Зима выдалась на удивление тёплой. Не зарядили ливни, как это бывало обычно. Даже ночами мороз не прихватывал. О снеге никто и не помышлял.

Хлоя маялась со скуки. Перемеряла всю одёжку и украшения, стащила пару пирожков у зазевавшихся булочниц на рынке, а теперь забрела на площадь с фонтаном, где самозабвенно выступал тупой проповедник. Несколько сердобольных бабёнок приходили его послушать, позже к ним прибавилось немного ушибленных на голову забулдыг и романтично настроенных неудачников. Маленькие компании сменяли друг друга, чтобы проповедник не распинался в одиночестве.

Хлоя дождалась, пока он закончил, и слушатели разошлись. Ферранте вежливо поприветствовал её, она увязалась за ним до дома. Лайсве часто захаживала к нему в гости, приносила вкусную еду, шмотки и цацки. Вместе они делили милостыню между теми, кто нуждался и разносили по домам. Хлоя выбирала свою долю первой.

Тупой проповедник млел от каждого взгляда Лайсве и прикосновения. Даже смешно было, как он неуклюже пытался всё скрыть, а она делала вид, что ничего не понимает. Принцесса мямле не достанется никогда, что бы они ни говорили о равенстве.

— А где госпожа Лайсве? — через пятнадцать минут прогулки спросил Ферранте. Обидно! Хлоя тут, а он по другой сохнет.

— Учёба у книжников. Мудрёно всё, я не вникала, — она пожала плечами. Тоже маялась с тоски, когда Лайсве пропадала в Верхнем. Казалось, что не вернётся никогда, и правда, зачем ей, богатой и благополучной, возвращаться к убогой черни?

— У неё кто-то есть? Такая красивая, а до сих пор не замужем. Неужто никто не любит её по-настоящему? — продолжал бормотать он.

Хлоя рассмеялась:

— А это можешь у её бравого Сумеречника спросить, когда он из похода вернётся. Я засеку, как быстро он тебе шею скрутит, — Ферранте понурился, испортив всё веселье. — Думаю, он бы с радостью женился, она же чья-то там дочка, не смотри, что с чернью якшается. Только Лайсве не хочет.

— Почему? Разве это не прекрасно: иметь свой дом, детей? — удивился он, посмотрев наивными блестящими глазами.

— Забот полон рот и кучу спиногрызов в придачу, да кому это нужно? Не женщинам, уж точно. Мы хотим быть свободными и наслаждаться жизнью. Вот я замуж не пойду вовсе, а стану Королевой воров и ни с кем не поделюсь своей славой.

Ферранте передёрнул плечами:

— Ты слишком юна и не понимаешь.

— Ты-то сам много понимаешь. Почему до сих пор не женат? Где хотя бы подружка?

— Моя вера запрещает быть с женщинами вне брака.

Хлоя нахмурилась:

— Ты что девственник? Тебе ж лет двадцать.

— Двадцать два. Воздержание и добропорядочность суть моей веры, за которую я буду вознаграждён. Это единственно правильно. Только так я чувствую себя… человеком, а не этим… как вы их зовёте? Демоном.

— Пф-ф-ф! — Это она здорово придумала — скоротать время с шутом. Лайсве водила её вместе с детворой с округи на представления бродячего цирка «Герадер», который недавно заезжал в Эскендерию, но даже там не было так потешно. — Откуда ты знаешь, как будешь себя чувствовать? Голую бабу видел хоть раз? Титьки и что пониже?

Он недоумённо моргнул, покраснел и опустил глаза.

— Мои братья, что большие, что мелкие от них млеют. Говорят, один раз увидишь — и всё! Остановиться не можешь, только о бабах и думаешь.

— Может… — они замерли на пороге его убогой лачуги. Она была даже хуже того сарая, где жила Хлоя. Когда лил дождь, сверху капала вода и веяло холодом из щелей в стенах. Ферранте закрывал одну дыру, как тут же открывались ещё две. Чисто здесь было, да и только. — Но это не повод опускаться до уровня грязи. Моя вера твёрже камня. Если изо всех сил стараться, быть может, что-нибудь получится хотя бы в моих глазах!

Хлоя хмыкнула. Надо же, какой чистоплюй. Посмотрим, что он запоёт, когда припечёт хорошенько.

Ферранте отпер дверь, на которую не вешал даже ветхого замка, и пригласил её внутрь.

— Так ты собираешься работать? — поинтересовался он и добавил, уловив её недоумённый взгляд: — Надо на что-то жить, раз замуж ты не хочешь.

— Я стану Королевой воров, и все будут приносить мне подати. Братья мне обещали, а раз обещали, значит, сделают. Как их банда станет тут всем заправлять, я буду ходить в мехах и в золоте. Может, мы даже в Верхний переберёмся. А там я засияю краше самой Лайсве, вот увидишь!

— Нажитое нечестно богатство людей не красит. Они гниют изнутри, и в конце концов это становится видно снаружи.

