня; а не ту, какой я могу казаться.

– Ты отказываешься от моих советов, топ general?

– Нет, не отказываюсь, – сказала Фидл с коротким смешком. – Я отказываюсь от карьеры актрисы. Продолжай, детка.

– Что ж, если честно, Фидл, еще неизвестно, стоит ли он твоих терзаний. Этот парень явился сюда изрядно потрепанным, а самым читаемым журналистом в городе сделала его ты. Может, ты все-таки его переоцениваешь?

Фидл наконец взяла свой бокал. Она боролась за Питера Ши почти полтора года. И теперь не могла отступиться. Она принялась рассказывать Вики о неудачной женитьбе Питера, о том, как он заливал горе вином. Вики было известно о его падении с пьедестала славы, но Фидл снова рассказывала ей – просто потому, что любила говорить о Питере Ши.

Когда Фидл наконец выговорилась. Вики поднялась и забрала со стола пустые бокалы.

– Ладно, командир, я вижу, что мне не дано изменить твое мнение о нем. Установив этот факт, объявляю нашу импровизированную вечеринку закрытой.

Фидл встала и легким движением руки смахнула со своего, на сей раз джинсового шатра воображаемые хлебные крошки.

– Ты – самое лучшее, что у меня есть, Виктория, – ласково произнесла Фидл.

Вики отвернула лицо, слегка смущенная.

– Неправда. Самое лучшее, что у тебя есть, это ты сама, о бесстрашный вождь! Не переживай. Мы завоюем его. Вот увидишь.

 

3

Ярким майским утром над небоскребом штаб-квартиры «Мосби Медиа», узкой свечой возвышающимся в центре Лондона, возник огромный черный вертолет «Суперпума»; повисев короткое время в воздухе, машина через несколько секунд приземлилась на посадочную площадку на крыше.

Спустя несколько секунд из вертолета спустились двое мужчин и, встав один справа, другой слева от двери, застыли, вытянувшись в струнку, точно изваяния. Прошло не более минуты, потом в проеме двери показалась просвечивавшая сквозь навес розоватая лысина лорда Мосби; одной рукой он придерживал зачесанные на лысину седые пряди, чтобы их не растрепал ветер, в другой руке у него был видавший виды портфель, который он протянул одному из своих помощников.

Мосби спрыгнул вниз с неожиданным проворством для грузного человека, намеренно демонстрирующего, что он еще легок на ногу, потом подтянул пояс брюк, сползавших с громадного брюха.

Пресс-секретарь торопливой трусцой подбежал к нему, одной рукой держась за макушку и тоже стараясь, хотя и безуспешно, защитить свои тщательно причесанные волосы. В другой руке он зажал папку с графиком рабочего дня лорда Мосби.

– Доброе утро, Жерар, – крикнул лорд Мосби навстречу ветру. – Каков график?

– Доброе утро, сэр. Возникли кое-какие соображения относительно ваших переговоров с японцами, поэтому мы перекроим график. Я посчитал, что вам удобней будет сначала встретиться с американцами. Они пьют сейчас кофе в конференц-зале.

Мосби пригнул голову и шагнул в открытую дверь, ведшую с крыши внутрь небоскреба.

– Кто здесь конкретно? – прокричал он.

– Да тут, сэр, целая делегация. Разумеется, мисс Клэруайн. С нею Доусон Сегура из вашего нью-йоркского издательства и два адвоката – некий мистер Горвиц, представляющий мистера Сегуру, и один из Парижа, некто месье Андре Гиббо.

– Я знаю Гиббо. Умный человек. По какому вопросу?

– Я полагаю, он личный представитель мадам, сэр.

– Мадам? – рассеянно переспросил лорд Мосби.

– Да, сэр. Мадам Клео. Она тоже здесь.

– Вы сказали – она здесь?

– Ну да, сэр. Что-нибудь не так, сэр?

Лорд Мосби покачал головой, но почему-то очень уж энергично.

– Нет... нет. Все в порядке. Будет интересно увидеться с мадам, – почти скороговоркой произнес он.

Тридцатичетырехэтажное здание «Мосби Медиа» в центре Лондона было главной штаб-квартирой империи масс-медиа лорда Мосби. Ему принадлежали газеты, журналы, кинокомпании и телезизионные корпорации в Америке и Европе.

Когда Мосби и его свита проходили через устланный ковром холл, который вел в конференц-зал, сотрудники таращились на них из приоткрытых дверей.

Несмотря на тучность, Мосби шагал быстрее своих спутников, более молодых и здоровых. Дойдя до конца холла, он вытянул вперед обе руки и толкнул ладонями двустворчатые двери красного дерева, которые вели в конференц-зал. Массивные двери распахнулись, ударившись о полированные до зеркального блеска стены, обшитые орехом, с громким «бум», от которого все сидящие за столом переговоров подпрыгнули в своих креслах. Точнее, все, кроме Улы Дайверс, личного секретаря лорда Мосби, которая была настолько загружена, что и сама имела в своем распоряжении двух секретарей.

Двигаясь по кругу, лорд Мосби обходил гостей, каждому выказывая привычную дежурную учтивость: пожимал руку, кивал головой и, скороговоркой пробормотав: «Рад, рад, о, да, чудесно», шел дальше. Последней он приветствовал мадам Клео.

– Мадам, – сказал лорд Мосби, опуская длинные белесые ресницы.

Когда он наклонился, чтобы прикоснуться губами к тыльной стороне ее ладони, она приветствовала его по-английски с сильным акцентом:

– Здравствуйте, лорд Мосби. – Когда он выпрямился, она прошептала: – Bonjour, дорогой Билли.

Для шестидесятилетней женщины она выглядела прекрасно: маленькая, хрупкая, с великолепной осанкой; на ней было серое кашемировое платье, а поверх длинное, по икры, в тон платью пальто, подбитое бледно-розовым шелком. Шею ее обвивали нитки розового жемчуга такого размера и блеска, что одна бусина стоила, вероятно, целое состояние. Ее, цвета слоновой кости, волосы дугами охватывали скулы, тупыми углами снизу почти касаясь подбородка, а от высокого лба были зачесаны назад, что подчеркивало выразительность ее глаз серебристого цвета с черными ободками.

«Глаза волчицы», – подумал, глядя на нее, задержавшийся на мгновение Мосби.

Потом, помня, что ко всем остальным он стоит спиной, подмигнул ей.

Мосби занял свое место во главе длинного стола, бегло пролистал кипу бумаг, положенных перед ним Улой, чуть отодвинул их в сторону и долгим внимательным взглядом обвел сосредоточенные лица сидящих вокруг стола.

– Начнем? – отрывисто спросил он.

Венди Клэруайн прокашлялась. Лорд Мосби всегда недоумевал, почему она на своей визитной карточке упорно именует себя литературным агентом. В коммерческих операциях, которые они совместно осуществляли в прошлом, чего-либо литературного не было и в помине.

Маленькая, умная, жесткая, настырная, Венди Клэруайн, в строгом деловом костюме какого-то неправильного оттенка голубого цвета, напоминала взъерошенного хорька. Она обладала особым даром – как никто другой умела работать с теми ценностями, на которых, собственно, и зиждилась слава изданий Мосби и его капитал. Специализировалась она на знаменитостях, их мемуарах и скандалах. Но иные из этих корифеев не могли написать и строчки, и основную работу за них выполняли «негры», которых тоже представляла Клэруайн и которые в одних случаях выступали в качестве литзаписчиков, в других – как официальные соавторы. Поисками исполнителей – огранщиков сенсационных материалов – занималась Клэруайн и она же продавала их «Мосби Медиа». Это никогда не было головной болью лорда Мосби. Он плевал на частности, его интересовал лишь конечный результат и то, насколько шокирующим будет эффект, произведенный газетными заголовками.

Многие мемуары клиентов Венди Клэруайн оказывались достаточно объемными, чтобы обеспечить выпуск полнокровных автобиографических книг, издававшихся Мосби через американскую ветвь его империи – «Хэддон», некогда почтенную компанию, носившую имена двух старцев, у которых он ее и выкупил. Переориентация издательской политики, прежде направленной на выпуск шедевров, которыми заслуженно славилось «Хэддон», на скандальную литературу, издаваемую при новом, назначенном Мосби руководстве, раньше времени свела в могилу недавно обогатившихся мистера Хэддона и мистера Брукса.

Когда неделю назад Венди связалась с Мосби по телефону и сказала, что продает мемуары мадам Клео, он был захвачен врасплох. Мосби знал мадам Клео много лет. Взаимоотношения их были основаны на интересах интимного характера, которые просто не подлежали обсуждению. Принимая во внимание профессию и связи мадам Клео – по сути конфиденциальные, – он пришел к выводу, что то, о чем с таким пылом сообщила ему по трансатлантическому кабелю Венди, вряд ли заслуживает доверия. Он решил дозвониться до мадам Клео, но безуспешно. Удовлетворить свое любопытство после этого он мог, лишь согласившись на встречу.

Поразительно, но мадам Клео действительно прилетела в Лондон. Это означало, что она приняла решение сделать то, в чем клятвенно заверяла его Венди, – написать мемуары. Для Венди это был самый потрясающий издательский проект, и Мосби был настроен купить книгу, сколько бы она ни запросила. Сначала, однако, необходимо было выяснить, почему его старинная подруга решилась вдруг на столь необдуманный, на столь рискованный шаг.

– Лорд Мосби, – начала Венди, поднимая подбородок, – мы, как вы знаете, пришли сюда обсудить вопрос о мемуарах мадам Клео. Мы предлагаем мировые права на книгу за четыре миллиона американских долларов авансом. Размер авторских отчислений оговорим позже. Наша главная цель на сегодняшнее утро – достичь договоренности в цене.

– Крупная сумма, – сказал Мосби.

– Но ведь и права мировые, лорд Мосби. Я считаю, что это оправданная цена. То, что обнародует мадам, будет представлять международный интерес. Как вы знаете, ее карьера охватывает пять десятилетий, она лично знакома с самыми могущественными, самыми влиятельными...

Лорд Мосби поднял руку:

– Не переусердствуйте в рекламе, мисс Клэруайн. Я прекрасно знаю, кто ваши клиенты, и вполне осведомлен о весомости того, что мадам Клео соизволит сделать достоянием гласности. Тем не менее мне хотелось бы задать мадам Клео кое-какие вопросы.

– Разумеется, – чересчур пылко согласилась Венди.

– Наедине.

Счастливое выражение вмиг улетучилось с лица Венди. Она обернулась к адвокатам. Оба нахмурились. Доусон Сегура опустил глаза, не желая принимать участия в переговорах, принявших неожиданный поворот.

– Ну что ж, я, э... – начала Венди явно в замешательстве.

Мосби понимал, что навязывает Венди ситуацию, хуже которой для литагента не придумаешь: на какое-то время, пусть даже непродолжительное, оставить своего предварительно проинструктированного клиента наедине с потенциальным покупателем. В конференц-зале воцарилась неловкая тишина, пока слово не взял Андре Гиббо, парижский адвокат мадам Клео. В отличие от Сегуры и американского адвоката, Гиббо не был ангажирован «Мосби Медиа». Он повернулся к мадам Клео и спросил ее по-французски:

– Вы согласны, мадам?

