Дни до Совета прошли тихо. Меня выпустили из смотровой. Следили, ждали, когда я сорвусь, перешёптывались и переглядывались тревожно. Меня они трогали слабо, я была уже не с ними, а где-то там, в большом мире, за гранью этой благополучной, но насквозь лживой иллюзии. Теперь мне впервые захотелось жить, забыть о высокомерных детских мечтах и вернуться ко всему тому, о чём рассказывала моя мудрая старая нянюшка. Лишь бы Микаш меня забрал!

Я выучила назубок речь и отрепетировала её с Сезаром, применяя все знания, которые в меня вложил Жерард, чтобы звучало убедительно и не отличалось от того, как говорили Джурия и Торми в трансе.

— Мастерская работа! — похвалил Сезар после последней репетиции.

Я опробовала фальшивую улыбку из своего нового арсенала. Правда и справедливость больше никого не волнуют. Сейчас мой единственный долг — добиться спасения для малыша, а остальные пускай сами решают судьбу мира.

— Думаете, нам поверят? — больше волновало, сдержит ли Жерард своё слово.

Сезар неуверенно повёл плечами. Он и Кнут с Кьелом знали о планах Жерарда больше, чем остальные. Играть так правдоподобно, как он, они не умели, и когда начинали темнить, становилось жутко.

— Настроение публики, как и воля высших сил — вещи непредсказуемые.

— Если что, я использую внушение. Ведь это не во вред, а на благо всего ордена. Я даже клятвы не нарушу.

Интересно, как далеко мне удастся зайти во вранье?

— Вот это точно не стоит, — покачала головой Сезар. — Там будет маршал Комри. Доктор Пареда надеялся, что он проведёт последние дни с сыном, но влияние в ордене для него оказалось важнее семьи.

— А что случилось с его сыном?

Никогда не следила за слухами, а теперь и вовсе потеряла связь с внешним миром.

— Во время испытания в Балез Рухез саблезубый мелькарис оторвал ему обе ноги. Родовой удачи Комри хватило лишь на то, чтобы компаньон унёс его с поля боя. Сейчас он дома на Авалоре при смерти.

Я в задумчивости провела пальцами по сухим губам. Гэвин пугал своей суровостью и строгостью, а ещё тот кошмар… Как давно это было, кажется, вечность назад! Но он единственный мог противостоять Жерарду. Нужно заручиться его поддержкой.

— Кстати, он нашёл себе нового протеже взамен твоего Микаша — компаньона своего сына. Ойсин Фейн, кажется. Тоже нищий сирота с большим талантом. Телепортатор, представляешь? Даже истинной телепатии не чета, особенно сейчас, когда она не в чести, — Сезар криво усмехнулся, наслаждаясь своей шпилькой.

Я стиснула зубы. Телепатов поголовно считали предателями и чурались будто чумных. Но Микаш никогда бы не переметнулся. Он слишком предан делу ордена и своему обожаемому маршалу. Жаль только, маршал этого не ценит. У нас с Микашем и правда одна судьба на двоих: доверять не тем людям, переживать обман за обманом, предательство за предательством, даже от самых близких.

— Значит, обойдусь без внушения.

Я выстою!

Перед Советом нас собирали ещё тщательней, чем на «праздник». Заплели волосы в множество тонких косиц, составляя на голове причудливые узоры. Шандор изрисовал хной наши тела и лица: ритуальные руны, переплетения лозы, узлы и трикветры, знаки стихий. Подвели глаза и губы. Надели новые платья из сверкающего атласа, головы увенчали тонкими серебряными тиарами, украшенными рубинами у Джурии, сапфирами у Торми и алмазами у меня. Ожерелья с магическими подвесками, браслеты с такими же подвесками на руки и ноги, серьги. Сандалии из тончайшей кожи обхватили лодыжки. Так дорого, что даже неловко, особенно когда вокруг война и голод. Всё это должно было помочь Джурии и Торми донести божественную волю до людей. А я просто делала вид.