— Пф-ф! Я стану Королевой, и ты будешь мне кланяться!

— Нет, я лучше буду кланяться полотёрке или посудомойке, которые не берут чужого. Не ступай на тёмный путь, он ведёт на дно. Я помогу тебе зажить новой, праведной жизнью!

— Отвянь! Как хочу, так и живу.

Она показала ему язык и сложила руки на груди. Проповедник ничего не ответил и полез в подпол, где в холодной земле стояли горшки с едой.

— Будешь? У меня есть тыквенная каша и квашеная капуста, — донёсся снизу голос.

— А ты что хочешь?

— Хм… капусту.

— Тогда давай мне капусту, а сам ешь тыкву.

Ферранте никогда не спорил. Поставил на кособокий стол два горшка, достал две вырезанные им самим ложки и уселся есть. Хлоя чахла над капустой. Терпеть её не могла, но уж очень хотелось убрать благодушное выражение с лица Ферранте. Хоп! Смахнула локтем горшок, глиняные черепки со звоном разлетелись, капуста рассыпалась по земляному полу.

— Ай, какая я неловкая, — Хлоя поджала под себя босые ноги, чтобы не запачкать.

— Ничего страшного, я подмету.

Проповедник подхватил стоявшие в углу веник с совком и принялся убирать.

— Ты не будешь больше? Я доем.

Хлоя пододвинула к себе наполовину полный горшок с тыквенной кашей и принялась уминать её за обе щеки. Ферранте выбросил капусту и собрал черепки, грустно вздыхая. Посуда стоит дорого. Он постоянно где-то подрабатывает, всем помогать кидается, чтобы ноги не протянуть. Да обжуливают его, тупой ведь.

— Закончила?

Он бережно забрал горшок и унёс на улицу помыть. Чистоплюй, от всех нос воротит. Посмотрим, какой он праведник на самом деле. Хлоя стянула платье через голову, а за ним и исподнее. Послышались шаги, скрипнула дверь. Хлоя подскочила к порогу. Второй горшок рухнул на пол и разлетелся вдребезги. Ферранте застыл, его глаза сделались размером с куриное яйцо. Хлоя развела руки в стороны и повертелась перед ним.

— Разве я не красивее Лайсве? Разве не закрадываются у тебя дурные мыслишки? Может, нарушишь свои дурацкие обеты хоть раз и увидишь, как это здорово? Я приведу тебя в дивный новый мир, где все счастливы! И без дурацкого Единого.

Она рассмеялась, продолжая кружиться и качать бёдрами.

В несколько шагов Ферранте оказался возле её платья.

— Оденься, пожалуйста! — протянул его ей, отвернувшись.

— Нет-уж-ки! А если я тебя поцелую?

Хлоя убрала платье с дороги и потянулась к его сухим, потрескавшимся губам. Насколько это будет противно?

— Нет! — он отпрянул. — Я решил. Я спасу тебя. Выходи за меня замуж!

Ферранте опустился на одно колено.

— Ты с ума сошёл!

Он упрямо покачал головой:

— Нет. Я буду заботиться о тебе и научу жить правильно. Ты станешь намного счастливее, чем сейчас.

Ферранте снова протянул ей платье. А вдруг и правда больной? Глазищи-то какие шальные. Другой бы давно уж набросился на молодое мясцо, а этот трясётся весь. Не-е-ет, ещё удумает какое извращение! Хлоя схватила одежду и натянула её на себя. От страха клацали зубы.

— Да не смотри ты!

Ферранте суетливо повернулся спиной.

— Больной! Пошёл ты со своими предложениями знаешь куда?!

Он сутулился. Молчал.

Расправляя юбку на ходу, Хлоя выскочила из его дома и помчалась прочь. Чтобы она ещё хоть раз пришла к извращенцу!

***

Ночью так сильно похолодало, что Хлоя замёрзла под худым одеялом. Всей дюжиной они могли надышать в лачуге так, что согревались даже в самые промозглые дни, но сегодня парни куда-то запропастились. Хлоя встала и принялась искать, чем бы наполнить урчащий живот.

Послышались голоса. Вернулись-таки, не запылились. Выпивкой от них разило с улицы, Хлоя аж отмахнула с лица тяжёлый дух.

— А вот и именинница! — позвал с порога окосевший Начо. Лучше он. Когда выпьет, добреет, в отличие от остальных.

— У меня именины летом, а сейчас зима. Забыл? — усмехнулась Хлоя, ставя на стол жидкую чечевичную похлёбку и воровато оглядываясь по сторонам, чтобы никто из набившихся в дом старших не отобрал.

— Но ты всё равно уже совсем взрослая. Женщина.

— Только заметил? Что, решили меня Королевой воров сделать в оплату за все пропущенные дни рождения?