Мадам Клео, которая все это время безмятежно разглядывала висевшую на дальней стене зала копию картины Моне «Вид на Английский Парламент», едва заметно улыбнулась и опустила глаза.

– Конечно, – сказала она.

Мосби поднялся со своего места.

– Мисс Дайверс, – сказал он, обращаясь к своей секретарше, – распорядитесь принести свежий кофе. В преддверии ленча, полагаю, нелишне будет выпить и аперитив. Прошу нас извинить.

Когда Мосби и мадам Клео направились к дверям, помощник, стоявший по одну сторону, шагнул было вперед. Отстранив его, Мосби устремился из зала.

Он провел мадам Клео по длинному холлу в просторный пустой кабинет и закрыл дверь.

– Прошу вас, присаживайтесь, моя дорогая, – сказал он, указывая на кожаное кресло.

Сам сел за письменный стол, поправил очки и пару раз провел тыльной стороной ладони по лицу, будто снимая с него усталость, потом бросил на нее сердитый и требовательный взгляд.

– Ну, – строго произнес он, – куда вы пропали? Я вас ищу с тех пор, как мне позвонила Венди Клэруайн. Не могу поверить. Это же безумство.

– Не ворчите, дорогой, – сказала мадам Клео.

В ее светлых глазах читалась мольба.

– По моему распоряжению Ула звонила вам сначала в Париж, потом в загородный дом. В самом деле, дорогая. Скажите мне, Бога ради, если вам нужны были деньги, почему вы не обратились непосредственно ко мне? – Его голос чуть смягчился, хотя он все еще был зол на нее.

По щеке ее покатилась одинокая слезинка.

– Вы и не могли дозвониться до меня, Билли, дорогой, потому что я сидела в тюрьме. – Дрожа, она взяла свою сумочку и достала из нее носовой платок, окаймленный тяжелыми бельгийскими кружевами. – Можете себе представить? В тюрьме!

– Но это же абсурд какой-то! – воскликнул Мосби.

– Они бросили меня в камеру к таким женщинам, чей вид просто невыносим для нормального человека. Вы представить себе не можете, как они обращались со мной. Ворвались в дом, как бандиты. Подумайте только, я в платье от Диора, меня тащат в тюрьму, как уличную воровку! Сначала даже по телефону не дали позвонить. А ведь сколько денег я выплатила полиции за все эти годы! Наконец Мартин и мой дорогой адвокат вызволили меня, но знали бы вы, ценой какого залога!

– Я потрясен, – горестно произнес Мосби, качая головой. – Как такое могло случиться?

– О, Билли, я испробовала все возможные средства, чтобы вырваться из западни. Друзья помогли мне. Мой бизнес не закрыли, но налоговую инспекцию обойти невозможно. А мои деньги должны быть чистыми. У меня не осталось ни времени, ни выбора.

– Боже праведный, какой поворот.

– Теперь вам ясно, почему я вынуждена продавать свои мемуары. Это единственный способ, каким я могу добыть деньги. Им ведь нужны деньги, а не я. Пока они знают, что именно я продаю и за что получу деньги, они не придут арестовывать меня ночью, как нацисты.

Клео предложила Мосби черную тонкую сигару из инкрустированного драгоценными камнями портсигара.

Он покачал головой и перегнулся через стол, давая ей прикурить от своей зажигалки.

– И надо же было так случиться, чтобы именно вы решились на подобное. Жизнь, полная доверительных отношений, теперь будет выложена, как холодные закуски на блюде, – грустным голосом произнес лорд Мосби.

– Ну что вы, мой дорогой, – спокойно сказала она. – Это будут не холодные закуски, а обжигающий бульон, возможно, приправленный отравой, – добавила Клео, пуская в потолок длинную струю серого дыма.

– Позволю себе продолжить вашу аналогию и очень хочу надеяться, что в это блюдо войдут не все ингредиенты.

Она откинула назад прядь своих светлых волос и завела ее за ухо.

– Вы же знаете, что я никогда не предам вас, Билли.

– О себе я не беспокоюсь. Однако я не допущу, чтобы пострадала леди Мосби.

Лицо мадам Клео смягчилось.

– Наша душенька Сью-Би. Как она? Как ребенок?

– Прекрасно, – ответил Мосби, лучезарно улыбаясь. – К моей великой радости. Обе. Я не хочу видеть их огорченными. Никогда.

– Это будет и ваша книга, Билли. Вы понимаете.

Лорд Мосби несколько секунд смотрел чуть в сторону, просчитывая свое решение. Он размышлял отнюдь не о сенсационности мемуаров и не о прибыли, но о том, удастся ли удержать под контролем проект, когда машина будет запущена. Ему был отлично известен характер Клео. Если он предложит ей внести какие-то изменения, которые покажутся ей неприемлемыми, всегда найдутся другие издатели. А кто будет писать за нее? Сможет ли он управлять еще и писателем?

Наконец он сказал:

– А что ваши состоятельные друзья?

– Я не могла просить вас или любого из моих друзей дать мне такую сумму.

– Кто-то мог дать вам в долг.

– Я ни за что не стала бы просить никого из тех, кто в течение долгих лет был так добр ко мне, отмывать мои деньги, – сказала она, вдруг став воплощением деловитости. – Я пришла к вам с самой дорогой вещью, какой обладаю, – своей жизнью. И предлагаю ее вам, чтобы выкупить свободу. – Она подняла на него свои волчьи глаза. – Я бы никогда не предала вас, Билли. Никогда. Если вы не верите этому, продолжать разговор бессмысленно.

– Четыре миллиона долларов, шестнадцать миллионов франков, два миллиона фунтов. Цифра солидная. Сколько вы на самом деле должны правительству?

– Три миллиона долларов.

– А еще один миллион?

– Венди утверждает, что именно столько понадобится, чтобы нанять хорошего писателя.

– Так много?

– Действительно хорошего. Ведь самой мне, дорогой Билли, естественно, не справиться с таким серьезным проектом.

Лорд Мосби потер пальцами подбородок, глядя куда-то в точку, находившуюся примерно на полпути между ним и его старинной приятельницей.

– Хорошо, Клео. Я согласен. Но при одном условии.

Мадам Клео вздернула голову и с подозрением уставилась на него.

– За мной остаются права цензора. Все, что не будет одобрено мной в законченной рукописи, выбрасывается.

– У меня тоже есть одно условие, – ответила она. – Я не хочу, чтобы кто-либо узнал о книге, прежде чем она будет закончена.

– Что ж, в таком случае сделка заключена, – подытожил Мосби.

Он встал, прошел по персидскому ковру и помог ей подняться со стула. Он склонился к ней и ласково коснулся губами ее щеки. Щека была прохладной и гладкой.

– Вы многих огорчите, моя дорогая.

Мадам Клео взглянула ему в лицо и улыбнулась:

– Разве не это как раз и возбуждает нас обоих?

* * *

В течете многих лет он состоял в браке с Селеной Ортанд-Вик – во многих отношениях весьма симпатичной дочерью шестого герцога Реллинга Они произвели на свет двух мальчиков. Сыновья теперь уже взрослые. Его брак, внешне блистательный, в сущности, был жалким, скучным компромиссом. Жена удовлетворяла его многие профессиональные и светские потребности, но ни одну интимную. Ближайшие родственники Селены, в свою очередь, всегда думали, что Мосби несколько неотесанный выскочка. Не желая допустить, чтобы их мнение даже в самой малой мере было подтверждено его необычными интимными вожделениями, он ради их удовлетворения обратился к тайным услугам пресловутой мадам Клео.

В начале своего брака он под вымышленным именем снял квартиру в другой части города и поставил себе целью превратить ее в убежище, где мог бы удовлетворять бесов, владевших им с детских лет.

Одна из комнат была царством женских платьев и ночных рубашек, всевозможных принадлежностей дамского туалета, париков, туфель на высоких каблуках и бальных перчаток. Каждый из великолепных комплектов одежды был сшит на пятьдесят восьмой размер, четвертый рост по специальному заказу швеей, рекомендованной мадам Клео.

Мосби нанял дизайнера и сумел убедить его, что обустраивает быт любовницы. Спальня была храмом, достойным кинокоролевы, – море белого атласа, белых пушистых ковров и подушек в кружевных наволочках, – залитым розовым светом, исходившим от низко висящих ламп под шелковыми абажурами.

Когда интерьер в целом был оформлен, Мосби рассчитал художника, оставив за собой привилегию навести последний глянец собственноручно. Его театр воображения нуждался теперь в своем самом важном элементе – в публике.

Клео послала ему колоритную рыжеволосую красавицу. Девушку либо обстоятельнейшим образом проинструктировали, либо она была прирожденной актрисой с богатым воображением. Мосби не пришлось растрачивать энергию на подсказки. Сразу войдя в образ, она, не мешкая, взялась за дело, назвав его Дафной, и повела за руку в сияющую девственной белизной спальню, к туалетному столику. Девушка сумела накрасить его так ловко, как самому ему никогда не удавалось.

По ходу работы взахлеб рассказывала ему о весенних выставках в Париже, о том, какие шикарные модели демонстрировались для предстоящего сезона. Она посвятила его в пикантные слухи о знаменитостях и звездах, то есть сообщила ему то, что его собственные газеты только готовили к печати. Он сознавал, что она разговаривает с ним так, как если бы он был ее ближайшей подружкой. Под платьем, которое она аккуратно накрыла салфеткой, явно нарастало возбуждение.

Покончив с косметикой, она сначала искусно причесала и распушила парик с невероятно похожими на настоящие длинными волосами и подвела Мосби к овальному зеркалу, висевшему на стене рядом с гардеробом.

Он был в восторге, но опасался, что слишком скоро достигнет оргазма. Она открыла ту женщину, которая в его грезах жила внутри него.

Мосби заставил себя сдержаться. Он не хотел, чтобы спектакль окончился так скоро.

Весь тот памятный вечер они провели как две неразлучные подруги: пили вино, слушали Вивальди, разговаривали о вещах, которые могут обсуждать только женщины, – о своих чувствах, мечтах.

Потом она, совершенно неожиданно, предложила ему совершить нечто столь невероятное, столь поразительное, столь невообразимое, что лорда Мосби мгновенно охватила неудержимая дрожь.

– Я не могу, я не могу, – воскликнул он срывающимся голосом.

– Да нет же, Дафна, ты можешь, можешь, дорогая.

Она подошла к гардеробу, сняла с вешалки приглянувшуюся ей накидку и набросила на его голые плечи.

– Это будет так восхитительно.

– Пожалуйста, не надо, – попросил он.

Его трясло, как в ознобе. Она не обращала на это внимания.

– Сегодня просто немного пройдемся по парку. Если ты будешь хорошо себя вести, то в следующий раз можно посидеть в пабе, что на углу. Устроимся в глубине, там, где темно. Идем же. Тебе понравится, вот увидишь.

– Прекрати! – срывая со своих плеч накидку, почти завопил он, уже не фальцетом, которым говорил весь их театральный вечер. – И никогда больше не предлагай мне ничего подобного. Теперь ты все испортила.