Мы снова шагали во главе торжественной процессии под песни и пляски. Трубили герольды, объявляя о нашем появлении. В цветах и пёстрых стягах утопали улицы. Храмовники в белых рясах читали воззвания и окропляли наш путь настоянной на серебре водой. Люди ждали сошествия в мир богов, чтобы они сказали: «Вы избраны нами, вы всё делаете правильно, вы несёте свет, а те, кто сражаются против вас — зло, которое нужно уничтожить любым способом».

Я шла со всеми, опустив взгляд, будто надела маску и была уже не собой — куклой, послушной своему хозяину.

Мой бог теперь живёт внутри меня. Только он и важен. А остальное пускай катится к демонам!

Мы прошли сквозь триумфальные ворота, вдоль центральных корпусов Дворца Сумеречников к огромной круглой арене, обнесённой дюжинами ярусов каменных трибун — летнее место заседаний Большого Совета. Рыцарей собралось видимо-невидимо — никогда они ещё не заседали настолько полным составом. Все взгляды устремились на нас, любопытные, недоверчивые, насмешливые. Но исход меня уже не волновал.

Я буду свободной!

Нас провели через всю арену в просторные помещения под трибунами. Там нас ждал Жерард с напутственной речью. Вначале выступал он, потом Джурия, как самая опытная и уверенная, следом Торми, как самая экзальтированная и восторженная, и последняя — я, разочаровавшаяся и отчаявшаяся.

— Не бойтесь. Действуйте по плану, и всё будет хорошо. В вас верю не только я, но и ваши божественные покровители, — Жерард тепло улыбнулся девчонкам и перевёл на меня напряжённый взгляд.

— Сделаю в лучшем виде, — бойко отрапортовала я. — Можно мне посмотреть? — указала пальцем вверх, где располагались трибуны. Вряд ли такая толпа меня отпустит, — я улыбнулась. Пускай думает, что я смягчилась. Я тоже умею играть!

— Хорошо. Люсьен? — он подозвал своего младшего помощника, с которым я не успела сдружиться. — Пригляди за ней. Шкурой отвечаешь!

Старательный юнец с готовностью кивнул и предложил мне руку. Я сделала вид, что не заметила и, подобрав юбки, побежала на трибуны. Люсьен следовал за мной по пятам как преданная шавка своего господина. Люди оборачивались в мою сторону и взглядами просили сесть по соседству, дотронуться, поговорить. Но я направлялась прямиком на верхний ряд. Найти маршала не составило труда — слишком плотная и тяжёлая аура выделялась на фоне серой толпы яркими всполохами. Свободного места вокруг было предостаточно. Я усмехнулась. Даже сейчас люди чурались любого горя, словно могли заразиться им.

Гэвин всматривался в пустующую пока сцену и перебирал в руках чётки из семян лотоса. Одолела робость. Люсьен сел с самого края, нахохленный и съёжившийся от страха, как воробей. Я устроилась через сиденье от маршала и разглядывала его исподтишка. Как он отнесётся, если я к нему обращусь и какие слова лучше подобрать?

С другими даже без телепатии выходило неплохо, если понаблюдать, уделяя внимание каждой детали, каждому непроизвольному жесту, движению лица — Жерард хорошо меня обучил. Но с Гэвином это не работало точно так же, как телепатия. Он слишком хорошо держал себя в руках или вправду был настолько холоден и бесстрастен.

Он так сильно постарел. Высокий лоб перечертили глубокие морщины, щёки впали, выделив скулы, глаза почернели до цвета грозового неба, а иссиня-чёрные волосы словно инеем припорошила седина. Только осанка осталась такой же прямой.

По другую сторону от него сидел высокий статный юноша. Тёмно-каштановые волосы, чёрные глаза, бледное вытянутое лицо с резкими чертами выдавало в нём авалорца. Новая игрушка, замена Микашу — догадалась я. Крепкий и плечистый, в силе ничем не уступал моему медведю, а в пылком юношеском задоре явно превосходил. Смотрел на своего кумира с таким же слепым мальчишеским восхищением, готовый спрыгнуть с обрыва по первому приказу. Будет ли Гэвину хоть какое-то дело до игрушки старой?