— Ну так… шутка как бы… — замялся он, и только тогда Хлоя встревожилась. Запустила в рот ложку с похлёбкой. Когда ещё поесть удастся? — Такое дело… мы тут немного, хм… поиздержались…

— Так, Начо, иди проспись… — оттолкнул его в сторону Лино.

Старшего Хлоя слегка побаивалась. Он никогда не пьянел, а если и пьянел, то становился злым. Мог приложить так, что потом зубы по полу собирать придётся.

— Малыха, всё ещё хочешь стать Королевой воров?

— Как ты это сказал… — замямлила она.

— Должна ж ты как-то своё житло оправдывать.

Хлоя забрала миску с похлёбкой и отсела подальше.

— Надень тряпки покрасивше и цацки эти, что сумеречная девка подарила. Поведём тебя к матушке Тертецци. Она научит, как стать… Королевой воров.

— Правда? — Хлоя оторвала взгляд от миски и посмотрела в лоснящиеся глаза Лино.

Их бывшая соседка часто захаживала к матушке Тертецци, когда её мужа забирали за долги. Возвращалась помятая, с синяками по всему телу, и пахло от неё хуже, чем от пьяных братьев. После очередного визита к матушке её изувеченных труп нашли в сточной канаве.

— Разве я тебе когда-нибудь врал? — от его улыбки внутренности похолодели.

Холя перевела взгляд на выход. Там толпились остальные парни, кое-кто на улице. Готовились перехватить, если она попытается дать дёру. Что же делать?

В глубине души Хлоя знала, что так случится. Так было почти со всеми девками с их улицы. Она никто и не достойна лучшего. Как бы ни старалась. Вся королевишность начнётся и закончится у матушки Тертецци и её гостей!

— Прямо сейчас, да?

— Нас уже ждут, — безжалостно кивнул Лино.

Хлоя покорно поднялась и спряталась за занавеской, чтобы переодеться. Вот и закончилось детство.

Снова донеслись голоса. Ругались. Хлоя выглянула в комнату. На пороге стоял тупой проповедник. Только его и не хватало!

— Позвольте поговорить с вашей сестрой. У нас вышло недоразумение, — вежливо и стеснительно просил он.

— Вали отсель! Не по твою честь она. Других спасай, — гнал его Лино.

— Вали, да, — Хлоя вышла, по-деловому подбоченясь. Хоть бы простофиля не заметил, как дрожит голос и глаза жжёт от слёз. — Видеть тебя не желаю!

— Но я бы помог, позаботился! И вам меньше хлопот будет, — он обратился к Лино.

— Да какая ж она обуза, кровная сестра как-никак, а парни? — ответил тот. Остальные закивали как-то неуверенно и невпопад. Совестно стало? Смешно.

— Убирайся! — топнула Хлоя. — Мы заняты, нам пора уходить! Меня научат быть Королевой воров.

Ферранте удивлённо вытаращится.

В комнату влетел запыхавшийся Бурро:

— Матушка Тертецци сказала, что если не поторопимся, заплатят вдвое меньше. Гость уже ждёт!

Хлоя непроизвольно сжалась. Ферранте выпучил глазищи ещё больше.

— Хозяйка публичного дома на Сарживой улице? Что здесь происходит?!

— Не твоё дело. Я уже готова! — Хлоя дёрнула за рукав Лино. Чем больше ждёшь, тем больше страха. Этот тупой проповедник только душу бередит!

— Куда идти? Хлоя! Они продадут тебя в публичный дом!

Зачем он это сказал? Так жалко себя стало, что захотелось взвыть.

— Нет, ты тупица! Из меня сделают Королеву. Я буду ходить в самых нарядных платьях и носить лучшие украшения. Я стану красивей Лайсве, и все будут мне кланяться!

— Вишь, она сама хочет. Вали отсель, нам надо деньги Одноглазому Сорхе отдать, иначе он с нас шкуру спустит, — оттолкнул его Лино так, что проповедник врезался спиной в стену, но это его не остудило.

— Я заплачу, сколько надо, только позвольте её забрать!

— Полоумный, да ты отродясь таких денег не видел! — засмеялся Лино. — Уйди с дороги, мы опаздываем.

— Нет! Беги, Хлоя! — Ферранте толкнул Лино, пихнул локтем Начо, саданул по колену Пепа. Сколько же силищи в тщедушном теле?

Ноги понесли сами. Миска полетела в гущу драки. Хлоя нырнула за полог, проскользнула между руками остальных братьев и понеслась прочь. Лишь бы не видеть! Не видеть, как глупцу разобьют лицо и будут пинать до смерти ногами!

***

Первый удар пришёлся в челюсть. Мир перед глазами поплыл, но Ферранте не мог позволить им догнать Хлою. Метался от одного бандита к другому, отвлекая внимание. Как только они поняли, что сестра сбежала, озверели. Выволокли его на улицу, швырнули на мостовую и принялись месить ногами со всех сторон. Он увёртывался, отбивался, закрывался руками, но их было слишком много. От ударов в живот Ферранте харкал кровью. Казалось, что дробятся кости, а плоть покрывает боль, изнутри и снаружи, сплошным слоем. Сквозь него даже дышать не получалось! Зрение сузилось до крошечного окошка, шум в голове затмевал все звуки.