Он задел ее самолюбие. Она не понимала, что его страх и страдание были обусловлены не боязнью разоблачения, а его непреодолимым эротическим желанием сделать именно то, что она с такой небрежностью предложила. Появиться на людях в обличье женщины было одним из наиболее страстных вожделений его жизни.

Выражение лица девушки заставило его осознать, как грубо он с нею обошелся. Они так замечательно провели время, она была такой нежной.

– О, моя дорогая, – ласково произнес он, беря ее за руку, – пожалуйста, прости меня. Ты не понимаешь.

Мишель опустилась на пол и склонила свою голову ему на колени.

– Нет, Дафна, я понимаю. Просто заговорила об этом слишком рано, – нежно проворковала она. – Наверное, лучше было предложить тебе что-нибудь более скромное, что ты без усилий могла бы сделать уже сегодня и что будем знать только мы с тобой.

Начиная с того вечера лорд Мосби стал носить под своей одеждой женское нижнее белье. Поскольку наваждение по-прежнему преследовало его, ни на миг не отпускало и чувство вины.

Если бы он – подобно мадам Клео – взялся составлять хронику своей жизни, то 1987 год он отметил бы как исток своего возрождения, начало жизни, свободной от бесов. Произошло это звездной ночью в Валь де Луар под сводами дворца влиятельного французского барона. Едва успев поднести к губам бокал, он вдруг услышал нежный женский голос за его спиной. Он обернулся и увидел очень красивую блондинку с огромными выразительными голубыми глазами. Лорд узнал в ней одну из дам, которых барон привез для развлечения своих гостей, – девушку мадам Клео.

Позже, когда они остались одни в его комнате, она смотрела, как он раздевается. Он был готов к тому, что она выкажет робко обозначенную неприязнь или естественное изумление, когда увидит, что он носит под смокингом. Ничего подобного. Когда он начал расстегивать свою шелковую рубашку и под ней показался алый лифчик, Сью-Би подошла к нему.

– Позволь мне, – ласково сказала она и деликатно помогла ему снять рубашку.

К следующему утру все девушки исчезли, но она, к его изумлению, согласилась совершить с ним днем прогулку на лошадях. Потом они возвратились во дворец, прошли к нему в комнату и провели вторую половину дня в эротическом тумане, в исчерпывающей полноте превращая в реальность его фантазии.

Никто не доставлял ему такой радости и такого облегчения. В первый раз в жизни он влюбился. Он просил ее остаться с ним, предлагая все, что она соизволит пожелать, но она не согласилась что-либо принять, сказав, что у нее только одно желание – быть с ним ровно столько, сколько он хочет ее.

Следующая неделя, которую они провели вместе в Париже, снимая номер в «Крийоне», была самой пьянящей порой всей его жизни. Днем они занимались любовью и спали. Ночью гуляли по улицам на Левом берегу, обедали в дешевых кафе и танцевали вдвоем в странных полутемных клубах, где две женщины, во всяком случае два человека, которые вроде бы были женщинами, могли, обнявшись, танцевать до зари. В их последний день она назвала ему свое настоящее имя, и только потому, что он умолял ее уйти от мадам Клео и жить с ним, пока он не разведется с женой.

Сюзанна Беатриче Слайд. Его милая Сью-Би. Человек, во власть которому он отдал свою жизнь. Жизнь, которая без нее была бы пуста и бессмысленна. Самое малое, что он обязан был сделать для нее, это обеспечить забвение ее прошлого. И невозможно было выполнить этот долг лучше, чем держать под контролем все, что может рассказать о ее прошлом мадам Клео.

 

4

Питер на несколько минут опаздывал на ленч с Федалией. Ожидая увидеть счастливое лицо, он скользнул взглядом по обитой красной кожей скамье в «Рашен ти рум», с удивлением обнаруживая, что Федалия с суровым видом смотрит в бокал с вином, явно чем-то омраченная.

Он так и сяк вертел головой, стараясь заглянуть в ее скрытое полумраком лицо, чтобы определить его выражение.

– С тобой все в порядке? – спросил он самым деликатным тоном.

– Нет, – ответила она, не поднимая головы.

– Что случилось? – спросил он, – ведь я твой центр по урегулированию кризисных ситуаций.Отчего ты мне не позвонила?

Она медленно подняла на него глаза:

– Кризис только что зародился.

Федалия повела взглядом вокруг себя, словно хотела убедиться, что ее слова никем не будут услышаны.

– Скажи, Питер, ты умеешь хранить тайны?

– Ты же знаешь, что умею, Фидл.

– Ладно. Я сгораю от нетерпения сообщить тебе одну новость. Только обещай мне никому не говорить, от кого ее услышал.

– Обещаю, – небрежно заверил Питер, поднимая вверх открытую ладонь.

– Сегодня утром мне звонила Венди Клэруайн. У нее есть проект. Пока он держится под большим секретом. Она сообщила мне о нем фрагментарно, да и то только потому, что мы будем публиковать выдержки.

– Может, не стоит посвящать меня, Фидл, – сказал Питер, потом широко улыбнулся. – Хотя если честно, то очень бы хотелось, чтобы ты все-таки ввела меня в курс.

Она подалась вперед, насколько это позволяла ее пухлая грудь.

– Мадам Клео решила написать мемуары, – прошептала она.

Питер переварил эту весть в одно мгновение.

– Черт возьми, – медленно проговорил он. – Как это так получилось?

– Целый букет побудительных мотивов, насколько я поняла, – объяснила она, не отводя взгляда от Питера. – Но важно не это.

– Да? – удивился он, задерживая вилку на полпути ко рту.

– Она заплатит ни много ни мало – миллион – тому, кто сможет изложить от ее имени пикантные тайны, которые она собирала годами.

Федалия вонзила вилку в нежные блины, как бы ставя восклицательный знак.

– Вот это работа! – воскликнул Питер.

Федалия кивнула.

– Кто издатель?

– «Хэддон», конечно.

– Писателя они утверждают?

Федалия кивнула. Рот у нее был набит. Она проглотила и сказала:

– Сначала мадам Клео, потом Доусон Сегура – известный наш борец за нравственность и культуру в журнальном деле.

– Что ж! Это правда увлекательно, – сказал Питер самым беспечным тоном.

Он понимал, к чему клонит Фидл, но ему хотелось услышать это от нее самой.

– Ты что, Питер, специально идиотом прикидываешься или как?

– Извини, не понял.

Федалия положила вилку на стол и вздохнула.

– Этот проект – для тебя, милый. Если когда-нибудь существовали созданные друг для друга рассказчик и писатель, так это мадам Клео и Питер Ши. Все, что тебе надо сделать, это позвонить Венди и сказать, что ты готов взяться за работу. Она обалдеет. Таким образом, она получит двойные комиссионные, одного из лучших писателей Америки, а ты... ну ты понял. У меня уже слюнки текут.

– Но, Фидл, я уже писал о Клео... во всяком случае, о девушке с бездонными глазами... раньше.

– Не виляй, – взяв палочку, сказала Фидл, – что ты думаешь о книге?

Питер пожал плечами.

– Сколько времени, на твой взгляд, займет весь этот процесс? Я имею в виду – когда должна выйти книга?

Вилка в руке Федалии зависла в воздухе..

– Значит, ты согласен? – спросила она с улыбкой.

Питер сделал большой глоток вина и подумал, действительно ли он поднялся на ноги, научился не щадить себя настолько, чтобы вот так взять и признаться, что он что-то хочет, пусть даже это «что-то» очень желанное. В былые дни, до того как он чуть было совсем не сошел с ума, ему претило откровенничать, что называется, «светиться». Если ему хотелось чего-то, он делал нужные телефонные звонки, выжимал одолжения из тех, кто ему был обязан, и делал прозрачные намеки тем, от кого зависело решение вопроса. Все, что угодно, но только не честность. Стоит допустить, чтобы кто-то понял, что тебе что-то от него позарез нужно, и ты сразу становишься уязвимым. Это все равно что рассказывать о своей нужде направо и налево. В прошлой жизни это была его единственная мотивация.

Потребность отомстить за увольнение побудила его добиться приглашения на журналистский раут, устраиваемый Белым домом. В тот вечер он, облаченный в смокинг, совершал челночные рейды по залу, чтобы все, кого видел он, знакомые и незнакомые коллеги, знали бы, куда он вхож и что он отнюдь не неудачник. Знали бы, что его, Питера Ши, все еще приглашают на важные торжества.

Пьяный, он продефилировал к эстрадному помосту большого зала одной из вашингтонских гостиниц и вырвал микрофон у опешившего дуайена журналистского корпуса Белого дома. Там, на глазах у конгрессменов и сенаторов, членов кабинета министров и представителей мировой прессы, он повернулся к президенту Соединенных Штатов и принялся рассказывать ему о своих обидах и пережитой несправедливости. В своей сумасшедшей тираде он начал описывать экзотическое любовное свидание во французском дворце языком столь метким, что ни одна душа в зале не отважилась пошевелиться. Вероятно, до сознания присутствующих дошло вдруг, свидетелями чего они являются, и весь зал обуяло яростное возмущение. Сквозь пелену гнева он услышал рев, почувствовал, как его за плечи схватили чьи-то грубые руки и кто-то что-то говорил. Его, все еще суесловящего, стащили с помоста. Потом провал в пустоту.

Он не читал, что писалось в прессе о его профессиональном самоубийстве, равно как не смотрел вечерние новости.

Позже его врач в Сильвер-Хилл рассказывал ему, что с ним случилось, но только в пределах ответов на его вопросы и в том объеме, который пациент мог безболезненно выдержать. Всякий раз врач предупреждал Питера, что заострять внимание на этом – значит замедлить выздоровление. Ему предстояло многому научиться, чтобы начать жить заново. В больнице он провел целый год. Чтобы ответить на предложение Фидл о сотрудничестве, потребовалась неделя. На то, чтобы согласиться написать для ее журнала эссе о своем крушении, – месяц.

Статья не принесла ему Пулитцеровской премии, но она обеспечила жизнь в реальном мире. После публикации его телефон звонил не умолкая. Дело было раз и навсегда сделано, а завтрашний день мудреней настоящего. Он был свободен.

– Ну? – сказала Фидл.

Она с нетерпением ждала, когда наконец он примет решение.

– Если я позвоню Венди, она сразу поймет, что ты предательница и не умеешь хранить тайны.

– Но побуждения-то у меня благие, Питер. А удар, если он будет, я готова принять на себя. Мне кажется, она сейчас пребывает в такой эйфории, что и не вспомнит о своем приказе держать язык за зубами.

– Заказывай десерт, Фидл. А я пока позвоню, – сказал он, роясь в кармане в поисках монеты.

– Я хочу делать книгу мадам Клео, – без преамбулы отчеканил Питер.

– Боже праведный! – взвизгнула Венди. – Как ты, дрянь паршивая, об этом узнал? Вот гадство! Ничего нельзя сохранить в тайне!

– От таких, как я, нет, милая Венди.

– Кто тебе сказал, Питер? Я хочу знать.

– Это секрет, – сказал он, получая удовольствие от ее возмущения.