Жерард торжественной походкой вышел на арену и встал у высокой ораторской кафедры. Смысла ждать больше нет.

— Соболезную вашему горю, — вежливо обратилась я, надеясь расположить его к себе.

— Не стоит. Мой сын ещё жив, хоть рыцарем уже никогда не станет, — ответил Гэвин, одарив меня пронизывающим взглядом. — Лучше подумайте о своём ребёнке.

Я сжалась. Ведь даже Жерард не догадался!

— Как вы узнали?!

— По ауре — у беременных она всегда как будто сияет, и взгляд направлен внутрь себя.

Я облизала пересохшие губы.

— Вы ведь не станете угрозами требовать от меня прикрывать ваш обман в очередной раз? — он развернулся ко мне всем телом и посмотрел в упор.

— Вы не верите, что мы связались с богами? — спросила я, опешив от такой прямоты.

Жерард уже вовсю вещал о нашем предназначении:

— Эти девушки — светочи новой надежды. Внимательно слушайте и запоминайте каждое их слово. После оно может трактоваться совершенно неожиданным образом и спасти весь мир в решающий момент.

Мы одновременно горько усмехнулись и снова посмотрели друг на друга.

— За всех не скажу, но мои предки были сподвижниками Безликого, — ответил Гэвин. — Кое-какие воспоминания о нём до сих пор хранятся в моей семье. Если хоть часть из них правда, он не стал бы участвовать в этом балагане, даже если и был богом, которого можно воскресить.

— Он и правда… бог, — только и смогла выдавить я.

— Скажите, оно того стоило? — не унимался Гэвин, заставляя мои щёки пылать от стыда. — Жуткая краска на лице и ложь во имя чужих целей?

— А сами? Попользовались Микашем, потом нашли кого-то лучшего, а его мечты, преданность и даже дружбу — на помойку? Другого места он попросту не найдёт, а без ордена жить уже не сможет.

— Странно слышать такие речи от вас. Ведь именно из-за вас он в таком положении. Не стыдно? Разве вы не понимаете? Я бы мог принудить вас стать его женой по первому его слову, но он не хотел вас неволить и наивно надеялся, что вы возымеете совесть. Но даже сейчас, нося под сердцем его ребёнка, вы предпочитаете амбициозную ложь искреннему чувству.

— Я просила его забрать меня отсюда, обещала выйти за него, только он во что бы то ни стало хотел дождаться вас. И вот теперь… — зашептала ему на самое ухо и указала глазами на Жерарда. — Молю, помогите мне! Я… увязла…

Гэвин пристально разглядывал его, мерно щёлкая чётками:

— Вы хотите, чтобы я рассказал о вашем положении Микашу? Я отозвал своих людей из патруля. К вечеру он будет у меня на докладе.

Я схватила Гэвина за руки:

— Скажите ему, что я в беде и мне больше не у кого просить помощи. Скажите, что я очень-очень его жду!

Резные брови маршала сдвинулись над переносицей, очертив неумолимую, жестокую дугу:

— Только если вы пообещаете выйти за него и заставите вашего отца дать ему ваше родовое имя вместе с привилегиями. Вы правы в одном: наши дороги расходятся. Я больше не смогу ему помогать. Вы — его единственный шанс закрепиться в ордене.

— Обещаю, если Микаш ещё любит меня, я стану его женой.

— И родите его ребёнка.

— Я рожу в любом случае, — сложила руки на животе, обороняя его ото всех, кто хотел посягнуть или причинить вред.

— Хорошо, я сделаю, что вы просите, — Гэвин кивнул и отвернулся.

На арену вышла Джурия с одухотворённым лицом и устремлённым в необозримую даль взглядом. Высокий торжественный голос эхом разлетался по примолкшим трибунам.