Ударов стало меньше, значит, нападавшие уходили за Хлоей! Хоть бы спряталась. Боль обожгла затылок, лишила чувств. Очухавшись, Ферранте перевернулся на спину, вглядываясь в неприветливо-серое небо. Оно плакало жидкими звёздами. Он впервые видел снег. Это было последним, что он видел.

***

Мне нравился Ферранте. Он никогда не жаловался, не просил и уж тем более не требовал. Купил в долг ветхую заброшенную лачугу, отремонтировал её, брался за любую работу, лишь бы она была честной. Такой тощий и заморённый, казалось, он сломается, но он терпел. Копил гроши, чтобы расплатиться с долгами, питался впроголодь — я с трудом заставляла его есть то, что приносила с собой в качестве гостинцев. А что оставалось, он раздавал другим. Сколько я на него ни ругалась, о себе он заботился до скудного мало, но зато всегда следил за порядком и чистотой.

Выступления и попытки достучаться до людей Ферранте тоже не оставлял. Каждый выходной поутру он приходил на площадь с разбитым фонтаном и вещал про свою веру. Позже наедине мы обсуждали заветы наших богов, пересказывали легенды, отыскивали схожести и отличия. Последних оказалось куда меньше первых.

«Любить своё племя, не делить на врагов и друзей, богатых и бедных».

«Выживают все либо никто».

«Чем больше у человека сил и возможностей, тем больше ответственности он несёт не только за себя, но и за окружающих».

«Нельзя быть счастливым, если рядом несчастливы».

«Совершай подвиги и не требуй награды. Делай то, что велит сердце. Не ниспошлётся тебе счастье в конце пути, но приблизится день, когда он спустится с облаков по радужной лестнице, сын иступленного неба».

«Сын иступленного неба» — повторяла я про себя и гадала, возможно ли? Кто из них был изначально, Безликий или Единый? Или они всегда были одним, а потом люди отщипнули для себя по кусочку, забыв об общих корнях? Или всё — зыбкий морок, ловушка для доверчивых душ вроде меня и Ферранте? Ответов не было, поэтому мы продолжали их искать: я в книгах, Ферранте в переданных отцом знаниях.

За время учёбы я соскучилась по друзьям и Нижнему. Как только выдался свободный день, я направилась к ним.

Было раннее утро. Морозец колол щёки, на юге он ощущался особо тяжёлым и влажным. От порывов промозглого ветра пробирало до костей, я туже запахивала плащ. Я решила срезать путь через парк. Показалась увитая плющом ограда, высокая полукруглая арка из белого мрамора. От неё ветвились аккуратные аллеи, усаженные стройными рядами деревьев. Безлюдно и сонно внутри.

Шелестела под ногами серая листва, тронутая узорами инея, он же бахромой покрывал сиротливо-голые ветки платанов. Центральная аллея вела к серебристо-чёрной ленте реки, бегущей через весь парк. У берега наросли шёлковые ледяные корки, ускользающие под напором течения. Дрейфовали по воде вездесущие утки.

Впереди показался мостик с резными перилами. На нём — знакомцы. Не видя ещё лиц, я узнала по ауре и не смогла сдержать улыбки. Жерард с дочкой сыпали в воду хлебные крошки, подкармливая шумных крякв, которых уже собралось целое полчище.

Жаворонок, он вставал с первыми лучами, а полуночничать не любил. Прогулка на свежем воздухе до завтрака, говорил он, здоровья приносит больше, чем иные целительские средства.

Я прибавила шаг и окликнула их. Жерард обернулся и снял шляпу. Малютка тоже задумчиво уставилась на меня. Как время бежит, ей уже шесть! Очень красивая, она походила на дорогую куклу. Куталась в подбитый куньим мехом плащ. Из-под шапки струился чёрный шёлк волос, наливались морозным румянцем щёки на круглом белом личике, алел кончик резного носика, горели миндалевидные глаза цвета болотного дягиля.

Гизелла надула пухлые губы и спряталась за долговязой фигурой Жерарда.

— Что ты, не бойся! Разве отец тебя не защитит?

— Отец! — она дёрнула Жерарда за рукав. Он поднял её на руки, и она спрятала личико у него на груди.

— Ничего, как обвыкнется, лопотать начнёт — не утихомиришь, — улыбнулся Жерард. — Куда ты в такую рань? Отоспалась бы, а то совсем себя загоняешь — уже прорехи в ауре видны. Надо будет поменять твою диету и пересмотреть план нагрузок.

— Друзей проведываю, — нехотя призналась я. — Положительные эмоции лучше всего лечат.

— Что у тебя за друзья в этом парке, утки, что ли? — насторожился он.