– Наверняка эта корова Федалия Налл, не отпирайся!

– Послушай, Венди, – сказал Питер, морщась от оскорбления, брошенного в адрес его друга, – какое имеет значение, от кого я узнал? Я хочу участвовать в проекте.

Он был уверен, что Венди изменит тон. Он понимал, что ее реакция в значительной степени ориентирована на компаньона по ленчу.

– Приходи к трем в офис, – проворковала она. – Побеседуем. Может статься, что получится неплохое соглашение.

Питер знал, что то легкое ощущение вины, которое он испытывал, возвращаясь в кабинку к Фидл, можно мгновенно развеять немедленной исповедью. И он не преминул воплотить эту возможность в реальность.

– Она знает, что информацию я получил от тебя, – без обиняков признался он.

– Что говорит?

– Она говорит, что ничего нельзя сохранить в тайне.

– Нет, я про договор. Она согласна взять тебя в дело?

– Похоже, да. Назначила мне на три часа.

– Ты получишь заказ, – сказала Фидл, протягивая руку через стол и сдавливая его ладонь в ободряюще-напутственном пожатии.

– Ты действительно так думаешь?

– Разумеется, – сказала Фидл, энергично кивая головой. – Правда, есть одно «но», Питер.

– Что это за «но»?

– Никому не доверяй.

– Да?!

– Это капитальный, сенсационный проект. Все, кто имеет к нему отношение, постараются отщипнуть кусочек славы. Не доверяй Венди. Не доверяй мадам Клео, следи за каждым ее шагом. Я не верю никому, кто подписывает договора, соглашения и конфиденциальные договоренности. Никто, то есть вообще никто, не может удержаться от соблазна воспользоваться таким разоблачением, каким будет эта книга.

Питер рассмеялся, несмотря на холодный душ, которым Фидл чуть сбила его пыл. Он страстно желал эту книгу, и ему не хотелось думать о призрачных осложнениях.

– Ты так цинична, Фидл, девочка моя. Почему ты так говоришь?

– Потому что Венди права, – сказала она. – Ничего нельзя сохранить в тайне.

Венди Клэруайн с гордостью считала себя мастером по завершению сделок. Нет завершения – нет сделки. Самое противное в ее профессии заключалось в бесконечном сидении.

Сотни часов, потраченные на встречи и телефонные разговоры, при которых девяносто процентов сказанного представляло собой «спускание эгоистического пара» и «надувание щек».

После встречи с Питером она знала, что готова приступить к той части проекта, которая была ей приятна: запустить его в ход.

Сделка с Клео была обречена на успех. Суть не только в огромных комиссионных, хотя она, разумеется, любила хорошо зарабатывать. Но больше, чем деньгами, она наслаждалась тем полем притяжения, которое возникало вокруг нее.

Денег она могла бы заработать не меньше и торгуя книгами об организации страхового дела, но такого рода проекты не увеличивали духовный капитал, не возвышали ее в собственных глазах и уж, конечно, не приносили удовольствия видеть и слышать себя на экране, в печати, по радио.

Оставшуюся после встречи с Питером часть недели Венди почти не слезала с телефона. И телефон на рабочем столе, и телефон возле постели вечерами беспрестанно мигали, звонили, ожидая, когда она снимет трубку.

В конце концов сказались ее способности мастера завершения сделок, и настало время сделать самый приятный звонок.

– Поздравляю, Питер. Надеюсь, не разбудила тебя?

– Неужели договор подписан? – недоверчиво спросил Питер.

– И подписан, и печатями заверен. Все документы только что сошли с моего факса.

– Ты неподражаема, Венди.

– Просто я делаю свою работу, миленький, – сказала она.

Потом, желая получить еще комплимент, добавила:

– Чего это ты вдруг?

– Тебе удалось продать меня, даже не показав. А что, если я не понравлюсь?

– Понравишься. Ждать осталось недолго, скоро увидитесь. Я заказала тебе на понедельник билет на рейс «Эр Франс». Нормально?

– Да, конечно. Это здорово, – согласился Питер.

– Что-нибудь не так, Питер?

– Нет-нет, – сказал он. – Просто я очень уж рад, что все так удачно сложилось. Мне не верится, что это действительно произойдет.

– А ты верь, мальчик мой, – сказала Венди. – Мы добились своего. Получится самая забойная книга десятилетия. Поздравляю!

– Так я и знала! – взвизгнула Фидл, открыв «Таймс» и увидев наверху заключенный в рамку заголовок.

Она вскочила из-за кухонного стола, потуже затянула пояс махрового халата, включила кофеварку и налила себе вторую чашку. Закончив читать статью, она, с кофе в руке, поспешила к телефону. Когда она набирала номер Питера, рука ее подрагивала от ярости.

Он ответил с первого звонка, голос у него был отнюдь не сонный.

– Ши слушает, – бодро сказал он.

– Ты видел газету? – спросила Фидл.

– Доброе утро, Фидл. Нет, еще не видел. Подожди, я сейчас схожу возьму.

– Не надо, я так злюсь, что могу тебе прочитать.

– О Боже, что там еще стряслось?

– Твой дорогой, расчудесный суперагент в юбке, а попросту говоря большая сука, не удержалась, чтобы не открыть свой фонтан. Я предостерегала тебя, Питер. Помнишь, что я говорила тебе тогда за ленчем? Никому не доверяй!

– Ну-ну, спокойно, малыш, спокойно. В чем, черт, все-таки дело?

Фидл стиснула зубы и, издав сдержанный рык, прочла ему заголовок: «Американское издательство обязуется опубликовать мемуары мадам. Гонорар исчисляется семизначной цифрой».

– Вот дрянь, – задыхаясь от злости, отреагировал Питер. – Но почему ты обвиняешь Венди?

– Ты сначала дослушай, а потом уж вопросы задавай, – осадила его Фидл, укачивая на своем плече телефонную трубку и шурша газетой под торшером. – Американское издательство «Хэддон Брукс», принадлежащее корпорации «Мосби Медиа Интернэшнл», подтвердило вчера вечером, что заключило договор с пресловутой французской мадам, известной как мадам Клео, об издании ее мемуаров. Директор «Хэддон» Доусон Т.Сегура охарактеризовал это соглашение как «беспрецедентное». Ну ничего себе, – воскликнула Фидл, прерывая саму себя. – Сделка, видите ли, настолько засекречена, что Доусон Сегура со мной разговаривать о ней не стал. Но вот тебе, пожалуйста, звонок из «Таймс», и он заливается, как Заза Габор.

– Читай дальше, Фидл, – сказал Питер.

– «Мадам Клео много лет была одной из самых загадочных фигур великосветского общества. Утверждают, что она управляет десятками самых обольстительных и искушенных девочек, оставив далеко позади всех конкурентов. Доходы исчисляются миллионами». – Фидл перевела дыхание. – Ну, ладно, сейчас самое главное. Ты слушаешь?

– Конечно, – ответил Питер.

Фидл повысила голос:

– «Как утверждает Венди Клэруайн, нью-йоркский литературный агент, мадам Клео будет писать книгу совместно с корреспондентом журнала «Четверть часа» Питером Ши. Отвечая на вопросы «Таймс», мисс Клэруайн, которая представляет и мадам Клео, заявила, что, по ее мнению, мадам – одна из самых привлекательных и колоритных женщин нашей эпохи. Публикация ее мемуаров станет настоящим событием в издательской практике грядущего десятилетия. Ее соавтор, Питер Ши, пользуется репутацией одного из самых выдающихся журналистов Америки. Нельзя вообразить более замечательного сочетания опыта и мастерства».

Фидл закончила читать и прислонилась головой к прохладной стене.

– Питер, меня сейчас стошнит.

– Читай дальше, – нетерпеливо попросил Питер.

– «До сэра Уильяма Мосби, который в качестве владельца «Мосби Медиа» приобрел права на мемуары, дозвониться, к сожалению, не удалось, а потому нет пока и официального подтверждения цены, выплаченной за столь необычное приобретение».

– Все? – спросил Питер, когда Фидл замолчала.

– Ты спрашиваешь – все? – возмущенно крикнула в трубку Фидл. – Питер, ты совсем обалдел. То, что я тебе прочла, может, вполне вероятно, подорвать эту сделку. Я буду крайне, крайне изумлена, если придирчивые парижские адвокаты мадам Клео не забьют тревогу. Они вообще могут пойти на попятную.

– Венди говорит, все уже подписано. Как они могут пойти на попятную?

– Они могут выставить обвинение в нарушении пункта о конфиденциальности. Питер, ведь мадам Клео настояла на том, чтобы с самого начала об этом никто ни гу-гу, – напомнила Фидл, чувствуя, как ее злость на Венди начинает распространяться на Питера. – Держу пари, ее телефон сейчас разрывается от звонков клиентов, до полусмерти испуганных этой вестью, я уж не говорю о некоторых из ее бывших девушек. Не могу передать тебе, как я зла. А ты?

– Я разозлюсь, если в результате этой публикации сделка действительно будет аннулирована.

– А в ином случае? – Фидл понимала, что подталкивает его присоединиться к обвинению Венди, но ее это не беспокоило.

– Нет, – тихо ответил Питер. – И знаешь почему?

Фидл вдохнула полной грудью:

– Почему же, Питер?

– Потому что мне приятно.

– Что? – крикнула Фидл. – Пара строк о тебе в газете?

– Точно.

Фидл хотелось завопить.

– Питер Ши! – взорвалась она. – Ты не лучше Венди Клэруайн. Оба вы эгоистичные животные Это нестерпимо. Поговорю с тобой позже. Может, еще в этой жизни, может, нет.

Фидл бросила трубку. Питер пожал плечами. Он знал, что она не будет долго злиться на него. Может, если бы в статье было упомянуто ее имя, она бы и вообще не злилась. Милая Фидл, подумал он. Такая практичная, умная, всегда первая, бьющая точно в яблочко. Разве она не знала, что большую часть жизни ему приходилось наблюдать, как, в общем-то, обычные, без особенных претензий люди в один миг превращаются в форменных шлюх, едва только услышат голос обращающегося к ним журналиста, благодаря которому их правильно произнесенная фамилия может стать известной всему миру, сидящему перед телевизором за утренним кофе?

Нет, решил он, заметка в утренней газете не сорвет сделку. В понедельник он сядет в самолет и полетит в Париж, навстречу своему новому приключению. Во всяком случае, так ему верилось, пока в понедельник утром не затрезвонил телефон.

– Самолет пока откладывается, – пролаяла Венди.

Питер почувствовал, как у него замирает сердце.

– Почему?

– Мадам Клео вылетела в Лондон. Говорит, что-то срочное, что-то связанное с бизнесом. Говорит, что встретится с тобой позже, в конце недели.

– Зачем ей в Лондон? – спросил он, усиленно стараясь скрыть волнение.

– Ну... не знаю.

– А ты не думаешь, что она отправилась в Лондон, чтобы повидаться с Мосби по поводу статьи?

– Питер, весь мир не замыкается на твоей заднице. Может, полетела за покупками. Может, у нее там пластическая операция лица. Разве это так важно? Я позвоню тебе сразу, как что-нибудь узнаю. А ты не дергайся. Все будет в порядке.