— Я память древности, я вижу корни. Отзвуки тех событий, что сотрясали мою твердь эоны назад, рокочут в моих ушах до сих пор. Я помню, как пришёл Мрак. Его голос полнился гневом, а слова горечью. Он жаждал то, что ему не принадлежало и никто из нас не мог ему это дать. Мы твердили Высокому: попытки договориться тщетны, нужно сразиться и убить, но он боялся оставить незаживающие шрамы на ткани мироздания. Говорил, ОНА скинет всех, обернувшись в первозданный хаос неподвластной нам музыки.

Люди перешёптывались, не понимая смысла слов. История давно минувших дней — совсем не то, что они жаждали услышать.

— Высокий отпустил Мрак. Удалился тот в недра небытия вынашивать планы мести. Скрутил пространство, изломал пороги, вспорол материю чёрной дырой, как червь проточил в яблоке ход, распахнул вихревую воронку, сияющую ядовитыми огнями.

Вначале люди таращились, потом удивлённо открывали рты, пока и вовсе не зазевали. Может, не стоило начинать настолько издалека?

— Мрак привёл пришельцев и засеял ими наш мир. Пришельцы стали убивать нашу паству, жать нашу плоть и кровь, чтобы самим кормиться. Мы защищались, но нас было несоизмеримо мало. Рати, полчища, орды прокатывались тут и там, как саранча, ничего после себя не оставляя. Тогда Высокий велел одарить лучших из лучших, чтобы они стали равными нам и сражались бок о бок. Мы взяли их — неразумных детей — подняли до небес и вскормили своим молоком. Сильные из сильных, они стали овчарками для наших пастбищ. Демоны дрогнули, ощутив нашу силу, но Мрак не внял. Ярился пуще прежнего, испускал ядовитые шипы, отравлял и искажал. То, что было наше, делал своим. Но оно не живо, безвольно, не утоляло жажду и только воспаляло её больше. До крайности!

Мрак измыслил самую гнусную месть: пробраться в дом Высокого, соблазнить его непутёвое чадо, возвести на Небесный престол дух неправедный, а праведный заковать в цепи, заключить в недра и убить.

Сражались мы долго, сражались мы тщетно. Не знали мы о напасти, что таилась среди нас. Братской крови напился Мрак, любовь в ненависть обратил. Гремела последняя битва, и закрывал нас Высокий грудью. Устрашился Мрак, уполз Мрак зализать чудовищные раны, собирать новых приспешников, придумать новый план. Но шипы зла поразили Высокого, ослабив предательством и отравив безутешным отцовским горем. Он ушёл, оставив нас сиротами без вождя. Благославенный град — мёртвым, Небесный престол — пустым. Мы рассеялись в горе и страхе, уступили пастве, оставив её на страже вместо себя.

Заунывная речь длилась так долго, что усыпила даже меня. Я не выдержала и ещё раз обратилась к Гэвину:

— Ведь Микаш сможет, да?..

— Он всё сможет, — ответил мне другой, более молодой и бодрый голос.

Я вздрогнула и повернула голову в противоположную сторону. Рядом со мной сидел высокий человек в холщовом балахоне. Его лицо скрывала круглая белая маска с тремя красными полосами, будто царапинами от когтей. Из-под неё выбивались чёрные волосы. Полыхали небесной синевой глаза в прорезях.

Я протянула к нему руки. Это сон? Грёза рехнувшегося от всего происходящего разума?

— Кто ты?

— А ты не догадываешься? — такие знакомые властные нотки, приправленные бархатной хрипотцой. Этот запах сладкого морозного утра, аж щёки щиплет. Насмешливые повадки, скрывающие горечь глубоко внутри. Он перехватил мои ладони и по-дружески сжал. На глаза навернулись слёзы. — Демон, злой дух или такая же заблудшая душа, которая не может отыскать путь домой. Выбирай, что нравится.

— Безликий, я… — к горлу подступил ком. — Ты пришёл! После всех этих лет, после всего, что было. Я же отчаялась, якшалась с единоверцами, предавала своих, теряла веру. Разве ты можешь меня простить?