— В женщине должна быть хотя бы маленькая тайна, — неловко отшутилась я.

От дотошного расспроса спасла Гизелла.

— Хочу кормить уток! — настойчиво позвала она.

Жерард поставил её на мостик и вручил горсть крошек. Она опустилась на корточки и ссыпала их через щели в перилах. Внизу уже вовсю дрались оголодавшие селезни. Жерард внимательно следил, чтобы она не упала. Она его истинная гордость. Никогда и ни с кем он не смеётся так искренне, балует, как меня баловал мой отец. Вспоминалось о нём с лёгкой грустью. Ведь один там остался, шалопай Вей его не навещает совсем, и я не могу выбраться. Нас разделяет не только расстояние, но и непонимание, к сожалению.

Я распрощалась с ними и поспешила к Нижнему городу. Там меня застал снег, первый мой снег за все прошедшие зимы в Эскендерии! Он падал на лицо набухшими хлопьями, таял и стекал противными струйками. Я куталась всё плотнее, капюшон натягивала ниже, оставляя лишь маленькую щель для глаз. Радостно, тоскливо и зябко одновременно.

Улицы пустовали. На такой холод даже бродяги выползать не хотели — прятались по подворотням. Когда я выворачивала в переулок, в котором ютилась лачуга Хлои, в груди кольнула тревога. Ветер донёс приглушённый стон, потянуло кровью и страданиями. Впереди, подёрнутая вспышками боли, в агонии затухала человеческая аура. Ноги, опережая мысли, понесли к телу, распластанному на пороге знакомого дома. Человек лежал на спине с закрытыми глазами. Одежда превратилась в лохмотья и пропиталась кровью, лицо заплыло настолько, что невозможно было понять, знакомы мы или нет. Я свистнула, подзывая людей Лелю. Они помогут!

Вместо них, громыхая по камням, в переулок въехал сам Король воров на псиной упряжке. Два мордоворота спешили следом.

— Машкари — бедовое семейство, — цыкнул Лелю, оглядывая полумёртвое существо. — Ничего святого для них нет.

Я аккуратно отворачивала обрывки грязной ткани. Бедолага, на нём живого места не осталось. Как такое можно было сотворить?!

— Он ещё жив! Помогите отнести его в Храм Вулкана! — я глянула на Лелю.

— Не надо… — простонал бедолага, ухватив меня за запястье. По сердцу как ножом полоснули. Не может быть! — Хлоя… публичный дом… спасти!

Я отогнула ворот его рубахи и достала болтавшийся на тонкой верёвке единоверческий амулет. Ферранте!

— Всё хорошо, тебе помощь нужнее, — успокаивала я его, пытаясь унять дрожь в руках. Открылись мыслепотоки, я обхватила Ферранте голубоватыми тенётами внушения и легонько подтолкнула: — Не будь рабом своих идей! Мёртвым ты никому не поможешь!

Ферранте обмяк и лишился чувств. Я сняла с него амулет и передала Лелю.

— Госпожа, мои люди смогут защитить вас здесь, но не в Верхнем, где за ширмой благополучия скрываются негодяи куда хуже наших! — всполошился тот.

— Я справлюсь! У меня сильный покровитель.

Лишь бы успеть! Люди Лелю притащили носилки, и мы переложили на них Ферранте.

— За девчонку не переживайте. Мои парни мигом её отыщут, — на прощание пообещал Лелю.

— Только не подходите к ней, просто охраняйте. Она, должно быть, напугана до полусмерти.

Мы очень торопились. Тяжело было не трясти Ферранте на разбитой дороге в Нижнем. А в Верхнем нас остановил патруль. Пришлось показать им знак ордена. Спасло лишь то, что ухищрениями Жерарда всех Норн знали в лицо. Наврав, что исполняю божественную волю, я добилась, чтобы нам нашли извозчика и довезли до храма. Знакомый привратник позвал к Ферранте целителей и провёл меня к настоятелю Беррано.

— Что-то вы зачастили с полумертвыми голодранцами, — устало заметил он. — Когда-нибудь наше терпение лопнет.

— Пожалуйста! — взмолилась я. — Он умрёт без вашей помощи! Я всё отработаю.

— Да, — печально вздохнул он. — Ты, пожалуй, посмышлёней будешь, чем безголовые практиканты. Научишь их?

Я кивнула и поспешила обратно в Нижний город. Надо было спасать Хлою.

Чувства мешались, испуг уступал место злости и досаде, тревога сжимала сердце в тиски. Крутившиеся в голове образы обдавали тошнотворным запахом кузена Петраса. Как же это ужасно, когда мужчины пользуются тобой, как подстилкой!

Хлоя обнаружилась по следу ауры. Она пряталась под старым мостом, где на нас напал демон сточных вод. Неужели нельзя было придумать убежище лучше? Или она так перепугалась, что уже не соображала? Хорошо хоть, демонов рядом не ощущалось.