Следующие несколько дней были наихудшими в жизни Питера с тех пор, как он оставил психбольницу в Коннектикуте.

Питер не мог думать, не мог спать, напиваться было бесполезно – от этого он еще больше злился, – а трахаться он не мог, даже если бы захотел. Зачем импотенту проститутка.

Он смотрел по телевизору программу Джеральдо, в которой лесбиянки-велосипедистки жаловались на жизнь, когда в первый раз после идиотского разговора с Венди зазвонил телефон.

– Бери ноги в руки, парень. Пора двигаться.

– Все в порядке? – спросил Питер, кусая губы.

– Еще как, и само по себе, и у нас, и у нее, – проверещала Венди. – Она встретится с тобой завтра.

– Она не злится?

– Отнюдь нет. Ее адвокат сказал, что она ждет не дождется начала. Так что засучивай рукава, мальчонок.

Питер положил трубку и сделал антраша, издав радостный вопль.

Спустя несколько часов он сидел в салоне первого класса авиалайнера компании «Эр Франс», совершавшего вечерний рейс на Париж, и, откинувшись в кресле, поцеживал двойной виски. Последние мрачные дни в очередной раз наглядно показали ему, какой мерзкой становится его жизнь, когда он теряет способность ею управлять. Возможно, весь мир не замыкается на его заднице, но какого черта жить в этом мире, если он не может сам решать, подставлять ему или нет собственную задницу для пинка.

Он закрыл глаза и вызвал в своей памяти незабываемое лицо Мадлен.

Чтобы оказаться на острове Ситэ, одном из двух маленьких, застроенных жилыми домами островов на Сене, необходимо всего-навсего пройти по пешеходному мостику из кованой стали. Но чтобы стать владельцем старинного элегантного особняка на тенистой набережной, требуется преодолеть куда более длинный путь.

Мадам Клео никогда бы не решилась покупать этот особняк на набережной Флер на свое одиозное имя и потому доверилась одному состоятельному клиенту, любезно изъявившему готовность уладить формальную сторону дела. Ее деньги и его влияние помогли ей стать владелицей дома, когда-то принадлежавшего любовнице Бодлера.

Она сидела в одиночестве, размышляя над тем, какой может стать ее жизнь без того комфорта и чувства защищенности, которые ей пока обеспечивает роскошный старинный дом. Питер Ши, про которого все, включая Билли Мосби, говорят, что он, как никто другой, подходит для соавторства, вот-вот должен явиться, чтобы обсудить с ней, каким образом они будут открывать тайны, которые она так долго хранила.

Еще немного – и всерьез начнется воплощение ее отчаянной попытки спасти себя.

Она нервно гоняла браслет своих особенных часов в поисках циферблата, показывающего парижское время. Мартин обещал позвонить, как только закончит с прессой.

Мадам Клео достала из верхнего ящика потрепанный гроссбух в кожаном переплете и открыла страницу за вчерашнее число. Двадцать девушек заняты в Париже, Лондоне, Нью-Йорке – кто где. Три – совершенно точно – в Риме. Две улетели самолетом выполнять заказы, срок которых не исчерпывался одними сутками. Быстро произвела в уме несложные арифметические подсчеты. За последние двадцать четыре часа она должна получить значительные гонорары, но они никак не способны спасти ее. Сотней девушек больше, сотней ночей меньше – это дела не меняет.

Если придется отправиться в тюрьму, Мартин снабдит ее необходимым количеством таблеток. Она ни за что не подвергнет себя этому унижению еще раз.

В комнату осторожно заглянула ее служанка.

– Что у тебя, Нанти? – спросила она.

– Мартин, по вашему личному номеру, мадам, – сообщила стройная пожилая индианка.

– Да-да, – энергично ответила мадам, хватаясь за телефонную трубку. – Мартин? Какие-нибудь осложнения? – не давая ему ничего сказать, спросила она.

– Все улажено. Если выглянете в окно, то, вероятно, уже увидите первых ласточек.

Мадам Клео откинулась в кресле и отдернула тяжелую штору.

– Только что подъехал фургон с телевизионщиками, – констатировала она.

– Отлично, скоро он будет не один. Все должны успеть к тому времени, когда появится Ши, – сказал Мартин с оксфордским акцентом.

– Кто-нибудь знает, что в меня стреляли сегодня утром?

– Да, я обзвонил всех.

– Мартин, ты молодец. Будем надеяться, что сработает чудесно.

Полного ощущения, что он снова в Париже, у Питера не возникало до тех пор, пока ранним утром в пятницу, пройдя через высокие входные двери, он не оказался в прохладном изящном вестибюле отеля «Риц». Он остановился на мгновение, оглядываясь, словно завороженный, и наблюдал, как швейцар проносит мимо него к стойке администратора его сумки. На него нахлынули воспоминания, и он почувствовал, как слабеют колени. Ах, какой жизнью жил он здесь когда-то!

Администратор приветствовал его с нехарактерной для француза экспансивностью и протянул ему послание, продиктованное по телефону неким мистером Берк-Дайоном, в котором говорилось, что мадам Клео ждет его у себя в три часа пополудни.

Питер попросил швейцара заказать ему такси. Настроение у него поднялось, когда он увидел, с какой стремительностью поползли вверх брови швейцара при упоминании адреса мадам.

Когда такси уже катило по наклонной набережной Флер, Питер заметил, что улица впереди забита беспорядочно припаркованными машинами. Телевизионный фургон стоял прямо против парадного подъезда дома номер четыре.

Питер чертыхнулся и бросил горсть франков через спинку водительского кресла.

– Ладно, выйду здесь.

Его узнали, не успел он захлопнуть дверцу.

– Ба! Питер! Питер Ши!

Питер остолбенел. Он повернулся и увидел бывшего конкурента, Терри Даггена из «Юнайтед Пресс», который стоял поодаль на тротуаре и улыбался ему.

– Здравствуй, Терри!

– С возвращением! Я прочел о тебе в газете, старик. Здорово тебе обломилось, а? «Геральд трибьюн» в понедельник написала, что здешняя леди платит тебе миллион зеленых! Впечатляет!

– Н-да... ну... – неуверенно промямлил Питер.

За плечом Терри он увидел другие знакомые лица.

– Объясни, однако, что, собственно, здесь происходит?

Телерепортер нацелился своим большим пальцем на дом.

– Похоже, кто-то саданул из «узи» по твоему здешнему партнеру, – сказал он.

– Что? – спросил пораженный Питер. – Где? Когда?

– Не забудь про «кто» и «почему», – с ухмылкой сказал Терри.

– Все разом.

– Что ж, постараюсь ответить тебе на все разом: сегодня утром кто-то подстроился в хвост ее лимузину и продырявил его насквозь. Она в полном здравии, но мы слышали, что машина была похожа на решето.

Питер указал жестом на толпу:

– Из-за этого все и собрались?

– Она назначила пресс-конференцию.

– Чтобы поговорить о нападении? – скептически, с сомнением в голосе спросил Питер.

– Какая разница, старик? Это все равно, как если бы вдруг сама Гарбо заговорила. Никто из нас никогда не видел эту женщину живьем. В нашей фототеке на нее ровным счетом ничего нет. Никто ее никогда не снимал. А тут вдруг она созывает пресс-конференцию перед своим домом, словно она Мадонна или еще кто-то в этом роде.

Не успел Питер ответить, как заметил высокого мужчину с длинными рыжеватыми волосами, призывно махавшего из конусообразного витражного окна, примыкающего к парадной двери.

– Рад тебя снова видеть, Терри, но ты уж меня извини, ладно? – Он повернулся и торопливо взбежал по ступенькам.

Когда он оказался на верхней ступеньке, парадная дверь распахнулась. Только Питер шагнул в открытую дверь, под локоть его взял молодой человек.

– Где вы пропадаете? Она ждет вас, – сказал он с заметным оксфордским акцентом.

– Мне кажется, мы незнакомы.

– Простите, мистер Ши. Я помощник мадам, Мартин Берк-Лайон. А вы, насколько я понимаю, Питер Ши? Прошу вас. Мадам у себя в кабинете.

Берк-Лайон повернулся и жестом указал на высохшую пожилую женщину в свободном сари.

– Нанти вас проводит.

Питер послушно проследовал за индианкой по затененному коридору в глубину особняка.

В маленькой, заставленной всякой всячиной комнате было душно от экзотических ароматов, духов и, как ни странно, запаха сигар.

Питер услышал, как за спиной у него с глухим стуком закрылась тяжелая дверь. Все стихло.

Поскольку никакого представления не было, ему оставалось предположить, что женщина, склонившаяся над письменным столом, – та самая, которая намерена отвалить ему целый миллион за пересказ истории ее жизни.

Женщина подняла палец, показывая, что через мгновение освободится, потом положила на стол ручку и подняла голову; она ослепительно улыбалась.

– Мистер Ши, – сказала мадам Клео чарующим голосом, – вы намного моложе, чем я себе представляла. – Она на секунду опустила голову, глядя на него из-под густых черных ресниц. – И более красивы, если мне будет позволена такая интимность. Пожалуйста, присаживайтесь. – И указала жестом на диван, стоявший параллельно письменному столу.

Мадам Клео взяла со стола конверт и подняла его вверх.

– Мисс Клэруайн прислала некоторые ваши журнальные статьи. Вы замечательно пишете, мистер Ши.

– Благодарю вас, благодарю, – сказал он, весьма польщенный.

Питеру потребовалось не более секунды, чтобы взять нить разговора в свои руки.

– Я встревожился, когда узнал об э... инциденте, – сказал он.

– Oui, – вздохнула она сквозь клубы дыма. – Хотя не могу сказать, что это произошло совершенно неожиданно.

Питер поднял брови:

– Значит, вы ожидали, что кто-то попытается нанести вам удар?

– Да, – сказала она, щелкая пальцами. – Как только было объявлено о книге, я почувствовала, что произойдет что-нибудь дурное. Уверена, мистер Ши, вы не удивитесь, если я скажу, что мой образ жизни способствует тому, чтобы у меня было много врагов.

Питер кивнул и улыбнулся:

– Интересной жизни, мадам. Именно поэтому я здесь.

Он ожидал встретить хитрую старую каргу, которая будет лгать и приукрашивать, отчего невозможно будет написать мало-мальски реалистичную «автобиографию», а встретил горделивую, изящную и обаятельную чародейку.

– Я очень счастливый человек, – искренне сказала она.

– Позвольте спросить вас, мадам. – начал он, чувствуя себя достаточно уверенным, чтобы задать свой первый конкретный вопрос и тем самым тотчас снять его с повестки дня. – У вас есть какие-либо соображения, кто мог бы решиться совершить на вас покушение?

Она медленно покачала головой, словно на ходу размышляя над вопросом, и подняла со стола золотую зажигалку.

– Полиция обнаружила на месте происшествия только одну улику, – сказала она. – Золотую зажигалку, идентичную этой. Они обнаружили ее около нападавшей машины.

Питер взял зажигалку, мгновенно ощутив ее тяжесть.