— Я никогда на тебя не обижался, — он вытер мои щёки большими пальцами, совсем как тогда в Хельхейме. — Пожалуйста, только не слёзы. Всегда чувствую себя гадко, особенно когда знаю, что виноват в них я.

— Где ты был?

— Там, — он указал наверх, — здесь, — обвёл пространство вокруг. — Но главным образом вот тут, — он коснулся моей груди, где билось сердце.

— И ты вот так запросто позволял мне творить все эти безумства?

— Нет, я творил их вместе с тобой: отчаивался, угрожал Гэвину и дерзил Жерарду, лечил Ферранте и наставлял Хлою, сжимал телепатическими клещами головы насильников и спасал единоверцев через тайный ход. Думаешь, тебе бы удалось отыскать его и открыть без моей помощи?

— Но зачем? Зачем помогать тем, кто воюет с твоим орденом? — недоумевала я.

— Поначалу, как и тебе, было любопытно. Они — нечто новое для нашего мира. Я изучал их через тебя, пробовал понять.

— И как, понял?

— Вполне, иначе бы не отпустил.

— То есть у меня не было ни воли, ни выбора?

— Отчего же, будь на то моя воля, ты бы никогда не связалась с этим безумцем, — он кивнул на Жерарда, который вернулся на сцену, чтобы поблагодарить Джурию за выступление и пригласить Торми. — И вышла бы замуж за Микаша. Но ты решаешь сама, я могу только поднимать тебя к небесам и закрывать своими крыльями, когда ты просишь.

— Я прошу? Даже теперь?

— Каждый миг.

Я вздохнула и отвернулась, не совладав с чувствами. Столько времени, столько переживаний, столько усилий потрачено на поиски того, кто всегда был рядом!

— Я пронзающее время око, я вижу ваше будущее во мгле! — Торми закрыла глаза и, запрокинув голову, начала вещать глубоким грудным голосом. — То, что было, повторится вновь. Сотрясётся твердь, прольются кровью небеса, из искры разгорится пламя, весь мир охватит чудовищный пожар, и живые позавидуют мёртвым!

Если от речей Джурии лорды зевали, то сейчас просто посмеивались. Если бы рядом не было Безликого, я бы разволновалась, как бы не случилось какой беды, ведь меня отправляли на заклание последней, когда всеобщее раздражение достигнет апогея. Но с ним: уверенным и насмешливым — страх отступил.

Безликий вальяжно развалился на каменном сиденье, закинув ногу на ногу.

— Многомудрые тётушки в своём репертуаре. Всё бы им стращать байками о светопреставлении. В них же давно никто не верит!

— Конца света не будет? — с надеждой спросила я.

— Отнюдь. Всегда есть варианты будущего, которые заканчиваются скверно, и сейчас их, как никогда, много. Но есть шанс, что всё уладится, пускай и мизерный.

— Так зачем ты пришёл?

— Поучаствовать в балагане, — он усмехнулся, украдкой поглядывая на Гэвина. — Надо же высказать всё, что наболело, пока за меня это не сделали другие, — Безликий указал на торчавший у меня из-за пазухи лист с речью Жерарда.

— И каково тебе? Ну, видеть, во что превратился твой орден?

Безликий ссутулился:

— У каждой вещи есть начало и конец. В детстве мой отец казался мне вечным, но и ему пришлось уйти за грань, чтобы уступить место новому.

— Тебе?

Он молчал.

— Сейчас такое время — всё подходит к концу: отцветает, увядает и опадает, оставляя голый остов. На пороге эпоха затяжной зимы, которая укроет прах — истерзанные тела, разорённые селения, израненную землю — толстым снежным покровом, пока жизнь не наберётся сил, чтобы возродить мир заново. Сделать сейчас можно лишь одно — посеять семена, которые в нужную пору дадут сильные всходы.

Его слова звучали так же туманно, как речи Джурии и Торми.

— Я постараюсь обойтись без пространных метафор и высших материй, — усмехнулся он.