Хлоя сидела на потрескавшихся каменных плитах, вжимаясь спиной в опору моста. Всклокоченные волосы занавесью закрывали лицо, плечи подрагивали от всхлипываний. Услышав мои шаги, она дёрнулась.

— Всё хорошо, — позвала я. Она убрала волосы назад и начала раскачиваться.

Я опустилась рядом и обняла её.

— Они убили тупого проповедника, — ошарашенно произнесла Хлоя.

— Ферранте жив. Не называй его тупым.

— Правда? — она вздрогнула и заговорила лихорадочно быстро: — Он совсем тупой. Зачем полез? Я же сказала, братья сделают меня Королевой воров. А он всё публичный дом-публичный дом. Теперь Лино жутко злой. Он страшный, когда злой. Он убил, ой…

Она зажала рот ладонями и снова расплакалась.

— Ты ведь всё понимаешь, да? — спросила я.

Придумала счастливую сказку, где пряталась от своей жуткой жизни.

— Может, и так, но я всё равно Королева! Самая красивая и богатая. Все будут целовать мне руки!

— Неважно, насколько ты богата, красива или умна, главное, какое у тебя сердце. Даже если ты не станешь Королевой, ты всё равно будешь моим другом, и я буду целовать тебе руки, если захочешь, — я приложила её разбитые костяшки к губам. — Признай правду. Это будет первым шагом к свободе.

Хлоя глубоко вздохнула и закрыла глаза, то ли заснула, то ли лишилась чувств. А потом выпалила:

— Они не собирались делать меня Королевой, я гожусь только для того, чтобы развлекать пьяных мужиков.

Слёзы хлынули в два ручья. Я обняла её крепче.

— Ты годишься для всего, что считаешь достойным. Братья больше тебя не тронут, если ты сама не захочешь. Чего ты хочешь? — я протянула ей руку. Подумав немного, Хлоя её приняла.

Я отвела её в дом Ферранте, раз тот пустовал. Люди Лелю потолковали с братьями Машкари, и те обещали оставить сестру в покое. Но на всякий случай мордовороты согласились посторожить её первое время. Я отыскала для Хлои остатки еды, тёплое покрывало и перелатанный соломенный тюфяк. Одну ночь скоротает, а там я отыщу и новую одежду, и побольше съестного, и дров для очага. Здесь жутко холодно.

Хлоя забилась в угол на лавку, обняла себя за плечи и затряслась. Я закутала её в покрывало, а потом, подумав, отдала и свой плащ.

— Ты куда? — спросила Хлоя, когда я уже стояла на пороге. Солнечные лучи пробивались сквозь приоткрытую дверь, разгоняя сумрак, и выглядели странно после мокрого снега.

— Домой, завтра вернусь тебя проведать, — я улыбнулась ей на прощание.

— Нет, стой! Я боюсь.

— Люди Лелю защитят тебя от братьев лучше меня.

— Я себя боюсь, — Хлоя опустила взгляд и всхлипнула.

Я затворила дверь и вернулась к ней.

— Давай сделаем так, я сейчас сбегаю домой, а вечером принесу тёплые пирожки. Ты с чем любишь?

— С мясом, — она подняла взгляд и вцепилась в мою руку. Затравленные опухшие глаза тлели затаённой горечью.

— Дождись меня, — по пальцу я отцепила от себя её ладонь и поспешила на улицу. Шепнула дежурившему мордовороту, чтобы не выпускал Хлою никуда до моего возвращения, слишком подозрительный у неё настрой.

Я предупредила девчонок, что ночевать с ними не буду и захватила запасной плащ. Пока бегала за остальным, прокручивала в голове произошедшее с Ферранте и Хлоей. Удастся ли их спасти? Можно ли спасти если не всех, то хотя бы тех, кого любишь? От лютого демона — пожалуй, но как защитить людей от самих себя? Стоит ли?

Стремительно наползали сизые сумерки. Мордоворот Лелю подпирал собой дверь лачуги. Увидев меня, он отошёл на шаг и показал царапины на своей руке.

— Можно забрать девчонку с улицы, но улица не отпустит её никогда, — сплюнул он и ушёл в ночь.

Я постучала и отворила незапертую дверь. Хлоя пряталась в углу. Не подошла даже к оставленному на столе свёртку с пирожками. Я растопила очаг и поставила греться воду в котле, забросила туда пучки сушёных трав из успокоительного сбора. Помещение заполонил сладковато-дурманный запах ландышей и чабреца, закружил голову, заставляя мышцы обмякнуть.

— Почему я здесь? — заговорила Хлоя настолько неожиданно, что я вздрогнула.

— Я не могу взять тебя в Верхний, потому что у тебя нет разрешения на жительство. Ферранте пока у целителей, здесь тебя никто не потревожит.

— Он не умрёт?

— Не знаю. Нам остаётся только молиться. Хочешь завтра навестить его вместе со мной? Поможешь ухаживать за больными, я как раз практикантов учить буду.