– Красивая вещица. Картье.

– Да, – кивнула Клео. – Взгляните на оборотную сторону.

Перевернув зажигалку, Питер увидел гравировку – причудливый завиток.

– Что это? – спросил он.

– Это фамильный герб одного давнишнего моего клиента. Барона Феликса д'Анжу.

Питер вдруг почувствовал, что ему сдавило горло, а сердце забилось в учащенном ритме.

– «Ля Фантастик», – хрипло выдавил он из себя.

На ее лице мелькнуло удивление:

– Mon Dieu, мистер Ши! Вь знаете о «Ля Фантастик»?

– Надо признаться, да, – ответил Питер. – Я был там однажды. В замке барона. Летом восемьдесят седьмого, – сказал он, глядя ей в глаза.

Руки мадам Клео взметнулись к щекам, а рот открылся, чтобы испустить сдавленный выдох.

– Да, – сказала она, беря себя в руки. – Как же тесен наш мир!

– Конечно, мадам.

– Значит, вы встречались с некоторыми из наших девушек. Я всегда посылала туда девушек. В течение нескольких лет. Девушкам, выбранным для поездки туда, дарят сувениры. Именно таково назначение зажигалки. В том году это были зажигалки.

– В таком случае вы, должно быть, подозреваете одну из ваших девушек.

Мадам Клео подалась вперед и взглянула ему прямо в лицо своими бледно-серыми глазами.

– Может быть, – испытующе всматриваясь, сказала она. – А может, и кто-то из мужчин, которым они доверяют и с которыми находятся в тесной связи. Как знать, мистер Ши, возможно, вы и сами волею судьбы встречались с тем, кто пытался меня убить.

Питер подался вперед. Он надеялся, что его возбуждение незаметно. Он был поражен: дело принимало неожиданный оборот.

– У вас есть какие-либо предположения относительно того, кто бы это мог быть?

Когда мадам Клео собралась было ответить, дверь распахнулась.

– Да, Мартин? – сказала она, хмуря брови из-за того, что их прервали.

– Пресса, мадам, – сообщил почти истеричным голосом Мартин. – Они устали ждать. Боюсь, если мы продержим их еще, они проникнутся неприязнью.

Мадам Клео вскочила с места.

– Ай-ай-ай! – воскликнула она. – Мистер Ши так меня заворожил, что я совершенно потеряла чувство времени.

Питер встал секундой позже, чем она, ожидая ее следующего шага.

Клео вышла из-за письменного стола, обогнула его и легко просунула свою руку под локоть Питера.

– Идемте, – сказала она, улыбаясь ему. – Вместе выйдем на улицу и пообщаемся с прессой.

– Вместе? – спросил он.

Запах духов мешал ему думать.

– Я-то там зачем?

– А для чего, вы думаете, я созвала пресс-конференцию, мистер Ши? – спросила она, опуская глаза. – Не для того же, конечно, чтобы беседовать о неприятном происшествии сегодня утром.

Когда Питер вышел на яркий солнечный свет под руку со знаменитой мадам Клео, все остальное отступило на второй план. Снизу на них смотрели знакомые лица. Люди, ждавшие мадам Клео, в большинстве своем были его старые приятели или соперники из другого, более темного мира. Он готов был залпом осушить крепкое вино возмездия, искупления и реванша. Он возвратился – мужчина, стоящий миллион долларов, – чтобы обрести своих былых товарищей.

 

5

Венди Клэруайн сидела за своим любимым столиком в «Авроре», все еще пребывая на седьмом небе от утренних новостей из Парижа.

Венди сообщили, что мадам Клео проводит пресс-конференцию, транслируемую из-за разницы во времени в утренних информационных программах по всем основным телевизионным каналам. Она уже запрограммировала свой видеомагнитофон, чтобы ее записать.

Вокруг клиентов Венди не возникало такой шумихи с тех самых пор, когда жена одного из известных игроков национальной футбольной лиги США затащила телевизионщиков в раздевалку игроков его команды, чтобы заявить о своем намерении написать книгу о своем муже: о его любовницах, наркомании и взятках.

Эти утренние новости Венди ждала с нервическим напряжением еще и потому, что в них она должна была увидеть обворожительного симпатягу Питера Ши.

Она знала, что многие встревожены поспешным анонсом книги, но ее это совершенно не волновало. Она всегда следовала зову своих инстинктов, и «утечка информации» сработала. Вот когда все, черт возьми, и закрутилось. В течение нескольких дней ее беспокоило, не дознается ли кто-нибудь, что источник этой утечки – она сама, но теперь, когда кто-то предпринял попытку убить мадам Клео, можно не тревожиться. Кому нужно тратить время, чтобы копать под нее, когда произошел столь мрачный интригующий случай?

Как же это здорово – заполучить клиента, в которого стреляют!

В пятницу, приблизительно в одиннадцать утра, Федалия Налл лизнула палец и принялась подбирать им последние золотистые крупицы своего утреннего рогалика, просыпавшиеся на пробы фотографии Марлы Мэплс, приготовленные для обложки июльского номера.

Вики постучала и вошла как раз в тот момент, когда Фидл допивала кофе.

– Я записала утренние новости. Кассета лежит рядом с лампой, – сообщила Вики после обычного утреннего приветствия. – Советую взглянуть.

Фидл взяла со стола кассету и вставила ее в гнездо видеомагнитофона, стоявшего на телевизоре. Через несколько секунд на экране появилось лицо Питера Ши.

Наблюдая за ним, она понимала, каким счастливым он должен чувствовать себя перед всеми этими микрофонами. Фидл надеялась, что опьянение славой не ввергнет его снова в подавленное состояние. Как здорово бы было, если бы у него, как у римского триумфатора, стоял за спиной в колеснице раб и тихим шепотом подсказывал: «Помни, ты просто человек».

Внезапно до ее сознания дошло, что речь идет о покушении на жизнь мадам Клео и что это произошло нынче утром. В ужасе она истеричным голосом завопила, обращаясь к Вики:

– Найди Питера в Париже! Немедленно!

Когда Вики громко крикнула в ответ: «Он на первой линии», Фидл крутанулась на кресле и схватила трубку.

– Питер? Я только что смотрела кассету с твоим выступлением в новостях, – сказала она. – Что это, черт, там за история со стрельбой?

– Кто-то обстрелял нашу девочку.

– Это я знаю. Но когда? Почему? Вряд ли из-за книги.

Питер рассказывал ей подробности нападения, а Фидл сидела в оглушающей тишине.

– Это ужасно. Я знала, что мышиная возня Венди доставит нам какие-нибудь неприятности, но чтобы такие серьезные!

– Не волнуйся, Фидл. Все спокойно. А женщина эта, должен сказать, мне нравится. Она одновременно и жесткая и очаровательная. Все, что она сочтет необходимым рассказать мне, будет пленительно.

– Когда ты начинаешь? – спросила Фидл.

– В восемь я встречаюсь с ней в гостинице за обедом. Мы составим график. Не беспокойся, я ей, кажется, тоже нравлюсь, так что все чудесно.

Фидл помолчала мгновение-другое. Может, скажет, как сильно по ней скучает. Что-нибудь интимное, что-нибудь такое, что будет приятно вспоминать.

Он ничего не сказал. На линии Нью-Йоркриж раздавалось легкое шипение, ничего больше.

– Ну что ж... тогда, значит, порядок, Питер, – сказала она, не в состоянии держать долее паузу. – Позвонишь мне, хорошо?

– Разумеется, – сказал он.

Повесив трубку, она опять включила видео. Когда появилось лицо Питера, Фидл ударила пальцем по клавише стоп-кадра. Она оставит экран в таком виде на весь день. Когда он в комнате, даже на зернистой картинке, она не будет так сильно скучать по нему.

– Какое неудобство, – ответила леди Сюзанна Мосби, услышав, что срочно требуется ее присутствие в Лондоне.

Через час она мчалась в город на своей миниатюрной «тестароссе», подаренной лордом Мосби в день ее двадцатипятилетия. Она чуть наклонилась вперед и включила радио, чтобы послушать новости.

До этой минуты ее мысли были заняты болезнью мужа и размышлением над тем, почему врач так загадочно говорил с ней по телефону.

Сообщение Би-би-си потрясло ее.

Сюзанна знала: если она сейчас же не съедет с полосы на обочину, ей не справиться с приступом панического ужаса. Она поставила ногу на тормоз и застыла на чуть наклонной обочине автострады, не оставив за собой ни дюйма тормозного следа.

Сюзанна Беатриче Слайд-Мосби, с пеленок именуемая Сью-Би, откинула голову и попыталась сосредоточиться. Только что услышанное повергло ее в глубочайшее уныние.

«Господи, Господи, Господи, зачем ей понадобилось вскрывать этот ящик с червями?»

Она чувствовала, как горячие слезы наполняют большие голубые глаза. Та пора, когда Сью-Би была связана с мадам Клео, была тайной, ее и Билли, неизвестной его аристократической семье. В свое время, когда он разводился с Селеной, чтобы жениться на Сью-Би, она проштудировала все лондонские бульварные газетенки – чего только они не писали о ней, но от правды были очень далеки. Связи Билли сделали свое дело. И вот теперь издательская компания, принадлежащая ее мужу, купила мемуары мадам Клео! Полный абсурд, если у Билли нет плана, как сделать, чтобы там не фигурировали их имена.

Критически взглянув на себя в зеркало, она взяла косметичку, чтобы подправить макияж. Ради чего бы личный врач Билли ни вызывал ее в Лондон, это следовало принять с самообладанием аристократки, которого от нее ждут.

Сью-Би успокоила себя тем, что мадам Клео не в состоянии написать книгу в одночасье. И со временем Билли объяснит ей что к чему. Об этом можно подумать после того, как станет ясно, что, собственно, произошло с Билли.

В то утро, когда она вернулась со своей обычной верховой прогулки, лакей сообщил о неожиданном звонке личного врача Билли.

– Это леди Мосби, – сказала она в трубку, ожидая, что с ней будет говорить медсестра или секретарь.

– Доброе утро, моя дорогая, – пробасил доктор Джаспер Уэллс, постоянный врач Билли. – Не хотел вас беспокоить, Сюзанна. Однако обстоятельства таковы, что вам необходимо незамедлительно выехать в Лондон. Мне бы хотелось побеседовать с вами с глазу на глаз.

– Но что, собственно, произошло, Джаспер?

Врач объяснил, что ее муж, лорд Уильям Мосби, был сбит грузовиком, когда выходил из своего клуба. В общем, все обошлось: временно его поместили в отдельную комфортабельную палату больницы «Сент Джон».

– Ну, если с ним ничего не случилось, Джаспер, тогда зачем ему лежать в больнице? – усомнилась Сюзанна.

– Для обследования, – заверил он ее. – Не хотелось бы, знаете, хоть сколько-нибудь рисковать. Все будет в полном порядке.

– В таком случае я не вижу оснований для приезда, – возразила она. – Я имею в виду...

Доктор не дал ей договорить, вновь заявив, что ему важно срочно переговорить с ней наедине. Наконец она согласилась, хотя и неохотно.