— Предаст родная кровь родную кровь. Последним злодеянием ляжет гора мертвецов, и подымится посреди той горы единственный уцелевший — Разрушитель. Примет он белый плащ палача, и карающий меч его распалит пожар, что очистит землю от виновных и безвинных разом. Возродятся посреди тех пепелищ младые боги. Содрогнётся твердь от их поступи, и наполнятся реки кровью. Их будет пятеро: последний отпрыск побочной ветви священного рода, что не должен жить. Величайший герой, что должен умереть. Отверженный сын отверженного, что должен выжить, чтобы жили другие. Последний из видящих, что должен выбрать между тенью и светом. Мечтающий о любви, что должен отдаться ненависти и пробудить древнее проклятье. И проснётся во льдах Небесный Повелитель, на спасение или на погибель. Когда соберутся вместе все пятеро, наступит последний час этого мира. Час Возрождения!

— Ну, шуметь мы будем явно не громче, чем вы здесь, — съязвил Безликий.

Торми в последний раз воскликнула что-то невразумительное и лишилась чувств. Жерард подхватил её до того, как она упала бы на пол. Подбежали Кнут и Кьел и унесли её. Большой Совет, высокие лорды и маршалы, громко роптали. Убедить их оказалось куда сложнее, чем легковерную толпу, которая велась на драматические эффекты в духе театра Одилона. Жерард поднял на меня хмурый взгляд и подозвал рукой. Я послушно встала.

— Только помните — вы клялись, — донёсся глухой шёпот Гэвина.

— Не беспокойся ни о чём, тебе вредно, — Безликий поднялся следом и положил мне руку на плечо. — Говорить буду я, и ответственность за каждое слово — тоже на мне.

— Я не боюсь. Больше — нет, — я сжала его пальцы.

Держась за руки, мы спустились на арену. Люди, мимо которых мы проходили, оборачивались и пристально вглядывались, будто хотели увидеть того, кому я так загадочно улыбаюсь.

— У тебя щёки горят и глаза сияют. Что-то случилось? — спросил Жерард, как только мы поравнялись.

— Он со мной! — ликуя, объявила я. — Он будет говорить сам. Без обмана. Разве вы не рады?

Я всучила ему скомканный листок с речью, Безликий одарил недобрым взглядом. Похоже, мне передавалось его презрение, и я спутала его со своими чувствами. Все эти странные речи! Насколько же сильна наша связь?

— Рад, что он вылез из своей раковины, — Жерард улыбнулся, обнажив ровный ряд белых зубов, и кивнул. — Пускай говорит. А потом мы тоже… поговорим… все вместе. Это будет очень длинный и поучительный разговор.

Он удалился с помоста. Я подошла к кафедре. Безликий положил руку мне на плечо. Сквозь его пальцы потекла живительная сила, совсем непохожая на ледяное вторжение, как было раньше. Тело наполнилось лёгкостью, я словно воспарила над миром. Вместо страха безмятежная полудрёма, в которой я наблюдала театральное представление, но не участвовала в нём сама. За кафедрой стоял один Безликий, опираясь на неё жилистыми мужскими руками, выглядывающими из прорезей холщового балахона. Обводил толпу пристальным взглядом, захватывая внимание каждого. Они перестали дышать, заворожённые мерцанием нечеловеческой синевы его глаз.

— Предвосхищая ваши вопросы, это действительно я, Безликий, создатель ордена. То ли бог, то ли ушлый человек. Пришёл из ниоткуда и ушёл в никуда — это про меня, — он выдержал паузу, чтобы до всех дошло. — Сегодня я решил выступить, потому что не могу больше молча наблюдать за тем, что вы творите. Когда-то я считал, что орден необходим, что это — дело моей жизни: научить вас, поднять с колен, помочь выжить и хоть на каплю облегчить ваше существование. Я щедро делился с вами своей силой и знаниями. Высшими знаниями, которые собирались по крупицам столько времени, что ваш разум даже представить не в силах. Я записал для вас законы мироздания в Кодексе самыми простыми словами, которые смог придумать. Вам оставалось вчитаться, проникнуться и следовать заветам. Пока вы это делали, всё работало, как хорошо отлаженный механизм. Но стоило вынуть одну деталь, допустить одно послабление, как порядок разлетелся на куски. Да кому я говорю! Вы ведь сами всё знаете.