— Ссаки и слюни подтирать? Фу!

— Как знаешь, — я вручила ей пирожки и разлила по кружкам только что закипевший напиток.

— Он предлагал мне выйти за него замуж, представляешь? — разоткровенничалась Хлоя. — Даже братьям моим был готов заплатить, хотя я ему не нравлюсь вовсе.

Я не сразу поняла, о ком она, а когда догадалась, сделалось смешно несмотря на весь ужас.

— Ох уж эти мужчины, да? Им лишь бы кого-то спасать. Придумывают себе непосильные ноши и тянут, пока те не сломают им хребет, хотя никому их геройство не нужно.

— Да! — закивала Хлоя и набросилась на пирожок так, что вокруг полетели крошки. — Они глупые!

— Нужно их пожалеть, не находишь?

Она молча ела и жадно пила, обжигаясь.

— Что мне теперь делать? — спросила после затянувшейся паузы. — Я ничего не умею, только воровать и нахлебничать. Даже решать не умею, за меня всё братья делали.

— Самое время учиться. Я тоже была в такой ситуации. Меня сосватали одному уроду, который мечтал меня отравить после рождения наследника. Я стала бороться за свою свободу. Поначалу было страшно и непонятно, что делать и как жить. Я училась на своих ошибках, падала и поднималась, шла вперёд по раскалённым углям, даже когда хотелось лечь и умереть.

— У тебя был твой Сумеречник. О таком можно только мечтать!

— Думаешь, я так сразу его разглядела? Нет, он моя награда за все испытания, которые выпали на мою долю. Если постараешься, уверена, у тебя выйдет не хуже.

— Вряд ли, я ведь не сахарная принцесска и даже не Королева воров, а так… что-то жалкое без судьбы и смысла.

Я усмехнулась, но отвечать не стала. Ей надо понять самой. Нельзя спасти кого-то, если он сам этого не хочет.

Мы вдвоём устроились на соломенном тюфяке, тесно прижимаясь друг другу, чтобы согреться под худым покрывалом. Я то и дело просыпалась, когда Хлоя вздрагивала или всхлипывала во сне, обнимала её, и только тогда она затихала. Рано утром, ещё до рассвета, когда я собиралась идти в храм, Хлоя проснулась и молча наблюдала за мной.

— Хочешь со мной?

Она мотнула головой.

— Как знаешь.

В храме я переоделась в сменное: белую робу и передник, на голову повязала косынку. Навестила Ферранте. Его разместили в отдельной закрытой келье, как тяжёлого, но не безнадёжного больного. Он лежал на кушетке, посиневший и холодный, как мертвец. Целители погрузили его в беспробудный сон, постоянно вливали новые силы, восстанавливая прорехи в ауре, следом за которыми затягивались и раны на теле. Долго же мне такое отрабатывать придётся!

Пожаловали практиканты. Мальчишки в синих мантиях бросали на меня заинтересованные взгляды и перешёптывались: «Это ж Норна, которая с богами общается. Да-да, слышал она любовница самого Остенского, который из грязи в короли, маршальский любимчик. Краси-и-ивая! Ага, если бы я так поднялся от безземельного до героя битв, то тоже бы себе только лучшее выбирал».

Что они видят под ворохом мешковатой одежды? Вначале подобные разговоры — а слышать их приходилось часто — веселили, но потом стали раздражать. Не нравилось, когда по моему маленькому светлому мирку, который пришлось выгрызать у судьбы зубами, посторонние топтались грязными сапогами. Будь моя воля, я бы никому не позволила знать о моей личной жизни и уж тем более её обсуждать!

Я закашлялась, привлекая внимание практикантов, и повела их к больным в общем зале.

Пришлось промывать от гноя фурункул на спине у высушенного, измождённого старца, едва слышно бредящего и покрытого испариной. Практиканты отшатнулись от вони.

— Нельзя выказывать брезгливость, — назидательным тоном сказала я, устав от кислых мин, отстранённости и поджатых губ.

Они думали, я не слышу, но усиленный телепатией бубнёж доносился очень чётко:

«Зачем нас мучают этим? Здесь даже дар применять не надо! Пускай другие этим занимаются, а мы целители!»

— Иногда сострадание, доброе слово и ласковый взгляд действуют лучше, чем сильнейший дар, — объясняла я, стараясь лишить свой голос всякой эмоции. — Пока вы не научитесь ухаживать за больными и сопереживать им, пока не запустите их боль себе под кожу и не прочувствуете её до конца, пока ваша душа не загорится желанием понять и помочь, вы не сможете исцелять по-настоящему.

Я сложила руки на груди и внимательно осмотрела каждого. Они тайком усмехались и прятали взгляды, не принимая меня всерьёз.

«Да что она может знать? Девчонка, дар другой, из образования поди только учитель танцев и религиозные бредни. Красивая безмозглая куколка, годная лишь для постели», — знала, что не стоит лезть в их головы, но не удержалась.