Сью-Би поняла, что маленькое «чепе» – благая ложь. Так сказано для того, чтобы она не запаниковала.

После этого звонка Сью-Би перебрала в уме весь перечень возможных болезней мужа. У него не было видимых признаков нездоровья. Выпрыгивая из вертолета на крыши своих типографий или бурно занимаясь любовью, Билли Мосби, казалось, был неутомим. Его энергия была столь же неуемной и неослабевающей, сколь и его аппетит; он любил ее так же, как жил, – жадно, страстно, неистово.

Теперь, после новостей Би-би-си, прозвучавших в час тридцать одну, она поняла, сколь хрупким и зыбким было все радостное в ее жизни: Билли, зеленая загородная усадьба на холмах графства Глостершир, апартаменты в Лондоне в две дюжины комнат, обставленные по последнему писку моды, новая вилла на Сардинии и охотничий домик на острове близ шотландского побережья. И, разумеется, маленькая Хильди.

Сью-Би обещала Билли, что детей не будет. Он так настаивал на том, что она должна принадлежать ему, и только ему. Удивительно, как резко могла измениться жизнь человека, стоило ему по забывчивости два-три дня не попить крошечных розовых таблеток.

Сначала он не усмотрел в этом ничего забавного. Но когда на свет появилась Хильди и он увидел, что Сью-Би не намерена кормить ее грудью или оставаться дома по вечерам, то перестал стенать по этому поводу.

Газетный магнат Билли Мосби, крупный и импозантный, с кожей такой нежной, что, казалось, ему никогда не доводилось бриться, был самым важным с виду мужчиной, которого когда-либо встречала в своей жизни Сью-Би. Она не знала, на что можно рассчитывать в те два дня во дворце барона, да нисколько и не задумывалась на этот счет. Билли Мосби был первым в жизни мужчиной, который действительно хотел беседовать с ней. Слушать, что она говорит. Его сексуальные наклонности не имели никакого значения, когда она поняла, что он принимает ее такой, какая она есть. Даже в самых дерзких снах не могла вообразить, и менее всего, когда направлялась к нему тем вечером в библиотеку, что с этой минуты она всегда будет рядом с ним.

Стараясь заглушить в себе утренние воспоминания, она провернула ключ и прислушалась к мощному шуму двигателя, потом бросила взгляд назад через плечо, дабы убедиться в том, что дорога свободна, и выехала на автостраду.

Необходимо было поговорить с Билли о затее мадам Клео. Если в книге хоть как-то проскользнет упоминание о ней, возникнет вероятность, что об этом прознает полиция Вейлина и разыщет ее. Она не сумела бы объяснить эту проблему Билли – в прошлом ей пришлось совершить нечто такое, чего даже он не сможет простить.

Но она понимала, что и Билли не захочет, чтобы о ней упоминалось в книге. Меньше всего он заинтересован в том, чтобы его семья узнала, что он женился на «девушке по вызову».

Билли Мосби ощутил аромат – такой донельзя знакомый аромат наполненных солнцем груш и жасминового шампуня.

Он открыл глаза. Сью-Би склонилась над ним, прижимая губы к его лбу.

Подняв голову, он смотрел на жену и улыбался.

– Дорогая, – прошептал он.

Ему хотелось притянуть ее к себе поближе и держать, утонуть в ее нежности. События этого утра были такими убийственными. Его душа жаждала теперь одного – Сюзанну, его собственную няньку, мать, ангела-хранителя, любовницу. Ему хотелось обнять ее за талию и держать так вечно.

Сью-Би присела на угол больничной кровати. Одна нога оставалась на полу.

– Ну, дорогой? – нежно произнесла она. – Я только что из кабинета Джаспера.

– Он рассказал тебе?

– Да. Он полагал, что я не знаю и буду шокирована, – сказала она хихикающим шепотом, потом ее голос возвысился до тона классной дамы. – Ты очень, очень непослушный. После всех твоих обещаний.

Лорд Мосби опустил глаза. Ее упрек возбуждал его. Их игра заключалась в том, что в такую минуту он должен был прикидываться шалопаем, стыдящимся предстоящего наказания.

– Что он показал тебе? – робко спросил он.

– Красную, без бретелек.

Он молчал, наслаждаясь нарастающей сладостью унижения.

– Красные кружевные трусики!

– М-м-м, – кивнул он, пряча глаза.

– Признавайся, ты взял их из моего платяного шкафа?

– Ты сердишься на меня?

– Ты надел их специально в связи с утренней встречей, да?

Лорд Мосби нехотя кивнул, теребя тонкое больничное одеяло.

– И именно о них думал, когда угодил под грузовик?

– Да, – подтвердил он, глядя ей в глаза.

Он прикусил губу, однако это не помогло ему скрыть улыбку, пробившуюся на его строгом лице.

– А ведь там мог оказаться и фотограф, ты это знаешь. И твоя фотография на полполосы красовалась бы завтра утром в «Тайме». Тебе этого хочется?

Лорд Мосби, помогая себе локтями, сел в постели, морщась от боли в пояснице. Он откинул тонкое одеяло и простыню.

– Иди ко мне, – прошептал он.

Сью-Би сбросила сандалии и взобралась на высокую кровать.

Лорд Мосби обнял ее и привлек к себе.

– Опиши, как выглядела бы эта фотография, – попросил он, прижимаясь пенисом к ее пояснице. – Начни с заголовка.

Сью-Би перевернулась и сунула руку ему между ногами.

– Хорошо, только быстро, дорогой. Потом я вытащу тебя из этого утомительного места и доставлю домой, где тебе и нужно быть.

Большая спальня с выходящими на юг окнами была любимой комнатой Сью-Би во всей громадной квартире в Олбэни. Она не могла бы вспомнить, что когда-нибудь была в ней несчастна. До сегодняшнего вечера.

– Но почему, дорогой? – спросила она в третий раз.

– Потому что я не могу остановить это в силу сложившихся обстоятельств. Как мне еще тебе объяснить? Если я не опубликую эту чертову вещь, она обратится к кому-нибудь еще. А так я могу держать ситуацию под контролем, – сказал лорд Мосби.

Он сидел в высокой кровати, опираясь на горку из подушек.

– Откуда у тебя такая уверенность? – спросила Сью-Би.

Лорд Мосби закатил глаза.

– В десятый раз тебе повторяю, дорогая, в договоре имеется специальная, соответствующим образом сформулированная статья!

– Но договоры нарушаются. Люди легко дают твердые обещания и не выполняют их. Я боюсь за всех нас, – крикнула она.

– Ты впадаешь в истерику, Сью-Би. Положись на меня.

– А как мои подруги? Ведь они тоже не заслуживают этого.

– Кто в частности?

– Сандрина и Анжела.

Он вновь взял в руки газету.

– Тоже мне подруги. Когда ты слышала о них в последний раз?

– Я перезваниваюсь с Сандриной, – почти извиняющимся тоном, как бы оправдываясь, сказала она. – Иногда. Ей трудно. Она все время в разъездах. Ты знаешь, что за человек Журдан Гарн. Он такой... цербер.

– Я бы не беспокоился о ней, дорогая.

– А Анжела... – сказала Сью-Би, не слушая его. – Я не знаю, где она теперь. Сидит в какой-нибудь дыре, наверное. Но с ней так жестоко обошлась мадам Клео, а теперь еще это.

Мосби вытянулся вперед и взял ее руку.

– Сью-Би, любимая, ты не можешь быть нянькой всему свету. Я не стану оберегать этих женщин. Я могу защитить только тебя и обещаю тебе свою защиту. Во всем, что она напечатает, ни строчки не будет о твоей связи с мадам Клео. А теперь забудь обо всем и залезай в постель.

Сью-Би исполнила его просьбу. Разделась и юркнула под льняные простыни к мужчине, который ни разу не нарушал данного ей обещания. Однако сон никак не приходил. Должен же быть какой-то способ остановить мадам. Нет, она обязательно сделает что-нибудь, чтобы не позволить Клео написать эту книгу. Все, что угодно.

В каждом из ее восхитительных домов у Сандрины Гарн имелось излюбленное местечко. Здесь, в летнем загородном доме неподалеку от Цюриха, любимым местом была терраса с видом на озеро.

Утром, когда она слушала черные новости, всю террасу пронизывал солнечный свет. Сторонний наблюдатель мог бы воспринять это как идиллическую сцену покоя и безмятежности: стройная молодая жена чрезвычайно состоятельного мужчины сидит под тентом за столиком и беззаботно читает утреннюю газету.

Глядя на эту сцену, невозможно было предположить, что глаза ее, скрытые непроницаемо темными солнечными очками, налились кровью от выпитого алкоголя. В стакане фруктового сока, стоящем по правую руку от нее на столике, было достаточно водки, чтобы усмирить дрожание руки, комкавшей газету, из которой она узнала об опасности, грозящей ее внешне безоблачной жизни.

Когда Сандрина выделила для себя Журдана как мужчину, за которого намерена выйти замуж, ей удалось скрыть, что она «девушка по вызову». Вскоре она узнала, что оснований для беспокойства в связи с этим у нее нет. Журдан Гарн принадлежал к той породе мужчин, которых возбуждала мысль о женитьбе на женщине, за общение с которой другие мужчины платили деньги. Сандрина знала, что он не испытывал бы такого чувства, если бы она была обыкновенной проституткой. Коренное отличие для него состояло, видимо, в том, что она – девочка мадам Клео и поэтому должна была спать с самыми влиятельными мужчинами планеты. А поскольку богатства и могущества им было не занимать, Журдан решил, что именно его сексуальные достоинства помогли ему заполучить и удержать ее. Конечно, если кто-либо из равных ему мужчин его круга, тех самых знатных и могущественных, узнал бы правду о прошлом его жены, Журдан сошел бы с ума, или умер, или... убил бы Сандрину. Он всегда был помешан на поддержании собственной репутации и считал ее не менее важным условием на пути к власти, чем накопленное им богатство. Женившись на Сандрине, он пошел на большие затраты, чтобы стереть ее профессиональное прошлое.

Замужество позволило Сандрине пренебречь завещанными ей отцовскими деньгами, за которые так цепко держалась ее знаменитая мать. С другой стороны, Журдану досталась настоящая награда – прекрасная, очаровательная жена, которую было не стыдно показать на людях. Ее частная жизнь омрачалась постоянными сражениями с его беспочвенной ревностью. Чем дольше Журдан состоял с ней в браке, тем более сомнительным ему казалось, что он сможет удержать при себе такое божество и уж тем более обеспечить ей счастье. Его терзала сексуальная неуверенность, и он начал подозревать, что поскольку прошлое Сапдрины полно мужчин, то они попытаются отнять ее у него. Теперь в ресторанах он сажал ее лицом к стене. Если она разговаривала с продавцом или официантом более десяти секунд, он грубо обрывал ее. Он записывал ее телефонные разговоры, поручал кому-нибудь из их многочисленной челяди шпионить за ней.

Ее жизнь была тюрьмой. Но каким бы ни был их брак, он обеспечивал ей беззаботное существование, она привыкла к умопомрачительной роскоши, которой он ее окружал, и теперь не могла себе представить возвращение к жизни, в которой была бы стеснена в средствах.