Безликий смотрел на высоких лордов. Они молчали, лица вытянулись в гримасы, у кого стыдливые, у кого возмущённые — равнодушным не остался никто.

— Мне больно видеть, как вы падаете всё ниже с каждым днём. Потеряли веру в нас — потеряли веру в себя. А без веры мы все лишь былинки на ветрах времени, — он вытянул руку, разглядывая свои растопыренные пальцы, будто забылся на мгновение. Столько пыла и искренности было в его словах, настолько естественно он себя вёл, что невозможно было усомниться. И вправду… бог! Истинный, в отличие от потуг Жерарда. — Вы подрубили сук, на котором сидели — народную веру. Она подпитывала ваше могущество, позволяя чувствовать себя господами мира. Но сила была дана не для этого. Когда её используют не по назначению, она просачивается сквозь пальцы, как вода. Вы слабеете час от часа. Враг, истинный враг, а не та мелкая шушера, с которой вы вытрясаете дань, если народ не может удовлетворить ваши аппетиты, не дремлет. Он чует брешь в броне, как собаки чуют дичь на охоте, он выжидает нужный момент, чтобы ударить в незащищённую спину. В вашу спину. Он уже здесь. Предатели среди вас.

Безликий принялся указывать на людей из толпы. С десяток. Соседи шарахались от них. Со всех сторон к ним спешили стражники. «Предатели» сопротивлялись. Несколько лордов вступили в схватку, чтобы скрутить их и увести.

Безликий терпеливо дождался, пока закончится потасовка.

— Поздно. Надо было думать раньше. Теперь уже ничто не остановит запущенного колеса. Вам не выстоять в этой войне, и это вы тоже уже поняли, — раздался всеобщий испуганный вздох. Только Жерард выступил из тени кулис, глядя с внимательной настороженностью. — Казна пуста, войска разгромлены, боевой дух пал. Орден не может сражаться против собратьев — людей, он был создан не для этого. Не для этого полторы тысячи лет в вашу кровь впитывался запрет на убийство себе подобных — его не сломать, не сломав себя. А сломанные вещи существуют недолго, пока тлен не пожрёт их полностью.

Безликий взял паузу, словно прося об ответной реакции. Собравшиеся молчали.

— Вы скажете, не стращай нас мрачными пророчествами. В этом достаточно преуспели твои предшественницы. Лучше посоветуй, что делать. И будете правы. Капитуляция, полная и безоговорочная, ваш единственный шанс. Необходимо отступить в те земли, где вера в вас ещё не угасла. Где не станут вспоминать годы угнетения и поборов. Где будут чтить подвиги, помогать и защищать, пока не взойдёт молодая поросль, что не будет помнить эпоху Сумеречников. Они закалятся в тяжёлых условиях, они станут сильнее и лучше нас прежних, они вернутся к истокам и смогут то, что не смогли вы — восстановить порядок вещей, отстроить свой Благословенный град на Девятых Небесах вместо разрушенного. Умерьте гордыню и дайте детям шанс на будущее — это единственное, что от вас зависит.

Он замолчал в последний раз. Я словно таяла, чтобы очнуться в своём теле, в бережных руках Безликого.

— Ты как? Не устала? — участливо спросил он.

Я улыбнулась и покачала головой:

— Это сакральное отношение к беременным?

— Это моё отношение, — твёрдо ответил он. — Давай уйдём отсюда?

Я оглянулась. Собравшиеся продолжали сидеть, как громом поражённые, словно ждали продолжения и боялись его. Не могли ни осознать до конца, ни поверить. Они не станут нас задерживать.

Я вложила свою ладонь в ладонь Безликого. Вместе мы спустились с помоста. Жерард и его люди наблюдали за нами в оцепенении. Походкой победителей мы покинули Большой Совет.