Сколько ни бейся, они не изменятся, да и я тоже.

Следующая больная — женщина лет тридцати, синюшная и сморщенная, как сухая слива.

— Вы, вот вы, — я позвала робкого практиканта, который переминался с ноги на ногу позади остальных. С ним должно быть проще. — Покажите другим пример — позаботьтесь об этой больной. Определите, от чего она страдает, и выберете лекарство.

Парень присел на корточки, больная открыла затуманенные глаза и посмотрела на целителя невидящим взглядом. Парень вздрогнул и замер. Пришлось встряхнуть его за плечо.

— Слабаки здесь не нужны.

Он сглотнул и прощупал пульс на запястье больной, открыл ей рот и достал язык. Женщина судорожно задёргалась. Из-под неё потекла мутная лужа со смрадным запахом. Практиканты отступили на шаг, морщась и зажимая носы.

— Вы, уберите, — я кивнула на первого попавшегося практиканта и обратилась к робкому парнишке: — А вы продолжайте, у меня нет времени до обеда!

Он кивнул и ушёл к столу, где были расставлены чашки с отварами, мази, порошки и прочие снадобья.

Другой практикант заупрямился:

— Вот ещё, чужое дерьмо убирать! Что я вам чернавка какая?!

— Я тоже не чернавка, никто из нас.

Я пододвинула к нему таз с водой и вручила тряпку.

— Пускай Долкан убирает, это же его больная.

— Долкан будет поить её лекарством, а вы уберёте. Все рано или поздно будут это делать, в том числе и Долкан, если хочет не вылететь с учёбы. Просто вам выпало быть первым.

— Да вы хоть знаете, кто мой отец?

Я сложила руки на груди и покачала головой.

— Декан факультета Целительства!

— А мой отец — лорд Веломри из Белоземья. Приятно познакомиться.

— Не притворяйтесь глупее, чем вы есть. Я пожалуюсь, и вам с настоятелем небо с овчинку покажется!

Он швырнул мне тряпку и зашагал прочь вдоль рядов стонавших больных, но вдруг замер и попятился. Громкий, хорошо поставленный голос эхом отразился от высоких стрельчатых сводов:

— Она куда умнее вас, мастер Рольф. Слушайте её, если хотите стать целителями, а не считать золото в кошельках и прятаться за мантиями ваших высокопоставленных отцов.

— П-простите, д-доктор П-пареда, — промямлил зардевшийся Рольф, вернулся, выхватил у меня тряпку и бросился неуклюже убирать, аж сам измазался.

Жерард надвигался размеренно и неумолимо, как грозовая туча. Практиканты жались у меня за спиной. Я невесело смотрела на него.

— Я принёс, — разрядил загустевшее студнем молчание Долкан.

Я повернула к нему голову, чтобы проверить, но Жерард оказался быстрее.

— Раствор с берёзовым углём и отвар из мяты, ромашки и полыни — то, что нужно против холеры, — он похлопал оробевшего Долкана по плечу.

Дождавшись моего кивка, паренёк опустился перед больной и принялся аккуратно её поить.

— А у тебя талант, — усмехнулся Жерард. — Как твоё имя? Я составлю тебе протекторат в Круге целителей.

Долкан промямлил своё имя. Остальные практиканты бросились ко мне, спрашивая, кого лечить. Я раздала всем задания и отошла с Жерардом в сторону, краем глаза наблюдая, чтобы они не набедокурили по незнанию.

— Не позволяй загонять себя в угол, — Жерард приподнял мой подбородок кончиком указательного пальца. — Умный не тот, кто с апломбом называет себя умным, а других клеймит глупцами. Умный тот, кто понимает, сколького он ещё не знает и открыт для всего нового.

Я печально улыбнулась и вежливо поинтересовалась, чтобы перевести тему:

— Проверяете практикантов?

— Скорее беспокоюсь о своих ученицах. Что за голодранца ты снова сюда притащила? Неужели думаешь, я не замечаю ваши шалости? — его тон был снисходителен, но совершенно не соответствовал смыслу фразы. — Я всё знаю: и про любовников Торми, и про голодовку Джурии, и про твои похождения в Нижнем. Ты выбрала самое дурное занятие из всех.

Откуда?! Ну конечно, настоятель Беррано! Они же дружат, и тот обо всём докладывает Жерарду.

Я виновато потупилась.

— Они мои друзья.

— Нет. Это я твой друг: кормлю тебя и одеваю, даю кров и обучаю, вытаскиваю из передряг и лечу. Я изо всех сил стараюсь исполнить твою мечту, нашу общую мечту, о которой ты, похоже, совсем забыла. А время выходит, одиннадцать лет — и всё канет в бездну, потому что ты растрачиваешь себя на пустую суету!

Безликий! Я совсем забыла…

Жерард зашагал прочь, пока я не знала, куда деть глаза.