«Мадам Клео и ее чертова книга, – кипя от злости, думала она, – может все порушить».

Внезапно дурман выпитой утром водки начал рассеиваться. Необходимо поговорить со Сьо-Би.

Сью-Би наверняка в курсе того, что происходит. Муж Сью-Би издает эту книгу. Наверняка он защитит свою собственную жену.

«Что ж, – зло подумала она, – пусть он защитит и меня, черт побери». Если Сью-Би откажется, Сандрина может опереться на Анжелу, где бы она ни была.

Она высунулась из-под тени полосатого тента и позвала англичанина-дворецкого, который стоял в нескольких метрах от нее и обрезал садовыми ножницами верх живой изгороди.

– Да, мадам? – спросил он, ставя на землю корзинку, которая висела у него на руке.

– Принесите мне, пожалуйста, телефон, Вудворт!

В ту же секунду, как только дворецкий поставил телефон на стол, Сандрина стремительно подняла трубку и набрала номер.

– Сандрина? – спросил через многие километры, которые отделяли Цюрих от Лондона, знакомый сладкий голос Сью-Би.

– Привет, радость моя, как поживаешь?

– Чудесно, дорогая. Ты где?

– В Швейцарии, – сказала Сандрина. – Скучаю и писаю в штанишки.

– Писаешь? По какому случаю?

– По случаю мадам, которая продает свои мемуары, к тому же не кому иному, как твоему дражайшему! – резко сказала Сандрина.

– Меня это тоже мало радует, милая, но Билли уверяет, что все будет нормально.

– Ты видела, кто будет писать для нее? Питер Ши, тот парень, с которым я была на «Ля Фантастик».

– И ты думаешь, он напишет о тебе?

– Это было бы вполне резонно.

– Ты же назвалась тогда другим именем, – сказала Сью-Би.

– Да пусть даже и так, Сью-Би. Он репортер, специализирующийся на расследованиях.

– Я еще раз поговорю с Билли, солнышко.

– О, Сью-Би, я понимаю, Билли защитит тебя, но мне он ничем не обязан. Кроме того, он ненавидит Журдана. Он не заступится за меня. Даже ради тебя.

– Я все-таки попробую, Санди. Это все, что я могу.

– Сью-Би, я вот что думаю, – сказала она, прикрывая ладонью рот и переходя на шепот. – Я думаю, нам надо попытаться найти Анжелу.

– Представления не имею, где можно ее найти.

– Держу пари, тот ее гангстер-адвокат наверняка знает, где она теперь. Мы могли бы даже использовать его. – Сандрине показалось, что звонок в Нью-Йорк с телефона дворецкого может обернуться неприятностями. – Сью-Би, ты не могла бы дозвониться до Барри Риццо вместо меня? Мне бы пока не хотелось, чтобы об этом хоть что-то стало известно Журдану.

– Хорошо, если тебе так удобнее.

– Но, пожалуйста, как только выяснишь номер Анжелы, сразу дай мне знать. Я позвоню ей из телефона-автомата в деревне.

– А что потом?

– А потом, думаю, нам всем надо будет где-нибудь встретиться.

– Ты можешь приехать ко мне? – спросила Сью-Би. – Билли еще несколько дней проваляется с больной ногой в постели. Квартира так велика, что он даже не узнает, что кроме него в ней еще кто-то есть.

Сандрина задумалась. Она могла бы сказать Журдану, что в Лондоне проводится важный аукцион и что Сью-Би пригласила ее в гости. Сью-Би была единственным человеком из ее прошлого, к которому он, видимо, не питал неприязни. Если он позволил бы ей взять их самолет, она могла бы немедленно вылететь.

– Как только мы разыщем Анжелу, дорогая, я сажусь в самолет.

Через несколько минут Сью-Би перезвонила и сообщила, что Анжела находится в Лас-Вегасе, в гостинице «Серальо».

– Будешь звонить, попроси подозвать Принцессу Фатиму, – сказала Сью-Би, хихикая.

– Боже праведный, – изумилась Сандрина, – неужели она до сих пор работает?

– Очень похоже, – ответила Сью-Би. Она уже больше не шутила.

Холл отвратительно шикарной новой гостиницы Лас-Вегаса был наводнен людьми. На сегодняшний вечер был назначен матч по боксу, и для девушек, которые работали в казино, это означало, что ночь будет длиннее обычной.

Гнусавый голос гостиничной телефонистки бил Анжелу по нервам.

– Принцесса Фатима. Принцесса Фатима. Пожалуйста, возьмите трубку гостиничного телефона.

Вызов означал, что у Анжелы появилась работа Она залпом допила остатки своей «Кровавой Мэри», забрала со стойки бара сигареты, блестящую дамскую сумочку и, тяжело вздохнув, съехала с табурета.

Анжела работала успешнее, чем молоденькие и свеженькие девушки из казино, только при приглушенном свете. Начинали сказываться годы, проведенные в борделях.

И все же она становилась похожей на залежалый товар.

В 1987 году, когда мадам Клео уволила ее, у Анжелы не было иного выбора, как только взяться за единственную работу, которую она умела делать. Клео стучала на Анжелу, сокращая выбор мест, где она могла предложить себя. Ни в Европе, ни в Америке не нашлось такой бандерши из тех, что посолиднее, которая отважилась бы принять ее в свой штат, а денег, чтобы начать свое дело, у нее не было. Она могла работать только там, где велась игра. Сила, царившая здесь, была куда более организованной и агрессивной, чем власть Клео.

Анжела легким, пружинящим шагом шла к внутренним гостиничным телефонам, сплошным рядом уставленным на дальней стене казино.

Она прислонилась к окрашенной в золотистый цвет стене и сняла телефонную трубку.

– Фатима, – сказала она, зевая.

– Анжела, это я, Максина, – растягивая слова, сказала телефонистка.

Максина представляла старую гвардию. Анжела очень привязалась к ней за то, что та взяла на себя труд следить, где в огромной гостинице работает Анжела, и выяснять, в чем причина, если та задерживалась. Именно Максина вызвала полицейских в тот раз, когда Анжелу связал садист в апартаментах под крышей.

– Что скажешь? – спросила Анжела.

– Это не работа, милочка. Тебе звонят, по-моему, из-за океана, откуда-то из Швейцарии, представь себе.

– А кто звонит, Макси, знаешь?

– Конечно, знаю. Сандрина Гарн.

Услышав имя, Анжела едва не подпрыгнула на месте. Сразу нахлынула волна воспоминаний о днях, проведенных у мадам Клео. Когда-то она верила, что работа на Клео откроет ей дорогу к собственному делу. Она исподтишка наблюдала, как старуха работает – знакомилась с ее лучшими девушками и уговаривала их перейти к ней, когда наконец встанет на ноги. Но не тут-то было: старушенция оказалась хитрющей. Теперь вот приходится торчать в Лас-Вегасе наедине со своими воспоминаниями.

– Ты еще там? – спросила Макси.

– Да-да, я здесь.

– 501-й только что освободился. Может, поднимешься туда и отдохнешь? Винни дежурит на шестом. Я скажу ему, чтоб он открыл.

– Спасибо. Спасибо тебе большое, Макси. Ты душка. – Мозги ее работали в ускоренном темпе: «Сандрина, Сандрина. Как же это она сумела разыскать меня? И чего ей от меня надо?»

Когда она услышала голос Сандрины, то вдруг почувствовала, как грудь ее словно чем-то сдавила.

– Боже, как приятно тебя слышать, – сказала Анжела. – Как поживаешь?

– Анжела! Мне не верится, что я все-таки разыскала тебя. Какого черта ты делаешь в Лас-Вегасе?

– А как ты думаешь?

– О, дорогая. Я надеялась услышать, что ты выплыла на чистую воду.

– Ну, на воду-то я выплыла, только вот совсем уж не на чистую, – сказала Анжела, наклоняясь к ночному столику и роясь в своей сумочке в поисках сигареты. – Скажи мне, ради Бога, как это тебе удалось найти меня?

– Через Барри Риццо.

– Барри, – фыркнула Анжела. – Этот сукин сын, гангстереныш вонючий! В первую очередь ему я и обязана тем, что торчу здесь. На этой адско-блядской скотобазе. Совсем не похожей на какой-нибудь там замок в Швейцарии, уверяю тебя.

– Я была удивлена, когда Сью-Би сказала мне, где ты находишься, Анжела. Когда ты уходила от мадам Клео, мы все думали, ты начнешь свой собственный бизнес. Что случилось?

– Не хватило наличного капитала, – кратко объяснила Анжела.

– А мадам обо всех нас заботилась, правда? – сказала Сандрина ностальгическим голосом.

– После такого атаса я бы вернулась к ней хоть завтра.

– Вообще-то, Анжела, из-за нее-то я тебе и звоню.

– Из-за мадам? – спросила Анжела, чувствуя былое волнение.

Она лишилась покровительства мадам и покинула Париж не по собственному желанию. Теперь ей почему-то эти времена вспоминались только как добрые.

– Мадам Клео собирается написать мемуары.

– Брось трепаться!

– Точно, Анжела, и я чертовски нервничаю.

– А Сью-Би? Разве она не вышла замуж за какого-то воротилу-англичанина? Ей это тоже вряд ли понравится.

– Так оно и есть, но по крайней мере, ее муж – издатель этой книги.

– Вот это финт, – саркастически откомментировала Анжела. – Хотя на месте Сью-Би я бы нервничала. – Всю сонливость у Анжелы как рукой сняло. – Мне неважно, что старушка леди говорит обо мне. Может быть, это даже принесет мне какую-то пользу, но вы двое... атас! Вы же все потеряете!

– Анжела, можно мне попросить тебя кое о чем, но только дай мне слово, что не будешь на меня сердиться?

– Само собой, малыш.

– Позволь, я куплю тебе билет до Лондона?

Анжела рассмеялась.

– Бога ради, – сказала она. – А зачем?

– Мы обе не очень-то головастые, – сказала Сандрина. – Видишь ли, мы считали, ну, словом, что среди всех нас у тебя самая светлая голова. Может, ты сумеешь придумать что-нибудь блистательное, чтобы остановить это безумие. И потом, просто будем очень рады вновь увидеться с тобой.

– Когда вы увидите меня, измените свое мнете. У меня кураж выветрился.

– Не верю, Анжела. Ты всегда была сокрушительно великолепна.

– Благодарю, – вполне искренно сказала польщенная Анжела.

Давно уже ей не доводилось слышать комплимента из дружеских уст. Да и друга-то настоящего у нее давно уже не было. Полет в Лондон, встреча со старинными приятельницами – это было как раз то, в чем сейчас нуждалась ее душа. – Когда прилетать?

– Немедленно. Я вылетаю отсюда завтра утром.

– Мне нужно сначала посмотреть расписание из Лос-Анджелеса. Постараюсь быть в Лондоне ко вторнику.

Анжела положила трубку и с минуту вспоминала дни, прожитые под началом мадам Клео. Она подумала о том, что не умела по достоинству ценить ту свою прошлую, элегантную жизнь. Какая же она была дура, что всего лишилась. Сама виновата.